Гейне Генрих
Странствие на Блоксберг, в горы Гарцские

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    (Отрывок из Путешествия Гейне по Германии.)
    Перевод Ф. В. Булгарина.

Странствіе на Блоксбергъ, въ горы Гарцскія.

(Отрывокъ изъ Путешествія Гейне по Германіи.) (1)

(Переведено изъ Французскаго журнала.)

   ......."Городъ Геттингенъ, знаменитый своими колбасами и Университетомъ, принадлежитъ Гановерскому Королю, и заключаетъ въ себѣ 999 домовъ, нѣсколько церквей, родильный домъ, обсерваторію, тюрьму, библіотеку и погребъ, въ которомъ продастся славное пиво. Ручей, протекающій возлѣ города, называется Лейною, и служитъ для купанья въ лѣтнее время. Вода весьма холодна въ ручьѣ, который въ нѣкоторыхъ мѣстахъ такъ широкъ, что надобно употребить все усиліе, чтобъ переплыть его. Городъ красивъ, особенно, когда смотришь, поворотясь къ нему спиною, и долженъ быть весьма древенъ, ибо я помшо, когда меня возводили на Докторскую степень, онъ имѣлъ точно тотъ же обветшалый видъ, и точно такъ же, какъ теперь, изобиловалъ диссертаціями, тезами, танцевальными вечеринками (thés dansaos), компендіумами, Студентами, прачками, Кавалерами ордена Гвельфовъ, парадными каретами, Юстицъ Совѣтниками, Надворными Совѣтниками, Профессорами и многими существами сего рода. Нѣкоторые Ученые полагаютъ даже, что городъ основанъ во время переселенія народовъ, и что каждое Германское племя оставило въ немъ по одному непереплетенному экземпляру изъ своего поколѣнія. Отъ того-то, до сихъ поръ Вандалы, Гошоы и Тевтоны бродятъ цѣлыми ордами по Геттингену! Сіи племена различаются между собою цвѣтомъ шапокъ, формою курительныхъ трубокъ, толпятся на площадяхъ, дерутся и бранятся на улицахъ, и сохранивъ нравы и обычаи своихъ предковъ (со времени нашествія варваровъ), управляются своими старшинами, и имѣютъ свои писанные законы, достойные занять мѣсто въ собраніи законовъ варварскихъ, in legibus barbarorum (2).
   Вообще населеніе Геттингена раздѣляется на Студентовъ, на Профессоровъ, на Филистимлянъ (3) и на чернь. Между сими четырьмя классами нѣтъ порядочнаго и точнаго раздѣленія. Разрядъ черни самый многочисленный. Я бы потерялъ много времени, еслибъ сталъ называть по имени всѣхъ Студентовъ и всѣхъ Профессоровъ Ординарныхъ Экстраординарныхъ; впрочемъ это было бы затруднительно, ибо весьма многіе изъ сихъ послѣднихъ вовсе безъименные. Число Филистимлянъ въ Геттингенѣ должно равняться числу леска на днѣ морскомъ. Въ самомъ дѣлѣ, когда посмотришь на нихъ, стоящихъ у дверей Академическаго Судилища, съ черными рожами и бѣлыми счетами, нельзя не подивиться, что Господу Богу угодно было создать такое племя.
   Было весьма рано, когда я оставилъ Геттингенъ. Ученый вѣрно еще лежалъ въ своей постелѣ, и прогуливался, въ сновидѣніи, въ прелестномъ саду, по лугу, испещренному лоскутками бумаги, исписанными ссылками (цитатами), которыя онъ собиралъ съ трудомъ, чтобъ составить изъ нихъ томы, на свой образецъ, въ воспоминаніе Ученаго, описаннаго въ Жилблазѣ.
   У городскихъ воротъ мы встрѣтили двухъ тамошнихъ школьниковъ, изъ коихъ одинъ говорилъ другому: "Я не хочу болѣе знаться съ Теодоромъ. Это негодяй! вчера онъ не умѣлъ сказать mensa въ родительномъ падежѣ."-- Эти слова весьма незначительны, но ихъ можно было бы начертать на городскихъ: воротахъ, для изображенія характеристики города. Дѣти насвистываютъ то, что поютъ старики, и приведенныя мною слова школьника суть вѣрное выраженіе сухой, мелкой и ученой гордости ученаго, академическаго града Georgia Augusta (4).
   На дорогѣ вѣялъ свѣжій утренній вѣтерокъ, птицы распѣвали весело, и я самъ почувствовалъ возраждающуюся въ сердцѣ радость. Давнымъ давно и не выходилъ изъ сей конюшни Царя Авгіаса, гдѣ Пандекты служатъ подстилкою. Силлогизмы Римскаго Права затемняли мой разсудокъ, калъ густая туча. Сердце мое было сжато между желѣзными параграфами эгоистическихъ системъ Юрисконсультовъ. Мнѣ чудилось, будто изъ городскихъ воротъ раздавались въ слѣдъ мнѣ голоса, повторяющіе имена Трибоніяна, Юстиніяна, Гермогеніяна и Думеръ-Яна! (5) Дорога становилась веселѣе. Молочницы и погонщики ословъ проходили толпами мимо меня съ своими сѣрыми и своевольными воспитанниками. За воротами я встрѣтилъ Дориса. Это не идиллическое лице Геснера, но такъ называемый педель (6), тучный Университетскій надсмотрщикъ, котораго должность состоитъ въ томъ, чтобъ таскаться по окрестностямъ Геттингена, и наблюдать, чтобъ студенты не дрались на дуэли, и чтобъ новая мысль не была занесена на землю, принадлежащую ученому городу, какимъ нибудь безталаннымъ Профессоромъ. Дорисъ привѣтствовалъ меня дружески, какъ товарища, ибо онъ также Авторъ, и каждые шесть мѣсяцевъ сочиняетъ премилые рапорты, въ которыхъ онъ часто имѣлъ случай ссылаться на меня, когда я не посѣщалъ прилежно лекцій. Я долго не забуду его ласкъ, стоившихъ мнѣ частыхъ арестовъ и дурныхъ отмѣтокъ! Продолжая мой путь, я видѣлъ множество повозокъ, въ одну лошадь, нагруженныхъ Студентами, которые ѣхали домой на время вакаціи или навсегда. Въ университетскихъ городахъ пріѣздъ я отъѣздъ Студентовъ -- безпрерывный. Каждые три года возобновляется студентское поколѣніе. Это настоящіе ученые приливы, и одна семестріяльная (7) волна гонитъ другую. Только старые Процессоры, въ семъ общемъ движеніи, остаются неподвижными, твердыми, ненарушимыми, подобно Египетскимъ пирамидамъ. Однако жъ въ этихъ университетскихъ пирамидахъ не должно искать складовъ мудрости человѣческой (8).
   Путь, въ полномъ смыслѣ, усѣянъ былъ Студентами. Въ Портенскомъ трактирѣ, я еще нашелъ троихъ, столь же прожорливыхъ и такъ же взыскательныхъ, какъ самые Процессоры. Въ Нордгеймѣ опять трактиръ и опять Студенты! За Нордгеймомъ входишь въ горы, и видишь живописныя возвышенія. Здѣсь продолжаешь путь между разнощиками, идущими на ярмарку въ Брауншвейгъ, и между множествомъ женщинъ, принадлежащихъ къ тому же разряду, которыя несутъ на спинѣ высокія клѣтки съ шпицами, покрытыя полотномъ. Птицы свищутъ, щебечутъ, а носильщицы попѣваютъ, болтаютъ, свистятъ такимъ же порядкомъ. Тѣ же безмозглыя птицы!

(Продолженіе впредь.)

   
   (1) Мы еще не совсѣмъ освободились отъ предразсудка, почитали все заграничное превосходнымъ. Многимъ не нравилось мудрое и истинно патріотическое постановленіе, запрещающее юнымъ Россіянамъ воспитываться въ чужихъ краяхъ. Нѣкоторымъ казалось и кажется теперь, что въ чужихъ краяхъ продаютъ ученость фунтами, и мудрость хлебаютъ ложками или глотаютъ въ стаканахъ. Послушаемъ, что говоритъ ученый Нѣмецъ объ ученой Германіи, и утѣшимся! У насъ, право, есть Университеты и учебныя заведенія не хуже Германскихъ; была бы охота учиться!-- Переводч.
   (2) Авторъ намѣкаетъ на Нѣмецкихъ Студентовъ, которые, какъ извѣстно, отличаются буйствомъ въ Германскихъ Университетахъ, и раздѣляются, по мѣсту рожденія, на ландсматшафты. Каждое сословіе имѣетъ своего начальника и свои дикія права. Это злоупотребленіе терпится въ вольныхъ Германскихъ Университетахъ подобно многимъ другимъ злоупотребленіямъ, чтобъ привлекать большее число Студентовъ, платящихъ за лекціи. Переводъ.
   (3) Симъ именемъ называются въ Германскихъ Университетахъ простые граждане, не Профессоры и не Студенты. Пер.
   (4) Такъ называется Геттингенъ по-Латыни. Соч.
   (5) Нѣмецкая простонародная брань, слово въ слово: Иванъ дурачекъ. Перевод.
   (6) Въ Нѣмецкихъ Университетахъ, имѣющихъ собственную Полицію, педели суть то же, что квартальные. Они состоятъ въ вѣдѣніи Ректора и Академическаго Совѣта. Перса.
   (7) Полугодовой курсъ называется семестръ. Перев.
   (8) Извѣстно, что въ Египетскихъ пирамидахъ находили папирусы, камни, исчерченные гіероглифами, муміи и т. п. Перев.

"Сѣверная Пчела", No 194, 1832

   

Странствіе на Блоксбергъ, въ горы Гарцскія.

(Продолженіе.)

   Я прибылъ въ Остероде въ темную ночь, тотчасъ легъ спать, и на утро проснулся весело. Стада шли въ поле, и я изъ окна слышалъ звонъ колокольчиковъ. Лучи солнца, проникая сквозь занавѣсы, освѣщали картинки, висѣвшія на стѣнахъ. Это были сцены изъ отечественной войны, въ силу коихъ подведены были явственные доводы, что мы, Нѣмцы, были во всей формѣ героями въ сію войну. Другія картинки изображали казни Французской революціи, Лудовика XVI на эшафотѣ, и другія головорубныя сцены, на которыя нельзя смотрѣть, не поблагодаря Бога за позволеніе лежать преспокойно въ постелѣ, пить мирно свой кофе и чувствовать голову, крѣпко привинченную къ плечамъ. Напившись этого мирнаго кофе, одѣвшись, прочитавъ надписи на стеклахъ оконъ, и расчитавшись съ хозяиномъ, я вышелъ изъ Остероде.
   Этотъ городъ, имѣющій столько-то домовъ и столько-то разнаго рода жителей, вмѣщаетъ въ себѣ также нисколько душъ. Остальное можете, если вамъ угодно, отыскать въ печатномъ Путеводителѣ (Guide du Voyageur). Прежде нежели я выступилъ на дорогу, я посѣтилъ развалины древняго замка Остероде, состоящія изъ половины огромной и толстой башни огрызенной временемъ. Дорога идетъ въ гору до самаго Клаусталя, откуда виденъ въ долинѣ городъ Остероде съ своими красными крышами, которыя въ зелени сосноваго лѣса кажутся розами, распускающимися во мху.
   Прошедъ нѣсколько шаговъ, я догналъ странствующаго подмастерья, который шелъ изъ Брауншвейга, и расказалъ мнѣ городскія вѣсти. Тамъ носился слухъ, что молодой Герцогъ отправился въ Обѣтованную Землю и взятъ въ плѣнъ Турками, которые требуютъ за него большаго выкупа. Путешествіе Герцога сильно занимаетъ Брауншвейгскій народецъ, который, со времени смерти своего знаменитаго Герцога Эрнста, имѣетъ всегда въ запасѣ нѣсколько романтическихъ Исторій о своихъ владѣльцахъ. Раскащикъ этой новости былъ портной, недурной собою молодой человѣкъ, но такой тощій, что сквозь его можно было видѣть звѣзды, (какъ сквозь облачныя лица Оссіяновыхъ поэмъ), настоящій отпечатокъ народнаго характера нашего, странная смѣсь грубой веселости и меланхоліи. Это двойное чувство особенно пробивалось въ его пѣсняхъ. Я удивлялся ему, идя съ нимъ рядомъ. Истинно прекрасное между нами, Нѣмцами, есть то, что каждый изъ насъ, какой бы ни былъ дуракъ, непремѣнно найдетъ дурака еще глупѣе, который пойметъ его. Портной пѣлъ знаменитую пѣсню:
   
   Жукъ, сидя на плотна,
   Жужжалъ, жужжалъ, жужжалъ!
   
   Только Нѣмецъ въ состояніи растрогаться отъ этой пѣсни, смѣяться до слезъ, и плакать до смѣха. Я замѣтилъ, до какой степени піитическій духъ Гёте проникъ въ жизнь народа. Мой тощій товарищъ запѣлъ пѣсенку, въ которой Шарлотта плачетъ надъ гробомъ Вертера. Портной въ самомъ дѣлѣ плакалъ, какъ на кладбищѣ! Но вскорѣ онъ вознегодовалъ на недостатокъ въ себѣ чувствительности, и сказалъ: "У насъ въ Касселѣ, въ трактирѣ, есть Прусакъ, который самъ сочиняетъ такія пѣсни. Онъ не въ состояніи сшить двухъ рубцовъ, и когда имѣетъ грошъ въ карманѣ, то чувствуетъ жажду на два гроша; но когда разгуляется, и когда небо кажется ему голубымъ камзоломъ, въ то время онъ начинаетъ пѣть двойственную поэзію, которая -- чудо какъ хороша! "Я хотѣлъ, чтобъ онъ растолковалъ мнѣ, что такое значитъ двойственная поэзія, но мой портной, вмѣсто отвѣта, прыгалъ только, и повторялъ: "Двойственная поэзія, двойственная поэзія!" Наконецъ я заключилъ: вѣрно мой портной говоритъ о стансахъ, въ которыхъ повторяются однѣ и тѣ же риѳмы. Отъ сильнаго движенія и боренія съ противнымъ Вѣтромъ, портной усталъ чрезвычайно. Онъ жаловался на опухоль ногъ и на обширность міра, и наконецъ бросился подъ дерево и отказался мнѣ сопутствовать.
   Горы становились безпрерывно утесистѣе, и сосновый лѣсъ волновался надо мною, какъ море. Дикая Природа украшалась своею простотою и согласіемъ. Природа, какъ отличные Поэты, не любитъ рѣзкихъ переходовъ. Облака, въ какихъ бы странныхъ формахъ ни представлялись мамъ, имѣютъ всегда бѣловатый или сѣрый цвѣтъ, согласующійся съ лазурью неба и съ зеленью земли. Подобно великому Поэту, Природа умѣетъ производить сильное дѣйствіе самыми мелкими средствами. Вездѣ одно солнце, деревья, цвѣты, вода: душа оживляетъ все это.
   Нѣтъ сомнѣнія, что если въ зрителѣ нѣтъ души, то все окружающее его принимаетъ весьма тощій Видъ. Солнце есть не что иное, какъ планета, которой можно вычислить пространство и окружность; деревья годны только на топку или на строеніе; цвѣты хороши только въ гербаріи, расположенные по родамъ, а вода, пренегодная вещь, сырая и нездоровая.
   Въ Клаусталѣ я остановился въ трактирѣ Короны, гдѣ васъ подчиваютъ знаменитыми копчеными сельдями, называемыми Букингъ (Bucking), по имени перваго изобрѣтателя копченья ихъ, Вильгельма Букинга, умершаго въ 1447 году. Императоръ Карлъ V столь много уважалъ его за сіе изобрѣтеніе, что въ 1556 году нарочно ѣздилъ изъ Мидельбурга въ Бевлидъ, въ Зеландіи, чтобъ посѣтить гробницу великаго мужа. Какъ вкусно кушанье, когда, поглощая его, можно привесть историческую ссылку!
   Я въ самомъ дѣлѣ быль очень счастливъ. Недоставало мнѣ только кофе, потому, что какой то молодой человѣкъ, сидя возлѣ, толковалъ такъ мило и размашисто, что вышибъ мою чашку изъ рукъ; онъ принадлежалъ къ какому-то торговому дому, и имѣлъ на себѣ шесть цвѣтныхъ пестрыхъ жилетовъ, и множество печатей, цѣпочекъ, колецъ и застежекъ, зная, притомъ, наизусть, тму анекдотовъ и шарадъ, которыя онъ вамъ расказывалъ кстати и некстати. Онъ спросилъ меня, что новаго въ Геттингенѣ. Я отвѣчалъ, что передъ моимъ выѣздомъ Академическій Сенатъ издалъ постановленіе, въ виду коего запрещено, подъ опасеніемъ штрафа, рубить хвосты собакамъ, потому, что въ каникулы бѣшеныя собаки опускаютъ хвостъ, а между безхвостыми нельзя будетъ различить больныхъ отъ здоровыхъ. Рѣчь моя показалась ему чрезвычайно мудрою, что подало мнѣ поводъ къ высокому мнѣнію о его собственной мудрости. Послѣ обѣда я отправила осматривать рудники и Монетный Дворъ.
   Въ рудникахъ со мной было то же, что часто бываетъ въ жизни; я не видалъ благороднаго металла. На Монетномъ Дворѣ я былъ счастливѣе: по крайней мѣрѣ я видѣлъ, какъ дѣлаются деньги -- и только Болѣе этого и въ жизни не могъ я пріобрѣсть! Судъ бою предоставлено мнѣ право только смотрѣть на сокровища, и кажется, что если бъ деньги посыпались съ неба, то я получилъ бы только шишки на головѣ, между тѣмъ, какъ чада Израиля радостно собирали бы золотую макну. Проникнутый симъ чувствомъ, я не могъ удержаться, чтобъ не взять въ руки бѣлый, блистательный, новорожденный талеръ, и разсматривая его, сказалъ: "Юный талеръ! Сколько добра и сколько зла ты произведешь на землѣ! Сколько разъ ты будешь покровительствовать порокъ, и соблазнять добродѣтель! Какъ ты будешь любимъ, а въ послѣдствіи какъ будешь проклинаемъ! Какъ часто ты поведешь ко лжи, къ убійству, къ разврату. Съ какою быстротою ты станешь переходишь изъ рукъ въ руки, въ руки чистыя и оскверненныя, пока наконецъ, обремененный долгами и усталый отъ грѣховъ, ты, съ твоими ближними, падешь на лоно Авраамово, гдѣ тебя обрѣжутъ, укоротятъ, а послѣ того переплавятъ и дадутъ тебѣ новую жизнь!"
   Мой проводникъ въ рудникахъ былъ честный, богомольный Нѣмецъ, настоящей Нѣмецкой породы. Съ замѣтнымъ удовольствіемъ онъ показалъ мнѣ перекрестокъ, гдѣ обѣдалъ съ своею свитою Герцогъ Кембриджскій, Вице Король Ганноверскій, и гдѣ находятся еще длинный столъ и кресла, въ которыхъ сидѣлъ Герцогъ."Они останутся здѣсь навсегда, въ вѣчное воспоминаніе! "сказалъ мнѣ честный рудокопъ, и послѣ расказалъ съ жаромъ о всѣхъ бывшихъ здѣсь празднествахъ, какимъ образомъ цѣлая галереи была освѣщена, и украшена цвѣтами и зеленью, какъ одинъ рудокопъ игралъ, пршгѣвая, на цитрѣ, какъ добрый и веселый Герцогъ пилъ тосты.
   Большая чаешь рудокоповъ живутъ въ Клаусталѣ я въ смежномъ съ онымъ мѣстечкѣ Целдерфслѣдѣ. Я посѣтилъ многихъ изъ нихъ, разсматривалъ ихъ хозяйство, слушалъ ихъ пѣсни, которыя они поютъ при звукахъ цитры, любимаго ихъ инструмента, заставлялъ ихъ расказывать мнѣ ихъ горныя преданія, и повторялъ съ ними ихъ молитвы, которыя они читаютъ всѣ вмѣстѣ ежедневно, опускаясь въ подземную пропасть. Сколь ни кажется тихою жизнь сихъ людей, однако жъ она чрезвычайно дѣятельна. Только старость наслаждается полнымъ спокойствіемъ. Дрожащая старушка, которую я засталъ, въ одномъ домѣ, сидящею за желѣзкою печью, противу огромнаго шкафа, вѣрно сидитъ здѣсь уже съ четверть вѣка, и ея мысли и ощущенія вѣроятно слились съ рѣзьбой шкафа и съ угловатостями печи. Этотъ шкафъ и эта печь -- живутъ, ибо оживленное существо влило въ нихъ часть своей души.

(Продолженіе впредь.)

"Сѣверная Пчела", No 195, 1832

   

Странствіе на Блоксвергъ, въ горы Гарцскія.

(Продолженіе.)

   Изъ сего-то уединеннаго созерцанія родилась Сѣверная Поэзія, которая одушевляетъ не только животныхъ и растенія, но заставляетъ даже дѣйствовать предметы вовсе безжизненные. Это откровеніе въ народѣ простодушномъ х задумчивомъ раждается въ лѣсахъ и въ горахъ. Сія Поэзія есть нѣжное сочетаніе чудеснаго съ чистою и глубокою философіей. Дѣтскія грѣзы и мысли мужей -- вотъ наши преданія! Иногда вы услышите, какъ иголка и булавка вырвались изъ трактира (въ которомъ собираются портные) и бѣгаютъ во мракѣ; или какъ соломинка и вѣтка потонули, дерзнувъ переплыть чрезъ ручей. Здѣсь вамъ раскажутъ, какъ ветла и лопата встрѣтились на лѣстницѣ, поссорились и опрокинули другъ друга. Въ другомъ мѣстѣ спрашиваютъ зеркало, и оно отвѣчаетъ, а тамъ капли крови произносятъ ужасныя слова и вопіютъ о состраданіи. Поэзія странная и мелкая, свидѣтельствующая о свѣжести и юности народнаго воображеніи. Точно такимъ же образомъ и дѣтскій нашъ возрастъ столь занимателенъ! Въ это время все для угасъ равно важно. Мы все слушаемъ, на все смотримъ. Всѣ наши впечатлѣнія глубоко врѣзываются въ памяти, а въ послѣдствія, когда мы становимся разсудительнѣе, тогда уже менѣе способны къ восхищенію, и тогда-то мы мѣняемъ чистое золото созерцанія на ассигнаціи литературныхъ опредѣленій, и жизнь наша, расширяясь, выигрываетъ въ объемѣ все то, что теряетъ въ глубинѣ. Тогда мы становимся людьми важными, людьми знатными, живемъ въ новыхъ домахъ; слуги чистятъ и перемѣняютъ наши мебели, которыя насъ вовсе не занимаютъ, потому что они носы, и сегодня принадлежатъ Петру, а завтра Ивану. Даже платье ваше для насъ чуждо. Едва ли мы знаемъ, сколько пуговицъ на платьѣ, въ которое мы одѣты, и мы перемѣняемъ его такъ часто, сколько разъ можемъ это сдѣлать, ибо оно не имѣетъ ни какихъ отношеній къ нашей жизни. Мы даже не можемъ припомнить, какое было на насъ платье въ то время, когда драгоцѣнная рука любовницы впервые легла на нашемъ плечѣ!
   Старушка, сидѣвшая противу шкафа, имѣла на себѣ, давно полинявшее шелковое платье, вѣроятно то самое, въ которомъ вѣнчалась покойная ея мать. Правнукъ ея, въ нарядѣ рудокопа, бѣлокурый мальчикъ съ быстрыми глазами, сидѣлъ у ногъ ея, и считалъ цвѣты на ея платьѣ, о которомъ она, вѣроятно, расказала ему много занимательныхъ и важныхъ исторій. Онѣ надолго останутся въ его памяти, и будутъ носиться надъ нимъ, когда онъ, возмужавъ, станетъ уединенно трудиться въ мрачныхъ рудникахъ. Можетъ быть, онъ станетъ ихъ расказывать, въ свою очередь, когда уже не будетъ на свѣтѣ его бабушки, и когда онъ самъ, старецъ съ сребристыми волосами, съ потухшимъ взоромъ, будетъ сидѣть за этой печью, противу большаго шкафа, окруженный своими внуками.
   На другой день я отправился въ Госсларъ. Имя сего города такъ звучно и съ нимъ соединено столы ко древнихъ воспоминаній о Германской Имперіи, что я надѣялся увидѣть торжественный и большой городъ. Я обманулся въ своемъ ожиданіи, какъ это почти всегда случается, когда прійдется заглянуть подъ носъ знаменитости!
   Госсларъ есть жалкое гнѣздо съ узкими и кривыми улицами, чрезь которыя струится нѣсколько капель воды, украшенныхъ именемъ рѣки, называющейся, кажется, Госсъ. Мостовая такъ шероховата, какъ гекзаметры Берлинскихъ Поэтовъ. Только древняя оправа этого города, то есть, городскія стѣны и башни, придаютъ ему занимательность. Одна изъ сихъ башенъ, называемая Цвингеръ, имѣетъ столь толстыя стѣны, что въ нихъ подѣланы обширныя комнаты. Мѣсто передъ городомъ, на которомъ происходили знаменитыя собранія Нѣмецкихъ стрѣлковъ, есть прекрасное и обширное поле, окруженное высокими горами. Рынокъ малъ, и въ серединѣ его находится колодезь, изъ котораго вода течетъ въ огромный мѣдный тазъ. Когда случается пожаръ, то стучать въ этотъ тазъ, издающій громкіе звуки.-- Народъ думаетъ, что этотъ тазъ принесенъ ночью чортомъ, и поставленъ на площади, для всеобщаго употребленія. Въ старину весьма многое приписывали чорту. Люди были глупы, черти также были не умнѣе, я они дѣлали другъ другу подарки.
   Ратуша есть не что иное, какъ выбѣленная гауптвахта. Зданіе, въ которомъ помѣщается Банкъ, имѣетъ лучшій видъ. Отъ основанія до крыши, зданіе сіе покрыто живописью, изображающею Нѣмецкихъ Императоровъ, болѣе закоптѣлыхъ, нежели позлащенныхъ, держащихъ въ одной рукѣ скипетръ, а въ другой державу. Одинъ изъ Императоровъ держитъ мечъ вмѣсто скипетра. Я не могъ догадаться о причинѣ сего отличія. Однакожъ мнѣ извѣстно, что Нѣмцы, по дурной своей привычкѣ, имѣютъ всегда въ головѣ идею, когда дѣлаютъ что нибудь.
   Я читалъ прежде длинное описаніе древняго собора и знаменитаго Госсларскаго трона. Когда я хотѣлъ осмотрѣть сіи рѣдкости, мнѣ сказали, что соборъ разрушенъ, тронъ перевезенъ куда то. Мы живемъ въ эпоху жестоко значительную, въ которую разрушаютъ вѣковыя зданія, и предметы, возбуждавшіе священное уваженіе къ себѣ -- прячутъ въ кладовыя!
   Нѣкоторые изъ любопытныхъ остатковъ древняго собора сохраняются въ церкви Св. Степана, какъ то: удивительная живопись на стеклѣ, нѣсколько дурныхъ картинъ, между коими есть одна Луки Кранаха, (Христосъ въ лѣсу), и наконецъ здѣсь же находится жертвенникъ языческаго богослуженія, изъ неизвѣстнаго металла, поддерживаемый четырьмя каріатидами съ ужасными лицами.
   Трактиръ, въ которомъ я остановился, находится на самомъ рынкѣ, и я бы со вкусамъ пообѣдалъ, еслибъ хозяинъ не поподчивалъ меня видомъ своего длиннаго лица и своими скучными распросами. По счастью я скоро освободился отъ него прибытіемъ новаго путешественника, который долженъ былъ выдержать тѣ же распросы и въ томъ же порядкѣ. Путешественникъ былъ изжитый старикъ, усталый, слабоногій, который, по словамъ его, прошелъ цѣлый міръ, жилъ долго въ Батавіи, пріобрѣлъ много денегъ, все потерялъ, и послѣ тридцатилѣтняго отсутствія возвратился на родину въ Кведлинбургъ, потому, что тамъ находится семейственнное кладбище его фамиліи. Хозяинъ, какъ просвѣщенный человѣкъ, замѣтилъ, что для души все равно, гдѣ бы на лежало тѣло. "Увѣрены ли вы въ этомъ?" сказалъ путешественникъ печально." Но я не могу сказать ничего дурнаго и объ иностранныхъ кладбищахъ," примолвилъ онъ: "Турки погребаютъ своихъ умершихъ лучше насъ. Ихъ гробницы въ садахъ, и они приходятъ туда отдыхать на сихъ бѣлыхъ гробницахъ, украшенныхъ чалмами, а въ тѣни кипарисовъ курятъ свой Турецкій табакъ изъ своихъ Турецкихъ трубокъ, а у Китайцевъ -- весело смотрѣть, какъ они пляшутъ на своихъ кладбищахъ, какъ пьютъ чай, играютъ на скрипкахъ, и какъ они умѣютъ украшать свои гробницы золотомъ, искусственными цвѣтами, фарфоровыми куклами, разноцвѣтными шелковыми тканями и фонарями. Все это прелестно!-- Далеко ли отсюда до Кведллибурга?"

(Продолженіе впредь.)

"Сѣверная Пчела", No 196, 1832

Странствіе на Блоксбергь, въ горы Гарцскія.

(Продолженіе.)

   По мѣрѣ того, какъ поднимаешься на гору, ростъ сосенъ уменьшается; мало по малу произрастенія становятся мельче, и далѣе видишь одни кустарники, а наконецъ только траву. Холодъ постепенно увеличивается. Гранитныя скалы образуютъ чудесныя группы, иногда необыкновенной величины. Это, быть можетъ, мячи, которыми играютъ подземные Духи, въ ночь Вальпургій, когда волшебники пріѣзжаютъ сюда верхомъ на вилахъ и лопатахъ, и отправляютъ свой саббатъ, проклятый и веселый, какъ расказываютъ намъ наши няньки, и какъ онъ изображенъ на картинкахъ изъ Фауста превосходнымъ живописцемъ Рецшемъ (Reizsch).
   Въ самомъ дѣлѣ, когда достигнешь высоты Брокена, нельзя удержаться, чтобъ не вспомнить о чудесныхъ исторіяхъ, расказываемыхъ о Блоксбергѣ, а въ особенности о знаменитой и мистической національной Трагедіи Фаустъ! Мнѣ казалось, на каждомъ шагу, что я слышу звукъ козьихъ копытъ, и, переводя духъ, чудилось, будто кто-то хохочетъ возлѣ меня. Я думаю, и самъ Мефистофелесъ долженъ отдыхать, взбираясь на свою любимую гору. Дорога чрезвычайно утомительна, и я съ величайшимъ удовольствіемъ завидѣлъ домъ Брокенскій, къ которому стремился съ такимъ нетерпѣніемъ.
   Домъ сей извѣстенъ по множеству описаній и рисунковъ, и состоитъ изъ одного этажа. На самомъ хребтѣ горы построенъ онъ въ 1810 году Графомъ Штолбертомъ-Вернигероде, и превращенъ въ трактиръ. Стѣны чревычайно толсты, для предохраненія жителей (отъ вѣтра и холода; крыша низка, а надъ ней возвышается павильонъ, въ видѣ башни. Въ двухъ смежныхъ строеніяхъ помѣщаются путешественники, когда ихъ много.
   Въ общей залѣ было много жизни и движенія. (Тамъ собралось множество Студентовъ, изъ коихъ одни, прибывъ, укрѣпляли свои силы, а другіе, отправляясь, застегивали свои штиблеты, вписывали свои имена въ книгу, и принимали отъ трактирныхъ служанокъ букеты цвѣтовъ, собранныхъ на Брокенѣ. Послѣ этого треплютъ по щекѣ, поютъ, прыгаютъ, обнимаются, спрашиваютъ и отвѣчаютъ о погодѣ, о дорогѣ, о прибыли, а тамъ -- прощай -- и конецъ! Нѣкоторые изъ отправляющихся въ путь нѣсколько навеселѣ, а эти вдвое наслаждаются, потому, что у пьяныхъ все двоится въ глазахъ...
   Позабавившись этимъ зрѣлищемъ, я взошелъ на башенку, и нашелъ тамъ малорослаго человѣчка съ двумя дамами, старою и молодою. Молодая дама была красавица.
   Я вступилъ съ ними въ разговоръ. Омѣ говорили мало, по слушали внимательно. Къ великому моему удивленію, я оказалъ необыкновенныя познанія въ Географія. Я называлъ по имени всѣ города, лежащіе у цогъ нашихъ, и хотѣлъ указать ихъ на моей ландкартѣ, которую развернулъ на каменномъ столѣ; по мнѣ трудно было найти ихъ, потому, что я искалъ надписей болѣе пальцемъ, нежели глазами, почти не сводя ихъ съ красавицы. Не знаю, въ какихъ отношеніяхъ находился малорослый человѣчекъ къ дамамъ, которыхъ онъ сопровождалъ. Это была тощая и весьма замѣчательная фигура! Маленькая голова его скупо покрыта была короткими сѣдыми волосами, которые отчасти ниспадали на узкій лобъ, и даже на малые сѣрые глаза, свѣтлые и злые, какъ пасквиль. Носъ препокойно высовывался впередъ, а ротъ и борода съ усиліемъ отступали назадъ. Вообще лице его, казалось, слѣплено было изъ той мягкой и желтоватой массы, которую употребляютъ ваятели для моделей. Маленькій человѣчекъ но говорилъ ни слова, и только улыбался, когда пожилая дама обращалась къ нему съ пріятнымъ словомъ.
   Она была мать красавицы, и также имѣла всѣ пріемы благовоспитанной женщины. Во взорахъ ея видно было что-то болѣзненное и мечтательное; на устахъ ея выражались суровость и богомольность; но мнѣ казалось, что эти уста были нѣкогда прелестны, что они нѣкогда часто оживлялись улыбкою и получили много поцѣлуевъ. Дамы были въ семъ году въ Италіи, съ своимъ спутникомъ, и расказывали о Римѣ, Флоренціи и Венеціи. Мать говорила много о картинахъ Рафаэля и о церкви Св. Петра, а дочь болѣе расказывала объ Операхъ Театра Фениче.
   Между тѣмъ, какъ мы разговаривали, горизонтъ на. чалъ покрываться мракомъ, воздухъ становился холоднѣе, солнце опускалось за горы, и ротонда наполнилась? Студентами, мастеровыми и честными мѣщанами съ женами и дочерьми, которые пришли смотрѣть на заходящее солнце. Я самъ смотрѣлъ на него съ необыкновеннымъ чувствомъ, и вдругъ выведенъ былъ изъ забвенія восклицаніемъ: "О какъ прелестна Природа!" -- Слова сіи произнесены были молодымъ купчикомъ, которому отведена была одна комната со мною. Это восклицаніе призвало меня къ жизни обыкновенной, позволило продолжать обыкновенный разговоръ съ дамами. Мать сочла нужнымъ сказать нѣсколько стиховъ изъ Гёте. Помнится мнѣ, что мы говорили также объ Ангорскихъ кошкахъ, объ Этрусскихъ вазахъ, о Турецкихъ шаляхъ, о макаронахъ и о Лордѣ Бейронѣ, изъ котораго пожилая дама также почла за нужное проговорить нѣсколько стиховъ. Молодая красавица, не знала по-Англійски. Я рекомендовалъ ей переводы моей прекрасной и умной соотечественницы, Баронессы Элизы Лангаузенъ. При семъ случаѣ, я не преминулъ ополчиться противу разврата и безбожія и Лорда Бейрона. Обь этомъ никогда не должно забывать говоря съ молодыми дамами!
   Послѣ этого, я пошелъ еще прогуливаться по Брокену потому, что на хребтѣ горы ночь никогда не бываетъ мрачною. Облака были прозрачны, и я разсматривалъ оконечности двухъ холмовъ, называемыхъ: Жертвенникъ волшебниковъ и Чертова Канцелярія. Я выстрѣлилъ изъ пистолетовъ, но не слыхалъ эха. Возвратясь въ трактиръ, я нашелъ готовый ужинъ въ общей залѣ. Вокругъ длиннаго ешола сидѣли въ два ряда прожорливые Студенты.-- Сначала разговоръ былъ обыкновенный университетскій: о дуэляхъ, о дуэляхъ и о дуэляхъ. Общество состояло почти исключительно изъ Галльскихъ Студентовъ, а потому и говорили только о Галлѣ. Я не стану приводить всѣхъ нѣжностей, которыя высказываютъ обыкновенно сіи привилегированные питухи пива. Зашла рѣчь о двухъ Китайцахъ, которые, за два года предъ симъ, показывали себя, за деньги, въ Берлинѣ, а теперь преподаютъ, за деньги же, Китайскую Эстетику въ Галлѣ. Тутъ стали остриться. Сдѣлали предположеніе: чтобъ вышло, еслибъ Нѣмецъ захотѣлъ показывать себя, за деньги, въ Китаѣ, объявивъ въ афишѣ, что онъ настоящій Нѣмецъ, и исчисливъ всѣ свои отличительныя свойства, которыя состоятъ въ искусствѣ говорить о философіи, курить табакъ и -- спать.-- Я думаю, бѣдный Нѣмецъ не имѣлъ бы успѣха!
   Одинъ Студентъ, недавно возвратившійся изъ Берлина, сталъ расказывать объ этомъ городѣ. Онъ часто посѣщалъ театры, но весьма дурно судилъ объ нихъ. Успѣхи Драматическаго Искусства приписывалъ онъ Инспекторамъ, Директорамъ и Актерамъ! Этотъ юноша не зналъ, что Искусство вовсе не занимаетъ ни Дирекціи, ни Инспекція, и что ихъ дѣло пещись только о цвѣтѣ платья представляемаго лица и о вѣрности костюмовъ. Да въ самомъ дѣлѣ болѣе и но нужно!-- Если бы Марія Стюартъ надѣла передникъ изъ временъ Королевы Анны, то вѣрно банкиры станутъ жаловаться, что ихъ лишаютъ всякаго очарованья; а если бъ, по несчастью, Лордъ Бюрлей надѣлъ исподнее платье Генриха IV, то этотъ анахронизмъ занялъ бы, на цѣлый вечеръ, начитанныхъ чиновницъ. Гораздо было бы лучше, если бъ при вѣрности костюмовъ, занялись также вѣрностью въ изображеніи характеровъ, что и можетъ случиться со временемъ. Такимъ образомъ Отелла будетъ играть настоящій Негръ, и вѣрно какой нибудь ученый Профессоръ уже писалъ объ этомъ въ Африку. Въ Драмѣ: Ненависть къ людямъ и раскаяніе, роль Евлаліи дадутъ въ сущности совратившейся съ истиннаго пути женщинѣ, роль Петра будетъ играть настоящій дуракъ, а Незнакомца истинно обманутый мужъ. По счастью, за всѣмъ этимъ не нужно посылать въ Африку!-- Юноша, судившій дурно о Драмѣ, еще хуже постигнулъ Омеру, ибо не понялъ, что янычарская музыка Спонтини, съ его барабанами, тимпанами, ложками, тарелками и трубами есть по что иное, какъ героическое средство къ пробужденію вздремавшаго военнаго духа, средство, предложенное Платономъ и Цицерономъ съ удивительною тонкостью! Какъ можно иначе растолковать этотъ ужасный шумъ, которымъ Спонтини подчиваетъ насъ каждый вечеръ?

(Продолженіе впредь.)

"Сѣверная Пчела", No 197, 1832

   

Странствіе на Блоксвергь, въ горы Гарцскія.

(Продолженіе)

   Между тѣмъ, какъ время протекало въ разговорахъ, собесѣдники по забывали главнаго, и большія блюда, наполненныя, весьма совѣстно, мясомъ, исчезали одно за другимъ. Кушанье, однако жъ, было дурно изготовлено. Я замѣтилъ это моему сосѣду, который отвѣчалъ мнѣ весьма невѣжливо Швейцарскимъ произношеніемъ, что мы, Нѣмцы, столь же мало понимаемъ истинную политику, макъ умѣренность. Я пожалъ плечами и сказалъ въ отвѣтъ: что препятствіемъ къ нашему усовершенствованію въ политикѣ и вкусѣ суть Швейцарскіе солдаты, поддерживающіе, безъ разбора, всѣ противоположныя системы, и Швейцарскіе кондиторы, разсѣянные по всему Земному Шару.
   Швейцарецъ вѣроятно не имѣлъ намѣренія обидѣть меня своимъ возраженіемъ. Онъ былъ толстъ и казался добродушнымъ. Но другой мой сосѣдъ чрезвычайно оскорбился этой выходкой Швейцарца, воскликнулъ съ жаромъ, что Нѣмецкое простодушіе и Нѣмецкая энергія еще не погибли, и въ доказательство этого, ударилъ себя сильно въ грудь, и проглотилъ преогромную кружку пива. Швейцарецъ хотѣлъ успокоишь его, говоря: "Полно, полно!" -- Но чѣмъ болѣе Швейцарецъ старался усмирить своего сосѣда, тѣнь болѣе онъ бѣсновался, и тѣмъ съ большимъ жаромъ осушалъ посуду съ пивомъ. Это былъ человѣкъ тѣхъ временъ, когда животныя, питающіяся человѣческимъ тѣломъ, жили въ изобиліи, а парикмахеры и содержатели баю. умирали съ голоду. Живой образъ патріота 1816 года! На длинныхъ, растрепанныхъ волосахъ, онъ имѣлъ рыцарскій беретъ, а на плечахъ черный кафтанъ древняго Нѣмецкаго покроя {Нарядъ Нѣмецкихъ демагоговъ, надъ которыми Авторъ насмѣхается, точно по дѣломъ! Изд.}. Жилетъ не скрывалъ его грязнаго бѣлья, а на шеѣ у него висѣлъ медальонъ съ нѣсколькими волосами изъ хвоста лошади одного современнаго Германскаго героя. Этотъ грязный патріотъ былъ также Германскій Бардъ, и сознался мнѣ, что трудится надъ сочиненіемъ народной Эпопеи, въ честь Германа. Я далъ ему нѣсколько совѣтовъ на счетъ его Поэмы, и замѣтилъ, что будетъ весьма хорошо, если онъ изобразитъ извилины и трудности знаменитаго Тевтобургскаго лѣса шероховатыми и хрипливыми стихами. Я думаю, что Искусство много выиграетъ отъ этого вѣрнаго подражанія Природѣ!
   Шумъ и взаимныя изліянія чувствъ умножались за столомъ безпрестанно. Вино изгоняло пиво, и пуншъ горѣлъ въ чашахъ. Пили, пили и ревѣли радикально {Радикалами называются демагоги, мечтающіе о коренной перейти существующаго порядка. Плаваніе сіе дано имъ отъ слова radix, корень. Авторъ сей статьи по дѣломъ подшучиваетъ надъ этими пустыми крикунами. Перев.}. Пѣсни Миллера, Руперта, Кернера, Уланда раздавались съ такимъ трескомъ, что чуть окна не полопались въ залѣ. Бутылки пустѣли, а головы наполнялись. Одинъ вопилъ, другой размахивалъ руками, третій читалъ отрывокъ изъ Трагедіи Мюльнера, четвертый говорилъ по-Латыни, пятый проповѣдывалъ о воздержаніи, шестой, вставъ на стулъ, поучалъ слѣдующимъ образомъ: "Господа! Земля есть шаръ, люди суть небольшія орудія, разбросанныя, по видимому, въ безпорядкѣ на ея поверхности. Шаръ вертится, орудія сталкиваются и отталкиваются, и звучатъ одни громко, другія тихо. Это производитъ чудную и сложную музыку, которую называютъ: Всемірная Исторія. Мы будемъ говорить прежде о музыкѣ, послѣ о мірѣ, а наконецъ объ Исторіи: сію послѣднюю мы раздѣлимъ на положительную и на шпанскихъ мухъ" Такимъ образокъ сужденія и дурачества смѣнялись одно другимъ.
   Честный Мекленбургецъ, утопивъ носъ въ своемъ стаканѣ, сказалъ, что ему такъ хорошо на этой страшной горѣ, какъ въ буфетѣ Шверинскаго Театра. Другой собесѣдникъ держалъ въ рукахъ бутылку, какъ зрительную зарубку, и смотрѣлъ въ нее пристально, между тѣмъ, какъ красное вино лилось ему на лице. Грязный патріотъ вдругъ бросился мнѣ на шею, и воскликнулъ: "О если бъ ты понималъ меня! Я любовникъ и любовникъ счастливый! Меня любитъ, и будь я проклятъ, меня любитъ дѣвица благовоспитанная, потому, что у нея полная грудь, потому что она играетъ на фортепіано и ходитъ въ бѣломъ платьѣ!"-- Швейцарецъ съ нѣжностію цѣловалъ мои руки, бормоча: "О Бебели, о моя Бебели!"
   Въ семъ хаосъ, въ которомъ тарелки и стаканы носились надъ бездною, я сидѣлъ противу двухъ юношей, прекрасныхъ и блѣдныхъ, какъ мраморныя статуи. На лицѣ ихъ чуть замѣтна была легкая розовая тѣнь, произведенная виномъ. Они сидѣли рядомъ, посматривали другъ на друга съ видомъ нѣжнаго дружества, говорили тихо, дрожащимъ голосомъ, и, казалось, расказывали что-то печальное.-- "Бѣдная Лаура вѣрно уже умерла!" сказалъ одинъ изъ нихъ вздыхая, и помолчавъ съ минуту, расказалъ исторію объ одной дѣвицѣ, въ Галлѣ, которая влюбилась въ Студента. Когда Студентъ уѣхалъ, она ни съ кѣмъ не говорила, не ѣла, ночью плакала, а день проводила смотря на птичку, подаренную ей возлюбленнымъ.-- "Птичка умерла, и вскорѣ Лаура также умерла!" -- Этимъ кончился расказъ, и юноши снова замолчали и стали вздыхать, какъ будто сердце ихъ надрывалось. Наконецъ одинъ изъ нихъ сказалъ: "Я грустенъ -- пойдемъ! Мнѣ хочется подышать среды облаковъ!" Взявшись за руки, они вышли изъ тучной залы. Я послѣдовалъ за ними, и увидѣлъ, что они вошли въ темную комнату, и что одинъ изъ нихъ, думая отворить окно, отперъ большой шкафъ съ платьемъ. Они простерли руки другъ къ другу, обнялись съ жаромъ, и одинъ изъ нихъ, смотря въ шкафъ, воскликнулъ: "Свѣжій вѣтерокъ ночи! сколь ты благодѣтеленъ для души! Какъ пріятно играетъ этотъ вѣтеръ моими волосами!-- Вотъ я на туманномъ хребтѣ горы; подъ ногами моими покоится народонаселеніе двадцати народовъ, а вдали блещутъ голубыя воды озеръ! Внимай! слышишь ли ты шумъ сосенъ въ долинѣ!-- Тамъ, на холмѣ, эти облачные образы, не суть ли души отцовъ нашихъ!-- О, еслибъ я могъ, вмѣстѣ съ ними, носиться въ бурную ночь на облачномъ конѣ, скакать по грозному морю, и возносишься къ звѣздамъ! Но, увы, я падаю подъ бременемъ земной оболочки, и душа моя въ оковахъ!"-- Другой юноша, также протянувъ руки въ шкафъ, проливалъ слезы умиленія, и обращаясь къ старымъ лосиннымъ штанамъ, которыя онъ принялъ за луну, воскликнулъ нѣжнымъ голосомъ: "Сколь ты прелестна, дочь неба! Сколь твой ликъ пріятенъ и покоенъ! Звѣзды идутъ за твоимъ голубымъ слѣдомъ. При твоемъ видѣ тучи радуются и мрачныя ихъ внутренности освѣщаются! Кто равенъ тебѣ на небѣ! Звѣзды стыдятся показаться при тебѣ и отвращаютъ свои блистательныя очи! Куда бѣжишь ты, когда чело твое блѣднѣетъ утромъ? Имѣешь ли ты, подобно мнѣ, убѣжище, гдѣ сокрываешь свои горести?-- Одна ли ты?-- Сестры твои не упали ли съ неба? Тѣ, которые шествовали весело вокругъ тебя -- уже не существуютъ! Такъ! Они низпали, падшіе духи, а ты, божественное свѣтило, ты прячешься, чтобъ ихъ оплакивать! Расторгните облака, о вѣтры, чтобъ избранная ночи показалась по всемъ блескѣ, и чтобъ горы, покрытыя мракомъ, не скрывали ея отъ нашихъ взоровъ!"
   Одинъ изъ собесѣдниковъ, который за столомъ съѣлъ столько, какъ шесть поручиковъ и одно невинное дитя вмѣстѣ, прошелъ мимо, спотыкнулся, опрокинулъ въ шкафъ двухъ элегическихъ друзей, и вышелъ въ противоположныя двери. Юноши стонали и жаловались въ шкафѣ, воображая, что они упали къ подножію горы и разбились на части. Обливая другъ другомъ виномъ, они говорили другъ другу: "Прости! Я истекаю кровью!-- Зачѣмъ пробудилъ ты меня, утренній вѣтерокъ, и зачѣмъ орошаешь ты меня сладкою росою?-- Завтра пройдетъ здѣсь странникъ. Взоръ его будетъ искать меня въ долинѣ -- и не найдетъ {Ни дать ни взять, наши пѣвцы вина, безпечной лѣпи и нагой природы!-- Только здѣсь описываются подлинники, а наши копіи.-- Перев.}!" -- Вскорѣ эти жалобы заглушены были воплями и пѣснями, раздававшимися въ залѣ.

(Окончаніе впредь.)

"Сѣверная Пчела", No 198, 1832

   

Странствіе на Блоксгергь, въ горы Гарцскія.

(Окончаніе.)

   Скромность запретила мнѣ сосчитать опорожненныя бутылки. Я ушелъ въ свою комнату, и проснулся съ восхожденіемъ солнца, по голосу хозяина трактира, приглашавшаго меня посмотрѣть рожденіе дня. На башкѣ уже находилось нѣсколько путешественниковъ, которые потирали озяблыя свои руки. Другіе появлялись только, съ заспанными глазами. Вскорѣ цѣлое вчерашнее общество собралось и отправилось въ залу, пить кофе. Послѣ завтрака мнѣ подали книгу, въ которую всѣ путешественника вписываютъ свои имена; нѣкоторые прибавляютъ къ сему нѣсколько мыслей, а за недостаткомъ оныхъ, нѣсколько пустыхъ фразъ. Чертогъ Пафлагонскаго Князя заключаетъ въ себѣ менѣе безвкусія, нежели сія книга, гдѣ особенно блистаютъ имена сборниковъ податей съ высокими философическини идеями, купчиковъ сидѣльцевъ съ нѣжными изліяніями чувствъ; патріотовъ, страстныхъ любителей революцій, съ обветшалыми и пошлыми сентенціями, Профессоровъ съ всегдашнимъ безтолковымъ удивленіемъ и проч.-- Въ одномъ мѣстѣ описано величіе осходящаго солнца; въ другомъ жалоба на погоду, туманъ, облака, сокрывавшіе виды.
   Взошелъ посреди облаковъ, и спустился посреди облаковъ!-- Вотъ самая блистательная мысль изъ сотни подобныхъ.
   Книга пахнетъ сыромъ, пивомъ и табакомъ. Точнехонько, будто читаешь романъ Клаурена!
   Студенты приготовились въ обратный путь. Штиблеты были застегнуты; счеты, весьма умѣренные, сверхъ ожиданія, уплачены; служанки, въ чертахъ коихъ отражались слѣды вчерашнихъ воспоминаній, явились, по обычаю, съ букетами цвѣтовъ. Онѣ сами пристегнули ихъ къ шапкамъ, получили въ вознагражденіе по нѣскольку поцѣлуевъ и по нѣскольку грошей, и мы стали спускаться съ горы.-- Швейцарецъ и патріотъ пошли въ Шарке, а я, съ двадцатью товарищами, отправились въ Ильзембургъ путемъ, называемымъ снѣжное отверзшіе.
   Невозможно описать, съ какою пріятностію рѣка Ильзе протекаетъ между утесовъ. Смотря на ея теченіе, хочешь вѣрить преданію, которое твердитъ, что Ильзе была встарину Принцесса, находившая удовольствіе въ томъ, чтобъ бѣгать, смѣясь, по этой высокой горѣ. Наконецъ мы добрались до Изельштейна. Это ужасный обрывокъ гранита, возвышающійся смѣло изъ дна пропасти. Съ трехъ сторонъ окружаютъ его высокія горы, покрытыя лѣсомъ, а съ четвертой стороны, съ сѣвера, онъ открытъ, и отсюда видна вся долина, съ протекающей по ней рѣкой Ильзой.-- На самомъ возвышенномъ концѣ утеса, имѣющемъ видъ башни, водруженъ огромный желѣзный крестъ, возлѣ котораго могутъ, съ нуждою, стоять два человѣка.
   Природа снабдила Ильзенштейнъ видомъ и положеніемъ, способныхъ ко всѣмъ фантастическихъ мечтамъ, а преданіе украсило его вымысломъ. Готманнъ говоритъ, что въ семъ мѣстѣ существовалъ очарованный замокъ, въ которомъ жила богатая и прелестная Принцесса Ильзе, которая и понынѣ каждое утро купается въ рѣкѣ. Другіе повѣствуютъ о любви сей Принцессы къ рыцарю Вестенбергу. Иные говорятъ о старинномъ Саксонскомъ Императорѣ Генрихѣ, который проводилъ здѣсь время съ прелестною Ильзе, водною феей. Одинъ современный Писатель, Г. Инманъ, который составилъ Путеводителя въ Гарцскихъ горахъ, гдѣ онъ съ похвальнымъ усердіемъ и точностью описываетъ высоты горъ, склоненіе магнитной стрѣлки и народонаселеніе городовъ, этотъ Г. Пимамъ говоритъ пресеріозно: "все, что расказываютъ о Принцессѣ Ильзѣ, принадлежитъ къ области вымысла." -- Такъ говорятъ всѣ тѣ, которымъ Принцесса сія никогда не являлась! По мы, Поэты, лучше знаемъ это, и Императоръ Генрихъ также зналъ хорошо объ этомъ. Не даромъ старинные Саксонскіе Императоры такъ дорого цѣнили свои Гарцскія горы! Въ этомъ можно удостовѣришься, заглянувъ въ премилыя Люксембургскія лѣтописи, гдѣ сіи древніе властители такъ чудесно изображены въ лубочныхъ гравюрахъ, въ желѣзныхъ латахъ, на коняхъ, украшенныхъ ихъ гербами, съ Императорскою короною въ мощныхъ рукахъ. По ихъ брадатымъ лицамъ можно судить, какъ они нѣжно воздыхали о тихомъ шумѣ Брокенскихъ лѣсовъ, о которомъ они воспоминали даже въ странѣ померанцевъ и яда, въ прелестной Италіи, куда ихъ влекло желаніе получишь наименованіе Римскаго Императора. Это желаніе губило не разъ и Императоровъ, и Имперію!
   Я однако жъ совѣтую тѣмъ, которые будутъ на вершинѣ Ильзенштейна, не думать ни о старинныхъ Саксонскихъ Императорахъ, ни объ ихъ Имперіи, ни о прелестной Ильзѣ, а о своихъ ногахъ. Когда я погруженъ быль въ размышленія, вдругъ горы опрокинулись передо мной верхомъ внизъ, крыши Ильзенбурга заплясали, зелень деревьевъ слилась съ лазурью неба, и и вѣрно упалъ бы въ пропасть, постигнутый головокруженіемъ, сели бы не ухватился за желѣзный крестъ. Это спасло меня.
   Не всегда хорошо бываетъ путешественнику и его читателямъ, когда онъ Поэтъ.

Перев. изъ иностр. Журн. Ѳ. Б.

"Сѣверная Пчела", No 199--200, 1832

   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru