Герман Федор Иванович
О киргизцах

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

Ф.И. Герман

О киргизцах

   За юго-восточными пределами России, в неизмеримых степях обитает народ, дикой как его природа, суровый как климат, храбрый и некогда богатый.
   Народ сей именуется Киргиз-Кайсаками, ведет кочевую жизнь в войлочных шалашах, называемым кибитками, и разделяется на три Орды: Большую, Среднюю и Меньшую. Мы преимущественно будем говорить о последней.
   Она кочует на пространстве между рекою Уралом, Каспийским и Аральским морями, рекою Сыр-Дарьею, озером Аксакал-Барби и реками Иргизом и Орью. Улусы ее сливаются с кочевьями Киргизцев Орды Средней, Каракалпаков, Конрадцев, Аральцев и Туркменцев; но где и какими естественными или условными чертами они между собою разделяются, определить трудно, по неясности сведений. Меньшая Орда имеет три главные рода: Алимулинской, Байулинской и Семиродской; сии делятся на 32 поколения.
   Народосчисление Меньшей Орды простирается по вероятным показаниям до 160 т. кибиток, полагая в каждой обоего пола по 10 душ. В Средней считается менее. Из Меньшей около 10 т. кибиток водворено на внутренней стороне Урала в степях Астраханской Губернии, называемых Рын-Песками. Сия часть называется Ордою Букеевскою по имени Султана Букея, бывшего после Ханом, с которым она в 1800 году туда перешла
   Меньшая Орда в 1733 году с Ханом Абулхаиром, а Средняя вскоре после того с Ханом Шемякою вошли в подданство России. С того времени правительство наше признает народ Киргиз-Кайсацкой верноподданным, и утверждая в нем избираемых из среды его Ханов, обязывает сих последних присягою хранить подданство к Августейшим Монархам Российским и повиновение к Высочайше установленным над ними властям и начальствам, действующим по силе общих государственных узаконений.
   Вся Меньшая Орда и 12 поколений Средней Орды, числом до 49 т. кибиток, подведомственны Оренбургскому, а остальная часть Сибирскому пограничным Начальствам. В Оренбурге и Омске учреждены пограничные Комиссии, состоящие под управлением Главнокомандующих тамошнего края, в которых и производятся публичные дела о Киргизцах и других соседственных народах. Для дел секретных Главнокомандующие имеют особые пограничные канцелярии.
   Народ Киргиз-Кайсацкой управляется Ханами, возводимые в сие достоинство по избранию народа и утверждению Государя Императора. При Ханах Меньшей Орды учрежден совет по штату и на правилах, Высочайше утврежденных 1806 года Мая 31 го. Как Члены сего Совета, так и сами Ханы получают от Монарших щедрот денежное жалованье, а последние еще и особое содержание под именем денег на хлеб.
   Прошлого года в Меньшую Орду определен особый пристав, для постоянного пребывания при Хане.
   Таким образом Ханы Киргиз-Кайсацкие, будучи облечены властию и правом верховного повелительства во вверенных им Ордах, поставлены однакож в границы повиновения к учрежденному над ними Начальству и немогут располагать по своему произволу ни жизнию, ни свободою, ни собственностию подвластного им народа. Посему Хан есть глава, начальник и утвержденный Монаршею властию Правитель Орды, но не есть Владелец, располагающий оною произвольно и безответно, подобно владельцам других независимых племен Верхней Азии. Званию его присвоен был прежде титул Сиятельства и Превосходительства; в новейшее время преемнен оный на Высокостепенство, который и доныне сохранятся.
   Великое пространство степей, занимаемых сим кочевым народом, способствует тому, что Хан и совет его не имеют над Ордынцами всей той власти и силы, каких надлежало бы желать для успеха единоначалия и необходимо проистекающей оттуда пользы управления. Улусы или аулы, иначе волостями и аймаками называемые, находясь в большем или меньшем удалении от местопребывания Хана, признают над собою власть Старейшин, к суду которых прибегают в тех случаях, когда надлежало бы обращаться им единственно к Хану и его совету.
   Таковыми Старейшинами над собою или частными в Орде родоначальниками, произвольно возводят они: или Султанов, т.е. потомков древних их владетелей, следственно людей отличенных между ними преимуществом происхождения, или же богатейших между своими одноплеменниками, присвояя им название Беев, Старшин, Тарханов и Батырей; но при утрате сими последними от стечения случаемых обстоятельств богатства, или при неудовольствии, теми и другими им оказанных, происходящих с одной стороны от несправедливости, с другой от соперничества, уничтожают признанную власть, учреждают другую, возвращаются к прежней, меняют опять, и таким образом переходят то к разновластию, то к безначалию, а иногда и бытие самого Хана и совета его не признают и им не повинуются.
   Таковых Старейшин, самими Ордынцами избранных и определенных, Правительство утверждает иногда в званиях им присвоенных, выдавая на оныя Указы и печати для рукоприкладства в представлениях к Начальству; а иногда, да и по большей части вовсе о существовании их неимеет сведения. Бывали однако же примеры, что не только частные родоначальники, самими Ордынцами избранные и в законном порядке утвержденные, но и самые Ханы, возведенные в сие достоинство Монаршею волею, соделавшись предметами непокоримости и соперничества подвластных им, приносились потом в жертву преступного ревнования, личной ненависти и мщения, чему служит доказательством и недавно совершившееся убийство Хана Джентюри, брата и предшественника нынешнего Хана Ширгази Айчувакова.
   Должно однакож по справедливости заметить, что правосудная разборчивость, похвальные на пользу народную деяния и следственно истинные достоинства, хотя редко, но находят признательность и между Киргиз-Кайсаками, которые признают превосходство таковых качеств в лицах, коим вверяют они полномочие управлять собою; и если лицеприятие на судах, малоспособность, слабость и изведанная любостяжательность избранных ими начальников разрушают повиновение к ним, и лишают их доверия и влияния на общие дела: то с другой стороны подвиги благонамеренности и справедливости утверждают прочность единожды признанной власти, не смотря ни на необузданность нравов, ни на легкомысленность народа.
   В 1786 году во время управления Оренбургским краем Генерала Игельстрома, по смерти Хана Нурали предположено было, неиметь в Орде Ханов, вместо которых учрежден тогда в Оренбурге Диван, а в Орде четыре расправы; но сия система оказалась по видимому, неудобною. Чрез десять лет был опять избран Хан, Диван уничтожен, а расправы существовали только одним именем.
   В 1812 году после Хана Джентюри Киргизцы избрали в Меньшей Орде двух Ханов, Букея и Ширгазия, первого для управления Ордою, носящего его имя, и теми Киргизцами, коих кочевье прилегает к Нижне-Уральской линии, т.е. от Уральска до Каспийского моря; последнего для управления Киргизцами, кочующими по пространству между Уралом и Сыр-Дарьею и вдоль караванных дорог к Бухарии и Хиве.
   Хан Букей в 1815 году умер; место его заступает, до возраста старшего сына, родной его брат Султан Шигай. Хан Ширгази остается правителем ввереной ему части Меньшей Орды.
   В Средней Орде было также два Хана в одно время: Валий, возведенный на Ханство еще в царствование Императрицы Екатерины II, и Букей. Первый хотя глубокой старости, но и доныне управляет 12 ю поколениями, смежными с Меньшою Ордою; последний за несколько лет пред сим умер.
   Степь Киргизская естественно способна к одному обитанию кочующих пастухов. Водворения постоянного сделать на ней невозможно по причине бесплодия почвы, усеянной солончаками и совершенного недостатка лесов. По сему степь сия ни для кого иного неудобна кроме Киргизов, или подобных им номадов.
   Утвердительно можно сказать, что всякая перемена в политическом состоянии и образе жизни сего народа повлечет за собою неминуемое уменьшение скотоводства, которого заменить нечем; ибо ни к земледелию, ни к промыслам Киргизец не способен, да и земля и климат его к тому неудобны.
   Скотоводство Киргизов состоит из многочисленных табунов лошадей и верблюдов и несметных некогда стад рогатого скота, особенно овец. В Меньшей Орде великий избыток необыкновенных баранов большого роста и чрезвычайно тучных. Средняя Орда напротив избыточествует лучшей породы лошадьми и крупным рогатым скотом.
   При вступлении Киргизов в подданство предполагалось, что они будут платить в казну ясак и в потребных для Правительства случаях выставлять некоторое число вооруженных конных ратников для содействия нашим войскам; но ни того, ни другого никогда не было требовано, и народ Киргизской ни к каким повинностям, кроме общих обязанностей доброго соседства, приводим не был. Напротив того попечительное Правительство многократно оказывало им благодеяния без всякого возмездия, так на пример: назначило пять миллионов десятин земли в лугах и угодьях для водворения Букеевской Орды между Уралом и Волгою и учредило ежегодный перегон на зиму Киргизских Меньшей Орды табунов и стад на правую сторону Урала, где они оберегаются вернее и с лучшею удобностию, нежели в своих пустынях. Средней Орде дозволено перегонять зимою табуны на внутреннюю сторону Сибирской линии с платою одной лошади со ста в пользу козачьего линейного войска и артиллерии.
   Выгоды, которые Государство имеет от Киргизского народа, состоят:
   а) В произведениях бесчисленного его скотоводства, приобретаемых от него меною и покупкою.
   b) В сбыте Киргиз-Кайсакам взаимно произведений наших внутренней промышленности, и
   c) В извозе ими товаров в купеческих караванах, отправляемых чрез обитаемые ими степи торговыми Азиатскими областями к нашим границам и обратно.
   Мена Меньшей Орды происходит наиболее в Оренбурге, Троицке и по Нижне-Уральской линии; а Средней Орды в Семипалатинской и Петропавловской крепостях.
   Прежде ежегодно менялось в одном только Оренбурге лошадей до 10,000, крупного рогатого скота до 2,000 и баранов до 385 т. голов; сверх того великое число невыделанных кож, много пушного товара, особенно волков, лисиц, караганок и корсаков; много верблюжей шерсти, козьяго пуху, армячины (Род камлота) и войлоков, называемых кошмами.
   Ныне Киргизская мена в невероятной мере уменьшилась, ко вреду торговли; причиною чего бедность и разорение Киргизцев, происшедшее от гибельных опустошений, причиняемых ими взаимно между собою, под именем баранты.
   Сие зло пустило глубокие корни и отразилось на нищете Ордынцев.
   Средней Орды Киргизцы по тем же причинам не в лучшем положении, и имена их равным образом в упадке; но места, ими занимаемые, и самый климат несравненно выгоднее, от чего они не так разорены и в свойствах своем и нравах спокойнее, а потому и скоро могут придти вновь в цветущее состояние.
   В новейшее время бесчисленные истребления, убийства и жестокости произведены в лучшей и богатейшей части Меньшей Орды Хивинским Ханом Мухаммет-Рахимом. Сей воинственный владетель области, издавна известной грабежами и хищениями, умножив силу свою лучшею Туркменскою конницею, начиная с 1816 года, три или четыре раза нападал на Киргизов, терзал улусы, истреблял несчастные жертвы своей лютости, не щадя ни пола, ни возраста, ни состояния; спасшихся от меча и кинжала уводил в плен, а стада, табуны, имущество делил с подвижниками, и тем число их от часу более увеличивал.
   Весьма любопытно наблюдение над Киргизцами в отношении к ходу их общежития. Все народы в гражданской своей образованности шли тем путем, что из разсеянных и одиноких дикарей делались сначала пастухами, потом земледельцами, наконец, знакомясь с выгодами общественной жизни и умножая потребности, утверждали взаимное благосостояние торговлею и промышленностью всякого рода. Киргизцев мы видим теперь в состоянии пастушеском; следуя обыкновенному ходу гражданственности, должно бы почитать за хороший признак, еслиб оказались в Орде пашни, обрабатываемые людьми сего полудикого народа: но выходит противное: нищий Киргизец, лишенный стада и привычного пропитания, прибегает к посеву семян; обрабатывает поле, располагает его всегда близ реки и озера, поливает так часто, как требует того знойное его небо, и питается между тем скудным ловом рыбы; но продолжает сию жизнь, исполненую трудов и нужд, только до того времени, пока не в силах будет от избытка полевых произведений своих опять завести несколько стада: тогда из земледельца опять делается пастухом, бросает поле и снова вдается в любимую праздность природной кочевой жизни.
   Сия вечная праздность, единообразие степей, утомительное для человека, одаренного сильными физическими способностями, требующими движения и деятельности, зависть о возрастающем богатстве соседа, мщение за обиду, соперничество и тому подобные причины пробуждают предприимчивость Ордынцев, следствием которой всегда бывает вышеупомянутая баранта.
   Предприимчивый, покидая шалаш и стадо, вооружаясь кинжалом, копьем и луком, имея под собою верного коня, другого подле себя на смену первому, отправляется в аулы чужого поколения искать приключений и счастья в подвигах хищничества и насилия. Возвратясь с удачей и добычею, от однородцев бывает признан богатырем, т.е. героем, приобретает общее их уважение, доверенность, и приводит слабых, бедных в свою зависимость. Они ему повинуются, сопутствуют на новые подвиги, и умножаясь по мере успехов, распространяют славу предводителя и опустошения везде, где появляются. Ограбленные и расхищенные также собирают дружину, мстят своим притеснителям, вознаграждают потери, или, будучи поражены и прогнаны, нападают в ожесточении на первые беспечные улусы и скоро утешаются верною добычей. Отсюда родится взаимная непримиримая вражда и ненависть между Киргиз-Кайсацкими поколениями, завещаемые от отца сыну, от деда внуку и т.д.
   Таковы начало и последствия баранты.
   В половине прошлого столетия Действительный Тайный Советник Наплюев, бывший одним из первых Губернаторов нового еще тогда Оренбургского края, воспользовался барантою, употребив ее как политическое средство к удержанию Башкирцев от общего побега в Киргизские степи и соединения с Ордынцами, чего надлежало ожидать от сих первобытных жителей губернии, безпрерывно бунтовавших против распоряжений Правительства и целыми волостями уже скрывавшихся в Орду.
   Неплюев объявил, что Государыня жалует перебежавших в степь Башкир с женами, детьми и всеми имуществами их в вечное и потомственное владение Киргизцам. Жадные и сладострастные Ордынцы обрадовались сей нечаянной добыче, предъявили гостям свои права и обладания, и когда те воспротивились, начались неистовые управы, насилие, истребления. Несчастные боролись, сколько могли, но тем более раздражили врагов своих. Наконец они стали искать защиты у Правительства и помощи у соплеменников своих, оставшихся в отечестве и уже не смевших удаляться за границу. Неплюев только того хотел и ждал; объявил всем бежавшим амнистию, а в Башкирии разсеял тайные внушения, что дается позволение выручить порабощенных Башкирцев и вознаградить потерю табунов и стад их на счет достояния разбогатевших Киргизцов. С невероятным ожесточением вспыхнула тогда баранта между обоими народами и вечное мщение укоренилось во всех сердцах.
   Таким образом достиг Неплюев своей цели; но лекарство сделалось хуже болезни в наше время. Башкирцы доныне не могут забыть причиненных им оскорблений; доныне, не смотря на строгость и меры Начальства, ходят на баранту против Ордынцев; сии мстят нападениями на линию, отгоняют табуны, увозят людей, грабят караваны и к прекращению всех сих зол при настоящем состоянии пограничной стражи, начальство затрудняется в достаточных средствах.
   Средняя Орда не была в подобном положении и не имеет столь невыгодного соседства, на стороне которого должен быть при взаимных хищениях перевес по превосходству огнестрельного оружия, приобретаемого Башкирцами с большею против Киргизцов удобностию: от того и нравы в Средней Орде спокойные и народ богатее и Правительство менее имеет причин к неудовольствиям на него.

Герман.

Оренбург.

О Киргизцах // Вестник Европы, Часть 121. No 22. 1821

   

(Продолжение)

   Киргизцы вообще неимеют и незнают никакой религии; только те из них, кои воспитывались, или долго живали в Бухарии, Хиве и других городах средней Азии, где Алкоран наблюдается до изуверства, исповедуют закон Магометов, однакожь не очень слепо и строго. Султаны и те из Киргизцев, кои, часто бывая на линии, имеют связи с Татарами, также больше или меньше показывают наружную привязанность к их вере.
Некоторые даже просят Правительство об определении к ним духовных служителей или Мулл. Указами 1785 Ноября 27 и 1787 Апреля 21 велено удовлетворять и поощрять таковые просьбы, заимствуя для сего духовенство у наших Татар. Сии Муллы отправляют иногда должности Султанских письмоводителей и наставников при детях частных Ордынских родоначальников.
   Таковых должностных Магометан состоит теперь в Меньшой Орде одиннадцать человек. Начальство, определяя их туда, осведомляется предварительно о их поведении и о согласии того общества, к коему они принадлежат, на их увольнение; потом отсылает к Муфтию для испытания или утверждения в познании правил и обрядов веры, и тогда уже определяет в просимые звания, выдавая на оные вид и наставление, в котором предписывает внушать Ордынцам правила подданства, повиновение ко властям и пр.
   Одним из вышеозначенных Указов повелено было построить для Киргизцев мечети и школы близь Оренбурга и Троицка. В следствие того в Оренбурге около менового двора выстроены большая мечеть и два дома для школ; определены Муллы, Иманы и Муддариссы; отпускалась и теперь отпускается сумма на жалованье им и содержание учеников при них.
   На учреждение сие не принесло никакой пользы. Киргизцы не посещают мечети и не отдают детей в школу; строения сии запустели и разрушились, или разрушаются.
Впрочем Правительство почитает всех Киргизцев Магометанами, и повышаемые из них в старшинское достоинство, также и подсудимые, приводятся в нужном случае к присяге пред Алкораном, или увещеваются Магометанским Ахуном; а в 1819 году, по домогательству некоторых знатнейших Киргизцев, утвержден Оренбургским Муфтием в звании Казия, или духовного первослужителя, в улусах Алимулинских, Киргизской Старшина Мухаммет-Жан, долгое время живший в Бухарии.
   Нынешний владелец Меньшой Орды, Хан-Ширгазий, исполняет уставы Магометанской веры весьма усердно; раз по пяти на день молится, наблюдает посты, омовения и проч.; но весьма немногие из окружающих Его Высокостепенство подражают ему в сих упражнениях, совершаемых им по большей части уединенно, с одним духовником своим, без участия его придворных.
   У него два сына: Султаны Ишгазии 25 и Индига 20 лет. Младший отличается кротким, осторожным поведением и многими хорошими свойствами, умеет читать и писать поарабски, потурецки, и продолжает еще учиться в известной своими школами Каргалинской слободе (18 верст от Оренбурга) у лучшего из здешних Ориенталистов, Муллы Абдрахмана, которой путешествовал несколько раз в Мекку и весьма уважаем Магометанами. Идиге-Султану Всемилостивейше пожалована в 1820 году золотая медаль на Александровской ленте. Сей молодой человек любим Ордынцами и подает о себе добрую надежду.
   Знатнейшие в Меньшой Орде Султаны Арунгазий и Каратай также весьма преданы заповедям Корана, особливо первый, воспитанный в Бухарии и отправляющий сам все обряды богослужения, в знак чего носит всегда чалму.
   Не имея, говоря вообще, никакой веры, Киргизцы весьма суеверны и готовы принять за пророка первого удальца, умеющего искусно сыграть ролю вдохновенного. Прошедшего лета в Средней Орде явился один подобный, по имени Моралл, который проповедывал о разных чудесах, предсказывал скорое порабощение Орды и многие несчастия.
Чего боятся, тому верят. Бродяга сей собрал было большую партию; но нечаянный случай расстроил его басни: в степь отправлены были две сотни Козаков с пушками для прикрытия инженерных офицеров, производивших там топографические исследования. Мораллу показался отряд сей довольна слабым; он учился в Бухарии и знал, что Магомет был не только пророк и законодатель, но и великой полководец.
Сам он слыл уже за праведника; оставалось еще отведать военного счастия и прославиться геройством, и так он уверил приверженцев своих, что силою чудотворений превратит медные Русские пушки в глиняные, что они нестанут стрелять и что горсть козаков будет добычею Ордынцев. Узун-Тайрагир-Кипчаки, поколение, посреди которого Моралл наиболее распространял свои сплетни, всему поверил, собрались толпами и напали на отряд, который вскоре принужден был защищаться. Испытав, что пушки не глиняные, что они стреляют и даже бьют смертельно, смельчаки рассеялись, а бродягу осмеяли и прогнали. Между тем он возымел высокое о себе мнение и вступил от лица своего в переписку с Главнокомандующими Сибирской и Оренбургской линий.
   В Оренбурге за несколько лет пред сим основались жительством миссионеры Шотландского Библейского Общества, для распространения книг Св. Писания между Киргизцами. Они успели раздать им несколько екземпляров на их языке; но еще невидно, чтобы Християнство имело последователей в сем народе. Взаимными барантами и драками доведенные до нищеты и крайности Киргизцы, так называемые Байгуши, скитаясь около Оренбурга для милостыни, являются иногда к миссионерам, более за хлебом, нежели за Библиями.
   Мы удержали в памяти одна происшествие с сими миссионерами, которое сюда принадлежит. В 1818 году сыскали они какого-то ханжу, который показал о себе, что он Магометанин, уроженец города Конрада или Кунграта, в малолетстве перевезен был матерью вдовою в кочевья средней Орды, там воспитывался у Киргизца, за которого мать его вышла замуж; от него бежал и скитался в Татарии; был в Мекке и Медине; потом попал в плен к Каракалпакам, и от них выбежал в Оренбург; на руках и на груди имел он какие-то наколотые изображения в доказательство многократных путешествий своих к оным местам. У миссионеров изъявил он ревность озариться светом Евангельского учения и предложил им услуги на раздачу Священных Книг в Орде.
Между тем дело об нем производилось в Пограничной Коммиссии, которая, по обвинению в воровстве и за разноречивые показания, приговорила его к отсылке в крепостную работу. Дело вошло ужь на конфирмацию к Военному Губернатору, как миссионеры подали просьбу, что они намерены наставлениями своими обратить сего человека в доброго Християнина и полезного гражданина.
На основании закона об иноверцах Военный Губернатор приказал Ахмета-Огли (имя сего бродяги) освободить от присужденного ему наказания и отдать миссионерам для обращения по желанию его в Християнство, с тем однакожь, чтобы за его поведением иметь надзор. Не далее как чрез два месяца, Ахмет послан был в Киргизские аулы с екземплярами Библий; но он рассудил екземпляры оставить на большой дороге близь менового двора, а с лошадьми и хлебом отправился неизвестно куда, и с тех пор невозвращался. Киргизцы, шедшие из дальних степей на мену, найдя на дороге чужой вьюк, немедленно присвоили его себе; но рассмотрев, что он наполнен книгами, следственно вещами для них бесполезными, привезли их на меновый двор для продажи; приставы таможенные, увидев новую статью в привозе и затрудняясь во взыскании пошлины, донесли о сем обстоятельстве своим чиновникам, а сии дали знать о том миссионерам. Таким образом объяснилось сие странное происшествие.
   В сих чертах представляется феномен любопытный: общество людей многочисленное, неисповедующее никакой религии, неповинующееся никакой власти, если она несоединена с силою, неимеющее никаких гражданских установлений! Вместо сих последних есть однакожь нечто подобное: ето власть древних обычаев, сколько она между своевольными и дикими место иметь может.
   Предание говорит, что Киргиз-Кайсаки, прежде нежели приобыкли к самоуправству и насилиям, повиновались некоторым условным положениям, имевшим вид законов. Мы старались собрать некоторые черты сих положений; здесь предлагаем их в том виде, как они к нам дошли.
   "Смертоубийство наказывалось двояко: если убитый и убийца принадлежали к одному поколению, то осуждали последнего на смерть, мстя за кровь кровью; если же к разным, то родственники убитого могли требовать вместо казни 200 лошадей со всего поколения убийцы, ежели он сам не в состоянии заплатить их.
   Оскорбление целомудренной женщины преследовалось как убийство.
   Побои и раны наказывались телесно, сколько можно в равной мере с обидою; на прим.: ежели один другому переломил руку, то и виновного подвергали тому же увечью.
   За кражу, если вор сам признался, или уличен четырью свидетелями, осуждали на смерть; а украденое вознаграждали всем поколением, платя за каждого верблюда по 27, или, говоря словами предания, трижды по девяти верблюдов и одного раба (Калмыка, Каракалпака, или иного пленника, в неволю захваченного. Их называют Киргизцы Теленгутами); за каждую лошадь по 27 лошадей и одного верблюда, за корову 27 коров и одну лошадь, за овцу 27 овец и одну корову.
   Если поколение противилось отдать уплату или сделать за убийство вышепоказанное удовлетворение, которое называлось кун, то обиженному дозволялось, с ведома и согласия однородцев его, отогнать днем или ночью из табунов и стад виновного поколения четвертую часть против того, сколько ему следует, но отнюдь неболее; в противном случае таковая баранта почиталась уже воровством и преступлением.
   Положения сии установлены в древности Тяука-Ханом, которого имя повторяют Ордынцы и теперь с почтением. Приговоры произносились Беями и исполнялись теми, кому от них поручаемо было.
   Некоторые благонамеренные Старшины старались и ныне ввесть сии правила в употребление; по мере продолжительности их власти, они успевали в том; совершали даже смертную казнь, вопреки 8-й статьи правил Ханского совета (По силе сей статьи, все убийцы и грабители должны быть представляемы из Орды в Пограничную Коммиссию, для поступления с ними по законам): но при утрате влияния на строптивую волю буйного народа своего, делались потом и сами его жертвою.

Герман.

(Обещано продолжение.)

Оренбург.
18 Февраля.

О Киргизцах // Вестник Европы, Часть 122. No 3. 1822

    

(Отрывок сей, не в надлежащее время полученный, должен бы занимать место между двумя прежними. Рдр.).

(Продолжение статьи, написанной в 22 No Вестника Европы 1821 г.)

   В предыдущей статье показан недостаток действия законной власти между Ордынцами и непрочность произвольно ими восстановляемой. Пользуясь сим безначалием, они свободно вдаются во всякие своевольства.
   Таким образом проходящие чрез степи купеческие караваны подвергаются наглым требованиям безмерной проезжей пошлины и часто самым разбоем вооруженного насильства.
   Миллионы погибли в товарах расхищенных Меньшею Ордою. Дикость мест, обитаемых ею, обратила сии грабежи в народное свойство и в право, которое для страдающей торговли бедственнее морских бурь и кораблекрушений.
   Не менее тревожат Ордынцы линию ежечасными впадениями, отгоном лошадей, захватыванием в плен безоружных обывателей и истреблениями разных видов (потравою лугов, умышленным пожогом сена и т. д.).
   Причины таковых впадений заключаются
   1) В страсти Киргизцев к хищениям, которая, по беспрерывному навыку, сделалась наконец врожденным их свойством.
   2) В трудности и почти невозможности укрепить все пространство линии способами, надежнейшими тех, какие доныне употреблялись, так что мелководие Урала, при темноте ночей, всегда дает хищникам удобность прорываться на линию.
   3) неблагонамеренности Ордынских Старшин, потворствующих им и разделяющих с ними добычу.
   4) Иногда в слабости кордонной стражи, состоящей большею частию из Башкир и Мещеряков.
   5) В сообществе с хищниками укрывающихся между ними дезертеров наших (из Татар), которые, зная подробно способы впадения, бывают их указателями и проводниками. И наконец
   6) Во взаимных перелазах через границу пограничных жителей, особенно Башкирцев 6-го и 9-го кантонов, расположенных при линии.
   Открывая между последними таковых преступников, начальство преследует их со всею строгостию и принимает меры к искоренению сих беспорядков, возбуждающих мстительность и питающих хищничество неукротимых соседов.
   Правила Ханского Совета предполагают совершенное обуздание своевольства Киргизцев, или покрайности скорое и полномерное удовлетворение всех по оному требований Правительства; но от стечения разных обстоятельств кроткие средства недостигали еще успеха, и буйная Ордынская дерзость простирает доныне грабежи и опустошения на пределах Империи.
   С наклонностью к грабежам и хищениям Ордынцы соединяют безмерное любочестие и жадность к подаркам. От сего происходит, что когда некоторые из них возвратились от линии с богатою добычею, или расхитили караван, другие немедленно являются к начальству, предлагают удовлетворить обиженную сторону и быть посредниками в примирении для того только чтобы в награду получить похвальный лист, указ и серебряную печать на звание Старшины, нисколько кормовых денег, кусок бархата на шапку и сукна или парчи на кафтан, смотря по важности услуги и значительности в Орде посредника.
По сему, хищник признает себя обладателем добычи только в таком случае, когда нетребуют оной обратно: иначе почитает долгом возвратить похищенное или расплатиться, иногда даже с уроном собственного имущества; потом старается вознаградить себя новым грабежем. Так провождает он целую жизнь, пока не состареется и не ослабеет в силах; но разумеется, что без принуждения и угроз не охотно расстается с добычею.
   Ордынцы страстно любят разбирательства и суды по делам своих грабежей, а еще более совещания о разделе добычи, если оная признана правильным приобретением, неподлежащим обратной отдаче. Нелепейшие мнения бывают предлагаемы и исполняемы при таких собраниях: разбить на пример, хронометр и разделить так, чтобы одному досталась стрелка, другому колесо, третьему стекло; сахар распустить в луже и из нее пить равным числом шапок и т. п.
   Приобретете похвальных листов, указов и печатей имеет иногда и другую цель. Получивший сии документы, если счищает у себя много родни богатой и уважаемой в Орде, на покровительство и защиту которой, в случае нужды, породниться может, отправляется по аулам беднейших поколений, предъявляет свои бумаги, хвастает сделанными будто бы ему от Российского Правительства поручениями, изъясняет, сколь они важны, и понимается, вредны для тех поколений; уверяет однакоже, что он никогда их неисполнит, и требует за то известное число овец, войлоков, кож. Таким образом обогащается, а в народе утверждает недоверчивость к Правительству.
   По естественной связи одной страсти с другою, Киргизец по крайней мере столько же скуп, как и жаден к корысти. Нет ни одного уважения, которым не пожертвовал бы он для удовлетворения сим свойствам. Мы знаем одного Старшину, имеющего в табунах более 13 тысячь лошадей; за несколько лет пред сим, приехав в Оренбург, обнаружил он в своих домогательствах чрезмерное честолюбие и попеременно требовал себе, то утверждения в Тарханском достоинстве, то медали, то указа на управление многими поколениями Киргизскими. Когда ему внушили, что одно богатство не дает права на награды, что Правительство вознаграждает только заслуги и усердие на пользу общую, а указы на управление Ордынцами выдаются не иначе, как по прошению о том самих Ордынцев и с одобрения Хана: тогда он объявил, что непременно постарается отличить себя похвальным подвигом, дабы удостоиться внимания Правительства.
Намерение сие казалось непритворным, и как он просил совета, то ему предлагали выкупить из Хивы некоторых соотечественников наших, изнемогающих там в плену и рабстве; но он находил в сем разные затруднения и неудобности. Ему советовали потом взять на свое охранение несколько купеческих караванов; но и сие отвергнул он, как дело весьма трудное.
Наконец предлагали ему устроить мечеть в Орде, или оспинный дом близь линии, в который можно бы было принимать детей Киргизских, спасая их от смерти или безобразия; но богачь не согласился ни на одно из сих учреждений: ибо каждое требовало некоторых издержек, ничтожных впрочем по его чрезвычайному богатству. Через год потом, когда в Оренбургском корпусе формировалась конно-артиллерийская бригада, ротные командиры отправили к сему Старшине ремонтеров для покупки лошадей; ему представлялся опять случай, продажею оных в казну по сходной цене засвидетельствовать свое усердие. Он долго колебался, прельщаясь мыслию о наградах которых горячо желал; наконец объявил непомерную цену своим лошадям и не продал ни одной.
   Подобный же -- случай испытал на себе один из адъютантов нынешнего Оренбургского Военного Губернатора, Господина Генерала от инфантерии Ессена. Он был командирован в степь Киргизскую к Султану N. N., весьма уважаемому и большое влияние имеющему в Орде, для склонения его ж подряду верблюдов, требовавшихся тогда для отправления некоторых казенных транспортов. Улусы сего Султана находились во 150 верстах от линии; посему в конвое адъютанта было полсотни козаков и Башкирцев.
Приближаясь к улусам, чтоб невстревожить Ордынцев появлением среди их воинский команды, адъютант послал козачьего офицера предварить Султана о возложенном на него поручении; Султан выслал к нему почетную встречу и просил остановиться, не доведя некоторого расстояния до аула; потом прислал просить, чтоб свидание отложено было до другого дня; между тем велел разбить для гостей, в том месте, где они оставались, несколько кибиток, и в заключение с братом своим прислал адъютанту лошадь в подарок.
Офицер сей поблагодарил за внимание и ласку, но лошадь принять отказался, объявив, что служит в Императорской гвардии, получает жалованье, в подарках нужды никакой не имеет и принимать их ни от кого не может.
Тогда начались бесконечные пересылки и переговоры о сей лошади; с одной стороны неотступно домогались о принятии с другой решительно отказывались; с одной представлялось, что отказ оскорбителен для Султана и противен обыкновениям Ордынцев, с другой, что предложение несообразно с правилами Русского офицера и несовместно с порядком службы. Наконец Султан велел сказать, что присланная лошадь есть одна из лучших во всей Орде, принадлежит собственно ему и им употреблялась; если же офицер оную не примет, то Султан не хочет войти с ним ни в какие сношения и просит его возвратиться в свое место.
В сем положении затруднительном офицер решается сделать вид, что ту же минуту намерен пойти обратно на линию; но между тем приказывает сказать Султану, что как народы, так и люди в честности имеют свои обыкновения и правила; что правила сии могут казаться странными, но требуют снисхождения, особенна в отношении хозяина к гостю; что офицер теперь в гостях у Султана, весьма много его уважает и благодарит, но, следуя своим понятиям, к сожалению, не может согласиться на его требование; что, если он возвратится к Генералу без успеха в возложенном на него предмете, то конечно не сделает ему удовольствия, но будет одобрен за несогласие на такое предложение, которое не прилично ни его званию; ни его обязанностям; что, может быть, прислан будет к нему и другой офицер, но поступит в сем случае точно также как и первой; что, на конец,
Генерал обратится, вероятно; к иному Султану с своими поручениями, когда сей поставляет такие затруднения в отношениях с собою. Внушив сей отзыв переводчику, офицер посадил свой отряд на коней, выстроил его и свернул в колонну; дожидаясь ответа, чтоб отправиться в обратный путь. Султан прислал сказать, что просит отложить дальнейшие объяснения до другого дня, а между тем принять десяток баранов из собственных его стад для угощения козаков.
Офицер принял, и послал к Султану из своей провизии несколько арбузов, рому и сухих плодов. Через час Султан прислал попросить еще рому и плодов для своей супруги; рому больше не было; а арбузов, которые в степи во время жаров не только очень приятны, но и необходимо нужны; было жаль; однакожь -- нечего делать -- надлежало расстаться с последними; и Офицер, желая угодить супруге Султана, принес ей сию жертву. Казалось, мир водворен был между обеими сторонами; на другой день, до зари, явились посланные от Султана опять с прениями о лошади; Офицер терял терпение; наконец принужден был сказать, что может купить лошадь за наличные деньги, если согласятся продать ее.
Депутаты не умели утаить своей радости, в минуту все скрылись и чрез минуту же возвратились с согласием Султана на продажу. Лошадь стоила червонцев 20; за нее потребовали вдвое, а потом спросили: не будет ли заплачено за тех баранов, которые присланы были козакам? "Непременно" отвечал Офицер: "я только хотел спросить о цене." За них вытребовали также двойную.
   Киргизцы, сии грубые дети Природы, довольно тонки и хитры в тех случаях, где не могут действовать силою. Любопытно видеть Ордынца в Оренбурге, приехавшего, на пример, с намерением освободить из под суда и стражи товарища или родственника своего. Каких путей и средств не изыскивает сей полудикой человек к достижению своей цели!
К чиновникам, у которых дела в руках, приходит знакомиться; предъявя аттестаты свои или чужие, выпрошенные на то время, и хвастая о себе как можно более, расточает потом грубейшую лесть перед тем, до кого имеешь нужду; уверяет, что приехал в главную квартиру без всякой надобности, а только для знакомства с сим чиновником, ибо имя и слава дел его известны везде и внушают каждому удивление и доверенность; по его словам, вся Орда разделяет с ним сии чувства, и прислала его в качестве уполномоченного для засвидетельствования оных; он подтверждает сии слова взорами, устремленными к небу, и рукою, прижатою к сердцу.
Потом слегка и издали начинает выспрашивать о способах, какими может удовлетворить свое желание. Видя, что фимиам не подействовал, предлагает, применяясь к характеру и правилам того лица, с которым имеет дело, разные услуги; встречая решительный отказ, притворяется, что домогательства его, как постороннее дело, случайно зашли в разговор, и скрывает свою досаду весьма искусно; а выходя из комнаты, никогда не оборачивается спиною к хозяину.
   При подобных обстоятельствах заметили мы одну странную черту, которою не редко пользовались: требования Ордынцев часто бывают не только затейливы и излишны, но и совершенно нелепы и неудобоисполнимы; при том изъясняются оные всегда разными околичностями и повторяются двадцать раз, так что самый хладнокровный человек может терять терпение, тем более что сии посетители не разбирают времени и приходят иногда в такое, когда заниматься с ними крайне недосужно; возражения и доводы в таком случае, как бы ни были основательны и справедливы, ни мало не убеждают их, и остается против неотступных докук ополчить себя неистощимым вниманием, равнодушием, твердостию и дать время распространиться красноречию просителей во всей силе; в сем положении, когда оратор умолк, если произнести, отказ, хотя и со всякою ласкою, но голосом твердым и решительным, то сие до крайности его раздражает, возбуждает мстительность и не редко вскоре отражается барантою на линию; но если тот же отказ объявить в виде тайны и доверенности, и сопроводить некоторыми обрядами, на пример если просителя вызвать в другую комнату и там изъяснить тихо и почти на ухо, что желания его удовлетворить ни коим образом не можно: тогда удаляется он в половину довольным, отступает от привязчивых домогательств и иногда даже искренно благодарит за наставление.
   Не таков Ордынец в степи; там он повелевает, изъясняется дерзко, требует нагло, явно презирает всякое убеждение, а в случае угрозы или малейшего сопротивления прибегает к насильству.
   Горсть Киргизцев, в качестве проводников, находившихся при нашей Бухарской миссии в 1820 году, приступила к Гвардии Капитану Циолковскому, чтоб он сократил и умедлил форсированные марши отряда, прикрывавшего миссию; по обстоятельствам и времени ни как не льзя было согласиться с сим требованием: Киргизцы необинуясь объявили, что они в сваей земли, делают, что хотят, не обязаны повиновением ни кому, а имеют право на оное от других, и потому безусловно требуют исполнения своей воли; 200 штыков, 200 карабинов и два орудия, бывших в конвое миссии, ни мало не устрашили их: они вооружились дреколием и каменьями, готовясь к бою; решительностию и благоразумиям Капитана Циолковского отвращены были последствия сего неприятного происшествия.
   Полковник Барон Мейендорф, возвращаясь из Бухарии, под прикрытием легкого отряда из 50 козаков, также испытал на пути своем, и даже не столь далеко от наших границ, строптивость Ордынцев; а инженерные офицеры, в минувшем году посыланные в Киргизскую степь, подвергались двукратным нападениям Киргизцев и принуждены были отстреливаться пушками.
   Каков Ордынец в степи, таков он и в Бухарии, где его боятся и уважают унизительным образом. Один весьма молодой Султан, тихой и кроткой в Оренбурге, отправлен был старшим братом своим к Бухарскому Владетелю требовать от него вспомогательного войска для вторжения общими силами в Хиву. Его Бухарское Высочество нерассудило удовлетворить сей просьбе; Султан, оскорбленный отказом, вышед из Ханского дворца, на регистране (Публичной площади в Бухаре) отрубил хвост у своего коня и первому встретившемуся Бухарцу велел отнести оный во дворец в подарок Ханским супругам, с объявлением, что как хвост сей отделен от коня, так народ Киргизской расторгает союз с Бухарией, объявляет ей войну и станет на всех путях грабить караваны, из сей области отправляемые. Варвара никто не остановил; Хан и подданные спокойно перенесли сию наглость среди столицы, и Султан беспрепятственно проехал владения Бухарские, окончив дипломатической свой подвиг столь замысловатою сценою.
   Многие Киргизцы долго живут в Бухарии и имеют там недвижимую собственность: домы, гаремы, сады, поля, ездят в Орду, возвращаются опять, ведут торговлю и между тем бесчинствуют в городе Бухаре всячески, не боясь наказания. Так гласят по крайней мере сведения, до нас дошедшие.

Герман.

Оренбург.

О Киргизцах // Вестник Европы, Часть 122. No 4. 1822

   

(См. В. Е. 1821 года N 22 и первые нумера 1822)

   Мы имели случай упоминать о Байгушах, или нищих Киргизцах, которых называют также и Ангутами. С некоторого времени они столь умножились, что составляют, так сказать, особливую часть Киргизского народа. В картине жизни сих несчастных человечество является в уничижительнейшем виде: совершенное отсутствие всякого нравственного чувства, всякого человеческого понятия составляет отличительную черту их существования.
   В поражениях истребительной баранты лишась последнего стада и всего имущества, в рубищах, едва прикрывающих наготу, живут они по берегам озер или немногих рек своих. В камышах, как дикие звери и вместе с ними укрываются от суровости перемен воздушных; они в ежечасном страхе нового нападения от лютых притеснителей, и малейший шорох в окрестности приводит их в трепет. Они гибнут от голода и болезней, им порождаемых; рыбная ловля бедными снастями, из камыша сплетенными, едва дает им насущное пропитание. Так они сохраняют по крайней мере жизнь в летние месяцы года; но с наступлением зимы другой бичь ожидает их -- снег и холод. Предупреждая пагубные следствия, они собирают ветхие лоскутья войлоков, находимые в оставленных аулах; из одних делают обувь и одежду, из других -- подобие шалаша; в сем приюте беспрестанно жгут тростник и в горячем пепле отогревают нагих и голодных детей своих.
   В таком бедственном состоянии, некоторые приближаются к линии. Здесь с торжеством является великодушная благотворительность нашего народа: жители линии всех состояний не только питают несчастных щедрым подаянием, но и наделяют их избытками одежды и всякого домашнего хозяйства, забывая грабежи и разорения, которые ими, или соплеменниками их там распространены были. Сверх того на границе находят сии пришельцы, во первых безопасность от нового поражения, ибо враги их не смеют так далеко преследовать; во вторых, более удобства в кочевании, пользуясь лесом и кустарниками, в тех местах растущими.
   Не смотря на сии выгоды, положение их ужасно. Уже не угрожаются они голодною смертию и морозами, уже имеют некоторые удобства во внутреннем быту своем; но где стада их? где прежний избыток и довольство? где гробовые камни отцев и дедов, сии единственные предметы чувствительности грубого сердца? Неумолимая баранта все истребила, все расхитила, даже до последних. Желая восстановить свое благосостояние, они прибегают к средству варварскому и отчаянному -- к продаже детей своих, не редко променивая грудного младенца за меру хлебных семян (В управление Оренбургским краем Генерала Ессена не слышно стало о сей бесчеловечной торговле: очевидное следствие благодетельных мер неутомимого Начальника. Г.); или впадают в новые преступления: заводят связи с ближними Ордынцами; крадут у благодетелей своих, пограничных жителей, скотину и все, чтo могут; передают добычу в соседственные улусы и выменивают сначала овец, потом лошадей и верблюдов, наконец разные вещи, им потребные. Таким образом главный корень сих новых злодейств скрывается в собственном бедствии злодеев.
   Государь Император, простирая и на них взор благости и милосердия, Указом 1808 года 23 Мая повелел склонять таковых Киргизцев к водворению во внутренних казенных селениях, преимущественно Магометанских; отводить им участки земель и давать денежные пособия на начальное заведение хозяйства, даруя десятилетнюю льготу от всех Государственных податей и повинностей. Десять тысячь рублей тогда же отпущено на сей предмет в распоряжение пограничного начальства. Но сумма сия цела и теперь (В Феврале 1822)! Ангуты не пользуются сим спасительным для них учреждением, предпочитают отверженное свое существование благотворному союзу с общим Государственным составом России и пресмыкаются в моральных и политических бедствиях всякого рода. Так непобедима сила привычки в человеке диком и так дорого ценит он свою свободу!

Герман.
Ливны.

О киргизцах // Вестник Европы, Часть 127. No 22. 1822

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru