Гершензон Михаил Осипович
Братья Кривцовы

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Дворянская хроника по неизданным материалам.

Братья Кривцовы.

Дворянская хроника по неизданнымъ матеріаламъ1).

1) См. "Современникъ", 1912 г. кн. XI.

   Въ концѣ 1835 года Вѣра Ивановна опять принялась, хлопотать о Сергѣѣ. Она знала, что нѣкоторые изъ его" товарищей по несчастію уже были произведены въ офицеры, что Захаръ Чернышевъ уже побывалъ въ родныхъ мѣстахъ, а Фокъ переведенъ къ отцу въ Оренбургъ. Въ ноябрѣ навѣстилъ ее Николай Ивановичъ; такъ какъ ему предстояло вскорѣ ѣхать въ Петербургъ, то было условлено, что онъ наведетъ тамъ справки относительно возможности отставки для Сергѣя. По его письму Вѣра Ивановна въ началѣ января прислала ему прошеніе на имя государыни, которое онъ и вручилъ лично секретарю императрицы, а уѣзжая изъ Петербурга, поручилъ сестрѣ Варварѣ (Хитрово) хлопотать окольными путями -- чрезъ ген. Вельяминова, начальника Кавказской линіи, котораго вскорѣ ждали въ Петербургъ. Дѣло было рискованное, и ходатайство матери легко могло, вмѣсто пользы, принести вредъ Сергѣю; она просила отставки для него подъ предлогомъ его болѣзни, но это могло послужить основаніемъ къ переводу его надолго въ гарнизонъ. Такъ объяснили Николаю Ивановичу лично расположенные къ нему Вел. Кн. Михаилъ Николаевичъ и военный министръ. Такимъ образомъ, вся надежда была на милосердіе, и оттого надлежало обратиться къ императрицѣ.
   Повидимому Вѣра Ивановна просила объ отставкѣ, а если отставка невозможна, то хоть о временномъ отпускѣ. Сергѣй еще не былъ офицеромъ, а по заведенному порядку служившимъ на Кавказѣ декабристамъ до производства въ офицеры не давали отпуска во внутреннія губерніи. Но въ прошеніяхъ Вѣры Ивановны какъ-будто было нѣчто магическое: ей и на этотъ разъ не отказали. 2 мая 1836 года Бенкендорфъ извѣщалъ ее, что по ея ходатайству Сергѣю Кривцову разрѣшенъ 4-мѣсячный отпускъ въ Волховской уѣздъ.
   Извѣстіе объ отпускѣ застало Сергѣя въ экспедиціи. Какъ ни было велико егонетерпѣніе, онъ счелъ своимъ долгомъ остаться въ строю до конца экспедиціи. Она кончилась только въ декабрѣ, потомъ онъ еще недѣли двѣ проживалъ у Бибиковыхъ въ Ставрополѣ, отдыхая и выжидая саннаго пути, и въ сочельникъ, 24 декабря, двинулся въ путь съ обоими своими слугами -- камердинеромъ Андреяшкой и позднѣе присланнымъ поваромъ Алешкой. По приглашенію Николая Ивановича онъ направился сперва въ Любичи, съ тѣмъ, чтобы пробыть здѣсь дней 7--10 (10-го января приходился день рожденія Николая Ивановича) и потомъ отправиться къ сестрѣ Софьѣ, гдѣ его ждала мать.
   "Итакъ.я дома", писалъ Сергѣй Ивановичъ Павлу, "или лучше оказать я съ своими. Доволенъ такъ, какъ рыба въ водѣ, и только тебя одного не достаетъ къ совершенному нашему благополучію. Трудно, милый братъ, описать тебѣ удовольствіе, которымъ исполнена теперь душа mow; одинъ ужасъ безнадежной разлукиможетъ опредѣлить ему мѣру, но и то недостаточно, ибо самое воображеніе никогда не рисовало мнѣ тѣхъ наслажденій, того тихаго счастія, которымъ теперь наслаждаюсь. Однимъ словомъ, я никогда не думалъ быть такъ нѣжно, такъ страстно привязанъ къ семейству, и это открытіе составляетъ мое блаженство. Тягостное одиночество не лежитъ болѣе свинцовой горой на моемъ сердцѣ, юно не морозитъ его, какъ прежде, холодомъ равнодушія, однимъ словомъ, юная прелестная надежда снова расцвѣла въ душѣ моей"...
   Онъ пробылъ двѣ недѣли у Николая, куда съѣхались, встрѣтить его Лиза и Софья съ мужемъ, потомъ съ ними поѣхалъ къ Софьѣ, здѣсь увидѣлся съ іматерью и прожилъ 10 дней, потомъ вмѣстѣ съ матерью поѣхалъ въ Писканицу къ Аннѣ. Въ.матери онъ нашіелъ большую перемѣну: она стала гораздо спокойнѣе и свѣтлѣе духомъ, чѣмъ была 11 лѣтъ назадъ; совсѣмъ исчезла ея ипохондрія, заставлявшая ее видѣть все въ черномъ цвѣтѣ; она всѣмъ довольна, весела, и плачетъ только отъ радости. Николай, "оставя помыслы честолюбія", сосредоточилъ всѣ свои желанія и надежды въ своемъ семействѣ и болѣе не стыдится своей нѣжности, но вполнѣ предается ей, распространяя ее и на мать, на братьевъ и сестеръ. Екатерина Ѳедоровна сдѣлалась разсудительнѣе, не утративъ оригинальности и живости, которыя составляютъ прелесть ея характера, Лиза -- Наполеонъ по уму и изворотливости, Софья держитъ мужа подъ башмакомъ, ѣдкость Анны много смягчена рѣдкой добротой и рыцарскимъ благородствомъ ея мужа. Такъ писалъ Сергѣй Павлу; а Николай Ивановичъ съ своей стороны описывалъ Павлу впечатлѣніе, которое произвелъ на него Сергѣй. Онъ писалъ по-французски. Сергѣй здоровъ физически и духовно -- таково общее и главное впечатлѣніе. Проживъ 10 лѣтъ внѣ Европы, онъ тѣмъ не менѣе вполнѣ освѣдомленъ обо всемъ, что совершилось въ ней за это время; созданія новѣйшей литературы, успѣхи цивилизаціи, словомъ всѣ завоеванія вѣка ему знакомы и близки, и вернувшись въ общество, онъ внѣшне будетъ на одномъ уровнѣ со всѣми, а по существу будетъ и выше общаго уровня, благодаря размышленіямъ, которыя питали въ немъ разнообразныя перипетіи его жизни. Какъ кровное дитя своего вѣка, Николай Ивановичъ съ глубокимъ удовлетвореніемъ констатировалъ мощь цивилизаціи, проникающей и въ Сибирь, и за высоты Кавказа.
   Сергѣй былъ дѣйствительно здоровъ,-- родные не могли надивиться на его цвѣтущій видъ; два тифа, малярія, ревматизмъ не оставили на немъ слѣда, а боевая жизнь закалила и огрубила его. Дома, у сестеръ, онъ еще больше поправился, даже растолстѣлъ: онѣ кормили его на убой. По возвращеніи на Кавказъ онъ сразу попалъ въ экспедицію: 21 апрѣля (1837 г.) онъ уже выступилъ съ полкомъ изъ Ольгинскаго укрѣпленія къ Геленджику. Полгода спустя въ семьѣ Кривцовыхъ совершилось два радостныхъ событія: 15 ноября 1837 года Сергѣй былъ произведенъ въ офицеры {Какъ извѣстно, лѣтомъ 1837 года Цесаревичъ Александръ Николаевичъ изъ Сибири, гдѣ онъ путешествовалъ тогда въ сопровожденіи Жуковскаго, (просилъ Николая объ облегченіи участи нѣкоторыхъ декабристовъ, и его просьба была исполнена; въ числѣ лицъ, положеніе которыхъ было улучшено по его ходатайству, Жуковскій, въ письмѣ къ императрицѣ, называетъ и Кривцова (Рус. Стар. 1880, кн. 2, стр. 263). Но мы знаемъ, что Кривцовъ уже давно ждалъ производства въ офицеры, такъ что заступничества Цесаревича развѣ только ускорило его производство на нѣсколько мѣсяцевъ.}, а за три дня передъ тѣмъ, 12-го ноября, во Флоренціи состоялось бракосочетаніе Павла съ 20-лѣтней княжной Елизаветой Николаевной Репниной,-- партія блестящая, на какую онъ, по своему скромному происхожденію и званію, никакъ не могъ разсчитывать. Его невѣста была дочь малороссійскаго магната Н. Г. Репнина-Волконскаго (родного брата декабриста С. Г. Волконскаго), по матери -- внучка графа Алексѣя Кирилловича Разумовскаго, сонаслѣдница огромныхъ помѣстій. Репнины жили тогда въ Римѣ, откуда и знакомство.
   Этому событію предшествовали нѣкоторые семейные прелиминаріи въ видѣ двукратнаго обмѣна писемъ между Павломъ и Николаемъ Ивановичемъ, писемъ, равно характерныхъ для обоихъ. Павелъ солидно и въ торжественной формѣ, даже необычно-старательнымъ почеркомъ, извѣстилъ старшаго брата, до сихъ поръ замѣнявшаго ему отца, о своей помолвкѣ. Въ отвѣтъ на это сообщеніе Николай Ивановичъ 23 сентября написалъ ему два письма: одно явное, которое можно было показать невѣстѣ и ея родителямъ, другое тайное, для одного Павла. Въ явномъ онъ офиціально поздравлялъ брата и поручалъ ему передать его заранѣе родственный привѣтъ его невѣстѣ; онъ вспоминалъ, какъ много онъ былъ обязанъ ея матери, княгинѣ: раненный подъ Кульмомъ, юнъ вмѣстѣ съ другими ранеными былъ ею устроенъ въ Прагѣ, и ея попеченіямъ, ея христіанскому милосердію былъ обязанъ выздоровленіемъ; онъ просилъ напомнить ей это -- jна могла незнать его имени,-- и передать ей выраженіе его глубочайшаго уваженія.
   Секретное письмо привожу цѣликомъ въ переводѣ.
   "Ты женишься или уже женатъ, это хорошо; партія блестяща и можетъ быть выгодной, дѣвушка, безъ сомнѣнія, прелестна, словомъ -- "союзъ великолѣпный! Твои дѣти будутъ имѣть предками гетмана князя Репнина и гетмана графа Разумовскаго: прекрасная страница для русской родословной. По правамъ жены ты -- возможный наслѣдникъ графа Шереметева. Сейчасъ ты по тестю вступаешь въ родство съ свѣтлѣйшимъ княземъ министромъ двора {П. Волковскимъ.}, по тещѣ -- съ министромъ народнаго просвѣщенія {С. Уваровымъ.}: оба въ состояніи продвинуть тебя впередъ, и ты вправѣ претендовать на родственную поддержку. Не смущайся этимъ синодикомъ фиктивныхъ выгодъ, какъ ни отдаетъ онъ мемуарами m-me де Креки; я говорю съ тобою серьезно, онъ могутъ стать реальными, потому что имъ въ подмогу твоя собственная реальная цѣнность: твоя репутація установлена, ты пользуешься прочнымъ довѣріемъ, словомъ -- твоя карьера сдѣлана самимъ тобою, безъ всякой примѣси чужого покровительства. Поэтому, когда естественно представляются новыя средства, которыя могутъ облегчить развитіе твоихъ способностей, нѣтъ ничего неблаговиднаго въ томъ, чтобы воспользоваться ими. Такого рода покровительство, на мой взглядъ, не можетъ быть оскорбительно для твоего самолюбія. Въ твои годы, съ твоимъ умомъ и съ опытностью, которую ты долженъ былъ пріобрѣсти, ты не можешь не понимать, что извѣстная доля практической сметки необходима, разъ человѣкъ хочетъ быть оцѣненъ по достинству. Не будь же ребенкомъ въ 32 года и не пренебреги изъ упрямства воспользоваться благопріятнымъ вѣтромъ, съ какой бы стороны юнъ ни дулъ; но сдѣлай это какъ искусный мореходъ и вмѣстѣ какъ благородный человѣкъ. Таковы мои размышленія -- плодъ долгаго и, слѣдовательно, печальнаго опыта; прими ихъ не какъ догматическія правила, предписываемыя наставникомъ, а какъ совѣты друга, многое видѣвшаго, многое пережившаго и теперь взирающаго на жизнь очень холоднымъ взглядомъ. Взвѣсь ихъ на досугѣ, сопоставь ихъ съ своими собственными мыслями и дѣйствуй, какъ найдешь нужнымъ.
   "Наряду съ выгодами, о которыхъ я говорилъ выше, есть въ этомъ дѣлѣ и темная сторона: я говорю о состояніи Репниныхъ. Оно крайне разстроено. У тебя никакого; какъ же ты будешь жить съ женою, рожденной и воспитанной въ семействѣ, которому не хватало годового дохода болѣе чѣмъ въ полмилліона? Хочу вѣрить, что прежде, чѣмъ рѣшиться, ты тщательно взвѣсилъ это обстоятельство и откровенно объяснился съ родителями, не въ видахъ гнуснаго стяженія, а въ интересахъ той особы, которая ввѣряетъ тебѣ свою судьбу, и о благѣ которой ты долженъ заботиться всю жизнь. Твой умъ и твоя порядочность до извѣстной степени служатъ мнѣ ручательствомъ; но чти если ты далъ увлечь себя страсти!.. Княгиня-мать, какъ умная женщина, несомнѣнно думала объ этомъ и не ввѣрила тебѣ своей дочери, не обезпечивъ себя заранѣе относительно ея будущности. Это соображеніе еще болѣе обнадеживаетъ меня; но я не успокоюсь, пока не получу ютъ тебя совершенно положительныхъ свѣдѣній на этотъ счетъ". Николай Ивановичъ имѣлъ довольно точныя свѣдѣнія о положеніи Репнинскихъ дѣлъ -- отъ одного изъ членовъ комиссіи, учрежденной по дѣламъ Репнина; эти свѣдѣнія онъ далѣе сообщаетъ брату.
   Павелъ въ отвѣтномъ письмѣ успокаивалъ его: страсти въ немъ нѣтъ, онъ дѣйствовалъ разсудительно; онъ своевременно собралъ всѣ нужныя справки и убѣдился, что дѣла Репниныхъ не безнадежны: чрезъ нѣсколько лѣтъ они будутъ устроены, и что уцѣлѣетъ, будетъ еще огромное состояніе. Если бы этого и не было, онъ все-таки не отказался бы отъ своего намѣренія въ виду исключительныхъ достоинствъ, которыя онъ нашелъ въ дѣвушкѣ. Родители -- люди настолько благородные, что въ отношеніи приданаго онъ счелъ возможнымъ положиться на простое ихъ обѣщаніе: они обязались, впредь до упорядоченія дѣлъ, выдавать ему отъ 20 до 24 тысячъ руб. ассигнаціями въ годъ, частями каждые три мѣсяца, а по освобожденіи имѣнія -- выдѣлить Елизаветѣ Николаевнѣ 13--14.000 десятинъ съ 1500 душъ. Такимъ образомъ, партія и съ этой стороны оказалась достаточно выгодной.
   Немного недѣль спустя Николай Ивановичъ снова взялся за перо, чтобы преподать совѣтъ Павлу. Послѣдній въ письмѣ къ сестрѣ Софьѣ высказалъ желаніе, чтобы она и мать написали родителямъ его невѣсты. Это дошло до свѣдѣнія Николая, и вотъ онъ пишетъ Павлу, предостерегая его отъ ложныхъ шаговъ. "Мы живемъ въ уравнительномъ вѣкѣ, это вѣрно: доказательство -- твой бракъ, бракъ плебея съ патриціанкой. Правда, разстояніе, лежавшее между вами, до извѣстной мѣры заполнено твоимъ воспитаніемъ, открывшимъ тебѣ тотъ путь, по которому ты съ такимъ почетомъ идешь, и репутаціей, которую ты лично сумѣлъ заслужить. Но отсюда вовсе не слѣдуетъ, чтобы между вами существовало полное равенство во всемъ и для всѣхъ; извини, милый другъ, но это такъ; и думая такъ, ты впалъ бы въ жестокое заблужденіе. Ты долженъ очень внимательно остерегаться этого съ самаго начала, чтобы тебѣ не пришлось потомъ горько пенять на себя. По всѣмъ даннымъ твое теперешнее положеніе нала гаетъ на тебя несносную, но неизбѣжную обязанность замкнуться въ кастѣ {Никол. Ив. пишетъ: d'être exclusif.}, да, строго замкнуться въ ней,-- подъ страхомъ утратить въ противномъ случаѣ значительную часть тѣхъ преимуществъ, которыя открываются передъ тобою. Отдай себѣ хорошенько отчетъ (въ твоемъ интимномъ сознаніи), что ты -- всего только сынъ простого дворянчика Болховского уѣзда, что твоя мать и твои сестры на всю свою жизнь остались зарытыми въ этой глуши, и что лучшее, что можно сдѣлать для нихъ, это -- оставить ихъ въ тѣни. Эти соображенія могутъ съ извѣстной точки зрѣнія казаться ничтожными, низменными; но есть другая точка зрѣнія, съ которой они представляются не столь слабыми и ложными, что, впрочемъ, легче почувствовать, нежели объяснить. Дѣлай, какъ знаешь; w имѣю въ виду единственно твое благо, и въ этомъ смыслѣ я совѣтую тебѣ только строго разсчитывать каждое біеніе твоего сердца и сдерживать его сколько возможно".
   Я. И. Сабуровъ, оставившій цѣнныя воспоминанія о Н. И. Кривцовѣ, много разъ цитированныя выше, сообщаетъ между прочимъ, что Н. И., вообще не лишенный тщеславія, имѣлъ слабость къ геральдическимъ знакамъ:, онъ всюду прилѣплялъ гербъ Кривцовыхъ, кстати и некстати, даже на кіотахъ образовъ въ Любичской часовнѣ, и безпрестанно придумывалъ новые девизы къ этому гербу {Рус. Стар. 1888 декабрь, стр. 727--8. Гербъ Кривцовыхъ, какъ онъ изображенъ на письмахъ Павл. Ив., представлялъ щитъ подъ дворянскою короной, поддерживаемый двумя львами; щитъ былъ раздѣленъ перпендикулярно на три части; въ правой подкова, въ средней рука съ мечомъ, выходящая изъ облаковъ, въ лѣвой крестъ на надгробномъ камнѣ. Вверху на узкой лентѣ девизъ: Virtutеm extendere factis (вторая половина 806-го стиха шестой пѣсни "Энеиды", какъ любезно сообщилъ мнѣ проф. М. М. Покровскій). Extendere буквально значитъ: расширять. Въ этихъ трехъ словахъ выражена глубокая мысль: присущая намъ потенціальная энергія доблести не только осуществляется въ нашихъ поступкахъ, но и сама питается ими, ими растетъ, т. е. мой доблестный поступокъ дѣйствуетъ обратно и на меня самого, усиливая, "расширяя" во мнѣ доблесть.}. Въ первомъ изъ приведенныхъ выше писемъ къ Павлу по поводу его женитьбы Николай Ивановичъ подробно сообщаетъ ему форму геральдической ливреи рода Кривцовыхъ: парадная ливрея темно-синяя на желтой подкладкѣ, жилетъ желтый, брюки черныя бархатныя или бумажнаго бархата, галуны и пуговицы серебряные, пуговицы -- съ фамильнымъ гербомъ; малая или денная ливрея -- сѣрый камзолъ, и т. д., и т. д. Онъ спрашиваетъ брата, сколько дюжинъ ему нужно такихъ пуговицъ съ фамильнымъ гербомъ, большихъ и малыхъ? онъ пришлетъ ему нужное количество, у него есть запасъ хорошаго качества, изгововленныхъ въ Лондонѣ.-- Очевидно, онъ запасся ими въ изобиліи еще въ 1820 году.
   Наканунѣ свадьбы Павелъ Кривцовъ дружески встрѣтился съ двумя Гофвильскими товарищами: съ Александромъ Суворовымъ, который съ женою и дѣтьми, ѣхалъ къ своей сестрѣ въ Неаполь -- къ Пушкинской Маріи Аркадьевнѣ Голицыной,-- и съ Феликсомъ Фонтаномъ. Свадьба состоялась, какъ сказано, 12/24 ноября 1837 года. Павелъ Ивановичъ и послѣ женитьбы продолжалъ свою службу въ Римѣ. Онъ могъ теперь спокойнѣе ждать повышеній.
   

XII.

   Послѣ своего (производства въ ноябрѣ 1837 года Сергѣй Ивановичъ еще цѣлыхъ полтора года тянулъ лямку на Кавказѣ. Лѣтняя экапедиція этого года была послѣднею, "въ какой онъ участвовалъ. Отнынѣ онъ жилъ осѣдло, преимущественно въ Ставрополѣ. Деньги получалъ онъ отъ сестеръ, управлявшихъ уцѣлѣвшей частью его имѣнія, жилъ скромно, но не юкучно, по зимамъ часто танцевалъ на ставропольскихъ балахъ; съ нимъ было нѣсколько человѣкъ крѣпостной прислуги. Съ самаго производства онъ хлопоталъ объ отставкѣ, и хлопоталъ за него Николай Ивановичъ, наѣзжая по временамъ въ Петербургъ; но это было трудное дѣло.
   Въ Любичахъ жизнь шла попрежнему, въ строго размѣренномъ порядкѣ, но прежняя суровость какъ-то незамѣтно смягчилась, стало легче дышать. То, что писалъ Сергѣй о перемѣнѣ, происшедшей въ характерѣ брата, подтверждается всѣми нашими свѣдѣніями. Сломили ли годы и неудачи крутой нравъ, или то было слѣдствіемъ сознательнаго рѣшенія, но съ половины 30-хъ годовъ Николай Ивановичъ, видимо, смягчается, становится человѣчнѣе, ласковѣе. Этотъ переломъ совпадаетъ съ двумя событіями: съ его отставкою, т. е. окончательнымъ отказомъ отъ честолюбивыхъ надеждъ, и съ обнаруженіемъ неизлечимой болѣзни жены. Екатерина Ѳедоровна уже давно прихварывала, ѣздила въ 1834 году къ московскимъ врачамъ; болѣзнь была хроническая, не опасная для жизни, но сопряженная съ острыми болями, угнетавшая настроеніе. Въ душѣ Николая Ивановича какъ-бы внезапно проснулась жалость къ женѣ, даже нѣкоторая нѣжность; онъ усердно возитъ жену товъ Петербургъ, то въ Москву лечиться, настаиваетъ на исполненіи предписаній врача, окружаетъ жену заботами, съ виду попрежнему властно, но съ затаенной тревогой. Ей самой была непонятна эта перемѣна въ немъ: она такъ давно,-- пиш-етъ она,-- потеряла надежду завоевать его привязанность! Правда, онъ спохватился слишкомъ поздно: ея тѣлесное существованіе еще можно было продлить, но уже ничѣмъ нельзя было воскресить ея душу, вернуть ей радость жизни; долгіе годы прозябанья въ тѣни, безъ солнца и безъ воли, подъ желѣзной ферулой мужниной власти, всего-же болѣе это убійственное самосознаніе нелюбимой, презираемой жены, убили въ ней жизненную силу. Теперь она уже не могла жаловаться на холодность мужа, и все-таки она часто плачетъ, сама не зная о чемъ, и ищетъ утѣшенія въ молитвѣ. Въ Москвѣ и Петербургѣ ей приходилось бывать въ свѣтѣ ради подроставшей дочери: дочь надо было вывозить, посѣщать съ нею балы и проч.; Екатерина Ѳедоровна очень страдала отъ этого, и чтобы облегчить себѣ крестъ, она, сидя на балахъ, утѣшала себя мыслью (это ея подлинныя слова), что она тѣмъ исполняетъ религіозную обязанность.
   Кривцовъ получилъ отставку съ мундиромъ и полной пенсіей. Теперь средствъ былодостаточно -- онъ получалъ вѣдь и аренду; можно было свободнѣе жить въ столицѣ и позволять себѣ неурочныя траты; какъ разъ къ этому времени (1836--1838) относится постройка домовой церкви въ Любичахъ, для которой Николай Ивановичъ выписывалъ чрезъ Павла изъ Италіи иконы и мозаики. Только теперь, внутренно отрекшись отъ шумнаго свѣта, Кривцовъ"первые почувствовалъ себя осѣдлымъ въ Любичахъ и полюбилъ свое гнѣздо. Б. Н. Чичеринъ передаетъ, что Николай Ивановичъ любилъ цитировать стихи Пушкина, прилагая ихъ къ себѣ:
   Я долго жилъ и многимъ насладился, Но съ той поры лишь вѣдаю блаженство, Какъ въ Лю бичи Господь меня привелъ.
   Но такое настроеніе было у него только въ эти предпослѣдніе годы, съ 1836-го по 1842-й. Мягкость его, какъ опять вѣрно замѣтилъ Сергѣй, распространилась и на материнскую его семью: онъ сталъ часто навѣщать мать, заѣзжалъ и къ сестрамъ, хлопоталъ въ Петербургѣ по ихъ дѣламъ, писалъ задушевныя письма Сергѣю. Мать онъ не видѣлъ нѣсколько лѣтъ; зимою 1835 года онъ посѣтилъ ее, а весною слѣдующаго года прислалъ къ ней Екатерину Ѳедоровну съ дочерью. Екатерина Ѳедоровна, писала потомъ Чичериной, что у нея почти все время стояли слезы въ глазахъ, пока она гостила у Вѣры Ивановны,-- до такой степени трогательна была радость старушки при видѣ Сонники и при воспоминаніи о недавней побывкѣ Кривцова. Вѣра Ивановна безпрестанно повторяла: ей стыдно вспомнить, что она могла думать, будто Николай Ивановичъ отъ нихъ отсталъ; онъ былъ такъ милъ нынче зимою! Екатерину Ѳедоровну умиляла и ужасала эта безотвѣтность, это безкорыстіе материнской любви; она говорила себѣ: "вотъ что ждетъ насъ всѣхъ, и меня въ частности: послѣ 10 лѣтъ разлуки Соничкѣ можетъ быть позволятъ пріѣхать ко мнѣ на два дня! Надеждою на эти два дня я буду жить тѣ 10 лѣтъ, буду мерзнуть въ Любичахъ съ глазу на глазъ съКривцовымъ, дремлющимъ въ креслахъ или, еще хуже того, можетъ быть, страдающимъ отъ своихъ ранъ,-- и на это-то стоило потратить цѣлую жизнь!"
   Съ женитьбою Павла кругъ дѣятельности Николая Ивановича неожиданно расширился. Въ видахъ обезпеченія обѣщанной молодымъ ежегодной субсидіи Репнины предоставили Павлу Ивановичу одно изъ своихъ имѣній -- Тамалу, въ Балашовскомъ уѣздѣ Саратовской губ.: 1200 душъ и 14.000 десятинъ земли. Тотчасъ послѣ женитьбы Павелъ обратился къ Николаю Ивановичу съ предложеніемъ взять въ свое управленіе Тамалу, и Н. И. охотно согласился: онъ любилъ строить, усовершенствовать, заводить новые порядки, а Любичи давали мало простора для его замашекъ. Онъ тотчасъ составилъ обширный агрономическій планъ и энергически принялся за его осуществленіе, но крестьяне въ первый-же годъ взбунтовались, дѣло дошло до старика-Репнина, вышла непріятная исторія. Тѣмъ не менѣе, Николай Ивановичъ продолжалъ управлять Тамалой до своей смерти.
   Въ апрѣлѣ 1839 года Сергѣй Ивановичъ, наконецъ, получилъ отставку -- за болѣзнію, какъ сказано было въ офиціальной бумагѣ. Онъ долженъ былъ дать подписку въ томъ, что отправляется для проживанія въ Волховской уѣздъ, гдѣ будетъ состоять подъ надзоромъ полиціи; въѣздъ въ столицы былъ ему запрещенъ. Ссылка кончилась. 14-ое декабря отняло у него тринадцать лѣтъ жизни и навсегда прервало ту линію, по которой онъ направилсябыло въ жизненный путь. Но онъ былъ еще не старъ: ему какъ разъ минуло 37 лѣтъ. Онъ имѣлъ рѣдкое счастье застать всѣхъ своихъ живыми; Вѣра Ивановна была еще сравнительно очень бодра. Возвращаясь съ Кавказа, онъ прежде всего заѣхалъ къ Николаю Ивановичу въ Любичи.
   Съ Павломъ онъ могъ увидѣться въ слѣдующемъ году, когда тотъ по дѣламъ пріѣхалъ въ Россію. Павелъ пріѣзжалъ пожать плоды услугъ, которыя ему удалось въ послѣднее время оказать царской фамиліи. Услуги эти были невысокаго разбора: во-первыхъ, онъ состоялъ при наслѣдникѣ, Александрѣ Николаевичѣ, въ бытность послѣдняго въ Римѣ (въ началѣ 1839 года), во-вторыхъ, онъ какъ-то очень экономно купилъ въ Каррарѣ мраморы для отдѣлки Зимняго дворца, который въ это время возобновляли послѣ пожара. Онъ ѣхалъ съ опредѣленнымъ планомъ. По разсказу художника А. А. Иванова дѣло было такъ {А. Новицкій. Опытъ полной біографіи А. А. Иванова. М. 1895, стр. 58--59.}. Русско-нѣмецкій художникъ Киль, проживавшій въ Римѣ, высказалъ Кривцову мысль о необходимости учредить должность начальника надъ русскими художниками въ Римѣ и о своемъ намѣреніи проситься на это мѣсто. Мысль понравилась Кривцову, но съ тѣмъ, чтобы самому занять эту доходную синекуру. Въ Петербургѣ его приняли очень милостиво: въ январѣ 1840 г. онъ былъ назначенъ на эту должность съ тѣмъ жалованьемъ, какое онъ самъ указалъ въ своей докладной запискѣ {30.000 р. асс., см. М. Боткинъ, А. А. Ивановъ, СПБ. 1880, стр. 130.}, и съ прибавкою нѣсколькихъ тысячъ на секретаря и канцелярію; ему былъ обѣщанъ къ пасхѣ чинъ статскаго совѣтника, государь обласкалъ его,-- государыня, несмотря на нездоровье, приняла это и благодарила за услуги, оказанныя имъ наслѣднику, и пр. Уѣзжая въ половинѣ "января, онъ взялъ себѣ въ спутники молоденькаго И. С. Тургенева, тоже ѣхавшаго въ Римъ; сообщая объ этомъ Николаю Ивановичу, онъ поручалъ ему при случаѣ передать его поклонъ Варварѣ Петровнѣ, но удержать ее отъ поѣздки въ Италію. А въ ноябрѣ этого же года онъ писалъ изъ Москвы Сергѣю: "Сегодня былъ у Варвары Петровны Тургеневой. Она похорошѣла и ходитъ въ платьѣ, точно какъ въ мое время было у Тимофеевскаго священника,-- полосатая риза. Она вздыхала -- не риза, а Вари. Петр.,-- бросалась мнѣ на шею, жала мнѣ пальцы, но впрочемъ гораздо простѣе обыкновеннаго, спрашивала и вздыхала про и по тебѣ, не врала чепухи, играла въ преферансъ съ высокопревосходительной Мухановой и была на своемъ імѣстѣ".
   У Павла Ивановича въ это время была уже дочь, а вскорѣ затѣмъ родился еще сынъ. Начальство надъ русскими художниками доставило ему почетное и независимое положеніе, такъ что отнынѣ онъ зажилъ въ Римѣ еще привольнѣе прежняго. Онъ широко инсценировалъ свою синекуру, окружилъ себя штатомъ (секретарь, библіотекарь, докторъ, агентъ и пр.), и дѣлалъ видъ, что дѣлаетъ важное дѣло. А. А. Ивановъ, работавшій тогда въ Римѣ надъ своей знаменитой картиной, позднѣе горько жаловался на вредъ, причиненный русскимъ художникамъ "беззаконнымъ, нѣмымъ правленіемъ" Кривцова: оно деморализироівало художниковъ, слабые изъ нихъ поддѣлывались къ директору ради денежныхъ подачекъ, тѣ-же, которые чувствовали себя истинными художниками, отвернулись отъ своего общества и терпѣли нужду {А. Новицкій, указ. соч., спр. 59.}. Еще хуже, съ нескрываемымъ презрѣніемъ, отзывался о Кривцовѣ Гоголь. Онъ познакомился съ Кривцовымъ, повидимому, вскорѣ послѣ своего пріѣзда въ Римъ; на экземплярѣ "Ревизора" (1-го изданія, 1836 г.), подаренномъ имъ Кривцову, онъ написалъ: "Павелу Ивановичу Кривцову, въ знакъ истиннаго уваженія отъ Автора". Позднѣе связующимъ звеномъ между ними стала семья Репниныхъ, съ которою Гоголь, какъ извѣстно, былъ друженъ; однако, особенной близости между ними не образовалось: слишкомъ чужды были другъ другу Гоголь 1839--40 годовъ и умный, лѣнивый, изъ эгоизма благодушный баринъ-дипломатъ. Однако, лишь только разнесся слухъ о назначеніи Кривцова начальникомъ надъ русскими художниками, Гоголь, бывшій тогда въ денежной нуждѣ, задумалъ проситься къ нему въ секретари. Хлопоталъ онъ чрезъ Жуковскаго, Плетнева, Репниныхъ, но безуспѣшно. Получивъ отказъ, онъ писалъ С. Т. Аксакову: "Я почти, признаюсь, это предвидѣлъ, потому что Кривцова, который надулъ всѣхъ, я разгадалъ почти съ перваго взгляда. Это человѣкъ, который слишкомъ любитъ только одного себя и прикинулся любящимъ и то, и се, потому только, чтобы посредствомъ этого болѣе удовлетворять своей страсти, т. е. любви къ самому себѣ. Онъ мною дорожитъ столько же, какъ тряпкой. Ему нужно имѣть при себѣ непремѣнно какую-нибудь европейскую знаменитость въ художественномъ мірѣ, въ достоинство внутреннее котораго онъ хотя, можетъ быть, и самъ не вѣритъ, но вѣритъ въ разнесшуюся его знаменитость; ибо ему -- что весьма естественно -- хочется разыграть со всѣмъ блескомъ ту роль, которую онъ не очень смыслитъ" {"Письма H. В. Гоголя", подъ р-ея. В. И. Шенрока, т. II, стр. 90--91, срав. стр. 40--41, 50; В. И. Шенрокъ. "Матеріалы для біографіи Гоголя", т. III, стр. 309--311.}.-- Въ этомъ было много правды. Позднѣе, въ 1841 году, Кривцовъ чрезъ Жуковскаго приглашалъ Гоголя на мѣсто библіотекаря при себѣ, но обиженный Гоголь съ негодованіемъ отвергъ это предложеніе {"Письма H. В. Гоголя", тамъ-же, стр. 115.}. Впрочемъ, надо замѣтить, что большинство русскихъ художниковъ Кривцовъ сумѣлъ привлечь къ себѣ своимъ благодушіемъ. Онъ любилъ, чтобы его любили, и достигалъ этой цѣли отчасти личной обходительностью, а главное -- денежными подачками, хлопотами о продленіи стипендій и проч. Ивановъ, безъ сомнѣнія, былъ правъ, называя эту политику системой развращенія художниковъ, и еще болѣе должна была раздражать такихъ людей, какъ Гоголь и Ивановъ, двойная бухгалтерія Кривцова: демократическая фамильярность съ художниками, и одновременно беззастѣнчивое угодничество предъ сильными міра сего.
   Съ начала 40-хъ годовъ Николай Ивановичъ началъ прихварывать. Дѣло по управленію Тамалой все не ладилось; страшные неурожаи 1839, 1840, 1841-го годовъ сильно тревожили его; въ это же время возникъ у него процессъ съ сосѣдомъ, бывшимъ пріятелемъ. Онъ началъ "скучать и задумываться"; бывши всю жизнь матеріалистомъ и школы Вольтера, разсказываетъ Я. И. Сабуровъ, тутъ стали приходить ему на умъ религіозныя мысли и срывались какъ бы въ шутку съ его языка. Въ 1842 году, изъ-за болей въ оторванной ногѣ, онъ долженъ былъ снять свою пробковую ногу и съ тѣхъ поръ ходилъ на костыляхъ. Онъ таилъ про себя свои недомоганія, и даже Екатерина Ѳедоровна, хотя тревожилась, но не ждала близкаго конца. Онъ умеръ почти скоропостижно: простудился, похворалъ два дня,-- и какъ обычно, послѣ поздняго обѣда дремалъ въ креслахъ, такъ 31-го августа 1843 года въ креслахъ тихо уснулъ навѣки. Въ запечатанномъ пакетѣ, съ надписью: "Раскрыть женѣ послѣ моей смерти", нашелся заранѣе составленный имъ рисунокъ его надгробнаго камня съ фамильнымъ гербомъ и тремя латинскими девизами:. Veritas salusque publica.-- Vixi quem doderat cursum fortunae preci.-- Nes timeo, nes spero. Б. H. Чичеринъ, видѣвшій его въ своемъ дѣтствѣ, и Я. И. Сабуровъ согласно изображаютъ его наружность: величественная фигура, высокаго роста, атлетическаго сложенія, лобъ крутой и высокій, черные глаза въ золотыхъ очкахъ, волосы черные, а впослѣдствіи серебристо-сѣдые, всегда коротко остриженные, Сабуровъ прибавляетъ: "Говорилъ онъ сильно, горячо, краснорѣчиво. Смотрѣлъ на вещи прямо и высказывалъ правду, которую не всегда люди сами себѣ говорятъ. Характера былъ непреклоннаго, нрава раздражительнаго; бездѣлица выводила его изъ себя. Писалъ онъ хорошо, но безъ всякихъ прикрасъ. Чувствительность, если и имѣлъ, то старался подавлять; она высказывалась у него только полезными дѣлами для тѣхъ, кого онъ любилъ.-- На всѣ окружающіе его предметы и даже лица онъ клалъ свою печать" {Сабуровъ, "Н. И. Кривцовъ", Рус. Стар., 1888, декабри стр. 726--7; Чичеринъ, въ Рус. Арх. 1890, кн. 4, стр. 519.}. Похоронили его въ Любичахъ, въ построенной имъ часовнѣ, среди чистаго поля.
   Извѣстіе о смерти брата застало Павла Ивановича въ ту минуту, когда онъ готовился къ окончательному возвращенію въ Россію. Почему онъ рѣшилъ оставить службу и Римъ, я въ точности не знаю; возможно, что возрастающее разстройство дѣлъ въ Тамалѣ требовало его присутствія; возможно также, что его жена сильно скучала по своимъ роднымъ. Елизавета Николаевна съ дѣтьми должна была ѣхать впередъ, прямо къ своимъ родителямъ въ Яготинъ (Полтавской губ.), а онъ оставался до конца года, чтобы ликвидировать хозяйство и дождаться новаго посланника, Бутенева, которому, какъ первый секретарь, долженъ былъ передать дѣла. Извѣстіе о смерти Николая Ивановича пришло еще до отъѣзда Елизаветы Николаевны; почти одновременно пришло извѣстіе о смерти мужа сестры Софьи, Лаврова. Теперь (планъ былъ измѣненъ въ томъ смыслѣ, что Елиз. Ник., повидавшись съ родителями, поѣдетъ въ Тимофеевскюе, чтобы сколько-нибудь успокоить убитую горемъ Вѣру Ивановну, самъ-же онъ, когда освободится, поѣдетъ сначала въ Петербургъ, такъ какъ Екатерина Ѳедоровна писала ему, что будетъ тамъ съ октября, и уже оттуда отправится тоже въ Тимофеевское.
   Смерть Николая ошеломила и потрясла его до глубины души. 18 сентября, уже проводивъ жену и дѣтей въ Россію, онъ писалъ Сергѣю: "Потеря брата-отца меня совершенно убила... Всѣ мои мысли оканчиваются имъ и сливаются въ одно неодолимое чувство горести... Неимовѣрно вліяніе, которое Николай могъ производить. Онъ былъ мнѣ маякомъ жизни, его одобреніе было единственною наградою для меня, и всѣ мои усилія были направлены къ этой точкѣ, потому что я увѣренъ былъ, что онъ не пропуститъ и не спуститъ ничего, а ужъ ежели похвалитъ, то я могъ почти гордиться. Онъ былъ точно чрезвычайный человѣкъ и носилъ, такъ сказать, отпечатокъ высокаго назначенія. Обстоятельства и, можетъ быть, сила характера его и негибкость онаго не позволили ему стать на мѣстѣ, ему назначенномъ. Миръ праху его. Oh! ihm ist wohl, wer aber weis, was uns die nächste Stunde schwarz verschleiert bringt?" -- Это было точно несознанное предчувствіе.
   Дѣла задержали Павла Ивановича въ Римѣ дольше, чѣмъ онъ предполагалъ. Только въ концѣ декабря онъ могъ двинуться въ Россію. На прощанье нѣсколько русскихъ художниковъ (Штерибергъ, Н. Бенуа и Скотти) поднесли ему альбомъ изъ 30 прекрасныхъ акварелей юмористическаго содержанія съ приложеніемъ соотвѣтствующаго текста въ плохихъ стихахъ (Резанова и Рамазанова). Этотъ альбомъ сохранился {О немъ довольно вѣрно писалъ В. В. Стасовъ въ своихъ воспоминаніяхъ объ Ивановѣ, см. Боткинъ, А. А. Ивановъ, стр. 417--418.}. Тутъ изображены въ краскахъ и воспѣты похожденія разныхъ русскихъ художниковъ-пансіонеровъ, и данъ рядъ остроумныхъ каррикатуръ. Среди персонажей этой веселой эпопеи не разъ фигурируетъ въ качествѣ Амфитріона и самъ Павелъ Ивановичъ, такимъ-же, хамимъ мы его знаемъ по замѣчательному портрету Брюлова: толстый, съ изряднымъ брюшкомъ, съ круглымъ, очень моложавымъ лицомъ безъ усовъ и бороды, съ мягкими, добрыми чертами лица, пухлыми дѣтскими губами и умнымъ взглядомъ изъ-за очковъ. Послѣднія пять акварелей изображаютъ отъѣздъ Кривцова изъ Рима и его пріѣздъ въ Россію. Русскіе художники, прощаясь съ нимъ, всѣ протягиваютъ къ нему руки:
   
   Просятъ всѣ прегорячо,
   Всякой лѣзетъ съ просьбой новой...
   А объ чемъ?-- Да, дайте въ долгъ!...
   
   и въ сокрушеніи пристаютъ къ нему:...
   
            вы намъ скажите:
   Когда голодъ заморитъ,
   Такъ куда пойдемъ мы съ просьбой?
   Вы уѣдете отъ насъ,--
   Вѣдь придется завыть моськой,
   Какъ не будетъ въ Римѣ васъ!
   
   Потомъ они верхами провожаютъ его за десять миль, потомъ онъ ѣдетъ съ Скотти въ каретѣ, потомъ подъѣзжаетъ къ Петербургу и, наконецъ, радостно соединяется со своей семьею.
   Онъ успѣлъ повидаться съ матерью, съ Сергѣемъ, кое съ кѣмъ изъ сестеръ, и чрезъ полгода по пріѣздѣ, 12 августа 1844 года, скоропостижно скончался отъ удара въ Любичахъ, куда пріѣхалъ повидаться съ Екатериной Ѳедоровной. Ему было только 39 лѣтъ. Судьба устроила вопреки всѣмъ человѣческимъ ожиданіямъ:, теперь опорою семьи и единственной поддержкой матери остался Сергѣй Ивановичъ, который столько лѣтъ считался безвозвратно погибшимъ для жизни. Павелъ Ивановичъ оставилъ по себѣ блѣдную память. Одна дама мѣтко характеризовала его въ 1845 году: "Кривцовъ умеръ въ прошломъ году; онъ былъ ума пріятнаго и обхожденія facile. Онъ не имѣлъ, впрочемъ, de la partie dans ses vues, а такъ только имѣлъ умъ про случай" {"Изъ записокъ дамы", Рус. Архивъ. 1882, I, стр. 219.}.
   Сергѣй Ивановичъ, по возвращеніи изъ ссылки въ 1839 году, выкупилъ у Павла Тимофеевское и поселился здѣсь съ матерью. Послѣ смерти Павла онъ сталъ опекуномъ его двухъ дѣтей и взялъ на себя управленіе Тамалой; первое время вдова Павла съ дѣтьми даже жила въ Тимофеевскомъ. Еще въ началѣ 1841 года онъ получилъ въ Тимофеевскомъ письмо отъ стараго пріятеля, бывшаго окружнаго начальника въ Минусинскѣ, Александра Кузьмича Кузмина. Послѣ его отъѣзда изъ Минусинска, Кузминъ женился тамъ и въ 1837 году, бросивъ службу, уѣхалъ въ среднюю Россію, гдѣ у него было небольшое имѣніе. Оказалось, что они жили теперь въ разстояніи всего 135 верстъ, что по-сибирски было "бабье дѣло -- огня попросить у сосѣдки". Кузминъ сообщалъ Кривцову уже несвѣжія новости о минусинскихъ знакомыхъ, разсказалъ кое-что j себѣ и разсказалъ о смерти своей собаки, тоже знакомой Кривцову. Она издохла въ Россіи; Кузминъ похоронилъ ее въ своемъ саду подъ развѣсистой березой и поставилъ на ея могилѣ памятникъ съ двумя надписями; на лицевой сторонѣ было изображено:

Здѣсь лежитъ
ученый мопсъ Максимка,
докторъ собачьихъ правъ
и знаменитый путешественникъ по сѣверной Азіи,
облаявшій берега Оби, Иртыша. Енисея и Абохана.
MLCCCXXXVIII.

   а ни задней сторонѣ красовалась эпитафія:

Максимка былъ добрѣйшій песъ,
Но лаялъ на людей почти безъ исключенья,
Собачьей мудростью рѣшивъ вопросъ,
Что всѣ безхвостые не стоятъ снисхожденья.

   Этого-то Кузмина Сергѣй Ивановичъ пригласилъ теперь въ управляющіе Тамалы. Кузминъ съ честью несъ эту обязанность до своей смерти, а послѣ его смерти ту-же должность занялъ, по предложенію Сергѣя Ивановича, декабристъ Бѣляевъ, тоже, какъ и онъ самъ, прошедшій чрезъ каторгу, поселеніе и военную службу на Кавказѣ {"Воспоминанія" А. П. Бѣляева, стр. 275--276.}.
   Вѣра Ивановна пережила и Николая и Павла. Она жила съ Сергѣемъ, навѣщала дочерей, а со смерти Лаврова (1843) не разставалась съ бездѣтной Софьей: то гостила у нея въ Русскомъ Бродѣ, Ливенскаго уѣзда, то Софья жила съ нею въ Тимофеевскомъ. Умерла Вѣра Ивановна въ Тимофеевскомъ 10 декабря 1849 года, семидесяти восьми лѣтъ. Такимъ образомъ, ей довелось еще цѣлыхъ десять лѣтъ прожить съ Сергѣемъ.
   Послѣ смерти матери Сергѣй Ивановичъ остался одинъ въ Тимофеевскомъ; тотъ самый "Андреяшка", который нѣкогда жилъ при немъ на Кавказѣ,-- теперь уже пожилой и семейный человѣкъ, Андреямъ Степанычъ -- состоялъ у него дворецкимъ. Въ 1856 году, въ самый день коронованія Александра II, состоялось высочайшее повелѣніе о снятіи съ Сергѣя Ивановича полицейскаго надзора, о возвращеніи ему потомственнаго дворянства и права жить въ столицахъ. Годъ спустя Сергѣй Ивановичъ женился на дочери орловскаго губернатора Сафроновича, Аннѣ Валеріановнѣ. Ему было 55 лѣтъ, ей 20. Сергѣй Ивановичъ всюду былъ любимъ -- и въ Сибири, и на Кавказѣ; онъ легко сходился съ людьми, былъ добръ и вѣренъ въ дружбѣ. При ясномъ, серьезно-настроенномъ умѣ была въ немъ какая-то дѣтская незлобивость, сказывавшаяся въ шутливости, которая никогда не покидала его, въ склонности подтрунивать или добродушно и очень прозрачно мистифицировать. Онъ любилъ пріѣзды гостей и всегда былъ любезенъ съ ними; любилъ онъ порядокъ и аккуратность, и свое деревенское хозяйство велъ исправно и просто, безъ всякихъ затѣй. Каждое утро онъ методически обходилъ надворныя службы, шагалъ прямикомъ, не спѣша и не разбирая лужъ, высокій, сухощавый, въ длинномъ пальто, заложивъ руки за спину, и когда, первые годы послѣ смерти Павла, Елизавета Николаевна жила съ дѣтьми въ Тимофеевскомъ, ея маленькая дочь, очень любившая oncle Serge, бывало передразнивала его методическую походку съ заложенными за спину руками. Сергѣй Ивановичъ былъ здоровъ, но страдалъ астмой, нажитой на Кавказѣ; Туруханская жизнь вселила въ него такое отвращеніе къ вѣтру, что и въ Тимофеевскомъ онъ часто на ночь, въ вѣтренную пору, перебирался изъ кабинета въ одну изъ внутреннихъ комнатъ; обычно же спальней служилъ ему, какъ и во всѣ годы ссылки, кабинетъ, хотя въ домѣ было около тридцати комнатъ. Онъ курилъ трубку, выписывалъ неизмѣнно "Journal des Débats" и "Московскія Вѣдомости" влюбилъ читать многотомныя сочиненія, преимущественно историческаго содержанія, вродѣ "Исторіи англійской революціи" Гизо, конечно, въ подлинникѣ. Былъ строго опредѣленныхъ воззрѣній, не либеральничалъ, прилежно занимался хозяйствомъ и берегъ копейку. Сергѣй Ивановичъ пользовался большимъ почетомъ въ своемъ уѣздѣ. Въ 1856 году В. А. Мухановъ писалъ о немъ въ своемъ дневникѣ: "онъ пріобрѣлъ уваженіе дворянства и такую внушилъ всѣмъ довѣренность благородствомъ своего характера, опытностью въ дѣлахъ и готовностью на пользу ближняго, что всѣ обращаются къ нему для разобранія спорныхъ дѣлъ іи для примиренія лицъ, между коими возникаютъ раздоры и распри" {Рус. Арх. 1896, No 10, стр. 168.}. Въ 1861 году собраніе предводителей дворянства Орловской губерніи, "оцѣняя его просвѣщенный взглядъ на реформу, освободившую крестьянъ отъ крѣпостной зависимости, его неуклонную справедливость и безпристрастіе, а также отличную опытность въ хозяйствѣ", выбрало въ члены губернскаго по крестьянскимъ дѣламъ присутствія. "Въ этой должности онъ не дозволялъ себѣ никакихъ мнѣній противъ строгой справедливости". Эти строки я заимствую изъ замѣтки о С. И., напечатанной послѣ его смерти, въ 1864 году, въ "Орловскихъ Губернскихъ Вѣдомостяхъ {"Орл. Губ. Вѣд." 1864 г. No 19, стр. 183.}; тамъ-же сказано, что онъ много заботился объ устройствѣ хозяйства своихъ бывшихъ крестьянъ и всячески старался помогать имъ; они его любили и дорожили его вниманіемъ.
   Послѣ 1856 года, Сергѣй Ивановичъ сталъ ежегодно ѣздить въ Москву. Онъ очень любилъ дѣтей Павла и въ каждый свой пріѣздъ покупалъ имъ дорогіе подарки, вродѣ шелковаго платья или тридцатирублевой шляпы для Ольги (тогда уже взрослой барышни), атласа или многотомнаго изданія для Николая.
   Сергѣй Ивановичъ умеръ въ Тимофеевскомъ, 5 мая 1864 года, шестидесяти двухъ лѣтъ отъ роду. Дѣтей у него не было. За 25 лѣтъ умѣлаго и бережливаго хозяйничанья онъ успѣлъ накопить нѣкоторый капиталъ, который и оставилъ женѣ; родовое же Тимофеевское онъ завѣщалъ своему племяннику, сыну Павла, Николаю. Анна Валеріановна впослѣдствіи вторично вышла замужъ -- за H. С. Абазу.
   Екатерина Ѳедоровна на много лѣтъ пережила мужа, но что это была за жизнь! Люди, знавшіе Екатерину Ѳедоровну, какъ Сабуровъ и Чичеринъ, разсказываютъ, что въ молодости она обладала живымъ, наблюдательнымъ, насмѣшливымъ умомъ, характеромъ пылкимъ и впечатлительнымъ, была изящна и привлекательна въ манерахъ. Куда все это дѣвалось! Кривцовъ подавилъ въ ней волю, стеръ личность, заглушилъ всѣ ростки. Но чудное дѣло: лишь только онъ умеръ, какъ все, что еще оставалось живого въ этой опустошенной душѣ, собралось въ одно страстное чувство безмѣрной любви къ нему, въ одну пылающую боль воспоминанія о немъ, о его смерти и отсутствіи. Ея письма къ ея другу Чичериной на протяженіи полутора десятка лѣтъ послѣ смерти мужа полны имъ. Особенно въ первые годы ея страданія были нестерпимы. Ея письма этихъ лѣтъ поражаютъ глубиною скорби и трогательной прелестью религіознаго смиренія. Въ ея чувствѣ Николай Ивановичъ живъ, она говоритъ съ нимъ, совѣтуется, дѣлитъ свои мысли; и вмѣстѣ съ тѣмъ, она мучительно-ясно чувствуетъ, что его уже нѣтъ, и навсегда,-- и ей такъ ужасно жаль его. Это двойственное сознаніе убиваетъ ее, ея день -- сплошная пытка {Здѣсь и въ дальнѣйшемъ воспроизводятся собственныя слова Екатерины Ѳедоровны изъ ея многочисленныхъ писемъ къ Чичериной.}, и когда день кончается, она такъ изнурена, что не вѣритъ въ возможности завтра снова встать и жить; и такъ отрадна ей мысль о томъ, чтобы больше не встать, что она принуждена гнать ее отъ себя, какъ искушеніе: вѣдь у нея дочь, Соничка, еще не пристроенная. Только въ молитвѣ она находитъ временный покой. И въ концѣ концовъ, молитва вернула ей цѣльность чувства. Именно, вскорѣ послѣ его смерти она принялась читать его заграничный дневникъ, котораго до тѣхъ поръ не знала. Она была поражена: онъ, при ней всегда такой сухой и замкнутый, какъ полонъ чувства, какъ глубоко преданъ благу родины! А больше всего поразила ее глубина его вѣры: въ строкахъ его дневника ей померещилось страстное обожаніе Христа. Съ этой минуты ей открылся путь: теперь, каждый разъ, когда она молится, ей кажется, что онъ тутъ: это, пишетъ она. какъ-бы свиданіе съ нимъ у ногъ Спасителя. Можетъ быть, пишетъ она, это грѣхъ -- ставить его рядомъ съ Богомъ; но у него была такая веліикая душа, что Богъ проститъ ей этотъ грѣхъ.
   Ей кажется, что все кругомъ дѣлитъ съ нею ея скорбь о немъ. Она разсказываетъ, какъ разъ лѣтомъ (это было въ 1845 году) она гуляла передъ вечеромъ съ одною гостившей у нея знакомой; навстрѣчу имъ попались крестьянки, возвращавшіяся съ работы; на ея вопросъ, почему онѣ не поютъ, одна молодая "баба отвѣтила: "А мы не смѣемъ пѣсни играть, Катерина Ѳедоровна: думаемъ -- охъ, у тебя теперь тоска на сердцѣ, можетъ тебѣ и хуже сгрустнется, какъ мы заиграемъ. Жалко тебя". Въ другой разъ она пишетъ (по-французски): "Чѣмъ труднѣе и тягостнѣе мнѣ теперь, тѣмъ больше я довольна. Мнѣ нужно, чтобы все, каждую минуту, безпрестанно напоминало мнѣ, что моя утрата ничѣмъ не можетъ быть возмѣщена или умалена. Пускай и воздухъ на меня тоскою дуетъ. Я помню о немъ и безъ напоминаній, но мнѣ отрада, чтобы все его чувствовало и говорило мнѣ о немъ".
   Она жила съ дочерью все больше въ Любичахъ, но по зимамъ приходилось переселяться въ Петербургъ, чтобы дочь могла бывать въ свѣтѣ. У нея были родственныя связи въ высшемъ обществѣ, дочь приглашали на балы у Демидова, у разныхъ посланниковъ и пр. Екатерина Ѳедоровна не сопровождала дочь на балы -- это дѣлали за нее другіе. Ей кажется, что она задрожитъ, если ее назовутъ по фамиліи. Она и раньше всегда вывозила дочь безъ Николая Ивановича, но тогда она, сидя на балу, думала о томъ, что она напишетъ ему о развлеченіяхъ Сонички и объ ея маленькихъ успѣхахъ въ свѣтѣ; а теперь о чемъ-бы она стала думать? о томъ, какъ онъ лежитъ холодный и прямой въ Любичокой часовнѣ? но тогда она не могла бы удержать слезъ.
   Наконецъ, въ 1846 году Соничка вышла замужъ, за Помпея Николаевича Батюшкова, и молодые поселились у нея въ Любичахъ. Казалось бы, она должна быть довольна; но нѣтъ, въ ней поднимается новая, черная, мятежная боль. Соничка счастлива, Соничка беззаботна: это, конечно, вполнѣ естественно; но какъ могла она такъ скоро забыть? какъ можетъ она такъ весело произносить свою новую фамилію? Его слѣды исчезаютъ; молодые устроили свою спальню въ той комнатѣ, "гдѣ душа Любичей покинула землю", разумѣетсся, убравъ эту комнату по-новому, по-своему: это кажется ей почти кощунствомъ. Бывшій кабинетъ Николая Ивановича превращенъ въ кабинетъ Батюшкова,-- тутъ молодые проводятъ весь день и говорятъ о счастьи и находятъ его. А она одна весь день со своей старушкой:компаньонкой. Для нея существуетъ двое Любичей: однѣ -- прежнія, безконечно-милыя, Любичи при немъ; тѣ Любичи умерли (она говоритъ: "бѣдныя Любичи", какъ о мужѣ: "бѣдный Кривцовъ") -- она только носитъ ихъ въ себѣ; и другія Любичи, гдѣ теперь хозяйничаетъ Софья съ мужемъ,-- этихъ Любичей она не узнаетъ, въ нихъ ей все чуждо, она рада бы бѣжать отсюда, куда глаза глядятъ.
   Потомъ Батюшковы переѣхали въ Петербургъ, и она осталась одна. Въ началѣ 50-хъ годовъ дочь упросила ее переѣхать къ нимъ въ Вильну, гдѣ тогда служилъ Помпей Николаевичъ; но она недолго пожила у нихъ: ее тянуло въ Любичи, и она вернулась туда. Опять прошли годы, Екатерина Ѳедоровна жила одна, сознавая безцѣльность своей жизни, но почерпая силу жить въ глубокой покорности Провидѣнію. Въ 1860 году она переѣхала къ Батюшковымъ въ Петербургъ, и тамъ въ 1861 году умерла {О послѣднихъ годахъ жизни Екат. Ѳед. см. упомянутую статьи Б. Н. Чичерина въ Рус. Арх. 1890 г.}. У Батюшковыхъ не было дѣтей. Софья Николаевна умерла почти 80 лѣтъ въ 1901 году.
   Вдова Павла Ивановича Кривцова умерла молодою въ 1855 году, оставивъ своихъ двухъ дѣтей -- дочь и сына -- на попеченіи Сергѣя Ивановича и своей сестры, княжны Варвары Николаевны Репниной, извѣстной по ея дружбѣ съ Гоголемъ и Шевченкой. Эта дочь, Ольга Павловна, еще живя въ Москвѣ съ матерью въ 1850--54-мъ годахъ, была дружна съ единственной дочерью вдоваго Александра Николаевича Раевскаго, чья сестра, тогда уже тоже вдова, была, какъ извѣстно, за Мих. Ѳед. Орловымъ. Въ домѣ Раевскаго Ольга Павловна познакомилась съ ихъ сыномъ, Николаемъ; за него она и вышла замужъ въ 1857 году; когда-то одну изъ сестеръ А. Н. Раевскаго, Софью Николаевну, сватали въ Римѣ, за Павла Кривцова.
   Сынъ Павла Ивановича, Николай, умеръ въ молодыхъ лѣтахъ неженатымъ, и Тимофеевское, какъ и Тамала, досталось Ольгѣ Павловнѣ. При ней еще долго управляющимъ Тимофеевскаго былъ сынъ того самаго Андреяшки, Николай Андреянычъ. Потомъ, уже въ наши дни, когда русская земля тронулась со своихъ основъ, репнинская Тамала, подобно многимъ другимъ дворянскимъ имѣніямъ, была продана крестьянамъ чрезъ Крестьянскій банкъ, и одновременно Кривцовское Тимофеевское, уже давно не жилое, было продано его бывшему арендатору съ частью земли, остальная-же, большая часть земли чрезъ тотъ же банкъ перешла къ крестьянамъ, т. е. вернулась въ свое первобытное и законное состояніе. Такъ кончила свое существованіе колыбель рода Кривцовыхъ. Товарный вагонъ увезъ въ Москву старинные диваны съ изорванными сидѣньями, кожаныя кресла, темные портреты, ящики съ посудой, книги въ кожаныхъ переплетахъ и позднѣйшіе конскіе лечебники безъ переплетовъ, и вороха безбожно перемѣшанныхъ, милыхъ, выцвѣтшихъ писемъ. Тамъ, въ опустѣломъ старомъ домѣ, ходятъ и хозяйничаютъ чужіе люди, равнодушные къ тѣмъ стѣнамъ, да въ оградѣ церкви спятъ подъ плитами бывшіе владѣльцы Тимофеевскаго Сергѣй Ивановичъ, Вѣра Ивановна, ея мужъ Иванъ Васильевичъ, и назадъ еще сколько-то поколѣній. Если бы тѣ диваны и графины, 24 одинаковыхъ графина затѣйливой формы, умѣли чувствовать, имъ было бы теперь холодно и непріютно въ московскомъ домѣ при свѣтѣ электрическихъ лампъ. Но они не чувствуютъ; они давнымъ-давно уснули летаргическимъ сномъ, крѣпко спящихъ ихъ нагружали въ вагонъ, везли, вынимали и ставили здѣсь по мѣстамъ, и теперь они безпробудно спятъ, уже навѣки.
   Сохранилась прекрасная старинная грамота, съ которой начинается исторія господскаго Тимофеевскаго. Посадскій человѣкъ города Волхова, Осипъ Кривцовъ въ числѣ другихъ выборныхъ, подписалъ Уложеніе царя Алексѣя Михайловича; его сыну Ѳаддею, военному человѣку на мѣстѣ, было дано Тимофеевское въ помѣстье, и отъ него оно понесло свое второе названіе Ѳаддеево. Въ 1703 году, гласитъ грамота, по заключеніи мира, Царь Петръ Алексѣевичъ того Ѳаддея Осипова Кривцова за его многую службу, что онъ служилъ блаженныя памяти великому государю царю и великому князю Алексію Михайловичу, и великому государю царю и великому князю Ѳеодору Алексіевичу, и ему самому, Петру Алеіксіевичу, противъ салтана турскаго и крымскаго хана, жалуя и милостиво похвалой пожаловалъ ему, Кривцову, то его помѣстье Ѳаддеево Тимофеевское въ вотчину со крестьяны и со всѣми угодьи "на память въ предбудущымъ рода его, и чтобы впредь, на его службы смотря, дѣти его, и внучата, и правнучата, и кто по немъ роду его будетъ, такъ же за вѣру христіанскую, и за святыя Божія церкви, и за насъ великаго Государя, и за свое отечество стояли крѣпко и мужественно".-- Три поколѣнія Кривцовыхъ смѣнились съ тѣхъ поръ въ Тимофеевскомъ на протяженіи вѣка; четвертымъ были наши три брата, Николай, Сергѣй и Павелъ, и когда они, ища иной жизни, ушли изъ дому, домъ пришелъ въ упадокъ. И вотъ совсѣмъ не стало его, а потомки тѣхъ прадѣдовъ и дѣдовъ разсѣялись и утонули въ великой разночинской массѣ.
   Но Тимофеевское существуетъ и сейчасъ. Барское Тимофеевское исчезло -- крестьянское осталось; въ немъ числится дворовъ 67, ревизскихъ душъ 140, наличныхъ 210, земли, вмѣстѣ съ щербачевской, 722 десятины. Какъ оно живетъ, оібъ этомъ говорятъ письма, присылаемыя оттуда. Пишетъ учитель, что по случаю эпидеміи пришлось закрыть школу на столько-то времени, или что по случаю весенняго разлива рѣчекъ Татинскіе школьники столько-то времени не могли ходить въ школу; проситъ вдова многодѣтная благодѣтельницу-барышню относительно своей "бѣдной нужды", и о томъ же молятъ съ невѣроятнымъ косноязычіемъ, съ жалчайшимъ униженіемъ и другая, и третья, и еще многія вдовы; пишетъ молодой парень, что умерли у него папаша и мамаша, а сестра, кончивъ министерскую школу, "жаждетъ къ дальнѣйшему образованію", на что у него однако нѣтъ средствъ; пишетъ чрезвычайно грамотно, съ увѣренной развязностью, мѣстный священникъ: "Будьте любезны увѣдомить меня, продолжать ли мнѣ поминованіе Вашихъ родственниковъ, погребенныхъ въ селѣ Ѳаддеевѣ, и если продолжать, прошу васъ сдѣлать распоряженіе о выдачѣ денегъ изъ конторы за минувшій годъ". А лѣтомъ -- пожаръ "отъ причинъ, пока еще не выясненныхъ": за полтора часа сгорѣло 16 дворовъ: всѣ мужчины были въ полѣ, многія женщины ушли по траву для скота, и домашняго имущества некому было спасти; сгорѣлъ и запасный хлѣбъ до новаго урожая.
   Но мужицкое Тимофеевское цѣло,-- въ немъ есть несокрушимая крѣпость. Когда тимофеевскіе мужики говорятъ отъ души, они говорятъ словами тяжелыми и существенными: каждое слово -- какъ приложенная печать. Благодаря за помощь по случаю пожара, они пишутъ всѣмъ обществомъ: "Да пошли Господи здравія Вашей милостива многія лѣта, а родитѣлямъ Вашимъ, живымъ быть живыми на многія лѣта, а усобшимъ подаждь Господи царствіе небесное, вѣчный покой". А когда рѣчь заходитъ о землѣ, ихъ голосъ становится почти торжественнымъ; такъ, уже въ 1900-хъ годахъ Тимофеевское общество писало тогдашней владѣлицѣ: "Мы всѣ единодушно и согласно съ большимъ энергьемъ желаемъ спросить Вашу милость: вслучае сдумаете продовать оставшею землю, то просимъ Васъ, Милостивая Государыня, не оставьте нашу прозьбу къ Вашей милости: чтобы Вы извѣстили намъ о такомъ задуманномъ случае. Такъ какъ мы родные дѣти своей матери, да и пролитое есть кровь наша на этой землѣ дѣдовъ нашихъ, то мы съ большимъ желаньемъ вслучае какого дѣла примемъ всѣ это на себя, какъ это ни было трудно".
   Старый барскій домъ въ Тимофеевскомъ теперь -- какъ опустѣвшее и вывѣтрившееся гнѣздо, гдѣ паукъ вьетъ свою паутину, куда порою заползаетъ муравей; а дубъ корявый крѣпко стоитъ корнями въ землѣ, и вѣку его конца не видно.

М. Гершензонъ.

Конецъ.

"Современникъ", кн. XII, 1912

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru