Гёте Иоганн Вольфганг Фон
Фауст

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   

ФАУСТЪ

ТРАГЕДІЯ ГЕТЕ

ПЕРЕВОДЪ Н. ГРЕКОВА

САНКТПЕТЕРБУРГЪ
ВЪ ТИПОГРАФІИ И. И. ГЛАЗУНОВА И КОМП.
1859

   

Печатать позволяется

   съ тѣмъ, чтобъ по отпечатаніи представлено было въ Ценсурный Комитетъ узаконенное число экземпляровъ.
   Санктпетербургъ, 9 октября 1859 года.

Ценсоръ И. Гончаровъ.

   

ПАМЯТИ
K. Н. ГРЕКОВОЙ

   

ФАУСТЪ.

ТРАГЕДІЯ ГЕТЕ.

ПРОЛОГЪ.

НЕБО.

ТРИ АРХИСТРАТИГА.

Рафаиль.

             Свой совершая ходъ обычными путями,
             Сопровождаемо и молньей и громами,
             Свѣтило дневное свой вѣчный гимнъ гласитъ;
             И нѣтъ путямъ его границъ и измѣренья,
             И силу въ ангеловъ его вливаетъ видъ,
             И, словно въ первый день великаго творенья,
             Красой нетлѣнной все горитъ.
   

Гавріилъ.

             Въ своемъ стремленіи всртіігся
             Великолѣпная земля всегда кругомъ,
             И ночи тьма глубокая ложится
             За уходящимъ яркимъ днемъ;
             Сперта гранитными скалами.
             Кипитъ морская глубина
             Своими бурными волнами,
             Стремленьемъ сферъ увлечена.
   

Михаилъ.

             И всюду дѣйствіе, и словно съ міромъ споря,
             И возвѣщая міру гнѣвъ,
             То надъ землей, то надъ волнами моря,
             Бурь раздается грозный ревъ;
             И всюду жизнь кипитъ, и всюду разрушенье
             За ней кладетъ слѣды свои;
             Но мы, о Господи, какъ вѣстники твои,
             Мы чтемъ премудрый ходъ премудраго творенья.
   

Всѣ трое.

             И силу вѣчную даетъ намъ этотъ видъ.
             Тебѣ же нѣтъ границъ и постиженья,
             И все твое премудрое творенье,
             Какъ въ первый день, красой блеститъ. (Скрываются.)
   

ЗЕМЛЯ.

Чистый Духъ и Мефистофель.

Мефистофель.

             Когда, Духъ Свѣтлый, ты нисходишь
             Опять сюда и рѣчь со мной заводишь,
             Какъ заводилъ ее порой,
             И спрашиваешь ты, какъ міръ идетъ земной --
             Прости, коль громкими словами
             Я не съумѣю говорить!
             Пусть буду я поруганъ -- такъ и быть.
             Моя восторженность съ кипучими мечтами
             Улыбку на твоихъ бы вызвала устахъ,
             Когда бъ ты не отвыкъ смѣяться.
             Итакъ, уже о солнцѣ и мірахъ
             Не стану я распространяться --
             И не съумѣю. Я однихъ людей
             Тамъ вижу съ грузомъ ихъ скорбей;
             Божокъ мірской все тотъ же остается:
             Покрой все тотъ же у него,
             Какъ въ первый день созданія его,
             И плохо все ему живется;
             Немного лучше былъ бы онъ,
             Когда бы искрою небесной
             Онъ вовсе не былъ надѣлёнъ --
             Той искрой, что зовутъ разсудкомъ. Какъ извѣстно,
             Ее онъ на пути земномъ
             Употребилъ на то, чтобъ быть вполнѣ скотомъ.
             Прости мнѣ, Свѣтлый Духъ, сравненье!
             И если ты теперь даешь
             Мнѣ говорить съ тобою позволенье --
             Онъ на кузнечика похожъ,
             Который, прыгая, летаетъ
             И пѣсню старую въ травѣ все распѣваетъ;
             Да пусть бы ужь въ травѣ -- а то онъ суетъ носъ
             Во все; и въ лужу, и въ навозъ.
   

Духъ.

             Ужели ничего другаго
             Сказать не можешь ты? Зачѣмъ всегда съ собой
             Приносишь обвинительное слово?
             Иль недоволенъ вѣкъ останешься землей?
   

Мефистофель.

             Я нахожу, что все тамъ будетъ вѣчно,
             И самъ скорблю о томъ сердечно,
             Но мучить бы людей я вовсе не хотѣлъ;
             И безъ того печаленъ ихъ удѣлъ.
   

Духъ.

             Ты знаешь Фауста?
   

Мефистофель.

                                           Какого?
             Ученаго?
   

Духъ.

                                 Онъ рабъ мой.
   

Мефистофель.

                                                     Я другаго,
             Подобнаго ему, безумца не встрѣчалъ.
             Тебѣ по-своему онъ служитъ;
             Всегда въ волненьи, вѣчно тужитъ,
             И въ пищу взялъ себѣ какой-то идеалъ;
             Все вдаль влекутъ его желанья;
             Но въ немъ ни капли нѣтъ сознанья,
             Что онъ безумствуетъ; небесный сводъ давай
             Ему, и звѣзды, и сіянье,
             А на землѣ онъ ищетъ рай;
             И все, что близко и далеко,
             Не можетъ утолить души его глубокой.
   

Духъ.

             Его я къ свѣту приведу;
             Онъ мнѣ же служитъ, хоть блуждаетъ.
             Въ своемъ саду всегда садовникъ знаетъ,
             Какое дерево готовится къ плоду.
   

Мефистофель.

             А я держу пари, коль дашь мнѣ позволенье,
             Что не съумѣетъ онъ никакъ концовъ свести,
             И я собью его съ пути.
   

Духъ.

             Я полное даю на это разрѣшенье.
             Свершая свой юдольный путь,
             Стремится человѣкъ всегда къ чему-нибудь;
             Стремясь же, онъ всегда впадаетъ въ заблужденье.
   

Мефистофель.

             Благодарю за все, что мнѣ дастъ Господь,
             Мнѣ только съ мертвыми возиться надоѣло;
             Но тамъ, гдѣ льется кровь и гдѣ бушуетъ плоть,
             О, тамъ совсѣмъ другое дѣло!
             Я въ этомъ случаѣ, какъ котъ,
             Который мышь живую мнетъ,
             Бываю сильно озабоченъ
             И съ удовольствіемъ живыхъ себѣ беру;
             За-то, признаться, очень, очень
             Мнѣ трупъ гнилой не понутру.
   

Духъ.

             Веди жь его своей дорогой,
             Коль съ истиннаго можешь свесть пути,
             И если совладѣешь -- то отъ Бога
             Живую душу отврати,
             Иль оставайся посрамленнымъ,
             Смотря, какъ верхъ возметъ добро надъ зломъ
             И снова явится стремленье въ искушенномъ
             Идти прямымъ благимъ путемъ.
   

Мефистофель.

             Ждать не заставлю, и заклада
             Не проиграю своего.
             Но если цѣли я достигну, то ужь надо,
             Чтобъ полное ты мнѣ позволилъ торжество.
             Тогда пускай онъ пыль глотаетъ
             И только ею лишь себя
             И утѣшаетъ, и питаетъ,
             Какъ тетушка моя -- почтенная змѣя.
   

Духъ.

             Тогда предстань передо мною.
             Я никогда не отвергалъ
             Духовъ, объятыхъ вѣчной тьмою,
             И отрицаніе имъ прощалъ.
             Для міра нужны испытанья,
             Чтобъ человѣкъ -- его созданье,
             Свободной воли не терялъ,
             Чтобъ безпрестанно возбуждалась
             Борьба добра въ немъ съ вѣчнымъ зломъ;
             Чтобъ тьма въ немъ свѣтомъ озарялась
             И добродѣтель бы вѣнчалась
             Небесной радости вѣнцомъ.
             А вы возрадуйтеся нынѣ --
             Ни, вѣчной истины сыны,
             Что благодатію святыни
             Вы ярко такъ озарены!
             И съединитъ васъ Вездѣсущій,
             Съ святой любовью вѣчно льющій
             Вамъ жизни вѣчную струю,
             Въ одну огромную семью.
             И то, что въ выспреннія о-і-еры
             Влечетъ вашъ духъ и васъ томитъ --
             То благодатной силой вѣры
             Въ сердцахъ онъ вашихъ укрѣпитъ.

(Небо закрывается. Архангелы расходятся.)

Мефистофель (одинъ.)

             Люблю я старика; но съ нимъ гляжу я въ оба
             И сдерживаю каждый свой порывъ.
             Мнѣ нравится, что онъ -- хоть важная особа,
             А съ дьяволомъ и ласковъ, и учтивъ.
   

I.
НОЧЬ.

Узкая готическая комната со сводами. Фаустъ за письменнымъ столомъ.

Фаустъ.

             И философія, и медицина мною
             Съ законовѣдѣньемъ изучены вполнѣ,
             И богословіе... Къ-несчастью, все душою'
             Исчерпалъ я до дно. И что же? Горе мнѣ!
             Себя невѣждою такимъ же нахожу я,
             И все такой же я глупецъ,
             Хотя магистръ и -- докторъ, наконецъ.
             Ужь десять лѣтъ, какъ за носъ все вожу я
             И вкривь и вкось учениковъ моихъ,
             И лишь одно узналъ изъ опытовъ своихъ,
             Что знанье человѣку невозможно --
             И вотъ о чемъ скорбитъ душа моя.
             Отъ мысли той мучительно-тревожной
             Изныло сердце у меня.
             Положимъ, что глупцовъ я выше разумѣньемъ,
             И знаю болѣе монаховъ, докторовъ,
             Учителей, какихъ-нибудь писцовъ --
             Не мучусь болѣе сомнѣньемъ,
             Ни ада не боюсь, ни дьявольскихъ оковъ;
             За-то и радости я больше не вкушаю,
             И знаю лишь одно, что ничего не знаю,
             Чему бы научить я могъ людей,
             Чтобъ сдѣлать ихъ счастливѣй и умнѣй.
             Къ-чему же были всѣ стремленья?
             Ни славы здѣсь, ни уваженья,
             Ни денегъ я не нажилъ. О, не снёсъ
             Такой бы жизни даже пёсъ!
             И вотъ я магіи предался,
             Чтобы устами духа предо мной
             Міръ вѣчныхъ тайнъ разоблачался,
             Чтобы я могъ оставить трудъ пустой --
             Кровавымъ потомъ трудъ облитый --
             Вѣкъ толковать о томъ, чего но знаю самъ;
             Чтобъ міръ открылъ моимъ глазамъ,
             Что въ тайникахъ его сокрыто;
             Чтобъ дѣятельность силъ могъ видѣть я,
             Ихъ созерцать и наблюдать за ними,
             Подмѣтить тайну бытія
             И вновь не промышлять словами лишь пустыми.
   
             О если бы, луна, ты въ этотъ грустный часъ
             На скорбь души моей лучъ бросила холодный --
             Ты, за полночь меня видавшая не разъ
             Здѣсь за работою, и трудной, и безплодной!
             Тогда, подруга думъ моихъ,
             Надъ грудою бумагъ и книгъ
             Ты ликъ свой блѣдный мнѣ являла;
             О, еслибъ я теперь, тобою озаренъ,
             Могъ въ горы быть перенесенъ,
             Гдѣ серебристое ты стелешь покрывало;
             Когда бъ въ долинахъ и лугахъ,
             Подъ сводомъ неба, на просторѣ,
             Съ духами ночи, на крылахъ
             Носился я въ ихъ шумномъ хорѣ,
             Сливался бъ съ сумракомъ ночнымъ,
             Съ сіяньемъ трепетнымъ твоимъ,
             Лился бъ съ прохладою въ волнахъ благоуханья,
             И чуждъ душевной тамъ грозы,
             И, не измученъ жаждой знанья,
             Купаться бъ могъ я, при твоемъ мерцаньи,
             Во влагѣ блещущей росы!
             О, горе мнѣ! Еще ль въ темницѣ этой
             Мнѣ изнывать въ мученьяхъ суждено --
             Средь мрачныхъ этихъ стѣнъ, куда едва лучъ свѣта
             Проходитъ въ разноцвѣтное окно,
             Гдѣ вѣетъ сыростью могильной;
             Гдѣ горизонтъ мой -- ворохъ пыльный
             Бумагъ и книгъ -- въ-уровень съ потолкомъ,
             Источенныхъ голоднымъ червякомъ.
             Кругомъ все инструменты, банки,
             Изломанные ящики да стклянки --
             Наслѣдство прадѣдовъ, обрѣтенное мной...
             И это міръ! и это міръ весь мой!
   
             И спрашиваешь ты: зачѣмъ душа тоскою
             Истерзана? зачѣмъ такъ ноетъ грудь
             И хочетъ жизнь прерваться въ ней порою?
             Зачѣмъ средь тлѣнія себѣ ты избралъ путь?
             Взамѣнъ природы благодатной --
             Гдѣ дышетъ жизнью все отрадной,
             Что создалъ Богъ для счастія людей --
             Вокругъ тебя предметы гробовые,
             Животныхъ остовы нѣмые
             Да груды человѣческихъ костей.
   
             Туда! туда! въ раздолье, на свободу,
             Въ пространство безконечное полей!..
             Тамъ духомъ ты обнимешь всю природу!
             Вотъ книга Нострадама. Онъ вѣрнѣй
             Покажетъ путь тебѣ. Тамъ яркихъ звѣздъ теченье
             Изучишь ты въ святомъ благоговѣньи;
             Тамъ расцвѣтетъ душа твоя,
             И разовьются въ ней всѣ силы бытія,
             И будетъ твоему доступно слуху,
             Какъ духъ тамъ говорить незримо духу.
             Но здѣсь напрасно рвется разумъ твой
             Постигнуть тайну жизни міровой.
             О, вы, парящіе незримо надо мною
             Здѣсь, полуночною норою,
             Здѣсь, въ этой мертвой тишинѣ --
             Вы, духи! внемлите ли мнѣ?

(Раскрываетъ кишу и видитъ въ ней изображеніе микрокосма.)

             Отъ взгляда одного какой-то дивной силой
             Душа кипитъ, восторгами полна,
             Быстрѣе кровь течетъ по жиламъ
             И словно жизнь обновлена.
             Не Божество ли эти знаки начертало?
             Они вливаютъ въ душу мнѣ покой,
             Они снимаютъ предо мной
             Съ природы дивной покрывало.
             Или я самъ ужь божество?...
             Теперь такъ ясно естество,
             Такъ все въ немъ просто и понятно,
             И въ первый розъ теперь мнѣ внятна
             Мысль одного изъ мудрецовъ:
             "Тебѣ доступенъ міръ духовъ;
             Но слабъ ты разумомъ и робкою душою.
             О, ученикъ! скорѣй вставай
             И грудь свою земную обдавай
             Зари румяною волною!"

(Разсматриваетъ изображеніе.)

             Какъ жизнью общей все кипитъ!
             Какъ все ей дань принесть спѣшитъ!
             Какъ все одно здѣсь для другого
             Живетъ! Какъ съ неба голубого
             Нисходятъ сонмы дивныхъ силъ
             И всходятъ вновь, передавая
             Златыя ведра. И, слетая
             Благословеніе съ ихъ крылъ,
             Всю землю благодатью осѣняетъ
             И міръ гармоніей чудесной наполняетъ.
   
             Какое зрѣлище! Но только здѣсь, увы!
             Одно лишь зрѣлище, для глазъ лишь упоенье!
             Какъ безконечность уловить творенья!...
             А вы, сосцы природы! гдѣ же вы?
             Гдѣ вы источники всей жизни той чудесной,
             Которой держатся земля и сводъ небесной?
             Къ вамъ грудь изсохшая въ тоскѣ обращена:
             Вы льете жизнь обильною волною,
             Вы всю вселенную питаете собою,
             И только лишь душа моя одна
             Безплодной жаждой сожжена.

(Съ негодованіемъ переворачиваетъ листъ и видитъ изображеніе Духа Земли.)

             Какъ этотъ знакъ, какъ это начертанье
             Имѣетъ на меня обратное вліянье!
             О, Духъ Земли, ты близокъ отъ меня!
             Я чувствую, какъ силы возрастаютъ,
             Какъ въ обаяньи бытія
             Мечты и чувства утопаютъ --
             И ринуться готовъ я въ шумный свѣтъ,
             Опять нести ему въ душѣ моей участье,
             Бороться съ горестью, съ толпою страшныхъ бѣдъ,
             Гоняться за мечтой невѣдомаго счастья,
             Желѣзной грудію встрѣчать напоры бурь,
             Крушенье среди волнъ, подъ яростной грозою...
             Но вотъ темнѣетъ ужь лазурь,
             За тучей свѣтъ скрывается съ луною;
             Лампада гаснетъ, вьется синій дымъ...
             Какой-то отблескъ по вискамъ моимъ,
             Трепеща, быстро пробѣгаетъ...
             Внезапнымъ холодомъ все тѣло обливаетъ...
             Я чувствую: ты вьешься здѣсь вокругъ,
             Ты близокъ, призываемый мной духъ!
             Откройся же, чудесное видѣнье!...
             Какъ раздирается душа!
             Какъ, чувствомъ незнакомымъ ей дыша,
             Она полна къ безвѣстному стремленья.
             Явиться долженъ ты! тебѣ я предаюсь! *
             Я твой -- хоть съ жизнію прощусь!

(Въ пламени показывается духъ).

Духъ.

             Кто звалъ меня?
   

Фаустъ (отворачиваясь).

                                           Ужасное видѣнье!
   

Духъ.

             Могущимъ зовомъ ты привлекъ меня къ себѣ.
             Я внялъ твое моленье,
             И вотъ изъ cферъ моихъ являюсь я къ тебѣ,
             И что жь?
   

Фаустъ.

             О, горе! видъ твой угнетаетъ...
   

Духъ.

             Желаньемъ знать меня душа твоя сгараетъ,
             Ты хочешь слышать голосъ мой,
             Ты лика моего алкаешь созерцанья:
             Я покоряюся могуществу призванья --
             Являюсь предъ тобой,
             И что жь? Откуда страхъ въ душѣ твоей могучей?
             И гдѣ жь призванія твои?
             И гдѣ жь тотъ міръ въ твоей груди,
             Который создалъ ты фантазіей кипучей?
             Гдѣ жь радость свѣтлая твоя,
             Въ которой возносился ты мечтами
             До упоенья бытія --
             Которой равенъ былъ съ духами?
             Гдѣ жь Фаустъ тотъ, чей голосъ звалъ меня,
             Звуча такъ грозно, неотступно,
             Который рвался здѣсь ко мнѣ ежеминутно?
             Да полно, ты ли Фаустъ тотъ --
             Ты ль, въ жилы чьи мое дыханье льетъ
             И страхъ, и содроганье,
             Чье тѣло все трепещетъ такъ?
             О, жалкое созданье!
             Свернувшійся отъ ужаса червякъ!
   

Фаустъ.

             Я ль отступлю передъ тобою,
             О, чадо страшное огня!
             Я равный твой, да -- Фаустъ я.
   

Духъ.

                       Въ волнахъ бытія,
                       На вѣчномъ ихъ пирѣ,
                       Всходя, нисходя,
                       Я плаваю въ мірѣ.
                       Рожденія мигъ,
                       Могила нѣмая,
                       Пучина морская,
                       Вся ткань міровая --
                       Я съ ними, я въ нихъ.
                       Такъ тку и на станѣ
                       Летящихъ временъ
                       Одежду живую
                       Для Божьихъ раменъ.
   

Фаустъ.

             О ты, что носишься вокругъ
             Пространства безконечнаго вселенной,
             Я чувствую, съ тобой я близокъ сходствомъ, духъ!
   

Духъ.

             На духа ты походишь совершенно,
             Котораго ты можешь постигать --
             Не на меня. (Исчезаешь.)
   

Фаустъ.

                       Не на тебя?
                       Но на кого же?
                       Я -- образъ Божій,
             И даже не похожъ я на тебя?

(Стучать въ дверь.)

             О, смерть! Такъ это онъ, сотрудникъ мой несчастный,
             И вотъ блаженству ужь конецъ!
             Вѣть нужно жь, чтобъ разрушилъ этотъ льстецъ
             Моихъ видѣній рой прекрасный!

(Входить Вагнерь въ халатѣ и колпакѣ съ лампадою въ рукахъ. Фаустъ съ негодованіемъ отворачивается отъ него.)

Вагнеръ.

             Прости мнѣ, если помѣшалъ.
             Конечно, греческихъ ты авторовъ читалъ?
             Ты декламировалъ. Признаться,
             Искусствомъ этимъ мнѣ хотѣлось бы заняться.
             Въ нашъ вѣкъ такъ много пользы въ немъ
             Тому, кто хорошо его изучитъ.
             Слыхалъ я, что иной актёръ въ искусствѣ томъ
             И проповѣдника поучить.
   

Фаустъ.

             Да, если проповѣдникъ тотъ -- актёръ,
             Какъ это часто мы видаемъ.
   

Вагнеръ.

             Ну, да, когда всю жизнь себя мы запираемъ
             Въ ученый кабинетъ, когда на міръ нашъ взоръ,
             Мы только въ праздникъ обращаемъ,
             И то черезъ стекло, издалека --
             Наука убѣждать, конечно, нелегка.
   

Фаустъ.

             Ее ты изучить не въ силахъ будешь вѣчно,
             Когда не носишь ты ея къ груди своей.
             Когда не черпаешь изъ глубины сердечной
             Всего, что дѣйствовать способно на людей.
             Тогда запрись ты, собирая
             Кусочки разные отъ пиршества другихъ,
             Ихъ смѣшивай, одинъ съ другимъ слѣпляя,
             И пищу для себя приготовляй изъ нихъ.
             Быть-можетъ, силою работы и терпѣнья
             Раздуешь искру ты на днѣ души своей;
             И если горло есть -- заслужишь удивленье
             Отъ обезьянъ и отъ дѣтей;
             Но властвовать душой не будешь надъ душами,
             Коль краснорѣчіе твое
             Живыми, жгучими волнами
             Не льется прямо изъ нея.
   

Вагнеръ.

             Однако, сила убѣжденья
             Зависитъ вѣдь отъ силы выраженья
             Оратора. Вѣдь въ томъ весь даръ его...
             Я чувствую, далекъ я отъ него.
   

Фаустъ.

             Ищи жь успѣха честными трудами;
             Но погремушками своими не смѣши!
             Гдѣ умъ и чувство есть, тамъ, другъ мой, изъ души
             Они свободно льются сами.
             Зачѣмъ, чтобы о дѣльномъ разсуждать,
             Пустыя фразы набирать?
             Зачѣмъ трезвонить тутъ словами?
             Безплодно это все, какъ рѣзкій свистъ вѣтровъ,
             Какъ бури вой однообразный,
             Шумящій листьями въ дни осени ненастной
             Средь облетающихъ лѣсовъ.
   

Вагнеръ.

             Жизнь коротка, наука вѣчна.
             Въ критическихъ занятіяхъ моихъ,
             Среди трудовъ томительныхъ, ночныхъ,
             Я, признаюсь чистосердечно,
             Круженьемъ головы не разъ ужо страдалъ,
             Не разъ я приходилъ въ смущенье:
             Ахъ, сколько надобно терпѣнья
             И средствъ, чтобы достигнуть до началъ!
             Къ-тому жъ, не часто ли бываетъ,
             Что полдороги ты свершилъ ужъ кое-какъ,
             И вдругъ все смерть перерываетъ --
             И ты въ могилѣ ужь, бѣднякъ!
   

Фаустъ.

             Уже-ли въ хартіяхъ источникъ утоленья,
             И жажду сердца имъ уймешь ты навсегда?
             Ты не достигнешь никогда
             Души свитаго упоенья,
             Когда изъ сердца своего
             Не почерпаешь ты его.
   

Вагнеръ.

             О, нѣтъ! ведико насажденье
             Переноситься въ духъ исчезнувшихъ тисненъ,
             Читать скрижаль промчавшихся временъ,
             Въ нихъ духомъ проникать глубоко,
             Смотрѣть, какъ мыслили великіе умы
             И гордо сознавать потомъ, что мы
             Опередили ихъ далеко.
   

Фаустъ.

                                                     О! далеко!
             До звѣздъ не долетѣли лишь вершка...
             Какъ книга за семью печатями -- вѣка
             Давно минувшіе: они для человѣка
             Глубокой тайною останутся, мой другъ!
             А то, что называютъ духомъ вѣка --
             Есть личностей немногихъ духъ,
             Въ которомъ времени теченье,
             Какъ въ зеркалѣ, свое являетъ отраженье.
             Порою на него лишь стоить бросить взоръ
             Чтобъ отвернуться съ содроганьемъ;
             Норою онъ мѣшокъ, гдѣ сваленъ разный соръ
             Съ лоскутьями и старымъ одѣяньемъ;
             Иль много -- какъ поѣздъ фигляровъ площадныхъ
             Съ моралью пошлою, съ надутыми рѣчами,
             Гремящими пустѣйшими словами,
             Лишь годными для куколъ выпускныхъ.
   

Вагнеръ.

             А умъ, а сердце, а превратность свѣта --
             Не каждому ли знать хотѣлось бы все это?
   

Фаустъ.

             Да, то, что называютъ люди -- знать.
             Кто настоящимъ именемъ возьмется
             Новорожденнаго ребенка здѣсь назвать?
             Немногимъ это удастся.
             Да, мало было тѣхъ людей,
             Которые бы тайну эту знали...
             Они съ безумною любовію своей!
             Открыто душу изливали
             Для блага общаго; по ихъ за-то
             Всегда казнили и сжигали.
             Проникнуть въ эту тайну мудрено...
             Но поздно, другъ; ужъ ночь давно,
             И намъ пора съ тобой разстаться.
   

Вагнеръ.

             Съ тобою до утра готовъ бы я остаться,
             Чтобъ о наукахъ толковать.
             Но, какъ въ прошедшее Христово воскресенье,
             Ты завтра мнѣ позволь вопросъ тебѣ задать.
             Къ наукамъ у меня ужаснѣйшее рвенье,
             И хоть я много взялъ ужь дани съ просвѣщенья,
             Но мнѣ хотѣлось бы все знать. (Уходитъ.)
   

Фаустъ (одинъ.)

             И эта голова надеждою богата!
             И онъ ее ласкаетъ, вѣритъ ей:
             Онъ роетъ землю, ищетъ клада,
             И радъ, когда находитъ тамъ -- червей!
             И было надобно, чтобъ въ лучшее мгновенье
             Безумца голосъ прозвучалъ,
             Въ мгновенье, какъ въ волнахъ я свѣта утопалъ!
             Благодарю тебя, слабѣйшее творенье!
             Меня ты спасъ отъ изступленья.
             Я замиралъ, я исчезалъ:
             Такъ необъятно было то видѣнье,
             Что, передъ нимъ, какъ карликъ, я былъ малъ.
   
             И я, лучъ Божества, я думалъ ужь касаться
             Зерцала истины, и вѣчной, и святой;
             Я отряхалъ ужь прахъ земной;
             Небеснымъ свѣтомъ я мечталъ ужь упиваться,
             Я выше ангеловъ, въ безуміи моемъ,
             Мечтой вознесся, дерзновенный!
             Хотѣлъ я слиться съ естествомъ,
             Носиться духомъ надъ вселенной,
             Равняясь силою, надменный,
             Въ своихъ созданьяхъ съ Божествомъ.
             Моя душа была уже готова,
             Блаженствомъ неба расцвѣсти...
             И кару долженъ я за гордость понести:
             Одно ничтожное лишь слово
             Опять къ ничтожеству могло меня свести.
   
             Итакъ, безуміе равняться мнѣ съ тобою!
             Я только могъ тебя призвать;
             Но не могу, не въ силахъ удержать.
             Увы! какъ въ этотъ мигъ, казалось мнѣ, душою
             Я малъ былъ и великъ. Жестокій духъ! меня
             Отбросилъ снова ты въ рядъ темный бытія.
             Чего же убѣгать? куда стремить желанья?
             Внимать ли голосу, который насъ зоветъ?
             Ахъ! наши дѣйствія, равно какъ и страданья,
             Намъ замедляютъ жизни ходъ,
             И ко всему, что здѣсь назвать великимъ можно,
             Прахъ пристаетъ житейской суеты.
             Достигнувъ счастія, мы свѣтлыя мечты
             Зовемъ фантазіей ничтожной,
             И чувства лучшія, въ которыхъ жизни цвѣтъ,
             Задушены толпой суетъ.
   
             Надежды полная, взмахнетъ ли вдругъ крылами
             Въ страны эѳирныя мечта --
             Въ пространство тѣсное вседневными нуждами
             Вновь привлечетъ се земная нищета.
             И въ глубину души закрадется забота,
             Покой и счастье возмутитъ,
             Печали тайныя въ ней быстро зародитъ,
             Мѣняя каждый день личину для невзгоды:
             То видимъ женщину мы въ ней, дитя, нашъ домъ,
             То наводненіе, пожаръ и ядъ съ мечомъ;
             Трепещемъ каждый мигъ предъ новыми бѣдами,
             Которыхъ не бывало никогда,
             И создастъ утраты намъ мечта,
             И обливаемъ ихъ мы горькими слезами.
   
             И ты на Божество похожъ? Ты червь земной!
             Да, червь, живущій въ вѣчномъ страхѣ,
             Который ползаетъ и умираетъ въ прахѣ,
             Раздавленный прохожаго ногой.
             И все, что здѣсь передъ глазами --
             Всѣхъ этихъ полокъ длинный рядъ,
             Гдѣ въ паутинѣ ворохами
             Бумаги съ книгами лежатъ...
             Гдѣ только моль живетъ съ червями
             Да вѣетъ воздухъ гробовой --
             Вся эта ветошь -- рядъ лоскутный,
             Сжимая грудь мою тоской,
             Мнѣ говоритъ ежеминутно,
             Что все здѣсь прахъ и въ прахъ пойдетъ.
             Найду ль я то, къ чему душа стремится,
             Чего для ней не достаетъ?
             Пускай мнѣ сотни тысячъ книгъ прочесть придется,
             Увижу лишь одно: что скорбь вездѣ гнететъ,
             Что рѣдко гдѣ счастливецъ здѣсь найдется...
             А ты зачѣмъ передо мной
             Оскалилъ зубы токъ ужасно,
             Ты, черепъ желтый и пустой?
             Увы! объятый вѣчной тьмой,
             Твой мозгъ блуждалъ вотъ такъ же, какъ и мой,
             Когда, бѣдняжка, ты напрасно
             Искалъ луча надежды ясной,
             Поклонникъ истины святой!
             И вы, лжезнанія приборы!
             Колеса страшныя въ зубцахъ,
             Реторты, стклянки въ коробахъ --
             И вы какъ-будто-бы насмѣшливые взоры
             На жизнь бросаете мою!
             У вѣчныхъ истинъ я стоялъ ужъ предъ дверями;
             Что жь не явили тамъ мнѣ помощь вы свою?
             Нѣтъ, бородатыми ключами
             Не отпереть вамъ ихъ замковъ!
             На что природа налагаетъ
             Непроницаемый покровъ,
             Что въ темныхъ глубинахъ своихъ скрываетъ;
             Того не вызовешь посредствомъ рычаговъ!...
             Пустые, глупые снаряды!
             Вы также и отцу служили моему.
             Какъ почернѣлъ ты, блокъ, подъ копотью лампады,
             Мнѣ озарявшей здѣсь полуночную тьму!
             О, во сто разъ бы лучше было
             Прожить и малое наслѣдіе въ пирахъ,
             Чѣмъ истощать напрасно силы
             И нотъ струить въ безплодныхъ лишь трэдахъ!
             Прекрасно съ пользою владѣнье,
             Безъ пользы жь -- бремя намъ оно.
             Здѣсь наслажденіе дано
             Лишь настоящему мгновенью.
             Но что жь мой взоръ влечетъ туда --
             Къ той стклянкѣ силою магнита?
             Съ моей души сбѣжала темнота,
             И свѣтомъ вся она облита.
             Такъ мы въ лѣсу, во тьмѣ ночной,
             Озарены бываемъ вдругъ луной.

(Беретъ стклянку съ ядомъ.)

             Сосудъ таинственный! склоняюсь предъ тобою.
             Съ благоговѣніемъ рука тебя беретъ.
             Умъ творческій въ тебѣ мой разумъ чтетъ:
             Твой сокъ цѣлительной струею
             Успокоеніе даетъ.
             Онъ силъ могучихъ извлеченье
             Изъ ѣдкихъ, смертоносныхъ травъ,
             Онъ средоточіе отравъ.
             Онъ въ душу льетъ самозабвенье;
             Отраднымъ сномъ смежаетъ онъ глаза.
             Пролей же и въ меня свое благоволенье!
             При взглядѣ на тебя, затухнула гроза,
             Съ души отхлынули приливы думы чорной...
             Я въ море вѣчное ужь вихремъ унесенъ;
             Ужь я зеркальными волнами окруженъ,
             И вѣетъ на чело мнѣ воздухъ благотворный,
             И новый берегъ мой днемъ яснымъ озаренъ.
             Я вижу колесницу предъ собою:
             Вся пламенемъ окружена,
             На крыліяхъ спускается она,
             И я готовъ, готовъ уже душою.
             О, какъ кипитъ восторгомъ грудь!
             Какъ рвется въ тотъ эѳирный путь!
             Но свѣтлой жизни той, но счастія такого
             Достоинъ ли ты, бѣдный червь земной?
             Такъ отвернись же ты отъ солнца золотаго,
             Отъ солнца, полнаго сіянья надъ тобой.
             Рѣшайся! дверь уже открыта...
             Предъ ней объемлетъ страхъ весь родъ земныхъ сыновъ
             Вотъ мигъ, чтобъ доказать, что та же сила скрыта
             Въ груди у смертнаго, какъ и въ груди боговъ;
             Вотъ мигъ, чтобъ разрѣшить твои сомнѣнья
             И смѣло броситься въ невѣдомую тьму,
             Гдѣ муки создаеть воображенье
             И вѣритъ съ трепетомъ созданью своему;
             Вотъ мигъ -- не отступать дрожащею ногою
             Передъ картиною ужасной впереди,
             Гдѣ адъ геенною клокочетъ предъ тобою,
             И ринуться туда безтрепетной душою,
             Хотя бъ ты долженъ тамъ ничтожество найдти.

(Беретъ бокалъ.)

             Ко мнѣ, ко мнѣ, бокалъ, забытый мною!
             Оставь теперь старинный свой футляръ!
             Ты, лившій на пирахъ съ кипучею струею
             Въ сердца отцовъ моихъ веселья буйный жаръ,
             Безцѣнный мой бокалъ! Средь кликовъ ихъ и шума
             Ты прочь сгонялъ морщины съ ихъ чела;
             Бѣжала далеко ихъ пасмурная дума
             И въ пламенныхъ стихахъ лилась тебѣ хвала,
             И раздавались пѣсенъ звуки,
             И, осушаемый до дна, изъ рукъ ты въ руки
             Переходилъ въ кругу друзей.
             О, сколько сладкихъ ты напомнилъ мнѣ ночей!
             Не передамъ тебя ужь въ руки я сосѣда!
             Ужь не услышишь ты привѣта
             Рѣзьбѣ затѣйливой твоей.
             Другая влага покрываетъ
             Блескъ твоего сіяющаго дна.
             Она мутна, она темна,
             Она въ мгновенье опьяняетъ.
             Я самъ, я самъ избралъ ее,
             И, какъ привѣтъ души кипящей
             Зарѣ торжественно-блестящей,
             Я подношу къ устамъ послѣднее питье.

(Подноситъ бокалъ къ губамъ. Слышны звонъ колоколовъ и пѣніе хоровъ.)

Хоръ ангеловъ.

                       Христосъ воскресъ!
                       Слава возставшему,
                       Смертью поправшему
                       Смертную мглу!
                       Ада плѣнителю,
                       Узъ разрѣшителю,
                       Всѣхъ искупителю
                       Пойте хвалу!
   

Фаустъ.

             Какой чудесный звонъ внезапно отрываетъ
             Отъ жадныхъ устъ моихъ спасительный сосудъ?...
             Гудятъ колокола! Иль часъ ужь наступаетъ --
             Часъ первый праздника, и вѣсть они несутъ
             О днѣ торжественномъ Христова воскресенья?
             И ты, незримый хоръ, ты ль пѣснью утѣшенья
             Звучишь ушамъ моимъ -- той пѣснію святой,
             Что сонмомъ ангеловъ была когда-то пѣта
             Надъ гробомъ Господа, въ тиши, во тьмѣ ночной,
             Залогомъ Новаго Завѣта?
   

Хоръ женъ.

                       Пречистое тѣло
                       Обвивъ пеленами,
                       Весь гробъ мы Господній
                       Убрали цвѣтами,
                       И въ немъ положили
                       Его со слезами.
                       Но снова напрасно
                       Сюда мы приходимъ:
                       Увы, мы ужь во гробѣ
                       Христа не находимъ!
   

Хоръ ангеловъ.

                       Христосъ воскресъ!
                       Влаженъ тотъ пылающій
                       Любовью святой,
                       Который въ смущающихъ
                       Бѣдахъ, искушающихъ
                       И душу спасающихъ,
                       Пребылъ твердъ душой!
   

Фаустъ.

             О, звуки сладкіе! зачѣмъ вы надо мною
             Во прахѣ пронеслись? Звучите тамъ, гдѣ есть
             Отвѣтъ торжественный вамъ вѣрою святою!
             Во мнѣ ужь нѣтъ ея, хоть слышу вашу вѣсть;
             Во мнѣ ужь нѣтъ ея -- а чуда нѣтъ безъ вѣры:
             Оно дитя ея любимое всегда.
             О, мнѣ ли воспарить въ тѣ радостныя сферы,
             Откуда благовѣстъ несете вы сюда!
             Вы мнѣ напомнили младенческіе годы --
             И къ жизни вновь зоветъ меня мечта.
             Бывало, въ день торжественной субботы,
             Небесный поцалуй слетаетъ на уста.
             Какимъ-со сладостнымъ, высокимъ упованьемъ
             Звучали мнѣ тогда колокола --
             Въ тѣ дни отрадою молитва мнѣ была.
             Какая-то мечта неяснаго желанья
             Влекла меня и въ долы, и въ лѣса.
             Я плакалъ жаркими слезами,
             И предо мной творились чудеса,
             И новый міръ блисталъ передъ глазами.
             Въ тѣхъ звукахъ сладостныхъ мнѣ вѣсть теперь слышна
             О дняхъ веселыхъ игръ, что праздникъ велъ съ собою --
             О томъ, что ужь близка цвѣтущая весна...
             Воспоминаніе слилось съ моей душою,
             И имъ окованъ мой послѣдній въ жизни шагъ...
             О, звуки сладкіе, звучите надо мною!,
             Опять, опять слеза блеститъ въ глазахъ,
             И примиряюсь я съ землею!
   

Хоръ учениковъ.

                       Изъ тѣснаго гроба
                       Возсталъ Онъ торжественно;
                       Въ небесное лоно
                       Вознесся божественно.
                       Въ той жизни блаженной
                       Восторгъ, ликованья;
                       А участь земная --
                       Лишь скорбь и страданья.
                       Увы, Онъ оставилъ
                       Насъ съ ними въ юдолѣ!
                       Твоей мы, Учитель,
                       Завидуемъ долѣ.
   

Хорь ангеловъ.

                       Христосъ воскресъ!
                       Въ обители тлѣнія
                       Оковы плѣненія
                       Расторгнуты днесь!
                       Его величающимъ,
                       Всѣхъ нищихъ питающимъ,
                       Всѣмъ благость вѣщающимъ
                       И всѣмъ уповающимъ
                       Явился Онъ здѣсь.
                       Онъ съ вами -- Учитель,
                       Христосъ-избавитель
                       Изъ мертвыхъ воскресъ!
   

II.
ПЕРЕДЪ ГОРОДСКИМИ ВОРОТАМИ.

Толпа гуляющихъ разныхъ сословій выходитъ изъ города.

Нѣкоторые изъ ремеслениковъ.

             Зачѣмъ же вы туда?
   

Другіе.

                                           Въ охотничій мы домъ.
   

Первые.

             А мы на мельницу идемъ.
   

Одинъ изъ нихъ.

             Нѣтъ, я бы на воды совѣтовалъ.
   

Другой.

                                                               Плохая
             Дорога тамъ.
   

Первый.

                                           А ты что тутъ?
             Скажи-ка, мысль твоя какая?
   

Третій.

             Пойду, куда другіе поведутъ.
   

Четвертый.

             Пойдемте-ка въ Бургдарфъ! тамъ съ славнымъ будемъ пивомъ
             И дѣвочекъ найдемъ тамъ съ личикомъ смазливымъ,
             И драку первый сортъ.
   

Пятый.

                                                     Туда я не ходокъ.
             Иль снова чешется спина твоя, дружокъ,
             И хочешь, чтобъ была припарка ей другая?
             Охъ, голова ты удалая!
   

Горничная.

             Я въ городъ ворочусь; чего мнѣ тутъ искать?
   

Другая.

             Его подъ тополемъ найдемъ мы непремѣнно.
   

Первая.

             Да мнѣ-то счастія какого ожидать?
             Здѣсь будетъ лишь съ тобою твой безцѣнный
             И балагурить и гулять --
             Немного въ этомъ мнѣ забавы...
   

          Другая.

             Сегодня будетъ тамъ, навѣрно, и кудрявый.
             Они туда придутъ вдвоемъ:
             Вчера онъ говорилъ о томъ.
   

Школьникъ.

             Смотри-ка, дѣвки-ко какія!
             Румяныя и молодыя!
             Тьфу пропасть, улепетываютъ какъ!
             Догонимъ ихъ! Я прелести такія
             Люблю, какъ пиво и табакъ.
   

Горожанка.

             Какъ этимъ шалунамъ не стыдно!
             Смотри связались съ кѣмъ! Для нихъ
             Нашлись получше бы такихъ.
             Вѣдь это ужасъ-какъ обидно!
   

Второй школьникъ (первому).

             Постой; потише, братъ, иди.
             Какія дѣвушки за нами позади,
             И какъ чудесно разодѣты!
             Съ одною, знаешь, мы сосѣди
             И съ ней пріятельски живемъ...
             Онѣ насъ пригласятъ, и вмѣстѣ мы пойдемъ.
   

Первый школьникъ.

             Слуга покорнѣйшій за это одолженье!
             Чтобъ дичь я упустилъ! Нѣтъ, малый я не тотъ.
             Та ручка, что въ субботу соръ мететъ,
             Нѣжнѣй ласкаетъ въ воскресенье.
   

Горожанинъ.

             Мнѣ новый бургомистръ, я объявляю всѣмъ,
             Рѣшительно не нравится ничѣмъ.
             Такъ умничаетъ онъ, что, право, нѣтъ терпѣнья.
             А что для города онъ сдѣлалъ?-- ничего;
             А почитай и уважай его --
             И требуетъ отъ всѣхъ повиновенья.
             А подати? хоть въ петлю ты иди,
             А вдвое прежняго плати.
   

Нищій (поетъ).

                       Добрые прохожіе,
                       Госпожи пригожія,
                       Сжальтесь надо мной!
                       Богъ не оставляетъ
                       Тѣхъ, кто надѣляетъ
                       Щедрою рукой.
                       Дайте жъ -- чтобъ сегодня,
                       Въ бѣдствіи моемъ
                       Праздникъ мнѣ Господній
                       Былъ счастливымъ днемъ!
   

Второй горожанинъ.

             Люблю въ воскресный день я толки и сужденья
             О битвахъ и о воинскихъ дѣлахъ;
             Межъ-тѣмъ, какъ турки, тамъ -- въ далекихъ сторонахъ,
             Другъ-друга бьютъ въ ожесточеньи --
             А ты стоишь-себѣ спокойно подъ окномъ
             И допиваешь свой стаканъ съ виномъ,
             Да смотришь, какъ бѣгутъ, мелькая,
             Суда красивыя рѣкой;
             И весело идешь ты вечеромъ домой,
             Дни мирные въ душѣ благословляй.
   

Третій горожанинъ.

             Да, да, сосѣдъ, люблю я это самъ.
             Будь все у насъ верхъ дномъ -- какое дѣло намъ?
             Хотя бъ они съ себя и кожу-то содрали,
             Лишь наши бы дома по прежнему стояли.
   

Старуха (молодымъ дѣвушкамъ).

             Э, какъ разряжены! Ну, какъ тутъ безъ души
             Не быть отъ васъ! Красотки! заглядѣнье!
             Ну, да не чваньтесь же!-- и такъ вѣдь хороши!
             Что нужно вамъ?-- спроворю я въ мгновенье.
   

Первая дѣвушка.

             Агата! отойди отъ этой вѣдьмы прочь!
             Съ ней вмѣстѣ быть и стыдно, и ужасно.
             Вѣдь подъ андреевъ-день мнѣ суженаго ясно
             Она показывала въ ночь.
   

Другая дѣвушка.

             Мнѣ тоже въ зеркалѣ красавца показала.
             И былъ онъ не одинъ. Ею ужь я вездѣ
             Давно смотрѣла и искала --
             Да не встрѣчается нигдѣ.
   

Солдаты.

                                 Съ крѣпкими стѣнами
                       Башни, города;
                       Съ гордыми глазами
                       Дѣва-красота --
                       Вотъ чего намъ надо:
                       Слава наша тутъ,
                       И великъ хоть трудъ,
                       Да сладка награда.
                       Трубы, раздавайтесь
                       Радостью въ ушахъ!
                       Города, сдавайтесь!--
                       Руштесь башни въ прахъ!
                       Вотъ-такъ жизнь прямая!
                       Вотъ-такъ сладкій часъ!
                       Дѣвушки, встрѣчая,
                       Приголубятъ насъ.
                       Сладкая награда!
                       Рвется къ ней солдатъ...
                       Взялъ себѣ, что надо
                       И маршъ-маршъ назадъ.

(Приходить Фаустъ съ Вагнеромъ.)

Фаустъ.

             Дохнула весна, и растаяли льдины,
             И вырвались рѣки изъ хладныхъ оковъ,
             И зеленью яркой покрылись долины,
             И блещетъ надежда грядущихъ даровъ.
             Зима, удаляясь въ пріютъ свой всегдашній --
             Въ угрюмыя горы -- наброситъ порой
             Пушистый свой снѣгъ на открытыя пашни,
             Иль облако съ градомъ промчитъ полосой;
             Но солнце не любитъ ни вьюги, ни снѣга:
             Проглянетъ -- и бѣлый исчезнетъ покровъ.
             Все дышетъ вокругъ и восторгомъ, и нѣгой,
             И ecли невидно въ долинахъ цвѣтовъ,
             За-то ихъ вездѣ въ этотъ мигъ замѣняетъ
             Весенне солнце потокомъ лучей.
             Назадъ ли ты бросишь свой взоръ: предъ тобою
             Весь городъ. Подъ сводами тѣсныхъ воротъ
             Кипитъ и тѣснится толпа за толпою
             И за-городъ каждый съ восторгомъ идетъ.
             Всѣ празднуютъ день воскресенья Христова;
             Съ нимъ вмѣстѣ и сами воскресли они,
             И вырвались вновь изъ подъ зимняго крова
             Изъ душныхъ пріютовъ, гдѣ долгіе дни
             Въ нуждахъ и заботахъ для нихъ проносились;
             Изъ улицъ стѣсненныхъ, изъ хижинъ своихъ,
             Изъ темнаго мрака церквей, гдѣ молились --
             Всѣ вышли подъ куполъ небесъ голубыхъ.
             Смотри, какъ толпа, словно бурныя волны,
             Разсыпалась вдругъ по полямъ и садамъ!
             Какъ быстро несутся веселые чолны,
             Вдоль свѣтлой рѣки, но лазурнымъ волнамъ.
             Но вотъ ужь и эта ладья исчезаетъ.
             Какъ много въ ней груза! Всѣ платья людей
             Подъ этой горою мой глазъ отличаетъ;
             Весь шумъ долетаетъ изъ селъ до ушей.
             Вотъ рай, и вотъ истинно праздникъ народа!
             И старый, и малый -- все жизнью кипитъ.
             Здѣсь счастье, восторгъ, и любовь, и свобода,
             И здѣсь лишь могу человѣкомъ я быть.
   

Вагнеръ.

             Конечно, докторъ, быть всегда съ тобою
             Большая польза мнѣ и честь;
             Но не люблю мѣшаться я съ толпою:
             Я врагъ всего, гдѣ грубое лишь есть.
             Всѣ эти кегли, пляски, крики,
             Весь этотъ шумъ отъ игръ ихъ площадныхъ
             Несносны для ушей моихъ.
             Всѣ ихъ забавы очень-дики;
             Они бѣснуются, какъ-будто дьяволъ въ нихъ

(Крестьяне подъ липами поютъ и пляшутъ.)

                       Нарядился пастушокъ
                       Въ куртку пеструю, въ вѣнокъ
                                 И плясать пустился.
                       Тамъ подъ липами народъ
                       Собирался въ хороводъ, --
                                 Юге! Юге!
                            Югей -- зе! Югей -- зе -- ге!
                                 И смычокъ залился.
                       Въ середину онъ влетѣлъ,
                       Локтемъ дѣвушку задѣлъ
                                 Удалой дѣтина.
                       Стала дѣвушка бранить:
                       "Ахъ ты неучъ!" говоритъ --
                                 Юге! Юге!
                            Югей -- зе! Югей -- зе -- ге!
                                 Ахъ ты дурачина!
                       Пляшутъ всѣ и тутъ, и тамъ,
                       А румянецъ по щекамъ
                                 Какъ огонь пылаетъ;
                       Вьются юбки... а рука
                       Пастушка, исподтишка --
                                 Юге! Юге!
                            Югей -- зе! Югей -- зе -- ге!
                                 Что-то затѣваетъ.
                       "Нѣтъ, дружокъ, мы знаемъ васъ;
                       Не обманете вы насъ" --
                                 Голосокъ раздался.
                       А красотку ужь дружокъ
                       Велъ подъ липку, и смычокъ --
                                 Юге! Юге!
                            Югей -- зе! Югей -- зе -- ге!
                                 Громко заливался.
   

Старый крестьянинъ.

             Благодаримъ мы васъ покорно,
             Что вспомнили насъ въ день такой.
             Хоть человѣкъ вы знаменитый --
             Гуляете съ толпою шумной,
             Съ ней веселитесь за-одно.
             Возьмите жь въ руки эту кружку!
             Въ ней, право, славное вино.
             Пью за здоровье ваше, докторъ!
             И вотъ желаніе мое:
             Пускай нетолько утоляетъ
             Въ васъ жажду сладкое питье;
             Но сколько капель въ кружкѣ этой,
             Пусть столько въ благости своей
             Господь пошлетъ вамъ ясныхъ дней,
             Умножа ими ваши лѣта!
   

Фаустъ.

             Пью съ удовольствіемъ напитокъ вашъ, друзья!
             И тѣхъ же самыхъ благъ и вамъ желаю я. (Пьетъ).
   

Старый крестьянинъ.

             Васъ встрѣтить, докторъ, намъ отрадно
             Въ дни счастія, когда мы васъ
             Въ дни горькіе и страшныхъ бѣдствій
             Видали въ хижинахъ не разъ.
             Вы нашу участь облегчали.
             Найдется не одинъ въ живыхъ,
             Котораго вашъ спасъ родитель
             Отъ смерти и мученій злыхъ.
             Онъ прекратилъ у насъ заразу.
             Вы были юношей тогда
             И не одной избушки бѣдной
             Не пропускали никогда.
             Кто умиралъ, того въ послѣднюю обитель
             Вы провожали вмѣстѣ съ нимъ,
             И помогалъ Небесный Избавитель
             Вамъ, избавителямъ земнымъ.
   

Народъ (кланяясь.)

             Да здравствуетъ великій человѣкъ!
             Господь да продлитъ его вѣкъ!
   

Фаустъ.

             Одинъ лишь Тотъ достоинъ поклоненья,
             Друзья мои, Кто въ небесахъ:
             Одинъ лишь Онъ даетъ спасенье
             И вразумляетъ насъ въ бѣдахъ. (Проходить съ Вагнеромъ.)
   

Вагнеръ.

             Какимъ ты долженъ быть проникнутъ сладкимъ чувствомъ,
             Великій человѣкъ, внимая, какъ народъ
             Дань удивленія дѣламъ твоимъ несетъ!
             О, счастливъ тотъ, кто могъ своимъ искусствомъ
             Полезенъ быть!-- Не каждый ли отецъ
             Тебя покажетъ сыну съ умиленьемъ?
             Явился ты -- вокругъ тебя движенье;
             Всѣ смотрятъ на тебя, мудрецъ;
             И музыка, и пѣсни умолкаютъ...
             Проходишь ли толпою шумной ты --
             Съ почтеньемъ всѣ становятся въ ряды
             И шапки ихъ на воздухъ улетаютъ.
             Не достаетъ лишь одного
             Для полнаго ихъ поклоненья:
             Какъ предъ святынею, колѣнопреклоненья
             Въ минуту появленья твоего.
   

Фаустъ.

             Еще мы нѣсколько пройдемъ горою
             И тамъ на камнѣ отдохнемъ.
             О, сколько разъ въ тѣ дни, измученный тоскою,
             Мечтатель пламенный, я сиживалъ на немъ!
             Богатъ надеждою и вѣрою святою,
             Я изнурялъ себя молитвой и постомъ;
             Я твердо вѣровалъ, что жгучими слезами
             И покаяніемъ, и жаркими мольбами
             Небесный тронется Отецъ
             И низношлетъ заразѣ той конецъ.
             Теперь всѣ эти восклицанья
             Ужаснымъ хохотомъ въ ушахъ моихъ звучатъ.
             О, еслибъ въ душу мнѣ проникнуть могъ твой взглядъ,
             Когда бъ ты могъ читать въ моемъ сознаньи:
             Ты видѣлъ бы, что ни отецъ, ни сынъ
             Не стоютъ этихъ воздаяній.
             Отецъ мой но имѣлъ большихъ познаній,
             Но былъ онъ добрый гражданинъ.
             Мечтатель, съ головой всегда воспламененной,
             Всю жизнь онъ занятъ былъ природой сокровенной:
             Пыталъ онъ тайны естества
             И вѣрилъ силѣ волшебства.
             За дверью на замкѣ, въ кругу своихъ адептовъ,
             По наставленію безчисленныхъ рецептовъ,
             Онъ разнородныя сличалъ тамъ вещества,
             Въ одинъ котелъ ихъ всѣхъ вмѣщая.
             Такъ лилію вѣнчалъ онъ съ краснымъ львомъ,
             Въ ретортахъ ихъ перегони"
             Свѣчи палительнымъ огнемъ,
             И наконецъ царица молода"
             Являлась къ намъ въ различныхъ пузырькахъ,
             Въ различныхъ видахъ и цвѣтахъ.
             И это медициной называли --
             А бѣдные больные умирали...
             Никто не спрашивалъ: кто лечитъ ихъ и чѣмъ?
             А мы лекарствами своими, между-тѣмъ,
             Сильнѣй заразы, истребляли.
             О, много ихъ схоронено!
             Здѣсь было страшное въ тѣ дни опустошенье,
             И, чтобъ выслушивать за то благословенья,
             Мнѣ пережить ихъ было суждено.
   

Вагнеръ.

             Но эта мысль должна ль тебя тревожить?
             Вѣдь добросовѣстно ты долгъ свой исполнялъ:
             Ты дѣлалъ, что наука дѣлать можетъ,
             И какъ ее въ то время понималъ.
             Исполненный къ отцу сыновняго почтенья,
             Ты съ вѣрою слѣпой слѣдилъ его ученье.
             Теперь съ наукой ты подвинулся впередъ,
             А сынъ твой далѣе пойдетъ съ ней, въ свой чередъ.
   

Фаустъ.

             Слаженъ, кому дано въ отраду упованье
             Провидѣть истину изъ лона вѣчной тьмы!
             На все ненужное богаты мы познаньемъ,
             А что бы нужно знать, того не знаемъ мы.
             Но этимъ грустнымъ замѣчаньемъ
             Не будемъ отравлять небесъ благихъ даровъ!
             Смотри, какъ хижины, межъ зелени деревъ,
             Облиты солнечнымъ сіяньемъ!
             Уже скрывается отъ глазъ свѣтило дня;
             Въ другіе, дальніе края
             Оно свой путь огнистый направляетъ,
             И жизнь тамъ разольетъ, и снова запылаетъ...
             О, для чего нѣтъ крыльевъ у меня!
             За нимъ понесся бы я слѣдомъ
             Туда, гдѣ пурпуромъ пылаетъ весь закатъ;
             Я видѣлъ бы, какъ спитъ весь міръ, облитый свѣтомъ,
             И какъ вершины горъ въ сіяніи горятъ.
             Тогда бъ утесами, горами
             Не остановленъ былъ мой радостный полетъ:
             Я могъ бы созерцать, какъ съ яркими волнами
             Въ разливахъ подо мной лежатъ пучины водъ...
             Но день погасъ и скрылось ужь свѣтило,
             И новыя желанья съ новой силой
             Въ моей проснулися груди.
             За ними вслѣдъ душа стремится,
             Чтобъ свѣтомъ вѣчнымъ насладиться.
             День яркій предо мной, мракъ ночи позади...
             Тамъ свѣтится лазурь, здѣсь волны блескъ разлили...
             Мнѣ сладко въ грёзахъ утопать!
             О, для чего душа своихъ незримыхъ крылій
             Не можетъ тѣлу передать!
             А, между-тѣмъ, не каждому ли сродно
             Себѣ прокладывать мечтами путь свободный
             И уноситься далеко,
             Когда въ лазури высоко
             Надъ нами жаворонокъ вьется,
             И пѣснь его такъ сладко, сладко льется --
             Когда, среди сіяющихъ зыбей
             Эѳира синяго, надъ дикими скалами
             Паритъ орелъ, не шевелясь крылами,
             Иль къ теплой родинѣ своей,
             Надъ зеркаломъ озеръ, надъ злачными полями,
             Несется стадо журавлей?
   

Вагнеръ.

             И мнѣ случается химерамъ предаваться;
             Но все не такъ, какъ ты -- твоимъ вѣдь нѣтъ границъ!
             Поля, лѣса, луга какъ-разъ мнѣ приглядятся,
             И не завидно мнѣ, что крылья есть у птицъ.
             Вотъ счастье: зимними ночами
             Сидѣть за книгою, носиться надъ строками,
             Перелетать къ страницамъ отъ страницъ --
             Вотъ эти ночи -- наслажденье!
             Какой-то сладкой ты проникнутъ теплотой,
             И ночь свѣтла -- особенно въ мгновенье,
             Когда столбецъ отыщешь ты такой,
             Что небо на землѣ передъ тобой.
   

Фаустъ.

             Одна лишь страсть тебѣ извѣстна --
             О, никогда не узнавай другой!
             Но двѣ души во мнѣ слилися тѣсно
             И каждый мигъ враждуютъ межъ собой:
             Одна полна любви къ земной юдоли
             И вся горитъ огнемъ страстей;
             Другая рвется къ лучшей долѣ --
             Къ небесной родинѣ своей.
             О, если въ областяхъ воздушныхъ,
             Межъ небомъ и землей, витаетъ рой духовъ --
             Пусть онъ слетитъ ко мнѣ съ прозрачныхъ облаковъ
             И унесетъ меня отъ жизни этой скучной!
             О, еслибъ плащъ волшебный я съискалъ,
             И за земныя бы границы
             Меня далеко онъ умчалъ:
             Я за него бъ сокровищъ всѣхъ не взялъ --
             Не взялъ бы царской багряницы!
   

Вагнеръ.

             Не призывай духовъ парящихъ рой,
             Въ воздушныхъ областяхъ потоками разлитыхъ,
             Всегда враговъ могущихъ и сокрытыхъ,
             Грозящихъ смертному опасностей толпой!
             Несутся ль съ сѣвера: какъ острыми стрѣлами,
             Они пронзятъ тебя желѣзными зубами;
             Съ востока ли летятъ: засухою дохнутъ
             И легкія твои, и сердце засосутъ;
             Отъ знойныхъ ли пустынь ихъ полдень посылаетъ:
             Вокругъ тебя палящій зной,
             И этотъ зной тебя сжигаетъ;
             Отъ запада ль прохладною струей
             Ты ощущаешь ихъ сначала приближенье:
             Но хлынутъ вдругъ губительной волной --
             И вотъ, вокругъ тебя вездѣ опустошенье.
             Съ охотою летитъ ихъ рой на каждый зовъ
             И намъ вредить всегда готовъ.
             Все въ нихъ обманъ. Они влекутъ насъ въ муки,
             И голосъ сладокъ ихъ, какъ ангельскіе звуки...
             Но время намъ домой: темнѣетъ небосклонъ;
             Становится свѣжо, туманъ на лугъ ложится...
             Но чѣмъ вдали твой взоръ такъ пораженъ?
             Къ чему онъ такъ сквозь мракъ ночной стремится?
   

Фаустъ.

             Ты видишь черную собаку въ озимяхъ?
   

Вагнеръ.

             Да, вижу; ужь давно она въ моихъ глазахъ;
             Но что же страннаго ты въ этомъ замѣчаешь?
   

Фаустъ.

             Смотри внимательнѣй и отвѣчай потомъ:
             За что ее ты принимаешь?
   

Вагнеръ.

             За пуделя; онъ ищетъ тамъ чутьёмъ
             Хозяйскій слѣдъ и носится полями.
   

Фаустъ.

             Смотри, какъ онъ спиральными кругами
             Къ намъ подвигается. Коль вѣрить мнѣ глазамъ,
             За нимъ огонь и дымъ несутся по слѣдамъ.
   

Вагнеръ.

             Я вижу пуделя и кромѣ, увѣряю,
             Я ничего не замѣчаю.
             Обману глазъ подвергнуться ты могъ.
   

Фаустъ.

             Мнѣ кажется, что онъ у нашихъ ногъ
             Магическія сѣти разстилаетъ.
   

Вагнеръ.

             Онъ, просто, прыгаетъ и морду опускаетъ.
             Бѣдняжечка смутился оттого,
             Что не хозяина находитъ своего,
             А незнакомцевъ двухъ.
   

Фаустъ.

             Кругъ меньше становится,
             А онъ все ближе къ намъ.
   

Вагнеръ.

             Ты можешь убѣдиться.
             Что это не призракъ, а -- просто пёсъ.
             Ты видишь: онъ рычитъ, вотъ легъ онъ и поползъ
             Вертитъ хвостомъ и подойти боится.
   

Фаустъ.

             Сюда, сюда!
   

Вагнеръ.

             Онъ глупъ, какъ глупы всѣ щенки.
             Остановись -- и онъ на лапы станетъ;
             Иди -- онъ поползетъ и голову протянетъ;
             Брось палку -- онъ пойдетъ за нею въ глубь.
   

Фаустъ.

             Ты правъ: обманутъ я воображеньемъ;
             Въ немъ даже признака не видно привидѣнья --
             Все это дресировки плодъ.
   

Вагнеръ.

             Хорошее собаки воспитанье
             И мудреца холодный взглядъ займетъ;
             А пудель стоить твоего вниманья
             И ласкъ, и милостей твоихъ,
             Какъ ученикъ студентовъ удалыхъ.
   

III.
УЧЕНЫЙ КАБИНЕТЪ.

Фаустъ (входя съ пуделемъ).

             Спустилась ночь и мракъ свой въ небесахъ
             И на землѣ повсюду разстилаетъ,
             И въ душу намъ вселяя тайный страхъ,
             Какія-то въ ней думы пробуждаетъ.
             Заснули всѣ стремленія страстей,
             Угомонивъ дневныхъ заботъ тревогу,
             И къ ближнему любовь опять сильнѣй
             Горитъ въ душѣ съ благоговѣньемъ къ Богу.
   
                       Пудель, на мѣсто! что рыскать! уймись,
                       Или почуялъ ты, что у порога?
                       На, вотъ подушку! за печкой ложись!
                       Насъ ты потѣшилъ довольно дорогой:
                       Помню прыжки удалые твои --
                       Лягъ же теперь и засни-себѣ смирно,
                       И отъ хозяина, гость его мирный,
                       Ты благодарно всѣ ласки прими!
   
             Въ тотъ часъ, когда затеплится лампада
             И уголъ нашъ смиренный озаритъ,
             Прольется въ грудь какая-то отрада
             И громче въ насъ душа заговоритъ.
             Надежда вновь на днѣ ея глубокомъ
             Свой пышный цвѣтъ внезапно разовьетъ,
             И манитъ вновь насъ къ жизненнымъ потокамъ
             И снова, насъ лаская, къ нимъ влечетъ.
   
                       Пудель, замолкни! твой лай безпокойный,
                       Громко въ безмолвіи ночи звеня,
                       Можетъ ли ладить съ той музыкой стройной,
                       Что раздается въ душѣ у меня?
                       Также и люди: что имъ не понятно,
                       Что такъ прекрасно, свѣтло, благодатно,
                       Что ихъ мѣшаетъ страстямъ иногда --
                       Также облаять готовы всегда.
   
             Но, ахъ, я чувствую, успокоенья болѣ
             Изъ глубины души не въ силахъ вызвать я.
             Напрасно я къ нему стремлюсь всей силой воли:
             Изсякла животворная струя,
             Чтобъ жаждой жгучею опять томить меня.
             О, только лишь тогда, какъ мы его теряемъ,
             Мы узнавать и цѣну начинаемъ
             Всему небесному, и жаждемъ воспріять
             Святаго откровенья благодать.
             Нигдѣ оно, исполненное свѣта,
             Такою истиной высокой не горитъ,
             Какъ на страницахъ Новаго Завѣта.
             Душа моя желаніемъ кипитъ,
             Полна неудержимаго стремленья
             Раскрыть оригиналъ святой
             И перевесть его въ благоговѣньи
             На милый мнѣ языкъ -- на мой языкъ родной.

(Онъ открываетъ книгу и готовится переводить.)

             Написано: "въ-началѣ слово было" --
             И тутъ я сталъ и не могу понять:
             Могла ли быть такая въ словѣ сила?
             И это долженъ я иначе передать.
             Коль свыше озаренъ я истинно, то далѣ
             Я простираю мысль, и этотъ текстъ святой --
             Такъ объясняетъ разумъ мой --
             Онъ говоритъ: "быль Духъ въ-началѣ..."
             И вотъ остановленъ на первой я строкѣ,
             Задумавшись, сижу съ перомъ въ рукѣ,
             А мысль въ нее все глубже проникаетъ:
             Но Духъ ли все творитъ и созидаетъ?
             Нѣтъ, слѣдуетъ сказать: "была
             Въ-началѣ разлита невидимая Сила".
             И вотъ мнѣ эта мысль другую привела
             И разумъ мой внезапно озарила,
             И записать ее сейчасъ же я готовъ --
             И я пишу: "въ-началѣ всѣхъ вѣковъ
             Лишь Дѣйствіе Зиждительное было".
             Коль хочешь со мною пріютъ мой дѣлить,
             Чуръ, пудель, не рыскать, не лаять, не выть!
             Товарищъ такой безпокойный -- мученье;
             Нѣтъ, мнѣ ужь съ тобою приходитъ бѣда,
             И кто-нибудь вонъ долженъ выйти въ мгновенье.
             Ну, цыцъ же! иль маршъ! видишь, дверь отперта!
   
             Что вижу? какое свершаеіся чудо!
             Не призракъ ли это все грёзы больной?
             Мой пудель ростетъ, все ростетъ -- и откуда
             Берется въ немъ ростъ необъятный такой?
             Въ немъ болѣе нѣтъ ужь собачьяго вида...
             Такъ вотъ кто былъ мною сюда приведенъ!
             Глаза -- какъ огонь, пасть широко открыта,
             Какъ лошадь морская, чуть движется онъ.
             Не вырвешься, нѣтъ! Коль попался мнѣ въ руки
             И какъ ты ни силенъ, и какъ ни могучъ,
             Но эти чертовскія, адскія штуки
             Какъ-разъ покоритъ соломоновъ мнѣ ключъ!
   

Духи (въ корридорѣ).

                       Одинъ ужь попался изъ насъ.
                       Смотрите, никто, чтобъ изъ васъ
                       Отсюда за нимъ не совался!
                       Вѣдь, словно лисица въ капканъ,
                       Чортъ старый попался въ обманъ;
                       Попался -- и тамъ онъ остался.
                       Летайте, шныряйте вездѣ:
                       Вверху и внизу, и коль можно,
                       Ему помогите въ бѣдѣ,
                       Да только лишь чуръ осторожно.
                       Его не оставить же тамъ!
                       Вѣдь вѣрный слуга онъ былъ намъ.
   

Фаустъ.

             Чтобъ къ звѣрю подойдти я могъ,
             Я заклинанья четырехъ
             Употреблю теперь.
                       Пускай пылаетъ Саламандра;
                       Ундина пусть кружится;
                       Пускай исчезнетъ Сильфа,
                       А домовой трудится.
             Кто не знаетъ свойства
             Четырехъ стихій,
             Кто не знаетъ силъ ихъ,
             Тотъ не будетъ вѣчно
             Властенъ надъ духами.
                       Исчезни въ огнѣ, Саламандра!
                       Волною, Ундина, катись!
                       Въ блестящей красѣ метеора
                       Сіяніемъ, Сильфа, зажгись.
                       Домашнюю помощь давай
                                 Incubus! Incubus!
                       Явись и союзъ заключай!
             Нѣтъ, знать, стихіи не одной
             Не слито съ тварью этой злой:
             Она недвижима стоитъ,
             Стоитъ, косится и рычитъ.
             Все ни почемъ! Постой же, звѣрь,
             Я закляну сильнѣй теперь.
                       Ужъ если изъ адскаго мрака
                       Ты лыжи сюда навострилъ,
                       Смотри: передъ силою этого знака
                       Склоняются сонмы всѣхъ діавольскихъ силъ.
             Какъ поднимается щетина у проклятаго!
                       Смотри, узнало ль ты Его,
                       Отверженное существо?
                                 Его -- распятаго,
                                 Неизреченнаго,
                                 Копьемъ пронзеннаго
                       Владыку и Создателя всего?
             Загнанный за печь, онъ все выростаетъ:
             Столъ ужь не меньше слона, и собой
             Все онъ пространство въ углу занимаетъ,
             Хочетъ разлиться туманною мглой.
             Стой! Къ потолку я не дамъ подниматься,
             Скоро и такъ подопрешь потолокъ!
             Ну же, склоняйся! Ты долженъ валяться
             Вмигъ у хозяина ногъ.
             Видишь, грожу я не даромъ:
             Обдалъ тебя ужь священнымъ я жаромъ
             Пламенемъ небомъ обжегъ.
                       Не жди же, проклятый,
                       Не жди же, ты, снова,
                       Сильнѣе трикраты
                       И свѣта и слова!
   

Мефистофель
(выходя изъ разсѣявшагося тумана, изъ-за печки, въ одеждѣ странствующаго студента).

             Что надобно и что случилось?
             Къ-чему ужасный шумъ такой?
   

Фаустъ.

             А! вотъ что въ пуделѣ таилось:
             Схоластикъ. Случай пресмѣшной!
   

Мефистофель.

             Привѣтъ мой доктору! Ну, славно
             Я пропотѣлъ, по милости твоей.
   

Фаустъ.

             Какъ звать тебя?
   

Мефистофелъ.

                                           Вопросъ забавный
             На языкѣ того, кто сущность лишь вещей,
             А не слова узнать желаетъ,
             Кто всѣ слова въ названьяхъ презираетъ.
   

Фаустъ.

             Но вашу сущность, господа,
             Скорѣй по имени узнаешь;
             По немъ злодѣя отъ плута,
             Лжеца отъ вора различаешь.
             Когда ты не изъ нихъ, такъ кто же ты такой?
   

Мефистофель.

             Я часть великой силы той,
             Которая, стремясь ко злу, творитъ благое.
   

Фаустъ.

             Отвѣть загадочный...
   

Мефистофель.

                                           Духъ отрицанья я,
             И имъ я вправѣ быть! Взгляни на все земное:
             Все, что рождается, въ чемъ жизни есть струя --
             Рождается, живетъ, затѣмъ, чтобъ вновь стремиться
             Къ уничтоженью своему.
             Поэтому, ты видишь, ничему
             Гораздо лучше бы не быть и не родиться.
             Итакъ, что всѣ зовутъ грѣхомъ
             Иль истребленіемъ, иль зломъ --
             Короче, всѣ явленія такія --
             Все это есть моя стихія.
   

Фаустъ.

             Ты видишь часть одну въ себѣ,
             А, между-тѣмъ, ты весь передо мною!
   

Мефистофель.

             Что дѣлать! скроменъ я душою,
             А истину сказалъ тебѣ.
             Когда за цѣлый міръ себя обыкновенно
             Вы принимаете и цѣною вселенной
             Зовете міръ глупцовъ -- я часть отъ части той,
             Что прежде всѣмъ была, создавши все собой
             Я часть той тьмы, носившейся сначала,
             Которая въ себѣ свѣтъ гордый зарождала,
             Тотъ свѣтъ, что съ матерью своей,
             Угрюмой ночью, споритъ вѣчно
             О первенствѣ въ пространствѣ безконечномъ.
             Но что жь? какъ долго ни велся
             Раздоръ ужаснѣйшій, а вышло-то на дѣлѣ,
             Что выигрышъ ему одинъ лишь удался:
             Онъ отразился лишь на тѣлѣ;
             Онъ безотлучный рабъ его,
             Всегда изъ тѣла онъ стремится,
             На немъ различными цвѣтами онъ ложится
             И упирается въ него.
             Недолго, думаю, блистать ему лучами --
             Исчезнетъ вмѣстѣ онъ съ тѣлами.
   

Фаустъ.

             Теперь понятна мнѣ обязанность твоя:
             Большое разрушать нѣтъ силы у тебя,
             Такъ съ мелочей ты началъ, для потѣхи.
   

Мефистофель.

             Да, истинно, плохіе въ томъ успѣхи,
             И это, видишь, значитъ то,
             Что нѣчто будетъ споръ всегда вести съ ничто.
             Ужъ съ чѣмъ не подступалъ я къ міру: и съ волнами
             И бурей грозной, и съ громами;
             Ужь чѣмъ его не распекалъ:
             Землетрясеньями, пожаромъ --
             Нѣтъ! всѣ труды пропали даромъ:
             Спокойно, ничему какъ-будто не внемля,
             Стоятъ-себѣ и воды, и земля --
             Проклятая матерія!-- а племя
             Людей съ животными?-- нѣтъ силъ!
             Напрасно съ ними тратишь время.
             Вѣдь сколько ихъ переморилъ,
             А все живутъ -- здоровы, свѣжи,
             И кровь кипитъ, и все ихъ тьма
             И племена идутъ все тѣ же --
             Ну, просто, хоть сойди съ ума!
             И на землѣ, и въ атмосферѣ,
             Въ водѣ, въ жару и въ холоду --
             Вездѣ ростки пускаютъ на бѣду,
             И жизнь нигдѣ, посмотришь, не въ накладѣ.
             Не захвати я здѣсь на часть себѣ огня,
             Мѣстечка не было бъ, конечно, для меня,
   

Фаустъ.

             Какъ? этой силѣ всемогущей,
             Премудрой, вѣчной и святой,
             Ты, дьяволъ, злобно вопіющій,
             Грозишь безсильною рукой?
             Смирись, хаоса порожденье!
             Оставь преступныя стремленья
             И цѣль другую здѣсь найди!
   

Мефистофель.

             Подумаемъ объ этомъ -- погоди;
             Когда-нибудь мы потолкуемъ болѣ;
             Но мнѣ теперь позволишь ли уйдти?
   

Фаустъ.

             Къ-чему же спросы тутъ? Въ твоей вѣдь это волѣ.
             Мы познакомились теперь,
             Прошу покорнѣйше впередъ о посѣщеньи;
             Какъ вздумаешь; въ окно, въ трубу, иль въ дверь...
             Являться можешь ты во всякое мгновенье.
   

Мефистофель.

             Чтобъ я отсюда выйти могъ,
             Есть небольшое затрудненье;
             Нога колдуньи тамъ -- взгляни-ка на порогъ.
   

Фаустъ.

             А! въ пентаграммѣ вся преграда!
             Да какъ же ты, исчадье ада,
             Такъ недогадливъ былъ, когда
             За мною вслѣдъ вошелъ сюда?
   

Мефистофель.

             Ты посмотри; начерченная косо,
             Она на улицу глядитъ угломъ однимъ,
             И онъ расходится...
   

Фаустъ.

                                           Вотъ славно удалося!
             Итакъ, останешься ты плѣнникомъ моимъ?
             Ну, случай послужилъ чудесно!
   

Мефистофель.

             Вѣдь пудель, какъ тебѣ извѣстно,
             Сюда вскочилъ однимъ прыжкомъ
             И не видалъ; а дѣло-то потомъ
             Ваяло совсѣмъ-другое направленье,
             И выйти дьяволу теперь ужь мудрено.
   

Фаустъ.

             Ну, если въ дверь нельзя, такъ выходи въ окно.
   

Мефистофель.

             Но у чертей и привидѣній
             Есть свой особенный законъ:
             Какимъ путемъ вошелъ, такимъ ступай и вонъ!
             Я это выполнить обязанъ,
             И въ этомъ случаѣ, какъ видишь ты, я связанъ.
   

Фаустъ.

             И адъ имѣетъ кодексъ свой!
             Ну что жь? помоему, такъ должно
             Теперь условиться съ тобой.
   

Мефистофель.

             Все выполнимъ: довѣрься смѣло,
             И что захочешь -- все дадимъ;
             Но это вѣдь нешуточное дѣло,
             И мы объ немъ на-дняхъ поговоримъ.
             Ты мнѣ повѣрь, я не забуду --
             Меня теперь лишь отпусти!
   

Фаустъ.

             Да погоди; ужель минуту
             Еще нельзя со мною провести?
   

Мефистофель.

             Къ тебѣ опять явлюсь я скоро;
             Довольно впереди намъ дней для разговора.
   

Фаустъ.

             Да развѣ я тебѣ ловушку разставлялъ?
             Вѣдь самъ ты въ сѣти попадаешь.
             Нѣтъ, чорта крѣпко ужь держи, коль въ нихъ попалъ:
             Не то его не скоро вновь поймаешь.
   

Мефистофель.

             Ну, если хочешь ты, пожалуй, остаюсь,
             И, чтобъ вполнѣ ты мною былъ доволенъ,
             Моимъ искусствомъ я занять тебя берусь.
   

Фаустъ.

             Ты совершенно въ этомъ воленъ;
             Но чтобы былъ во всемъ изящный вкусъ.
   

Мефистофель.

             О, ты такую вкусишь сладость,
             Такой восторгъ всю душу обойметъ,
             Такую ощутишь неслыханную радость,
             Что насладишься въ мигъ ты болѣе, чѣмъ въ годъ!
             Духовъ невиданное пѣнье,
             Живыя, свѣтлыя видѣнья
             Невыразимой красоты,
             Благоуханье и цвѣты --
             Все это упоитъ въ тебѣ и обонянье,
             И вкусъ, и зрѣніе, и слухъ,
             И погрузитъ въ очарованье,
             И оживитъ уснувшій духъ.
             Приготовленій мнѣ для этого не надо:
             Мы всѣ здѣсь на-лицо. Ну, начинай, ребята!
   

Духи.

                       Исчезните своды
                       Съ туманною мглой --
                       Пусть свѣтитъ намъ ярко
                       Эѳиръ голубой;
                       Пусть темныя тучи
                       По вѣтру летятъ.
                       Вотъ звѣзды зажглися,
                       Вотъ солнца горятъ;
                       Небесныя дѣти
                       Блестящей толпой
                       Плывутъ, разливая
                       И миръ, и покой;
                       И нѣга, и чары
                       Несутся имъ вслѣдъ;
                       Златистыя тучки
                       На землю льютъ свѣтъ.
                       Въ дубровахъ тѣнистыхъ,
                       Подъ склономъ дерёвъ,
                       Чета молодая
                       Вкушаетъ любовь.
                       Сплетаются дружно
                       На вѣтвяхъ листки,
                       И кисть винограда
                       Ложится въ тиски;
                       Слезою янтарной
                       Бѣжитъ сладкій сокъ;
                       Журчитъ по каменьямъ
                       Кристальный потокъ,
                       Покинувъ и горы
                       И бархатъ луговъ,
                       И стелется моремъ
                       Близь тучныхъ холмовъ;
                       А птицы щебечатъ
                       И къ солнцу полетъ,
                       Кружась, направляютъ
                       Подъ яхонтный сводъ;
                       Летаютъ, порхаютъ
                       Онѣ въ островахъ,
                       Которые, словно,
                       Дрожатъ на волнахъ;
                       И пѣсни, и клики
                       Тамъ въ хоры слились,
                       И вотъ, на свободѣ,
                       Ужь всѣ разбрелись:
                       Кто въ горы, кто въ море
                       Плывутъ и летятъ --
                       Всѣ къ жизни стремятся,
                       Всѣ жизни хотятъ;
                       И вдаль всѣ несутся --
                       Туда, все туда,
                       Гдѣ ярко сіяетъ
                       Любви ихъ звѣзда.
   

Мефистофель.

             Заснулъ. Спасибо вамъ, друзья!
             Угомонился онъ, подъ хоръ вашъ сладкогласный,
             И за концертъ у васъ въ долгу останусь я.
             Нѣтъ, дьявола сковать, дружокъ мой, трудъ напрасный:
             Еще надъ нимъ плохой ты властелинъ.
             Летайте жь вкругъ его незримыми роями!
             Ахъ, еслибъ зубъ попался мнѣ одинъ --
             Крысиный зубъ, чтобъ чару снять съ порога,
             Тутъ нужно времени немного.
             Да вотъ одна ужь гдѣ-то и скребетъ,
             Я кликну, и она на голосъ мой придетъ.
                       Властитель крысъ, мышей, лягушекъ,
                       Сверчковъ, клоповъ и разныхъ мушекъ
                       Черезъ меня дастъ тебѣ приказъ
                       Сюда явиться сей же часъ,
                       И тамъ, гдѣ масломъ онъ помажетъ,
                       Глодать порогъ, когда прикажетъ!
                       Вотъ суетится ужь одно.
                       Ну, за работу, живо, смѣло!
                       Ты видишь чару: вотъ она --
                       Тамъ, на краю! грызокъ -- и кончено все дѣло!
                       Желаю, Фаустъ, вамъ пріятнѣйшаго сна. (Исчезаетъ).
   

Фаустъ (просыпаясь).

                       Уже ль пропало вновь духовное стремленье,
                       И вновь обманутъ я? Ужели этотъ бѣсъ
                       Мнѣ только грезился въ лукавомъ сновидѣньѣ?
                       А пудель все-таки исчезъ!
   

IV.
УЧЕНЫЙ КАБИНЕТЪ.

Фаустъ, потомъ Мефистофель.

Фаустъ.

             Кто тамъ стучится въ дверь? кто?
   

Мефистофель.

                                                     Я.
   

Фаустъ.

                                                               Что за досада!
             Войди!
   

Мефистофель.

             Три раза твой отвѣть мнѣ слышать надо.
   

Фаустъ.

             Войди, войди!
   

Мефистофель.

             Ну, вотъ-такъ удружилъ!
             О, сладимъ мы съ тобой! Чтобъ остудить твой пылъ
             И разогнать туманъ мечтаній,
             Къ тебѣ дворянчикомъ явиться вздумалъ я.
             Смотри: въ пунцовомъ я кафтанѣ,
             Онъ какъ въ огнѣ горитъ, отъ золота блестя;
             Плащъ изъ матеріи отличной
             Обшитъ широкимъ галуномъ;
             И все, какъ видишь ты, прилично:
             И шляпа съ перьями, и шпага подъ плащомъ.
             Къ твоимъ услугамъ я. Теперь принарядиться
             Тебѣ мой искренній совѣтъ,
             Чтобы вступить развязнѣй въ свѣтъ
             И свѣтской жизни поучиться.
   

Фаустъ.

             Какое платье я ни вздумалъ бы надѣть,
             Подъ нимъ тоскѣ моей съ страданьемъ не уняться;
             Я слишкомъ-старъ, чтобъ вздоромъ забавляться,
             И слишкомъ-молодъ, чтобъ желаній но имѣть.
             Что можетъ дать мнѣ свѣтъ? какое утѣшенье?
             Въ немъ пѣсня вѣчная и горькая для насъ
             Одна: лишенья и лишенья!...
             Вотъ что трещатъ намъ въ уши каждый часъ,
             О чемъ всю жизнь намъ до могилы,
             Среди заботъ, досуговъ и трудовъ,
             Однообразно и уныло
             Напоминаетъ бой часовъ.
             День наступающій я съ ужасомъ встрѣчаю
             И слезы лить готовъ ужь напередъ:
             Ни одному желанію, я знаю,
             Онъ исполненія съ собой не принесетъ;
             Я знаю напередъ, что онъ, въ своемъ теченьи,
             Иль неудачей, иль сомнѣньемъ
             Готовъ и сладость мнѣ надежды отравить,
             И всѣ души моей высокія стремленья
             Своею пустотой въ зародышѣ сгубить.
             Когда жь настанетъ ночь и все покроетъ тьмою --
             И тутъ, на ложѣ сна, средь мертвой тишины,
             И тутъ напрасно я душой стремлюсь къ покою:
             Меня томятъ мучительные сны.
             И Богъ, всесильный Богъ, который обитаетъ
             Въ моей груди и жизнію моей
             И всѣми силами незримо управляетъ,
             Который душу мнѣ въ стремленьяхъ возвышаетъ,
             Онъ не пошлетъ извнѣ отрады ей.
             И вотъ, вотъ почему мнѣ жизнь ужь стала въ тягость,
             И я кляну ее, и смерть была бы въ радость...
   

Мефистофель.

             Ни для кого, однако, не была
             Она здѣсь гостьею отрадной.
   

Фаустъ.

             Блаженъ, кому она въ бою рукою хладной
             Вѣнокъ лавровый принесла,
             Кого, средь тишины и сладостнаго мира,
             На ложѣ нѣги, послѣ пира,
             Въ объятіяхъ любовницы нашла.
             О! для чего, въ тотъ мигъ, когда душа тонула
             Въ восторгъ созерцаньи своего --
             О, для чего она сномъ вѣчнымъ не уснула!
   

Мефистофель.

             А кто-то все-таки напитка одного
             Въ ту ночь хлебнуть не смѣлъ...
   

Фаустъ.

                                                     Въ твоемъ, я вижу, вкусѣ
             Шпіонство.
   

Мефистофель.

             Да, кой-что я знаю, признаюся,
             Хоть отъ всевѣдѣнья далекъ.
   

Фаустъ.

             О, ежели въ тотъ мигъ знакомый звукъ отвлекъ
             Меня отъ гибели и, усыпивъ страданья,
             Мечтой о прежнихъ дняхъ душѣ моей блеснулъ
             И эхомъ сладкаго для ней воспоминанья
             Остатокъ дѣтскихъ чувствъ жестоко обманулъ:
             За-то кляну я все теперь, что увлекаетъ,
             Что льститъ душѣ, манитъ ее мечтой
             И, ослѣпивъ се, томимую тоской,
             Въ живомъ вертепѣ заключаетъ.
             Но прежде я всего тебя кляну -- тебя,
             Увѣренность въ высокомъ назначеньи,
             Которой вѣчно въ ослѣпленьи
             Нашъ умъ ласкаетъ самъ себя!
             Кляну наружность я и блескъ ея ничтожный,
             Все затѣвающій -- и все, что намъ даритъ
             И сны отрадные, и въ грёзахъ насъ тревожно
             И къ славѣ, и къ безсмертію манитъ!
             Кляну я все, что мило въ обладаньи:
             Ребенка, женщину, нашъ плугъ, нашъ кровъ родной!
             Кляну земныя всѣ стяжанья,
             Когда лишь буйныя дѣянья
             Они внушаютъ намъ, иль сладостный покой
             На ложе мягкое шлютъ лѣности! Проклятье
             Шлю и тебѣ, душистый гроздій сокъ!
             И вамъ, горячія объятья --
             Послѣдняя любви отрада и вѣнокъ!
             Кляну надежды обольщенье!
             Кляну судьбу и жизнь мою!
             Тебя же, глупое терпѣнье,
             Сто тысячъ разъ проклятью предаю!
   

Хоръ духовъ (невидимо).

                       Увы! увы!
                       Разрушилъ ты
                       Рукою мощной
                       Міръ красоты.
                       Онъ полубогомъ
                       Разбитъ весь въ прахъ,
                       И мы обломки
                       Несемъ въ слезахъ
                       Изъ всѣхъ могучихъ
                       Земли сыновъ!
                       Другой здѣсь, лучшій,
                       Создай ты вновь!
                       Пускай вмѣстится
                       Въ твою онъ грудь,
                       И снова жизни
                       Начни ты путь!
                       И обновленной
                       Душѣ, въ привѣтъ,
                       Восторгъ и пѣсни
                       Польются вслѣдъ.
   

Мефистофель.

                       Вѣдь эти крошки
                       Всѣ изъ моихъ.
                       Какъ умны! Слушай
                       Совѣты ихъ:
                       Изъ заточенья,
                       Гдѣ мысль и кровь
                       Въ оцѣпенѣньи,
                       На волю вновь,
                       На пиръ веселья
                       И новый трудъ,
                       Въ міръ наслажденья
                       Они зовутъ.
             Тоскою не шути, или она убьетъ,
             Какъ коршунъ, жизнь въ изнывшей груди.
             Какой бы вкругъ тебя ни находился сбродъ,
             Все человѣкомъ быть тебя изучатъ люди.
             Однако, не подумай ты, чтобъ я
             Хотѣлъ съ толпой смѣшать тебя;
             Хоть самъ я невеликій баринъ,
             Но если жизнь ты хочешь разузнать,
             Такъ отнесись ко мнѣ -- и будешь благодаренъ;
             А я готовъ услугу оказать.
             Пожалуй, хоть сейчасъ условимся съ тобою,
             И буду я товарищемъ твоимъ;
             Л если угожу усердіемъ моимъ,
             То остаюсь навѣкъ тебѣ слугою.
   

Фаустъ.

             А за услугу что наоборотъ?
   

Мефистофель.

             Э, полно! мы свести успѣемъ счетъ.
   

Фаустъ.

             Нѣтъ, нѣтъ, любезнѣйшій, ты не такого сорта:
             Вѣдь ради-Бога ничего
             Для ближняго не выпросишь у чорта.
             Ты эгоистъ; я жду условья твоего;
             Съ такимъ слугой въ дому опасно...
   

Мефистофель.

             Съ твоимъ желаніемъ согласно,
             Я обязательство даю тебѣ служить:
             Коль-хочешь, на посылкахъ быть
             И дѣлать всё. Когда же "тамъ" сойдемся,
             То мы съ тобою разочтемся.
   

Фаустъ.

             Объ этомъ "тамъ" забочусь мало я.
             Разрушь ты этотъ міръ, создай на мѣстѣ этомъ
             Другой -- мнѣ все-равно: вся радость бытія
             Мнѣ льется изъ земли, и этимъ солнца свѣтомъ
             Печальный путь мой озаренъ.
             Сомкни глаза мнѣ смерти сонъ --
             Тогда мнѣ дѣла нѣтъ, что "тамъ" насъ ожидаетъ --
             Любовь ли въ мірѣ томъ, иль ненависть пылаетъ,
             И есть ли въ немъ, какъ въ этомъ, верхъ и низъ.
   

Мефистофель.

             Такъ въ этомъ случаѣ во мнѣньяхъ мы сошлись.
             Ну, заключимъ союзъ! И ты увидишь вскорѣ,
             Что цѣлое тебѣ я дамъ блаженства море,
             Дамъ то, что никому не снилось и во снѣ.
   

Фаустъ.

             Что можешь дать ты, бѣдный дьяволъ, мнѣ?
             Постигнуть ли тебѣ подобное творенье,
             Думъ человѣческихъ высокое стремленье?
             Есть пища у тебя, но ой не будешь сытъ.
             Дашь золота?-- Оно, какъ ртуть, изъ рукъ скользитъ,
             Игра, съ которою нѣтъ выигрыша. Что же?
             Ты приведешь ко мнѣ красавицу на ложе,
             Которая, прильнувъ къ устамъ моимъ,
             Другому взглядами сулитъ любви награду!
             Дашь славу мнѣ -- боговъ любимую отраду?
             Но слава исчезаетъ вѣдь, какъ дымъ!
             Нѣтъ, дай мнѣ плодъ, который истлѣваетъ
             На деревѣ, межь-тѣмъ, какъ съ каждымъ днемъ
             Все дерево пышнѣе расцвѣтаетъ.
   

Мефистофель.

             Такія рѣдкости мнѣ просто нипочёмъ;
             Ихъ, сколько хочешь, дать могу я;
             Все дѣло, милый мой, не въ томъ:
             Есть лучше что-нибудь, чѣмъ друга угощу я.
   

Фаустъ.

             Когда на ложѣ сна усталою душой
             Хотя минуту я вкушу успокоенье;
             Когда хоть разъ скажу: "доволенъ я собой",
             И силой чаръ и обольщенья
             Ты усыпишь меня средь нѣги упоенья --
             Тогда пускай свершится жребій мой!
             Согласенъ?
   

Мефистофель.

                                 По рукамъ!
   

Фаустъ.

                                           И если въ то мгновенье
             Хоть разъ скажу я: "погоди,
             Мигъ быстролетный наслажденья,
             Ты сладокъ!" -- пусть въ моей груди
             Тогда угаснетъ жизни сила
             И смерти колоколъ уныло
             Звукъ погребальный разольетъ!
             Пускай сорвется стрѣлка часовая,
             И, отъ услугъ тебя освобождая,
             Послѣдній часъ мой здѣсь пробьетъ!
   

Мефистофель.

             Смотри, обдумай напередъ!
             Вѣдь всё припомню я!
   

Фаустъ.

                                           Имѣешь право.
             Ужь все обдумано давно.
             Жизнь настоящая -- плохая мнѣ забава:
             Вѣдь быть рабомъ и въ ней мнѣ суждено,
             А чьимъ бы мнѣ ни быть -- не все ль равно?
   

Мефистофель.

             Такъ ныньче жь начинаю службу
             За докторскимъ столомъ; а ты не откажи
             Въ одномъ, любезнѣйшій -- ужь сдѣлай же мнѣ дружбу:
             На жизнь и смерть двѣ строчки напиши!
   

Фаустъ.

             Педантъ! росписки ты желаешь?
             Иль мужа честнаго ты въ мірѣ не встрѣчалъ?
             Иль слову моему но довѣряешь,
             Которымъ душу я сковалъ?
             Когда стремится все, и все дорогой скользкой
             Идетъ между соблазновъ и страстей --
             Что значитъ глупая росписка?
             Нѣтъ, слово честное вѣрнѣй;
             Хоть звукъ оно и кажется химерой,
             Но съ дѣтства въ носъ заключена
             Къ нему таинственная вѣра,
             И честная душа всегда ему вѣрна.
             Блаженъ, кто слово сохраняетъ!
             Онъ въ жертву всё готовь ему отдать;
             Но подпись, но пергаментъ и печать --
             Всё это насъ, какъ призракъ, устрашаетъ.
             Вся сила слова подъ перомъ
             Въ одно мгновенье исчезаетъ...
             Ну, дьяволъ! выбирай же, чѣмъ писать: рѣзцомъ,
             Кинжаломъ, грифелемъ -- на мраморѣ, на стали,
             Иль на бумагѣ?
   

Мефистофель.

                                           Да нельзя ли
             Безъ этихъ громкозвучныхъ словъ?
             Къ-чему такія все натяжки,
             Когда тутъ надобенъ одинъ клочокъ бумажки
             Да капля крови?...
   

Фаустъ.

                                           Ну, коль хочешь, я готовъ,
             И руку приложу къ нелѣпому условью.
   

Мефистофель.

             Необъяснимое вѣдь слито что-то съ кровью...
   

Фаустъ.

             Боишься, что нарушу договоръ?
             О, нѣтъ! Въ чемъ клятву далъ, къ тому ужь съ-давнихъ-поръ
             Неудержимо я стремился.
             Я слишкомъ-высоко ужь заносился
             И черезчуръ быль гордъ; а потому
             Принадлежу теперь къ разряду твоему.
             Меня отвергнулъ Всемогущій;
             Природѣ таймъ своихъ мнѣ не открыть
             И прервалась мышленья нить,
             И стало знанье мнѣ давно тоской гнетущей.
             Теперь кипучихъ пылъ страстей
             Пусть утолятъ плотскія наслажденья!
             Пусть чары силою своей
             Мнѣ приготовятъ чашу упоеній!
             Веди меня въ шумящій вихрь суетъ,
             Въ коловоротъ вседневныхъ приключеній.
             И дай мнѣ всё, что жизнь даетъ и свѣтъ!
             Пускай смѣняются обычной чередою
             И для меня, какъ и для всѣхъ,
             Страданья, радости, заботы съ ихъ тоскою,
             И неудачи, и успѣхъ!
             Лишь въ треволненіяхъ мужаемъ мы душою...
   

Мефистофель.

             Ни цѣль вамъ, ни границы не даны,
             И на ходу вы все попробовать вольны,
             Что вамъ придется лишь по вкусу.
             Во здравье вамъ! не праздновать лишь трусу!
   

Фаустъ.

             Пойми, что я ищу не радости одной;
             Нѣтъ, жажду жизни я, хочу страстей угара,
             Мукъ ревности, любви безумной жара;
             Хочу упиться я слезами и тоской,
             Чтобъ, исцѣленная теперь отъ жажды знанья,
             Была открыта грудь моя
             Для каждой радости, для каждаго страданья;
             Чтобъ все, что послано на долю бытія,
             Въ даръ человѣчеству -- прочувствовать глубоко;
             Постигнуть все, что въ немъ прекрасно и высоко...
             Всѣ наслажденія его, весь грузъ скорбей
             Вмѣстить въ душѣ, носить въ груди моей
             И, слившись духомъ съ нимъ и личностью моею,
             Жить жизнію его и истребиться съ нею.
   

Мефистофель.

             Повѣрь тому, кто миліоны лѣтъ
             Надъ этой нищею трудится,
             Что разжевать ее вамъ вовсе средства нѣтъ,
             И что ни въ чьемъ она желудкѣ не сварится.
             Все существуетъ линь для Бога одного,
             Одинъ Онъ окруженъ лучами
             И свѣта, и величья своего;
             Но мы -- другое дѣло съ вами:
             Имъ созданы для мрака мы,
             А вы -- для свѣта и для тьмы.
   

Фаустъ.

             Но я хочу...
   

Мефистофель.

             Да дай же объясниться!
             Вотъ, видишь ли, одно тутъ сладить не легко:
             Наукѣ нѣтъ конца -- все надобно учиться,
             А время жизни коротко.
             Но помогу и здѣсь тебѣ совѣтомъ:
             Войди въ сообщество съ какимъ-нибудь поэтомъ,
             И пусть сей велій мужъ свой умъ понапряжетъ
             И въ пылкій мозгъ твой соберетъ
             Всѣ качества въ порывѣ вдохновенья:
             Льва силу съединитъ съ оленьей быстротой,
             Кровь итальянца жгучую съ терпѣньемъ
             Народовъ сѣверныхъ; да тайною одной
             Снабдитъ тебя: какъ пріобрѣсть умѣнье
             Съ великодушіемъ коварство сочетать
             И бурный пылъ страстей разсудкомъ охлаждать.
             Увидя чудака такого,
             Я микрокосмомъ бы назвалъ его.
   

Фаустъ.

                                                     Что жь я,
             Коль нѣтъ мнѣ средства никакого
             Достигнуть до вѣнца земнаго бытія,
             Къ которому душа моя стремится?
   

Мефистофель.

             Ни болѣе, ни менѣе, какъ ты.
             Изволь въ парикъ огромный нарядиться,
             Иль на ходули взгромоздиться --
             Все будешь то, чѣмъ есть: все будешь ты.
   

Фаустъ.

             Напрасно васъ душа сбирала и хранила,
             Сокровища познаній и ума!
             Въ ней та же всё невѣдѣнія тьма,
             И ни одна живительная сила
             Не отзывается въ груди моей больной,
             И такъ же я далекъ отъ истины святой!
   

Мефистофель.

             Достопочтеннѣйшій! ты смотришь очень-вѣрно
             На всё, какъ смотрятъ всѣ; да вотъ что скверно:
             Что жизнь-то улетаетъ съ каждымъ днемъ
             И ваши радости уноситъ.
             Такъ пользуйся же ими ты съ умомъ,
             Пока ихъ время не подкоситъ...
             Конечно, чортъ возьми! что руки здѣсь твои
             И ноги съ головой останутся твоими;
             Но развѣ наслажденья не мои,
             Коль завладѣть умѣю ловко ими?
             Когда бы жеребцовъ четверку я запрёгъ,
             И вскачь бы ихъ рука моя пустила,
             Вѣдь словно бъ у меня шестнадцать было ногъ
             И сила ихъ моей была бы силой.
             Да. ноги ихъ мои; скачу -- и горя нѣтъ...
             Но думы прочь теперь, и пустимся мы въ свѣтъ.
             Повѣрь мнѣ, тотъ, кто разсчитаетъ
             Всю жизнь свою, сродни скотинѣ той,
             Которую кружитъ на мѣстѣ лѣшій злой,
             Межь-тѣмъ, какъ кормъ у ней подъ носомъ выростаетъ
   

Фаустъ.

             Съ чего жь, однако, мы начнемъ?
   

Мефистофель.

             Вопервыхъ, мы съ тобой уйдемъ
             Изъ этихъ стѣнъ, гдѣ жизнь такая скука.
             Ты школьниковъ отдай сосѣду своему:
             Вѣдь это истинная мука
             Учиться и учить, не зная самъ чему!
             Такую выносить истому
             Не все ль равно, что молотить солому?
             А то, чему бы нужно было ихъ учить,
             Того ученикамъ тебѣ не объяснить...
             Но, вотъ одинъ изъ нихъ, я слышу, ужь у двери...
   

Фаустъ.

             Я не могу теперь его принять.
   

Мефистофель.

             Онъ ждетъ давно: зачѣмъ бѣдняжку огорчать?
             А чтобы не былъ онъ въ потерѣ,
             Дай докторскій колпакъ мнѣ съ мантіей своей
             И ввѣрься ловкости моей!
             Нарядъ пристанетъ мнѣ, я знаю.

(Надѣваетъ платье.)

             А ты сбирайся въ пусть скорѣй!
             Ну, до свиданія! Тебя я ожидаю. (Фаустъ уходитъ.)
   

Мефистофель.

             Да, презирай познанія и умъ --
             Источникъ главный силъ! Прельщайся мишурою!
             Дай чорту завладѣть стремленьемъ пылкихъ думъ,
             Увлечь волшебствомъ ихъ и лживою мечтою,
             Тогда, любезнѣйшій, ты мой!
             Ему въ удѣлъ данъ умъ такой,
             Который, въ гибельномъ стремленьи
             Безумно уносясь впередъ,
             Всегда минуетъ наслажденье
             И никогда до цѣли не дойдетъ.
             Я повлеку его по жизненной пустынѣ
             Между всѣхъ дрязгъ и пошлостей земныхъ;
             Заставлю ползть его, карабкаться отнынѣ,
             Сгорать въ мечтахъ, въ желаньяхъ огневыхъ.
             И тщетно будетъ онъ, терзаемый страстями,
             Объ утоленьи ихъ взывать ко мнѣ мольбами...
             Я чашу полную налью; но лишь уста
             Къ ней будутъ жадно прикасаться,
             Та чаша станетъ отрываться
             Отъ устъ, алкающихъ всегда;
             И даже, еслибъ онъ и чорту не предался,
             Все былъ бы онъ моимъ, все мнѣ бы онъ достался.

(Входитъ ученикъ.)

Ученикъ.

             Сюда недавно я пріѣхалъ и спѣшилъ
             Вамъ изъявить мое почтенье,
             Какъ мужу славному, который заслужилъ
             Отъ всѣхъ любовь и уваженье.
   

Мефистофель.

             Все это лестно слышать для меня;
             Но въ свѣтѣ много есть такихъ людей, какъ я;
             Такъ не ошиблись ли, искавши вы другого?
   

Ученикъ.

             У васъ прошу опоры я и крова.
             Все въ жертву цѣли я моей готовъ принесть.
             Здоровъ и молодъ я, да и деньжонки есть...
             У матери едва я могъ лишь отпроситься;
             Мнѣ очень хочется чему-нибудь учиться.
   

Мефистофель.

             Здѣсь именно помочь вамъ могутъ въ томъ.
   

Ученикъ.

             А, между-тѣмъ, я радъ бы удалиться --
             Такъ кажется мнѣ мраченъ этотъ домъ,
             Такъ тяжело мнѣ здѣсь и тѣсно.
             Нигдѣ по сторонамъ ни травки нѣтъ вокругъ.
             Нигдѣ нѣтъ зелени древесной.
             Тупѣетъ здѣсь и мысль, и зрѣніе, и слухъ.
   

Мефистофель.

             Привычка -- главное. Сначала съ отвращеньемъ
             Ребёнокъ грудь сосетъ у матери своей;
             Потомъ питается онъ ею съ наслажденьемъ.
             Такъ точно, черезъ нѣсколько вы дней
             Привыкнете, и то же будетъ съ вами,
             И съ наслажденіемъ вы станете тогда
             Питаться мудрости сосцами.
   

Ученикъ.

             О! къ ней бы радъ я броситься на грудь.
             Но какъ достигнуть мнѣ? Кто мнѣ укажетъ путь?
   

Мефистофель.

             Но вы мнѣ прежде объясните.
             Какой избрать вы факультетъ хотите
   

Ученикъ.

             Я всѣ познанія желалъ бы пріобрѣсти
             Хотѣлъ бы знать я все, что въ мірѣ есть --
             Все, что въ наукѣ и природѣ,
             Что на землѣ и на небесномъ сводѣ.
   

Мефистофель.

             Такъ передъ вами путь открытъ;
             Ненадобно вамъ только развлекаться.
   

Ученикъ.

             О, никогда, покамѣстъ жизнь горитъ!
             Но все же, кажется, немного прогуляться
             Не помѣшаетъ мнѣ порой,
             Въ какой-нибудь день праздничный, весной?
   

Мефистофель.

             Ахъ, время быстро улетаетъ!
             Одинъ порядокъ научаетъ,
             Какъ удержать его, здѣсь тайну намъ найдти:
             И потому-то, другъ любезный,
             Я полагаю, вамъ полезно
             Сначала логику пройдти:
             Она вашъ умъ продресируетъ ловко,
             Обуетъ въ сапоги съ испанскою снуровкой,
             Чтобъ, какъ блудящій огонёкъ,
             Онъ, такъ, безъ цѣли, не скитался,
             И чтобъ съ дороги не сбивался
             И вкривь, и вкось, и померетъ.
             Потомъ доказывать вамъ станутъ непремѣнно
             Все то, что такъ же несомнѣнно,
             Какъ истина -- что надо нить и ѣсть.
             Безъ объясненія бездѣлки не оставятъ
             И по командѣ: "разъ, два, три!" заставятъ
             Васъ каждый разъ и встать, и сѣсть.
             Процесъ мышленья чрезвычайно
             Похожъ на ткань и на станокъ,
             Гдѣ каждый мигъ скользитъ челнокъ
             И нити связываетъ тайно
             Ткача невидимый толчокъ.
             И вотъ философъ выступаетъ
             И объяснять вамъ начинаетъ,
             Что это потому, и вотъ какъ быть должно,
             Но если же не истинно оно,
             То и второе ужь, и третье будетъ ложно.
             Такія истины имѣютъ вѣсъ всегда
             И прославляются вездѣ учениками;
             Да только лишь одна бѣда,
             Что имъ самимъ не сдѣлаться ткачами.
             Чтобъ объяснить живой предметъ,
             Они начнутъ съ его уничтоженья,
             Разложутъ, пустятся въ сужденья,
             И ужь когда въ немъ жизни нѣтъ,
             Его анализируютъ по шкурѣ --
             И это все encheiresin naturae
             Зовется химіей. Голубушка моя
             Совсѣмъ того не понимаетъ,
             Что, разсуждая такъ, она сама себя
             Жестоко на-смѣхъ подымаетъ!
   

Ученикъ.

             Признаться, я совсѣмъ не понимаю васъ...
   

Мефистофель.

             Понятіе придетъ какъ-разъ,
             Когда сравненьями займетесь
             И классифировать возьметесь.
   

Ученикъ.

             Такую тьму я вижу въ томъ,
             Что въ головѣ моей пошло все колесомъ.
   

Мефистофель.

             Потомъ вы метафизикой займитесь
             И, углубившись въ эту тьму,
             Умомъ постигнуть въ ней стремитесь
             Непостижимое уму;
             Чтобъ для всего, что голова ни грезитъ,
             Что въ мозгъ и лѣзетъ, и не лѣзетъ,
             У васъ отвѣтъ былъ въ мигъ готовь
             Съ великолѣпнѣйшимъ наборомъ громкихъ словъ.
             Но, главное, порядкомъ все упрочьте
             И мысли всѣ сосредоточьте
             На изучаемомъ предметѣ, и потомъ,
             Имѣя пять часовъ для лекцій ежедневно,
             На нихъ являйтесь со звонкомъ,
             И все, что вамъ прочтутъ, зубрите непремѣнно.
             Все это нужно для того,
             Что бъ сами видѣли вы ясно,
             Что вамъ не сказано тамъ ровно-ничего,
             Что бъ съ книгой не было согласно...
             Вы, впрочемъ, можете свои записки весть
             И въ нихъ свой взглядъ на вещи внесть.
   

Ученикъ.

             Совѣта вашего, повѣрьте, не забуду,
             И повторять его не нужно будетъ вамъ.
             Конечно, что замѣчу самъ,
             То вѣрно сохранять я въ памяти ужь буду.
   

Мефистофель.

             Ну, выбирайте жь факультетъ!
   

Ученикъ.

             Къ законовѣдѣнью во мнѣ призванья нѣтъ...
   

Мефистофель.

             И не услышите за это порицанья.
             Съ наукой этой я знакомъ.
             Законы и права, какъ тяжкія страданья,
             Какъ вѣчная болѣзнь, идутъ съ своимъ ярмомъ
             Изъ поколѣнья въ поколѣнье,
             Изъ мѣста въ мѣсто. Въ нихъ порой
             Благодѣяніе становится стѣсненнымъ,
             А здравый смыслъ -- безмыслицей прямой.
             Несчастіе тому, кто правнукомъ родится!
             О правѣ же, съ которымъ мы на свѣтъ
             Являемся, въ правахъ не говорится --
             О немъ нигдѣ помину нѣтъ.
   

Ученикъ.

             Теперь во мнѣ сильнѣй къ нимъ отвращенье..г
             Счастливъ, кто слушаетъ такія поученья!
             Такъ философіей заняться мнѣ нельзя ль?
   

Мефистофель.

             И тутъ, признаться, мнѣ васъ жаль:
             Съ наукой этой невозможно
             Вамъ избѣжать дороги ложной;
             Въ ней ядъ невидимый разлитъ,
             Который силою врачующей на видъ
             Иному можетъ показаться.
             Нѣтъ, лучше слѣпо ужь держаться
             Того, что вамъ учитель говоритъ;
             Короче, прямо вѣрить въ слово;
             Тогда лишь вы войдете въ храмъ
             Самодовольствія.
   

Ученикъ.

                                           Но все-таки словамъ
             Должна идея быть основа.
   

Мефистофель.

             Ну, да. Немного лишь заботьтесь вы о ней;
             Вѣдь, гдѣ не достаетъ идей,
             Тамъ ихъ словами замѣняютъ:
             Словами спорить можно вамъ;
             Словами цѣлыя системы созидаютъ...
             Ну, какъ не вѣрить тутъ словамъ?
             Отъ слова не откинете іоты.
   

Ученикъ.

             Простите, коль съ моей къ ученію охотой
             Я вамъ вопросами ужь слишкомъ надоѣлъ!
             Но объ одномъ еще спросить бы я хотѣль:
             Нельзя ль вамъ сдѣлать одолженье --
             Словечко лишь одно, для ободренья,
             О медицинѣ мнѣ сказать?
             Три года времени для курса вѣдь немного,
             За-то передъ тобой широкая дорога;
             Особенно, коль есть кому насъ поддержать.
             Вѣдь это все впередъ невольно подвигаетъ.
   

Мефистофель (въ сторону).

             Нѣтъ, этотъ рѣзкій тонъ ужь мнѣ надоѣдаетъ,
             И становлюсь я дьяволомъ опять. (Громко.)
             Науки этой духъ понять
             Весьма-легко: старайтесь болѣ
             Узнать большой и малый свѣтъ,
             Чтобъ видѣть ясно вамъ, въ чемъ польза есть, въ чемъ нѣтъ
             А остальное все оставьте Божьей волѣ.
             Не поведетъ, повѣрьте, ни къ чему
             Коптѣть надъ книгами; кто какъ себя ни мучай,
             Узнаетъ только то, что можно знать ему.
             Наука жь главная: умѣть ловить лишь случай.
             Великій человѣкъ, кто мастеръ въ дѣлѣ томъ!
             А вы глядите молодцомъ:
             Вы хороши, стройны и ловки,
             На все достанетъ въ васъ сноровки --
             Самоувѣренно лишь дѣйствуйте всегда
             И обо всемъ судите смѣло --
             И всѣхъ довѣренность къ вамъ явится тогда.
             Но женщины -- вотъ главное въ чемъ дѣло!
             Для аховъ ихъ и оховъ разныхъ свойствъ,
             Для ихъ комплекціи, и слабой, и недужной,
             И всевозможныхъ ихъ разстройствъ
             Всегда одно лекарство нужно,
             Умѣйте лишь себя вести:
             Быть нѣжнымъ и почтительнымъ отчасти --
             И всѣ онѣ у васъ во власти.
             Но, чтобъ скорѣй пріобрѣсти
             Довѣренность съ ихъ нѣжнымъ чувствомъ,
             Вамъ надобно другихъ превосходить искусствомъ
             И быть у всѣхъ въ большой чести.
             Потомъ вы можете свободно,
             Безъ церемоніи, ощупывать порой
             Всѣ тряпки ихъ, какъ будетъ вамъ угодно,
             О чемъ хлопочетъ вѣкъ бѣдняжечка иной.
             Когда возьмете пульсъ -- нѣжнѣй тогда глядите
             И руку смѣлую пустите
             Вдоль стройной таліи до полныхъ бедръ скользнуть,
             Какъ-будто ради все недуга...
             Чтобъ убѣдиться вамъ, какъ туго
             Затянута шнуровкой грудь.
   

Ученикъ.

             Вотъ это такъ! и толкъ я вижу въ этомъ:
             Здѣсь цѣль и средства видны вдругъ.
   

Мефистофель.

             Теорія всегда скучна, мой другъ,
             А жизни дерево покрыто пышнымъ цвѣтомъ!
   

Ученикъ.

             Ахъ! это все мнѣ кажется какъ сонъ.
             Къ вамъ позволенія придти еще прошу я:
             Я вашей мудростью, клянусь вамъ, увлеченъ.
   

Мефистофель.

             Готовъ я сдѣлать все, что сдѣлать лишь могу я.
   

Ученикъ.

             Отъ васъ не въ силахъ я уйдти.
             Осмѣлюсь ли альбомъ мой поднести
             И васъ просить...
   

Мефистофель.

                                           Охотно.

(Пишетъ въ альбомѣ:)

             Eritis sicul Dens scientis bonum et malum...

(Ученикъ почтительно закрываетъ альбомъ, раскланивается и уходитъ.)

Мефистофель.

             Держись того сказанья съ сей поры
             И съ нимъ змѣи, моей сестры!
             И подеретъ тебя по кожѣ
             Богоподобіе твое. (Входитъ Фаустъ.)
   

Фаустъ.

                                           Ну, что же?
             Куда направимъ путь?
   

Мефистофель.

                                           Куда желаешь ты.
             Мы посѣтимъ свѣтъ маленькій сначала,
             Потомъ большой. Ихъ шумъ и суеты
             Тебя займутъ и развлекутъ не мало,
             И пользу принесутъ.
   

Фаустъ.

                                           Но съ этой бородой
             Не знаю свѣтскихъ я приличій.
             Со мной въ разладѣ былъ всегда людской обычай,
             И но удастся опытъ мой.
             Я такъ въ ничтожествѣ своемъ при нихъ увѣренъ,
             Что растеряюсь я всегда.
   

Мефистофель.

             Все это, другъ, пройдетъ, все это не бѣда,
             Лишь будь съ людьми самоувѣренъ.
   

Фаустъ.

             Но въ чемъ же выйдемъ мы изъ дома и куда жь?
             Гдѣ лошади, прислуга, экипажъ?
   

Мефистофель.

             Лишь стоитъ развернуть мнѣ плащъ -- и въ шляпѣ дѣло,
             И мы летимъ. Но ты, смотри,
             Пускаясь въ путь со мною смѣло,
             Съ собою клажи не бери!
             Воспламеню я воздухъ въ два мгновенья,
             И высоко мы надъ землей
             Тогда подымемся съ тобой,
             И поздравляю я тебя съ перерожденьемъ!
   

V.
ПОГРЕБЪ АУЕРБАХА ВЪ ЛЕЙПЦИГѢ.

Попойка веселыхъ товарищей.

Фрошъ.

             Ну, что жь не пьете вы, раскиснувшія рожи?
             Не улыбнетесь -- а? вотъ я за это васъ!...
             А разгуляются, такъ не уймешь подчасъ!
   

Брандеръ.

             Скажи намъ что-нибудь смѣшное,
             Иль свинство отпусти. Зависитъ отъ тебя...
   

Фрошъ (выливая ему на голову стаканъ вина).

             Ну, вотъ тебѣ и то, пріятель, и другое!
   

Брандеръ.

             И вышелъ ты вдвойнѣ теперь свинья!
   

Фрошъ.

             Вѣдь самъ просилъ -- и отпустилъ я свинство.
   

Зибель.

             Вонъ, вонъ того, кто дѣлаетъ безчинство,
             Иль ссорится!-- Ну, на распашку грудь!
             Шумѣть и пить ни-пропалую
             И пѣсню удалую
             Дружнѣе, братцы, затянуть!
             Ну! гей! га!
   

Альтмэеръ.

                                           Хоть уши бы заткнуть!...
             Да дайте хоть клочокъ бумаги мнѣ хлопчатой!
   

Зибелъ.

             Чтобъ сильный басъ узнать, то надо
             Смотрѣть, какъ отъ него здѣсь своды задрожатъ.
   

Фрошъ.

             Да, вонъ того, кто всѣмъ способенъ обижаться,
             Кто слово каждое толкуетъ не впопадъ!
                                           Тра-ла-ра-да.
   

Альтмэкръ.

                                           Тра-ла-ра-да.
   

Фрошъ.

             Ну, глотки всѣ готовы разораться! (Поетъ:)
                       "О, славная держава Рима,
                       "Какъ ты досель была хранима!
   

Брандеръ.

             Фи! пѣсня гадкая -- политика въ ней есть;
             Такую скверность пѣть кому придетъ охота!
             Благодаренье бы судьбѣ вамъ надо несть,
             Что Римомъ управлять не вамъ дана забота.
             По-крайней-мѣрѣ, я, въ смиреніи моемъ,
             Доволенъ, что судьбой избавленъ быть царемъ,
             Иль канцлеромъ. Однакоже, ребята,
             Кому-нибудь теперь изъ насъ главой быть надо.
             Давайте жь папу выбирать!
             Кто будетъ имъ, рѣшимъ безъ спору:
             Но общему извѣстно приговору,
             Какимъ достоинствомъ онъ долженъ обладать.
   

Фрошъ (поетъ.)

                       "Ты лети, мой пѣвунъ соловей,
                       "Ты лети къ милой сердцу моей!
                       "Ей сто разъ поклонись отъ меня!
   

Зибель.

             Поклоны къ чорту всѣ! объ нихъ ты не толкуй!
   

Фрошъ.

             Нѣтъ, нѣтъ, я такъ хочу: поклонъ и поцалуй! (Поетъ:]
                       "Разомкнитесь замки у дверей!
                       "Сонъ бѣжитъ отъ влюбленныхъ очей;
                       "Замыкайтесь при свѣтѣ лишь дня!...
   

Зибель.

             Да, воспѣвай се! Придетъ и твой чередъ,
             Повѣрь мнѣ, и тебя плутовка проведетъ,
             Какъ провела меня; ужь западня готова.
             Въ любовники бы дать ей домоваго;
             Пускай на перекресткѣ ей
             Онъ комплименты отпускаетъ,
             Да, возвращаяся съ Блоксберга, имъ желаетъ
             Козелъ пріятнѣйшихъ ночей;
             Но хвата, молодца собою,
             Не стоитъ и но стоила она,
             И я однимъ ее привѣтомъ удостою:
             Всѣ стекла выбью изъ окна.
   

Брандеръ (ударяя кулакомъ по столу).

             Молчанье, господа, молчанье!
             Когда согласны вы, что я умѣю жить,
             То всѣхъ, кому любви знакомо обаянье,
             На сонъ грядущій я хочу развеселить
             Чудесной пѣсенкой; она въ новѣйшемъ вкусѣ.
             Смотрите, лишь припѣвъ получше затвердить,
             А пѣсню спѣть я мастерски беруся. (Поетъ:)
                       "На погребѣ крыса гнѣздо завела,
                       "Все сыромъ да масломъ плутовка кормилась,
                       "Какъ Лютеръ, брюшко ужь себѣ нажила,
                                 "Да вотъ что съ бѣдняжкой случилось:
                       "Кухаркой отрава была ей дана --
                       "И тутъ ей такъ тошно и тѣсно вдругъ стало,
                       "Что крыса рвалася, металась, стонала,
                                 "Какъ, словно, она влюблена.
   

Хоръ.

                       "Какъ, словно, она влюблена!
   

Брандеръ (поетъ).

                       "И мѣста себѣ не находитъ нигдѣ:
                       "Все мается, рвегся, изъ каждой пьетъ, лужи;
                       "Скребетъ и грызетъ, что попало, вездѣ,
                                 "И крысѣ все хуже да хуже.
                       "И вотъ отъ тоски стала прыгать она,
                       "И разъ, и другой высоко подпрыгнула --
                       Устала и лапки свои протянула,
                                 "Какъ, словно, она влюблена.
   

Хоръ.

                                 "Какъ, словно, она влюблена!
   

Брандеръ (поетъ).

                       "Быть-можетъ, съ отчаянья, или въ бреду,
                       "Средь бѣлаго дня крыса въ кухню попала
                       "И, брякнувшись громко она на плиту,
                                 "Кряхтѣла, визжала, стонала...
                       "Кухаркѣ несчастная крыса видна,
                       "И злобно надъ нею хохочетъ кухарка,
                       "А крыса чуть дышетъ; ей тошно, ей жарко,
                                 "Какъ, словно, она влюблена.
   

Хоръ.

                                 "Какъ, словно, оно влюблена!
   

Зибель.

             Вотъ дурачьё развеселились!
             Хохочутъ и поютъ, а отчего?
             Что крысу уморить отравой ухитрились.
   

Брандеръ.

             Знать, въ милости всѣ крысы у него.
   

Альтмэеръ.

             Имъ покровительствуетъ лысый.
             Онъ собственнымъ къ тому несчастьемъ доведенъ:
             Въ раздувшейся фигурѣ крысы
             Свое подобье видитъ онъ!

Фаустъ и Мефистофель (входятъ).

Мефистофель.

             Съ веселымъ обществомъ сначала
             Ты познакомишься; увидишь, какъ народъ,
             Безъ думъ и требуя отъ жизни очень-мало,
             Весь вѣкъ свой съ пѣснями живетъ.
             Въ своемъ кружкѣ всѣ эти хваты
             Вертятся, какъ съ хвостомъ своимъ котята,
             И пировать готовы каждый мигъ.
             Лишь головной бы не было имъ боли
             Да въ долгъ бы вѣрилъ погребщикъ --
             И имъ не надо лучшей доли.
   

Брандеръ.

             А, вотъ пріѣзжіе! какъ-разъ
             По ихъ пріемамъ это видно;
             Должно-быть, что сюда пріѣхали сейчасъ.
   

Фрошъ.

             Нашъ Лейпцигъ городокъ завидный --
             Онъ маленькій Парижъ.
   

Зибель.

                                                     А за кого
             Господъ ты этихъ принимаешь?
   

Фрошъ.

             Дай сроку мнѣ минуту и узнаешь:
             За кружкою вина у молодца того
             Въ довѣренность войду я очень-тонко
             И тайну вырву безъ труда,
             Какъ зубъ молочный у ребенка.
             А важные, должно быть, господа!
             И видъ какой высокомѣрный,
             И что за поступь, что за взглядъ!..
   

Брандеръ.

             Готовъ я биться объ закладъ,
             Что шарлатаны непремѣнно.
   

Фрошъ.

             Ты посмотри, какъ къ нимъ подъѣду я
             И заведу какія рѣчи.
   

Мефистофель.

             У этого народца нѣтъ чутья,
             Что чортъ готовъ имъ сѣсть на плечи.
   

Фаустъ.

             Мое почтеніе компаніи честной!
   

Зибель.

             Благодаримъ и тѣмъ же отвѣчаемъ.

(Взглянувъ на Мефистофеля съ боку, говоритъ тихо:)

             Хромаетъ онъ одной ногой.
   

Мефистофель.

             Мы съ вами раздѣлить компанію желаемъ;
             За неимѣніемъ хорошаго вина
             Насъ усладитъ вполнѣ она.
   

Альтмэеръ.

             Вы избалованы, мнѣ кажется, судьбою?
   

Фрошъ.

             Навѣрно, поздно ужь оставили Ринахъ
             И ужинали вы у Ганга?
   

Мефистофель.

                                                     Второпяхъ
             Проѣхали мы мимо; но со мною
             Онъ много говорилъ надняхь:
             Разсказывалъ о всѣхъ родныхъ, безъ исключенья,
             И поручилъ мнѣ всѣмъ сказать свое почтенье
             И каждому прислалъ поклонъ.

(Слегка кланяется Фрошу.)

Альтмэеръ (тихо).

             Возьми-ка, на! Смекаетъ дѣломъ онъ.
   

Фрошъ.

             Нѣтъ, погоди! ужь доберуся.
   

Мефистофель.

             Коль не ошибся я, клянуся,
             Мы слышали у васъ здѣсь чудеса:
             Вы пѣли хоромъ токъ, что можно восхищаться;
             А въ этихъ сводахъ голоса
             Должны отлично раздаваться.
   

Фрошъ.

             Какъ вижу я, вы виртуозъ?
   

Мефистофель.

             Охота смертная; одно лишь только больно.
             Что участь горькую всегда я въ этомъ несъ.
   

Фрошъ.

             Нельзя ли пѣсенку?
   

Мефистофель.

             Ихъ у меня довольно.
   

Зибель.

             Да только, знаете, получше, поновѣй...
   

Мефистофель.

             Мы прямо изъ Испаніи, а въ ней,
             Какъ, вѣроятно, вамъ извѣстно,
             И пѣсни, и вино чудесны. (Ноетъ:)
                       "Гдѣ-то жилъ король могучій,
                                 "Съ нимъ блоха жила;
                       "И блоха милѣе сына
                                 "Для него была.
   

Фрошъ.

             Вы слышите: блоха! а? что? каковъ тутъ гвоздь?
             Помоему блоха весьма курьёзный гость.
   

Мефистофель (поетъ).

                       "Гдѣ-то жилъ король могучій,
                                 "Съ нимъ блоха жила;
                       И блоха милѣе сына
                                 "Для него была.
                       "Вотъ зоветъ онъ, разъ, портнаго --
                                 "Говоритъ: скорѣй,
                       "Мѣрку снявъ, кафтанъ съ штанами
                                 "Для блохи ты сшей!
   

Брандеръ.

             Пожалуйста, ему замѣтьте вы построже
             Чтобъ мѣрку снялъ вѣрнѣй; и если головой
             Онъ дорожитъ -- избави Боже.!--
             Чтобъ не было въ штанахъ морщинки ни одной.
   

Мефистофель (поетъ).

                       "На блохѣ и шелкъ, и бархатъ;
                                 "Въ милости она;
                       "У нея на платьи ленты,
                                 "Въ лентахъ ордена.
                       "И блоха министромъ стала,
                                 "Дали ей заѣзду...
                       "При дворѣ, въ то время, блохи
                                 "Сдѣлались въ ходу.
                       "Фрейлинъ, даже королеву,
                                 "Стая злобныхъ блохъ
                       "Всѣхъ кусаетъ, гдѣ попало,
                                 "Съ головы до ногъ.
                       "Терпятъ всѣ, какъ имъ ни горько --
                                 "Вотъ какой былъ толкъ!
                       "А у насъ -- укуситъ только,
                                 "Такъ блоху и щолкъ!
   

Хоръ (весело).

                       "А у насъ -- укуситъ только,
                                 "Такъ блоху и щолкъ!
   

Фрошъ.

             Брависсимо! отлично!
   

Зибель.

                                           Дѣло! дѣло!
             Блохъ истреблять похвально и умно.
   

Брандеръ.

             Лишь пальцы бъ навострились, а то лови ихъ смѣло.
   

Альтмэеръ.

             Да торжествуетъ вѣкъ свобода и вино!
   

Мефистофель.

             Свободу чтя, стаканъ вина охотно
             Я въ вашемъ выпилъ бы кругу,
             Коль было бы вино получше.
   

Зибель.

                                                               Ни-гугу!
             Молчать!...
   

Мефистофель.

             Когда бы могъ я дѣйствовать свободно,
             Своимъ бы угостилъ я дорогихъ гостей.
             Да, признаюсь вамъ, въ робости моей,
             Боюсь я одного: хозяйскихъ жалобъ.
   

Зибель.

             Беру отвѣтственность за все, во что ни стало бъ.
             Давайте лишь!
   

Фрошъ.

                                 И мы васъ воспоень;
             Но я прошу лишь объ одномъ,
             Чтобы душа была ужь мѣрка!
             Для распознанія достоинства вина
             Нужна серьёзная повѣрка;
             А я сужу тогда, какъ глотка имъ полна.
   

Альтмэеръ (тихо).

             Натура рейнская въ пріятеляхъ видна.
   

Мефистофель.

                       Давайте жь мнѣ буравъ!,
   

Брандеръ.

                       Зачѣмъ? Иль бочка съ вами?
             Ужь не забыли ли ее вы за дверями?
   

Альтмэеръ.

             Хозяинъ ящикъ тамъ поставилъ съ буравомъ.
   

Мефистофель (беретъ буравъ).

             Скажите же, какимъ васъ подчивать виномъ?
   

Фрошъ.

             Да развѣ много вы сортовъ съ собой забрали?
   

Мефистофель.

             Я каждому даю по вкусу выбирать.
   

Альтмэеръ (Фрошу).

             А-га! ужь у тебя и слюнки побѣжали...
   

Фрошъ.

             Коль можно выбирать, рейнвейна я хочу --
             Дань благодарности отчизнѣ и плачу.
   

Мефистофель.

             Для пробокъ воску бы достать мнѣ не мѣшало.
   

Альтмэеръ (Фрошу).

             А! видно, фокусы!
   

Мефистофель (Брандеру).

                                           Какого жь нужно вамъ?
   

Брандеръ.

             Шампанскаго, чтобъ пробки вырывало.

(Мефистофель сверлитъ столъ; между-тѣмъ, одинъ изъ веселыхъ товарищей дѣлаетъ изъ воска пробки и затыкаетъ ими.)

Брандеръ.

             Какъ чужеземнаго порой не выпить немъ!
             Все чужеземное и рѣдко, и далеко;
             И нѣмца хоть свести съ французомъ мудрено,
             Хоть ненависть къ нему питаетъ онъ глубоко --
             А пьетъ съ охотою французское вино.
   

Зибель (между-тѣмъ, какъ подходитъ къ нему Мефистофель).

             Признаться, кислое на-вкусъ мнѣ не придется:
             Стаканчикъ сладкаго я предпочту всегда.
   

Мефистофель.

             Для васъ сейчасъ токайское польется.
   

Альтмэеръ.

             Послушайте, клянусь вамъ, господа,
             Что онъ надуетъ насъ: мнѣ такъ вотъ и сдается!
   

Мефистофель.

             Помилуйте, въ кругу порядочныхъ людей
             Осмѣлюсь ли я волю дать проказамъ?
             Ну, говорите же скорѣй.
             Какого вамъ вина -- и назначайте разомъ!
   

Альтмэеръ.

             Давайте всякаго -- безъ дальнихъ лишь рѣчей.
   

Мефистофель (со странными жестами).

             Растетъ виноградъ на зеленой лозѣ --
             Ростутъ и рога на косматой козѣ.
             Сокъ сладкій, душистый даетъ намъ вино,
             А дерево съ сочной лозою одно;
             Поэтому, столь деревянный для насъ
             Напитокъ чудесный дать можетъ сейчасъ.
             Вникайте глубоко въ природу -- она
             Всегда и вездѣ чудесами полна.
                       Здѣсь чудо -- вѣру лишь имѣйте!
                       Ну, пробки вонъ теперь -- и пейте!
   

Всѣ (ототкнули пробки. Каждому льется различное вино).

             Напитокъ сладостный! волшебная струя!
   

Мефистофель.

             Но чуръ не проливать, предупреждаю я!
   

Всѣ (пьютъ по нѣскольку разъ и поютъ.)

                       "Раздолье намъ,
                       "Какъ дикарямъ,
                       "Иль пяти-стамъ
                       "Большимъ свиньямъ!
   

Мефистофель (Фаусту).

             Смотри, какъ вольному народу-то живется!
   

Фаустъ.

             Не понутру мнѣ это пиршество,
             И я бъ ушелъ.
   

Мефистофель.

                                 Постой, посмотримъ. Ихъ скотство
             Во всемъ великолѣпьи развернется.
   

Зибель
(пьетъ неосторожно, вино льется на землю и обращается въ пламя.)

             На помощь! ай, огонь! пылаетъ адъ!
   

Мефистофель (заговаривая пламя).

             Уймись и не бушуй, родная мнѣ стихія!

(Къ обществу.)

             Теперь на вашъ представилъ взглядъ
             Образщикъ я чистилища.
   

Зивель.

                                                     Плохія
             Вы шутки шутите! Не знаете вы насъ...
             Мы порасплатимся...
   

Фрошъ.

                                           Попробуйте, хоть разъ,
             Такъ пошутить еще!
   

Альтмэеръ.

                                           Не лучше ли уладить
             Все дѣло мирно намъ и вонъ его спровадить?
   

Зибель.

             Какъ вы осмѣлились, скажите, сударь мой,
             Такимъ насъ фокусомъ всѣхъ на-смѣхъ подымая...
   

Мефистофель.

             Молчать, бочонокъ спиртовой!
   

Зибель.

             Какъ? что? Ахъ, щётка половая,
             Ты дерзости ужъ смѣешь дѣлать намъ!
   

Брандеръ.

             Постой, теперь дадимъ мы волю кулакамъ!
   

Альтмэеръ
(ототкнулъ пробку въ столѣ: ему въ лицо пышетъ пламя).

             Горю! горю!
   

Зибель.

                                 Нечистая тутъ сила!
             Держи его! за нимъ полиція слѣдила...

(Вынимаютъ ножи и бросаются на Мефистофеля).

Мефистофель (съ важнымъ видомъ).

             Воображенія обманъ
             Льетъ въ мысли и слова туманъ,
                       И потому всѣмъ вамъ
                       Быть тамъ и сямъ!

(Всѣ смотрятъ другъ на друга).

Альтмэеръ.

             Гдѣ я? Въ какой странѣ чудесной?
   

Фрошъ.

             Все гроздья мой встрѣчаетъ взглядъ!
   

Зибель.

             Да, виноградъ, все виноградъ!
   

Брандеръ.

             Взгляните-ка, подъ сѣнію древесной
             Все кисти сочныя висятъ.

(Хватаетъ Зибеля за носъ, другіе поочередно дѣлаютъ то же и заносятъ ножи).

Мефистофель (торжественно).

             Спади повязка съ глазъ! видѣнья, исчезайте!
             А вы, какъ шутитъ чортъ, пріятели, узнайте!

(Исчезаетъ съ Фаустомъ, товарищи разступаются.)

Зибель.

             Что вижу?
   

Алтмэеръ.

                                 Какъ?..
   

Фрошъ.

                                           Такъ это носъ быль твой?
   

Брандеръ (Зибелю).

             А твой былъ сжатъ моей рукой!
   

Альтмэеръ.

             Ударъ былъ силенъ такъ, что все въ глазахъ затмилось.
             Мнѣ дурно... дайте стулъ...
   

Фрошъ.

                                                     Скажите, что случилось?
   

Зибель.

             Да гдѣ же онъ? О, попадись теперь мнѣ тутъ,
             Клянусь, не вышелъ бы живой отсюда плутъ!
   

Альтмэеръ.

             Своими видѣлъ я глазами,
             Какъ на бочонкѣ въ дверь махнулъ къ намъ молодецъ.
             Ой, ой! какъ-будто-бы налитъ въ йогахъ свинецъ!

(Оборачивается къ столу).

             А что, не полонъ ли онъ винными ручьями?
   

Зибель.

             Нѣтъ, это все обманъ лишь былъ.
   

Фрошъ.

             А какъ же я вино-то пилъ?
   

Брандеръ.

             А кисти-то висѣли винограда,
             И видѣлся чудесный край?
   

Альтмэеръ.

             Ну, вотъ теперь и разсуждай,
             Что вѣрить въ чудеса не надо!
   

VI.
КУХНЯ ВѢДЬМЫ.

Надъ огнемъ, на очагѣ стоитъ большой котелъ. Въ поднимающихся парахъ являются разные чудовищные образы. Морская кошка сидитъ у котла, снимаетъ съ него пѣну и смотритъ, чтобъ не ушелъ кипятокъ. Морской котъ съ котятами сидитъ возлѣ и грѣется. Стѣны и потолокъ увѣшаны разными волшебными снарядами.

Фаустъ и Мефистофель.

Фаустъ.

             Не понутру мнѣ это колдовство
             И все, что есть въ вертепѣ этомъ.
             И мнѣ ждать пользы отъ того,
             И прибѣгать къ колдуньѣ за совѣтомъ!...
             И эта мерзкая стряпня
             Лѣтъ тридцать можетъ спять съ меня!
             О горе, если нѣтъ другаго мнѣ исхода!
             Мои надежды гаснутъ вдругъ...
             Ужель еще нѣтъ средства -- и природа
             Не можетъ исцѣлить мой тягостный недугъ?
   

Мефистофель.

             Вотъ начинаешь ты умнѣй судить, мой другъ.
             Конечно, средство есть простое
             И натуральное; но въ книгѣ лишь другой --
             Прелюбопытная статья, любезный мой.
   

Фаустъ.

             Желалъ бы знать я, что такое?
   

Мефистофель.

             Изволь. Тутъ ровно ничего --
             Ни денегъ, ни лекарствъ, ни колдовства не нужно;
             Лишь не щади покоя своего
             И жизни праздной и досужной!
             Ступай въ поля, самъ сѣй, самъ землю рой
             И собственными ихъ воздѣлывай руками:
             Самъ унавоживай, самъ ихъ вздирай сохой;
             Свой умъ угомони тѣлесными трудами,
             Простую пищу ѣшь, не заносись мечтой,
             И жизнь веди, какъ скотъ, съ двуногими скотами.
             Клянусь тебѣ, вѣрнѣе средства нѣтъ
             Помолодѣть на восемьдесятъ лѣтъ.
   

Фаустъ.

             Но не умѣю я съ сохою обращаться:
             Привычка, вѣдь, для этого нужна.
             Къ-тому же жизнь такая мнѣ тѣсна.
   

Мефистофель.

             Такъ вѣдьма старая должна ужь тутъ вмѣшаться.
   

Фаустъ.

             Зачѣмъ же именно тутъ вѣдьма быть должна?
             Иль самъ сварить не можешь зелья?
   

Мефистофель.

             Ну да, большое мнѣ веселье!
             Скорѣе былъ бы я готовь
             Поставить тысячу мостовъ.
             Тутъ мало одного умѣнья:
             Тутъ нужно главное -- терпѣнье.
             Серьёзный умъ для важнаго труда
             Употребляетъ цѣлые года,
             И время производитъ лишь броженье.
             Вѣдь такъ, любезный мой, во всемъ.
             Тутъ зелья всякаго есть сорта,
             И хоть извѣстныя для чорта,
             Однакожь онъ не мастеръ въ дѣлѣ томъ.

(Являются звѣри).

             Смотри-ка, милая семейка-то какая --
             Слуга съ служанкою. Вѣдь парочка лихая!

(Къ звѣрямъ).

             Знать, старой корги дома нѣтъ?
   

Звѣри.

             Нѣтъ дома; она на пирушкѣ;
             Шмыгнула въ трубу изъ избушки,
             Простылъ и слѣдъ.
   

Мефистофель.

             А долго ль ждать намъ чортовой здѣсь бабки?
   

Звѣри.

             Пока мы отогрѣемъ наши ланки.
   

Мефистофель (Фаусту).

             Какъ этихъ миленькихъ находишь ты звѣрей?
   

Фаустъ.

             Да такъ, что ничего не знаю ихъ сквернѣй.
   

Мефистофель.

             Напротивъ, говорить люблю я очень съ ними
             И именно затѣмъ и разговоръ завелъ.

(Звѣрямъ).

             Вы, куклы чортовы! Какой это котелъ
             Ворочаете вы все лапами своими?
   

Звѣри.

             Варимъ похлёбку для плутовъ.
   

Мефистофель.

             А много вѣдь у васъ подобныхъ ѣдоковъ!
   

Котъ (ласкаясь къ Мефистофелю).

                       Ну, въ кости давай
                       Играть поскорѣй!
                       Ты денегъ мнѣ дай
                       И ихъ проиграй!
                       Нѣтъ мочи моей,
                       Приходитъ мнѣ матъ...
                       Къ-тому жъ глуповатъ...
                       А будь я богатъ,
                       Такъ былъ бы умнѣй.
   

Мефистофелъ.

             И обезьяна бы за счастіе почла,
             Когда бы хоть въ лото играть могла.

(Въ это время котята, игравшіе большимъ шаромъ, катятъ его впередъ.)

Котъ.

                       Ну вотъ онъ -- вашъ свѣтъ!
                       Вѣдь проку въ немъ нѣтъ:
                       Вертится, кружится,
                       Пустой весь внутри...
                       Того и смотри,
                       Что въ прахъ разлетится.
                       Изъ глины вѣдь онъ,
                       Изъ праха слѣпленъ.
                       Вотъ здѣсь въ немъ темнѣе,
                       А тамъ въ немъ свѣтло...
                       Звенитъ, какъ стекло...
                       Прочь, прочь, поскорѣе!
                       О, милый мой сынъ!
                       Живущъ я одинъ...
                       Не тронь шаръ чудесный.
                       Могила -- вашъ рокъ.
                       А онъ -- онъ, извѣстно,
                       Одинъ черепокъ.
   

Мефистофель.

             На что жь вамъ надо рѣшето?
   

Котъ (снимая рѣшето).

             Оно намъ надобно на то,
             Чтобъ было въ мигъ извѣстно
             Мошенникъ ты, иль честный.

(Подбѣгая къ старой кошкѣ).

             Смотри въ него скорѣй;
             Но лишь назвать не смѣй,
             Коли узнала вора!
   

Мефистофель.

             А для чего горшокъ?
   

Котъ и Кошка.

             Ахъ, онъ дуракъ изъ дураковъ!
             Зачѣмъ котелъ? на что горшокъ?--
             Не знаетъ онъ такого вздора!
   

Мефистофель.

             Ахъ тварь поганая!...
   

Котъ.

             Ну, за метлу берись
             И вотъ на этотъ стулъ садись!

(Заставляетъ его сѣсть на стулъ).

Фаустъ
(который впродолженіе этого времени стоялъ передъ зеркаломъ, то приближаясь къ нему, то отъ него отдаляясь).

             Что вижу я? Какой небесный ликъ
             Въ волшебномъ зеркалѣ мелькаетъ предо мною?
             Всесильная любовь! дай крылья мнѣ, чтобъ въ-мигъ
             Могъ полетѣть я къ ней стрѣлою!
             Но только лишь хочу приблизиться я къ ней,
             Лишь тронусь съ мѣста я, становится тусклѣй
             Видѣнье чудное, и вижу я неясно
             Его небесныя черты.
             Вотъ идеалъ любви и красоты!
             Возможно ль, чтобъ была такъ женщина прекрасна?
             Не ошибаются ль глаза,
             Въ ней созерцая небеса?
             И можетъ ли для нашего блаженства
             Быть на землѣ такое совершенство?
   

Мефистофель.

             Конечно, коль шесть дней трудился Богъ
             И самъ добромъ назвалъ свое творенье,
             То женщину создать прекрасною онъ могъ.
             На этотъ разъ насыться лицезрѣньемъ,
             Потомъ я отъищу тебѣ
             Любовницу съ такою красотою,
             Что всякій передъ ней растаялъ бы душою
             И благодарность бы принесъ своей судьбѣ.

(Фаустъ все смотритъ въ зеркало. Мефистофель, потягиваясь на стулѣ, играетъ метлою).

             Ну вотъ, какъ парь со скипетромъ на тронѣ,
             Сижу я; недостача лишь въ коронѣ.

(Звѣри, дѣлавшіе до-сихъ-поръ разныя движенія съ оглушительнымъ крикомъ, приносятъ Мефистофелю корону).

Звѣри.

                       Ну, удружи съ любовью,
                       И потомъ намъ и кровью
                       Корону ты склей!

(Обходятъ неосторожно кругомъ съ короною и разбиваютъ ее на два куска, съ которыми прыгаютъ кругомъ).

                       Вотъ сдѣлано ужь дѣло!
                       Смотря, кричимъ мы смѣло
                       И всѣ плетемъ стихи.
   

Фаустъ (смотритъ въ зеркало).

             Клянусь, тутъ помѣшаться можно!
   

Мефистофель.

             Признаться, тутъ и мнѣ становится ужь тошно.
   

Звѣри.

                       А если намъ удастся
                       И не придетъ бѣда --
                       И мысли въ насъ явятся
                       Преумныя тогда.
   

Фаустъ.

             Какъ грудь моя горитъ огнемъ!
             Уйдемъ отсюда мы, уйдемъ!
   

Мефистофель.

             А рифмачи, сознаться надо,
             Преоткровенные ребята!

(Котелъ, оставленный безъ вниманія кошкою, начинаетъ перекипать. Пламя, вспыхивая, бросается въ трубу, откуда съ ужаснымъ крикомъ влетаетъ вѣдьма.)

             Ау, ау! ау, ау!
                       Проклятое животное,
                       Свинья ты беззаботная!
                       Вся варя изъ котла,
                       Перекипѣвъ, ушла
                       И обожгла меня.

(Увидѣвъ Фауста и Мефистофеля.)

                       Чужіе здѣсь! чужіе!
                       Да кто же вы такіе?
                       Зачѣмъ зашли сюда?
                       Чтобъ адъ насъ жегъ всегда!
                       Чтобъ бѣсъ глодалъ намъ кости,
                       Непрошенные гости!

(Брызгаетъ изъ котла пламенемъ на всѣ стороны. Животныя визжатъ).

Мефистофель
(разбиваетъ помеломъ горшки и стклянки).

             Вотъ -- разъ тебѣ, вотъ два, вотъ три!
             И вотъ стряпня твоя -- смотри:
             Весь въ дребезги горшокъ -- и это только первый
             Вѣдь я еще шучу съ тобой, поганой стервой,
             И только тактъ одинъ лишь бью
             Подъ пѣсню подлую твою.
             Ну что, ободранный скелетъ? Ну что, скотина?
             Хрычовка гадкая!-- узнала господина?
             Вѣдь только стоитъ мнѣ начать,
             Такъ не останется и крошекъ
             Ни отъ тебя, ни отъ твоихъ всѣхъ кошекъ,
             Проклятыхъ чертенятъ. Какъ? стала забывать
             Ужь къ красной курткѣ уваженье?
             Иль предъ моимъ перомъ ужь нѣтъ благоговѣнья?
             Иль не узнала ты меня,
             И должно мнѣ назвать себя?
   

Вѣдьма.

             Я извиненіе прошу у господина
             За встрѣчу грубою и за такой привѣтъ!
             Вѣдь я ноги у васъ не вижу лошадиной,
             И гдѣ жь два ворона?-- при васъ теперь ихъ нѣтъ...
   

Мефистофель.

             По одному ты стоишь извиненья,
             Что не видались мы давно
             И не узнать меня не мудрено:
             Распространилося повсюду просвѣщенье,
             И ужь до дьявола достигнуло оно;
             Всѣ привидѣнія полночныя забыты --
             Нигдѣ ихъ по видать съ рогами и хвостомъ;
             И потому оставилъ я копыто:
             Мнѣ, въ положеніи моемъ,
             Оно бы много повредило --
             Не тотъ ужь взглядъ теперь, не та уже пора,
             И, вслѣдствіе того, копыто мнѣ смѣнила
             Давно поддѣльная икра.
   

Вѣдьма.

             Съ ума сойду я отъ восторга,
             Что вижу господина сатану.
   

Мефистофель.

             Названье въ сторону! ахъ, старая ты корга!
   

Вѣдьма.

             За что же? за какую же вину?
   

Мефистофель.

             Оно давно вѣдь въ басни ужь попало,
             Но оттого не измѣнился свѣтъ,
             И хоть съ людьми ужь чорта нѣтъ,
             А злыхъ людей не меньше стало.
             Меня барономъ ты зови!
             Я кавалеръ, какъ и другіе,
             И благородство есть въ моей крови --
             Смотри-ко, чудеса какія
             Въ моемъ гербѣ! (дѣлаетъ непристойное движеніе).
   

Вѣдьма.

                                           Вотъ выкинули что!
             Вы все такой же плутъ; люблю я васъ за то!
   

Мефистофель (Фаусту).

             Тебѣ не худо бъ поучиться,
             Какъ надо съ вѣдьмой обходиться.-
   

Вѣдьма.

             Ну, что жь угодно господамъ?
   

Мефистофель.

             Стаканъ питья извѣстнаго дай намъ;
             Но только, знаешь ты, постарше; вѣдь съ годами
             Сильнѣй становится настой.
   

Вѣдьма.

             Есть стклянка у меня -- напитокъ дорогой,
             И ею подѣлюсь я съ вами.
             Сама вѣдь лакомлюсь нѣтъ вони никакой.
             Ужь, такъ и быть, налью стаканчикъ небольшой!

(Тихо Мефистофелю.)

             Но надо знать, какъ пить; вѣдь что твоя зараза --
             Хлебни лишь черезчуръ -- не проживешь и часа.
   

Мефистофель.

             Объ этомъ не толкуй! Вѣдь пить мой будетъ другъ,
             Такъ лучшимъ угощай издѣльемъ!
             Ну, бормочи слова, черти волшебный кругъ
             И подавай бутылку съ зельемъ!

(Съ странными кривляньями вѣдьма выводитъ кругъ и становится въ него; котлы и стклянки звенятъ; она собираетъ вокругъ себя кошекъ и котятъ, которые держутъ ей книгу и факелы, и, кивая головою Фаусту, зоветъ его къ себѣ.)

Фаустъ.

             Скажи мнѣ, это для чего?
             Къ-чему всѣ глупыя кривлянья и движенья,
             И этотъ весь обманъ? Что выйдетъ изъ него?
             Нѣтъ я теряю ужъ терпѣнье.
   

Мефистофель.

             Все это фарсы -- видишь самъ.
             Конечно, кто имъ вѣрить станетъ
             Для пущей важности, подобно докторамъ,
             Колдунья старая немного шарлатанитъ.
   

Вѣдьма
(раскрывая книгу, начинаетъ декламировать таинственнымъ голосомъ).

                       Теперь скорѣй пойми --
                       Умѣй разсудкомъ взвѣсить;
                       Изъ одного возьми
                       И сдѣлай ровно десять;
                       Два вычтя, ускори,
                       Чтобъ сдѣлать ровно три --
                       И будешь пребогатый.
                       Шестой и пятый врозь!
                       Изъ нихъ четвертый брось!
                       Такъ сдѣлать это надо.
                       Седьмой же и восьмой
                       Несутъ всегда съ собой
                       Желаньямъ исполненье.
                       За-то отъ девяти
                       До самой единицы
                       Ты ничего не жди!
                       Вотъ вѣдьмы вся таблица.
   

Фаустъ.

             Мнѣ кажется, колдунья поретъ дичь.
   

Мефистофель.

             Да, эту грамоту постичь
             Не очень-то легко. Такого жь точно сорту
             Въ ней всѣ параграфы. И сколько ни ломалъ
             Надъ нею головы -- лишь время потерялъ
             Успѣха не было въ ней чорту.
             Для умныхъ и глупцовъ -- равно
             Непостижимо и темно
             Останется всегда противорѣчье.
             Вездѣ въ словахъ есть бредъ -- вотъ истина одна
             И въ наши, и въ былыя времена:
             Ужь такова натура человѣчья.
             Посредствомъ одного и трехъ -- двухъ этихъ числъ,
             Вездѣ вводили ложь, вездѣ темнили смыслъ
             И, вмѣсто истины, всегда провозглашали.
             Кому же дѣло до глупцовъ?
             Вѣдь людямъ нужно больше словъ,
             О мысли жъ никогда имъ не было печали.
   

Вѣдьма (таинственно).

             Познанья высокаго сила
             Темпа для людей, какъ могила,
             И скрыта для свѣта она.
             Но тотъ, кто объ ней не мечтаетъ,
             Тотъ часто её открываетъ,
             Тому она часто дана.
   

Фаустъ.

             Отъ этого ужаснѣйшаго вздора
             Мой повернуться мозгъ готовъ.
             Мнѣ кажется, я слышу звуки хора
             Ста тысячъ пошлыхъ дураковъ.
   

Мефистофель.

             Ну, баста, милая сивилла!
             Скорѣй напитокъ свой давай!
             Да взрѣзь намъ чашу наливай!
             А зелья насъ не испугаетъ сила --
             Мой на попойкахъ другъ бывалъ
             И чаши славно осушалъ.
   

Вѣдьма
(съ большими церемоніями льетъ напитокъ въ чашу, лишь только Фаустъ подноситъ чашу ко рту, изъ ней вспыхиваетъ небольшое пламя).

             Ну, ней до капли все, и въ-мигъ развеселишься,
             И сердце оживятъ отрадныя мечты!
             Вотъ славно! съ дьяволомъ обходишься на ты,
             А пламени волшебнаго боишься!

(Фаустъ выпиваетъ. Вѣдьма выводитъ его изъ круга.)

Мефистофель.

             Идемъ теперь! и отдыхъ прочь!
   

Вѣдьма.

             Надѣюсь, принесетъ напитокъ утѣшенье.
   

Мефистофель (вѣдьмѣ).

             Коль хочешь что, скажи! За это одолженье
             Все сдѣлаю въ валпургіеву ночь.
   

Вѣдбма.

             Вотъ пѣсенка еще: развеселитъ собою,
             Лишь стоитъ вамъ ее запѣть.
   

Мефистофель (Фаусту).

             Ну, маршъ, любезнѣйшій, за мною!
             Тебѣ вѣдь нужно пропотѣть,
             Чтобъ было дѣйствіе настойки той цѣлебно,
             А тамъ всегда ужь будешь развлеченъ;
             Узнаешь скоро ты и власть любви волшебной,
             И какъ шалитъ малютка -- купидонъ.
   

Фаустъ.

             Дай въ зеркало еще взглянуть одно мгновенье!
             Какое дивное, прекрасное творенье!
   

Мефистофель.

             Нѣтъ, нѣтъ, идемъ! Увидишь скоро ты
             Живой здѣсь образецъ такой же красоты. (Про-себя.)
             Вѣдь за Елену онъ, при этомъ элексирѣ,
             Готовъ принять всѣхъ женщинъ въ мірѣ!
   

VII.
УЛИЦА.

Фаустъ (проходя мимо Маргариты).

             Могу ль, сударыня, вамъ руку предложить
             И васъ, прекрасную, до дома проводить?
   

Маргарита.

             Благодарю, сударь; но это все напрасно;
             И но сударыня и вовсе не прекрасна,
             И до дому могу дойдти одна. (Уходить.)
   

Фаустъ.

             Ахъ, какъ мила малютка эта!
             Какъ хороша и какъ скромна!
             Хотя въ словахъ ея отвѣта
             Суровость нѣсколько видна.
             И что за аленькія губки!
             Какой румянецъ на щекахъ!
             Какія бѣленькіе зубки!
             Какое выраженіе въ глазахъ!...
             Когда рѣсницы опустила,
             Она мнѣ сердце поразила
             И врѣзалась въ моихъ мечтахъ.
             И какъ стройна, и какъ развязна!...
             Ну, право, заглядѣнье! такъ прекрасна...

(Входитъ Мефистофель.)

Фаустъ.

             Вотъ эту дѣвочку ты долженъ мнѣ достать.
   

Мефистофель.

             Которую? вѣдь надобно сказать.
   

Фаустъ.

             Она прошла не больше, какъ мгновенье.
   

Мефистофель.

             Малютка съ исповѣди шла
             И отъ попа съ собой несла
             Грѣховъ невинныхъ отпущенье;
             Я все подслушалъ, между-тѣмъ,
             Шмыгнувъ за нею осторожно.
             Въ ней и грѣховъ-то нѣтъ совсѣмъ,
             И потому ее достать мнѣ невозможно.
   

Фаустъ.

             Однако, больше ей четырнадцати лѣтъ.
   

Мефистофель.

             Ты судишь, какъ извѣстный волокита
             Ганцъ Лидерлихъ: для сладостныхъ побѣдъ
             Ему всегда было путь открытый;
             Онъ думаетъ, что въ мірѣ нѣтъ цвѣтка,
             Котораго бъ его не сорвала рука.
             Но это на словахъ, на дѣлѣ же -- другое.
   

Фаустъ.

             О, господинъ магистръ, оставь меня въ покоѣ,
             И мнѣ совѣтовъ не давай!
             Когда я, въ эту ночь, въ объятьяхъ сладострастно
             Не буду прижимать къ груди моей прекрасной --
             Я въ полночь разстаюсь съ тобой. Прощай!
   

Мефистофель.

             Подумай: это невозможно!
             Недѣли двѣ, по-крайней-мѣрѣ, должно
             Употребить на то, чтобъ случай отъискать.
   

Фаустъ.

             Когда бъ располагать я могъ семью часами,
             Я къ дьяволу не сталъ бы прибѣгать,
             Чтобъ дѣвочку опуталъ онъ сѣтями.
   

Мефистофель.

             Ты, какъ французъ, изволишь разсуждать,
             И сердишься за каждую ты малость.
             Не понимаю, что за радость
             Такъ наслажденьемъ поспѣшать!
             Поспѣшность губитъ упоенье.
             Не лучше ль, чтобъ вполнѣ его вкусить,
             Сперва понѣжничать, поприрядить
             Въ различныя ветошки, бездѣлушки
             Младыя прелести живой своей игрушки,
             Какъ итальянская намъ сказка говоритъ.
   

Фаустъ.

             Зачѣмъ, коль безъ того кипитъ во мнѣ желанье?
   

Мефистофель.

             Теперь ужь въ сторону проклятья и руганья!
             Я говорю тебѣ однажды-навсегда:
             Поспѣшность, въ этомъ случаѣ -- бѣда;
             Съ такою дѣвочкою милой
             Не взять намъ ничего лишь приступомъ и силой;
             Тутъ, кромѣ хитрости, другаго нѣтъ пути.
   

Фаустъ.

             Достань мнѣ что-нибудь, что ей принадлежало;
             Въ ту комнату меня, гдѣ спитъ она, введи;
             Хотя косынку ты мнѣ дай съ ея груди,
             Подвязку, что ея колѣно обвивала,
             И алчущую душу мнѣ насыть!
   

Мефистофель.

             Чтобъ зналъ ты, какъ я радъ тебѣ служить
             И какъ растроганъ я твоей любовью страстной,
             Не будемъ времени терять теперь напрасно:
             Тебя сегодня же введу я въ спальню къ ней.
   

Фаустъ.

             И я увижусь съ ней?
             И буду обладать я дѣвушкою этой?
   

Мефистофель.

             Нѣтъ. Въ этотъ часъ къ сосѣдкѣ: въ домъ
             Она уйдетъ. Мсжъ-тѣмъ, любви огнемъ
             И пылкими мечтами разогрѣтый,
             Ты можешь тамъ одинъ себя занять,
             Рисуя будущее счастье,
             И въ атмосферѣ той вкушать
             Заранѣе всю прелесть сладострастья.
   

Фаустъ.

             Теперь нельзя ли намъ идти?
   

Мефистофель.

             Нѣтъ, слишкомъ-рано; погоди!
   

Фаустъ.

             Ступай же и достань подарокъ ей скорѣе! (Уходитъ).
   

Мефистофель.

             Ужь и подарокъ! Правда, тѣмъ вѣрнѣе
             Достигнешь цѣли тутъ всегда.
             Есть мѣсто у меня -- оно для всѣхъ сокрыто,
             Въ немъ много драгоцѣнностей зарыто --
             Пойду и загляну туда.
   

VIII.
ВЕЧЕРЪ.

Маленькая чистая комнатка.

Маргарита (расчесывая свою косу).

             Ну, право, что-нибудь готова бы я дать,
             Когда бъ могла теперь узнать,
             Кто этотъ господинъ, что встрѣтился со мною.
             Онъ съ благородною наружностью такою;
             Ужь, вѣрно, человѣкъ онъ знатный, непростой,
             Не то бы смѣлъ онъ не былъ такъ со мной. (Уходитъ).
   

Мефистофель и Фаустъ.

Мефистофель.

             Войди сюда; но тише, тише!
   

Фаустъ (послѣ минутнаго молчанія).

             Тебя прошу я объ одномъ:
             Здѣсь одного оставь меня. Иди же!
   

Мефистофель.

             Какой у ней порядокъ здѣсь во всемъ;
             Не всякая содержитъ такъ свой домъ. (Уходитъ.)
   

Фаустъ (осматривая вокругъ).

             Привѣтствую тебя, о сумракъ благодатный,
             Свѣтъ разливающій и тихій, и отрадный
             Въ обители любви съ невинностью святой!
             Съ какою жгучею, но сладостной мечтой
             Ты въ грудь влипаешь мнѣ струей очарованье --
             Въ грудь, оживленную лишь каплей упованья!
             Какая разлита повсюду тишина!
             Какой повсюду слѣдъ довольства и порядка!
             Какъ въ этой комнаткѣ, гдѣ бѣдность такъ видна,
             Все дышетъ счастіемъ! какъ сладко,
             Съ какимъ блаженствомъ въ ней вся жизнь пройдти должна!

(Бросаясь въ кожаныя кресла, стоящія у кровати).

             Прими меня и ты, прими съ благоволеньемъ,
             Тронъ прародительскій, котораго вокругъ
             Тѣснилось не одно младое поколѣнье!
             Не разъ, свидѣтель ихъ скорбей и наслажденья,
             Ты принималъ ихъ здѣсь, какъ другъ;
             Не разъ, съ веселостью безумной,
             Вокругъ тебя тѣснилась шумно
             Дѣтей невинная семья.
             Быть-можетъ, здѣсь не разъ и милая моя,
             Младенческой любовію согрѣта
             И жаркой вѣрою проникнута въ Христа,
             Въ день Рождества привѣтствовала дѣда,
             И цаловали милыя уста
             Его морщинистую руку.
             Твое присутствіе и чувствую во всемъ;
             Во всемъ порядка вижу я науку,
             Которая тебѣ понятнымъ языкомъ
             Твердитъ, какъ столъ покрыть ковромъ,
             Усыпать полъ сухимъ пескомъ,
             Какъ отыскать съ заботливостью взоромъ
             Пылинку въ уголку, оставленную соромъ.
             О, милая рука! тобою превращенъ
             Въ рай свѣтлый твой пріютъ, хотя и бѣденъ онъ!

(Отдергивая завѣсъ постели).

             А здѣсь... какой мечтой и страха вдругъ, и счастья
             Исполнилась душа! Здѣсь въ нѣгѣ, въ сладострастьи,
             Я цѣлые бъ часы безмолвный могъ стоять
             И наслажденье пить; здѣсь, здѣсь природа-мать,
             Когда отраднымъ сномъ ея сомкнутся очи,
             Ты совершенствуешь ее во мракѣ ночи.
             Здѣсь, воплощенный ангелъ, спитъ она,
             Здѣсь дышетъ грудь ея, грёзъ дѣвственныхъ полна,
             И чисты помыслы ея на этомъ ложѣ,
             И развивается въ ней дивно образъ божій...
             А ты -- зачѣмъ ты здѣсь, и что тебя влечетъ?
             Какимъ огнемъ душа твоя сгораетъ?
             Какая грусть тебя гнететъ?
             Нѣтъ, Фаустъ, нѣтъ, ты сталъ уже не тотъ!
             Какой-то чадъ меня здѣсь окружаетъ.
             Я жаждой сладострастья истомленъ,
             Желаньемъ счастія душа моя пылаетъ,
             И весь я -- упоенья сладкій сонъ...
             Уже ли чувствами въ насъ воздухъ такъ играетъ?
             А есллбъ въ этотъ мигъ она пошла сюда,
             Что сдѣлалось бы съ смѣлостью твоею?
             Какъ жалокъ и какъ малъ ты сталъ бы передъ нею,
             И какъ къ ногамъ ея ты бросился бъ тогда!
   

Мефистофель (показываясь вы дверяхъ).

             Прошу покорнѣйше скорѣе убираться!
             Она идетъ...
   

Фаустъ.

                                 Идемъ, идемъ,
             Чтобъ никогда сюда не возвращаться!
   

Мефистофель.

             Вотъ ящичекъ -- въ мѣстечкѣ я одномъ его подтибрилъ очень-ловко.
             На, въ шкапъ его поставь, и вѣрь мнѣ, что кругомъ
             Тотчасъ у ней пойдетъ невинная головка.
             Изволишь видѣть, все тутъ есть --
             Вещицы чудныя! Извѣстно, все ловушки,
             Чтобы желанную вещицу пріобрѣсти
             Вѣдь надъ дѣтьми всегда имѣютъ власть игрушки.
   

Фаустъ.

             Поставить, или нѣтъ -- но знаю, право, я.
   

Мефистофель.

             Что за вопросъ? Иль хочешь для себя
             Всѣ эти вещи ты оставить?
             Съ такою алчностью имѣю честь поздравить.
             Но въ этомъ случаѣ одинъ совѣтъ я дамъ:
             Не подвергать меня напрасно ужь трудамъ
             И времени не тратить такъ, отъ скуки.
             Ну, право, я не зналъ, что скряга ты такой!
             Итакъ, я умываю руки.

(Ставитъ ящикъ въ шкапъ и запираетъ на замокъ)

             Ну, маршъ теперь! Пусть сладостной мечтой
             Разогрѣваются въ ней страстныя желанья...
             Что съ миной жалкою такой
             Стоишь и думаешь? О чемъ еще мечтанье?
             Иль ждешь на лекцію звонка, любезный мой?
             Или задумался о двухъ родныхъ сестрицахъ:
             О метафизикѣ и физикѣ, и въ-лицахъ,!
             Ихъ въ платьѣ докторскомъ ты видишь предъ собой?
             Маршъ, маршъ! (Уходятъ.)
   

Маргарита (съ лампадою въ рукахъ).

             Какъ душно здѣсь! тутъ можно задохнуться...(Отворяетъ окно.)
             А вѣдь совсѣмъ-нежарко на дворѣ.
             Не знаю, что со мной: я вся не по-себѣ...
             Ахъ, еслибъ маменька скорѣй могла вернуться!
             То броситъ въ жаръ меня, то дрожь...
             Какой-то страхъ тѣснится въ душу...
             Ну, право, я глупа: чего я трушу?

(Раздѣвается и поетъ:)

                       "Былъ въ Фулѣ царь; онъ до могилы
                       Былъ вѣренъ пламенной душой.
                       Предсмертный даръ отъ дѣвы милой,
                       Хранилъ онъ кубокъ золотой.
   
                       "Ни съ чѣмъ тотъ кубокъ не равнялся,
                       И каждый разъ, какъ на пирахъ
                       Къ нему устами онъ касался,
                       Отъ слезъ туманилось въ глазахъ.
   
                       "Конецъ предвидя свой, онъ царство
                       Въ наслѣдье сыну передалъ;
                       Онъ отдалъ всѣ ему богатства,
                       Но кубка милой не отдалъ.
   
                       "И окруженъ сановниками,
                       Сидѣлъ онъ въ замкѣ за столомъ,
                       А возлѣ замка, за стѣнами,
                       Шумѣли волны все кругомъ.
   
                       "И вотъ онъ, выпивъ кубокъ полный,
                       Съ послѣдней, жизненной струей,
                       Металлъ священный бросилъ въ волны
                       Съ невыразимою тоской.
   
                       "Когда жь за мутною волною
                       Онъ скрылся, бездной поглощенъ,
                       Глаза царя покрылись тьмою,
                       И ужь ни капли не пилъ онъ."

(Отворяетъ шкапъ, чтобъ положитъ платье, и видитъ ларчикъ.)

             Какъ ларчикъ этотъ могъ зайдти сюда?
             Шкапъ, кажется, мои вѣдь руки запирали?
             Ахъ, какъ бы заглянуть хотѣлось мнѣ туда!
             Быть-можетъ, маменькѣ въ закладъ его прислали?
             Да вотъ и ключъ на ленточкѣ. Бѣда,
             Мнѣ кажется, не очень вѣдь большая,
             Коль отопру его (Отпираетъ). Ахъ, Матерь Пресвятая!
             Что это? Никогда, нигдѣ
             Наряда я не видѣла такого
             Блестящаго и дорогаго!..
             Вѣдь въ праздники большіе въ немъ вездѣ
             И дама знатная, навѣрно бъ, щеголяла.
             Какъ эта бы цѣпочка мнѣ пристала!..
             Кому жь такой нарядъ принадлежать бы могъ?

(Она надѣваетъ его на себя и подходитъ къ зеркалу.)

             Когда бы хоть подвѣсочки серёгъ
             Мнѣ отдали... я въ нихъ совсѣмъ другая.
             Къ чему жь намъ красота и юность золотая?
             Все это хорошо; но здѣсь о нихъ
             Ни у кого нѣтъ и помину,
             И ихъ привѣтствуютъ, увы! лишь въ-половину,
             Когда нѣтъ средствъ у васъ другихъ!
             Вся власть у золота, все къ золоту лишь рвется...
             А мы бѣдняжки -- что жь намъ остается?
   

IX.
ПРОГУЛКА.

(Фаустъ въ задумчивости прохаживается. Къ нему подходятъ Мефистофель.)

Мефистофель.

             Клянусь я презрѣнной любовью! адской силой!..
             Еще сильнѣй бы чѣмъ поклясться я желалъ...
   

Фаустъ.

             Да что тебя такъ больно ущемило?
             Что сдѣлалось? Я, право, не встрѣчалъ
             Всю жизнь мою такой ужасной рожи.
   

Мефистофель.

             Я къ чорту бы сейчасъ тебя послалъ,
             Когда бы чортомъ не былъ тоже.
   

Фаустъ.

             Иль повихнулся головой,
             Что такъ бѣснуешься? Какъ это къ ней пристало!
   

Мефистофель.

             Представь ты, ящичекъ-то мой,
             Что Гретхенъ я отнесъ -- его какъ не бывало.
             И кто жь подтибрилъ?.... попъ.
             Едва лишь мать истицы увидала,
             Какъ пронялъ тѣло ей ознобъ.
             Къ-несчастію, чутье у ней такое,
             Что въ-мигъ отъ грѣшнаго святое
             Старуха отличитъ. Вѣдь нось ея уткнутъ
             Всегда въ молитвенникъ... Что станешь дѣлать тутъ?
             Почуявъ, что не святы тѣ вещицы,
             Она и говоритъ невинной голубицѣ:
             "Дитя мое! съ такимъ добромъ,
             Непріобрѣтеннымъ трудомъ,
             Къ намъ не сойдетъ небесъ благословенье.
             Въ томъ пагуба душѣ, что тѣшитъ нашу плоть.
             Положимъ въ кладъ его! За это приношенье
             Воздастъ сторицей намъ Господь."
             Въ отвѣтъ надула Гретхенъ іубы.
             "Дареному коню смотрѣть не надо въ зубы"
             Подумала она. о Кѣмъ ящикъ подаренъ,
             Премилый человѣкъ и не безбожникъ онъ."
             И вотъ, попа старушка призываетъ;
             Явился попъ, и, сметивъ дѣло въ-мигъ,
             Намѣренье святое одобряетъ.
             . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
             . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   

Фаустъ.

             За исключеніемъ жидовъ....
   

Мефистофель.

             Затѣмъ, забравши все: колечки, перстенёчки,
             Браслетъ, серёжки и цѣпочки,
             Онъ преспокойно ихъ въ карманъ свой положилъ
             Безъ благодарности, какъ-будто получилъ
             Не больше, какъ мѣшокъ орѣховъ;
             Потомъ имъ пожелалъ въ спасеніи успѣховъ
             И рай на небѣ посулилъ...
   

Фаустъ.

             А Гретхенъ что?
   

Мефистофель.

                                           Печальная такая
             Сидитъ и думаетъ, не зная,
             Что дѣлать и какъ быть: все жаль убора ей;
             Но, кто принесъ его -- ей во сто разъ милѣй.
   

Фаустъ.

             Ахъ, отъ души мнѣ жаль моей малютки!
             Но ты другой сейчасъ же ей найдешь;
             Къ тому же первый-то не такъ-то быль хорошъ.
   

Мефистофель.

             Да, вамъ, сударь, игрушки все и шутки.
   

Фаустъ.

             Безъ замедленія приказъ исполнить мой,
             И въ сторону всѣ глупыя замѣтки!
             Достань уборъ и отнеси къ сосѣдкѣ!
             Да чортомъ будь -- не размазнёй!
   

Мефистофель.

             Имѣю честь покорнымъ быть слугой. (Фаустъ уходить.)
   

Мефистофель.

             Съ такой безумною, горячей головой,
             Пожалуй, онъ готовъ, чтобъ милую забавить,
             И солнце, и луну, и звѣзды всѣ расплавить.
   

X.
ДОМЪ СОСѢДКИ МАРТЫ.

Марта (одна).

             Мой мужъ, прости Господь ему!
             Неправъ передо мной: таскался онъ по свѣту,
             Меня одну оставилъ онъ въ дому
             Терпѣть тоску и нужду эту.
             Извѣстно Богу одному,
             Какъ онъ всегда любимъ быть мною. (Плачетъ.)
             Кто знаетъ, можетъ-быть, ужь нѣтъ въ живыхъ его...
             Что станется тогда съ несчастною вдовою!
             Хотя бы видъ имѣть для случая того...

(Входить Маргарита.)

Маргарита.

             Ахъ, Марта!
   

Марта.

             Гретхенъ! что съ тобой?
   

Маргарита.

             Колѣни гнутся подо мною!
             Представь, вѣдь я опять нашла въ шкапу моемъ
             Красивый ящичекъ, и въ немъ
             Все разныя вещицы золотыя,
             Не тѣмъ чета, что были -- дорогія.
   

Марта.

             Смотри же матери объ этомъ ни гу-гу!
             А-то опять ихъ всѣ снесетъ къ духовнику.
   

Маргарита.

             Взгляни-ка, что за блескъ! вѣдь заглядѣнье!
   

Марта (примѣривая ей нарядъ).

             Ты, Гретхенъ, пресчастливое творенье!
   

Маргарита.

             Но ни на улицу, ни въ церковь -- никуда
             Нельзя мнѣ ихъ надѣть -- вотъ въ чемъ бѣда!
   

Марта.

             Такъ у меня оставь ихъ, мой дружочекъ,
             Да заходи сюда почаще; а потомъ
             И наряжайся въ нихъ тайкомъ!
             Въ нихъ передъ зеркаломъ пощеголяй часочекъ --
             Вѣдь есть же удовольствіе и въ томъ.
             А тамъ придетъ и случай: понемножку,
             Въ день праздничный, ты станешь надѣвать
             Сперва цѣпочку, тамъ серёжку
             Съ жемчужиной -- и не замѣтитъ мать.
             Не то мы и солжемъ, коль это будетъ надо.
   

Маргарита.

             Кто бъ эти мог принесть два ящичка съ нарядомъ?
             Не даромъ это все, повѣрь!

(Стучатъ въ двери.)

             Ахъ! ужь не маменька ль стучится это въ дверь?
             Марта (смотритъ сквозь занавѣски).
             Какой-то незнакомый мнѣ. Войдите.
   

Мефистофель (входя).

             Мое почтенье. Извините,
             Что я безъ церемоніи вхожу!

(Почтительно отступая отъ Маргариты).

             Мнѣ нужно видѣть госпожу
             Швердтлейнъ...
   

Марта.

                                 Я -- эта госпожа. Что нужно?
   

Мефистофель (тихо ей).

             Теперь я знаю васъ. Вамъ, вѣрно, недосужно!
             Такая барышня прекрасная у васъ...
             Къ вамъ заверну въ другой я разъ.
             Простите мнѣ, что взялъ я смѣлость...
   

Марта (громко).

                                                     Вотъ прекрасно!
             Тебя за барышню считаютъ.
   

Маргарита.

                                                     Ахъ, напрасно!
             Я -- бѣдненькая дѣвочка, и вы
             Ошиблись по наружности... Увы!
             Наряды не мои...
   

Мефистофель.

                                           Ахъ, не одни наряды:
             Манеры, поступь, ваши взгляды...
             Какъ радъ я, что теперь имѣю честь...
   

Марта.

             Какую жь вы приносите мнѣ вѣсть?
   

Мефистофель.

             Къ-несчастію, сударыня, такую,
             Которую бъ смѣнить желалъ я на другую...
             Вамъ долго жить велѣлъ почтенный ватъ супругъ.
   

Марта.

             Онъ умеръ? О, ударь! О, мой нѣжнѣйшій другъ!
             Его ужь нѣтъ! Увы, теряю силы...
   

Маргарита.

             Не убивайте жь такъ себя, мой ангелъ милый!
   

Мефистофель.

             Внемлите грустному разсказу моему!
   

Маргарита.

             И вотъ любить-то почему
             Я не желала никогда бы --
             Такой потери я, навѣрно, не снесла бы!
   

Мефистофель.

             Что дѣлать! Очень это жаль;
             Но вслѣдъ за радостью всегда идетъ печаль.
   

Марта.

             Скажите жь о его кончинѣ мнѣ хоть слово.
   

Мефистофель.

             Онъ въ Падуѣ похороненъ,
             Въ обители Антонія святаго.
             Тамъ прахъ его вкушаетъ вѣчный сонъ
             Въ прохладномъ сумракѣ, подъ крышею дерновой.
   

Марта.

             И вы не принесли мнѣ больше ничего?
   

Мефистофель.

             Ахъ, какъ же: завѣщанье отъ него,
             Чтобъ памятью покойника почтили,
             И непремѣнно бы о немъ за упокой
             Обѣдень триста отслужили.
             Насчетъ же прочаго, карманъ пороженъ мой.
   

Марта.

             Какъ? Ни вещицы ни одной,
             Которую хранитъ, себя лишая пищи,
             На память для родныхъ, послѣдній даже нищій?
   

Мефистофель.

             Сударыня, жалѣю очень л;
             Но денегъ онъ, клянусь, не тратилъ даромъ.
             А какъ онъ каялся! съ какимъ душевнымъ жаромъ!
             Какъ плакалъ онъ, во всемъ себя виня!
   

Марта.

             Ахъ, Господи, какъ люди-то несчастны!
             О, помяну его въ молитвахъ я не разъ:
   

Мефистофель.

             Достойны вы замужства, хоть сейчасъ:
             Такъ вы чувствительны, такъ милы и прекрасны!
   

Маргарита.

             Э, что вы! мнѣ ли помышлять о томъ?
   

Мефистофель.

             Ну коль не мужъ, такъ въ случаѣ ужь этомъ
             Поклонникъ нуженъ вамъ. Ахъ, на пути земномъ
             Нѣтъ выше счастья, какъ владѣть такимъ предметомъ!
   

Маргарита.

             Но это не въ обычаяхъ страны...
   

Мефистофель.

             Въ обычаяхъ, иль нѣтъ -- такъ люди созданы.
   

Марта (Мефистофелю).

             Ну, разскажите жь мнѣ, вы были съ нимъ знакомы --
             Какъ умеръ мужъ несчастный мой.
   

Мефистофель.

             Его тоски, страданій и истомы
             Я былъ свидѣтелемъ. Я видѣлъ, какъ больной
             На смертномъ ложѣ изъ соломы
             Терзался, оставляя міръ земной.
             И въ этихъ мукахъ и страданьи,
             Какъ христіанинъ, несъ онъ Богу покаянье:
             "Я грѣшникъ" онъ твердилъ "и самъ себя кляну!
             Я бросилъ домъ, дѣтей, жену,
             И мучаетъ меня воспоминанье...
             Ахъ, еслибъ выпросить у ней прощенье могъ --
             И въ томъ была бы мнѣ отрада".
   

Марта (плача).

             Голубчикъ мой! я все простила -- видитъ Богъ!
   

Мефистофель.

             "А больше все она была въ томъ виновата"
             Онъ продолжалъ.
   

Марта.

                                 Какъ? Ложь у гробовой доски?
   

Мефистофель.

             Конечно, то былъ бредъ болѣзненной тоски,
             На сколько понимать могу я въ этомъ дѣлѣ.
             Потомъ, кидаясь на постели,
             Онъ восклицалъ: "Ужъ я ли не любилъ?
             И я ль баклуши дома билъ?
             Съ женою вѣчно мнѣ бывало недосужно:
             Сперва дѣтей ей было нужно,
             Тамъ было надо доставать
             Имъ хлѣбъ -- кормить ихъ, одѣвать...
             Потребою смѣнялася потреба,
             Ну такъ, что безъ тоски не ѣлъ куска я хлѣба".
   

Марта.

             И вѣрность, и любовь мою забылъ!
             А сколько вынесла и брани я, и шуму!
   

Мефистофель.

             Ахъ, нѣтъ! Онъ васъ всегда любилъ
             И вамъ лишь посвящалъ сердечную онъ думу.
             Онъ мнѣ однажды говорилъ:
             "Когда на кораблѣ я въ Мальту плылъ,
             О дѣтяхъ и женѣ молился я усердно,
             И небо было милосердо:
             Оно корабль въ добычу немъ
             Послало съ разными богатствами султана.
             Значительна было находка для кармана,
             И раздѣлили все тогда мы по частямъ,
             Что только въ руки намъ попалось,
             И мнѣ на часть порядочно досталось".
   

Марта.

             Куда жь онъ это дѣлъ? Иль спряталъ въ глубь земли?
   

Мефистофель.

             Какъ знать, куда все вѣтры разнесли!
             Въ Неаполѣ онъ встрѣтился съ одною
             Довольно-миленькой собою;
             Она его такъ сильно завлекла
             И такъ добра къ нему была,
             Что до послѣдняго мгновенья.
             Онъ вспомянуть объ ней не могъ безъ сокрушенья.
   

Марта.

             Грабитель! воръ своихъ дѣтей!
             Нѣтъ, видно, горя было мало,
             Что жизнь безпутную вести не помѣшало!
   

Мефистофель.

             Отъ этого и нить его пресѣклась дней.
             На вашемъ мѣстѣ я, признаться,
             Поплакалъ бы годокъ и побылъ бы вдовой,
             А тамъ бы и другимъ рѣшился я заняться.
   

Марта.

             Ахъ, нѣтъ! Какъ мужъ покойный мой,
             Мнѣ не найти уже другаго --
             Нѣтъ въ мірѣ добряка такого.
             Одинъ въ немъ недостатокъ былъ;
             Но ужь за-то ни капли злости,.
             Все рыскалъ онъ, вино и нѣжный полъ любилъ
             И страстенъ былъ къ игрѣ проклятой въ кости
   

Мефистофель.

             Все это ничего, повѣрьте мнѣ, и вамъ
             Не надобно быть строгой. И за что же?
             Тѣмъ болѣе, коль онъ, какъ говорилъ онъ, самъ
             Къ вамъ снисходителенъ былъ тоже.
             Я съ вами, на такихъ условіяхъ, клянусь,
             Готовъ сейчасъ перстнями помѣняться.
   

Марта.

             Я вижу, надо мной угодно вамъ смѣяться.
   

Мефистофель (въ-сторону).

             Нѣтъ, лучше поскорѣй отсюда уберусь,
             А то и дьявола она поймать готова. (Къ Гретхенъ).
             А ваше-то сердечко, что -- здорово?
   

Маргарита.

             Не понимаю, что хотите вы сказать...
   

Мефистофель (въ-сторону).

             О милое, невинное творенье! (вслухъ)
             Свидѣтельствую вамъ нижайшее почтенье.
   

Маргарита.

             Прощайте!
   

Марта.

                                 Ахъ, нельзя ли мнѣ достать
             Свидѣтельство, что я, къ-несчастью, овдовѣла,
             И гдѣ схороненъ мужъ, и умеръ онъ когда --
             Все это бы прочесть сама хотѣла я.
             Порядокъ наблюдать любила я всегда.
   

Мефистофль.

             О, съ удовольствіемъ! Для разглашенья
             Той вѣсти надобно двухъ лицъ лишь подтвержденья;
             А у меня пріятель, кстати, есть,
             Котораго съ собой могу я въ судъ привесть.
             Я буду съ нимъ у васъ.
   

Марта.

                                           Благодарю сердечно.
   

Мефистофель (Маргаритѣ).

             И вы, сударыня, тутъ будете, конечно?
             Онъ молодецъ, уменъ, хорошъ лицомъ,
             И путешествовалъ...
   

Маргарита.

                                           Ахъ, Боже мой! при немъ
             Я буду все краснѣть...
   

Мефистофель.

                                           Напрасно!
             Повѣрьте мнѣ, такой прекрасной
             Грѣшно краснѣть передъ царемъ.
   

Марта.

             Итакъ, въ моемъ саду мы вечеромъ васъ ждемъ.
   

XI.
УЛИЦА.

Фаустъ.

             Ну, что дѣла? идутъ? отчетъ давай же мнѣ!
   

Мефистофель.

             Брависсимо! ты точно на огнѣ.
             Да, Гретхенъ скоро ты получишь, и сегодня
             Свиданье будетъ вамъ; къ сосѣдкѣ Мартѣ въ садъ
             Она придетъ гулять. Вотъ баба -- сущій кладъ!
             Клянусь, другой подобной сводни
             Намъ отыскать съ тобою врядъ.
   

Фаустъ.

             Чудесно!
   

Мефистофель.

                                 Но и мы, за это одолженье,
             Должны равно услугой заплатить.
   

Фаустъ.

             Услуга требуетъ всегда вознагражденья.
   

Мефистофель.

             Въ судѣ намъ должно заявить,
             Что въ Падуѣ, навѣкъ глаза сомкнувши,
             И ноги чинно протянувши,
             Ея почтеннѣйшій супругъ
             Оставилъ плоть свою, отдавши Богу духъ.
   

Фаустъ.

             Какъ, ѣхать намъ туда для этого? вотъ мило!
   

Мефистофель.

             Sancta simplicitas! онъ умеръ, или нѣтъ,
             Какое дѣло намъ -- рукоприкладство бъ было.
   

Фаустъ.

             Коль въ этомъ средства всѣ, то планъ твой выйдетъ бредъ.
   

Мефистофель.

             О, праведникъ! Подумать, право, можно,
             Что въ-самомъ-дѣлѣ ты святой,
             Иль не кривилъ ты вѣкъ душой
             И не свидѣтельствовалъ ложно?
             Когда ведешь ты рѣчь о Божествѣ,
             О тайнахъ, скрытыхъ въ естествѣ,
             Когда ты жизнь, и смерть, и душу объясняешь,
             Самоувѣренно всему свой толкъ даёшь,
             И все, что есть, опредѣляешь.
             Ужели ты безсовѣстно не лжешь?
             Спроси-ка совѣсть ты; признайся -- вѣдь объ этомъ
             Не больше знаешь ты, мой другъ, какъ и о томъ,
             Что мужъ Швердтлейнъ простился съ этимъ свѣтомъ?
   

Фаустъ.

             Ты былъ и есть софистъ, и будешь вѣкъ лжецомъ.
   

Мефистофель.

             Конечно, если кто не видитъ дальше носа;
             Вѣдь завтра жь ты пойдешь для ложнаго доноса
             О чувствахъ пламенныхъ, и будешь клясться ей
             Въ любви и вѣрности своей?
   

Фаустъ.

             И клятвы тѣ я дамъ чистосердечно.
   

Мефистофель.

             Положимъ, что и такъ; но это -- не конецъ:
             Тутъ рѣчь зайдетъ о вѣрности сердецъ,
             О страсти пламенной и вѣчной...
             И это все, по-твоему, не ложь?
   

Фаустъ.

             Да, да, оставь меня, и больше не тревожь!
             Когда для чувствъ моихъ, для тайнаго волненья
             Не нахожу я выраженья;
             Когда въ въ огнѣ моя пылаетъ голова
             И на лету хватаю я слова,
             Чтобъ высказать души и сердца ощущенья,
             И высказать иначе не могу,
             Какъ называя страсть души моей святою,
             Неугасимою -- уже-ль въ тотъ мигъ душою
             Я на себя безбожно лгу?
   

Мефистофель.

             А все-таки я правъ.
   

Фаустъ.

                                           Длить споръ намъ безполезно.
             Не мучь же легкихъ мнѣ -- молю я объ одномъ!
             И всѣмъ, и каждому извѣстно:
             Кто хочетъ правъ быть языкомъ,
             Тотъ будетъ вѣчно правъ. Идемъ;
             Терять намъ времени не должно;
             Мы не дойдемъ болтаньемъ ни къ чему.
             Конечно, правъ ты потому,
             Что дѣйствовать иначе невозможно.
   

XII.
САДЪ.

Маргарита съ Фаустомъ. Марта съ Мефистофелемъ прогуливаются по саду.

Маргарита.

             Я вижу, унижаясь предо мной,
             Меня, бѣдняжку, вы щадите,
             Иль пристыдить меня хотите.
             Конечно, путешественникъ такой
             Довольствуется всѣмъ изъ снисхожденья;
             По висъ ли, съ вашимъ ли высокимъ просвѣщенемъ,
             Займетъ мой несмышленый разговоръ.
   

Фаустъ.

             Мнѣ слово лишь твое, одинъ твой взоръ
             Дороже, чѣмъ вся мудрость свѣта.

(Цалуетъ ея руку.)

Маргарита.

             Ахъ, что вы! что вы! можно ль это?
             Вамъ цаловать ее? Смотрите, какъ она
             И загрубѣла, и черна;
             Вѣдь дома, знаете, всегдашнія заботы,
             А маменька глядитъ за каждою работой.

(Проходятъ мимо.)

Марта.

             Итакъ, въ разъѣздахъ вы всегда?
   

Мефистофель.

             Что жь дѣлать, ремесло такое!
             Повѣрите ли, право, иногда
             Жаль мѣсто оставлять иное,
             А дѣлать нечего...
   

Марта.

                                           Да, молоды пока,
             Такъ разъѣзжать по свѣту вамъ не въ тягость;
             Но вѣдь прійдетъ когда-нибудь и старость,
             А въ эти годы жизнь холостяка
             Не весела...
   

Мефистофель.

                                           Ахъ, съ горестью все это,
             Признаться, вижу я вдали.
   

Марта.

             Такъ горю вашему помочь бы вы могли,
             Судьбою будущей занявшись въ эти лѣта.

(Проходятъ мимо.)

Маргарита.

             Э, полно-те! Лишь только съ глазъ,
             Такъ и забудете; любезнымъ быть для васъ
             Не стоить ничего. Гдѣ мной вамъ занимаеться?
             У васъ такъ много и знакомыхъ, и друзей,
             Которые меня и лучше, и умнѣй --
             Могу ли съ ними я равняться?
   

Фаустъ.

             О, милая! что свѣтъ зоветъ умомъ -- порой
             Одна безмыслица да блескъ пустой.
   

Маргарита.

             Возможно ли?
   

Фаустъ.

             Увы! душа простая,
             Въ смиреніи своемъ не сознаетъ
             Своихъ достоинствъ и красотъ,
             Которыя въ нее природа, изливая...
   

Маргарита.

             Хотя бъ подумали минутку обо мнѣ;
             О васъ же думать я вело жизнь мою готова!
   

Фаустъ.

             Вѣдь, вѣрно, часто вы бываете однѣ?
   

Маргарита.

             Да; хоть хозяйства нѣтъ у насъ большаго,
             Но все же надо поддержать...
             У насъ служанки нѣтъ -- и вымыть, и прибрать,
             И комнату подместь, и съ кухней управляться,
             И повязать чулокъ, потомъ туда-сюда
             Бѣжать -- всѣмъ этимъ я должна заняться.
             А маменька моя во всемъ, всегда
             Такъ акуратна... Вѣдь не то, чтобъ средства
             Недоставало намъ жить лучше -- нѣтъ! отцомъ
             Порядочное намъ оставлено наслѣдство:
             Хоть маленькій, а есть у насъ и домъ
             За городской заставою, и съ садомъ.
             Но для меня теперь покойнѣй жизнь пошла:
             Мой братъ теперь солдатомъ,
             Сестра-малютка умерла.
             Ужь сколько горя мнѣ съ ней было!
             Но горе я опять охотно бы взяла --
             Такъ я малюточку любила!..
   

Фаустъ.

             И вѣрно, ангелъ красотой она была,
             Когда на старшую сестрицу походила.
   

Маргарита.

             Ее сама воспитывала я.
             Она ужь безъ отца родилась;
             Тутъ мамонька вдругъ сдѣлалась больна,
             И ей болѣзнь такая приключилась,
             Что чуть не умерла она.
             Самой кормить ей невозможно было,
             И гдѣ бы няньчиться ей съ этимъ червякомъ!
             Тутъ я взялась, и все поила
             Ее водицей съ молокомъ.
             Й только на рукахъ моихъ, бывало,
             Ребенокъ бѣдный и здоровъ,
             И веселъ, и смѣется, и рѣзовъ --
             И такъ онъ росъ.
   

Фаустъ.

             И ты, навѣрно, ощущала
             Блаженство чистое тогда?
   

Маргарита.

             За-то перенесла я много и труда:
             Подчасъ и рукъ отъ колыбели
             Не отведешь, бывало, прочь;
             Бывало, колыбель ея всю ночь
             Такъ и держу я у постели:
             Пошевельнется ли она,
             Или заплачетъ, иль случится,
             Что такъ ребенку не поспится,
             Или, бѣдняжка, голодна --
             Тутъ поневолѣ просыпаюсь
             И, хоть не хочется, встаю,
             То накормлю, то напою,
             То положу къ себѣ, то съ ней таскаюсь.
             А ночь идетъ, а тамъ стоишь
             Ты у корыта на разсвѣтѣ;
             Потомъ на рынокъ побѣжишь,
             Хлопочешь въ кухнѣ объ обѣдѣ.
             И каждый Божій день одно --
             Не очень-весело оно!
             За-то и радости тогда бывали чаще,
             И ѣлось, и спалось мнѣ слаще.

(Проходятъ мимо.)

Марта.

             Нѣтъ, въ этомъ женщины несчастливы; увы!
             Холостяка ничѣмъ нельзя исправить.
   

Мефистофель.

             О, еслибъ это были вы,
             На путь вы истинный могли бъ меня поставить.
   

Марта.

             Ну, будьте искренни со мной!
             Скажите: сердцемъ вамъ случалось увлекаться?
   

Мефистофель.

             Вѣдь есть пословица: "съ разумною женой
             Да съ собственной избой
             Ни золото, ни жемчугъ не сравнятся".
   

Марта.

             А мнѣ все кажется, вы холодны душой...
   

Мефистофель.

             Меня вездѣ учтиво принимали.
   

Марта.

             Я не о томъ хотѣла васъ спросить --
             Любовь горячую вы сердцемъ испытали?
   

Мефистофель.

             О, позволятъ себѣ шутить
             Намъ съ женщиной всегда опасно!
   

Марта.

             Ахъ! вы не поняли меня...
   

Мефистофель.

             Душевно сожалѣю я;
             Но все же понимаю очень-ясно,
             Что вы добры, и милы, и прекрасны.

(Проходятъ мимо.)

Фаустъ.

             Итакъ, когда вошелъ я въ этотъ садъ,
             Меня узнала ты сейчасъ, мой ангелъ милый?
   

Маргарита.

             Вы не замѣтили: потупила я взглядъ...
   

Фаустъ.

             И ты, неправда ль, мнѣ простила
             Поступокъ своевольный мой,
             Какъ, помнишь, шла изъ церкви ты домой?
   

Маргарита.

             Остолбенѣла я; вѣдь случая такого
             Со мною не бывало никогда.
             Не можетъ обо мнѣ никто сказать дурнаго --
             За что жь, я думала, такая вдругъ бѣда?
             Богъ-знаетъ, чѣмъ ему могла я показаться!
             И что же вздумалось ему
             Со мной такъ нагло обращаться?
             Но не хочу скрывать: не знаю почему,
             А въ тотъ же мигъ душой я къ вамъ расположилась,
             И, правду коль сказать, я на себя сердилась
             За то, что я на васъ сердиться по могла.
   

Фаустъ.

             О, какъ, мой ангелъ, ты мила!
   

Маргарита (Срывая цвѣтокъ).

             Позвольте на минутку.
   

Фаустъ.

                                                     Что такое?
             Связать букетъ ты хочешь?
   

Маргарита.

                                                     Такъ, пустое...
             Игра...
   

Фаустъ.

                                 Что?
   

Маргарита.

             Будете смѣяться надо мной!
             Подите... (обрываетъ листки и лепечетъ про-себя).
   

Фаустъ.

             Что же ты лепечешь, ангелъ мой?
   

Маргарита (вполголоса).

             Любитъ-не любитъ...
   

Фаустъ.

             О милое, чистѣйшее созданье!
   

Маргарита (продолжая).

             Любитъ -- нѣтъ, любитъ -- нѣтъ.

(Вырывая послѣдній листокъ, съ радостью:)

                                                               Любитъ!
             О, ангелъ мой! пусть это слово будетъ
             Тебѣ отвѣтомъ неба! да, онъ любитъ!
             Ты понимаешь ли, что значилъ это: "любитъ"?

(Онъ беретъ ее за обѣ руки.)

Маргарита.

             Мнѣ что-то страшно стало вдругъ!
   

Фаустъ.

             Не бойся, не бойся, мой другъ!
             Дай выразить этому взору,
             Пожатью горячему рукъ
             Все то, что не выразишь словомъ!
             Позволь мнѣ предаться блаженству вполнѣ,
             Блаженству, о другъ мой сердечный.
             Которому быть должно вѣчно здѣсь, вѣчно!

(Маргарита, вырываясь, убѣгаетъ. Онъ стоитъ нѣсколько времени въ размышленіи, потомъ уходитъ за нею.)

Марта.

             Ужь наступаетъ ночь!
   

Мефистофель.

             Да, время отправляться!
   

Марта.

             Еще немного бъ я просила васъ остаться,
             Да, видите ль, такія здѣсь мѣста,
             Что каждому до ближняго нужда.
             Одно лишь дѣло здѣсь сосѣдямъ:
             Подсматривать за каждымъ вашимъ слѣдомъ.
             Изволь себя хоть ангеломъ держать,
             А пересудовъ ужь никакъ не избѣжать...
             Куда же наши-то изволили дѣваться?
   

Мефистофель.

             Какъ птички вешнія, вспорхнули и рѣзвятся.
   

Марта.

             Мнѣ кажется, влюбиться онъ готовъ.
   

Мефистофель.

             Равно какъ и она; ужь, видно, свѣтъ таковъ!
   

XIII.
БЕСѢДКА.

Маргарита, прибѣжавъ въ нее, становится за дверь и, приложивъ палецъ къ губамъ, смотритъ въ шелъ.

Маргарита.

             Идетъ.
   

Фаустъ.

                       Плутовка! ты смѣешься надо мной --
             Такъ вотъ!.. (Цалуетъ ее.)
   

Маргарита.

             Люблю тебя я, милый, всей душой.

(Мефистофель стучится въ дверь.)

Фаустъ (топая ногой).

             Кто тамъ?
   

Мефистофель.

                                 Пріятель!
   

Фаустъ.

                                                     Звѣрь!
   

Мефистофель.

                                                               Разстаться не пора ли?
   

Марта (приходитъ также).

             Да поздно ужь, пора.
   

Фаустъ.

                                           Нельзя ли
             Мнѣ васъ до дома проводить?
   

Маргарита.

             Но, маменька... Нѣтъ, нѣтъ, прощайте!
   

Фаустъ.

             Что жь, оставаться мнѣ, иль уходить?
             Прощайте же!
   

Марта.

                                           Адьё!
   

Маргарита.

             Вы насъ не забывайте.

(Мефистофель и Фаустъ уходятъ.

Маргарита (про-себя.)

             Ахъ, Боже мой! Подумаешь, чего
             Не знаетъ онъ! Ну, право, вѣдь порою,
             Развѣся уши, слушаешь его
             И передъ нимъ стоишь ты дурочкой нѣмою...
             Ну, что я значу? И, съ его умомъ,
             Что онъ во мнѣ хорошаго находитъ?
             Я часто, какъ раздумаюсь о томъ,
             Такъ у меня и умъ за разумъ ужь заходитъ.
   

XIV.
ЛѢСЪ И ПЕЩЕРА.

Фаустъ (одинъ).

             Всесильный духъ! ты все мнѣ ниспослалъ,
             О чемъ къ тебѣ мольбы я возсылалъ:
             Мнѣ ликъ свой въ пламени явилъ ты не напрасно;
             Природу дивную ты отдалъ въ царство мнѣ;
             Далъ чувствовать ее и всѣмъ, что въ ней прекрасно,
             Мнѣ наслаждаться далъ вполнѣ.
             Не ограничилъ ты мой разумъ позволеньемъ
             Лишь созерцать ее -- ты далъ мнѣ проникать
             Въ глубь нѣдръ ея могучимъ размышленьемъ
             И, какъ въ душѣ у друга, въ ней читать.
             Ты рядъ живыхъ существъ проводишь предо мною,
             Ты учишь познавать меня душою
             Ихъ свойства въ воздухѣ, на сушѣ и въ водахъ.
             Когда жь гроза бушуетъ въ небесахъ
             И лѣсъ дрожитъ отъ бури грозной,
             И съ трескомъ падаютъ столѣтнія въ немъ сосны,
             И эхо вторитъ ей въ горахъ --
             Ты въ мракъ пещерь меня ведешь,
             Самопознанье мнѣ даешь,
             Передо мной разоблачая
             Всю глубину души моей.
             И вотъ луна восходитъ золотая,
             Какъ вѣстникъ мира, въ тьмѣ ночей;
             И озарится все ея дрожащимъ спѣтомъ,
             И въ чудномъ полумракѣ этомъ
             Изъ нѣдръ громадныхъ скалъ, изъ темной глубины
             Кустовъ, увлаженныхъ росой, озарены,
             Являются въ таинственномъ молчаньи
             Былыхъ вѣковъ видѣнья предо мной
             И въ тишинѣ ночной
             Суровыя смягчаютъ созерцанья.
   
                       Но, ахъ! я чувствую, что смертнаго удѣлъ
                       Далекъ, далекъ отъ совершенства:
                       Приблизивъ къ Божеству меня блаженствомъ,
                       Ты спутника послать мнѣ захотѣлъ;
                       И вотъ ужь ни единаго мгновенья
                       Я не могу остаться безъ него,
                       Хотя меня онъ держитъ въ униженьи,
                       Хоть слово каждое его
                       Твой каждый даръ здѣсь оскорбляетъ.
                       Огнемъ желанія онъ грудь мою сжигаетъ;
                       Онъ взглядомъ пламеннымъ любимой красоты
                       Волнуетъ всѣ мои мечты.
                       Такъ, очарованный, подъ властью обаянья,
                       Я къ наслажденію стремлюся отъ желанья;
                       А въ наслажденіи томлюся вновь тоской
                       Я объ желаніи, утраченномъ душой.

(Входить Мефистофель.)

Мефистофель.

             Скажи мнѣ, долго ль жизнь такую
             Намѣреваешься ты весть?
             Попробовалъ -- пора смѣнить и на другую.
             Вѣдь, наконецъ, она должна и надоѣсть!
   

Фаустъ.

             Я очень бы хотѣлъ, чтобъ ты другое
             Нашелъ здѣсь что-нибудь, чѣмъ могъ себя занять,
             Чтобъ лучшіе часы мои не отравлять.
   

Мефистофель.

             Изволь, готовъ тебя оставить я въ покоѣ;
             Но знаю: шутишь ты. Съ такой, какъ ты, брюзгой,
             Съ такой безумной и упрямой головой,
             Разлукою немного потеряешь:
             Отъ дѣлъ твоихъ мнѣ вѣчно недосугъ,
             А вѣдь на лбу твоемъ не прочитаешь,
             Какихъ ты требуешь услугъ.
   

Фаустъ.

             Вотъ такъ всегда онъ разсуждаетъ:
             За то, что мнѣ надоѣдаетъ,
             Онъ благодарности желаетъ отъ меня!
   

Мефистофель.

             А что бъ ты быль, когда бъ не я,
             Дитя земли, слабѣйшее творенье?
             Не я ль тебя надолго излечилъ,
             Когда въ твоемъ мозгу охолодилъ
             Безумный пылъ воображенья?
             Давно бы ты съ своей душой
             Отправился гулять за край земной.
             Ну, что за жизнь, скажи мнѣ, сдѣлай милость:
             Торчать, какъ филину, въ пещерахъ и въ лѣсу,
             Питаться зельями, какъ жабѣ, пить росу,
             Или глотать ночную сырость?
             Занятье славное нашелъ ты для себя!
             Нѣтъ, докторомъ все пахнетъ отъ тебя...
   

Фаустъ.

             Ты понимаешь ли, какое наслажденье,
             Какія въ грудь вливаетъ силы мнѣ
             Прогулка въ этой тишинѣ?
             О, еслибъ зналъ ты счастье тѣхъ мгновеній,
             Названье дьявола не даромъ бы носилъ:
             Меня бы счастія ты этого лишилъ.
   

Мефистофель.

             Да это счастіе совсѣмъ ненатурально:
             Всю ночь въ травѣ лежать въ растяжку на горахъ,
             Съ восторгомъ обнимать вселенную въ мечтахъ
             Н до того раздуться идеально,
             Что божествомъ себя воображать;
             Мечтою въ глубь земную проникать,
             Въ себѣ носить, въ пылу воображенья,
             Все шестидневное творенье;
             Богъ-знаетъ, восхищаться чѣмъ,
             Стремиться духомъ быть съ природою въ сліяньи,
             Оставя сыну праха, между-тѣмъ,
             Такое черезчуръ-земное ужь желанье...
             Что... (Съ ужимкой)
                       Право, не найду пристойнаго названья!
   

Фаустъ.

             Фи! мерзости.
   

Мефистофель.

                                 Не нравится, мой другъ?
             Конечно, фи! твое въ уставѣ всѣхъ приличій:
             Что для невинныхъ душъ не входитъ здѣсь въ обычай,
             То оскорбляетъ нѣжный слухъ.
             Но, впрочемъ, я предоставляю
             Свободу полную тебѣ:
             Морочь свой умъ и лги-себѣ!
             Недолго это будетъ, увѣряю.
             Вотъ снова погрузился ты
             Въ свои бывалыя мечты,
             Въ тоску и страхъ съ безумнымъ бредомъ...
             Да полно же мечтать объ этомъ!
             Подумай, что твоя красавица одна,
             Что ты одинъ ея раздумье,
             Что цѣлый день она грустна,
             И страсть ея доходитъ до безумья.
             Сначала съ бѣшенствомъ страстей,
             Какъ переполненный водою
             Потокъ весеннею норою,
             Твоя любовь рвалася въ душу къ ней;
             И вотъ, бушуя, ворвалася,
             И ей вполнѣ, бѣдняжка, предалася --
             И что жь? изсохъ уже потокъ!
             Не лучше ли, дружокъ,
             Тебѣ заняться бъ ею
             И усмирить ея сердечную грозу,
             Чѣмъ генію, какъ ты, воздвигнуть тронъ въ лѣсу,
             Забравши въ голову такую ахинею?
             Она весь день проводитъ у окна,
             Она мгновенья всѣ считаетъ,
             Всѣ тучки, что бѣгутъ надъ городомъ, она
             Глазами жадно провожаетъ,
             "Зачѣмъ не птичка я?" мечтаетъ.
             И только въ томъ проходятъ дни,
             И только въ томъ проходятъ ночи...
             То весела мечтой любви,
             То въ морѣ слезъ потонутъ очи,
             И страсти нѣтъ границъ...
   

Фаустъ.

                                                     Змѣя! змѣя!
   

Мефистофель (въ-сторону.)

             А-га! поймалъ, дружокъ, тебя!
   

Фаустъ.

             Скройся съ глазъ моихъ, несчастный,
             И имени ея произносить по смѣй!
             Не искушай меня мечтою сладострастной
             Н въ головѣ помѣшанной моей
             Не вызывай вновь образа прекрасной!
   

Мефистофель.

             А что жъ отъ этого могло бъ иронзойдти?
             Она ужь думаетъ, что ты намѣренъ скрыться.
             Да чуть-ли это такъ и не случится...
   

Фаустъ.

             Нѣтъ, нѣтъ, я всюду съ ней; вездѣ мечты мои
             Стремятся къ ней одной -- я близко, иль далеко,
             И къ ней любовь моя лежитъ въ душѣ глубоко.
             . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   

Мефистофель.

             Брависсимо! чудесно, милый мой!
             Я самъ глядѣлъ завистливо порой
             На васъ, двухъ близнецовъ, душой и тѣломъ чистыхъ,
             Когда вы нѣжились подъ тѣнью розъ душистыхъ.
   

Фаустъ.

             Прочь, подлый сводникъ, прочь!
   

Мефистофель.

             Какъ хочешь ты, брани меня, порочь,
             А я смѣюсь. Другъ къ другу здѣсь влеченье
             Мужчинѣ съ женщиной есть Бога назначенье,
             Который ихъ создалъ
             И благороднѣйшимъ стремленье то призналъ.
             Ну, ну, маршъ! маршъ! безъ горя и безъ страху!
             Вѣдь отправляешься ты, другъ мой, не на плаху,
             А въ комнату любовницы своей.
   

Фаустъ.

             Что за восторгъ въ ея объятіяхъ вкушу я!
             О, дай упиться имъ больной душѣ моей!
             Но меньше ль оттого страданій въ ней найду я?
             И меньше ль буду я виновенъ передъ ней?
             И не бѣглецъ ли я? не извергъ ли презрѣнный,
             Гонимый грозною судьбой
             Безъ цѣли, съ алчущей душой,
             Который, какъ потокъ отъ бури разъяренный,
             Въ порывѣ бѣшеныхъ страстей,
             Стремится къ пропасти своей?
             И вотъ, съ потокомъ этимъ рядомъ,
             Она, дитя, средь Альпъ своихъ, въ тиши,
             Довольная своимъ и домикомъ и садомъ,
             Гдѣ былъ весь міръ ея душой!...
             И мнѣ, проклятому, отъ Бога было мало
             Громить скалы и въ прахъ ихъ приводить!
             Мнѣ чистыхъ радостей ея не доставало,
             И нужно было ихъ сгубить!..
             Да, для тебя, зіяющаго ада,
             И этой жертвы было надо.
             Идемъ же, демонъ, къ ней! Скорѣе заглуши
             Тоску на днѣ моей души!
             И, что назначено судьбою,
             Пусть совершается скорѣй!
             Пусть въ бездну увлеку ее съ собою
             И тамъ погибну вмѣстѣ съ ней!
   

Мефистофель.

             Опять и вспышка, и кипѣнье!
             Пойдемъ, безумецъ, къ ней: ей нужно утѣшенье.
             Гдѣ запятая мозгу твоему.
             Ты думаешь, что тамъ конецъ уже всему!
             Смѣльчакъ нигдѣ не оплошаетъ,
             Вездѣ хранитъ онъ бодрый духъ
             И вѣчно цѣли достигаетъ.
             Пора тебѣ одьяволиться, другъ!
             Я глупости не знаю выше сорта,
             Какъ пароксизмъ отчаянья у чорта.
   

XV.
КОМНАТА МАРГАРИТЫ.

Маргарита (одна за прялкою).

             "Улетѣлъ мой покой!
             Сердцу тяжко въ груди:
             Никогда мнѣ его,
             Никогда но найдти!
   
             "Тамъ, гдѣ милаго нѣтъ,
             Вѣетъ холодъ могилъ;
             Тамъ все пусто, и свѣтъ
             Безъ него мнѣ но милъ.
   
             "Голова у меня
             Помѣшалась отъ думъ:
             Отягченъ, омраченъ
             Въ ней, бѣдняжка, мой умъ.
   
             "Улетѣлъ мой покой!
             Сердцу тяжко въ груди:
             Никогда мнѣ его,
             Никогда не найдти.
   
             "Я въ окно ли гляжу,
             Я изъ дома ли вонъ --
             Все его я слѣжу,
             Все мнѣ видится онъ!
   
             "Что за станъ! что за видъ!
             А улыбка въ устахъ!
             А огонь, что горитъ
             Въ этихъ дивныхъ глазахъ!
   
             "Рѣчь живая течетъ,
             Что журчаніе струй!
             Какъ онъ руку мнѣ жметъ!...
             И какой поцалуй!...
   
             "Улетѣлъ мой покой!
             Сердцу тяжко въ груди:
             Никогда мнѣ его,
             Никогда не найдти!
   
             "Такъ и рвется къ нему
             Грудь, тоскою кипя...
             О, зачѣмъ же его
             Удержать мнѣ нельзя,
   
             "И устами къ устамъ
             Поцалуями льнуть,
             И, цалуя его,
             Сномъ могильнымъ заснуть."
   

XVI.
САДЪ МАРТЫ.

Маргарита и Фаустъ.

Маргарита.

             Ну, Генрихъ, обѣщай!
   

Фаустъ.

                                           Все, что могу лишь я.
   

Маргарита.

             Скажи, въ чемъ состоитъ религія твоя?
             Ты благороденъ, добръ -- я очень это знаю;
             Но, видишь, я подозрѣваю,
             Что мало вѣры у тебя.
   

Фаустъ.

             Оставимъ это, милое дитя!
             Коль знаешь, что я добръ -- имѣй же снисхожденье!
             Я за мою любовь
             Отдамъ и жизнь, и кровь,
             Но ничьего не трону убѣжденья.
   

Маргарита.

             Но это все не то... намъ вѣра вѣдь нужна.
   

Фаустъ.

             Нужна?
   

Маргарита.

                                 Ахъ, еслибъ я была властна
             Хоть мало надъ поступками твоими!
             Въ тебѣ передъ обрядами святыми
             Благоговѣнія не вижу я слѣда.
   

Фаустъ.

             Я уважаю ихъ всегда.
   

Маргарита.

             Но все неискренно, не съ вѣрою святою.
             Ужь сколько времени, ты въ церковь ни ногою,
             Да и на исповѣдь не ходишь никогда.
             Скажи мнѣ: вѣруешь ты въ Бога?
   

Фаустъ.

             Дитя мое! въ комъ дерзости такъ много,
             Чтобы сказать: "я вѣрую въ Него"?
             Спроси -- духовника ли своего,
             Философа ль -- и ихъ отвѣтъ избитый
             Насмѣшкой отзовется ядовитой
             На дерзкаго, который произнесъ
             Тотъ необдуманный вопросъ.
   

Маргарита.

             Такъ ты не вѣруешь?
   

Фаустъ.

                                           Чистѣйшее созданье!
             Ты ошибаешься. Кто смѣлъ Его назвать?
             Что "вѣрую въ Него" могъ съ твердостью сказать?
             Иль, чувствуя во всемъ Его здѣсь пребыванье,
             Кто, дерзкій, могъ не вѣровать въ Него --
             Источника всего?
             Не Онъ ли все собою обнимаетъ?
             Не Онъ ли все въ одномъ себѣ вмѣщаетъ:
             Тебя, меня, весь міръ? Не всю ли неба сводъ
             Вселенную обнялъ и вѣчный свѣтъ къ намъ льетъ?
             Ты чувствуешь въ землѣ упругость подъ ногами,
             Ты видишь, какъ привѣтливо надъ нами
             Сонмъ зажигаютъ звѣздъ ночныя небеса?
             Не зеркало ль моимъ глазамъ твои глаза?
             Не все ли это рвется и тѣснится
             И въ голову, и въ сердце, милый другъ,
             И въ тайнѣ вѣчной движется, стремится,
             Невидимо и видимо вокругъ?
             Пусть этимъ всѣмъ исполнится твой духъ,
             И если ощутишь ты въ чувствѣ толь глубокомъ
             Блаженство -- о! тогда его ты назови,
             Какъ хочешь: пламенемъ любви,
             Душою, счастьемъ, жизнью, Богомъ --
             Для этого названья нѣтъ:
             Все -- чувство... имя жь -- звукъ одинъ гремящій.
             Звукъ безъ значенья, дымъ летящій
             И помрачающій небесный, яркій свѣтъ.
   

Маргарита.

             Да, это такъ; все такъ, прекрасно!.. что же?
             Священникъ говоритъ почти вѣдь то же,
             Да только лишь въ другихъ словахъ.
   

Фаустъ.

             Вездѣ, мой другъ, во всѣхъ странахъ,
             Все то же говорятъ объ этомъ,
             Но только на различныхъ языкахъ --
             Такъ почему жь и мнѣ о Немъ
             Своимъ не выражаться языкомъ?
   

Маргарита.

             Послушай лишь его, такъ всякій
             Съ нимъ согласится; но, однако.
             Все, кажется, неправъ ты: у тебя
             Нѣтъ духа христіанскаго...
   

Фаустъ.

                                                     Дитя!
   

Маргарита.

             Ахъ, какъ мнѣ тяжело встрѣчать всегда съ тобою.
   

Фаустъ.

             Что хочешь ты сказать?
   

Маргарита.

                                                     Тотъ человѣкъ, что ты
             Повсюду водишь за собою --
             Его противны мнѣ черты.
             Я въ жизни ничего не знала
             Что бъ мнѣ такъ душу возмущало,
             Какъ этотъ человѣкъ ужасный...
   

Фаустъ.

                                                               Ничего,
             Мой ангелъ, ты не бойся, увѣряю!
   

Маргарита.

             Вся кровь моя кипитъ въ присутствіи его,
             А я вѣдь всѣхъ люблю и всѣмъ добра желаю.
             Какъ много радостей съ тобой я нахожу,
             Такъ отъ него всегда, напротивъ, я дрожу;
             И потому мнѣ кажется невольно,
             Что низкій онъ обманщикъ, и мнѣ больно;
             Но, если я неправа въ мысляхъ тѣхъ,
             Прости мнѣ, Господи, мой грѣхъ!
   

Фаустъ.

             Вѣдь надобно, чтобъ и такіе были?
   

Маргарита.

             Съ такими жить людьми мнѣ вѣчный былъ бы страхъ,
             И не хотѣла бъ я, хоть что бъ мнѣ ни сулили.
             Хоть на минуту онъ покажется въ дверяхъ
             И броситъ взоръ: за сжатыми губами
             Видна насмѣшка, злость... На лбу его
             Начерчено горящими словами,
             Что въ мірѣ онъ любить по можетъ никого.
             Въ твоихъ объятіяхъ такое упоенье
             Я чувствую всегда... такъ сладки тѣ мгновенья
             И такъ свѣтло душѣ, легко въ груди моей;
             При немъ же -- словно сердце сжато въ ней.
   

Фаустъ.

             Предчувствія ты полонъ, ангелъ милый?
   

Маргарита.

             Моей душою онъ съ такой владѣетъ силой,
             Что въ тѣ мгновенія, когда онъ возлѣ насъ,
             Я не люблю тебя, и даже въ этотъ часъ
             Я не могла бы и молиться.
             И это, какъ укоръ, на совѣсть мнѣ ложится
             И сердце давитъ мнѣ тоской.
             Навѣрно, Генрихъ, и съ тобой
             Бываетъ то же?
   

Фаустъ.

                                           Отвращенье
             Ты чувствуешь къ нему...
   

Маргарита.

                                           Но мнѣ пора идти.
   

Фаустъ.

             Уже-ли никогда ни одного мгновенья
             Наединѣ съ тобой нельзя мнѣ провести,
             Прижавши грудь къ твоей груди
             И душу съединивъ съ твоей душою?
   

Маргарита.

             О, еслибъ я спала одна -- повѣрь,
             Тогда охотно бъ и сегодня на-ночь дверь
             Оставила тебѣ незапертою;
             Но я вѣдь не одна: спитъ маменька со мною,
             Л у нея такой ужь тонкій слухъ,
             Такъ чутко спитъ... ну, какъ проснется вдругъ?
             Тогда на мѣстѣ вѣдь умру я.
   

Фаустъ.

             Все это на себя ужь, ангелъ мой, беру я.
             Спокойна будь. Вотъ сткляночка -- смотри:
             Въ питье лишь положи ей капли три,
             И въ крѣпкій сонъ она тотчасъ же погрузится.
   

Маргарита.

             О, для тебя на все готова я всегда;
             Но ей, надѣюсь я, отъ этого вреда
             Не можетъ никакого приключиться?
   

Фаустъ.

             Ну, развѣ бы я далъ тебѣ тогда?
   

Маргарита.

             Когда мнѣ на тебя взглянуть лишь удается,
             О, милый человѣкъ! какъ властвуешь ты мной...
             Ужь столько принесла я жертвъ тебѣ душой,
             Что мнѣ ужь жертвовать немногимъ остается. (Уходитъ.)

(Входитъ Мефистофель.)

Мефистофель.

             Овечка-то ушла?
   

Фаустъ.

                                           А ты все слухъ острилъ?
   

Мефистофелъ.

             Ни слова я не проронилъ:
             Философа на путь благочестивый
             Она старалась навести.
             Надѣюсь, быль успѣхъ счастливый;
             Онъ пользу можетъ принести.
             Какъ видно, дѣвушкамъ-то нравится смиренье
             И набожность на прежній, старый ладъ;
             Вѣдь, думаютъ онѣ, коль въ этомъ покорятъ,
             Такъ ужь во всемъ найдутъ повиновенье.
   

Фаустъ.

             Не понимаешь ты, чудовище, что ей,
             Съ ея младенческой и доброю душою,
             Съ ея невинной простотою,
             Нѣтъ вѣры ничего святѣй;
             Что въ этой вѣрѣ -- все для ней;
             И что ея страданье свято,
             Когда она убѣждена,
             Что тотъ, кѣмъ вся душа ея полна,
             Здѣсь погибаетъ безъ возврата.
   

Мефистофель.

             Искатель пламенный, поклонникъ всѣхъ красотъ!
             Тебя дѣвчонка за носъ проведетъ.
   

Фаустъ.

             Прямое ты огня и грязи порожденье!
   

Мефистофель.

             А, право, мастерское въ ней умѣнье
             Черты физіономій разбирать!
             Она смущается всегда передо мною,
             И кажется моя ей рожа плутовскою.
             Она въ ней генія умѣла разобрать,
             А. можетъ-быть, и чорта разсмотрѣла.
             Итакъ, ты въ эту ночь...
   

Фаустъ.

                                           Тебѣ какое дѣло?
   

Мефистофель.

             Частичка радости найдется тутъ и мнѣ.
   

XVII.
У КОЛОДЕЗЯ.

Лизхенъ и Гретхенъ (съ кружками въ рукахъ).

Лизхенъ.

             Ты ничего о Варѣ не слыхала?
   

Гретхенъ.

             Ни слова; да и гдѣ жь? вѣдь дома я всегда.
   

Лизхенъ.

             Мнѣ ныньче все сивилла разсказала:
             Вѣдь правда, что случилась съ ней бѣда --
             Вѣдь и она въ обманъ попалась.
             Все это оттого, что черезчуръ зазналась.
   

Гретхенъ.

             Да что жь такое?
   

Лизхенъ.

                                 Такъ... грѣшокъ за нами есть:
             Ужь нужно за двоихъ ей нить и есть.
   

Гретхенъ.

             Возможно ль?
   

Лизхенъ.

                                 Подѣломъ! сама въ томъ виновата:
             Все виснула на шеѣ у него.
             Бывало, всѣ мѣста обѣгать рада
             Для негодяя своего.
             Вѣдь первою вездѣ хотѣлось ей казаться:
             И въ пляскѣ праздничной, и въ играхъ, и во всемъ...
             Бывало, принесетъ вини ей съ пирогомъ
             Сударикъ-то... И какъ ужь величаться
             Изволила своею красотой!
             Ужь безъ стыда подарки принимала
             И лясы съ нимъ точила, а порой
             И чмокала, и обнимала
             Любезнаго дружка.
             За то ужь не видать ей и цвѣтка.
   

Гретхенъ.

             Ахъ, бѣдная!
   

Лизхенъ.

                                 Ну, какъ же -- очень-жалко!
             Вѣдь какъ, бывало, мы весь день сидимъ за прялкой
             И вечеромъ сойдти не смѣемъ внизъ,
             Она ужь гдѣ-нибудь съ любезнымъ на просторѣ --
             За дверью, иль въ сѣняхъ, иль въ темпомъ корридорѣ...
             Вѣдь для нея часы стрѣлой тогда неслись.
             За-то теперь, за прежнія замашки,
             Ступай-ка въ Божій храмъ въ нозорной-то рубашкѣ,
             Да на колѣняхъ такъ и кайся, и молись!
   

Гретхенъ.

             Онъ, вѣрно, женится...
   

Лизхенъ.

                                           Была ему неволя!
             Такому молодцу безъ ней найдется доля.
             Ужь онъ и лыжи навострилъ.
   

Гретхенъ.

             Нехорошо онъ поступилъ!
   

Лизхенъ.

             Онъ женится! вотъ мило! почему же?
             Поди-ка за него, такъ ей же будетъ хуже:
             Да ей пройти нигдѣ мальчишки не дадутъ,
             Вѣнокъ вѣнчальный съ ней сорвутъ,
             А мы дорогу къ двери дома
             Замечемъ рубленой соломой. (Уходить].
   

Гретхенъ (возвращаясь домой).

             Какъ духу у меня, бывало, достаетъ,
             Чтобъ также осуждать, когда случалось,
             Что кто-нибудь въ бѣду такую попадетъ?
             Упрековъ для грѣха чужаго, мнѣ казалось,
             Все мало; какъ ни черенъ грѣхъ собой,
             Но я его чернѣе находила,
             И съ удовольствіемъ бранила,
             Гордясь своею чистотой.
             Теперь вотъ и со мной случилось то же!
             А, между-тѣмъ, что такъ къ нему влекло,
             Что стало гибелью моею, Боже!
             Такъ было сладко и свѣтло!
   

XVIII.
ГОРОДСКАЯ ОГРАДА.

Въ углубленіи стѣны образъ Всескорбящей Божіей Матери. Передъ образомъ цвѣты въ сосудахъ.

Маргарита (ставя свѣжіе цвѣты).

                                 Склони,
             О Всескорбящая!
             Божественный взоръ свой на скорби мои.
             Ты, въ сердцѣ, пронзенномъ мечомъ, всѣ страданья носящая,
                                 Ты, зрящая
             Смерть Сына твоею!
             Къ Отцу ты взоры устремляешь,
             Къ нему ты вздохи возсылаешь
             О всѣхъ страданіяхъ его,
             О скорби сердца своего.
   
             Никто не постигнетъ, какою
             Все тѣло мое изнываетъ тоскою,
             Какою печалью душа вся полна,
             Какое въ груди замиранье,
             Какое волнуетъ желанье --
             Ты только знаешь одна.
   
             Куда бъ ни пошла я --
             Тоска все, тоска гробовая --
             Вездѣ я встрѣчаю ее.
   
             Одна ль остаюсь я порою,
             Такъ слезы и льются рѣкою,
             Такъ сердце и рвется мое.
   
             Вотъ съ этими вмѣстѣ цвѣтами,
             Поутру, когда для Тебя ихъ рвала,
             Всѣ стекла окна я слезами
                                 Въ тоскѣ облила.
             И первый лучъ солнца меня
             Засталъ ужь неспящей,
             Засталъ на постели сидящей:
             Душа тосковала моя...
   
             Спаси же! мнѣ страшенъ позоръ!
             Ужасна мнѣ смерть предстоящая!
             О, Всескорбящая!
             Ко мнѣ обрати свой божественный взоръ!
   

XIX.
НОЧЬ.

Улица передъ домомъ Маргариты. Въ сторонѣ видна часовня.

Валентинъ (солдатъ, братъ Маргариты).

             Бывало, ты сидишь за круговой,
             А болтовня идетъ за болтовней,
             И только лишь у каждаго рѣчей,
             Что про красу возлюбленной своей;
             И, подпершись одной рукою въ бокъ.
             Въ другой стаканъ -- всѣ дружно: чокъ да чокъ!
             А я сижу, молчу -- себѣ, смѣюсь,
             Смотрю на нихъ, крутя мой длинный усъ.
             Вотъ подадутъ и мнѣ стаканъ, и я
             Промолвлю имъ: "да, правы вы, друзья,
             Но все-таки найдется ль хоть одна
             У насъ въ странѣ, которая бъ равна
             Ныла умомъ и сердцемъ, и красой
             Съ моею Гретхенъ, милою сестрой?"
             И въ общій крикъ сольются голоса:
             "Она всѣхъ женъ и дѣвушекъ краса!"
             И для похвалъ тутъ словъ не достаетъ,
             И въ честь ея пойдутъ стаканы въ ходъ.
             А ныньче что? Стыдомъ гори ты весь,
             Гни волоса и на стѣну хоть лѣзь,
             А всякій мнѣ бездѣльникъ упрекнетъ
             И мнѣ въ глаза презрѣніе пошлетъ;
             А ты сиди, молчи, хоть радъ-не-радъ,
             Какъ будто въ-самомъ-дѣлѣ виноватъ;
             И оттолкнуть ничѣмъ нельзя упрекъ,
             И каждаго язвитъ меня намёкъ.
             Ты дерзкому хоть черепъ размозжи,
             А все не уличишь его во лжи...
             Сюда идутъ. Да, крадутся тайкомъ...
             Коль не ошибся я, они вдвоемъ...
             Ахъ! еслибъ онъ... за шиворотъ бы взялъ,
             И съ мѣста онъ, конечно бъ, ужь не всталъ.
   

Фаустъ и Мефистофель.

Фаустъ.

             Смотри, какъ свѣтъ лампады этой,
             Что передъ образомъ въ часовнѣ зажжена,
             На улицу ложится изъ окна;
             Но мракомъ окруженъ дрожащій отблескъ свѣта,
             И чѣмъ онъ далѣе стремится, тѣмъ слабѣй.
             Такой же мракъ разлитъ въ душѣ моей.
   

Мефистофель.

             А у меня какая-то истома,
             Вотъ какъ у кошки той порой,
             Когда по лѣстницѣ крутой
             Она ползетъ на кровлю дома,
             Иль по стѣнѣ, хитря, скользитъ
             И жертву ловко сторожить.
             Такъ и дрожатъ всѣ жилы,
             Мурашки ходятъ -- ну, точь-въ-точь
             Какъ-будто ужь пришла валпургіева ночь.
             Она вѣдь послѣ-завтра, другъ мой милый,
             Тамъ знаешь для какихъ не спишь ты штукъ.
   

Фаустъ.

             А, между-тѣмъ, тотъ кладъ уйдетъ изъ нашихъ рукъ,
             Что озаряется вонъ тамъ и вверхъ стремится.
   

Мефистофель.

             За-то ужь ящичекъ отъ насъ не отвертится
             И скоро можетъ быть тобою вынуть онъ.
             Мнѣ вздумалось въ него намедни покоситься:
             Ахъ, сколько талеровъ! и что за милый звонъ...
   

Фаустъ.

             Ужели мнѣ придти съ пустыми къ ней руками?
             Хотя колечко бы, иль перстенёкъ какой!
   

Мефистофель.

             Тамъ видѣлъ жемчугъ я межъ прочими вещами:
             И нитка длинная, и жемчугъ дорогой.
   

Фаустъ.

             Вотъ съ этимъ славно бы явиться къ ненаглядной!
             А такъ придти всегда бываетъ мнѣ досадно.
   

Мефистофель.

             Тутъ не о чемъ тужить, любезный мой,
             И волновать себя напраснымъ жаромъ,
             Когда потѣшиться порою можно даромъ.
             Теперь, когда весь сводъ небесъ горитъ въ звѣздахъ,
             Услышишь отъ меня ты пѣсенку такую,
             Гдѣ будетъ и мораль для ней въ словахъ.
             И очарую ей я душу молодую.

(Поетъ, акомпанируя на цитрѣ:)

                       "Для чего зарею утренней,
                                 Катя, ты не спишь,
                       И одна у двери милаго
                                 Грустная стоишь?
                       Брось всѣ замыслы: ты дѣвицей
                                 Въ эту дверь войдешь,
                       Но не дѣвицей изъ двери той,
                                 Милая, уйдешь.
   
                       "Берется, другъ мой, скользкаго
                                 Этого пути,
                       Иль всему, созданье бѣдное,
                                 Ты скажи прости!
                       Если жь вы другъ съ другомъ слюбитесь,
                                 Что вамъ до людей!
                       Ты носи колечко милаго
                                 На рукѣ своей!"
   

Валентинъ (выходя).

             А, чортъ-возьми, проклятый крысоловъ!
             Съ приманкой ты на свой выходишь ловъ!
             Во-первыхъ, къ чорту инструментъ; потомъ
             Раздѣлаюсь по своему съ пѣвцомъ!

(Разбиваетъ цитру.)

Мефистофель.

             Вся въ дребезги! но это ничего.
   

Валентинъ.

             Такъ черепа не будетъ твоего.
   

Мефистофель (Фаусту).

             Ну, докторъ мой, смѣлѣй! не отступать!
             Поближе лишь ко мнѣ! мы отобьемъ охотку...
             Ну, вынимай свою селедку
             И выступай: я буду защищать.
   

Валентинъ.

             Ну защищайся же!
   

Мефистофель.

             И будемъ защищаться.
             Ну, ну, скорѣй!..
   

Мефистофель.

             Тутъ не въ чемъ сомнѣваться.
   

Валентинъ.

             Какъ-будто самъ дерется чортъ со мной.
             Что это: не владѣю я рукой?
   

Мефистофель (Фаусту).

             Коли!
   

Валентинъ (падая).

                       Ой! ой!..
   

Мефистофель.

                       Теперь поусмирится!
             Однако, маршъ, дружокъ, скорѣй намъ надо скрыться.
             Ты слышишь, подымается ужь крикъ.
             Я отъ полиціи отдѣлаюсь навѣрно:
             Я съ ней возиться ужь привыкъ;
             Но, уголовный судъ -- вотъ что, любезный, скверно!

(Уходятъ.)

Марта (у окна).

             Сюда! сюда!
   

Гретхенъ (у окна).

                       Огней! огней!
   

Марта (у окна).

             Тутъ брань и драка у людей.
   

Народъ.

             Вотъ тутъ одинъ лежитъ убитый.
   

Марта (выходя на улицу).

             Ужь скрылись.
   

Гретхенъ (выходя).

                       Кто убитъ?
   

Народъ.

                       Братъ Маргариты.
             Твой братъ, сынъ матери твоей.
   

Гретхенъ.

             Ахъ, Господи! ахъ страхъ какой!
   

Валентинъ.

             Я умираю... смерть придетъ скорѣй
             Всѣхъ этихъ словъ, мной сказанныхъ о ней.
             Что, бабы, вамъ стоять теперь и выть...
             Послушайте, хочу я говорить...

(Къ нему подходятъ.)

             Еще ты очень, Гретхенъ, молода,
             А голова безъ разума, пусто...
             Да, плохо ты ведешь свои дѣла,
             И если откровенность ужь пошла,
             То прямо мнѣ приходится сказать,
             Что всѣ тебя распутной станутъ звать,
             И, видно, такъ тебѣ ужь ею быть.
   

Гретхенъ.

             Братъ!.. Господи! за что же такъ срамишь?
   

Валентинъ.

             Нѣтъ, именемъ Господнимъ не шути!
             Да, да, я правъ... сама ты разгляди!
             Ахъ, то, чему случиться суждено,
             Навѣрное ужь сбудется оно.
             Сперва съ однимъ ты начала тайкомъ,
             Появятся и нѣсколько потомъ;
             А къ дюжинѣ приблизится твой счетъ,
             Тогда и городъ весь къ тебѣ придетъ.
             Когда порою, рождается -- ему
             Всегда въ покровъ даютъ ночную тьму;
             Его тайкомъ съ собой выносятъ въ свѣтъ
             И темнымъ покрываломъ онъ одѣтъ,
             И задушить тогда его хотимъ...
             А выростамъ, и станетъ онъ большимъ --
             Средь бѣла дня, весь страшно обнаженъ,
             Нахальствуя, разгуливаетъ онъ;
             И чѣмъ онъ отвратительнѣй, мерзѣй,
             Тѣмъ больше ищетъ свѣта и лучей...
             Да, время то ужъ близко, вижу я,
             Когда, какъ отъ заразы, отъ тебя
             Всѣ честные граждане побѣгутъ
             И дѣвкою распутной назовутъ.
             И будетъ все стыдомъ душа горѣть,
             Когда въ глаза начнутъ тебѣ смотрѣть.
             Цѣпочекъ ужъ тебѣ не надѣвать,
             Предъ алтаремъ невѣстой не стоять,
             И вечеромъ, за танцами, порой,
             Не щеголять косынкой кружевной.
             И, если Богъ проститъ тебя когда,
             Все жь на землѣ ты будешь проклята.
   

Марта.

             Не лучше ль поручить вамъ Богу жизнь съ душою,
             Чѣмъ умирать съ такою клеветою!
   

Валентинъ.

             Ахъ, еслибъ до тебя добраться могъ,
             Развратница... тогда, конечно, Богъ
             Ко мнѣ бы милосердѣй много былъ,
             И много бы грѣховъ мнѣ отпустилъ.
   

Гретхенъ.

             Братъ милый, мучаюсь я адскою тоской!
   

Валентинъ.

             Прочь слезы! прочь! что ихъ напрасно лить!
             Нѣтъ, честь уже тебѣ не воротить.
             Мнѣ въ сердце нанесенъ ударъ тобой
             И къ Богу я чрезъ сумракъ гробовой
             Перехожу отъ васъ теперь на вѣкъ,
             Какъ воинъ и какъ честный человѣкъ.
   

XX.
СОБОРЪ.

Служба. Органъ и пѣніе. Гретхенъ въ толнѣ. Злой духъ позади Гретхенъ.

Злой духъ.

             О, Гретхенъ! такъ ли ты, бывало,
             Душой невинная, стояла
             Предъ Божьимъ алтаремъ,
             Когда по книжкѣ этой
             Дрожащимъ голосомъ читала
             Молитвы, а въ душѣ твоей
             Жилъ Богъ одинъ да дѣтскія забавы?
             О, Гретхенъ!
             Гдѣ голова твоя? какое
             Сокрыто преступленье въ сердцѣ?
             Ты но пришла ль молиться
             За душу матери несчастной,
             Которую твоя вина
             Въ могилу уложила?
             Чьей кровью твой порогъ обрызганъ?
             Не чувствуешь ли ты
             Подъ сердцемъ трепетъ и движенье,
             Которые тебя приводятъ въ содроганье
             Предчувствіемъ ужаснымъ?
   

Гретхенъ.

             О, горе! Еслибъ я могла
             Избавиться отъ мыслей,
             Которыя меня
             Преслѣдуютъ повсюду!
   

Хоръ.

                       Dies irae, dies ilia
                       Solvet saeclum in favilla. (Звуки органа.)
   

Злой духъ.

             Гнѣвъ Божій надъ тобою!
             Ты слышишь: огласилось все трубою!
             Жилище мертвыхъ содрогнулось,
             И въ этотъ мигъ проснулась
             Отъ мира и покоя
             Твоя душа и, какъ изъ пепла,
             Вся въ трепетѣ возникла
             Для вѣчной муки ада.
   

Гретхенъ.

             Ахъ, еслибъ мнѣ уйдти!
             Мнѣ этотъ органъ прерываетъ
             Дыханіе въ груди,
             Мнѣ пѣнье сердце раздираетъ!
   

Хоръ.

                       Judex ergo cum sedchit,
                       Quidquid latet, adparebit,
                       Nil inultum remanebit.
   

Гретхенъ.

             О, задыхаюсь я!
             Тѣснятъ колонны, словно
             Весь сводъ церковный
             Валится на меня...
             На воздухъ!
   

Злой духъ.

             Сокройся! Грѣхъ и стыдъ
             Быть тайною не могутъ.
             А воздухъ? свѣтъ?
             О, горе! горе!
   

Хоръ.

                       Quid sum miser tuac dicturus?
                       Quem patronum rogaturus?
                       Cum vix juslus sit securus?
   

Злой духъ.

             Свой праведники ликъ
             Отъ грѣшной отвращаютъ
             И, въ гнѣвѣ, ужь къ тебѣ
             Руки не простираютъ.
   

Хоръ.

                       Quid sum miser tunc dicturus?
   

Гретхенъ.

             Вашъ пузырекъ, сосѣдка! (Падаетъ въ обморокъ.)
   

XXI.
ВАЛЬПУРГІЕВА НОЧЬ.

Гарцовы Горы.

Фаустъ и Мефистофель.

Мефистофель.

             Не хочешь ли ты сѣсть верхомъ хоть на метлу?
             Что до меня касается, признаться,
             Я очень былъ бы радъ здоровому козлу;
             А такъ не скоро намъ добраться.
   

Фаустъ.

             Пока усталости не буду ощущать,
             Доволенъ и и этою дубиной.
             Что прибыли дорогу сокращать?
             Не удовольствіе ль идти намъ вдоль лощины,
             Порой карабкаться на дикія вершины
             Кремнистыхъ скалъ, откуда ключъ живой,
             Журча, бѣжитъ прозрачною волной?
             Все это въ душу льетъ невольно наслажденье
             И очаровываетъ путь.
             Въ березахъ ужъ весны замѣтно появленье,
             И чувствуетъ сосна ея прикосновенье --
             Такъ не должна ль она и къ намъ проникнуть въ грудь?
   

Мефистофель.

             По чести, ничего не чувствую такого.
             Я весь дрожу, зима въ моей груди,
             И нѣтъ во мнѣ желанія другаго,
             Какъ больше бы теперь намъ снѣгу на пути.
             И этотъ мѣсяцъ-то рогатый
             Не кстати поздно такъ встаетъ;
             Какъ тускло и печально льетъ
             На землю свѣтъ онъ красноватый!
             Такая тьма, хоть выткни глазъ.
             Да здѣсь, любезнѣйшій, какъ-разъ
             На пень наткнешься суковатый,
             Или, пожалуй, объ утесъ
             Себѣ расквасишь лобъ, иль носъ.
             По-крайней-мѣрѣ, ты хоть дай мнѣ позволенье
             Позвать блудящій огонёкъ!
             Я вижу, вонъ одинъ зажегся въ отдаленьи.
             Эй, эй! послушай-ка, дружокъ!
             Ты даромъ свѣтишь тамъ: нельзя ли къ намъ явиться
             И путь намъ озарить на гору потрудиться?
   

Блудящій Огонекъ.

             Я вамъ надѣюсь услужить
             И, вслѣдствіе душевнаго почтенья,
             Готовь мою натуру измѣнить:
             Вѣдь наше здѣсь всегда зиг-загомъ направленье.
   

Мефистофель.

             Все корчить бы людей ему!
             Нѣтъ, съ дьяволомъ бери дорогу ты прямую;
             Не то, какъ-разъ тебя задую!
   

Блудящій Огонекъ.

             Хозяинъ дома вы -- я вижу но всему,
             И постараюсь я вамъ сдѣлать угожденье;
             Но это требуетъ немного размышленья:
             Гора полна сегодня волшебствомъ
             И ворожбой, и кутермою,
             Сегодня все на ней вверхъ дномъ.
             Такъ, отправлялся за мною,
             Ужь не взыщите вы на мнѣ,
             Коль услужу вамъ не вполнѣ.
   

Фаустъ, Мефистофель и Блудящій Огонекъ (поютъ).

                       "Вотъ и въ кругъ очарованья
                       Мы вступили и идемъ.
                       Ну, веди же насъ съ стараньемъ!
                       Не ударься въ грязь лицомъ!
                       Чтобъ огромность разстоянья
                       Сократить другимъ путемъ!
                       Дерева за деревами
                       Мимо насъ такъ и летятъ;
                       Горы гнутся головами
                       И поклоны намъ творятъ;
                       Скалы длинными носами
                       Раздуваютъ и храпятъ.
   
                       "Черезъ дерны, чрезъ каменья
                       Тихо льются ручейки.
                       Лепетъ струй ли то? иль пѣнье?
                       Или ропотъ то любви?
                       Или голосъ то несется
                       Къ намъ изъ дальней стороны?
                       Только эхо раздается,
                       Какъ преданье старины.
   
                       "Крики филина! чу! ближе
                       Закричали грачъ съ совой.
                       А еще... иль все они же?
                       А вотъ это, подъ травой,
                       Это что шуршитъ такъ глухо?
                       То не ящеръ ли въ кустахъ,
                       Длинноногій, толстобрюхой?...
                       На землѣ и на скалахъ,
                       Словно гадины, коренья
                       Извиваются, ползутъ
                       По песку и чрезъ каменья,
                       Чтобъ схватить насъ и пригнуть.
                       Отъ деревьевъ свиловатыхъ,
                       Изъ-за мшистыхъ, старыхъ пней,
                       За прохожимъ трусоватымъ
                       Миліоны здѣсь вѣтвей,
                       Какъ полипы, растянулись...
                       Вотъ и мыши всѣхъ цвѣтовъ
                       Шумнымъ роемъ вдругъ проснулись
                       И чрезъ горы сѣрыхъ мховъ
                       Съ пискомъ, съ визгомъ потянулись.
                       Вслѣдъ за нею свѣтляки
                       Яркой рѣютъ полосою;
                       Мечутъ искры огоньки
                       И, тѣсняся, пролетаютъ,
                       И пробраться намъ мѣшаютъ.
   
                       "Что же? далѣе пойдемъ,
                       Иль до цѣли ужь добрались?
                       Все вертится колесомъ!
                       Какъ въ гримасахъ искривлялись
                       Дерева, скалы и пни!
                       Разметалися кругами
                       Всѣ блудящіе огни:
                       То возникнутъ пузырями,
                       То разсыплются они."
   

Мефистофель.

             Прошу покрѣпче за полу держаться!
             Здѣсь кручь горы. Отсюда посмотри,
             И удивишься ты, какія въ ней таятся
             Неоцѣненныя сокровища внутри.
   

Фаустъ.

             Какъ въ этихъ пластахъ дивно блещетъ
             Мутно-румяный утра спѣть!
             Онъ проникаетъ въ глубь далеко и трепещетъ
             Въ жерлѣ у пропасти, гдѣ дна, быть-можетъ, нѣтъ.
             Вотъ здѣсь, какъ-будто дымъ, несутся испаренья;
             Тамъ словно какъ пожаръ мнѣ видѣнъ сквозь туманъ;
             То онъ растянется, какъ нитка, на мгновенье,
             То вспыхнетъ и забьетъ, какъ огненный фонтанъ,
             То полосой его долина золотится.
             То яркими онъ жилками горитъ,
             То въ темномъ уголку внезапно раздробится
             И вотъ ужь онъ вблизи, разсѣянный, блеститъ,
             Какъ золотой песокъ, передъ глазами.
             Смотри, какъ эти высоты
             Угрюмыхъ скаль всѣ облиты,
             Какъ-будто заревомъ, горящими лучами.
   

Мефистофель.

             Не освѣщаетъ ли для праздника Мамонъ
             Дворецъ свой съ пышностью такою?
             Какъ счастливь ты, что все нодмѣчоно тобою!
             Чутьемъ я сильно убѣжденъ,
             Вотъ такъ мнѣ и сдается,
             Что бѣшеныхъ гостей ватага принесется.
   

Фаустъ.

             Какъ буря въ воздухѣ реветъ
             И хлещетъ, и въ затылокъ бьетъ!
   

Мефистофель.

             Ты за утесъ схватись руками,
             Не-то столкнетъ тебя она
             Въ могилу эту безо дна.
             Туманъ усилилъ мракъ бродящими парами...
             Чу! слышишь трескъ? то трескъ лѣсовъ.
             Испуганныя совы полетѣли...
             Столбы вздрогнули, заскрипѣли
             Тѣхъ вѣчно-зеленѣющихъ дворцовъ.
             То ломка сучьевъ, шумъ паденья,
             То грохотъ сломленныхъ деревъ.
             Корней могучихъ исторженье;
             Они валятся и трещатъ,
             Губя въ паденіи другъ друга;
             А тамъ въ ущельяхъ воетъ вьюга
             И вѣтры буйные свистятъ.
             А въ вышинѣ, надъ головою,
             Ты слышишь голоса? вблизи, вдали,
             Передъ тобой и за тобою,
             Повсюду слышатся они,
             Вездѣ, по всей горѣ, далеко
             Пѣснь чаръ таинственныхъ слышна,
             И разливается она,
             Какъ волны бурнаго потока.
   

Вѣдьмы (хоромъ).

                       Ужь вѣдьмы на Брокенъ ночною норой,
                       Спѣша, собираются шумной толпой.
                       Тамъ зеленъ посѣвъ и трава тамъ желта,
                       И первый надъ всѣми Урьянъ тамъ всегда.
                       Черезъ пни и каменья нашъ путь туда шелъ...
                       F. Т.-- колдунья, R. С.-- козелъ.
   

Голосъ.

                       Старуха Буабо сюда ползетъ,
                       Оно верхомъ -- свинья ее везетъ.
   

Голоса.

                                 Поспѣшимъ же принесть,
                                 Кому слѣдуетъ чость!
                                 Буабо на свинью,
                                 На свинью, и впередъ!
                                 Пусть она поведетъ
                                 Всю ватагу свою.
   

Голосъ.

                       Скажи, какими къ намъ путями?
   

Голосъ.

                       На Ильзенштейнъ. Да, видишь ли ты, что:
                       Взглянула я въ совиное гнѣздо,
                       И что же? такъ она и съѣла бы глазами.
   

Голосъ.

                       Ну, къ дьяволу! пусть онъ тебя возьметъ!
                       Зачѣмъ тебя, какъ словно вихрь, несетъ?
   

Голосъ.

                       Она въ меня вцѣпилася когтями;
                       Смотри, вѣдь вся покрыта я рубцами.
   

Хоръ вѣдьмъ.

                       Путь широко, далеко разстилается;
                       Шумно вездѣ и вездѣ толкотня.
                       Колетъ рожонъ и метла зацѣпляется...
                       Лопнула мать, задохнулось дитя.
   

Колдуньи (полухоромъ.)

                       Какъ словно улитка, нашъ рой подвигается.
                       Полкъ, женскій давно ужь впередъ весь удралъ.
                       Коль кто къ Вельзевулу изъ нихъ отправляется --
                       На сотни шаговъ тутъ мужчина отсталъ.
   

Другой полухоръ.

                       Ну, что же, все это не стоитъ вниманія:
                       Пусть сотни шаговъ у нея впереди,
                       Пускай поспѣшаетъ, напрасно стараніе:
                       Мужчина шагнетъ -- и она позади.
   

Голосъ (сверху).

                       Сюда, изъ озера, сюда! летите къ намъ!
   

Голоса (снизу).

                       Давно бы поднялись мы къ вамъ,
                       Мы полоскались все и мылись,
                       Да все напрасно мы трудились.
   

Оба хора.

                       Вѣтеръ затихнулъ, катится звѣзда.
                       Мѣсяцъ за облако прячется быстро.
                       Шумъ колдуновъ и вездѣ тѣснота,
                       И миліонами сыплются искры!
   

Голосъ (снизу).

                       Остановись, остановись!
   

Голосъ (сверху).

                       Чьи звуки такъ изъ скалъ кремнистыхъ раздались?
   

Голосъ (снизу).

                       Возьмите вы меня! возьмите вы меня!
                       Ужь слишкомъ триста лѣтъ карабкалася я,
                       А до вершины все добраться по могу я.
                       Съ подобными себѣ пожить хочу я.
   

Оба хора.

                       Палку уноситъ съ собою метла;
                       Вилы увозятъ съ собою козла;
                       Тотъ, кто не можетъ сегодня подняться,
                       Тамъ уже вѣчно ему оставаться.
   

Полу вѣдьма (снизу).

                       Ахъ, я давнымъ-давно плетусь;
                       Другіе далеко ушли своей дорогой;
                       И дома-то покоя мнѣ немного,
                       И, видно, здѣсь его я не дождусь.
   

Хоръ вѣдьмъ.

                       Храбрость для вѣдьмы вся въ мази сокрыта,
                       Парусомъ тряпка ей можетъ служить,
                       Быстрый корабль ей -- любое корыто.
                       Тому не летать, кто теперь не взлетитъ.
   

Оба хора.

                       Когда доберемся до горной вершины,
                       Тогда вы спускайтеся внизъ поскорѣй,
                       Разсѣйтесь по лону туманной долины
                       И рѣйте толпой чародѣйною въ ней!
   

Мефистофель.

             Какая давка, шумъ, шипѣнье и визжанье,
             И стукъ, и визгъ, и болтовня,
             И свѣтъ, и вонь, и искры отъ огня!
             Вотъ истинное вѣдьмъ собранье --
             Ихъ элементъ. Держись же за меня!
             Да крѣпче, а не-то придется разлучиться.
             Да гдѣ ты?
   

Фаустъ.

                                           Здѣсь.
   

Мефистофель.

                                                     Какъ ты успѣлъ тамъ очутиться?
             Нѣтъ, за хозяйскія нрава теперь возьмусь.
             Дорогу! дворянинъ Фоландъ идетъ: раздайся,
             О, чернь проклятая! А ты, смотри, хватайся
             Покрѣпче за меня, мой докторъ! такъ пробьемъ
             Однимъ прыжкомъ толпу съ тобою.
             И брата нашего коробитъ здѣсь порою...
             Вотъ чудный огонёкъ какой-то вспыхнулъ тамъ!
             Какъ-будто что влечетъ меня вонъ къ тѣмъ кустамъ...
             Идемъ, идемъ! туда бы лишь добраться.
   

Фаустъ.

             Ты духъ противорѣчія. Идемъ!
             На все готовъ я. Я признаться,
             Теперь мы дѣйствуемъ съ умомъ,
             Въ Вальпургіеву Ночь на Брокенъ отправляясь
             Уединенія искать.
   

Мефистофель.

             Смотри-ка: разными цвѣтами разливаясь,
             Какъ огоньки тамъ начали блистать...
             Да это цѣлый клубъ весельчаковъ на пирѣ.
             Никто неодинокъ и въ этомъ маломъ мірѣ.
   

Фаустъ.

             Но мнѣ хотѣлось бы взойти на верхъ горы.
             Тамъ вижу дымъ; разложены костры
             И тысячьми толпа вкругъ духа зла тѣснится.
             Тамъ не одна загадка разрѣшится.
   

Мефистофель.

             За-то вѣдь и задастся не одна.
             Пускай тамъ свѣтъ большой шумитъ-себѣ въ волненьи,
             А мы останемся съ гобой въ уединеньи.
             Вѣдь каждому извѣстно издавна,
             Что и большіе есть и маленькіе свѣты.
             Вотъ вѣдьмы молодыя: всѣ онѣ,
             Какъ, видишь, голыя; старушки лишь одѣты.
             Прошу тебя, хоть изъ любви ко мнѣ,
             Мнѣ удовольствіе любезностью доставить.
             Трудъ не великъ тебѣ, а насъ онъ позабавитъ.
             Вотъ слышится мнѣ инструментовъ звукъ...
             Проклятое, несносное гуденье!
             Тутъ надобны привычка и терпѣнье.
             Ну. ну, впередъ! нельзя жъ иначе, другъ!
             Мы приближаемся; тебя я тамъ представлю
             И новую услугу тѣмъ доставлю.
             Ну что же, каково пространство-то? взгляни!
             Что скажешь -- а? Едва дохватитъ глазъ до края.
             Повсюду, сотнями сверкая,
             Какъ по веревочкѣ растянуты огни.
             Болтаютъ, пляшутъ, пьютъ, влюбляются, смѣются,
             Варятъ и кипятятъ... Ну, отвѣчай же мнѣ,
             Гдѣ лучше наслажденія найдутся,
             Какъ въ этой милой сторонѣ?
   

Фаустъ.

             Ты не намѣренъ ли, чтобъ намъ туда пробиться,
             Взять роль волшебника, иль дьяволомъ явиться?
   

Мефистофель.

             Хотя къ инкогнито мнѣ здѣсь не привыкать,
             Однакожь ордена и украшенья
             Всегда на пиръ нехудо надѣвать.
             Нѣтъ у меня подвязки въ награжденье,
             За-то копыто здѣсь въ великомъ уваженьи.
             Вотъ видишь ли, ползетъ улитка тамъ?
             И подвигается, подслѣпая, все къ намъ;
             Она чутьемъ меня узнала
             И, какъ я не хитри, а для меня,
             Чтобъ скрыться здѣсь, труда не мало.
             Ну, ну, впередъ! отъ одного опія
             Намъ перейти къ другому надо.
             Ты будто-бы женихъ, а я возьму роль свата.

(Нѣкоторымъ, сидящимъ у погасающихъ огней.)

             А вы что здѣсь, почтенные мои?
             Не лучше ли бы вамъ со всѣми веселиться,
             Гдѣ молодость кипитъ и пляшетъ и кружится?
             И дома насидитеся одни!
   

Генералъ.

             Прошу довѣриться народу!
             Что хочешь дай ему -- все ничего.
             Народъ похожъ на женскую породу:
             Все молодежь въ почётѣ у него.
   

Министръ.

             Отъ правды всѣ далеко ныньче стали.
             Люблю я времена прошедшія душой:
             Конечно, ужь тогда, какъ всѣмъ мы управляли,
             Былъ вѣкъ счастливый, золотой.
   

Выходецъ.

             Тьфу къ чорту! да и мы не просты были
             И сплошь не за свое брались.
             Теперь вверхъ дномъ все здѣсь оборотили,
             И только бъ мы одни поправить все взялись.
   

Сочинитель.

             Гдѣ ныньче дѣльныя творенья?
             Кто книгу умную найдетъ?
             А молодое поколѣнье
             Все кверху носъ деретъ.
   

Мефистофель (являясь старикомъ).

             Да, вижу я, для страшнаго суда
             Народъ уже созрѣлъ, и больше никогда
             Я къ вѣдьмамъ не пойду на эту гору.
             И такъ-какъ мой боченокъ полонъ сору
             И замутился весь, такъ, стало-быть,
             Недолго остается міру жить.
   

Вѣдьма-торговка.

             Не проходите мимо, господа:
             И случая не упускайте даромъ.
             Хоть полюбуйтесь вы товаромъ;
             Все у меня найдете вы всегда.
             Но только ничего такого,
             Что величайшее бы зло
             Для смертнаго созданія земнаго
             Хоть разъ одинъ не принесло.
             Здѣсь нѣтъ ни одного кинжала,
             Съ котораго бы кровь ручьями не текла;
             Сосуда, гдѣ бъ отрава не была
             И лютой смерти не давала;
             Наряда пышнаго, въ которомъ бы хоть разъ
             Красавица въ развратъ не увлеклась;
             Меча, который бы союза страсти пылкой,
             Иль дружества узла не разсѣкалъ.
             Который бы соперника съ затылка,
             Врасплохъ не поражалъ.
   

Мефистофель.

             Сестрица милая въ разладѣ съ временами.
             Что сдѣлано -- прошло. Ты заготовь скорѣй
             Какъ можно больше новостей:
             Вѣдь увлекаются однѣми новостями.
   

Фаустъ.

             Не засмотрѣться бы! Ну, вотъ
             Такъ ярмарка!
   

Мефистофель.

             Ни дать, ни взять, водоворотъ.
             Кипитъ, кружится, оглушаетъ
             И, кажется, влечешь его съ собой --
             А онъ тебя, посмотришь, увлекаетъ.
   

Фаустъ.

             А это кто передо мной?
   

Мефистофель.

             Лилитъ. Ты пристальнѣй въ лицо ея вглядися.
   

Фаустъ.

             Кто?
   

Мефистофель.

                                 Первая Адамова жена.
             Но ты ея волосъ красивыхъ берегися;
             Не даромъ щеголяетъ въ нихъ она:
             Къ кому лишь ими прикоснется,
             Тотъ отъ нея не оторвется.
   

Фаустъ.

             А вотъ сидятъ старушка съ молодой.
             Навѣрно, наплясавшись, отдыхаютъ.
   

Мефистофель.

             Сегодня отдыха не знаютъ.
             Чу! музыка!... Возьмемъ ихъ танцовать съ собой.
   

Фаустъ (танцуя).

             Однажды мнѣ яблоня снилась
             И яблоки -- чудо-чудесъ!
             Такъ ими душа соблазнилась,
             Что вмигъ я на яблонью влѣзъ.
   

Красавица.

             Съ-тѣхъ-поръ, какъ простились вы съ раемъ
             Вамъ яблоки милы -- мы знаемъ;
             И ихъ у себя я въ саду
             Для васъ, ужь конечно, найду.
   

Мефистофель (танцуя со старухой).

             Однажды мнѣ дерево снилось.
             Я видѣлъ: оно раздвоилось,
             Большая дыра въ немъ была --
             Большая, но очень-мила.
   

Старуха.

             Я рыцарю съ конской ногою
             За это мой шлю поцалуй.
             . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
             . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   

Проктофантазмистъ.

             Ахъ, чернь проклятая! тебѣ не въ прокъ и время.
             Говорено, вѣдь, было много разъ,
             Что чортово безъ ногъ гуляетъ племя,
             А вы, вѣдь, пляшете, какъ пляшутъ и у насъ.
   

Красавица.

             Что надобно ему на балѣ нашемъ?
   

Фаустъ (танцуя).

             Во все онъ вмѣшиваться радъ.
             Онъ говоритъ, не такъ мы пляшемъ.
             По немъ, что шагъ, то не впопадъ.
             Всегда и всѣмъ онъ озабоченъ;
             Но, главное, сердитъ бываетъ очень,
             Коль впереди его кто есть.
             Тогда вертись хоть такъ, какъ онъ вертится
             На мельницѣ своей -- и тутъ едва-ль рѣшится
             Онъ одобренье произнесть.
   

Проктофантазмистъ.

             А вы еще все здѣсь? Неслыханное дѣло!
             Да пропадите съ глазъ вы прочь!
             И просвѣщенья свѣтъ не въ силахъ вамъ помочь --
             Такъ васъ невѣжество проклятыхъ одолѣло.
             Въ насъ, кажется, достаточно ума
             И мы немало хлопотали,
             Чтобъ предразсудки исчезали,
             А все такая жь грязь и тьма!
   

Красавица.

             Вы надоѣли намъ ужасно!
   

Проктофантазмистъ.

             Скажу вамъ, духи, прямо, ясно,
             Что былъ, и есть, и буду врагъ
             Я деспотическаго духа:
             Что даже деспотизмъ въ словахъ
             Для моего противенъ слуха.

(Танцы продолжаются)

             Ни въ чемъ успѣха нѣтъ, на что ни посмотрю;
             Но все воспользуюсь я этими часами:
             Надежда есть; быть-можетъ, усмирю
             Поэтовъ пламенныхъ съ чертями.
   

Мефистофель.

             И въ лужу сядетъ онъ сейчасъ --
             Такъ усмиряетъ каждый разъ
             Онъ гнѣвъ безумный и волненье;
             Тогда прощай и духи всѣ и духъ,
             Когда піявокъ сотня вдругъ
             Ему облѣпитъ все сидѣнье.

(Фаусту.)

             Скажи мнѣ, гдѣ жь пѣвица та,
             Съ которой танцовалъ? Куда она шмыгнула?
   

Фаустъ.

             Представь: какъ пѣла, изо рта
             У ней мышь красная прыгнула.
   

Мефистофель.

             Ну, вотъ великая бѣда!
             Доволенъ будь, что не сѣдая.
             И разбирать нужда тебѣ большая
             Въ тотъ часъ, когда взошла любви твоей звѣзда.
   

Фаустъ (задумчиво).

             Потомъ...
   

Мефистофель.

             Ну, что еще такое?
   

Фаустъ (задумчиво).

             Ты видишь, Мефисто, созданье молодое
             Вонъ тамъ, вдали?... Какъ хороша она!
             Но какъ изнурена, но какъ она блѣдна!...
             Чуть движется... какъ-будто-бы цѣпями
             Она опутана... Гляжу -- не нагляжусь.
             Своими дивными чертами
             Она напомнила мнѣ Гретхенъ -- и мечтами
             Невольно къ ней я уношусь.
   

Мефистофель.

             Оставь въ покоѣ призракъ чудный:
             Волшебный образъ предъ тобой;
             Его сковалъ сонъ смерти непробудный,
             И встрѣча съ нимъ грозить бѣдой.
             Онъ кровь оледенитъ, погаситъ жизни пламень
             И даже обратить онъ тѣло можетъ въ камень.
             Вѣдь о Медузѣ слышалъ ты?
   

Фаусть (задумчиво).

             Да, смертью скованы черты;
             Въ глазахъ безжизненныхъ разлита
             И скорбь, и гробовая мгла...
             Да, это грудь и тѣло Маргариты,
             Которыя любовь ея мнѣ предала.
   

Мефистофель.

             Все это чаръ волшебныхъ сила.
             Въ нихъ каждому мелькаетъ образъ милой.
   

Фаустъ.

             Какое выраженіе страстей
             И сладострастія, и скорби, и мученья!
             Нѣтъ, не могу я глазъ отнесть отъ ней...
             И что за странное на шеѣ украшенье;
             Полоска красная видна
             Не шире, какъ ножа тупая сторона.
   

Мефистофель.

             Я вижу тотъ же призракъ ложный.
             А, право, голову бы ей
             Носить подъ-мышкой очень-можно:
             Ей отрубилъ ее Персей.
             Пойдемъ! вѣдь это все химера.
             Вонъ тамъ -- ты видишь? гдѣ гора,
             Толпа шумитъ, какъ средь партера;
             И если не волшебства то игра,
             Такъ тамъ театръ и будетъ представленье.
             Желалъ бы знать я, что даютъ?
   

Skrvibilis.

             Сейчасъ послѣднюю комедію начнутъ
             Изъ всѣхъ семи -- новѣйшее творенье.
             Здѣсь семь всегда даютъ -- такое заведенье.
             Ее писалъ извѣстный дилеттантъ
             И дилеттанты разъиграютъ.
             Но извините -- начинаютъ...
             У каждаго свое призванье и талантъ --
             Мои: я занавѣсъ на сценѣ подымаю.
   

Мефистофель.

             И дѣло, дѣло, въ добрый часъ!
             Я отъ души васъ поздравляю.
             Другой здѣсь должности не можетъ быть для васъ.
   

XXII.
СОНЪ ВЪ ВАЛЬПУРГІЕВУ НОЧЬ, ИЛИ ЗОЛОТАЯ СВАДЬБА ОБЕРОНА И ТИТАНІИ.

(Интермедія.)

Директоръ театра.

             Сегодня, о дѣти Мидинга,
             Мы сладостный вкусимъ покой
             И сценой намъ будетъ долина
             Съ высокой, кремнистой горой.
   

Герольдъ.

             Чтобъ свадьба сбылась золотая
             Полвѣка ей срокъ у людей;
             Окончится долгая тяжба,
             И золото станетъ цѣннѣй.
   

Оберонъ.

             Коль здѣсь вы, незримые духи,
             Сюда призываю я васъ.
             Въ бракъ новый торжественно вступятъ
             И царь и царица сейчасъ.
   

Пуккъ.

             Кривляясь, ломаясь, прыжками
             Идетъ на пирушку и Нуккъ,
             И сотни за нимъ появятся
             Играть и плясать въ этотъ кругъ.
   

Аріель.

             Ужь сладкая пѣснь Аріеля
             Слышна, и онъ ей привлечетъ
             Толпу удивительныхъ масокъ
             И множество юныхъ красотъ.
   

Оберонъ.

             Чтобъ ладили вѣчно супруги,
             Примѣръ съ насъ берите скорѣй!
             Для пламенной страсти разлука
             Всего въ этомъ мірѣ нужнѣй.
   

Титанія.

             Супруга ли губы надуетъ,
             Затѣетъ ли ссору супругъ:
             Отправьте вы мужа на сѣверъ,
             Жену отошлите на югъ.
   

Оркестръ (fortissimo).

             Жуки, комары съ мушкарою,
             Кузнечики -- вся эта смѣсь,
             Жужжащая вѣкъ подъ травою --
             Вотъ вся наша музыка здѣсь.
   

Соло.

             Какъ мыльный пузырь, раздуваясь --
             Смотрите волынка идетъ
             И носомъ своимъ сиповатымъ
             Дичь поретъ и уши деретъ.
   

Духъ (только-что принимающій образъ).

             Ногами паукъ я, и жабы
             Огромный животъ у меня.
             Сынъ праха, я меньше звѣрочка.
             Ну, право, поэма, вѣдь, я.
   

Одна пара.

             Шагъ малый, скачки удалые,
             И, кажется, въ розахъ паришь,
             А только болтаешь ногами
             И кверху никакъ не взлетишь.
             Любопытный путешественникъ.
             Иль это обманъ маскарада?
             Иль это одинъ только сонъ?
             Не вѣрю глазамъ я: прекрасный
             Явился сюда Оберонъ.
   

Ортодоксъ.

             Не видны ни хвостъ мнѣ, ни когти,
             Но все же, сомнѣнія нѣтъ,
             Что также, какъ Греціи боги,
             Онъ чортомъ явился на свѣтъ.
   

Сѣверный художникъ.

             Коль правду сказать, лишь эскизы
             Чертилъ я до этого дня;
             Но скоро въ Италію, скоро,
             Намѣренъ отправиться я.
   

Пуристъ.

             Сюда завлеченъ я несчастьемъ.
             О боги! какой здѣсь развратъ!
             Двухъ вѣдьмъ только въ этомъ содомѣ
             Подъ пудрой встрѣчаетъ мой взглядъ.
   

Молодая вѣдьма.

             И пудра и пышныя юбки
             Для гадкихъ старухъ -- не для насъ.
             Я всѣмъ на козлѣ выставляю
             Нагую красу на-показъ.
   

Матрона.

             Мы свѣтскія знаемъ приличья,
             Не станемъ мы споръ заводить.
             Но все-таки, какъ ни прекрасны,
             А надобно будетъ вамъ сгнить.
   

Капельмейстеръ.

             Жуки, комары съ мушкарою!
             Вкругъ голой красы не летать!
             Смотрите: жужжа, подъ травою,
             Чтобъ въ музыкѣ тактъ соблюдать!
   

Флюгеръ (съ одной стороны).

             Вотъ общество, славное, право!
             И нѣтъ недостатка въ красѣ:
             Все прелесть, невѣсты и парни,
             Ребяты надежные всѣ.
   

Флюгеръ (съ другой стороны).

             Ну, если земля не разверзнетъ
             Всѣ бездны сейчасъ же для нихъ,
             Я брошусь торчмя головою
             Въ геенну кипящую въ-мигъ.
   

Ксеній.

             Съ клещами и лапками, вмѣстѣ
             Сюда всѣ слстаомся мы,
             Чтобъ праздновать день сатанинскій
             И честь воздавать духу тьмы.
   

Геннингсъ.

             Смотрите: и шумъ и кривлянье
             И шутокъ ребяческихъ рой,
             А послѣ навѣрно всѣ станутъ
             Хвалиться невинной душой.
   

Мессигетъ.

             Въ толпѣ этихъ вѣдьмъ затеряться
             Ну, право, люблю я подъ-часъ
             Съ колдуньями легче справляться,
             Чѣмъ съ музами, легче въ сто разъ.
   

Прежде-бывшій геній временъ.

             Съ людьми и выходятъ всѣ въ люди.
             Держись за меня, мой дружокъ!
             Блоксбергъ, какъ Парнасъ добрыхъ нѣмцевъ
             Просторенъ, широкъ и высокъ.
   

Любопытный путешественникъ.

             Кто этотъ педантъ? какъ раздулся!
             Ну, право, глядитъ пузыремъ.
             Все нюхая, вѣрно онъ ищетъ
             Вездѣ іезуитовъ чутьемъ.
   

Журавль.

             И въ свѣтлой водицѣ, и въ мутной
             Я рыбу ловлю. Почему жь?
             Вѣдь всѣмъ искушенья доступны,
             Не чуждъ ихъ и праведный мужъ.
   

Свѣтскій человѣкъ.

             Повѣрьте мнѣ, добрые люди,
             Что средство для насъ ханжество:
             На Блоксбергъ сбираются шайки,
             И вотъ почему торжество.
   

Танцовщикъ.

             Еще ль слышу хоръ громогласный
             И съ нимъ барабанъ вдалекѣ?
             Ахъ, нѣтъ! Я ошибся: то воетъ
             Несноснѣйшій выпъ въ тростникѣ.
   

Танцмейстеръ.

             Всѣ пляшутъ, въ ходу у всѣхъ ноги,
             Хотя и умѣнья въ нихъ нѣтъ:
             И воронъ вертится на лапкѣ,
             И дѣлаетъ козликъ курбетъ.
   

Скрипачъ.

             Они ненавидятъ другъ друга;
             Но къ звукамъ бѣжитъ эта тварь,
             Такъ точно, какъ звѣри къ Орфею
             На звуки сбиралися встарь.
   

Догматъ.

             Пускай разглашаютъ сомнѣнья,
             Но съ толку меня имъ не сбить.
             Вѣдь если ужь есть слово "дьяволъ",
             Такъ что-нибудь долженъ онъ быть.
   

Идеалистъ.

             Сегодня заносятъ высоко
             Кипучія грёзы меня;
             И если я то въ-самомъ-дѣлѣ,
             То вѣрно рехнулся ужь я.
   

Реалистъ.

             Я золъ на существенность ныньче;
             Во мнѣ и досада и страхъ;
             Я только лишь въ первый разъ въ жизни
             Нетвердо стою на ногахъ.
   

Супернатуралистъ.

             Мнѣ весело съ ними, и славно
             Я время мое провожу:
             Изъ дьяволовъ и заключенье
             О добрыхъ духахъ вывожу.
   

Скептикъ.

             Бѣгутъ они вслѣдъ за мерцаньемъ
             Какихъ-то невѣрныхъ огней.
             Сомнѣніе съ чортомъ риѳмуетъ --
             Я вѣренъ натурѣ моей.
   

Капельмейстеръ.

             Проклятые вы дилеттанты,
             Засѣвшіе въ травку, въ листки!
             Ну, вамъ ли попасть въ музыканты,
             Сверчки, комары и жуки?
   

Искусники.

             Здѣсь всѣ sans souci называютъ
             Твореній тѣхъ маленькихъ рой;
             На ноги оставлена мода
             И ходимъ мы внизъ годовой.
   

Неловкіе.

             Мы прежде, по милости лести,
             Всегда здѣсь бывали съ кускомъ,
             А ныньче, отбивши подошвы,
             Мы стали ходить босикомъ.
   

Блудящіе огни.

             Мы вышли изъ грязи болотной,
             Мы въ ней родились, а блистать
             Являемся также на праздникъ,
             Какъ свѣтскіе гранты, какъ знать.
   

Падучая звѣзда.

             Скатилась я съ неба въ сіяньи
             Въ лучахъ неземнаго огня,
             И вотъ на траву я упала,
             И кто же подыметъ меня?
   

Массивные.

             Дорогу! дорогу! дорогу!
             Согнитесь же травки! Идутъ
             Все духи; они же, хоть духи,
             А члены съ собою несутъ.
   

Пуккъ.

             Вы возитесь точно слонята;
             Несносенъ отъ ногъ вашихъ стукъ;
             За-то самый тучный отнынѣ
             Пускай растолстѣетъ, какъ Пуккъ.
   

Аріель.

             Когда благодатной природой
             И духомъ вамъ крылья даны,
             Летите за мною въ тѣ горы,
             Гдѣ розы -- царицы весны.
   

Оркестръ (pianissimo).

             Яснѣетъ подъ сводомъ небеснымъ;
             Туманы слетаютъ съ земли,
             И листикъ не дрогнетъ древесный,
             И вотъ все исчезло вдали...
   

XXIII.
ПАСМУРНЫЙ ДЕНЬ.

Поло.

Фаустъ и Мефистофель.

Фаустъ.

   Въ нищетѣ! въ отчаяніи! Страдавшая такъ долго на землѣ и, наконецъ, въ заточеніи, какъ преступница! Кроткое, милое созданіе! И вотъ къ чему все это привело!.. Предатель! отвратительный демонъ! и ты все скрывалъ отъ меня! Стой теперь, стой! Бросай вокругъ свои яростные, дьявольскіе взгляды. Стой и бѣси меня своимъ невыносимымъ присутствіемъ! Схвачена, заключена въ тюрьму! терпитъ нестерпимыя муки и предана злымъ духамъ и безжалостному суду человѣческому! А ты, межь-тѣмъ, убаюкивалъ меня пошлыми удовольствіями, скрывалъ отъ меня ея возрастающее отчаяніе и оставлялъ ее гибнуть безъ защиты.
   

Мефистофель.

   Она не первая.
   

Фаустъ.

   Пёсъ! отвратительный извергъ! О, Духъ безконечный! Обрати его въ червя! дай ему образъ пса, въ какомъ онъ часто являлся ко мнѣ по ночамъ, подкатывался подъ ноги беззаботному страннику и бросался къ нему на шею, когда онъ падалъ. О, дай ему любимый его образъ, да пресмыкается онъ вѣчно въ прахѣ, попираемый моими ногами! Она не первая!... О, горе! горе! У каждаго содрогнется душа отъ одной уже мысли, что много найдется подобныхъ ей созданій, потонувшихъ въ такомъ же бѣдствіи, отъ мысли, для чего страданія первой жертвы не въ силахъ были искупить вины остальныхъ у Всепрощающаго! Одна ужъ эта мысль гложетъ сердце, проникаетъ въ мозгъ костей; а ты можешь, чудовище, спокойно смотрѣть на гибель тысячи подобныхъ ей!
   

Мефистофель.

   Кажется, мы достигли самой высшей степени остроумія, то-есть, той степени, когда у васъ обыкновенно заходитъ умъ за разумъ. Зачѣмъ же ты связываешься съ нами, если тебѣ наше общество не подъ-силу? Хочешь летѣть и боишься, чтобъ голова не закружилась. Кто къ кому навязывался: мы къ тебѣ, или ты къ намъ?
   

Фаустъ.

   Не скаль свои кровожадные зубы; мнѣ тошно отъ этого. Великій, Всемогущій Духъ! ты, нѣкогда благоволившій низойдти ко мнѣ, ты извѣдалъ мое сердце, мою душу; зачѣмъ же связывать меня съ такимъ гнуснымъ товарищемъ, который только жаждетъ бѣдствій и гибели другихъ?
   

Мефистофель.

   Кончилъ ли ты?
   

Фаустъ.

   Спаси ее, или горе тебѣ! Страшное проклятіе на тысячи лѣтъ!
   

Мефистофель.

   Я не могу разбивать оковы правосудія, не могу отпирать тюремныхъ замковъ. Спаси ее? А кто былъ виновникомъ ея гибели: ты или я?

(Фаустъ дико озирается кругомъ.)

   Ты бы схватился за громы! Да хорошо, что они не даны вамъ, жалкимъ людямъ. Извѣстная манера всѣхъ эгоистовъ-тирановъ -- уничтожать за самое невинное противорѣчіе, когда имъ нужно выйдти изъ какого-либо затруднительнаго положенія.
   

Фаустъ.

   Веди меня туда! Она должна быть свободна.
   

Мефистофилъ.

   А опасность, которой ты подвергаешься? Знай, что надъ городомъ тяготѣетъ еще убійство, свершенное твоей рукою, и надъ тѣмъ мѣстомъ, гдѣ погибъ несчастный, носятся духи-мстители и выжидаютъ возвращенія убійцы.
   

Фаустъ.

   И ты мнѣ это говоришь! Убійство и смерть цѣлаго міра на тебя, чудовище! Говорю тебѣ, веди меня туда и освободи ее!
   

Мефистофель.

   Все, что я могу, сдѣлаю. Слушай: вѣдь я не властенъ надъ небомъ и землей. Тюремщика я могу повергнуть въ безчувственное состояніе; а ты, межь-тѣмъ, бери ключи и выводи ее вонъ своей человѣческой рукой. Я буду сторожить. Волшебные кони готовы, и я умчу васъ. Вотъ все, что я могу.
   

Фаустъ.

   Такъ нечего терять времени.
   

XXIV.
НОЧЬ.

Открытое поле. Фаустъ и Мефистофель несутся въ галопъ на вороныхъ кобылахъ.

Фаустъ.

             Что суетятся такъ у висѣлицы этой?
   

Мефистофель.

             Не знаю, что тамъ стряпаютъ они.
   

Фаустъ.

             То ходятъ, то нагнутся до земли...
   

Мефистофель.

             А! вѣдьмы собралися для совѣта.
   

Фаустъ.

             Навѣрно, посвященіе идетъ.
   

Мефистофель.

             Впередъ! впередъ!
   

XXV.
ТЮРЬМА.

Фаустъ (со связкою ключей и фонаремъ въ рукахъ передъ небольшою желѣзною дверью).

             Какой-то страхъ мнѣ въ душу проникаетъ...
             Вся скорбь земная овладѣла мной.
             Такъ здѣсь, за этою стѣною, обитаетъ
             Она, преступная лишь пылкою мечтой!
             А! ты дрожишь? тебя свиданье съ ней пугаетъ?
             А! ты теперь боишься встрѣчи съ ней?
             Впередъ! впередъ! смерть угрожаетъ ей!

(Онъ беретъ ключъ. Въ тюрьмѣ слышно пѣсня:)

                       "Какъ развратница-мать
                                 Извела меня,
                       Какъ разбойникъ-отецъ
                                 Съѣлъ свое дитя,
                       А малютка-сестра,
                                 Схоронивши въ тѣни,
                       Ото всѣхъ берегла
                                 Въ ямкѣ кости мои;
                       А потомъ стала птичкою я.
                                 Ну лети же ты птичка моя!"
   

Фаустъ (отворяя дверь).

             У ней и въ мысляхъ нѣтъ, что близко вѣрный другъ,
             Что слышитъ шорохъ онъ соломы, цѣпи звукъ... (Входить).
   

Маргарита (прячется на постели).

             Идутъ, идутъ... О, страшно умирать!
   

Фаустъ.

             Тс! Я пришелъ тебя отсюда взять...
   

Маргарита (на колѣняхъ).

             Когда ты человѣкъ, такъ сжалься надо мной!..
   

Фаустъ.

             Тс! тише! сторожей разбудитъ голосъ твой.

(Онъ старается развязать ея цѣпи).

Маргарита.

             Кто далъ тебѣ право, палачъ, надо мною?
             И въ полночь зачѣмъ ты приходишь сюда?
             О, сжалься надъ жизнью моей молодою!
             Дай жить мнѣ!.. Послушай; съ зарею
             Приди... Иль нельзя ужь тогда?
             Иль поздно ужь это?
             Смотри: молода еще я; въ эти лѣта
             Мнѣ рано въ могилу... Я очень была хороша;
             И это меня погубило...
             Тогда былъ со мною мой милый;
             Теперь отъ меня ужь далекъ онъ, далекъ...
             Разорванъ, увялъ, облетѣлъ мой вѣнокъ!..
             О, нѣтъ, пощади! не хватай такъ ужасно!
             Куда меня тащишь? что сдѣлала я?
             Уже ль я тебя умоляла напрасно?
             Вѣдь я никогда и нигдѣ не встрѣчала тебя.
   

Фаустъ.

             О, какъ устоять передъ скорбью такою!
   

Маргарита.

             Ты властенъ теперь надо мною;
             Но дай мнѣ ребенка еще покормить;
             Его я всю ночь у груди прокачала.
             Его унесли, чтобъ я больше страдала!
             И что же? всѣ стали теперь говорить,
             Что будто его я сама умертвила...
             Нѣтъ, мнѣ ужь веселой не быть никогда,
             И пѣсня у нихъ про меня сложена.
             Не правда ль, что злобы ихъ много тугъ было?
             Есть сказка, такой же конецъ у нея...
             Зачѣмъ же ко мнѣ примѣнили ее?
   

Фаустъ (бросаясь къ ея ногамъ).

             Смотри: на колѣняхъ любовникъ твой страстный;
             Тебя онъ спасетъ отъ неволи ужасной.
   

Маргарита (становясь на колѣни).

                       Да, да, на колѣни,
             И всѣхъ призовемъ мы святыхъ...
             Вонъ тамъ, гдѣ ступени,
             Вонъ тамъ, подъ порогомъ дверей запертыхъ,
             Ты слышишь, какъ адъ весь клокочетъ?
             Какъ зубы скрежещутъ? Какъ демонъ хохочетъ?...
   

Фаустъ (громко).

             Гретхенъ! Гретхенъ!
   

Маргарита (со вниманіемъ).

             О, это мнѣ милаго голосъ звучалъ!

(Она вскакиваетъ, цѣпи падаютъ).

             Но гдѣ же онъ? гдѣ же? Онъ звалъ меня, звалъ!
             Теперь я свободна! къ нему полечу я,
             У сердца его на груди отдохну я!
             Онъ "Гретхенъ" назвалъ;
             Вонъ, тамъ онъ стоялъ --
             Вонъ тамъ, на порогѣ...
             И въ адской тревогѣ,
             Средь демонскихъ криковъ и хохота ихъ.
             Средь ихъ завыванья и стоновъ глухихъ,
             Когда я отъ нихъ вся дрожала,
             Я милаго голосъ узнала.
   

Фаустъ.

             Да, это я; смотри, смотри!
   

Маргарита.

             О, этотъ звукъ еще, мой милый, повтори! (Обнимая его.)
             Онъ, онъ! И куда же дѣвались страданья,
             Тоска отъ тюрьмы и бряцанья
             Тяжелыхъ и ѣдкихъ цѣпей?
             О, да, спасена я рукою твоей!
             Вотъ улица, гдѣ я тебя увидала;
             Вотъ садъ, гдѣ не разъ
             Я съ Мартой тебя ожидала
             Въ условленный часъ.
   

Фаустъ.

             Пойдемъ же, мой ангелъ, со мною.
   

Маргарита.

             Останься! И здѣсь хорошо мнѣ съ тобою. (Она ласкаетъ ею.)
   

Фаустъ.

             Скорѣй! иль нельзя ужь намъ будетъ бѣжать.
   

Маргарита.

             Иль ты ужь не можешь меня наловить?
             Уже ли съ-тѣхъ-поръ, какъ со мной разлучился
             Мой другъ, цаловать онъ меня разучился?
             Откуда жь берется тоска
             Въ то время, какъ жметъ меня къ сердцу рука?
             Бывало, слова твои, взгляды,
             Лобзанье, которымъ меня ты душилъ,
             Восторгомъ ихъ въ душу ты лилъ
             Мнѣ цѣлое небо отрады.
             Цалуй же! иль я цаловать тебя буду!

(Кидается къ нему на шею.)

             Но холодны губы, но нѣмы уста...
             О, кѣмъ же та страсть у меня отнята?
   

Фаустъ.

                       Идемъ со мною, другъ прекрасный!
             Я цаловать тебя все такъ же буду страстно;
             Я такъ же все люблю тебя. Идемъ.
   

Маргарита (всматривается въ него).

             Но ты ли это, другъ? увѣренъ ли ты въ томъ?
   

Фаустъ.

             Да, да; но слѣдуй же за мною!
   

Маргарита.

             И ты разорвать мои хочешь оковы,
             И къ сердцу горячему жмешь меня снова?
             Но какъ же ты въ ужасъ теперь не придешь:
             Ты знаешь, кому ты свободу даешь?
   

Фаустъ.

             Ужь ночь на исходѣ, мой ангелъ, идемъ!
   

Маргарита.

             Вѣдь мать я родную убила,
             Родное дитя утопила!
             Вѣдь твой былъ ребенокъ, равно какъ и мой --
             Да, твой!.. а вѣдь ты... О, едва я лишь вѣрю...
             Дай руку свою! Нѣтъ, не призракъ то сна!
             О, какъ влажна вся она!
             Скорѣй оботри ее. О, мнѣ сдается,
             Что кровь все на ней остается...
             О, Боже! что сдѣлалъ ты, милый? Молю:
             Въ ножны поскорѣе спрячь шпагу свою.
   

Фаустъ.

             Что сдѣлано, то безъ возврата...
             Иль смерти моей тебѣ надо?
             Зачѣмъ вспоминать о быломъ?
   

Маргарита.

             Нѣтъ, надобно жить тебѣ, милый.
             Тебѣ разскажу я про наши могилы,
             А ты позаботься о томъ.
             Дай лучшее мѣсто для матери: рядомъ
             Пускай она будетъ тамъ съ братомъ.
             Поодаль могилу ты выроешь мнѣ,
             Но только не очень-далеко.
             Съ ребенкомъ моимъ на груди одиноко
             Мы ляжемъ въ нѣмой тишинѣ.
             Кому же охота лечь родомъ со мною?
             Бывало все счастье: быть вмѣстѣ съ тобою.
             Льнуть къ милаго груди, его цаловать;
             Но этого счастья ужь мнѣ не видать!
             Повѣришь ли: много мнѣ надобно силы,
             Чтобъ броситься снова въ объятья твои...
             Мнѣ, кажется, милый,
             Что ты отвергаешь и ласки мои.
             А ты, вѣдь, все тотъ же, итакъ же всѣ взгляды
             И нѣжны, и полны отрады.
   

Фаустъ.

             Когда меня ты узнаешь,
             Иди жь за мной!
   

Маргарита.

                                           Идти? Куда же?
   

Фаустъ.

             На волю, другъ.
   

Маргарита.

                                           Тамъ гробъ и смерть на стражѣ!
             Ну, что жь? готова я. Пойдемъ!
             Но только прямо лишь отсюда
             На ложе то, гдѣ безъ пробуда
             Спятъ вѣчнымъ и покойнымъ сномъ.
             Идемъ! Ни шагу только дальше.
             Ты, Генрихъ, ужь идешь? а я?
             Зачѣмъ же чмѣ уйдти нельзя?
   

Фаустъ.

             Ты также можешь, другъ; оставь лишь страхъ свой ложный.
             Рѣшайся! дверь ужь отперта...
   

Маргарита.

             Нѣтъ, невозможно, невозможно!
             Ужь вся надежда отнята.
             Куда бѣжать? Слѣдятъ за нами,
             И страшно совѣсть тяготитъ,
             И страшно подаяньемъ жить,
             И подъ чужими небесами
             Остатокъ дней своихъ влачить.
             Нѣтъ, мнѣ не скрыться!
   

Фаустъ.

                                                     Такъ съ тобою
             Я остаюсь.
   

Маргарита.

                       Скорѣе роднаго
                       Ребенка спасай!
                       Все вдаль, по потоку
                       Тропинкой ступай:
                       За маленькимъ мостомъ,
                       Налѣво, въ лѣсу,
                       У берега пруда
                       Ты доску найдешь.
                       Скорѣе, скорѣе
                       Его ты хватай!
                       Онъ живъ еще, бьется,
                       Онъ силится всплыть...
                       Спасай его, спасай!
   

Фаустъ.

             Опомнись, другъ! Лишь шагъ одинъ -- и ты свободна.
   

Маргарита.

             О, еслибъ скорѣе мы гору прошли!
             Тамъ мать моя -- видишь? на камнѣ, вдали...
             Меня все морозъ подираетъ...
             На камнѣ сидитъ, головою киваетъ;
             Глаза неподвижны; какъ камень она...
             У ней голова тяжела это сна...
             Она, вѣдь, такъ долго дремала
             Для прихотей нашей любви...
             Счастливые были тѣ дни!
   

Фаустъ.

             Когда не могъ склонить тебя мольбами,
             Я силой унесу тебя.
   

Маргарита.

             Нѣтъ, безъ насилія! Оставь, пусти меня!
             Такъ звѣрски не хватай меня руками!
             Вѣдь все, что ты хотѣлъ, все исполняла я.
   

Фаустъ.

             Мой другъ, посмотри: разсвѣтаетъ!
   

Маргарита.

             Да, небо пылаетъ зарёй;
             Послѣдняго дня уже свѣтъ проникаетъ
             Сюда... Въ этотъ день намъ вѣнчаться съ тобой!
             Смотри же, мой милый, ни слова,
             Что съ Гретхенъ ты видѣлся снова.
             Растоптанъ, разбитъ мой вѣнецъ:
             Но все же мы свидимся, другъ, наконецъ,
             Но только не въ пляскѣ на праздникѣ пышномъ...
             Тѣснится толпа... ничего въ ней не слышно...
             Всѣ улицы полны, безмолвенъ народъ...
             Повсюду набата разносятся звуки...
             Вотъ хрупнула палка... вотъ вяжутъ мнѣ руки...
             Хватаютъ и тащатъ -- и вотъ
             Меня положили на плаху...
             У каждаго дрогнуло сердце отъ взмаху
             Сѣкиры надъ бѣдной моей головой --
             И міръ весь, какъ гробъ, сталъ нѣмой...
   

Фаустъ.

             Зачѣмъ родился я!
   

Мефистофель (показываясь въ дверяхъ).

             Ко мнѣ! Иль сгубите себя
             Своей пустою болтовнею.
             Ужь небо вспыхнуло зарею
             И кони возжи рвутъ, храпя.
   

Маргарита.

             О, кто изъ земли такъ выходитъ?
             Что надобно въ мѣстѣ святомъ для него?
             Гони его, Генрихъ! Мнѣ страшно его.
             Да, онъ это, онъ; онъ за мною приходитъ.
   

Фаустъ.

             Ты будешь жива, увѣряю тебя!
   

Маргарита.

             Судъ Божій! тебѣ я вручаю себя!
   

Мефистофель (Фаусту).

             Ко мнѣ! иль брошу васъ обоихъ.
   

Маргарита.

             Отецъ! я твоя, я твоя!
             Спаси и помилуй меня!
             Вы, Божіи ангелы,
             Вы, силы небесныя --
             О, осѣните меня!..
             Ты страшенъ мнѣ, Генрихъ!
   

Мефистофель.

                                                     Она осуждена!
   

Голосъ съ вышины.

             Она спасена!
   

Мефистофель (Фаусту).

             Ко мнѣ! (Исчезаетъ съ Фаустомъ).
   

Голосъ извнутри (ослабѣвая).

             Генрихъ! Генрихъ!...

КОНЕЦЪ.

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru