Гёте Иоганн Вольфганг Фон
Фауст

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   

ФАУСТЪ

ТРАГЕДІЯ ГЕТЕ

ПЕРЕВОДЪ ПРОЗОЙ ПЕТРА ВЕЙНБЕРГА

   СЪ ЕГО ПРИМѢЧАНІЯМИ И СЪ НОВѢЙШИМИ ИЛЛЮСТРАЦІЯМИ

0x01 graphic

Изданіе редакціи "Новаго журнала Иностранной Литературы"

С.-ПЕТЕРБУРГЪ
ТИПОГРАФІЯ А. С. СУВОРИНА. ЭРТЕЛЕВЪ ПЕР., Д. 13
1902

   

0x01 graphic

ОТЪ ПЕРЕВОДЧИЦА.

   Давно уже задумалъ я и началъ приводить въ исполненіе мысль перевести прозою Фауста, памятуя между прочили, и замѣчаніе самого Геme о преимуществѣ прозаическихъ переводовъ поэтическихъ произведеній передъ стихотворными. Ни къ какому поэтическому произведенію (за исключеніемъ, можетъ бытъ, только "Божественной комедіи" Данта) это замѣчаніе не можешь быть примѣнено въ такой степени, какъ къ Фаусту. Независимо отъ своего чисто поэтическаго достоинства, безсмертная трагедія является какъ бы богатѣйшею энциклопедіею глубочайшихъ мыслей, философскихъ истинъ, продуктовъ работы всеобъемлющаго разума. Только великая творческая сила Гёте могла уложить все это въ стихъ, да еще большею частью рифмованный, дать тому, что представляетъ собою часто отвлеченный философскій трактатъ, такую стихотворную форму, которая именно каждымъ словомъ своимъ, эпитетомъ, оборотомъ выражаетъ мысль ясно, точно и опредѣленно и придаетъ ей надлежащее значеніе. Передать всѣ эти тонкости въ стихотворномъ перевода могъ-бы только такой мыслитель-поэтъ, кокъ Гёте, и не передавать ихъ всѣ безъ исключеній, или выражать сказанное авторомъ хотя бы отчасти своими словами, значитъ давать объ этомъ великомъ созданіи совершенно неточное понятіе и доставляя даже хорошимъ поэтическимъ переводомъ эстетическое наслажденіе, знакомитъ однако съ подлинникомъ только на половину. Въ этомъ убѣдили меня и всѣ русскіе стихотворные переводы "Фауста" (а ихъ не мало), изъ которыхъ съ моей, выше объясненной, точки зрѣнія нельзя признать вполнѣ удовлетворительнымъ ни одного, даже тѣхъ, которые (какъ напримѣръ Холодковскаго, Струговщикова. кн. Цертелева), обладаютъ поэтическими достоинствами, большею частью передаютъ вѣрно мысль, настроеніе, но очень часто, даже слишкомъ часто прибѣгая къ своимъ словамъ, выпуская самыя существенныя и характеристическія подробности. скорѣе сочиняя, чѣмъ переводя.
   Переводъ "Фауста" прозою тоже очень трудная, и иногда въ тупикъ ставящая работа, ибо ради строжайшей вѣрности подлинника, т. е., ради главной задачи труда, приходится иногда жертвовать поэтичностью, если не удается совмѣститъ то и другое. Къ этому совмѣщенію я стремился всѣми силами, какія находятся въ моемъ распоряженіи, и если,-- въ чемъ для меня нѣтъ сомнѣнія, оно далеко не вполнѣ, удалось мнѣ, то я утѣшаюсь сознаніемъ, что одна часть работы, именно сохраненіе строжайшей близости къ буквѣ великаго подлинника, исполнена мной, съ благоговѣйною добросовѣстностью и ни въ какихъ, даже самыхъ малѣйшихъ, отступленіяхъ никто не можетъ упрекнуть меня.
   Но какъ бы ни былъ точенъ переводъ Фауста. чтеніе его, какъ и самаго пользователя -- по разнымъ причинамъ невозможно во многихъ мѣстахъ безъ примѣчаній и объясненій. Они будутъ даны въ концѣ.

Петръ Вейнбергъ.

   

ФАУСТЪ

ТРАГЕДІЯ ГЁТЕ

ВЪ ДВУХЪ ЧАСТЯХЪ

   

0x01 graphic

0x01 graphic

ПОСВЯЩЕНІЕ.

   Вновь приближаетесь ко мнѣ вы, воздушные образы, нѣкогда, въ года моей молодости, являвшіеся печальному взору! Попытаюсь ли я на этотъ разъ удержать васъ? Почувствую ли я, что сердцу моему все еще милы эти грезы? Вы тѣснитесь ко мнѣ! Что жъ, оставайтесь, носитесь вокругъ меня, подымаясь изъ туманныхъ паровъ... Грудь моя юношески трепещетъ подъ волшебнымъ дуновеніемъ, двигающимъ васъ ко мнѣ.
   Картины радостныхъ дней приносите вы съ собою, и много милыхъ тѣней встаетъ предъ моими глазами. Подобно старой, полусмолкнувшей сагѣ, воскресаетъ съ вами первая любовь и дружба. Скорбь оживаетъ, и сѣтованіе о запутанномъ, подобно лабиринту, ходѣ жизни вновь раздается къ моей душѣ и называетъ мнѣ тѣхъ добрыхъ, которыхъ въ болѣе прекрасные часы обмануло счастіе, и далеко отъ меня унесла судьба.
   Не слышатъ тѣ, которымъ и пѣлъ первыя пѣсни мои, пѣсенъ послѣдующихъ; разрушенъ дружескій кружокъ, замолкли, увы, первые отголоски! Мои печаль слушаетъ теперь невѣдомая мнѣ толпа, и отъ ея одобреній только робко сжимается мое сердце; а тѣ, которыхъ нѣкогда радовала моя пѣснь -- тѣ, если они еще живы, блуждаютъ, разбросанные въ разныя стороны, по широкому свѣту.
   И охваченъ я снова давно покинувшимъ меня стремленіемъ въ то тихое, величавое царство духовъ. Неясными звуками, подобно Эоловой арфѣ, несется моя лепечущая пѣснь. Трепетъ пробѣгаетъ по мнѣ, слеза катится за слезой, суровое сердце чувствуетъ себя кроткимъ и мягкимъ. Все, чѣмъ я владѣю въ настоящемъ, уходить отъ меня въ далекій міръ видѣній, и исчезнувшее прошедшее становится для меня дѣйствительностью.

0x01 graphic

0x01 graphic

ПРОЛОГЪ НА СЦЕНѢ ТЕАТРА.

Директоръ. Поэтъ при театрѣ. Шутъ.

ДИРЕКТОРЪ.

   Ну, вы оба, такъ часто дѣлившіе со мной невзгоды и бѣдствія, скажите мнѣ, какія надежды возлагаете вы на наше предпріятіе въ нѣмецкихъ земляхъ? Мнѣ бы очень хотѣлось угодить толпѣ, главнымъ образомъ потому, что она и сама живетъ, и другимъ даетъ жить. Столбы нашего театра вбиты въ землю, доски настланы, я всякій въ публикѣ ожидаетъ себѣ праздника.
   Вонъ они ужъ плотно усѣлись на своихъ мѣстахъ, высоко подняли брони и ждутъ не дождутся, когда мы начнемъ дивитъ ихъ. Я знаю, чѣмъ привлекать къ себѣ настроеніе массы, но въ такомъ затрудненіи, какъ теперь, никогда еще не находился. Правда, на счетъ лучшаго въ искусствѣ они не избалованы, но прочитано ими страшно много. Какъ намъ сдѣлать, чтобъ все имъ казалось и свѣжимъ, и новымъ, и интереснымъ, и пріятнымъ? Потому что -- вѣдь нечего скрывать -- я съ удовольствіемъ гляжу на эту толпу, когда ея потокъ устремляется къ нашему балагану и врывается туда сквозь узкую калитку, опрокидывая и давя другъ друга,--когда она. уже среди бѣла дня, раньше четырехъ часовъ, толчками прокладываетъ себѣ дорогу къ кассѣ, и, какъ въ голодную пору бьются у двери булочной изъ-за куска хлѣба, чуть не ломаетъ себѣ шею изъ-за билета. Такое чудо совершаетъ надъ такимъ разнообразнымъ народомъ только поэтъ. О другъ мой, соверши его сегодня!
   

ПОЭТЪ.

   О, не говори мнѣ объ этой пестрой толпѣ, при видѣ которой отъ насъ улетаетъ всякое вдохновеніе! Скрой отъ меня бурный потокъ, который противъ нашей воли увлекаетъ насъ въ водоворотъ. Нѣтъ, уведи меня въ тотъ укромный уголокъ неба, гдѣ чистая радость цвѣтетъ только для поэта, гдѣ дружба и любовь эта благодать нашего сердца, творятъ и созидаютъ Божьею рукой.
   Ахъ, то, что исторгается въ эти минуты изъ глубины нашей души, то, что робко лепечутъ уста -- сегодня неудачно, завтра, быть можетъ, успѣшно все это поглощаетъ дикая сила минуты. Но часто оно снова появляется въ совершенствѣ своей красоты только тогда, когда пройдетъ сквозь цѣлый рядъ годовъ. Все блистающее рождается для того, чтобъ жить минуту; истинно прекрасное не погибаетъ для потомства.
   

ШУТЪ.

   Ахъ, когда ужъ я перестану слышать толки о потомствѣ! Ну, положимъ, пришла бы мнѣ охота разговаривать о потомствѣ, кто же тогда сталъ бы забавлять современниковъ? А вѣдь они забавляться хотятъ, и забавлять ихъ непремѣнно нужно. Присутствіе славнаго, веселаго малаго, полагаю, всегда чего-нибудь да стоитъ. Кто умѣетъ интересно сообщать свои мысли другимъ, тому нечего бояться капризовъ публики; и онъ старается расширить кругъ своихъ зрителей, оттого что знаетъ, что чѣмъ больше ихъ, тѣмъ легче будетъ ему потрясти толпу. Не робѣйте же и покажите себя мастерами своего дѣла. Выпустите на сцену фантазію со всею ея свитой -- разсудкомъ, разумомъ, чувствомъ, страстью; но смотрите! не забудьте дать въ ней мѣсто и веселому дурачеству.
   

ДИРЕКТОРЪ.

   А главное -- чтобъ дѣйствія было побольше! Публика вѣдь приходитъ смотрѣть, для нея милѣе всего -- зрѣлище. Коли вы развернули предъ ея глазами столько, что она можетъ досыта наглядѣться, разиня ротъ -- дѣло ваше сразу выиграно, вы стали ея любимцемъ. Массу можно одолѣть только массой; изъ нея въ концѣ-концовъ всякій выищетъ что-нибудь собственно для себя. Кто принесъ много для всѣхъ вмѣстѣ, приносить кое-что и для каждаго въ отдѣльности, и каждый уходить изъ театра со всѣмъ удовлетворенный. Даете вы цѣлую пытку -- такъ давайте ее кусочками; отъ такого соуса ждите вѣрной удачи. Подавайте на столъ такъ же легко, какъ легко состряпана. Какая вамъ польза отъ того, что вы предложите публикѣ стройное цѣлое? Она все равно разорветъ его по кусочкамъ.
   

ПОЭТЪ.

   И вы не чувствуете, какъ гадко такое ремесло, какъ неприлично оно для испитаго художника! Вижу, что пачкотня господъ писакъ у васъ уже въ большой милости.
   

ДИРЕКТОРЪ.

   Этотъ упрекъ меня не обижаетъ. Человѣкъ, намѣревающійся работать, какъ слѣдуетъ, долженъ запастись и самымъ лучшимъ инструментомъ. Представьте себѣ, что вамъ предстоитъ разрубливать дерево мягкое, и соображайте хорошенько, для кого пишете. Этого привлекла къ вамъ скука, тотъ пришелъ, только что наѣвшись по горло за роскошнымъ столомъ, а что самое худшее -- многіе являются, начитавшись газетъ. Къ намъ бѣгутъ безпечно, какъ въ маскарадѣ, и каждый шагъ окрыляется только простымъ любопытствомъ; дамы выставляютъ напоказъ себя и свои туалеты и разыгрываютъ роли вмѣстѣ съ актерами только даромъ. Въ какія мечтанія заноситесь вы на вашихъ поэтическихъ вершинахъ? Чѣмъ такъ радуетъ васъ биткомъ набитая театральная зала? Взгляните-ка поближе на вашихъ милостивцевъ-покровителей! Половина ихъ холодна, половина груба. Этотъ надѣется послѣ спектакля поиграть въ карты, того ждетъ безпутная ночь на груди любовницы. И чтобъ достигнуть такихъ результатовъ вы, бѣдные безумцы, мучите кроткихъ музъ? Повторяю вамъ -- давайте только побольше, сколько можно побольше. и такимъ путемъ всегда надежно дойдете до цѣли. Старайтесь объ одномъ: сбивать людей съ толку; а удовлетворить ихъ трудно... Но что съ вами? Наитіе восторга? Или боль?
   

ПОЭТЪ.

   Ступай и ищи себѣ другого раба! Ты хочешь, чтобы ради тебя поэтъ преступно отрекся отъ своею высшаго права, того человѣческаго нрава, которое дано ему природой? Чѣмъ волнуетъ онъ всѣ сердца? Чѣмъ побѣждаетъ онъ всякую стихію? Развѣ не тою гармоніею, которая исторгается изъ его груди и возсоздаетъ въ его сердцѣ, міръ? Между тѣмъ какъ природа равнодушно наматываетъ на веретено безконечно длинную нить, между тѣмъ какъ дисгармоническая масса всѣхъ земныхъ существъ безпорядочно сливается въ нестройныхъ звукахъ, кто разрушаетъ вѣчно однообразное теченіе словъ, чтобы, ожививъ его, сообщить ему ритмическое движеніе? Кто посвящаетъ отдѣльныя личности на служеніе общему, въ которомъ ихъ хоръ звучитъ великолѣпными аккордами? Кто вызываетъ свирѣпую бурю страстей? Кто превращаетъ тихую вечернюю зарю въ яркое пламя? Кто усыпаетъ путь возлюбленной всѣми прекрасными вешними цвѣтами? Кто сплетаетъ незначительные зеленые листья въ почетные вѣнки для всевозможныхъ заслугъ? Кто охраняетъ Олимпъ, соединяетъ разрозненныхъ ботовъ? Сила человѣка, нашедшая себѣ откровеніе въ поэтѣ.
   

ШУТЪ.

   Ну, такъ употребляйте въ дѣло эти прекрасныя способности и ведите свои поэтическія работы такъ, какъ веду съ любовную интрижку: люди случайно встрѣтились, почувствовали влеченіе другъ къ другу, не расходятся, и мало-по-малу сплелись въ тѣсный союзъ; счастіе растетъ, потомъ начинается враждебное нападеніе на него; за восторженнымъ упоеніемъ слѣдуетъ боль и скорбь, и, не успѣешь оглянуться, готовь романъ. Вотъ и вы дайте панъ комедію въ такомъ же родѣ. Черпайте изъ человѣческой жизни полными руками! Всякій живетъ, но не многіе знаютъ жизнь, и все, что вы извлечете прямо изъ нея, будетъ интересно. Въ пестрыхъ заманчивыхъ картинахъ мало ясности, много фальши и искорка правды вотъ матеріалъ, изъ котораго варится самый лучшій напитокъ въ услажденіе и назиданіе всему свѣту. Тутъ передъ вашею пьесой собирается и внемлетъ откровенію лучшій цвѣтъ молодежи; тутъ каждое нѣжное сердце находить себѣ въ ѣвшемъ произведеніи меланхолическую пищу: тутъ шевелится и волнуетъ то это, то другое ощущеніе, и каждый наглядно видитъ то, что онъ носитъ въ своемъ сердцѣ. Ваши теперешніе зрители еще готовы и плакать, и смѣяться, они еще чтутъ полетъ мысли и чувства, ихъ тѣшить еще внѣшняя обстановка. Человѣка, вполнѣ сформировавшагося, ничѣмъ не удовлетворишь; начинающій жить будетъ за все благодаренъ.
   

ПОЭТЪ.

   О, въ такомъ случаѣ возврати мнѣ то время, когда я и самъ начиналъ жить, когда вдохновенныя пѣсни безпрерывно вырывались изъ неистощимаго источника, когда міръ былъ окутанъ для меня туманами, готовыя развернуться почки еще обѣщали мнѣ чудеса, когда я срывалъ тысячи цвѣтовъ, въ роскошномъ изобиліи наполнявшимъ всѣ долины! У меня не было ничего, и вмѣстѣ съ тѣмъ было много было стремленіе къ правдѣ, наслажденіе иллюзіей! Возврати мнѣ неукротимыми эти порывы, глубокое мучительное счастіе, силу ненависти, мощь любви! Возврати мнѣ мою молодость!
   

ШУТЪ.

   Молодость, любезный другъ, была бы нужна тебѣ въ тѣхъ случаяхъ, когда на тебя нападали бы въ битвахъ враги, или къ тебѣ на шею насильно вѣшались бы милѣйшія дѣвушки, или издалека манилъ бы тебя почетный вѣнокъ, награда за быстрый и трудный бѣгъ, или предстояло бы тебѣ послѣ головокружительныхъ танцевъ ночное безпутное пиршество. Но бодро и увлекательно ударять по знакомымъ струнамъ, направляться, подвергаясь милымъ блужданіямъ, къ цѣли. котору ь I поста вилъ самъ себѣ вотъ въ чемъ, господа старики, ваша обязанность. и изъ-за нея шило уваженіе къ вамъ нисколько не уменьшается. Старость не обращаетъ людей въ дѣтство, какъ принято говорить; она находитъ въ насъ еще истинныхъ дѣтей.
   

ДИРЕКТОРЪ.

   Довольно намъ обмѣниваться словами! Покажите мнѣ, наконецъ, и дѣло; то время, что вы тратите на взаимные комплименты, можно употребить на что-нибудь полезное. Что проку изъ толковъ о настроеніи? При нерѣшительности и колебаніи оно никогда не приходитъ. Коли вы выдаете себя за поэтовъ, такъ и командуйте надъ поэзіею! Намъ извѣстно, что намъ нужно; намъ хочется угостить себя крѣпкимъ напиткомъ; ну, и варите мнѣ его немедленно! Что не сдѣлано сегодня, того завтра не сдѣлаешь, и не слѣдуетъ даромъ терять ни одного дня. Чуть рѣшеніе принято, пусть оно тотчасъ же хватаетъ за волосы возможность исполненія, и ужъ не выпускаетъ ея изъ рукъ, и дѣйствуетъ, потому что должно дѣйствовать.
   Вы знаете, на нашихъ нѣмецкихъ сценахъ каждый пробуетъ, что можетъ. Поэтому сегодня не скупитесь для меня ни декораціями, ни машинами. Пустите въ ходъ и большой небесный свѣтъ, и малый, разсыпайте звѣзды безъ счета; и въ водѣ, огнѣ, утесахъ, животныхъ, птицахъ у меня нѣтъ недостатка. Вмѣстите такимъ манеромъ въ стѣнахъ этого узкаго балагана весь кругъ творенія и пройдите съ осторожною быстротой съ неба, черезъ земной міръ, въ адъ.

0x01 graphic

0x01 graphic

ПРОЛОГЪ ВЪ НЕБѢ.

Господъ. Небесное воинство. Потомъ Мефистофель. Выступаютъ впередъ Три Архангела.

РАФАИЛЪ.

   По заведенному отъ вѣка порядку солнце поетъ въ хорѣ своихъ собратій небесныхъ сферъ, и предписанный ему путь заканчиваетъ раскатомъ громовъ. Въ созерцаніи его ангелы черпаютъ силу, хотя ни одному изъ нихъ не дано постигнуть его. Все созданное, непостижимо великое, прекрасно донынѣ, какъ въ первый день.
   

ГАВРІИЛЪ.

   И быстро, и непостижимо быстро вертится вокругъ него великолѣпіе земли; лучезарный свѣтъ неба смѣняется глубокою зловѣщею тьмою ночи. Пѣнистое море широко разливается по глубокому ложу утесовъ, и утесы и море увлекаетъ съ собой вѣчно быстрый бѣгъ сферъ.
   

МИХАИЛЪ.

   И бури бушуютъ наперерывъ одна передъ другою, несясь съ моря на сушу, съ суши на море, и въ своемъ бѣшенствѣ опоясываютъ міръ неукротимо тронною цѣпью. Вотъ истребительное сверканье появилось на пути грома, предшествуя его раскату; но Твои посланники, Господи, благоговѣйно чтутъ кроткое піествіе Твоего дня.
   

ВСѢ ТРОЕ.

   Въ созерцанія Тебя ангелы черпаютъ силу, хотя ни одному изъ нихъ по дано тебя постигнуть, и всѣ Твои великія дѣла прекрасны донынѣ, какъ въ первый день.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Такъ какъ Ты, о Владыка, снова приблизился къ намъ, и спрашиваешь, что у нагъ дѣлается, и такъ какъ въ былое время Ты встрѣчалъ меня не безъ удовольствія, то сегодня Ты видишь и меня среди своей челяди. Прости -- я не мастеръ на громкія слова, хотя бы и издѣвалась надо мной за это вся компанія: да мой паѳосъ, безъ сомнѣнія, и заставилъ бы Тебя разсмѣяться, не отучись Ты давно отъ смѣха. О солнцѣ и мірахъ не умѣю ничего сказать; я вижу только одно -- какъ мучаются люди. Маленькія богъ земного міра неизмѣнно все того же пошиба, что и прежде, и до сихъ поръ такой же чудной, какъ въ первый день. Жилось бы ему немного лучше, не надѣли Ты его отблескомъ небеснаго свѣта. Онъ называетъ это разумомъ- и пользуется имъ только для того, чтобы быть животнѣе всякаго животнаго. На мой взглядъ онъ. съ позволенія Вашей милости -- одна изъ тѣхъ длинноногихъ стрекозъ, которыя вѣчно летаютъ и, летая, прыгаютъ, и тянуть въ травѣ свою старую пѣсенку. Да и пускай еще лежалъ бы онъ себѣ спокойно въ своей травѣ! Нѣтъ, онъ суетъ носъ во всякую дрянь.
   

ГОСПОДЬ.

   Больше ты ничего не имѣешь мнѣ сказать? Попрежнему ты только для того и приходишь, чтобы жаловаться на кого-нибудь? На землѣ до скончанія вѣка ничто не придется тебѣ по вкусу?
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Да, Владыка, я нахожу на ней все попрежнему весьма сквернымъ. Мнѣ жаль людей -- такіе они несчастные! Даже у меня нѣтъ охоты мучить этихъ бѣдняковъ.
   

ГОСПОДЬ.

   Ты знаешь Фауста?
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Доктора?
   

ГОСПОДЪ.

   Моего слугу.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Еще бы! Онъ вамъ служитъ совсѣмъ на особенный манеръ. У этого сумасшедшаго и пища, и питье не земныя; внутреннее броженіе влечетъ его куда-то вдаль; онъ отчасти сознаетъ свое помѣшательство; у неба онъ требуетъ его прекраснѣйшихъ звѣздъ, у земли -- всѣхъ высочайшихъ наслажденій, и ничто близкое и ничто далекое не удовлетворяетъ глубокаго волненія его груди.
   

ГОСПОДЬ.

   Да, теперь онъ служитъ мнѣ, еще блуждая въ сумеркахъ, но я скоро приведу его къ свѣту. Вѣдь когда деревцо подрастаетъ, садовнику извѣстію, что скоро оно украсится цвѣтомъ и плодами.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Угодно вамъ побитыя со мною объ закладъ, что вы потеряете и этого, если дадите мнѣ позволеніе тихохонько повести его по моей дорожкѣ?
   

ГОСПОДЬ.

   Пока онъ живетъ на землѣ, не запрещаю тебѣ. До тѣхъ поръ, пока человѣкъ не перестаетъ стремиться все впередъ и впередъ, онъ блуждаетъ.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Ну, вотъ за это покорнѣйше благодарю, потому что возиться съ мертвыми у меня никогда не было охоты. Больше всего мнѣ по вкусу полныя, свѣжія щеки. Для трупа меня никогда нѣтъ дома. Я люблю людей въ такомъ видѣ, въ какомъ кошка любитъ мышь.
   

ГОСПОДЬ.

   Будь по твоему -- предоставляю его тебѣ. Отвлеки этотъ духъ отъ его первоисточника: если можешь овладѣть имъ, поведи его по твоей пока... той дорогѣ и устыдись, когда тебѣ, придется создаться, что хорошій человѣкъ и въ своемъ смутномъ стремленіи хорошо сознаетъ тотъ прямой путь, по которому ему слѣдуетъ идти.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Прекрасно! Только это продлится не долго; я нисколько не боюсь, что проиграю свое пари. А когда я достигну цѣли, тогда ужъ вы позволите мнѣ торжествовать во всю. Нажрется онъ земной пыли, да еще съ большимъ аппетитомъ, какъ моя тетушка, знаменитая змѣя.
   

ГОСПОДЬ.

   Можешь и тогда свободно явиться ко мнѣ.-- Я никогда не питалъ ненависти къ вашей братьѣ. Изъ всѣхъ духовъ отрицанія меньше всѣхъ непріятенъ мнѣ хитрый шутникъ. Дѣятельность человѣка часто ослабѣваетъ слишкомъ легко, въ немъ скоро является желаніе безусловнаго покоя. Оттого-то я и даю ему охотно товарища, который постоянно подстрекаетъ его и, хоть онъ и чортъ, подбиваетъ его на созидательную работу... Но вы, истинныя дѣти Божіи, наслаждайтесь живущею вокругъ вагъ роскошною красотою! Да объемлетъ васъ вѣчно дѣйствующее и живущее въ природѣ сладостною гранью любви, и ли сдѣлаетъ ваша твердая мысль незыблемымъ и осязательнымъ то. чти носится колеблющимися, преходящими явленіями.

[Небо закрывается. Архангелы разлетаются въ разныя стороны].

МЕФИСТОФЕЛЬ одинъ.

   По временамъ мнѣ пріятно видѣли старика, и ссориться съ нимъ я не имѣю никакой охоты. Го стороны такого большого барина весьма хорошо, что онъ такъ человѣчно разговариваетъ даже съ чортомъ.

0x01 graphic

0x01 graphic

ТРАГЕДІЯ

ПЕРВАЯ ЧАСТЬ.

Ночь.

Въ высокосводчатой, тѣсной, готической комнатѣ ФАУСТЪ безпокойно сидитъ въ креслѣ у своей конторки.

ФАУСТЪ.

   Ну, вотъ и изучилъ я, увы, философію, юриспруденцію и медицину, къ сожалѣнію, и богословіе, изучилъ съ тяжелымъ трудомъ до самаго корня и остался, жалкій глупецъ! такимъ же умнымъ, какимъ былъ прежде. Есть у меня, правда, и званіе магистра, и званіе доктора, и вожу я вотъ уже десять лѣтъ за носъ моихъ учениковъ и вверхъ, и внизъ, и вкривь, и вкось -- я вижу, что не можемъ мы знать ровно ничего! Нотъ что почти сжигаетъ мое сердце! Конечно, я ученѣе всѣхъ пустоголовыхъ, и докторовъ, и магистровъ, и бумагомаракъ, и поповъ, не мучатъ меня никакія сомнѣнія и тревожные вопросы, не боюсь я ни ада, ни чорта; но, благодаря именно этому, отнята у меня всякая радость, не воображаю я себѣ что знаю что-нибудь хорошее, не воображаю себѣ, что могу научить чему-нибудь другихъ людей, чтобы исправить ихъ и обратить на путь истины!... Не добылъ я себѣ, съ другой стороны, ни имущества, ни денегъ, ни почестей, ни земныхъ благъ; собака -- и та отказалась бы жить такъ, какъ и живу!.. Вотъ отчего и предался я магіи. Хочется посмотрѣть не откроютъ ли мнѣ сила и уста духовъ какихъ-нибудь тайнъ, чтобъ не было мнѣ больше надобности въ нотѣ лица говорить другимъ то, чего и самъ не знаю; чтобъ узналъ я, что служитъ связующею силою міра въ его сокровеннѣйшей глубинѣ; чтобъ увидѣлъ я во-очію всю міровую работу, зародышъ всего существующаго, и переслалъ торговать пустыми словами!
   О яркосвѣтящій мѣсяцъ, ты, при свѣтѣ котораго я провелъ столько полночныхъ часовъ у этой конторки, если бы сегодня ты къ послѣдній разъ видѣлъ мою душевную муку! Въ тѣ часы, печальный другъ, ты являлся мнѣ надъ грудой бумаги и книгъ... Ахъ, какъ бы хотѣлось мнѣ ходить при твоемъ миломъ свѣтѣ по горнымъ вершинамъ, парить съ духами надъ горными пещерами, носиться на лугахъ подъ твоимъ слабымъ мерцаніемъ и, освободясь отъ всякаго чада науки, купаться свѣжимъ и здоровымъ въ твоей росѣ!
   Горе мнѣ! Неужели я все еще въ этой тюрьмѣ? Проклятая, мрачная дыра въ четырехъ стѣнахъ, куда даже милый небесный свѣтъ проникаетъ такъ тускло сквозь расписныя стекла! Го всѣхъ сторонъ сдавленъ я этою грудою книгъ, которую грызутъ черви, покрываетъ пыль и вплоть до самыхъ оводовъ завалили запотѣлый бумаги; всюду вокругъ меня стекляная посуда, ящики, инструменты, унаслѣдованный отъ предковъ домашній хламъ и это твой міръ! Ото называется міръ!
   И послѣ этого ты еще спрашиваешь. отчего твое сердце робко сжимается въ твоей груди, отчего неизъяснимая боль останавливаетъ въ тебѣ всякое движеніе жизни? Вмѣсто живой природы, въ лонѣ которой Богъ поселилъ созданныхъ имъ людей, вокругъ тебя въ дымной копоти и гнили только остатки животныхъ и кости мертвецовъ.
   Бѣги! Воспрянь! Скорѣе на широкій просторъ! Развѣ не найдешь ты достаточно надежнаго руководителя въ этой таинственной книгѣ, написанной собственною рукою Нострадамуса? Съ нею познаешь ты ходъ небесныхъ свѣтилъ, и когда учителемъ твоимъ станетъ природа, тогда вполнѣ развернется твоя душевная сила, и откроется тебѣ, какъ одинъ духа, бесѣдуетъ съ другимъ. Напрасно будетъ пытаться сухой умъ разъяснять священные знаки. Вы. духи, царящіе вокругъ меня, отвѣтьте мнѣ, если слышите меня!

[Раскрываетъ книгу и видитъ знакъ Макрокозма].

   О, какое блаженство разлилось по всѣмъ моимъ чувствамъ при видѣ этого изображенія! Я чувствую, какъ по моимъ нервамъ и жиламъ стремится пламеннымъ потокомъ молодое, священное упоеніе жизнью! Не богъ ли какой-нибудь начерталъ эти знаки, успокаивающіе мою внутреннюю бурную тревогу, наполняющіе радостью бѣдное сердце и таинственною силою раскрывающіе вокругъ меня силы природы? Не богъ ли я самъ? Какъ свѣтло стало мнѣ! Въ этихъ чистыхъ чертахъ видитъ передъ собою моя душа творящую природу. Только теперь понимаю я слова мудреца: Міръ духовъ не замкнутый міръ. Твой умъ изнемогъ, твое сердце умерло! Воспрянь, ученикъ! Купай неутомимо твою земную грудь въ лучахъ утренней зари!

[Разсматриваетъ знакъ].

   Какъ все сплетается въ одно цѣлое. какъ все живетъ и работаетъ одно въ другомъ! Какъ небесныя силы восходятъ и нисходятъ, я передаютъ другъ другу золотыя ведра, и, проникая съ неба сквозь землю на вѣющихъ благословеніемъ крыльяхъ, наполняютъ гармоніею звуковъ вселенную!
   Какое зрѣлище! Но, ахъ, только зрѣлище! Гдѣ уловлю я тебя, безпредѣльная природа? И васъ, сосцы?.. О источники всякой жизни, вы, на которыхъ зиждутся и небо, и земля, къ которымъ рвется моя увядшая грудь, вы льетесь широкимъ потокомъ, вы наполняете міръ, отчего же я томлюсь и жажду такъ напрасно?

[Онъ съ досадой переворачиваеть листы и видитъ знакъ Духа Земли]

   Какъ совсѣмъ иначе дѣйствуетъ на меня о тои, знакъ!.. Ты, Духъ Земли, ты ближе мнѣ. Я чувствую уже, какъ возрастаютъ мои силы; я точно пьянѣю отъ молодого вина; я чувствую въ себѣ отвагу кинуться на удачу въ міръ, вести на себѣ земную скорбь, земное счастіе, биться съ бурями и не робѣть при трескѣ кораблекрушенія... Небо омрачается надо мной... Луна прячетъ свой свѣтъ... Лампа гаснетъ... Чадъ и копоть!.. Вокругъ моей головы сверкаютъ красные лучи!.. Зловѣщею, охватывающею меня дрожью вѣетъ съ высокаго свода!.. Духъ, призываемый мною, ты паришь около меня -- я это чувствую! Явись! О, какъ разрывается мое сердце! Для новыхъ ощущеній пробиваетъ себѣ Дорогу все мое существо! Я чувствую, что моя душа всецѣло отдалась тебѣ! Ты долженъ, ты долженъ явиться, хотя бы это стоило мнѣ жизни!

[Онъ хватаетъ книгу и таинственно произноситъ знакъ Духа. Вспыхиваетъ красноватое пламя, въ немъ появляется Духъ].

0x01 graphic

ДУХЪ.

   Кто зоветъ меня?
   

ФАУСТЪ [отворачиваясь].

   Ужасное видѣнье!
   

ДУХЪ.

   Ты мощно влекъ меня къ себѣ, ты долго льнулъ жаждущими устами къ моей сферѣ -- и вотъ...
   

ФАУСТЪ.

   Горе мнѣ! Я не вынесу тебя!
   

ДУХЪ.

   Задыхаясь отъ волненія, ты молишь меня явиться тебѣ, дать тебѣ услышать мой голосъ, увидѣть мое лицо, я склоняюсь на мощное моленіе твоей души -- и вотъ я передъ тобою! Какой жалкій ужасъ охватываетъ тебя, сверхчеловѣка! Гдѣ же зовъ твоей души? Гдѣ та грудь, которая создала въ себѣ и носила, и лелѣяла цѣлый міръ, та грудь, которая въ радостномъ трепетаніи своемъ вздымалась такъ высоко, что ты мнилъ себя равнымъ съ нами, духами? Гдѣ ты, Фаустъ, чей голосъ звучалъ въ моихъ ушахъ, кто рвался ко мнѣ всѣми своими силами? Неужели ты этотъ самый Фаустъ, когда теперь, чуя мое дыханіе, ты. трусливо уползавшій червякъ, дрожишь отъ страха во всѣхъ глубинахъ твоей жизни?
   

ФАУСТЪ.

   Мнѣ отступить передъ тобою, огненный призракъ? Нѣтъ, я точно Фаустъ. Фаустъ; равный тебѣ!
   

ДУХЪ.

   Въ волнахъ жизни, въ бурѣ дѣяній, поднимаюсь я въ высь, опускаюсь я долу, ношусь я туда и сюда. Я рожденье и смерть, я вѣчное море, мѣняющаяся ткань, пламенная жизнь. Такъ работаю я на жужжащемъ станкѣ времени и тку живую одежду божества.
   

ФАУСТЪ.

   Какъ близокъ я къ тебѣ, дѣятельный духъ, облетающій широкій міръ!
   

ДУХЪ.

   Ты близокъ къ тому Духу, который можетъ быть постигнутъ тобой,-- не ко мнѣ!

[Исчезаетъ].

ФАУСТЪ [удрученный падаетъ въ кресло].

   Не къ тебѣ? Къ кому же? Я, образъ и подобіе божества и не схожъ даже съ тобой! [Стукъ въ двери]. О смерть! Я узнаю этотъ стукъ; это мой фамулусъ. Чудное блаженство мое разлетается прахомъ. Зачѣмъ сухой педантъ пришелъ разогнать міръ видѣній?

0x01 graphic

ВАГНЕРЪ.

   Прошу прощенья... внѣ послышалось, что вы декламировали. Безъ сомнѣнія, читали какую-нибудь греческую трагедію? И былъ бы не прочь пріобрѣлъ нѣкоторыя познанія въ этомъ искусствѣ, но въ настоящее время оно очень полезно. Часто приходилось мнѣ слышать, въ похвалу ему, что комедіантъ можетъ быть хорошимъ учителемъ проповѣднику.
   

ФАУСТЪ.

   Да, когда проповѣдникъ комедіантъ, какъ это иногда бываетъ.
   

ВАГНЕРЪ.

   Да развѣ есть возможность дѣйствовать на людей краснорѣчіемъ, когда сидишь въ четырехъ стѣнахъ своей рабочей комнаты и видишь свѣтъ развѣ только по праздникамъ, развѣ, только въ подзорную трубу, издалека?
   

ФАУСТЪ.

   Этой цѣли не досыплете вы. когда не чувствуете сами того, что говорите, когда краснорѣчіе не исторгается изъ души, покоряя сердца всѣхъ слушателей силою непосредственнаго вдохновеньи. А вы сидите сиднемъ, приклеиваете кусочекъ къ кусочку, стряпаете соусъ изъ чужой провизіи и изъ своей кучки пепла выдуваете жалкій огонекъ -- на удивленіе дѣтямъ и обезьянамъ, коли вамъ это приходится по вкусу. Но никогда не привлечетъ сердца къ сердцу ваша рѣчь, если она не исходитъ изъ сердца.
   

ВАГНЕРЪ.

   Однако, оратору везетъ на свѣтѣ только тогда, когда онъ обладаетъ искусствомъ декламаціи. Въ этомъ -- хорошо чувствую -- я еще далеко отсталъ!
   

ФАУСТЪ.

   Такъ ищите себѣ какого-нибудь честнаго заработка, не будьте шутимъ съ громкими погремушками! Уму и здравому смыслу не нужно много искусства для того, чтобы заявить себя; и если вы имѣете сказать что-нибудь серьезное, какая надобность гоняться за словами? Да, ваши рѣчи, со всѣмъ ихъ наружнымъ блескомъ и въ которыхъ вы преподносите человѣчеству вычурно изукрашенное старое тряпье безотрадны, какъ осенній вѣтеръ, шелестящій въ туманѣ между сухими листьями!
   

ВАГНЕРЪ.

   Ахъ, Господи! Учиться надо долго, а наша жизнь коротка. У меня, при моихъ критическихъ порываніяхъ, часто становится боязно въ головѣ и въ сердцѣ. Такъ вѣдь трудно добывать средства, чтобъ добраться до источниковъ! А не прошелъ еще и полдороги бѣднягѣ уже приходится умереть.
   

ФАУСТЪ.

   Да развѣ пергаментъ есть тотъ священный кладезь, струями котораго можно навѣки утишить жажду? Отрадное успокоеніе находишь только тогда. когда источникъ его въ твоей собственной душѣ.
   

BAГHЕРЪ.

   Простите -- но, помоему, большое наслажденіе переноситься въ духъ прошедшихъ временъ, созерцать, что думалъ до насъ мудрецъ, и какъ затѣмъ мы сами ушли такъ великолѣпно далеко!
   

ФАУСТЪ.

   О, да, да звѣздъ небесныхъ! Прошедшія времена, пріятель, для насъ книга подъ семью печатями. То, что вы называете духомъ времени, есть въ сущности личный духъ господъ писателей, въ которомъ отражаются времена. Часто это сущая жалость, и при первомъ взглядѣ на нее готовъ бѣжать прочь. Почка сору, складъ всякаго стараго хлама и въ крайнемъ случаѣ -- какая-нибудь "Haupt-und Staatsaction", съ превосходными прагматическими правилами морали, какія вкладываются въ уста маріонетокъ!
   

ВАГНЕРЪ.

   Однако, міръ! сердце и духъ человѣка! Каждому вѣдь хочется узнать что-нибудь объ этихъ вещахъ.
   

ФАУСТЪ.

   Да, что называется "узнать!" Кто имѣетъ возможность назвать ребенка его настоящимъ именемъ? Тѣхъ немногихъ, которые познали хотя отчасти истину, которые были на столько безразсудны, что не держали замкнутымъ своего сердца, открывали черни свои чувства, свои мысли тѣхъ распинали на крестѣ и сжигали... Однако, пріятель, ужъ очень поздно, на этотъ разъ довольно.
   

ВАГНЕРЪ.

   Я бы охотно посидѣлъ еще съ вами, чтобы продолжить нашу ученую бесѣду. Но завтра, такъ какъ это будетъ первый день Пасхи, вы мнѣ позволите сдѣлать вашъ два-три вопроса. Ревностно занимаюсь я науками, правда, знаю много, но хотѣлъ бы знать все.

[Уходитъ].

ФАУСТЪ [одинъ].

   Какъ вѣчно живуча надежда въ мозгу человѣка, который прилѣпляется къ жалкимъ и пустымъ вещамъ, жадною рукою копаетъ землю, чтобы найти въ ней сокровища -- и радъ, когда нашелъ дождевыхъ червей!
   И смѣетъ такой человѣческій голосъ раздаваться здѣсь, гдѣ только что окружалъ меня сонмъ духовъ? Но, ахъ! На этотъ разъ я благодарю тебя, жалчайшаго изъ всѣхъ сыновъ земли: ты вырвалъ меня изъ отчаянія, которое уже грозило помутить мой умъ. Ахъ! Видѣніе было такъ исполински велико, что я полеводѣ казался себѣ карликомъ.
   Я, образъ и подобіе божества, возомнившій, что уже совсѣмъ приблизился къ зеркалу вѣчной правды, блаженствовавшій въ блескѣ небеснаго свѣта и совлекшій съ себя сына земли; я, поднявшійся выше херувима, дерзновенно мечтавшій, что моя свободная сила уже течетъ по жиламъ природы и творчески участвуетъ въ жизни боговъ -- какъ дорого расплачиваюсь я за это! Громовое слово повергнуло меня во прахъ.
   Нѣтъ, не смѣю я равняться съ тобою! Если хватило у меня силы привлечь тебя, то удержатъ тебя здѣсь я оказался безсиленъ. Въ ту блаженную минуту я чувствовалъ себя такимъ маленькимъ и такимъ великимъ; ты жестоко снова столкнулъ меня въ шаткій человѣческій рокъ. Кто же научитъ меня? Чего слѣдуетъ мнѣ избѣгать? Повиноваться ли мнѣ моему влеченію? Ахъ, и наши дѣйствія не меньше, чѣмъ наши страданія, тормозятъ ходъ нашей жизни!
   Какъ бы чудно и величественно ни было то, что родится въ нашемъ духѣ, ему всегда преграждаетъ путь нѣчто чуждое и становящееся все болѣе и болѣе чуждымъ; когда удалось намъ добиться земныхъ благъ, мы называемъ ложью и мечтательнымъ бредомъ то, что лучше этихъ благъ, и возвышенныя чувства, дававшія намъ жизнь, гибнутъ, подавленныя земною суетой. Смѣлымъ полетомъ и полная надеждъ устремляется фантазія къ вѣчному; но разобьется въ водоворотѣ времени счастіе за счастіемъ -- и она уже не чувствуетъ себя стѣсненной даже въ самомъ небольшомъ пространствѣ. Тревожная забота тотчасъ же свиваетъ себѣ гнѣздо въ глубинѣ сердца, тамъ порождаетъ она тайныя страданія, безпокойно шевелится и губитъ всякій миръ и всякую радость; постоянно прикрываетъ она себя все новыми и новыми личинами, являясь то домашнимъ очагомъ, то женою и ребенкомъ, то огнемъ, водою, кинжаломъ и ядомъ; тебя заставляетъ дрожать все, что не можетъ грозить тебѣ опасностью, и ты осужденъ постоянно оплакивать то, чего никогда не терялъ.
   Нѣтъ, я неравенъ богамъ! Слишкомъ глубоко почувствовалъ я это: червяку, роющемуся въ пыли, равенъ я, червяку, раздавленному ногою путника и похороненному въ той пыли, которою онъ питался.
   Развѣ не пыль и прахъ то, что тѣснить меня съ этой высокой стѣны съ ея сотней ящичковъ, старый хламъ, гнетущій меня кучею ненужной дряни въ этомъ царствѣ моли? И здѣсь предстоитъ мнѣ найти то, чего мнѣ не достаетъ? Здѣсь, можетъ быть, слѣдуетъ мнѣ прочесть въ тысячѣ книгъ, что люди повсюду мучились и страдали, что кое-кому улыбалось иногда счастье? Что скалишь ты, пустой черепъ, на меня зубы -- точно хочешь сказать, что и твой мозгъ, какъ мои, былъ нѣкогда отуманенъ, искалъ свѣтлаго дня и плачевно и тяжело блуждалъ въ сумеркахъ, томясь жаждою правды? Конечно, вы смѣетесь надо мною, инструменты мои, съ нашими колесами и гребними, вальками и рукоятками. Я стоялъ у закрытой двери, вы должны были послужить мнѣ ключами; правда, бородка у васъ замысловатая, но замка вамъ все-таки не отперетъ. При свѣтѣ дня полная таинственности природа не позволяемъ никому сорвать съ нея покровъ, и того, что не хочетъ она открыть твоему духу, не вырвешь ты у нея никакими рычагами и клещами. Ты, старый сосудъ, которымъ я никогда не пользовался, ты стоишь вѣдь здѣсь только потому, что тебя употреблялъ въ дѣло мой отецъ; а ты, старый свитокъ, закоптился оттого, что надъ тобою такъ долго дымилась на этой конторкѣ тусклая лампа!.. Гораздо лучше было бы мнѣ растратить то немногое, которымъ и владѣю, чѣмъ потѣть здѣсь подъ бременемъ этого немногаго! Чтобы то. что досталось тебѣ отъ твоего отца, сдѣлалось твоею полною собственностью, ты долженъ унаслѣдованное употребить Въ дѣло; го, что человѣкъ оставляетъ безъ употребленія -- тяжелое бремя; приноситъ пользу только то, что создастъ данная минута.
   Но отчего мой взглядъ приковался вонъ къ тому мѣсту? Точно магнить для моихъ глазъ стоящая тамъ сткляничка. Отчего вдругъ озарилъ меня милый свѣтъ, какъ бываетъ, когда ночью въ лѣсу луна льетъ на насъ свое сіяніе?
   Привѣтъ тебѣ, драгоцѣнная стклянка, благоговѣйно снимаемая мною! Въ тебѣ и чту остроуміе человѣка и его искусство. Окажи благосклонность своему хозяину ты, соединеніе нѣжно усыпляющихъ соковъ, ты, эссенція всѣхъ тонкихъ смертоносныхъ силъ! И вижу тебя -- и моя душевная боль успокаивается; я беру тебя въ руки -- и мое тревожное стремленіе слабѣетъ, бурныя волны духа мало-по-малу смиряются. Я выплываю въ открытое море, подъ моими ногами блеститъ зеркальная гладь, новый день манитъ къ новымъ берегамъ.
   Вотъ летитъ ко мнѣ на легкихъ крыльяхъ огненная колесница! Я чувствую себя готовымъ проникнутъ новымъ путемъ сквозь эѳиръ въ новыя сферы очищенной отъ всего немного Дѣятельности. И ты, покамѣстъ еще червякъ, ты считаешь себя заслужившимъ эту высшую жизнь, это небесное блаженство? Да, если ты твердо рѣшишься повернуться спиною къ милому тебѣ темному солнцу. Дерзни насильственно растворить тѣ двери, отъ которыхъ каждый радъ убѣжать какъ можно подальше! Теперь настало время доказать на дѣлѣ, что человѣческое достоинство ни въ чемъ не уступаетъ величію боговъ; настало время не задрожать передъ тою мрачною бездной, мыслями о которой фантазія сама себя осуждаетъ на муки; смѣло пойти къ тому узкому отверстію, гдѣ пылаетъ весь адъ; рѣшиться на этотъ шагъ съ бодрою радостью, хотя бы онъ грозилъ тебѣ опасностью разлиться въ ничто!..
   Выйди же изъ своего футляра, хрустальный, прозрачный кубокъ, уже давно, давно позабытый мною! Ты блисталъ на веселыхъ пиршествахъ моихъ предковъ, разглаживалъ морщины на челѣ серіозныхъ гостей, когда они передавали тебя другъ другу. Художественная роскошь твоихъ украшеній, лежавшая на пьющемъ обязанность объяснять ихъ стихами и осушать тебя до дна -- напоминаютъ мнѣ не одну ночь моей молодости. Теперь я не передамъ тебя сосѣду; не докажу своего остроумія прославленіемъ твоихъ достоинствъ. Быстро опьяняетъ этотъ сокъ, темною струею льющійся теперь въ тебя. И его приготовилъ, я его выбралъ, и да будетъ онъ отъ всей души выпитъ мною, какъ торжественный привѣтъ восходящему утру!

[Подносить кубовъ къ губамъ. Раздается колокольный звонъ и пѣніе хора].

ХОРЪ АНГЕЛОВЪ.

   Христосъ воскресъ! Радуйся, смертный, коего держитъ къ оковахъ пагубное, коварно подкрадывающееся, наслѣдственное зло!
   

ФАУСТЪ.

   Что это за протяжное гудѣніе, что это за чистые голоса, насильственно отрывающіе кубокъ отъ моихъ устъ? Вы, глухіе колокола, не возвѣщаете ли вы уже первый торжественный часъ праздника Воскресенья? Вы, хоры, не поете ли вы уже ту утѣшительную пѣснь, которая нѣкогда, въ ночь погребенія, звучала на устахъ ангеловъ, какъ залогъ новаго завѣта?
   

ХОРЪ ЖЕНЩИНЪ.

   Мы умастили Его тѣло, мы, вѣрныя, уложили Его въ гробъ; чистыми пеленами обвили мы Его; и, увы! не находимъ здѣсь Христа.
   

ХОРЪ АНГЕЛОВЪ.

   Христосъ воскресъ! Блаженъ любящій, перенесшій тяжелое и благотворное испытаніе!
   

ФАУСТЪ.

   О звуки небесные, полные мощи и нѣжности, зачѣмъ отыскали вы меня въ моей пыли? Звучите тамъ, гдѣ люди съ мягкими сердцами. Вѣсть, приносимую вами, я слышу хорошо, но нѣтъ у меня вѣры, а чудо -- любимое дитя вѣры. Въ тѣ сферы, откуда звучитъ эта милая вѣсть, я не дерзаю больше стремиться -- а между тѣмъ эти звуки, къ которымъ я привыкъ съ юности, снова призываютъ меня и теперь въ жизнь. Въ былые годы поцѣлуй небесной любви опускался на меня въ торжественной тиши субботняго вечера; таинственными предчувствіями наполнялъ звонъ колокола мою душу, и молитва была для меня сладострастное наслажденіе. Непостижимо отрадное томленіе влекло меня въ лѣса и поля; и подъ тысячами горячихъ слезъ я чувствовалъ въ себѣ возникновеніе цѣлаго міра. Эта пѣснь возвѣщала рѣзвыя игры юности, свободное счастіе праздника весны; и вотъ теперь воспоминаніе, пробуждая во мнѣ дѣтскія чувства, удерживаетъ меня ими отъ послѣдняго, серіознаго шага. О, продолжайте звучать, сладостныя пѣсни неба! Полились слезы -- я принадлежу землѣ!

ХОРЪ УЧЕНИКОВЪ.

   Въ чудномъ величіи вознесся въ высь Погребенный и снова живой; радостно стремясь къ новому бытію, Онъ близокъ уже къ источнику творческой радости а мы, увы, остались на груди земли для страданій! Покинулъ Онъ здѣсь скорбящими дѣтей своихъ... И оплакиваемъ мы, Учитель, Твое счастіе!

0x01 graphic

ХОРЪ АНГЕЛОВЪ.

   Христосъ воскресъ изъ лона тлѣнія! Сбросьте радостно оковы ваши! Къ вамъ, славящимъ Его не словомъ, а дѣломъ, творящимъ любовь, братски раздѣляющимъ съ другими пищу, съ проповѣдью идущимъ по землѣ, обѣщая небесное блаженство -- къ вамъ приближается Учитель. Онъ здѣсь, среди васъ!
   

Передъ городскими воротами.

Выходятъ гуляющіе развитъ сословій.

НѢСКОЛЬКО РЕМЕСЛЕННИКОВЪ.

   Зачѣмъ же тою дорогой?
   

ДРУГІЕ.

   Мы идемъ къ "Охотничьему Дому".
   

ПЕРВЫЕ

   А намъ хочется на "Мельницу".
   

ОДИНЪ РЕМЕСЛЕННИКЪ.

   Я вамъ совѣтую пойти къ "Водяному Двору"!
   

ВТОРОЙ.

   Дорога туда совсѣмъ некрасивая.
   

ВТОРЫЕ РАБОЧІЕ.

   А ты куда?
   

ТРЕТІЙ.

   Я куда другіе.
   

ЧЕТВЕРТЫЙ.

   Ступайте въ Бургдорфъ! Тамъ навѣрно найдете и дѣвушекъ самыхъ хорошенькихъ, и пиво наилучшее, и штучки первосортныя.
   

ПЯТЫЙ.

   Ахъ, ты неугомонный весельчакъ, видно, у тебя въ третій разъ снина чешется? Нѣтъ, я не пойду туда; ужасно боюсь этого мѣста.
   

СЛУЖАНКА.

   Нѣтъ, нѣтъ, я вернусь въ городъ.
   

ВТОРАЯ.

   Мы навѣрно найдемъ его нотъ подъ тѣми тополями...
   

ПЕРВАЯ.

   Не велико будетъ для меня счастіе: онъ присосѣдятся къ тебѣ, вѣдь только съ тобой онъ танцуетъ на лужайкѣ. Что мнѣ проку отъ твоего веселья!
   

ВТОРАЯ.

   Сегодня онъ вѣрно будетъ не одинъ; говорилъ, что съ нимъ прійдетъ Кудряшъ.
   

СТУДЕНТЪ.

   Чортъ побери, какъ шатаютъ шустрыя дѣвчонки! Пойдемъ-ка, брать, за ними: слѣдуетъ ихъ проводитъ. Крѣпкое пиво, ѣдкій табакъ и нарядная дѣвочка -- вотъ что мнѣ по вкусу!
   

ДѢВУШКА-ГОРОЖАHКА.

   Погляди-ка на этихъ молодыхъ красавцевъ: просто срамъ! Могли бы имѣть самую лучшую компанію, а бѣгаютъ на этими дѣвушками!
   

ВТОРОЙ СТУДЕНТЪ [первому].

   Не торопись такъ! Вотъ позади насъ идутъ двѣ: очень мило одѣты. Одна изъ нихъ моя сосѣдка; мнѣ она очень нравится. Онѣ идутъ себѣ тихенькимъ шажкомъ, а въ концѣ концовъ все-таки возьмутъ насъ съ собою.
   

ПЕРВЫЙ.

   Нѣтъ, братъ, я никакихъ стѣсненій не люблю. Живѣй, не то дичь улетитъ отъ насъ! Та рука, что въ субботу работаетъ метлой, въ воскресенье приласкаетъ тебя лучше всякой другой.
   

ГОРОЖАНИНЪ.

   Нѣтъ, не нравится мнѣ новый бургомистръ! Теперь, когда его посадили на это мѣсто, онъ будетъ съ каждымъ днемъ все больше и больше носъ задирать. А для города дѣлаетъ онъ развѣ что-нибудь? Не становится у насъ развѣ каждый день все хуже и хуже? Слушаться приходится больше, чѣмъ когда-либо, и платить больше, чѣмъ когда-либо.
   

НИЩІЙ [поетъ].

   Господа добрые, барыни-красавицы, такія нарядныя и съ красными щечками, удостойте вы посмотрѣть на меня, помогите мнѣ въ нуждѣ моей! Не дайте мнѣ задаромъ на лирѣ играть! Тому только жить радостно, кто можетъ давать. Всѣмъ людямъ сегодня праздникъ; пусть для меня будетъ сегодня день жатвы!
   

ВТОРОЙ ГОРОЖАНИНЪ.

   Въ воскресные и праздничные дни нѣтъ, помоему, ничего лучше, какъ истолковать о войнѣ и сраженіяхъ въ ту пору, когда далеко позади насъ, въ Турціи, народы бьются одинъ съ другимъ. Стоишь себѣ у окошка въ трактирѣ, пьешь свою рюмочку и поглядываешь, какъ пестрые корабли спускаются внизъ по рѣкѣ; а потомъ, вечеркомъ возвращаешься весело домой и благословляешь миръ и мирное время.
   

ТРЕТІЙ ГОРОЖАНИНЪ.

   Да, сосѣдъ, и я такого мнѣнія: пусть они раскраиваютъ другъ другу голову, пуслъ тамъ у нихъ все идетъ вверхъ дномъ -- лишь бы у насъ дома все оставалось постарому!
   

СТАРУХА [дѣвушкамъ-горожанкамъ].

   Ишь, какъ нарядились, красотки молодыя! Ну, можетъ развѣ кто не втюриться въ васъ? Только гордости поменьше... Вотъ такъ хорошо! И чего вы желаете, все могу вамъ добыть.
   

ДѢВУШКА-ГОРОЖАHКА.

   Уйдемъ, Агата! Я остерегаюсь ходить при всѣхъ съ такими вѣдьмами. Правда, что въ ночь св. Андрея она мнѣ живьемъ показала моего будущаго дружка.
   

ВТОРАЯ.

   А мнѣ она показала его въ хрусталѣ, въ солдатскомъ видѣ, со многими удалыми товарищами. Съ тѣхъ поръ все оглядываюсь кругомъ, ищу его вездѣ: нѣтъ, не является.
   

СОЛДАТЫ.

   Крѣпости съ высокими стѣнами и зубцами, дѣвушки насмѣшницы съ гордыми сердцами, вотъ что я хотѣлъ бы добывать! Работа опасная, награда прекрасная!
   Громко звуки трубные сзываютъ, насъ и съ радостью, и съ гибелью вѣнчаютъ. Маршъ въ атаку! Вотъ какъ мы живемъ! Крѣпости и дѣвушекъ беремъ! Работа опасная, награда прекрасная! И, покончивъ, уходитъ солдатъ.
   

Фаустъ и Вагнеръ.

ФАУСТЪ.

   Милымъ, животворнымъ взглядомъ весны освобождены отъ льда рѣка и ручьи; въ долинѣ зеленѣетъ благодатная надежда; старая зима, ослабѣвъ, удалилась въ суровыя горы. Убѣгая, она посылаетъ оттуда, какъ безсильное пугало, ледяную изморозь, ложащуюся полосами, на зеленѣющія нивы. Но солнце не выноситъ ничего бѣлаго. Всюду стремленіе къ жизни и развитію, все хотятъ оживить его лучи яркими красками. Но такъ какъ въ прибрежной долинѣ цвѣтовъ еще нѣтъ, т"" оно замѣняетъ ихъ людьми въ цвѣтныхъ нарядахъ. Посмотри съ этихъ высотъ назадъ на городъ! Изъ темныхъ воротъ быстро выходитъ пестрая толпа; всякому такъ пріятно погрѣться на солнцѣ; они празднуютъ воскресеніе Господа, потому что они сами воскресли; изъ душныхъ комнатъ низенькихъ домовъ, изъ оковъ ремесленной работы, изъ-подъ гнета черепичныхъ крышъ, изъ грязной тѣсноты улицъ, изъ почтенной темноты соборовъ -- высыпали всѣ они на свѣтъ солнца. Взгляни-ка, взгляни, какъ живо разбѣгается толпа но садамъ и полямъ; какъ рѣка, вдоль и поперекъ, несетъ по себѣ столько веселыхъ лодокъ; а вонъ въ ту послѣднюю лодку, что отплываетъ отъ берега, насѣло столько народу, что она, того гляди, перевернется. Даже съ отдаленныхъ тропинокъ горы видны намъ яркія разноцвѣтныя платья. Я слышу уже шумъ и гамъ деревни. Тутъ-то настоящій рай народа -- и старъ, и малъ отъ души веселится; здѣсь я человѣкъ, здѣсь я считаю себя въ правѣ быть человѣкомъ!
   

ВАГНЕРЪ.

   Прогуливаться съ вами. г. докторъ и честь, и выгодно; но одинъ я не пошелъ бы сюда, потому что я рабъ всего грубаго. Скрипичная игра, крики, стукъ кегельныхъ шаровъ -- все это для меня совсѣмъ ненавистные звуки. Этотъ народъ горланитъ, точно злой духъ обуялъ сто; и это они называютъ весельемъ, называютъ пѣньемъ.
   

КРЕСТЬЯНЕ ПОДЪ ЛИПОЮ [Пляска и пѣнье].

   Пастушокъ собирается къ пляскѣ; въ пестрой курткѣ онъ, въ лентахъ, съ цвѣтами: разодѣлся въ нарядное платье. А подъ липой ужъ много народа -- и танцуютъ всѣ, точно взбѣсились. Юхге, юхге! Юхгейза! Гейза! Ге! Заходили смычки, загудѣли!
   Сквозь толпу онъ спѣшитъ протолкаться -- и нечаянно дѣвушку локтемъ онъ задѣлъ; обернулась красотка и сказала: "Вотъ это ужъ глупо! Юхге, юхге! Юхгейза! Гейза! Ге! Вы себя непристойно ведете!"
   А веселье все шибче и шибче. Пляшутъ нары направо, налѣво, развѣваются по вѣтру юбки; раскраснѣлись танцоры, имъ жарко; въ цередышкѣ скрестились ихъ руки!-- Юхге, юхге! Юхгейза! Гейза! Ге!-- И къ бедру прижимается локоть.
   "Нѣтъ, увѣрить меня не старайся: не одинъ ужъ мужчина коварно обманулъ и покинулъ невѣсту!" Но ее заманилъ онъ въ сторонку... А съ лужайки несется далеко: Юхге, юхге! Юхгейза! Гейза! Ге! Шумъ и гамъ, заливаются скрипки.

0x01 graphic

СТАРЫЙ КРЕСТЬЯНИНЪ.

   Очень хорошо вы сдѣлали, господинъ докторъ, что не побрезгали нами сегодня и что, будучи такимъ большимъ ученымъ, ходите въ этой толпѣ простого народа. Поэтому примите вотъ эту кружку, самую у насъ лучшую, куда мы налили свѣжаго вина.
   Подаю ее вамъ и громко желаю, чтобъ она не только утолила вашу жажду: сколько есть въ ней капель, столько пусть прибавится вамъ дней жизни.
   

ФАУСТЪ.

   Принимаю этотъ освѣжающій напитокъ. благодарю васъ всѣхъ и пью за ваше здоровье.

[Народъ собирается вокругъ него].

СТАРЫЙ КРЕСТЬЯНИНЪ.

   Да, очень хорошо вы сдѣлали, что пришли къ намъ въ такой радостный день: вѣдь къ былое время вы не забывали насъ и въ злые дни. Много тутъ стоять живыми и здоровыми -- такихъ, которыхъ вашъ батюшка спасъ отъ горячки, когда онъ положилъ конецъ повальной заразѣ. Вы, въ ту пору еще молодой человѣкъ, тоже ходили во всѣ больницы; немало вынесено было оттуда труповъ, а вы остались здоровы, много тяжелыхъ испытаній выдержали. Цѣлителю помогъ небесный Цѣлитель.
   

ВСѢ.

   За здоровье славнаго человѣка! Дай ему Богъ еще долго помогать людямъ!
   

ФАУСТЪ.

   Преклонитесь передъ Тѣмъ. Кто на небесахъ: Онъ учитъ помогать и посылаетъ помощь.

[Проходитъ съ Вагнеромъ дальше.].

ВАГНЕРЪ.

   Что долженъ ты чувствовать, о великій человѣкъ, видя, какъ чтитъ тебя эта толпа! О, счастливъ тотъ, кто можетъ извлекать такую выгоду изъ своихъ способностей! Отецъ указываетъ на тебя своему ребенку, каждый разспрашиваетъ о тебѣ, спѣшитъ протѣсниться туда, гдѣ ты; скрипка смолкаетъ, танцующій останавливается. Ты приходишь, они становятся въ рядъ, шапки летятъ вверхъ; немногаго не достаетъ, чтобъ они упали на колѣни, какъ передъ проносимыми священными Дарами.
   

ФАУСТЪ.

   Подымемся еще нѣсколько шаговъ вонъ къ тому камню. Тамъ отдохнемъ мы отъ нашей ходьбы. Тамъ сидѣлъ я часто одинъ, погрузись въ размышленія, и мучилъ себя молитвою и постомъ. Богатый надеждой, твердый въ вѣрѣ, я мнилъ слезами, стонами, ломаніемъ рукъ вымолить у Владыки неба окончаніе моровой язвы. И вотъ теперь хвалы этой толпы звучатъ мнѣ язвительной насмѣшкой. О, если бы ты могъ прочесть въ моей душѣ, какъ мало были достойны такой славы и отецъ и сынъ! Мой отецъ былъ безвѣстный почтенный человѣкъ, причудливо ломавшій голову надъ природой и ея таинственными областями, размышлявшій добросовѣстно, но посвоему. Въ компаніи сбояхъ адептовъ онъ запирался въ черной кухнѣ и но безчисленному количеству рецептовъ производилъ соединеніе противоположностей. Тутъ краснаго льва, отважнаго жениха, въ тепленькой ваннѣ сочетали бракомъ съ лиліею, а затѣмъ ихъ обоихъ посредствомъ огня перегоняли изъ одного брачнаго покоя въ другой. Послѣ этого молодая королева, блистая радужными красками, появлялась въ стеклѣ -- и вотъ лѣкарство готово. Паціенты умирали. и никто не спрашивалъ: кто выздоровѣлъ? Такъ вотъ мы адскими микстурами свирѣпствовали въ этихъ долинахъ, этихъ горахъ гораздо пагубнѣе, чѣмъ язва. Я самъ давалъ ядъ тысячамъ. Они умерли, а мнѣ пришлось дожить до того, чтобъ слышать прославленіе наглыхъ убійцъ.
   

ВАГНЕРЪ.

   Какъ можете вы огорчаться этимъ? Развѣ честный человѣкъ не исполняетъ своего долга, когда добросовѣстно и пунктуально примѣняетъ къ дѣлу изученное имъ у другихъ искусство? Если ты. какъ юноша, чтилъ своего отца, то будешь охотно исполнять его уроки: если ты, какъ взрослый человѣкъ, ведешь впередъ науку, то твой сынъ можетъ достигнуть болѣе высокой цѣли.
   

ФАУСТЪ.

   О, счастливъ тотъ, кто можетъ еще надѣяться вынырнуть изъ моря заблужденіи! Чего не знаешь, то именно и нужно тебѣ; а что знаешь, тѣмъ не можешь пользоваться. Но не будемъ омрачать прекрасный даръ этихъ минутъ такими печальными мыслями! Посмотри, какъ золотятся въ лучахъ вечерняго солнца одѣтыя зеленью хижины! Оно идетъ къ закату, день отжилъ, но оно спѣшитъ дальше и вызоветъ тамъ новую жизнь. О, отчего нѣтъ у меня крыльевъ, чтобы я поднялся отъ земли я летѣлъ, летѣлъ безостановочно во слѣдъ атому солнцу! Я видѣлъ бы у своихъ ногъ почивающія міръ въ вѣчно неугасающей вечерней зарѣ; видѣлъ бы, какъ зажигаются всѣ вершины, какъ сходитъ покой и миръ въ каждую долину, какъ текутъ серебряные ручьи въ золотыя рѣки. И теперь дикая гора со всѣми своими ущельями не могла бы задержать мои богоподобный полетъ. Вотъ уже раскрывается передъ моими удивленными глазами море съ его теплыми заливами. Но богъ-солнце, повидимому, окончательно закатился. Во мнѣ, однако, пробуждается новое стремленіе -- я жадно продолжаю упиваться его вѣчнымъ свѣтомъ; передо мною день, позади меня ночь, надо мною небо, подо мною волны. Чудная греза, но она разлетается! Ахъ, для крыльевъ духа не такъ легко найти крылья тѣлесныя! Я между тѣмъ каждому человѣку врождено стремленіе мчаться ввысь и впередъ, когда надъ нами потерянный въ голубомъ воздухѣ жаворонокъ поетъ свою звонкую пѣсню, когда надъ елями кругахъ горныхъ вершинъ орелъ паритъ, на распростертыхъ крыльяхъ, а надъ равнинами, надъ озерами, журавль летитъ къ своей родинѣ.

0x01 graphic

ВАГНЕРЪ.

   Да и у меня часто бывали часы разныхъ причудъ, но такого стремленія, о какомъ вы говорите, я никогда не испытывалъ. Полями и лѣсами можно насытиться легко и скоро, а птичьимъ крыльямъ я никогда не буду завидовать. Вотъ совсѣмъ иначе переносить насъ духовное наслажденіе отъ книги къ книгѣ, отъ страницы къ страницѣ! Тутъ зимнія ночи становятся такими милыми и прекрасными, блаженная жизнь согрѣваетъ всѣ члены, а когда еще развернешь почтенный пергаментный свитокъ -- ахъ, тогда спускается къ тебѣ цѣлое небо!
   

ФАУСТЪ.

   Тебѣ знакомо только одно стремленіе -- о, не узнавай никогда другого! Въ моей груди живутъ, увы! двѣ души, и одна постоянно хочетъ разлучиться съ другой. Одна, въ своей рѣзкой чувственности, крѣпко держится цѣпкими органами за земную жизнь; другая неудержимо возносится изъ земного праха въ обитель высокихъ праотцевъ. О, если есть въ воздухѣ духи, властительно парящіе между землею и небомъ пусть снизойдутъ они изъ золотого эѳира и унесутъ меня отсюда къ новой, яркой жизни! Да, будь у меня волшебный плащъ, который унесъ бы меня въ далекія чужія страны, я не отдалъ бы его за драгоцѣнныя одежды, не отдалъ бы за королевскую порфиру.
   

ВАГНЕРЪ.

   Не призывай хорошо знакомый рой, что разливается по влажнымъ туманамъ и со всѣхъ сторонъ протягиваетъ человѣку тысячи ловушекъ. Съ сѣвера несутся на тебя духи съ острыми зубами и заостренными, какъ стрѣлы, языками; съ востока несутъ они засуху и питаются твоими легкими; когда ихъ посылаетъ изъ пустыни югъ, они скопляютъ надъ твоей головой пламя за пламенемъ; съ запада проносится рой, который сначала освѣжаетъ, а потомъ затопляетъ и тебя самого, и поля, и луга, Они охотно выслушиваютъ то, съ чѣмъ къ нимъ обращается человѣкъ потому, что рады причинять вредъ; они охотно повинуются намъ, потому что имъ пріятно обманывать насъ; они выставляютъ себя посланниками небесъ и свою ложь нашептываютъ ангельскимъ голоскомъ... Однако, пойдемъ! Небо уже посѣрѣло, въ воздухѣ свѣжо, спускается туманъ. Только вечеромъ и цѣнишь свой домашній уголъ... Но начто смотришь ты съ такимъ изумленіемъ? Что могло такъ поразить тебя въ этихъ сумеркахъ?
   

ФАУСТЪ.

   Видишь, тамъ между колосьями и травами бродитъ черная собака?
   

ВАГНЕРЪ.

   Я ужъ давно вижу ее; помоему, въ ней нѣтъ ничего особеннаго.
   

ФАУСТЪ.

   Всмотрись въ нее хорошенько! Чѣмъ тебѣ представляется это животное?
   

ВАГНЕРЪ.

   Да просто пуделемъ, который посвоему тревожно отыскиваетъ слѣды своего господина.
   

ФАУСТЪ.

   Замѣчаешь ты, какъ онъ, описывая широкія спирали, все ближе и ближе пробирается къ намъ? И если я не ошибаюсь, вслѣдъ за нимъ тянется извилистая полоса огня.
   

ВАГНЕРЪ.

   Я не вижу ничего, кромѣ чернаго пуделя; это у васъ, вѣроятно, обманъ зрѣнія.
   

ФАУСТЪ.

   Мнѣ кажется, какъ будто онъ плететъ магическія петли, чтобы потомъ накинуть ихъ на наши ноги.
   

ВАГНЕРЪ.

   Я полагаю, что онъ безпокойно и боязливо прыгаетъ вокругъ насъ потому. что вмѣсто своего господина видитъ двухъ незнакомыхъ.
   

ФАУСТЪ.

   Кругъ суживается -- вотъ онъ подлѣ насъ!
   

ВАГНЕРЪ.

   Ну, вотъ видишь -- собака, а совсѣмъ не привидѣніе! Ворчитъ, колеблется,-- подойти или нѣтъ, ложится на брюхо, виляетъ хвостомъ. Все собачьи пріемы,
   

ФАУСТЪ.

   Пойдемъ съ нами! Подойди сюда!
   

ВАГНЕРЪ.

   Забавный пудель! Ты остановишься -- и онъ стойку дѣлаетъ; ты заговоришь къ нему -- онъ летитъ къ тебѣ; попробуй уронить что-нибудь -- онъ принесетъ, за твоей палкой прыгнетъ въ воду.
   

ФАУСТЪ.

   Твоя правда; я не вижу признаковъ духа, и все тутъ только дрессировка.
   

ВАГНЕРЪ,

   Къ собакѣ, когда она хорошо воспитана, чувствуетъ пріязнь и мудреца. Да, она вполнѣ достойна твоего расположенія, какъ прекрасный ученикъ студентовъ.
   

Рабочая комната.

Фаустъ входить съ пуделемъ.

ФАУСТЪ.

   Покинулъ я поля и луга, на которые спустилась глубокая ночь, будящая лучшую изъ нашихъ двухъ душъ тѣмъ полнымъ предчувствій, священнымъ страхомъ, которымъ вѣетъ отъ нея. Уснули грубые инстинкты, уснула вся необузданная внутренняя работа; зашевелилась любовь къ человѣку, зашевелилась любовь къ Богу.
   Уймись, пудель! Не бѣгай взадъ и впередъ! Что обнюхиваешь ты на порогѣ этой двери? Поди, лягъ за печкой -- я дамъ тебѣ мою лучшую подушку. Тамъ, на горной тропинкѣ ты позабавилъ насъ бѣганьемъ и прыжками за это дай мнѣ теперь пріютитъ тебя какъ милаго, спокойнаго гостя.
   Ахъ, когда въ нашей тѣсной кельѣ снова привѣтливо засвѣтитъ лампа, тогда становится свѣтло въ нашей груди, въ сердцѣ, которое знаетъ само себя. Разумъ снова начинаетъ говорить, надежда снова начинаетъ цвѣсти, и ты жадно стремишься къ потокамъ жизни, ахъ! къ источнику жизни.

0x01 graphic

   Не ворчи, пудель! Къ тѣмъ священнымъ звукамъ, которые наполняютъ теперь всю мою душу, вой животнаго совсѣмъ не кстати. Мы привыкли видѣть, что люди осмѣиваютъ то, чего они не понимаютъ; что они сердито брюзжатъ на доброе и прекрасное часто несносную дли нихъ тягость! Неужели же и собака будетъ ворчатъ по ихъ примѣру?
   Но, ахъ! Уже чувствую и, что при всемъ моемъ желаніи, чувство удовлетворенія не струится больше изъ груди, Отчего же потоку суждено такъ скоро изсякнуть и заставить насъ снова томиться жаждой? Сколько разъ испыталъ я это! Но такая утрата находитъ себѣ возмѣщеніе: мы научаемся цѣнить сверхземное, насъ влечетъ къ Откровенію, которое нигдѣ не горитъ такъ благородно и прекрасно, какъ въ Новомъ Завѣтѣ. И вотъ мнѣ захотѣлось раскрыть основной текстъ и добросовѣстно перевести священныя подлинникъ на мой милый нѣмецкій языкъ [Раскрываетъ книгу и готовится работать].
   

ФАУСТЪ.

   Написано: "Въ началѣ было Слово". Ну, вотъ я уже и остановился. Кто поможетъ мнѣ продолжать? Я никакъ не могу придавать такую высокую цѣну этому; надо перевести это иначе. Если духъ надлежащимъ образомъ просвѣтилъ меня, то здѣсь написано: "Въ началѣ была Мысль" Обдумай хорошенько первую строку; пусть твое перо не слишкомъ торопится! Мысль ли все творитъ и всѣмъ правитъ? Слѣдовало бы сказать: "Въ началѣ была Сила". Однако, въ то время, какъ я пишу эти слова, что-то предостерегаетъ меня не остановиться на нихъ... Но духъ пришелъ мнѣ на помощь! Наконецъ, я понялъ и убѣжденно пишу: "Въ началѣ было Дѣло".
   Послушай, пудель, если ты хочешь, чтобъ я дѣлилъ съ тобой мою комнату, то перестань выть, перестань лаять! Такого неспокойнаго компаньона и не могу терпѣть около себя. Одинъ изъ насъ долженъ уйти. Я, неохотно нарушаю право гостепріимства дверь отперта, можешь бѣжать куда угодно... Но что я вижу? Совершается что-то сверхъестественное? Тѣнь это?Или дѣйствительность? Какъ ростетъ мой пудель въ длину и ширину! Онъ подымается все выше и выше... Фигура совсѣмъ не собаки! Какое же привидѣніе я привелъ къ себѣ въ домъ? Вонъ онъ уже точно гиппопотамъ, съ горящими, какъ огонь, глазами, съ страшною пастью... О. ты не уйдешь отъ меня! Для такихъ полу-дьяволовъ Ключъ Соломона хорошее средство.
   

ДУХИ (въ коридорѣ).

   Тамъ попался изъ нашихъ одинъ! Оставайтесь вы всѣ за дверями, ни одинъ не входи вслѣдъ за нимъ! Какъ въ желѣзномъ капканѣ лисица, бьется тамъ старый чортъ продувной. Но за работу! Давайте носиться туда и сюда, и книзу, и кверху, и вырвемъ его мы изъ плѣна! Если ему мы способны помочь, надо отсюда унесть его прочь! Онъ вѣдь намъ всѣмъ ужъ не разъ много услугъ оказалъ.
   

ФАУСТЪ

   Чтобъ напасть на звѣря, мнѣ надо сначала прибѣгнуть къ заклятью четырехъ: Саламандра, пылай! Ундина, извивайся! Сильфъ, пропади! Кобольдъ, трудись!
   Кто не знаетъ стихій, ихъ силы и ихъ свойствъ, тотъ не можетъ повелѣвать духами.
   Исчезни въ пламени, Саламандра! Шумно разлейся рѣкой, Ундина! Засвѣти въ красотѣ метеоровъ, Сильфъ! Помоги въ домовомъ хозяйствѣ, Incubus, Incubus! Появись и заверши все!
   Но ни одного изъ четырехъ нѣтъ въ этомъ звѣрѣ: онъ лежитъ спокойно и скалитъ на меня зубы. Ему еще не больно. Ну, такъ послушай болѣе сильныя заклинанія:
   Если ты, пріятель, бѣглецъ изъ ада. то взгляни-ка на этотъ знакъ, передъ которымъ со страхомъ преклоняются черные сонмы!
   Вотъ ужъ встаютъ дыбомъ его щетинистые волосы!
   Проклятое существо! Въ состояніи ли ты прочесть Его, начала не имѣющаго, неизреченнаго, по всѣмъ небесамъ разлитаго, преступно пробожденнаго?
   Лежа за печкой, онъ раздувается точно слонъ, тѣломъ своимъ онъ заполнилъ все пространство -- и собирается расплыться туманомъ. Не подымайся къ потолку! Ложись къ ногамъ твоего господина! Ты видишь, угрозы мои не тщетны: я сжигаю тебя священнымъ огнемъ! Не дожидайся, пока не уничтожитъ тебя тройственное пламя! Не дожидайся, пока я не прибѣгну къ сильнѣйшей изъ моихъ чаръ!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ
[въ ту минуту, какъ туманъ разсѣялся, выходить изъ-за печки, въ платьѣ странствующаго школяра].

   Къ чему весь этотъ шумъ? Чѣмъ могу служить вамъ?
   

ФАУСТЪ.

   Такъ вотъ чѣмъ былъ начиненъ пудель! Странствующій схоластъ! Забавный казусъ!

0x01 graphic

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Низкій поклонъ ученому господину! Ну, вы здорово заставили меня попотѣть.
   

ФАУСТЪ.

   Какъ твое имя?
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Вопросъ, на мой взглядъ, мелочной для того, кто такъ глубоко презираетъ слово, кто, не придавая никакого значенія наружной оболочкѣ, стремится проникнуть только въ глубь вещей.
   

ФАУСТЪ.

   Вашего брата личность познается обыкновенно по ея имени, въ которомъ она обнаруживается слишкомъ явственно, такъ какъ васъ называютъ богами ядовитыхъ мухъ, соблазнителями, лгунами. Ну, пусть такъ -- кто же ты?
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Я часть той силы, которая постоянно хочетъ зла и постоянно творить добро.
   

ФАУСТЪ.

   Что означаетъ эта загадка?
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Я духъ, постоянно отрицающія И имѣющій на то полное основаніе; ибо все, въ мірѣ возникающее, заслуживаетъ уничтоженія: поэтому лучше было бы, чтобъ ничто не возникало. Такимъ образомъ все, что вы зовете грѣхомъ, разрушеніемъ, однимъ словомъ-зломъ, все это и есть моя настоящая стихія.
   

ФАУСТЪ.

   Ты называешь себя частью, а между тѣмъ стоишь предо мной по всей своей цѣлости?
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Я говорю тебѣ скромную истину. Если человѣкъ, этотъ шутовской мірокъ, считаетъ себя обыкновенно за цѣлое, то я часть той части, которая въ началѣ была все; часть тьмы, родившей свѣтъ, тотъ гордый свѣтъ, который теперь оспариваетъ у своей матери-ночи старое почетное мѣсто и которому, однако, эта борьба не удается, потому что, какія бы усилія онъ ни дѣлалъ, нельзя ему оторваться отъ тѣлъ, къ которымъ онъ прикованъ. Изъ тѣлъ онъ исходить, тѣламъ придаетъ онъ красоту, тѣло преграждаетъ ему ходъ. И я надѣюсь поэтому, что не на долго хватитъ его. и вмѣстѣ съ тѣлами погибнетъ и онъ.
   

ФАУСТЪ.

   Ну, теперь я знаю, въ чемъ твоя почтенная обязанность! Ты не можешь ничего уничтожитъ въ крупныхъ размѣрахъ и начинаешь съ мелочи.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   И, правду сказать, сдѣлано мною не особенно много. Сколько я ни подкапывался подъ то, въ чемъ ничто находитъ себѣ противника, подъ это нѣчто, этотъ глупый міръ -- не удалось мнѣ до сихъ поръ доканать его волнами, бурями, землетрясеніями, пожарами: все стоятъ спокойно на своемъ мѣстѣ -- и вода, и суша! А съ проклятою породою людей и животныхъ ровно ничего не подѣлаешь! Сколькихъ ужъ похоронилъ я -- а новая, свѣжая кровь все обращается попрежнему. До бѣшенства дойдешь, глядя на это! Въ воздухѣ, въ водѣ, въ землѣ образуются тысячи зародышей -- образуются въ сухомъ, во влажномъ. въ тепломъ, въ холодномъ! Не удержи я за собой огня, ничего бы не осталось на мою долю.
   

ФАУСТЪ.

   Стало бытъ, ты противоставилъ благотворно созидающей силѣ холодный кулакъ дьявола, тщетно сжимающійся въ коварной злобѣ! Займись чѣмъ-нибудь другимъ, странный сынъ хаоса!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Дѣйствительно, мы поговоримъ объ этомъ подробнѣе въ слѣдующій разъ. А теперь позволите мнѣ удалиться?
   

ФАУСТЪ.

   Не знаю, къ чему этотъ вопросъ. Теперь я узналъ тебя: можешь посѣщать меня сколько тебѣ угодно. Вотъ окно, вотъ дверь: труба тоже въ твоемъ распоряженіи.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Сознаться тебѣ? Выбраться отсюда мѣшаетъ мнѣ одно маленькое препятствіе: вѣдьмина нога на вашемъ порогѣ.
   

ФАУСТЪ.

   Тебя тревожитъ пентаграмма? Ни коли этотъ знакъ -- пугало для тебя, то какимъ же образомъ могъ ты, сынъ ада, войти сюда? Какимъ образомъ такой духъ, какъ ты, могъ попасть въ ловушку?
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Осмотрись хорошенько: знакъ поставленъ не такъ, какъ слѣдуетъ. Одинъ уголъ, тотъ, что обращенъ къ выходу, видишь, немного открытъ.
   

ФАУСТЪ.

   Случайность для меня благопріятная! Стало быть, ты мой плѣнникъ? Это -- почти удача!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Пудель, когда вскочилъ сюда, ничего не замѣтилъ. А теперь дѣло повернулось иначе: чортъ не можетъ выбраться изъ комнаты.
   

ФАУСТЪ.

   Но отчего же ты не можешь выйти въ окно?
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Для чертей и для привидѣній существуетъ законъ: какимъ путемъ они проскользнули куда-нибудь, такимъ же должны и уйти. Относительно перваго мы свободны, относительно второго -- рабы.
   

ФАУСТЪ.

   Такъ и адъ имѣетъ свои законы? Это мнѣ нравится. Значитъ, съ вашимъ братомъ, господа, можно заключать договоры, и при томъ надежные?
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Что мы пообѣщаемъ тебѣ, то получишь ты во всей неприкосновенности, ни крошечки не отщипнемъ. Но такія дѣла не рѣшаются въ нѣсколько минутъ, и мы поговоримъ объ этомъ въ слѣдующій разъ. А теперь я всепокорнѣйше прошу отпустить меня,
   

ФАУСТЪ.

   Повремени еще минуту и скажи мнѣ что-нибудь занимательное.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Нѣтъ, теперь отпусти меня. Я скоро вернусь -- и тогда можешь спрашивать меня сколько угодно.
   

ФАУСТЪ.

   Я вѣдь не заманивалъ тебя ты самъ попался въ сѣть. Кто поймалъ чорта, тотъ не выпускай его изъ рукъ! Во второй разъ уже не такъ скоро изловишь его.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Ну, коли тебѣ угодно, я готовъ остаться здѣсь для компаніи тебѣ; но подъ условіемъ -- доставить тебѣ достойное препровожденіе времени моимъ искусствомъ.
   

ФАУСТЪ.

   Охотно принимаю, это въ твоей волѣ. Только чтобъ искусство доставило удовольствіе.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   За одинъ этотъ часъ, другъ мой, ты пріобрѣтешь для своихъ ощущеній больше, чѣмъ за цѣлый годъ скучнаго однообразія. То, что споютъ тебѣ нѣжные духи, тѣ прекрасныя картины, которыя они принесутъ тебѣ -- не пустыя штуки волшебства. Усладится также твое обоняніе, полакомится и твое нёбо, а затѣмъ наполнится восторгомъ твое сердце. Предварительныхъ приготовленій для этого не требуется. Мы здѣсь въ сборѣ, начинайте!
   

ДУХИ.

   Исчезните вы, мрачные высокіе своды! Прогляни сюда привѣтливо, чудесный голубой эѳиръ! Разсѣйтесь, темныя тучи! Вотъ заблестѣли звѣздочки, кроткій свѣтъ льютъ солнечные лучи. Колеблющимися образами проносятся въ духовной своей красотѣ сыны неба, и душа стремится вслѣдъ за ними въ сладостномъ томленіи. Развѣвающіяся ленты ихъ одеждъ покрываютъ земли, надъ которыми пролетаютъ они, покрываютъ бесѣдку, въ которой любящіе, погруженные въ глубокое забытье, отдаются другъ другу на всю жизнь. И за бесѣдкой бесѣдка! Бѣгутъ вверхъ по ихъ стѣнкамъ виноградныя лозы; падаютъ въ тиски чановъ отягченные сокомъ гроздья, и мчится потоками пѣнящееся вино -- мчится по чистымъ, благороднымъ камнямъ, оставляетъ въ сторонѣ горы и разливается широкимъ моремъ вокругъ цѣлаго ряда зеленѣющихъ холмовъ. И птицы пьютъ изъ него съ блаженнымъ наслажденіемъ, и улетаютъ къ солнцу, улетаютъ къ островамъ, игриво качающимся на волнахъ. А тамъ мы слышимъ ликующіе хоры, на полянахъ видимъ пляшущія пары; повсюду разсѣялись гуляющіе, одни взбираются на вершины горъ, другіе плывутъ по морю; всѣ стремятся къ жизни, всѣхъ влечетъ въ ту даль, гдѣ встрѣтитъ ихъ благодатный привѣтъ любящихъ звѣздъ.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Онъ уснулъ! Славно, воздушныя, милыя дѣти! Вы вѣрно послужили мнѣ, усыпивъ его пѣньемъ, и я въ долгу у васъ за этотъ концертъ... Нѣтъ, ты еще не доросъ до того, чтобы удержать чорта въ своихъ рукахъ! Одурманьте его обольстительными сновидѣніями, погрузите его въ море грезъ!.. Однако, чтобъ разрушить чары этого порога, мнѣ нуженъ крысій зубъ. Долго вызывать его заклятьемъ не придется: вотъ ужъ скребется одна, и скоро она услышитъ мои слова:
   Я, господинъ крысъ и мышей, мухъ, лягушекъ, клоповъ, вшей, повелѣваю тебѣ вылѣзть сюда изъ своей норы и изгрызть этотъ порогъ послѣ того, какъ я вымажу его масломъ!.. Ну, вотъ ты уже и выпрыгнула! Живо за работу! То остріе, которое преграждало мнѣ путь, помѣщено на краю порога, совсѣмъ впереди. Кусни еще разъ -- и дѣло сдѣлано! Ну, Фаустъ, продолжай себѣ грезить, пока мы снова свидимся!

0x01 graphic

ФАУСТЪ [проснувшись].

   Что жъ это? Неужели я опять обмануть? Неужели весь этотъ рой духовъ былъ только исчезнувшее видѣніе, и чорта видѣлъ я только во снѣ, а отсюда убѣжалъ дѣйствительный пудель?

0x01 graphic

Рабочая комната.

Фаустъ и Мефистофель.

ФАУСТЪ.

   Стучатся! Войдите! Кто это опять пришелъ мучить меня?
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Это я.
   

ФАУСТЪ.

   Войдите!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Ты долженъ сказать это слово три раза.
   

ФАУСТЪ.

   Ну войдите!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Вотъ такимъ ты мнѣ нравишься. Надѣюсь, мы сойдемся, потому что, чтобъ разогнать твои причуды, я явился теперь къ тебѣ изящнымъ кавалеромъ, въ красномъ, обшитомъ золотомъ платьѣ, въ плащикѣ изъ толстой шелковой матеріи, съ пѣтушинымъ перомъ на шляпѣ, съ длиннымъ и острымъ мечемъ. И совѣтую тебѣ сейчасъ же, не тратя словъ, нарядиться такимъ же манеромъ для того, чтобы, сбросивъ съ себя всякія оковы, совершенно свободный, узналъ ты, что такое жизнь.
   

ФАУСТЪ.

   Въ какомъ бы то ни было платьѣ я не перестану чувствовать мучительный гнетъ ограниченной земной жизни. Я слишкомъ старъ, чтобъ только забавляться, слишкомъ молодъ, чтобъ не имѣть желаній. Что можетъ дать мнѣ свѣтъ? Стрекайся отъ своихъ желаній, отре кайся!" такова вѣчная пѣсня, звучащая въ ушахъ всякаго, пѣсня, которую всю нашу жизнь хрипло поетъ намъ каждый часъ. Съ ужасомъ просыпаюсь я утромъ; горькими слезами готовъ встрѣчать день, который въ своемъ пути не исполнитъ ни одного моего желанія, ни одного!-- который упорнымъ анализомъ будетъ подавлять даже предчувствіе всякой радости и тысячами отвратительныхъ гримасъ жизни ставить преграды творчеству моей взволнованной груди. А когда спустится ночь, я тоже съ тревогой кидаюсь на свое ложе; и тутъ не пошлется мнѣ въ даръ покой, и тутъ будутъ пугать меня дикія сновидѣнія, Богъ, обитающій въ моей груди, можетъ глубоко потрясти сокровеннѣйшіе тайники моей души; онъ царитъ надъ всѣми моими силами. но внѣшнее проявленіе ихъ не въ его власти. Я вотъ почему существованіе для меня бремя, смерть желательна и жизнь ненавистна.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   И тѣмъ не менѣе смерть никогда не бываетъ вполнѣ желаннымъ гостемъ.
   

ФАУСТЪ.

   О, блаженъ тотъ, вокругъ чьей головы она сплетаетъ, въ яркомъ блескѣ побѣды, кровавый лавровый вѣнокъ! Тотъ, кого она застаетъ въ объятіяхъ дѣвушки послѣ только-что оконченнаго бѣшенаго танца! О, отчего не упалъ я, мертвый, въ ту минуту, когда восторженно созерцалъ силу высокаго Духа!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Однако, сегодня ночью кто-то не выпилъ темный сокъ...
   

ФАУСТЪ.

   Шпіонство, по-видимому, доставляетъ тебѣ удовольствіе.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Я не всевѣдущъ, но знаю много.
   

ФАУСТЪ,

   Если нѣсколько часовъ тому назадъ сладостные знакомые звуки исторгнули меня изъ страшной душевной тревоги и отголоскомъ радостныхъ дней обманули во мнѣ остатокъ дѣтскаго чувства, то теперь я проклинай" все, что опутываетъ мою душу соблазномъ и обманомъ и сковываетъ ее силою ослѣпленія и лести въ этой печальной пещерѣ! Проклятіе самомнѣнію, въ которое уловляетъ самъ себя человѣческій духъ! Проклятіе обманчивому видѣнію, отуманивающему наши чувства! Проклятіе тому, что коварно прельщаетъ насъ во снѣ, лживымъ грезамъ о славѣ, о живучести нашего имени! Проклятіе тому, что пріятно намъ, какъ собственность женѣ и ребенку, слугѣ и плугу! Проклятіе мнимому, когда онъ сокровищами подвигаетъ насъ къ отважнымъ дѣламъ, или устраиваетъ намъ удобное ложе для праздныхъ наслажденій! Проклятіе бальзамическому соку винограда! Проклятіе высочайшимъ упоеніямъ любви! Проклятіе надеждѣ! Проклятіе вѣрѣ! И прежде всего проклятіе терпѣнію!
   

ХОРЪ ДУХОВЪ [Невидимый].

   Горе! горе! Мощною рукою ты разбилъ прекрасный міръ! Онъ падаетъ, онъ разрушается! Полубогъ уничтожилъ его! Въ бездну небытія уносимъ мы развалины и оплакиваемъ погибшую красоту. Ты, могущественнѣйшій между сынами земли, возсоздай его болѣе прекраснымъ, возсоздай его, въ твоей груди возсоздай! Съ ясною душой пойди по новому житейскому пути, и въ слѣдъ тебѣ зазвучать новыя пѣсни!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Это малютки изъ моей семьи. Слышишь, какъ стариковски умно они зовутъ тебя къ наслажденіямъ и дѣятельности! Хочется имъ увлечь тебя въ широкій свѣтъ изъ итого уединенія, въ которомъ скованы неподвижностью и мысли и жизненные соки.
   Перестань играть твоею мрачною печалью, которая какъ коршунъ гложетъ жизнь твою! Самая скверная компанія все-таки дастъ тебѣ почувствовать, что ты человѣкъ среди людей. Но я отнюдь не имѣю въ виду втолкнуть тебя въ какую-нибудь сволочь. Я, правда, не изъ важныхъ персонъ; однако, если ты пожелаешь, соединившись со мной, пуститься въ жизнь, то я охотно соглашусь быть всюду и всегда твоимъ. Я твой товарищъ, и коли это тебѣ по сердцу -- твой слуга, твой рабъ!
   

ФАУСТЪ.

   А что ты потребуешь за это съ меня?
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   До расплаты у тебя еще много времени.
   

ФАУСТЪ.

   Нѣтъ, нѣтъ! Чертъ-эгоистъ и только ради Нога не дѣлаетъ безъ труда того, что полезно другому. Скажи свое условіе ясно и опредѣлительно; такой слуга для дома, куда онъ вошелъ, опасенъ.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Я обяжусь служить тебѣ здѣсь, безъ отдыха и промедленія исполнять все по первому твоему знаку -- если ты воздашь мнѣ тѣмъ же, когда мы снова встрѣтимся тамъ.
   

ФАУСТЪ.

   На счетъ тамъ у меня мало заботы. Если ты начнешь съ того, что обратишь въ развалины здѣшній міръ, то другой пусть себѣ существуетъ послѣ того это мнѣ все равно. Радости мои истекаютъ изъ этой жизни, и страданія мои освѣщаетъ это солнце; но, получи и возможность разстаться съ тѣмъ и другимъ -- пусть затѣмъ дѣлается все, что угодно. Любятъ ли и ненавидятъ въ будущей жизни, существуетъ ли и въ тѣхъ сферахъ верхъ и низъ -- до этого мнѣ нѣтъ никакого дѣла.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Съ такими воззрѣніями ты можешь рискнуть. Дай мнѣ обязательство -- и ты на этихъ же дняхъ получишь много радости отъ моего искусства. Я дамъ тебѣ то, чего не видѣлъ еще ни одинъ человѣкъ.
   

ФАУСТЪ.

   Что дашь ты мнѣ, бѣдный чортъ? Развѣ духъ человѣка въ его высокомъ стремленіи былъ когда-нибудь понятъ вашею братіею? У тебя въ распоряженіи яства, которыя не насыщаютъ; яркое золото, что безостановочно течетъ сквозь твои пальцы, какъ ртуть; игра, въ которую никогда не выиграешь: дѣвушка, которая на моей груди уже дѣлаетъ глазки моему сосѣду; прекрасная услада боговъ -- почести, которыя исчезаютъ, какъ метеоръ. А вотъ покажи мнѣ плодъ, сгнившій прежде, чѣмъ его сорвали, и деревья, каждый день покрывающіяся новою зеленью!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Такое порученіе не пугаетъ меня; такими сокровищами я могу служить. Но, любезный другъ, наступаетъ время, когда мы можемъ спокойно устроить себѣ недурную пирушку.
   

ФАУСТЪ.

   Если я когда-нибудь найду праздное успокоеніе на мягкомъ ложѣ -- пусть жизнь моя прекратится въ ту же минуту! Если когда-нибудь тебѣ удастся льстиво одурачить меня до такой степени, что я буду доволенъ самъ собой, если заставишь ты меня повѣрить, что я испытываю наслажденіе -- пусть день, когда это случится, будетъ моимъ послѣднимъ днемъ! Вотъ мое условіе!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   По рукамъ!
   

ФАУСТЪ.

   По рукамъ! Когда я скажу мгновенію: "Не уходи, ты такъ прекрасно!" тогда ты можешь оковать меня, тогда я охотно отдамъ себя на погибель, тогда пусть раздастся похоронный звонъ, тогда твоя служба окончена! Пусть остановятся часы, упадетъ стрѣла, пусть минетъ для меня время!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Обдумай хорошенько эти слова; мы ихъ не забудемъ.
   

ФАУСТЪ.

   На это ты имѣешь полное право. Не легкомысленно отважился я. Разъ что я остаюсь при своемъ рѣшеніи -- я рабъ; твой ли, или кого-нибудь другого -- это все равно.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Сегодня же за вашей докторской пирушкой я буду исполнять свою лакейскую должность. Только одно еще! Ради жизни или смерти попрошу у васъ парочку строкъ.
   

ФАУСТЪ.

   Еще и письменное обязательство нужно тебѣ, педантъ? Неужели для тебя до сихъ поръ былъ невѣдомъ человѣкъ, невѣдомо слово человѣка! Неужели недостаточно того, что данное мною слово навѣки отдаетъ въ твое распоряженіе мои дни? Міръ бѣшено уносится впередъ всѣми своими потоками -- а меня можетъ связать письменное обѣщаніе? Но эта безсмыслица укоренена въ нашемъ сердцѣ; кто охотно согласится отказаться отъ нея? Счастливъ тотъ, кто носитъ въ груди вѣрность во всей ея чистотѣ; никакая принесенная жертва не вызоветъ въ немъ раскаянія въ ней. А пергаментъ, съ написанными на немъ и скрѣпленными печатью строками призракъ, предъ которымъ всѣ въ страхѣ отступаютъ. Слово умираетъ на перѣ, верховное господство достается воску и кожѣ. Что же хочешь ты, злой духъ, получить отъ меня? Мѣдь, мраморъ, пергаментъ, бумагу? Чѣмъ долженъ я написать: грифелемъ, рѣзцомъ, перомъ? Предоставляю тебѣ свободный выборъ.

0x01 graphic

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Ну, изъ-за чего ты такъ горячишься въ своемъ потокѣ краснорѣчія? Тутъ достаточно и всякаго лоскутка бумаги; а подпишешь ты капелькой крови.
   

ФАУСТЪ.

   Коли съ тебя этого вполнѣ довольно, я ничего не имѣю противъ этого шутовства.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Кровь -- сокъ совсѣмъ особенный.
   

ФАУСТЪ.

   Не бойся, что я нарушу это обязательство. Дѣятельность всѣхъ моихъ силъ -- вотъ именно то, что я обѣщаю тебѣ. Я раздулъ себя слишкомъ сильно; на самомъ же дѣлѣ я стою только на одной линіи съ тобою. Великій духъ отнесся ко мнѣ съ презрѣніемъ, природа замкнулась предо мною, нить мышленія разорвана; всякое знаніе уже давно для меня отвратительно. Сдѣлай такъ, чтобы наши пламенныя страсти нашли себѣ успокоеніе въ глубинахъ чувственности; пусть подъ непроницаемыми покровами волшебства мгновенно совершается всякое чудо! Кинемся въ шумный потокъ времени, въ водоворотъ событій! Пусть скорбь и наслажденіе, удача и досада чередуются другъ съ другомъ; ни малѣйшаго отдыха не должно быть въ дѣятельности человѣка.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Никакой мѣры и никакой дѣли не ставится вамъ. Коли есть у васъ охота полакомиться то тутъ, то тамъ, налету схватить то это, то другое, потѣшимъ себя на здоровье! Только идите за мной и не робѣйте!
   

ФАУСТЪ.

   Но вѣдь ты уже слышалъ, что о радости тутъ нѣтъ и рѣчи. Я посвящаю себя ошеломляющему головокруженію, болѣзненнѣйшимъ наслажденіямъ, влюбленной ненависти, отрадно возбуждающему озлобленію. Грудь моя, излѣчившаяся отъ жажды знанія, не будетъ отнынѣ закрыта ни для какихъ скорбей, и тѣмъ, что дано въ удѣлъ всему человѣчеству, буду я наслаждаться въ моемъ внутреннемъ мірѣ, буду проникать духомъ въ высочайшее и глубочайшее, громоздить на моей груди радость и горе человѣчества и такимъ образомъ расширять мое собственное я въ его я, и, наконецъ, какъ оно, разбиться.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   О, повѣрь мнѣ, уже много тысячъ лѣтъ жующему эту жесткую пищу, что отъ колыбели до гроба ни одинъ человѣкъ не въ состояніи переваритъ старую закваску. Повѣрь нашему брату, что это великое цѣлое создано только для Бога; въ вѣчномъ блескѣ живетъ Онъ; насъ ввергнулъ Онъ въ тьму, вамъ дана только смѣна дня и ночи.
   

ФАУСТЪ.

   Но я хочу!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Н прекрасно! Одно только меня смущаетъ: время коротко, учиться надо долго. Но моему мнѣнію, вамъ слѣдовало бы взять нѣсколько уроковъ. Войдите въ компанію съ какимъ-нибудь поэтомъ; пусть этотъ господинъ воспаритъ воображеньемъ и совмѣститъ на вашемъ почтенномъ черепѣ всѣ благородныя качества:отвагу льва, быстроту оленя, огненную кровь италіанца, устойчивость сѣверянина. Пусть онъ найдетъ вамъ тайну соединять величіе души съ хитростью и влюбляться по составленному плану съ пылкими порывами молодости. Мнѣ самому хотѣлось бы познакомиться съ такимъ господиномъ, я назвалъ бы его господинъ Микрокозмъ.
   

ФАУСТЪ.

   Но что же я. если не имѣю возможности достигнуть того вѣнца человѣчества, къ которому стремятся всѣ мои чувства?
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Ты въ концѣ концовъ -- все тотъ же ты. Надѣвай на себя парики изъ милліоновъ кудрей, ставь свои ноги на аршинные каблуки -- все-таки будешь всегда оставаться тѣмъ же тобою.
   

ФАУСТЪ.

   Я это чувствую! Напрасно нагрузилъ я себя всѣми сокровищами человѣческаго духа; когда, окончивъ работу. я сажусь отдохнуть, не течетъ по моимъ жиламъ никакая новая сила, ни на волосъ не сталъ я выше, не подошелъ ближе къ безконечному.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Мой добрый господинъ, вы смотрите на вещи именно такъ, какъ обыкновенно смотрятъ на нихъ. Надо поступать въ этомъ случаѣ умнѣе, прежде чѣмъ радость жизни улетѣла отъ насъ. Чортъ побери! Твои руки и ноги, твоя голова и з-а -- все это, конечно, твое; но развѣ изъ-за этого все, въ чемъ я нахожу истинное наслажденіе, становится менѣе моимъ? Если я могу купить шесть жеребцовъ, то развѣ ихъ силы не мои? Я скачу за нихъ, и тутъ у меня точно двадцать четыре ноги. И такъ впередъ! Брось всякое раздумье, и живо пустимся въ свѣтъ! Повѣрь мнѣ: философствующій чудакъ то же, что животное, которое злой духъ кружитъ по сухой степи, между тѣмъ какъ вокругъ разстилается прекрасное пастбище.
   

ФАУСТЪ.

   Съ чего мы начнемъ?
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Съ того, что немедленно уйдемъ отсюда. Развѣ можно оставаться въ этомъ мѣстѣ пытки? Развѣ наводить скуку на себя и на мальчишекъ-учениковъ значитъ жить? Предоставь это пузатому сосѣду. Охота тебѣ мучить себя молотьбой соломы! Вѣдь лучшее изъ того, что ты можешь узнать, не смѣешь ты сообщать своимъ школярамъ. Вотъ ужъ я слышу шаги одного изъ нихъ въ коридорѣ.
   

ФАУСТЪ.

   Мнѣ невозможно принять его.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Бѣдный мальчикъ ждетъ уже давно: нельзя отпустить его неутѣшеннымъ. Дай мнѣ твое верхнее платье и твою шапку. Маскарадный нарядъ навѣрно будетъ мнѣ удивительно къ лицу [Переодѣвается]. Теперь предоставь все моему остроумію. Мнѣ не понадобится больше четверти часа. А ты покамѣстъ соберись въ наше прекрасное путешествіе.

[Фаустъ уходить].

МЕФИСТОФЕЛЬ [въ длинномъ платьѣ Фауста].

   Да, презирай разумъ и науку, эти высшія силы человѣка, дай духу лжи окончательно опутать тебя всякими обманами и волшебствами и ты безусловно принадлежишь мнѣ... Судьба надѣлила его душой, которая безъ удержу вѣчно несется впередъ, и въ своемъ лихорадочномъ стремленіи оставилъ онъ въ сторонѣ всѣ радости земли. Я потащу его за собою по дикимъ житейскимъ наслажденіямъ, по плоской посредственности. Онъ будетъ упираться, бороться, цѣпляться за препятствія; яства и напитки будутъ мучить его ненасытность, носясь передъ его жаждущими губами: напрасно будетъ онъ умолять о пощадѣ -- и хоть не отдайся онъ чорту, ему все-таки пришлось бы погибнуть!

[Входить ученикъ].

УЧЕНИ КЪ.

   Я здѣсь только недавно и съ преданностью прихожу познакомиться и поговоритъ съ человѣкомъ, имя котораго всѣ произносятъ съ глубокимъ уваженіемъ.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Ваша вѣжливость весьма радуетъ меня. Передъ вами человѣкъ, какихъ много. Обращались вы уже къ кому-нибудь другому?
   

УЧЕНИКЪ.

   Будьте такъ добры, возьмите меня къ себѣ. Я прихожу къ вамъ съ большой" охотою учиться, порядочными деньгами и хорошимъ здоровьемъ. Моя матушка съ трудомъ согласилась отпустить меня. Очень бы мнѣ хотѣлось научиться здѣсь чему-нибудь хорошему.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Въ такомъ случаѣ вы попали какъ разъ куда слѣдуетъ.
   

УЧЕНИКЪ.

   По правдѣ сказать, я уже теперь не прочь бы уѣхать домой. Эти стѣны, эти коридоры маѣ нисколько не нравятся. Мѣста совсѣмъ мало, но видишь нигдѣ ни зелени, ни дерева, и къ этихъ залахъ, на этихъ скамейкахъ теряешь способность слышать, видѣть и мыслить.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Тутъ все дѣло въ привычкѣ. Такъ дитя съ перваго раза неохотно беретъ грудь матери, но потомъ кормится ею съ радостью. И вамъ тоже сосцы мудрости будутъ доставлять съ каждымъ днемъ все больше и больше удовольствія.

0x01 graphic

УЧЕНИКЪ.

   Я съ радостью повисну у нея на шеѣ. Но вы только скажите мнѣ, какъ этого достигнуть?
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Прежде, чѣмъ идти дальше, объясните, какой вы выбираете факультетъ?
   

УЧЕНИКЪ.

   Мнѣ хотѣлось бы сдѣлаться настоящимъ ученымъ, и я очень желалъ бы объять то, что есть на землѣ и въ небѣ -- науку и природу.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Въ такомъ случаѣ, вы на надлежащей дорогѣ; но не надо развлекаться ничѣмъ постороннимъ.
   

УЧЕНИКЪ.

   Я душой и тѣломъ отдамся работѣ; но, конечно, мнѣ было бы желательно имѣть немного свободы и пріятно проводить время въ прекрасные лѣтніе праздники.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Пользуйтесь временемъ -- оно проходить такъ скоро! Но порядокъ въ занятіяхъ научитъ васъ для всего находить время. И такъ, милый мой другъ, и совѣтую вамъ для начала прослушать Collegium logieum; оно выдрессируетъ, какъ слѣдуетъ, вашъ умъ, затянетъ его въ "испанскіе сапожки", для того, чтобы онъ осторожно ползъ по дорогѣ мысли, а по кидался, точно блуждающій огонекъ, вдоль и поперекъ. туда и сюда. Затѣмъ долго будутъ васъ учить, что тѣ вещи, которыя до сихъ поръ вы исполняли безъ всякихъ приготовленій, свободно, напримѣръ, ѣсть и пить, необходимо дѣлать по командѣ: разъ, два, три! Правда, фабрика мыслей у нихъ то же, что ткацкій станокъ, гдѣ одинъ толчокъ приводитъ въ движеніе тысячу нитей, челночки снуютъ вверхъ и внизъ, нити и зримо сплетаются, одинъ поворотъ вызываетъ тысячу комбинацій... И вотъ является философъ и доказываетъ вамъ, что такъ оно должно быть: первое такъ, второе этакъ, и потому третье и четвертое такъ, и не будь перваго и второго, никогда бы не было третьяго и Четвертаго. Это воспринимаютъ всюду съ благоговѣніемъ ученики, но ткачами они отъ этого не становятся. Кто хочетъ узнать и описать что-нибудь живое, начинаетъ съ того, что старается изгнать духовное начало: отдѣльныя части у него въ рукахъ, недостаетъ, къ сожалѣнію, только духовной связи. Химія называетъ эта Enchereism naturae и, сама того повѣдай, смѣется надъ самой собою.
   

УЧЕНИКЪ.

   Я не совсѣмъ понимаю васъ.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Поймете лучше въ скоромъ времени, когда научитесь редуцировать и надлежаще классифицировать.
   

УЧЕНИКЪ.

   Я такъ ошеломленъ всѣмъ этимъ, что у меня въ головѣ точно мельничный жерновъ вертится.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Затѣмъ, вы должны прежде всего другого заняться метафизикой. Тутъ вамъ предстоитъ глубокомысленно уразумѣть то, что недоступно человѣческому мозгу; для того, что входить туда и что не входить, всегда къ вашимъ услугамъ красивое и громкое слово. Но сперва на это полугодіе установите себѣ самый строгій порядокъ въ занятіяхъ. Ежедневно у васъ пять лекцій; будьте на мѣстѣ при первомъ звонкѣ! Приходите, хорошо приготовившись, хорошо выучивъ параграфосы, чтобы потомъ лучше видѣть, не сказалъ ли профессоръ чего-нибудь такого, что не написано въ, книжкѣ. А записывайте все-таки за нимъ такъ прилежно, какъ будто вамъ диктуетъ Святой Духъ!
   

УЧЕНИКЪ.

   Этого можете не повторять мнѣ два раза: я могу представить себѣ, сколько тугъ пользы; ибо коли есть у тебя въ рукахъ черное на бѣломъ, можешь спокойно идти домой.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Однако, выберите же себѣ факультетъ.
   

УЧЕНИКЪ.

   Юриспруденція мнѣ не по вкусу.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Не ставлю намъ этого въ большую вину: и знаю, въ какомъ положеніи эта наука. Законы и нрава передаются по наслѣдству, какъ неизлѣчимая болѣзнь; они перетаскиваются изъ поколѣнія въ поколѣніе и переползаютъ съ мѣста на мѣсто. Разумъ становится безуміемъ, благодѣяніе -- мучительнымъ бременемъ. Ты внукъ своихъ дѣдовъ -- горе тебѣ! О томъ правѣ, которое родится вмѣстѣ съ нами -- о немъ, увы, никогда нѣтъ и помину!
   

УЧЕНИКЪ.

   Мое отвращеніе вы еще усилили. О, счастливъ тотъ, кто имѣетъ въ васъ своего учителя!.. Теперь меня почти беретъ охота заняться богословіемъ.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Мнѣ бы не хотѣлось вводить васъ въ заблужденіе. Что касается этой науки, то въ ней такъ трудно избѣжать фальшиваго пути; столько заключено въ ней скрытаго яда, и его едва-едва отличишь отъ лѣкарства. И тутъ тоже для васъ самое лучшее -- слушать только одного учителя и клясться только за его слова. Вообще- держитесь слова! Тогда вы черезъ надежныя двери войдете въ храмъ несомнѣнности.
   

УЧЕНИКЪ

   Но вѣдь въ словѣ должно же быть заключено понятіе.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ

   Совершенно вѣрно! Только изъ-за этого незачѣмъ слишкомъ мучить себя; ибо тамъ, гдѣ отсутствуетъ понятіе, всегда во-время найдется слово. Словами можно отлично вести споры, словами -- строить системы, словамъ весьма легко вѣрить, изъ слова не выкинешь ни одной іоты.
   

УЧЕНИКЪ.

   Простите! И задерживаю васъ многими вопросами, по принужденъ еще побезпокоить васъ. Не скажете ли вы мнѣ тоже какого-нибудь вѣскаго словечка на счетъ медицины? Три года -- срокъ короткій, а поле, Господи, такое широкое! Когда тебѣ дано хоть небольшое указаніе, подвигаешься дальше впередъ съ большею увѣренностью.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ [въ сторону].

   Надоѣлъ мнѣ этотъ сухой тонъ, примусь опять за роль чорта. [Вслухъ]. Духъ медицины понять легко. Вы изучаете насквозь большой и малый міръ, чтобы въ концѣ концовъ предоставитъ тому и другому идти, какъ Богу угодно. Напрасно будете вы зарываться въ научную работу: всякій выучивается только тому, что онъ можетъ выучить; а вотъ тотъ, кто умѣетъ воспользоваться минутой -- человѣкъ настоящій. Вы недурно сложены, смѣлости въ васъ тоже не будетъ недостатка, и довѣряйте вы только сами себѣ -- будутъ вамъ довѣрять и другіе. Особенно умѣйте управляться съ женщинами; у нихъ охи и ахи на тысячу манеръ, но излѣчиваются всѣ однимъ и тѣмъ же лѣкарствомъ, и если вы будете поступать съ почтительною деликатностью -- всѣ онѣ въ вашихъ рукахъ. Прежде всего ваше знаніе должно вселить въ нихъ убѣжденіе, что ваше искусство превосходитъ много другихъ искусствъ. Затѣмъ позволяйте себѣ всѣ тѣ маленькія вольности, которыхъ другой добивается многіе годы -- искусно щупайте пульсъ и съ пламенно хитрыми взглядами свободно обнимайте талью, чтобы узнать, какъ туго она зашнурована.
   

УЧЕНИКЪ.

   Вотъ это будетъ получше. Тутъ видишь, куда идешь и какъ.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Милый другъ, всякая теорія сѣра, а благородное дерево жизни зелено.
   

УЧЕНИКЪ.

   Клянусь вамъ, мнѣ все-это кажется сномъ. Позволите ли вы мнѣ потревожить васъ еще разъ, услышать глубину вашей премудрости?
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Что могу, охотно исполню.
   

УЧЕНИКЪ.

   Рѣшительно не могу уйти, не попросивъ васъ еще написать въ моемъ альбомѣ. Окажите мнѣ этотъ знакъ вашей благосклонности.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Съ удовольствіемъ.

[Пишетъ и отдаетъ альбомъ].

УЧЕНИКЪ [читаетъ].

   Eritis sicut Deus scientes bonum et malum.

[Почтительно кланяется и уходитъ].

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Послѣдуй только старому изреченію моей тетки-змѣи -- и когда-нибудь станетъ тебѣ жутко отъ твоего богоподобія.

[Фаустъ возвращается].

ФАУСТЪ.

   Куда же мы теперь?
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Куда тебѣ угодно. Посмотримъ сперва свѣтъ, маленькій, потомъ большой. Съ какой радостью, съ какой пользой пройдешь ты этотъ веселый и лакомый курсъ!
   

ФАУСТЪ.

   Но при моей длинной бородѣ у меня нѣтъ живой свѣтскости. Не удастся мнѣ эта попытка: я никогда не умѣлъ приноравливаться къ обществу. Передъ другими людьми я чувствую себя такимъ маленькимъ: постоянно буду я конфузиться.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Все это, милый другъ, придетъ въ свое время; какъ только получишь ты увѣренность въ самомъ себѣ -- тотчасъ же явится и умѣнье жить.
   

ФАУСТЪ.

   Какимъ же способомъ отправимся мы въ путь? Гдѣ у тебя лошади, слуга и экипажъ?
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Мы только раскинемъ плащъ, и онъ понесетъ насъ ни воздуху. Только для этого смѣлаго полета не бери съ собой слишкомъ большого багажа. Я сейчасъ приготовлю немного горящаго воздуха, и онъ разомъ подыметъ насъ отъ земли; а если мы легки, то полетимъ быстро. Поздравляю тебя съ новою жизнью!
   

Погребъ Ауэрбаха въ Лейпцигp3;.

Пирушка веселыхъ товарищей.

ФРОШЪ.

   Что жъ, никто не хочетъ пить? Никто не хочетъ смѣяться? Вотъ я васъ изучу корчить рожи! Сегодня вы точно мокрая солома, а вѣдь обыкновенно яркимъ пламенемъ горите.
   

БРАНДЕРЪ.

   Это вина твоя: никакой глупости не поднесешь намъ, никакого свинства.
   

ФРОШЪ
[выливаетъ ему на голову стаканъ вина].

   Вотъ тебѣ и то, и другое!
   

БРАНДЕРЪ.

   Двойная свинья!
   

ФРОШЪ

   Сами вы этого хотѣли; нельзя было указать!
   

ЗИБЕЛЬ.

   Выбросить за двери всѣхъ спорщиковъ! Запѣвайте во всю глотку круговую пѣсню, пейте и орите! Ну, начинай! Голла, го!
   

АЛТМАЙЕРЪ.

   Горе мнѣ, я погибъ! Ваты сюда! Эта каналья разорветъ мою барабанную перепонку!
   

ЗИБЕЛЬ.

   Настоящую силу баса чувствуешь только тогда, когда своды дрожать отъ него.
   

ФРОШЪ.

   Справедливо! Вонъ отсюда того, колу это не нравится! А тара ларада!
   

АЛТМАЙЕРЪ.

   А тара ларада!
   

ФРОШЪ.

   Глотки настроены. [Поетъ] "Милая священная Римская имперія, какъ не развалилась до сихъ поръ она?"
   

БРАНДЕРЪ.

   Дрянная пѣсня! Тьфу! Политическая пѣсня! Жалкая пѣсня! Благодарите Господа Бога каждое утро за то, что вамъ нѣтъ надобности заботиться о Римской имперіи. Я по крайней мѣрѣ считаю большою выгодою для себя, что не состою въ должности ни императора, ни канцлера. Но и намъ нельзя обойтись безъ верховнаго главы; изберемъ себѣ пану. Вы знаете, какое качество нужно человѣку, чтобы обратить дѣло въ его пользу, возвыситъ его.
   

ФРОШЪ [поетъ]

   "Ты взлетай высоко, господинъ соловей, десять тысячъ поклоновъ милой моей!"
   

ЗИБЕЛЬ.

   Никакихъ поклоновъ твоей милой! Я и слышать объ этомъ не хочу!
   

ФРОШЪ.

   Поклонъ и поцѣлуи милой! Ты мнѣ этого не запретишь! [поетъ]. "Отворяйся дверь въ тиши ночной! Отворяйся дверь -- ждетъ милый твой! Запирайся дверь -- ужъ свѣтъ дневной!"
   

ЗИБЕЛЬ.

   Да, пей себѣ, пой, восхваляй и прославляй ее! Придетъ время -- посмѣюсь я. Меня отіа провела, то же и съ тобой продѣлаетъ. Будь ей домовой возлюбленнымъ! Онъ пусть съ ней забавляется на перекресткѣ! Или старый козелъ, возвращаясь съ Блоксбера галопомъ, пусть проблеетъ ей спокойной ночи! А честный парень изъ настоящей плоти и крови -- слишкомъ много чести для этой дѣвчонки Ей отъ меня одинъ только можетъ быть поклонъ -- вымазать у ней дрянью окна!
   

БРАНДЕРЪ [стуча кулакомъ по столу].

   Вниманіе, вниманіе! Слушаться меня! Сознайтесь, господа, что я умѣю жить. Тутъ сидятъ влюбленные люди, и я, согласно нашему уставу, долженъ чѣмъ-нибудь угостить ихъ на сонъ грядущій. Вниманіе! Пѣсня новѣйшаго покроя! А вы громко и живо подпѣвайте припѣвъ! [поетъ]. "Крыса въ кладовой жила, ѣла только жиръ да масло, и брюшко она себѣ завела -- какъ докторъ Лютеръ. Но кухарка ставитъ ядъ; крысѣ жутко, крысѣ больно -- точно жжетъ нутро любовь".
   

ХОРЪ [весело]

   Точно жжетъ нутро любовь!
   

БРАНДЕРЪ.

   "Всюду мечется она, пить бѣжитъ изъ всякой лужи, все въ дому грызетъ, деретъ не унять ничѣмъ горячки! Скачетъ бѣдная въ тоскѣ, и конецъ ужъ къ ней приходитъ -- точно жжетъ нутро любовь!"
   

ХОРЪ.

   Точно жжетъ нутро любовь!
   

БРАНДЕРЪ.

   "И средь бѣла дня она прибѣжала прямо въ кухню, и свалилась у плиты, такъ хрипитъ, что слышать жалко. Отравительница жъ къ ней наклонилась и смѣется: вонъ, свиститъ изо всѣхъ дыръ -- точно жжетъ нутро любовь!"
   

ХОРЪ.

   Точно жжетъ нутро любовь!
   

ЗИБЕЛЬ.

   Какъ радуются пошляки! Нечего сказать, хорошее искусство -- подсыпать ядъ бѣднымъ крысамъ!
   

БРАНДЕРЪ.

   Онѣ, повидимому, у тебя въ большой милости?
   

АЛТМАЙЕРЪ.

   Каковъ брюхачъ съ лысымъ мореномъ! Несчастіе сдѣлало его смирнымъ я кроткимъ: въ раздувшейся крысѣ онъ видитъ свой образъ и свое подобіе.

[Входятъ Фаусть и Мефистофель].

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Прежде всего и долженъ ввести тебя въ веселую компанію, чтобы ты увидѣлъ, какъ легко живется на свѣтѣ. Для здѣшней братіи каждый день -- праздникъ. Съ крошечкой ума и большою долей веселой безпечности каждый изъ нихъ вертится въ тѣсномъ плясовомъ кругу, какъ молодые котята играютъ собственнымъ хвостомъ. Когда имъ не приходится жаловаться на головную боль, и пока трактирщикъ продолжаетъ отпускать имъ въ кредитъ -- они довольны и ни о чемъ не заботятся.
   

БРАНДЕРЪ.

   Это, вѣрно, пріѣзжіе; оно видно по ихъ страннымъ манерамъ. Въ городѣ они не больше часа.
   

ФРОШЪ.

   Дѣйствительно, твоя правда. Люблю мой Лейпцигъ! Это маленькій Парижъ, и умѣетъ онъ формировать людей.
   

ЗИБЕЛЬ.

   Изъ какихъ потвоему эти иностранцы?
   

ФРОШЪ.

   Предоставь дѣло мнѣ. Я за полнымъ стаканомъ вина вытяну у парней всю подноготную такъ легко, какъ зубъ у младенца. Кажется мнѣ, они изъ дворянскаго дома: видъ у нихъ гордый и недовольный.
   

БРАНДЕРЪ.

   Бьюсь объ закладъ, что это площадные шарлатаны.
   

АЛТМАЙЕРЪ.

   Можетъ быть.
   

ФРОШЪ.

   Вниманіе! Я сейчасъ потѣшусь надъ ними.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ [Фаусту].

   Чорта этотъ народецъ никогда не пронюхаетъ, хотя бы тотъ держалъ его за воротъ.
   

ФАУСТЪ.

   Поклонъ нашъ вамъ, господа!
   

ЗИБЕЛЬ.

   Много благодарны, взаимно и вамъ поклонъ! [Тихо, сбоку смотря на Мефистофеля]. Отчего это онъ хромаетъ на одну ногу?
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Позволено ли будетъ намъ присѣсть къ вамъ? Вмѣсто хорошаго напитка, котораго здѣсь не достаетъ, намъ доставить удовольствіе компанія.
   

АЛТМАЙЕРЪ.

   Вы, повидимому, очень избалованный человѣкъ.
   

ФРОШЪ.

   Изъ Риппаха вы, вѣроятно, выѣхали поздно? Нынче вечеромъ поужинали съ господиномъ Гансомъ?
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Сегодня мы только проѣхали мимо его дома; а говорили съ нимъ въ послѣдній разъ, какъ были тамъ. Онъ много разсказывалъ о своихъ родственникахъ и поручилъ передать много поклоновъ каждому изъ нихъ [наклоняется къ Фрошу].
   

АЛТМАЙЕРЪ [тихо].

   Вотъ тебѣ! Этотъ понимаетъ.
   

ЗИБЕЛЬ.

   Смѣтливый парень!
   

ФРОШЪ.

   Погоди, погоди, я его еще поймаю!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Если я не ошибся, мы слышали здѣсь хоръ опытныхъ голосовъ? Безъ сомнѣнія, подъ этими сводами пѣніе должно звучать чудесно!
   

ФРОШЪ.

   А вы, пожалуй, виртуозъ?

0x01 graphic

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   О, нѣтъ! Охота смертная, да участь горькая!
   

АЛТМАЙЕРЪ.

   Спойте намъ пѣсню.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Если желаете, не одну, а сколько хотите.
   

ЗИБЕЛЬ.

   Только какую-нибудь совсѣмъ новенькую.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Мы только-что вернулись изъ Испаніи, прекрасной страны вина и пѣсенъ. [поеть]: "Жилъ-быль когда-то король, и имѣлъ онъ большую блоху".
   

ФРОШЪ.

   Слушайте! Блоху! Уразумѣли вы это? Блоха, помоему, гость не изъ пріятныхъ.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ [поетъ].

   "Жилъ-былъ когда-то король, и имѣлъ онъ большую блоху; очень сильно, любилъ онъ ее, точно сына родного любилъ. И зоветъ онъ портного къ себѣ; и явился портной къ королю: Ну-ка, мѣрку сними ты съ нея, сшитъ ей надо кафтанъ и штаны!"
   

БРАНДЕРЪ.

   Не забудьте только зарубить на носу портному, чтобъ онъ снялъ мѣрку какъ можно точнѣе, и если ему дорога голова, чтобъ на штанахъ не было ни одной складки!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ [поетъ].

   Въ бархатъ-шелкъ нарядили блоху; на кафтанѣ и ленты и крестъ: и тотчасъ же ее возвели въ санъ министра и дали звѣзду; тутъ и братья ея при дворѣ стали знатные все господа.
   "Для придворныхъ и дамъ, и мужчинъ злая мука съ тѣхъ поръ началась; королеву и фрейлинъ ея то и дѣло кусаютъ, грызутъ, и не смѣетъ никто раздавить, почесаться не смѣетъ никто. А вотъ мы, коль укуситъ кто насъ и убьемъ и раздавимъ сейчасъ.
   

ХОРЪ [весело].

   А вотъ мы, коль укуситъ кто насъ -- и убьемъ, и раздавимъ сейчасъ.
   

ФРОШЪ.

   Браво, браво! Вотъ это прекрасно!
   

ЗИБЕЛЬ.

   Съ каждой блохой -- будь точно то же.
   

БРАНДЕРЪ.

   Стисните ее пальцами -- и капутъ ей!
   

АЛТМАЙЕРЪ.

   Да здравствуетъ свобода! Да здравствуетъ вино!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Чтобы высоко почтить свободу, и бы охотно выпилъ стаканъ, будь ваши здѣшнія вина хоть немного получше.
   

ЗИБЕЛЬ.

   Не желаемъ повторенія такихъ словъ!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Я боюсь только одного -- чтобъ хозяинъ не обидѣлся. Иначе я поднесъ бы изъ нашего погреба этимъ почтеннымъ гостямъ кое-что весьма хорошее.
   

ЗИБЕЛЬ.

   Не стѣсняйтесь -- я все беру на себя.
   

ФРОШЪ.

   Коли добудете намъ стаканъ добраго вина, похвалимъ васъ за это. Только пусть образчики будутъ не слишкомъ маленькіе, ибо мнѣ для произнесенія судебнаго приговора необходимо, чтобъ мой ротъ былъ совершенно полонъ.
   

АЛТМАЙЕРЪ [тихо].

   Мнѣ сдается, что они съ Рейна.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Достаньте мнѣ буравъ.
   

БРАНДЕРЪ.

   Что вамъ съ нимъ дѣлать? Вѣдь тутъ передъ дверьми никакихъ бочекъ нѣтъ.
   

АЛТМАЙЕРЪ.

   Тамъ въ углу хозяинъ оставилъ корзиночку съ инструментами.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ [взявъ буравъ, Фрошу].

   Ну, скажите, какимъ виномъ желаете полакомиться?
   

ФРОШЪ.

   Чти это значитъ? Развѣ у васъ вина разныя?
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Предоставляю каждому выбрать, что ему угодно.
   

АЛТМАЙЕРЪ [Фрошу].

   Ага! Ты начинаешь уже облизываться!
   

ФРОШЪ.

   Хорошо! Если мнѣ предоставлено выбирать, то и желаю рейнвейну. Въ нашемъ отечествѣ произростаютъ самые чудесные сорта.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ
[пробуравилъ дыру на краю стола у того мѣста, гдѣ сидѣлъ Фрошъ].

   Достаньте немного воску, чтобъ приготовить пробки.
   

АЛТМАЙЕРЪ.

   О, это фокусническія штуки!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ [Брандеру].

   А вамъ чего?
   

БРАНДЕРЪ.

   Я хочу шампанскаго, и чтобъ было самое шипучее.

[Мефистофель буравить: одинъ изъ компаніи въ это время сдѣлалъ пробки и закупориваетъ дыры].

БРАНДЕРЪ.

   Нельзя постоянно чуждаться иностраннаго. Хорошія вещи часто находятся очень далеко отъ насъ, и хотя истинный нѣмецкій человѣкъ терпѣть не можетъ французовъ, но ихъ вино пьетъ охотно.
   

ЗИБЕЛЬ
[подошедшему къ нему Мефистофелю].

   Я долженъ сознаться, что кислое мнѣ не по вкусу. Дайте мнѣ стаканъ самаго сладкаго!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ [буравитъ].

   Сейчасъ польется къ вамъ токайское.
   

АЛТМАЙЕРЪ.

   Нѣтъ, господа, посмотрите-ка мнѣ прямо въ глаза! Я нижу, что вы только дурачите насъ.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Ай, ай, ай! Поступать такъ съ такими благородными гостями было бы слишкомъ рискованно. Ну. Живо! Безъ дальнихъ словъ! Какимъ виномъ прикажете служить?
   

АЛТМАЙЕРЪ.

   Всякимъ! И довольно спрашивать!

[Всѣ дыры пробуравлены и заткнуты].

МЕФИСТОФЕЛЬ [со страннымъ жестами].

   На лозѣ виноградъ, у козла рога; вино -- сокъ, лоза дерево; изъ деревяннаго стола можно тоже добывать вино. Ото тайна природы надо глубоко вглядѣться въ нее! Здѣсь совершается чудо, повѣрьте!.. Ну, а теперь вынимайте пробки и наслаждайтесь!
   

ВСѢ
[послѣ того, какъ они вынули пробки, и въ стаканъ каждаго полилось вино, котораго онъ желалъ].

   О, какой полился чудесный фонтанъ!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Смотрите только -- не пролейте ни капельки.
   

ВСѢ [продолжая пить, поютъ]:

   "Каннибальски пріятно намъ, точно пятистамъ свиньямъ!"
   

МЕФИСТОФЕЛЬ [Фаусту].

   Разошелся во всю народъ! Посмотрите, какъ они довольны!
   

ФАУСТЪ.

   А мнѣ уже хотѣлось бы уйти отсюда.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Повремени еще немного. Животная натура обнаружится сейчасъ во всемъ своемъ великолѣпіи.
   

ЗИБЕЛЬ.
[пить вино неосторожно, вино проливается на полъ и превращается въ пламя].

   Помогите! Огонь! Помогите! Адъ загорѣлся!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ [заговаривая пламя].

   Успокойся, дружеская стихія! [Пьющимъ]. На этотъ разъ тутъ была только капля огня чистилища.

0x01 graphic

ЗИБЕЛЬ.

   Это что за штуки? Погодите мы дорого заплатите за это! Должно быть, вы мало насъ знаете.
   

ФРОШЪ.

   Не совѣтую ему повторить!
   

АЛТМАЙЕРЪ.

   Помоему, слѣдуетъ намъ попросить его убраться потихоньку, полегоньку.
   

ЗИБЕЛЬ.

   Каковъ господинъ! Смѣетъ намъ показывать здѣсь свои фокусъ-покусы!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Молчать, старая винная бочка!
   

ЗИБЕЛЬ.

   Ахъ, ты, помело! Грубить еще хочешь намъ?
   

БРАНДЕРЪ.

   Погодите-ка, сейчасъ посыпятся дождемъ побои!
   

АЛТМАЙЕРЪ
[вынимаетъ одну пробку изъ стола, оттуда вырывается пламя].

   Горю! Горю!
   

ЗИБЕЛЬ.

   Волшебство! Битъ его, каналью! Онъ внѣ закона!

[Кидаются на него съ ножами].

МЕФИСТОФЕЛЬ [съ торжественными жестами].

   Лживый образъ и лживое слово умъ потемянютъ. мѣсто одно на другое мѣняютъ: Будьте здѣсь и будьте тамъ!

[Они въ изумленіи останавливаются и смотрятъ другъ на друга].

АЛТ МАЙЕРЪ.

   Гдѣ я? Какая чудная страна!
   

ФРОШЪ.

   Виноградники! Не обманываютъ ли меня глаза?
   

ЗИБЕЛЬ.

   И виноградъ какъ разъ подъ рукой!
   

БРАНДЕРЪ.

   Посмотрите, здѣсь, подъ этой зеленой листвой, какая лоза! Посмотрите, какія грозди!

[Онъ хватаетъ Зибеля за носъ; остальные дѣлаютъ то же самое другъ съ другомъ и подымаютъ ножи].

МЕФИСТОФЕЛЬ [съ тѣми же жестами].

   Заблужденіе, сорви повязку съ ихъ глазъ, и пусть они увидятъ, какъ забавляется чортъ!

[Исчезаетъ съ Фаустомъ; студенты отпускаютъ другъ друга].

ЗИБЕЛЬ.

   Что случилось?
   

АЛТМАЙЕРЪ.

   Что такое?
   

ФРОШЪ.

   Такъ это былъ твой носъ?
   

БРАНДЕРЪ [Зибелю].

   А у меня въ рукѣ твой?
   

АЛТМАЙЕРЪ.

   Вотъ-то былъ ударъ! По всѣмъ членамъ пробѣжалъ! Дайте стулъ; я падаю!
   

ФРОШЪ.

   Нѣтъ, скажите вы мнѣ только, что такое случилось?
   

ЗИБЕЛЬ.

   Гдѣ эта каналья? Ну, поймать бы мнѣ его не выйдетъ живой изъ моихъ рукъ.
   

АЛТМАЙЕРЪ.

   Я самъ видѣлъ, какъ онъ выѣхалъ изъ погреба верхомъ на бочкѣ... У меня ноги отяжелѣли, точно свинецъ въ нихъ. [Поворачивается къ столу]. А что, не потечетъ ли еще вино?
   

ЗИБЕЛЬ.

   Обманъ это все, обманъ и ложь.
   

ФРОШЪ.

   Мнѣ, однако, казалось, что я пилъ настоящее вино.
   

БРАНДЕРЪ.

   Но куда же дѣвались грозди винограда?
   

АЛТМАЙЕРЪ.

   И говорите послѣ этого, что не слѣдуетъ вѣрить въ чудеса!

0x01 graphic

Фаустъ и Мефистофель.

ФАУСТЪ.

   Противна мнѣ нелѣпая обстановка колдовства! И ты обѣщаешь мнѣ, что я найду исцѣленіе въ этомъ хламѣ, созданномъ безумнымъ бредомъ воображенія? Ты хочешь, чтобы я просилъ совѣта у старой бабы, и думаешь, что грязное зелье снесетъ съ моихъ плечъ какихъ-нибудь тридцать лѣтъ? Горе мнѣ, если ты не знаешь ничего лучше! Надежда уже теперь покинула меня. Неужели природа и благородный духъ не нашли гдѣ-нибудь цѣлебнаго бальзама?
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Другъ мой, вотъ ты снова заговорилъ умно. Для того, чтобы помолодѣть тебѣ, существуетъ и естественное средство. Но оно -- въ другой книгѣ, и это -- глава куріозная.
   

ФАУСТЪ.

   Я хочу знать его.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Хорошо! Это средство, которое можно добыть безъ денегъ, и безъ врача, и безъ колдовства! Отправляйся сейчасъ же въ поле, начинай рыть и копать, заключи себя и свою мысль въ очень ограниченномъ кругу, питайся самою простою пищей, живи со скотомъ, какъ скотъ, и не считай напрасною для себя потерею времени унавоживаніе собственными руками той нивы, на которой ты собираешь жатву; вотъ, вѣрь мнѣ, лучшее тебѣ средство помолодѣть на восемьдесятъ лѣтъ.
   

ФАУСТЪ.

   Къ этому я не привыкъ; я не сумѣю взять въ руки заступъ. Жизнь въ узкомъ кругу не по мнѣ.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Значитъ, нужно, чтобы помогла вѣдьма.
   

ФАУСТЪ,

   Но для чего тутъ эта старуха? Развѣ самъ ты не можешь сварить зелье?
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Славное это было бы препровожденіе времени! Я предпочелъ бы вмѣсто этого построить тысячу мостовъ. Тутъ потребны не только искусство и наука, потребно терпѣніе. Спокойный умъ сидитъ за этимъ дѣломъ многіе годы; броженію сообщаетъ его тонкую силу только время. И всѣ тѣ составныя части, которыя входятъ въ это зелье -- вещи очень мудреныя! Чортъ, правда, научилъ, какъ варить, но самъ варить не можетъ. [Увидѣвъ животныхъ]. Смотри, какая миленькая порода. Вотъ служанка, вотъ слуга! [Къ животнымъ]. Хозяйки, какъ видно, нѣтъ дома?
   

ЖИВОТНЫЯ.

   Пировать въ гостяхъ полетѣла въ трубу!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   А сколько времени она обыкновенно гуляетъ?
   

ЖИВОТНЫЯ.

   Столько времени, сколько мы грѣемъ лапы.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ [Фаусту].

   Какъ ты находишь милыхъ животныхъ?
   

ФАУСТЪ.

   Ничего гаже я никогда въ жизни не видѣлъ.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Нѣтъ, такая бесѣда, какъ эта, есть именно бесѣда, которую я веду съ наибольшимъ удовольствіемъ. (Къ животнымъ). Ну, проклятыя куклы, скажите мнѣ, какую это кашу вы стряпаете?
   

ЖИВОТЫНЯ.

   Мы варимъ водянистые супы для нищихъ.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Въ такомъ случаѣ у васъ будетъ большая публика.
   

САМЕЦЪ.
[подходить къ Мефистофелю и ластится къ нему].

   О, поиграй въ кости со мной, дай мнѣ взять выигрышъ большой, сдѣлай богатымъ меня -- дѣла мои хуже день ото дня; и если бы я деньги имѣлъ, сейчасъ бы поумнѣлъ.

0x01 graphic

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Какъ счастлива была бы эта обезьяна, имѣй она только возможность тоже играть въ лото!

[Въ это время молодыя обезьянки, игравшія большимъ шаромъ, выкатываютъ его впередъ].

САМЕЦЪ.

   Это міръ: онъ подымается, и опять опускается; и постоянно катится онъ; стеклянный у него звонъ. Долго ль не разобьется? Внутри пустой. Съ этой стороны блескъ яркій такой: а здѣсь -- блеска вдвое. Я живъ! Дитя мое дорогое, подальше отъ него держись! Ты долженъ умереть: берегись -- изъ глины этотъ шаръ, разбиваетъ ее въ куски ударъ.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Къ чему служитъ это рѣшето?
   

САМЕЦЪ [снимаетъ его съ гвоздя].

   Будь вы воръ -- сейчасъ я узналъ бы васъ. [Бѣжитъ къ самкѣ и даетъ ей рѣшето]. Посмотри въ рѣшето: можешь ты вора узнать и по имени его назвать?
   

МЕФИСТОФЕЛЬ [подойдя къ огню].

   А этотъ горшокъ?
   

САМЕЦЪ И САМКА.

   Глупая голова! Не знаетъ горшка, не знаетъ котла!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Невѣжливое животное!
   

САМЕЦЪ.

   Вотъ тебѣ махалка мухъ гонять, и сюда въ кресло присядь.

[Заставляетъ его сѣсть].

ФАУСТЪ
[это время стоявшій предъ зеркаломъ, то отходя отъ него, то приближаясь].

   Что я вижу! Какой божественный образъ является въ этомъ волшебномъ зеркалѣ! О, любовь, дай днѣ быстрѣйшія крылья твои и унеси меня въ ту область, гдѣ живетъ она! Ахъ, чуть я двинусь съ мѣста, на которомъ стою, чуть позволю себѣ подойти ближе -- она видна мнѣ только сквозь дымку тумана! Дивный образъ женщины! Возможно ли, чтобъ женщина была такъ прекрасна! Въ этомъ лежащемъ предо мною тѣлѣ видѣть ли мнѣ совокупность всѣхъ небесъ? Неужели на землѣ найдется что-либо подобное?
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Натурально, когда какой-нибудь богъ шесть дней сряду промучится за работой и, покончивъ ее, самъ себѣ скажетъ: браво! то должно выйти нѣчто порядочное, на этотъ разъ насыть въ волю свое зрѣніе, я знаю, гдѣ найти для тебя такое же сокровище, и блаженъ тотъ, кому удастся ввести ее въ свой дома, женою.

[Фаустъ не перестаетъ смотрѣть въ зеркало. Мефистофель, растянувшись въ креслѣ и играя опахаломъ, продолжаетъ говорить]:

   Сижу я здѣсь, какъ король на тронѣ; скипетръ у меня въ рукахъ, недостаетъ только еще короны.
   

ЖИВОТНЫЯ.
[которыя до сихъ поръ дѣлали разныя странныя движенія, съ громкими криками подносятъ Мефистофелю корону].

   О, будь же такъ добръ, склей эту корону потомъ и кровью! [Они неосторожно берутъ ее изъ его рукъ, она разбиваются на двѣ части, и съ ними они прыгаютъ взадъ и впередъ]. Вотъ и сдѣлано дѣло! Мы видимъ и толкуемъ, мы слышимъ и рифмуемъ...
   

ФАУСТЪ [у зеркала].

   Горе мнѣ! Я почти помѣшался!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ [указывая на животныхъ].

   И у меня самого голова начинаетъ кружиться.
   

ЖИВОТНЫЯ.

   И коли намъ удается, и коль къ мѣсту все придется, то выходятъ мысли.
   

ФАУСТЪ [все у зеркала].

   Въ груди моей пожаръ! Уйдемъ, уйдемъ поскорѣе!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ [въ томъ же положеніи].

   Слѣдуетъ по крайней мѣрѣ сознаться, что это настоящіе поэты!

[Изъ котла, за которымъ обезьяна перестала смотрѣть, начинаетъ литься черезъ край: подымается большой огонь, выходящій въ трубу. Вѣдьмы спускается въ огонь съ ужасныхъ крикомъ].

ВѢДЬМА.

   Ау! Ау! Ау! Ау! Проклятое животное! Проклятая свинья! Не смотришь за котломъ, чуть не сгорѣла я! Проклятое животное! [Увидѣвъ Фауста и Мефистофеля]. Что это здѣсь? И кто вы здѣсь? Что надо вамъ? Кто смѣлъ пробраться къ намъ? За такое дѣло, гори ваше тѣло!

[Опускаетъ ложку въ котелъ и оттуда брызжетъ огнемъ на Фауста, Мефистофеля и животныхъ. Животныя визжатъ].

МЕФИСТОФЕЛЬ.
[Поворачиваетъ махалку, которая у него въ рукахъ и бьетъ ею по склянкамъ и горшкамъ].

   Въ куски! Въ куски! Вотъ тебѣ твое зелье! Вотъ тебѣ твое стекло! Ото я только ради шутки, въ видѣ аккомпанимента къ твоей мелодіи, старая падалъ! [Вѣдьма въ злобѣ и ужасѣ отступаетъ]. Узнаешь ты меня? Скелетъ! Чудовище! Узнаешь ты твоего господина и повелителя? Не знало, что удерживаетъ меня исколотить тебя, размозжить тебя и твоихъ духовъ-обезьянъ? Перестала ты ужъ, что ли, почитать красный камзолъ? Не умѣешь больше распознавать пѣтушиное перо? Развѣ я пряталъ отъ тебя лицо? Тебѣ, пожалуй, нужно, чтобъ я самъ назвалъ себя по имени!
   

ВѢДЬМА.

   О, господинъ мой, простите за грубое привѣтствіе! Вѣдь я не вижу лошадиной ноги. И гдѣ ваши оба ворона?
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   На этотъ разъ я не взыщу съ тебя. потому что, правда, мы съ тобой уже довольно давно не видались! Да и культура, покрывшая лакомъ весь міръ, распространилась на чорта. Сѣверное привидѣніе не встрѣтишь уже нигдѣ; гдѣ ты увидишь теперь рога, хвостъ и когти? А что касается лошадиной ноги, отъ которой я отдѣлаться не могу, то она вредила бы мнѣ у людей; поэтому я. подобно многимъ молодымъ людямъ, уже много лѣтъ ношу натуральныя фальшивыя икры.
   

ВѢДЬМА [пляшетъ].

   Потерять я готова умъ и разумъ весь, господина Сатану снова увидѣвъ здѣсь!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Старуха, запрещаю тебѣ произносить это имя!
   

ВѢДЬМА.

   Почему? Что оно вамъ сдѣлало?
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Оно давно уже вписано въ книгу сказокъ; но люди изъ-за этого не сдѣлались лучше. Отъ злого духа они избавились, а злые люди остались Зови меня господинъ баронъ такъ будетъ ладно. Я кавалеръ, какъ другіе кавалеры. Ты, конечно, не сомнѣваешься въ благородствѣ моей крови. Посмотри, вотъ мой гербъ! [Дѣлаетъ неприличный жесть].
   

ВѢДЬМА [заливается хохотомъ].

   Ха, Ха, Ха! Ото совсѣмъ въ вашемъ духѣ! Вы такая же шельма, какою я всегда были.
   
   МЕФИСТОФЕЛЬ [Фаусту].
   Другъ мой, смотри и поучайся! Вотъ какъ надо обходиться съ вѣдьмами...
   

ВѢДЬМА.

   А теперь скажите мнѣ, господа, что вы прикажете?
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Хорошій стаканъ извѣстнаго сока! Но я долженъ просить самаго старого: года удвояютъ его силу.
   

ВѢДЬМА.

   Очень охотно! Тутъ у меня есть стклянка, изъ которой я сама иногда лакомлюсь и которая нисколько не воняетъ. Я съ удовольствіемъ налью вамъ стаканчикъ. [Тихо]. Только если этотъ человѣкъ выпьетъ, не будучи къ тому приготовленъ, то, какъ вы хорошо знаете, ему и часа не прожить.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Это мой хорошій пріятель, которому зелье должно пойти въ прокъ; я охотно предоставляю ему, что есть самаго лучшаго въ твоей кухнѣ. Очерти твой кругъ, скажи твои заклятія и дай ему полный стаканъ!
   

ВѢДЬМА
[Съ странными движеніями очерчиваетъ кругъ и ставитъ въ него разныя необычайныя вещи; въ это время стклянки начинаютъ звенѣть, въ котлѣ раздаются звуки музыки. Наконецъ, она приноситъ большую книгу, входить въ кругъ обезьянъ, которыя должны служить ей столомъ и держать факелы. Она дѣлаетъ знакъ рукою Фаусту подойти къ ней].

ФАУСТЪ [Мефистофелю].

   Да скажи мнѣ, что изъ этого выйдетъ? Эта дурацкая обстановка, бѣшеныя движенія, нелѣпый обманъ -- все это мнѣ извѣстно и достаточно противно.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Полно! Это вѣдь только смѣшное шутовство! Не надо быть такимъ строгимъ! Въ качествѣ врача она должна же продѣлать свой фокусъ-покусъ для того, чтобы зелье пошло тебе въ прокъ. [Заставляетъ Фауста войти въ кругъ[.
   

ВѢДЬМА.
[Съ большимъ на паѳосомъ начинаетъ декламировать изъ книги].

   Ты долженъ понять! Единицу въ десять превращать, два въ сторонѣ оставить и три выкинуть вонъ ногъ ты и обогащенъ! Четыре потеряй, пять и шесть въ семь и восемь превращай -- и будетъ все готово; въ этомъ вѣдьма даетъ слово! Девять тоже, что единица, десять никуда не годится -- вотъ вѣдьмина умноженія таблица!
   

ФАУСТЪ.

   Старуха, мнѣ кажется, говоритъ въ горячечномъ бреду.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Это еще долго не кончится. Я хорошо знаю -- вся книга на этотъ ладъ: много времени пришлось мнѣ потерять надъ нею, потому что полное противорѣчіе остается одинаковой тайной какъ для умныхъ, такъ и для глупцовъ. Искусство, другъ мой, и старо, и ново; во всѣ времена было въ обычаѣ посредствомъ чиселъ одинъ и три, и три и одинъ распространять заблужденіе вмѣсто истины. На этотъ счетъ болтаютъ и учатъ, не встрѣчая препятствій, потому что кто станетъ спорите. съ дураками? Человѣкъ, когда онъ слышитъ только слова, обыкновенно вѣритъ, что въ нихъ заключается какая-нибудь мысль.
   

ВѢДЬМА [продолжаетъ].

   Науки высокая сила оnъ всего міра себя сокрыла! А кто безъ мыслей живетъ, тому она въ подарокъ себя даетъ: получаетъ онъ ее безъ всякихъ заботъ.
   

ФАУСТЪ.

   Какую безсмыслицу несетъ намъ она? У меня голова готова разболѣться. Мнѣ кажется, что и слышу цѣлый хоръ ста тысячъ сумасшедшихъ,
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Довольно, довольно, о мудрѣйшая сивилла! Давай сюда твое зелье и спѣши наполнить имъ кубокъ до самаго края! Ибо моему другу этотъ напитокъ не повредитъ. Онъ человѣкъ, прошедшій много ученыхъ степеней и выпившій на своемъ вѣку не мало хорошаго. [Вѣдьма съ большими церемоніями вливаетъ питье къ кубокъ; когда Фаустъ подноситъ его къ губамъ, оттуда выходить легкое пламя]. Глотай смѣлѣе! Не останавливайся! Это сейчасъ же наполнитъ отрадою твое сердце. Ты съ чортомъ на ты, такъ неужто испугаешься пламени?

[Вѣдьма размыкаетъ кругъ, Фаустъ выходить изъ него].

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Впередъ, ѣдемъ! Отдыхать тебѣ не слѣдуетъ.
   

ВѢДЬМА.

   Будь вамъ во здоровье этотъ глоточекъ!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ [вѣдьмѣ].

   А если я могу сдѣлать что-нибудь пріятное тебѣ, скажешь мнѣ объ этомъ въ Валпургіеву ночь.
   

ВѢДЬМА.

   Вотъ пѣсня! Пойте ее по временамъ -- она будетъ производить на васъ особенное дѣйствіе.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ [Фаусту].

   Идемъ скорѣе и слѣдуй за мною! Тебѣ необходимо пропотѣть для того, чтобы сила проникла и внутрь, и снаружи, Затѣмъ я научу тебя цѣнить благородную праздность, и скоро ты съ душевнымъ наслажденіемъ почувствуешь, какъ Купидонъ шевелится и прыгаетъ во всѣ стороны.
   

ФАУСТЪ

   Дай мнѣ еще разъ кинуть взглядъ въ зеркало! Образъ женщины былъ такъ дивно прекрасенъ!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Нѣтъ, нѣтъ! Скоро ты увидишь предъ собою живьемъ образецъ всѣхъ женщинъ. [Тихо]. Съ этимъ напиткомъ въ тѣлѣ каждая женщина скоро будетъ тебѣ казаться Еленой.

0x01 graphic

0x01 graphic

Улица.

ФАУСТЪ. МАРГАРИТА [Проходитъ мимо].

ФАУСТЪ.

   Прекрасная барышня, осмѣлюсь ли я предложить вамъ мою руку и проводить васъ?
   

МАРГАРИТА

   Я не барышня и не прекрасна; могу идти домой безъ провожатыхъ. [Сторонится отъ него и уходитъ].
   

ФАУСТЪ.

   Клянусь небомъ, это дитя прелестно! Никогда не видѣлъ я ничего подобнаго! Какое скромное и добродѣтельное выраженіе -- и вмѣстѣ съ тѣмъ какая-то пикантность! Этотъ румянецъ губъ, этотъ блескъ щекъ я не забуду до конца жизни! Ея манера опускать глаза глубоко запечатлѣлась въ моемъ сердцѣ... А ея ловкій, находчивый отвѣть... Это просто восторгъ!

[Входитъ Мефистофель].

0x01 graphic

ФАУСТЪ.

   Послушай, ты долженъ добыть мнѣ дѣвчонку!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Какую же?
   

ФАУСТЪ.

   Она только-что прошла здѣсь.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Эту-то? Она шла домой отъ своего пастора, который разрѣшилъ ее отъ всѣхъ грѣховъ. И прокрался къ самой исповѣдальнѣ и все слышалъ: это сущая невинность, и ей рѣшительно незачѣмъ было идти на исповѣдь. Надъ нею у меня нѣтъ никакой власти!
   

ФАУСТЪ.

   Ей, однако, больше четырнадцати лѣтъ.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Ты разсуждаешь, какъ Гансъ Распутный, который хочетъ дѣлать своею собственностью всякій милый цвѣтокъ и воображаетъ себѣ, что нѣтъ такой чести и такого благорасположенія, которыхъ онъ не могъ бы сорвать. Но это не всегда удается.
   

ФАУСТЪ.

   Почтенный мой господинъ магистръ да благоволитъ оставить меня въ покоѣ съ общественными предразсудками, и вотъ что говорю я ему коротко и ясно: если молодая красавица сегодня же ночью не будетъ покоиться въ моихъ объятіяхъ, въ полночь мы съ вами разстанемся.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Но подумайте возможно ли такъ быстро исполнить ваше желаніе? Мнѣ вѣдь нужно по крайней мѣрѣ четырнадцать дней только для того, чтобы выискать удобный случай.
   

ФАУСТЪ.

   Будь у меня въ распоряженіи только семь часовъ, я не нуждался бы въ помощи чорта для того, чтобы соблазнить такое созданьице.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Вы говорите уже какъ французъ; но, пожалуйста, не сердитесь. Что пользы торопиться вкусить наслажденіе? Оно далеко еще не такъ велико, какъ въ томъ случаѣ, когда вы сперва, подходцами оттуда и отсюда, всякими приманочками, сами размягчите и наладите куколку -- какъ читаемъ мы во многихъ италіанскихъ разсказахъ.
   

ФАУСТЪ.

   У меня аппетитъ и безъ этого.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Теперь, брань и шутки въ сторону, говорю вамъ разъ навсегда, что съ этой милой малюткой дѣло не можетъ сладиться такъ скоро. Тутъ приступомъ ничего не возьмешь: надо намъ дѣйствовать хитростью.
   

ФАУСТЪ.

   Добудь мнѣ что-нибудь, принадлежащее этому ангельскому сокровищу! Сведя меня въ ея опочивальню. Добудь мнѣ платочекъ съ ея груди, добудь подвязку ея для моей любовной жажды.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Чтобы вы убѣдились, что я готовъ помогать и служить вамъ въ вашей тревогѣ, мы не станемъ терять ни минуты. и я еще сегодня проведу васъ въ ея комнату.
   

ФАУСТЪ.

   И я увижу ее? Буду обладать ею
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Нѣтъ, она въ это время будетъ у сосѣдки. А вы покамѣстъ, наединѣ съ собой въ томъ воздухѣ, которымъ она дышетъ, можете въ волю напитаться надеждою будущихъ наслажденій.
   

ФАУСТЪ.

   Что жъ, идемъ?
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Еще слишкомъ рано,
   

ФАУСТЪ.

   Достань мнѣ подарокъ для нея.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Сейчасъ же и подарокъ? Славно! Съ нимъ можно ручаться за успѣхъ. Я знаю нѣсколько хорошихъ мѣстъ и нѣсколько давно зарытыхъ тамъ сокровищъ. Надо произвести имъ легкую ревизію.

0x01 graphic

Вечеръ.

Маленькая опрятная комната.

МАРГАРИТА
[расплетая и подвязывая косы].

   Дала бы я что-нибудь, чтобъ только узнать, кто былъ этотъ сегодняшній господинъ! У него такой благородный видъ, и онъ навѣрно изъ знатнаго дома -- это у него на лицѣ написано. Да иначе онъ и не былъ бы такой смѣлый. [Уходить].
   

Мефистофель и Фаустъ.

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Входите потихоньку: да входите же!
   

ФАУСТЪ [послѣ минутнаго молчанія].

   Прошу тебя, оставь меня одного!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ
[проходя по комнатѣ и оглядывая ее].

   Не всякая дѣвушка живетъ такъ чисто. [Уходить].
   

ФАУСТЪ [осматриваясь кругомъ].

   Привѣть вамъ, милыя сумерки, разлитыя по этому святилищу! Охвати мое сердце ты, сладостная мука любви, питающаяся въ своемъ томленія росою надежды! Какъ все дышетъ здѣсь тишиною, порядкомъ, довольствомъ! Въ этой бѣдности сколько довольства! Въ этой темницѣ сколько блаженства! [Кидается въ стоящее у кровати кожаное кресло]. О, прими меня, ты, принимавшее въ свои раскрытыя объятія предковъ въ часы ихъ радости и горя! Ахъ, какъ часто вѣшался вокругъ этого отцовскаго трона цѣлый рой дѣтей! Вить можетъ, и моя возлюбленная, дитя со свѣжими щечками, набожно цѣловала здѣсь, въ своей благодарности Святому Христу, увядшую руку дѣда... Я чувствую, о дѣвушка, вокругъ себя шопотъ твоего духа порядка и покоядуха, который каждый день матерински наставляетъ тебя, учить чистенько накрывать скатертью столъ, даже посыпать полъ пескомъ. О, милая, богоподобная рука! Хижину ты превращаешь въ небесную обитель... А здѣсь... [Онъ приподымаетъ занавѣску постели]. Какой блаженный страхъ охватываетъ меня!.. Много часовъ провелъ бы я, по выходя отсюда... Природа! Здѣсь создала ты въ легкихъ грёзахъ воплощеннаго ангела. Здѣсь лежало дитя съ горячею жизнью въ нѣжной груди. и здѣсь, силою святого чистаго творчества, совершалось постепенное развитіе образа и подобія божьяго!..
   А ты? Что привело тебя сюда? Какъ глубоко взволнованъ я! Чего ты хочешь здѣсь? Отчего тяжело у тебя на сердцѣ? Жалкій Фаустъ, я не узнаю тебя больше.
   Какихъ-то волшебнымъ благоуханіемъ вѣетъ на меня здѣсь отовсюду. Жажда наслажденія привлекла меня сюда -- и вотъ я расплываюсь въ любовныхъ грёзахъ! Неужели мы игрушка каждаго дуновенія воздуха?
   А если бы въ эту минуту она вошла сюда, какъ дорого поплатился бы ты за твое преступленіе! Какимъ маленькимъ повергнулся бы въ прахъ у ея ногъ великій человѣкъ!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ [возвращаись].

   Скорѣе! Я вижу -- она идетъ.
   

ФАУСТЪ.

   Прочь, прочь отсюда! Я никогда не вернусь!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Вотъ ящичекъ, довольно тяжелый; я досталъ его въ одномъ мѣстѣ. Поставьте его вотъ въ этотъ шкапъ. Клянусь вамъ -- у ней помутится въ головѣ. Я положилъ туда для васъ вещицы, которыми можно соблазнилъ любую. Вѣдь дитя всегда дитя, и игра всегда игра.
   

ФАУСТЪ.

   Не знаю, рѣшиться ли мнѣ?..
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Вотъ какъ? Быть можетъ, вы хотте сохранить эти драгоцѣнности для себя? Въ такомъ случаѣ я совѣтую вашей скаредности не тратить даромъ прекраснаго дорогого времени, а меня избавить on. дальнѣйшаго труда. Надѣюсь, однако, что вы не скряга. Измышляя, какъ услужить вамъ, я чешу лобъ, Тру руки... [Ставить ящичекъ въ шкапъ и запираетъ на ключъ]. Ну, идемъ! Скорѣе -- если хотите склонить прелестное дитя къ желаніямъ и влеченіямъ вашего сердца! А у васъ такой видъ, точно вамъ предстоитъ идти въ аудиторію, точно передъ вами живьемъ стоятъ физика и метафизика! Идемъ, идея! [Уходятъ].
   

МАРГАРИТА [съ лампой].

   Какъ здѣсь душно, какой спертый воздухъ! А вѣдь на дворѣ совсѣмъ не такъ жарко... Совсѣмъ не знаю, что со мной. Хотѣлось бы, чтобъ матушка вернулась домой. Какая-то дрожь пробѣгаетъ по всему тѣлу... Какая я глупая трусиха!

[Начинаетъ раздѣваться и поетъ]:

   Жилъ въ Тулэ король, былъ онъ вѣренъ до гроба; ему, умирая, подруга кубокъ дала золотой. Былъ ему кубокъ дороже всего; на каждомъ пиру осушалъ онъ его; каждый разъ, какъ оттуда онъ пилъ, наполнялись слезами глаза. Когда наступилъ смертный часъ, всѣ свои города въ государствѣ онъ наслѣдникамъ отдалъ своимъ; только кубка не отдалъ онъ имъ. Во дворцѣ на морскомъ берегу, въ дѣдовской залѣ высокой, онъ сидѣлъ за столомъ королевскимъ, и вокругъ него рыцари всѣ. Вотъ поднялся старикъ; выпилъ онъ жизни послѣднее пламя, и свой кубокъ священный метнулъ изъ окна внизъ въ пучину морскую. Онъ увидѣлъ, какъ кубокъ упалъ, какъ водой налился, какъ глубоко погрузился онъ въ море... Тогда его очи сомкнулись и больше ни одной ужъ онъ капля не пилъ".

[Она открываетъ шкапъ, чтобъ убрать туда платье, и видитъ ящичекъ съ драгоцѣнностями].

   Какъ попалъ сюда этотъ красивый ящичекъ? Я вѣдь увѣрена, что затворила шкапъ, уходя. Удивительно!.. Что бы такое могло быть въ немъ? Быть можетъ, кто-нибудь принесъ его въ залогъ, и матушка ссудила подъ него денегъ?.. Тутъ виситъ ключикъ на ленточкѣ. Я думаю, что могу позволить себѣ открылъ его!.. Что это? Творецъ небесный! Въ жизни не видѣла я ничего подобнаго! Уборъ! Такой, какой и знатная барыня могла бы надѣть въ самый большой праздникъ!.. Хотѣлось бы знать, была ли бы мнѣ къ лицу эта цѣпочка?.. Кому же принадлежитъ это великолѣпіе! [Она надѣваетъ на себя уборъ и подходить къ зеркалу]. Хоть бы только эти серьги были мои! Съ ними сейчасъ совсѣмъ иной видъ у тебя!.. Что пользы вамъ, молодыя дѣвушки, въ вашей красотѣ? Все это прекрасно, но до всего этого никому нѣтъ дѣла; если вамъ говорятъ любезности, такъ почти что изъ жалости. Къ золоту все стремится, отъ золота все зависитъ! Ахъ, мы бѣдныя!
   

На прогулкѣ.

ФАУСТЪ [ходитъ въ раздумьѣ взадъ и впередъ]. Къ нему подходитъ МЕФИСТОФЕЛЬ.

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Клянусь всякою отверженною любовью! Стихіями ада! Хотѣлъ бы знать какое-нибудь проклятіе похуже!
   

ФАУСТЪ.

   Что съ тобой? Что тебя такъ бѣситъ? Я въ жизни не видалъ подобной физіономіи.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Я готовъ бы сейчасъ отдать себя чорту, не будь я только самъ чортъ!
   

ФАУСТЪ.

   Не испортилось ли что-нибудь у тебя въ головѣ? Не къ лицу тебѣ кричатъ и шумѣть, точно бѣшеный!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Представьте вы себѣ -- тотъ уборъ, что былъ добытъ для Гретхенъ, стибрилъ себѣ попъ!... Мать начинаетъ разсматривать эти вещи, и на нее сейчасъ же нападетъ тайный ужасъ. У старухи очень тонкое обоняніе, она постоянно тычетъ носомъ къ своемъ молитвенникѣ и вынюхиваетъ всякую вещь, чтобы узнать, священная она. или грѣховная. Вотъ, глядя на уборъ, она и почуяла ясно, что на немъ не лежитъ особенно большое благословеніе. "Дитя мое!-- воскликнула она -- неправедное добро піететъ душу, губитъ кровь; посвятимъ мы это Матери Божіей, порадуетъ Она насъ манною небесною!" Маргариточка скорчила гримасу; дареному коню подумала она -- въ зубы не смотрятъ; и, конечно, не безбожникъ тотъ, который такъ мило принесъ сюда этотъ ящичекъ. Мать призвала попа. Ему, какъ только онъ услышалъ, въ чемъ штука, вещь очень приглянулась. Онъ сказалъ: "Очень вы хорошо придумали! Преодолѣвающій себя всегда въ выигрышѣ. У церкви хорошій желудокъ, она скушала уже цѣлыя страны и никогда до сихъ поръ не портила себѣ пищеваренія. Одна только церковь, милыя мои женщины, способна переварить неправедное добро".
   

ФАУСТЪ.

   Это обычай общій; евреи и короли имѣютъ такую же способность.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Затѣмъ онъ забралъ ожерелье, цѣпочку и кольца, точно это все была какая-нибудь негодная губка, поблагодарилъ не больше и не меньше, какъ за корзинку съ орѣхами, обѣщалъ имъ всяческія награды въ небесахъ -- и онѣ остались въ весьма назидательномъ настроеніи.
   

ФАУСТЪ.

   А Гретхенъ?
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Она теперь въ очень тревожномъ состояніи, не знаетъ, чего хочетъ и что должна дѣлать, день и ночь думаетъ о драгоцѣнномъ уборѣ, и еще больше -- о томъ, кто принесъ его.
   

ФАУСТЪ.

   Горе моей милой печалитъ меня. Достань для нея сейчасъ новый уборъ! Первый вѣдь не былъ ужъ особенно великолѣпный!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   О, да, для вашей милости все -- дѣтская игрушка!
   

ФАУСТЪ.

   И поторопись сдѣлать все, какъ я желаю. Уцѣпись за эту сосѣдку. Будь же настоящимъ чортомъ, а не какой-то размазней, и добудь немедленно новый уборъ!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Отъ всего сердца радъ служить вамъ. [Фаустъ уходитъ]. Вотъ такой влюбленный дуракъ готовъ устроить фейерверкъ изъ солнца, луны и всѣхъ звѣздъ для увеселенья своей возлюбленной. [Уходить].

0x01 graphic

Домъ сосѣдки.

МАРТА [одна].

   Да простить Господь моему милому мужу! Нехорошо онъ поступилъ со мною, Шляется по всему свѣту, а меня оставляетъ одну соломенной вдовой. А я вѣдь его ничѣмъ никогда не огорчала, я его, Богъ свидѣтель, всѣмъ сердцемъ любила! [Плачетъ]. Можетъ быть, онъ даже умеръ!.. Ахъ, горе, горе! Будь у меня хоть свидѣтельство о его смерти!

Входитъ Маргарита.

МАРГАРИТА.

   Ахъ, милая Марта!
   

МАРТА.

   Что случилось, Гретхенъ?
   

МАРГАРИТА.

   У меня просто колѣни подгибаются! Опять я нашла въ моемъ шкапу такой же ящичекъ изъ чернаго дерева, и въ немъ вещи такія чудесныя, гораздо богаче тѣхъ, что были въ первомъ.
   

МАРТА.

   Не говори объ этомъ матери! А то она опять снесетъ къ твоему духовнику.
   

МАРГАРИТА.

   Ахъ, ты только взгляни! Ахъ, полюбуйся только!
   

МАРТА [надѣваетъ на нее украшенія].

   Экое ты счастливое созданіе!
   

МАРГАРИТА.

   Какая жалость, что не смѣю я показаться въ такомъ уборѣ мы на улицахъ, ни въ церкви!
   

МАРТА.

   Приходи почаще ко мнѣ и тайкомъ наряжайся здѣсь, погуляй часокъ-другой передъ зеркаломъ! Нашей сестрѣ это всегда доставляетъ удовольствіе... Ну, а впослѣдствіи, когда представится тотъ или другой случай, праздникъ какой-нибудь, можно будетъ мало-по-малу показать людямъ -- сперва цѣпочку, потомъ жемчугъ въ ушахъ... Мать не замѣтитъ, да можно ей и выдумать что-нибудь.
   

МАРГАРИТА.

   И кто это могъ принесть оба ящичка? Тутъ что-то неладно!

[Стукъ въ двери].

МАРГАРИТА.

   Ахъ, Господи, пожалуй, матушка!
   

МАРТА [смотритъ сквозь занавѣску въ окно].

   Это какой-то чужой господинъ... войдите!

[Входитъ Мефистофель].

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Прошу прощенья, сударыня, что осмѣлился прямо войти сюда [почтительно кланяется Маргаритѣ]. Я желалъ бы поговорить съ госпожою Мартой Швердтлайнъ.
   

МАРТА.

   Это я. Что вы имѣете сказать мнѣ?
   

МЕФИСТОФЕЛЬ [тихо ей].

   Теперь я васъ знаю, съ меня этого довольно. У васъ тугъ важная гостья; простите мою смѣлость, я еще разъ приду послѣ обѣда.
   

МАРТА [вслухъ].

   Можешь себѣ представить, дитя мое -- этотъ господинъ принимаетъ тебя за барышню!
   

МАРГАРИТА.

   Я бѣдная молодая дѣвушка. Ахъ, Господи, вы слишкомъ добры, сударь: эти украшенія не мои.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   О, тутъ дѣло не въ однихъ только украшеніяхъ. У васъ такія манеры, такой проницательный взглядъ! Какъ я радъ, что могу остаться здѣсь!
   

МАРТА.

   Что же вы имѣете сказать? Я съ нетерпѣніемъ...
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Мнѣ хотѣлось бы сообщить вамъ болѣе радостное извѣстіе! Но надѣюсь, что на меня вы за это не прогнѣваетесь. Вашъ мужъ скончался и приказалъ вамъ кланяться.
   

МАРТА.

   Умеръ! Дорогой мой! О, горе! Мой мужъ умеръ! Ахъ, я погибаю!
   

МАРГАРИТА.

   Ахъ, милая, не приходите въ отчаяніе!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Выслушайте же печальный разсказъ.
   

МАРГАРИТА.

   Вотъ почему я не хотѣла бы никогда въ жизни любить. Потеря любимаго человѣка опечалила бы меня до смерти.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Нѣтъ радости безъ горя, нѣтъ горя безъ радости.
   

МАРТА.

   Разскажите мнѣ. какъ онъ покончилъ свои дни!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Онъ похороненъ въ Падуѣ, рядомъ со св. Антоніемъ; на святомъ мѣстѣ въ хладной могилѣ нашелъ онъ вѣчное успокоеніе!
   

МАРТА.

   Кромѣ этого извѣстія, вы ничего не принесли мнѣ?
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Принесъ еще просьбу, большую и серіозную: чтобъ вы отслужили за него триста панихидъ! А затѣмъ карманы мои пусты.
   

МАРТА.

   Какъ! Ни одной монеты? Ни одной драгоцѣнной вещицы? Ничего такого, что каждый ремесленный подмастерье бережетъ въ своемъ кошелькѣ, хранитъ на память, не тратитъ, предпочитая лучше голодать, лучше просить милостыню?
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Madame, мнѣ душевно жаль... Но увѣряю васъ, что онъ не промоталъ своихъ денегъ. И онъ очень раскаялся въ своихъ прегрѣшеніяхъ и еще гораздо болѣе оплакалъ свое несчастіе.
   

МАРГАРИТА.

   Ахъ, отчего люди такъ несчастны! Конечно, я отслужу но немъ нѣсколько панихидъ.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Вы были бы достойны теперь же вступитъ въ бракъ: вы такое милое дитя!
   

МАРГАРИТА.

   Ахъ, нѣтъ, мнѣ еще рано!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Если не мужъ, то возлюбленный! Самая высшая благодать неба держать въ объятіяхъ такой прелестный предметъ.
   

МАРГАРИТА.

   Это не въ обычаѣ нашей страны.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Въ обычаѣ или не въ обычаѣ -- оно все-таки бываетъ.
   

МАРТА.

   Да разсказывайте же!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Я стоялъ у его смертнаго одра. Ложе было не навозное, а получше: изъ полусгнившей соломы. Но онъ умеръ, какъ христіанинъ, и находилъ, что заслуживалъ бы еще гораздо болѣе плачевной доли. "Какъ глубоко, -- воскликнулъ онъ -- долженъ я ненавидѣть себя за то, что такъ пренебрегалъ моимъ ремесломъ, моей женой! Ахъ, воспоминаніе объ этомъ убиваетъ меня!.. Простила бы только она мнѣ еще въ здѣшней жизни!.."
   

МАРТА [плача].

   Добрый мужъ! Я давно простила ему!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Но, Богъ свидѣтель, она виноватѣе меня.
   

МАРТА.

   Это онъ лжетъ! Какъ? Лгать на краю могилы!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Конечно, онъ бредилъ въ свои послѣднія минуты, если я хоть въ половину знатокъ въ этихъ вещахъ. "У меня сказалъ онъ -- не было времени зѣвать: приходилось доставлять женѣ сперва дѣтей, а затѣмъ -- хлѣбъ, и хлѣбъ въ самомъ широкомъ смыслѣ; самъ же я никогда не могъ спокойно ѣсть свою долю".
   

МАРТА.

   И неужели же онъ могъ забыть столько вѣрности, столько любви, заботъ и хлопотъ день и ночь?
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   О, нѣтъ; онъ отъ всего сердца помнилъ объ этомъ. Онъ сказалъ: "Когда я уѣзжалъ изъ Мальты, я горячо молился за жену и дѣтей. И небо оказало мнѣ свою благосклонность: нашъ корабль взялъ въ плѣнъ турецкое судно, которое везло сокровище великаго султана. Тутъ храбрость получила свою награду, и мнѣ тоже, какъ и слѣдовало, досталась надлежащая по дѣлежу часть".
   

МАРТА.

   Да какже это? Да гдѣ же она? Быть можетъ, онъ зарылъ ее гдѣ-нибудь?
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Какъ знать, куда унесли ее всѣ четыре вѣтра! Въ Неаполѣ, прогуливаясь тамъ, какъ чужестранецъ, онъ приглянулся одной хорошенькой барышнѣ. Она такъ любила его, такъ была ему вѣрна, что онъ чувствовалъ это до самой своей блаженной кончины.
   

МАРТА.

   Бездѣльникъ! Грабитель своихъ дѣтей! Стало быть, ни несчастія, ни нужды не могли помѣшать ему вести такую постыдную жизнь!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Да, какъ видите! Зато онъ и умеръ Будь я теперь на вашемъ мѣстѣ, погоревалъ бы о немъ, какъ водится, годъ, а въ это время подыскивалъ бы себѣ новаго дорогого дружка.

0x01 graphic

МАРТА.

   Ахъ, Господи, такого, какой былъ мой первый мужъ, не найду я легко на свѣтѣ! Врядъ ли сыщется такая душа-человѣчекъ! Одна бѣда что любилъ онъ слишкомъ много странствовать, и чужихъ женъ, и чужое вино, и проклятую игру въ кости.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Ну, что жъ такое? Съ этимъ можно бы помириться, если бы онъ съ своей стороны позволялъ вамъ поступать почти такъ же. На такомъ условіи, клянусь вамъ, я самъ обмѣнялся бы съ вами кольцами!
   

МАРТА.

   Ахъ, какой вы шутникъ!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ [про себя].

   Надо, однако, во-время убраться! Такая госпожа самого чорта можетъ поймать на словѣ! [къ Гретхенъ] Ну, какъ ваше сердце?
   

МАРГАРИТА.

   Что вы хотите этимъ сказать?
   

МЕФИСТОФЕЛЬ [про себя].

   Доброе, невинное дитя [Вслухъ]. Прощайте, сударыни!
   

МАРГАРИТА.

   Прощайте!
   

МАРТА.

   Еще одно слово, пожалуйста! Я очень бы хотѣла имѣть письменное удостовѣреніе, гдѣ, какъ и когда умерло и похоронено мое сокровище. Я вѣдь всегда любила порядокъ. Хотѣлось бы тоже прочитать о его смерти въ газетахъ.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Да, почтенная госпожа, истина во всѣхъ странахъ свѣта подтверждается словеснымъ показаніемъ двухъ свидѣтелей. У меня есть товарищъ, славный малый, котораго я попрошу явиться для васъ въ судъ. Я приведу его сюда.
   

МАРТА.

   Ахъ, пожалуйста!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   А та барышня будетъ тоже здѣсь?.. Это очень милый человѣкъ, много путешествовалъ, съ барышнями весьма вѣжливъ и любезенъ.
   

МАРГАРИТА.

   Я сгорю отъ стыда предъ этимъ господиномъ.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Вамъ нечего стыдиться ни предъ какимъ земнымъ королемъ.
   

МАРТА.

   Въ моемъ саду, за этимъ домомъ мы будемъ ждать васъ сегодня вечеромъ.
   

Улица.

ФАУСТЪ И МЕФИСТОФЕЛЬ.

ФАУСТЪ.

   Ну, что? Подвигается дѣло? Скоро кончится?
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Браво, браво! Вижу васъ воспламененнымъ! Въ непродолжительномъ времени Гретхенъ будетъ ваша. Сегодня вечеромъ вы ее увидите у сосѣдки Марты. Эта женщина точно создана быть сводницей-цыганкой!
   

ФАУСТЪ.

   Прекрасно!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Но и къ намъ предъявляютъ нѣкоторое требованіе.
   

ФАУСТЪ.

   За одну услугу всегда платится другою.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Мы должны дать законное удостовѣреніе, что околѣвшее тѣло ея мужа похоронено въ Падуѣ на священномъ мѣстѣ.
   

ФАУСТЪ.

   Очень умно, нечего сказать! Значитъ, намъ надо съѣздить туда?
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Sancta simpiieitas! Въ этомъ нѣтъ надобности. Удостовѣряйте, не зная,
   

ФАУСТЪ.

   Если у тебя нѣтъ ничего лучше, то твой планъ уничтоженъ.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   О, святой мужъ! При такомъ образѣ дѣйствій вы сдѣлаетесь святымъ! Неужели же, если вы теперь дадите фальшивую клятву, то это будетъ въ первый разъ въ вашей жизни? Развѣ вы съ большей увѣренностью, съ дерзостью, съ наглостью не давали опредѣленій Бога, міра и того, что въ немъ движется, человѣка я того, что происходить у него въ головѣ и сердцѣ? А вѣдь если вы посмотрите, какъ слѣдуетъ, въ глубину вашей души, то придется вамъ сознаться, что обо всемъ этомъ вы имѣли такое же понятіе, какъ о смерти господина Швердтлайна.
   

ФАУСТЪ.

   Ты всегда былъ а остаешься лгуномъ, софистомъ.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Да, если бы на этотъ счетъ не было извѣстно кое-что поболѣе достовѣрное. Развѣ завтра ты не будешь очень усердно соблазнять бѣдную Гретхенъ и клясться ей въ глубокой любви?
   

ФАУСТЪ.

   Да, и клясться отъ всего сердца.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Прекрасно! Затѣмъ пойдутъ разговоры о вѣчной вѣрности и любви, о единственномъ, всемогущемъ влеченіи... Это тоже будетъ исходить изъ сердца?
   

ФАУСТЪ.

   Довольно! Да, это будетъ исходить изъ сердца! Когда во мнѣ заговоритъ чувство, когда для моихъ ощущеній, для бурной тревоги моей я ищу названія и, не находя его, ношусь по свѣту всею моею душою, схватываю на-лету самыя возвышенныя слова и называю тотъ пламень, которымъ я сгораю, безпредѣльнымъ, вѣчнымъ, вѣчнымъ -- разкѣ это не что иное, какъ ложь дьявола?
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Значитъ, я все-таки правъ!
   

ФАУСТЪ.

   Послушай, пожалуйста, пощади мои легкія и замѣть себѣ вотъ что: кто хочетъ остаться правъ и имѣетъ языкъ, чтобъ говорить безъ умолку, непремѣнно останется правъ. Идемъ! Мнѣ надоѣла болтовня. Да, ты правъ, главнымъ образомъ потому, что я не могу поступить иначе.
   

Садъ.

МАРГАРИТА подъ руку съ ФАУСТОМЪ. МАРТА гуляетъ съ МЕФИСТОФЕЛЕМЪ.

МАРГАРИТА.

   Я очень хорошо понимаю, что вы только щадите меня, снисходите ко мнѣ, чтобы меня конфузить. Путешественники привыкли по добротѣ обходиться любезно со всѣми. Я слишкомъ хорошо знаю, что такого опытнаго человѣка, какъ вы. не можетъ занять мой бѣдный разговоръ.
   

ФАУСТЪ.

   Одинъ твой взглядъ, одно твое слово занимаетъ меня больше, чѣмъ вся мудрость этого міра [Цѣлуетъ ея руку].
   

МАРГАРИТА.

   Ахъ, что вы безпокоитесь! Какъ можно цѣловать ее? Она такая грубая, такая жесткая! Чего только не приходится мнѣ дѣлать! Матушка моя такая аккуратная! [Проходятъ].
   

МАРТА.

   И вы, сударь, постоянно только и дѣлаете, что путешествуете?
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Ахъ, что же дѣлать, когда этого требуютъ родъ нашихъ занятій и долгъ! Съ какой печалью оставляешь многія мѣста! А между тѣмъ остаться не имѣешь права!
   

МАРТА.

   Въ молодые годы удобно и пріятно шататься свободно по свѣту. Но наступаетъ злое время, и тащиться одинокимъ холостякомъ до могилы никому еще не доставляло пользы и удовольствія.

0x01 graphic

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Я съ ужасомъ издалека усматриваю это.
   

МАРТА.

   Потому-то, почтенный мой господинъ, подумайте о себѣ, пока не поздно.

[Проходятъ].

МАРГАРИТА.

   Да, съ глазъ долой -- изъ сердца вонъ! Вѣжливость для васъ привычное дѣло; но у васъ много друзей, и они гораздо умнѣе меня.
   

ФАУСТЪ.

   О, милая, повѣрь мнѣ, то, что называютъ умнымъ,-- часто бываетъ пустота и ограниченность.
   

МАРГАРИТА.

   Какъ это?
   

ФАУСТЪ.

   Ахъ, къ сожалѣнію, простота и невинность никогда не знаютъ цѣны себѣ и своему святому достоинству! Скромность, смиренная доля, высочайшіе дары любовно щедрой природы...
   

МАРГАРИТА.

   Если вы будете думать обо мнѣ хоть одну минуточку, то я буду думать о васъ долго.
   

ФАУСТЪ.

   Вы часто дома одна?
   

МАРГАРИТА.

   Да, наше хозяйство совсѣмъ маленькое, однако, смотрѣть за нимъ необходимо. Служанки у насъ нѣтъ; я должна сама варить, выметать, вязать и шить, и бѣгать съ утра до вечера. Я матушка во всѣхъ вещахъ такая аккуратная! Не то чтобъ у нея была дѣйствительно нужда такъ стѣснять себя; мы могли бы жить гораздо шире, чѣмъ многіе другіе. Мой отецъ оставилъ прекрасное состояніе домикъ и садикъ подъ городомъ. Но теперь у меня довольно тихая жизнь: мой братъ солдата, моя сестренка умерла. Мнѣ, правда, было очень тяжело ухаживать за этимъ ребенкомъ, но я охотно взяла бы опять на себя всѣ заботы -- такъ я любила ее!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Если она была похожа на тебя, то это билъ ангелъ!
   

МАРГАРИТА.

   Я воспитывала ее; и она всей душой была привязана ко мнѣ. Родилась она послѣ смерти моего отца; матушка въ ту пору лежала такая больная, что мы уже не считали ее жилицею на свѣтѣ. Помаленьку, однако, она стала очень медленно поправляться, но о томъ, чтобъ самой кормить бѣдную крошку, ей нечего было и думать. И я вскормила ее одна -- молокомъ и водой; такъ она и сдѣлалась моимъ ребенкомъ. На моихъ рукахъ, на колѣняхъ у меня она ласкалась ко мнѣ, шалила, выросла.
   

ФАУСТЪ.

   Ты, конечно, испытывала самое чистое счастіе?
   

МАРГАРИТА.

   Да, но конечно провела и не мало тяжелыхъ часовъ. Колыбель малютки стояла ночью у моей постели; чуть она пошевелится я просыпаюсь. Приходилось то покормить ее, то положить около себя, то, коли она не переставала кричать, встать съ постели и танцевать съ нею взадъ и впередъ по комнатѣ. А рано утромъ надо было уже работать въ прачешной, потомъ идти на рынокъ и хлопотать у плиты... И такъ безпрерывно, сегодня, какъ вчера. При такой жизни, сударь, не всегда бываетъ радостно на душѣ, но зато съ аппетитомъ ѣшь, съ аппетитомъ отдыхаешь! [Проходятъ].
   

МАРТА.

   Бѣднымъ женщинамъ, однако, тутъ приходится плохо: обратить на путь истины холостяка трудно.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Стоить только явиться такой женщинѣ, какъ вы, чтобы я исправился.
   

МАРТА.

   Скажите мнѣ откровенно -- до сихъ поръ вы еще не нашли ничего? Сердце ваше не связано еще нигдѣ?
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Пословица говоритъ: свой очагъ да славная жена стоилъ золота и жемчуга.
   

МАРТА.

   Я хочу сказать -- у васъ никогда не было этакихъ... желаній?
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Меня вездѣ принимали очень вѣжливо,
   

МАРТА.

   Я хотѣла сказать -- въ сердцѣ у васъ никогда не было ничего серіознаго?
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Никогда не слѣдуетъ позволять себѣ шутить съ женщинами.
   

МАРТА.

   Ахъ, вы меня не понимаете!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Отъ всей души объ этомъ сожалѣю! Но я понимаю -- что вы очень добры.

[Проходятъ].

ФАУСТЪ.

   Такъ ты, мой ангелочекъ, узнала меня, какъ только я вошелъ въ садъ?
   

МАРГАРИТА.

   Развѣ вы не замѣтили? Я потупила глаза.
   

ФАУСТЪ.

   И ты простила мнѣ за вольность, которую я позволилъ себѣ, простила за мой дерзкій поступокъ на-дняхъ, когда ты шла домой изъ собора?
   

МАРГАРИТА.

   Я была очень смущена, со мной никогда ничего подобнаго не случалось! Никто не могъ сказать обо мнѣ что-либо дурное. Ахъ!-- думала я -- неужели онъ нашелъ въ твоей манерѣ держать себя что-нибудь нескромное, неприличное, и ему тутъ же пришла охота приступитъ безъ всякихъ церемоній къ этой дѣвчонкѣ? Признаюсь вамъ, однако, сама не знаю, что тогда же зашевелилось во мнѣ въ вашу пользу. Но несомнѣнно, что я была очень зла на себя за то, что не могла быть злѣе на васъ.
   

ФАУСТЪ.

   Дорогая моя!
   

МАР ГАРИ ТА.

   Погодите-ка! [Срываетъ маргаритку и обрываетъ ея листочки одинъ за другимъ].
   

ФАУСТЪ.

   Что это ты дѣлаешь? Букетъ?
   

МАРГАРИТА.

   Нѣтъ, это только игра.
   

ФАУСТЪ.

   Какъ?
   

МАРГАРИТА.

   Оставьте... Вы будете смѣяться надо мною. [Ощипываетъ цвѣтокъ и что-то шепчетъ].
   

ФАУСТЪ.

   Что ты тамъ шепчешь?
   

МАРГАРИТА [въ полголоса].

   Любитъ... не любитъ...
   

ФАУСТЪ.

   Милое небесное созданіе!
   

МАРГАРИТА [продолжаетъ].

   Любитъ... не любятъ... любитъ... не любитъ... [Ощипывая послѣдній лепестокъ, радостно]: Любитъ!
   

ФАУСТЪ.

   Да, дитя мое! Пусть это слово цвѣтка будетъ для тебя предсказаніемъ боговъ! Онъ любитъ тебя! Понимаешь ли ты, что это значить? Онъ любитъ тебя! [Схватываетъ обѣ ея руки].
   

МАРГАРИТА.

   Я вся дрожу!..
   

ФАУСТЪ,

   О, не пугайся! Пусть этотъ взглядъ, пусть это пожатіе руки скажутъ тебѣ то, что невыразимо словами: всецѣло отдаваться другъ другу и ощущать блаженство, которое должно быть вѣчнымъ! Вѣчнымъ!.. Его конецъ былъ бы отчаяніе... Нѣтъ! безконечно! безконечно!

[Маргарита жметъ его руку, освобождается и убѣгаетъ. Онъ нѣсколько минутъ стоить въ задумчивости, потомъ слѣдуетъ за нею].

МАРТА [возвращаясь].

   Вотъ и ночь наступила.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Да, и намъ пора уходить.
   

МАРТА.

   Я попросила бы васъ остаться здѣсь подольше, но тутъ у насъ все такіе злые языки! Подумаешь, что у всѣхъ только и есть дѣла и заботы, что подстерегать сосѣда шагъ за шагомъ, и какъ ты себя ни веди, болтовни не избѣжать. А гдѣ же наша парочка?
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Улетѣли вонъ туда въ аллею, рѣзвые мотыльки!
   

МАРТА.

   Онъ, кажется, ей приглянулся.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   И она ему. Такъ ужъ движется свѣтъ!

0x01 graphic

Садовая бесѣдка.

МАРГАРИТА.
[вбѣгаетъ туда, прячется за дверь, прижимаетъ палецъ къ губамъ и смотритъ сквозь щелку]. Потомъ Фаустъ.

МАРГАРИТА.

   Идетъ!
   

ФАУСТЪ.

   А, плутовка! Дразнить меня! Вотъ и поймалъ! [Цѣлуетъ се].
   

МАРГАРИТА.
[обнимая его и отдавая поцѣлуй].

   Дорогой мой человѣкъ! Люблю тебя всей душой!

[Мефистофель стучится въ дверь].

ФАУСТЪ [сердито топнувъ ногой].

   Кто тамъ?
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Другъ!
   

ФАУСТЪ.

   Животное!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Пора разстаться.
   

МАРТА [возвращается].

   Да, сударь,поздно.
   

ФАУСТЪ.

   Могу я проводить васъ?
   

МАРГАРИТА.

   Матушка меня... Прощайте!
   

ФАУСТЪ.

   Стало быть, я долженъ уйти? Прощайте!
   

МАРТА.

   Прощайте!
   

МАРГАРИТА.

   До скораго свиданія!

[ФАУСТЪ и МЕФИСТОФЕЛЬ уходятъ].

МАРГАРИТА.

   Ахъ, ты Господи Боже мой! Чего-чего только не подумаетъ обо мнѣ такой человѣкъ! Стою передъ нимъ совсѣмъ сконфуженная, и что онъ ни скажетъ -- на все отвѣчаю: да! Я вѣдь бѣдный, ничего не знающій ребенокъ, и не понимаю, что онъ находитъ во мнѣ...
   

Лѣсъ и пещера.

ФАУСТЪ [одинъ].

   Высокій духъ, ты далъ мнѣ, датъ мнѣ все, о чемъ я просилъ. Не напрасно ты обратилъ ко мнѣ твой ликъ въ пламени. Ты далъ мнѣ въ царство великолѣпную природу, далъ силу чувствовать ее, наслаждаться ею. Ты позволилъ мнѣ войти въ нее не только какъ посѣтителю, объятому холоднымъ изумленіемъ -- ты допустилъ меня заглянуть въ тайникъ ея груди, какъ въ грудь друга. Передо мною проводишь ты рядъ живыхъ существъ и научаешь меня узнавать моихъ братьевъ въ тихомъ кустарникѣ, въ воздухѣ и въ водѣ. И когда буря шумитъ и реветъ въ лѣсу, когда она, опрокидывая исполинскія сосны, съ трескомъ ломаетъ сосѣднія вѣтви и сосѣдніе пни, и холмы вторятъ шуму ихъ паденія глухимъ громовымъ отголоскомъ тогда ты уводишь меня въ надежную пещеру, показываешь мнѣ самого меня, и тутъ раскрываются передо мною тайныя чудеса, глубоко скрытыя въ моей собственной душѣ. И подымается въ высь передъ моими глазами чистая луна со своимъ умиротворяющимъ свѣтомъ; съ каменныхъ утесовъ, изъ влажныхъ кустовъ тихо подвигаются ко мнѣ серебристые образы былыхъ вѣковъ, умѣряя остроту наслажденія, вызываемаго созерцаніемъ.
   О, теперь чувствую я, что человѣку не дается полнаго совершенства! Вмѣстѣ съ этимъ блаженствомъ, которое все больше и больше приближаетъ меня къ богамъ, ты надѣлилъ меня товарищемъ, безъ котораго я не могу уже обходиться, не смотря на то, что онъ, холодный и наглый, унижаетъ меня передъ самимъ собою и единымъ дыханіемъ своего слова превращаетъ въ ничто твои дары. Онъ раздуваетъ въ моей груди дикое пламя, неудержимо влекущее меня къ этому прекрасному существу. Такъ иду я невѣрными спотыкающимися шагами отъ вожделѣнія къ наслажденію, и въ наслажденіи томлюсь по вожделѣнію.

Входить Мефистофель.

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Ну, скоро будетъ съ васъ довольно этой жизни? Какъ можетъ она такъ долго нравиться вамъ? Разъ ее попробовать, конечно, не дурно; но затѣмъ подавай намъ опять чего-нибудь новаго!
   

ФАУСТЪ.

   Хотѣлось бы мнѣ, чтобы у тебя было занятіе получше, чѣмъ мучить меня въ мои хорошіе часы.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Ну, ну! я бы охотно оставилъ тебя въ покоѣ, да вѣдь ты не поспѣешь сказать мнѣ это серіозно. Для такого, какъ ты, компаньона, непривѣтливаго, грубаго и сумасшедшаго много терять, право, не хочется. Цѣлый день руки полны дѣла! Что нравится ему и чего не слѣдуетъ для него дѣлать -- на. носу у вашей милости не прочтешь.
   

ФАУСТЪ.

   Вотъ онъ, твой настоящій тонъ! По-твоему, тебя еще благодарить слѣдуетъ за то, что ты надоѣдаешь мнѣ.

0x01 graphic

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Да какъ могъ бы ты, бѣдный сынъ земли, жить безъ меня? Отъ дикихъ прихотей фантазіи я вѣдь вылѣчилъ тебя на долгія времена, и не будь меня, ты теперь уже не прогуливался бы на этомъ земномъ шарѣ. Ч то за охота тебѣ торчать, точно сова, въ пещерахъ, разсѣлинахъ скалъ? Кормиться, точно жаба, гнилымъ мхомъ и сочащейся изъ камней грязью? Прекрасное, милое препровожденіе времени! Нѣтъ, докторъ все еще сидитъ у тебя въ тѣлѣ.
   

ФАУСТЪ.

   Понимаешь ли ты, какую новую жизненную силу даетъ мнѣ это удаленіе въ пустыню? Да, будь ты въ состояніи почувствовать это, ты былъ бы достаточно чортомъ для того, чтобы не позволить мнѣ наслаждаться этимъ счастіемъ.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Неземное удовольствіе! Ночью лежать на увлаженныхъ росою горахъ и въ блаженномъ упоеніи обнимать землю и небо; раздуваться такъ, чтобы считать себя равнымъ божеству; проникать съ трепетомъ предчувствія въ самый мозгъ земли; переживать въ своей груди всѣ шесть дней міротворенія; въ гордости своею силой наслаждаться не знаю чѣмъ; съ восторженною любовью разливаться своимъ существомъ по всему созданью; совсѣмъ сбросить съ себя сына земли -- и затѣмъ, все это высокое созерцаніе закончить... [Дѣлаетъ жестъ] не смѣю сказать, чѣмъ.
   

ФАУСТЪ.

   Фу, гадость!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Это вамъ не по вкусу. Вы имѣете право добродѣтельно восклицать: фу, гадость! Передъ цѣломудренными ушами не дозволяется называть по имени то. безъ чего цѣломудренныя сердца обойтись не могутъ. Безъ дальнихъ словъ, предоставляю тебѣ удовольствіе лгать самому себѣ при всякомъ удобномъ случаѣ; но долго ты этого не выдержишь. Уже теперь ты снова попалъ въ тиски, и коли такъ продолжится дольше, охватитъ тебя сумасшествіе, или страхъ и ужасъ. Довольно объ этомъ! Твоя милочка сидитъ себѣ тамъ въ городѣ, и всюду ей тѣсно, всюду мрачно, не выходишь ты у ней изъ головы: любитъ она тебя свыше силъ своихъ. Съ самаго начала твое любовное неистовство перелилось черезъ край, какъ выходитъ изъ береговъ ручеекъ подъ тающимъ снѣгомъ; ты впустилъ его къ ней въ сердце, и теперь твой ручеекъ снова высохъ. Но моему мнѣнію, великому мужу, вмѣсто того, чтобы царствовать въ лѣсахъ, слѣдовало бы бѣдную малюточку наградить за ея любовь. Время тянется для ней невыносимо долго: стоить она у своего окна, смотритъ, какъ тучи проходятъ надъ старою городского стѣной. "Будь я птичкой!" вотъ что поетъ она цѣлый день, полночи. Порой ей весело, частью грустно, то выплачется въ волю, потомъ какъ будто успокоится -- и безпрерывно влюблена.
   

ФАУСТЪ.

   Змѣя! Змѣя!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ [про себя].

   Поймался!
   

ФАУСТЪ.

   Проклятый! Уйди отсюда и не произноси имени этой чудной женщины! Не вноси снова въ мою полуобезумѣвшую душу желаніе обладать ея прекраснымъ тѣломъ!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Какая жъ въ томъ бѣда?.. Она думаетъ, что ты бѣжалъ, да оно и почти что такъ на самомъ дѣлѣ.
   

ФАУСТЪ.

   Нѣтъ, я около; нея, и будь я очень далеко, никогда бы мнѣ не забыть ее, никогда бы не потерять. Да, я завидую даже тѣлу Господа въ ту минуту, когда ея губы прикасаются къ нему...
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Прекрасно, другъ! Я часто завидовалъ вамъ изъ-за той четы близнецовъ, что пасется среди розъ.
   

ФАУСТЪ.

   Уйди, сводникъ!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Чудесно! Вы ругаетесь, а мнѣ смѣшно. Богъ, создавшій мальчика и дѣвушку, тотчасъ же призналъ, въ чемъ заключается ихъ благороднѣйшее призваніе... Ну, идемъ же! Это ужасно печально! Вѣдь вамъ предстоитъ отправиться въ комнату вашей возлюбленной, а не на смерть.
   

ФАУСТЪ.

   Что дастъ мнѣ небесная радость въ ея объятіяхъ? Пусть я и согрѣюсь на ея груди -- развѣ это помѣшаетъ мнѣ каждую минуту чувствовать ея несчастіе? Развѣ я не бѣглецъ, не безпріютный, не чудовище безъ цѣли и покоя, который, какъ водопадъ, шумно катится съ утеса на утесъ, въ бѣшеномъ вожделѣніи стремясь къ безднѣ? А въ нѣсколькихъ шагахъ -- она, съ дѣтски спящею душой, въ хижинѣ среди маленькаго альпійскаго поля, заключившая всѣ свои домашнія заботы въ этомъ маленькомъ мірѣ... И мнѣ, Богомъ отверженному, недостаточно было вырывать утесы и обращать ихъ въ развалины! Мнѣ нужно было погубить и ее, ея покой! Ты, адъ, требовалъ этой жертвы! Помоги же мнѣ, дьяволъ, сократить время душевной тревоги. Что должно свершиться, пусть свершится немедленно! Пусть ея судьба обрушится на меня, и да погибнетъ она вмѣстѣ съ мною!

0x01 graphic

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Какъ опять закипѣло, опять загорѣлось! Ступай и утѣшь ее, глупецъ! Когда такая бѣдная головка не видитъ никакого исхода, ей кажется, что все кончено. Да здравствуетъ тотъ, кто не теряетъ храбрости! Ты вѣдь вообще уже достаточно очертѣлъ, а я не знаю на свѣтѣ ничего нелѣпѣе чорта, который приходитъ въ отчаяніе.

0x01 graphic

Комната Гретхенъ.

ГРЕТХЕНЪ [одна за прялкой].

   Улетѣлъ мой покой, тяжело на душѣ; не найти мнѣ его никогда, никогда!
   Гдѣ милаго нѣтъ, тамъ могила моя, и весь свѣтъ для меня горькой желчью облитъ.
   Мысли въ бѣдной моей головѣ, какъ въ броду; въ бѣдномъ сердцѣ моемъ все разбито въ куски.
   Улетѣлъ мой покой, тяжело на душѣ; не найти мнѣ его никогда, никогда!
   Все смотрю я въ окно -- не идетъ ли мой другъ; выхожу лишь затѣмъ, чтобы встрѣтить его.
   Смѣлая походка, благородный видъ, устъ ("го улыбка, сила главъ его;
   И потокъ волшебный милаго рѣчей, и руки пожатье... ахъ, и поцѣлуй!
   Улетѣлъ мой покой, тяжело на душѣ: не найти мнѣ его никогда, никогда!
   Рвется къ милому грудь. Ахъ, когда бъ я могла взять его и" навѣкъ при себѣ удержать!
   И его цѣловать, цѣловать безъ конца, хоть нашла бы я смерть въ поцѣлуяхъ его!

0x01 graphic

Садъ Марты.

МАРГАРИТА, ФАУСТЪ.

МАРГАРИТА.

   Обѣщай мнѣ, Генрихъ!
   

ФАУСТЪ.

   Все, что въ моихъ силахъ.
   

МАРГАРИТА.

   Ну, такъ скажи мнѣ, какая твоя религія? Ты очень, очень добрый человѣкъ, но религіи, мнѣ кажется, у тебя немного.
   

ФАУСТЪ.

   Оставь это, дитя мое! Ты чувствуешь, что я люблю тебя; за моихъ близкихъ я отдалъ бы тѣло и кровь; никого не хочу я отрывать отъ его убѣжденій и его церкви.
   

МАРГАРИТА.

   Этого мало, надо еще самому вѣровать.
   

ФАУСТЪ.

   Надо ли?
   

МАРГАРИТА.

   Ахъ, если бы я могла имѣть на тебя хоть какое-нибудь вліяніе! Вѣдь ты не чтишь и Св. Тайнъ?
   

ФАУСТЪ.

   Я чту ихъ.
   

МАРГАРИТА.

   Но безъ желанія принимать ихъ. Къ обѣднѣ, къ исповѣди ты не ходилъ уже давно. Вѣруешь ты въ Бога?
   

ФАУСТЪ.

   Милая моя, кто смѣетъ сказалъ; я вѣрую въ Бога? Сдѣлай этотъ вопросъ священнику или мудрецу, и ихъ отвѣтъ покажется только насмѣшкой надъ спросившимъ.
   

МАРГАРИТА.

   Значитъ, ты не вѣруешь?
   

ФАУСТЪ.

   Не понимай мои слова неправильно, дорогое созданье! Кто смѣетъ назвать Его и, назвавъ, исповѣдать: я вѣрую въ Него? Кто изъ истинно чувствующихъ дерзнетъ сказалъ: я не вѣрую въ Него? Онъ. все собою объемлющій, вседержитель -- развѣ не объемлетъ а не держитъ тебя, меня, самого себя? Развѣ не разстилается тамъ въ вышинѣ небесный сводъ? Развѣ не лежитъ здѣсь, внизу, твердая земля? И не восходятъ, привѣтливо глядя на насъ, вѣчныя звѣзды? Развѣ не вижу я всего это го. когда своими глазами смотрю въ твои глаза, и все это не стремится проникнуть въ голову и въ сердце къ тебѣ, и не носится вокругъ тебя вѣчною тайной, невидимою и видимою? Наполняй этимъ твое сердце, какъ ни велико оно, и когда ты почувствуешь себя безконечно счастливою, называй это чувство, какъ хочешь, называй его блаженство! сердце! любовь! Богъ! У меня нѣтъ для него названія! Чувство -- все; названіе -- пустой звукъ, дымъ, обволакивающій небесное пламя.
   

МАРГАРИТА.

   Все это прекрасно; почти тоже говорилъ и пасторъ, только немножко другими словами.
   

ФАУСТЪ.

   То же самое говорятъ всюду, гдѣ сіяетъ небесный свѣтъ, всѣ сердца, каждое своимъ языкомъ. Почему же и мнѣ не говорить моимъ?
   

МАРГАРИТА.

   Когда слушаешь такія рѣчи, выходилъ, какъ будто и правда; однако, тутъ все-таки фальшь: вѣдь ты совсѣмъ не христіанинъ.
   

ФАУСТЪ,

   Милое дитя!
   

МАРГАРИТА.

   Давно уже мнѣ тяжело и больно видѣть тебя въ компаніи...
   

ФАУСТЪ,

   Какой компанія?
   

МАРГАРИТА.

   Человѣкъ, который всегда съ тобою, мнѣ глубоко, отъ всей души ненавистенъ. За всю мою жизнь ничто не кололо меня въ сердце такъ сильно, какъ отвратительное лицо этого человѣка.
   

ФАУСТЪ.

   Милая куколка, не бойся его!
   

МАРГАРИТА,

   Когда онъ подходитъ, у меня вся кровь поворачивается. Вообще, я расположена ко всѣмъ людямъ; но насколько жажду я видѣть тебя, настолько же чувствую тайный ужасъ передъ этимъ человѣкомъ. А къ тому же онъ мнѣ кажется плутомъ. Прости мнѣ, Господи, если я неправа къ нему!
   

ФАУСТЪ.

   Что жъ дѣлать! Нужно, чтобъ были на свѣтѣ и такіе молодцы!
   

МАРГАРИТА.

   Не хотѣла бы я жить съ такими, какъ онъ! Каждый разъ, какъ онъ показывается въ дверяхъ, у него всегда такой насмѣшливый и полусердитый взглядъ! Видно, что ему ни до чего дѣла нѣтъ; у него на лбу напитано, что не можетъ онъ любитъ ни одной человѣческой души. Въ твоихъ объятіяхъ мнѣ такъ хорошо, такъ свободно, такъ привольно,-- а его присутствіе тяжело сжимаетъ у меня душу!
   

ФАУСТЪ.

   Чуткій ангелъ мой!
   

МАРГАРИТА.

   Это дѣйствуетъ на меня такъ сильно, что какъ только онъ подойдетъ къ намъ, мнѣ начинаетъ даже казаться, что я больше не люблю тебя. Не могу я и молиться, когда онъ тутъ. И это все грызетъ мнѣ сердце! Ты, Генрихъ, долженъ испытывать тоже самое.
   

ФАУСТЪ.

   Это у тебя простая антипатія!
   

МАРГАРИТА.

   Однако, мнѣ пора уходить.
   

ФАУСТЪ.

   Ахъ, неужели никогда мнѣ не будетъ дано отдохнуть хоть часокъ на твоей груди, сердце къ сердцу, душа къ душѣ!
   

МАРГАРИТА.

   Да если бы я спала одна, я бы охотно отворила тебѣ дверь сегодня ночью; но у матушки сонъ чуткій, и, застань она насъ, я бы тутъ же на мѣстѣ и умерла!
   

ФАУСТЪ.

   Умирать незачѣмъ, мой ангелъ! Вотъ скляночка. Трехъ капель, влитыхъ въ ея питье, будетъ достаточно, чтобъ услужливо погрузить натуру въ глубокій сонъ.
   

МАРГАРИТА.

   Чего не сдѣлаю я для тебя! Надѣюсь, это не повредитъ ей?
   

ФАУСТЪ.

   Иначе, милая моя, развѣ я посовѣтовалъ бы сдѣлать это?
   

МАРГАРИТА.

   Стоитъ мнѣ только взглянуть на тебя, дорогой человѣкъ,-- и я сама не знаю, что заставляетъ меня поступать, какъ ты хочешь. Я уже такъ много сдѣлала для тебя, что почти ничего не остается сдѣлать. [Уходитъ].

Входить МЕФИСТОФЕЛЬ.

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Ушло дитятко?
   

ФАУСТЪ.

   Ты опять шпіонилъ?
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Я обо всемъ въ подробности освѣдомленъ. Господина доктора упражняли здѣсь въ катехизисѣ; надѣюсь, что это послужитъ вамъ на пользу. Дѣвочкамъ вѣдь очень желательно, чтобъ ихъ возлюбленные мыслили набожно и просто по старому обычаю. Коли -- думаютъ онѣ -- смирился онъ здѣсь, то и намъ точно также уступитъ.
   

ФАУСТЪ.

   Чудовище, ты не можешь чувствовать, какъ эта вѣрная, любящая душа, полная своею вѣрой, которая одна дѣлаетъ ее счастливою -- какъ она, въ своей чистой набожности, мучится мыслью, что ей предстоитъ потерять самаго дорогого человѣка!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Ахъ, ты, сверхчувственный, чувственный обожатель -- дѣвчонка водитъ тебя за носъ!
   

ФАУСТЪ.

   Мерзкое порожденіе грязи и огня!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   И понимать физіономіи она умѣетъ мастерски. Въ моемъ присутствіи ей совсѣмъ не цо себѣ; подъ моей маской для нея кроется тайный смыслъ; она чувствуетъ, что я несомнѣнно геній, а можетъ быть даже -- чортъ... Ну, такъ, значитъ, сегодня ночью?...
   

ФАУСТЪ.

   Тебѣ что за дѣло до этого?
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Да вѣдь тутъ и для меня радость!

0x01 graphic

У колодца.

ГРЕТХЕНЪ и ЛИЗХЕНЪ съ кружками.

ЛИЗХЕНЪ.

   Ты ничего не слышала о Варюшѣ?
   

ГРЕТХЕНЪ.

   Ни слова. Я не бываю почти нигдѣ.
   

ЛИЗХЕНЪ.

   Сегодня мнѣ сказала наша Сивилла -- это вѣрно: наконецъ, и она свихнулась! Вонъ онѣ со своимъ важничаньемъ!
   

ГРЕТХЕНЪ.

   Что такое?
   

ЛИЗХЕНЪ.

   Стыдъ и срамъ! Теперь, когда она ѣстъ и пьетъ, то кормитъ не себя одну, а двоихъ.
   

ГРЕТХЕНЪ.

   Ахъ!

0x01 graphic

ЛИЗХЕНЪ.

   Подѣломъ ей, наконецъ! Вѣдь какъ долго она висѣла на шеѣ у этого негодяи! Прогулки вдвоемъ, поѣздки за городъ, танцы... Всюду ей нужно было бытъ первой; постоянно угощалась отъ него пирожками и виномъ; воображала себя нивѣсть какою красавицей; дотого потеряла всякую честь, что не стыдилась принимать отъ него подарки! Шуры-муры да поцѣлуя вотъ цвѣточекъ-то и пропалъ!
   

ГРЕТХЕНЪ.

   Бѣдная дѣвушка!
   

ЛИЗХЕНЪ.

   Ты еще жалѣешь ее! А она, въ то время, когда мы сидѣли за пряжей, а ночью матушки наши не позволяли намъ выходить на улицу -- наслаждалась со своимъ любовникомъ. На скамейкѣ передъ воротами и въ темпомъ коридорѣ никакой часъ не казался имъ долгимъ. Ну, вотъ теперь пусть она и приноситъ церковное покаяніе, на людяхъ, въ покаянной рубашкѣ!
   

ГРЕТХЕНЪ.

   Онъ, вѣрно, женится на ней.
   

ЛИЗХЕНЪ.

   Дуракъ бы онъ былъ, коли бы женился! Такому ловкому парню найдется, что выбрать и въ другомъ мѣстѣ.
   

ГРЕТХЕНЪ.

   Это нехорошо!
   

ЛИЗХЕНЪ.

   Если бъ ей и удалось опять поймать его -- плохо бы ей пришлось! Наши молодые люди сорвутъ съ нея свадебный вѣночекъ, а мы насыпемъ передъ ея дверью рубленой соломы.
   

ГРЕТХЕНЪ [идя домой].

   Какъ могла я, бывало, такъ смѣло хулить, когда съ бѣдной дѣвушкой случался грѣхъ? Какъ могъ мои языкъ не находить достаточно словъ, чтобъ осуждать чужіе грѣхи? Какими бы черными ни находила ихъ я, и сколько бы я еще больше ни чернила ихъ, чернота все казалась мнѣ недостаточною. И я крестилась, много крестилась... А теперь я сама -- одинъ грѣхъ! Но, Господи, все, что привело меня къ этому -- было такъ хорошо, такъ мило моему сердцу!
   

Въ стѣнахъ Цвингера.

Въ нишѣ одной изъ стѣнъ образъ Mater Dolorosa; передъ нимъ вазы съ цвѣтами.

ГРЕТХЕНЪ [ставитъ въ вазы свѣжіе цвѣты].

   Ахъ, склони Ты, скорбеобильная, склони благостно ликъ Твой къ моему несчастію!
   Съ мечемъ въ сердцѣ, съ тысячью скорбей смотришь Ты на смерть Твоего Сына.
   Къ Отцу обращаешь Ты взоры и къ небу шлешь Ты вздохи о бѣдствіи
   Своемъ и Сыновнемъ. Кто пойметъ, какъ глубоко терзаетъ горе всю душу, все тѣло мое! То. что тревожитъ здѣсь мое бѣдное сердце, чѣмъ трепещетъ оно. чего жаждетъ, извѣстно только Тебѣ, Тебѣ одной!
   Куда бы ни пошла я, какъ тяжело, какъ тяжело, какъ тяжело у меня на душѣ! Чуть останусь я одна -- я плачу, я плачу, я плачу, сердце разбивается во мнѣ.
   Ахъ, какими слезами оросила я цвѣточные горшки на моемъ окнѣ, когда сегодня утромъ срывала эти цвѣты для Тебя!
   Рано засвѣтило яркое солнце въ мою комнату -- а я уже сидѣла на постели, убитая своимъ горемъ.
   Помоги, спаси меня отъ позора и смерти! Ахъ. склони Ты, скорбеобильная, склони благостный ликъ Твой къ моему несчастію!
   

Ночь. Улица передъ домомъ Гретхенъ.

ВАЛЕНТИНЪ [солдатъ, брать Гретхенъ].

   Въ прежнее время, когда мнѣ приходилось бывать на пирушкахъ, гдѣ всякій любить похвастаться, и сотрапезники громко прославляли прелести своихъ возлюбленныхъ, топя восхваленіе въ полномъ стаканѣ я, опершись локтями на столъ, сидѣлъ спокойно-преспокойно, слушалъ всю эту похвалу и съ улыбкой поглаживалъ себѣ бороду, и бралъ въ руку стаканъ съ виномъ. и говорилъ: "Всякій живетъ посвоему; но найдется ли во всей странѣ хоть одна дѣвушка, которая могла бы сравниться съ моей милой Гретель, была бы достойна подать ей напиться?" Топь-тонъ! Клингъ-клингъ! Шумъ и чоканье... Одни кричали: "Онъ правъ! Она -- украшеніе всего женскаго пола!" И всѣ хвастуны замолкали. А теперь! Волосы рви на себѣ, въ стѣны головой колотись! Всякій негодяй воленъ оскорблять меня язвительными словами, насмѣшливыми минами! И я долженъ стоять какъ какой-нибудь преступникъ, потѣть при каждомъ случайномъ словечкѣ, и хоть изруби я ихъ всѣхъ въ куски, алгунами все-таки назвать не смѣю!
   Кто это идетъ сюда? Кто крадется? Если не ошибаюсь -- ихъ двое. Коли это онъ пропала его шкура; живой не уйдетъ онъ отсюда!

0x01 graphic

ФАУСТЪ И МЕФИСТОФЕЛЬ.

ФАУСТЪ.

   Какъ изъ окна соборной ризницы трепетно льется сюда свѣтъ неугасимой лампады, и колеблющееся мерцаніе его становится все слабѣе и слабѣе, и вокругъ распространяется темнота -- такъ и въ моей груди наступаетъ ночь.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   А у меня на душѣ такъ, какъ у блудливаго котенка, который осторожно спускается по пожарной лѣстницѣ и потомъ тихонько трется сонной объ стѣну. Настроеніе вполнѣ добродѣтельное -- немножко вороватости, немножко похотливости. Но всѣмъ членамъ моимъ проходитъ уже видѣніе предстоящей великолѣпной Кллпургіевой ночи. Послѣ завтра наступаетъ она для насъ; въ такую ночь по крайней мѣрѣ знаешь, отчего не спишь.

0x01 graphic

ФАУСТЪ.

   А скоро покажется изъ-подъ земли то сокровище, которое свѣтятся вотъ тамъ позади насъ?
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Радость добыть оттуда котелочекъ предстоитъ тебѣ скоро. Я недавно мелькомъ заглянулъ туда; есть тамъ великолѣпныя золотыя монеты.
   

ФАУСТЪ.

   И ни одного украшенія, ни одного кольца, чтобы нарядить мою возлюбленную?
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Видѣлъ я тамъ и вещицу -- нѣчто въ родѣ жемчужнаго ожерелья.
   

ФАУСТЪ.

   Вотъ это хорошо! Мнѣ тяжело, когда я иду къ ней безъ подарка.

0x01 graphic

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Полагаю, что васъ не разсердитъ, если вамъ и даромъ будетъ предоставлено здѣсь удовольствіе. Въ настоящую минуту, когда небо горитъ всѣми своими звѣздами, вы услышите истинно художественное произведеніе. Я спою ей нравственную пѣсню, чтобы тѣмъ вѣрнѣе совсѣмъ совратить ее.

[Поетъ, аккомпанируя на гитарѣ]:

   "Что ты дѣлаешь здѣсь на разсвѣтѣ, передъ дверью дружка, Катеринхенъ? Не входи, не входи ты къ нему. Онъ дѣвицею впуститъ тебя, но дѣвицей узъ ты не вернешься.
   "Берегитесь! Чуть сдѣлано дѣло,-- ну, спокойно! ужъ ночи тогда! Берегитесь бѣдняжки, бѣдняжки! И коли вы собой дорожите, уступайте всѣмъ этимъ воришкамъ лишь съ кольцомъ обручальнымъ на пальцѣ!"
   

ВАЛЕНТИНЪ [выступаетъ впередъ].

   Кого примѣшиваешь ты здѣсь? Проклятый крысоловъ! Сперва къ чорту инструментъ! А затѣмъ къ чорту и пѣвца!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Гитара пополамъ! Никуда не годится.
   

ВАЛЕНТИНЪ.

   Теперь раздвоимъ черепъ!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ [Фаусту].

   Господинъ докторъ, не уступать! Смѣлѣй! Держитесь поближе ко мнѣ, я буду направлять васъ! Шпагу наголо!.. Вы только нападайте, я буду парировать.
   

ВАЛЕНТИНЪ.

   Такъ парируй вотъ этотъ.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Отчего же нѣтъ?
   

ВАЛЕНТИНЪ.

   И вотъ этотъ!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Непремѣнно!
   

ВАЛЕНТИНЪ.

   Кажется, это чортъ дерется со мною!.. Однако, что же это? Я уже перестаю владѣть рукою.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ [къ Фаусту].

   Коли!
   

ВАЛЕНТИНЪ [падаетъ].

   Охъ!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Ну, вотъ оболтусъ и прирученъ! Теперь, однако, прочь отсюда! Намъ надо немедленно исчезнуть; вонъ уже начинаются крики: убійство! Я умѣю прекрасно ладить съ полиціей, но съ уголовнымъ судомъ справляюсь очень дурно.
   

МАРТА [у окна].

   Помогите! Помогите!
   

ГРЕТХЕНЪ [у окна].

   Огня сюда!
   

МАРТА [тамъ же].

   Тугъ ссорятся и бранятся, кричатъ и дерутся!
   

ТОЛПА.

   Одинъ вотъ уже лежитъ мертвый!
   

МАРТА [выходя изъ дома].

   Гдѣ же убійцы? Убѣжали?
   

ГРЕТХЕНЪ [выходя на улицу].

   Кто это лежитъ здѣсь?
   

ТОЛПА.

   Сынъ твоей матери.
   

ГРЕТХЕНЪ.

   Всемогущій! Какое несчастіе!
   

ВАЛЕНТИНЪ.

   Я умираю! Это скоро сказывается и еще скорѣе дѣлается. Женщины, чего вы стоите, плача и ноя? Подойдите ближе и послушайте меня. [Всѣ обступаютъ его]. Видишь ли, моя Гретхенъ, ты еще молода, ловкости у тебя еще мало, и дѣла свои ты ведешь скверно. Говорю тебѣ это только между нами: ужъ если ты сдѣлалась непотребной дѣвкой, такъ будь ею, какъ слѣдуетъ.
   

ГРЕТХЕНЪ.

   Братъ! Господи! Что говоришь ты?
   

ВАЛЕНТИ ВЪ.

   Не вмѣшивай въ эту штуку нашего Господа Бога! Что сдѣлано, то, къ несчастію, сдѣлано, и что изъ этого можетъ выйти, то и выйдетъ. Ты начала втихомолку съ однимъ, скоро появится много другихъ, и послѣ того, какъ тобой попользуется дюжина, тебя будетъ имѣть весь тородъ.
   Когда срамъ родится, его выносятъ на свѣтъ тайкомъ и накидываютъ ему на голову и на уши покрывало ночи; охотно готовы даже убить его. Но коли ему удалось подрости и сдѣлаться совсѣмъ взрослымъ, то онъ ходитъ голый и при дневномъ свѣтѣ, не сдѣлавшись, однако, отъ этого красивѣе. Чѣмъ отвратительнѣе его наружность, гъмъ больше старается онъ показываться при солнечномъ свѣтѣ.
   Право, я уже вижу то время, когда всѣ честные горожане будутъ сторониться отъ тебя, непотребная, какъ отъ зараженнаго трупа. Каждый разъ, какъ кто-нибудь взглянетъ тебѣ къ глаза, сердце будетъ замирать въ твоемъ тѣлѣ. Не носить тебѣ больше золотой цѣпочки! Не стоять больше въ церкви у алтаря! Не щеголять больше въ танцахъ красивымъ кружевнымъ воротничкомъ! Въ мрачныхъ трущобахъ, среди нищихъ и калѣкъ, будешь ты прятаться отъ людей, и если на томъ свѣтѣ Богъ и простить тебѣ, на землѣ быть тебѣ проклятою!

0x01 graphic

0x01 graphic

МАРТА.

   Поручите вашу душу благости Господа Бога. Неужели вы хотите обременить себя еще грѣхомъ злостной клеветы?
   

ВАЛЕНТИНЪ.

   Ахъ, будь только у меня теперь возможность накинуться на твое высохшее тѣло, гнусная сводня, я надѣялся ты получишь въ щедрой мѣрѣ отпущеніе всѣхъ моихъ грѣховъ!
   

ГРЕТХЕНЪ.

   Братъ мой! Какая адская мука!
   

ВАЛЕНТИНЪ.

   Говорю тебѣ, перестань плакать! Разставшись съ честью, ты нанесла мнѣ этимъ самый тяжелый ударъ въ сердце. Сномъ смерти я иду къ Богу, какъ солдата и честный человѣкъ.

[Умираетъ].

   

Соборъ.

Служба. Органъ и пѣніе.

ГРЕТХЕНЪ въ толпѣ, ЗЛОЙ ДУХЪ позади Гретхенъ.

ЗЛОЙ ДУХЪ.

   Совсѣмъ иначе, Гретхенъ, было у тебя на душѣ въ ту пору, когда ты, еще полная невинности, подходила къ этому алтарю и изъ ветхой книжечки лепетала молитвы, съ сердцемъ, которое на половину занимали дѣтскія игры, на половину -- Богъ! Гретхенъ! Гдѣ твоя голова? На твоемъ сердцѣ какія злодѣяніи? Молишься ли ты здѣсь о душѣ твоей матери, которая, благодаря тебѣ, уснула, обреченная на долгую, долгую муку? Чья кровь на твоемъ порогѣ?.. А подъ сердцемъ у тебя не шевелится ли уже нѣчто, тревожа тебя и себя своимъ присутствіемъ, много бѣдъ предвѣщающимъ?

0x01 graphic

ГРЕТХЕНЪ.

   Горе, горе! Если бы могла я освободиться отъ мыслей, которыя со всѣхъ сторонъ идутъ противъ меня!
   

ХОРЪ.

   Dies true, dies ilia
   Solvet saeclum in favilla.

[Органъ].

ЗЛОЙ ДУХЪ.

   Небесный гнѣвъ обрушивается на тебя! Труба звучитъ! Могилы дрожатъ! Дрожитъ и твое сердце, снова ожившее для огненныхъ мукъ изъ гробового покоя!
   

ГРЕТХЕНЪ.

   О, будь я далеко отсюда! Этотъ органъ точно захватываетъ мое дыханіе, это пѣніе точно разбиваетъ мое сердце въ самой сокровенной его глубинѣ!
   

ХОРЪ.

   Index ergo cum sedebit,
   Quidquid latet, adparebit,
   Nil inultum remanebit.
   

ГРЕТХЕНЪ.

   Какъ тѣсно мнѣ! Колонны сдавливаютъ меня! Сводъ обрушивается на меня!.. Воздуха!
   

ЗЛОЙ ДУХЪ.

   Скройся! Грѣхъ и срамъ не остаются скрытыми. Воздуха? Свѣта? Горе тебѣ!
   

ХОРЪ.

   Quid sum miser tunc dictants?
   Quem patronum roga turns?
   Cum vix justus sit sceurns.
   

ЗЛОЙ ДУХЪ.

   Свѣтлые сердцемъ отвращаютъ лицо отъ тебя. Протянуть тебѣ руку страшится праведный. Горе!
   

ХОРЪ.

   Quid sum miser tune dicturus?
   

ГРЕТХЕНЪ.

   Сосѣдка! Вашъ нюхательный спиртъ!

[Падаетъ въ обморокъ].

   

ВАЛПУРГІЕВА НОЧЬ

Гарцъ.

Мѣстность между деревнями Ширке и Элендъ.

ФАУСТЪ. МЕФИСТОФЕЛЬ.

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Не понадобится ли тебѣ помело? А я бы пожелалъ получитъ самаго здоровеннаго козла. На этой дорогѣ мы еще далеко отъ цѣли.
   

ФАУСТЪ.

   Пока я крѣпко держусь на йогахъ съ меня достаточно этой узловатой палки. Что проку въ сокращеніи пути! Блуждать въ лабиринтѣ долинъ, потомъ взбираться на этотъ утесъ, съ котораго вѣчно стремится внизъ кипящій источникъ -- въ этомъ-то и заключается удовольствіе, придающее прянную прелесть подобнымъ дорогамъ! Весна уже работаетъ въ березахъ, и даже сосна уже чувствуетъ ее! Какъ же ей не подѣйствовать и на наши члены?
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   На меня, сказать правду, это не вліяетъ нисколько. Въ моемъ тѣлѣ холодно позимнему; мнѣ было бы желательно встрѣчать на моемъ пути снѣгъ и морозъ. Какъ печально подымается неполный дискъ краснаго мѣсяца со своимъ запоздавшимъ огнемъ и какъ скверно свѣтитъ онъ.- на каждомъ шагу наталкиваешься то на дерево, то на скалу! Позволь-ка, я позову сюда блуждающій огонекъ; вонъ тамъ, вижу я, весело горитъ одинъ. Эй, пріятель! Могу я пригласитъ тебя къ намъ? Чего тебѣ пылать безъ всякой пользы? Будь такъ добръ, посвѣти намъ на гору до верху!
   

БЛУЖДАЮЩІЙ ОГОНЕКЪ.

   Надѣюсь, что изъ почтенія къ вамъ мнѣ удастся преодолѣть свой легкій характеръ; обыкновенно мы двигаемся только зигзагами.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Вотъ оно что! Ты хочешь подражать людямъ. Ну, ну, ступай прямо, чортъ побери! Иначе я задую твою искорку-жизнь!
   

БЛУЖДАЮЩІЙ ОГОНЕКЪ.

   Вижу, что вы господинъ здѣшнихъ мѣстъ, и охотно постараюсь исполнить ваше желаніе. Только обдумайте! Гора сегодня съ ума сошла отъ всякихъ волшебствъ, и если вы поручаете указывать вамъ дорогу блуждающему огоньку, то безусловно полагаться на него вамъ не слѣдуетъ.

0x01 graphic

ФАУСТЪ, МЕФИСТОФЕЛЬ, БЛУЖДАЮЩІЙ ОГОНЕКЪ поочередно поютъ:

(МЕФИСТОФЕЛЬ).

   Повидимому здѣсь вступили мы въ сферу грёзъ и волшебства: веди насъ вѣрною дорогой, чтобъ скоро мы могли достигнуть далекихъ и пустыхъ пространствъ.
   

(БЛУЖДАЮЩІЙ ОГОНЕКЪ).

   Вижу я, какъ мимо насъ, за деревьями деревья пробѣгаютъ, и утесы преклоняются предъ нами, скалы длинными носами какъ храпятъ-то, какъ трубятъ!
   

(ФАУСТЪ).

   Но камнямъ, по зеленому дерну, внизъ стремится ручей съ ручейкомъ. Что за шумъ я услышалъ? Не пѣсни ль? Не любовные ль милые вздохи, отголосокъ былыхъ райскихъ дней? Что мы любимъ, на что уповаемъ!" И какъ сага старинныхъ временъ, вновь несется по воздуху эхо.

0x01 graphic

(МЕФИСТОФЕЛЬ).

   У-гу! Шугу! слышно ближе. Совы, чибисы и сойки -- всѣ, какъ видно, не заснули; по кустарнику, сдается, пробѣгаютъ саламандры -- длинноноги, толстобрюхи; изъ песка, скалистыхъ камней, извиваются, какъ змѣи, корни, странными узлами заплетаясь намъ навстрѣчу, чтобъ пугать насъ, чтобъ схватить насъ; а корявые наросты, какъ живые, простираютъ къ путнику полиповъ нити: и во мху, въ травѣ зеленой рой мышей тысячецвѣтныхъ; и жучковъ свѣтящихъ стая съ этой всей ватагой мчится одуряющею свитой.
   

(ФАУСТЪ).

   Но скажи мнѣ -- стоимъ мы на мѣстѣ, иль впередъ подвигаемся? Все, все какъ будто вертится, деревья и утесы намъ строятъ гримасы, и все больше и больше я вижу на дорогѣ блуждающихъ огней.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Держись смѣло за мой хвостъ! Мы теперь на серединной вершинѣ, откуда съ изумленіемъ видишь, какъ блещетъ въ горѣ Маммонъ.
   

ФАУСТЪ.

   Какъ странно мерцаетъ въ ущельяхъ, точно утренняя заря, этотъ неясный свѣтъ! И какъ молнія проникаетъ онъ даже въ глубокое дно бездны. Тутъ подымается паръ, тамъ проносятся зловредныя испаренія, здѣсь сквозь дымъ и туманъ, сверкаетъ пламя, и то оно тянется, какъ тонкая нить, то порывисто пробивается, какъ источникъ. Тутъ извивается оно на далекомъ пространствѣ по долинѣ тысячью жилъ, а тамъ вдругъ сосредоточивается въ тѣснимъ ущельѣ. Нотъ около насъ брызжутъ искры, какъ разсыпающійся золотой песокъ... Но смотри! Вотъ загорѣлась во всю вышину стѣна скалъ.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Это не устраиваетъ ли владыка Маммонъ, для сегодняшняго празднества, великолѣпное освѣщеніе своего дворца? Счастіе твое, что ты увидѣлъ это! Я уже чую приближеніе буйныхъ гостей.
   

ФАУСТЪ.

   Какъ неистовствуетъ ураганъ въ воздухѣ! Какіе удары наноситъ онъ въ мои затылокъ!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Тебѣ слѣдуетъ крѣпко держаться за старыя ребра скалы, иначе вѣтеръ сброситъ тебя на дно этой пропасти. Туманъ сгущаетъ ночную темноту. Слышишь, какой трескъ идетъ по лѣсамъ! Спугнутыя совы кружатся въ воздухѣ. Слышишь, какъ раскалываются колонны вѣчно зеленыхъ дворцовъ? Слышишь жалобные стоны ломающихся вѣтвей, мощное гудѣніе древесныхъ стволовъ, скрипъ и свистъ корней? Въ страшномъ паденіи своемъ все это съ трескомъ валится другъ на друга, а по наполненнымъ развалинами ущельямъ проносятся, шипя и воя, вѣтры. Слышишь голоса вверху, въ отдаленіи, вблизи? Да, вдоль всей горы льется бѣшеная волшебная пѣсня.
   

ХОРЪ ВѢДЬМЪ.

   Вѣдьмы отправляются на Броненъ, жниво жёлто, а посѣвъ зеленъ. Тамъ толпа сбирается большая, выше всѣхъ на тронѣ Уріанъ. Все чрезъ камни, овраги несется; пакоститъ вѣдьма, воняетъ козелъ.
   

ГОЛОСЪ.

   Старая Баубо ѣдетъ одна, на свиньѣ супоросой ѣдетъ она.
   

ХОРЪ.

   Честь тому, кому честь подобаетъ! Баубо впередъ -- пусть она насъ ведетъ! На почтенной свиньѣ наша мать возсѣдаетъ -- вслѣдъ за ними охотно всѣ вѣдьмы пойдутъ.
   

ГОЛОСЪ.

   Какою дорогой ты шла?
   

ГОЛОСЪ.

   Черезъ Ильзенштейнъ. Но пути заглянула совѣ въ гнѣздо; вотъ-то глаза она на меня вытаращила!
   

ГОЛОСЪ.

   Убирайся ты въ адъ! Чего скачешь такъ быстро!
   

ГОЛОСЪ.

   Она укусила меня; посмотри, какія раны!
   

ХОРЪ ВѢДЬМЪ.

   Широка дорога и длинна дорога! Что это за дикая скачка! Вила колется, царапаетъ метла, дитя задохнулось, лопнула мать.
   

СТАРШИНА КОЛДУНОВЪ. ПОЛОВИНА ХОРА.

   Мы полземъ, какъ прямыя улитки; женщины всѣ впереди. Коль дорога къ дому дьявола лежитъ, женщина на тысячу шаговъ опередитъ.
   

ДРУГАЯ ПОЛОВИНА.

   Это насъ совсѣмъ не безпокоитъ: женщина на тысячи шаговъ впереди, но какъ бы ни спѣшила женщина, а мужчина прыгнулъ и догналъ.
   

ГОЛОСЪ [вверху].

   Выходите, выходите сюда изъ моря скалъ!
   

ГОЛОСА [внизу].

   Намъ очень бы хотѣлось подняться въ вышину. Мы постоянно моемъ и сами очень чисты, но вмѣстѣ съ тѣмъ вѣчно остаемся безплодными.
   

ОБА ХОРА.

   Вѣтеръ смолкнулъ, звѣзды исчезаютъ. тусклый мѣсяцъ прячется охотно; съ дикимъ шумомъ мчится хоръ волшебный, разсыпая огненныя искры.
   

ГОЛОСЪ [внизу].

   Остановитесь! Остановитесь!
   

ГОЛОСЪ [сверху].

   Кто тамъ зоветъ изъ разсѣянны скалы?
   

ГОЛОСЪ [внизу].

   Возьмите меня съ собою! Возьмите меня съ собою! Я подымаюсь вверхъ уже триста лѣтъ, и все не могу достигнутъ вершины. Мнѣ такъ хотѣлось бы быть съ моими равными.
   

ОБА ХОРА.

   Можно летѣть на метлѣ, можно летѣть и на палкѣ, можно на видѣ летѣть, можно летѣть на козлѣ. Кто сегодня подняться не можетъ, тотъ погибшій навѣкъ человѣкъ.
   

ПОЛУВѢДЬМА [внизу].

   Я такъ долго за ними тащусь; какъ далеко ушли всѣ другіе! Нѣтъ мнѣ дома покоя, и здѣсь тоже къ цѣли никакъ не дойду я.
   

ХОРЪ ВѢДЬМЪ.

   Мазь вѣдьмѣ бодрость придаетъ, изъ тряпки можно сдѣлать парусъ, корыто -- доброе судно; тому, кто не взлетѣлъ сегодня, ужъ никогда не полетѣть.
   

ОБА ХОРА.

   И когда мы достигнемъ вершины -- на землѣ расположимся мы, и покроетъ широко, далёко все пространство нашъ вѣдь минскій рой.

[Опускаются на землю].

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Экъ это все толпится и толкается, скачетъ и трещитъ, шипитъ и барахтается, бѣгаетъ и болтаетъ, свѣтитъ и брызжетъ искрами, и воняетъ, и горитъ! Настоящее царство вѣдьмъ!.. Держись только покрѣпче за меня -- иначе насъ сейчасъ же разъединятъ. Гдѣ ты?
   

ФАУСТЪ [въ отдаленіи].

   Здѣсь!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Какъ! Тебя унесло уже туда? Ну, мнѣ слѣдуетъ вступить въ свои хозяйскія права. Мѣсто! Господинъ Воландъ идетъ. Мѣсто, милая сволочь! Мѣсто! Сюда, докторъ! Ухватись за меня, и однимъ прыжкомъ мы освободимся отъ этой толпы. Тутъ ужъ слишкомъ дико даже для нашего брата чорта. Тлмъ невдалекѣ, вижу я, какой-то особенный свѣтъ; что-то влечетъ меня къ этимъ кустамъ. Идемъ, идемъ! Мы проскользнемъ туда.
   

ФАУСТЪ.

   Духъ противорѣчія! Ну, пожалуй, веди меня. Я нахожу, что мы поступаемъ весьма умно: идемъ на Брокенъ въ Валпургіеву ночь, чтобы тутъ же добровольно уединиться!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Ты посмотри только, какіе разноцвѣтные огни! Это здѣсь веселый клубъ собрался. Въ этомъ маленькомъ міркѣ мы не одиноки.
   

ФАУСТЪ.

   Но я предпочелъ бы быть вверху. Мнѣ видны уже пламя и клубы дыма. Тамъ толпа стремится къ духу зла: тамъ должны найти себѣ разрѣшеніе многія загадки.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Но тамъ же и завязываются многія загадки. Оставь этотъ большой міръ -- пусть онъ себѣ бѣснуется! Мы поотдохнемъ здѣсь въ тиши. Вѣдь уже давно принято, что въ большомъ мірѣ создаютъ маленькіе міры. Вонъ тамъ я вижу молодыхъ вѣдьмъ совсѣмъ голыхъ, и рядомъ съ ними -- старухъ, благоразумно прикрывшихся. Будьте обходительны хоть бы изъ любви ко мнѣ. Трудъ это не большой, а забава большая. Я слышу звуки инструментовъ. Проклятое дудѣніе! Надо привыкать къ нему! Идемъ, идемъ! Избѣжать этого нельзя. Я выступлю первый и введу тебя, и этимъ оказываю тебѣ новую услугу. Что скажешь, другъ? Пространство не маленькое. Смотри-ка сюда, вѣдь конца почти не видно. Сотня огней горятъ рядомъ; тутъ пляшутъ, болтаютъ, стряпаютъ, пьютъ, любятъ. Ну, скажи самъ, гдѣ можно найти что-нибудь лучше этого?

0x01 graphic

ФАУСТЪ.

   За кого же ты выдашь себя, чтобъ намъ войти туда -- за колдуна или за чорта?
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Правда, я очень привыкъ появляться инкогнито; но въ парадные дни выставляешь на показъ свои ордена. Орденомъ Подвязки я не отличенъ, но лошадиная нога здѣсь въ большомъ почетѣ. Видишь эту улитку? Она ползетъ сюда; своимъ щупающимъ зрѣніемъ она уже кое-что пронюхала во мнѣ. Коли бы я и хотѣлъ отречься здѣсь отъ себя, не сдѣлаю этого. Идемъ же! Отъ огня мы будемъ переходить къ огню; я сватъ, а ты женихъ. [Къ нѣсколькимъ, сидящимъ у потухающихъ углей]. Что вы дѣлаете въ этомъ углу, старые господа? Я бы похвалилъ васъ, сели бы нашелъ мило сидящими въ серединѣ, окруженными разгуломъ шумной молодежи; насидѣться одному можно въ волю и дома.
   

ГЕНЕРАЛЪ.

   Кто можетъ положиться на націи, сколько бы ни сдѣлай для нихъ? Вѣдь у народа, какъ у женщинъ, молодость всегда стоитъ на первомъ мѣстѣ.
   

МИНИСТРЪ.

   Въ настоящее время люди слишкомъ далеко отъ правды и справедливости, и мои похвалы на сторонѣ добрыхъ стариковъ. Да, въ ту пору мы были въ полной силѣ, и поэтому то было истинно золотое время.
   

ВЫСКОЧКА.

   Правду сказать, мы тоже не были глупы и часто дѣлали то, чего не должны были дѣлать. Но теперь все поворачивается вверхъ дномъ, и поворачивается именно тогда, когда мы хотѣли бы удержать добытое въ неприкосновенности.
   

АВТОРЪ.

   Найдется ли теперь вообще кто-нибудь, способный прочесть сочиненіе умѣренно разумнаго содержанія? А что касается милой молодежи, то она еще никогда не была такою заносчивою, какъ теперь.

МЕФИСТОФЕЛЬ.
[внезапно превратившійся въ глубокаго старика].

   Сегодня я въ послѣдній разъ всхожу на Крокенъ и чувствую, что народъ созрѣлъ для страшнаго суда; и такъ какъ изъ моего боченка течетъ муть, то, значитъ, и міръ идетъ къ концу. [Принимаетъ прежній видъ].
   

ВѢДЬМА-ТОРГОВКА.

   Господа, не проходите мимо! Не упускайте хорошаго случая! Посмотрите внимательно мои товары -- тутъ ихъ много, и разныхъ сортовъ. А между тѣмъ въ моей лавкѣ, которой нѣтъ равной на землѣ, не найдется ни одной вещи, которая хоть разъ не послужила бы къ серіозному вреду людей и міра. Нѣтъ тутъ кинжала, съ котораго не текла кровь; нѣтъ чаши, откуда не пролился разрушительно горячій ядъ въ совершенно здоровое тѣло; нѣтъ украшенія, которое не соблазнило добродѣтельную женщину; нѣтъ меча, который не разбилъ союза или не прокололъ противника сзади.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Почтенная тетушка, вы дурно понимаете духъ времени. Что сдѣлано, то прошло; что прошло -- сдѣлано. Запаситесь новостями. Только новости привлекаютъ васъ.
   

ФАУСТЪ.

   Однако, какъ бы мнѣ самому совсѣмъ не растеряться! Вотъ это я называю настоящей ярмаркой!

0x01 graphic

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Весь этотъ водоворотъ стремится кверху. Ты думаешь, что толкаешь другихъ, а на самомъ дѣлѣ толкаютъ тебя.
   

ФАУСТЪ.

   Это кто?
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Всмотрись въ нее хорошенько! Это Лилитъ.
   

ФАУСТЪ.

   Кто?
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Первая жена Адама. Берегись ея красивыхъ волосъ, берегись этого украшенія, которымъ она только и щеголяетъ! Удастся ей опутать ими молодого человѣка -- такъ ужъ потомъ скоро не выпуститъ.
   

ФАУСТЪ.

   Вотъ сидятъ двѣ -- старуха и молодая; эти ужъ попрыгали вдоволь!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Сегодня тутъ отдыха не знаютъ. Начинается новый танецъ! Пойдемъ, попляшемъ и мы съ ними.
   

ФАУСТЪ [танцуя съ молодою].

   Приснился мнѣ нѣкогда чудный сонъ; видѣлъ я яблоню въ немъ; два чудныхъ яблока блестѣли на ней; плѣнили меня -- я на дерево взлѣзъ.
   

КРАСАВИЦА.

   До яблочекъ вы охотникъ большой -- и это ужъ съ райскихъ временъ. Радуюсь я отъ души, что растутъ они и къ саду у меня!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ [танцуя со старухой].

   Приснился мнѣ нѣкогда дикій сонъ; расщепленное древо видѣлъ я въ немъ, и имѣло дерево это.....; какъ ни..... она была, но понравилась мнѣ.
   

СТАРУХА.

   Рыцарю съ ногою лошадиной мой привѣть сердечный! Пусть онъ наготовѣ держитъ..... если не боится.....
   

ПРОКТОФАНТАЗМИСТЪ.

   Проклятый народъ! Что вы тутъ возитесь? Не доказано ли вамъ уже давно, что духъ никогда не стоить на обыкновенныхъ ногахъ? А вы вотъ пляшете подобно намъ, людямъ!
   

КРАСАВИЦА [танцуя].

   Этому чего нужно на нашемъ балу?
   

ФАУСТЪ [танцуя].

   А, онъ суется всюду! Когда другіе пляшутъ -- онъ долженъ производить пляскѣ свою оцѣнку. А если не молить наболтать свое мнѣніе о какомъ-нибудь шагѣ, то этотъ шагъ считается у него какъ будто совсѣмъ не сдѣланнымъ. Больше всего сердитъ его, когда мы идемъ впередъ. Если бъ вы хотѣли вертѣться въ колесѣ, какъ онъ вертится въ своей старой мельницѣ -- то это онъ во всякомъ случаѣ одобрилъ бы; особенно, если бы вы низко поклонились ему за это.
   

ПРОКТОФАНТАЗМИСТЪ.

   Вы все еще здѣсь! Нѣтъ, это неслыханно! Исчезните, говорятъ вамъ! Мы вѣдь все разъяснили! Эта сволочь-черти не хочетъ знать никакихъ правилъ; мы такіе умные, однако, въ Тегелѣ все-таки водятся привидѣнія! Какъ долго работалъ я надъ устраненіемъ этого бреда и все-таки темнота остается прежняя. Это неслыханно!
   

КРАСАВИ ЦА,

   Да перестаньте вы надоѣдать намъ здѣсь!
   

ПРОКТОФАНТАЗМИСТЪ.

   Говорю вамъ, духи, въ лицо: деспотизма духа я не выношу; мой собственный духъ не можетъ ему подчиняться. [Танцы продолжаются]. Сегодня, вижу я, ничто мнѣ не удается. Я, однако, все-таки пущусь въ путешествіе и надѣюсь, передъ моимъ послѣднимъ шагомъ, одолѣть чертей и поэтовъ.

0x01 graphic

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Онъ сейчасъ же усядется въ лужу; это его манера облегчаться, и когда піявки вдоволь полакомятся его з--цей, онъ вполнѣ излѣчится отъ духовъ и отъ духа. [Фаусту, кончившему танцовать]. Отчего ты далъ уйти хорошенькой дѣвушкѣ, которая такъ мило подпѣвала тебѣ въ пляскѣ?
   

ФАУСТЪ.

   Ахъ, въ то время, какъ она пѣла, у воя изо рта выскочилъ красный мышонокъ.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Эка важность! Стоить обращать на это вниманіе! Довольно того, что мышь, была не сѣрая. Кого это можетъ безпокоить въ часы любви?
   

ФАУСТЪ.

   Потомъ я видѣлъ...
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Что?
   

ФАУСТЪ.

   Мефисто, видишь ли ты тамъ, вдалекѣ отъ всѣхъ, стоитъ блѣдное, прекрасное дитя? Медленно движется она оттуда, ноги у нея какъ будто связаны. Мнѣ кажется -- долженъ въ этомъ сознаться -- что она похожа на добрую Гретхенъ.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Оставь это! Отъ такихъ вещей никому не поздоровится. Это образъ, созданный волшебствомъ, это существо безжизненное, привидѣніе. Съ пилъ встрѣчаться нехорошо. Отъ его неподвижнаго взгляда стынетъ кровь въ человѣкѣ, и онъ превращается почти въ камень. Ты вѣдь слыхалъ о Медузѣ!
   

ФАУСТЪ.

   Да, дѣйствительно, это глаза мертвой, которыхъ не закрыла любящая рука. Это грудь, которую отдавала мнѣ Гретхенъ, это ея милое тѣло, которымъ я наслаждался.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Колдовство все это, глупый ты человѣкъ, котораго такъ легко сбить съ толку! Каждому кажется она его возлюбленною.
   

ФАУСТЪ.

   Какое блаженство! Какая мука! Я не могу оторваться отъ этого взгляда. Какъ странно... Эту прекрасную шею украшаетъ только красный снурочекъ, не шире лезвея ножа!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Совершенно справедливо -- я тоже вижу его. Она можетъ и подъ мышками нести свою голову, потому что Персей отрубилъ ее... Нѣтъ конца твоей склонности ко всякимъ фантазіямъ!.. Пойдемъ-ка вонъ къ тому холмику. Тутъ весело, какъ въ Пратерѣ, и если меня не обманули, то передъ нами дѣйствительно театръ. Что же это даютъ на немъ?
   

СЕРВИНИЛИСЪ.

   Сейчасъ снова начинается. Новая пьеса, послѣдняя пьеса изъ семи! Давать столько пьесъ здѣсь въ обычаѣ. Написалъ ее дилеттантъ, и играютъ тоже дилетанты. Простите, господа, если я исчезну: я дилеттантъ по поднятію занавѣса.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Когда я нахожу васъ на Плоксбергѣ, то это мнѣ нравится, потому что вы тутъ на своемъ мѣстѣ.

0x01 graphic

СОНЪ ВЪ ВАЛПУРГІЕВУ НОЧЬ
ИЛИ
Золотая свадьба Оберона и Титаніи.

(Интермеццо).

ДИРЕКТОРЪ ТЕАТРА.

   Наконецъ, сегодня, славные сыны Мидинга, мы отдохнемъ: вся декорація наша -- старая гора и влажная долина.
   

ГЕРОЛЬДЪ.

   Для того, чтобы свадьба была золотая, должно пройти пятьдесятъ лѣтъ; но когда ссора окончена, мнѣ милѣе золотой металлъ.
   

ОБЕРОНЪ.

   Духи! Если вы тамъ, гдѣ я, то явите". сюда въ этотъ часъ! Король и королева снова съединились.
   

ПУКЪ.

   Вотъ идетъ Пукъ, и верти тся вкривь и вкось, и волочитъ ногу въ хороводѣ: а сзади его сотни другихъ идутъ тоіко веселиться выѣсть съ нимъ.
   

АРІЕЛЬ.

   Аріеля пѣніе разносится небесно-чистыми звуками; много рожъ привлекаютъ они, но привлекаютъ и красавицъ.
   

ОБЕРОНЪ.

   Супруги, желающіе жить въ ладу, пусть поучатся у насъ обоихъ! Когда нужно, чтобъ двое любили другъ друга, то слѣдуетъ только ихъ разлучить.
   

ТИТАНІЯ.

   Когда мужъ брюзжитъ, а жена причудничаетъ, то живѣй хватайте ихъ и уводите ее на югъ, а его на конецъ сѣвера.
   

ОРКЕСТРЪ. TUTTI (Fortissimo).

   Мушиныя головки и комарьи носы съ ихъ родней, лягушка въ зелени и сверчокъ въ травѣ -- вотъ они музыканты!
   

СОЛО.

   Вотъ волынка ѣдетъ -- это мыльный пузырь! Послушайте, какъ онъ паясничаетъ своимъ тупымъ носомъ!
   

ДУХЪ, ТОЛЬКО-ЧТО ОБРАЗУЮЩІЙСЯ.

   Ноги паука и брюхо жабы и крылышки новорожденному плутишкѣ! Звѣрка, правда, изъ этого не выйдетъ, но стихотвореньице составится.
   

ПАРОЧКА.

   Маленькіе шаги и высокіе прыжки но медвяной росѣ и ароматному воздуху; сѣменишь ты, правда, изрядно, но ввысь подняться не удастся!
   

ЛЮБОПЫТНЫЙ ПУТЕШЕСТВЕННИКЪ.

   Не маскарадная ли это насмѣшка? Вѣрить ли мнѣ своимъ глазамъ? Неужели я вижу сегодня здѣсь и Оберона, прекраснаго бога?
   

ПРАВОВѢРНЫЙ.

   Ни когтей у него, ни хвоста! Но внѣ всякаго сомнѣнія, что и онъ, какъ боги Греціи -- чортъ.
   

СѢВЕРНЫЙ ХУДОЖІНИКЪ.

   То, что я схватываю теперь, правда, не что иное, какъ эскизы; но вмѣстѣ съ тѣмъ я готовлюсь къ путешествію въ Италію.
   

ПУРИСТЪ.

   Ахъ, меня привела сюда моя несчастная доля! Какъ ужасно здѣсь распутничаютъ! И изо всей этой стаи вѣдьмъ только двѣ напудрены.
   

МОЛОДАЯ ВѢДЬМА.

   Пудра, какъ и платье, нужны для старыхъ и сѣдыхъ бабенокъ; оттого я сижу на моемъ козлѣ голая и показываю всѣмъ упругое тѣльце.
   

МАТРОНА.

   У насъ слишкомъ много житейскаго такта, чтобъ ссориться съ вами здѣсь; но надѣюсь, что вы, теперь и молодыя и нѣжныя, со временемъ сгніете.
   

КАПЕЛЬМЕЙСТЕРЪ.

   Мушиныя головки и комарьи носы, не носитесь вы роемъ вокругъ голой! А мы тамъ, лягушки въ зелени и сверчки въ травѣ, не сбивайтесь же съ такта!
   

ФЛЮГЕРЪ
[повернувшись въ одну сторону].

   Компанія, какой можно только желать! По истинѣ, все невѣсты! А мужская молодежь, одинъ къ одному, все подающіе самыя большія надежды люди.
   

ФЛЮГЕРЪ
[повернувшись въ другую сторону].

   Если не развернется земля, чтобы поглотить ихъ всѣхъ, то я готовъ сейчасъ разомъ спрыгнуть въ адъ!
   

КСЕНІИ.

   Мы, какъ насѣкомыя съ маленькими острыми щипчиками, явились сюда, чтобы достойнымъ образомъ почтить Сатану, нашего папашу,
   

ГЕННИНГСЪ.

   Смотрите, какъ онѣ, сбившись въ тѣсную кучку, отпускаютъ наивныя шуточки! Въ концѣ концовъ, онѣ, пожалуй, скажутъ даже, что у нихъ сердце доброе!
   

МУЗАГЕТЪ.

   Я весьма охотно готовъ затереться въ этомъ полчищѣ вѣдьмъ, ибо ими я, конечно, съ умѣлъ бы предводительствовать лучше, чѣмъ музами.
   

CI-DEVANT ГЕНІЙ ВРЕМЕНИ.

   Съ порядочными людьми и самъ дѣлаешься чѣмъ-нибудь. Ухватись за полу моего платья! Вѣдь вершина Блоксберга такъ же помѣстительна, какъ нѣмецкій Парнасъ!
   

ЛЮБОПЫТНЫЙ ПУТЕШЕСТВЕННИКЪ.

   Скажите, какъ имя этого накрахмаленнаго человѣка? Онъ ходитъ гордою поступью; онъ вынюхиваетъ все что можетъ вынюхать; "ему всюду чуются іезуиты".
   

ЖУРАВЛЬ.

   Я люблю ловить рыбу въ чистой водѣ, люблю ловить и въ мутной; потому-то вы видѣли благочестиваго господина, который ведетъ компанію и съ чертями.
   

СВѢТСКІЙ ЧЕЛОВѢКЪ.

   Да, вѣрьте мнѣ, для благочестивыхъ людей все -- средство; и здѣсь на Блоксбергѣ они образуютъ не одинъ маленькій конвентикъ.
   

ТАНЦОРЪ.

   Это никакъ появляется новый хоръ? Я слышу въ отдаленіи звуки барабана. Не мѣшайте имъ только! Это выпи въ тростникѣ играютъ унисономъ.
   

ТАНЦМЕЙСТЕРЪ.

   Какъ всѣ они вскидываютъ ногами, какъ стараются продѣлать, что могутъ! Кривой скачетъ, неуклюжій пляшетъ, и никто не спрашиваетъ, красиво ли оно, скверно ли?
   

СКРИПАЧЪ.

   Эта сволочь отъ души ненавидитъ другъ друга и охотно перегрызлась бы между собою; но здѣсь ихъ соединяетъ волынка, какъ нѣкогда скотовъ соединяла лира Орфея.
   

ДОГМАТИКЪ.

   Меня не собьютъ съ толку ни критика. ни сомнѣніе. Чѣмъ-нибудь чортъ необходимо долженъ быть: иначе развѣ существовали бы черти?
   

ИДЕАЛИСТЪ.

   Фантазія въ моемъ смыслѣ на этотъ разъ слишкомъ ужъ властительна, и если я -- все то, что вижу сегодня, то сегодня я почти помѣшанный.
   

РЕАЛИСТЪ.

   Окружающее меня здѣсь -- чистая мука для меня и сердитъ меня до послѣдней степени; здѣсь я въ первый разъ въ жизни стою нетвердо на ногахъ.
   

СУПЕРНАТУРАЛИСТЪ.

   Съ большимъ удовольствіемъ нахожусь я здѣсь и радуюсь встрѣчѣ съ этимъ народомъ, ибо на основаніи существованія чертей я вѣдь могу заключить о существованіи и злыхъ духовъ.
   

СКЕПТИКЪ.

   Они идутъ по слѣдамъ огоньковъ и думаютъ, что кладъ уже недалеко отъ нихъ. Съ "чортомъ" рифмуетъ только "сомнѣнье" {По-нѣмецки чортъ -- Teufel, сомнѣніе -- Zweitel. Перев.} -- стало быть, я здѣсь на своемъ мѣстѣ.
   

КАПЕЛЬМЕЙСТЕРЪ.

   Лягушка въ зелени и сверчокъ въ травѣ, проклятые дилеттанты! Мушиная головка и комарій носъ -- вы вѣдь музыканты!
   

ЛОВКІЕ.

   Sans souci -- таково названіе всей рати веселыхъ созданій; ходить на ногахъ мы больше не способны, поэтому ходимъ на головахъ.
   

БЕЗПОМОЩНЫЕ.

   Въ былое время мы выпрашивали себѣ лакомые кусочки, а теперь только и слышишь: "съ Богомъ"! Башмаки свои мы проплясали, и теперь бѣгаемъ босикомъ.
   

БЛУЖДАЮЩІЕ ОГНИ.

   Мы идемъ изъ болота, въ которомъ и родились; но здѣсь, на-ряду [съ другими, мы блестящіе щеголи.
   

ПАДУЧАЯ ЗВѢЗДА.

   Съ вышины примчалась я сюда въ звѣздномъ и огненномъ сіяніи -- и вотъ лежу безпомощно въ травѣ. Кто пособитъ мнѣ встать на ноги?
   

МАССИВНЫЕ.

   Мѣсто, мѣсто намъ! Сторонись все кругомъ! Травка склоняется долу. Духи идутъ! А у духовъ тоже тяжеловѣсные члены.
   

ПУКЪ.

   Не выступайте такъ увѣсисто, точно слонята! Самымъ тяжеловѣснымъ сегодня да будетъ самъ здоровенный Пукъ!
   

АРІЕЛЬ.

   Если любящею природой, если Духомъ даны вамъ крылья, то слѣдуйте за моимъ легкимъ полетомъ вверхъ, къ холму розъ!
   

ОРКЕСТРЪ. (Pianissimo),

   Гряды тучъ и покровъ тумана уступаютъ мѣсто появляющемуся въ вышинѣ свѣту. Въ листвѣ дуновеніе воздуха, въ тростникѣ вѣтеръ -- и все исчезло.

0x01 graphic

Сумрачный день. Поле.

ФАУСТЪ. МЕФИСТОФЕЛЬ.

ФАУСТЪ.

   Всѣми отвергнутая! Въ безнадежномъ отчаяніи! Послѣ долгаго и жалкаго блужданія по землѣ заточеніе! Какъ преступница, въ тюрьмѣ, осужденная на страшныя муки милое несчастное созданіе! До этого, до этого дошло!.. И это ты скрывалъ отъ меня, предательскій, негодный духъ!.. Да, стой теперь, стой на мѣстѣ! Вращай злобно дьявольскими глазами въ своей головѣ! Стой и угнетай меня своимъ невыносимымъ присутствіемъ! Въ тюрьмѣ! Въ неисправимомъ несчастій! Предоставленная духамъ зла и творящему судъ безчувственному человѣчеству! А меня ты въ это время убаюкиваешь нелѣпыми развлеченіями. скрываешь отъ меня ея увеличивающееся страданіе и даешь ей безпомощно гибнуть!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Она не первая.
   

ФАУСТЪ.

   Песъ! Отвратительное чудовище!.. Верни его. ты, безконечный Духъ, верни этого червя въ его собачій образъ, тотъ образъ, который онъ такъ часто любилъ принимать ночью, чтобы бѣжать впереди меня, кидаться подъ ноги безобидному прохожему и, поваливъ его на землю, виснуть у него на плечахъ. Верни ему любимую его фигуру, чтобы онъ на брюхѣ ползалъ передо мною въ пыли, чтобы я топталъ ногами его, проклятаго!.. Не первая! Ужасъ, ужасъ необъяснимый ни для одной человѣческой души, что не одно уже созданіе пало въ бездну итого бѣдствія, что первой жертвы, въ ея страшныхъ предсмертныхъ мукахъ, было недостаточно, чтобы искупилъ вину другихъ предъ очами Вѣчнопрощающаго! Меня до мозга костей и жизни заставляетъ содрогаться несчастіе этой одной -- а ты спокойно зубоскалишь, говоря о судьбѣ цѣлыхъ тысячъ!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Ну, вотъ мы опять на границѣ нашего пониманія, на той точкѣ, гдѣ у вашего брата-человѣка умъ за разумъ заходитъ. Зачѣмъ ты водишь компанію съ нами, если не можешь выносить то, что съ этимъ сопряжено? Хочешь летать -- и не увѣренъ, что съ тобой не сдѣлается головокруженіе? Мы тебѣ, что ли, навязались, или ты намъ?
   

ФАУСТЪ.

   Не скаль на меня такъ свои хищные зубы! Меня берегъ отвращеніе!.. Великій, чудный Духъ, ты, удостоившій меня своимъ появленіемъ, ты, знавшій меня и мою душу -- отчего ты приковалъ меня къ позорному товарищу, для котораго вредъ пища, и гибель -- лакомство?
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Кончишь ты?
   

ФАУСТЪ.

   Спаси ее, или горе тебѣ! Страшнѣйшее тебѣ проклятіе на тысячелѣтія!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Я не могу разбить оковы мстителя, отпоретъ его замки... Спаси ее!.. Да въ погибель кто ее ввергнулъ? Я или ты? [Фаустъ дико озирается]. Ты хотѣлъ бы имѣть громы въ своихъ рукахъ? Хорошо, что они не даны вамъ, жалкимъ смертнымъ! Разразить невинно сопротивляющагося -- это манера тирановъ выпутываться изъ затруднительнаго положенія.
   

ФАУСТЪ.

   Веди меня къ ней! Она должна быть свободна!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   А опасность, которой ты подвергаешься? Помни, что на городѣ лежитъ еще кровавое преступленіе, совершенное твоей рукой. Надъ жилищемъ убитаго носятся духи мщенія и подстерегаютъ возвращающагося убійцу.
   

ФАУСТЪ.

   И это еще мнѣ приходится выслушивать отъ тебя? Смерть и истребленіе цѣлаго міра на тебя, чудовище! Веди меня къ ней, повторяю, и освободи го!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Повести тебя туда поведу, а сдѣлать могу только вотъ что. Развѣ я всесиленъ на небѣ и на землѣ? Я отуманю голову тюремщика; ты завладѣй ключами и выведи ее на свободу человѣческой рукой. Я покараулю. Волшебныя лошади готовы, я увезу васъ. Это я могу.
   

ФАУСТЪ.

   Ѣдемъ, ѣдемъ!
   

Ночь. Открытое поле.

ФАУСТЪ, МЕФИСТОФЕЛЬ быстро мчатся на черныхъ лошадяхъ.

ФАУСТЪ.

   Что это онѣ возятся тамъ у лобнаго мѣста?
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Не знаю, что онѣ варятъ, что устраиваютъ.
   

ФАУСТЪ.

   Кидаются въ одну сторону, кидаются въ другую, наклоняются, сгибаются.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Это компанія вѣдьмъ.
   

ФАУСТЪ.

   Онѣ чѣмъ-то посыпаютъ и кропятъ.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Мимо! мимо!

0x01 graphic

Тюрьма.

ФАУСТЪ
[передъ желѣзною дверцей, со связкою ключей и лампой].

   Меня охватываетъ давно невѣдомый мнѣ трепетъ; все бѣдствіе человѣчества охватываетъ меня. Здѣсь, за этими влажными стѣнами живетъ она, и преступленіемъ ея было заблужденіе чистаго сердца!.. Ты колеблешься войти къ ней! Ты страшишься снова увидѣть ее!.. Впередъ! Твоя нерѣшительность ускоряетъ приближеніе ея смерти.

[Онъ поворачиваетъ ключъ въ замкѣ. За дверью пѣніе]:

   "Мня мать -- потаскушка убила меня! Мой отецъ -- негодяй, онъ съѣлъ меня! А сестренка моя кости снесла въ прохладное мѣсто; тутъ я стала красивою птичкой лѣсной! Лети! Лети!.."
   

ФАУСТЪ [отворяя дверь].

   Она не подозрѣваетъ, что возлюбленный подлѣ нея, что онъ слышитъ звонъ ея цѣпей, шелестъ соломы. [Входить въ тюрьму].
   

Маргарита [прячась на своемъ ложѣ].

   Горе! Горе! Они идутъ... Ужасная смерть!
   

ФАУСТЪ [тихо].

   Тише, тише! Я пришелъ освободить тебя!
   

МАРГАРИТА [подползая къ нему].

   Если ты человѣкъ, то сжалься надъ моимъ страданіемъ!
   

ФАУСТЪ.

   Ты разбудишь криками сторожей!

[Берется за цѣпи, чтобы снять ихъ].

МАРГАРИТА [на колѣняхъ].

   Палачъ, кто далъ тебѣ эту власть надо мной? Теперь только полночь, а ты уже пришелъ за мною! Сжалься и дай мнѣ пожить еще! Развѣ завтра утромъ не достаточно рано для тебя? [Встаетъ]. Вѣдь я еще такъ молода, такъ молода! Я уже теперь умереть! Была я тоже и хороша, и вотъ это и сгубило меня. Близко былъ милый, теперь онъ далеко; разорванъ вѣнокъ, разсѣяны цвѣты... Не хватай меня такъ грубо! Пощади меня! Чти я сдѣлала тебѣ? Не будь глухъ къ моимъ мольбамъ... Вѣдь я никогда въ жизни не видѣла тебя!

0x01 graphic

ФАУСТЪ.

   Вынесу ли я это страданіе?
   

МАРГАРИТА.

   Теперь я совсѣмъ въ твоей власти. Дай мнѣ только напоилъ ребенка! Я держала его у своего сердца всю эту ночь; они отняли его, чтобы опечалить меня, и теперь говорятъ, что я убила ого! И никогда больше не будетъ радостно у меня на душѣ. Они поютъ пѣсни про меня -- это зло съ ихъ стороны! Есть старая сказка, которая оканчивается именно такъ; съ какой стати толкуютъ они ее посвоему?
   

ФАУСТЪ [бросается на колѣни].

   У ногъ твоихъ любящій другъ! Онъ пришелъ открыть двери твоей тяжкой неволи.
   

МАРГАРИТА [кидается къ нему].

   О, да, будемъ на колѣняхъ призывать святыню! Смотри -- подъ этими ступенями, подъ порогомъ кипитъ адъ! Слышишь, какъ шумитъ злой духъ въ своемъ ужасномъ гнѣвѣ!
   

ФАУСТЪ [громко].

   Гретхенъ! Гретхенъ!
   

МАРГАРИТА [внимательно прислушиваясь].

   Это голосъ друга! [Она встаетъ на ноги: цѣпи падаютъ]. Гдѣ онъ? Я слышала -- онъ звалъ меня. Я свободна! Никто не можетъ удержать меня. Я полечу въ его объятія, я буду лежать на его груди. Онъ звалъ: Гретхенъ! Онъ стоялъ здѣсь на порогѣ! Сквозь вой и трескъ ада, сквозь злобный дьявольскій хохотъ я узнала сладкій, любящій голосъ.
   

ФАУСТЪ.

   Это я!
   

МАРГАРИТА.

   Это ты! О, повтори это! [прижимается къ нему]. Это онъ! Это онъ! Куда исчезли всѣ муки? Куда исчезъ страхъ тюрьмы! цѣпей?.. Это ты! Ты пришелъ спасти меня? Я спасена!.. Вотъ снова та улица, гдѣ я увидѣла тебя въ первый разъ, и тотъ веселый садъ, гдѣ я и Марта поджидали тебя.
   

ФАУСТЪ [увлекая ее].

   Идемъ! Идемъ!
   

МАРГАРИТА.

   О, подожди! Мнѣ вѣдь такъ любо оставаться тамъ, гдѣ ты [Ласкаетъ его].
   

ФАУСТЪ.

   Спѣши! Если ты не поторопишься, намъ придется дорого поплатиться за это!
   

МАРГАРИТА.

   Какъ! Ты не можешь больше цѣловать меня? Мой другъ, такъ недавно ушелъ отъ меня и уже разучился цѣловать? Отчего мнѣ такъ боязно въ твоихъ объятіяхъ, когда бывало твои слова, твои взгляды наполняли всю душу мою небомъ, и ты цѣловалъ меня такъ, точно хотѣлъ задушить меня! Цѣлуй меня! Иначе я стану цѣловать тебя! [Обнимаетъ его]. О, горе! Твои губы холодны, твои губы нѣмы... Куда дѣвалась твоя любовь! Кто отнялъ ее у меня? [Отворачивается отъ него].
   

ФАУСТЪ.

   Идемъ! Слѣдуй за мной! Милая, не бойся ничего! Я буду ласкать тебя безконечно горячо -- только слѣдуй за мной! Только объ этомъ прошу тебя!
   

МАРГАРИТА [повѣрнувшись къ нему].

   Такъ вправду это ты? Въ самомъ дѣлѣ ты?
   

ФАУСТЪ,

   Я, я! Идемъ!
   

МАРГАРИТА.

   Ты снимаешь цѣпи, ты опять берешь меня къ себѣ на грудь!.. Какъ же это ты не боишься меня? А знаешь ли ты, мой другъ, кого ты освобождаешь?
   

ФАУСТЪ.

   Идемъ, идемъ! Глубокая ночь уже кончается.
   

МАРГАРИТА.

   Я убила мою мать, я убила мое дитя. Развѣ оно не было подарено тебѣ и мнѣ? Да. я тебѣ!.. Это ты! Я едва могу повѣрить... Дай мнѣ твою руку! Это не сонъ! Твоя милая рука!.. Ахъ, но она влажна! Вытри ее! Мнѣ кажется, что на ней кровь... Ахъ, Господи. чти ты сдѣлалъ! Спрячь въ ножны шпагу -- умоляю тебя!
   

ФАУСТЪ.

   Оставь прошедшее быть прошедшимъ! Ты погубишь меня!

0x01 graphic

МАРГАРИТА.

   Нѣтъ, ты долженъ жить! Я опишу тебѣ могилы, о которыхъ тебѣ слѣдуетъ позаботиться завтра же. Лучшее мѣсто отдать матери, брата моего положить тугъ же рядомъ, меня немножко въ сторонѣ, только не слишкомъ ужъ далеко! А малютку -- у моей правой груди. Никто другой не будетъ лежать подлѣ меня!.. Прижиматься къ тебѣ было для меня сладкимъ, плѣнительнымъ счастіемъ. Но не наслаждаться мнѣ имъ больше!.. У меня такое чувство, какъ будто я около тебя противъ твоего желанія, какъ будто ты отталкиваешь меня... а между тѣмъ это ты, и взглядъ у тебя такой добрый, такой нѣжный!
   

ФАУСТЪ.

   Если ты чувствуешь, что это я, то идемъ!
   

МАРГАРИТА.

   Отсюда?
   

ФАУСТЪ.

   На волю!
   

МАРГАРИТА.

   Тамъ могила, тамъ сторожитъ смерть -- такъ идемъ! Отсюда на ложе вѣчнаго покои, и ни одного шага дальше!... Ты уходишь? О, Генрихъ, если бы я могла уйти съ тобой!
   

ФАУСТЪ.

   Ты можешь! Захоти только. Дверь открыта.
   

МАРГАРИТА.

   Я не смѣю уйти: мнѣ не на что надѣяться. Что пользы бѣжать! Они вѣдь стерегутъ меня. Ныть принужденной нищенствовать, да въ добавокъ еще съ нечистою совѣстью -- такое жалкое несчастіе! Скитаться на чужбинѣ -- такое жалкое несчастіе! И вѣдь все-таки въ концѣ концовъ они схватятъ меня!
   

ФАУСТЪ.

   Я останусь съ тобою.
   

МАРГАРИТА.

   Скорѣе, скорѣе! Спаси твоего бѣднаго ребенка! Бѣги! Все дорогой вдоль ручья, потомъ тропинкой въ лѣсъ, налѣво, гдѣ плотина, въ прудѣ. Сейчасъ же бери его! Онъ хочетъ подняться, онъ еще бьется!.. Спаси! Спаси!
   

ФАУСТЪ.

   Приди въ себя! Еще одинъ шагъ и ты свободна!
   

МАРГАРИТА.

   Миновать бы намъ только гору! Тамъ сидитъ на камнѣ мать моя... У меня холодѣетъ въ волосахъ! Тамъ мать моя сидитъ на камнѣ и трясетъ головой... Она не киваетъ, она не мигаетъ, голова у ней тяжела. Она такъ долго спала, спитъ и теперь. Она спала для того, чтобы давать намъ радоваться... То было счастливое время!
   

ФАУСТЪ.

   Если не помогаютъ никакія мольбы, никакія убѣжденія, то я насильно унесу тебя.
   

МАРГАРИТА.

   Оставь меня! Нѣтъ, я не выношу никакого насилія! Не хватай меня такъ грубо, точно разбойникъ! Вѣдь въ былое время я все дѣлала въ угоду тебѣ!
   

ФАУСТЪ.

   День занимается! Милая, милая!
   

МАРГАРИТА.

   День! Да, ужъ день! Послѣдній день проникаетъ сюда; это долженъ была, быть день моей свадьбы! Не говори никому, что ты уже приходилъ къ Гретхенъ. Горе моему вѣнку! Нѣтъ его больше!.. Мы еще свидимся съ тобой -- но не въ танцахъ. Толпа тѣснится, Голосовъ ея не слышно... Площадь, улицы не могутъ вмѣстить ее. Колоколъ зоветъ, судейская палочка сломана... О, какъ они вяжутъ и тащатъ меня!.. Вотъ я уже на плахѣ! Каждому кажется, что надъ его шеей дрожитъ топоръ, дрожащій надъ моей шеей!.. Точно могила онѣмѣлъ міръ!
   

ФАУСТЪ.

   О, для чего я родился на свѣтъ!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ [появляется въ дверяхъ].

   Бѣгите -- или вы погибли! Безполезная нерѣшительность! Колебаніе и болтовня! Мои лошади волнуются. Свѣтаетъ.
   

МАРГАРИТА.

   Что это выходитъ изъ-подъ земли? Онъ, онъ! Прогони его! Что нужно ему въ священномъ мѣстѣ? Онъ пришелъ за мной!
   

ФАУСТЪ.

   Ты должна жить!
   

МАРГАРИТА.

   Судъ божій! Тебѣ отдала я себя!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ [Фаусту].

   Идемъ, идемъ! Или я кину тебя, и пропадай вмѣстѣ съ нею!
   

МАРГАРИТА.

   Я твоя. Отецъ! Спаси меня! Вы, ангелы, вы, святые сонмы, окружите и защитите меня!.. Генрихъ! Ты мнѣ страшенъ...
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Она осуждена!
   

ГОЛОСЪ [съ вышины].

   Спасена.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ. [Фаусту].

   За мной! [Исчезаетъ съ Фаустомъ].
   

ГОЛОСЪ [изъ тюрьмы, замирая].

   Генрихъ, Генрихъ!

(ОКОНЧАНІЕ ПЕРВОЙ ЧАСТИ).

0x01 graphic

ВТОРАЯ ЧАСТЬ.

Въ пяти дѣйствіяхъ.

   

ДѢЙСТВІЕ ПЕРВОЕ.

Красивая мѣстность.

ФАУСТЪ лежитъ на покрытомъ цвѣтами дернѣ, усталый, безпокойный, старающійся уснутъ. Сумерки. Въ воздухѣ вокругъ него носятся духи, маленькія граціозныя созданія.

   

АРІЕЛЬ
[поетъ съ аккомпанементомъ Эоловыхъ арфъ].

   Когда весенній дождь цвѣтовъ падаетъ струями на все живущее, когда зеленая благодать полей блещетъ для всѣхъ земнорожденныхъ, тогда маленькіе эльфы, въ величіи своего духа, спѣшатъ всюду, гдѣ они могутъ помочь; всякій человѣкъ въ несчастій, святой ли сердцемъ, злой ли, вызываетъ ихъ состраданіе.
   Вы, несущіеся воздушнымъ роемъ вокругъ этой головы, проявите здѣсь благородныя свойства эльфовъ: утишьте гнѣвное волненіе его сердца, устраните жгучія и горькія стрѣлы угрызенія совѣсти, очистите его душу отъ пережитыхъ ею ужасовъ. Четыре ступени имѣетъ ночной покой; проведите же по нимъ безъ промедленія и съ дружескимъ участіемъ лежащаго здѣсь. Сперва склоните его голову на прохладную подушку, потомъ выкупайте его въ росѣ изъ водъ Леты, и скоро расправятся судорожно напряженные члены, и встрѣтитъ онъ утро отдохнувшій и окрѣпнувшій. И вы исполните прекраснѣйшую обязанность эльфовъ -- возвратите его священному свѣту дня.

ХОРЪ
[поочередно одинъ голосъ, дна и многіе.]

SÉRÉNADE.

   Какъ только сумерки спустятся на покрытую зеленью землю, и прохладный воздухъ наполнится сладостными ароматами и покровами тумана -- начните тихо нашептывать ему сладостный миръ, убаюкайте сердце въ спокойствіи дитяти и закройте двери дня предъ глазами этого усталаго.
   

NOTTURNO.

   Наступила ночь, свято присоединяется звѣзда къ звѣздѣ, вблизи и вдали блещутъ большіе свѣточи, искрятся маленькіе огни; искрятся здѣсь, отражаясь въ морѣ, блещутъ въ вышинѣ, разливая ясную ночь; и надъ всѣмъ, запечатлѣвая счастіе глубочайшаго покоя, царитъ луна во всей красотѣ своей.
   

МATTUTINO.

   Канули уже въ вѣчность часы, исчезли печали и радости; предощути это, и ты исцѣлишься, жди съ спокойнымъ довѣріемъ наступленія новаго дня. Зеленѣютъ долины, тучнѣютъ холмы, покрываясь деревьями, готовящими отдохновеніе въ своей тѣни, и серебряными волнами течетъ посѣвъ къ жатвѣ.
   

RÉVEILLE.

   Чтобы душа твоя наполнилась желаніями. взгляни на загорающееся тамъ сіяніе! Оковы, лежащія на тебѣ, хрупки; сонъ -- только наружная оболочка, сбрось ее! Не медли смѣло приниматься за работу, между тѣмъ какъ толпа стоитъ въ нерѣшительномъ колебаніи; все можетъ сдѣлать благородный духъ, когда онъ понимаетъ и быстро схватываетъ.

[Страшный шумъ возвѣщаетъ приближеніе солнца].

АРІЕЛЬ.

   Внимайте, внимайте поднятой Горами бурѣ! Звуки ея раздаются въ ушахъ духовъ, возвѣщая рожденіе новаго дня. Съ трескомъ раскрываются двери утесовъ, громко стуча катятся колеса Феба; какой шумъ приноситъ съ собою свѣтъ! Грохотъ барабана, звуки трубъ; глазъ щурится отъ яркаго свѣта, и ухо изумляется, потому что неслыханное нельзя услышать. Спѣшите ускользнуть въ вѣнчики цвѣтовъ, прячьтесь все глубже и глубже, сидите тихо въ утесахъ, подъ листвою; если это все налетитъ на васъ, быть вамъ глухими!
   

ФАУСТЪ.

   Пульсы жизни бьются съ свѣжею силою, готовые дружески привѣтствовать эѳирный разсвѣтъ. Ты, земля, и эту ночь осталась неизмѣнною, и теперь, снова освѣженная, привольно дышетъ у моихъ ногъ. Ты начала уже окружать меня наслажденіями: ты порождаешь и движешь во мнѣ энергическую рѣшимость отнынѣ неустанно стремиться къ высочайшему Бытію, Въ сумеркахъ утренней зари міръ уже отверзается, лѣсъ звучитъ тысячеголосною жизнью, по долинѣ, во всѣхъ ея направленіяхъ, плывутъ волнистые туманы... Но возъ небесный свѣтъ проникаетъ въ глубины, и вѣтви деревьевъ, свѣжія и бодрыя, появляются изъ благоухающей бездны, на днѣ которой онѣ спали до этой минуты, и краска за краской отчетливо отдѣляется отъ поляны, на которую съ цвѣтовъ и листьевъ каплетъ дрожащій жемчугъ. Раемъ становится все окружающее меня.
   Подымитесь вверхъ, глаза мои!.. Исполинскія вершины горъ уже возвѣстили наступленіе торжественнѣйшаго часа. Имъ первымъ дано наслаждаться вѣчнымъ свѣтомъ, который уже потомъ спускается внизъ къ намъ. Но теперь и на зеленыя отлогости горъ милостиво проливается новый блескъ, новая ясность; мало-по-малу все освѣтилось вокругъ меня... Солнце выходитъ!-- и увы! я уже ослѣпленъ и отворачиваюсь съ острою болью въ глазахъ...
   Такъ, значитъ, бываетъ всегда, когда томящая душу надежда, перейдя путемъ внутренней борьбы въ возвышеннѣйшее желаніе, находить, наконецъ, широко открытыми передъ собою двери исполненія. Но вотъ изъ этихъ вѣчныхъ глубинъ вырывается безмѣрная масса пламени и мы останавливаемся, глубоко пораженные: мы хотѣли только зажечь здѣсь факелъ жизни, а насъ охватило цѣлое море огня, и какого огня! Любовь ли это, ненависть ли обвиваетъ насъ, сожигая и жестоко терзая то горемъ, то радостью, такъ что мы снова обращаемъ взоры къ землѣ, чтобы укрыться подъ покровомъ младенческаго невѣдѣнія?
   Пусть же остается солнце у меня за спиной! Передо мной шумно катится по скалѣ водопадъ -- на него смотрю я съ возрастающимъ восторгомъ. Со ступени на ступень обрушивается онъ, разливаясь тысячью и тысячью потоковъ, разбрасывая высоко къ воздухѣ пѣну за пѣной. но какъ великолѣпно стелется по небесному своду, порожденная этимъ бурнымъ дождемъ пестрая, постоянно мѣняющая свои Краски, дуга, то въ чистыхъ очертаніяхъ, то расплываясь въ воздухѣ и распространяя вокругъ благоуханно свѣжее трепетаніе. Она -- отраженіе человѣческихъ стремленіи. Подумай объ этомъ, созерцая ее, и ты яснѣе поймешь, что наша жизнь тоже отблескъ различныхъ красокъ.
   

Императорскій Дворецъ.

Тронная Зала.

Государственный Совѣтъ ожидаетъ императора. Трубы. Входить придворная свита въ великолѣпныхъ одеждахъ. ИМПЕРАТОРЪ садится на тронь; по правую руку отъ него АСТРОЛОГЪ; потомъ МЕФИСТОФЕЛЬ.

ИМПЕРАТОРЪ.

   Привѣтствую моихъ вѣрныхъ и милыхъ, собравшихся изъ близкихъ мѣстъ и издалека. Вижу около себя мудреца; но куда же дѣвался шутъ?
   

ПРИДВОРНЫЙ.

   Какъ разъ позади шлейфа твоего плаща онъ свалился съ лѣстницы; жирную тушу сейчасъ же унесли -- мертваго или пьянаго, неизвѣстно.
   

ВТОРОЙ ПРИДВОРНЫЙ.

   Но тотчасъ же, съ удивительною быстротой, на его мѣсто предъявился другой. Одѣть онъ весьма роскошно, но такъ шутовски, что каждаго приводить въ изумленіе. Стража преградила ему на дорогѣ путь скрещенными алебардами... Однако, вотъ онъ! Пробрался таки, дерзкій шутъ!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ
[преклонивъ колѣни передъ трономъ].

   Что проклинается и постоянно встрѣчается словами; милости просимъ? Что очень желаютъ видѣть подлѣ себя и постоянно прогоняютъ? Что каждый принимаетъ подъ свое покровительство? Что сильно ругаютъ и обвиняютъ? Кого не слѣдуетъ тебѣ призывать? Чье имя каждый слышитъ охотно? Что можетъ подходить близко къ ступенямъ твоего трона? Что само себя подвергнуло изгнанію?
   

ИМПЕРАТОРЪ.

   На этотъ разъ побереги свои слова; здѣсь загадки не у мѣста; это -- дѣло этихъ господъ. Имъ ты разрѣшай загадки; мнѣ оно будетъ пріятно. Мой старый шутъ, боюсь, отправился куда-то очень далеко. Займи его мѣсто и становись около меня. [Мефистофель входитъ по ступенямъ и становится по лѣвую руку].
   

ГОВОРЪ ВЪ ТОЛПѢ.

   Новый шутъ... На новую муку!.. Откуда онъ?.. Какъ онъ вошелъ?.. Старый палъ... Его пѣсня спѣта... То была бочка... Теперь спичка...
   

ИМПЕРАТОРЪ.

   Итакъ, вѣрные и милые, привѣтъ вамъ, пришедшимъ изъ близкихъ мѣстъ и издалека. Васъ собрала здѣсь благопріятная звѣзда; небесныя свѣтила возвѣщаютъ намъ счастіе и благодать. Но скажите, почему въ эти дни, когда мы освобождаемся отъ заботъ. маскируемся и хотимъ только наслаждаться веселіемъ -- почему въ эти дни намъ приходится мучить себя дѣловыми совѣщаніями? Но такъ какъ вы полагаете, что этого избѣжать нельзя, и мы уже собрались -- пусть будетъ по-вашему.
   

КАНЦЛЕРЪ.

   Высшая добродѣтель, какъ священное сіяніе, окружаетъ голову императора; только онъ одинъ можетъ достойно примѣнять ее на дѣлѣ; это -- справедливость! То, что любятъ всѣ люди, что всѣ требуютъ, желаютъ, лишаться чего тяжело для всѣхъ давать это народу можетъ онъ одинъ. Но, ахъ, какая польза человѣческому уму отъ разума, сердцу -- отъ доброты, рукѣ -- отъ готовности работать, когда государство насквозь потрясено бѣшеною горячкой, и одно зло высиживаетъ другое? Кто съ этихъ высотъ смотритъ внизъ на нашу обширную имперію, тому кажется, что онъ видитъ тяжелый сонъ, въ которомъ совершается чудовищная работа разрушенія, законно господствуетъ беззаконіе, и развертывается цѣлый міръ заблужденій.
   Этотъ грабительски похищаетъ стада, тотъ женщину, чашу, крестъ и подсвѣчники съ алтаря, и потомъ въ теченіе многихъ лѣтъ похваляется этимъ, оставаясь цѣлъ и невредимъ. Котъ врывается въ залу суда толпа истцовъ, и судья горделиво развалился на высокомъ сѣдалищѣ, между тѣмъ какъ потокъ возмущенія, безпрерывно увеличивающійся, катитъ свои гнѣвныя волны. Тотъ, кто находитъ себѣ опору въ соучастникахъ, можетъ смѣло похваляться своею гнусностью и своими преступленіями, и вы слышите приговоръ: "виновенъ!" тамъ, гдѣ невинность является единственною защитницею себѣ... Такимъ образомъ весь міръ желаетъ разбить себя въ куски, уничтожить то, что доля, о существовать по законному праву; какъ же тутъ развиваться здравому смыслу, который одинъ ведетъ насъ къ правдѣ и справедливости? Въ концѣ концовъ благонамѣренный человѣкъ поддается лести, подкупу; судья, у котораго отнята возможность наказывать, становится, наконецъ, товарищемъ преступника. Я нарисовалъ мрачную картину, но мнѣ было бы желательнѣе набросить на нее еще болѣе густой покровъ. [Пауза]. Государственные перевороты неизбѣжны: когда всѣ наносятъ вредъ, всѣ страдаютъ, тогда и само величество дѣлается добычею.
   

ГЛАВНОКОМАНДУЮЩІЙ АРМІЕЮ.

   Какой страшный шумъ въ эти дикіе дни! Этотъ бьетъ, того убиваютъ, и къ командѣ, глухи всѣ. Горожанинъ за своими стѣнами, рыцарь въ своемъ гнѣздѣ на утесѣ вступаютъ между собою въ заговоръ, чтобы противодѣйствовать нашей стойкости, и прочно берегутъ свои силы для самихъ себя. Наемный солдатъ теряетъ терпѣніе, съ грубою дерзостью требуетъ свое жалованье, и заплати мы ему все, онъ бы сейчасъ и навсегда убѣжалъ отъ насъ. Отказать въ томъ, чего хотятъ всѣ, значитъ потревожить гнѣздо осъ: государство, которое они должны были защищать, лежитъ ограбленное и опустошенное. Никто не мѣшаетъ имъ буйствовать, свирѣпствоватъ, и полміра уже не существуетъ. Есть еще тугъ и тамъ короли, но ни одному изъ нихъ не приходитъ въ голову, что дѣло касается именно ихъ.
   

КАЗНАЧЕЙ.

   Какъ полагаться на союзниковъ! Субсидіи, которыя были намъ обѣщаны, отсутствуютъ, какъ вода въ дождевыхъ трубахъ. И въ твоихъ обширныхъ владѣніяхъ, государь, въ чьи руки перешла собственность! Куда ни приди -- вездѣ новые хозяева, и каждый хочетъ жить независимо, а намъ приходится только смотрѣть, какъ они распоряжаются. Мы уступили столько правъ, что у насъ самихъ не остается больше ни одного права. Тоже и на партіи, какъ онѣ тамъ ни называются, въ настоящую пору совсѣмъ нельзя полагаться; враждебны ли онѣ намъ, дружески ли къ намъ относятся -- и любовь, и ненависть остаются одинаково равнодушными. Какъ гвельфы, такъ и гибеллины попрятались, чтобы отдохнуть; кто теперь станетъ помогать своему сосѣду? У каждаго есть о чемъ позаботиться для самого себя. Двери золотыхъ рудниковъ крѣпко-ка-крѣпко заперты; каждый выцарапываетъ, и копитъ, и собираетъ, и наши казначейства стоятъ пустыя.
   

МАРШАЛЪ.

   Сколько тяжелыхъ невзгодъ выпадаетъ и на мою долю! Каждый день мы намѣреваемся экономничать, и каждый день намъ надо все больше и больше денегъ. И съ каждымъ днемъ у меня новая мука. Повара покамѣстъ не терпятъ ни въ чемъ недостатка: кабаны, олени, зайцы, дикія козы, индѣйки, курицы, гуси и утки -- вся эта натуральная подать, доходъ вѣрный, поступаетъ къ намъ довольно исправно; но вотъ запасы вина, наконецъ, совсѣмъ истощились. Если въ прежнее время въ нашихъ погребахъ громоздились бочки на бочки съ виномъ лучшихъ виноградниковъ и лучшихъ сборовъ, то теперь безконечная жажда благородныхъ вельможъ вытянула все до послѣдней капли. Городской совѣтъ мы тоже заставили открыть свои склады; гости хватаетъ кружки, хватаютъ чаши, и пьяная компанія сваливается подъ столъ. А затѣмъ мнѣ приходится сводить счеты, всѣмъ платить. Жидъ не даетъ мнѣ пощады; онъ изобрѣтаетъ всякаго рода авансы, которые поѣдаютъ наши рессурсы за много лѣтъ впередъ. Свиньямъ не съ чего жирѣть, заложены даже постельныя перины, и на столъ подаютъ хлѣбъ, еще далеко не оплаченный.
   

ИМПЕРАТОРЪ
[послѣ нѣкотораго раздумья, Мефистофелю].

   Ну, а ты, шутъ, не знаешь ли тоже какого-нибудь бѣдствія?
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Я? Ни малѣйшаго. Стоитъ только посмотрѣть на этотъ блескъ, на тебя и на твоихъ! Можетъ ли отсутствовать довѣріе тамъ, гдѣ императоръ повелѣваетъ неограниченно, гдѣ власть, всегда наготовѣ, разсѣеваетъ все враждебное, гдѣ всегда подъ рукой добрая воля, укрѣпленная разумомъ и разнообразные дѣятельностью? Что можетъ сплотиться для зла, для тьмы тамъ, гдѣ блистаютъ такія звѣзды?
   

ГОВОРЪ ВЪ ТОЛПѢ.

   Вотъ-то плутъ!.. Онъ свое дѣло понимаетъ... Втирается сюда лганьемъ... Я ужъ вижу... что подъ этимъ кроется... и что дальше будетъ... Проектъ какой-нибудь!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Есть ли на свѣтѣ такое мѣсто, гдѣ не было бы въ чемъ-нибудь недостатка? Тутъ недостаетъ этого, тамъ того, а у васъ здѣсь нѣтъ денегъ. На полу ихъ, правда, не подымешь; но мудрость умѣетъ добывать изъ-подъ земли. Въ ламахъ горъ, въ фундаментахъ стѣнъ найдется золото и чеканное, и нечеканное; а если вы меня спросите, кто извлечетъ его оттуда, я вамъ отвѣчу: даровитый человѣкъ силою своей натуры и своего духа.
   

КАНЦЛЕРЪ.

   Натура и духъ! Та къ не говорятъ христіанамъ. Атеистовъ сжигаютъ именно за то, что подобныя рѣчи въ высшей степени опасны. Натура грѣхъ, духъ -- дьяволъ, они вдвоемъ питаютъ и холятъ сомнѣніе, свое уродливое дитя... У насъ такимъ мыслямъ нѣтъ мѣста! Въ старыхъ владѣніяхъ императора образовались только два сословія, достойно охраняющія его престолъ: святое духовенство и рыцари. Они противустоятъ всякой грозѣ и въ награду получаютъ церковь и государство. Сопротивленіе имъ развивается въ заблуждающихся умахъ черни -- это еретики! колдуны! и они развращаютъ города и села, этихъ-то людей хочешь ты провести въ нашъ высокій кругъ своими дерзкими шутками! Вы, государь, любите приближать къ себѣ испорченныя сердца; они близко сродни шутамъ.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Узнаю по этимъ рѣчамъ ученаго мужа! Чего вы не осязаете, то на тысячи миль отъ васъ; чего не держите въ рукахъ, то для васъ совсѣмъ не существуетъ; чего вы не вычислите, то, по вашему мнѣнію, ложно; чего сами не взвѣсите, то для васъ не имѣетъ никакого вѣса; чего не отчеканите, то въ вашихъ глазахъ не имѣетъ никакой цѣны.
   

ИМПЕРАТОРЪ.

   Всѣмъ этимъ, однако, не устраняется наша нужда. (Канцлеру). Къ чему намъ теперь твои великопостныя проповѣди? Мнѣ ужъ пріѣлись это вѣчные "какъ" и "почему"? У насъ нѣтъ денегъ, ну, хорошо, такъ добудь ихъ!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Я добуду то, чего вы желаете, добуду и больше. Правда, это легко, но и легкое трудно. Деньги лежатъ готовыя, но получить ихъ -- въ этомъ-то и искусство; кто сумѣетъ приняться за дѣло? Вы только сообразите вотъ что. Въ тѣ страшные годы, когда людскіе потоки затопляли страну и народъ, многіе, конечно, смотря потому, на сколько тѣмъ или другимъ овладѣвалъ страхъ, зарывали кто здѣсь, кто тамъ, своя самыя дорогія вещи. Такъ дѣлалось искони во времена могущественнаго Рима, и такъ продолжалось до вчерашняго дня, продолжается и по сей день. Все это лежитъ спокойно похороненнымъ въ землѣ; земля принадлежитъ императору, слѣдовательно, онъ долженъ получать и лежащее въ ней.
   

КАЗНАЧЕЙ,

   Для шута рѣчи совсѣмъ недурныя. Дѣйствительно, это -- давнее право императора.
   

КАНЦЛЕРЪ.

   Сатана протягиваетъ вамъ золотыя сѣти; это противно истинной набожности.
   

МАРШАЛЪ.

   Достань онъ только для нашего двора желанные дары, я бы охотно согрѣшилъ немного.
   

ГЛАВНОКОМАНДУЮЩІЙ.

   Этотъ шутъ умный малый, всякому обѣщаетъ, чего ему хочется. Солдатъ вѣдь не спрашиваетъ, изъ какого источника онъ получаетъ.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   А коли вы, можетъ быть, думаете, что я васъ обманываю, такъ вотъ вамъ человѣкъ -- спросите астролога. Онъ въ небесныхъ сферахъ знаетъ всѣ часы и уголки. Ну, скажи, что написано на небѣ?
   

ГОВОРЪ ВЪ ТОЛПѢ.

   Сошлись два плута... Другъ съ другомъ заодно... Шутъ и фантазеръ... Такъ близко отъ престола... Надоѣвшая стирая пѣсня... Дуракъ подсказываетъ... Мудрецъ говорить...
   

АСТРОЛОГЪ
[говоритъ, Мефистофель подсказываетъ].

   Солнце самое чистое золото; посолъ Меркурій служитъ за милости и плату; госпожѣ Венерѣ милы вы всѣ, и днемъ и ночью она любовно смотритъ на насъ; цѣломудренная Луна прихотливо капризничаетъ; Марсъ, если и не причиняетъ вамъ вреда, то постоянно пугаетъ васъ своею силой; по самымъ прекраснымъ свѣтиломъ остается Юпитеръ. Сатурнъ великъ, но для глаза далекъ и малъ; какъ металлъ, онъ нами не особенно почитается: цѣнность небольшая, только вѣсъ тяжелъ. Да, когда солнце дружески соединяется съ луною, серебро съ золотомъ, тогда въ мірѣ становится весело; все остальное добывается тогда легко. Дворцы, сады, женскія грудочки, румяныя щеки все это достанетъ высокоученый мужъ, способный дѣлать то, чего не можетъ сдѣлать ни одинъ изъ насъ.
   

ИМПЕРАТОРЪ.

   Я слышу вдвойнѣ то, что онъ говоритъ, и однако же остаюсь неубѣжденнымъ.
   

ГОВОРЪ ВЪ ТОЛПѢ.

   Что намъ до этого?.. Встрепанное шутовство... Календарныя предсказанія... Алхимическія бредни... Это я уже неразъ слышалъ... Я надѣялся понапрасну... Да коли бы онъ и явился... все-таки это шутъ!..
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Вотъ они стоятъ и изумляются, и не вѣрятъ драгоцѣнной находкѣ! Одинъ болтаетъ на счетъ мандрагоръ, другой -- на счетъ чернаго пса, а вѣдь навѣрное этотъ же одинъ будетъ изощрять свое остроуміе, другой кричать, что тутъ колдовство, когда у нихъ вдругъ зачешется пятка, когда почувствуютъ они, что нетвердо держатся на ногахъ!
   Вы всѣ ощущаете тайную работу вѣчно дѣйствующей природы, и изъ самыхъ глубокихъ нѣдръ земли пробиваются наружу слѣды жизни. Когда начнется безпокойство во всѣхъ вашихъ членахъ, когда вы почувствуете, что вамъ не стоится на мѣстѣ, тогда немедленно и рѣшительно принимайтесь рыть и копать: тутъ-то и есть настоящее мѣсто, тутъ и лежитъ кладъ.
   

ГОВОРЪ ВЪ ТОЛПѢ.

   У меня въ ногѣ точно свинецъ... У меня руку сводитъ судорога... Это подагра... У меня большой палецъ на ногѣ занылъ... У меня вся спина разболѣлась... Судя по такимъ признакамъ, здѣсь скрыты самыя дорогія сокровища.
   

ИМПЕРАТОРЪ.

   Скорѣе за работу! Ты больше не ускользнешь отъ меня, докажи, что твои слова не лживые мыльные пузыри, и укажи намъ сейчасъ же эти драгоцѣнныя мѣста. Я слагаю съ себя мечъ и скипетръ и хочу, если ты не лжешь, собственными руками исполнить работу, а если лжешь, отправить тебя въ адъ!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ [въ сторону].

   Дорогу туда я во всякомъ случаѣ сумѣлъ бы и самъ найти. [Вслухъ]. Но я не перестану настоятельно провозглашать, какъ много схоронено повсюду въ землѣ, но имѣя собственника и ожидая, чтобы онъ явился. Крестьянинъ, проводящій плугомъ борозду. вскрываетъ бороной горшокъ съ золотомъ. Онъ надѣялся добыть селитру въ глинистой почвѣ, а въ жалкихъ рукахъ испуганнаго и обрадованнаго бѣдняка очутились золотые, что-ни-на-есть золотые свертки. Какіе своды приходится взрывать на воздухъ! Въ какія ущелья, какіе проходы, по сосѣдству даже съ подземнымъ міромъ, долженъ протискиваться знающій, что тамъ кладъ! Въ широкихъ, хорошо сохранившихся погребахъ онъ видитъ выставленныя рядами золотыя чаши, блюда, тутъ же стоять кубки изъ рубиновъ, и если онъ желаетъ ими воспользоваться, въ нѣсколькихъ шагахъ къ его услугамъ старое вино. Правда -- коли вы повѣрите знатоку -- окажется, что дерево бочокъ давно сгнило, что изъ виннаго камня образовалась для вина бочка. Не только золото и драгоцѣнные камни, но и эссенціи подобныхъ благородныхъ винъ окутываютъ себя тьмой и ужасомъ. Мудрецъ производитъ здѣсь свои изслѣдованія съ вѣрою въ успѣхъ. Узнать что-нибудь при дневномъ свѣтѣ -- пустяки; таинственное живетъ въ темнотѣ.
   

ИМПЕРАТОРЪ.

   Это я предоставляю тебѣ. Какой прокъ изъ темноты? Что имѣетъ цѣнность, то должно выносить на свѣтъ. Кто хорошо распознаетъ мошенника въ глубокую ночь? Ночью всѣ коровы черны, какъ всѣ кошки сѣры. Горшки, полные золотомъ, подъ землею; пройди споимъ плугомъ и выкопай ихъ оттуда.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Возьми лопату и заступъ, копай самъ. Крестьянская работа возвеличитъ тебя, и стадо золотыхъ тельцовъ выйдетъ изъ-подъ земли. Послѣ этого ты безъ промедленія, съ восторгомъ, можешь покрыть украшеніями самого себя, свою возлюбленную; сверкающіе красками и огнями драгоцѣнные камни возвышаютъ какъ красоту, такъ и императорскій санъ.
   

ИМПЕРАТОРЪ.

   Сейчасъ же, сейчасъ же за работу! Долго ли еще мнѣ ждать?
   

АСТРОЛОГЪ
[говоритъ, Мефистофель подсказываетъ].

   Государь, умѣрь такое настоятельное желаніе! Дай прежде пройти маскараднымъ веселымъ празднествамъ. Отсутствіе сосредоточенности не приведетъ насъ къ цѣли. Сперва мы должны успокоиться духомъ; то, что внизу, заслужить тѣмъ, что вверху. Кто хочетъ добра, будь сначала самъ добръ; кто хочетъ радостей, усмиряй свою кровь: кто требуетъ вина, выдавливай зрѣлый виноградъ: кто надѣется увидѣть чудо, укрѣпляй свою вѣру.
   

ИМПЕРАТОРЪ.

   Хорошо, пусть это время пройдетъ въ весельѣ, а среда на первой недѣлѣ поста будетъ для насъ весьма пріятнымъ днемъ. До тѣхъ поръ станемъ на всякій случай праздновать еще веселѣе шумную масляницу.

(Трубы Exenut).

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Какъ сплетаются между собою заслуга и счастіе -- этого никогда не понимаютъ глупцы. Обладай они камнемъ мудрости, мудрость отсутствовала бы въ камнѣ.

Обширный золь съ боковыми комнатами, украшенный и приготовленный для маскарада.

ГЕРОЛЬДЪ.

   Не думайте, что вы теперь въ нѣмецкихъ земляхъ, гдѣ на масляницѣ пляшутъ черти, шуты и мертвецы; васъ ожидаетъ веселое празднество. Государь, во время своихъ поѣздокъ въ Римъ, перешелъ, себѣ на пользу, вамъ на удовольствіе, черезъ высокія Альпы и пріобрѣлъ для себя веселую страну. Императоръ сперва выпросилъ себѣ у священныхъ туфлей право властвовать, а когда отправился получить корону, то привезъ оттуда и шутовской колпакъ. Теперь мы всѣ точно вновь родились. Каждый свѣтскій человѣкъ съ удовольствіемъ натягиваетъ себѣ этотъ колпакъ на голову и на уши; колпакъ дѣлаетъ его схожимъ съ помѣшанными шутами, подъ колпакомъ онъ мудръ, на сколько можетъ быть мудрымъ. Я вижу уже. какъ они сходятся въ кружки, расходятся, шатаясь, интимно соединяются парами. Хоръ спѣшитъ примкнуть къ хору. Входите, выходите, не стѣсняйтесь ни въ чемъ. Въ концѣ концовъ вѣдь міръ, съ его сотней тысячъ шутовскихъ дурачествъ, остается тѣмъ же, чѣмъ былъ до сихъ поръ -- большимъ, большимъ глупцомъ.
   

САДОВНИЦЫ.
[Пѣніе, съ аккомпаниментомъ мандолинъ].

   Чтобы заслужить ваше одобреніе, мы для этой ночи нарядили и украсили себя: мы, молодыя флорентинки, послѣдовавшія сюда за великолѣпіемъ нѣмецкаго двора.
   Въ нашихъ темныхъ кудряхъ красуются веселые цвѣты; шелковыя ленты, шелковыя ткани тоже играютъ здѣсь свою роль,
   Потому что мы считаемъ, что это заслуга, что это достойно полной похвалы; наши цвѣты, блестящіе искусственно, цвѣтутъ цѣлый годъ.
   Всевозможнымъ пестрымъ лоскуткамъ симметрически отведено у насъ надлежащее мѣсто; каждый въ отдѣльности, можетъ быть, вызоветъ вашу остроумную насмѣшку, но цѣлое будетъ для васъ привлекательно.
   Мило смотрѣть на насъ, садовницъ и привѣтливыхъ: женская натура вѣдь въ такомъ близкомъ родствѣ съ искусствомъ.
   

ГЕРОЛЬДЪ.

   Дайте взглянуть въ богатыя корзины, что вы несете на головахъ, и тѣ. что въ ихъ пестромъ нарядѣ красуются на вашихъ рукахъ. Выбирай каждый, что ему нравится. Торопитесь! Пусть подъ этими деревьями и въ этихъ аллеяхъ развернется цѣлый садъ; и продавщицы, и товаръ стоятъ того, чтобъ около нихъ тѣснилась толпа.
   

САДОВНИЦЫ.

   Пожалуйте, предлагайте вашу цѣну въ этихъ веселыхъ мѣстахъ, только не торгуйтесь, и пусть съ одного слова, умнаго и короткаго, каждый знаетъ, что онъ беретъ.
   

ОЛИВКОВАЯ ВѢТВЬ СЪ ПЛОДАМИ.

   Я не завидую никакому цвѣтнику, я избѣгаю всякихъ ссоръ -- это противно моей натурѣ; вѣдь я -- мозгъ сельской жизни и, какъ надежный залогъ, служу знакомъ мира на каждой нивѣ. Сегодня, надѣюсь, мнѣ посчастливится достойно украсить прекрасную голову.
   

ВѢНОКЪ ИЗЪ КОЛОСЬЕВЪ золотой.

   Дары Цереры, украсивъ васъ, мило и нѣжно придутся вамъ къ лицу; самое желательное изъ того, что полезно, да послужитъ вамъ и украшеніемъ!
   

ВѢНОКЪ изъ искусственныхъ растеній.

   Пестрые цвѣты, похожіе на мальвы, чудная гряда окруженная мхомъ -- съ натурой они не имѣютъ ничего общаго, но мода ввела ихъ въ употребленіе.
   

БУКЕТЪ изъ искусственныхъ цвѣтокъ.

   Назвать вамъ мое имя не дерзнулъ бы и Теофрастъ, но тѣмъ не менѣе я надѣюсь понравиться если не всѣмъ, то многимъ, поправиться той, которой я охотно согласился бы принадлежать, если бы она вплела меня въ свои волоса. или могла бы рѣшиться удѣлить мнѣ мѣсто у своего сердца.
   

ВЫЗОВЪ.

   Пусть эти пестрыя порожденія фантазіи цвѣтутъ въ угожденіе минутной модѣ, въ ихъ чудно прихотливой, тонкой отдѣлкѣ, какою никогда не занимается природа! Зеленые стебли, золотые колокольчики, выглядывайте себѣ изъ роскошныхъ кудрей! Но мы...
   

ПОЧКИ РОЗЪ.

   ...мы прячемся отъ взоровъ; счастливъ тотъ, кто открываетъ насъ въ нашей свѣжести. Когда лѣто возвѣщаетъ о своемъ наступленіи, почка розы пламенѣетъ; кто способенъ лишить себя такого блаженства? Обѣщаніе, исполненіе властвуетъ въ царствѣ Флоры и надъ умомъ, и надъ сердцемъ.

[Садовницы красиво раскладываютъ свой товаръ въ тѣнистыхъ аллеяхъ].

САДОВНИКИ
[пѣніе съ аккомпаниментомъ теорбъ].

   Любуйтесь на цвѣты, глядя, какъ спокойно они распускаются, какъ прелестно украшаютъ ваши головы. Плоды не соблазняютъ своимъ видомъ, они доставляютъ удовольствіе, когда вкушаютъ ихъ.
   Загорѣлыя лица предлагаютъ вамъ вишни, персики, королевскія сливы. Покупайте! потому что въ сравненіи съ языкомъ и нёбомъ глазъ -- плохой судья.
   Пожалуйте! Отвѣдайте со вкусомъ и удовольствіемъ самыхъ что-ни-на-есть зрѣлыхъ плодовъ. Розы воспѣваются стихами, яблоко надо укусить.
   Да будетъ намъ позволено присоединиться къ вашему роскошному цвѣту молодежи, и мы нарядно разложимъ по сосѣдству съ вами изобиліе сочнаго товара.
   Подъ веселымъ сплетеніемъ вѣтвей, въ тѣни нарядно украшенныхъ бесѣдокъ найдете въ одно и то же время все -- почки, листья, цвѣты, плоды.

[При очередномъ пѣніи съ аккомпаниментомъ гитаръ и теорбъ, продолжаютъ разставлять пирамидально свои товары и предлагаютъ ихъ публикѣ].

-----

Мать и Дочь.

МАТЬ.

   Дѣвушка моя, когда ты родилась на свѣтъ, я нарядила тебя въ чепчичекъ, у тебя было такое милое личико и такое нѣжное тѣльце. Уже тогда я тотчасъ же воображала себѣ тебя невѣстой, обрученной съ самымъ богатымъ человѣкомъ, видѣла тебя замужней женщиной.
   Ахъ, много съ тѣхъ поръ пролетѣло годовъ безъ всякаго проку; пестрая толпа жениховъ быстро пробѣжала мимо насъ, хоть съ однимъ ты ловко плясала, другого исподтишка подталкивала локтемъ.
   Какіе праздники ни выдумывали мы всѣ проходили задаромъ, игры въ фанты и въ "третьяго человѣка?-- никого не поймали. Сегодня дураки разгулялись; открой, милочка, свою шею пониже, какой-нибудь, пожалуй, и повиснетъ на ней.

0x01 graphic

ДѢВУШКИ-ПОДРУГИ.
[молодыя и красивыя собираются въ кружокъ, начинается интимная болтовня].

РЫБОЛОВЫ И ПТИЦЕЛОВЫ.
[Съ сѣтями, удочками и другими инструментами входить и присоединяются къ красивымъ дѣвушкамъ. Обоюдныя попытки поймать, вырваться, удержать подаютъ поводя, къ пріятнѣйшимъ діалогамъ].

ДРОВОСѢКИ [входятъ шумно и грубо].

   Мѣсто намъ! Игѣ долой! Намъ нужно много мѣста, мы рубимъ деревья, и они падаютъ съ трескомъ; а когда мы тащимъ ихъ на себѣ, берегись ушибовъ! Замѣтьте это себѣ намъ на похвалу, потому что, не дѣйствуй въ странѣ грубые ребята, какъ справлялись бы со своими дѣлами тонкіе господа при всемъ ихъ остроуміи? Знайте это, потому что если бы мы не попотѣли, вы бы замерзли.
   

ПОЛИШИНЕЛЬ
[неуклюжій, почти безсмысленный].

   Вы -- дураки, родившіеся съ согнутою спиною; мы -- умные, никогда ничего не носившіе на себѣ, потому что наши колпаки, куртки и тряпки носитъ легко. И съ удовольствіемъ мы, вѣчно праздные, въ туфляхъ обутые, по рынкамъ, улицамъ, повсюду бѣгаемъ, стоимъ зѣваками, межъ тѣмъ какъ каркаютъ на насъ прохожіе. Слушая такіе звуки, мы въ толпѣ и толкотнѣ какъ угри скользимъ, и скачемъ вмѣстѣ мы, и подымаемъ шумъ въ компаніи сноси. Вы можете хвалить насъ, вы можете бранить насъ -- намъ это все равно.
   

ПАРАЗИТЫ [льстиво-похотливо].

   Почтенные носильщики и ваши родственники угольщики -- вы наши люди. Потому что вѣдь всѣ низкіе поклоны, киванія головой въ знакъ согласія, запутанныя фразы, двойственное дуновеніе устъ -- все это согрѣваетъ или охлаждаетъ только смотря потому, какъ кто это чувствуетъ. Какая можетъ быть изъ этого польза? Сойди даже съ неба громаднѣйшая масса огня, никакого не вышло бы проку, не будь дровъ и угольевъ, чтобы растопить плиту на очагѣ. Вотъ ужъ грѣется и кипятится, варится и жарится, и истинный гастрономъ, облизыватель тарелокъ, носомъ слышитъ жаркое, предвкушаетъ рыбу: и это подвигаетъ къ энергической работѣ за столомъ милостивца.
   

ПЬЯНЫЙ [до самозабвенія].

   Ничто пусть не перечитъ мнѣ сегодня! Чувствую себя такимъ свободнымъ и такимъ молодцомъ! Свѣжій воздухъ и веселыя пѣсни я вѣдь самъ принесъ сюда съ собой. И я пью! Пью, пью! Эй вы, чокайтесь со мной! Дзинь, дзинь!.. Поди-ка сюда ты. что стоишь тамъ позади! Чокнемся -- и дѣлу конецъ!
   Женушка моя страшно разсердилась. кричала, ворочала носъ отъ этого пестраго кафтана, и какъ я ни топорщился, обругала меня маскарадной вѣшалкой. А я все-таки пью! Пью, пью! Стаканъ объ стаканъ! Дзинь, дзинь! Чокайтесь вы, маскарадныя вѣшалки! Когда стаканы звенятъ -- дѣлу конецъ!
   Вы не говорите, что я заблудился: я вѣдь тамъ, гдѣ мнѣ привольно. Коли не дастъ въ займы трактирщикъ, дастъ трактирщица, а въ концѣ концовъ дастъ и служанка. И я безъ устали пью! Пью, пью! Живо, ребята! Дзинь, дзинь! Чокайся одинъ съ другимъ, и такъ далѣе! По-моему тутъ и дѣлу конецъ!
   Какъ и гдѣ я веселюсь -- это все равно. Не мѣшайте мнѣ лежать тамъ, гдѣ я легъ, потому что я не могу больше держаться на ногахъ.
   

ХОРЪ.

   Пей, пей, всякій братъ! Кричите весело дзинь, дзинь! Сидите плотно на скамьяхъ и стульяхъ. А у того, который лежитъ подъ столомъ -- дѣлу конецъ.
   

ГЕРОЛЬДЪ.
[Возвѣщаетъ приходъ различныхъ поэтовъ, натуръ-поэтовъ, придворныхъ и рыцарскихъ пѣвцовъ, стихотворцевъ нѣжныхъ и восторженныхъ. Между конкурентами толкотня, и всѣ мѣшаютъ другъ другу декламировать; только одинъ изъ нихъ успѣваетъ сказать нѣсколько словъ].

САТИРИКЪ.

   Знаете, что настоящимъ образомъ порадовало бы меня, поэта? Возможность пѣть и говорить то, чего никто не хотѣлъ бы слышать.

[Поэты ночи и могилъ извиняются, что еще ничего не приготовили, потому что они какъ разъ въ это время ведутъ интересную бесѣду съ только-что возставшимъ изъ гроба вампиромъ, слѣдствіемъ чего, быть можетъ, будетъ возникновееіе новаго рода поэзіи. Герольдъ принимаетъ ихъ извиненіе и покамѣстъ вызываетъ греческую иппологію, которая, даже подъ миской новаго времени, не теряетъ ем своего характера, ни своей прелести].

Граціи:

АГЛАЯ.

   Мы приносимъ въ жизнь грацію; вносите грацію въ ваши дѣянія.
   

ГЕГЕМОНА.

   Вносите грацію въ полученіе даваемаго вамъ; исполненіе желанія такъ отрадно!
   

ЕВФРОЗИНА.

   И въ предѣлахъ тихой жизни да будетъ исполнена граціи ваша благодарность!
   

Парки:

АТРОПОСЪ.

   Меня, старѣйшую пряху, на этотъ разъ пригласили сюда; много думать, много размышлять заставляетъ непрочная нить жизни.
   Для того, чтобы она была для васъ удобна и пріятна, я выбрала самый тонкій ленъ; а сдѣлать ее гладкой, и гибкой, и ровной сумѣетъ мой искусный палецъ.
   Если среди веселія и плясокъ вы поддадитесь слишкомъ пылкому увлеченію, подумайте о предѣлахъ этой нити; берегитесь! она можетъ порваться.
   

КЛОТО.

   Знайте -- на этихъ дняхъ ножницы были довѣрены мнѣ, потому что поведеніемъ нашей старухи были не совсѣмъ довольны.
   Совершенно безполезнымъ тканямъ она даетъ пользоваться свѣтомъ и воздухомъ долгіе годы, а надежды благороднѣйшихъ существованій спѣшитъ перерѣзать и столкнуть въ могилу.
   Но и я, въ юношескомъ увлеченіи, уже сотни разъ ошибалась; чтобъ сдерживать меня сегодня, ножницы спрятаны въ футляръ.
   И мнѣ пріятно видѣть себя связанною, и я привѣтливо смотрю на эти мѣста. Вы, собравшіеся здѣсь, веселитесь беззаботно въ эти свободные часы.
   

ЛАХЕЗИСЪ.

   Мнѣ, единственной разсудительной, достался въ удѣлъ порядокъ. Моя прялка, всегда дѣятельная, еще ни разу не повернулась съ излишней поспѣшностью.
   Нити наматываются, нити прядутся, каждую направляю я по ея дорогѣ, ни одной не даю слишкомъ удлиняться, каждая должна у меня обойти правильно вокругъ веретена.
   Забудься я хоть одинъ разъ, мнѣ стало бы страшно за міръ; часы считаютъ время, годы проходятъ одинъ за другимъ, и ткачъ беретъ пряжу, когда она окончена.
   

ГЕРОЛЬДЪ.

   Тѣхъ, которыя идутъ сюда теперь, вы не узнаете, какъ бы глубоко ни были вы свѣдущи въ старыхъ писаніяхъ; глядя на нихъ, сдѣлавшихъ въ мірѣ зло, вы привѣтствовали ихъ, какъ желанныхъ гостей.
   Никто не повѣритъ намъ, что это фуріи, эти красивыя, хорошо сложенныя, привѣтливыя, молодыя годами. Войдите съ ними въ сношеніе -- и вы испытаете, какъ по-змѣиному жалятъ такія голубки.
   Онѣ, правда, коварны, но сегодня, когда каждый дуракъ хвастается своими недостатками, онѣ тоже не претендуютъ на славу ангеловъ и не скрываютъ, что онѣ бичъ городовъ и селъ.
   

Фуріи:

АЛККТО.

   Что пользы вамъ въ этихъ предупрежденіяхъ? Вы все-таки довѣритесь намъ, потому что мы и хороши, и молоды, и льстивыя кошечки. Если есть у кого-нибудь изъ васъ милая подруга, мы до тѣхъ поръ будемъ почесывать у него за ухомъ, пока не посмѣемъ сказать ему съ глазу на глазъ, что она перемигивается въ одно и то же время съ тѣмъ и другимъ, что голова у ней глупая, спина кривая, что она хромаетъ и что если это его невѣста, то она никуда не годится.
   Точно также умѣемъ мы помучить и невѣсту: дружокъ-то ея, нѣсколько недѣль назадъ, презрительно говорилъ о ней вотъ такой-то! Коли они и примирятся, кое-что все-таки останется.
   

МЕГЕРА.

   Это все пустяки! Пусть только они поженятся, я беру дѣло на себя и сумѣю во всякомъ случаѣ посредствомъ капризовъ отравить желчью всякое счастіе. Человѣкъ измѣнчивъ, измѣнчивы и часы.
   И нѣтъ человѣка, который, крѣпко держа въ рукахъ желанное, не томился бы глупо по болѣе желанному съ высоты того счастія, къ которому онъ привыкъ. Отъ солнца онъ бѣжитъ и хочетъ согрѣть ледъ.
   Съ этими всѣми я умѣю управляться; я привожу съ собой моего вѣрнаго Асмодея, чтобы онъ въ надлежащее время посѣялъ недоброе, и такимъ образецъ гублю людскую породу чарами.
   

ТИЗИФОН А.

   Вмѣсто злыхъ языковъ я дѣлаю смѣсь изъ яда и кинжала, предназначая ее измѣннику. Люби другихъ -- рано или поздно тобою овладѣетъ ненависть.
   Сладчайшее данной минуты должно превратиться въ отраву и желчь! Тутъ никакихъ уступокъ, никакихъ сдѣлокъ; что посѣялъ, то и пожни.
   Не пой мнѣ никто о прощеніи! Утесамъ приношу я свою жалобу и -- слышите!-- эхо отвѣчаетъ мнѣ: мщеніе! И тотъ, кто измѣняетъ, не долженъ жить!
   

ГЕРОЛЬДЪ.

   Потрудитесь отодвинуться въ сторону, ибо то, что появляется теперь -- не изъ подобныхъ намъ созданій. Вы видите движущуюся сюда тору, гордо увѣшанную пестрыми мягкими коврами; голова съ длинными клыками, змѣиноподобный хоботъ. Таинственно, но я даю вамъ ключъ. На затылкѣ у нея сидитъ красивая, нѣжная женщина, ловко направляющая ее своею палочкой: высоко надъ головой стоитъ другая, чудно величественная, окруженная блескомъ, который слишкомъ сильно ослѣпляетъ меня. По бокамъ идутъ въ цѣпяхъ двѣ благородныя женщины: одна тревожно боязлива, другая радостна; одна желаетъ, другая чувствуетъ себя свободной. Пусть каждая изъ нихъ объявитъ, кто она.
   

БОЯЗНЬ.

   Дымящіеся факелы, лампы, свѣчи мерцаютъ на шумномъ празднествѣ: среди этихъ обманчивыхъ лицъ прочно удерживаютъ меня, увы, мои цѣпи!
   Прочь, вы, смѣшные хохотуны! Наше зубоскальство подозрительно мнѣ; всѣми моими противниками безвыходно окружена я въ эту ночь.
   Нотъ другъ, сдѣлавшійся врагомъ -- его маска мнѣ уже знакома; а вотъ тотъ хотѣлъ умертвить меня и теперь, уличенный, спѣшитъ скрыться.
   Ахъ, какъ охотно убѣжала бы я далеко какимъ бы то ни было путемъ! Но отовсюду грозитъ гибель, и я стою, скованная между мракомъ и ужасомъ.
   

НАДЕЖДА.

   Привѣтъ вамъ, любезныя сестры! И вчера тѣшились вы, и сегодня тѣшитесь маскарадными удовольствіями; но, я убѣждена, что всѣ вы завтра сбросите свои маски. И если при свѣтѣ факеловъ намъ по особенно привольно, то при яркомъ блескѣ солнца мы, повинуясь только собственной волѣ, будемъ то вмѣстѣ, то по одиночкѣ, свободно гулять по прекраснымъ лугамъ, отдыхать или дѣйствовать, какъ сами пожелаемъ, и въ беззаботной жизни никогда ничего не лишать себя, постоянно стремиться къ чему-нибудь. Всюду желанныя гостьи, мы смѣло входимъ сюда; несомнѣнно, что лучшее благо гдѣ-нибудь да должно найтись.
   

БЛАГОРАЗУМІЕ.

   Двухъ величайшихъ враговъ человѣчества -- боязнь и надежду, я держу скованными, чтобы не допустить ихъ въ вашу среду. Дайте мѣсто! Вы спасены.
   Я веду, какъ вы видите, живого колосса съ укрѣпленными на немъ башнями., и онъ надежно, шагъ за шагомъ, идетъ по крутымъ тропинкамъ.
   А на зубцахъ башни -- богиня съ могучими широкими крыльями, которыя носитъ ее по всему свѣту для побѣдъ. О!
   Блескъ и сіяніе окружаютъ ее, проливаясь далеко во всѣ стороны; и имя ей -- Побѣда, богиня всякой дѣятельности.
   

ЗОИЛО-ТЕРСИТЪ.

   Гу! Гу! Какъ разъ во-время прихожу я, чтобъ обругать всѣхъ васъ вмѣстѣ сквернавцами. Но то, что я избралъ себѣ главною цѣлью -- вонъ тамъ вверху, госпожа Побѣда! Со своею парой бѣлыхъ крыльевъ ей, конечно, воображается, что она орелъ и что куда бы она ни повернулась -- вездѣ и народъ, и страна принадлежатъ ей. Но когда кому-нибудь удается совершить славное дѣло, я тотчасъ же прихожу въ сильное раздраженіе. Видѣть низкое поднявшимся высоко, высокое упавшимъ низко, кривое сдѣлавшимся прямымъ, прямое кривымъ -- только это и придаетъ мнѣ здоровье, только этого и хочу я на всемъ земномъ шарѣ.

0x01 graphic

ГЕРОЛЬДЪ.

   Такъ пусть же поразитъ тебя, мерзкій песъ, мастерской ударъ моего жезла! Пустъ онъ сейчасъ же заставитъ тебя пресмыкаться и корчиться! Смотрите, какъ быстро эта двойная карличья фигура свертывается въ отвратительный клубокъ! Но какое чудо! Клубокъ превращается въ яйцо, а оно раздувается и лопается пополамъ! И оттуда выпадаетъ чета близнецовъ -- ехидна и летучая мышь; одна уползаетъ въ пыль, другая, черная, взлетаетъ къ потолку; обѣ спѣшатъ выбраться отсюда, чтобы потомъ заключить союзъ; я не желалъ бы быть въ немъ третьимъ.
   

ГОВОРЪ ВЪ ТОЛПѢ.

   Тамъ сзади уже танцуютъ; идемъ!-- Нѣтъ, мнѣ хотѣлось бы быть далеко отсюда.-- Чувствуешь ты, какъ насъ опутала эта семья привидѣній. У меня прошелестило въ волосахъ.-- Я почувствовалъ около своей ноги...-- Ни единъ изъ насъ не раненъ.-- Но всѣ страшно напуганы.-- Совсѣмъ испорчена забава!-- И все надѣлали эти твари!
   

ГЕРОЛЬДЪ.

   Съ тѣхъ поръ, какъ на меня по время маскарадовъ возложены обязанности герольда, я тщательно сторожу у дверей, чтобы къ вамъ въ этомъ веселомъ мѣстѣ не проскользнуло ничто пагубное; я твердъ и непреклоненъ. Тѣмъ не менѣе, однако, я боюсь, что въ окна пролетаютъ воздушныя привидѣнія, а отъ духовъ и волшебства не въ моихъ силахъ освобождать васъ. Только что васъ встревожилъ карликъ -- теперь тамъ позади насъ сильное волненіе. Открывать вамъ значеніе появляющихся здѣсь масокъ я бы очень желалъ, какъ того требуетъ моя должность; но то, что непостижимо, не умѣю и я объяснитъ. Придите вы всѣ мнѣ на помощь!.. Видите, что подвигается въ толпѣ? Великолѣпная, запряженная четверней колесница пробиваетъ себѣ дорогу; но она не заставляетъ толпу разсыпаться во всѣ стороны, нигдѣ я не вижу толкотни. Искры всевозможныхъ цвѣтовъ разлетаются далеко вокругъ; ярко блестятъ, блуждая по воздуху, разноцвѣтныя звѣзды, точно въ волшебномъ фонарѣ. Съ шумомъ урагана несется она. Мѣсто ей! Я трепещу!
   

ОТРОКЪ-ВОЗНИЦА.

   Стойте, кони! Опустите ваши крылья, почувствуйте привычную узду, сдерживайте себя, когда я васъ сдерживаю, летите впередъ, когда я воодушевляю васъ! Воздадимъ почтеніе этимъ мѣстамъ! Посмотрите, какъ вокругъ насъ все больше и больше увеличивается число пораженныхъ изумленіемъ людей... Къ дѣлу, герольдъ! По своему обыкновенію, прежде, чѣмъ мы ускачемъ отъ васъ, назови и изобрази насъ, потому что мы аллегоріи и, слѣдовательно, ты долженъ знать насъ.
   

ГЕРОЛЬДЪ.

   Назвать тебя не сумѣю; скорѣе могъ бы описать тебя.
   

ОТРОКЪ-ВОЗНИЦА.

   Ну, попытайся!
   

ГЕРОЛЬДЪ.

   Надо сознаться-прежде всего, ты молодъ и красивъ. Покамѣстъ ты еще полувзрослый отрокъ; но женщины желали бы видѣть тебя совсѣмъ взрослымъ. Ты мнѣ представляешься будущимъ волокитой, уже прирожденнымъ соблазнителемъ.
   

ОТРОКЪ-ВОЗНИЦА.

   Это пріятно слышать! Продолжай, найди веселую разгадку загадки.
   

ГЕРОЛЬДЪ.

   Въ глазахъ твоихъ черный блескъ, ночь кудрей весело освѣщается повязкою изъ драгоцѣнныхъ камней. А какая граціозная одежда, съ ея пурпурной обшивкой и блестящими украшеніями, спускается у тебя съ плечъ до пятокъ! Можно бы, не въ обиду тебѣ будь сказано, принять тебя за дѣвушку; но ты уже и теперь, къ добру ли, къ худу ли, нравился бы дѣвушкамъ; онѣ выучили бы тебя азбукѣ.
   

ОТРОКЪ-ВОЗНИЦА.

   А что ты скажешь о томъ, кто, какъ образъ чуднаго величія, красуется на тронѣ колесницы?
   

ГЕРОЛЬДЪ.

   Онъ кажется королемъ, богатымъ и кроткимъ; благо тому, кто можетъ снискать его благосклонность -- послѣ этого ему не къ чему больше стремиться! Гдѣ только ощущается недостатокъ -- туда обращается его взглядъ; и чистая радость, которую онъ находитъ въ томъ, чтобы давать, для него выше обладанія и счастія.
   

ОТРОКЪ-ВОЗНИЦА.

   Этимъ ты не можешь ограничиться; ты долженъ описать его во всей подробности.
   

ГЕРОЛЬДЪ.

   Истинно достойное не поддается описанію; но я могу сказать, что у него здоровое, круглое, какъ луна, лицо, сочныя губы, румяныя щеки, цвѣтущія подъ украшеніемъ тюрбана; въ падающей складками одеждѣ его какая богатая непринужденность! Чти сказать мнѣ объ его осанкѣ? Я, кажется, признаю въ немъ властителя.
   

ОТРОКЪ-ВОЗНИЦА.

   Это Плутусъ, называемый богомъ богатства. Онъ явился сюда во всей своей пышности, потому что великій императоръ очень желаетъ его присутствія.
   

ГЕРОЛЬДЪ.

   Теперь скажи о самомъ себѣ -- что и какъ?
   

ОТРОКЪ-ВОЗНИЦА.

   Я -- расточительность, я -- поэзія; я -- поэтъ, который заканчиваетъ себя, когда онъ расточилъ свое собственное добро. И я тоже безмѣрно богатъ и цѣню себя равнымъ съ Плутусомъ. Я оживляю и украшаю его танцы и празднества; то, чего ему недостаетъ, даю ему я.
   

ГЕРОЛЬДЪ.

   Хвастовство очень тебѣ къ лицу; но покажи-ка намъ свои искусства.
   

ОТРОКЪ-ВОЗНИЦА.

   Видите, мнѣ стоитъ щелкнуть пальцами -- и уже огни и искры разсыпаются вокругъ колесницы. Вотъ выскочило изъ нея жемчужное ожерелье. [Продолжаетъ щелкать пальцами]. Вотъ вамъ, берите, золотыя застежки для шеи и ушей, вотъ гребешки и коронки безукоризненнаго качества, вотъ въ кольцахъ драгоцѣннѣйшіе камни; по временамъ я выбрасываю и огоньки, ожидая, гдѣ они могутъ зажечь.
   

ГЕРОЛЬДЪ.

   Какъ кидается на это все, какъ хватаетъ милая толпа! Дающаго совсѣмъ затолкали! Драгоцѣнности сыпятся изъ его пальцевъ точно во снѣ, и каждый въ этой обширной залѣ старается поймать что-нибудь. Но я вижу новыя продѣлки; вещи, которыя тотъ или другой такъ усердно ловитъ, на самомъ дѣлѣ очень плохо вознаграждаютъ его: жемчужное ожерелье разрывается, и въ рукѣ у бѣдняги барахтаются жучки: онъ сбрасываетъ ихъ, и они, жужжа, носятся вокругъ его головы. У другихъ, вмѣсто солидныхъ вещей, оказываются вѣтреные мотыльки. Этакій плутъ! Такъ много обѣщаетъ, а даетъ то, что только блеститъ, какъ золото!
   

ОТРОКЪ-ВОЗНИЦА.

   Описывать маски, я вижу, ты умѣешь, но узнать сущность того, что скрывается подъ оболочкой не дѣло придворнаго герольда; для этого потребенъ болѣе проницательный взглядъ. Но я избѣгаю всякихъ споровъ и ссоръ, и къ тебѣ, повелитель, обращаюсь съ вопросами И рѣчью. [Плутусу]. Скажи, вѣдь ты довѣрилъ мнѣ этихъ четырехъ коней, мчащихся, какъ невѣста вѣтра? Вѣдь я успѣшно управляю ими по твоимъ указаніямъ? Вѣдь я всегда тамъ, гдѣ ты прикажешь мнѣ быть? Вѣдь я сумѣлъ на смѣлыхъ крыльяхъ добыть тебѣ побѣдную пальму? Сколько разъ я ни сражался за тебя, всегда оставался побѣдителемъ; когда лавровый вѣнокъ украшаетъ твое чело, развѣ не мни умъ и не моя рука сплели его?
   

ПЛУТУСЪ.

   Если необходимо, чтобы я выдалъ тебѣ свидѣтельство, то я охотно заявляю: ты духъ моего духа. Ты постоянно дѣйствуешь по моему желанію, ты богаче, чѣмъ я самъ. Чтобы наградить твои услуги, я цѣню эту зеленую вѣтвь выше всѣхъ моихъ коронъ. И предъ всѣми здѣсь я провозглашаю по чистой правдѣ: мой милый сынъ, я вполнѣ доволенъ тобой.
   

ОТРОКЪ-ВОЗНИЦА [толпѣ].

   Вы видите, что богатѣйшіе дары моей руки я разсыпалъ между вами. На той и другой головѣ горитъ огонекъ, кинутый мною; онъ перепрыгиваетъ отъ одного къ другому, на одномъ останавливается, отъ другого ускользаетъ, но рѣдко раздувается въ пламя и ярко блеститъ только короткое время; но у многихъ прежде, чѣмъ они замѣтили, онъ потухаетъ, печально выгорѣвъ.
   

БОЛТОВНЯ ЖЕНЩИНЪ.

   Тотъ, что стоитъ на-верху колесницы, навѣрно шарлатанъ. А вотъ тамъ, сзади, сидитъ на корточкахъ паяцъ, но такой тощій отъ голода и жажды, какимъ его еще никогда не видѣли; онъ, должно быть, даже когда его ущипнешь, не почувствуетъ.
   

ТОЩІЙ.

   Отстань, отвратительная бабья порода! Знаю, что я никогда не прихожусь тебѣ по вкусу. Еще въ то время, когда женщина занималась домашнимъ очагомъ, мое имя было Скупость; въ ту пору хорошо жилось вашему дому: въ домъ входило много, изъ него -- ничего! Я усердно оберегалъ сундуки и шкапы! Вѣроятно, это былъ порокъ съ моей стороны! Но когда въ самоновѣйшіе годы женщина отвыкла отъ бережливости и у нея, какъ у всякаго дурного счетчика, больше желаній, чѣмъ талеровъ -- мужчинѣ остается много страдать; куда бы онъ ни повернулся -- долги! Если она что-нибудь заработаетъ своей пряжей, то все потратитъ на свое тѣло, на своихъ любовниковъ; она тоже и ѣстъ лучше, и пьетъ еще больше, когда съ нею отвратительная армія ухаживателей. Это усиливаетъ для меня прелесть золота, и теперь я мужескаго рода, я Скупой!
   

СТАРШАЯ ЖЕНЩИНА.

   Скаредничай драконъ съ драконами! Въ концѣ концовъ, все это вѣдь обманъ и ложь! Онъ пришелъ сюда подстрекать противъ насъ мужчинъ, а они и безъ того достаточно неудобны для насъ.
   

ЖЕНЩИНЫ [въ массѣ].

   Пугало! Хвати его пощечиной! Угрожать намъ вздумала эта плачевная фигура! Бояться, изволите видѣть, должны мы его рожи! Драконы эти изъ дерева и картона. Смѣло впередъ и ударимъ на него!
   

ГЕРОЛЬДЪ.

   Именемъ моего жезла! Смирно! Но моя помощь едва-ли тутъ нужна. Смотрите, какъ разгнѣванныя чудища, подвигаясь впередъ въ быстро завоеванномъ ими пространствѣ, развернули двойную пару своихъ крыльевъ! Съ негодованіемъ поводятъ драконы своими чешуйчатыми, извергающими пламя пастями. Толпа бѣжитъ, мѣсто очистилось.

[Плутусъ сходить съ колесницы].

ГЕРОЛЬДЪ

   Онъ сошелъ; какой царственный видъ! Онъ дѣлаетъ знакъ, драконы сносятъ съ колесницы ящикъ съ золотомъ и сидящею на не'лъ"'купостью; вотъ ящикъ у его ногъ. Непостижимо, какъ это совершилось.
   

ПЛУТУСЪ [Возницѣ].

   Теперь ты избавленъ отъ черезъ чуръ обременительной тяжести, ты свободенъ, лети же въ свою сферу! Она не здѣсь! Здѣсь мы осаждены безпорядочной, пестрой, дикой толпой какихъ-то безобразныхъ фигуръ. Лети туда, гдѣ ты, самъ чистый, созерцаешь ничѣмъ не омраченную чистоту, гдѣ ты принадлежишь себѣ и вѣришь только въ самого себя, гдѣ нравится только прекрасное, доброе -- въ уединеніе! Тамъ создавай себѣ свой міръ.
   

ОТРОКЪ-ВОЗНИЦА.

   Слушая эти слова, я чту себя достойнымъ посланникомъ твоимъ, я люблю тебя, какъ ближайшаго родственника своего. Гдѣ ты, тамъ изобиліе: гдѣ я, тамъ каждый чувствуетъ себя среди самыхъ чудныхъ даровъ. И въ нелѣпой человѣческой жизни онъ часто колеблется, кому отдаться: тебѣ ли, мнѣ ли? Твои слуги могутъ, конечно, наслаждаться празднымъ покоемъ, но у тѣхъ, кто слѣдуетъ за мною, всегда найдется дѣло. Не тайкомъ совершаю я мои подвиги; стоитъ мнѣ только дохнуть, и я уже обличенъ. Прощай же! Ты отпускаешь меня къ моему счастію; но прошепни только призывъ, и я тотчасъ же возвращусь къ тебѣ. [Удаляется такъ же, какъ появился].

0x01 graphic

ПЛУТУСЪ.

   Настала минута освободить сокровища изъ заточенія. Я прикасаюсь къ замкамъ палочкой герольда, и ящикъ отворяется. Смотрите! Въ желѣзныхъ сосудахъ переливается и кипитъ золотая кровь: въ ней короны, цѣпи, перстни, и она грозить растопить, уничтожить ихъ.
   

КРИКИ ВЪ ТОЛПѢ.

   Смотрите, о, смотрите, какъ обильно струится золото, наполняя ящикъ до краевъ!-- Золотые сосуды расплавливаются, монетные свертки катятся! Червонцы прыгаютъ отчеканенные... О, какъ бьется сердце у меня въ груди! Какъ жадно смотрю я на все это!-- Вотъ они покатились по полу! Вамъ даютъ ихъ, берите же скорѣе; нагнитесь только, и вы разбогатѣли!-- А вотъ мы съ быстротою молніи завладѣемъ всѣмъ сундукомъ.
   

ГЕРОЛЬДЪ.

   Что это вы, сумасшедшіе! Что вы дѣлаете? Вѣдь это только маскарадная игра. Сегодня вечеромъ только она и требуется. Неужто вы вправду повѣряли, что вамъ даютъ золото и драгоцѣнности? Да если бы вамъ здѣсь кидали вмѣсто этого простые жетоны, и то было бы слишкомъ много. Безтолковые! Хотите, чтобъ милый обманъ сейчасъ же превратился въ грубую правду! И для чего вамъ правда? За смутное заблужденіе вы хватаетесь со всѣхъ его концовъ... Замаскированный Плутусомъ герой маскарадный, прогони-ка отсюда этотъ народъ.
   

ПЛУТУСЪ.

   Твой жезлъ очень пригоденъ для этого, ссуди мнѣ его на короткое время... Я быстро погружаю его въ кипящій огонь... Ну, маски, берегитесь! Какъ сверкаетъ, какъ трещитъ, какъ разсыпается искрами! Вотъ и жезлъ уже загорѣлся. Кто подойдетъ слишкомъ близко, въ одну минуту будетъ безжалостно сожженъ. Теперь я начинаю свой обходъ.
   

КРИКИ И ТОЛКОТНЯ.

   Горе намъ! Мы погибли! Бѣги, кто можетъ убѣжать!-- Назадъ, назадъ, сосѣдъ! Мнѣ горячимъ брызжетъ въ лице.-- Меня давитъ тяжесть пылающаго жезла!-- Пропали мы всѣ до одного!-- Назадъ, назадъ, маски! Назадъ, назадъ, безсмысленная толпа!-- О, будь у меня крылья, я полетѣлъ бы отсюда!
   

ПЛУТУСЪ.

   Вотъ мѣсто и очистилось, и никто, кажется, не сожженъ. Толпа разбѣгается, я спугнулъ ее... но какъ залогъ этого порядка, я навертываю невидимый кругъ.
   

ГЕРОЛЬДЪ.

   Ты совершилъ великолѣпное дѣло! Какъ я благодаренъ твоему мудрому могуществу!
   

ПЛУТУСЪ.

   Нужно имѣть еще немного терпѣнія, благородный другъ мой! Намъ грозитъ еще не одно шумное смятеніе!
   

СКУПЕЦЪ.

   Что ни говори, а на эту толпу, если есть охота, можно смотрѣть съ удовольствіемъ: потому что когда есть на что позѣвать, чѣмъ полакомиться -- женщины всегда впереди. Что касается меня, то я не совсѣмъ еще покрылся ржавчиной! Красивая женщина всегда красива; и сегодня, такъ какъ это мнѣ не будетъ стоить ни гроша, мы вволю приволокнемся. Но такъ какъ въ переполненномъ людьми мѣстѣ не всякое слово слышно всякому уху, то я буду дѣйствовать тонко и надѣюсь, что мнѣ удастся явственно выражать свои мысли посредствомъ пантомимы. Коли рука, нога, жесты окажутся недостаточны, придется прибѣгнутъ къ забавной штукѣ: я буду размягчать золото, какъ мокрую глину, потому что этотъ металлъ можно обращать во что угодно.
   

ГЕРОЛЬДЪ.

   Что это дѣлаетъ тощій дуракъ? У та кого высохшаго скелета вдругъ юморъ проявился! Онъ превращаетъ всякое золото въ тѣсто, оно размягчается подъ его руками; но какъ ни растягиваетъ онъ его, какъ ни свертываетъ, оно все-таки остается безформеннымъ. Вотъ онъ повернулся къ собравшимся тамъ женщинамъ; онѣ всѣ кричатъ, хотятъ бѣжать отсюда, ведутъ себя совершенно отвратительно. Этотъ плутъ готовъ, какъ видно, на всякое скверное дѣло; боюсь, что онъ захочетъ потѣшить себя оскорбленіемъ нравственности. На это я не могу смотрѣть безучастно; дай мнѣ мой жезлъ, я прогоню его.
   

ПЛУТУСЪ.

   Онъ не предчувствуетъ, что намъ грозитъ извнѣ. Оставь его, пусть продолжаетъ свое шутовство; скоро не останется мѣста для его дурацкихъ штукъ. Законъ могущественъ, сила необходимости -- могущественнѣе.
   

КРИКИ И ПѢНЬЕ.

   Дикая толпа стремится съ горныхъ высотъ и изъ глубины лѣсовъ неодолимо подвигается впередъ: они чествуютъ своего великаго Пана. Имъ извѣстно то, что не извѣстно никому; они врываются въ начертанный невидимый кругъ.
   

ПЛУТУСЪ.

   Я знаю васъ и вашего великаго Пана! Совмѣстно совершили вы смѣлый подвигъ! Я очень хорошо знаю то, что знаетъ не всякій, и, повинуясь долгу, открываю для васъ этотъ узкій кругъ. Но да сопровождаетъ васъ счастливая удача! Вѣдь самыя большія чудеса возможны. Они не знаютъ, куда идутъ; они не сообразили того, что можетъ предстоять имъ.
   

ДИКОЕ ПѢНЬЕ.

   Разряженный народъ, блестки мишуры! Смотрите -- они идутъ, неотесанные, идутъ грубые; высокими прыжками, быстрымъ бѣгомъ подвигаются они -- живые, смѣлые и бодрые.
   

ФАУНЫ.

   Фауновъ рой, въ веселой пляскѣ, съ дубовымъ вѣнкомъ въ кудрявыхъ волосахъ, тонкое заостренное ушко, сквозящее сквозь кудри головы, тупой носикъ, широкое лицо -- все это не вредитъ у женщинъ. Самая красивая. когда фаунъ протянетъ ей лапу, не откажется протанцевать съ нимъ.
   

САТИРЪ.

   А Сатиръ скачетъ позади другихъ своею козлиной ступней, сухощавой ногой; ему нужны онѣ сухія и жилистыя. И какъ сернѣ на горныхъ высотахъ, ему весело оглядываться кругомъ. И освѣженный воздухомъ свободы, онъ начинаетъ издѣваться надъ ребенкомъ, и женщиной, и мужчиной, которые тамъ, глубоко внизу, въ дыму и туманѣ долины, добродушно воображаютъ, что они тоже живутъ, тогда какъ вѣдь только ему принадлежитъ здѣсь, въ вышинѣ, весь міръ, въ его чистотѣ и неприкосновенности.
   

ГНОМЫ.

   Вотъ сѣменитъ ножками кучка маленькихъ людей, не любящая ходить въ порядкѣ парами. Въ своихъ мшистыхъ платьяхъ, съ ярко горящими лампочками, они быстро движутся одинъ наперерывъ передъ другимъ, и каждый работаетъ самъ за себя, киша, точно свѣтящіеся муравьи; усердно бѣгаютъ они туда и сюда, вкривь и вкось, занятые своимъ дѣломъ.
   Близкіе родственники набожныхъ кобольдовъ, хорошо извѣстные, какъ горные хирурги, мы пускаемъ кровь высокимъ горамъ, мы черпаемъ изъ ихъ сочныхъ жилъ. Грудами извлекаемъ мы оттуда металлы, и насъ встрѣчаютъ дружескими напутствіями, которыя говорятся отъ чистаго сердца, потому что мы друзья добрыхъ людей. И однако жъ мы выносимъ золото на свѣтъ, для того, чтобы люди могли сводничать и воровать, чтобы не было недостатка въ желѣзѣ у надменнаго человѣка, выдумавшаго всеобщее убійство. А кто нарушаетъ три заповѣди, тому нѣтъ никакого дѣла до другихъ. Во всемъ этомъ мы не виноваты, поэтому имѣйте терпѣніе, какъ имѣемъ мы его.
   

ВЕЛИКАНЫ.

   Ихъ прозвище -- дикіе люди, они хорошо извѣстны въ горахъ Гарца. Нагіе, какъ дѣти природы, въ своей древней силѣ идутъ они вмѣстѣ толпою великановъ. Въ правой рукѣ стволъ сосны, вокругъ тѣла толстый поясъ, грубѣйшій передникъ изъ вѣтвей и листьевъ -- лейбъ-гвардія, какой нѣтъ у папы.
   

ХОРЪ НИМФЪ [онѣ окружаютъ великаго Пана].

   Нотъ идетъ и онъ! Все вселенной представлено въ великомъ Панѣ. Вы, самыя радостныя, окружите его, носитесь вокругъ него въ прихотливой пляскѣ, потому что онъ, серьезный и при этомъ добрый, любитъ, чтобъ все веселилось. Подъ голубымъ сводомъ неба онъ постоянно бодрствуетъ, отгоняя отъ себя сонъ; но ручейки бѣгутъ къ нему съ тихимъ журчаніемъ, вѣтерки нѣжно убаюкиваютъ его къ покою -- и когда онъ въ полдень засыпаетъ, ни одинъ листокъ не шевелится на вѣткѣ, бальзамическое благоуханіе здоровыхъ растеній наполняетъ безмолвный тихій воздухъ, нимфа не смѣетъ рѣзвиться и погружается въ сонъ тамъ, гдѣ стояла въ эту минуту. Но когда затѣмъ неожиданно и мощно раздается его голосъ, какъ грохотъ грома и ревъ моря, всѣ, какъ растерянные, не знаютъ, куда имъ кинуться; храброе войско бѣжитъ въ разбродъ по полю битвы, и герой трепещетъ въ общемъ смятеніи. Чтите же того, кому подобаетъ честь! Привѣтъ тому, кто привелъ насъ сюда!
   

ДЕПУТАЦІЯ ГНОМОВЪ [великому Пану].

   Зная, что блестящій богатый металлъ проходитъ нитями въ глубинѣ горныхъ ущелій и открываетъ свои лабиринты только предъ волшебнымъ жезломъ.
   Мы, какъ троглодиты, строимъ свое жилище въ темныхъ пещерахъ, а ты милостиво раздаешь добытыя нами сокровища при ясномъ свѣтѣ солнца.
   Теперь мы открыли вблизи отсюда чудный источникъ, обѣщающій, безъ труда съ нашей стороны, дать то, что было почти недостижимо.
   Это дѣло можешь совершить ты. Возьми же его, владыка, подъ свое покровительство! Всякое сокровище въ твоихъ рукахъ идетъ на благо всему міру.
   

ПЛУТУСЪ [Герольду].

   Намъ нужно теперь вооружиться высокимъ спокойствіемъ и дать безпрепятственно совершиться тому, что совершится. Ты всегда вѣдь былъ полонъ самаго непоколебимаго мужества -- и вотъ сейчасъ произойдетъ нѣчто въ высшей степени ужасное; міръ и потомство будутъ упорно отрицать это, ты же запиши все, какъ было, въ своемъ протоколѣ.
   

ГЕРОЛЬДЪ
[беретъ жезлъ, который Плутусъ держитъ въ своей рукѣ].

   Карлики тихо ведутъ великаго Пана къ огненному источнику; онъ, кипя, вырывается изъ глубочайшей бездны, потомъ снова падаетъ на дно ея, и мрачно зіяетъ открытая пасть; затѣмъ опять пламя и кипѣніе. Великій Панъ стоитъ въ хорошемъ настроеніи, радуется удивительному чуду, а вправо и влѣво разлетается жемчужная пѣна. Какъ можетъ онъ повѣрить подобному явленію? И онъ наклоняется очень глубоко, чтобы посмотрѣть; но борода его падаетъ въ источникъ. Кто же можетъ быть этотъ человѣкъ съ бритымъ подбородкомъ? Рука его закрываетъ лицо отъ нашихъ глазъ... Но за этимъ слѣдуетъ большая бѣда -- борода загорѣлась и вылетаетъ обратно, она зажигаетъ корону, и голову, и грудь; веселье превращается въ страданіе... Толпа сбѣгается тушить, но пламя не щадитъ никого, и чѣмъ больше суетятся и усердствуютъ, тѣмъ сильнѣе вспыхиваетъ все новый и новый огонь. Охваченное стихіею, множество масокъ сгораетъ. Но что я слышу? Какая вѣсть проносится изъ уха въ ухо, изъ устъ въ уста? О навѣки несчастная ночь, какую муку принесла ты намъ! Завтрашній день объявитъ то, чего никто не могъ бы услышать безъ огорченія. Но вотъ я уже слышу повсюду крики: "Эти муки терпитъ императоръ!" О, если бы было справедливо что-нибудь другое, а не это! Императоръ горитъ со своими приближенными! Да будутъ прокляты тѣ, которые соблазнили его одѣться въ смолистый хворостъ и при пѣніи, похожемъ на звѣриный ревъ и вой, надѣлать здѣсь шумный переполохъ на общую погибель! О молодость, молодость, неужели ты никогда не будешь ставить надлежащіе предѣлы твоему веселью? О величество, величество, неужели ты никогда не будешь въ своихъ дѣйствіяхъ соединять съ всемогуществомъ благоразуміе?
   Вотъ уже объятъ пламенемъ лѣсъ, оно подымается острыми лижущими языками къ деревяннымъ связямъ этого потолка; намъ грозитъ общій пожаръ. Мѣра бѣдствія переполнилась, не знаю, кто спасетъ насъ. Грудою пепла одной ночи будетъ лежать завтра роскошное императорское великолѣпіе.

0x01 graphic

ПЛУТУСЪ.

   Достаточно надѣланнаго страха! Теперь пора подать помощь. Сила священнаго жезла, ударь такъ, чтобъ задрожала и застонала земля! Ты, широкое пространство воздуха, наполнись свѣжимъ благоуханіемъ! Подвиньтесь сюда, туманные пары; чреватыя дождемъ тучи, повисните надъ огненнымъ хаосомъ! Струитесь, свистите, облачка! Скользите волнистымъ путемъ, испаряйтесь, побѣдоносно тушите все горящее! Вы. облегчающія, вы, влажныя, превратите, въ грозу эту суетную игру пламени!.. Когда духи грозятъ причинить намъ вредъ, магія должна приняться за дѣло.

-----

Садъ.

Утреннее солнце. ИМПЕРАТОРЪ, его свита, мужчины и женщины; ФАУСТЪ, МЕФИСТОФЕЛЬ, одѣтый прилично, не эксцентрично, по-современному; оба они преклоняютъ колѣни.

ФАУСТЪ.

   Простишь ли ты мнѣ, государь, маскарадный пожаръ?
   

ИМПЕРАТОРЪ [давая знакъ встать].

   Я желалъ бы видѣть много подобныхъ шутокъ... Я вдругъ очутился въ огненной сферѣ; мнѣ почти показалось, что я Плутонъ. Предо мною лежала темная груда угольевъ, въ которой искрились огоньки. То изъ одной, то изъ другой бездны вылетали столбами тысячи дико причудливыхъ огней, сливавшихся вверху въ одинъ сводъ; языки пламени подымались къ вершинѣ высочайшаго купола, который постоянно держатся и постоянно пропадалъ. На датскомъ пространствѣ, занятомъ извивающимися огненными столбами, я видѣлъ длинные ряды народовъ. Они толпами устремлялись въ обширный кругъ и воздавали мнѣ честь, какъ дѣлали это всегда. Между ними я узналъ нѣсколько своихъ придворныхъ; я имѣлъ видъ государя тысячи саламандръ.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Таковъ ты на самомъ дѣлѣ, повелитель! Ибо каждая стихія признаетъ императорскую власть неограниченною. Ты испыталъ только-что послушаніе огня. Кинься въ море въ томъ мѣстѣ, гдѣ оно бушуетъ наиболѣе неистово -- и едва ты ступишь ногою на обильное жемчугомъ дно, какъ образуется, волнуясь, великолѣпный кругъ. Надъ собою и подъ собою ты увидишь свѣтло-зеленыя, пурпуромъ окаймленныя волны, легко катящіяся для того, чтобы соединиться въ чудное жилище вокругъ тебя, средоточія. Куда бы ты ни двинулся, тебя всюду сопровождаютъ дворцы. Даже стѣны живутъ, кишатъ съ быстротою стрѣлы, мчатся взадъ и впередъ. Морскія чудища стекаются толпами на новое для нихъ. прелестное зрѣлище; они льнутъ къ стѣнамъ, но ни одно не дерзаетъ проникнуть внутрь. Тутъ играютъ яркоцвѣтные, золоточешуйчатые драконы; жадно смотритъ на тебя акула, а ты смѣешься ей въ зіяющую пасть. Какова бы ни была картина двора, съ восторгомъ окружающаго тебя въ эту минуту, но подобнаго сборища ты не видѣлъ еще никогда. Не отсутствуютъ тамъ, однако, и самыя милыя созданія: вотъ приближаются къ великолѣпному, полному вѣчной свѣжести жилищу любопытныя Нереиды -- самыя молодыя робко и похотливо, какъ рыбы, болѣе взрослыя -- съ благоразумною осторожностью. Вѣсть объ этомъ дошла уже и до Ѳетиды; она предлагаетъ второму Пелею свою руку и свои уста, а затѣмъ и сѣдалище въ обители Олимпа...
   

ИМПЕPАТОРЪ [перебивая его].

   Воздушными пространствами предоставляю пользоваться тебѣ; вступать на тотъ престолъ всегда достаточно рано.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   А землею, высочайшій повелитель, ты владѣешь уже теперь.
   

ИМПЕРАТОРЪ.

   Какая счастливая судьба привела тебя сюда непосредственно изъ "Тысячи и одной ночи?" Если по плодовитости ты схожъ съ Шахразадой, то я обѣщаю тебѣ самыя великія милости. Будь постоянно готовъ, на тотъ случай, когда ваша житейская повседневность, какъ это часто случается, покажется мнѣ особенно отвратительною.
   

МАРШАЛЪ [поспѣшно входить].

   Всепресвѣтлѣйшій, я не думалъ, что мнѣ когда-нибудь въ жизни придется приносить вѣсть прекраснѣе и счастливѣе той, которая въ настоящую минуту счастливитъ меня и наполняетъ восторгомъ въ твоемъ присутствіи: всѣ счеты уплачены, когти ростовщиковъ усмирены, я освобожденъ отъ этихъ адскихъ мукъ. Въ небѣ не можетъ быть большей радости.
   

ГЛАВНОКОМАНДУЮЩІЙ АРМІЕЮ [входитъ также поспѣшно].

   Большая часть жалованія роздана, все войско вновь приняло на себя обязательство служить, ландскнехтъ пріободрился, трактирщикъ и служанки вполнѣ довольны.
   

ИМПЕРАТОРЪ.

   Какъ привольно дышетъ ваша грудь! Какъ просвѣтлѣло сморщившееся лицо! Съ какою поспѣшностью являетесь вы сюда!
   

КАЗНАЧЕЙ [очутившійся тутъ же].

   Спроси тѣхъ, которые совершили это дѣло.
   

ФАУСТЪ.

   Доложить о происшедшемъ подобаетъ канцлеру.
   

КАНЦЛЕРЪ [подходя медленнымъ шагомъ].

   Счастіе посѣтило меня въ мои старые дни... Внимайте и созерцайте чреватый будущими судьбами листъ, превратившій все бѣдствіе въ благоденствіе. [Читаетъ]. "Да будетъ вѣдомо каждому, желающему знать, что настоящая бумага имѣетъ цѣнность въ тысячу кронъ; вѣрнымъ обезпеченіемъ ей служитъ безчисленное количество сокровищъ, зарытыхъ въ императорскихъ владѣніяхъ. Приняты мѣры къ тому, чтобы эти сокровища, немедленно по извлеченіи изъ земли, послужили къ уплатѣ".
   

ИМПЕРАТОРЪ.

   Я подозрѣваю здѣсь преступленіе, чудовищный обманъ! Кто поддѣлалъ подпись императора? Такое преступленіе неужели осталось безнаказаннымъ?
   

КАЗНАЧЕЙ.

   Вспомни! Ты подписалъ собственноручно; не дальше, какъ сегодня ночью. Ты представлялъ великаго Пана; канцлеръ, вмѣстѣ съ нами, сказалъ тебѣ: "Доставь себѣ высокое праздничное удовольствіе осчастливитъ народъ нѣсколькими росчерками пера". Ты сдѣлалъ ихъ, затѣмъ въ эту же ночь тысячи художниковъ быстро воспроизвели ихъ въ тысячахъ снимковъ. Для того, чтобы благодѣяніе немедленно пошло въ пользу всѣмъ, мы разомъ напечатали цѣлую серію билетовъ въ десять, тридцать, пятьдесятъ, сто кронъ. Посмотрите на вашъ городъ, недавно полуразлагавшійся въ рукахъ смерти,-- какъ теперь все живетъ въ немъ и шумно отдается наслажденію! Хотя твое имя давно дѣлаетъ счастливымъ міръ, но никогда еще не созерцали его такъ любовно. Азбука становится отнынѣ ненужною; въ этой подписи каждый находитъ блаженство.
   

ИМПЕРАТОРЪ.

   И мои подданные принимаютъ это, какъ чистое золото? Войску, двору это достаточно для полной уплаты должнаго ямъ? Какъ ни удивленъ я, но препятствовать не могу.
   

МАРШАЛЪ.

   Да и невозможно было бы поймать этихъ бѣглецовъ; съ быстротой молніи разсѣялись они повсюду. Двери мѣняльныхъ конторъ открыты настежь, всякому билету тамъ оказываютъ почетъ золотомъ и серебромъ, правда, со сбавкой. Оттуда дорога къ мяснику, булочнику, шинкарю; половина міра, повидимому, думаетъ только о томъ, какъ бы попировать, тогда какъ другая чванливо расхаживаетъ въ новомъ платьѣ. Торговецъ отрѣзываетъ матерію, портной шьетъ. При кликахъ "да здравствуетъ императоръ" вино рѣкою льется въ погребахъ, и варятъ, и жарятъ, и стучатъ тарелками.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Кто пойдетъ въ одиночествѣ прогуляться по террасамъ, встрѣтитъ тамъ красавицу, великолѣпно разодѣтую; прикрывъ одинъ глазъ гордымъ перомъ изъ павлиньихъ перьевъ, она игриво улыбается намъ и кидаетъ взгляды на такой билетикъ -- и обильнѣйшія щедроты любви пріобрѣтаются такимъ путемъ быстрѣе, чѣмъ посредствомъ остроумія и краснорѣчія. Нѣтъ больше надобности обременять себя кошельками и мѣшочками: маленькій листокъ легко носить на груди, тамъ онъ удобно помѣщается рядомъ съ любовными письмами. Священникъ набожно храпитъ его въ молитвенникѣ, а солдатъ, чтобы не было помѣхи быстротѣ его движеній, спѣшитъ освободить отъ тяжелой монеты свой кожаный поясъ, Ваше величество благоволите простить мнѣ за то, что я, повидимому, унижаю высокое дѣло, изображая его въ мелочахъ.
   

ФАУСТЪ.

   Изобиліе сокровищъ, которое неподвижно хранится въ глубинѣ твоихъ земель, остается непроизводительнымъ. Самая широкая мысль есть самое жалкое вмѣстилище для такого богатства; фантазія, въ ея отважнѣйшемъ полетѣ, никогда не будетъ достаточна, какъ бы ни напрягалась она: но духи, достойные проникать взорами въ глубину, питаютъ къ безпредѣльному безпредѣльное довѣріе.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Подобная бумага, замѣняющая золото и жемчугъ, вѣдь такъ удобна! Знаешь, что имѣешь; нѣтъ надобности ни взвѣшивать, ни мѣнять; можешь сколько угодно упиваться любовью и виномъ. Хочешь звонкой монеты -- мѣняла къ твоимъ услугамъ, а не получишь ее у него, покопай нѣсколько времени въ землѣ. Бокалы и цѣпи пущены въ продажу съ аукціона -- и бумага тотчасъ же погашена къ стыду скептика, дерзко издѣвающагося надъ нами. Разъ, что къ этому привыкли -- ничего другого не хотятъ. Такимъ образомъ съ этихъ поръ во всѣхъ императорскихъ владѣніяхъ не будетъ недостатка въ драгоцѣнностяхъ, золотѣ, бумагѣ.
   

ИМПЕРАТОРЪ.

   Высокимъ благоденствіемъ обязано вамъ наше государство; награда должна по возможности соотвѣтствовать услугѣ. Вамъ обоимъ мы ввѣряемъ внутренность земли въ имперіи, вы становитесь достойнѣйшими стражами сокровищъ. Вамъ извѣстны мѣста, гдѣ надежно хранятся они, и раскопки должны производиться не иначе, какъ по вашему указанію. Соединитесь же теперь вы, хозяева нашей казны, исполняйте съ усердіемъ обязанности, сопряженныя съ вашею должностью, благодаря чему вступятъ между собою въ союзъ міръ надземный и міръ подземный, счастливые въ своемъ единеніи.
   

КАЗНАЧЕЙ.

   Отнынѣ не должно существовать между нами ни малѣйшаго разногласія: мнѣ пріятно имѣть своимъ коллегой волшебника [Уходитъ съ Фаустомъ].
   

ИМПЕРАТОРЪ.

   Начиная теперь одѣлять подарками всѣхъ моихъ придворныхъ, я желаю, чтобъ каждый признался мнѣ, какое онъ сдѣлаетъ употребленіе изъ того, что онъ получитъ.
   

ПАЖЪ [принимая подарокъ].

   Я заживу весело, беззаботно, всѣмъ довольный.
   

ДРУГОЙ [также].

   Я сейчасъ накуплю своей возлюбленной цѣпочекъ и колецъ.
   

КАМЕРАРІЙ [получая].

   Съ этихъ поръ я стану пить лучшія вина въ двойномъ размѣрѣ.
   

ДРУГОЙ [также].

   Игральныя кости уже зудятъ у меня въ карманѣ.
   

НАЧАЛЬНИКЪ СОБСТВЕННАГО ОТРЯДА [разсудительно].

   Я очищу отъ долговъ мой замокъ и мои земли.
   

ДРУГОЙ [также].

   Это драгоцѣнность; я присоединю ее къ другимъ моимъ драгоцѣнностямъ.
   

ИМПЕРАТОРЪ.

   Я надѣялся встрѣтить охоту и бодрость для новыхъ подвиговъ; но кто васъ знаетъ, тому легко отгадать васъ. Ясно вижу, что среди изобилія сокровищъ вы остаетесь и останетесь такими же, какими были до сихъ поръ.
   

ШУТЪ [входить].

   Мы раздаете дары, позвольте и мнѣ получить что-нибудь.
   

ИМПЕРАТОРЪ.

   А ты опять живъ? Вѣдь ты сейчасъ пропьешь.
   

ШУТЪ.

   Волшебные листки! Ничего въ нихъ не понимаю.
   

ИМПЕРАТОРЪ.

   Я не сомнѣваюсь въ этомъ, потому что ты не знаешь, какъ слѣдуетъ употреблять ихъ.
   

ШУТЪ.

   Вотъ еще и еще! Не знаю, что съ ними дѣлать.
   

ИМПЕРАТОРЪ.

   Бери, только бери! Вѣдь они достались на долю тебѣ [Уходить].
   

ШУТЪ.

   Пять тысячъ кронъ у меня въ рукахъ.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Двуногій винный мѣхъ, ты опятъ воскресъ?
   

ШУТЪ.

   Это со мной часто случается, но никогда не воскресать я такъ пріятно, какъ теперь.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Ты радуешься такъ, что тебя въ потъ бросило.
   

ШУТЪ.

   Посмотрите, однако, это въ самомъ дѣлѣ имѣетъ такую же цѣнность, какъ золото?
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   На это ты можешь пріобрѣсти все, чего желаютъ твоя глотка и твое брюхо.
   

ШУТЪ.

   И я могу купить землю, домъ и скотъ?
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Разумѣется! Предложи только цѣну, никогда ни въ чемъ не будетъ недостатка.
   

ШУТЪ.

   И замокъ съ лѣсомъ, и охотой, и рыбной ловлей?
   

МЕФИСТОФЕЛЬ,

   Конечно! Хотѣлось бы мнѣ повидать тебя строгимъ помѣщикомъ!
   

ШУТЪ.

   Сегодня же вечеромъ буду покоиться въ моей поземельной собственности!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ [Одинъ].

   Кто станетъ еще сомнѣваться въ остроуміи нашего шута?

-----

Темная Галлерея.

ФАУСТЪ И МЕФИСТОФЕЛЬ.

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Зачѣмъ увлекаешь ты меня въ эти мрачные переходы? Развѣ не достаточно весело тамъ, въ густой пестрой толпѣ придворныхъ, гдѣ есть столько случаевъ позабавиться и обмануть?
   

ФАУСТЪ.

   Не говори мнѣ такихъ вещей, вѣдь тебѣ самому это все надоѣло до пресыщенія, и теперешнее твое виляніе то въ ту, то въ другую сторону -- нечто иное, какъ нежеланіе мнѣ дать прямой отвѣтъ. А между тѣмъ меня мучатъ настояніями дѣйствовать; маршалъ и камерарій неотступно пристаютъ ко мнѣ. Король желаетъ, чтобъ это было сдѣлано немедленно; онъ хочетъ увидѣть передъ собою Елену и Париса, Хочетъ созерцать въ явственныхъ формахъ высшій образецъ какъ мужчины, такъ и женщины. Скорѣе къ дѣлу! Я не могу нарушить данное мною слово.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ,

   Нелѣпо было обѣщать такъ леткомысленно.
   

ФАУСТЪ.

   Ты, пріятель, не подумалъ, куда приведутъ насъ твои хитрыя штуки; сперва мы сдѣлали его богачемъ, теперь должны увеселять его.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Ты воображаешь, что это можетъ быть исполнено немедленно? Намъ предстоятъ крутыя ступени; ты входишь въ совершенно чуждую область и съ преступною неосмотрительностью принимаешь на себя новыя обязательства: тебѣ кажется, что вызвать Елену такъ же легко, какъ призраки бумажныхъ денегъ. Уродами-вѣдьма мы, всякими привидѣніями, забавными карликами я могу служить тебѣ каждую минуту, но возлюбленныя чертей, не въ обиду имъ будь сказано, за героинь сойти не могутъ.
   

ФАУСТЪ.

   Ну, запѣлъ опять старую пѣсню! Съ тобою постоянно попадаешь въ неизвѣстность, ты отецъ всякихъ препятствій, за каждое предложенное тобой средство тебѣ нужна новая награда. И теперь, я знаю, ты немного поворчишь, а затѣмъ, не успѣемъ мы оглянуться. какъ вызываемыя лица будутъ уже передъ нами.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Съ языческимъ міромъ у меня нѣтъ ничего общаго -- онъ живетъ въ своемъ собственномъ аду. Но есть средство.
   

ФАУСТЪ.

   Говори, и безъ промедленія!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Неохотно открываю я высшую тайну... Есть богини, величественно царящія въ уединеніи; вокругъ нихъ нѣтъ пространства, еще менѣе -- времени. Когда говоришь о нихъ, чувствуешь тревожное смущеніе. Это -- Матери.
   

ФАУСТЪ [съ испугомъ].

   Матери!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Ты ужаснулся?
   

ФАУСТЪ.

   Матери! Матери! Какъ странно звучитъ это слово!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Такъ оно и на самомъ дѣлѣ. Это богини, вамъ, смертнымъ, невѣдомыя, нами неохотно называемыя. Чтобы достигнуть ихъ жилища, тебѣ придется проникнуть въ самыя сокровенныя глубины. Ты самъ виноватъ, что онѣ намъ понадобились.
   

ФАУСТЪ.

   Гдѣ дорога?
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Никакой дороги! Путями, которыхъ не попирала ничья нога и не будетъ попирать; путями въ недоступное до сихъ поръ и недоступное въ будущемъ. Готовъ ты?.. Тебѣ не придется ни открывать замки, ни отодвигать засовы; изъ одного уединенія, будешь ты переходить въ другое. Имѣешь ты понятіе о пустотѣ и уединеніи?
   

ФАУСТЪ.

   Незачѣмъ тебѣ, полагаю, тратитъ даромъ такія рѣчи. Отъ нихъ отзывается кухнею вѣдьмъ, давно прошедшими временами. Развѣ я не вращался по неволѣ между людьми, не научался самъ пустотѣ, не училъ самъ ей другихъ! Когда я, какъ мнѣ представлялось, говорилъ разумно, противорѣчіе раздавалось въ два раза громче; отъ непріятныхъ ударовъ я даже долженъ былъ не разъ уходитъ въ уединеніе, въ пустыню, и чтобъ не жить всѣми покинутымъ, совершенно одинокимъ, отдался, наконецъ, чорту.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Если бы ты поплылъ по океану, отдался бы созерцанію безпредѣльнаго, то по крайней мѣрѣ ты увидѣлъ бы волну, набѣгающую на волну; увидѣлъ бы, даже охваченный страхомъ погибнуть, хоть что-нибудь; въ зеленой глубинѣ успокоившагося моря ты видѣлъ бы скользящихъ дельфиновъ, ни: дѣлъ бы проносящіяся облака, солнце, луну и звѣзды. Но ничего не увидишь ты въ вѣчно пустой дали, не услышишь собственныхъ шаговъ, не найдешь ничего твердаго, на чемъ можно бы отдохнуть.
   

ФАУСТЪ.

   Ты говоришь, какъ первый изъ всѣхъ мистагоговъ, какіе когда-либо обманывали вѣрующихъ неофитовъ; только наоборотъ. Ты посылаешь меня въ пустоту, для того чтобы тамъ я усовершенствовалъ свое искусство и увеличилъ свою силу; ты хочешь, чтобы я, какъ кошка въ баснѣ, таскалъ для тебя каштаны изъ огня. Но пусть такъ! Я рѣшаюсь. Въ твоемъ ничто я надѣюсь найти все.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Долженъ похвалить тебя прежде, чѣмъ мы разстанемся; я вижу, что ты знаешь своего чорта. Вотъ ключъ, возьми.
   

ФАУСТЪ.

   Такой маленькій!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Сперва возьми его и не придавай ему ничтожную цѣну.
   

ФАУСТЪ.

   Онъ растетъ въ моей рукѣ! Онъ свѣтится, блещетъ!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Теперь ты начинаешь замѣчать, чѣмъ обладаешь, получивъ его? Этотъ ключъ чутьемъ отыщетъ надлежащее мѣсто; слѣдуй за нимъ, онъ поведетъ тебя къ Матерямъ.
   

ФАУСТЪ [вздрагивая].

   Матерямъ! Это слово все еще поражаетъ меня какъ ударъ! Что жъ это за слово, котораго я не могу слышать?
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Неужели ты такъ ограниченъ, что новое слово смущаетъ тебя? Неужели ты хочешь слышатъ только то, что уже слышалъ? Какія бы слова ни произносились предъ тобою, ничто не должно смущать тебя, давно привыкшаго къ самымъ непостижимымъ вещамъ.
   

ФАУСТЪ.

   Но я не ищу своего спасенія въ равнодушной неподвижности; трепетъ есть лучшая часть человѣка; какъ ни дорого заставляетъ его свѣтъ платиться за проявленіе чувства, но, только испытывая волненіе, онъ глубоко чувствуетъ безпредѣльное.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   И такъ, опустись во внутренность земли! Я могъ бы точно такъ же сказать: подымись въ вышину! Это одно и то же. Бѣги изъ міра дѣйствительности въ свободныя области образовъ; наслаждайся тѣмъ, что давно уже не существуетъ! Какъ гряды облаковъ, переплетаются между собою эти призраки. Помавай ключомъ въ воздухѣ, держи его подальше отъ тѣла.
   

ФАУСТЪ [съ воодушевленіемъ].

   О, сжимая его, я чувствую въ себѣ новую силу, грудь моя расширяется для великаго дѣла.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Огненный треножникъ, наконецъ, дастъ тебѣ знать, что ты находишься въ глубочайшей, недосягаемо глубочайшей глубинѣ. При свѣтѣ его ты увидишь Матерей; однѣ сидятъ, другія стоять и ходятъ, какъ придется. Созданіе формы, пересозданіе -- вѣчное занятіе вѣчнаго духа, вокругъ котораго дарятъ образы всего сотвореннаго. Онѣ не увидятъ тебя, потому что видятъ только призрачные образы. И такъ вооружись мужествомъ, ибо опасность велика. И направляйся прямо къ этому треножнику, прикоснись Къ нему ключомъ! [Фаустъ дѣлаетъ ключомъ рѣшительное и повелительное движеніе]. Прекрасно! Тогда треножникъ пристанеть къ ключу и послѣдуетъ за нимъ, какъ вѣрный рабъ. Ты спокойно станешь подыматься вверхъ, счастіе будетъ возносить тебя, и прежде чѣмъ онѣ успѣютъ замѣтить, ты уже будешь дома. А разъ что ты принесешь его сюда, герой и героиня будутъ вызваны изъ тьмы тобою -- первымъ, который отважился на такой подвигъ! Онъ совершенъ, и совершилъ его ты. Затѣмъ, посредствомъ волшебства, пары ѳиміама превратятся въ боговъ.
   

ФАУСТЪ.

   А теперь что я долженъ сдѣлать?
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Теперь пусть твое существо стремится кинзу. Топни ногой, чтобы опуститься; топнувъ ногой, ты снова подымешься вверхъ.

[Фаустъ топаетъ ногой и исчезаетъ].

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Лишь бы только ключъ сослужилъ ему добрую службу! Любопытно мнѣ -- вернется ли онъ обратно?

-----

   Залы, ярко освѣщенныя.

ИМПЕРАТОРЪ и КНЯЗЬЯ, МЕФИСТОФЕЛЬ. Дворъ въ волненіи.

КАМЕРАРІЙ [Мефистофелю].

   За нами еще долгъ -- сцена духовъ. Давайте ее! Государь въ нетерпѣніи.
   

МАРШАЛЪ.

   Императоръ только-что спрашивалъ объ этомъ. Не медлите, чтобъ не оскорбить его величество.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Да мой товарищъ по этому дѣлу и отправился. Онъ ужъ знаетъ, какъ приняться, и работаетъ втихомолку, взаперти; ему нужно тутъ приложить особенное усердіе, потому что тотъ, кто хочетъ добытъ высшее сокровище, красоту, долженъ прибѣгнуть къ высочайшему искусству -- магіи мудрецовъ.
   

МАРШАЛЪ.

   Какія искусства вы пустите въ ходъ -- это намъ все равно; императоръ желаетъ, чтобъ все было немедленно исполнено.
   

БЛОНДИНКА [Мефистофелю].

   Одно слово! пожалуйста! Вы видите, что у меня совсѣмъ чистое лицо, но въ несносную лѣтнюю пору оно мѣняется: тутъ выступаетъ сотня коричневато-красныхъ пятнышекъ, которыя, къ большой досадѣ моей, покрываютъ бѣлую кожу. Дайте средство!
   

МЕФИ СТОФЕЛЬ.

   Жаль! Такое свѣтлое сокровище -- и въ маѣ разукрашивается, точно кожа пантеры! Возьмите лягушечьяго клёву, жабьихъ языковъ, тщательно дистилируйте ихъ при свѣтѣ полной луны, и когда она пойдетъ на ущербъ, чистенько помажьте лицо этою смѣсью; придетъ весна, и пятнышекъ какъ не бывало.
   

БРЮНЕТКА.

   Толпа осаждаетъ васъ со всѣхъ сторонъ. Я тоже прошу дать мнѣ средство. Отморозки на ногѣ мѣшаютъ мнѣ и ходить, и танцовать; даже дѣлать книксенъ мнѣ неловко.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Позвольте мнѣ нажать вашу ногу моею.
   

БРЮНЕТКА.

   Что жъ! Это часто дѣлается между влюбленными.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Прикосновеніе моей ноги, дитя мое! имѣетъ болѣе серьезное значеніе. Одинаковое одинаковымъ -- лучшій способъ лѣченія всѣхъ болѣзней. Нога излѣчиваетъ ногу; тоже и со всѣми членами. Подойдите поближе! Внимайте! Мнѣ вы не должны отвѣчать тѣмъ же.
   

БРЮНЕТКА.

   Ай, ай! Горитъ! Ужасно больно! Т очно лошадиное копыто наступило на ногу.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Вы излѣчены. Теперь ты можешь танцовать сколько тебѣ угодно и подъ столомъ нѣжно любезничать со своимъ дружкомъ.
   

ДАМА [протискиваясь сквозь толпу].

   Пропустите меня къ нему! Мои боли слишкомъ сильны, онѣ, какъ колючій огонь, проникаютъ до самой глубины моего сердца! Вчера еще онъ находилъ блаженство въ моихъ взорахъ, сегодня уже болтаетъ съ нею, а ко мнѣ поворачиваетъ спину.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Это дѣло серьезное; но выслушай меня. Ты должна близко подойти къ нему такъ, чтобы онъ не замѣтилъ: возьми этотъ уголь, проведи имъ черту на его рукавахъ, плащѣ, плечахъ, какъ придется; онъ почувствуетъ въ сердцѣ нѣжный уколъ раскаянія. Но уголь проглоти немедленно и послѣ этого не прикасайся губами ни къ вину, ни къ водѣ. Сегодня же ночью онъ будетъ вздыхать предъ твоею дверью.
   

ДАМА.

   Но это не ядъ?
   

МЕФИСТОФЕЛЬ [съ негодованіемъ].

   Уваженіе тому, кому оно подобаетъ!.. Но за такимъ углемъ вамъ придется бѣжать далеко. Онъ изъ того костра, который мы нѣкогда зажигали съ большимъ усердіемъ.
   

ПАЖЪ.

   Я влюбленъ, а на меня смотрятъ, какъ на ребенка.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ [въ сторону].

   Не знаю ужъ, кого и слушать [Пажу]. Вамъ не слѣдуетъ пытать счастія съ самыми молодыми. Пожилыя сумѣютъ оцѣнить васъ. [Другія тѣснятся къ нему]. Еще и еще! Вотъ-то напоръ! Придется, наконецъ, призвать себѣ на помощь правду. Помощь самая скверная! Но положеніе отчаянное! О Матери! Матери! Отпустите Фауста! [Осматриваясь кругомъ]. Свѣчи въ залѣ уже тускнѣютъ. Весь дворъ двинулся. Я вижу, какъ ряды ихъ тянутся по длиннымъ переходамъ, отдаленнымъ галлереямъ. Вотъ собираются они въ обширномъ пространствѣ старой рыцарской залы; она едва можетъ вмѣстить ихъ. Широкія стѣны увѣшаны коврами; углы и ниши украшены оружіемъ. Тутъ, кажется, нѣтъ надобности ни въ какихъ волшебныхъ заклинаніяхъ; духи могутъ явиться сюда и сами, по собственному желанію.

-----

Рыцарская зала.

Сумеречное освѣщеніе. ИМПЕРАТОРЪ и ДВОРЪ.

ГЕРОЛЬДЪ.

   Мою старую служебную обязанность возвѣщать предстоящее зрѣлище мѣшаетъ мнѣ исполнить, какъ слѣдуетъ, таинственная работа духовъ. Напрасно отваживаешься доводами разума объяснять себѣ эти смутныя явленія. Кресла, стулья уже поставлены; императора посадили какъ разъ передъ стѣной: на коврахъ онъ можетъ спокойно разсматривать битвы великихъ временъ. Вотъ всѣ усѣлись по мѣстамъ -- государь и дворъ; диваны тѣсно сдвинуты на заднемъ планѣ, и въ призрачномъ полусвѣтѣ влюбленная чета нѣжно нашла себѣ мѣстечко другъ подлѣ друга. И теперь, когда всѣ сидятъ, гдѣ каждому подобаетъ, мы готовы. Духи могутъ явиться!

[Трубы].

АСТРОЛОГЪ.

   Да начнется немедленно ходъ драмы! Такъ повелѣлъ государь. Вы, стѣны, раздвиньтесь! Ничто больше не препятствуетъ, магія къ нашимъ услугамъ. Ковры падаютъ точно свернутые пожаромъ, стѣна треснула, перевернулась, передъ нами глубокая театральная сцена, таинственный свѣтъ озаряетъ насъ, и я вхожу на просценіумъ.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.
[Высовывая голову изъ суфлерской будки].

   Отсюда я надѣюсь заслужить общую благосклонность. Суфлированіе есть ораторское искусство чорта. [Астрологу]. Ты знаешь тактъ, въ какомъ движутся звѣзды, и мастерски поймешь мое подсказываніе.
   

АСТРОЛОГЪ.

   Силою чуда возстаетъ здѣсь предъ нашими глазами, въ довольно массивныхъ размѣрахъ, древній храмъ. Подобно Атланту, нѣкогда поддерживавшему своими плечами небо, идетъ рядомъ немалое количество колоннъ. Ихъ достаточно было бы для цѣлой скалистой массы, такъ какъ уже двѣ могли бы поддержать огромное зданіе.
   

АРХИТЕКТОРЪ.

   Повашему, это антично! Я его не могу одобрить; неуклюжимъ и тяжеловѣснымъ слѣдовало бы назвать его. Грубое называютъ благороднымъ, мизерное великимъ. Мнѣ нравится колонна стройная, стремящаяся ввысь, безпредѣльная; остроконечный зенитъ возвышаетъ духъ; подобное зданіе дѣйствуетъ на васъ самымъ назидательнымъ образомъ.
   

АСТРОЛОГЪ.

   Принимайте съ почтеніемъ часы, благосклонно посылаемые намъ звѣздами; разумъ да будетъ связанъ магическимъ словомъ; и, напротивъ того, фантазія, роскошная и смѣлая, пусть свободно уносится въ необозримую даль. Теперь созерцайте глазами то, что вы дерзнули пожелать; это невѣроятно, и именно потому заслуживаетъ вѣры.

Съ другой стороны просценіума на него подымается ФАУСТЪ.

АСТРОЛОГЪ.

   Въ жреческомъ одѣяніи, увѣнчанный, является предъ вами чудесный человѣкъ, исполнившій теперь то, что онъ мужественно предпринялъ. Съ нимъ вмѣстѣ подымается изъ пустой бездны треножникъ. Я слышу уже несущееся изъ стоящей на немъ чаши благоуханіе ѳиміама. Онъ готовится благословить великое дѣло; отнынѣ здѣсь можетъ совершаться только счастливое.
   

ФАУСТЪ [торжественно].

   Призываю ваше имя, о Матери, вы, царящія въ безпредѣльности, вѣчно живущія одинокими и при этомъ однако общительныя! Вокругъ вашей головы парятъ образы жизни, дѣятельные, но безжизненные. Все, когда-нибудь существовавшее, движется тамъ въ своемъ полномъ блескѣ и своей видимости, ибо оно хочетъ быть вѣчнымъ. И вы, всемогущія силы, распредѣляете эти образы между шатромъ дня и сводомъ ночи. Однихъ увлекаетъ за собою милое теченіе жизни, другими овладѣваетъ смѣлый магъ, и, полный увѣренности въ себѣ, онъ щедро даетъ каждому увидѣть желательное для него чудо.

0x01 graphic

АСТРОЛОГЪ.

   Едва горячій ключъ коснулся чаши треножника, туманные пары наполняютъ пространство; они ползутъ, они плывутъ, какъ облака, расширяются, свертываются, скрещиваются, разсѣиваются, соединяются. А теперь посмотрите, какую удивительную штуку продѣлываютъ духи! Они движутся -- и ихъ движеніе вызываетъ музыку, изъ воздушныхъ звуковъ струится что-то особенное, на ихъ пути все становится мелодіей. Звучитъ колоннада, звучитъ и триглифъ; мнѣ сдается даже, что весь храмъ поетъ. Туманъ расплывается; изъ легкой дымки мѣрной походкой выступаетъ красавецъ-юноша. Здѣсь оканчивается моя служба. Мнѣ нѣтъ надобности назвать его -- кто не знаетъ прекраснаго Париса!
   

ДАМА.

   О, какой блескъ цвѣтущей юношеской силы!
   

ВТОРАЯ.

   Точно персикъ свѣжій и сочный!
   

ТРЕТЬЯ.

   Какъ тонко очерчены, прелестно округлены губы!
   

ЧЕТВЕРТАЯ.

   Ты бы съ удовольствіемъ хлебнула изъ такого кубка?
   

ПЯТАЯ.

   Онъ совсѣмъ красавецъ, но не особенно изященъ.
   

ШЕСТАЯ.

   Не мѣшало бы ему немного больше гибкости.
   

РЫЦАРЬ.

   На мой взглядъ все въ немъ обличаетъ пастуха; ничего княжескаго, никакихъ придворныхъ манеръ.
   

ВТОРОЙ.

   Полунагой, этотъ юноша, правда, красивъ; но надо бы посмотрѣть, каковъ онъ будетъ въ рыцарскомъ вооруженіи!
   

ДАМА.

   Онъ садится на землю непринужденно, граціозно.
   

РЫЦАРЬ.

   Вамъ, конечно, было бы удобно у него на груди?
   

ВТОРАЯ ДАМА.

   Какъ красиво онъ положилъ руку на голову!
   

КАМЕРГЕРЪ.

   Мужичье! Я считаю это непозволительнымъ!
   

ДАМА.

   Вы, господа мужчины, во всемъ найдете, что осудитъ.
   

КАМЕРГЕРЪ.

   Растянуться въ присутствіи императора!
   

ДАМА.

   Это въ его роли: ему кажется, что онъ совсѣмъ одинъ.
   

КАМЕРГЕРЪ.

   Здѣсь и актеръ на сценѣ долженъ бытъ вѣжливъ.
   

ДАМА.

   Сонъ тихо сошелъ на милаго юношу.
   

КАМЕРГЕРЪ.

   Сейчасъ онъ и захрапитъ. Это вѣдь естественно! Прекрасно!
   

МОЛОДАЯ ДАМА [въ восторгъ].

   Какое это благовоніе, смѣшавшись съ куреніемъ ѳиміама, освѣжаетъ мнѣ сердце до самой глубины?
   

ПОЖИЛАЯ.

   Дѣйствительно! Какое-то дуновеніе проникаетъ глубоко въ сердца. Это его дыханіе!
   

СТАРУХА.

   Это цвѣтъ роста, распускающійся въ юношѣ, какъ амброзія, и разливающій благоуханіе въ воздухѣ вокругъ него.

Появляется Елена.

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Такъ вотъ она какова! Ну, съ этой я не потерялъ бы покоя. Красавица она, не спорю, но мнѣ не по вкусу.
   

АСТРОЛОГЪ.

   Мнѣ на этотъ разъ больше нечего дѣлать; какъ честный человѣкъ, сознаюсь въ этомъ. Красавица приближается, и будь у меня даже огненные языки... Красоту искони много воспѣвали. Кому она появляется, тотъ ея обаяніемъ уносится изъ самого себя; кому она принадлежала, хоть испыталъ высочайшее блаженство.
   

ФАУСТЪ.

   При мнѣ ли еще глаза мои? Не вливается ли глубоко въ мою душу широкими волнами источникъ красоты? Блаженнѣйшая награда за мое страшное путешествіе! Какъ ничтоженъ, закрытъ былъ для меня міръ до этой минуты! Какъ измѣнился онъ послѣ моего священнодѣйствія! Только теперь онъ достоинъ желанія жить въ немъ, только теперь онъ проченъ, непоколебимъ! Да уничтожится сила моего дыханія, если я когда-нибудь отвращусь отъ тебя! Милый образъ, нѣкогда приводившій меня въ восторгъ, надѣлявшій блаженствомъ въ своемъ волшебномъ отраженіи, былъ только слабымъ отблескомъ такой красоты!.. Тебѣ посвящаю я движеніе всѣхъ моихъ силъ, всю страсть, желанія, любовь, обожаніе, безуміе.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ [изъ суфлерской будки].

   Да придите вы въ себя и не выходите изъ роли!
   

ПОЖИЛАЯ ДАМА.

   Высока ростомъ, хорошо сложена, только голова слишкомъ мала.
   

МОЛОДАЯ.

   Вы взгляните только на ея ноги! Можно ли быть болѣе неуклюжей?
   

ДИПЛОМАТЪ.

   Мнѣ приходилось видѣть принцессъ въ такомъ родѣ; помоему, она съ головы до ногъ прекрасна.
   

ПРИДВОРНЫЙ.

   Она приближается къ спящему съ лукаво кроткимъ видомъ.
   

ДАМА.

   Какъ она отвратительна рядомъ съ этимъ юношески чистымъ образомъ!
   

ПОЭТЪ.

   Онъ лучезарно освѣщенъ ея красотою!
   

ДАМА.

   Эндиміонъ и Лула! Точно нарисованы!
   

ПОЭТЪ.

   Совершенно вѣрно! Богиня какъ будто спускается со своей вышины, она наклоняется надъ нимъ, чтобы пить его дыханіе... Какъ не позавидовать!.. Поцѣлуй... Мѣра переполнена.
   

ДУЭНЬЯ.

   На виду у всѣхъ!.. Это ужъ совсѣмъ безумно!
   

ФАУСТЪ.

   Такая благосклонность къ юношѣ... Я въ ужасѣ!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Не волнуйся! Молчи! Предоставь дѣлать, что хочетъ.
   

ПРИДВОРНЫЙ.

   Она тихо, на цыпочкахъ отходитъ; онъ проснулся.
   

ДАМА.

   Она повернулась, чтобы снова взглянуть на него; я такъ и думала.
   

ПРИДВОРНЫЙ.

   Онъ въ изумленіи. Все, происходящее съ нимъ, кажется ему чудомъ.
   

ДАМА.

   Для нея къ томъ, что она видитъ, нѣтъ никакого чуда.
   

ПРИДВОРНЫЙ.

   Вотъ она вполнѣ прилично возвращается къ нему.
   

ДАМА.

   Я замѣчаю, что она беретъ его къ себѣ въ ученье. Въ подобныхъ случаяхъ всѣ мужчины глупы; ему тоже, конечно, кажется, что онъ у нея первый.
   

РЫЦАРЬ.

   Не мѣшайте мнѣ любоваться ею! Царственно хороша!
   

ДАМА.

   Непотребная! Это, помоему, грубое безстыдство!
   

ПАЖЪ.

   Какъ бы я хотѣлъ быть на его мѣстѣ!
   

ПРИДВОРНЫЙ.

   Кто не попался бы въ такую сѣть!
   

ДАМА.

   Драгоцѣнность-то эта прошла уже не чрезъ однѣ руки; да и позолота достаточно поистерлась.
   

ДРУГАЯ.

   Уже съ десятилѣтняго возраста она ничего не стоила.
   

РЫЦАРЬ.

   Каждый пользуется случаемъ, чтобы захватить лучшій кусокъ; я удовольствовался бы этими прекрасными остатками.
   

УЧЕНЫЙ.

   Я вижу ее явственно, но долженъ сознаться, что сомнѣваюсь, подлинная ли она. Когда видишь своими глазами, то склоненъ преувеличивать; я прежде всего держусь написаннаго. А въ написанномъ читаю: она дѣйствительно очень нравилась всѣмъ сѣдобородымъ мужчинамъ Трои. И какъ мнѣ кажется, это вполнѣ подходитъ сюда. Я не молодъ, но мнѣ она нравится.
   

АСТРОЛОГЪ.

   Вотъ онъ уже не отрокъ! Смѣлымъ героемъ обнимаетъ онъ ее. и она почти не въ силахъ сопротивляться. Сильною рукою поднялъ онъ ее. Ужъ не унесетъ ли?
   

ФАУСТЪ.

   Дерзкій безумецъ! Ты осмѣливаешься! Ты не слушаешь меня! Оетаноновись! Это ужъ слишкомъ!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Да вѣдь ты самъ устроилъ эту дурацкую комедію съ духами!
   

АСТРОЛОГЪ.

   Еще одно только слово! По всему, что произошло, я называю пьесу: "Похищеніе Елены".
   

ФАУСТЪ.

   Какъ похищеніе? Развѣ я здѣсь ни при чекъ? Развѣ этотъ ключъ не въ моей рукѣ? Онъ провелъ меня сквозь ужасы и воды, и волны уединенныхъ пространствъ, сюда, на твердую землю. И я сталъ здѣсь прочною ногой! Здѣсь дѣйствительность, отсюда духъ можетъ вести борьбу съ духами и готовить себѣ обладаніе великимъ двойнымъ царствомъ! Такъ далеко была она отъ меня -- и вотъ теперь можно ли быть ближе! Я спасаю ее, и она вдвойнѣ моя. Прочь робость! О Матери, Матери, вы должны внять мнѣ! Кто разъ позналъ ее, не можетъ уже существовать безъ нея!
   

АСТРОЛОГЪ.

   Что дѣлаешь ты. Фаустъ! Фаустъ!.. Онъ насильно обнимаетъ ее... Видѣніе тускнѣетъ... Онъ повернулъ ключъ къ юношѣ, прикоснулся къ нему ключомъ!.. Горе намъ, горе!.. Вотъ, вотъ!..

Взрывъ. Фаустъ падаетъ на землю. Духи расплываются парами.

МЕФИСТОФЕЛЬ
[взваливая Фауста себѣ на плечи].

   Вотъ вамъ и развязка! Навязать себѣ на шею дурака -- въ концѣ концовъ вредно даже для чорта.

Темнота. Смятеніе.

0x01 graphic

   

0x01 graphic

ДѢЙСТВІЕ ВТОРОЕ.

Готическая комната, узкая, съ высокими сводами; бывшій кабинетъ Фауста въ прежнемъ видѣ.

МЕФИСТОФЕЛЬ
[выходитъ изъ-за занавѣса. Когда онъ поднимаетъ его и оглядывается назадъ, виденъ Фаустъ, лежащій на стародавней кровати].

   Лежи здѣсь, несчастный, запутавшійся въ трудноразрываемыхъ узахъ любви! Кого парализировала Елена, къ тому не такъ легко возвращается разсудокъ. [Оглядывается кругомъ]. Смотрю я вверхъ, внизъ, туда, сюда -- нигдѣ никакой перемѣны, никакой порчи; пестрыя стекла въ окнахъ, какъ мнѣ кажется, потускнѣли, паутинъ больше, чѣмъ прежде, чернила засохли, бумага пожелтѣла -- но все осталось на своемъ мѣстѣ; даже вотъ и перо, которымъ Фаустъ подписалъ договоръ съ чортомъ. Да, въ стволѣ его, на донушкѣ, осталась еще капелька крови, которую я выманилъ у него. Штучка единственная въ своемъ родѣ! Съ пріобрѣтеніемъ ея и поздравилъ бы самаго рьянаго собирателя рѣдкостей! Вотъ и старая шуба виситъ на крючкѣ; глядя на нее, вспоминаю тѣ дурачества, которыя я нѣкогда разсказывалъ ученику-мальчику и надъ которыми онъ, теперь уже юноша, все продолжаетъ ломать голову. У меня, право, явилось желаніе, соединившись съ тобою, грубая и теплая оболочка, еще разъ выступитъ доцентомъ, спѣсиво надутымъ въ сознаніи своей непогрѣшимости. Ученые умѣютъ принимать такой видъ; чортъ Давно разучился. [Снимаетъ съ крючка шубу и встряхиваетъ ее: оттуда высыпаются жучки, мотыльки и разныя насѣкомыя].
   

ХОРЪ НАСѢКОМЫХЪ.

   Привѣтъ тебѣ, привѣтъ, старый патронъ! Мы порхаемъ и жужжимъ, и знаемъ тебя хорошо. Это ты насадилъ насъ здѣсь по одиночкѣ, и вотъ теперь мы тысячами пляшемъ вокругъ тебя, отецъ. Хитрость такъ глубоко прячется въ груди, что увидѣть ее труднѣе, чѣмъ вшей, зарывшихся въ шубу.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Какъ радуетъ меня неожиданное появленіе этой молодой твари! Сѣй только -- со временемъ пожнешь! Сколько ни трясу старый мѣхъ, все вылетаетъ что-нибудь то здѣсь, то тамъ. Летайте. кружитесь, милые! Спѣшите попрятаться по сотнѣ тысячъ угловъ, тамъ -- между старыми коробка мы, здѣсь -- въ пожелтѣломъ пергаментѣ, въ пыльной глинѣ старыхъ горшковъ, въ глазныхъ отверстіяхъ этихъ череповъ. Въ такомъ царствѣ хлама и гнили должны вѣчно жить насѣкомыя. [Надѣваетъ шубу]. Ну, прикрой мнѣ плечи еще разъ! Сегодня я снова принципалъ. Да, но носить это названіе недостаточно; гдѣ люди, которые признаютъ мое господство? [Дергаетъ звонокъ, издающій рѣзкій, пронзительный звукъ, отъ котораго дрожатъ стѣны и настежь открываются двери].
   

ФАМУЛУСЪ
[входитъ нетвердою походкой изъ длиннаго темнаго коридора).

   Какой звонъ! Какъ страшно! Лѣстница шатается, стѣны трясутся; сквозь дрожаніе пестрыхъ стеколъ я вижу грозовыя молніи. Полъ подпрыгиваетъ, и сверху сыпется известка и мусоръ. Двери, плотно запертыя на замокъ, распахнула какая-то чудесная сила... А тамъ! Какой ужасъ! Великанъ стоитъ въ старой шубѣ Фауста! Передъ его взглядами, передъ его движеніями у меня сгибаются колѣни... Бѣжать ли мнѣ? Остаться? Ахъ, что будетъ со мною!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ [дѣлая ему знакъ].

   Подойдите, пріятель! Насъ зовутъ Никодемъ?
   

ФАМУЛУСЪ,

   Достопочтенный господинъ, это мое имя... Oremus.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Это лишнее.
   

ФАМУЛУСЪ.

   Какъ я радъ, что вы меня знаете.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Очень хорошо знаю васъ, старикъ -- и еще студентъ, мхомъ покрывшійся мужъ! Ученый человѣкъ постепенно продолжаетъ учиться, потому что не можетъ жить иначе. Такимъ образомъ строишь себѣ скромный карточный домъ. Однако, и величайшій умъ не можетъ довести эту постройку до полнаго конца... Но вашъ учитель -- вотъ обладающій глубокими познаніями мужъ! Кому неизвѣстенъ онъ, благородный докторъ Вагнеръ, въ настоящее время первый въ ученомъ мірѣ! Онъ одинъ поддерживаетъ его цѣлость, ежедневно умножаетъ запасъ мудрости. Жаждущіе знаній слушатели толпой собираются вокругъ него. Онъ одинъ блещетъ на каѳедрѣ; ключомъ владѣетъ онъ, какъ св. Петръ, міръ земной открываетъ такъ же, какъ и горній. Разливаемое имъ сіяніе такъ велико, что ни одна громкая извѣстность, ни одна слава не устоятъ противъ него. Даже имя Фауста затмилось. Онъ одинъ открылъ неоткрытое.
   

ФАМУЛУСЪ.

   Простите, достопочтенный господинъ, если я скажу вамъ, если я осмѣлюсь вамъ противорѣчить. Обо всемъ этомъ нѣтъ и рѣчи; скромность -- выпавшее ему на долю качество. Отъ непостижимаго исчезновенія великаго человѣка онъ не можетъ прійти въ себя; о его возвращеніи молитъ, какъ объ утѣшеніи и спасеніи. Комната доктора Фауста, неприкосновенная съ тѣхъ поръ, какъ онъ покинулъ ее, ожидаетъ своего стараго хозяина. Я едва дерзаю проникать въ нее. Что должно совершиться въ этотъ часъ по опредѣленію небесныхъ свѣтилъ? Стѣны, казалось мнѣ, шатались отъ страха; двери дрожали, замки соскочили; иначе вы сами не вошли бы сюда.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Да куда дѣвался вашъ учитель? Сведите меня къ нему или приведите его сюда.
   

ФАМУЛУСЪ.

   Ахъ, его запретъ слишкомъ строгій, не знаю, смѣю ли я. Цѣлые мѣсяцы онъ, занятый великою работой, живетъ въ самой ненарушимой тишинѣ. Этотъ опрятнѣйшій изъ всѣхъ ученыхъ мужей теперь похожъ на угольщика, выпачканъ сажей отъ ушей до носа, глаза красные отъ огненныхъ пузырей: и онъ жадно ждетъ наступленія каждой новой минуты, слушая бряцаніе своихъ щипцовъ.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Неужели онъ откажется принять и меня? Я человѣкъ, могущій ускорить удачу его работы. [Фамулусъ уходитъ. Мефистофель съ важностью садится]. Едва я занялъ свой постъ, какъ уже тамъ сзади зашевелился гость, мнѣ знакомый. Но на этотъ разъ онъ изъ самыхъ новыхъ и выкажетъ смѣлость безграничную.
   

БАККАЛАВРЪ
[шумно врываясь изъ коридора].

   Всѣ двери нахожу я настежь открытыми. Ну, можно, значитъ, наконецъ, надѣяться, что живой не будетъ больше, какъ до сихъ поръ, истлѣвать, точно мертвецъ, въ пыли и гнили, и умирать заживо.
   Эти стѣны наклоняются, грозятъ паденіемъ, и если мы не поспѣшимъ уйти, то можемъ сдѣлаться жертвами разрушенія. Смѣлѣе меня нѣтъ никого на свѣтѣ, но сдѣлать еще нѣсколько шаговъ впередъ не заставить меня никто.
   Однако, что это предстоитъ мнѣ узнать сегодня? Вѣдь именно сюда, много лѣтъ назадъ, я. только-что испеченный невинный студента, входилъ съ робостію и смущеніемъ; здѣсь я съ вѣрою внималъ этимъ бородатымъ мужамъ и черпалъ назиданіе въ ихъ болтовнѣ!
   Изъ старыхъ заплѣсневѣвшихъ книгъ лгали они мнѣ то. что знали -- что знали и чему сами не вѣрили,-- отравляя жизнь и себѣ, и мнѣ... И что же? Здѣсь въ полутьмѣ, опять сидитъ въ своемъ креслѣ одинъ изъ нихъ!
   Съ изумленіемъ вижу я, приближаясь, что это дѣйствительно онъ, въ своей коричневой шубѣ, совершенно такой, какимъ я оставилъ его, попрежнему укутанный въ грубый мѣхъ! Но въ ту пору, когда я еще не понималъ его, онъ казался мнѣ очень ученымъ; сегодня ему не поймать меня. Ну. ударимъ на него, держись!
   Почтенный старецъ, если мутныя воды Леты не затопили еще вашу отяжелѣвшую. лысую голову, то вы признаете во мнѣ нашего ученика, въ настоящее время уже сбросившаго съ себя академическія цѣпи. Васъ я нахожу такимъ же, какимъ видѣлъ тогда; я же предъ вами иной.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Я радъ, что мой звонъ призвалъ васъ сюда. Я и въ ту пору былъ о насъ хорошаго мнѣнія; уже въ гусеницѣ, хризалидѣ, предвидишь будущаго блестящаго мотылька. Ваша кудрявая голова и кружевной воротничекъ тѣшили васъ, какъ ребенка. Вѣдь вы, сколько помню, никогда не носили косы?.. Сегодня я вижу васъ въ шведской прическѣ; видъ у васъ рѣшительный и бравый: только совѣтую вамъ воздерживаться отъ абсолютности.
   

БАККАЛАВРЪ.

   Почтенный старецъ, мы здѣсь, правда, на старомъ мѣстѣ, но не забывайте, что новое время идетъ все впередъ, и не тратьте двусмысленныхъ словъ; мы смотримъ теперь на вещи совсѣмъ иначе, чѣмъ прежде. Тогда вы дурачили добраго преданнаго ученика, и вамъ безъ труда удавалось то, на что теперь никто не отважится.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Когда молодежи говоришь правду, она очень не нравится молокососамъ; когда же, много лѣтъ спустя, они больно испытаютъ все это на собственной шкурѣ, то имъ воображается, что эти истины они выдумали своимъ умомъ, и затѣмъ рѣшается, что учитель былъ дуракъ.
   

БАККАЛАВРЪ.

   Можетъ быть, плутъ! Развѣ есть такой учитель, который говоритъ намъ прямо въ лицо правду? Всякій умѣетъ и увеличить ее, и умалить, высказать то серьезно, то съ умною шутливостью, какъ наивно вѣрующимъ дѣтямъ.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Для ученья есть, конечно, свое время: для учительства вы, какъ я замѣчаю, уже сами готовы. За нѣсколько полнолуній и нѣсколько поворотовъ солнца вы успѣли пріобрѣсти огромный опытъ!
   

БАККАЛАВРЪ.

   Опытъ! Пѣна и дымъ! И по происхожденію ниже человѣческаго духа! Сознайтесь: вѣдь то, что знали искони, не стоитъ, чтобъ его стремились узнать.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ [послѣ минутнаго молчанія].

   Я ужъ давно такъ думаю. Я былъ глупецъ, а теперь представляюсь самому себѣ совершенно пустымъ и нелѣпымъ.
   

БАККАЛАВРЪ.

   Это очень меня радуетъ! Вотъ разумныя рѣчи! Первый старикъ, въ которомъ я нахожу здравый смыслъ!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Я искалъ скрытаго золотого сокровища и вынесъ только отвратительные уголья.
   

БАККАЛАВРЪ.

   Сознайтесь тоже: вашъ черепъ, ваша лысина не цѣннѣе вотъ тѣхъ пустыхъ череповъ, что стоятъ здѣсь.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ [добродушно].

   Ты, мой другъ, вѣроятно, не знаешь, какой ты грубіянъ!
   

БАККАЛАВРЪ.

   Нѣмецъ лжетъ тогда, когда онъ вѣжливъ.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ
[придвинувъ свое кресло на колесахъ ближе къ авансценѣ и обращаясь къ партеру].

   Здѣсь наверху у меня отымаютъ свѣтъ и воздухъ; надѣюсь, я найду пріютъ у васъ?
   

БАККАЛАВРЪ.

   Я нахожу притязательнымъ желаніе человѣка, дожившаго до самыхъ скверныхъ лѣтъ, быть чѣмъ-нибудь, когда онъ уже обратился въ ничто. Человѣческая жизнь живетъ въ крови, а въ комъ кровь течетъ такъ, какъ въ юношѣ? Это -- живая кровь въ расцвѣтѣ силы, творящая себѣ новую жизнь изъ жизни. Тутъ все движется, тутъ является возможность дѣлать что-нибудь; слабость падаетъ, сила выступаетъ впередъ. Между тѣмъ, какъ мы завоевали полміра, что же вы сдѣлали? Вы думали, размышляли, грезили, соображали; планы и планы безъ конца! Да, безспорно, старость -- холодная горячка, мерзнущая въ капризной необходимости жить. Когда человѣку минуло тридцать лѣтъ, онъ все равно, что мертвецъ; лучше всего было бы убивать васъ своевременно.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Чорту здѣсь нечего больше говорить.
   

БАККАЛАВРЪ.

   Чорта не можетъ быть, если я того не хочу.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ [въ сторону].

   А чортъ очень скоро подставитъ тебѣ ножку.
   

БАККАЛАВРЪ.

   Въ этомъ благороднѣйшее призваніе молодости! Свѣтъ не существовалъ прежде, чѣмъ я создалъ его; солнце вывелъ изъ моря я; измѣнчивый ходъ луны начался со мною. И на моемъ пути день одѣвался въ красивый уборъ, земля зеленѣла, цвѣла навстрѣчу мнѣ; по моему мановенію, въ первую ночь развернулось все великолѣпіе звѣздъ. Кто, кромѣ меня, освободилъ васъ отъ всѣхъ оковъ, отъ филистерски сдавленныхъ мыслей? А я, свободный, слѣдуя внушенію моего духа, радостно иду, куда ведетъ меня мой внутренній свѣтъ, и быстро, полный высшаго восторга, подвигаюсь впередъ, имѣя предъ собою лучезарность, позади себя -- темноту. [Уходитъ].
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Живи себѣ, оригиналъ, въ своей шумной кичливости!.. Какъ огорчился бы ты. если бъ сообразилъ: можетъ ли у кого явиться такая глупая, или такая умная мысль, какая въ минувшія времена уже не приходила на умъ кому-нибудь?.. Но и это не должно насъ тревожить; чрезъ нѣсколько лѣтъ все перемѣнится. Какъ бы нелѣпо ни бродили дрожжи, въ концѣ концовъ все-таки изъ насъ выйдетъ какое-нибудь вино. [Обращаясь къ сидящимъ въ партерѣ и ни аплодирующимъ молодымъ людямъ]. Васъ мои слова оставляютъ холодными, и я не сержусь на васъ, добрыя дѣти! Подумайте: чортъ старъ, поэтому состарьтесь и вы, чтобъ понимать его!
   

Лабораторія

въ средневѣковомъ стилѣ; большіе, неуклюжіе аппараты для фантастическихъ цѣлей.

ВАГНЕРЪ [у очага].

   Колоколъ звучитъ; страшный звонъ его проникаетъ трепетомъ почернѣвшія отъ сажи стѣны; томительность самаго серьезнаго ожиданія не можетъ болѣе продолжаться. Мракъ уже проясняется; на днѣ склянки уже загарается что-то, какъ живой уголъ, даже какъ великолѣпнѣйшій карбункулъ, пронизывающій яркими молніями темноту. Вотъ показался ясный, бѣлый свѣтъ! О, если бы на этотъ разъ я не потерпѣлъ неудачи!.. Ахъ, Господи, что это зашумѣло у двери?
   

МЕФИСТОФЕЛЬ [входитъ].

   Привѣтъ вамъ! Я съ добрыми намѣреніями.
   

ВАГНЕРЪ [тревожно].

   Привѣтъ -- въ указанный звѣздами часъ! [шопотомъ]. Только сдерживайте крѣпко во рту слова и дыханіе: великое дѣло совершается въ настоящую минуту.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ [тише].

   Что же это такое?
   

ВАГНЕРЪ [тише].

   Сотворяется человѣкъ.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Человѣкъ? Какую же влюбленную чету вы засадили въ эту дымную дыру?
   

ВАГНЕРЪ.

   Боже упаси! Прежнюю моду твореніи людей мы теперь признали за пустую забаву. Нѣжный источникъ, изъ котораго била жизнь, милая сила, которая пробила себѣ дорогу извнутри, и брала и давала, имѣя назначеніе дѣйствовать безъ посторонней помощи, сама собою, присвоивать себѣ сперва то, что находится въ ближайшемъ сосѣдствѣ, потомъ чужое -- все это въ настоящее время утратило свою цѣну. Если животному это продолжаетъ еще доставлять удовольствіе, то человѣкъ съ высокими дарами, которыми онъ надѣленъ, долженъ и мѣть болѣе чистое, болѣе высокое Происхожденіе. [Повернувшись къ очагу]. Видите -- свѣтится!.. Теперь, слѣдовательно, можно дѣйствительно надѣяться, что если намъ изъ нѣсколькихъ сотенъ веществъ, посредствомъ смѣшенія ихъ -- ибо здѣсь дѣло въ смѣшеніи -- удастся составить человѣческое вещество, закупорить его въ колбѣ и надлежащимъ образомъ дистилировать -- то Дѣло сдѣлано [Снова повернувшись къ очагу]. Свершается! Движущаяся масса становится все свѣтлѣе, мое убѣжденіе -- все тверже и тверже! То, что считали глубокой тайной природы, мы отваживаемся изслѣдовать посредствомъ разума, и то, что она производила, какъ организмъ, мы производимъ кристаллизаціей.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Кто долго жилъ, тотъ много испыталъ; для него не можетъ быть на свѣтѣ ничего новаго. Мнѣ, въ годы моихъ странствій, приходилось уже встрѣчать кристаллизированныхъ людей.

0x01 graphic

ВАГНЕРЪ
[не перестававшій внимательно смотрѣть на колбу].

   Подымается, блеститъ, скопляется! Еще минута -- и все кончено! Великое предпріятіе въ началѣ кажется безразсуднымъ: но мы съ этихъ поръ не будемъ бояться игры случая, и такимъ образомъ впередъ каждый мыслитель будетъ имѣть возможность создавать мозгъ, обладающій способностью мыслить ясно и здраво. [Съ восторгомъ смотря на колбу]. Стекло звонитъ, потрясаемое очаровательной силой; оно то тускнѣетъ, то проясняется; такъ и должно быть! Вотъ зашевелилась красивая фигурка граціознаго человѣка... Ну, чего же еще хотѣть намъ, чего еще хотѣть міру? Тайна разоблачена. Прислушайтесь только къ этимъ звукамъ -- вы услышите голосъ, услышите слова.
   

ГОМУНКУЛУСЪ [въ колбѣ Вагнеру].

   Здравствуйте, папенька, какъ здоровье? Значитъ, это была не шутка? Ну, прижми меня понѣжнѣе къ своему сердцу! Только не слишкомъ крѣпко, чтобъ стекло не лопнуло. Таково свойство вещей; то, что создано природой, едва можетъ вмѣстить въ себѣ вся вселенная; созданное искусствомъ требуетъ замкнутаго пространства [Мефистофелю]. А, и ты здѣсь, плутъ, дядюшка мой почтенный! Благодарю тебя -- ты пришелъ какъ разъ во-время. Счастливая звѣзда привела тебя къ намъ сюда. Разъ я существую, то долженъ и дѣйствовать. Мнѣ хотѣлось бы сейчасъ же приняться за работу. Ты настолько искусенъ, что можешь сократить мнѣ пути.
   

ВАГНЕРЪ.

   Еще только одно слово! До этихъ поръ мнѣ не разъ было стыдно, когда и старъ и младъ осаждали меня проблемами. Вотъ одинъ примѣръ: никто еще не могъ понять, какимъ образомъ душа и тѣло такъ прекрасно прилажены другъ къ другу, такъ крѣпко соединены, какъ будто имъ не предстоитъ никогда разстаться -- а между тѣмъ то и дѣло отравляютъ другъ другу существованіе. Затѣмъ...
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Остановитесь! Пнѣ хочется лучше спроситъ, почему мужчина и женщина такъ скверно ладятъ между собой? На этотъ вопросъ, мой другъ, ты никогда не найдешь яснаго отвѣта. Но здѣсь предстоитъ другая работа; именно ее желаетъ малютка.
   

ГОМУНКУЛУСЪ.

   Что нужно сдѣлать?
   

МЕФИСТОФЕЛЬ [указывая на баковую дверь].

   Вотъ здѣсь покажи свои дарованія!
   

ВАГНЕРЪ [не переставая разглядывать по лбу].

   По истинѣ ты очаровательный ребенокъ!

[Боковая дверь отворяется; виденъ Фаустъ, лежащій на кровати].

ГОМУНКУЛУСЪ [въ изумленіи].

   Важно! [Колба выскользнула изъ рукъ Вагнера, летаетъ надъ Фаустомъ и освѣщаетъ его]. Прекрасная обстановка! Прозрачная вода въ густой рощѣ; раздѣвающіяся женщины... прелестныя! Все лучше и лучше! Но одна блистательно выдѣляется между остальными; она изъ высочайшаго рода героевъ, пожалуй даже -- боговъ. Вотъ она опустила ногу въ прозрачную гладь; чудное пламя жизни благороднаго тѣла освѣжается въ гибкомъ кристаллѣ волны. Но, что это за шумъ быстро мчащихся крыльевъ, что это за бурный свистъ, плескъ въ гладкомъ зеркалѣ? Дѣвушки въ испугѣ бѣгутъ; только королева стоитъ спокойно и съ гордымъ удовольствіемъ женщины смотритъ, какъ прильнулъ къ ея колѣнямъ царь лебедей, предпріимчивый, но еще робкій... Повидимому, онъ начинаетъ привыкать... Но вотъ внезапно подымаются пары и набрасываютъ густосотканный покровъ на очаровательную сцену.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Чего только ты не разскажешь! Насколько ты малъ, настолько же и большой фантазеръ. Я не вижу ничего...
   

ГОМУНКУЛУСЪ.

   Вѣрю. У тебя, сѣверянина, родившагося въ вѣкѣ тумановъ, въ пыльномъ мусорѣ рыцарства и поповства, можетъ ли глазъ быть свободнымъ здѣсь? Ты у себя дома только въ темнотѣ. [Оглядывается кругомъ]. Почернѣвшій камень, покрытый плѣсенью, отвратительный, остроконечный, съ причудливыми завитками, низкій!.. Если этотъ спящій проснется -- новая бѣда: онъ умретъ на мѣстѣ. Лѣсные источники, лебеди, голыя красавицы -- все это было у него только полный предчувствій сонъ! Какъ же онъ можетъ привыкнутъ къ здѣшней обстановкѣ? Я самое покладистое существо, и то едва выношу ее... Ну, прочь съ нимъ отсюда!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Такой исходъ меня радуетъ.
   

ГОМУНКУЛУСЪ.

   Воина посылай въ битву, дѣвушку веди къ танцамъ -- и тогда все въ порядкѣ. Именно теперь, какъ я быстро сообразилъ, классическая Вальпургіева ночь -- самое лучшее, что могло встрѣтиться. Мы унесемъ его въ его стихію.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Никогда въ жизни я не слышалъ объ этомъ.
   

ГОМУНКУЛУСЪ.

   Да какъ же оно могло дойти до вашихъ ушей! Вамъ извѣстны только романтическія привидѣнія; но истинное привидѣніе можетъ быть и классическимъ.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Какимъ же путемъ, однако, мы должны направиться? Мнѣ уже заранѣ противны античные коллеги.
   

ГОМУНКУЛУСЪ.

   Твоя любимая область. Сатана, лежитъ на сѣверо-западѣ; но на этотъ разъ мы поплывемъ къ юго-востоку. По большой равнинѣ спокойно протекаетъ Пеней, окруженный кустарниками и деревьями, въ тихихъ и влажныхъ извилина хъ, равнина тянется доущельевъ горъ, а вверху лежитъ Фарсалія, старая и новая.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   О, горе мнѣ! Подальше отсюда! Оставь ради меня въ сторонѣ эти бранные раздоры между тиранствомъ и рабствомъ. Мнѣ это надоѣло, потому что чуть одна такая война кончилась, они принимаются за нее съизнова, и никто не замѣчаетъ, что вѣдь это дразнитъ ихъ Асмодей, спрятавшійся у нихъ за спиной. Мы деремся -- говорятъ они -- за права свободы, а всмотрись поближе -- это борьба рабовъ съ рабами.
   

ГОМУНКУЛУСЪ.

   Оставь людямъ ихъ драчливую натуру; каждый долженъ защищаться, какъ можетъ; ребенокъ въ концѣ концовъ становится взрослымъ, у насъ здѣсь вопросъ только о томъ -- чѣмъ можно вылѣчить вотъ этого человѣка. Если есть у тебя средство -- попробуй его; если ты не въ состояніи, предоставь дѣйствовать мнѣ,.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Я могъ бы попробовать не одну изъ штучекъ, что употребляются на Брокенѣ, по засовы язычества задвинуты для меня. Греческій народъ никогда не былъ особенно годнымъ на что-нибудь хорошее! Но онъ ослѣпляетъ васъ свободною игрою чувственности, соблазняетъ человѣческое сердце на веселые грѣхи, тогда какъ наши грѣхи всегда будутъ находить мрачными... Однако, что же мы станемъ дѣлать?
   

ГОМУНКУЛУСЪ.

   Ты вѣдь вообще не робкаго десятка; и если я заговорилъ о еессалійскихъ вѣдьмахъ, то, полагаю, сказалъ что-нибудь.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ [похотливо].

   Ѳессалійскія вѣдьмы! Прекрасно! Это особы, насчетъ которыхъ я долго справлялся. Съ ними прожить ночь за ночью, не думаю, чтобъ было пріятно; но попробую сдѣлать этотъ визитъ.
   

ГОМУНКУЛУСЪ.

   Давай плащъ и набросимъ его на рыцаря; тряпка понесетъ васъ обоихъ, какъ носила до сихъ поръ: я буду летѣть впереди и свѣтить.
   

ВАГНЕРЪ [тревожно].

   А я?
   

ГОМУНКУЛУСЪ.

   Ну, ты оставайся дома дѣлать самую важную работу. Развертывай старые пергаменты, собирай по рецепту жизненные элементы и осторожно прилаживай одинъ къ другому; размышляй о томъ, что есть, и еще болѣе о томъ, какъ оно произошло. Въ моемъ странствіи по частичкѣ свѣта я, вѣроятно, открою точку на і; тогда великая цѣль будетъ достигнута. Такую награду заслуживаетъ такое стремленіе; за него можно отдать золото, честь, славу, здоровую долгую жизнь и -- можетъ быть, тоже -- науку и добродѣтель. Прощай!
   

ВАГНЕРЪ [печально].

   Прощай! Сердце мое сжимается отъ боли. Я боюсь, что никогда больше не увижу тебя.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Теперь живо къ Пенею! Моимъ любезнымъ родственникомъ пренебрегать не слѣдуетъ. [Ad epemtores]. Въ концѣ концовъ мы все-таки зависимъ отъ существъ, которыхъ мы же сотворили.

-----

Классическая Вальпургіева Ночь. Фарсальскія Поля.

Темнота.

ЭРИХТО.

   На страшное празднество этой ночи прихожу, какъ не разъ уже приходила, я, Эрихто, не такая, однако, отвратительная, какою выше всякой мѣры изображаютъ меня жалкіе клеветники-поэты... Вѣдь у нихъ нѣтъ конца ни похвалѣ, ни порицанію... Побѣлѣвшею отъ волны сѣрыхъ шатровъ представляется мнѣ уже эта долина; то отблескъ полной ужаса и тревоги ночи. Какъ часто повторялось уже это! И будетъ постоянно, вѣчно повторяться... Ни одинъ не хочетъ уступить государство другому; никому не уступаетъ его тотъ, кто силою пріобрѣлъ его и силою владычествуетъ въ немъ. Ибо каждый, не умѣющій управлять своимъ внутреннимъ "я", очень желалъ бы управлять волею своего сосѣда сообразно внушеніямъ собственнаго гордаго ума... Здѣсь произошла битва, показавшая великій примѣръ того, какъ сила вступаетъ въ борьбу съ превосходящею ее силою, какъ прекрасный, тысячецвѣтный вѣнецъ свободы разбивается, какъ несгибающійся лавръ обвивается, однако вокруіъ головы властителя. Здѣсь мечталъ Magnus о цвѣтущихъ дняхъ своего прежняго величія; тамъ бодрствовалъ, слѣдя за колеблющеюся стрѣлкою вѣсовъ, Цезарь! Они помѣряются еще разъ. Свѣтъ знаетъ, на чьей сторонѣ побѣда.
   Сторожевые огни сверкаютъ, разливая красное пламя; земля дымится отблескомъ пролитой крови, и, привлеченный страннымъ волшебнымъ блескомъ ночи, собирается легіонъ эллинской саги. У каждаго огня нерѣшительно носится въ воздухѣ или удобно сидитъ на землѣ баснословный образъ древней поры... Луна, еще не полная, но яркая, подымается, разливая повсюду кроткое сіяніе; обманчивая картина шатровъ исчезаетъ, огни горятъ голубымъ свѣтомъ.
   Но какой неожиданной метеоръ надъ моею головою? Онъ блеститъ и освѣщаетъ шаръ съ человѣческимъ тѣломъ. Я чую жизнь. Мнѣ не подобаетъ приближаться къ живому, которому я приношу вредъ. Это доставляетъ мнѣ дурную славу и невыгодно для меня. Удалюсь съ благоразумною осторожностью. [Отходить].

[Воздушные путники въ вышинѣ.].

ГОМУНКУЛУСЪ.

   Облетимъ еще разъ вокругъ этого страшнаго скопленія огней и ужасовъ; и въ долинѣ, и въ глубинахъ видишь только какіе-то призраки.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Я, точно сквозь старое окошко, вижу въ пыли и мусорѣ сѣвера совершенно отвратительныя привидѣнія; здѣсь, какъ и тамъ, я у себя дома.
   

ГОМУНКУЛУСЪ.

   Смотри! Вотъ передъ нами широко шагаетъ какая-то длинноногая.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Она какъ-будто испугана, видя насъ летающими въ воздухѣ.
   

ГОМУНКУЛУСЪ.

   Пусть себѣ шагаетъ! Опусти на землю твоего рыцаря -- и къ нему тотчасъ же вернется жизнь, потому что онъ ищетъ ее въ сказочномъ царствѣ.
   

ФАУСТЪ [прикоснувшись къ землѣ].

   Гдѣ она?
   

ГОМУНКУЛУСЪ.

   Мы не сумѣемъ сказать, но здѣсь ты вѣроятно справишься о ней. Спѣши, прежде чѣмъ разсвѣло, переходить отъ огни къ огню, отыскивая ея слѣды. Кто дерзнулъ сойти къ Матерямъ, для того не осталось ничего нее преодолимаго.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   И у меня тоже есть здѣсь своя работа, но я полагаю, что для нашей общей пользы самое лучшее, чтобъ каждый изъ насъ отправился сквозь огни на свои собственныя приключенія. А затѣмъ, чтобъ намъ опять соединиться, ты, малютка, прольешь свѣтъ и звукъ изъ твоего фонаря.
   

ГОМУНКУЛУСЪ.

   Вотъ какъ онъ блеснетъ, вотъ какъ зазвучитъ! [Стекло издаетъ громкія звукъ и ярко блеститъ]. А теперь живо къ новымъ чудесамъ!
   

ФАУСТЪ [одинъ].

   Гдѣ она?.. Теперь не разспрашивай больше... Если не здѣсь земля, носившая ее, не здѣсь волна, катившаяся ей навстрѣчу, то здѣсь воздухъ, говорившій ея языкомъ. Здѣсь! Чудомъ перенесенный сюда, въ Грецію, я тотчасъ же почувствовалъ почву, которой коснулась моя нога. Во снѣ какой-то духъ живительно прожегъ меня, и въ туже минуту я сталъ Антеемъ по душевной силѣ. И хотя бы мнѣ предстояло встрѣтить здѣсь собраніе самаго необычайнаго, я тщательно изслѣдую этотъ лабиринтъ огней. [Удаляется].

0x01 graphic

МЕФИСТОФЕЛЬ [въ поискахъ].

   Брожу я между этими огоньками, но чувствую себя здѣсь совсѣмъ чужимъ. Почти все голое, только то ту гъ, то тамъ надѣта рубашка. Безстыдные сфинксы, безстыдные грифоны; да еще сколько всякихъ волосатыхъ и крылатыхъ видитъ глазъ и спереди, и сзади! Правда, и наша братья неприлична самымъ безцеремоннымъ образомъ; но античное я нахожу ужъ слишкомъ живымъ: его бы слѣдовало подчинить новѣйшему вкусу и вымазать по модѣ на разныя манеры... Отвратительный народъ! Но это не должно мѣшать мнѣ, какъ новому гостю, прилично привѣтствовать ихъ... Всего хорошаго, красавицы-женщины, умные старцы!
   

ГРИФОНЪ [гнусливо].

   Но старцы! А грифоны! Никто не любитъ, чтобъ его называли старцемъ!
   

МУРАВЬИ [колоссальнаго роста].

   Вы говорите о золотѣ; мы много собрали его, тайно зарыли въ ущельяхъ скалъ и пещерахъ; но Аримаспы пронюхали, гдѣ оно лежитъ, и вотъ видите -- этотъ народъ посмѣивается теперь, что ограбилъ насъ.
   

ГРИФОНЪ.

   Ну, мы заставимъ ихъ сознаться въ кражѣ.
   

APИMАСПЫ.

   Только не сегодня, въ ночь свободнаго веселья. До завтрашняго утра все будетъ припрятано. На этотъ разъ, надѣемся, дѣло удастся намъ.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ
[усѣвшись между двумя Сфинксами].

   Какъ легко и охотно я свыкаюсь здѣсь! Это потому, что понимаю всѣхъ васъ.
   

СФИНКСЪ.

   Мы издаемъ дыханіемъ наши звуки -- звуки духовъ: ваше дѣло -- облегать ихъ въ плоть и кровь. Теперь назови себя, пока мы не узнали тебя поближе.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Меня называютъ многими именами. Есть здѣсь англичане? Они вѣдь вообще много путешествуютъ, чтобы осматривать поля битвъ, водопады, обрушившіяся стѣны, классически скучныя мѣста. Здѣсь они нашли бы для себя достойную цѣль. При этомъ они могли бы и засвидѣтельствовалъ, что въ ихъ старыхъ пьесахъ меня видѣли въ роли Old Iniquity.
   

СФИНКСЪ.

   Какъ это пришло имъ въ голову?
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Самъ не знаю.
   

СФИНКСЪ.

   Пусть такъ!.. Умѣешь ты читать въ звѣздахъ? Что скажешь ты о теперешнемъ часѣ?
   

МЕФИСТОФЕЛЬ [ смотря въ высь].

   Звѣзда скользитъ за звѣздой, отрѣзокъ луны свѣтитъ ясно, и мнѣ хорошо на этомъ уютномъ мѣстѣ. Я грѣюсь у твоей львиной кожи. Забираться туда въ вышину было бы напрасной тратой времени. Оставь свои загадки, предлагай лучше шарады.
   

СФИНКСЪ.

   Ты только разоблачи самъ себя -- это будетъ уже загадка. Попробуй хоть разъ искренно снять съ себя маску: "Нуженъ набожному человѣку такъ же, какъ злому: первому нагрудникъ для фехтованія своимъ аскетизмомъ; второму -- товарищъ во всякихъ безобразіяхъ; а все -- только для того, чтобъ забавлять Зевса".
   

ПЕРВЫЙ ГРИФОНЪ [гнусливо].

   Это мнѣ не по вкусу!
   

ВТОРОЙ ГРИФОНЪ [гнуся еще сильнѣе].

   Чего нужно отъ насъ этому?
   

ОБА.

   Мерзкой фигурѣ не мѣсто здѣсь.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ [грубо].

   Ты, можетъ быть, думаешь, что ногти вашего гостя царапаютъ не такъ же хорошо, какъ твои острые когти? Попробуй!
   

СФИНКСЪ [кротко].

   Оставайся, пожалуй; только ты самъ захочешь уйти изъ нашей среды. Въ твоей сторонѣ тебѣ хорошо живется, но здѣсь, если я не ошибаюсь, на душѣ у тебя не ладно.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Смотрѣть на твою верхнюю часть очень аппетитно, но нижняя -- животное, приводитъ меня въ ужасъ.
   

СФИНКСЪ.

   Фальшивое созданіе, ты прошелъ сюда на горькую муку себѣ, потому что наши лапы здоровы, а тебѣ съ твоей кривой лошадиной ногой очень неловко въ нашей компаніи.
   

СИРЕНЫ
[дѣлаютъ вверху прелюдію къ своему пѣнію].

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Что это за птицы качаются на вѣтвяхъ рѣчныхъ тополей?
   

СФИНКСЪ.

   Вы только берегитесь! И самыхъ сильныхъ побѣждало уже такое пѣніе.
   

СИРЕНЫ.

   Ахъ, зачѣмъ вы уживаетесь съ этимъ міромъ отвратительныхъ чудесъ! Внимайте намъ! Мы прилетѣли сюда цѣлымъ роемъ и съ гармоническими звуками, какъ подобаетъ сиренамъ.
   

СФИНКСЫ
[издѣваясь надъ ними, тѣмъ же напѣвомъ].

   Заставьте ихъ сойти внизъ! Онѣ скрываютъ въ вѣтвяхъ свои гадкія ястребиныя крылья, которыми погубятъ васъ, если вы преклоните слухъ къ ихъ пѣнію.
   

СИРЕНЫ.

   Прочь ненависть! Прочь зависть! Будемъ собирать чистѣйшія радости, разсѣянныя подъ небесами! На водѣ, на землѣ, пусть радостно движется все, встрѣчая задушевный привѣтъ!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Все это миленькія новѣйшія изобрѣтенія! Изъ горла, со струнъ вылетаютъ звуки, переплетающіеся одинъ съ другимъ. На меня эти рулады не производятъ никакого дѣйствія; въ ушахъ онѣ, правда, щекочатъ, но въ сердце не проникаютъ.
   

СФИНКСЫ.

   Не говорите вы о сердцѣ! Это совсѣмъ лишнее! Истрепанный кожаный мѣшочекъ вамъ больше къ лицу, чѣмъ сердце.
   

ФАУСТЪ [подходя].

   Удивительное зрѣлище! Съ удовольствіемъ смотрю я на окружающее меня. Въ безобразномъ великія, прекрасныя черты. Я предчувствую уже благопріятную судьбу. Куда переноситъ меня это величавое созерцаніе? [Указывая на Сфинксовъ]. Передъ такими нѣкогда стоялъ Эдипъ [Указывая на Сиренъ]. Передъ такими корчился въ льняныхъ оковахъ Улиссъ [Указывая на Муравьевъ]. Такими были собраны драгоцѣнныя сокровища [Указывая на Грифоновъ]. Эти вѣрно и безукоризненно сохраняли ихъ... Я чувствую проникновеніе въ себя свѣжаго духа. Великіе образы, великія воспоминанія!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Въ былое время ты съ проклятіями отогналъ бы отъ себя все это; но теперь оно, повидимому, тебѣ нравится; это оттого, что тамъ, гдѣ ищешь возлюбленную свою, тамъ даже чудовищъ встрѣчаешь съ удовольствіемъ.
   

ФАУСТЪ [Сфинксамъ].

   Вы, женскіе образы, должны мнѣ дать отвѣтъ: видѣлъ ли кто изъ васъ Елену?
   

СФИНКСЫ.

   Нашъ родъ не доходитъ до ея времени; самыхъ послѣднихъ изъ насъ убилъ Геркулесъ. Ты можешь справиться о ней у Хирона. Въ эту ночь привидѣній онъ скачетъ здѣсь взадъ и впередъ; если онъ для тебя остановится, твое дѣло подвинется далеко впередъ.
   

СИРЕНЫ.

   Доставимъ мы тебѣ и это!.. Когда Улиссъ не поспѣшилъ проплыть мимо насъ, а нѣкоторое время прожилъ съ нами, онъ сумѣлъ много кой-чего разсказать намъ. И мы все это открыли бы тебѣ, согласись ты пойти въ нашу сторону у зеленаго моря.
   

СФИНКСЪ.

   Не поддавайся обольщенію, благородный! Вмѣсто того, чтобы дать связать себя подобно Улиссу, пусть свяжетъ тебя нашъ добрый совѣтъ; если удастся тебѣ найти великаго Хирона, ты узнаешь все, что я тебѣ обѣщалъ.

[Фаустъ удаляется].

МЕФИСТОФЕЛЬ [сердито].

   Что это пролетаетъ, каркая и шумя крыльями? Такъ быстро, что не успѣваешь разглядѣть, и непрерывно одинъ вслѣдъ за другимъ! Охотника они утомили бы.
   

СФИНКСЪ.

   Подобныя бурному полету зимняго вѣтра, онѣ мчатся такъ, что ихъ едва могутъ настигнуть стрѣлы Алкида; это быстрыя Стимфалиды, и ихъ карканье дружескій привѣтъ. Со своими ястребиными клювами и гусиными лапками, онѣ очень бы желали войти въ нашъ кругъ, какъ близкія родственницы.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ [какъ будто оробѣвъ].

   Вотъ зашипѣла еще какая-то тварь!
   

СФИНКСЪ.

   Этихъ-то вамъ нечего пугаться. Это головы лорнейской змѣи, отдѣленныя отъ туловища и воображающія, что онѣ все еще что-нибудь... Но скажите, что вы думаете дѣлать съ собой? Что значатъ эти безпокойныя движенія? Куда вы хотите направиться? Идите, идите отсюда! Я вижу, вы то и дѣло вертите шею въ ту сторону, гдѣ вотъ тотъ хоръ. Не принуждайте себя, идите туда, можете привѣтствовать тамъ не одно красивое личико. Это Лакіи, ловкія воздушныя дѣвчонки, съ улыбающимися губами и наглымъ лбомъ, такія, какихъ любитъ племя Сатировъ. Козлиная нога можетъ тамъ позволить себѣ все.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Но вѣдь вы останетесь здѣсь? Я хотѣлъ бы найти васъ, когда вернусь.
   

СФИНКСЪ.

   Да! Иди. смѣшайся съ толпою воздушныхъ бродягъ. Мы, вышедшіе изъ Египта, давно привыкли къ тому, чтобы одинъ изъ нашихъ царствовалъ въ продолженіе тысячелѣтія. И лишь бы только чтили наше положеніе -- мы будемъ направлять ходъ дней луны и солнца. Мы возсѣдаемъ передъ пирамидами. какъ верховные судьи народовъ, наводненій, войны и мира -- и лица наши остаются при этомъ неподвижны.

-----

Пеней,

окруженный водами и Лимфами.

ПЕНЕЙ.          

   Зашелести, тростникъ; тихо дохни ты, сестра его, осока; зашумите, легкіе листья ивъ; зашепчите, вѣтви трепещущихъ тополей; навѣйте снова на меня прерванныя грёзы! Какое-то страшное предчувствіе, какой-то таинственный, все потрясшій толчокъ пробудилъ меня отъ покоя, которымъ были объяты волны мои!
   

ФАУСТЪ [подходя къ рѣкѣ].

   Если слухъ не обманываетъ меня, то за густымъ навѣсомъ этихъ вѣтвей, за этими кустарниками раздаются звуки, похожіе на человѣческій го, лось. Волна точно бесѣдуетъ съ кѣмъ-то, вѣтерокъ точно шепчетъ шутливыя рѣчи.
   

НИМФЫ [Фаусту].

   Лучше всего для тебя лечь, чтобъ усталые члены въ этой прохладной тѣни отдохнули; здѣсь наслаждался бы ты тихимъ покоемъ, который бѣжитъ отъ тебя; мы бы струились къ тебѣ, мы бы журчали, мы бы шептали!
   

ФАУСТЪ.

   Да, это не сонъ! О, не исчезайте, несравненные образы, проходящіе предъ моими глазами! Какимъ чуднымъ ощущеніемъ проникнута я! Грёзы это? Или воспоминанія? Однажды ты уже испыталъ такое блаженство. Воды пробираются, скользя, по свѣжести густыхъ, тихо колеблемыхъ кустарниковъ; онѣ не шумятъ, онѣ едва струятся; бѣгущіе со всѣхъ сторонъ сотни источниковъ сливаются въ одно прозрачное, углубленное для купанія пространство. Влажное зеркало плѣняетъ глазъ двойнымъ видомъ здоровыхъ, молодыхъ женскихъ тѣлъ; весело погружаются онѣ въ воду; однѣ смѣло плаваютъ, другія боязливо подвигаются впередъ; крики, битвы!.. Мнѣ слѣдовало бы довольствоваться этимъ зрѣлищемъ, глазамъ моимъ -- испытать полное наслажденіе, но духъ мой стремится все дальше и дальше, взоръ усиливается проникнуть въ ту чащу, подъ роскошный навѣсъ зеленой листвы, скрывающій прекрасную царицу.
   Какое чудо! Нотъ и лебеди выплываютъ на просторъ въ своей величественной бѣлизнѣ; спокойно несутся они. нѣжно привѣтливые, но гордые и самодовольные, шевеля шеей и клювомъ... Но одинъ изъ нихъ повидимому больше всѣхъ кичится собой; онъ быстро опережаетъ всѣхъ остальныхъ, перья его величаво раздуваются, и, погоняя волну за волной, онъ проникаетъ въ священное мѣсто... Другіе плаваютъ взадъ я впередъ на спокойныхъ и блестящихъ крыльяхъ, но скоро и они затѣваютъ живую, великолѣпную битву съ дѣвушками, и тѣ, испугавшись, бѣгутъ, забывъ свою служебную обязанность и думая только о собственной безопасности.
   

НИМФЫ.

   Приложите, сестры, ваше ухо къ зеленой покатости берега; если слухъ меня не обманываетъ -- это стукъ лошадиныхъ копытъ. Очень знать бы хотѣлось, кто мчится съ быстрой вѣстью сюда въ эту ночь?
   

ФАУСТЪ.

   Мнѣ чудится, что земля гудитъ подъ быстро несущимся конемъ. Обратись туда, мой взоръ! Неужели счастіе уже теперь достается мнѣ на долю? О. безпримѣрное чудо! На ослѣпительно бѣлой лошади скачетъ сюда всадникъ, повидимому надѣленный умомъ и отвагой... Я не ошибаюсь, я узнаю его, знаменитаго сына Филиры!.. Остановись, Хиронъ, остановись! Я имѣю тебѣ сказать...
   

ХИРОНЪ.

   Что такое? Въ чемъ дѣло?
   

ФАУСТЪ.

   Умѣрь быстроту своего бѣга!
   

ХИРОНЪ.

   Я не останавливаюсь.
   

ФАУСТЪ.

   Такъ возьми меня съ собою, прошу тебя!
   

ХИРОНЪ.

   Садись! Такимъ образомъ я могу свободно спрашивать. Куда ты держишь путь? Здѣсь ты на берегу; я готовъ перенести тебя черезъ рѣку.
   

ФАУСТЪ [садясь на Хирона].

   Куда хочешь. Я навѣки тебѣ благодаренъ, великій мужъ, благородный педагогъ, который на славу себѣ воспиталъ народъ героевъ, прекрасный сонмъ благородныхъ Аргонавтовъ, и всѣхъ, создавшихъ міръ поэта.
   

ХИРОНЪ.

   Это пусть остается въ своемъ мѣстѣ! Даже Паллада, какъ менторъ, не удостаивается чести по заслугамъ; ученики въ концѣ концовъ поступаютъ по своему усмотрѣнію, точно они и не обязаны кому-нибудь своимъ воспитаніемъ.
   

ФАУСТЪ.

   Врача, знающаго каждое растеніе, того, кому извѣстны самыя затаенныя свойство цѣлебныхъ корней, кто приноситъ больному излѣченіе, раненому облегченіе, обнимаю я здѣсь въ его духовной и тѣлесной силѣ!
   

ХИРОНЪ.

   Когда подлѣ меня падалъ раненый герой, я умѣлъ подавать ему помощь и совѣтъ; но кончилъ тѣмъ, что предоставилъ мое искусство знахаркамъ-Бабамъ и попамъ.
   

ФАУСТЪ.

   Ты тотъ по истинѣ великій человѣкъ, который не можетъ слышать восхваленій, скромно старается уклониться отъ нихъ и поступаетъ такъ, какъ будто на свѣтѣ были люди подобные ему.
   

ХИРОНЪ.

   Ты кажешься мнѣ искуснымъ лицемѣромъ, умѣющимъ льстить и государю, и народу.
   

ФАУСТЪ.

   Однако, ты долженъ сознаться мнѣ, что видѣлъ величайшихъ мужей своего времени, въ дѣйствіяхъ своихъ стремился идти по слѣдамъ благороднѣйшихъ, жизнь свою провелъ въ серьезныхъ трудахъ полубога. Но изъ всѣхъ героическихъ личностей кого считаешь ты самымъ доблестнымъ?
   

ХИРОНЪ.

   Въ свѣтломъ кругу Аргонавтовъ каждый былъ доблестенъ посвоему и могъ, смотря по силѣ, одушевлявшей его, пополнять то, чего недоставало другимъ. Діоскуры постоянно одерживали побѣду имъ, гдѣ преобладаніе на сторонѣ полноты, молодости и красоты. Рѣшимость и быстрота дѣйствій на благо другихъ были прекрасными качествами Бореадовъ. Разсудительно, энергически, умно, покладисто въ совѣщаніи властвовалъ Язонъ, пріятный женщинамъ. Затѣмъ -- Орфей, нѣжный и всегда скромный, осторожный, всѣхъ превосходившій искусствомъ бряцать на лирѣ; проницательный Линкей, днемъ и ночью проводившій между подводныхъ камней священный корабль. Опасность испытывается только въ обществѣ; когда одинъ дѣйствуетъ, всѣ другіе хвалятъ.
   

ФАУСТЪ.

   О Геркулесѣ ты ничего не скажешь?
   

ХИРОНЪ.

   Увы! Не возбуждай моего душевнаго томленія!.. Я никогда не видалъ Феба, не видалъ Арееа, Гермеса, какъ они называются; и вдругъ узрѣлъ стоящимъ предъ моими глазами то, что всѣ люди почитаютъ божественнымъ. То былъ прирожденный царь, порази тельной красоты юноша, вѣрноподданный своего старшаго брата, а также и милѣйшихъ женщинъ. Такого второго не создастъ уже Геа, не введетъ въ небесную обитель Геба; напрасно трудятся надъ прославленіемъ его пѣсни, напрасно мучатъ люди мраморъ.
   

ФАУСТЪ.

   Сколько ни работаютъ надъ нимъ ваятели, никогда еще не вышелъ онъ изъ ихъ рукъ такимъ чуднымъ, какимъ ты описалъ его... Ты говорилъ о томъ, кто превосходить красотою всѣхъ мужчинъ; говори теперь о той, которая прекраснѣе всѣхъ женщинъ.
   

ХИРОНЪ.

   Что женская красота! Она ничего не значитъ, она слишкомъ часто нечто иное, какъ безжизненный образъ. Только тому существу могу я придавать высокую цѣну, изъ котораго ключемь бьетъ живая и радостная жизнь. Красота довлѣетъ сама себѣ; неопреодолимо покоряющею другихъ дѣлаетъ ее грація; такою была Елена, когда я несъ ее.
   

ФАУСТЪ.

   Ты несъ ее?
   

ХИРОНЪ.

   Да, на этой спинѣ.
   

ФАУСТЪ.

   Неужели моему волненію суждено еще усилиться? Сидѣть тамъ, гдѣ она сидѣла -- какое блаженство!
   

ХИРОНЪ.

   Она схватилась за мои волосы точно такъ же, какъ ты теперь.
   

ФАУСТЪ.

   О, я совсѣмъ схожу съ ума! Разсказывай все. Она -- единственное мое желаніе!.. Ахъ, говори, откуда, куда несъ ты ее?
   

ХИРОНЪ.

   На этотъ вопросъ отвѣтить легко. Въ ту пору Діоскуры освободили свою сестренку изъ разбойничьихъ рукъ. Но похитители, не привыкшіе терпѣть пораженіе, отважно устремилась въ погоню. Быстрый путь братьевъ встрѣтилъ преграду въ болотахъ у Элевзиса; они увязли въ грязи, я кинулся туда и вплавь перенесъ ее на сушу: тугъ она соскочила съ меня и гладила мою влажную гриву, и говорила льстивыя слова, и благодарила мило, умно и съ чувствомъ собственнаго достоинства. Какъ очаровательна была она! Молодая, обаятельная для старика...

0x01 graphic

ФАУСТЪ.

   Всего десятый годъ ей пошелъ!..
   

ХИРОНЪ.

   Узнаю филологовъ; они обманули тебя точно такъ-же, какъ самихъ себя. Миѳологическая женщина -- дѣло совсѣмъ особенное. Поэтъ вводитъ ее въ такомъ видѣ, въ какомъ находитъ для себя нужнымъ: никогда она не совершеннолѣтняя, никогда не старуха, постоянно аппетитная фигура; въ ранней молодости ее похищаютъ, въ старости за нею еще ухаживаютъ; словомъ, поэтъ не связанъ никакимъ временемъ.
   

ФАУСТЪ.

   Пусть же и ее не связываетъ никакое время! Вѣдь нашелъ же ее Ахиллесъ на Ѳерѣ даже внѣ всякаго времени! Какое рѣдкое счастіе -- добиться любви вопреки судьбѣ! И неужели же мнѣ не суждено силою пламеннѣйшаго желанія вызвать къ жизни этотъ несравненный образъ! Вѣчное существо, богамъ равное, столько же великое, сколько нѣжное; столько же лучезарное, сколько очаровательно милое -- ты видѣлъ нѣкогда; сегодня видѣлъ ее я -- столько же прекрасною, сколько обольстительною, столько же прекрасною, сколько вожделѣнною. Всѣ мои чувства, все мое существо съ этой минуты въ ея неодолимой власти; нѣтъ для меня жизни, если она останется недостижимой для меня.
   

ХИРОНЪ.

   Чужестранецъ мой! Какъ человѣкъ, ты видишь себя въ восторженномъ настроеніи. но среди духовъ это кажется помѣшательствомъ. Дѣло, однако, устраивается къ твоему счастію. Каждый годъ, я всего на нѣсколько минуть захожу къ Манто, дочери Эскулапа; въ тиши она молитъ своего отца, чтобы онъ. къ чести своей, просвѣтилъ, наконецъ, умъ врачей и не допускалъ ихъ до безбоязненнаго умерщвленія людей. Она для меня самая пріятная изо всего цеха Сивиллъ; не корчится въ уродливыхъ конвульсіяхъ, благотворна и кротка; если ты нѣсколько времени пробудешь у нея. ей. вѣроятно, удастся зельями радикально вылѣчить тебя.
   

ФАУСТЪ.

   Я не хочу вылѣчиться! Мой духъ мощенъ! Иначе я былъ бы такая же дрянь, какъ другіе!
   

ХИРОНЪ.

   Не медли найти свое спасеніе въ благородномъ источникѣ! Скорѣе книзу! Вотъ мы и на мѣстѣ.
   

ФАУСТЪ.

   Скажи! Въ какую мѣстность перенесъ ты меня мрачной ночью чрезъ влажные пески?
   

ХИРОНЪ.

   Здѣсь Римъ и Греція, имѣя справа Пеней, слѣва Олимпъ, боролись изъ-за величайшаго государства, теряющагося въ пескахъ. Государь бѣжитъ, гражданинъ торжествуетъ.. Взгляни! Здѣсь, очень близко отъ насъ, стоитъ, освѣщенный луною, вѣчный храмъ.
   

МАНТО [внутри храма, въ грезахъ].

   Стукъ лошадиныхъ копытъ отдается на священномъ помостѣ... Приближаются полубоги...
   

ХИРОНЪ.

   Совершенно вѣрно! Ты только открой глаза!
   

МАНТО [пробудившись].

   Привѣтъ тебѣ! Я вижу, ты не запропастился куда-нибудь.
   

ХИРОНЪ.

   Да и твой храмъ все стоитъ на томъ же мѣстѣ.
   

МАНТО.

   А ты все неутомимо носишься взадъ и впередъ?
   

ХИРОНЪ.

   Что жъ! Тебѣ пріятно жить въ тишинѣ и покоѣ, а для меня удовольствіе странствовать.
   

МАНТО.

   Я въ выжиданіи, меня окружаетъ время. А это кто?
   

ХИРОНЪ.

   Проклятая ночь своимъ вихремъ принесла его сюда. Елену ищетъ онъ, какъ помѣшанный. Елену хочетъ добыть для себя и не знаетъ ни какъ, ни гдѣ за дѣло приняться: паціентъ самый достойный для Эскулапа.
   

МАНТО.

   Я люблю того, кто желаетъ невозможнаго. [Хиронъ унесся уже очень далеко]. Войди, дерзкій, и радуйся! Темный проходъ ведетъ къ Персефонѣ. Въ пустой внутренности подножія Олимпа тайкомъ все ждетъ она запретнаго привѣта. Сюда я впустила нѣкогда Орфея; воспользуйся этимъ удачнѣе его. Идемъ! Смѣлѣе! [Спускаются].

-----

У верхняго Пенея, какъ прежде.

СИРЕНЫ.

   Киньтесь въ волны Пенея! Тамъ подобаетъ намъ плавать, плескаясь; пѣсни, одна за другой, запѣвать, людямъ несчастнымъ на благо! Свѣтлымъ мы роемъ помчимся къ Эгейскому морю, гдѣ насъ всякія радости ждутъ.

[Землетрясеніе].

СИРЕНЫ.

   Пѣнясь, волна отливаетъ назадъ, въ русло свое течь перестала; земля трясется, вода мятется; берегъ и камень, треснувъ, дымятся. Бѣжимъ! Всѣ скорѣе отсюда! Никому это чудо не служитъ къ добру.
   Прочь отсюда, благородные, веселые гости, на свѣтлый праздникъ морской, туда, гдѣ дрожащія волны, искрясь и тихо вздымаясь, плещутъ о берегъ: туда, гдѣ луна свѣтитъ вдвойнѣ и насъ увлажаетъ священной росою. Тамъ свободная, бодрая жизнь, здѣсь, въ страхъ повергая, трясется земля. Спѣшите, всѣ благоразумные, отсюда! Ужасъ господствуетъ въ этихъ мѣстахъ!
   

СЕИЗМОСЪ
[ворча и шумя въ глубинѣ земли].

   Еще одинъ сильный толчокъ, еще разъ усердно двинуть плечами -- и мы наверху, гдѣ все должно покориться намъ!
   

СФИНКСЪ.

   Какое отвратительное трясеніе! Какая гадкая, ужасная буря! Какое колебаніе, какое дрожаніе, какъ все шатается во всѣ стороны, сталкивается! Невыносимая непріятность! Мы, однако, не двинемся съ мѣста, хотя бы весь адъ ринулся на насъ!
   Но вотъ чудо -- подымается сводъ. Это тотъ самый старикъ, давно посѣдѣвшій, который построилъ островъ Делосъ, вынесъ его изъ волнъ на поверхность моря ради любви къ стонавшей въ родильныхъ мукахъ. Толкая, напирая, напряженно вытянувъ руки, согнувъ спину, подобный Атланту въ своихъ движеніяхъ, онъ подымаетъ почву, дернъ, землю, камень, и песокъ, и глину, тихое ложе нашего берега. Вкривь и вкось разрываетъ онъ спокойный покровъ долины. Усиленно работающій, никогда не устающій, онъ, колоссальная каріатида, еще сидя въ землѣ по грудь, уже несетъ на себѣ страшную массу камня; но дальше не пойдетъ онъ -- мѣсто заняли сфинксы.
   

СЕИЗМОСЪ.

   Все это совершилъ я одинъ должны же будутъ, наконецъ, въ томъ сознаться! И не потрясай, не разрушай я, какъ могъ бы этотъ міръ быть такимъ прекраснымъ? Какимъ образомъ ваши горы высились бы въ великолѣпной, чистой лазури эѳира, не выдвинь я ихъ для живописной восхитительной картины въ то время, когда предъ лицомъ нашихъ высочайшихъ предковъ, Ночи и Хаоса, я проявлялъ свою силу и въ сообществѣ Титановъ игралъ, какъ мячомъ, Пеліономъ и Оссою? Съ юношескимъ жаромъ сумасшествовали мы въ этой работѣ, пока, наконецъ, она надоѣла намъ и мы дерако надѣли обѣ горы, точно двойную шапку, на Парнасъ... Тамъ весело живетъ себѣ теперь Аполлонъ съ хоромъ своихъ блаженныхъ Музъ. Даже для Юпитера и его громовъ я высоко вознесъ его сѣдалище. Точно также и теперь, съ невѣроятными усиліями пробился я наверхъ изъ бездны и громко призываю къ новой жизни радостныхъ обитателей этихъ мѣстъ.
   

СФИНКСЫ.

   Очень древнимъ слѣдовало бы признать этого неожиданнаго гостя, если бъ мы не видѣли собственными глазами, какъ онъ старался выкарабкаться изъ земли. Густой лѣсъ разстилается вокругъ него, утесъ надвигается на утесъ; но Сфинксъ не направится туда -- мы не даемъ потревожить себя на нашемъ священномъ ложѣ.
   

ГРИФОНЫ.

   Въ щеляхъ скалъ, вижу я. дрожитъ золото въ листахъ, золото въ блесткахъ. Не отдавайте на расхищеніе такое сокровище! Впередъ, муравьи, на добычу его!
   

ХОРЪ МУРАВЬЕВЪ.

   Гигантами поднято оно на поверхность земли; вы, быстро сѣменящіе ножками, скорѣе наверхъ! Спѣшите, спѣшите туда! Въ такихъ щеляхъ каждая щепотка дорога. Открывайте какъ можно скорѣе самое мельчайшее во всѣхъ углахъ; работайте, не покладая рукъ, мы, кишащіе рои; тащите все золото, какое есть! А гора пусть себѣ остается безъ него!
   

ГРИФОНЪ.

   Туда, туда! Сгребайте золото кучами! Мы наложимъ на него свои копи -- это замки, какихъ лучше нѣтъ. Съ ними самое драгоцѣнное сокровище въ полной сохранности.
   

ПИГМЕИ.

   Мы, дѣйствительно, заняли мѣсто, а какъ это случилось -- сами не знаемъ. Разъ что мы ужъ здѣсь -- не спрашивайте, откуда мы пришли. Для веселаго житья всякая страна пригодна. Чуть образовалась въ скалѣ щель -- карликъ уже тутъ, какъ тутъ. Карликъ и карлица, живо за работу! Каждая чета будь образцовой! Не знаю, точно также ли было уже въ раю, но здѣсь намъ какъ нельзя лучше, и мы съ благодарностью благословляемъ нашу звѣзду, потому что какъ на востокѣ, такъ и на западѣ, мать-земля охотно производитъ на свѣтъ.
   

ДАКТИЛИ.

   Если она въ эту ночь произвела на свѣтъ малютокъ, то родитъ и самыхъ крошечныхъ, которые въ свою очередь найдутъ себѣ подобныхъ.
   

СТАРѢЙШІЙ ПИГМЕЙ.

   Спѣшите расположиться на своихъ мѣстахъ, и скорѣе за работу! Быстрота замѣна силѣ. Теперь еще время мирное; но вы стройте кузницу, чтобы ковать въ ней для войска броню и оружіе.
   Вы, Муравьи, усердные работники, добывайте намъ металлъ! А вамъ, крошечнымъ Дактилямъ, которыхъ здѣсь такъ много, приказывается сносить сюда дрова! Чтобъ добыть намъ угля, разводите скрытые огни въ кострахъ.
   

ГЕНЕРАЛИССИМУСЪ.

   Съ лукомъ и стрѣлой смѣло впередъ! Въ этомъ прудкѣ бейте мнѣ цаплей, несчетно гнѣздящихся здѣсь, надменно кичащихся! Бейте заразъ всѣхъ, какъ одну! Бейте, чтобъ вышли мы въ бой въ шлемахъ съ перьями!
   

МУРАВЬИ И ДАКТИЛИ.

   Кто спасетъ насъ! Мы добываемъ желѣзо, они куютъ цѣпи. Освободиться отъ нихъ еще не наступило для насъ время; поэтому будемъ терпѣливо покорны.
   

ИВИКОВЫ ЖУРАВЛИ.

   Крики "убійство!" и стоны умирающихъ! Тревожное хлопаніе крыльевъ! Что за вздохи, что за вопли доносятся до нашихъ высотъ? Всѣ они уже умерщвлены, море обагрено ихъ кровью. Безобразная кровожадность отымаетъ у цапли ея благородное украшеніе; вотъ оно уже развѣвается на шлемахъ этихъ толстопузыхъ, кривоногихъ негодяевъ. Васъ, союзниковъ нашего войска, цѣпью перелетающихъ черезъ море, васъ призываемъ мы для мщенія въ такомъ родственномъ намъ всѣмъ дѣлѣ! Да не щадить никто своей силы и крови! Вѣчная вражда съ этой породой! [Съ криками разлетаются по воздуху].
   

МЕФИСТОФЕЛЬ [въ равнинѣ].

   Сѣверныхъ вѣдьмъ я хорошо умѣлъ обуздывать; съ этими чужими духами мнѣ какъ-то неловко. Блокебергъ остается помѣщеніемъ очень удобнымъ; куда ни повернись, вездѣ ты какъ дома. Госпожа Ильза бодрствуетъ за насъ на своемъ камнѣ; Генрихъ бодро стоитъ на своей вышкѣ -- и все это обезпечено на тысячи лѣтъ. Развѣ знаетъ здѣсь кто-нибудь, куда онъ идетъ и на чемъ стоитъ? Увѣренъ кто-нибудь, что подъ нимъ не вздувается земля? Я весело брожу по гладкой долинѣ -- и вдругъ позади подымается гора, правда, такая, что ее почти нельзя назвать горою, но все-таки достаточно высокая для того, чтобы разобщить меня съ моими Сфинксами... Здѣсь, внизъ по долинѣ, дрожатъ еще огни, освѣщая разныя чудесныя приключенія... Передо мною, маня къ себѣ, шутовски шаля, еще носится и пляшетъ блудливый рой. Потихоньку, полегоньку впередъ! Коли привыкъ къ лакомишь кусочкамъ, гдѣ бы они ни встрѣтились, то стараешься воспользоваться всякимъ удобнымъ случаемъ.
   

ЛАМІИ [увлекая за собой Мефистофеля].

   Скорѣе, скорѣе! И все дальше! По временамъ останавливаясь, смѣясь, болтая... Вѣдь такъ весело тащить за собой стараго грѣшника! На тяжелое покаяніе плетется онъ, колченогій, Ковыляя и спотыкаясь, и тащитъ свою ногу, едва поспѣвая за нами.
   

МКФИСТОФЕЛЬ [остановившись].

   Проклятая судьба! Вѣчно обманываемые мужчины! Со временъ Адама попадающее въ просакъ дурачье! Съ годами всякій становится старше, но кто дѣлается умнѣе? Мало тебя, чти ли, до сихъ поръ водили за носъ? Вѣдь извѣстно, что эта порода ровно ничего не стоитъ: стянутое тѣло, накрашенное лицо, ничего здороваго отъ нихъ въ замѣнъ не получишь; въ какомъ мѣстѣ ни дотронься до нихъ -- гниль во всѣхъ членахъ... Знаешь это, видишь, осязать можешь -- и все-таки чуть эта стервятина засвиститъ, принимаешься плясать.
   

ЛАМІН [остановившись].

   Стой! Онъ что-то обдумываетъ, колеблется, остановился. Спѣшите навстрѣчу ему, чтобъ онъ не ускользнулъ отъ насъ.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ [продолжая идти].

   Впередъ! И не попадайся, какъ дуракъ, въ сѣти сомнѣнія; вѣдь, не будь на свѣтѣ вѣдьмъ, кто, чортъ побери, захотѣлъ бы быть чортомъ?
   

ЛАМІИ [очень привѣтливо].

   Понесемся въ пляскѣ вокругъ этого героя; въ сердцѣ его непремѣнно загорится любовь къ одной изъ насъ.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Не спорю, что при этомъ смутномъ освѣщеніи вы кажетесь красавицами, и поэтому не буду отвѣчать вамъ бранью.
   

ЭМПУЗА [врываясь въ кругъ Ланій].

   И мнѣ тоже! Какъ такая же красавица, прошу васъ принять меня въ свое общество.
   

ЛАМІИ.

   Она совсѣмъ лишняя въ нашемъ кругу -- всегда только портить намъ игру.
   

ЭМПУЗА [Мефистофелю].

   Привѣть тебѣ отъ тетушки Омпузы, подружки съ ослиной ногой! У тебя только лошадиная нога, и, не смотря на это, сердечнѣйшій привѣтъ тебѣ, милый родственникъ!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Я думалъ, что встрѣчу здѣсь только незнакомыхъ, но, къ сожалѣнію, нахожу близкую родню. Приходится перелистывать старую книгу: отъ Гарца до Эллады все родственники!
   

ЭМПУЗА.

   Я умѣю дѣйствовать быстро и рѣшительно, способна на многія превращенія; но въ честь васъ я сегодня приставила себѣ ослиную головку.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Я замѣчаю, что у этого народа родство очень много значитъ; но что бы ни случилось, отъ ослиной головы и отрекаюсь.
   

ЛАМІИ.

   Оставь эту уродину; она наводитъ страхъ на все, что кажется прекраснымъ и милымъ: стоитъ ей подойти къ тому, что прекрасно и мило -- и оно исчезаетъ.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Мнѣ, признаться, подозрительны и всѣ эти сестрички, нѣжныя и томныя; и подъ розами ихъ щечекъ я боюсь найти тоже какія-нибудь метаморфозы.
   

ЛАМІИ.

   Все-таки попытайся! Насъ много. Хватай любую! И если ты счастливъ въ игрѣ, получишь самый лучшій выигрышъ. Къ чему твоя похотливая болтовня! Ты жалкій волокита: чванишься, корчишь изъ себя важную персону!.. Ну, вотъ онъ. наконецъ, вошелъ въ нашъ кружокъ. Снимайте одна за другой маски и покажитесь ему въ своемъ настоящемъ видѣ.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Я выбралъ себѣ самую красивую... [Обнимаетъ ее]. О, горе мнѣ! Какая жесткая метла! [Хватаетъ другую]. А эта?.. Позорная физіономія!
   

ЛАМІЯ.

   Ты развѣ заслуживаешь лучше? Не воображай себѣ!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Вотъ эту малютку хочется мнѣ забрать... Ящерица выскользнула у меня изъ рукъ; гладкая коса -- змѣиная!.. Ну, возьму въ замѣнъ ея высокую... Что это? Тирсъ съ сосновой шишкой вмѣсто головы!.. Что же выйдетъ изъ всего этого?.. Сдѣлаю попытку еще съ толстой; можетъ быть, она утѣшитъ меня. Рискну въ послѣдній разъ -- будь, что будетъ! Рыхло, лягушковато. На это дорого платятъ на Востокѣ... Ахъ! Лопнулъ дрянной дождевикъ!
   

ЛАМІИ.

   Въ разсыпную! Носитесь, летайте, какъ молніи; чернымъ роемъ окружите этого сына вѣдьмъ, дерзнувшаго пробраться къ намъ! Призрачный, ужасающій кругъ! Молчаливокрылыя летучія мыши!.. Онъ еще слишкомъ дешево отдѣлался отъ насъ!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ [отряъаясь].

   Повидимому, я не сталъ особенно умнѣе. Нелѣпо здѣсь, нелѣпо на сѣверѣ; привидѣнія здѣсь такъ же безобразны, какъ тамъ; народъ и поэты несутъ чепуху. Маскарадъ, пляска чувствительности здѣсь, какъ всюду! Я погнался за миловидными масками -- и въ моихъ рукахъ очутились существа, отъ которыхъ мнѣ страшно стало... Продолжайся это только подольше -- я охотно вдавался бы въ обманъ. [Заблудившись между скалами]. Гдѣ же это я? Куда приведетъ меня? То была тропинка, теперь ни пути, ни дороги. Пришелъ я сюда гладкими дорогами, теперь стоятъ передо мной каменныя груды. Напрасно взбираюсь я наверхъ, сползаю внизъ. Гдѣ найду я снова моихъ Сфинксовъ? Такой сумасшедшей неурядицы я не могъ представить себѣ. Этакая гора въ одну ночь! Это я назвалъ бы скачкою вѣдьмъ, которыя возятъ съ собою свой Блоксбергъ.
   

ОРЕАДА [съ утеса].

   Сюда наверхъ ко мнѣ! Моя гора стара, она стоить въ своемъ первобытномъ видѣ. Чти крутыя скалистыя тропинки, послѣднія отрасли Линда. Такимъ несокрушимымъ стояла я уже тогда, когда Помпей перебирался черезъ меня въ своемъ бѣгствѣ. Вокругъ меня призраки, создаваемые воображеніемъ, исчезаютъ уже при первомъ крикѣ пѣтуха. Подобныя сказки часто возникаютъ на моихъ глазахъ и потомъ внезапно пропадаютъ.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Почетъ тебѣ, досточтимая глава, осѣненная мощью высокихъ дубовъ! Самое яркое сіяніе луны не проникаетъ въ эту темноту. Но что это? Вдоль кустарника тянется свѣтъ, очень скромно проливающій свои лучи. Да, точно, это Гомункулусъ! Куда направляешься, маленькій товарищъ?
   

ГОМУНКУЛУСЪ.

   Я вотъ все перелетаю съ мѣста на мѣсто и очень бы хотѣлъ сдѣлаться живымъ существомъ въ лучшемъ смыслѣ, горя нетерпѣніемъ разбить стекло, въ которомъ я заключенъ. Но то, что я видѣлъ до сихъ поръ, не соблазняетъ меня рискнуть на общеніе съ нимъ. По секрету только скажу тебѣ: я двигаюсь по слѣдамъ двухъ философовъ. Слышалъ я, какъ они говорили: природа! природа! Вотъ съ ними я не хочу разстаться. Они вѣдь должны хорошо знать земное существо, и я, вѣроятно, узнаю въ концѣ-концовъ, куда для меня будетъ наиболѣе благоразумно направиться.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Въ этомъ случаѣ поступай по своему собственному усмотрѣнію. Ибо тамъ, гдѣ заняли мѣсто привидѣнія, философъ тоже желанный гость; для того, чтобы доставлять удовольствіе своимъ искусствомъ и своею благосклонностью, онъ тотчасъ же создаетъ дюжины новыхъ призраковъ. Если ты не будешь заблуждаться, то никогда не достигнешь разума. Хочешь сдѣлаться настоящимъ существомъ -- дѣлайся имъ безъ посторонней помощи.
   

ГОМУНКУЛУСЪ.

   Хорошимъ совѣтомъ тоже не слѣдуетъ пренебрегать.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Ну, такъ отправляйся!.. Мы посмотримъ, что еще здѣсь есть. [Они разстаются].
   

АНАКСАГОРЪ [Ѳалесу].

   Твой упрямый умъ не хочетъ уступить; неужели нужно еще что-нибудь, чтобы убѣдить тебя?
   

ѲАЛЕСЪ.

   Волна охотно подчиняется каждому вѣтру, но отъ крутого утеса держится въ отдаленіи.
   

АНАКСАГОРЪ.

   Силою огненныхъ паровъ возникъ этотъ утесъ.
   

ѲАЛЕСЪ.

   Во влажности зарождается живое.
   

ГОМУНКУЛУСЪ [между обоими].

   Позвольте мнѣ идти рядомъ съ вами; мнѣ самому весьма хочется сдѣлаться живымъ существомъ.
   

АНАКСАГОРЪ.

   Вывелъ ли ты, о Ѳалесъ, когда-нибудь подобную гору изъ ила въ теченіе одной ночи?
   

ѲАЛЕСЪ.

   Никогда работа природы и ея жизненныхъ теченій не была ограничена какимъ-нибудь днемъ, ночью, часомъ. Природа создаетъ въ стройномъ порядкѣ одну форму за другою, и даже въ ея творчествѣ земныхъ явленій нѣтъ насильственности.
   

АНАКСАГОРЪ.

   Однако, здѣсь она была! Плутоническое гнѣвное пламя, страшный взрывъ эоловыхъ паровъ пробили старую кору плоской почвы, вслѣдствіе чего немедленно должна была возникнуть новая гора.
   

ѲАЛЕСЪ.

   Какіе же дальнѣйшіе выводы можно дѣлать изъ этого? Гора есть -- и нечего больше толковать объ этомъ. Въ подобныхъ спорахъ теряешь даромъ время и трудъ, и результатъ только тотъ, что водишь за носъ терпѣливый народъ.
   

АНАКСАГОРЪ.

   Быстро наполняется гора мирмидонами, селящимися въ расщелинахъ скалъ, пигмеями, муравьями, мальчиками съ пальчикъ и другими работящими маленькими существами. [Гомункулусу]. Ты никогда не стремился въ область великаго, довольствуясь отшельнически ограниченною жизнью; если ты можешь пріучить себя господствовать, я вѣнчаю тебя царемъ.
   

ГОМУНКУЛУСЪ.

   Что скажетъ мой Ѳалесъ?
   

ѲАЛЕСЪ.

   Не хочу тебѣ совѣтовать. Съ маленькими совершаютъ и маленькія дѣла; съ великими малый становится великимъ. Смотри сюда, на эту черную тучу журавлей! Она грозитъ возбужденному народу и точно также грозила бы царю. Острыми клювами, когтями налета ютъ они на малыхъ, и приговоръ рока уже сверкаетъ, какъ грозовая молнія. Преступленіе умертвило цаплей, ютившихся вокругъ спокойнаго пруда. Но этотъ дождь смертоносныхъ стрѣлъ создалъ возмездіе страшнаго кроваваго мщенія, вызвалъ въ близкихъ родственникахъ бѣшеную жажду преступной крови пигмеевъ. Что пользы теперь отъ щита. и шлема, и копья? Чѣмъ помогли карликамъ вонзившіяся въ цаплей стрѣлы? Какъ торопятся спастись Дактили и Муравьи! Колеблется, бѣжитъ, опрокинуто ихъ войско!
   

АНАКСАГОРЪ [послѣ паузы торжественно].

   Если до сихъ поръ я могъ восхвалять подземныя силы, то въ настоящемъ случаѣ обращаюсь въ вышину... Тебя, вѣчно не старѣющаяся, трехименная и трехобразная, тебя призываю я въ страданіяхъ моего народа. Діана, Луна, Геката! Ты, нашу грудь распирающая, мыслью въ сокровеннѣйшія глубины уходящая, ты, спокойно свой свѣтъ проливающая, могущественная и таинственная, раскрой страшную бездну твоихъ тѣней, да проявится старая мощь твоя безъ помощи колдовства!.. [Пауза]. Неужели слишкомъ скоро услышанъ я? Неужели мольба моя въ ту высь нарушила порядокъ природы? И все болѣе и болѣе увеличиваясь, близится уже округленный престолъ богини, ужасный для глаза, громадный! Мрачно багровѣетъ его огонь... Остановись, грозно могущественный шаръ! Ты погубишь насъ, и сушу, и море! Стало быть, правда, что ѳессалійскія женщины. преступно увѣренныя въ силѣ волшебства, заставили тебя своими обольщеніями сойти съ дороги, выпытали у тебя самыя пагубныя тайны?.. Свѣтлый дискъ потемнѣлъ... Вотъ онъ разорвался, и мечетъ молнія, и искрится! Какой трескъ! Какое ли мнѣніе! И раскаты грома, бѣшеный вой вѣтра! Смиренно повергнувшись къ ступенямъ трона, молю о прощеніи! Это мною вызвано! [Повергается ницъ].
   

ѲАЛЕСЪ.

   Чего только не слышитъ и не видитъ этотъ человѣкъ! Я не совсѣмъ понимаю, что тутъ случилось, и не испыталъ тѣхъ ощущеній, что были у него. Надо сознаться, что творится что-то безтолковое, а между тѣмъ Лупа совершенно спокойно покачивается на своемъ мѣстѣ попрежнему.
   

ГОМУНКУЛУСЪ.

   Взгляните туда, гдѣ расположились Пигмеи! Гора была кругла, теперь она остроконечна. Я слышалъ какой-то страшный трескъ; изъ Луны выпалъ утесъ и тотчасъ же, не спрашивая ни у кого позволенія, раздавилъ, уничтожилъ и друга, и врага. Но я не могу не отнестись съ похвалой къ подобному искусству, которое творчески, въ одну ночь, работая въ идно и то же время сверху и снизу, соорудило зданіе этой горы!
   

ѲАЛЕСЪ.

   Успокойся! Это была только фантазіи. Пропади эта гнусная порода! Что ты не сдѣлался царемъ--это хорошо. Ну, теперь поспѣшимъ на веселое морское празднество! Тамъ ждутъ и чтутъ гостей изъ міра чудесъ. [Удаляются].
   

МЕФИСТОФЕЛЬ
[взлѣзая съ противоположной стороны].

   Вотъ приходится мнѣ карабкаться по крутымъ ступенямъ утесовъ, по жесткимъ корнямъ старыхъ дубовъ! На моемъ Гарцѣ въ воздухѣ пахнетъ смолою, и этотъ запахъ для меня самый пріятный послѣ сѣры... Здѣсь, у этихъ грековъ, не нюхнешь и слѣда чего-нибудь подобнаго. Любопытно мнѣ было бы, однако, развѣдать, чѣмъ они разводятъ огонь въ своемъ аду.
   

ДРІАДА.

   Въ твоей странѣ ты, какъ туземецъ, все знаешь и понимаешь, а на чужбинѣ тебѣ не совсѣмъ ловко. Перестань обращаться мыслью къ своему отечеству и чти здѣсь величіе священныхъ дубовъ.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Всегда думаешь о томъ, съ чѣмъ разстался; то, къ чему привыкъ, навсегда остается раемъ. Но скажите что это за тройня сидитъ на корточкахъ вонъ тамъ въ пещерѣ, при слабомъ освѣщеніи?
   

ДРІАДА.

   Форкіады! Отважься подойти туда и заговори съ ними, если тебѣ не страшно.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ,

   Отчего же нѣтъ?.. Я смотрю и изумляюсь! Какъ я ни гордъ, но долженъ сознаться самому себѣ,: ничего подобнаго я еще никогда не видѣлъ; онѣ вѣдь еще хуже мандрагоръ... Послѣ того, какъ увидѣлъ это тройное чудовище, станешь ли находить хоть мало-мальски безобразными первородные тяжкіе грѣхи? Мы не потерпѣли бы ихъ на порогахъ самыхъ страшныхъ изъ нашихъ адовъ. И это пустило корни здѣсь, въ странѣ красоты, которую съ прославленіями называютъ античной!.. Онѣ зашевелились, повидимому, почуяли меня. Зашипѣли и засвистѣли летучія мыши-вампиры.
   

ФОРКІ АДА,

   Подайте мнѣ, сестры, глазъ, чтобы онъ освѣдомился, кто это дерзаетъ такъ близко подойти къ нашему храму.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Досточтимыя! Дозвольте мнѣ приблизиться къ вамъ и испросить ваше тройственное благословеніе. Я являюсь, правда, еще какъ незнакомый, но, если не ошибаюсь, какъ дальній родственникъ. Древнихъ почтенныхъ боговъ я уже лицезрѣлъ здѣсь, передъ Опсомъ и Реей преклонился съ глубочайшимъ почтеніемъ; даже Паркъ, сестеръ Хаоса и вашихъ сестеръ, видѣлъ вчера -- или третьяго дня; но подобныхъ вамъ никогда не встрѣчалъ; теперь молчу и чувствую себя въ восторгъ.
   

ФОРКІАДЫ.

   Этотъ духъ, повидимому, уменъ.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Меня только удивляетъ, почему никакой поэтъ не прославляетъ васъ... И скажите, какъ это случилось, какъ могло случиться? Въ скульптурномъ изображеніи я никогда не видѣлъ васъ, мои глубокоуважаемыя. Рѣзцу же слѣдовало бы стараться воспроизводить васъ, а не Юнону, Палладу, Венеру и тому подобныхъ.
   

ФОРКІАДЫ.

   Нашей троицѣ, погруженной въ уединеніе и глубочайшую ночь, это до сихъ поръ никогда не приходило на мысль.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Да и какъ могло оно прійти? Такъ какъ вы удалены отъ свѣта, то здѣсь вы никого не видите, и васъ никто не созерцаетъ. Поэтому вамъ слѣдуетъ жить въ такихъ мѣстахъ, гдѣ великолѣпіе и искусство возсѣдаютъ на одномъ и томъ же престолѣ, гдѣ каждый день, ускореннымъ шагомъ, мраморная глыба вступаетъ въ жизнь въ видѣ героя, гдѣ...
   

ФОРКІАДЫ.

   Замолчи и не вселяй въ насъ вожделѣній! Что пользы было бы намъ узнать еще больше -- намъ, въ ночи рожденнымъ, ночному родственнымъ, которыя почти незнакомы самимъ себѣ и совсѣмъ незнакомы всему міру.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Въ такомъ случаѣ вамъ не стоитъ дорожить своею личностью; можно собственное я передавать и другимъ. Для васъ трехъ достаточно одного глаза, достаточно одного зуба; такъ вотъ -- это было бы и въ миѳологическомъ духѣ,-- если бы въ двухъ соединили существо трехъ, а образъ третій предоставили мнѣ на короткое время.
   

ОДНА ИЗЪ ФОРКІАДЪ.

   Какъ вамъ кажется? Это можно?
   

ОСТАЛЬНЫЯ.

   Попробуемъ! Но безъ глаза и зуба.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Вотъ вы и отымаете самое лучшее; какъ же можетъ быть безъ этого полнѣйшее сходство!
   

ОДНА.

   Зажми одинъ глазъ -- это сдѣлать легко, потомъ сейчасъ же выстави на показъ свой клыкъ, и ты тотчасъ же сдѣлаешься съ профиля похожимъ на насъ, какъ братъ на сестру.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Много чести! Да будетъ такъ!
   

ФОРКІАДЫ.

   Да будетъ такъ!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ [съ профиля Форкіада],

   Вотъ я и готовъ, какъ возлюбленный сынъ Хаоса!
   

ФОРКІАДЫ.

   А что мы дочери Хаоса -- это безспорно.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Теперь, о, позоръ! меня будутъ ругать гермафродитомъ!
   

ФОРКІАДЫ.

   Въ новой троицѣ сестеръ какая красота! У насъ два глаза, два зуба.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Придется мнѣ теперь прятаться отъ всѣхъ глазъ и пугать чертей въ адскомъ болотѣ. [Уходить].

-----

Скалистый заливъ Эгейскаго моря.

Луна, остановившаяся въ зенитѣ.

СИРЕНЫ
[лежатъ на утесахъ, играютъ и поютъ]:

   Если недавно, среди ночныхъ ужасовъ, ѳессалійскія, колдуньи прекрасно привлекли тебя на землю, то теперь смотри спокойно со свода твоей ночи! на кротко блистающій рой трепещущихъ волнъ и озаряй подымающееся изъ нихъ движеніе. Будь, прекрасная Луна, благосклонна къ намъ, готовымъ на всякую услугу тебѣ!
   

НЕРЕИДЫ И ТРИТОНЫ [въ видѣ морскихъ чудовищъ].

   Пусть раздаются громко ваши рѣзкіе звуки, заставляя дрожатъ широкое море! Зовите сюда жителей подводной глубины! Когда буря раскрыла свои страшныя бездны, мы уплыли на безмолвнѣйшее дно, но милое пѣніе снова привлекло насъ на поверхность.
   Смотрите, какъ мы, въ высокомъ восторгъ своемъ, украсили себя золотыми цѣпями! Къ коронамъ и драгоцѣннымъ камнямъ присоединились запястья и кушаки. Все это добыто вами, Сокровища, поглощенныя здѣсь кораблекрушеніемъ, вызваны для насъ съ морского дна вашимъ пѣніемъ, демоны нашего залива!
   

СИРЕНЫ.

   Мы хорошо знаемъ, что въ водяной свѣжести рыбамъ привольно вести свою пловучую, чуждую страданій жизнь; но, встрѣчая сегодня вашу празднично оживленную толпу, намъ хотѣлось бы узнать, что вы больше, чѣмъ рыбы.
   

НЕРЕИДЫ И ТРИТОНЫ.

   Прежде, чѣмъ приплыть сюда, мы уже объ этомъ подумали. Поторопимся же теперь, сестры, братья! Сегодня достаточно самаго короткаго путешествія для полнѣйшаго доказательства, что мы больше, чѣмъ рыбы. [Удаляются].
   

СИРЕНЫ.

   Исчезли въ одно мгновеніе! Уплыли прямо въ Самоѳракію, унеслись, благодаря попутному вѣтру. Что думаютъ сдѣлать онѣ въ царствѣ могущественныхъ Кабировъ? То боги! Чудно своеобразные, безпрерывно сами себя рождающіе и никогда не знающіе, что они такое.
   О, кроткая Луна, оставайся милостиво на твоихъ высотахъ! Пусть продолжается ночь, пусть не наступаетъ день, который долженъ разогнать насъ!
   

ѲАЛЕСЪ [на берегу Гомункулусу].

   Я охотно сведу тебя къ старику Порею. Мы, правда, недалеко отъ его пещеры, но у противнаго брюзги упрямая голова. Весь человѣческій родъ ничѣмъ не угодитъ этому ворчуну. Но ему открыто будущее, и зато всѣ относятся къ нему съ уваженіемъ и чтутъ его на занимаемомъ имъ посту. Да онъ и сдѣлалъ людямъ не мало добра.
   

ГОМУНКУЛУСЪ.

   Попробуемъ и постучимся къ нему! За это вѣдь не поплачусь я своимъ стекломъ и огнемъ.
   

НЕРЕЙ.

   Не человѣческіе ли голоса слышитъ мое ухо? Какъ тотчасъ же гнѣвъ зашевелился въ глубинѣ моего сердца! Люда! Образы, стремящіеся сравняться съ богами и однако осужденные вѣчно походитъ только на самихъ себя! Уже много-много лѣтъ могъ бы я пребывать въ покоѣ боговъ, но меня постоянно влекло желаніе дѣлать добро лучшимъ; а когда я въ концѣ концовъ обозрѣвалъ совершившіеся факты, то оказывалось, что все сдѣлалось такъ, какъ будто я не давалъ ровно никакого совѣта.
   

ѲАЛЕСЪ.

   И, однако же, о, старецъ моря, тебѣ довѣряютъ; ты мудрецъ; не прогоняй насъ отсюда! Взгляни на это пламя, похожее на человѣка; оно вполнѣ безусловно отдается твоимъ совѣтамъ.
   

НЕРЕЙ.

   Какіе тамъ совѣты? Развѣ совѣтамъ люди придавали когда-нибудь значеніе? Доброе слово такъ и замираетъ въ глухомъ ухѣ. Да и съ фактами то же самое: какъ часто они жестоко посрамляютъ сами себя, а эта порода все остается такою же упрямой, какой была до тѣхъ поръ! Сколько разъ я отечески предостерегалъ Париса, прежде чѣмъ чужеземная женщина запутала въ сѣти его вожделѣніе! Полный отваги, стоялъ онъ на греческомъ берегу, а я открывалъ ему то, что видѣлъ въ своемъ духѣ: наполненный дымомъ воздухъ, широко разливавшееся зарево, горящія зданія, внизу убійство и смерть, судный день Трои, запечатлѣнный стихомъ поэта, оставшимся на тысячелѣтія столько же стройнымъ, сколько извѣстнымъ каждому! Слова старика казались отчаянному смѣльчаку пустой игрой; онъ повиновался своему желанію, и Иліонъ палъ исполинскій трупъ, окоченѣвшій послѣ долгихъ мукъ, желанная трапеза для орловъ Пинда! А Улиссу -- развѣ я тоже не предсказывалъ коварство Цирцеи, жестокости циклоповъ, его особенную медлительность, легкомысліе его приближенныхъ и мало ли что еще? Что жъ? Принесло это ему пользу, пока, наконецъ, но уже довольно поздно, доброжелательныя волны, много покачавъ его на себѣ, не вынесли на гостепріимный берегъ?
   

ѲАЛЕСЪ.

   Мудраго человѣка такое поведеніе огорчаетъ, но добраго оно не останавливаетъ, и онъ дѣлаетъ новую попытку. Одинъ золотникъ благодарности доставляетъ ему высокое удовольствіе и перевѣшиваетъ центръ неблагодарности. То, о чемъ мы пришли молить тебя, дѣло не маловажное: вотъ этотъ ребенокъ разумно желаетъ родиться на свѣтъ.
   

НЕРЕЙ.

   Не портите мнѣ очень рѣдкаго для меня хорошаго расположенія духа! Совсѣмъ иное предстоитъ мнѣ еще сегодня: я созвалъ сюда всѣхъ моихъ дочерей, Грацій моря, Доридъ. Ни на Олимпѣ, ни на вашей землѣ нѣтъ красивыхъ созданій, которыя могли бы сравниться съ ними въ прелести движеній. Съ граціознѣйшею живостью перекидываются онѣ со спины водяного дракона на коней Нептуна, такъ легко соединенныя съ стихіею, что, кажется, даже пѣна приподымаетъ ихъ. Богъ на играющей красками раковинной колесницѣ Венеры несутъ Галатею, красивѣйшую изъ всѣхъ теперешнихъ красавицъ, ее, которую съ тѣхъ поръ, какъ Киприда оставила насъ, въ Паѳосѣ чтутъ, какъ богиню. И такимъ образомъ это милое созданіе давно уже владѣетъ, какъ наслѣдница, храмовымъ городомъ и колесничнымъ трономъ.
   Уходите! Не подобаетъ отцу, въ часъ его радости, ненависть въ сердцѣ, слово брани на устахъ. Идите къ Протею! Спросите этого кудесника -- какъ происходить на свѣтъ и какъ превращаться. [Удаляется въ сторону моря].
   

ѲАЛЕСЪ.

   Мы ничего не выиграли этой попыткой. Протей, если его и найдешь, сейчасъ же улетучится; а коли останется съ вами, то напослѣдокъ скажетъ что-нибудь такое, что изумятъ и собьетъ съ толку. Но тебѣ нуженъ его совѣтъ; что жъ, попробуемъ и пойдемъ дальше нашей дорогой. [Удаляются].
   

СИРЕНЫ [вверху на скалѣ].

   Что это видимъ мы издали скользящимъ по царству волнъ? Точно несущіеся по волѣ вѣтра бѣлые паруса, сверкаютъ своею бѣлизною просвѣтленныя женщины мори. Спустимся внизъ -- вѣдь вы слышите ихъ голоса.
   

НЕРЕИДЫ И ТРИТОНЫ.

   То, что мы несемъ на рукахъ, должно всѣмъ вамъ нравиться. На исполинскихъ щитахъ Хелоны блеститъ отраженіе строгихъ образовъ. Боговъ принесли мы вамъ: пойте торжественныя пѣсни!
   

СИРЕНЫ.

   Малые ростомъ, великіе мощью! Терпящихъ въ морѣ крушеніе спасители, отъ вѣчности чтимые боги!
   

НЕРЕИДЫ И ТРИТОНЫ.

   Мы принесли вамъ Кабировъ, чтобы праздникъ прошелъ безмятежно: гдѣ святое присутствіе ихъ. тамъ Нептунъ дружелюбно привѣтливъ.
   

СИРЕНЫ.

   Мы уступаемъ вамъ мѣсто. Когда разбивается судно, неодолимою силой спасаете мы экипажъ.
   

НЕРЕИДЫ И ТРИТОНЫ.

   Троихъ принесли мы съ собою, четвертый идти отказался; сказалъ, что онъ главный межъ ними, что думаетъ онъ-то за всѣхъ.
   

СИРЕНЫ.

   Богъ надъ богомъ насмѣхаться воленъ; вы же чтите всѣхъ ихъ благодать, и отъ всѣхъ ихъ пагубы страшитесь.
   

НЕРЕИДЫ И ТРИТОНЫ.

   Ихъ собственно семь.
   

СИРЕНЫ.

   Гдѣ жъ трое осталось?
   

НЕРЕИДЫ И ТРИТОНЫ.

   Не умѣемъ сказать: справиться надо о томъ на Олимпѣ. Тамъ, вѣроятно, живетъ и восьмой, о коемъ доселѣ не думалъ никто. Къ нимъ они всѣ благосклонны, но не всѣ еще готовы.
   Эти несравненные все впередъ, впередъ стремятся, голодомъ томимые по недостижимому.

0x01 graphic

СИРЕНЫ.

   Мы вездѣ, гдѣ царитъ божество -- на лунѣ ли, на солнцѣ ль привыкли молиться; это пользу приноситъ всегда.
   

НЕРЕИДЫ И ТРИТОНЫ.

   Какой яркій блескъ придало нашей славѣ устройство этого празднества!
   

СИРЕНЫ.

   Такой славой не пользовались и герои древности, какъ ни доблестны были ихъ подвиги. Если они добыли Золотое Руно, то вы добыли Кабировъ,
   

ВСѢ [повторяютъ, какъ припѣвъ].

   Если они добыли Золотое Руно, то мы (вы) добыли Кабировъ!

[Нереиды и Тритоны проплываютъ дальше].

ГОМУНКУЛУСЪ.

   Эти чудища представляются мнѣ дрянными земляными горшками; а ученые мудрецы колотятся о нихъ и разбиваютъ свои крѣпкіе лбы.
   

ѲАЛЕСЪ.

   Да вѣдь этимъ-то и интересуются: цѣнность монетѣ придаетъ ржавчина.
   

ПРОТЕЙ [невидимый].

   Такія вещи весело слушать мнѣ, старому пустомелѣ! Чѣмъ чуднѣе штука, тѣмъ и почтенія ей больше.
   

ѲАЛЕСЪ.

   Гдѣ ты, Протей?
   

ПРОТЕЙ
[голосомъ чревовѣщателя, то вблизи, то издали].

   Здѣсь! И здѣсь!
   

ѲАЛЕСЪ.

   За старыя шутки не сержусь на тебя. Но для друга оставь пустыя слова! Я знаю, что ты не тамъ, откуда говоришь.
   

ПРОТЕЙ [какъ бы издалека].

   Прощай!
   

ѲАЛЕСЪ [тихо Гомункулусу].

   Онъ совсѣмъ близко. Посвѣти-ка поярче! Онъ любопытенъ, какъ рыба. и въ какомъ бы видѣ ни прятался, огонь приманитъ его сюда.
   

ГОМУНКУЛУСЪ.

   Сейчасъ пролью струи свѣта, но осторожно, чтобы мое стекло не лопнуло.
   

ПРОТЕЙ [въ образѣ гигантской черепахи].

   Что это свѣтится такъ мило и красиво?
   

ѲАЛЕСЪ [закрывая Гомункулуса].

   Вотъ и прекрасно! Если тебѣ желательно, можешь посмотрѣть поближе. Не пожалѣй маленькаго труда и появись намъ на человѣческихъ двухъ ногахъ. Кто хочетъ видѣть то, что мы прячемъ, долженъ заслужитъ нашу благосклонность и наше согласіе.
   

ПРОТЕЙ
[въ благородномъ человѣческомъ образѣ].

   Ты все еще не забылъ глубокомысленныхъ ухищреній?
   

ѲАЛЕСЪ.

   А тебѣ принимать разные образы все еще доставляетъ удовольствіе? [Открываетъ Гомункулуса].
   

ПРОТЕЙ [въ изумленіи].

   Свѣтящійся карликъ! Никогда еще не видѣлъ ничего подобнаго!
   

ѲАЛЕСЪ.

   Онъ проситъ совѣта -- очень бы желалъ окончательно родиться. Явился онъ на свѣтъ, какъ я узналъ отъ него, весьма страннымъ образомъ и только вполовину. Въ духовныхъ свойствахъ у него недостатка нѣтъ, но осязательно прочное совершенно отсутствуетъ. До сихъ поръ вѣсъ даетъ ему только стекло, но онъ Пылъ бы очень радъ какъ можно скорѣе облечьI ея въ плоть и кровь.
   

ПРОТЕЙ.

   Ты истинный сынъ дѣвственницы: прежде, чѣмъ тебѣ слѣдовало родиться, уже родился!
   

ѲАЛЕСЪ [тихо).

   Помоему, къ нему надо отнестись критически и съ другой стороны: я полагаю, не гермафродитъ ли онъ?
   

ПРОТЕЙ.

   Въ такомъ случаѣ тѣмъ скорѣе удастся окончательное рожденіе; какимъ бы способомъ онъ ни явился на свѣтъ, дѣло устроится. Но тутъ нѣтъ надобности долго обдумывать. Начать свое доразвитіе ты долженъ въ широкомъ морѣ. Тамъ зарождаются маленькіе организмы, они съ удовольствіемъ поглощаютъ самые малые и, такимъ образомъ постепенно возростая, становятся существами болѣе высокаго порядка.
   

ГОМУНКУЛУСЪ.

   Здѣсь вѣетъ такимъ мягкимъ воздухомъ, разстилается такая зелень, и мнѣ такъ пріятно это благоуханіе!
   

ПРОТЕЙ.

   Вѣрю, мой милѣйшій мальчикъ! А еще пріятнѣе будетъ дальше; на этой узкой береговой полосѣ благоуханіе еще обаятельнѣе. Оттуда мы увидимъ достаточно близко процессію, подплывающую сюда. Идемъ!
   

ѲАЛЕСЪ.

   Я слѣдую за нами.
   

ГОМУНКУЛУСЪ.

   Трижды изумительное шествіе духовъ!

[Подплываютъ Тельхини Родосскіе на гиппокампахъ и морскихъ драконахъ, съ трезубцемъ Нептуна].

ХОРЪ.

   Мы выковали трезубецъ Нептуна, которымъ онъ усмиряетъ самыя бурныя волны. Когда Громовержецъ развертываетъ чреватыя тучи, Нептунъ отвѣчаетъ страшному грохоту, и между тѣмъ, какъ вверху сверкаютъ, змѣясь, молніи, внизу разсыпаютъ брызги волна за волной, и все, что между ними, въ ужасѣ борется съ грозой, долго перебрасывается съ мѣста на мѣсто и, наконецъ, поглощается пучиной. Нотъ почему онъ сегодня вручилъ намъ свой скипетръ -- и мы плывемъ въ праздничномъ настроеніи, успокоенные и легкіе.
   

СИРЕНЫ.

   Вамъ, посвященнымъ Геліосу блаженнымъ избранникамъ свѣтлаго дня, привѣтъ въ этотъ часъ торжественнаго чествованія Луны!
   

ТЕЛЬХИНЫ.

   О плѣнительная богиня! Съ высоты твоего свода ты съ восторгомъ внемлешь восхваленію своего брата; ты преклоняешь слухъ къ благословенному Родосу. Оттуда возносится къ нему вѣчный пэанъ. Начинаетъ ли онъ свой обычный нутъ, оканчиваетъ ли его -- постоянно устремленъ на насъ его пламенный и лучезарный взглядъ. Горы, города, берегъ, волны нравятся богу, они ласкаютъ взоръ и залиты свѣтомъ. Никакой туманъ не обволакиваетъ насъ, а если онъ и прокралется, то одинъ лучъ, одно дуновеніе воздуха -- и островъ чистъ! Тамъ Дивный видитъ себя въ сотнѣ изображеніи -- юношей, гигантомъ, великимъ, кроткимъ. И мы было первые, представившіе могущество боговъ въ благородномъ человѣческомъ образѣ.
   

ПРОТЕЙ.

   Пусть ихъ поютъ, пусть болтаютъ! Передъ священными животворящими лучами солнца мертвыя произведенія пустая забава. Работаютъ эти ваятели, смѣло и рѣшительно плавятъ металлъ, и когда вылили его въ чугунную форму, воображаютъ себѣ, что создали что-то. А въ концѣ концовъ чти выходитъ изъ этого самомнѣнія? Изображенія боговъ стояли въ своемъ величіи -- одинъ толчокъ земли разрушилъ ихъ; я давно ужо пришлось снова переливать ихъ.
   Земная работа, какова бы она ни была, всегда не что иное, какъ безплодная возня; для жизни водяная стихія полезнѣе. По вѣчнымъ волнамъ понесетъ тебя Протей-Дельфинъ. [Превращаясь]. Вотъ и готово! Тамъ предстоитъ тебѣ полнѣйшая удача. Я беру тебя къ себѣ на спину и обручу тебя съ океаномъ.
   

ѲАЛЕСЪ.

   Уступи похвальному желанію начать дѣло сотворенія съ первичной формы! Будь готовъ къ быстрому дѣйствію. Повинуясь вѣчнымъ законамъ, ты будешь проходить чрезъ тысячи и тысячи формъ, а до человѣка у тебя еще довольно времени.

[Гомункулусъ садится на Протея-Дельфина].

ПРОТЕЙ.

   Пойдемъ со мною, безтѣлесный, въ влажное пространство; тамъ ты сейчасъ же начнешь жить и вдоль, и вширь, двигаться, какъ захочешь. Только не стремись въ болѣе высокія сферы, ибо разъ что ты станешь человѣкомъ, пѣсня твоя спѣта.
   

ѲАЛЕСЪ.

   Это смотря, какъ; быть дѣльнымъ человѣкомъ въ свое время тоже недурно.
   

ПРОТЕЙ [Ѳалесу].

   Да, человѣкомъ твоего пошиба! Такіе еще могутъ продержаться нѣкоторое время; тебя, напримѣръ, я вижу въ блѣдныхъ сонмахъ духовъ уже многія сотни лѣтъ.
   

СИРЕНЫ [на скалѣ].

   Что это за кольцо изъ облачковъ такъ пышно окружаетъ Луну? То голуби, воспламененные любовью, съ бѣлыми, какъ свѣтъ, крыльями. Паѳосъ прислалъ сюда рой своихъ похотливыхъ птицъ; этимъ завершенъ нашъ праздникъ, безмятежное наслажденіе полно и ясно!
   

НЕРЕЙ [подходя къ Ѳалесу].

   Ночной путникъ назвалъ бы эту придворную свиту Луны воздушнымъ явленіемъ; но мы, духи, совсѣмъ иного и единственно правильнаго мнѣнія: это голуби, сопровождающіе мою дочь въ ея поѣздѣ на раковинѣ -- чудный, совсѣмъ особеннаго рода полетъ, къ которому они дрессированы съ незапамятныхъ временъ.
   

ѲАЛЕСЪ.

   И я тоже вполнѣ предпочитаю то, что нравится почтенному путнику -- тихое, теплое гнѣздо, въ которомъ ютится всегда живою святость.
   

ПСИЛЛЫ И МАРЗЫ
[на морскихъ быкахъ, морскихъ тельцахъ и баранахъ].

   Въ суровыхъ глубинахъ пещеръ Кипра, богомъ моря не заливаемые, Сейзмоеомъ не потрясаемые, вѣчными вѣтерками обвѣваемые, и какъ въ древнѣйшіе дни, въ спокойно сознательной безмятежности, охраняемъ мы колесницу Киприды и при шопотѣ ночей по милой ткани волнъ, невидимые новому поколѣнію, веземъ очаровательную дочь. Безъ шума дѣятельные, мы не боимся ни орла, ни крылатаго льва, ни Креста, ни Луны, гдѣ бы вверху надъ нами ни жили и ни царствовали они, сколько бы ни соперничали и боролись между собою, прогоняли и умерщвляли другъ друга, истребляли посѣвы и города. Мы дѣлаемъ свое дѣло -- веземъ сюда очаровательную владычицу.
   

СИРЕНЫ.

   Легко плывя, съ умѣренной" поспѣшностью, то образуя около колесницы кругъ за кругомъ, то сплетаясь одна съ другой въ змѣеобразные ряды, приблизьтесь къ намъ, Нереиды, сильныя здоровыя женщины, привлекательно дикія; несите сюда, нѣжныя Дориды, Галатею, портретъ ея матери; вы въ своей серьезности схожи съ богами, достойный безсмертія, но вмѣстѣ съ тѣмъ полныя обольстительной прелести милыхъ женщинъ человѣческаго племени.
   

ДОРИДЫ
[проплывая мимо Нерея, всѣ на дельфинахъ].

   Ссуди намъ, Луна, твой свѣтъ и твои тѣни, озаряютъ цвѣтъ юности. Ибо мы съ мольбою представляемъ нашему отцу возлюбленныхъ супруговъ своихъ. [Нерею]. Это юноши, которыхъ мы спасли отъ злыхъ зубовъ морской бури, уложили на тростникѣ и мхѣ, отогрѣвъ, вернули къ жизни и свѣту. И вотъ теперь они должны жаркими поцѣлуями нѣжно отблагодарить насъ. Взгляни благосклонно на милыхъ!
   

НЕРЕЙ.

   Высоко должна цѣниться двойная выгода: быть милосердымъ и вмѣстѣ съ тѣмъ себѣ доставлять наслажденіе.
   

ДОРИДЫ.

   Если, отецъ, ты одобришь нашъ поступокъ, если хочешь милостиво доставить намъ заслуженную радость, то пусть они вѣчно, безсмертно покоятся на нашей вѣчно молодой груди!
   

НЕРЕЙ.

   Можете наслаждаться вашей прекрасной добычей и изъ юноши сдѣлать мужа; но не въ моей власти дать то, чѣмъ можетъ надѣлить только Зевесъ. Качающая васъ волна не дѣлаетъ и любовь прочною, и если ваша склонность только подшутила надъ вами, то вынесите ихъ потихоньку на берегъ и оставьте тамъ.
   

ДОРИДЫ.

   Милые юноши, вы дороги намъ, но мы съ грустью должны разстаться. Мы желали вѣчной вѣрности -- боги не допускаютъ ея.
   

ЮНОШИ.

   Лишь бы вы и впередъ такъ же, какъ теперь, лелѣяли насъ, смѣлыхъ моряковъ -- больше намъ ничего не надо; никогда не было намъ такъ хорошо, и ничего лучше мы не желаемъ.

[ГАЛАТЕЯ приближается въ раковинной колесницѣ].

НЕРЕЙ.

   Это ты, моя возлюбленная!
   

ГАЛАТЕЯ.

   О, отецъ! Какое счастіе! Остановитесь, дельфины! Меня оковываетъ этотъ взглядъ.
   

НЕРЕЙ.

   Мимо, мимо плывутъ они, уносясь по быстрому теченію! Что имъ за дѣло до глубокаго сердечнаго чувства! Ахъ, отчего не взяли они меня съ собой! Но одинъ минутный взглядъ доставляетъ такое наслажденіе, что вознаграждаетъ за цѣлый годъ.
   

ѲАЛЕСЪ.

   Слава! Слава! И снова слава! Какъ пламенно радуюсь я, проникнутый прекраснымъ и истиннымъ! Все произошло изъ воды! Все держится водою! Океанъ, не лишай насъ вѣчной работы своей! Если бы ты не посылалъ облаковъ, не проливалъ богатыхъ источниковъ, не творилъ тугъ и тамъ рѣкъ, не создавалъ потоковъ, что были бы горы, что были бы раввины и міръ? Самую свѣжую жизнь поддерживаешь ты одинъ.
   

ЭХО [повсемѣстный хоръ].

   Самая свѣжая жизнь истекаетъ изъ тебя одного!
   

НЕРЕЙ.

   Вдали возвращаются они, качаемые волнами, но взоры наши уже не могутъ встрѣтиться, согласно порядку праздника; безчисленный рой извивается широко раскинувшимися цѣпями. Но раковинный тронъ Галатеи все вижу и вижу я, какъ звѣзда сіяетъ онъ сквозь толпу. Блескъ того, что дорого мнѣ, проникаетъ сквозь густое сборище. Какъ ни далеко оно. но свѣтитъ ясно и чисто, всегда близкое и истинное.
   

ГОМУНКУЛУСЪ.

   Въ этой милой влагѣ все, что я освѣщаю, восхитительно прекрасно.
   

ПРОТЕЙ.

   Въ этой животворной влагѣ и твоя лампада блеститъ съ чудесною звучностью.
   

НЕРЕЙ.

   Какая новая тайна раскрывается предъ нашими глазами среди всей этой толпы? Что это горитъ вокругъ раковины, у ногъ Галатеи? То оно ярко пылаетъ, то свѣтитъ кротко, нѣжно, точно колеблемое біеніемъ пульса любви.
   

ѲАЛЕСЪ.

   Это Гомункулусъ, обольщенный Протеемъ... Тутъ симптомы властительнаго желанія; мнѣ слышатся тревожные дребезжащіе стоны; онъ разобьется о блестящій престолъ... Вотъ онъ пылаетъ, сверкаетъ, вотъ уже разливается.
   

СИРЕНЫ.

   Какое огненное чудо освѣтило наши волны, которыя, искрясь, разбиваются одна о другую? Блескъ, трепетное колебаніе, яркое пламя... Тѣла зажигаются на покрытыхъ ночною темнотою путяхъ, и все вокругъ объято огнемъ. Да властвуетъ же Эросъ, начало всего! Слава морю! Слава волнамъ, по которымъ разлился священный огонь! Слава водѣ! Слона огню! Слава чудному событію!
   

ВСѢ И ВСЮДУ.

   Слава кротко вѣющему воздуху! Слава богатымъ таинственностью глубинамъ! Высоко будьте прославлены здѣсь вы всѣ, четыре стихіи!

0x01 graphic

0x01 graphic

ДѢЙСТВІЕ ТРЕТЬЕ.

Передъ дворцомъ Менелая въ Спартѣ.

[Выходятъ Елена и Хоръ плѣнныхъ троянокъ. Предводительница хора Панталида].

ЕЛЕНА.

   Много восхваляемая и много порицаемая, я, Елена, прихожу съ берега, у котораго мы только-что пристали, прихожу, еще опьянѣвшая отъ безпрерывной качки волнъ, которыя съ фригійскихъ равнинъ, на своихъ вздымающихся высокихъ хребтахъ, по милости Посейдона и силою Эвроса, принесли насъ въ родную гавань. Тамъ, внизу, радуется въ эту минуту царь Менелай, вмѣстѣ съ храбрѣйшими изъ своихъ воиновъ, нашему возврату. Прими меня, какъ желанную гостью, и ты, благородный домъ, который Тиндареемъ, отцомъ моимъ, но возвращеніи сюда, былъ построенъ близъ склона холма Паллады, и въ ту пору, когда я росла, весело рѣзвясь съ сестрой Клитемнестрой и съ Касторомъ и Поллуксомъ, превосходилъ всѣ дома Спарты своими великолѣпными украшеніями! Привѣтъ вамъ, желѣзныя ворота! Вы, нѣкогда гостепріимно раскрывшись настежь, были причиною того, что изъ многихъ избранныхъ Менелай ярко блеснулъ передо мною въ образѣ жениха. Раскройте". для меня снова, чтобы я вѣрно исполнила спѣшный приказъ царя, какъ подобаетъ супругѣ. Впустите пеня во дворецъ, и пусть останется позади меня все роковое, обуревавшее меня до нынѣшняго дня! Ибо съ тѣхъ поръ, какъ я беззаботно оставила эти мѣста для посѣщенія, по священному долгу, храма Цитеры, но тамъ была схвачена фригійскимъ разбойникомъ -- случилось много такого, что такъ охотно разсказываютъ другъ другу люди, но неохотно слушаетъ тотъ, молва о которомъ, все больше и больше разростаясь, обратилась, наконецъ, въ сказку.
   

ХОРЪ.

   Не пренебрегай, о, славная жена, почетнымъ обладаніемъ высочайшаго блага! Ибо величайшее счастіе тебѣ одной дано въ удѣлъ! Слава красоты, превосходящая всѣ другія славы. Герою предшествуетъ его громкое имя, оттого гордо шествуетъ онъ: но и самый непоколебимый человѣкъ тотчасъ же преклоняетъ духъ предъ всепобѣждающею красотой.
   

ЕЛЕНА.

   Довольно! Съ моимъ супругомъ приплыла я сюда, и имъ теперь послана я впередъ въ его городъ. Но что замыслилъ онъ -- я не угадываю. Кѣмъ являюсь я сюда? Супругою? Царицей? Жертвой за горькую скорбь государя и за несчастія, грековъ такъ долго удручавшія? Покорена ли я, плѣнница ли -- не знаю, ибо отъ безсмертныхъ двусмысленную славу и двусмысленную у часть получила я этихъ опасныхъ спутниковъ тѣлесной красоты, которые даже на этомъ порогѣ своимъ угрожающимъ присутствіемъ тревожатъ меня. Уже на кораблѣ супругъ мой только изрѣдка взглядывалъ на меня, и ни одного утѣшительнаго слова не сказалъ онъ мнѣ; точно замышляя недоброе дѣло, сидѣлъ онъ противъ меня. Но когда мы въѣхали въ глубокую гавань Эврота, и какъ только носы переднихъ кораблей привѣтствовали берегъ, онъ, какъ будто подвигнутый божествомъ, сказалъ: "Здѣсь въ установленномъ порядкѣ высаживаются мои воины, и я сдѣлаю имъ смотръ на морскомъ берегу. Ты же продолжай путь дальше; подвигайся все вдоль обильнаго плодами священнаго берега Эврота, направляя коней по украшенію влажнаго луга, до тѣхъ поръ, пока не достигнешь прекрасной равнины, гдѣ построенъ Лакедемонъ -- нѣкогда плодоносное широкое поле, тѣсно окруженное суровыми горами. Пойди тогда въ высокобашенный царскій домъ и сдѣлай смотръ служанкамъ, которыхъ я оставилъ тамъ вмѣстѣ съ умной старой управительницей. Она пусть покажетъ тебѣ сокровищъ богатое собраніе, которое оставилъ твой отецъ и которое я самъ, въ войнѣ и мирѣ постоянно умножая, скопилъ. Все найдешь ты стоящимъ въ порядкѣ, ибо въ томъ преимущество государя, что все въ своемъ домѣ, возвращаясь туда, находить онъ нерушимо стоящимъ на томъ же мѣстѣ, гдѣ оставилъ его; ничего измѣнить не имѣетъ власти рабъ".
   

ХОРЪ.

   Услаждай же чудными, постоянно умножаемыми, сокровищами грудь и глаза твои; пышныя цѣпи, драгоцѣнныя короны гордо покоятся тамъ, воображая, что онѣ что-то важное; но войди и потребуй ихъ къ себѣ, онѣ тотчасъ же будутъ къ твоимъ услугамъ. Меня радуетъ видѣть красоту въ борьбѣ съ золотомъ и жемчугомъ и драгоцѣнными камнями.
   

ЕЛЕНА,

   И затѣмъ послѣдовали дальнѣйшія властителя властительныя слова: "Когда ты такимъ образомъ все по порядку осмотришь, возьми столько треножниковъ, сколько сочтешь нужнымъ, и разные сосуды, которые приносящій жертву долженъ имѣть подъ рукой, совершая священный праздничный обрядъ; возьми также котлы и чаши, и плоскія блюда. Чистѣйшая вода изъ священнаго источника пусть наполнитъ высокіе кувшины; приготовь кромѣ того сухихъ дровъ, быстро воспринимающихъ огонь; наконецъ, не забудь хорошо отточенный ножъ; нее же остальное предоставляю твоей заботливости". Такъ сказалъ онъ, торопя меня разстаться съ нимъ; но ничего, надѣленнаго живымъ дыханіемъ и предназначеннаго имъ къ убіенію въ честь Олимпійцевъ, не указалъ мнѣ повелѣвавшій. Это заставляетъ задуматься; но я не тревожусь, и да будетъ все предоставлено на волю высокихъ боговъ, которые довершаютъ то, что зародилось въ ихъ мысли. Одобряютъ ли это люди, или порицаютъ -- мы, смертные, должны безропотно сносить. Уже не разъ случалось, что совершавшій жертвоприношеніе подымалъ тяжелый топоръ надъ склоненной къ землѣ шеей животнаго -- и не могъ выполнить обрядъ, встрѣтивъ препятствіе или въ близости врага, или во вмѣшательствѣ божества.
   

ХОРЪ.

   Что произойдетъ, тебѣ не придумать. Входи, царица, бодро и смѣло! Доброе и злое неожиданно къ человѣку приходитъ. Даже заранѣ возвѣщенному намъ не вѣримъ мы. Горѣла вѣдь Троя, видѣли вѣдь мы предъ глазами смерть, позорную смерть -- и, однако же, развѣ не собрались мы здѣсь вокругъ тебя, развѣ не созерцаемъ благоговѣйно ослѣпительное солнце неба и то, что всего прекраснѣе на землѣ -- тебя, мы, счастливыя!
   

ЕЛЕНА.

   Будь, что будетъ! Что бы ни предстояло, мнѣ подобаетъ немедленно войти въ домъ царя, давно мною покинутый, и много тоски по себѣ вызывавшій, и почти потерянный -- и вотъ снова, не знаю какъ, стоящій предо мною. Но не такъ ужъ бодро несутъ меня ноги по этимъ высокимъ ступенямъ, которыя я перепрыгивала ребенкомъ!
   

ХОРЪ.

   Отбросьте, о, сестры, вы, печальныя плѣнницы, далеко всѣ скорби! Раздѣляйте счастіе царицы, раздѣляйте счастіе Елены, что къ очагу дома отцовскаго ногой, правда, поздно возвращающеюся, по тѣмъ болѣе твердою, радостно приближается.
   Славьте святыхъ боговъ, счастіе возстановляющихъ и на родину возвращающихъ! Вѣдь тотъ, кто освобожденъ изъ неволи, паритъ, какъ на крыльяхъ, надъ вселяющими ужасъ вещами; узникъ же въ мучительномъ томленіи напрасно простираетъ руку за зубчатыя стѣны своей темницы.
   Но ее, бѣжавшую, схватилъ богъ и изъ развалинъ Иліона принесъ опять сюда въ старый, новоукрашенный отцовскій домъ, чтобы, послѣ несказанныхъ радостей и мукъ, она, освѣженная, пору ранней юности своей вспоминала.
   

ПАНТАЛИДА [предводительница хора].

   Оставьте радостями окруженную стезю пѣсни и обратите ваши взоры къ створамъ дверей. Что вижу я, сестры? Не возвращается ли сюда къ намъ быстрыми шагами царица? Что потрясающее, великая царица, могла встрѣтить ты подъ сводами твоего дома вмѣсто привѣта твоихъ близкихъ? Скрыть это нельзя, ибо на челѣ твоемъ я вижу отвращеніе, вижу благородный гнѣвъ, борющійся съ изумленіемъ.
   

ЕЛЕНА
[оставившая двери открытыми, въ волненіи].

   Дочери Зевса не приличествуетъ обыкновенный страхъ, и легкая рука мимолетнаго испуга не можетъ ее коснуться; но ужасъ, который, выйдя въ началѣ созданія изъ нѣдръ древней Ночи, продолжаетъ въ множествѣ различныхъ образовъ возставать, какъ раскаленныя облака изъ огненной пасти горы -- ужасъ потрясаетъ и грудь героя. Такъ сегодня ужасомъ объемлющія силы стигійскія указали мнѣ путь въ домъ для того, чтобы я, подобно непринятому гостю, быстро удалилась, покинувъ толъ порогъ, который такъ часто переступала я, но которому такъ долго тосковала. Но нѣтъ! Я вернулась сюда къ свѣту дня, и дальніе уже не прогнать меня вамъ, силы, кто бы вы ни были. Я совершу обрядъ освященія, и тогда очищенное пламя очага встрѣтитъ привѣтомъ и супругу, и ея господина.
   

ПРЕДВОДИТЕЛЬНИЦА ХОРА.

   Открой, благородная жена, твоимъ служительницамъ, почтительно окружающимъ тебя, что случилось.
   

ЕЛЕНА.

   То, что видѣла я, можете увидѣть и вы собственными глазами, если только старая Ночь не поспѣшила снова поглотить свое созданіе въ глубинѣ своего чудодѣйственнаго лона. Но чтобы вы узнали это, разскажу вамъ словами. Когда я. имѣя въ мысляхъ предстоявшій мнѣ долгъ* торжественно вступила въ величавыя сѣни царскаго дома, изумило меня безмолвіе пустыхъ галлерей. Не долетали до слуха звуки шаговъ хлопотливыхъ людей, не встрѣчалъ взоръ быстрой и поспѣшной работы, не появлялась предо мною ни одна служанка, ни одна домоправительница, обыкновенно встрѣчающія очень привѣтливо всякаго чужого. Но когда я приближалась къ очагу, то увидѣла сидѣвшую на полу, у тепловатыхъ остатковъ потухшаго пепла, какую-то высокую, укутанную женщину, похожую не на спящую, а скорѣе на погруженную въ задумчивость. Повелительными словами призываю я ее къ работѣ, думая, что это домоправительница, которой, быть можетъ, предусмотрительность моего супруга назначила оставаться въ этомъ мѣстѣ; но она продолжаетъ сидѣть неподвижно, все подъ своимъ покрываломъ. Но вотъ, наконецъ, въ отвѣтъ на мои угрозы, она пошевелила правой рукой такъ, какъ будто прогоняла меня отъ очага и изъ покоевъ. Гнѣвно отворачиваюсь я отъ нея и поспѣшно направляюсь къ ступенямъ, наверху которыхъ помѣщается, нарядно украшенный, таламосъ, я рядомъ съ нимъ -- комната, гдѣ хранятся сокровища. Но чудище быстро подымается съ пола, повелительно загораживаетъ мнѣ дорогу и появляется въ своей тощей громадности роста, съ кроваво-мрачнымъ взглядомъ, странною фигурой, приводящею въ смятеніе взоръ и мысль. Но я трачу слова на воздухъ, потому что слово безсильно творчески возсоздавать образы. Взгляните сами! Вотъ она дерзнула выйти даже сюда, на свѣтъ! Здѣсь мы властвуемъ до прибытія господина и царя. Страшныя порожденія Ночи другъ красоты, Фебъ, прогоняетъ въ ихъ пещеры, или укрощаетъ,

[На порогѣ въ дверяхъ показывается ФОРКІАДА].

ХОРЪ.

   Много пережила я, хотя вьются кудри юныя вкругъ головы моей! Страшнаго видѣла много я -- бѣдствія брани военной, ночь Иліона въ пору паденія его.
   Сквозь облака пыли, скрывавшія шумно сражавшихся воиновъ, слышала я зовъ боговъ ужасающій, слышала голосъ желѣзный Раздора, несшійся громко вдоль поля, по направленію къ стѣнамъ.
   Ахъ, стояли еще онѣ, стѣны Иліона, но пламя пожара носилось уже отъ сосѣда къ сосѣду, разстилаясь все шире и шире силою бурнаго вѣтра надъ окутаннымъ ночью городомъ.
   Видѣла я, убѣгая, сквозь дымъ и сверканіе, сквозь извивавшійся языками огонь, приближеніе разгнѣванныхъ боговъ, шествіе чудныхъ образовъ, исполински великихъ, въ дыму, со всѣхъ сторонъ освѣщенномъ пламенемъ.
   Видѣла ли я это, или охваченный тревогою духъ мой рисовалъ мнѣ такія смутныя видѣнія -- сказать не могу; но что теперь вижу я здѣсь собственными глазами это отвратительное существо- въ томъ нѣтъ для меня никакого сомнѣнія. Даже руками осязать могла бы я его, не удерживай меня страхъ.
   Только которая изъ дочерей Форкиса ты? Ибо къ этой семьѣ приравниваю я тебя. Быть можетъ, ты одна изъ рожденныхъ сѣдыми, одинъ глазъ и одинъ зубъ имѣющими и тотъ и другой поперемѣнно другъ другу передающими Граціями? И ты осмѣливаешься, чудовище, являться рядомъ съ красотою передъ взорами знатока ея, Феба? Но можешь себѣ подвигаться впередъ все дальше и дальше -- онъ не смотритъ на безобразное, точно такъ же, какъ никогда не видѣлъ его священный глазъ тѣни.
   Но насъ, смертныхъ, увы! заставляетъ печальная наша судьба терпѣть несказанную глазную боль, которую причиняетъ любящимъ красоту, все мерзкое, вѣчно проклятое!
   Такъ слушай же ты, дерзко выступающая намъ навстрѣчу, слушай проклятія, слушай брань и угрозы изъ клеймящихъ устъ тѣхъ счастливыхъ, которыхъ создали боги!
   

ФОРКІАДА.

   Старо изреченіе, но высокимъ и вѣрнымъ остается смыслъ его -- что никогда стыдливость и красота не шествуютъ вмѣстѣ, рука объ руку, по зеленой стезѣ земли. Глубоко вкорененная, живетъ къ обѣихъ старая ненависть, такъ что гдѣ бы онѣ ни встрѣтились, каждая тотчасъ же поворачивается спиною къ своей противницѣ, и затѣмъ обѣ ускоряютъ, свой дальнѣйшій путь -- стыдливость печально, красота же дерзко и надменно, и идутъ онѣ до тѣхъ поръ, пока не объемлетъ ихъ, наконецъ, глухая ночь Орка, если уже до этого не смирила ихъ старость. И вотъ теперь предо мною вы, наглыя, изъ чужбины со своею заносчивостью притекшія, похожія на громко и хрипло звучащую стаю журавлей, которая, длинною тучей проносясь надъ нашею головой, шлетъ внизъ свое карканье, звуки котораго заставляютъ безмолвнаго путника поднять вверхъ глаза. Но они тянутся дальше своею дорогой, онъ идетъ своею; то же самое будетъ съ нами.
   Но кто же вы, осмѣливающіяся въ высокомъ царскомъ дворцѣ шумѣть, точно дикія Менады, точно пьяныя? Кто вы, воющія на домоправительницу, какъ стая собакъ на Луну? Не воображаете ли вы, что отъ меня скрыто, къ какому племени принадлежите вы? О, ты, въ войнѣ рожденная, въ битвахъ вскормленная молодая порода! Ты, на мужчинъ падкая, сама соблазняемая и другихъ соблазняющая, силы и воина, и гражданина истощающая! Нидя васъ столпившимися въ кучу, мнѣ кажется, что это рой саранчи обрушился на зеленѣющій посѣвъ полей. Расточительницы чужого трудолюбія! Обжорливыя потребительницы зарождающагося благосостоянія! Завоеванный, на рынкѣ проданный, обмѣненный товаръ!
   

ЕЛЕНА.

   Кто въ присутствіи хозяйки бранитъ служительницъ, тотъ дерзко нарушаетъ домашнія права владѣтельницы; ибо ей одной подобаетъ хвалить достойное похвалы, равно какъ наказывать предосудительное. Я же вполнѣ довольна услугами, которыя онѣ оказывали мнѣ, когда великая сила Иліона была осаждена, и пала, и погибла; не менѣе и въ то время, когда мы вмѣстѣ переносили тяжелыя невзгоды страннической жизни, при которыхъ каждый остается самымъ близкимъ самому себѣ. И здѣсь ожидаю я того же отъ бодраго кружка; господинъ не спрашиваетъ, что такое его рабъ, а только -- какъ онъ служитъ. Поэтому замолчи и перестань скалить на нихъ зубы! Если ты хорошо охраняла домъ царя въ отсутствіе хозяйки, то это служитъ тебѣ въ похвалу; но теперь возвратилась она сама, и ты должна уступить ей мѣсто, чтобы не понести наказанія вмѣсто заслуженной награды.
   

ФОРКІАДА.

   Угрожать домашнимъ -- неизмѣнное великое право, которое многолѣтнимъ мудрымъ управленіемъ пріобрѣтаетъ себѣ высокая супруга богами осчастливленнаго владыки. И такъ какъ ты, нынѣ признанная, снова занимаешь старое мѣсто царицы и хозяйки, то бери давно опущенныя бразды, властвуй, прими въ свое обладаніе сокровища и всѣхъ насъ. Прежде всего, однако, защити Женя, старѣйшую, отъ этой кучки, которая въ сравненіи съ лебедемъ твоей красоты не что иное, какъ стадо общипанныхъ, гогочущихъ гусынь.
   

ПРЕДВОДИТЕЛЬНИЦА ХОРА.

   Какимъ безобразнымъ является безобразіе рядомъ съ красотою!
   

ФОРКІАДА.

   Какимъ неразумнымъ является неразуміе рядомъ съ умомъ!

[Съ этой минуты Хоретиды возражаютъ, но одиночкѣ выступая изъ хора].

ХОГЕТИДА 1-Я.

   Разскажи намъ о твоемъ отцѣ Эребѣ, о твоей матери Ночи.
   

ФОРКІАДА.

   Ну, а ты -- о Сциллѣ, кровномъ чадѣ твоей сестрицы!
   

ХОРЕТИДА 2-Я.

   По твоему родословному дереву подымается вверхъ не мало чудовищъ.
   

ФОРКІАДА.

   Ступай въ Оркусъ -- тамъ поищи свою родню.
   

ХОРЕТИДА 3-Я.

   Тѣ, что тамъ живутъ, для тебя всѣ слишкомъ молоды.
   

ФОРКІАДА.

   Къ Тирезію старику или предложить себя въ любовницы.
   

ХОРЕТИДА 4-Я.

   Кормилица Оріона была твоя правнучка.
   

ФОРКІАДА.

   Тебя, я полагаю, вскормили Гарпіи въ своихъ нечистотахъ.
   

ХОРЕТИДА 5-Я.

   А ты чѣмъ кормишь свою выхоленную худобу?
   

ФОРКІАДА.

   Не кровью, на которую ты такъ похотлива.
   

ХОРЕТИДА 6-Я.

   Трупы -- вотъ на что жадно кидаешься ты, сама отвратительный трупъ!
   

ФОРКІАДА.

   У тебя въ наглой пасти сверкаютъ зубы вампира.
   

ПРЕДВОДИТЕЛЬНИЦА ХОРА.

   А твою пасть я заткну, если скажу, кто ты.
   

ФОРКІАДА.

   Такъ прежде назови себя, и загадка будетъ разгадана.
   

ЕЛЕНА.

   Не гнѣвно, а съ грустью становлюсь я между вами и кладу запретъ на необузданность такого спора. Ибо для властителя ничто не можетъ быть вреднѣе тайно нарывающей между его вѣрными слугами вражды. Тутъ ужъ эхо его повелѣній не возвращается благозвучно къ нему въ видѣ быстро исполненнаго дѣла. Нѣтъ, самовольно шумятъ и дерутся вокругъ него, сбивая его самого съ толку, заставляя его даромъ тратить выговоры и порицанія. Но это еще не все. Въ вашемъ безнравственномъ гнѣвѣ вы вызвали сюда страшные и зловѣщіе образы, которые такъ тѣснятъ меня, что я чувствую себя увлекаемой къ Орку, наперекоръ полямъ и нивамъ моей родины. Что же это? Воспоминаніе? Обманъ ли воображеніи охватилъ меня? Была я всѣмъ этимъ? Или все это я въ настоящее время? Буду ли я въ грядущемъ сновидѣніемъ и страшнымъ призракомъ опустошителей городовъ? Дѣвушка мои въ ужасѣ; ты же, старѣйшая, стоишь спокойно; я жду отъ тебя разумнаго слова.
   

ФОРКІАДА.

   Кто носитъ въ памяти долгіе годы разнообразнаго счастія, тому высшая милость боговъ кажется въ концѣ концовъ сновидѣніемъ. Но ты, взысканная безъ мѣры и безъ предѣла, ты на пути своей жизни встрѣчала только страстныхъ любовниковъ, быстро кидавшихся въ самыя отважныя предпріятія всякаго рода. Уже Тезей, этотъ сильный, какъ Геркулесъ, великолѣпно и прекрасно сложенный мужъ, рано овладѣлъ тобою въ жадномъ вожделѣніи своемъ.
   

ЕЛЕНА.

   Десятилѣтнею стройною ланью была я, когда онъ похитилъ меня, и замокъ Афиднуса принялъ меня въ свои стѣны.
   

ФОРКІАДА.

   Но скоро послѣ того, освобожденная Касторомъ и Поллуксомъ, ты стала предметомъ искательствъ сонма отборныхъ героевъ.
   

ЕЛЕНА.

   Но изъ всѣхъ ихъ -- охотно сознаюсь въ этомъ тайное предпочтеніе мое выпало на долю Патрокла, его, бывшаго образомъ и подобіемъ Пелида.
   

ФОРКІАДА.

   Воля отцовская, однако, сдѣлала тебя женой Менелая, смѣлаго мореплавателя, и вмѣстѣ съ тѣмъ хранителя домашняго очага.
   

ЕЛЕНА.

   Онъ отдалъ ему дочь, отдалъ и управленіе государствомъ; плодомъ брачнаго сожительства была Герміона.
   

ФОРКІАДА.

   Но между тѣмъ какъ онъ, вдали отъ родины, доблестно завоевывалъ наслѣдіе Крита, къ тебѣ, одинокой, явился слишкомъ ужъ красивый гость.
   

ЕЛЕНА.

   Зачѣмъ вспоминаешь ты объ этомъ полувдовствѣ? И о тѣхъ страшныхъ бѣдахъ, которыя навлекло оно на меня?
   

ФОРКІАДА.

   И для меня, освобожденной критянки, этотъ походъ былъ причиной плѣна, долговременнаго рабства.
   

ЕЛЕНА.

   Онъ тотчасъ же сдѣлалъ тебя здѣсь домоправительницей, много довѣрилъ тебѣ и дворецъ, и отважно пріобрѣтенныя сокровища.
   

ФОРКІАДА.

   Которыя ты покинула ради многобашеннаго города Иліона и неисчерпаемыхъ наслажденій любви.
   

ЕЛЕНА.

   Не вспоминай о наслажденіяхъ! Безконечность жестокихъ страданій пролилась на грудь и голову мою.
   

ФОРКІАДА.

   Но говорятъ, что ты являлась тогда двойникомъ -- тебя видѣли въ одно и то же время и въ Иліонѣ, и въ Египтѣ.
   

ЕЛЕНА.

   Не спутывай въ конецъ моихъ и безъ того сбитыхъ съ толку мыслей! Даже теперь не знаю я, кто же я такая.
   

ФОРКІАДА.

   Говорятъ еще, что и Ахиллесъ, пылая страстью, поднялся изъ бездоннаго царства тѣней и соединился съ тобою, уже раньше любимою имъ вопреки всѣмъ предопредѣленіямъ судьбы!
   

ЕЛЕНА.

   Я, какъ призракъ, соединилась съ нимъ, какъ призракомъ. То было сновидѣніе, -- вѣдь и разсказъ подтверждаетъ это... Я лишаюсь чувствъ и становлюсь сама для себя призракомъ.

[Падаетъ на руки хора].

ХОРЪ.

   Замолчи, замолчи, ты взглядомъ своимъ пагубная, ты, злорѣчивая! Изъ такого отвратительнаго рта однозубаго, изъ страшной чудовищной бездны такой что же можетъ вырываться иное?
   Злой, притворяющійся благодѣтельнымъ, кровожадность волка подъ овечьимъ руномъ для меня гораздо ужаснѣе пса трехголоваго пасти. Тревожно прислушиваясь, стоимъ мы здѣсь; когда, какъ, откуда только могло подкрасться сюда чудовище такого коварства!
   Да, вмѣсто обильнаго утѣшеніемъ, дружески проливающаго струи Леты, полнаго милой кротости слова, ты откапываешь въ прошедшемъ больше самаго дурного, чѣмъ хорошаго, и вмѣстѣ съ блескомъ настоящаго омрачаешь и кротко мерцающій свѣтъ надежды въ будущемъ.
   Замолчи, замолчи! Чтобы душа царицы, уже улетѣть готовая, осталась здѣсь, чтобы въ неприкосновенности сохранила она самую прекрасную красоту, какую когда-либо освѣщало солнце.

[Елена оправилась и снова стоить въ срединѣ хора].

ФОРКІАДА.

   Выступи изъ легкихъ облаковъ, чудное солнце нынѣшняго дня, уже подъ покровомъ восхищавшее насъ, теперь же ослѣпительно царствующее въ полномъ блескѣ своемъ! Какъ развернулся міръ предъ тобою -- это ты видишь само свѣтлыми очами своими. Пусть себѣ бранятъ меня безобразной -- красоту я, однако, хорошо понимаю.
   

ЕЛЕНА.

   Колеблющимися шагами выхожу я изъ пустоты, окружавшей меня во время обморока, и охотно предалась бы отдохновенію, потому что очень устали члены мои; не царицамъ подобаетъ, какъ подобаетъ и всѣмъ людямъ, крѣпиться, мужаться, что бы неожиданное ни угрожало имъ.
   

ФОРКІАДА.

   Теперь стоишь ты передъ нами въ твоемъ величіи, твоей красотѣ; взглядъ твой говоритъ, что ты отдаешь повелѣніе. Что же повелѣваешь ты? Скажи.
   

ЕЛЕНА.

   Будьте готовы вознаградить время, потерянное въ вашихъ дерзкихъ распряхъ; спѣшите совершить жертвоприношеніе, какъ приказалъ мнѣ царь.
   

ФОРКІАДА.

   Все готово въ домѣ -- чаша, треножникъ, острая сѣкира; все для окропленія, для куренія, покажи назначенное къ принесенію въ жертву.
   

ЕЛЕНА.

   Царь не указалъ его.
   

ФОРКІАДА.

   Не указалъ? О, плачевный отвѣтъ!
   

ЕЛЕНА.

   Какою печалью охвачена ты?
   

ФОРКІАДА.

   Царица, въ жертву предназначена ты!
   

ЕЛЕНА.

   Я!
   

ФОРКІАДА.

   И эти.
   

ХОРЪ.

   Горе и ужасъ!
   

ФОРКІАДА.

   Подъ сѣкирою упадешь ты.
   

ЕЛЕНА.

   Ужасно! Но я предчувствовала это, несчастная!
   

ФОРКІАДА.

   Неизбѣжнымъ кажется это мнѣ.
   

ХОРЪ.

   Увы! А съ нами что же будетъ?
   

ФОРКІАДА.

   Она умретъ благородной смертью. Вы же, вотъ на томъ высокомъ бревнѣ, которое поддерживаетъ фронтонъ крыши, повиснете рядомъ, какъ дрозды въ силкахъ.

ЕЛЕНА и ХОРЪ, въ изумленіи и ужасѣ, стоятъ симметрическіе расположенною группою.

ФОРКІАДА.

   Призраки! Подобно оцѣпенѣвшимъ фигурамъ, испуганнымъ предстоящею разлукою съ свѣтомъ дня, который не принадлежитъ вамъ, стоите вы. Люди эти, такіе же, какъ и вы, призраки, тоже не охотно разстаются съ лучезарнымъ сіяньемъ солнца; но никто не проситъ за нихъ, и никто не спутаетъ ихъ отъ послѣдней развязки.-- Это знаютъ они всѣ, правится же оно только немногимъ. Однимъ словомъ -- вы погибли. И такъ, живо, за работу! [Хлопаетъ въ ладоши; по этому знаку къ дверяхъ появляются замаскированные карлики, которые затѣмъ быстро исполняютъ отдаваемыя имъ приказанія]. Сюда, ты, мрачное, шарообразное чудовище! Катитесь сюда -- здѣсь надѣлать вреда можно, сколько душѣ угодно! Мѣсто жертвеннику золоторогому! На серебряномъ краю его пусть ляжетъ сверкающая сѣкира; наполните водою кувшины -- предстоитъ обмыть то. что будетъ страшно осквернено черной кровью; драгоцѣнный коверъ разстелите на пыльной землѣ, чтобы жертва опустилась на колѣни царственно и зачѣмъ, завернутая въ него, правда, съ отрубленной головой, но прилично я достойно погребена была.
   

ПРЕДВОДИТЕЛЬНИЦА ХОРА.

   Царица стоитъ въ глубокой задумчивости, дѣвушки вянутъ, какъ скошенная трава луговая, но я, старшая межь ними, считаю священнымъ долгомъ обмѣняться словомъ съ тобою, старѣйшею. Ты опытна, мудра, повидимому, благорасположена къ намъ, хотя на первыхъ порахъ нашъ кружокъ безсмысленно возсталъ противъ тебя. Скажи же, что считаешь ты возможнымъ для нашего спасенья?

0x01 graphic

ФОРКІАДА.

   На это отвѣтить легко: отъ царицы, и только отъ нея, зависитъ спасти самое себя и васъ къ ней въ придачу. Тутъ необходима рѣшительность, и при томъ безотлагательная.
   

ХОРЪ.

   Достопочтеннѣйшая изъ Паркъ, мудрѣйшая Сивилла, не смыкай своихъ золотыхъ ножницъ и затѣмъ возвѣсти намъ свѣтлый день и спасеніе, ибо мы чувствуемъ, какъ трясутся, качаются, отдѣляются отъ насъ нѣжные члены наши, которымъ отраднѣе было бы весело носиться въ пляскѣ и послѣ того покоиться на груди возлюбленнаго.
   

ЕЛЕНА.

   Оставь этихъ трусливыхъ! Я не страхъ ощущаю, а скорбь. Но если тебѣ вѣдомо средство къ спасенію, съ благодарностью примемъ мы его. Мудрому, дальновидному вѣдь невозможное часто представится возможнымъ. Говори же, скажи, какое средство?
   

ХОРЪ.

   Говори, говори! Скажи скорѣе, какъ избѣжать намъ страшныхъ, отвратительныхъ петель, которыя, какъ самый скверный уборъ, грозятъ стянуть наши шеи? Уже заранѣ чувствуемъ мы, несчастныя, что задыхаемся, и погибнуть намъ, если ты, Рея, всѣхъ боговъ великая матерь, не сжалишься надъ нами!
   

ФОРКІАДА.

   Хватитъ у васъ терпѣнія безмолвно выслушать длинную нить рѣчи моей? Тутъ разсказовъ будетъ много.
   

ХОРЪ.

   Хватитъ вдоволь! Вѣдь, слушая, мы въ это время будемъ продолжать жить.
   

ФОРКІАДА.

   У того, кто, сидя у себя дома, хранитъ благородныя сокровища и умѣетъ содержать въ цѣлости стѣны высокаго жилища, такъ же, какъ и оберегать крышу отъ напора дождей, у того благополучно проходятъ всѣ дни его жизни. Но кто легкомысленно и преступно переступаетъ быстрыми шагами свой священный порогъ, тотъ, снова вернувшись домой, найдетъ, правда, старое мѣсто, но все на немъ -- измѣнившимся, если не совсѣмъ разрушеннымъ.
   

ЕЛЕНА.

   Къ чему здѣсь эти давно извѣстныя изреченія? Ты хотѣла разсказывать; не вызывай непріятныхъ воспоминаній.
   

ФОРК1АДА.

   Это историческій фактъ, отнюдь не упрекъ. Хищнически переплывалъМеяелай изъ гавани въ гавань. На берега и на острова совершалъ онъ враждебные набѣги и возвращался съ добычей, которая теперь накоплена въ этомъ дворцѣ. Передъ Иліономъ цѣлыхъ десять лѣтъ провелъ онъ, но сколько лѣтъ пошло на возвращеніе въ отчизну -- не знаю. Но въ какомъ же положеніи находилъ онъ здѣсь мѣсто, на которомъ стоитъ величественный домъ Тиндарея? Въ какомъ положеніи все окрестное государство?
   

ЕЛЕНА.

   Неужели бранчивость такъ тѣсно сроднилась съ тобою, что безъ порицанія ты не можешь пошевелить губами?
   

ФОРКІАДА.

   Столько долгихъ лѣтъ оставалась покинутою гористая долина, которая тянется вверхъ къ сѣверу отъ Спарты, имѣя въ тылу Тайгетъ, откуда веселымъ потокомъ бѣжитъ Эвротасъ. широко разливаясь потомъ по нашей долинѣ, вдоль тростниковъ, гдѣ струи его кормятъ вашихъ лебедей. И позади. въ горной долинѣ, выйдя изъ киммерійской ночи, поселилось смѣлое племя, воздвигнувшее себѣ недоступносильную крѣпость, откуда оно тѣснилъ и угнетаетъ, сколько хочетъ, страну и народъ.
   

ЕЛЕНА.

   И это могли они сдѣлать? Совсѣмъ неправдоподобно.
   

ФОРКІАДА.

   Времени было у нихъ довольно; лѣтъ вѣдь двадцать прошло съ тѣхъ поръ.
   

ЕЛЕНА.

   Есть у нихъ одинъ повелитель? Много ли этихъ разбойниковъ? Великъ ихъ союзъ?
   

ФОРКІАДА.

   То не разбойники, но одинъ между ними повелитель надъ остальными. О немъ я не отзываюсь дурно, хотя мнѣ и пришлось пострадать отъ него. Мигъ онъ, конечно, взять все, но довольствовался немногими, какъ онъ назвалъ ихъ, добровольными подарками, а не данью.
   

ЕЛЕНА.

   Каковъ онъ собой?
   

ФОРКІАДА.

   Недуренъ! Мнѣ по крайней мѣрѣ онъ нравится. Это живой, отважный, хорошо образованный, какихъ мало между греками, разумный человѣкъ. Это племя бранятъ варварами, но я не думаю, чтобъ хоть одинъ изъ нихъ могъ сравниться жестокостью съ многими героями, которые передъ Иліономъ выказали себя такими людоѣдами. Я цѣню его великодушіе и ему довѣрилась. А крѣпость его! Слѣдовало бы вамъ своими глазами взглянуть на нее! Это не то, что неуклюжія стѣны, которыя ваши отцы нагромоздили, какъ попало, по-циклопски, какъ строятъ циклопы, кидая сплеча одинъ неотесанный камень на другой. Тутъ все перпендикулярно, горизонтально и правильно. Посмотрите на нее снаружи! Возносится къ небу, такая прямая, такъ славно сплоченная, зеркально гладкая, какъ сталь! Подумать взлѣзть на нее -- такъ ужъ одна мысль объ этомъ скользить внизъ. А внутри -- широкіе дворы, окруженные зодчествомъ всякаго рода и для всякихъ цѣлей. Тугъ вы увидите колонны, колонки, арки, арочки, балконы, галлереи, изъ которыхъ видишь и внутрь, и наружу, гербы.
   

ХОРЪ.

   Что такое гербы?
   

ФОРКІАДА.

   Да вѣдь и у Аякса, какъ вы сами видѣли, были изображены на щитѣ, переплетаясь между собой, змѣи. Семеро противъ Ѳивъ носили каждый на своемъ щитѣ богатыя и полныя глубокаго значенія изображенія. Тутъ были луна и звѣзды на ночномъ небесномъ сводѣ, также богиня, герои, лѣстницы, мечи, факелы, и все опасное, что злобно грозитъ добрымъ городамъ. Такія изображенія находятся и у нашего сонма героевъ, получившихъ ихъ, во всемъ блескѣ красокъ, въ наслѣдство отъ своихъ прапраотцевъ. Тамъ віл увидите львовъ, орловъ, когти и клювы, буйволовы рога, крылья, розы, павлиньи хвосты, также полосы золотыя, и черныя, и серебряныя, голубыя и красныя. Все это виситъ рядами въ залахъ, залахъ безграничныхъ, широкихъ, какъ міръ. Вотъ тамъ могли бы вы потанцовать!
   

ХОРЪ.

   А скажи, тамъ и танцоры есть?
   

ФОРКІАДА.

   Самые наилучшіе! Золотокудрые свѣжіе юноши; отъ нихъ пахнетъ молодостью! Такой запахъ шелъ отъ Париса, когда онъ слишкомъ близко подошелъ къ царицѣ.
   

ЕЛЕНА.

   Ты совсѣмъ выходишь изъ роли; скажи мнѣ послѣднее слово!
   

ФОРКІАДА.

   Послѣднее слово тебѣ принадлежитъ: Произнеси серьезно и внятно "да!" -- и я тотчасъ же окружу тебя тою крѣпостью.
   

ХОРЪ.

   О, произнеси это короткое слово, и спаси себя и насъ!
   

ЕЛЕНА.

   Какъ! Неужели я должна страшиться, что царь Менелай такъ жестоко поступитъ мнѣ на пагубу?
   

ФОРКІАДА.

   Развѣ ты забыла, какъ онъ неслыханно изувѣчилъ брата убитаго въ битвѣ Париса, твоего Деифоба, который упорствомъ добился того, что завладѣлъ тобою и сдѣлалъ своею наложницей? Онъ обрѣзалъ ему носъ и уши и изуродовалъ еще болѣе; страшное было зрѣлище!
   

ЕЛЕНА.

   Да, такъ поступилъ онъ съ нимъ, и поступилъ такъ изъ-за меня.
   

ФОРКІАДА.

   Изъ-за того же поступилъ онъ точно такъ же съ тобою. Красота недѣлима; кто обладалъ ею всецѣло, предпочитаетъ уничтожить ее, проклиная всякій дѣлежъ съ другимъ. [Въ отдаленія трубы: хоръ вздрагиваетъ]. Какъ рѣзкіе звуки трубы раздирательно врываются въ уши и кишки, такъ ревность крѣпко впивается въ грудь человѣка, который никогда не забываетъ того, чѣмъ онъ нѣкогда обладалъ и что потомъ потерялъ, что не принадлежитъ ему болѣе.
   

ХОРЪ.

   Слышишь звуки роговъ? Видишь сверканіе оружія?
   

ФОРКІАДА.

   Привѣтъ владыкѣ и царю! Охотно отдамъ я ему отчетъ.
   

ХОРЪ.

   Но что же будетъ съ нами?
   

ФОРКІАДА.

   Вы это хорошо знаете. Предъ вашими глазами смерть ея, въ этой смерти усматривайте и вашу; нѣтъ, спасти васъ нельзя.

[Пауза.]

ЕЛЕНА.

   Я обдумала, на что должна отважиться немедленно. Ты враждебный демонъ -- это я чувствую, и боюсь, что добро ты обратишь въ зло. Но прежде всего я послѣдую за тобой въ крѣпость; что мнѣ дѣлать дальше -- знаю. Таинственно скрытое глубоко въ груди царицы да не будетъ доступно никому. Старуха, веди насъ!
   

ХОРЪ.

   О, какъ охотно идемъ мы спѣшными шагами! Позади насъ смерть, впереди -- высокой крѣпости неприступныя стѣны. Да охранятъ онѣ насъ такъ же надежно, какъ былъ охраненъ Иліонъ, который если, наконецъ, палъ, то вѣдь только благодаря гнусному коварству, [Разстилается туманъ, обволакивающій задній фонъ, а также -- смотря по желанію, и авансцену]. Но что это? Что это? Сестры, оглянитесь кругомъ! Вѣдь былъ совсѣмъ ясный день! Изъ священныхъ водъ Эврота тянутся вверхъ зыбкія полосы тумана: исчезъ уже изъ глазъ милый, тростникомъ увѣнчанный берегъ; не вижу я тоже, увы, свободно, красиво, гордо, плавно скользящихъ дружною и веселою стаею лебедей!... Но нѣтъ, нѣтъ, я слышу ихъ" слышу въ отдаленіи ихъ хриплые крики. Смерть предвѣщаютъ они. Ахъ, лишь бы только и намъ, вмѣсто обычнаго спасенія, не возвѣстили они смерти -- намъ, лебедеподобнымъ, съ гибкой, прекрасной, бѣлой шеей, и ей, отъ лебедя рожденной! Горе намъ, горе, горе!
   Все вокругъ насъ покрылось уже туманомъ; мы даже не видимъ другъ друга! Что происходить? Идемъ мы? Или только паримъ, легко касаясь земли? Ты ничего не видишь? Не парить ли впереди насъ самъ Гермесъ? Не блеститъ ли тамъ его золотой жезлъ, повелительно возвращающій насъ снова въ безотрадный, мрачный, полный неосязаемыхъ образовъ, переполненный и вмѣстѣ съ тѣмъ вѣчно пустой Аидъ?
   Да, вдругъ стало темно, туманъ разсѣевается, не уступая мѣста свѣту, мрачно сѣроватый, цвѣтомъ коричневой стѣнѣ подобный. Навстрѣчу взору, свободному взору высятся стѣны. Дворъ это? Или глубокая яма? Что бы ни было -- страшно, страшно! Ахъ, сестры, мы въ плѣну, въ такомъ плѣну, въ какомъ никогда не были!...

-----

Внутренній дворъ замка.

окруженный богатыми фантастическими зданіями въ средневѣковомъ стилѣ.

ПРЕДВОДИТЕЛЬНИЦА ХОРА.

   Истая вы женская порода, опрометчивая и безразсудная, отъ минуты зависящая, игралище всякой перемѣны погоды, счастія и несчастія! Ни то, ни другое, не умѣете вы переносить спокойно. Одна постоянно съ рѣзкостью противорѣчитъ другой, всѣ остальныя спорятъ съ нею; только въ радости и въ печали вы воете и смѣетесь на одинъ и тотъ же тонъ. Замолчите! И выслушайте, что царица въ высокой мудрости своей рѣшитъ относительно себя и васъ.
   

ЕЛЕНА.

   Гдѣ ты, Питонисса? Каково бы ни было твое имя, выступи изъ-подъ этихъ сводовъ мрачнаго замка. Если ты отправилась объявить о моемъ приходѣ таинственному вождю героевъ, чтобы приготовить мнѣ хорошій пріемъ, то прими мою благодарность и скорѣе веди меня къ нему. Конца моихъ треволненій желаю я; желаю только покоя.
   

ПРЕДВОДИТЕЛЬНИЦА ХОРА.

   Напрасно, царица, оглядываешься ты по сторонамъ; непріятный призракъ исчезъ; быть можетъ, остался въ томъ туманѣ, изъ лона котораго мы -- не знаю какъ -- пришли сюда быстро и не сдѣлавъ ни одного шага. А можетъ быть, она бродитъ, заблудившись, въ лабиринтѣ этого замка, изъ многихъ чудно соединившихся въ одинъ, отыскивая властителя, чтобы приготовитъ тебѣ царственный пріемъ. Но смотри -- тамъ вверху, въ галлереяхъ, у оконъ, въ порталахъ суетливо движется уже толпа слугъ; это значитъ, что гостей ожидаетъ торжественная и радушная встрѣча.
   

ХОРЪ.

   Сердце мое радостно бьется! О, смотрите, съ какимъ достоинствомъ спускается внизъ неторопливыми шагами и въ стройномъ порядкѣ молодой и прекрасный сонмъ! Какимъ образомъ, по чьему повелѣнію могло появиться такъ правильно и такъ рано сформировавшееся это великолѣпное племя юношей? Чему удивляться мнѣ наиболѣе? Красивой ли походкѣ, кудрямъ ли на ослѣпительно бѣломъ челѣ, щечкамъ ли, какъ персики румянымъ и какъ персики мягкимъ пушкомъ подернутымъ? Охотно бы я ихъ укусила, но боюсь, потому что бывали подобные случаи, когда ротъ -- страшно сказать!-- наполнялся золою.
   Но красивѣйшіе уже приближаются къ намъ. Что это несутъ они? Ступени для трона, коверъ и сѣдалище, занавѣсъ съ шатрообразными украшеніями; широко развернулся онъ, какъ облака изъ вѣнковъ, надъ головой, нашей царицы, ибо она, приглашенная, сѣла уже на великолѣпную подушку. Подымитесь вы туда со ступени на ступень, станьте величественно въ рядъ около нея. О, да будетъ достойно, трижды достойно благословенъ такой пріемъ!

[Все, что поетъ хоръ, постепенно исполняется. Отроки и оруженосцы спускаются длинною процессіею. Вслѣдъ за ними появляется на верху лѣстницы, въ средневѣковомъ рыцарскомъ придворномъ одѣяніи, Фаустъ: онъ величественно сходить внизъ].

ПРЕДВОДИТЕЛЬНИЦА ХОРА [внимательно смотря на него].

   Если боги не ссудили этому человѣку только на короткое время -- какъ это они часто дѣлаютъ -- достойный удивленія образъ, величественную наружность, плѣнительное выраженіе, то будетъ ему каждый разъ удаваться все, что предприметъ онъ -- въ битвахъ ли съ мужами, въ маленькихъ ли войнахъ съ красивѣйшими женщинами. По истинѣ долженъ онъ быть предпочтенъ многимъ другимъ, хотя и имъ высокую придавали цѣну видѣвшіе ихъ глаза мои. Величаво медленными, сдержанными почтительными шагами приближается властелинъ. О, взгляни на него, царица!
   

ФАУСТЪ
[подходитъ: подлѣ него плѣнникъ въ оковахъ].

   Вмѣсто торжественнѣйшаго привѣтствія, какъ подобало бы, вмѣсто почтительнаго "добро пожаловать", я привожу тебѣ крѣпко скованнаго въ цѣпи раба, который, нарушивъ свои долгъ, отторгнулъ меня отъ моего. Склони колѣни передъ этою державною женой и сдѣлай ей признаніе въ своей винѣ. Это, великая царица, человѣкъ, одаренный рѣдкою зоркостью глазъ, должность котораго состояла въ томъ, чтобы съ высокой башни обозрѣвать всю окрестность, бдительно слѣдить на пространствѣ небесномъ и на шири земной все, что можетъ появиться здѣсь и тамъ, все, что только зашевелится по направленію отъ ряда холмовъ въ долинѣ къ нашему укрѣпленному замку, будь то волною надвигающіяся стада, или многочисленное войско; первыхъ мы охраняемъ, со вторымъ вступаемъ въ битву. Сегодня, какое упущеніе! Ты приближаешься, онъ не даетъ знать объ этомъ, и вотъ не состоялся почетнѣйшій, подобающій такой высокой гостьѣ пріемъ. Преступленіемъ своимъ лишился онъ права жить, и уже лежалъ бы въ крови своей, понеся заслуженную смерть; но только тебѣ одной дано карать и миловать, какъ пожелаешь.
   

ЕЛЕНА.

   Высшую власть ты предоставляешь мнѣ, какъ судьѣ, какъ государынѣ, и если даже ты дѣлаешь это -- какъ я могу предполагать -- только чтобъ испытать меня, то я исполняю первый долгъ судьи -- выслушать обвиняемаго. Говори же!
   

БАШЕННЫЙ СТРАЖЪ ЛИНКЕЙ.

   Дай мнѣ упасть на колѣни, дай мнѣ ее созерцать, дай умереть мнѣ, дай жить мнѣ, ибо я весь уже преданъ этой женѣ богоданной.
   Я ждалъ благодатнаго утра, съ востока его приближенье слѣдилъ, но солнце, о, чудо! внезапно на югѣ, всходить начало.
   Въ ту сторону взоръ обратилъ я, и вмѣсто ущелій, вмѣсто высотъ, вмѣсто всей шири земной и небесной, только ее, несравненную, зрѣлъ предъ собой.
   Зоркостью глазъ одаренъ я, какъ рысь на вершинѣ древесной; но тутъ мнѣ пришлось надъ собою усиліе дѣлать, какъ послѣ глубокаго, мрачнаго сна.
   Не могъ я себѣ дать отчета -- и гдѣ я, и что предо мною? Зубчатыя стѣны?
   Врата затворенныя? Башня? Туманы носились, туманы исчезли, и вотъ появилась такая богиня!
   Глазами и грудью къ ней обращенный, я ушшался кроткимъ сіяньемъ; красотой, ослѣпляющей все, былъ я, несчастный, совсѣмъ ослѣпленъ.
   Сторожа долгъ позабылъ я, клятву въ свой рогъ затрубить позабылъ. Грози же меня уничтожить: всякій гнѣвъ усмиритъ красота!
   

ЕЛЕНА.

   Зло, мной причиненное, карать я не въ правѣ. Горе мнѣ! Какой жестокій преслѣдуетъ меня удѣлъ -- всюду такъ отуманивать сердца людей, что они не щадятъ ни самихъ себя, ни всего другого, достойнаго уваженія! Грабя, обольщая, сражаясь, полубоги, герои, боги, даже демоны заставляли меня блуждать по свѣту. Въ единомъ образѣ я вносила смущеніе въ міръ, въ двойномъ -- еще больше; теперь въ тройномъ, въ учетверенномъ я приношу бѣдствіе за бѣдствіемъ. Отпусти этого добраго человѣка, возврати ему свободу. Богами ослѣпленнаго да не клеймитъ никакой позоръ!
   

ФАУСТЪ.

   Съ изумленіемъ, о царица, вижу я здѣсь вмѣстѣ и мѣтко поражающую, и пораженнаго. Я вижу лукъ, пустившій стрѣлу, и того, кто раненъ ею. Стрѣлы слѣдуютъ за стрѣлами, попадая въ меня. Всюду чую я ихъ свистящій полетъ по землѣ и окружающему его пространству. Что я теперь? Въ одно мгновеніе ты дѣлаешь бунтовщиками моихъ вѣрнѣйшихъ слугъ, шаткими -- мои стѣны. И я начинаю уже бояться, что мое войско подчинится волѣ побѣдоносной и непобѣдимой женщины. Что остается мнѣ, какъ не отдать во власть тебѣ и самого себя, и все, что я считалъ своею собственностью? Позволь же мнѣ, свободному и вѣрному, у ногъ твоихъ признать тебя властительницей, которая, едва появилась здѣсь, какъ уже сдѣлалась обладательницей и престола, и государства.
   

ЛИНКЕЙ
[съ ящикомъ; за нимъ люди, несущіе другіе ящики].

   Ты видишь меня, царица, возвратившимся! Богачъ проситъ милостыни, одного взгляда; онъ смотритъ на себя -- и тотчасъ же чувствуетъ себя и бѣднымъ, какъ нищій, а богатымъ, какъ царь.
   Чѣмъ былъ я до этихъ поръ? Что я теперь? Чего хотѣть? Что дѣлать? Что пользы въ самой пронзительной молніи глазъ? Она безсильно отскакиваетъ отъ твоего трона.
   Съ Востока пришли мы сюда -- и Западъ погибъ. Далеко вширь и вдаль тянулся народъ; шедшій первымъ не зналъ послѣдняго.
   Первый палъ, второй устоялъ, копье третьяго было наготовѣ; каждый видѣлъ себя стократно подкрѣпленнымъ; на тысячи умерщвляемыхъ никто не обращалъ вниманія.
   Мы пробивались впередъ, мы бурно очищали себѣ дорогу, всюду мы становились господами; и гдѣ сегодня властительно повелѣвалъ я, тамъ завтра воровалъ и грабилъ другой.
   Мы дѣлали осмотръ -- онъ длился недолго; этотъ хваталъ самую красивую женщину, тотъ -- крѣпконогаго быка; лошадей забирали всѣхъ безъ исключенія.
   Я же любилъ выискивать самое что ни-на-есть рѣдчайшее; а то, чѣмъ владѣлъ также другой, было для меня сухая трава.
   Я шелъ по слѣдамъ всякихъ сокровищъ; руководимый только своимъ острымъ зрѣніемъ, я заглядывалъ во всѣ карманы, и всякій сундукъ былъ для меня прозраченъ.
   И кучи золота дѣлались моею собственностью, но всему предпочиталъ я драгоцѣнные камни; изъ нихъ только изумрудъ достоинъ зеленѣть на твоей груди.
   Пусть тоже качается между твоимъ ртомъ и ухомъ яйцеобразная капля изъ морской глубины; а рубины въ большомъ смущеніи: передъ румянцемъ твоихъ щекъ они совсѣмъ поблѣднѣли.
   И вотъ драгоцѣннѣйшія сокровища приношу я сюда, предъ твое сѣдалище; къ твоимъ ногамъ да будетъ повергнута жатва многихъ кровавыхъ битвъ.
   Мною ящиковъ притащилъ я сюда, но много есть у меня желѣзныхъ сундуковъ; дозволь мнѣ слѣдовать по твоему пути, и я наполню твои сводчатыя кладовыя.
   Ибо едва ты вступила на тронъ, какъ уже разумъ, и богатство, и сила склоняются, падаютъ ницъ предъ единственнымъ въ мірѣ образомъ твоимъ.
   Все это тщательно хранилъ я, какъ мою собственность; но теперь, чаровница, оно твое; считалъ его цѣннымъ рѣдкостнымъ, настоящимъ богатствомъ; теперь вижу, что оно ровно ничего не стоило.
   Исчезло то, чѣмъ я владѣлъ; это теперь скошеная, завянувшая трава. О, возврати ему однимъ свѣтлымъ взглядомъ всю его прежнюю цѣнность!
   

ФАУСТЪ.

   Убери скорѣе добытый смѣлою отвагою грузъ, убери безъ порицанія, правда, но и безъ награды. Ей принадлежитъ уже все, чіч!) замокъ хранитъ въ своемъ лонѣ. Предлагать ей что-нибудь особенное -- безполезно. Иди и громозди въ порядкѣ сокровище на сокровище. Выставь передъ нею чудную картину невиданной роскоши. Пусть своды блещутъ, какъ безоблачное небо; устрой райскія обители, полныя неодушевленной жизни. Предшествуя ей, разстилай для ея шаговъ усыпанные цвѣтами ковры за коврами; пусть нога ея попираетъ мягкую почву; пусть взглядъ ея встрѣчаетъ всюду самый яркій блескъ, только боговъ не ослѣпляющій.
   

ЛИНКЕЙ.

   Не трудная работа то, что приказываетъ господинъ; для слуги исполненіе ея -- сущій пустякъ: вѣдь и надъ нашимъ достояніемъ, и надъ нашей кровью властвуетъ гордое величіе этой красоты. Все войско держитъ себя смирно и тихо, всѣ мечи притупились и ослабѣли; передъ ея дивнымъ образомъ даже солнце тускло и холодно; предъ богатствомъ ея лица все пусто и все ничто [Уходитъ].
   

ЕЛЕНА [Фаусту].

   Я желаю говорить съ тобою, но подымись на ступени и сядь подлѣ меня. Пустое мѣсто ждетъ своего господина и, будучи занято, обезпечиваетъ мнѣ мое.
   

ФАУСТЪ.

   Сперва, высокая жена, дозволь мнѣ, преклонивъ колѣни, засвидѣтельствовать тебѣ мою вѣрность и преданность; дозволь поцѣловать эту руку, подымающую меня, чтобы поставить рядомъ съ тобою. Утверди меня соправителемъ твоего безграничнаго царства; пріобрѣти себѣ почитателей, слугъ, стражей всѣхъ въ лицѣ одного.
   

ЕЛЕНА.

   Множество чудесъ вижу я, слышу я. Изумленіе овладѣваетъ мною, о многомъ хотѣла бы разспросить я. Но прежде всего желаю я узнать, почему рѣчь этого человѣка звучала для меня такъ странно, странно и пріятно. Одинъ звукъ, повидимому, гармонируетъ съ другимъ, и чуть одно слово коснулось уха, другое, ласкаясь, слѣдуетъ за нимъ.
   

ФАУСТЪ.

   Если уже нарѣчіе нашихъ народовъ нравится тебѣ, о. значитъ, и пѣніе навѣрно приведетъ тебя въ восторгъ, доставитъ глубочайшее удовлетвореніе твоему слуху и твоей душѣ. Но чтобъ удостовѣриться въ томъ, попробуемъ сейчасъ же; обмѣнъ рѣчей Приманиваетъ, вызываетъ эти созвучія.
   

ЕЛЕНА.

   Скажи же, что должна я сдѣлать, чтобъ тоже заговорить такъ красиво?
   

ФАУСТЪ.

   Это очень легко; надо, чтобы рѣчь исходила изъ сердца. И когда грудь переполнена сладостнымъ томленіемъ, тогда оглядываешься кругомъ себя и спрашиваешь...
   

ЕЛЕНА.

   Кто дѣлитъ со мной наслажденіе?
   

ФАУСТЪ.

   И въ эти минуты духъ нашъ не глядитъ ни впередъ, ни назадъ; только въ настоящемъ...
   

ЕЛЕНА.

   Наше счастіе.
   

ФАУСТЪ.

   Въ немъ наше сокровище, драгоцѣнное пріобрѣтеніе, обладаніе и залогъ. Кто порукой тому?...
   

ЕЛЕНА.

   Моя рука.
   

ХОРЪ.

   Кто поставитъ въ вину нашей царицѣ, что она относится къ владѣтелю этого замка съ дружеской привѣтливостью? Вѣдь согласитесь: мы плѣнницы, какими ужъ часто бывали со времени послѣдней гибели Иліона и съ тѣхъ поръ, какъ начались наши лабириптскія печальныя странствія. Женщины, привыкшія къ любви мужчина., выбора не дѣлаютъ, но онѣ знаютъ толкъ въ этомъ дѣлѣ, и какъ золотокудрымъ пастухамъ, такъ и чернощетинистымъ фавнамъ -- смотря по тому, какой представляется случай -- предоставляютъ полное и одинаковое право надъ своимъ нѣжнотрепещущимъ тѣломъ.
   Вотъ они все ближе и ближе придвигаются другъ къ другу, плечо къ плечу, колѣно къ колѣну; сплетясь руками, качаются они, какъ въ колыбели, на великолѣпныхъ подушкахъ трона. Царскій санъ не стѣсняется горделиво обнаруживать передъ глазами народа свои тайныя наслажденія.
   

ЕЛЕНА.

   Я чувствую себя такъ далеко и вмѣстѣ съ тѣмъ такъ близко, и съ искреннею радостью говорю: Здѣсь я! здѣсь!
   

ФАУСТЪ.

   Я едва дышу, слова мои дрожатъ и замираютъ... Это сонъ... Исчезли и время, и мѣсто.
   

ЕЛЕНА.

   Я кажусь себѣ отжившей и въ то же время, однако, живущей новой жизнью, сплетенной съ тобою, вѣрной незнакомому человѣку.
   

ФАУСТЪ.

   Не ломай головы надъ обсужденіемъ этой странной судьбы. Существованіе -- долгъ, хотя бы оно длилось одно мгновеніе.
   

ФОРКІАДА [стремительно входя].

   Вы тутъ по складамъ читаете азбуку любви, играючи, занимаетесь мудрствованіемъ о томъ, что такое любовь, мудрствуя, продолжаете заниматься любовью,-- но теперь совсѣмъ не время для этого. Неужели вы не чувствуете, что надвигается гроза? Не слышите громкихъ звуковъ трубъ? Погибель недалеко. Менелай идетъ на васъ съ волнами народа. Готовьтесь къ жестокой борьбѣ! Окруженный со всѣхъ сторонъ толпою побѣдителей, изуродованный, какъ Деифобъ, ты поплатиться за эту женскую свиту. Сперва перевѣшаютъ дешевый товаръ, а затѣмъ и для этой готова у жертвенника заново отточенная сѣкира.
   

ФАУСТЪ.

   Дерзкая помѣха! Отвратительно врывается она сюда! Я и въ опасности врагъ безсмысленной необузданности. Самаго красиваго вѣстника обезображиваетъ вѣсть о несчастій. Ты же, безобразная изъ безобразныхъ, любишь являться только съ дурными вѣстями. Но на этотъ разъ не будетъ тебѣ удачи; потрясай себѣ воздухъ пустымъ дыханіемъ! Здѣсь нѣтъ опасности, и даже на опасность мы посмотрѣли бы, какъ на ничтожную угрозу. [Сигналы, взрывы ца башняхъ, трубы и литавры, военная музыки, прохожденіе огромнаго войска]. Нѣтъ, немедленно увидишь ты собравшимся здѣсь неразрывный кругъ героевъ; тотъ только достоенъ благосклонности женщинъ, кто умѣетъ доблестно защищать ихъ. [Къ военачальникамъ, отдѣлившимся отъ строевыхъ колоніи, и приблизившимся къ нему]:
   Съ сдержаннымъ молчаливымъ бѣшенствомъ, которое навѣрно доставитъ вамъ побѣду, идите въ бой вы, юный цвѣтъ Сѣвера, вы, цвѣтущая сила Востока!
   Въ сталь облеченные, лучами оружія сверкающіе, выступаютъ сонмы воиновъ, разрушавшихъ царство за царствомъ -- выступаютъ, и земля дрожитъ; идутъ дальше, и громъ грохочетъ имъ вослѣдъ.
   Вышли мы на берегъ въ Пилосѣ -- и стараго Нестора какъ не бывало, и всѣ маленькіе союзы царей разбиваетъ неукротимое войско.
   Немедля ни минуты, оттѣсните Менелая отъ этихъ стѣнъ обратно къ морю! Пусть онъ тамъ блуждаетъ, грабитъ, подстерегаетъ добычу; это всегда было его склонностью и удѣломъ..
   Герцогами привѣтствую васъ по повелѣнію спартанской царицы; повергните теперь къ ея ногамъ горы и долины, и вамъ будетъ принадлежать завоеванное царство.
   Ты, германецъ, защищай валами и стѣнами заливы Коринѳа; твоей упорной охранѣ, готѳъ, поручаю я Аханію съ сотнею ея ущелій.
   Въ Элиду пусть двинутся войска франковъ. Ыесссна достанься на долю саксамъ; норманъ очищай моря и создай величіе Арголиды.
   И тогда каждый будетъ жить у себя дола и направлять за свои предѣлы силу и громы; но Спарта, съ давнихъ лѣтъ мѣстопребываніе царицы, будетъ господствовать на всѣми вами.
   Каждаго изъ васъ будетъ видѣть царица счастливымъ обладателемъ страны, ни въ чемъ не терпящей недостатка; у ногъ ея съ увѣренностью ищите утвержденія вашихъ правъ, и справедливости, и свѣта. [Сходить внизъ, князья окружаютъ его, чтобъ обстоятельнѣе выслушать распоряженія и приказанія].
   

ХОРЪ.

   Кто хочетъ обладать красавицей изъ красавицъ, долженъ прежде всего разумно позаботиться о своемъ вооруженіи. Лестью онъ, правда, добылъ себѣ то, что есть самаго драгоцѣннаго на землѣ, но спокойно владѣть имъ не можетъ: льстецы коварно отымутъ ее у него посредствомъ лести, разбойники отважно похититъ ее; чтобы воспрепятствовать этому, долженъ онъ всегда стоять настражѣ.
   Нашего государя славлю я за то, за то цѣню его выше другихъ, что онъ такъ храбро и умно находилъ себѣ союзниковъ, что самые могущественные повинуются каждому мановенію его. Приказанія его выполняютъ они честно, каждый себѣ на собственную пользу, повелителю своему на то, чтобъ онъ награждалъ его своею признательностью, обоимъ на великую славу.
   Ибо кто отыметъ ее теперь у мощнаго обладателя? Ему принадлежитъ она, его собственностью да признается она, и вдвойнѣ признается нами, которыхъ онъ вмѣстѣ съ нею окружилъ внутри надежнѣйшими стѣнами, извнѣ могущественнѣйшимъ войскомъ.
   

ФАУСТЪ.

   Дары, пожалованные этимъ воинамъ -- каждому богатая страна -- велики и роскошны; пусть отправляются! Мы останемся управлять въ центрѣ.
   И они будутъ, наперерывъ другъ передъ другомъ, защищать тебя, омываемый со всѣхъ сторонъ рѣзвыми волнами полуостровъ, легкою цѣпью холмовъ связанный съ послѣднею отраслью горъ Европы.
   Да будетъ для каждаго племени вѣчно счастливою, счастливѣе всѣхъ другихъ странъ.эта страна, доставшаяся теперь въ обладаніе моей царицѣ, раньше всѣхъ увидѣвшая ее въ тотъ мигъ, когда она, при шопотѣ тростниковъ Эврота, лучезарно вышла изъ скорлупы яйца, затмивъ блескъ глазъ своей высокой матери и братьевъ.
   Эта страна, на одну тебя взирающая, подноситъ тебѣ все, что есть въ ней самаго драгоцѣннаго; предпочти же всѣмъ землямъ, которыя принадлежатъ тебѣ, твое отечество!
   Если зубчатая голова на туловищѣ здѣшнихъ горъ и страдаетъ отъ того,
   что солнце шлетъ на нее холодныя стрѣлы, то на утесахъ взоръ встрѣчаетъ зелень, и коза лакомится тамъ своею скудной пищей.
   Ключи бьютъ, ручьи, сливаясь вмѣстѣ, бѣгутъ съ высотъ, и зазеленѣли уже овраги, склоны, лужайки; на перерѣзанныхъ сотнею холмовъ равнинахъ передъ твоими глазами тянутся на широкомъ пространствѣ густорунныя стада.
   По одиночкѣ, осторожно, размѣреннымъ шагомъ подвигается рогатый скотъ къ крутому обрыву; но для всѣхъ ихъ приготовлено убѣжище:сотни сводчатыхъ пещеръ образовала въ себѣ скала.
   Панъ охраняетъ ихъ тамъ, нимфы жизни населяютъ влажныя, полныя свѣжести мѣста въ поросшихъ кустарникомъ ущельяхъ, и томимыя стремленіемъ въ горнія области, высятся, тѣснясь другъ къ другу, вѣтвистыя деревья.
   То древніе лѣса! Мощно вросъ въ землю дубъ, и кротко, полный сладкаго сока, стройно несется въ вышину кленъ, играя лежащимъ на немъ бременемъ.
   И матерински, въ безмолвной тѣни, струится теплое молоко для дѣтей и ягнятъ; не далеко и плоды, зрѣлые дары равнинъ, и изъ дуплистыхъ пней сочится медъ.
   Благосостояніе здѣсь наслѣдственное, щеки рдѣютъ такъ же, какъ уста, каждый на своемъ мѣстѣ безсмертенъ, всѣ довольны и здоровы,
   И вотъ такъ, подъ этимъ чистымъ небомъ, нѣжное дитя развивается въ мощнаго мужчину. Мы дивимся этому, и все еще спрашиваемъ: боги это или люди?
   Такъ Аполлонъ принималъ образъ пастуховъ, и съ другой стороны одинъ изъ красивѣйшихъ между ними былъ похожъ на него, потому что тамъ, гдѣ природа работаетъ въ ничѣмъ не омрачаемой средѣ, всѣ міры переплетаются между собой.

[Садится рядомъ съ Еленой].

   Такъ счастіе улыбнулось мнѣ, улыбнулось тебѣ; прошедшее да останется позади насъ! О, почувствуй себя рожденною отъ высочайшаго божества! Только первозданному міру принадлежишь ты.
   Не заключитъ тебя въ своихъ стѣнахъ укрѣпленный замокъ! Для насъ, для нашей блаженной жизни вдвоемъ существуетъ еще полная вѣчной юношеской силы, еосѣдкаСпарты --.Аркадія.
   Соблазненная желаніемъ жить на этой благодатной почвѣ, ты нашла здѣсь самую свѣтлую долго. Въ зеленую бесѣдку превратятся троны, и аркадски свободно да будетъ наше счастіе!

Мѣсто дѣйствія перемѣняется. Къ ряду вырытыхъ въ скалѣ пещеръ примыкаютъ запертыя бесѣдки. Тѣнистая рота тянется до крутизны окружающихъ все пространство утесовъ. Фауста и Елены не видно. Хоръ саитъ, лежа отдѣльными группами.

ФОРК1АДА.

   Сколько времени спятъ дѣвушки, не знаю. Снилось ли имъ то, что я видѣла несомнѣнно и ясно своими глазами, мнѣ тоже неизвѣстно. Поэтому разбужу ихъ. Удивится молодой народъ, да и вы, бородатые, что сидите тамъ внизу, ожидая, чѣмъ, наконецъ, разрѣшится заслуживающее вѣры чудо... Вставайте, вставайте! И живо встряхните кудри! Прочь изъ глазъ сонъ! Не мигайте такъ и слушайте, что я вамъ скажу.
   

ХОРЪ.

   Говори же, разсказывай, разсказывай, какое случилось чудо! Пріятнѣе всего было бы услышать то, чему мы никакъ не могли бы повѣрить, потому что скучно стало все видѣть предъ собой эти скалы.
   

ФОРКІАДА.

   Едва протерли глаза, дѣти мои, и уже заскучали? Такъ узнайте же. Въ этихъ пещерахъ, этихъ гротахъ, этихъ бесѣдкахъ нашли себѣ защиту и пріютъ, какъ идиллическая влюбленная чета, нашъ господинъ и наша госпожа.
   

ХОРЪ.

   Какъ, вотъ тамъ?
   

ФОРКІАДА.

   Уединившись отъ свѣта, только меня одну позвали они, чтобы служить имъ. Удостоенная высокой почести стояла я къ сторонѣ, но, какъ подобаетъ довѣреннымъ лицамъ, занималась совсѣмъ другимъ. Ходила туда и сюда, искала коренья, мохъ, кору, зная всѣ ихъ цѣлебныя свойства -- и такимъ образомъ они оставались одни.
   

ХОРЪ.

   Шелушатъ тебя, такъ тамъ внутри помѣщается цѣлый міръ -- лѣса, ручьи, озера... Что за сказки плетешь ты?
   

ФОРКІАДА.

   Да, конечно, неопытные вы, тамъ глубины неизвѣданныя! Залу за залой, дворъ за дворомъ открыла я, задумчиво проходя по этимъ мѣстамъ. Но вдругъ по пещерѣ проносится смѣхъ; я смотрю -- и вижу, что съ колѣнъ женщины къ мужчинѣ, отъ отца къ матери скачетъ мальчикъ; ласки, шалости, дурачества безумной любви, шутливые крики, веселыя восклицанія поочередно оглушаютъ меня. Нагой, похожій на генія безъ крыльевъ, фавнообразный безъ животности, прыгаетъ онъ на твердый полъ, но полъ, противодѣйствуя, отбрасываетъ его въ воздушную высь, и вторымъ и третьимъ прыжкомъ онъ касается потолка свода. Тревожно кричитъ мать: "Прыгай сколько хочешь, но берегись летать; свободный полетъ запрещенъ тебѣ!" И любящій отецъ тоже увѣщеваетъ: "Въ землѣ лежитъ та упругость, которая подбрасываетъ тебя кверху; прикоснись только къ ней пальцемъ ноги, и ты тотчасъ же сдѣлаешься силенъ, какъ сынъ земли Антей". и прыгаетъ онъ по всему этому утесу, съ одного края на другой, носится взадъ и впередъ, точно кидаемый мячъ -- но вотъ вдругъ исчезъ въ расщелинѣ мрачной пропасти. Мы считаемъ его погибшимъ. Мать въ отчаяніи, отецъ утѣшаетъ, я стою, въ страхѣ, пожимая плечами. Но снова какое зрѣлище! Ужъ не были ли тамъ зарыты сокровища? Онъ появился въ украшенной гирляндами цвѣтовъ одеждѣ, вдоль рукъ спускаются кисти, вокругъ груди развеваются ленты, въ рукахъ золотая лира, точно маленькій Фебъ; весело и бодро подходитъ онъ къ самому краю пропасти, къ выступу, мы въ изумленіи, и родители въ восторгъ кидаются въ объятія другъ къ другу. Но что это ярко блещетъ вокругъ его головы? Трудно сказать -- золотое ли это украшеніе, пламя ли необычайной духовной силы? А движенія, жесты предвѣщаютъ уже въ ребенкѣ будущаго владыку въ области всего прекраснаго, по жиламъ котораго текутъ вѣчныя мелодіи. И сейчасъ вы услышите его, вы увидите его къ безмѣрному изумленію своему.
   

ХОРЪ.

   И это ты, въ Критѣ рожденная, называешь чудомъ? Никогда, стало быть, не внимала ты поучительному слову поэта? Никогда не доходило до твоего слуха божественное и героическое богатство праотцевскихъ сказаній Іоніи и Эллады?
   Все, что совершается нынѣ, есть печальный отголосокъ дивной поры нашихъ предковъ; не сравнится твой разсказъ съ тѣмъ, что плѣнительный вымыселъ, болѣе достовѣрный, чѣмъ правда, пѣлъ о сынѣ Майи.
   Этого нѣжнаго, но вмѣстѣ съ тѣмъ сильнаго, только-что родившагося младенца, заворачиваетъ въ чистѣйшія пуховыя одѣяла, стягиваетъ драгоцѣнными пеленками, но глупой привычкѣ, толпа болтливыхъ нянекъ. Но нѣжный и сильный плутишка хитро освобождаетъ свои гибкіе и упругіе члены и спокойно оставляетъ вмѣсто себя пурпуровую, непріятно давившую его оболочку -- подобно сформировавшемуся мотыльку, который быстро ускользаетъ изъ державшей его въ неволѣ куколки и, расправивъ крылья, смѣло и рѣзко порхаетъ въ пронизанномъ солнечными лучами воздухѣ.
   Такъ и онъ, проворнѣйшій изъ проворныхъ, тотчасъ же доказываетъ самыми ловкими штуками, что въ немъ будутъ имѣть вѣчно покровительствующаго демона воры и мошенники, словомъ всѣ, ищущіе своей выгоды. Быстро крадетъ онъ у владыки моря его трезубецъ, даже у Ареса вытаскиваетъ изъ ноженъ мечъ, у Феба похищаетъ лукъ и стрѣлы, у Гефеста -- щипцы; у самого Зевса, отца, утащилъ бы онъ громы, если бъ не боялся огня; но надъ Эросомъ одерживаетъ онъ побѣду, подставивъ ему ножку въ игрѣ въ кольца, да и у Киприды въ то время, какъ она ласкаетъ его, стаскиваетъ съ груди поясъ.

Изъ пещеры доносится восхитительная, мелодическая игра ни струнномъ инструментѣ. Всѣ внимательно слушаютъ и невидимому глубоко тронуты. Съ этой минуты до слѣдующей паузы музыка не прекращается.

ФОРКІАДА.

   Слушайте прелестные звуки, спѣшите освободиться отъ своихъ басенъ. Бросьте старую толпу вашихъ боговъ; ихъ время прошло.
   Никто уже не хочетъ понимать васъ, мы требуемъ болѣе высокой цѣнности, ибо изъ сердца должно исходить то, чему предстоитъ дѣйствовать насердце.

[Удаляется къ скалѣ].

ХОРЪ.

   Если ужъ ты, страшилище, съ удовольствіемъ слушаешь эти ласкающіе звуки, то мы, только-что получившія исцѣленіе, тронуты до радостныхъ слезъ.
   Пусть исчезаетъ блескъ солнца, если свѣтло въ душѣ; въ собственномъ сердцѣ мы находимъ то, въ чемъ отказываетъ намъ цѣлый міръ.

Появляются ФАУСТЪ, ЕЛЕНА, ЭВФОРІОНЪ въ вышеописанномъ одѣяніи.

ЭВФОРІОНЪ.

   Слушая дѣтскія пѣсни, вы сами ощущаете такую же радость; когда вы смотрите, какъ я въ тактъ прыгаю передъ вами, въ груди вашей также прыгаетъ родительское сердце.

ЕЛЕНА.

   Любовь, для того, чтобы доставлять человѣческое счастіе, сближаетъ благородную чету; но чтобы сдѣлать наслажденіе божественнымъ, она создаетъ чудесную троицу.
   

ФАУСТЪ.

   Значитъ, все теперь найдено: я твой, и ты моя, и мы соединены другъ съ другомъ; да иначе не могло бы быть!
   

ХОРЪ.

   Отрада многихъ лѣтъ сосредоточилась на этой четѣ въ миломъ образѣ ребенка. О, какъ трогателенъ для меня ихъ союзъ!
   

ЭВФОРІОНЪ.

   Не мѣшайте мнѣ скакать, не мѣшайте мнѣ прыгать. Жажда унестись въ высь, въ воздушныя пространства, уже охватываетъ меня!
   

ФАУСТЪ.

   Умѣрь, умѣрь свой порывъ! Не надо отчаянной смѣлости! Паденіе, несчастіе угрожаютъ тебѣ, и ты можешь совсѣмъ погубитъ насъ, дорогой сынъ!
   

ЭВФОРІОНЪ.

   Я не хочу больше быть прикрѣпленнымъ къ полу. Оставьте мои руки, оставьте мои кудри, оставьте мое платье -- вѣдь это все мое!
   

ЕЛЕНА.

   О, подумай, о, подумай, кому ты принадлежишь! Подумай, какъ огорчаешь ты насъ, какъ разрушаешь ты прекрасно достигнутое соединеніе меня, тебя и его!
   

ХОРЪ.

   Скоро, боюсь я, расторгается этотъ союзъ.
   

ЕЛЕНА И ФАУСТЪ.

   Укроти, укроти, изъ любви къ родителямъ, незнающіе естественныхъ предѣловъ, бурные порывы! Мирнымъ сельскимъ весельемъ украшай эти мѣста.
   

ЭВФОРІОНЪ.

   Только чтобъ угодить вамъ, сдержу себя. [Пробѣгаетъ въ середину хора и увлекаетъ его въ пляску]. Легко ношусь я съ вами, веселое племя! Что жъ, эта музыка, эти движенія по вкусу?
   

ЕЛЕНА.

   Да, это прекрасно; веди за собой этихъ красавицъ въ изящномъ хороводѣ.
   

ФАУСТЪ.

   Скорѣй бы это кончилось! Мнѣ такое шутовство совсѣмъ не по сердцу.
   

ЭВФОРІОНЪ и ХОРЪ
[танцуютъ и поютъ, сплетясь руками].

   Когда ты граціозно шевелишь руками; когда встряхиваешь ты ярко блестящими кудрями твоей головы; когда такъ легко скользитъ по землѣ твоя нога, и въ стройной гармоніи движутся твои члены тогда достигнута твоя цѣль, милое дитя; всѣ наши сердца склоняются къ тебѣ.

[Пауза].

ЭВФОРІОНЪ.

   Много васъ здѣсь, легконогихъ ланей! Бѣжимъ отсюда далеко на новыя игры! Я охотникъ, бы дичь.
   

ХОРЪ.

   Если ты хочешь насъ ловить, то тебѣ незачѣмъ торопиться, потому что вѣдь у насъ въ концѣ концовъ только одно желаніе -- обнять тебя, чудный красавецъ!
   

ЭВФОРІОНЪ.

   Только бѣжать черезъ рощи, перепрыгивать черезъ пни, черезъ камни! Добываемое безъ труда мнѣ противно! Только то, что добылъ силой, еще кое-какъ тѣшитъ меня!
   

ЕЛЕНА И ФАУСТЪ.

   Какое своеволіе, какая бѣшеная пылкость! Тугъ не жди никакой сдержанности!.. Нотъ ужъ точно звуки роговъ разносятся по лѣсамъ и долинамъ! Какой шумъ и гамъ! Какіе крики!
   

ХОРЪ
[по одиночкѣ быстро возвращается].

   Онъ перегналъ насъ; презрительно издѣваясь надъ нами, онъ изъ всей нашей толпы тащитъ за собой самую дикую.
   

ЭВФОРІОНЪ
[несетъ на рукахъ молодую дѣвушку].

   Если я тащу эту упрямую малютку, чтобы принудить ее доставить мнѣ удовольствіе, наслажденіе; если прижимаю къ себѣ ея строптивую грудь; если цѣлую сопротивляющіяся уста -- то этимъ заявляю свою силу и волю.
   

ДѢВУШКА.

   Оставь меня! Въ этой оболочкѣ тоже есть смѣлый и сильный духъ: мою волю, какъ и твою, не такъ легко сломить. Не воображаешь ли ты, что завладѣлъ мною? Слишкомъ ужъ довѣряешься ты своимъ рукамъ! Держи меня какъ хочешь крѣпко -- я сожгу тебя, глупца, на забаву себѣ. [Она загорается и пламенемъ уносится вверхъ].
   Слѣдуй за мной въ легкій воздухъ, слѣдуй за мной въ неподвижную глубь земли, лови исчезнувшую цѣль!
   

ЭВФОРІОНЪ
[отражая упавшее на него Пламя].

   Тѣсно мнѣ здѣсь среди груды скалъ, среди лѣсныхъ кустарниковъ. Я вѣдь молодъ и свѣжъ! Тамъ свистятъ вѣтры, тамъ шумятъ волны! И этотъ свистъ, и этотъ шумъ я слышу издалека. Такъ хотѣлось бы быть ближе къ нимъ!

[Прыгаетъ все выше и выше по скалѣ].

ЕЛЕНА, ФАУСТЪ И ХОРЪ.

   Ты хочешь подражать сернамъ? Въ ужасъ приводитъ насъ возможность твоего паденія.
   

ЭВФОРІОНЪ.

   Все выше и выше долженъ я подыматься! Все дальше и дальше окидывать взглядомъ!.. Теперь я знаю, гдѣ я! Посрединѣ острова, посрединѣ страны Пелопса, землѣ и морю родственной.
   

ХОРЪ.

   Если не желаешь ты спокойно пребывать въ лѣсу и горахъ, то пойдемъ сбирать грозди винограда на покатостяхъ холмовъ, пойдемъ рвать фиги и золотыя яблоки. Ахъ, въ милой землѣ оставайся, милый!
   

ЭВФОРІОНЪ.

   Вы въ грёзахъ о дняхъ мира? Пусть грезитъ, кто можетъ грезить! Война -- вотъ лозунгъ! Побѣда -- вотъ немолчно раздающееся слово!
   

ХОРЪ.

   Кто въ дни мира желаетъ возвращенія войны, toiъ разстается съ надеждой на счастіе.
   

ЭВФОРІОНЪ.

   Тѣмъ, которыхъ родила эта страна, изъ опасности кидавшимся въ опасность съ безграничнымъ, свободнымъ мужествомъ, расточительно проливавшимъ кровь свою, полнымъ ничѣмъ не подавляемаго, святого духа, всѣмъ сражающимся -- да пошлется побѣда!
   

ХОРЪ.

   Смотрите наверхъ, какъ высоко поднялся онъ! И все-таки не кажется намъ маленькимъ! Точно въ латахъ и панцирѣ онъ, точно къ побѣдѣ готовый, точно блещетъ желѣзомъ и сталью!
   

ЭВФОРІОНЪ.

   Не нужно стѣнъ, не нужно укрѣпленій! Каждый только сознавай свою собственную силу! Желѣзная грудь мужа -- самая прочная крѣпость.
   Если хотите остаться незавоеванными, спѣшите, хотя и легко вооруженные, въ бой! Женщины станутъ амазонками, и каждое дитя -- героемъ.
   

ХОРЪ.

   Святая поэзія! Да вознесется она къ небесамъ! Да сіяетъ она, прекраснѣйшая звѣзда, далеко и все дальше и дальше! До насъ она все-таки достигнетъ, и никогда не перестанемъ мы слышать ее, слышать съ наслажденіемъ.
   

ЭВФОРІОНЪ.

   Нѣтъ, не ребенкомъ являюсь я; юноша во всеоружіи передъ вами! Товарищъ сильныхъ, свободныхъ, смѣлыхъ, онъ уже въ мысляхъ совершилъ подвигъ!.. Впередъ! Туда! Открывается путь къ славѣ.
   

ЕЛЕНА И ФАУСТЪ.

   Едва призванный въ жизнь, едва отданный ясному свѣту дня, ты уже стремишься съ головокружительныхъ ступеней въ полное скорбей пространство? Неужели же мы для тебя ничто? Неужели милый союзъ нашъ -- сонъ?
   

ЭВФОРІОНЪ.

   А вы не слышите раскаты грома на морѣ? Гремитъ имъ въ отвѣтъ въ долинахъ; въ пыли и волнахъ сшибается войско съ войскомъ; въ страшной свалкѣ стремятся они навстрѣчу горестямъ и мученіямъ. И смерть сдѣлалась закономъ. Кто не пойметъ этого?
   

ЕЛЕНА, ФАУСТЪ И ХОРЪ.

   Какой ужасъ! Неужели же смерть для тебя законъ?
   

ЭВФОРІОНЪ.

   И мнѣ смотрѣть на это издалека? Нѣтъ, я раздѣлю съ ними тревоги и бѣдствія!
   

ЕЛЕНА, ФАУСТЪ И ХОРЪ.

   Гордая отвага и опасность! Гдѣ соединились онѣ, тамъ удѣлъ -- смерть.
   

ЭВФОРІОНЪ.

   Пусть такъ!.. Вотъ развернулись у меня два крыла... Туда! Я долженъ, долженъ!.. Не мѣшайте моему полету!

[Онъ устремляется въ воздухъ; одежда поддерживаетъ его нѣсколько минутъ: голова его окружена сіяньемъ; полоса свѣта тянется вслѣдъ за нимъ].

ХОРЪ.

   Икаръ! Икаръ!.. Сколько страданій!

[Прекрасный юноша падаетъ къ ногамъ родителей; присутствующимъ кажется, что въ трупѣ они видятъ знакомый образъ; но тѣлесная оболочка исчезаетъ; сіяніе возносится, какъ комета, къ небу; одежда, плащъ и лира остаются на землѣ],

ЕЛЕНА И ФАУСТЪ.

   За радостью слѣдуетъ тотчасъ же жестокая мука!
   

ЭВФ ОРІОНЪ [изъ-подъ земли].

   Въ мрачномъ царствѣ, мать, не оставь меня одного!

[Пауза].

ХОРЪ [погребальное пѣніе].

   Нѣтъ, одинъ не останешься ты, гдѣ бы ты ни пребывалъ, ибо мы думаемъ, что знаемъ тебя. Ахъ, ты спѣшишь разстаться со свѣтомъ дня, но ничье сердце не разлучится съ тобою. Мало станемъ мы сѣтовать о тебѣ и будемъ съ завистью воспѣвать твой жребій; и въ свѣтлые, и въ мрачные дни прекрасны и велики были твоя пѣсня и твое мужество.
   Ахъ, рожденный для земного счастія, отъ высокихъ предковъ, надѣленный великою мощью, рано, увы! погубилъ ты себя, рано отлетѣлъ цвѣтъ молодости! Зоркій взглядъ для созерцанія міра, сочувствіе всякому сердечному движенію, пламенная любовь лучшихъ женщинъ и пѣсни, какія пѣть могъ только ты! Но неудержимо и свободно кинулся ты въ неповинную въ твоей гибели сѣть и этимъ объявилъ открытую войну общественнымъ условіямъ и закону. Свѣтлый умъ, однако, указалъ, наконецъ, надлежащую дорогу благородному мужеству; ты хотѣлъ совершить чудно-великое, но это не удалось тебѣ.
   Кому же удается оно?.. Мрачный вопросъ, предъ которымъ судьба накидываетъ на себя густой покровъ, когда въ злополучнѣйшіе дни безмолвствуетъ, истекая кровью, цѣлый народъ...
   Но запойте новыя пѣсни, подымите глубоко склоненныя головы, ибо земля будетъ снова рождать пѣсни, какъ искони рождала ихъ!

[Полное молчаніе. Музыка умолкаетъ].

ЕЛЕНА [Фаусту].

   Сбывается, къ сожалѣнію, на мнѣ старое слово, что счастіе и красота не соединяются надолго. Разорваны узы мои съ жизнью и любовью; оплакивая ту и другую, болѣзненно говорю я имъ; прости! и въ послѣдній разъ бросаюсь въ твои объятія, Персефона! Прими мое дитя и меня! [Она обнимаетъ Фауста, тѣлесная оболочка исчезаетъ, платье и покровъ остаются въ его рукахъ].
   

ФОРКІАДА [Фаусту].

   Держи крѣпко то немногое, что осталось у тебя. Не выпускай изъ рукъ ея одежды. Демоны уже дергаютъ ее за края и очень бы хотѣли утащить къ себѣ въ подземное царство. Держи крѣпко! Это уже не богиня, которую ты потерялъ, но оно все-таки божественно. Воспользуйся высокой, неоцѣненной милостію и вознесись! До тѣхъ поръ, пока ты будешь въ состояніи держаться за эти покровы, они будутъ быстро нести тебя по эѳиру, надъ всѣмъ пошлымъ и грубымъ. Мы свидимся съ тобой, далеко, очень далеко отсюда.

Одежда Елены расплывается въ облака; они окружаютъ Фауста подымаютъ его на воздухъ и уносятся вмѣстѣ съ нимъ.

ФОРКІАДА
[Беретъ съ земли одежду, плащъ и лиру Эвфоріона, выходитъ на просценіумъ, высоко поднимаетъ экзувіи и говоритъ].

   Счастливая, что ни говори, находка! Пламя, правда, исчезло, но я объ этомъ нисколько не горюю. Здѣсь осталось достаточно много для того, чтобы посвящать людей въ поэты, создавать цеховую и профессіональную зависть. И если я не могу надѣлять талантами, то буду по крайней мѣрѣ ссужать одеждой. [Садится на просценіумѣ у подножія колонны].
   

ПАНТАЛИДА.

   Торопитесь, дѣвушки! Мы вѣдь освободились, наконецъ, онъ чаръ, отъ мерзкихъ оковъ, которыя наложила на нашъ духъ старая ѳессалійская тварь; освободились и отъ шумной трескотни нестройныхъ звуковъ, приводящихъ въ смятеніе слухъ, а еще болѣе -- внутреннее чувство. Скорѣе спустимся въ Аидъ! И вѣдь царица уже поспѣшила туда торжественнымъ шагомъ. По ея стопамъ да слѣдуютъ неотступно вѣрныя прислужницы. Мы найдемъ ее у престола Неисповѣдимой.
   

ХОРЪ.

   Царицамъ, конечно, вездѣ хорошо; онѣ и въ Аидѣ стоялъ на первомъ мѣстѣ, гордо помѣщаясь рядомъ съ равными себѣ, въ тѣсной дружбѣ съ Персефоной. Но у насъ, въ глубинѣ поросшихъ асфоделомъ луговъ, въ товариществѣ съ длинными, вытянувшимся тополями и безплодными ивами -- какое препровожденіе времени? ІГищать, какъ летучія мыши, шептаться между собой уныло, точно призраки!
   

ПРЕДВОДИТЕЛЬНИЦА ХОРА.

   Кто не пріобрѣлъ себѣ имени и не стремится къ благородному, тотъ принадлежитъ стихіямъ. Идите же! Быть съ моей царицей горячо желаю я. Не только заслуга, но и вѣрность служитъ охранительницей нашей личности.
   

ВСѢ.

   Снова отданы мы дневному свѣту, хотя мы уже не живыя лица; это чувствуемъ. это знаемъ мы. Но въ Аидъ мы никогда не вернемся. Вѣчно живая природа предъявляемъ полныя права на насъ, духовъ, мы -- на нее.
   

ОДНА ЧАСТЬ ХОРА.

   При шопотѣ этой тысячи трепещущихъ вѣтвей, при лихомъ шелестѣ листьевъ, мы шаловливо привлекаемъ, тихо приманиваемъ отъ корней къ почкамъ источники жизни; то листьями, то цвѣтами изобильно украшаемъ мы свободно развѣвающіеся волосы для радостнаго урожая. Упадетъ плодъ -- и тотчасъ же весело собираются люди и стада хватать, лакомиться; спѣшатъ, усердно тѣснятся, и, какъ предъ первыми богами, все передъ нами преклоняется.
   

ДРУГАЯ ЧАСТЬ.

   А мы прильнули къ блещущему на далекомъ пространствѣ зеркалу этихъ скалистыхъ стѣнъ и колыхаемся тихими волнами; каждому звуку, пѣнью птицъ, шелесту тростника внимаемъ мы; раздается ли страшный головъ Пана -- нашъ отвѣть тотчасъ же готовъ; на шелестъ мы отвѣчаемъ шелестомъ; загремитъ -- мы катимъ наши громы вдвое, втрое, вдесятеро оглушительнѣе.

0x01 graphic

ТРЕТЬЯ ЧАСТЬ.

   Сестры! Мы, болѣе подвижныя, быстро несемся впередъ съ ручьями, потому что насъ соблазнительно манитъ эта даль съ рядами богато украшенныхъ холмовъ; все ниже и ниже, все глубже и глубже льемся мы, и, меандрически извиваясь, орошаемъ то лугъ, то поляну, то разстилающійся вокругъ дома садъ. И вдоль по нашему теченію высятся надъ всею мѣстностью, надъ берегомъ, надъ зеркаломъ водъ стройныя верхушки кипарисовъ, устремляясь въ эѳиръ.
   

ЧЕТВЕРТАЯ ЧАСТЬ.

   Странствуйте всѣ вы, гдѣ хотите, мы же шумно обовьемъ густо поросшій холмъ, на которомъ зеленѣетъ виноградная лоза. Тамъ каждый день и часъ видимъ мы страстную работу виноградаря, неувѣреннаго въ успѣхѣ своего любовнаго трудолюбія. То съ заступомъ, то съ лопатой, копая, обрѣзывая, связывая, молится онъ всѣмъ богамъ, и прежде всего -- богу солнца. Нѣженкѣ Бахусу мало дѣла до своего вѣрнаго слуги; онъ отдыхаетъ себѣ въ бесѣдкахъ, лежитъ въ пещерахъ, шалитъ съ молоденькимъ Фавномъ. Все, что только понадобится ему, чтобъ отдаться грёзамъ въ своемъ полуопьяненіи, хранится для чего вѣчныя времена въ мѣхахъ, кружкахъ, сосудахъ, по правой и лѣвой сторонѣ прохладныхъ подземелій. Но когда всѣ боги, когда особенно Геліосъ, посредствомъ вѣтровъ, дождей, теплоты, зноя, наполнили до края ягодный рогъ изобилія, тогда тамъ, гдѣ въ тиши работалъ виноградарь, разомъ все оживляется. Проносится шумъ по всей листвѣ, переходитъ стукъ отъ лозы къ лозѣ, трещатъ корзины, дребезжатъ ведра, стонутъ кадки, все спѣшитъ къ большому чану, гдѣ усердно пляшутъ давильщики и дерзко растаптывает ея священное изобиліе чистыхъ, сочныхъ ягодъ; пѣнясь, брызжа, смѣшались онѣ, отвратительно раздавленныя, въ одну массу. И вотъ поражаютъ слухъ мѣдные звуки кимваловъ и тимпановъ -- это Діонисъ сбросилъ съ себя покровъ мистерій. Шествуетъ онъ, сопровождаемый козлоногими мужчинами и шатающимися козлоногими женщинами, а рядомъ съ ними дико реветъ сѣрое ушастое животное Силена. Ничему нѣтъ пощады! Раздвоенныя копыта попираютъ всякое приличіе, всѣми чувствами овладѣло бѣшеное головокруженіе, ухо безобразно оглушено. Ощупью хватаются за чашу пьяные, переполнены головы и желудки, кое-кто еще увѣщеваетъ остальныхъ, но этимъ только усиливаетъ сумятицу: чтобъ влить новое вино, быстро опоражнивается старый мѣхъ!

Занавѣсь падаетъ. Форкіада на просценіумѣ подымается великаномъ, но сходитъ съ котурна, Сбрасываетъ съ себя маску и покрывало, и является въ образѣ Мефистофеля, чтобы, на сколько то понадобилось бы, объяснить пьесу въ эпилогѣ.

0x01 graphic

ДѢЙСТВІЕ ЧЕТВЕРТОЕ.

Высокій горный хребетъ.

Рядъ зубчатыхъ скалистыхъ вершинъ. Облачко подплываетъ къ горѣ и опускается на выступающую впередъ площадку. Оно расходится, и изъ него выступаетъ Фаустъ.

ФАУСТЪ.

   Созерцая подъ моими ногами бездонную глубину пустынныхъ мѣстъ, прохожу я осторожными шагами но краю этихъ вершинъ, разставшись съ моимъ облакомъ, которое въ свѣтлые дни тихо и спокойно проносило меня надъ сушею и моремъ. Медленно, не расплываясь, оно удаляется отъ меня. Къ востоку стремится шарообразная масса, и съ изумленіемъ устремляется взоръ вслѣдъ за нею. Плыветъ она, разрываясь, колыхаясь, какъ волна, измѣняясь; но вотъ, повидимому, принимаетъ опредѣленную форму... Да, глазъ не обманываетъ меня!.. На озаренныхъ солнцемъ подушкахъ великолѣпно распростерся исполинскій, правда, но богоподобный женскій образъ. Я вижу его! Похожій на Юнону, Леду, Елену, какъ величественно и прелестно колеблется онъ предъ моими глазами!.. Но, ахъ, вотъ уже и нѣтъ его, разрушился! Безформенною широкою массой покоится облако на востокѣ, подобное отдаленнымъ ледянымъ горамъ, и ослѣпительно отражаетъ для меня великій смыслъ прошедшихъ дней... Но нотъ обволокла меня нѣжная, прозрачная полоса тумана, освѣжая, привѣтливо лаская мою грудь и голову; вотъ легко и нерѣшительно подымается она все выше и выше, сплотилась... Не возстаетъ ли предо мною обманчивымъ призракомъ восхитительный образъ, какъ давно утраченное, величайшее благо первой молодости? Схороненныя въ глубинѣ сердца сокровища самыхъ раннихъ дней снова забили ключемъ; любовь зари моей жизни, легко прикоснувшись ко мнѣ въ своемъ полетѣ, воскресила предо мною первый взглядъ, быстро прочувствованный, едва понятый взглядъ, который, запечатлѣвшись въ душѣ, затмевалъ своимъ блескомъ всѣ драгоцѣнности. Подобно душевной красотѣ, возносится ввысь милое видѣніе, оно не разбивается, летитъ въ эѳиръ и увлекаетъ за собою лучшую часть моего внутренняго міра.

[Появляется, топоча, семимильный сапогъ-скороходъ; за нимъ немедленно другой. Изъ нихъ выходить Мефистофель. Сапоги бѣгутъ дальше].

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Вотъ это такъ ходьба! Но скажи, пожалуйста, что это тебѣ вздумалось? Спуститься къ самую середину такихъ ужасовъ, въ кучу отвратительно зіяющихъ камней! Мнѣ это все хорошо знакомо, но не на этомъ мѣстѣ; потому что, собственно говоря, здѣсь было дно ада.
   

ФАУСТЪ.

   У тебя никогда нѣтъ недостатка въ дурацкихъ легендахъ; теперь ты опять начинаешь пускать ихъ въ ходъ.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ [серьезно].

   Когда Господь Богъ -- и я хорошо знаю, почему изгналъ насъ изъ воздушныхъ сферъ въ глубочайшія бездны, туда, гдѣ въ огненномъ центрѣ земли вѣчное пламя сожигало само себя, мы, при этомъ черезчуръ яркомъ освѣщеніи, очутились въ очень стѣсненномъ и неудобномъ положеніи. Всѣ черти начали кашлять, шумно отдуваться сверху и снизу; адъ вздулся отъ вонючей сѣры и кислотъ. Вогьто газъ образовался! Просто чудовищный! Такъ что спустя очень немного времени плоской корѣ земли, какъ ни толста она была, пришлось съ трескомъ лопнуть. Тутъ мы и совершили перемѣщеніе: что было прежде дномъ, теперь сдѣлалось вершиной. На этомъ они и строятъ свое ученіе о томъ, что находящееся въ самомъ низу переворачивается на самый верхъ, такъ какъ мы выскочили изъ рабской и жаркой бездны и переселились въ неограниченное царство свободнаго воздуха. Это -- явная тайна, тщательно хранимая, и которая будетъ открыта народамъ только гораздо позже. [Посл. къ Ефес. 6, 12].
   

ФАУСТЪ.

   Громады горъ дли меня благородно нѣмы; я не спрашиваю -- откуда? почему? Когда природа формировала сама себя, она округлила земной шаръ, радовалась, глядя на образовывавшіяся вершины и пропасти, прислоняла скалу къ скалѣ и гору къ горѣ; потомъ удобно расположила холмы и по ихъ мягкимъ склонамъ проложила путь въ долины. Тамъ все зеленѣетъ и растетъ, и чтобъ наслаждаться плодами своихъ трудовъ, ей нужны бѣшеные перевороты.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Мы такого мнѣнія! Вамъ это кажется ясно, какъ день! Но иное знаетъ тотъ, кто самъ былъ свидѣтелемъ. Я присутствовалъ еще въ ту пору, когда тамъ, внизу, бездна, кипя, вздувалась и извергала потоки пламени; когда молотъ Молоха, приковывая утесъ къ учесу, разбрасывалъ на далекое пространство обломки горъ. Землю до сихъ поръ еще давятъ наносныя громадныя массы. Кто объяснитъ такую силу разметыванія? Философу не понять этого. Стоить скала -- ну, и надо предоставить ей стоять; много ужъ мы надъ этимъ передумали -- такъ много, что даже стыдно... Только наивный простой народъ и понимаетъ, въ чемъ дѣло, и съ того, въ чемъ онъ убѣжденъ, его не собьешь. Его мудрость давно созрѣла: тутъ чудо, и честь его принадлежитъ Сатанѣ! Мой пилигримъ, опираясь на свой костыль вѣры, тащится, ковыляя, къ Чортову Камню, къ Чортову Мосту.
   

ФАУСТЪ.

   Очень интересно, однако, знакомиться со взглядами чертей на природу.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Что мнѣ за дѣло до этого! Будь себѣ природа, какою хочетъ! Тутъ только вопросъ чести: чортъ присутствовалъ! Нашъ братъ способенъ творить великія дѣла. Шумная сумятица, насиліе и безсмысленная ломка! Доказательства передъ глазами!.. Но пора мнѣ, наконецъ, заговорить совсѣмъ понятно. Неужели до сихъ поръ ничто не понравилось тебѣ на поверхности земли? Въ неизмѣримыхъ пространствахъ ты окидывалъ взоромъ "царства міра и славу ихъ" [Отъ Матѳ. 4]. Но ни въ чемъ не находя себѣ удовлетворенія, ты, вѣроятно, не ощущалъ никакихъ желаній и стремленій?
   

ФАУСТЪ.

   Напротивъ! Нѣчто великое привлекало меня. Отгадай!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Это очень легко. Я бы выбралъ себѣ для житья столицу; по самой серединѣ каменный безобразный домина для кормленія горожанъ, кривыя и узкія улички, остроконечныя крыши, тѣсный рынокъ, и на немъ капуста, рѣпа, лукъ; лотки съ мясомъ, на которыхъ роятся мухи, лакомясь жирнымъ угощеніемъ; тутъ ты непремѣнно найдешь во всякое время вонь и дѣятельность. А дальше большія площади, широкія улицы, съ притязаніемъ на величественный видъ; и, наконецъ, тамъ, гдѣ не ставятъ преградъ никакія ворота -- безконечно тянущіяся предмѣстья. И я услаждался бы стукомъ катящихся экипажей, шумнымъ снованіемъ взадъ и впередъ, вѣчной бѣготней туда и сюда разсѣяннаго повсюду кишащаго муравейника. И гдѣ бы я ни проѣзжалъ, въ коляскѣ ли, верхомъ ли, вездѣ я являлся бы, какъ центръ движенія, почтительно привѣтствуемый сотнями тысячъ.
   

ФАУСТЪ.

   Меня это не удовлетворило бы! Радуются, что народонаселеніе увеличивается, что оно пользуется посвоему житейскими удобствами, даже образовывается, учится -- и этимъ только воспитываетъ бунтовщиковъ!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Ну, такъ я построилъ бы, собственно для самого себя, въ веселой мѣстности, грандіозный увеселительный замокъ. Лѣсъ, холмы, лужайки, равнины, поле -- все это, превращенное въ великолѣпный садъ. Вдоль стѣнъ зелени бархатныя клумбы, прямыя дорожки, художественно сдѣланные тѣнистые уголки, падающіе со скалы на скалу каскады и самые разнообразные водометы: тутъ величественно взлетаетъ вверхъ одинъ, а по сторонамъ пищитъ и журчитъ тысяча мелочей... Для женщинъ, самыхъ красивыхъ, я построилъ бы уютные домики, и проводилъ бы безконечные часы въ прелестномъ уединеніи среди этого общества. Я говорю "для женщинъ", потому что -- разъ навсегда -- красоту я представляю себѣ не иначе, какъ во множественномъ числѣ.
   

ФАУСТЪ.

   Скверно и въ новомъ вкусѣ! Сарданапалъ!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Ну, врядъ ли кто угадаетъ, къ чему же ты стремишься! Должно быть, цѣль возвышенная и смѣлая. Въ своемъ полетѣ ты почти что приблизился къ лунѣ; ужъ не на нее ли жаждешь ты забраться?
   

ФАУСТЪ.

   Нисколько. На этомъ земномъ шарѣ еще довольно мѣста для великихъ подвиговъ. Нѣчто изумительное должно быть совершено мною. Я чувствую въ себѣ силу для смѣлаго труда.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Значитъ, хочешь стяжать славу? Это видно, что ты явился сюда изъ общества героинь.
   

ФАУСТЪ.

   Мнѣ нужна власть, нужна собственность! Дѣло -- все, слава -- ничто.
   

МЕ ФИСТОФЕЛЬ.

   Однако, найдутся поэты для возвѣщенія потомству твоего блеска, для воспламененія глупости глупостью.
   

ФАУСТЪ.

   Все это тебѣ недоступно. Развѣ, знаешь ты, чего желаетъ человѣкъ? Знаетъ твоя отвратительная натура, полная горечи и злости, что нужно человѣку?
   

МЕФИСТОФЕЛЬ

   Ну, пусть будетъ потвоему! Открой мнѣ весь объемъ твоихъ причудливыхъ затѣй.
   

ФАУСТЪ.

   Мой взоръ былъ устремленъ на открытое море. Оно вздымалось, громоздясь само на себя, потомъ успокоилось и посылало свои волны на осаду широкаго плоскаго берега. И это сердило меня, какъ своеволіе раздражаетъ свободный духъ, чтущій всѣ права и, при видѣ взволнованной страстями крови, ощущающій въ своихъ чувствахъ печальное недовольство. Я счелъ это отдѣльнымъ случаемъ -- и началъ смотрѣть пристальнѣе. Волна останавливалась, потомъ бѣжала назадъ, удалялась отъ гордо достигнутой цѣли; наступитъ часъ, и повторится та же самая игра.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ [ad spectatores].

   Въ этомъ нѣтъ для меня ничего новаго; это я знаю уже сотню тысячъ лѣтъ.
   

ФАУСТЪ [продолжаетъ].

   Тихо подкрадывается волна къ берегу съ тысячи сторонъ, сама безплодная H неся съ собой безплодіе; вотъ она вздулась, и ростетъ, и катится, и заливаетъ отвратительную полосу пустыннаго берега. Одухотворенныя мощью, властвуютъ, бѣгутъ одна за другою волны, и уплываютъ обратно, и нѣтъ никакой пользы отъ этого! Вотъ что тревожитъ меня до отчаянія! Бездѣльная сила необузданныхъ стихій! Въ эти минуты мой духъ отваживается воспарить выше самого себя; здѣсь хотѣлъ бы я бороться, это хотѣлъ бы побѣдить!
   И это возможно! Какъ ни стремительно несется она, но каждый холмъ заставляетъ ее смиренно огибать его; съ какой бы надменностію ни катилась она впередъ, малѣйшее возвышеніе гордо ставитъ ей преграду, малѣйшая глубина могущественно втягиваетъ ее въ себя. И вотъ въ умѣ моемъ быстро возникли планъ за планомъ: добыть себѣ чудное наслажденіе -- прогнать властительное море отъ берега, съузить предѣлы влажной шири и отодвинуть его далеко въ свои собственныя границы. Шагъ за шагомъ обдумалъ я все это. Таково мое желаніе, дерзай содѣйствовать его исполненію!

[Въ тылу зрителей барабаны и военная музыка; звуки доносятся издалека, съ правой стороны].

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Какъ это легко!.. Слышишь въ отдаленіи барабаны?
   

ФАУСТЪ.

   Опять война! Умный этого не любитъ.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Война или миръ. Умно стараніе извлечь себѣ выгоду изъ всякаго обстоятельства. Подстерегаешь, замѣчаешь самую благопріятную минуту. Случай теперь представляется; пользуйся имъ, Фаустъ.
   

ФАУСТЪ.

   Избавь меня отъ такихъ пошлыхъ загадокъ. Коротко и ясно -- въ чемъ дѣло? Объяснись.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Во время моихъ странствій не осталось для меня скрытымъ, что добрый императоръ въ очень затруднительномъ положеніи. Ты вѣдь его знаешь. Когда мы забавляли его, сыграли ему въ руку фальшивыми богатствами, онъ вообразилъ, что можетъ купить весь міръ. Молодымъ вѣдь получилъ онъ въ удѣлъ тронъ, и ему благоугодно было прійти къ ложному заключенію, что очень возможно въ одно и то же время царствовать и наслаждаться, и что это желательно и прекрасно.
   

ФАУСТЪ.

   Большое заблужденіе! Кому суждено повелѣвать, тотъ долженъ находилъ блаженство въ самомъ повелѣваніи. Грудь его волна высокой воли, но чего онъ хочетъ -- это не можетъ быть открыто ни одному человѣку. Шепнетъ онъ что-нибудь на ухо самымъ вѣрнымъ слугамъ своимъ -- и это немедленно исполнено, и весь міръ дивится. Только такъ дѣйствуя, всегда онъ будетъ оставаться высочайшимъ, достойнѣйшимъ; наслажденіе же опошляетъ.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Онъ не таковъ. Онъ сталъ наслаждаться -- да еще какъ! А между тѣмъ имперія впала въ анархію, малъ и великъ дрались между собой такъ и этакъ, братья изгоняли, умерщвляли другъ друга, замокъ воевалъ съ замкомъ, городъ съ городомъ, цехи съ дворянствомъ, епископъ съ капитуломъ и общиной. Кого бы я ни встрѣчалъ, все это были враги. Въ церквахъ убійство и разбой, за городскими воротами каждаго купца, каждаго путешественника ожидала погибель. И у всѣхъ наглая смѣлость росла въ немалой степени, потому что жить значило защищаться... Тѣмъ не менѣе однако -- все шло себѣ, да шло.
   

ФАУСТЪ.

   Шло, хромало, падало, снова вставало на ноги и, наконецъ, обрушилось, покатилось кучей мусора.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   И порицать такое положеніе дѣлъ никто не имѣлъ права. Каждый могъ, каждый хотѣлъ пользоваться значеніемъ; самая мелкая сошка считалась важною персоной. Но лучшіе люди нашли, наконецъ, что безуміе зашло слишкомъ далеко. Дѣльные энергически возстали и сказали: "Властелинъ тотъ, кто доставляетъ намъ спокойствіе; императоръ не способенъ на это, не хочетъ этого -- выберемъ новаго императора, чтобъ онъ вдохнулъ въ государство новую душу и, обезпечивъ безопасность каждаго, сочеталъ въ возрожденномъ мірѣ спокойствіе и справедливость".
   

ФАУСТЪ.

   Это звучитъ совсѣмъ по-поповски.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Да вѣдь попы-то и заговорили такъ: имъ надо было обезпечить свое благоупитанное чрево; въ этомъ они были заинтересованы больше, чѣмъ всѣ другіе. Возмущеніе разросталось, возмущеніе получило санкцію -- и нашъ императоръ, которому мы доставили столько удовольствія, идетъ теперь сюда, быть можетъ, на свою послѣднюю битву.
   

ФАУСТЪ.

   Мнѣ жаль его, онъ былъ такой добрый, съ такой открытою душою.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Пойдемъ, посмотримъ, что тамъ дѣлается. Кто живетъ, долженъ надѣяться. Попытаемся освободить его изъ этой узкой долины. Спасенный одинъ разъ спасенъ на тысячу разъ впередъ. Кто знаетъ, какъ еще выпадутъ въ игрѣ кости! А коли будетъ у него удача, будутъ и вассалы.

[Они добираются на сосѣднюю гору и осматриваютъ расположеніе войска въ долинѣ. Снизу доносятся звуки барабановъ и военной музыки].

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Позиція, какъ я вижу, выбрана хорошо. Теперь надо намъ примкнуть къ нимъ и полная побѣда несомнѣнна.
   

ФАУСТЪ.

   Чего можно ожидать отъ этого? Обманъ! Одурачиваніе колдовствомъ! Пыль въ глаза!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Это тоже военная хитрость, чтобъ выигрывать сраженіе. Укрѣпись въ твоемъ великомъ замыслѣ, обдумывая свою цѣль. Если мы сохранимъ императору его тронъ и земли, то ты преклонишь предъ нимъ колѣни и получишь въ ленное владѣніе безпредѣльный берегъ.
   

ФАУСТЪ.

   Многое ты уже продѣлалъ; ну теперь еще выиграй сраженіе!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Нѣтъ, это ты выиграешь! На этотъ разъ главнокомандующій ты.
   

ФАУСТЪ.

   Весьма подходящая ко мнѣ высокая честь -- командовать тамъ, гдѣ я ничего не понимаю!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Предоставь заботиться обо всемъ генеральному штабу -- и фельдмаршалъ можетъ быть вполнѣ спокоенъ. Бѣдствія этой войны я давно чуялъ и заранѣ уже составилъ военный совѣтъ изъ первобытныхъ людей этихъ первобытныхъ горъ; благо тому, кому удалось собрать ихъ вмѣстѣ.
   

ФАУСТЪ.

   Кого это я вижу тамъ съ ружьемъ? Не поднялъ ли ты на ноги весь горный народъ?
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Нѣтъ! Но подобно Питеру Сквенцу изъ всей кучи взялъ квинтъ-эссенцію.

Входитъ ТРИ БОГАТЫРЯ.
[Сам. II, 23, 8].

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Вотъ и мои парни! Видишь, они очень различнаго возраста, различная одежда, различное вооруженіе, съ ними дѣло у тебя пойдетъ недурно. [Ad spectatores]. Каждый ребенокъ въ настоящее время любитъ панцирь и рыцарскій воротникъ; и хоть эти ребята -- аллегоріи, но именно поэтому должны понравиться.
   

ЗАБІЯКА
[молодой, въ легкомъ вооруженіи, пестро одѣтый].

   Посмотри мнѣ кто-нибудь въ глаза -- я сейчасъ же заѣду ему въ рыло кулакомъ; а захочетъ убѣжать отъ меня какой-нибудь трусъ -- я схвачу его за послѣдніе волосы, какіе у него останутся.
   

ХВАТАЙ-СКОРѢЕ
[мужественный видъ, хорошо вооруженъ, богато одѣтый].

   Всѣ эти пустыя ссоры и драки -- вздорная забава; на нихъ только даромъ тратишь время. Не уставай дѣлать только одно -- брать; на счетъ всего другого справляйся уже впослѣдствіи.
   

ДЕРЖИ-КРЪПКО.
[старикъ, сильно вооруженъ, безъ одежды].

   Этимъ тоже не много возьмешь! Большое богатство скоро уплываетъ -- потокъ жизни съ шумомъ уноситъ его. Правда, брать очень хорошо, но еще лучше сберегать. Предоставь только дѣйствовать сѣдому молодцу, и никто ничего не отыметъ у тебя.

Всѣ трое спускаются въ долину.

-----

На предгорьѣ.

Барабанный бой и военная музыка снизу. Разбиваютъ шатеръ императора. Входятъ Императоръ, Главнокомандующій, Драбанты.

ГЛАВНОКОМАНДУЮЩІЙ.

   Я продолжаю находить вполнѣ обдуманнымъ нашъ планъ стянуть въ этой узкой долинѣ все войско; имѣю твердую надежду, что этотъ выборъ принесетъ намъ счастье.
   

ИМПЕРАТОРЪ.

   Что изъ этого выйдетъ, увидимъ; но я очень недоволенъ нашимъ полубѣгствомъ, отступленіемъ.
   

ГЛАВНОКОМАНДУЮЩІЙ.

   Взгляни, мой государь сюда, на нашъ правый флангъ; такая мѣстность очень желательна въ планѣ войны. Холмы не круты, но и не слишкомъ покаты, для нашихъ выгодны, для врага опасны; мы на этомъ волнообразномъ пространствѣ на половину скрыты, конница не отважится двинуться сюда.
   

ИМПЕРАТОРЪ.

   Мнѣ только и остается, что хвалить; здѣсь рука и грудь могутъ попытать свои силы.
   

ГЛАВНОКОМАНДУЮЩІЙ.

   А тутъ, на серединѣ плоскаго луга, ты видишь фалангу, жаждущую сразиться. Копья сверкаютъ, искрясь, въ воздухѣ, озаренныя солнечнымъ блескомъ, пробивая благоухающій утренній туманъ. Какими темными волнами движется могучее каре! Въ тысячахъ здѣсь горитъ желаніе великаго подвига. По этому ты можешь судить о силѣ массы; я не сомнѣваюсь, что она разобьетъ силу непріятеля.
   

ИМПЕРАТОРЪ.

   Въ первый разъ еще я вижу такое прекрасное зрѣлище. Подобная армія стоитъ двойного ея числа.
   

ГЛАВНОКОМАНДУЮЩІЙ.

   О нашемъ лѣвомъ флангѣ я не имѣю ничего сказать; крутой утесъ заняли доблестные герои. Каменная стремнина, теперь сверкающая оружіемъ, защищаетъ важный проходъ узкаго ущелья. Я предчувствую, что здѣсь, не предвидя опасности, погибнуть въ кровавой стычкѣ непріятельскія силы.
   

ИМПЕРАТОРЪ.

   Вотъ приближаются съ той стороны сюда эти фальшивые родственники, которые называли меня дядей, кузеномъ, братомъ, съ каждымъ днемъ позволяли себѣ все больше и больше, у скипетра отымали силу, у престола -- подобающее ему почтеніе. А потомъ, въ раздорѣ между собою, стали опустошать государство и теперь, соединившись, возмутились противъ меня. Толпа всегда колеблется, не зная, на что рѣшиться, -- наконецъ, плыветъ туда, куда уноситъ ее потокъ.
   

ГЛАВНОКОМАНДУЮЩІЙ.

   Вотъ спѣшно спускается со скалы вѣрный человѣкъ, посланный на рекогносцировку. Дай Богъ, чтобъ онъ привезъ хорошія вѣсти!
   

ПЕРВЫЙ ЛАЗУТЧИКЪ.

   Пробраться въ разныя мѣста съ помощью хитрости и храбрости намъ удалось, но мало хорошаго принесли мы вамъ. Многіе, какъ вѣрные воины, присягнули въ чистой преданности тебѣ, но это только предлогъ къ бездѣйствію; всюду внутреннее броженіе, опасность со стороны народа.
   

ИМПЕРАТОРЪ.

   Принципомъ эгоизма всегда было и будетъ самосохраненіе, а не благодарность и пріязнь, долгъ и честь. Развѣ вы не понимаете, что если у васъ и обстоитъ все благополучно, то пожаръ у сосѣда долженъ истребить и васъ?
   

ГЛАВНОКОМАНДУЮЩІЙ.

   Вотъ и второй; онъ спускается медленно и такъ усталъ, что у него дрожатъ всѣ члены.
   

ВТОРОЙ ЛАЗУТЧИКЪ,

   Сначала мы съ удовольствіемъ усмотрѣли дикую сумятицу и неурядицу. Неожиданно, внезапно явился новый императоръ, и толпа устремляется по долинѣ указанными ей путями; за развернутыми знаменами лжеца слѣдуютъ всѣ... Баранья натура!
   

ИМПЕРАТОРЪ.

   Выступленіе самозванца-императора на пользу мнѣ! Только теперь чувствую, что я императоръ. Какъ простой солдатъ, облекся я въ панцирь; теперь онъ на мнѣ для болѣе высокой цѣли. На всѣхъ празднествахъ, самыхъ блестящихъ, когда ни въ чемъ не было недостатка, мнѣ не доставало одного -- опасности. Вы, сколько васъ ни есть, совѣтовали мнѣ принимать участіе въ играхъ въ кольца, и сердце у меня билось, я жилъ и дышалъ турнирами, и, не воздерживай вы меня постоянно отъ войны, я теперь блисталъ бы уже въ славѣ геройскихъ подвиговъ. Въ ту минуту, какъ я увидѣлъ свое отраженіе въ царствѣ огня, чувство самостоятельности запечатлѣлось въ моей груди; ужасомъ охватила меня ринувшаяся на меня стихія. То была только игра, но игра возымѣла великое дѣйствіе. Смутно грезилъ я о побѣдѣ и славѣ -- теперь восполняю то, чѣмъ преступно пренебрегалъ до сихъ поръ.

Герольды посылаются для вызова на бой анти-императора Появляется Фаустъ въ вооруженіи, съ полу-опущеннымъ забраломъ. Вслѣдъ на нимъ Три богатыря, вооруженные и одѣтые, какъ прежде.

ФАУСТЪ.

   Мы появляемся и надѣемся, что не встрѣтимъ порицанія; если въ осторожности и нѣтъ надобности, она все-таки полезна. Ты знаешь, что у горнаго племени въ натурѣ размышлять и соображать, что оно свѣдуще въ письменахъ природы и каменныхъ скалахъ. Духи, давно покинувъ плоскія равнины, теперь болѣе, чѣмъ когда-либо взлюбили скалистыя возвышенности. Они въ тиши работаютъ въ лабиринтѣ ущелій, въ благородныхъ газахъ богатыхъ металлическихъ испареній; постоянно отдѣляя, изслѣдуя, соединяя, они стремятся только къ одному -- открыть что-нибудь новое. Легкими пальцами безплотныхъ силъ они создаютъ прозрачныя фигуры, и потомъ въ этомъ кристаллѣ и его вѣчномъ безмолвіи видятъ то, что происходитъ въ верхнемъ мірѣ.
   

ИМПЕРАТОРЪ.

   Я выслушалъ тебя и вѣрю тебѣ; но скажи, славный человѣкъ, что намъ изъ этого здѣсь?
   

ФАУСТЪ.

   Некромантъ изъ Нурціи, сабинянинъ -- твой вѣрный, почтительный слуга. Однажды несказанно страшная участь угрожала ему: хворостъ трещалъ, огненные языки уже взвивались, сухія полѣнья, наваленныя на кострѣ, были перемѣшаны со смолою и сѣрой; ни человѣкъ, ни богъ, ни дьяволъ не могли спасти его; ты, государь, разбилъ огненныя оковы. Это было въ Римѣ. Онъ остается глубоко обязаннымъ тебѣ и съ постоянною заботливостью слѣдитъ за каждымъ твоимъ шагомъ Съ того часа онъ совершенно забылъ себя, онъ вопрошаетъ звѣзды, вопрошаетъ глубокія бездны только ради тебя. Намъ поручилъ онъ, какъ неотложно спѣшное дѣло, явиться къ тебѣ на помощь. Горныя силы велики; тамъ природа дѣйствуетъ съ неограниченной свободой; тупоуміе поповъ обзываетъ это колдовствомъ.
   

ИМПЕРАТОРЪ.

   Въ дни празднествъ, когда мы привѣтствуемъ гостей, которые весело приходятъ къ намъ, чтобъ въ волю повеселиться, намъ доставляетъ удовольствіе смотрѣть, какъ каждый протискивается впередъ, какъ отъ многолюднаго сборища людей дѣлается тѣсно въ залахъ. Но въ высшей степени желаннымъ гостемъ долженъ быть тотъ благородный, который энергически приходитъ къ намъ на помощь въ утренній часъ, полный тревожной неизвѣстности, потому что вѣсы судьбы колеблются надъ нимъ. Отведите однако въ, эту торжественную минуту вашу могучую руку отъ готоваго сразиться меча; чтите моментъ, когда многія тысячи идутъ биться за меня или противъ меня. Человѣкъ долженъ стоятъ самъ за себя. Кто желаетъ обладанія престоломъ и короной, пусть будетъ лично достоенъ этой чести. И этотъ призракъ, возставшій противъ насъ, называющій себя императоромъ и властителемъ нашихъ земель, главою арміи, леннымъ господиномъ нашихъ вельможъ, да будетъ низверженъ въ царство мертвыхъ моею собственной рукою!
   

ФАУСТЪ.

   Какъ ни славно совершить великое дѣло, но ты не хорошо поступаешь, рискуя такъ своею головой. Развѣ шлемъ не украшенъ гребнемъ и перьями? Онъ защищаетъ ту голову, которая вселяетъ въ насъ восторженное мужество. Что безъ головы могутъ сдѣлать члены? Задремлетъ она--ослабѣваютъ всѣ они; нанесли рану ей -- всѣ они тотчасъ же ранены; и какъ только она выздоровѣла, къ нимъ возвращается свѣжесть и бодрость. Рука быстро получаетъ возможность пользоваться своимъ правомъ сильнаго; она подымаетъ щитъ для защиты черепа, мечъ немедленно исполняетъ свой долгъ, мощно отстраняетъ нападеніе и наноситъ одинъ за другимъ удары. Крѣпкая нога принимаетъ участіе въ ихъ удачѣ -- она побѣдоносно опускается на затылокъ поверженнаго во прахъ.
   

ИМПЕРАТОРЪ.

   Таковъ и мой гнѣвъ, именно такъ хотѣлъ бы я поступить съ нимъ -- превратить гордую голову въ скамейку для моихъ ногъ!
   

ГЕРОЛЬДЫ [возвращаются].

   Малой чести, малаго значенія удостоились мы тамъ. Нашъ благородный и рѣшительный вызовъ они осмѣяли, какъ и устой фарсъ: "Вашъ императоръ исчезъ; разсѣялся, какъ эхо въ узкой долинѣ. Коли намъ случается вспомнить о немъ, такъ это, какъ въ сказкѣ говорится: жилъ былъ когда-то"...
   

ФАУСТЪ.

   Исполнилось то, чего желали лучшіе, непоколебимо и вѣрно окружающіе тебя. Вогь приближается непріятель, наши жаждутъ сразиться съ нимъ. Вели атаковать, минута благопріятная.
   

ИМПЕРАТОРЪ.

   Командовать здѣсь я отказываюсь. [Главнокомандующему]. Въ твоихъ рукахъ, князь, пусть будетъ твоя обязанность.
   

ГЛАВНОКОМАНДУЮЩІЙ.

   Въ такомъ случаѣ -- впередъ, правое крыло! Лѣвый флангъ непріятеля, именно въ настоящую минуту подымающійся въ гору, долженъ, еще прежде, чѣмъ сдѣлаетъ послѣдній шагъ, уступить испытанной вѣрности нашей храброй молодежи.
   

ФАУСТЪ.

   Дозволь же этому смѣлому герою немедленно стать въ твои ряды, тѣсно слиться съ ними и въ этой компаніи пустить въ ходъ свою могучую силу. [Указываетъ направо].
   

ЗАБІЯКА [выступаетъ впередъ].

   Кто посмотритъ мнѣ въ лицо, не уйдетъ иначе, какъ съ разбитой" нижнею и верхнею челюстью; кто повернется ко мнѣ спиной, у того сразу повиснутъ и отвалятся шея, голова и коса! И пусть только твои люди колотятъ такъ же бѣшено, какъ я, мечами и палицами -- непріятель, весь до одного человѣка, ляжетъ и утонетъ къ своей собственной крови. [Уходитъ].
   

ГЛАВНОКОМАНДУЮЩІЙ.

   Фалангѣ, что въ центрѣ, идти во слѣдъ; при встрѣчѣ съ непріятелемъ дѣйствовать осторожно, но всею силою, Вонъ тамъ, немного правѣе, нашъ боевой отрядъ, ожесточившись, уже разстроилъ ихъ планъ.
   

ФАУСТЪ.
{указывая на стоящаго посрединѣ богатыря].

   Да исполнить и этотъ твое приказаніе.
   

ХВАТАЙ-СКОРѢЕ [выступаетъ впередъ].

   Съ геройскимъ мужествомъ императорскихъ войскъ должна сочетаться жажда добычи. И пусть всѣ поставятъ себѣ цѣлью -- богатый шатеръ анти-императора. Не долго придется ему кичиться на своемъ сѣдалищѣ; я становлюсь во главѣ фаланги.
   

СТЕРЕГИ-ДОБЫЧУ. [маркитанка, ласкаясь къ нему].

   Хоть я и не повѣнчана съ нимъ, онъ все-таки самый мой дорогой любовникъ. Эта осенняя жатва созрѣла для меня съ нимъ! Женщина зла. когда хватаетъ; безпощадна, когда грабитъ. Впередъ на побѣду! И все позволено! [Оба уходятъ].
   

ГЛАВНОКОМАНДУЮЩІЙ.

   На наше лѣвое крыло, какъ слѣдовало предвидѣть, стремительно нападаетъ ихъ правое. Наши всѣ поголовно будутъ сопротивляться ихъ бѣшеному усилію занялъ узкій проходъ на полевой дорогѣ.
   

ФАУСТЪ [указывая налѣво].

   Прошу, государь, обратить вниманіе и на этого. Когда сильные получаютъ подкрѣпленіе -- это не вредно.
   

ДЕРЖИ-КРѢПКО [выступаетъ впередъ].

   Лѣвому крылу не о чемъ тревожиться! Тамъ, гдѣ я -- за сохраненіе добытаго можно поручиться. Старикъ въ этомъ человѣкъ испытанный; никакая молнія не расщепитъ того, что я держу въ рукахъ.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ [спускаясь сверху].

   Смотрите теперь, какъ на заднемъ планѣ, изъ каждаго зубчатаго ущелья скалъ, тѣснятся впередъ вооруженные, дѣлая узкія тропинки еще болѣе тѣсными. Со своими шлемами и панцырями, мечами, щитами они образовали въ тылу у насъ стѣну и ожидаютъ знака, чтобы ударить на врага. [Тихо къ узнавшимъ его]. Откуда это взялось, не спрашивайте. Я, конечно, не терялъ времени, очистилъ всѣ окрестные арсеналы. Тамъ стояли эти воины, кто пѣшій, кто верхомъ, съ такимъ видомъ, точно они и до сихъ поръ еще властелины земли. Нѣкогда это были рыцари, короли, императоры; теперь они нечто иное, какъ пустыя скорлупы улитокъ; многія привидѣнія нарядились въ эти доспѣхи и своимъ видомъ воскрешаютъ средніе вѣка. Но какіе бы чертенка ни залѣзли туда -- на этотъ разъ зрѣлище во всякомъ случаѣ эффектное. [Вслухъ]. Послушайте, какъ они уже заранѣ кипятятся, сталкиваются другъ съ другомъ, дребезжа жестью! А на штандартахъ развѣваются лоскутья знаменъ, нетерпѣливо ждавшіе дуновенія свѣжаго воздуха. Имѣйте въ виду, что здѣсь передъ вами старое племя, охотно готовое принять участіе и въ новой брани.

Сверху доносятся оглушительные звуки литавръ; въ непріятельскомъ войскѣ замѣтное колебаніе.

ФАУСТЪ.

   Горизонтъ потемнѣлъ, только кое-гдѣ ярко искрится красный, много предвѣщающій свѣтъ; по оружію разлился уже кровавый блескъ; скалы, лѣсъ, атмосфера, все небо сливаются воедино.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Правый флангъ держится твердо. Посреди ихъ, вижу я, выдѣляется, превосходя всѣхъ ростомъ, Гансъ Забіяка, проворный великанъ; онъ живо работаетъ посвоему.
   

ИМПЕРАТОРЪ.

   Сперва я видѣлъ только одну поднявшуюся руку; теперь вижу, что неистовствуетъ цѣлая дюжина. Это не натурально.
   

ФАУСТЪ.

   Развѣ ты не слышалъ о полосахъ тумана, которыя носятся надъ берегами Сициліи? Тамъ, явственно паря при чистомъ дневномъ свѣтѣ, уносясь къ среднимъ слоямъ воздуха, отражаясь въ какихъ-то особенныхъ испареніяхъ, появляются странныя видѣнія: то двигаются взадъ и впередъ города, то подымаются и опускаются сады, и образъ за образомъ выдѣляется въ эѳирѣ.
   

ИМПЕРАТОРЪ.

   Но творится что-то необычайное! Я вижу блистаніе на всѣхъ остріяхъ поднятыхъ кверху пикъ; на копьяхъ нашей фаланги пляшутъ быстрые огоньки. Мнѣ это кажется ужъ слишкомъ волшебнымъ.
   

ФАУСТЪ.

   Прости, о, государь -- это слѣды исчезнувшихъ безплотныхъ существъ, отраженіе Діоскуровъ, которыми нѣкогда клялись всѣ мореходцы; здѣсь они собираютъ свои послѣднія силы.
   

ИМПЕРАТОРЪ.

   Но скажи, кому мы обязаны тѣмъ, что природа, направивъ къ намъ свою помощь, проявляетъ здѣсь соединеніе самыхъ необычайныхъ чудесъ?
   

ФАУСТЪ.

   Кому же, какъ не тому великому мужу, который въ. своей груди носитъ твою судьбу? Сильныя угрозы твоихъ враговъ взволновали его до глубины души. Его благодарность требуетъ, чтобъ онъ спасъ тебя, хотя бы ему самому пришлось погибнуть при этомъ.
   

ИМПЕРАТОРЪ.

   Они съ ликованіями устроили мнѣ пышный и торжественный пріемъ. Въ ту пору я значилъ что-нибудь, хотѣлъ провѣрить это на опытѣ и нашелъ удобнымъ, не долго думая, подарить сѣдой бородѣ свѣжій воздухъ. Духовенству я испортилъ этимъ всякое удовольствіе и, конечно, не снискалъ себѣ его благорасположенія. И неужели теперь, столько лѣтъ спустя, суждено мнѣ испытать дѣйствіе добраго дѣла?
   

ФАУСТЪ.

   Великодушное благодѣяніе вознаграждается съ богатой лихвой. Вознеси свои взоры вверхъ! Мнѣ кажется, что онъ посылаетъ намъ знаменье. Обрати вниманіе -- оно уже здѣсь, и объяснить его легко.
   

ИМПЕРАТОРЪ.

   Орелъ паритъ въ небесныхъ высотахъ, за нимъ мчится съ дикою угрозою грифонъ.
   

ФАУСТЪ.

   Обрати вниманіе: это знаменье я нахожу очень благопріятнымъ. Грифонъ -- баснословное животное; какъ можетъ онъ забыться до такой степени. чтобы дерзнуть помѣриться съ настоящимъ орломъ?
   

ИМПЕРАТОРЪ.

   Вотъ теперь, описывая широкіе круги, они облетаютъ другъ друга; вотъ въ одно мгновеніе ринулись одинъ на другого, чтобы растерзать грудь и шею противника.
   

ФАУСТЪ.

   Теперь замѣть, какъ жалкій грифонъ, общипленный. растерзанный, встрѣчаетъ только пораженіе и съ опущеннымъ львинымъ хвостомъ, загнанный къ лѣсу, исчезаетъ за верхушками деревьевъ.
   

ИМПЕРАТОРЪ.

   Да исполнится предзнаменованіе! Я съ изумленіемъ принимаю его.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.
[Повернувшись въ правую сторону].

   Натиску и непрекращающимся ударами должны уступить наши враги, и, сражаясь безъ увѣренности въ успѣхѣ, они устремляются къ своему правому крылу и такимъ образомъ вносятъ смятенье въ лѣвое крыло своего главнаго корпуса. Стойкая голова нашей фаланги направляется вправо и какъ молнія врѣзывается въ слабую сторону... Теперь, подобно вздымаемой бурею волнѣ, дико неистовствуютъ во взаимной схваткѣ равныя силы. Никогда не было выдумано ничего великолѣпнѣе! Нами выиграна эта битва!
   

ИМПЕРАТОРЪ [смотря влѣво, Фаусту]

   Смотри! Тамъ, мнѣ кажется, дѣло портится. Наша позиція въ опасности. Я не вижу летающихъ камней, на нижніе утесы взобрался непріятель, верхніе уже оставлены. Вотъ враги цѣлыми массами напираютъ все ближе и ближе; можетъ быть, проходъ уже занять ими... Заключительный исходъ неблагочестивой попытки! Ваши ухищренія безплодны!

[Пауза].

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Вотъ летятъ мои два ворона. Какія вѣсти могутъ нести они? Очень боюсь, что дѣло наше плохо.
   

ИМПЕРАТОРЪ.

   Что нужно этимъ сквернымъ птицамъ? Изъ жаркой битвы на скалѣ онѣ направляютъ сюда свои черные паруса.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ [воронамъ].

   Подлетите совсѣмъ близко къ моимъ ушамъ. Кому вы покровительствуете, тотъ не погибнетъ, потому что ваши совѣты разумны.
   

ФАУСТЪ [Императору].

   Ты, конечно, слышалъ о голубяхъ, которые изъ отдаленнѣйшихъ странъ возвращаются къ птенцамъ и пищѣ родного гнѣзда. Здѣсь то же самое, но съ важною разницей: голубиная почта въ услуженіи у мира, воронья почта на посылкахъ у воины.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Можетъ произойти большое несчастіе! Смотрите, въ какомъ стѣсненномъ положеніи наши герои на крутой стѣнѣ! Ближайшія вершины заняты непріятелемъ, и если онъ овладѣетъ проходомъ, намъ придется очень плохо.
   

ИМПЕРАТОРЪ.

   Значитъ, въ концѣ концовъ я обманутъ! Вы вовлекли меня въ сѣть, мнѣ страшно съ той минуты, какъ она опутала меня.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Мужайтесь! Дѣло еще не потеряно. Нужны терпѣніе и хитрость для того, чтобы развязать послѣдній узелъ. Въ концѣ обыкновенно все объясняется. Мои вѣрные послы при мнѣ; прикажите, что я имѣю право приказывать.
   

ГЛАВНОКОМАНДУЮЩІЙ [между тѣмъ возвратившійся].

   Ты соединился вотъ съ этими, и этотъ союзъ все время мучилъ меня. Фиглярствомъ не созидается прочное счастіе. Какъ повернуть сраженіе -- я рѣшительно не знаю; они его начали, они пусть и кончаютъ; я возвращаю свой жезлъ.
   

ИМПЕРАТОРЪ.

   Удержи его до лучшихъ часовъ, которые, быть можетъ, еще принесутъ намъ счастіе. Меня въ ужасъ приводитъ этотъ мерзкій малый и его близкая дружба съ воронами. [Мефистофелю].
   Жезлъ я не могу вручить тебѣ, не нахожу тебя подходящимъ для этого человѣкомъ. Распоряжайся и старайся насъ освободить. Пусть будетъ, что будетъ! [Уходитъ въ шатеръ съ главнокомандующимъ].
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Да защищаетъ его тупой жезлъ! Нашему брату онъ принесъ бы мало пользы. На немъ было нѣчто въ родѣ креста.
   

ФАУСТЪ.

   Что теперь дѣлать?
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Уже сдѣлано! Ну, черные братцы, живо за работу! Къ большому горному озеру! Поклонитесь отъ меня Ундинамъ и попросите ихъ устроить призрачное наводненіе. Благодаря женскимъ ухищреніямъ, которыя трудно разгадать, онѣ умѣютъ отдѣлять дѣйствительность отъ видимости, такъ что каждый клянется, что видимое -- дѣйствительность.

[Пауза].

ФАУСТЪ.

   Вѣроятно, наши вороны вполнѣ основательно поухаживали за водяными барышнями: вотъ уже тамъ начинаетъ струиться, на многихъ сухихъ и голыхъ мѣстахъ скалъ развертываются полные, быстрые источники; побѣда непріятеля рушилась.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Удивительный встрѣтилъ онъ пріемъ! Самые смѣлые изъ тѣхъ, что ползли вверхъ, сконфужены.
   

ФАУСТЪ.

   Съ шумомъ стремительно ниспадаютъ и сливаются вмѣстѣ ручьи за ручьями; удвоенной массой бѣгутъ они обратно изъ разсѣлинъ. Вотъ метнулъ потокъ лучами радуги, вотъ вдругъ улегся онъ на плоской шири утесовъ, и шумитъ и кипитъ во всѣ стороны, и ступенями низвергается въ долину. Что пользы отъ храбраго, геройскаго сопротивленія? Могущественная волна сметаетъ его со своей дороги. Мнѣ самому страшно это дикое броженіе.

0x01 graphic

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Я этого обманнаго наводненія не вижу; только человѣческіе глаза позволяютъ себя обморочивать, и меня забавляетъ этотъ чудной случай. Они ринулись цѣлыми толпами, дураки воображаютъ, что они тонутъ, между чѣмъ какъ они дышатъ полной грудью на твердой землѣ и забавно бѣгутъ, дѣлая плавательныя движенія. Теперь смятеніе повсемѣстное. [Вороны возвращаются]. Я съ похвалой доложу о васъ верховному начальнику. А если вы желаете сами испытать себя, какъ мастера дѣла, то поспѣшите въ огненную кузницу, гдѣ племя карликовъ, никогда не устающее, дробитъ въ искры металлъ и камень Потребуйте тамъ, пустивъ въ ходъ болтливое многоглаголанье, огня яркаго, сверкающаго, трескучаго огня, какимъ представляетъ его себѣ самое широкое воображеніе. Молніи въ большомъ отдаленіи, съ быстротою взгляда падающія съ недосягаемой высоты звѣзды -- это мои,но видѣть каждую лѣтнюю ночь; но молніи въ густомъ кустарникѣ и звѣзды, съ шипѣніемъ пролетающія по влажной почвѣ -- зрѣлище, не такъ легко встрѣчающееся. И такъ, не особенно муча себя, вы сперва но просите, а потомъ и прикажите.

[Вороны улетаютъ. Все исполняется согласно предписанію].

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Погрузить непріятеля въ густую темноту, лишить увѣренности каждый шагъ его, зажечь во всѣхъ концахъ блуждающіе огни, чтобы внезапнымъ освѣщеніемъ ослѣпить его -- все это было бы очаровательно; но намъ нужны еще устрашающіе звуки.
   

ФАУСТЪ.

   Пустые воинскіе доспѣхи, вынесенные изъ арсенальныхъ склеповъ, чувствуютъ себя окрѣпшими на свѣжемъ воздухѣ. Тамъ уже давно трескъ, дребезжанье удивительно фальшивая музыка.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Совершенно вѣрно! Ихъ уже не обуздаешь, воздухъ оглашается шумомъ рыцарскихъ схватокъ, какъ въ милое старое время. Налокотники, также какъ и наколѣнники, въ подражаніе гвельфамъ и гибеллинамъ, быстро возобновляютъ вѣчный споръ. Непоколебимые въ своихъ унаслѣдованныхъ чувствахъ, они оказываются непримиримыми. Далеко и широко разносится шумъ и гамъ. Вѣдь на всѣхъ бѣсовскихъ празднествахъ самую большую долю ужасовъ доставляла партійная ненависть! Несутся въ долину, наполняя ее страхомъ, отвратительно паническіе, пронзительные и рѣзко сатанинскіе звуки!

[Шумная боевая музыка въ оркестрѣ, въ концѣ переходящая въ веселые военные мотивы].

   

Шатеръ Анти-императора.

Тронъ, богатая обстановка.

ХВАТАЙ-СКОРѢЕ, СТЕРЕГИ-ДОБЫЧ У.

СТЕРЕГИ-ДОБЫЧУ.

   Мы, стало быть, здѣсь все-таки первые!
   

ХВАТАЙ-СКОРѢЕ.

   Ни одинъ воронъ не летитъ такъ быстро, какъ мы.
   

СТЕРЕГИ-ДОБЫЧУ.

   О, какая куча сокровищъ навалена тутъ! Съ чего мнѣ начать? На чемъ кончить?
   

ХВАТАЙ-СКОРѢЕ.

   Да, вся палатка переполнена. Не знаю, на что наложить руку.
   

СТЕРЕГИ-ДОБЫЧУ.

   Коверъ былъ бы мнѣ очень кстати: постель у меня часто совсѣмъ скверная.
   

ХВЛТАЙ-СКОРѢЕ.

   Тутъ виситъ стальная булава; мнѣ давно уже хотѣлось имѣть такую.
   

СТЕРЕГИ-ДОБЫЧУ.

   А этотъ красивый плащъ, обшитый золотомъ! Я видѣлъ во снѣ кое-что въ этомъ родѣ,
   

ХВАТАЙ-СКОРѢЕ [беретъ булаву].

   Съ этимъ дѣло скоро дѣлается: убьешь человѣка и идешь себѣ дальше... Ты ужъ такъ много стащила, а въ мѣшкѣ все-таки нѣтъ ничего цѣннаго. Оставь этотъ хламъ на своемъ мѣстѣ, унеси вотъ одинъ изъ этихъ сундуковъ. Тутъ предназначенное войску жалованье; его чрево набито золотомъ.
   

СТЕРЕГИ-ДОБЫЧУ.

   Убійственно тяжелый вѣсъ! Я не подыму, не донесу.
   

ХВАТАЙ-СКОРѢЕ.

   Нагнись живѣе! Да нагнись же, иначе нельзя! Я взвалю это тебѣ на здоровую спину.
   

СТЕРЕГИ-ДОБЫЧУ.

   Ой! ой! Пришелъ мой конецъ! Отъ этой тяжести крестецъ сломится!

[Сундукъ падаетъ на землю и раскрывается].

ХВАТАЙ-СКОРѢЕ.

   Ботъ цѣлая куча чеканнаго золота! Живо подбирай его!
   

СТЕРЕГИ-ДОБЫЧУ.
[усѣвшись на карточки].

   Живо насыплю въ подолъ, сколько войдетъ! Во всякомъ случаѣ, съ меня будетъ достаточно!
   

ХВАТАЙ-СКОРѢЕ,

   Ну, довольно! Да поторопись же! [Она встаетъ]. О, горе! Въ передникѣ дыра! Куда ты ни пойдешь, гдѣ ни остановиться -- вездѣ будешь щедро сѣять золото.
   

ДРАБАНТЫ НАШЕГО ИМПЕРАТОРА.

   Вы что распоряжаетесь въ этомъ священномъ мѣстѣ? Чего роетесь въ царской казнѣ?
   

ХВАТАЙ-СКОРѢЕ.

   Мы продали свои тѣла и теперь беремъ свою часть добычи. Въ непріятельскихъ палаткахъ такъ обыкновенно дѣлается, а мы съ ней тоже солдаты.
   

ДРАБАНТЪ.

   Это не въ нашихъ правилахъ -- быть солдатомъ и вмѣстѣ съ тѣмъ грязнымъ воришкой. Кто близокъ къ нашему императору, будь честный солдатъ.
   

ХВАТАЙ-СКОРѢЕ.

   Знаемъ мы эту честность! Ей названіе -- контрибуція. Всѣ вы на одинъ покрой. "Давай!"... вотъ вашъ цеховой лозунгъ. [Стереги-добычу]. Идемъ, и тащи, что набрала. Здѣсь мы не желанные гости. [Уходятъ].
   

ПЕРВЫЙ ДРАБАНТЪ.

   Окажи, отчего ты не хватилъ сейчасъ же по рожѣ этого наглаго бездѣльника?
   

ВТОРОЙ.

   Не знаю, у меня не хватило силы; оба они были такъ похожи на привидѣній!
   

ТРЕТІЙ.

   У меня помутилось въ глазахъ, какіе-то огоньки бѣгали, мѣшали мнѣ видѣть, какъ слѣдуетъ.
   

ЧЕТВЕРТЫЙ.

   Я и не знаю, какъ сказать. Цѣлый день было такъ жарко, такъ тяжело дышать, такъ душно! Одни стояли, другіе падали, въ одно и то же время подвигались впередъ ощупью и наносили удары; при каждомъ ударѣ валился противникъ; передъ глазами носилась какая-то дымка, потомъ въ ушахъ началось жужжаніе, и свистъ, и шипѣніе. Такъ продолжалось все время и вотъ мы теперь здѣсь, и сами не знаемъ, какъ это случилось.

[Входятъ императоръ и четыре князя, драбанты удаляются].

ИМПЕРАТОРЪ.

   Какъ бы то ни было -- сраженіе выиграно нами. Бѣжавшій въ разсыпную непріятель разсѣялся по широкой плоскости поля. Здѣсь стоитъ пустой тронъ; драгоцѣнности измѣнника, скрытыя подъ коврами, загромоздили все пространство. Мы, съ подобающею почестью, подъ защитой нашихъ собственныхъ драбантовъ, царственно ожидаемъ пословъ отъ нашихъ народовъ. Со всѣхъ сторонъ приходятъ сюда добрыя вѣсти: государство успокоено, радостно признаетъ наше господство. Если въ нашу войну и вмѣшалось шарлатанство колдуновъ, то въ концѣ концовъ сражались съ врагомъ только мы, и никто больше. Сражающимся вѣдь помогаютъ случайности: то упадетъ съ неба камень, то на непріятеля польетъ кровяной дождь, изъ пещеръ въ скалахъ несутся могучіе чудесные звуки, расширяющіе нашу грудь, стѣсняющіе грудь непріятеля. Побѣжденный палъ и останется вѣчнымъ посмѣшищемъ; побѣдитель, блистая въ своей славѣ, восхваляетъ благосклоннаго къ нему Бога, и нѣтъ надобности ему приказывать, чтобы все вторило ему: "Тебе, Бога, хвалимъ!" милліонами устъ. Но, чтобы довершить прославленіе, я обращаю набожный взглядъ въ мою собственную душу, что до сихъ поръ случалось со мною рѣдко. До поры до времени молодой, беззаботный государь можетъ праздно расточать свои дни; годы научатъ его цѣнить значеніе данной минуты. И поэтому я теперь же, немедля, вступаю въ союзъ съ вами, четырьмя достойнѣйшими, для управленія моимъ домомъ, и дворомъ, И Государствомъ. [Къ первому]. Тебѣ, князь, мы обязаны искуснымъ расположеніемъ войска и затѣмъ, въ главный моментъ, героически смѣлымъ направленіемъ его. Дѣйствуй же и въ мирное время такъ, какъ того потребуютъ обстоятельства. И назначаю тебя верховнымъ маршаломъ и вручаю тебѣ мечъ.
   

ВЕРХОВНЫЙ МАРШАЛЪ.

   Когда твое вѣрное войско, до сихъ поръ занятое внутри государства, упрочитъ твою власть и твой престолъ также на границѣ, тогда да будетъ намъ дозволено, при громадномъ стеченіи народа на празднество, устроитъ для тебя, въ обширныхъ залахъ дворца предковъ, торжественный пиръ. Тамъ, предшествуя тебѣ, понесу я обнаженнымъ этотъ мечъ, обнаженнымъ буду держать его подлѣ тебя, какъ вѣчнаго охранителя самой высшей верховной власти.
   

ИМПЕРАТОРЪ [второму].

   Ты, въ которомъ храбрость соединяется съ деликатностью и любезностью, будь оберъ-камергеромъ! Должность не легкая. Ты начальникъ всего домашняго штата, въ которомъ, благодаря постояннымъ распрямъ, я нахожу дурныхъ слугъ. Твой примѣръ да будетъ отнынѣ высокимъ указаніемъ, какъ быть пріятнымъ государю, двору и всѣмъ.
   

ОБЕРЪ-КАМЕРГЕРЪ.

   Исполненіе великихъ мыслей государя даетъ благую возможность помогать лучшимъ, не вредить даже дурнымъ, быть прямымъ безъ хитрости и спокойнымъ безъ притворства. Если ты, государь, проникъ въ меня своимъ взглядомъ -- мнѣ больше ничего не надо. Дозволено ли будетъ моему воображенію занятая предполагаемымъ празднествомъ? Когда ты будешь шествовать къ столу, я поднесу тебѣ золотую лохань, я буду держать снятые съ пальцевъ твоихъ перстни, чтобы въ эту минуту сладостной нѣги руки твои освѣжились такъ, какъ твой взглядъ радуетъ меня.
   

ИМПЕРАТОРЪ.

   Правду сказать, я настроенъ слишкомъ серіозно для того, чтобы думать о празднествахъ, но пусть будетъ такъ! Они тоже содѣйствуютъ благороднымъ начинаніямъ. [Третьему]. Тебя я назначаю оберъ-форшнейдеромъ. Такимъ образомъ тебѣ будутъ подчинены отнынѣ охота, птичій дворъ и ферма. На тебя возлагается постоянный выборъ моихъ любимыхъ блюдъ, сообразно времени года, и тщательное ихъ приготовленіе.
   

ОБЕРЪ-ФОРШНЕЙДЕРЪ.

   Строжайше поститься да будетъ для меня самою пріятною обязанностію.
   

ФАУСТЪ.

   До той минуты, пока не доставитъ тебѣ удовольствія поставленное передъ тобой вкусное блюдо! Кухонная прислуга соединится со мною для того, чтобы сократить разстояніе отъ отдаленныхъ мѣстъ, ускорять наступленіе того или другого времени года. Для тебя не служатъ приманкою тѣ продукты дальнихъ странъ и тѣ новинки, которыми щеголяетъ обѣденный столъ, твой вкусъ требуетъ простого и здороваго.
   

ИМПЕРАТОРЪ [къ четвертому].

   Такъ какъ здѣсь неизбѣжно идетъ рѣчь о пирахъ, то преобразись ты, молодой герой, въ шенка, въ оберъ-шенка! Забиться, чтобъ наши погреба были изобильнѣйшіе снабжены хорошимъ виномъ. Самъ же ты будь умѣренъ и не позволяй соблазну случая увлекать Тебя за предѣлы веселости.
   

ОБЕРЪ-ШЕНКЪ.

   Мой государь, молодые люди, когда имъ оказываютъ довѣріе, обращаются въ зрѣлыхъ мужей прежде, чѣмъ успѣешь оглянуться. И я тоже переношусь мыслью въ предстоящее великое празднество. Императорскій буфетъ я украшу какъ можно лучше роскошными сосудами -- золотыми и серебряными; но дли тебя выберу прежде всего прелестнѣйшій кубокъ -- изъ чистаго венеціанскаго стекла, въ которомъ пріютилась отрада, вино становится на вкусъ крѣпче и никогда не опьяняетъ. Этому чудодѣйственному сокровищу часто довѣряютъ ужъ выше мѣры; но твоя воздержность, о высочайшій, еще болѣе надежное ручательство.
   

И МПЕРАТОРЪ.

   Нее, что я поручилъ вамъ въ этотъ важный часъ, вы съ довѣріемъ услышали изъ устъ, на которыя можно положиться. Слово императора велико и обезпечиваетъ всякій даръ. Но для подтвержденія нужно еще благородное письменное свидѣтельство, нужна подпись. Сдѣлаетъ это въ надлежащей формѣ именно человѣкъ, который какъ разъ въ пору является сюда.

[Входитъ Архіепископь-Архиканцлеръ].

ИМПЕРАТОРЪ.

   Когда сводъ довѣрчиво примкнетъ къ своему ключу, тогда можно поручиться за прочность его на вѣчныя времена. Здѣсь ты видишь четырехъ князей! Мы только-что объяснялась съ ними на счетъ того, чти нужно для устройства и содержанія нашего дома и двора. Теперь же все то, что относится къ общимъ потребностямъ государства, да будетъ, возложено всею своею тяжестью и силою на пятерыхъ. Землями своими они должны блистать ярче всѣхъ остальныхъ; для этого я немедленно расширю предѣлы ихъ владѣній наслѣдіемъ тѣхъ, кто отпалъ отъ насъ. Вамъ, вѣрные мои, присуждаю я многія прекрасныя земли и вмѣстѣ съ тѣмъ -- полное право распространять ихъ еще больше, смотря по представляющимся случаямъ, унаслѣдованіемъ, покупкой и мѣной. Затѣмъ опредѣлительно предоставляется вамъ безпрепятственно пользоваться тѣми юридическими правами, которыя принадлежатъ вамъ, какъ поземельнымъ собственникамъ. Въ качествѣ судей вы будете постановлять окончательные приговоры, апелляція на вашу высшую инстанцію не будетъ допускаема. Сверхъ того, вамъ принадлежатъ отнынѣ подати, пошлины и налоги, ленныя привилегіи и право имѣть почетную свиту, таможенные сборы, горныя, соляныя и монетныя регаліи. Ибо для того, чтобы доказать вамъ мою признательность во всей ея полнотѣ, я возвысилъ васъ до непосредственной близости съ нашею императорскою особой.
   

АРХІЕПИСКОПЪ.

   Во имя всѣхъ приносится тебѣ глубочайшая благодарность; ты дѣлаешь насъ сильными и крѣпкими и укрѣпляешь твое могущество.
   

ИМПЕРАТОРЪ.

   Васъ пятерыхъ я хочу надѣлить еще болѣе высокими почестями. Покамѣстъ, я еще живу для моего государства и очень желаю жить; но цѣпь высокихъ предковъ моихъ заставляетъ мой задумчивый взглядъ обращаться отъ кипучей дѣятельности къ тому, что грозитъ впереди. Въ свое время разстанусь и я съ моими дорогими. Тогда пусть будетъ вашимъ долгомъ назначить мнѣ наслѣдника; короновавъ его, вознесите высоко на священный алтарь, и да окончится тогда мирно то, что въ настоящее время было такъ бурно.
   

АРХІЕПИСКОПЪ [какъ канцлеръ].

   Съ гордостью въ глубинѣ души, со смиреніемъ въ движеніяхъ стоятъ, преклонясь предъ тобой, князья, первые на землѣ. Доколѣ вѣрная кровь будетъ наполнять наши жилы, мы -- тѣло, легко приводимое въ движеніе твоею волею.
   

ИМПЕРАТОРЪ.

   И такимъ образомъ, въ заключеніе, да будетъ все, до сихъ поръ нами постановленное, подтверждено на всѣ грядущія времена подписью и печатью. Владѣть вашею собственностью вы можете вполнѣ свободно, съ условіемъ, однако, что она будетъ нераздѣлима. Какъ бы ни увеличили вы то, что теперь получили отъ насъ, старшему сыну все должно достаться въ такомъ же объемѣ.
   

АРХІЕПИСКОПЪ [какъ канцлеръ].

   Съ радостію довѣрю я сейчасъ же пергаменту, на благо государства и наше, это важнѣйшее постановленіе; перепиской начисто и приложеніемъ печати займется канцелярія, священной подписью скрѣпишь ты, государь.
   

ИМПЕРАТОРЪ.

   А теперь я отпускаю васъ, чтобы каждый могъ, сосредоточившись, поразмыслить объ этомъ великомъ днѣ.

[Свѣтскіе князья удаляются].

АРХІЕПИСКОПЪ [остается и говоритъ съ паѳосомъ].

   Канцлеръ удалился, епископъ остался, необходимость серіознаго предостереженія влечетъ его къ твоему слуху. Его отеческое сердце боится за тебя.
   

ИМПЕРАТОРЪ.

   Чего можешь ты бояться въ этотъ радостный часъ? Говори.
   

АРХІЕПИСКОПЪ.

   Съ какою горькою скорбію нахожу я въ этотъ часъ твою высокосвященную главу въ союзѣ съ Сатаной! Правда, ты, повидимому, прочно утвердился на престолѣ, но увы! въ поруганіе Господа Бога, отца-папы! Какъ только папа узнаетъ объ этомъ, онъ немедленно покараетъ тебя, священною молніею отлученія онъ уничтожитъ твое грѣховное царство. Ибо не забылъ онъ еще, какъ ты въ торжественнѣйшій день своего коронованія избавилъ отъ смерти колдуна. Первый лучъ милости изъ твоей діадемы упалъ, къ вреду христіанства, на проклятую голову. Бей же себя въ грудь и изъ преступно добытаго счастія отдай умѣренную лепту святынѣ. Тому широкому протяженію холмовъ, гдѣ стоялъ твой шатеръ, гдѣ злые духи соединились для твоей защиты, гдѣ ты охотно преклонилъ слухъ къ рѣчамъ князя лжи -- дай, вернувшись къ благочестію, священное назначеніе. И къ нимъ прибавь гору и густой лѣсъ на всемъ ихъ пространствѣ, возвышенія, покрывающіяся зеленью для постоянныхъ пастбищъ, обильныя рыбой прозрачныя озера, ручьи безъ числа, быстрыми извивами низвергающіеся въ долину; наконецъ, и самую долину съ ея лугами, полянами, оврагами. Этимъ выскажется твое раскаяніе, а ты обрѣтешь милость и спасеніе.
   

ИМПЕРАТОРЪ.

   Такъ глубоко испуганъ я моимъ тяжелымъ грѣхомъ, что предоставляю тебѣ самому, по своему усмотрѣнію, опредѣлить границы.
   

АРХІЕПИСКОПЪ.

   Во-первыхъ -- оскверненное мѣсто, на которомъ совершился такой грѣхъ, должно быть немедленно посвящено на служеніе Высочайшему! Быстро воздвигаются въ моемъ воображеніи мощныя стѣны, взоръ утренняго солнца освѣщаетъ уже хоры, въ формѣ креста все болѣе и болѣе расширяется строющееся зданіе, среднее пространство увеличивается въ длину и вышину на радость вѣрующихъ; съ пламеннымъ рвеніемъ текутъ они волною въ величественный порталъ; вотъ пронесся по горамъ и долинамъ первый призывный звукъ колокола, летятъ эти звуки съ высокихъ, устремляющихся къ небу башенъ, идетъ кающійся для вступленія въ новосозданную жизнь, и въ высокій день освященія -- да наступитъ онъ скорѣе!-- твое присутствіе будетъ лучшимъ украшеніемъ праздника!
   

ИМПЕРАТОРЪ.

   Да возвѣстить столь великое дѣло о набожномъ желаніи моемъ воздавать хвалу Господу Богу и да искупитъ оно грѣхи мои! Довольно! Я чувствую уже, какъ возвышается духъ мой!
   

АРХІЕПИСКОПЪ.

   Въ качествѣ канцлера я прошу теперь уполномочія исполнить всѣ формальности.
   

ИМПЕРАТОРЪ.

   Поднеси мнѣ формальный документъ о закрѣпленіи всего этого за церковью, и я съ радостью подпишу его.
   

АРХІЕПИСКОПЪ
[откланивается, но передъ уходомъ возвращается ].

   Сверхъ всего сказаннаго ты отдаешь на вѣчныя времена возникающему храму всѣ мѣстные доходы; десятинныя подати, пошлины, налоги. Много средствъ нужно для того, чтобы содержать это дѣло въ достойномъ видѣ, и большихъ расходовъ требуетъ тщательное управленіе. Даже для быстрой постройки на такомъ пустынномъ мѣстѣ ты выдашь намъ нѣсколько золота изъ твоей военной добычи. Понадобится также -- не могу умолчать объ этомъ -- привозить издалека дерево, и известку, и шиферъ, и тому подобный матеріалъ. Возить будетъ народъ, призываемый къ тому съ проповѣднической каѳедры; церковь благословляетъ того, кто служить ей своими трудами.
   

ИМПЕРАТОРЪ.

   Великъ и тяжелъ грѣхъ, которымъ я обременилъ себя! Жестоко пострадалъ я изъ-за этихъ скверныхъ колдуновъ!
   

АРХІЕПИСКОПЪ
[снова возвращаясь съ глубокимъ поклономъ].

   Прости, государь! Этому крайне безбожному человѣку ты отдалъ во владѣніе береговое пространство государства; но его постигнетъ отлученіе, если ты въ раскаяніи своемъ не отдашь и тамъ святой церкви десятинныя подати, пошлины и всѣ доходы.
   

ИМПЕРАТОРЪ [съ досадой].

   Эта земля еще не существуетъ, она пока вся въ морѣ.
   

АРХІЕПИСКОПЪ.

   У кого есть право и терпѣніе, тотъ дождется рано или поздно своего. Для насъ нужно только, чтобы въ силѣ оставалось ваше слово!
   

ИМПЕРАТОРЪ [одинъ].

   При такихъ порядкахъ мнѣ, пожалуй, пришлось бы въ концѣ концовъ сдѣлалъ дарственную запись на все государство!

0x01 graphic

ДѢЙСТВІЕ ПЯТОЕ.

Открытая мѣстность.

ПУТНИКЪ.

   Да, это онѣ, темныя липы, во всей силѣ ихъ старости, и мнѣ суждено снова увидѣть ихъ, послѣ столь долгихъ странствій! Да, это то же самое старое мѣсто, это та же хижина, которая пріютила меня, когда бурною волной я былъ выброшенъ на этотъ песчаный берегъ. Хотѣлось бы мнѣ благословить моихъ хозяевъ, славную, всегда готовую помочь чету, которая уже и въ ту пору была слишкомъ стара для того, чтобъ я могъ встрѣтить ее сегодня. Ахъ, набожные это были люди!.. Постучаться мнѣ къ нимъ? Позвать?.. Привѣтъ вамъ, если вы, гостепріимные, и теперь еще наслаждаетесь счастіемъ дѣлать добро!
   

БАВКИДА [очень древняя старушка].

   Милый гость! Тише, тише! Не помѣшай спать моему мужу. Долгій сонъ даетъ старику силу работать въ часы его короткаго бдѣнія.
   

ПУТНИКЪ.

   Скажи, матушка, ты ли именно та самая, которая можетъ принять мою благодарность за то, что сдѣлано нѣкогда тобою и твоимъ мужемъ для жизни юноши? Ты ли та Бавкида, чьи заботы освѣжили полумертвыя уста? [Мужъ выходить изъ комнатъ]. Ты ли это, Филемонъ, чья мощная рука вырвала у волнъ мои сокровища? Живому огню вашего маяка, серебристымъ звукамъ вашего колокольчика было дано благополучно окончить то страшное приключеніе... А теперь дайте мнѣ подвинуться впередъ, посмотрѣть на безграничное море, дайте мнѣ упасть на колѣни, дайте мнѣ помолиться! Дыханіе сперлось у меня въ груди... [Идетъ впередъ по берегу].
   

ФИЛЕМОНЪ [Бавкидѣ].

   Поспѣши накрыть на столъ, тамъ, гдѣ въ садикѣ много веселыхъ цвѣтовъ. А онъ пусть себѣ побѣгаетъ, пусть съ испугомъ подивится, потому что онъ вѣдь не повѣритъ своимъ глазамъ. [Слѣдуетъ за нимъ и потомъ останавливается подлѣ него]. Это море, такъ злобно поступившее съ вами, нагонявшее на васъ одну за другой дико пѣнящіяся волны, теперь, какъ видите, обращено въ садъ; передъ вами райская картина. Я, старикъ, не могъ уже работать, не былъ готовъ, какъ въ былое время, оказывать помощь, и по мѣрѣ того, какъ уходили мои силы, уплывала все дальше и дальше вода. Смѣлые слуги мудрыхъ господъ копали канавы, строили плотины, ограничивали права моря, чтобы дѣлаться здѣсь властителями вмѣсто его. Смотри на тянущіеся другъ за другомъ зеленые луга, пастбища, сады, деревни и лѣсъ. Смотри и наслаждайся, потому что солнце скоро зайдетъ... Но вотъ вдали скользятъ паруса; они ищутъ на ночь вѣрной пристани -- птицы вѣдь знаютъ свое гнѣздо!-- потому что въ томъ мѣстѣ теперь гавань. И такимъ образомъ только въ отдаленіи видишь ты голубую кайму моря, а вправо и влѣво разстилается во всю ширину густонаселенное людьми пространство.
   

Въ садикѣ.

За столомъ Всѣ трое.

БАВКИДА [гостю].

   Ты все молчишь? И ни одного куска не подносишь къ проголодавшемуся рту?
   

ФИЛЕМОНЪ.

   Да ему хотѣлось бы узнать о здѣшнихъ чудесахъ. Ты такъ любишь говорилъ, разскажи ему.
   

БАВКИДА.

   Охотно! Да, дѣйствительно чудо совершилось! Оно и до сихъ не оставляетъ меня въ покоѣ, потому что произошло это все совсѣмъ не такъ, какъ слѣдовало бы похорошему.
   

ФИЛЕМОНЪ.

   Что жъ, развѣ императоръ согрѣшилъ, отдавъ ему во владѣніе берегъ? Развѣ герольдъ не провозгласилъ это. проходи здѣсь, съ трубными звуками? Первое поселеніе было сдѣлано недалеко отъ нашихъ дюнъ палатки, хижины... Но скоро воздвигнулся среди зелени дворецъ.
   

БАВКИДА.

   Днемъ слуги шумно работали, безпрерывно работали заступомъ и лопатою, но безъ пользы; зато тамъ, гдѣ ночью бѣгали огоньки, на слѣдующее утро уже стояла плотина. Человѣческія жертвы истекали кровью, по ночамъ раздавались вопли мученій, къ морю текли потоки огня, а утромъ на этомъ мѣстѣ былъ уже каналъ. Этотъ человѣкъ безбожникъ; онъ зарится на нашу хижину, нашу рощу; и такой онъ кичливый сосѣдъ у насъ, что по неволѣ становишься подданнымъ ему.
   

ФИЛЕМОНЪ.

   Но вѣдь онъ намъ предложилъ прекрасный участокъ на этой новой землѣ!
   

БАВКИДА.

   Не вѣрь морскому дну, держись своего жилища на высотѣ.
   

ФИЛЕМОНЪ.

   Пойдемъ въ часовню любоваться послѣднимъ взглядомъ солнца! Будемъ звонить въ колоколъ, преклонять колѣни, молиться и предавать себя волѣ стараго Бога.
   

Дворецъ.

Обширный и разукрашенный садъ; большой, прямо идущій каналъ. Фаустъ, глубокій старикъ, ходитъ въ задумчивости.

ЛИНКЕЙ
[башенный стражъ, говоритъ въ рупоръ].

   Солнце заходитъ, послѣдніе корабли рѣзво вбѣгаютъ въ гавань; большое судно подплываетъ и скоро будетъ здѣсь въ каналѣ. Пестрые флаги весело развеваются, вытянувшіяся мачты стоятъ готовыя для работы. Боцманъ въ твоихъ радостяхъ нашелъ свою высокую отраду, счастіе привѣтствуетъ тебя въ эту прекраснѣйшую минуту.

[На дюнѣ раздаются звуки маленькаго колокола].

ФАУСТЪ [вспыльчиво].

   Проклятый звонъ! Постыдно ранятъ онъ меня, какъ коварный выстрѣлъ; впереди меня мое царство безконечно, сзади дразнитъ меня чувство досады, напоминаетъ мнѣ завистливыми звуками, что мои громадныя владѣнія не безусловно мои. Липовая роща, темный домикъ, полуразвалившаяся часовня -- принадлежатъ не мнѣ! И когда мнѣ хочется пойти отдохнуть въ этихъ мѣстахъ, чужая древесная тѣнь наводитъ на меня ужасъ. Это спица въ моихъ глазахъ, спица въ моихъ подошвахъ. О, какъ бы я желалъ быть далеко отсюда!
   

ЛИНКЕЙ [какъ выше].

   Какъ весело плыветъ пестро разукрашенное судно, гонимое свѣжимъ вечернимъ вѣтромъ! Какъ нагружено оно въ своемъ быстромъ бѣгѣ ящиками, сундуками, мѣшками!

[Великолѣпная лодка, богато нагруженная произведеніями чужихъ странъ. МЕФИСТОФЕЛЬ И ТРИ БОГАТЫРЯ].

ХОРЪ.

   Вотъ и мы пристали, вотъ мы ужъ здѣсь! Всего лучшаго хозяину, нашему патрону!

[Выходять изъ лодки, привезенный грузъ сносятся на берегъ].

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Славно поработали мы и будемъ очень довольны, если патронъ похвалитъ насъ. Вышли мы въ море всего съ двумя кораблями, а вотъ вошли въ гавань съ двадцатью. Какія великія дѣла мы совершили -- это видно по нашему грузу. Открытое море даетъ свободу духу, ни у кого нѣтъ и рѣчи о разсудительной осторожности. Тутъ даетъ удачу только быстрая ловля; поймалъ рыбу, поймалъ корабль, и когда въ рукахъ три штуки, попадетъ на крючекъ и четвертая, и плохо придется пятой. У кого сила, у того и право. Спрашиваютъ, что? а не какъ? Я отказался бы отъ всякаго мореплаванія, если бы война, торговля и пиратство не были тріедины, нераздѣльны.
   

ТРИ БОГАТЫРЯ.

   Ни спасибо, ни привѣта! Ни привѣта, ни спасибо! Точно мы привезли хозяину вонючую дрянь! На лицѣ у него отвращеніе; истинно царская добыча ему не нравится.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Не ждите еще какой-нибудь награды. Вѣдь вы свою часть уже получили.
   

БОГАТЫРИ.

   Это намъ такъ, ни за что, ни про что; мы всѣ требуемъ себѣ за работу по равной части.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Сперва разставьте тамъ вверху по всѣмъ заламъ привезенныя драгоцѣнности. И когда онъ сдѣлаетъ осмотръ этимъ богатствамъ, когда произведетъ болѣе точную оцѣнку, то навѣрно не будетъ скаредничать и начнетъ задавать флоту праздникъ за праздникомъ. Пестрыя птицы будутъ здѣсь завтра; о нихъ я позабочусь какъ можно лучше. [Грузъ уносятъ. Къ Фаусту]. Съ наморщеннымъ лбомъ, съ мрачнымъ взглядомъ смотришь ты на свое величественное счастіе. Твоя высокая мудрость увѣнчана, берегъ примирился съ моремъ, море охотно принимаетъ съ берега корабли, чтобы пускать ихъ въ быстрый путь. Ты можешь сказать себѣ, что простертая изъ этого дворца рука твоя объемлетъ весь міръ. Началась работа съ этого мѣста; здѣсь былъ построенъ первый досчатый домъ, маленькій ровъ былъ выкопанъ тамъ, гдѣ теперь весла усердно разбрасываютъ брызги. Твоя высокая мысль, прилежный трудъ твоихъ слугъ получили въ награду себѣ море и землю. Здѣсь...
   

ФАУСТЪ.

   Проклятое здѣсь! Оно именно лежитъ на мнѣ досаднымъ бременемъ. Тебѣ многоопытному долженъ я сказать это; въ сердце мнѣ наносится уколъ за уколомъ, выносить долѣе для меня невозможно! Мнѣ и говорить объ этомъ стыдно. Живущіе тамъ наверху старики должны быть удалены; ихъ липы я желаю сдѣлать мѣстомъ своего отдохновенія; тѣ немногія деревья, которыя не моя собственность, портятъ мнѣ обладаніе міромъ. Тамъ, чтобъ имѣть возможность смотрѣть широко вокругъ, я хотѣлъ бы возвести постройку изъ нагроможденныхъ вѣтвей, открыть взору далекіе горизонты, созерцать все то, что мною сдѣлано, окидывать однимъ взглядомъ образцовое произведеніе человѣческаго духа, своею разумною дѣятельностью доставившаго народамъ возможность селиться на обширныхъ пространствахъ.
   Жесточайшая мука для насъ -- въ богатствѣ чувствовать, чего не достаетъ намъ. Звонъ маленькаго колокола, запахъ липъ обдаютъ меня ощущеніемъ церкви и могилы. Рѣшеніе, принимаемое волею всемогущаго человѣка, разбивается на этомъ пескѣ! Какъ освободиться мнѣ отъ этого душевнаго настроенія! Раздается звонъ маленькаго колокола -- и я прихожу въ бѣшенство.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Натурально, что такая капитальная непріятность должна отравлять тебѣ жизнь. Кто станетъ отрицать это? Каждому благородному уху противенъ этотъ звонъ. И проклятое бимъ-бомъ-бумъ, заволакивающее туманомъ чистое вечернее небо, вмѣшивается во всѣ событія жизни, отъ перваго купанья до погребенья, точно между бимъ и бамъ жизнь была не что иное, какъ пустой сонъ.
   

ФАУСТЪ.

   Сопротивленіе, упорство портитъ обладаніе самыми роскошными богатствами, и на злую, жестокую муку себѣ въ концѣ концовъ по неволѣ устаешь быть справедливымъ.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Да изъ-за чего же тебѣ здѣсь стѣсняться? Вѣдь ты давно уже занялся колонизаціей.
   

ФАУСТЪ.

   Ну, такъ ступайте и уберите ихъ! Ты вѣдь знаешь то прекрасное имѣньице, которое я выбралъ для стариковъ.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   И унесутъ ихъ, и опять спустятъ на землю, и прежде, чѣмъ они успѣютъ оглянуться, будутъ уже водворены на мѣстѣ. Послѣ испытаннаго насилья, ихъ умиротворитъ красота новаго жилища. [Издаетъ пронзительный свистъ; входить Трое]. Идите исполнять приказаніе господина, а завтра онъ даетъ своему флоту празднество.
   

ТРОЕ.

   Старый господинъ принялъ насъ дурно, на роскошное празднество мы имѣемъ право.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ [ad Spectatorea].

   И здѣсь дѣлается то, что давно уже дѣлалось: виноградникъ Навуѳая вещь не новая.

[Кн. Царствъ I, 21].

   

Глубокая Ночь.

ЛИНКЕЙ [на башнѣ, поетъ]:

   Рожденный для того, чтобы видѣть, поставленный здѣсь для того, чтобъ наблюдать, присягнувшій служить на башнѣ, я смотрю на свѣтъ съ удовольствіемъ. Я устремляю взоръ въ даль, я вижу, что дѣлается вблизи, луну и звѣзды, лѣсъ и дикую козу. Такъ во всемъ вижу я вѣчную красоту, и какъ нравится мнѣ она, такъ нравлюсь я и самъ себѣ. Что бы ни приходилось когда-либо видѣть вамъ, счастливые глаза мои, все было такъ прекрасно! [Пауза]. Однако, не для того только, чтобы доставить себѣ удовольствіе, поставленъ я такъ высоко! Какіе зловѣщіе ужасы грозятъ мнѣ изъ этого міра темноты? Брызжущее искрами пламя пробиваетъ двойную ночь липъ; все сильнѣе и сильнѣе бушуетъ пожаръ, раздуваемый сквознымъ вѣтромъ. Ахъ, это горитъ стоявшая въ чащѣ, обросшая влажнымъ мхомъ избушка! Необходима быстрая помощь, но нѣтъ никакого спасенія! Ахъ, бѣдные старики, всегда такъ боявшіеся огня и теперь сдѣлавшіеся добычею пожара! Какое страшное происшествіе! Пламя пылаетъ, докрасна раскалились мшистыя стѣны; удалось бы только этимъ добрымъ людямъ спастись изъ дико разгорѣвшагося ада! Огненными языками подымаются яркія молніи между листьями, между вѣтвями; сухіе сучья быстро вспыхиваютъ и, охваченные пламенемъ, валятся на землю. Вотъ что суждено было увидѣть моимъ глазамъ! Зачѣмъ родился я такимъ дальнозоркимъ! Часовенка обрушилась подъ бременемъ упавшихъ на нее вѣтвей; водъ уже охвачены острыми змѣеобразными огнями верхушки деревьевъ; до корней пылаютъ дуплистые пни, багровые въ охватившемъ ихъ заревѣ... [Длинная пауза. Опять поетъ]. Все то, что взоръ здѣсь услаждало, съ прошедшими надъ нимъ столѣтіями пропало!
   

ФАУСТЪ
[на обращенномъ къ дюнамъ балконѣ].

   Что за плаксивое пѣніе доносится сверху? Посылать сюда слова, звуки слишкомъ поздно. Это сокрушается мой башенный сторожъ; меня, въ глубинѣ души, тоже сердитъ несдержанный терпѣніемъ поступокъ. Но пусть уничтожена липовая роща, превращенная теперь въ мрачную кучу полу обуглившихся пней -- за то скоро воздвигнется башня, съ которой откроется видъ въ безконечную даль. Оттуда буду я видѣть также новое жилище, пріютившее въ себѣ старую чету, которая, въ сознаніи оказанной имъ великодушной милости, будетъ тамъ радостно наслаждаться своими послѣдними днями.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ И ТРОЕ [внизу].

   Вотъ и мы прискакали полною рысью! Простите! Дѣло не обошлось вполнѣ благополучно. Мы стучали, мы колотили въ двери -- намъ все не открывали. Стали мы сильнѣй трясти, сильнѣй стучать -- гнилая дверь повалилась на землю. Но сколько мы ни кричали во все горло, сколько ни посылали тяжелыхъ угрозъ, они, какъ обыкновенно бываетъ въ такихъ случаяхъ, не слышали, не хотѣли слышать. Мы же не медлили, мы быстро избавили тебя отъ нихъ. Чета мучилась недолго; отъ страха они оба упали бездыханные. Какого-то чужого, который спрятался тамъ и хотѣлъ драться съ нами, мы уложили на мѣстѣ; а пока шла короткая и отчаянная борьба, солома, вокругъ которой были разсыпаны уголья, загорѣлась. И въ эту минуту все свободно пылаетъ, какъ костеръ для троихъ.
   

ФАУСТЪ.

   Да вы были глухи, что ли, къ моимъ словамъ? Я хотѣлъ обмѣна, отнюдь не желалъ грабежа. Безсмысленному дикому поступку мое проклятіе! Можете раздѣлить его между собой!
   

ХОРЪ.

   Старое слово, старое слово опять раздается; силѣ повинуйся по доброй волѣ! А коли ты смѣлъ и рѣшаешься выдержать натискъ -- то рискуй своимъ домомъ, и дворомъ и -- самимъ собой. [Уходить].
   

ФАУСТЪ [на балконѣ],

   Звѣзды накидываютъ покровъ на свои свѣтлые лучи; огонь гаснетъ и горитъ слабо; трепетный вѣтерокъ шевелитъ его и доноситъ сюда дымъ и чадъ. Поспѣшно было приказано, слишкомъ поспѣшно исполнено!.. Кто это, какъ тѣни, подвигается ко мнѣ?
   

Полночь.

Выходятъ Четыре сѣдыя женщины.

ПЕРВАЯ.

   Мое имя Недостатокъ.
   

ВТОРАЯ.

   Мое имя -- Долгъ.
   

ТРЕТЬЯ.

   Мое имя -- Забота.
   

ЧЕТВЕРТАЯ.

   Мое имя -- Нужда.
   

ТРИ ИЗЪ НИХЪ.

   Дверь заперта, мы не можемъ войти туда; тамъ живетъ богачъ, намъ не пробраться къ нему.
   

НЕДОСТАТОКЪ.

   Тамъ я становлюсь тѣнью.
   

ДОЛГЪ.

   Тамъ я превращаюсь въ ничто.
   

НУЖДА.

   Тамъ избалованный отвращаетъ отъ меня лицо.
   

ЗАБОТА.

   Вы, сестры, не можете и не имѣете права входить туда; Забота же проберется сквозь замочную скважину.

[Исчезаетъ].

НЕДОСТАТОКЪ.

   Уходите отсюда, сѣдыя сестры.
   

ДОЛГЪ.

   Я присоединюсь къ тебѣ, буду идти съ тобой рядомъ.
   

НУЖДА.

   По пятамъ за вами будетъ слѣдовать Нужда.
   

ВСѢ ТРИ.

   Плывутъ тучи, исчезаютъ звѣзды! Оттуда, оттуда, издалека, издалека идетъ сюда онъ, братъ нашъ, идетъ онъ... Смерть!
   

ФАУСТЪ [во дворцѣ].

   Четырехъ видѣлъ я пришедшими, и только три уходятъ. Смыслъ ихъ словъ не могъ я понять; послышалось мнѣ что-то похожее на "бѣда", и за этимъ послѣдовала мрачная риѳма -- смерть. Глухо, точно голосъ привидѣній, звучали эти рѣчи... До сихъ поръ еще я не завоевалъ себѣ свободной дѣятельности! О, если бъ могъ я удалить съ моей дороги магію, забыть навсегда колдовскія заклинанія! Если бы могъ я, наконецъ, природа, стоятъ передъ тобою только какъ человѣкъ! Тогда стоило бы труда быть человѣкомъ!
   Человѣкомъ и былъ я когда-то. прежде, чѣмъ началъ чего-то искать во мракѣ, преступными словами проклинать себя и міръ. Теперь воздухъ такъ полонъ этими волшебными чарами, что ипкто не знаетъ, какъ избавиться отъ нихъ. Если порою и улыбнется намъ свѣтло и разумно день, то ночь опутаетъ насъ паутиною сновидѣній. Весело возвращаемся мы съ цвѣтущей поляны -- но закаркала птица; что означаетъ ея карканье? Бѣду! Съ утра до вечера держитъ насъ въ своихъ сѣтяхъ суевѣріе; оно стоить передъ нами, идетъ за нами слѣдомъ, предостерегаетъ насъ; и, охваченные страхомъ, стоимъ мы одиноки... Дверь скрипнула, но никто не входить. [Тревожно]. Есть здѣсь кто-нибудь?
   

ЗАБОТА.

   Вопросъ вызываетъ отвѣть: да!
   

ФАУСТЪ.

   А кто же ты?
   

ЗАБОТА.

   Я здѣсь -- и этого довольно.
   

ФАУСТЪ.

   Удались!
   

ЗАБОТА.

   Я на своемъ мѣстѣ.
   

ФАУСТЪ.
[сперва гнѣвно, потомъ сдержавъ себя].

   Такъ имѣй въ виду, что я не хочу слышать никакихъ колдовскихъ словъ.
   

ЗАБОТА.

   Если отказывается слушать меня ухо, то я проникаю шумно и грозно въ сердце. Въ разнообразныхъ видахъ дѣйствую я своею злобной силой. На сушѣ, на водѣ я вѣчно тревожащій спутникъ, котораго постоянно находятъ подлѣ себя и никогда не ищутъ, которому столько же льстятъ, сколько посылаютъ проклятья. Неужели ты никогда не зналъ Заботы?

0x01 graphic

ФАУСТЪ.

   По міру я только пробѣгалъ, схватывая за волосы каждое свое желаніе, давая проходить мимо тому, что не удовлетворяло меня, не удерживая того, что ускользало изъ моихъ рукъ. Я только желалъ и только исполнялъ желаемое, и затѣмъ снова желалъ -- и такимъ образомъ властно и бурно гналъ впередъ свою жизнь; сперва широко и могущественно неслась она, теперь идетъ мудро, идетъ осторожно. Земной круговоротъ достаточно извѣстенъ мнѣ; а видѣть то, что за предѣлами его, не дано намъ. Безумецъ тотъ, кто. щурясь, обращаетъ туда взоры свои; кто мнитъ, что за облаками найдетъ подобныхъ себѣ. Стой онъ твердо на землѣ и оглядывайся вокругъ! Для сильнаго и крѣпкаго этотъ міръ не остается нѣмымъ. Какая надобность ему уноситься въ вѣчность? Что онъ познаётъ, то дается ему въ руки. Вотъ такъ долженъ онъ совершать свой земной путь, идти своей дорогой, не обращая вниманія на смущающихъ его привидѣній; въ своемъ стремленіи впередъ пусть обрѣтаетъ онъ муку и счастіе -- онъ, ни на одну минуту не находящій себѣ удовлетворенія.
   

ЗАБОТА.

   Разъ, что я кѣмъ-нибудь завладѣла безполезнымъ для него становится весь міръ. Вѣчный мракъ окутываетъ его; солнце не восходитъ и не заходить; при полной ясности внѣшнихъ чувствъ, внутри темнота, и не умѣетъ онъ завладѣть ни однимъ изъ сокровищъ; счастіе и несчастіе дѣлаются прихотью; среди изобилія онъ голодаетъ; блаженство ли, мученіе ли -- онъ все откладываетъ на слѣдующій день: только къ будущему обращены его мысли -- и, живя такимъ образомъ, никогда не достигаетъ онъ цѣли.
   

ФАУСТЪ.

   Замолчи! Такими рѣчами тебѣ не поймать меня! Не хочу слышать подобную безсмыслицу. Уходи! Эти дрянныя причитанія могутъ сбить съ толку даже самаго умнаго.
   

ЗАБОТА.

   Идти ему впередъ? Вернуться назадъ? Всякая рѣшимость отнята у него. На серединѣ проложенной дороги онъ двигается шаткими полу-шагами, ощупью. Все глубже и глубже теряется онъ, въ болѣе и болѣе превратномъ свѣтѣ видитъ всѣ вещи, тяжело обременяетъ себя и другихъ; дыша, задыхается; не бездыханный и безжизненный; не отчаивающійся и не покорный судьбѣ. И это неудержимое перебрасываніе изъ стороны въ сторону, болѣзненное бездѣйствіе, отвращеніе къ тому, что должно дѣлать, то освобожденіе, то порабощеніе, полусонъ и мучительное пробужденіе -- приковываютъ его къ своему мѣсту и готовятъ для ада.
   

ФАУСТЪ.

   Проклятыя привидѣнія! Вотъ какъ поступаете вы тысячи разъ съ человѣческимъ родомъ! Даже простые, обычные дни вы превращаете въ гнусное сплетете сѣтью опутанныхъ мукъ. Отъ демоновъ, знаю я, освобождаться трудно; тѣхъ крѣпкихъ узъ, чти связываютъ насъ съ міромъ духовъ, не порвешь; но твою могущественно подкрадывающуся власть, о Забота, я не признаю!
   

ЗАБОТА.

   Испытай же ее въ ту минуту, когда я спѣшу съ проклятіемъ отвернуться отъ тебя! Люди слѣпы всю свою жизнь; ты, Фаустъ, стань слѣпымъ Въ концѣ ея! [Дуетъ на него].
   

ФАУСТЪ [ослѣпнувъ].

   Ночь, повидимому, все глубже и глубже спускается на меня, но внутри блеститъ яркій свѣтъ. Что я задумалъ -- спѣшу исполнить; вѣсъ и значеніе имѣетъ только слово господина. Вставайте съ постели, слуги мои! Сюда -- всѣ! Пусть счастливо осуществится мой смѣлый замыселъ! Беритесь за орудія, пустите въ ходъ заступы и лопаты. Намѣченная работа должна немедленно двинуться впередъ. Строгій порядокъ, неутомимое прилежаніе получаютъ прекраснѣйшую награду. Для того, чтобы совершилось величайшее дѣло, достаточенъ одинъ духъ на тысячу рукъ.
   

Большой дворъ передъ дворцомъ.

Факелы. Мефистофель въ качествѣ смотрителя за работами.

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Идите, идите! Сюда, сюда, вы, трясущіеся Лемуры, кое-какъ сшитыя изъ связокъ, жилъ, когтей полу-существа!
   

ЛЕМУРЫ [хоромъ].

   Мы немедленно къ твоимъ услугамъ, и, сколько намъ удалось понять, дѣло идетъ о большомъ пространствѣ земли, которое должно перейти въ нашу собственность.
   Заостренные колья уже готовы, готова и длинная цѣпь для измѣренія! А почему позвали насъ, это мы забыли.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Тутъ по нужно никакихъ искусственныхъ приспособленій; работайте вашими собственными средствами! Самый длинный изъ васъ пусть протянется на землѣ во весь свой ростъ, вы, остальные, выполите вокругъ него траву, какъ это дѣлалось для нашихъ предковъ, и выройте продолговатый четыреугольникъ. Изъ дворца въ тѣсный домъ -- вотъ чѣмъ глупо оканчивается все!
   

ЛЕМУРЫ
[копая съ насмѣшливыми ужимками].

   Когда я былъ молодъ, и жилъ, и любилъ, мнѣ сдается -- такъ сладко мнѣ было; чуть услышу гдѣ звуки веселья -- туда мчатъ сейчасъ же меня мои ноги.
   А теперь вотъ коварная старость меня костылями своими пришибла; я споткнулся -- и въ двери могилы попалъ; кто жъ велѣлъ имъ открытыми былъ въ ту минуту?
   

ФАУСТЪ
[выходя изъ дворца, ощупью найдя дверь].

   Какъ радуетъ меня стукъ лопать! Это трудится толпа, которая исполняетъ заданную мной работу, примиряетъ землю съ самой собою, волнамъ ставитъ предѣлы, море сдерживаетъ прочными оковами.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ [въ сторону].

   Своими плотинами, своими укрѣпленіями ты трудишься вѣдь только для насъ, потому что этимъ приготовляешь большое пиршество водяному чорту Нептуну. Стихіи въ заговорѣ съ нами, и дѣло окончится уничтоженіемъ.
   

ФАУСТЪ.

   Смотритель!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Здѣсь!
   

ФАУСТЪ.

   Добывай рабочихъ сколько можно больше, цѣлыми толпами! Подбадривай ихъ и доставленіемъ удовольствій, и строгостью! Плати, соблазняй, настаивай! Каждый день хочу я получать свѣдѣніе, на сколько вытянулся въ длину копаемый ровъ.
   

Мефистофель [въ полголоса].

   Толкуютъ, какъ я слышалъ, не о рвѣ, а о могилѣ.
   

ФАУСТЪ.

   Вдоль горы тянется болото, заражающее все, уже добытое мною: уничтоженіе гнилой трясины было бы послѣднимъ, высшимъ пріобрѣтеніемъ. Я открываю пространство для многихъ милліоновъ, чтобы они могли жить тамъ -- если не въ полной безопасности, то въ свободной дѣятельности. Зелены, плодоносны поля; людямъ и стадамъ приволье на ихъ новой землѣ, и быстро разселились они вдоль могущественныхъ холмовъ, воздвигнутыхъ смѣлымъ и трудолюбивымъ народомъ; внутри страны -- рай; а извнѣ пусть бѣшено доносятся волны до самаго края! Если же ей приходитъ охота насильственно прорвать преграду, всѣ спѣшатъ общими усиліями задѣлать отверстіе. Да, этой мысли вполнѣ предался я, она -- послѣднее слово мудрости. Свободы и жизни достоенъ только тотъ, кто долженъ ежедневно завоевывать ихъ и въ такой дѣятельности, окруженный опасностями, благородно проходить свои годы, какъ дитя, мужъ и старецъ. Вотъ такую кипучую жизнь хотѣлъ бы я увидѣть, хотѣлъ бы стоять на свободной землѣ со свободнымъ народомъ, и тогда я имѣлъ бы право сказать минутѣ: "Не уходи, ты такъ прекрасна!" Слѣды моей земной жизни не погибли бы въ зонахъ... Въ предчувствіи такого высокаго счастія, я наслаждаюсь теперь высшимъ мгновеніемъ своимъ! [Падаетъ; Лемуры хватаютъ его и кладутъ на землю].
   

МЕФИСТОФЕЛЬ,

   Его не насыщаетъ никакое удовольствіе, его не удовлетворяетъ никакое счастіе; точно волокита, гоняется онъ за измѣняющимися образами; послѣднюю, скверную, пустую минуту желаетъ бѣднякъ удержать при себѣ. Тотъ, кто такъ упорно сопротивлялся мнѣ, нашелъ во времени своего владыку; старикъ лежитъ здѣсь на пескѣ; часы остановились...
   

ХОРЪ.

   Остановились! Молчатъ, какъ полночь. Стрѣлка упала.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Упала, свершилось.
   

ХОРЪ.

   Все кончено!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Кончено! Глупое слово! Отчего кончено? Кончено и полное ничто -- это совершенно одно и то же! Какой же намъ прокъ изъ вѣчнаго творчества, когда все сотворенное должно въ концѣ концовъ уноситься въ ничто? "Кончено!" Что прочтешь въ этомъ словѣ? Оно все равно, что "не было", а между тѣмъ шумитъ и снуетъ, точно дѣйствительно было! Нѣтъ, я предпочитаю этому вѣчную пустоту.
   

ПОЛОЖЕНІЕ ВЪ ГРОБЪ.

ЛЕМУРЪ [соло].

   Кто это построилъ заступами и лопатами такой скверный домъ?
   

ЛЕМУРЫ [хоръ].

   Для тебя, мрачнаго жильца въ льняной одеждѣ, онъ вышелъ еще слишкомъ хорошимъ.
   

ЛЕМУРЪ [соло].

   Кто это такъ скверно обставилъ комнату? Куда дѣвались столъ и стулья?
   

ЛЕМУРЫ [хоръ].

   Они были ссужены на короткое время, а кредиторовъ оказалось такъ много!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Тѣло лежитъ, а если духъ захочетъ улетѣть, я ему тотчасъ же предъявлю подписанный кровью документъ. Но, къ сожалѣнію, въ настоящее время есть такъ много средствъ вырвать у чорта душу! На старомъ пути спотыкаешься о препятствія; на новомъ насъ совсѣмъ не жалуютъ. Прежде, бывало, я исполнилъ бы эту работу одинъ; теперь долженъ звать помощниковъ.
   Плохо приходится нашему брату во всѣхъ вещахъ! Ни на традиціонную привычку, ни на старое право, ни на что нельзя больше положиться. Въ прежнее время душа вылетала съ послѣднимъ дыханіемъ, я подстерегалъ ее, и цапъ-царапъ! въ одно мгновеніе уже держалъ, точно самую быстроногую мышь, въ крѣпко вцѣпившихся когтяхъ. А теперь она медлитъ, не хочетъ разстаться съ мрачнымъ жилищемъ, съ отвратительнымъ помѣщеніемъ въ скверномъ трупѣ; и только ненавидящія другъ друга стихіи, наконецъ, позорно выгоняютъ ее оттуда. Пучься и терзайся я цѣлые часы и дни -- нѣтъ конца вопросамъ; когда умеръ? какъ и гдѣ? Старая смерть потеряла своя" быструю силу; сомнительнымъ остается даже -- дѣйствительно ли умеръ? Не разъ похотливо смотрѣлъ я на окоченѣвшіе члены; но это было обманъ: они снова начинали шевелиться, двигаться. [Дѣлаетъ фантастическіе заклинательные жесты]. Живо сюда! Удвойте шаги, вы, господа съ прямымъ рогомъ, съ кривымъ рогомъ, черти стараго чекана! Несите сюда скорѣе пасть адову! Правда, у ада много, много пастей; онъ пожираетъ ими, смотря по общественному положенію и значенію каждаго; но въ будущемъ и при этой послѣдней операціи уже не будутъ дѣйствовать съ такой осторожной разборчивостью. [На лѣвой сторонѣ раскрывается страшная пасть ада].
   Челюсти зіяютъ; со свода этой бездны бѣшено стремится нотокъ пламени, и въ дымныхъ клубахъ задняго фона я вижу огненный городъ въ его вѣчномъ пожарѣ. Багровое пламя пробивается до самыхъ зубовъ.
   Осужденные грѣшники, надѣясь на спасеніе, подплываютъ къ выходу; но колоссальная геенна, смыкаясь, поглощаетъ ихъ -- и снова печально пускаются они въ свой горячій путь. Много другого можно открыть въ углахъ; столько ужаснѣйшаго на такомъ тѣсномъ пространствѣ! Вы очень хорошо дѣлаете, что пугаете грѣшниковъ: вѣдь они все это считаютъ ложью, обманомъ, грёзою. [Къ толстымъ чертямъ съ короткимъ и прямымъ рогомъ]. Ну, пузатые бездѣльники съ огненными щеками, разжирѣвшіе такъ сильно отъ горячей адской сѣры, бревноподобные, короткіе, вѣчно неподвижные затылки! Всмотритесь-ка пристально, тутъ внизу не свѣтится ли что-то въ родѣ фосфора? Это душонка, Психея съ крыльями; какъ ощипете вы ее, останется только гадкій червякъ. Я приложу къ ней свою печать, и затѣмъ неситесь съ нею отсюда въ огненномъ вихрѣ.
   Сторожите: толстобрюхіе, въ нижнихъ областяхъ тѣла -- это ваша обязанность; тамъ ли ей угодно было обитать -- это съ полной точностью неизвѣстно. Любитъ она избирать себѣ мѣсто въ пупкѣ; смотрите, чтобъ она не ускользнула отъ васъ съ этой стороны. [Къ тощимъ чертямъ съ длиннымъ и привыкъ рогомъ]. Вы, паяцы, колоссальные тамбуръ-мажоры, сторожите въ воздухѣ, работайте безъ отдыха, вытянувъ лапы, держа наготовѣ острые когти, чтобъ поймать порхунью, бѣглянку! Ей, безъ сомнѣнія, скверно въ своемъ старомъ домѣ, и духъ стремится скорѣе воспарить въ вышину.
   

СЪ ПРАВОЙ СТОРОНЫ ВВЕРХУ СІЯНІЕ.

НЕБЕСНЫЕ СОНМЫ.

   Небу родные, неба посланники, спокойнымъ полетомъ спускайтесь на землю, чтобъ грѣшнымъ прощать и прахъ оживлять. Въ тихомъ пареньѣ свѣтлаго сонма всѣмъ созданнымъ тварямъ вы оставляйте радости слѣдъ!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Фальшивые звуки, мерзкое бренчаніе слышу я; сверху идутъ они вмѣстѣ съ ненавистнымъ свѣтомъ дня. Это та жалкая пискотня полу-мальчиковъ и полу-дѣвочекъ, которая приходится по вкусу ханжамъ. Вы знаете, какъ мы, въ самые проклятые часы, измышляли уничтоженіе человѣческаго рода, и гнуснѣйшее изъ того, что изобрѣтено нами, оказалось вполнѣ угоднымъ вашей набожности.
   Лицемѣрно подбираются сюда олухи! Не одного уже отбили они у насъ такимъ же точно образомъ, сражаясь съ нами собственнымъ нашимъ оружіемъ: вѣдь они тѣ же черти, только въ рясахъ. [Бѣсамъ]. Проиграть дѣло здѣсь было бы для васъ вѣчнымъ позоромъ; скорѣй къ могилѣ и твердо держитесь у краевъ ея!
   

ХОРЪ АНГЕЛОВЪ [разсыпая розы].

   Розы ослѣпительныя, ароматы льющія, порхающія въ воздухѣ, таинственно живящія, листками окрыленныя, налившіяся почками, спѣшите расцвѣтать!
   Весна, явись, блистаючи и пурпуромъ, и зеленью! Несите рай усопшему!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ [бѣсамъ].

   Что же вы корчитесь, что дрожите? Въ обычаѣ это развѣ въ аду? Держитесь крѣпко, и пусть себѣ сыплютъ! Стойте, дурачье, каждый на своемъ мѣстѣ! Они воображаютъ, что такими цвѣточками заметутъ, какъ снѣгомъ, горячихъ чертей! Пустое! Все растаетъ и пропадетъ отъ вашего дыханія. Дуйте же, мѣхи раздувальные!... Довольно, довольно! Отъ однихъ паровъ, что вы испускаете, блѣднѣетъ этотъ летающій рой... Не такъ сильно! Замкните свои пасти и носы! Слишкомъ ужъ сильно вы задули; никогда не знаете надлежащей мѣры!.. Вонъ цвѣты не только съежились, а совсѣмъ потемнѣли. горятъ! Летятъ на насъ ядовито яркими огнями... Обороняйтесь, напирайте дружно!.. Ихъ силы слабѣютъ, пропало все мужество... черти почуяли соблазнительный жаръ чего-то чужого.
   

АНГЕЛЫ.

   Цвѣты блаженные, огни привѣтные, любовь разсыпаютъ они, блаженство готовятъ они, сколько желаетъ душа. Въ чистомъ эѳирѣ правды слова сонмамъ безсмертнымъ свѣтъ разливаютъ повсюду!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   О, проклятые, о, позоръ такимъ болванамъ! Черти перевернулись вверхъ ногами, вертятся неуклюжія твари колесомъ и летятъ, з--цами впередъ, въ адъ. Угости васъ тамъ по заслугамъ горячая баня! Я же останусь на своемъ мѣстѣ... [Отбиваясь отъ падающихъ на него розъ]. Прочь, блуждающій огонь! Свѣти, свѣти, сколько хочешь, въ рукахъ у меня ты ни что иное, какъ отвратительная, никуда негодная слизь! Ну, чего ты порхаешь? Уберешься ли, наконецъ?.. Щемитъ у меня въ затылкѣ, точно сѣра и смола.
   

АНГЕЛЫ [хорь].

   Того, что не ваше, избѣгать вы должны; что вашей природѣ противно -- гоните его отъ себя. А если ворвется насильно, защита и помощь -- нашъ долгъ; только любящихъ вводитъ въ небо любовь!
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.

   Горитъ у меня голова, горитъ сердце, печень! Это какая-то сверхъ-дьявольская стихія! Гораздо острѣе адскаго огня! Оттого и мучитесь такъ вы, несчастные влюбленные, которые, будучи отвергнуты, готовы свернуть себѣ шею, чтобъ имѣть возможность кинуть взглядъ на возлюбленную.
   Неужели то же самое и со мною? Что тянетъ мою голову въ ту сторону? Вѣдь я же съ нею въ заклятой войнѣ; вѣдь ихъ видъ былъ для меня до сихъ поръ рѣзко ненавистенъ... Неужели глубоко проникло въ меня нѣчто чуждое? Я чувствую желаніе посмотрѣть на этихъ милѣйшихъ дѣтокъ... Что удерживаетъ меня отъ проклятій?.. Но ужъ если я дамъ себя одурачить, то кого съ этихъ поръ можно будетъ называть дуракомъ?.. Вѣдь вотъ -- ненавижу я этихъ проказниковъ-ребятъ, а какъ они нравятся мнѣ теперь!
   Скажите, прекрасныя дѣти, ужъ вы не изъ Люциферова ли тоже племени? Вы такъ красивы, хочется, право, васъ поцѣловать, и я нахожу, что вы явились сюда очень кстати. У меня на сердцѣ такъ привольно, такъ натурально, какъ будто я видѣлъ васъ уже тысячу разъ; такія секретно кошачьи вожделѣнія! Съ каждымъ взглядомъ нахожу васъ все болѣе и болѣе прекрасными. О, приблизьтесь, о, подарите меня хоть однимъ взглядомъ!
   

АНГЕЛЫ.

   Вотъ мы, отчего же ты отступаешь назадъ? Мы приближаемся, и если ты можешь, останься. [Разлетаясь, занимаютъ все пространство].
   

МЕФИСТОФЕЛЬ.
[Оттѣсненный къ просценіуму].

   Вы обзываете насъ проклятыми духами, а сами-то и есть настоящіе колдуны, потому что соблазняете и мужчину, и женщину... Какое проклятое приключеніе! Неужели это -- стихія любви? Огнемъ охвачено все тѣло, такъ что я едва-едва чувствую, что у меня горитъ въ затылкѣ... Вы порхаете то сюда, то туда, опуститесь же пониже, дайте вашимъ хорошенькимъ членамъ задвигаться немножко больше по-свѣтскому. Правда, серіозность вамъ очень и очень къ лицу, но мнѣ хотѣлось бы увидѣть васъ хоть разъ улыбающимися; это привело бы меня въ вѣчный восторгъ. Улыбнулись бы вотъ какъ влюбленные, когда они мигнутъ глазкомъ, губы чуть-чуть подернутся -- и дѣло кончено... Вотъ ты, длинный мальчишка, мнѣ больше всѣхъ нравишься, только поповская мина тебѣ совсѣмъ не къ лицу; взгляни ты на меня хоть немножко похотливо. Слѣдовало бы вамъ тоже, не оскорбляя приличія, быть пообнаженнѣе; эта длинная рубашка въ складкахъ черезчуръ ужъ нравственна... Вотъ они повернулись... Посмотрѣть сзади -- плутишки весьма, весьма аппетитны!
   

ХОРЪ АНГЕЛОВЪ.

   Къ чистому свѣту пламя любви обратись! Грѣшныя души правда спасетъ! Ею они отъ лукаваго радостно будутъ избавлены и въ единеніи общемъ блаженство свое обрѣтутъ.
   

МЕФИСТОФЕЛЬ [прійди въ себя].

   Что это со иной!.. Подобно Іову я весь отъ ногъ до головы покрытъ чирьями, такъ что самому на себя смотрѣть страшно, но въ то же время торжествую, когда насквозь вижу себя, когда полагаюсь на свою натуру и на свой родъ. Благородныя чортовы части спасены, любовное навожденіе задѣло только кожу; проклятые огни уже выгорѣли, и, какъ подобаетъ, я проклинаю всѣхъ васъ вмѣстѣ!
   

ХОРЪ АНГЕЛОВЪ.

   Пламень священный! Кто имъ охваченъ. чувствуетъ въ жизни себя съ добрыми всѣми блаженнымъ. Въ тѣсномъ союзѣ теперь въ высь воспаримъ, славословя! Воздухъ очищенъ; дыши, освободившійся духъ! [Возносятся ни небо, унося безсмертную часть Фауста].
   

МЕФИСТОФЕЛЬ [оглядываясь кругомъ].

   Что же это такое? Куда скрылись они? Поддѣли вы меня, малолѣтки -- улетѣли съ добычею на небо! Оттого-то и зарились они на эту могилу! Отнято у меня большое, единственное сокровище! Вырвали у меня плутовски высокую душу, отдавшую себя мнѣ въ залогъ! Кому теперь пожаловаться на нихъ? Кто возвратитъ мнѣ мое законно пріобрѣтенное право? Обманутъ ты на старости лѣтъ, положеніе твое жестоко скверное, но ты заслужилъ его. Позорно велъ я себя, постыдно потраченъ даромъ большой запасъ труда! Пошлая похоть, нелѣпое волокитство пробрались въ засмоленнаго чорта, и такими-то ребячески-дурацкими вещами занимался умный и опытный малый! Не мала, по истинѣ, та глупость, которой позволяешь овладѣть тобою уже въ самомъ концѣ дѣла!
   

Горныя ущелья. Лѣсъ, Скалы, Пустыня.

Святые Анахореты, разсѣянные нагорныхъ высотахъ я расположившіеся въ ущельяхъ.

ХОРЪ И ЭХО.

   Качаются вѣтви лѣсныя, утесы на нихъ налегли, корни вцѣпилися въ землю, тѣснятся другъ къ другу стволы, брызжетъ волна за волною, въ глубокой пещерѣ встрѣчая отпоръ: безмолвно и дружески крадутся львы вокругъ насъ, чтя освященное мѣсто, священный любови пріютъ.
   

PATER ЕСSТАTICUS [подымаясь и опускаясь въ воздухѣ].

   Вѣчное пламя блаженства, жгучія узы любви, боль кипящая въ груди, вспѣненная жажда Бога! Стрѣлы, пронзите меня; копья, сразите меня; палицы, размозжите меня; молньи, сожгите меня -- чтобъ все ничтожное безслѣдно исчезнуло, только блестѣла бъ звѣзда неугасимая, вѣчной любови зерно!
   

PATER PROFUNDUS [въ низшей сферѣ].

   Какъ груда скалъ у ногъ моихъ лежитъ всей тяжестью на пропасти глубокой, -- какъ тысячи ручьевъ сверкающихъ текутъ, чтобъ въ бѣшеномъ потокѣ пѣны слиться.-- какъ собственнымъ влеченіемъ стволы деревъ несутся мощно въ воздухъ -- такъ всемогущая любовь все создаетъ, всему охраной служитъ.
   Вокругъ себя я слышу дикій шумъ, какъ будто катятъ волны лѣсъ и скалы -- но рядомъ съ нимъ, привѣтливо журча, обильная вода бѣжитъ въ низины, съ призваніемъ долину орошать. И тѣ струи, и молніи огонь, слетѣвшій, чтобъ очистить атмосферу, носившую ядъ и зловредный паръ въ груди своей -- то вѣстники любви, вѣщающіе намъ о силѣ той, что, вѣчно сотворяя, насъ объемлетъ.
   О, если бы и внутренній мой міръ они зажгли, въ которомъ духъ, холодный, мятущійся терзается, стѣсненный границами наружныхъ грубыхъ чувствъ, подъ болью отъ цѣпей, его сдавившихъ! О, Боже! дай успокоенье мыслямъ и жаждущее сердце облегчи!
   

PATER SERAPHICUS [средняя сфера].

   Утреннее облачко витаетъ въ полосахъ колеблющихся сосенъ; что живетъ внутри его? могу ли угадать? То юныхъ духовъ рой.
   

ХОРЬ БЛАЖЕННЫХЪ МЛАДЕНЦЕВЪ.

   Скажи намъ, Отецъ, куда мы несемся! Кто мы такіе, Добрый, скажи? Счастливы мы: всѣмъ, всѣмъ созданьямъ сладостно такъ существовать!
   

PATER SERAPHICUS.

   Дѣти, рожденныя въ полночь, съ полураскрытыми духомъ и чувствами, вы, для родителей тотчасъ погибшіе, ангеламъ прибылью ставшіе! Если вы чувствовать можете, что здѣсь присутствуетъ любящій, то приближайтесь. Счастливыя! Нѣтъ никакихъ въ васъ слѣдовъ жесткой дороги земной, спуститесь же въ очи мои -- по-земному построенный органъ, и коль можете ими владѣть, какъ своими -- взирайте на Землю! [Принимаетъ ихъ въ себя]. Это деревья, это утесы, это потокъ, что несется съ высотъ и необузданно грознымъ стремленьемъ крутые пути сокращаетъ себѣ.
   

БЛАЖЕННЫЕ МЛАДЕНЦЫ [внутри его].

   Видъ величественный, правда, но ужъ слишкомъ мрачно мѣсто; страхъ и ужасъ насъ объяли; отпусти насъ, добрый, милый!
   

РАТЕИ SERAPHICUS.

   Возноситесь вы въ высшія сферы, незамѣтно самимъ возрастайте, укрѣпляясь присутствіемъ Бога, вѣчно чистою жизнью живя! Ибо это есть пища для духовъ, разлитая въ свободномъ эѳирѣ -- откровеніе вѣчной любви, въ коемъ свѣтлый источникъ блаженства!
   

БЛАЖЕННЫЕ МЛАДЕНЦЫ
[витающіе вокругъ высочайшихъ вершинъ].

   Радостно руки сплетите въ тѣсномъ союзѣ и нойте, полные чувствомъ святымъ! Отъ Бога пріявъ поученье, твердо вы можете вѣрить, что узрите чтимаго вами.
   

АНГЕЛЫ
[парящіе въ высшей атмосферѣ и несущіе безсмертную часть Фауста].

   Обрѣлъ благородный членъ міра духовъ спасенье отъ злого! Кто въ жизни стремится впередъ неустанно, того избавляемъ отъ гибели мы. А если еще и любовь въ немъ свыше участіе приметъ, то сонмы блаженныхъ его встрѣчаютъ съ сердечнымъ привѣтомъ.
   

МЛАДШІЕ АНГЕЛЫ.

   Розы, что руками кающихся грѣшницъ, сдѣлавшихся силой ихъ любви святыми, разсыпались съ неба -- мощно помогли намъ побѣдить, исполнить нашъ великій подвигъ, завладѣть душою этой драгоцѣнной. Отъ цвѣтовъ летѣвшихъ злые сторонились, прогоняло бѣсовъ ихъ прикосновенье, вмѣсто ихъ обычной жажды адской кары, духи тѣ терзались муками любви. Даже престарѣлый Сатана верховный былъ насквозь проникнутъ этой острой болью. Возликуйте! Дѣло кончилось удачей!
   

БОЛѢЕ СОВЕРШЕННЫЕ АНГЕЛЫ.

   Часть персти земной остается у насъ, и ее тяжело намъ нести; если бъ даже была изъ азбеста она, не было бъ въ ней чистоты. Когда сочетаетъ съ собою стихіи духовная мощная сила, натуры той двойственной связь разорвать не могутъ и ангелы даже. Разъединить ихъ другъ съ другомъ возможно лишь вѣчной любви.
   

МЛАДШІЕ АНГЕЛЫ.

   Въ дымкѣ туманной, надъ скалъ вершинами здѣсь близко витающей, жизнь духовъ я чувствую. Проясняются облачки, я вижу парящій сонмъ блаженныхъ младенцевъ. Отъ гнета земного свободные и въ кругъ съединенные, они наслаждаются новымъ блистаньемъ и пышностью горняго міра. Да будетъ и онъ. въ началѣ полета въ небесныя выси, къ нимъ пріобщенъ!
   

БЛАЖЕННЫЕ МЛАДЕНЦЫ.

   Радостно мы принимаемъ его -- нынѣ еще въ состояніи куколки; въ немъ мы залогъ получаемъ отъ ангеловъ. Снимемъ съ него пелены бременящія; вотъ уже онъ и великъ, и прекрасенъ, къ жизни святой возродясь!
   

DOCTOR MARIANUS
[въ самой высшей и самой чистой кельѣ].

   Здѣсь глазу свободный просторъ, здѣсь высоко возносится духъ! Вотъ проносятся, въ высь воспаряя, женщины мимо меня. Въ сонмѣ я вижу Чудесную, въ вѣнцѣ изъ сіяющихъ звѣздъ; Царицу Небесъ узнаю я по яркому блеску Ея. [Въ экстазѣ]. Владычица высшая міра! Дозволь мнѣ въ небесномъ татрѣ голубомъ, надо мной широко распростертомъ, тайну Твою созерцать! Прими съ благосклонностью то, что грудь человѣка глубоко и нѣжно волнуетъ и съ чистой священной любовью возноситъ къ Тебѣ! Несокрушимо мужество наше, когда лучезарно господствуешь Ты; внезапно смиряется пылъ нашъ мятежный, когда успокоить являешься Ты! Дѣва, чистая въ прекраснѣйшемъ смыслѣ! Мать досточтимая наша! Избранная нами Царица! Равная родомъ съ богами!
   Вокругъ Нея сплетаются грядою легкой облачки; то кающихся грѣшницъ собрался нѣжный сонмъ, вокругъ Ея колѣней эѳиромъ упиваясь, моля о милосердьи.
   Ты, Неприкосновенная, къ себѣ безъ опасенія Ты можешь допускать идущихъ съ упованіемъ соблазна легкихъ жертвъ.
   Ихъ, увлекаемыхъ слабостью, трудно бываетъ слагать; кто цѣпи земныхъ вожделѣніи собственной силой порветъ? Долго ль ногѣ поскользнуться на гладкомъ, неровномъ полу? Кто отуманенъ не будетъ взглядомъ и словомъ привѣта, жаркимъ дыханіемъ лести?

[MATER GLORIOSA парить въ высотѣ].

ХОРЪ КАЮЩИХСЯ ГРѢШНИЦЪ.

   Ты, парящая въ высяхъ вѣчнаго царства, внемли моленью Ты, безсравненная, милостью щедрая!
   

MAGNA PECCATRIS [отъ Луки VII, 36].

   Ради той любви, что проливала слезы, какъ бальзамъ, на ноги Сына Твоего, не боясь насмѣшки злобной.
   Фарисеевъ; ради тѣхъ сосудовъ, изъ коихъ на нихъ капали такъ щедро струйки аромата; ради тѣхъ кудрей, которыя такъ нѣжно осушали влагу на священныхъ членахъ...
   

MULIER SAMARITANA [отъ Іоанна IV].

   Ради колодца, куда со стадами въ оное время ходилъ Авраамъ; ради ведра, что сподоблено было студёно коснуться Спасителя устъ; ради потока, который оттуда льется теперь изобильной волной, вѣчно прозрачной, весь міръ орошая...
   

MARIA AEGYPTIACA [Acta Sanctorum].

   Ради высокосвященнаго мѣста, гдѣ положили Спасителя тѣло; ради руки, оттолкнувшей меня отъ дверей; ради того покаянья, которому я сорокъ лѣтъ вѣчной осталась въ пустынѣ; ради прощальныхъ молитвенныхъ словъ, что я на пескѣ написала...
   

ВСѢ ТРИ.

   Ты, которая грѣшницъ великихъ быть съ Тобою вблизи допускаешь, и достигшее цѣли желанной покаяніе въ вѣчность возносишь сжалься также надъ этою доброй душою, только разъ позабывшей себя, безсознательно грѣхъ совершившей; даруй ей безусловно прощеніе свое!
   

UNА POENITENTICUМ [прежде называвшаяся Гретхенъ].

   Склони, о, склони Ты, безсравненная, Ты, лучезарная, благостно ликъ Свой къ моему счастію! Въ годы былые любимый, больше ничѣмъ не смущаемый, онъ возвратился ко мнѣ!
   

БЛАЖЕННЫЕ МЛАДЕНЦЫ
[кружась въ воздухѣ, приближаются].

   Переростаетъ онъ насъ мощностью членовъ своихъ; щедрой наградой воздастъ за наши о немъ попеченья. Рано изъ круга живыхъ насъ удалили; ни этотъ многому самъ научился, научитъ и насъ.
   

ОДНА ИЗЪ КАЮЩИХСЯ
[прежде называвшаяся Гретхенъ].

   Окруженный хоромъ благородныхъ духовъ, не успѣлъ онъ, новый, самъ себя узнать, не успѣлъ почуять свѣжесть новой жизни -- а священнымъ сонмамъ ужъ подобенъ онъ. Посмотри, какъ быстро всѣ земныя узы, оболочку старую онъ съ себя совлекъ, какъ опять наружу, изъ одеждъ эѳирныхъ, молодости первой выступаетъ мощь! Дай мнѣ дозволенье поучать его: ослѣпленъ еще онъ этимъ новымъ свѣтомъ!
   

MATER GLORIOSA.

   Услышана ты! вознесись къ высшимъ сферамъ; онъ, почуявъ тебя, за тобою во слѣдъ полетитъ!
   

DOCTOR MARIANUIS
[съ молитвой падая ницъ].

   Созерцайте спасительный взоръ, покаянныя съ нѣжной душой, благодарно готовя себѣ, воспріятіе жизни блаженной! И да будутъ всѣ лучшія чувства отданы на служенье Тебѣ! Не оставь насъ Своей благодатью. Дѣва. Царица, Мать, Божество!
   

CHORUS MYSTICUS.

   Все преходящее есть только символъ; недостижимое здѣсь достигается, невыразимое здѣсь совершается; вѣчно женственнымъ къ небу возносимся мы.

FINIS.

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru