Гиппиус Александра Карловна
Савельич

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:


   

ТРИ РАЗСКАЗА ДЛЯ ДѢТЕЙ.

Александра Гиппіусъ.

(АВТОРА РАЗСКАЗА "НЕПТУНЪ").

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Тип. Братьевъ Шумахеръ, Вас. Остр., Тучковъ nep. No 1.
1885.

   

САВЕЛЬИЧЪ.

I.

   Въ усадьбѣ всѣ еще спятъ, только Савельичъ, маленькій, худенькій старичекъ лѣтъ шестидесяти, не спитъ. Онъ всталъ на разсвѣтѣ и, надѣвъ сверхъ полинявшей розовой рубашки и нанковыхъ панталонъ, засаленный холщевый передникъ, а на босую ногу войлочныя туфЛи, принялся убирать комнаты. Отодвигая и передвигая столы и стулья, онъ выметалъ изо всѣхъ уголковъ и сметалъ со всей мебели пыль такъ старательно, какъ будто отъ добросовѣстнаго исполненія этой работы зависѣло все благосостояніе его господъ и его собственное.
   -- Ишь, игрушекъ-то сколько повсюду разбросали! Гдѣ кукла, гдѣ волчекъ!. Вотъ лошадь со сломанной ногой!... Шашки разсыпаны... сбирай ихъ теперь по всей залѣ!... Э -- эхъ! кряхтѣлъ старикъ, нагибаясь. Учатъ, учатъ дѣтей всѣмъ премудростямъ, а нѣтъ, чтобы научить порядку. Кто порядка не знаетъ, отъ того ужь толка не жди! прибавилъ онъ, откативъ ногой далеко отъ себя огромный резиновый мячъ.
   Когда комнаты были приведены въ надлежащій видъ, Савельичъ отправился въ буўетъ. Тамъ онъ принялся за чистку самовара; теръ его такъ долго, что самоваръ заблестѣлъ какъ новый.
   За перегородкой кто-то громогласно зѣвнулъ. Савельичъ замычалъ.
   -- Видно ночи-то мало тебѣ чтобъ спать, проговорилъ онъ сурово. Солнце взошло, а ты все еще валяется... Лѣнтяй!
   За перегородкой, должно быть вслѣдствіе этого замѣчанія, кто-то закопошился.
   -- Ты куда ваксу-то сунулъ, что у меня тутъ на полкѣ стояла? спросилъ у неизвѣстной пока намъ личности Савельичъ.
   -- Я вашей ваксы не касался,-- отвѣчалъ голосъ изъ-за перегородки.
   -- Не касался!... а кто-же касался? Сама съ мѣста сойти не могла.
   -- Аграфена нешто унесла, а я не бралъ.
   -- Окромя тебя никто сюда не ходитъ.
   -- Дѣти ходятъ.
   -- А вакса имъ на что?
   -- А кто ихъ знаетъ на что!... развѣ я знаю.
   -- Ты не разсуждай у меня! А чтобъ вакса была!
   Изъ-за перегородки показалась заспанная, растрепанная и немытая фигура мальчика лѣтъ тринадцати.
   -- Вонъ!... нешто не видите? На верхней полкѣ, въ углу, проговорилъ мальчикъ, указывая всей рукой на то мѣсто, гдѣ стояла вакса.-- Куда поставили, тамъ и есть. Вы не внизъ поставили, а наверхъ.
   Онъ всталъ на табуретку и досталъ ваксу.
   -- Дровъ принеси. Тебѣ обо всемъ напоминать надо: самъ не подумаешь.
   Мальчикъ, лѣниво передвигая ногами, вышелъ.
   -- Петяшка! крикнулъ Савельичъ, когда тотъ уже былъ за дверью. Петяшка!
   Но Петяшка не вернулся.
   -- Ишь ты!... удралъ бездѣльникъ! Нѣтъ, чтобы соръ захватить съ собою. Эхъ, голова, голова! ворчалъ старикъ, начиная чистить сапоги.
   Одинъ сапогъ былъ вычищенъ, когда изъ залы въ буфетъ медленно отворилась дверь и всунулась хорошенькая свѣтловолосая головка дѣвочки лѣтъ семи.
   -- Савельичъ! Что вы намъ чай не подаете? сказала головка. Ужь съ полчаса какъ мы съ миссъ Энни встали.
   -- Подождите: подамъ. Дочищу сапоги папашѣ и подамъ.
   -- Вы, кажется, самовара и не ставили.
   -- Что-жь что не ставилъ!... Поставлю.
   Дѣтская головка исчезла.
   -- Имъ все скорѣй да скорѣй. Вотъ сами бы сапоги почистили, такъ я бы давно и самоваръ поставилъ. У миссы-то дѣло одно: болтать да болтать! "іесъ -- іесъ, но -- но, гудбай, май диръ..." весь день въ болтовнѣ проводитъ, а туда-же... еле глаза протретъ, подавай ей чай скорѣе, какъ будто у нея есть спѣшное дѣло какое, продолжалъ ворчать про себя старикъ.
   Онъ поставилъ оба сапога рядкомъ на столъ, полюбовался ихъ глянцемъ и понесъ ихъ къ барину въ кабинетъ; затѣмъ, возвратясь въ буфетъ, принялся собирать на подносъ чайныя чашки.
   Вскорѣ все семейство Доблестневыхъ сидѣло за чайнымъ столомъ, шутя и весело разговаривая.
   Часа черезъ три, въ тѣхъ же дверяхъ буфета, показалась другая головка, на сей разъ черненькая, мальчика лѣтъ шести.
   -- Савельичъ! пора бы завтракъ подавать! проговорилъ мальчикъ.
   -- Знаю, что пора.
   -- Поскорѣй, Савельичъ.
   Подождёте. Не десять рукъ у меня, сами знаете. Вы сегодня встали-то когда? Поздно. Съ чайнаго стола вотъ только-только что чашки-то убралъ. Васъ же ждалъ. Приказали бы вашему Петяшкѣ все это мыть да убирать, такъ дѣло-то скорѣе бы пошло. Онъ, небось, у васъ тамъ на острову сидитъ, мухъ считаетъ.
   

II.

   Семейство Доблестневыхъ состояло изъ графа Сергѣя Андреевича, жены его Ольги Александровны и двухъ дѣтей Китти и Билли, съ которыми читатель уже мелькомъ видѣлся. До поступленія въ домъ миссъ Энни, дѣтей этихъ звали просто Катя и Вася, но англичанкѣ угодно было переименовать ихъ на свой ладъ, и съ тѣхъ поръ никому не приходило въ голову называть дѣтей иначе какъ по англійски, то есть, Китти и Билли.
   Состояніе у Доблестневыхъ было небольшое. Отецъ Сергѣя Андреевича, умирая, оставилъ ему нѣсколько тысячъ долгу и имѣніе Горки, которое приносило очень незначительный доходъ. Доблестневы вынуждены были изъ экономіи проводить большую часть года въ имѣніи и только на зимній сезонъ переѣзжали въ Москву, гдѣ жили скромно, безъ всякихъ затѣй.
   Домъ въ Горкахъ былъ каменный, большой, но такой старый, что нѣкоторыя части его начинали разваливаться. Чтобъ привести его въ порядокъ, у Доблестневыхъ не хватало средствъ. Въ такомъ же запущеніи былъ и садъ, расположенный на пяти десятинахъ, съ тѣнистыми липовыми аллеями, изъ коихъ одна только, ведущая къ озеру, прочищалась и усыпалась пескомъ каждую весну; другія оставались на все лѣто заросшими травою. Передъ домомъ росли великолѣпные кусты розъ, посаженные еще при покойномъ графѣ, да старый дикій виноградъ, не требующій ухода, густою массою покрывалъ балконъ. Другихъ затѣй, услаждающихъ глазъ, не было.
   Озеро составляло любимую цѣль прогулокъ для семейства Доблестневыхъ. На берегу его удили рыбу, любовались закатомъ солнца, читали, работали, а иногда, разложивъ ковры и подушки, засыпали покойнымъ послѣобѣденнымъ сномъ.
   Саженяхъ въ десяти отъ берега лежалъ маленькій островъ, весь обросшій ивами, между которыми виднѣлся желтый каменный павильонъ. На островѣ этомъ жили, укрываясь въ павильонѣ отъ холода и ненастья, кролики, павлины, голуби; жили и бѣлки въ дуплѣ стараго дуба, жили и утки въ домикѣ у спуска къ водѣ. Билли и Китти каждое утро, забравъ съ собою нѣсколько книгъ и игрушекъ, отправлялись туда на лодкѣ съ миссъ Энни и Петяшкой, кормили животныхъ, учились, играли и оставались тамъ вплоть до завтрака.
   Петяшка былъ для дѣтей отличнымъ слугою и товарищемъ. Вздумается дѣтямъ устроить гдѣ нибудь грядку или клумбу, Петяшка берется за лопату и устраиваетъ имъ что надо; придетъ ли имъ охота удить рыбу, онъ отыскиваетъ и сажаетъ на удочку червяковъ; идутъ они съ миссъ Энни гулять, онъ несетъ ихъ плэды, зонтики, пальто, и на грязныхъ мѣстахъ подкладываетъ камешки, хвороста или доски; затѣитъ кто изъ дѣтей шагомъ поѣздить верхомъ, онъ осѣдлаетъ лошадь и всю дорогу ведетъ ее, поправляетъ стремена или сѣдло. Петяшка учился въ приходскомъ училищѣ и только на лѣто возвращался въ Горки, гдѣ главною его обязанностью было прислуживать дѣтямъ. Кромѣ этой обязанности лежала на немъ другая, а именно: исполнять все, что ни приказывалъ ему Савельичъ. Надо замѣтить то обстоятельство, что какая-то тётка Петяшки приходилась Савельичу кумой; вслѣдствіе этого духовнаго родства съ тёткой, Савельичъ считалъ себя въ родствѣ и съ Петяшкой, а потому ставилъ себѣ въ обязанность во всемъ руководить Петяшку, какъ бы собственнаго сына, требуя отъ него строжайшаго повиновенія. "Ты у меня не балуйся, безъ дѣла не сиди, говаривалъ онъ ему; отъ бездѣлья только вздоръ въ голову лѣзетъ". Иногда онъ скажетъ ему и цѣлую проповѣдь, въ родѣ слѣдующей: "Главное, начнетъ онъ бывало, знай исполнять свой долгъ; за что взялся, то дѣлай какъ слѣдуетъ, а не какъ попало. Да!... въ томъ и премудрость вся, чтобъ исполнять свой долгъ, то есть дѣло свое, въ точности. Зналъ бы всякій свое дѣло, такъ во всемъ бы и порядокъ былъ иной, и довольныхъ на свѣтѣ не въ примѣръ было бы больше. Никто бы такъ не бранилъ другъ друга, ни господа прислугу, ни прислуга господъ. А то теперь, какъ посмотришь... Да что далеко идти! возьмемъ хоть Аграфену. Первая особа въ домѣ, и чтожь? Знаетъ гостей своихъ кофейкомъ угощать, да за воротами сидѣть, а за дѣло только и возьмется, какъ прикрикнетъ на нее графиня: "Сей часъ, сей часъ, ваше сіятельство!-- запищитъ тутъ Савельичъ тоненькимъ голоскомъ -- сей часъ, только кофейку напьюсь." И поваръ нашъ хорошъ, нечего сказать! какъ праздникъ, такъ господа безъ обѣда. Да и кучеръ-то... лошади по цѣлымъ днямъ безъ овса стоятъ". Савельичъ могъ бы тутъ затронуть и господъ своихъ: но чувство уваженія къ нимъ, которое вошло у старика въ плоть и кровь, удерживало его отъ свободнаго сужденія на ихъ счетъ.
   Савельичъ былъ словоохотливъ. Одна изъ любимыхъ темъ его была такая:
   "Сорокъ пятый годъ пошелъ, что служу господамъ своимъ, заговоритъ онъ бывало въ кухнѣ, когда придетъ туда кто изъ чужихъ. Исполнилось мнѣ не болѣе пятнадцати лѣтъ, какъ взяли меня въ комнаты къ покойному графу. Помню, какъ сегодня, какъ родился нашъ графъ Сергѣй Андреевичъ. Этому пошелъ теперь сорокъ пятый годъ. Дѣти-то Сергѣя Андреевича, можно сказать, родились на моихъ рукахъ. Графчикъ нашъ какъ родился, такъ на той-же недѣлѣ чуть на тотъ свѣтъ не отправился. Послали меня въ Москву за докторомъ. Привезъ. Ужъ возились, возились мы съ этимъ ребенкомъ и днемъ и ночью, недѣли двѣ -- три. Выздоровѣлъ. Не привези я доктора, такъ бы и не выздоровѣлъ. А ужь съ графинюшкой мнѣ было хлопотъ -- не приведи Господи! Мы жили здѣсь тогда, въ Горкахъ; графъ-то старый только что померъ. Долгу оставилъ, не будь тѣмъ помянутъ, пропасть. Горки чуть съ молотка не продали. Распустили всю прислугу. Остались, собственно сказать, я да Аграфена, да поваръ еще. Кормилица попалась намъ бѣдовая: какъ господа со двора, и она со двора... въ деревню. Аграфена спать завалится, аль тоже уйдетъ. Ребенокъ проснется въ люлькѣ и давай кричать. Поищу, поищу кормилицу... нѣтъ! Дѣлать нечего: выну ребенка изъ люльки, поношу на рукахъ, потрясу, пѣсеньку спою... и заснетъ. Такъ провозился я все лѣто. Вотъ и теперь -- хоть дѣти подросли маленько и губернанка есть у нихъ, мисса, а всежь я думай о нихъ. Хоть бы надысь, -- разсказывалъ онъ разъ кому-то: пошли они съ миссою въ лѣсъ, и пострѣленокъ съ ними, -- такъ выражался онъ, говоря о Петящкѣ, -- а калоши и не надѣнь никто, да и зонтики никто не подумалъ взять. Ударилъ дождь -- я въ лѣсъ съ зонтиками и калошами въ рукахъ! Идутъ, вижу, мокрехоньки! Ни одной ниточки сухой. Ужь пожурилъ я ихъ порядкомъ, и миссѣ-то отъ меня досталось. И не принеси я имъ спирту потомъ, чтобъ ноги вытереть, переболѣли бы всѣ, ей Богу! А передъ тѣмъ вотъ что было. Стояла посреди двора телѣга. Графчикъ нашъ бѣгалъ, бѣгалъ кругомъ телѣги, да подъ телѣгу бацъ навзничъ! и лежитъ: должно быть головой ударился о камень. А мужикъ, съ другой стороны, не видя ребенка подъ телѣгой, за возжи взялся и кнутомъ на лошадь замахнулся. Минуточка -- и телѣга вотъ такъ бы и проѣхала по головѣ ребенка! Тутъ бы и духъ вонъ! Къ счастью, я на крыльцѣ стоялъ, скатерть вытряхалъ, и вижу... Господи! какъ я испугался! Съ испугу чуть было самъ съ крыльца не свалился. Кинулся къ ребенку, вытащилъ. "Только и знаете что бѣгать да шалить, говорю, какъ поднялъ. Голова-то у него вся въ крови. Повелъ его въ буфетъ, обмылъ. Вотъ ужь на волоскѣ, могу сказать, жизнь его висѣла! Какъ Господь помогъ мнѣ подбѣжать во время къ ребенку, ужь не знаю. И теперь еще страшно, какъ подумаю.
   -- А губернанка-то нашто? замѣтилъ Ѳедоръ, выѣздной лакей графини.
   -- Губернанка!... Да много ли она усмотритъ! Рѣзвятся... шалятъ... одинъ бѣжитъ въ одну сторону, другой въ другую... вотъ я и посматриваю; то одного поймаю, то другаго -- и веду къ ней.
   Ѳедоръ, въ качествѣ столичнаго выѣзднаго лакея, въ деревнѣ ничего не дѣлалъ; жилъ въ отдѣльномъ Флигелѣ съ женой, имѣвшей привычку въ праздники носить при себѣ лорнетъ, и показывался только за столомъ, да подсаживалъ въ коляску графиню и дѣтей, когда тѣ ѣхали кататься, послѣ чего онъ садился играть съ поваромъ въ карты или отправлялся въ лѣсъ наслаждаться созерцаніемъ природы, предоставляя весь домашній трудъ, легкій и тяжелый, безвыѣздно жившему въ Горкахъ старику Савельичу, съ юности привыкшему работать и исполнявшему съ рѣдкою добросовѣстностью все, что возлагалось на него.
   

III.

   Случилось какъ-то дѣтямъ рано утромъ послать Петяшку въ городъ за какой-то необходимой покупкой, чуть-ли не за кедровыми орѣхами для бѣлокъ. Въ тотъ день, по случаю сильнаго и продолжительнаго дождя, дѣтямъ не пришлось ни разу побывать на островѣ. Дождь прошелъ только къ вечеру, когда солнце начало уже садиться. Тогда Китти и Билли стали просить миссъ Энни ѣхать съ ними на островъ: но та, по причинѣ головной боли, отказалась. Дѣти все-таки отправились на берегъ, чтобы посмотрѣть хоть издали на возлюбленныхъ питомцевъ. По случаю ли ненастной погоды въ тотъ день или отъ недостатка въ пищѣ, животныя имѣли видъ печальный. Кролики скучились въ травѣ, старая бѣлка сидѣла неподвижно на деревѣ, прижавшись къ стволу, павлинъ не распускалъ своего блестящаго хвоста, голуби не летали... Жаль стало дѣтямъ всѣхъ этихъ животныхъ. "Голодаютъ", подумали они.
   Лодка стояла на своемъ обычномъ мѣстѣ. Дѣти посмотрятъ то на лодку, то на воду, то на островъ...
   -- Отчего бы намъ не поѣхать однимъ? Вѣдь мы грести умѣемъ, разсудила Китти. Поѣдемъ! предложила она брату.
   -- Поѣдемъ.,
   Они влѣзли въ лодку и отвязали ее отъ кола. Лодка отстала отъ берега и тихо пошла по теченію. Тутъ дѣти замѣтили, что одного весла недоставало.
   -- Видно, другое Петяшка куда нибудь забросилъ, проговорилъ Билли. Впрочемъ, мы справимся и однимъ.
   -- Дай, я буду грести, попросила Китти.
   -- Нѣтъ, нѣтъ! Грести буду я: только помоги мнѣ положить весло на бортъ, говорилъ Билли, силясь поднять весло со дна лодки,-- и садись править рулемъ.
   Весло было вложено въ уключину и дѣти усѣлись по мѣстамъ.
   -- Видишь, какъ я хорошо гребу, какъ ровно! похвасталъ тотчасъ Билли. Разъ, два... разъ, два... разъ, два... Ай!... ай! ай!
   -- Что случилось? съ испугомъ спросила Китти.
   -- Ай!... помоги! Весло завязло въ тинѣ.
   Китти вскочила съ мѣста и обѣими руками ухватилась за весло, но оно лѣзло изъ рукъ.
   -- Ай! отчаяннымъ уже голосомъ вскрикнулъ Билли.
   Весло упало въ воду.
   Билли нагнулся, чтобъ достать его. Китти остановила брата за руку.
   -- Что ты дѣлаешь! Вѣдь ты упадешь въ воду; только не поплывешь какъ весло, а пойдешь прямо ко дну.
   Билли и самъ зналъ, что тянуться за весломъ было опасно и что во всякомъ случаѣ весла не достать ему. "Что-жь намъ дѣлать?" разсуждали дѣти въ тревожномъ недоумѣніи. "Ни плыть къ острову, ни вернуться къ берегу нельзя. Выйти изъ лодки и идти но водѣ, тоже нельзя... черезъ чуръ глубоко: вѣрно болѣе аршина".
   Лодка, между тѣмъ, уносимая теченіемъ, продолжала плыть все дальше и дальше, по направленію къ мельницѣ, оставляя за собою островъ. Дѣтямъ стало наконецъ такъ страшно, какъ будто ихъ уносило въ открытое море. Они принялись кричать. Но въ окрестности, по обыкновенію, не было ни души и ихъ голоса терялись въ пространствѣ.
   Солнце зашло за горизонтъ, небосклонъ покрылся ярко-краснымъ облаками и надъ озеромъ поднялся туманъ. Вскорѣ значительно смерклось.
   -- Что-бы миссъ Энни придти теперь на берегъ! Да не придетъ: голова болитъ,-- разсуждаютъ дѣти и, сидя другъ передъ другомъ, плачутъ.
   Въ домѣ зажгли лампы. Графъ занимался въ своемъ кабинетѣ, графиня, ни мало не подозрѣвая, что дѣти не подъ присмотромъ миссъ Энни, спокойно работала въ диванной, а та, въ увѣренности что они, по случаю ея головной боли, сидятъ съ матерью, продолжала лежаті" на кровати.
   Савельичъ подалъ самоваръ и сообщилъ объ этомъ миссъ Энни, разливавшей обыкновенно чай, попросилъ къ столу графа и графиню и отправился въ дѣтскую звать дѣтей. Не найдя ихъ тамъ, онъ вышелъ на балконъ, спустился въ садъ, обошелъ кругомъ дома, побывалъ на дворѣ, еще прошелся по саду и, не найдя ихъ нигдѣ, отправился къ озеру.
   -- Савельичъ, Савельичъ! спасите насъ! стали кричать ему дѣти, какъ только замѣтили его на берегу; но ихъ слова до слуха старика не долѣтали.
   -- Возвращайтесь скорѣе домой! крикнулъ имъ Савельичъ. Что тамъ балуетесь?
   -- Савельичъ! ради Бога, спасите! продолжали умолять его дѣти.
   -- Затѣяли же въ такую позднь кататься по водѣ! ворчалъ про себя старикъ. И отпустила же ихъ мисса однихъ! Долго ли до бѣды!... Дѣти! возвращайтесь! крикнулъ онъ имъ изо всѣхъ силъ.
   Лодка продолжала плыть.
   -- Ишь неслухи какіе! зовешь -- не слушаются.
   Онъ вынулъ изъ кармана свой пестрый платокъ и замахалъ имъ. Дѣти замахали тоже.
   Случайно замѣтилъ Савельичъ весло, лежавшее въ травѣ, а не въ дальнемъ разстояніи отъ берега, въ тинѣ, и другое. Тутъ только смекнулъ онъ въ чемъ дѣло и призадумался. Лодка находилась отъ берега далеко; другой лодки, чтобъ ѣхать на помощь, не было; плавать Савельичъ не умѣлъ.
   Оставалось одно: дойти, если не слишкомъ глубоко. Савельичт. снялъ сапоги и верхнюю одежду и вошелъ въ воду. Холодъ охватилъ его до костей. Забравъ съ собой весла и опираясь на нихъ, онъ смѣло шелъ въ водѣ. Чѣмъ дальше шелъ онъ, тѣмъ становилось глубже. Наконецъ внѣ воды осталась одна голова. Еще бы глубины вершка на два и Савельичу пришлось бы вернуться назадъ. Но, къ счастью, дно начинало мало по малу возвышаться. Лодка стояла на мели.
   -- Добрый Савельичъ! радостно воскликнули дѣти. Еслибъ вы не пришли къ намъ на помощь, мы навѣрное умерли бы съ голоду здѣсь, посреди озера, сказалъ Билли.
   -- Пли вѣтромъ опрокинуло бы насъ и мы пошли бы ко дну, сказала Китти.
   -- Ну, положимъ, что вѣтромъ васъ не опрокинуло бы здѣсь и съ голоду не пришлось бы умирать, сказалъ Савельичъ; только кататься-то не слѣдовало однимъ, вотъ что! Не слѣдовало Петяшки усылать. Онъ радъ пробѣгаться въ городъ: ему бы только бѣгать да бѣгать. Не слѣдовало и ходить такъ далеко безъ миссы: мало-ли что можетъ приключиться въ паркѣ. Опять таки поздно: надо дома сидѣть и чай пить, а не гулять. Да!
   Онъ говорилъ все это, сталкивая съ мели лодку; затѣмъ влѣзъ въ нее и принялся грести. Когда онъ причалилъ къ берегу, дѣти поблагодарили его за оказанную имъ услугу, выскочили изъ лодки и какъ на крыльяхъ полетѣли домой, даже на одномъ изъ поворотовъ Билли чуть не свалилъ съ ногъ миссъ Энни, которая шла къ озеру отыскивать дѣтей.
   -- Ай! Это вы, миссъ Энни! воскликнулъ Билли, ударяясь носомъ объ ея на крестъ сложенныя руки.
   -- Можно ли такъ бѣгать! Чуть не повалили меня! замѣтила ему миссъ Энни по англійски и Билли снова пустился къ дому, освѣщенныя окна котораго виднѣлись между черными деревьями.
   Дѣти такъ были рады, что ихъ неудачное плаваніе кончилось благополучно, что о послѣдствіяхъ и не подумали. Какъ же удивились они, когда дома, вмѣсто того, чтобъ напоить ихъ чаемъ, имъ велѣли тотчасъ идти спать и объявили, что не только завтра, но и всю недѣлю имъ не позволятъ ѣхать на островъ, ни съ Петяшкой, ни безъ Петяшки.
   

IV.

   Графъ былъ не богатъ, но въ окрестности слылъ за богатаго и не малое число воровъ мечтало о томъ, какъ бы забраться къ нему въ домъ и поживиться его достояніемъ. Кабинетъ его находился въ нижнемъ этажѣ, съ отдѣльнымъ входомъ со стороны сада, и попасть туда было не трудно, но всѣмъ было хорошо извѣстно, что ночное охраненіе кабинета было поручено старику Савельичу, помѣщеніе котораго было рядомъ съ кабинетомъ, подъ лѣстницей. Вѣрность слуги приводила въ нерѣшимость людей самаго смѣлаго десятка. Помѣщеніе его подъ лѣстницей походило болѣе на конуру, чѣмъ на комнату. Тамъ, обыкновенно, копался онъ ночью часа до втораго, чистилъ себѣ сапоги, зашивалъ свой старый сюртукъ или приклеивалъ отломанную ножку къ столу или къ стулу; а потомъ молился вслухъ кладя земные поклоны, кряхтя и вздыхая. Въ шесть часовъ утра онъ снова бывалъ на ногахъ и въ своей желѣзной печкѣ заваривалъ себѣ кофе. Сонъ же у Савельича былъ такой чуткій, что если крыса пробѣжитъ по лѣстницѣ, подъ которой онъ спалъ, то онъ тотчасъ подымалъ голову и прислушивался. Только въ тотъ вечеръ, когда пришлось ему спасать на озерѣ отважныхъ пловцовъ и по этому случаю сильно продрогнуть и устать, онъ заснулъ раньше и крѣпче обыкновеннаго. Передъ тѣмъ чтобы лечь онъ говорилъ въ кухнѣ, что должно быть маленько простудился, такъ какъ чувствуетъ ознобъ. Старику въ его лѣта -- а ему было за шестьдесятъ -- отъ купанья въ сентябрьскій вечеръ простудиться не трудно.
   -- А вы, Савельичъ, согрѣлись бы водочкой, посовѣтовалъ ему въ кухнѣ нѣкто Кузьма, да напились бы теплаго и укрылись; къ утру какъ рукой бы сняло. Вотъ моя косушечка -- возьмите.
   Онъ вынулъ ее изъ-за пазухи и подалъ Савельичу. Тотъ влилъ въ себя до полукосушки.
   -- Вотъ вы теперь пойдите къ себѣ и лягте, продолжалъ совѣтовать Кузьма, а я вамъ принесу въ постель чайку съ лимончикомъ. Пойдите съ Богомъ!
   Кузьма былъ сторожемъ въ одномъ изъ сосѣднихъ лѣсовъ, охотился за дичью и добытое возилъ, въ продолженіи двухъ -- трехъ лѣтъ, въ Горки, гдѣ привыкли считать его своимъ человѣкомъ. Савельичъ лежалъ уже въ постели, когда тотъ съ чайникомъ въ одной рукѣ и начатымъ засохшимъ лимономъ въ другой, вошелъ къ нему. Поставивъ чайникъ на столъ, Кузьма вынулъ опять косушку.
   -- Не мѣшало бы вамъ выпить еще маленько. Не повредитъ, ей Богу не повредитъ.
   Савельичъ осушилъ косушку до дна, выпилъ двѣ чашки чаю и укутался съ головой въ одѣло. Не прошло пяти минутъ -- и Савельичъ храпѣлъ.
   

V.

   Китти и миссъ Энни занимали комнату тоже въ нижнемъ этажѣ, недалеко отъ кабинета. Былъ первый часъ ночи. Лампада освѣщала сладко спящую Китти. Свѣтлые волосы ея были раскинуты длинными локонами по подушкѣ, руки закинуты за голову, лице дышало безмятежнымъ спокойствіемъ и легкій румянецъ игралъ на щекахъ ея. У противоположной стѣны лежала, уткнувшись носомъ въ подушку, миссъ Энни. Она спала такъ крѣпко, какъ спитъ солдатъ послѣ битвы; только выстрѣлъ пушки, и то не въ дальнемъ разстояніи, могъ бы разбудить ее.
   Ночь была темная, вѣтеръ дулъ со свистомъ, дождь хлесталъ въ окна. Отъ удара вѣтра затряслись рамы и Китти проснулась. Она подняла голову, съ недоумѣніемъ посмотрѣла на окна и опять склонилась на подушку. Но прежде чѣмъ удалось ей заснуть, послышался снова какой-то шумъ. На этотъ разъ она приподнялась на кровати и стала вслушиваться. Дождь продолжалъ бить въ стекла. Тутъ Китти, глядя на окно, гдѣ висѣла обыкновенно между гардинами клѣтка, но которой въ ту минуту не было, вспомнила, что клѣтка съ канарейкой осталась на балконѣ, неимѣвшемъ надъ собой навѣса. Мысль, что бѣдная птичка стоитъ все время подъ открытымъ небомъ, въ такую страшную погоду, привела Китти въ ужасъ. Оставить птичку на балконѣ значило приговорить ее къ смерти, идти за нею посреди ночи, въ дождь, темноту и холодъ, показалось Китти въ первую минуту дѣломъ невозможнымъ. Просидѣвъ съ минуту въ раздумья, она спустила съ кровати ноги, сунула ихъ въ туфли, потомъ набросила на себя легонькій халатикъ и, на цыпочкахъ, чтобы не разбудить миссъ Энни, вышла изъ комнаты.
   Попасть на балконъ нельзя было иначе, какъ черезгь кабинетъ. Подходя къ кабинету, она замѣтила подъ дверью свѣтъ. "Папаша еще не спитъ, читаетъ", подумала Китти, -- отворила дверь -- и вскрикнула....
   Передъ раскрытымъ шкапомъ стоялъ человѣкъ въ армякѣ и шапкѣ. Комната была слабо освѣщена фонаремъ, стоявшимъ на полу. На крикъ Китти человѣкъ обернулся, мигомъ подхватилъ ее одной рукой и, закрывъ ей ротъ другою, бросился съ нею въ дверь, ведущую на балконъ. Затѣмъ, пройдя почти бѣгомъ весь дворъ, онъ вынесъ ее на большую дорогу. Тщетно рвалась бѣдная дѣвочка изъ рукъ своего похитителя, плакала, кричала, звала на помощь.... Сторожъ, который только что передъ тѣмъ сдѣлалъ свой обходъ и постучалъ въ доску, снова лежалъ у себя въ сторожкѣ и крѣпко спалъ. Двѣ цѣпныя собаки лаяли изо всѣхъ силъ, но на ихъ лай никто, по обыкновенію, не обращалъ вниманія. На большой дорогѣ была привязана къ дереву лошадь. Похититель, не выпуская жертвы своей изъ рукъ, влѣзъ на лошадь и пустилъ ее мелкой рысцой по темной, но хорошо знакомой ей дорогѣ.
   -- Кузьма! отпусти меня! говорила Китти умоляющимъ голосомъ, -- ради Бога, отпусти!
   -- Какъ бы не такъ!... отпущу, такъ все разскажешь.
   -- Не стану разсказывать. Даю тебѣ слово не разсказывать. Отпусти только.
   -- И взрослый человѣкъ не всегда съумѣетъ смолчать.... А гдѣ же тебѣ, ребенку! Не на убійство шелъ я къ вамъ... да что дѣлать! Своя голова дороже.
   Дождь крупными каплями падалъ на босыя ноги Китти, на тоненькій халатикъ ея. на голову ничѣмъ не покрытую. Она дрожала всѣмъ тѣломъ и коченѣла отъ холода. Вскорѣ облака начали расходиться, дорога освѣтилась луной. Кузьма поднялъ лошадь въ галопъ и они помчались.
   

VI.

   Въ домѣ продолжали спать. Савельичъ спалъ крѣпко, какъ никогда, охалъ, стоналъ, бредилъ, но не просыпался. Въ семь часовъ утра Петяшка разбудилъ его.
   -- Власъ Савельичъ! А Власъ Савельичъ! Вѣдь у насъ не ладно въ домѣ. Вставайте.
   Савельичъ потянулся и зѣвнулъ на весь домъ.
   -- Власъ Савельичъ!
   -- А -- а!
   -- Вставайте. Въ кабинетѣ что-то странное приключилось, даже очень странное. Шкапъ раскрытъ.
   -- Что -- о?
   -- Посмотрите.... выдумывать не стану. Кто раскрылъ не знаю, а шкапъ настежъ.
   -- Какой шкапъ?
   -- Да желѣзный.
   При этихъ словахъ Савельичъ, какъ будто получилъ электрическій ударъ; мигомъ вскочилъ на ноги и въ ночномъ костюмѣ, какъ былъ, бросился въ кабинетъ.
   Дверцы шкапа были раскрыты, фонарь, въ которомъ догорѣла свѣчка, стоялъ на полу. Савельичъ въ изумленіи остановился передъ раскрытыми дверцами.
   -- Господи! Боже ты мой! Боже ты мой! шепталъ старикъ, озабоченно покачивая головой. Сорокъ пятый годъ какъ барское добро охраняю и ничего подобнаго не случалось.... Видно ужь Богу угодно было такъ наказать меня.
   Онъ подняла фонарь.
   -- Этотъ фонарь мнѣ, какъ будто, знакомъ. Сломанная ручка, погнутая рѣшетка. Не помню у кого, а видѣлъ.
   Пробило девять часовъ и миссъ Энни открыла глаза.
   -- Пора вставать однако, проговорила она. Китти моя дорогая, вставайте.
   Она обернулась въ ту сторону, гдѣ стояла Киттина кровать. Висѣло ея утреннее платьице, стояли на коврѣ ботинки, а самой Китти въ комнатѣ не было.
   Окончивъ свой туалетъ, миссъ Энни пошла отыскивать ввѣренную ея надзору дѣвочку, сначала по комнатамъ, потомъ прошла въ садъ, въ паркъ и къ озеру.
   Вышли изъ спальни графъ и графиня. Савельичъ ждалъ графа въ кабинетѣ и встрѣтилъ его съ выраженіемъ такой печали на лицѣ, что тотъ остановился и вопросительно посмотрѣлъ на него.
   -- Ваше сіятельство! у насъ несчастіе случилось! объявилъ старикъ почти торжественно.
   -- Несчастіе? Какое несчастіе?
   -- Изволите видѣть: шкапъ открытъ, замокъ сломанъ. Какъ и кто сломалъ одинъ Богъ вѣдаетъ. Вотъ и фонарь чей-то тутъ.... чей не знаю.
   Графъ внимательно осмотрѣлъ двѣ верхнія полки шкапа. Подъ зеленымъ портфелемъ не оказалось конверта съ двумя стами рублей, полученными наканунѣ отъ оброчныхъ крестьянъ.
   -- А ты спалъ у себя, тутъ, подлѣ? спросилъ онъ Савельича. съ негодованіемъ. Или тебя не было дома? Гулялъ?
   -- Гдѣ-жь я гулялъ! Я никогда не гуляю. Развѣ до гулянокъ мнѣ.
   -- Хорошій ты сторожъ, нечего сказать! Вора впустилъ!
   -- Спалъ крѣпко, не дослышалъ. Виноватъ.
   -- Рядомъ спалъ и недослышалъ! Чуть не изъ-подъ подушки вытащили деньги. И послѣ этого полагайся на тебя!
   -- Сорокъ пятый годъ служу.....
   -- То-то и есть, что сорокъ пятый годъ служишь!... Состарился.
   -- Не моя вина, что состарился. Радъ бы не стариться.
   -- Полагаться на тебя ужъ видно нельзя, вотъ что! говорилъ дрожащимъ голосомъ вспыльчивый отъ природы графъ.
   -- Нельзя полагаться, значитъ, я не гожуся вамъ. Сорокъ пятый годъ служу и вдругъ не погодился!
   -- Послѣднія деньги украли! шутка-ли это! Въ богадѣльню тебя! Тамъ твое мѣсто, а не здѣсь. Только бы спать тебѣ. да спать! продолжалъ горячиться графъ. Петяшка и тотъ лучше бы исполнилъ твою должность.
   Нельзя было нанести старику болѣе чувствительной раны чѣмъ этимъ сравненіемъ.
   -- Петяшка лучше, такъ пусть Петяшка вамъ и служитъ, а меня отпустите; даромъ вашего хлѣба ѣсть не стану, заговорилъ старикъ нетвердымъ отъ волненія голосомъ. Петяшка, такъ Петяшка!... Что-жь!... Пусть служитъ Петяшка. Можетъ статься и вправду я старъ. Петяшка помоложе.
   Миссъ Энни поспѣшно вошла въ кабинетъ.
   -- Сусличъ! Суеличъ! гдѣ Китти?
   -- Не знаю. Какъ мнѣ знать!
   -- Ни дома, ни въ саду, нигдѣ....
   -- Да поищите хорошенько и найдете, вмѣшался разгнѣванный графъ. Кому же искать, какъ не вамъ!
   -- Я искала вездѣ, вездѣ, и горничная искала. Граоиня думаетъ, что Китти потонула. Графиня плачетъ.
   Испугъ выразился на лицѣ графа.
   -- А вотъ я поищу, сказалъ Савельичъ и, взявъ фонарь, чтобъ отнести его къ себѣ, вышелъ на балконъ.
   Клѣтка, скатившаяся ночью по ступенямъ балкона, лежала на пескѣ. Савельичъ поднялъ ее. Птичка оказалась мертвою.
   Онъ отправился къ старой березѣ, гдѣ были устроены качели. Но тамъ Билли качался одинъ; съ нимъ не было и Петяшки, который, по приказанію миссъ Энни, искалъ Китти. Даже и Ѳедоръ не полѣнился искать графинюшку.
   Отъ качелей Савельичъ пошелъ черезъ дворъ къ сѣновалу, гдѣ Китти любила валяться на сѣнѣ.
   На дворѣ встрѣтилась ему дѣвочка лѣтъ семи.
   -- Дѣдушка Савельичъ! Фонарь-то у тебя! воскликнула она; а тятька ищетъ, сердится.
   -- А какъ его фонарь въ графскій кабинетъ попалъ?
   -- Не знаю какъ. Вчера ввечеру Кузьма бралъ.
   -- Кто?
   -- Кузьма.
   -- А гдѣ Кузьма?
   -- А кто его знаетъ! Съ утра никто не видалъ его. И лошади нѣтъ. Должно быть къ себѣ уѣхалъ.
   Савельичъ, говоря съ дѣвочкой, замѣтилъ на ногахъ у нея красненькія туфли.
   -- Это что за башмачки у тебя? Словно графинюшкины.
   -- А эти башмачки я сегодня въ воротахъ нашла; одинъ-то въ воротахъ, а другой подальше.... на дорогѣ, вонъ тамъ.
   -- Когда же ты нашла?
   -- Да рано утромъ; солнышко еле-еле подыматься стало. Я гусей выгоняла и вижу: въ воротахъ лежитъ красный башмачекъ, а тамъ другой. Я подняла и надѣла. Графинюшкины -- такъ отдамъ, прибавила она печально.
   Появленіе на дорогѣ туфлей графинюшки, никѣмъ незамѣченный отъѣздъ Кузьмы и оставленный въ кабинетѣ фонарь, который видѣли наканунѣ въ рукахъ Кузьмы, все это показалось Савельичу страннымъ совпаденіемъ и навело его на вѣрное предположеніе. Онъ порѣшилъ, что графинюшка похищена и что похититель ея никто другой, какъ Кузьма, укравшій и деньги.
   Мимо воротъ проѣзжали три телѣги. Мужики съ топорами и веревками ѣхали въ лѣсъ за дровами. Савельичъ остановилъ первую телѣгу.
   -- Вези меня въ Завьяловскій лѣсъ, только живо, сказалъ онъ мужику, забираясь къ нему въ телѣгу. Рубля не пожалѣю. И вы за мной, ребята! эй! обратился онъ къ мужикамъ, сидѣвшимъ въ слѣдующихъ двухъ телѣгахъ. Останетесь довольны. Только живѣе! Живѣе, ребята!
   Онъ самъ ударилъ лошадь и она пустилась вскачь; за нею поскакали и другія.
   

VII.

   Верстахъ въ десяти отъ графской усадьбы стояла посреди густаго лѣса сторожка. Кузьма жилъ въ ней одинъ съ тремя овчарками. Съ ружьемъ въ рукѣ и съ топоромъ за поясомъ расхаживалъ онъ по лѣсу въ сопровожденіи собакъ, ловилъ порубщиковъ, стрѣлялъ дичь, спокойно убивалъ медвѣдей и такъ же спокойно убилъ бы человѣка, еслибы представилась необходимость.
   Онъ вышелъ изъ сторожки -- это было часовъ въ восемь утра -- заперъ ее и сунулъ ключъ въ карманъ. Кликнувъ собакъ своихъ, онъ направился къ чащѣ. Онъ на сей разъ, противъ обыкновенія, былъ безъ ружья, а съ заступомъ на плечѣ. Пройдя саженей пятьдесятъ, онъ спустился въ оврагъ и, отыскавъ мѣсто, удобное для назначенія, принялся копать.
   -- Вотъ такъ.... длиною аршина полтора довольно, говорилъ онъ про себя; она ростомъ больше этого не будетъ.... уляжется.
   Выкопать могилку между деревьями, въ корняхъ, одному человѣку было не легко; работа шла медленно. Всѣ три собаки лежали тутъ-же и дремали. Вдругъ навострили они уши, поднялись и пустились вверхъ по оврагу; на верху пріостановились, стали всматриваться по направленію къ сторожкѣ и съ ужаснымъ лаемъ понеслись дальше. Сторожъ, услышавъ лай, бросилъ работу и поспѣшилъ наверхъ.
   Около его жилища стояло четыре человѣка, которыхъ издали онъ хорошенько не могъ разсмотрѣть. Узнавъ Савельича, онъ пріостановился и пошелъ медленно.
   -- Отворяй сторожку! закричалъ ему Савельичъ.
   -- А на что? спросилъ Кузьма.
   -- На то, что надо. Отворяй!
   -- Отворилъ бы, да ключъ потерялъ.
   -- Такъ мы и безъ ключа отворимъ. Ломайте дверь! закричалъ Савельичъ мужикамъ, имѣвшимъ при себѣ по топору. А его вяжите разбойника: веревки-то съ вами. У тебя въ сторожкѣ кто подъ ключемъ-то сидитъ? А?... Мы въ окно-то видѣли кто. Увезъ!
   -- На что мнѣ было увозить! сама пришла! отвѣчалъ Кузьма, теряясь.
   -- Отворяй! говорятъ, тебѣ.
   Кузьма отворилъ дверь безпрекословно.
   Китти лежала на скамьѣ подъ тулупомъ, скатившись головой съ грязной, потерявшей цвѣтъ подушки; рука одна свисла. Савельичъ нагнулся къ Китти, чтобы вслушаться въ ея дыханіе.
   -- Жива! прошепталъ онъ радостно.
   Утомленная ночнымъ происшествіемъ, Китти спала такъ крѣпко, что шумъ около сторожки не разбудилъ ея.
   Старику было жаль нарушить сонъ ребенка. Онъ слегка только провелъ рукой по головѣ ея. Китти застонала, какъ бы отъ тяжелаго сновидѣнія и проснулась. Большими, недоумѣвающими глазами взглянула она на наклонившееся къ ней лицо старика; захохотавъ, какъ бы судорожно, она обвила его шею обѣими руками и, притянувъ къ себѣ, крѣпко его поцѣловала.
   -- Голубушка моя, родная! говорилъ старикъ, цѣлуя у Китти поперемѣнно то одну, то другую руку. Привелъ же меня Господь Богъ отыскать мою графинюшку! Слава тебѣ, Господи! прибавилъ она" крестясь.
   Онъ поднялъ Китти со скамьи и вынесъ изъ сторожки; затѣмъ завернулъ ее, полуодѣтую и босую, въ свой сюртукъ, повязалъ ей на голову свой шейный клѣтчатый платокъ и, сѣвъ съ нею въ телѣгу, радостно повезъ ее домой.
   Мужики, между тѣмъ, довольные, что могутъ привлечь къ суду того, кто частехонько подавалъ на нихъ жалобы за порубку лѣса и нерѣдко бралъ съ нихъ деньги, тащили Кузьму въ волость.
   

VIII.

   Отецъ и мать, тщетно проискавъ впродолженіи нѣсколькихъ часовъ свою дочь, начали приходить въ отчаяніе. Можно себѣ представить ихъ радость когда появилась Китти, ихъ злобу на похитителя и ихъ чувство благодарности къ Савельичу, оказавшему столь важную для нихъ услугу. Оплошность его въ послѣднюю ночь совершенно изгладилась изъ ихъ памяти, и ихъ негодованіе замѣнилось самою искреннею и глубочайшею признательностью. Но изъ головы старика не вышло то, что происходило утромъ между нимъ и графомъ. Онъ былъ задумчивъ, мраченъ, ни съ кѣмъ не говорилъ, никого не слушала" и даже не ворчалъ въ тотъ день.
   Поздно вечеромъ, когда все въ домѣ успокоилось, Савельичъ вытащилъ изъ подъ кровати свой сундукъ и принялся укладывать и запихивать въ него все, что составляло его собственность.
   -- Посмотримъ, какъ-то онъ послужитъ! бормоталъ при этой укладкѣ Савельичъ. Не увидимъ, такъ услышимъ.... Петяшка.... гм.... Петяшка лучше!... Нашли же что сказать!... лучше!... Лучше, такъ лучше! Пусть и служитъ имъ, коли лучше!
   На слѣдующее утро Савельичъ убралъ, по обыкновенію, всѣ комнаты и подалъ самоваръ. Все графское семейство сидѣло за чайнымъ столомъ, когда вошелъ Савельичъ въ толстомъ пальто, въ высокихъ сапогахъ и съ малиновымъ шерстянымъ шарфомъ на шеѣ.
   -- Ты куда? спросилъ графъ, никакъ не предполагая, чтобы человѣкъ, прожившій у него въ домѣ почти всю свою жизнь, могъ такъ внезапно рѣшиться уйти.
   -- Къ брату, въ Москву, ваше сіятельство!
   Онъ хотѣлъ поблагодарить графа и графиню за всѣ ихъ милости, за все ихъ довѣріе, которымъ онъ пользовался впродолженіи столькихъ лѣтъ, но слезы душили его, онъ не могъ произнести ни слова и молча повалился графу въ ноги.
   -- Савельичъ! Савельичъ! что съ тобой? произнесъ изумленный графъ.
   Когда Савельичъ поднялся, крупныя слезы катились по щекамъ его. Онъ вынулъ изъ кармана вчетверо сложенную бумагу.
   -- Возьмите, ваше сіятельство, заговорилъ онъ, съ трудомъ произнося каждое слово. Это.... это.... мой билетъ втораго выигрышнаго займа. Изъ вашего шкапа двѣсти рублей пропало. Вина моя.... знаю, что моя.... не уберегъ, недослышалъ по старости, оплошалъ.
   -- Помилуй, помилуй! зачѣмъ мнѣ брать твои деньги?
   -- Лишнихъ денегъ у васъ нѣтъ, я знаю. Возьмите, ради Бога. У меня есть еще билетъ. Съ меня и одного довольно: на мой вѣкъ хватитъ.
   -- Да не надо; не возьму.
   -- Ужь возьмите, ради Бога. Пожалѣйте меня. Не умру спокойно, если не возьмете.
   -- И къ чему это ты уходишь, скажи на милость?
   -- Старъ сталъ, ваше сіятельство; служить ужь больше не могу, не въ силахъ; не гожусь, какъ сами изволите видѣть. И деньги у васъ пропали, и графинюшку увезли, а я, какъ олухъ, ничего и не зналъ. У васъ есть кого на мое мѣсто поставить... молодаго....
   Тутъ голосъ у него пресѣкся; онъ зарыдалъ.
   -- Да полно, что ты вздоръ городишь. Затѣяла" уйти! Богъ знаетъ къ чему.... отчего.
   -- Развѣ тебя кто обидѣлъ? спросила графиня.
   Онъ не отвѣтилъ, положилъ билетъ на столъ и началъ прощаться.
   Дѣти зарыдали.
   -- Савельичъ! да образуйся, не глупи, проговорилъ графъ, возвышая голосъ.
   Савельичъ вышелъ. Графъ, графиня и дѣти, всѣ послѣдовали за нимъ. Телѣжка, запряженная парою, и въ ней сундукъ, стояла у крыльца. Дворовые люди толпились вокругъ телѣжки. Когда Савельичъ сѣлъ въ нее, графъ протянулъ ему билетъ. Савельичъ снялъ шапку, низко поклонился и, не принявъ билета, велѣлъ ямщику ѣхать.
   Телѣжка двинулась.
   Какъ будто покойника вывезли изъ дому, такгь грустно и пусто стало въ домѣ. Всѣ пріуныли. Графиня сидѣла задумчиво на своей кушеткѣ. Дѣти, стоя у окна, безпрестанно всхлипывали и утирали слезы. Въ графѣ было замѣтно сильное волненіе. Онъ скорыми шагами ходилъ по кабинету и, говоря про себя, разводилъ руками по воздуху, что онъ дѣлалъ всегда, когда живо о чемъ нибудь думалъ. Онъ дернулъ за сонетку. Когда въ дверяхъ показался Петяшка, онъ отдалъ приказаніе сѣдлать лошадь.
   -- Куда это папаша такъ шибко поѣхалъ? говорили между собою дѣти. Онъ никогда не ѣздитъ шибко: не любитъ и лошадь жалѣетъ.
   Дѣти, по призыву миссъ Энни, отправились въ классную, но, вслѣдствіе продолжительныхъ слезъ, такъ натерли себѣ глаза, что не могли читать и просили миссъ Энни не учить ихъ въ то утро; наставница согласилась на эту просьбу довольно легко и вызвалась, чтобы немного развлечь дѣтей, покататься съ ними по озеру.
   Для этого необходимо было взять съ собой Петяшку; но Петяшка, такъ какъ Савельича не было больше въ домѣ, былъ занятъ накрываніемъ стола для завтрака и слѣдовательно ѣхать не могъ: дѣти должны были отложить свое катанье до болѣе удобнаго времени и довольствоваться гуляньемъ по саду.
   За завтракомъ всѣ сидѣли задумчиво и молча.
   -- Я вотъ и папаша возвращается! воскликнули дѣти въ одинъ голосъ и бросились къ окну.
   Графъ ѣхалъ мелкой рысью и, замѣтивъ въ окнѣ дѣтей, весело замахалъ имъ шляпой. За графомъ ѣхала телѣжка парою. Въ ней сидѣлъ Савельичъ. Дѣти съ крикомъ и визгомъ бросились на крыльцо. Едва старикъ успѣлъ вылѣзть изъ телѣжки, какъ дѣти висѣли у него на шеѣ. Графиня и миссъ Энни тоже вышли къ нему на встрѣчу. Радость была всеобщая. Старикъ плакалъ; но на этотъ разъ плакалъ отъ радости, а не съ горя.
   Билетъ выигрышнаго займа, несмотря на упорство Савельича, былъ возвращенъ ему.
   Кузьму черезъ нѣсколько мѣсяцевъ, по приговору суда, сослали въ Сибирь.
   

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru