Гюго Виктор
Ужасный год

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   

УЖАСНЫЙ ГОДЪ.

(Изъ книги В. Гюго L'année terrible). (*)

   *) Подъ этимъ названіемъ Викторъ Гюго издалъ недавно цѣлый рядъ стихотвореній, сгруппированныхъ подъ двѣнадцатью названіями мѣсяцовъ съ августа 1870 до іюля 1871 г. Книга эта въ одно и то-же время есть хроника послѣдней прусско-французской войны и глубоко прочувствованная сатира знаменитаго поэта. Несмотря на нѣкоторую обычную напыщенность и вычурность выраженій, "Ужасный годъ", во всякомъ случаѣ, можетъ считаться замѣчательнымъ произведеніемъ позднѣйшаго времени, по силѣ мысли, художественной образности и блестящей формѣ. Не только прогрессивная пресса Франціи, но даже лондонская "Athenaeum" отозвались объ этой книгѣ съ восторженными похвалами. Для русскаго перевода мы старались по возможности выбрать болѣе выдающіяся и лучшія стихотворенія.
   

I.
Франціи.

             Кто за тебя? Никто. Вкругъ общій заговоръ:
             Гладстонъ благословляетъ твой позоръ.
             Оплевываетъ Грантъ тебя, и оскорбляетъ
             Тебя Банкрофтъ. Судья, трибунъ, солдатъ --
             Всѣ противъ: никого не возмущаетъ
             Кровь Франціи и каждый плюнуть радъ
             Безтрепетно въ лицо страдалицы распятой.
             Какой-же вредъ народамъ принесла
             Ты, Франція? Въ міръ, ужасомъ объятый,
             Въ міръ плачущій съ одной ты вѣстью шла:
             "Веселье, тишппа, и счастіе, и братство!"
             Ты громко восклицала, безъ злорадства:
             "Да будетъ вся Америка сильна
             "И Греція свободна, какъ она!
             "Италія была великою страною
             "И быть должна великою опять.
             "Я этого хочу." И съ націей одною
             Ты золотомъ дѣлилась, проливать
             Спѣшила кровь съ другою, и при этомъ
             Всѣхъ остальныхъ ты обливала свѣтомъ.
             Правъ человѣческихъ заступница! Когда
             На жертвы всякія ты не была готова?
             И гдѣ-жъ плоды тѣхъ жертвъ высокихъ и труда?
             Какъ съ тучныхъ пастбищъ сытыя стада
             Идутъ назадъ въ свои селенья снова,
             Такъ расходились націи съ полей
             Радушной Франціи, родной сестры своей.
             Такъ гдѣ-же благодарность ихъ? Что нужды!
             Такія чувства людямъ мелкимъ чужды.
             Тебя не понимаютъ. Пусть въ тотъ часъ,
             Когда твое величье колебалось,
             Толпа въ рукоплесканьяхъ упивалась,
             Цинически и бѣшено смѣясь,
             Когда, обнажена, ты кровью истекала
             Въ оковахъ у позорнаго столба...
             Твоихъ сыновъ великая судьба
             Въ толпѣ пигмеевъ ненависть рождала:
             . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
             . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
             Вкругъ гордо-лучезарнаго чела
             Ты видишь ночь одну и закрываешь очи
             И печень рветъ тебѣ орелъ той темной ночи:
             Ты только съ тьмой въ борьбѣ изнемогла,--
             И вся земля въ восторгъ придти могла,
             Безжалостна къ твоимъ кровавымъ узамъ!..
             И вся земля рѣшилась ликовать!..
             О, я-бъ хотѣлъ не быть теперь французомъ,
             Чтобъ Франціи измученной сказать:
             Тебя одну, чьей драгоцѣнной кровью
             Питается зловѣщій коршунъ тотъ,
             Тебя одну хочу считать впередъ
             Своей отчизной, славой и любовью!..
   

II.
При видѣ прусскихъ труповъ, плывущихъ по Сенѣ.

             Да, вы пришли и вотъ васъ уложили.
             Волной обласканы, цалуемы, склонили
             Вы ваши головы на зыбкомъ лонѣ водъ;
             Покровы ваши холодны, какъ ледъ.
             Да, дѣти сѣвера нагія, въ сонной влагѣ
             Заснули вы и вѣченъ этотъ сонъ...
             А, между тѣмъ, давно-ль въ неистовой отвагѣ
             Кричали вы: "Идемъ въ тотъ Вавилонъ,
             "Который міръ ласкаетъ, какъ блудница.
             "Вотъ вакханалій пышная столица,
             "Гдѣ ждутъ насъ пѣсни, женщины и смѣхъ...
             "Въ Парижъ, въ Парижъ, саксонцы и германцы!
             "Онъ рядится и бѣлится для всѣхъ,
             "И въ немъ всегда находятъ иностранцы
             "Объятья женъ..."
                       И прусскія тѣла
             Въ свои объятья Сена приняла.
   

III.

             -- Какъ? затѣвать войну, такъ долго славя миръ?
             О, Мудрость, для чего меня ты обманула?
             Сказалъ мудрецъ.-- Зачѣмъ святой кумиръ
             Возстановивъ, сама его столкнула?
             Въ противорѣчьяхъ путаясь весь вѣкъ,
             Что, наконецъ, ты съ братствомъ совершила?
             Самъ Каинъ бьетъ тебя, громитъ тебя Аттила.
             И Мудрость отвѣчала: -- Человѣкъ!
             Передъ тобой я лжи не говорила,
             Предательствомъ моихъ поступковъ не зови:
             Въ началѣ -- зло, въ концѣ -- добро и счастье,
             Зима ведетъ къ веснѣ, какъ ненависть къ любви,
             И самая вражда предвѣстница участья.
             Идеи, громоздясь безъ мѣры и числа,
             Намъ кажутся, порой, такою массой зла
             И мрака, что вредъ ихъ бездонной глубиною,
   
             Напуганъ безконечностью одною,
             Робѣетъ умъ... Отбрось сомнѣнья прочь!
             Величіе и мракъ есть свойство силъ чудесныхъ.
             Такъ темная, таинственная ночь
             Рождается изъ тьмы и массъ свѣтилъ небесныхъ.
   

IV.
Больному ребенку во время осады.

             Когда тебя я вижу, больную и худую,
             Въ фатальномъ пашемъ мракѣ, подъ нашимъ небомъ темнымъ,
             Когда къ тебѣ склоняю я голову сѣдую --
                                 Въ отчаяньи безмолвномъ;
             Когда я размышляю, что нашу жизнь связала
             Судьба одною цѣпью несчастья и позора,
             И для себя молю я, чтобъ смерть скорѣй настала,
                                 А для тебя -- не скоро;
             Когда, какъ воскъ прозрачна, съ открытыми очами,
             Лежишь ты въ колыбели безъ всякаго движенья,
             И, словно ждешь, какъ птичка, что крылья за плечами
                                 Появятся въ мгновенье;
             Когда тебя я вижу и мыслю безпрестанно,
             Что въ нашей жизни будешь ты гостьей мимолетной,
             Когда ты грустно смотришь, но радуя насъ, Жанна,
                                 Улыбкой беззаботной;
             Когда я замѣчаю, что бѣгать и смѣяться
             Ты болѣе не можешь и весело, и смѣло,
             И точно снова хочешь опять туда умчаться,
                                 Откуда прилетѣла;--
             Тогда я понимаю, что въ нашемъ темпомъ мірѣ
             И саванъ и пеленки уравнены судьбою,
             И что съ земли, какъ ангелъ, исчезнешь ты въ эфирѣ,
                                 Взявъ и меня съ собою.
   

V.
Безуміе войны.

             Работница безъ глазъ, безъ смысла Пенелопа,
             Ты, нянька хаоса, гдѣ движется лишь прахъ,
             Война кровавая, которой вся Европа
             Не разъ подъ трубный звукъ внимала на поляхъ,
             Ты, кровью пьяная и съ дикою любовью
             Людей всѣхъ опьяняющая кровью!
             Гроза, обезобразившая ликъ
             Самой судьбы. Твой вопль настолько дикъ,
             Что даже самъ Зевесъ подъ облаками
             Скрывается, заслыша гнусный крикъ.
             Безумье, міръ, разящее громами!
             Къ чему, чудовище, служило ты, къ чему,
             Возстановляя зло одно и тьму?
             Къ чему приводятъ эти разрушенья,
             Гдѣ жертвами безсмысленнаго мщенья
             Являются народы. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
             . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   
   

VI.

             Нѣтъ нужды. Будемъ ждать. Какъ въ странномъ сновидѣньи
             Колеблется подъ нами шаръ земной,
             Все мчится и бѣжитъ, и люди въ томъ стремленьи
             Прощаются съ суровой стариной.
             Часы идутъ отъ полночи къ денницѣ,
             Отъ гроба къ колыбели и цвѣтамъ,
             Отъ страшныхъ гидръ къ поющей звонко птицѣ...
             Грядущій свѣтъ понятенъ мудрецамъ:
             Они его великія скрижали
             Въ движеніи народовъ прочитали.

* * *

                       Пророки, изнуренные постомъ,
                       Всѣ древніе и новые поэты,
                       Исаія и Байронъ, вы перстомъ,
                       Единой цѣлью высшею согрѣты,
                       Указывали міру лучшій путь,
                       Все тотъ-же, но подъ солнцемъ вѣчно новый;
                       Вы по вѣтру бросали ваше слово
                       И западало слово это въ грудь
                       И въ сердце человѣческаго рода,
                       Живучаго, какъ самая природа.

* * *

                       Вашъ грозный голосъ можетъ нисходить
                       Въ глубокій мракъ и къ звѣздамъ подниматься,
                       Вы сфинксовъ заставляли говорить,
                       Камнямъ давали силу подвигаться.
                       Нерѣдко съ толку сбитая толпа
                       Брела впередъ въ незнаньи полусонномъ
                       И думала, что къ пропастямъ бездоннымъ
                       Идетъ ея житейская трона,
                       Но для толпы, въ тьмѣ ночи безысходной,
                       Являлись вы звѣздою путеводной.

* * *

                       Для смѣлыхъ гражданъ голосъ васъ -- набатъ,
                       А для злодѣевъ -- пѣсня погребенья;
                       Являются и души шевелятъ
                       Пророческія ваши пѣснопѣнья;
                       И міръ весь, этотъ вѣчный пилигримъ,
                       Ихъ слушаетъ и дѣтски вѣритъ имъ.
                       Всѣ ваши мысля, гимны, сновидѣнья
                       Имѣютъ сходство съ урнами и къ намъ
                       Изъ нихъ летятъ великія творенья,
                       Подобно металлическимъ строфамъ.

* * *

                       Завѣса тьмы съ небесъ сорвется скоро,
                       Къ разсвѣту человѣчество спѣшитъ,
                       И даже тотъ, кому страшна Аврора,
                       На встрѣчу къ солнцу путь свой обратитъ.
                       Ужь быстро воздвигается надъ нами
                       Судьбою башня, мрачная на видъ,
                       Но вся она усѣяна звѣздами,
                       И голосъ вашъ торжественно звучитъ,
                       Съ той башни, громче каждое мгновенье
                       Предвѣстникомъ зари и возрожденья.
   

VII.

                       Мнѣ такъ разсказывала женщина одна:
                       -- Бѣжала я. Со мною дочь была. Она
                       Кричала:-- ахъ! то былъ двухмѣсячный ребенокъ,
                       Какъ муха слабый, плачъ-же былъ такъ звонокъ,
                       Что насъ могли замѣтить и открыть,
                       И я его старалась заглушить
                       Своими поцалуями, но мало
                       Малютка унялась; потомъ вдругъ хрипнуть стала,
                       Тянулась къ груди крошечка моя,
                       Но молока совсѣмъ лишилась я.
                       Такъ ночь прошла. Я укрывалась въ паркѣ;
                       Я плакала. Сверкали изъ за арки
                       Штыки солдатъ. Чтобъ мужа разстрѣлять
                       Они его искали. Утромъ-же кричать
   
                       Дочь маленькая наша перестала
                       И умерла. Да, господинъ, ее не стало.
   
                       Смотрю: она недвижна, холодна...
                       Тогда-то смерть мнѣ стала не страшна;
   
                       Я словно помѣшалась; я прижала
                       Трупъ дочери къ груди и побѣжала,
   
                       Бѣжала я -- куда? не вѣдаю сама --
                       Безъ памяти, безъ страха и ума;
   
                       И въ полѣ, наконецъ, пустынномъ очутилась.
                       Тамъ ямку вырыть я въ землѣ поторопилась
   
                       И дочь свою въ могилѣ погребла...
                       Она такъ мало, бѣдная, жила,
   
                       Что въ землю зарывать ее жестоко, Боже!--.
                       Тутъ былъ отецъ. Какъ мать, онъ плакалъ тоже.
   

VIII.
На баррикадѣ.

             Среди камней, на баррикадѣ взятой,
             Гдѣ праведная кровь съ виновною лилась,
             Былъ схваченъ мальчикъ, лѣтъ двѣнадцати.-- "Проклятый!
             И ты изъ этой шайки?" -- Не смутясь,
             -- Да! отвѣчалъ ребенокъ.-- "Превосходно!"
             Воскликнулъ офицеръ: "Ихъ всѣхъ поочередно
             Разстрѣливать начнутъ; придетъ и твой чередъ."
             Передъ ребенкомъ пули засверкали;
             Онъ видѣлъ, какъ рядами у воротъ
             Товарищи его безмолвно умирали.
             Онъ подошелъ къ начальнику.-- Отдать
             Хотѣлъ-бы я часы своей мамашѣ;
             Позвольте мнѣ сходить къ ней.-- "Ба! удрать
             Задумалъ, братъ! Знать, страшны пули наши?"
             -- Я возвращусь сей часъ-же, капитанъ.--
             -- "Гдѣ ты живешь?" -- Вонъ тамъ, пройдя фонтанъ.--
             -- "Ну, негодяй, бѣги..." Ребенокъ тотчасъ скрылся,
             А строй солдатскій смѣхомъ разразился
             И стоны умиравшихъ заглушилъ:
             -- "Вернусь, де-скать! Каковъ? Вотъ штуку отмочилъ!..."
             Когда-же вдругъ ребенокъ возвратился,
             Смѣхъ замеръ: этого никто не ожидалъ.
             Тогда къ стѣнѣ ребенокъ прислонился,
             Прекрасный и спокойный и сказалъ:
             -- "Стрѣляйте! я готовъ..."
                                                     Но залпъ не прозвучалъ.
             Безумью смерти стало даже стыдно
             И мальчикъ былъ отпущенъ безобидно.

* * *

                  Прекрасное дитя! Хоть неизвѣстно мнѣ,
             Какъ могъ ты очутиться въ ураганѣ,
             Гдѣ все мѣшается, какъ въ безобразномъ снѣ,
             . . . . . . . но я заранѣ,
             Не вѣдая того, могу сказать,
             Что ты душой высокой обладаешь:
             Ты въ безднѣ два шага безъ страха совершаешь --
             Здѣсь смерть грозитъ, тамъ ожидаетъ мать.
             Ребенокъ чистъ; какъ взрослый, онъ не знаетъ,
             Что значитъ угрызенье совѣсти, и онъ,
             Куда пошлютъ его, за то не отвѣчаетъ:
             На баррикаду или въ эскадронъ.
             Но какъ великъ ребенокъ тотъ прекрасный,
             Который бѣгству, жизни, играмъ и веснѣ
             Могъ предпочесть друзей удѣлъ ужасный
             И, смерти не пугаясь, сталъ къ стѣнѣ...
   

IX.

             Толпа считаетъ истиной святой
             Завистниковъ однихъ изобрѣтенье;
             Высокое чело, гдѣ блещетъ вдохновенье
             Всегда обвито гадомъ -- клеветой.
             Награда генія -- одинъ вѣнокъ терновый,
             . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
             И вкругъ блестящихъ звѣздъ повсюду мракъ суровый.
             Прислушайтесь, что шепчетъ клевета:
             Продажей женщинъ Фидій занимался;
             Извѣстенъ такъ сократовскій порокъ,
             Что съ именемъ его на вѣкъ связался;
             Стыда румянецъ часто зажигался
             У Весты цѣломудренной, когда
             Межъ юныхъ козъ Горацій наслаждался;
             Микель-Анжело грабилъ безъ стыда,
             Влюбленный въ золото, былъ человѣкъ стяжанья
             И папамъ льстя, отъ нихъ ждалъ подаянья.
             Великій Данте алчностью блисталъ,
             Развратника хотятъ признать въ Мольерѣ,
             Продажный духъ въ Дидро и скареда въ Вольтерѣ,
             Весь міръ есть безпощадный трибуналъ,
             Гдѣ человѣкъ за собственный свой геній,
             Съ былыхъ временъ до нашихъ поколѣній,
             Всѣ язвы клеветы позорной испыталъ,
             Подверженъ безпощадному злословью,
             Иль на Голгофѣ славы истекалъ
             Своею благородной, чистой кровью,
             Истерзанъ, оклеветанъ и распятъ:
             У каждаго былъ свой Іуда иль Пилатъ.
   

X.
ДВА СТИХОТВОРЕНІЯ

ДВА ГОЛОСА.

Голосъ пошлости.

             Въ политикѣ всѣ средства переходны.
             Куда-же ты стремишься, отрицая,
             Бичуя и преслѣдуя все то,
             Что несогласно съ принципами. Полно,
             Остерегись! Твои усилья жалки.
             Лишь я могу руководить толпой,
             Блуждающей во тьмѣ. Мнѣ имя -- Разумъ,
             И Польза мое прозвище; я -- Мудрость.
             Другъ, слушай-же, что я тебѣ скажу:
             Катонъ мной пренебрегъ и поплатился
             За то пренебреженье... О, поэтъ!
             Хорошее теряешь ты, гоняясь
             За лучшимъ; за Ничто теряешь Все.
             Ты гибнуть не мѣшай тому, что гибнетъ.
             Ты рвешься къ побѣжденнымъ постоянно,
             А потому не будешь никогда
             Самъ въ мірѣ побѣдителемъ. Въ томъ мало
             Ума, кто сердца слушается много.
             Знай: правда слишкомъ истинная -- ложь.
             Въ гоньбѣ за идеаломъ, погружаясь
             Въ ту глубину, гдѣ не открыто дно --
             Встрѣчаешь сонъ. Здѣсь истинный мыслитель
             Становится мечтателемъ. Мудрецъ
             Несправедливымъ въ жизни быть не хочетъ,
             По, съ твердостью, боится также онъ
             Быть слишкомъ справедливымъ въ то-же время
             И ищетъ середины. Въ двухъ бѣдахъ
             Одна опасность -- ложь, другая -- правда.
             Такъ, право въ грубомъ видѣ первобытномъ --
             Не больше, какъ рудникъ, но самъ законъ
             Есть золото, и нужно лишь съ умѣньемъ
             Его добыть изъ права. Иногда
             Мы думаемъ: не такъ ведется дѣло,
             А тутъ-то и доказываютъ намъ
             Великое искуство. Тамъ, гдѣ цѣли
             Ты никогда достичь не можешь, я
             Хоть поздно, но достигну непремѣнно.
             Есть разница межъ нами. Изъ людей
             Ты дѣлаешь боговъ, а я преображаю
             Боговъ въ людей. Ты презираешь хаосъ,
             Я избѣгаю грязи. Можетъ быть,
             Увѣренъ ты, что въ пропасть погружаясь,
             Не все однихъ страдающихъ безумцевъ
             Оттуда извлечешь? Иль хочешь обновить
             Судьбу людей ты, счастье ихъ устроить?
             А я все человѣчество беру
             Такимъ, какъ оно есть, на самомъ дѣлѣ.
             Долой всѣхъ декламаторовъ, съ трибунъ
             Ревущихъ передъ нами! Слишкомъ яркій
             Свѣтъ ослѣпляетъ также, какъ и мракъ
             Чрезмѣрный. Всѣ мы ненавидимъ
             Въ теоріи войну и эшафотъ,
             Но терпимъ ихъ -- на практикѣ. Мой милый,
             Умѣренность есть мудрости залогъ.
             Я скромный уголъ въ мірѣ избираю,
             И порицаю все, что далеко
             Заносится въ стремленіяхъ не ясныхъ.
             Критически къ вселенной относясь,
             О ней писали много. Между нами
             Будь сказано, излишество во всемъ
             Есть главный недостатокъ всего міра.
             Прекрасно солнце въ небѣ, и весна
             Насъ радуетъ, но солнце слишкомъ щедро
             На яркіе лучи, какъ на цвѣты весна.
             Является въ природѣ неудобствомъ
             Ея преувеличенная роскошь;
             Но если вся природа не свободна
             Отъ крайностей, то страшно подражать ей,
             Стараясь совершенство уловить.
             При маленькомъ маштабѣ вѣроятнѣй
             Для насъ успѣхъ, и не всегда даетъ
             Природа намъ хорошіе примѣры.
             Надменнымъ не бываетъ мудрый. Муравей,
             При всей своей рутинѣ, совершаетъ
             Гораздо больше добраго, чѣмъ громъ
             Съ торжественной своею суматохой.
             Да, человѣкъ все-жъ только -- человѣкъ:
             Не золъ, не добръ, не черенъ онъ, какъ уголь,
             Не бѣлъ, какъ снѣгъ. Всегда я предпочту
             Блестящему величью -- соразмѣрность.
             Для практиковъ нѣтъ пользы подражать
             Мечтателямъ, героямъ, Аристидамъ;
             И мудрый Парфепону предпочтетъ
             Бобра удобное и теплое жилище.
             У Ротшильда бываю я въ гостяхъ,
             Но съ міромъ артистическимъ не знаюсь;
             Титанъ новѣйшихъ дней -- милліонеръ.
             Мужъ всякій государственный, политикъ
             Излишества не терпитъ; уважая
             Всеобщую подачу голосовъ,
             Онъ трудится надъ выборами сильно;
             Гнететъ раба, фигляра-же щадитъ;
             Разбивъ оковы, нить онъ оставляетъ.
             Всѣ люди -- малы, совѣсть ихъ -- пигмей.
             Политикъ изучаетъ ихъ сначала,
             Чтобъ дѣйствовать; по силамъ предлагаетъ
             Имъ подвиги и изумляетъ ихъ,
             Но такъ, чтобъ голова не закружилась;
             Для нихъ онъ совершаетъ чудеса,
             Приспособляясь только къ ихъ размѣрамъ.
             Мой другъ, одна посредственность удобна
             Для нашего пріюта: онъ ни дуренъ
             И ни хорошъ, ни низокъ, ни высокъ,
             Ни холоденъ, ни жарокъ. Въ томъ пріютѣ
             Я, Разумъ, для себя устроилъ ложе,
             Поставилъ столъ. Вотъ гдѣ мой лучшій домъ.
             Кто-жъ изберетъ жилищемъ верхъ Монблана?
             Мудрецъ всегда умѣренъ и уживчивъ,
             А ты, что дѣлалъ ты? Изъ за тебя
             Толпа бросала въ Брюсселѣ каменья,
             Гвалтъ подняла наемная печать;
             Въ газетѣ, издающейся на деньги
             Седанскаго героя, о тебѣ
             Являются ужасныя извѣстья;
             Тамъ говорятъ, что за твоимъ обѣдомъ
             Всѣ умираютъ съ голоду, что ты
             Дрожишь надъ каждой буквой въ телеграммѣ,
             Что у тебя прескверное вино
             И прочее и прочее... Все это
             Навлекъ ты на себя. Изъ за чего?
             Изъ за твоихъ ошибокъ. Перестань
             Бороться съ зломъ, будь гибокъ и приличенъ.
             Бороться съ зломъ, конечно, хорошо,
             Но одинокимъ быть на свѣтѣ -- дурно.
             Тебѣ-ли, старику, идти впередъ,
             Когда твой вѣкъ назадъ сталъ подвигаться?
             Съ сѣдыми волосами на плечахъ
             И въ одиночку ратовать -- смѣшно.
             Благоразумье въ мужествѣ -- величье.
             Какъ Несторъ въ ранней юности -- Аяксъ,
             Такъ и Аяксъ въ лѣтахъ преклонныхъ -- Несторъ.
             Соображайся съ возрастомъ и ты.
             Во всякой голой истинѣ есть дикость
             И всякій рискъ въ успѣхѣ дѣла -- глупъ.
             Кто побѣдилъ, тотъ правъ; лишь золото блестяще;
             Вихрь -- тотъ-же богъ, а флюгеръ -- это культъ.
             Палъ Бонапартъ, и потому виновенъ.
             Моя-ль вина, что есть противорѣчье
             Въ самой судьбѣ? Я знаю лишь одно:
             Необходимъ успѣхъ. но какъ его достигнуть?
             На этотъ счетъ мы спѣлись, наконецъ,
             При нынѣшнемъ правительствѣ свободномъ:
             Уничтожаемъ всякаго, кто врагъ,
             И, пушками обставившись, спасаемъ
             Порядокъ и... монархію, хотя
             Она еще не издана. Такъ какъ-же
             Въ такой союзъ не хочешь ты вступить?
             Положимъ, онъ во многихъ возбуждаетъ
             Негодованье честное; но всѣ
             Должны предъ очевидностью склоняться
             И, что ни говори, но въ каждомъ фактѣ
             Таится доза права. Даже зло
             Въ себѣ частицу блага заключаетъ,
             Лишь только стоитъ, другъ мой, поискать.
             Когда страною правитъ Торквемада,
             То людямъ можно грѣться у костровъ.
             Политика вся слѣплена изъ грязи,
             Изъ желчи и изъ скромности лакейской,
             Изъ низости великихъ, изъ смѣшной
             Заносчивости карликовъ, изъ лести,
             Ошибокъ, преступленій и отравъ,
             Изъ "да" и "нѣтъ", изъ красокъ всѣхъ оттѣнковъ.
             Искуство той политики -- готовить
             Одно питье -- для честныхъ и безчестныхъ.
             Тутъ принципы мѣшаться не должны;
             У нихъ лучи есть яркіе; прекрасно!
             Преклонимся предъ ними; всѣ свѣтила
             Достойны этой пошлины людской,
             Но все-таки подчасъ необходимо
             Слегка ихъ облаками прикрывать;
             Всѣ звѣзды въ высотѣ горятъ надъ нами,
             Зачѣмъ-же намъ сіянье звѣздъ внизу?
             Оставимъ ихъ въ ихъ сферѣ, а для насъ,
             Повѣрь, необходимъ свѣтъ поскромнѣе,
             Полезный свѣтъ практическихъ уловокъ.
             Тюрго не правъ, да здравствуетъ Террэ!..
             Ты ищешь всюду истины, а я
             Реальности. Реальнымъ всѣ живутъ,
             А истина всѣхъ губитъ; постоянно
             Дѣйствительность боится идеаловъ.
             Долгъ -- пользованье фактами, а ты
             Читалъ объ этомъ мало, вѣроятно;
             Ты жаждешь безусловнаго, когда
             Все въ мірѣ относительно. Опомнись!
             Ужели не смѣшенъ тотъ человѣкъ,
             Который, чтобъ спуститься въ темный погребъ,
             Иль кучу праха въ полѣ раскопать,
             Иль ночью отыскать въ лѣсу дорогу,
             Вздымаетъ руки къ темнымъ небесамъ
             И за звѣзду берется, какъ за свѣчку.
             Таковъ и ты. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
             . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   

XII.
Покойники.

(Изъ той же книги В. Гюго.)

             Они покоятся въ краю опустошенномъ.
             Озерами стоитъ ихъ кровь и здѣсь, и тутъ;
             Чудовищные коршуны грызутъ
             Ихъ грудь, спускаясь къ трупамъ обнаженнымъ;
             Ударомъ молніи какъ будто сожжены,
             Обезображены тѣла ихъ и черны.
             Не могутъ ни отчаянья, ни муки
             Ихъ черепа, какъ камни, выражать;
             Не въ состояніи врагу отпора дать
             Окостенѣвшія и скорченныя руки;
             Потухъ ихъ взглядъ, въ груди ихъ замеръ стонъ
             Подъ тяжкимъ гнетомъ смерти неизбѣжной;
             Одѣла ихъ зима въ свой саванъ бѣлоснѣжный,
             Гораздо больше язвъ и ранъ у нихъ на тѣлѣ,
             Чѣмъ у преступника, прошедшаго сквозь строй,
             И ползаютъ кругомъ могильной ихъ постели
             Земные червяки и муравьиный рой.
             Уже въ песокъ ушли до половины
             Тѣла ихъ: такъ корабль среди морской пучины
             Въ крушеньи медленно уходитъ въ лоно водъ.
             Покрыла гниль и тьма безжизненныя кости;
             Повсюду на кровавомъ ихъ погостѣ
             То видѣнъ ядеръ бѣшеный полетъ,
             То слѣдъ отъ пикъ, то сабельные шрамы;
             Намъ о подобномъ полѣ говорилъ
             Въ видѣніи своемъ Езекшль.
             Вездѣ одно безмолвіе, куда мы
             Ни бросимъ взглядъ, и ледяная мгла.
             Подъ небомъ пасмурнымъ недвижныя тѣла
             Лежатъ теперь: ни стона, ни проклятья...
   
             Какъ вамъ завидую я, мертвые собратья.
                                                                                                       Дм. Минаевъ.
   

"Дѣло", No 8, 1872

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru