Гюго Виктор
Стихотворения

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Надейся на Бога. Кн. Горчакова
    Восторг. Кн. Горчакова
    Экстаз. Иван да Марья
    Утро. Л. Кублицкая-Пионтух
    Читают дети в сельской школе. Иван да Марья
    Смотри: вот эта ветвь. Иван да Марья
    Надежда каждая. Иван да Марья
    Школьный учитель. Иван да Марья
    Я грезил. Иван да Марья
    Розе молвила могила. Иван да Марья
    Порой, когда все спит. Иван да Марья

Изданіе Общества распространенія полезныхъ книгъ.

Викторъ Гюго
(1802--1885),
его жизнь и произведенія.

Живъ только тотъ, кто борется; кто смѣло,
Святую цѣль поставивъ предъ собой,
Стремится къ ней и мыслью, и душой;
Чей строгій взоръ всегда открытъ на дѣло;
Кто, полнъ любви и не страшась трудовъ,
Взбирается упрямо на вершину
И съ высоты, подобенъ исполину,
Глядитъ на міръ, задумчивъ и суровъ!...

МОСКВА.
Типографія Общ. распростран. полезн. книгъ, аренд. В. Кудиловымъ.
Моховая, прот. Манежа, д. кн. Гагарина.
1901.

   

Викторъ Гюго.

   Величайшій французскій поэтъ XIX столѣтія, Викторъ Гюго, родился въ Безансонѣ 26 февраля 1802 года. Его отецъ, Леопольдъ Гюго, былъ по происхожденію лотарингецъ; участвуя на войнѣ въ Вандеѣ, онъ отличился въ 1795 году и былъ произведенъ въ генералы. Мать поэта была дочерью богатаго нантскаго кораблестроителя, семья котораго отличалась строгою приверженностью къ католицизму. Первые годы своей жизни Викторъ провелъ на островѣ Эльбѣ. Въ 1805 году Леопольдъ Гюго уѣхалъ въ Неаполь, а свою семью поселилъ въ Парижѣ. Здѣсь мальчикъ сталъ посѣщать школу въ улицѣ Монбланѣ. Въ это время его отецъ получилъ мѣсто губернатора въ Авеллино и поспѣшилъ вызвать къ себѣ жену и дѣтей. Но, едва они успѣли пріѣхать, какъ генералъ Гюго долженъ былъ отправиться въ Испанію. Семья его снова вернулась въ Парижъ.
   Г-жа Гюго была образцовою матерью и горячо любила своихъ дѣтей, которые платили ей тѣмъ-же. Уже съ маленькихъ лѣтъ дѣти умѣли отличать то, что можно, отъ того, чего нельзя. Матери они повиновались безпрекословно. Вотъ примѣръ такого повиновенія.
   Рядомъ съ домомъ, занятымъ г-жею Гюго, находился большой фруктовый садъ. Жильцамъ было запрещено рвать фрукты.
   -- Развѣ нельзя, мама,-- спросилъ, однажды, маленькій Викторъ,-- взять тѣ фрукты, которыя падаютъ на землю?
   -- Нѣтъ.
   -- Но, вѣдь, они сгніютъ.
   -- Пусть гніютъ, но брать ихъ нельзя.
   И дѣти не трогали плодовъ.
   Трое старшихъ мальчиковъ усердно учились. Викторъ не отставалъ отъ нихъ, обнаруживая большіе успѣхи: въ полгода онъ уже писалъ подъ диктовку безъ ошибокъ. Генералъ Гюго былъ назначенъ губернаторомъ Мадрида и семья его поселилась въ Испаніи. Но въ 1812 году французы должны были покинуть Испанію: Гюго опять вернулись въ Парижъ, гдѣ наняли квартиру въ улицѣ Шертъ-Мили, рядомъ съ военнымъ судомъ. Въ судѣ служилъ Фуше, старый знакомый генерала Гюго. Здѣсь Викторъ познакомился съ Аделью Фуше, своею будущею женою.
   Викторъ началъ писать стихи съ тринадцати лѣтъ. Четырнадцати лѣтъ онъ уже написалъ классическую трагедію "Irtaméne" и два лирическихъ стихотворенія "Le Riche et le Pauvre" и "La Canadienne." Въ учебномъ заведеніи Кордъе и Декоттъ, куда были помѣщены братья Гюго, воспитанники старшихъ классовъ разыгрывали пьесы. Викторъ исполнялъ главныя роли въ своихъ произведеніяхъ. Однажды, между воспитанниками произошла серьезная драка, во время которой Викторъ получилъ такой сильный ударъ камнемъ въ ногу, что врачи рѣшили ее ампутировать. Къ счастью, дѣло обошлось безъ операціи: мальчикъ пролежалъ нѣсколько дней въ постели, а затѣмъ всталъ совершенно здоровый.
   Въ 1817 году Викторъ написалъ сочиненіе на премію академіи: "О преимуществахъ изученія." Къ сочиненію онъ приложилъ записку, въ которой заявилъ, что автору пятнадцать лѣтъ. Академія сочла это за насмѣшку и наградила молодого автора вмѣсто преміи -- почетнымъ отзывомъ. Въ доказательство своего возраста Викторъ представилъ метрическое свидѣтельство о своемъ рожденіи, но академія не приняла этого во вниманіе.
   Между 1819 и 1822 годами Гюго представилъ тулузской академіи три стихотворенія и за каждое изъ нихъ получилъ премію. Эти оды обратили на него вниманіе. Въ 1822 году онъ издалъ первый томъ своихъ стихотвореній подъ заглавіемъ: "Оды и баллады." Въ это время молодому поэту пришлось испытать большое горе: его мать скончалась.
   Генералъ Гюго не одобрялъ литературнаго призванія сына и съ цѣлью заставить его избрать другую профессію лишилъ денежной поддержки. Но Викторъ продолжалъ писать стихи.
   Жилось ему въ то время очень плохо; впослѣдствіи онъ самъ разсказывалъ, что приходилось три дня обѣдать одной котлетой. Его годовой заработокъ ровнялся только 700 франкамъ; эта сумма была недостаточна для одного человѣка, а Викторъ уже былъ женихомъ Адели Фуше.
   Совершенно неожиданно "Оды и баллады" принесли поэту 2000 франковъ въ годъ, пожалованные ему королемъ Людовикомъ XVIIІ по слѣдующему поводу.
   Письмо, въ которомъ Викторъ предлагалъ у себя убѣжище одному изъ враговъ правительства, было представлено Людовику. Король прочелъ его и сказалъ:
   -- У этого молодого человѣка доброе сердце и большой талантъ. Я ему даю первую вакантную пенсію.
   Съ полученіемъ этой пенсіи всѣ препятствія для женитьбы были устранены, и Викторъ женился на Адели Фуше.
   Вскорѣ послѣ женитьбы Викторъ Гюго написалъ свой первый романъ "Ганъ Исландскій," принятый критикою очень враждебно, такъ какъ это былъ первый шагъ по пути романтизма и критики не могли не предвидѣть наступающаго переворота въ направленіи писателей.
   Издатели стали обращаться къ Гюго съ заказами. Онъ напечаталъ въ журналѣ "Литературный Консерваторъ" разсказъ "Бюгъ Жаргаль," въ которомъ выступилъ защитникомъ угнетенныхъ негровъ. Въ 1827 году онъ перешелъ въ лагерь романтиковъ, написалъ драму "Кромвель." Въ предисловіи къ этой драмѣ, названномъ "Романтическимъ Манифестомъ," онъ изложилъ новую эстетическую теорію: Слѣдующее произведеніе, "Послѣдніе дни осужденнаго," обнаружили въ Викторѣ Гюго поразительную силу психическаго анализа.
   Драма Гюго "Маріонъ Делормъ," это замѣчательное произведеніе, написанное въ двадцать четыре дня, была запрещена цензурой. Онъ самъ отправился къ Карлу X, который приказалъ еще разъ прочесть пьесу, но, не смотря на это, ея постановка не была разрѣшена. Чтобы утѣшить поэта, король пожаловалъ Виктору Гюго пенсію въ 4000 франковъ. Послѣдній отказался отъ пенсіи и приступилъ къ новой пьесѣ,-- "Эрнани." Эта драма была впервые поставлена въ Парижѣ 28 февраля 1830 года. Во время представленія произошло настоящее сраженіе между классиками, желавшими освистать драму, и романтиками, съ восторгомъ принимавшими ее. Классическая трагедія была окончательно побѣждена, и "Эрнани" въ теченіе 10 лѣтъ оставался въ репертуарѣ. Вмѣстѣ съ революціей 1830 года Викторъ Гюго перешелъ на сторону либеральной партіи. "Маріонъ Делормъ" была поставлена съ блестящимъ успѣхомъ. Но новая драма "Король забавляется," данная 22 ноября 1832 года, была запрещена на другой день послѣ представленія: Виктора Гюго обвиняли въ томъ, что онъ искажаетъ исторію и представляетъ короля Франциска I въ слишкомъ непривлекательномъ видѣ.
   Популярность Гюго заставила, наконецъ, Академію принять его въ число своихъ сорока безсмертныхъ. Онъ былъ торжественно принята 3 февраля 1841 года и занялъ кресло, нѣкогда принадлежавшее Вольтеру. Новый академикъ произнесъ нѣсколько рѣчей. Такъ, онъ сказалъ посмертную похвалу Казиміру Делавиню и отвѣчалъ критику С.-Беву, также вступившему въ число "безсмертныхъ." Онъ много работалъ, прочитывая всѣ книги, присылаемыя въ конкурсы. 13 апрѣля 1843 года король Луи Филиппъ сдѣлалъ поэта пэромъ Франціи. Викторъ Гюго, сблизившись съ королемъ, указывалъ послѣднему на необходимость заняться крестьянскимъ и рабочимъ сословіями и настаивалъ на борьбѣ съ развращенностью богатыхъ классовъ общества. Послѣ государственнаго переворота 2 декабря поэтъ былъ изгнанъ изъ Франціи и поселился со своею семьею на островѣ Джерсеѣ, который онъ долженъ былъ покинуть въ 1855 году со всѣми французскими изгнанниками. Въ первые дни своего изгнанія онъ написалъ "Воззваніе къ оружію." Въ 1853 году онъ издалъ новый сборникъ стихотвореній. Въ 1862 году появился его романъ "Обездоленные." Романъ былъ изданъ одновременно въ Парижѣ, Брюсселѣ, Лейпцигѣ, Лондонѣ, Миланѣ, Мадридѣ, Роттердамѣ, Варшавѣ, Пештѣ и Ріо-Жанейро. Вотъ до какихъ размѣровъ достигла слава поэта!
   Такой успѣхъ романа объясняется тѣмъ, что въ "Обездоленныхъ" вложена разумная и горячая любовь къ народу, глубокое знаніе и безпредѣльная доброта. Какъ и всѣ важнѣйшія произведенія Виктора Гюго, этотъ романъ возбудилъ продолжительную и страстную полемику.
   Издатели, Лакруа и Вербокгофенъ, устроили въ Брюсселѣ торжественный банкетъ въ честь Гюго. Въ концѣ банкета французскіе литераторы произнесли нѣсколько сочувственныхъ рѣчей.
   Глубоко растроганный Гюго отвѣтилъ имъ слѣдующее:
   -- Одиннадцать лѣтъ тому назадъ вы видѣли отъѣздъ изъ Франціи человѣка почти молодого,-- теперь вы видите старика. Цвѣтъ его волосъ измѣнился, но сердце -- нѣтъ. Благодарю васъ за то, что вы здѣсь: я глубоко растроганъ этимъ. Мнѣ кажется, что среди васъ я дышу роднымъ воздухомъ. Мнѣ кажется, что каждый изъ васъ принесъ мнѣ съ собой частичку Франціи. Мнѣ кажется, что изо всѣхъ вашихъ душъ изливается нѣчто прекрасное, величественное и лучезарное, и что это улыбка родины...
   Викторъ Гюго горячо возставалъ противъ смертной казни, къ которой относился съ ужасомъ и отвращеніемъ. Эта борьба за право человѣка на жизнь не была безплодной: благодаря его письму, въ 1862 г. смертная казнь была отмѣнена въ Женевскомъ кантонѣ; то-же произошло и въ Португаліи въ 1867 г.
   Въ 1865 году въ печати появились "Уличныя и лѣсныя пѣсни," а въ слѣдующемъ году "Работники моря."
   Цѣль послѣдней книги Гюго объяснилъ такъ:
   -- Я хотѣлъ прославить трудъ, сильную волю и преданность,-- все, что дѣлаетъ человѣка великимъ.
   Черезъ три года послѣ "Тружениковъ моря" явился романъ "Человѣкъ, который смѣется". Этотъ романъ имѣлъ громадный успѣхъ во всѣхъ частяхъ свѣта.
   Въ 1867 году, во время всемірной выставки въ Парижѣ, на сценѣ парижскихъ 13 театровъ были поставлены драмы "Эрнани" и "Рюи-Бласъ." Наполеонъ III разрѣшилъ представленіе нѣсколькихъ другихъ драмъ Гюго. Успѣхъ ихъ былъ грандіозенъ.
   Въ 1870 году Гюго вернулся во Францію. Тяжело было изгнаннику видѣть отступавшую французскую армію, умирающихъ отъ утомленія и голода солдатъ, которые протягивали руку съ мольбой о кускѣ хлѣба. Гюго не могъ вынести этого грустнаго зрѣлища и горько заплакалъ. Онъ скупилъ весь хлѣбъ и безплатно раздалъ его солдатамъ.
   Когда нѣмецкая армія подступила къ Парижу, Викторъ Гюго написалъ по-французски и по-нѣмецки воззваніе къ пруссакамъ, уговаривая прекратить войну и напоминая, что между этими народами не существовало вражды. Но пруссаки не вняли его словамъ. Тогда Гюго написалъ горячее воззваніе къ французамъ, призывая ихъ на защиту отечества.
   Изданіе книги "Кара" доставило поэту 500 франковъ гонорара и эти деньги онъ тотчасъ пожертвовалъ въ фондъ, собранный по подпискѣ на покупку пушекъ, одна изъ которыхъ получила названіе, "пушка Викторъ Гюго." Всѣ произведенія поэта сдѣлались во время осады народнымъ достояніемъ: весь гонораръ уходилъ на улучшеніе положенія голодныхъ, раненыхъ, больныхъ и на вооруженіе войскъ.
   Послѣдній романъ Виктора Гюго, "Девяносто третій годъ," появился въ 1874 году. Въ 1877 году вышли "Легенды вѣковъ," рядъ эпопей и идиллій.
   Викторъ Гюго продолжалъ работать до глубокой старости. Избранный въ 1877 году въ сенаторы, онъ не измѣнилъ себѣ: говорилъ противъ войнъ, старался облегчить положеніе рабочаго сословія.
   27 февраля 1881 года во Франціи торжественно праздновали восьмидесятилѣтіе со дня рожденія поэта. Въ этотъ день Гюго отъ имени правительства была поднесена драгоцѣнная ваза изъ севрскаго фарфора. При этомъ президентъ совѣта министровъ, Жюль Ферри, обратился къ маститому поэту со слѣдующими словами:
   -- Какъ министръ народнаго просвѣщенія, я тоже подумалъ о томъ, что могло вамъ быть всего пріятнѣе. Вы всю вашу жизнь были апостоломъ милосердія -- я пожелалъ быть во имя васъ милосердымъ и распорядился, чтобы на-сегодня были отмѣнены всѣ наказанія въ лицеяхъ, коллегіяхъ и школахъ Франціи.
   Викторъ Гюго умеръ въ Парижѣ 22 мая 1885 г.
   Въ своемъ завѣщаніи Гюго просилъ, чтобы его похоронили въ простомъ сосновомъ гробу такъ, какъ хоронятъ бѣдняковъ. Изъ своего пятимилліоннаго состоянія онъ оставилъ полтора милліона бѣднымъ и одинъ милліонъ завѣщалъ на устройство пріюта для нищихъ дѣтей. Въ день похоронъ всѣ зданія Парижа были украшены траурными флагами.
   Такъ Франція похоронила своего великаго поэта и своего великаго гражданина, проповѣдовавшаго всю свою жизнь любовь къ ближнему.
   Пэръ Франціи и пожизненный сенаторъ, Викторъ Гюго достигъ этого высокаго общественнаго положенія благодаря своей славѣ и значенію, какъ писатель и поэтъ. Въ литературѣ онъ является представителемъ и родоначальникомъ романтизма и смѣлымъ реформаторомъ. Его поэзія охватываетъ съ поразительнымъ величіемъ, съ чрезвычайной глубиной всѣ великіе вопросы міра и жизни. Онъ -- единственный полный представитель XIX столѣтія съ его надеждами, идеалами и страданіями.
   
   Надѣйся на Бога. Кн. Горчакова.
   Восторгъ. Кн. Горчакова.
   Экстазъ. Иванъ да Марья.
   Утро. Л. Кублицкая-Піонтухъ.
   Читаютъ дѣти въ сельской школѣ. Иванъ да Марья.
   Смотри: вотъ эта вѣтвь. Иванъ да Марья.
   Надежда каждая. Иванъ да Марья.
   Школьный учитель. Иванъ да Марья.
   Я грезилъ. Иванъ да Марья.
   Розѣ молвила могила. Иванъ да Марья.
   Порой, когда все спитъ. Иванъ да Марья.
   Ребенокъ пѣлъ. С. Дуровъ.
   
                       Надѣйся на Бога.
   
             Надѣйся на Бога, дитя дорогое,
             На милость Его уповай!
             И дѣтскаго сердца моленье простое
             Съ надеждой къ нему возсылай!
   
             Лишь въ утреннемъ небѣ заря загорится,
             Смиренно колѣно склони...
             Съ тобою, мой ангелъ, мы станемъ молиться
             Источнику вѣчной любви
   
             Молиться мы станемъ душой умиленной,
             Чтобъ міръ Онъ крыломъ осѣнилъ
             И чтобъ всемогущій Создатель вселенной
             Насъ грѣшныхъ, ничтожныхъ простилъ.
                                                               Кн. Горчакова.
   
                                 Восторгъ.
   
             У моря, задумчивъ, одинъ я стоялъ;
             На небѣ лишь звѣзды сверкали,
             А тучки исчезли въ туманѣ сѣдомъ,
             И парусы въ немъ исчезали.
             И слышалось мнѣ, какъ и горы, и лѣсъ
             Таинственно что-то шептали,
             Какъ будто глубь моря и звѣзды небесъ
             О чемъ то они вопрошали;
             И въ сумракѣ ночи свѣтилъ золотыхъ
             Кругомъ раздавалося пѣнье,
             И чудилось мнѣ, что въ вѣнцахъ огневыхъ
             Тѣ звѣзды прошли, какъ видѣнье,
             И синія волны, и пѣна морей
             Одно повторяли лишь слово,
             И слово то было: Онъ Царь изъ царей!
             Онъ Богъ! Онъ Господь! Онъ Іегова!!!
                                                               Кн. Горчакова.
   
                                 Экстазъ.
   
             Разъ ночью, одинъ я стоялъ на просторѣ:
             Ни облачка въ небѣ, ни паруса въ морѣ!
             И взоръ мой тонулъ за предѣломъ земнымъ.
             И горы, и лѣсъ -- вся природа, казалось,
             За мною, съ вопросомъ однимъ обращалась
             Къ сіяющимъ звѣздамъ и къ волнамъ морскимъ.
   
             И звѣздъ золотыхъ легіонъ безконечный
             То тихо, то громко, въ гармоніи вѣчной,
             Твердилъ, свой блестящій склоняя вѣнецъ,
             И синія волны, грядой набѣгая,
             Твердили, свой пѣнистый гребень склоняя:
             Все Онъ -- всемогущій Творецъ!
                                                               Иванъ да Марья.
   
                                 Утро.
   
             Ужъ утро по горамъ ночной покровъ свиваетъ;
             Смотри, какъ блѣдный лучъ на башнѣ заигралъ
             И ранній гимнъ лѣсовъ на встрѣчу зазвучалъ
             Проснувшимся лучамъ; въ сіяньѣ звуки таютъ,
             И въ славѣ торжества сводъ неба запылалъ.
   
             Засмѣйся, улыбнись небесному сіянью,
             И если завтра смерть нежданно налетитъ,
             Увидишь, скорбь твою вновь солнце озаритъ,
             И птицы запоютъ все также, въ ликованьѣ,
             Надъ мѣстомъ, гдѣ твой прахъ безмолвный будетъ скрытъ.
   
             Но тамъ, въ странѣ иной душа твоя проснется,
             Нездѣшней радостью опять оживлена:
             На утрѣ вѣчности пробудится она,
             Отъ жизни, на землѣ покинутой, очнется
             Какъ отъ тяжелаго томительнаго сна.
                                                               Л. Кублцкая-Піонтухъ.
   
             Читаютъ дѣти въ сельской школѣ.
   
             Читаютъ дѣти въ сельской школѣ,
             Читаютъ хоромъ, по складамъ;
             Учитель сердится, и въ поле
             Несется звонко школьный гамъ.
   
             Смотрю: дверь школы пріоткрыта...
             Иду я дальше. Тамъ, вдали,
             Трепещетъ лѣсъ; во всемъ разлита
             Тревога сладкая земли.
   
             И все поетъ, и все смѣется
             На торжествѣ весеннихъ дней,
             Цвѣтокъ ли скромный развернется,--
             Онъ точно сотканъ изъ лучей.
   
             Какъ школьникъ съ помощью картинокъ.
             И я учусь... Творцу хвала!
             Что за поэзія -- барвинокъ!
             И что за стихъ -- полетъ орла!
   
             Увы! ничто не безупречно;
             Ничто! Какъ скрыть невольный вздохъ?..
             Бокъ-о-бокъ съ лиліями вѣчно
             Растетъ злодѣй -- чертополохъ!
   
             Свистятъ дрозды, любуясь утромъ;
             А въ камышахъ уже чирокъ
             Нашелъ добычу: перламутромъ
             Блеститъ во рту его кусокъ.
   
             Ахъ! это рыбка въ агоніи...
             Бѣдняжка поймана чиркомъ;
             А мигъ назадъ -- въ родной стихіи
             Она гналась за червякомъ...
   
             Блеснулъ огонь изъ-за бурьяна...
             Лай... выстрѣлъ ловкаго стрѣлка...
             И я почувствовалъ, что рана
             Въ груди природы глубока!
   
             Но, видя міръ съ его улыбкой,
             Загадку зла счелъ втайнѣ я
             Орѳографической ошибкой
             Въ великой книгѣ бытія.
                                                     Иванъ-да-Марья.
   
                       Смотри: вотъ эта вѣтвь.
   
             Смотри: вотъ эта вѣтвь зимою почернѣла,
             Ручьемъ струится дождь съ коры обледенѣлой;
             Но подожди, пока совсѣмъ пройдетъ зима,--
             И ты увидишь вновь, какъ жесткіе покровы
             Коры, сковавшей вѣтвь, пробьетъ листочекъ новый,
             И -- какъ онъ могъ пробить ихъ? спросишь ты сама.
   
             Спроси же ты, зачѣмъ, когда твое дыханье
             Коснулось вновь души, извѣдавшей страданье,
             Ожесточенной, ставшей черствою ко всѣмъ,--
             Зачѣмъ забилось въ ней клюнемъ струя живая?
             Зачѣмъ я сыплю вновь, душою разцвѣтая,
             Стихи къ твоимъ стопамъ? Зачѣмъ, спроси, зачѣмъ?
   
             Затѣмъ, что свой законъ у міра и у счастья;
             Затѣмъ, что свѣтлый лучъ смѣняетъ мракъ ненастья;
             Что, за отливомъ вслѣдъ, приливъ несетъ волна;
             Затѣмъ, что вѣтерокъ играетъ вѣтвью гибкой;
             Затѣмъ, что горя гнетъ смѣненъ твоей улыбкой,
             И что была зима, и что теперь -- весна!
                                                                         Иванъ-да-Марья.
   
                       Надежда каждая.
   
             Надежда каждая, какъ нѣжная свирѣль,--
             Увы, простой тростникъ!.. Вся наша жизнь и сила
             Всегда въ рукахъ Творца; и ночью ль, на зарѣ ль --
             Онъ властенъ нить порвать, лишить всего, что хило:
                       Гдѣ колыбель,
                       Тамъ и могила.
   
             Когда-то, видишь ли, грядущее въ лучахъ
             Очамъ души моей восторженной являлось --
             Какъ на небѣ звѣзда, какъ лебедь на волнахъ,
             Какъ роза, что весной на солнцѣ распускалась...
                       Но греза въ прахъ
                       Теперь распалась!
   
             Ахъ, если кто-нибудь заплачетъ близь тебя,
             Не спрашивай его, о чемъ бѣднякъ рыдаетъ:
             Тому, кого судьба преслѣдуетъ шутя,
             Такъ сладко выплакать, что въ сердцѣ накипаетъ!
                       Слеза, дитя,
                       Съ насъ все смываетъ!
                                                                         Иванъ-да-Марья.
   
                       Школьный учитель.
   
             Не мучьте же его, страдаетъ онъ. Онъ -- тотъ,
             Въ чьей жизни не сіялъ лучъ счастья безъ заботъ.
             Раба не принимайте, дѣти, за тирана!
             Когда въ вашъ шумный классъ онъ входятъ утромъ рано
             И съ каѳедры на васъ задумчиво глядитъ
             И, можетъ быть, въ себѣ высокій духъ таитъ
             Тѣхъ римлянъ, о которыхъ въ книгахъ вамъ читаетъ,--
             О, вы, чей нѣжный возрастъ радость озаряетъ,
             Не мучьте вы его! не смѣйтесь вы надъ нимъ!
             Подъ игомъ жизни всѣ мы гнемся и кряхтимъ.
             А онъ -- онъ факелъ тотъ, который, освѣщая
             Ночную тьму, блеститъ, смиренно самъ сгорая.
             Да! этотъ сухопарый, блѣдный человѣкъ,
             Вашъ, дѣти, старшій братъ, влачащій грустный вѣкъ
             Здѣсь, въ четырехъ стѣнахъ, томимый вѣчно скукой,.
             Скрываемой нуждой и рабства тяжкой мукой;
             Хоть молодой годами, съ жаждой жить въ крови,
             Но съ разумомъ безъ крыльевъ, съ сердцемъ безъ любви,--
             Онъ, въ жаркій полдня часъ, зари ждетъ идеальной...
             О, дѣтство, сжалься-жъ ты надъ юностью печальной!
   
             Учитесь познавать, о, дѣти, до борьбы,
             Неравенства души, неравенства судьбы.
             Учитель вашъ вдвойнѣ достоинъ уваженья:
             Таща васъ всѣхъ съ собою въ область просвѣщенья,
             Бѣднѣе онъ, чѣмъ вы, и вдвое старше васъ!
             Подумайте о томъ, что въ школѣ каждый часъ
             Онъ, сынъ лачуги скромной, затаивъ страданье,
             Потоки свѣта льетъ, даетъ вамъ мысли, знанье --
             Вамъ золото даетъ, нуждаясь въ хлѣбѣ самъ!
             О, школьники! разсѣвшись чинно по скамьямъ,
             Серьезно относитесь въ утреннимъ занятьямъ.
             Смотрите: вашъ учитель блѣденъ, а подъ платьемъ,
             Увы! сочится кровью сердце у него;
             Онъ воздуха лишенъ, огня, любви,-- всего;
             Подобенъ онъ травѣ, съѣдаемой стадами;
             Смѣетесь вы,-- а онъ не смѣетъ передъ вами
             Заплакать, хоть душа въ немъ рвется на клочки!
             Подумайте, что гнѣвъ на васъ, ученики,
             Въ немъ равносиленъ просьбѣ пощадить его же.
             Вамъ за урокомъ скучно, онъ томится тоже;
             Въ часы досуга -- вновь его грызете вы:
             Онъ выкинуть не можетъ васъ изъ головы;
             И мысль его -- сперва листокъ бумаги бѣлой --
             Испачкана вконецъ руками школы цѣлой.
             Исчерпавъ въ немъ всю память, сердце истрепавъ,
             Смѣшкомъ иль стукомъ мысль въ немъ дерзко испугавъ,
             Своя въ его умѣ строчите вы замѣтки...
             Когда порой, забывъ тетради, классъ, отмѣтки,
             Отдастся онъ мечтамъ,-- на ихъ лазурь тотчасъ
             Пролить струю чернилъ спѣшитъ жестокій классъ!
             Какъ стая хищныхъ птицъ, стремятся ваши перья
             Клевать въ немъ сердце, мозгъ,-- и нѣтъ въ немъ къ вамъ довѣрья!
             Не въ силахъ мыслить онъ: не можетъ онъ уснуть.
             Отъ каждаго изъ васъ ему не ускользнуть!
             Да! каждый школьникъ -- нить, которою онъ связанъ;
             Когда бъ, стремясь забыть все то, къ чему обязанъ,
             Онъ вздумалъ улетѣть въ заоблачную высь,-
             За нимъ ученики бы слѣдомъ понеслись
             И, какъ свинецъ, на крыльяхъ грезъ его повисли,
             Влача его къ землѣ съ высотъ безсмертной мысли!
             Онъ -- мученикъ святой; вокругъ него лучи
             Страданія; и вы, малютки -- палачи,
             Живого на крестѣ безжалостно распяли!
             И день, и ночь его -- игрушкой вашей стали;
             Вашъ рѣзвый, буйный рой онъ носитъ на челѣ;
             Вашъ смѣхъ, забавы, шумъ,-- какъ буря по землѣ,--
             Скользятъ по немъ всю жизнь насмѣшкой безсердечной.
             Увы! онъ -- скорбь, тогда какъ вы здѣсь -- праздникъ вѣчный.
             Увы! онъ -- спитъ, тогда какъ вы -- веселый хоръ!
             И, можетъ быть,-- какъ знать?-- скрывая, какъ позоръ,
             Поступокъ честный свой, несчастный этотъ малый,
             Съ потертыми локтями, блѣдный, исхудалый,--
             Котораго и нищій пожалѣть бы могъ,--
             Имѣетъ бѣдняковъ родныхъ, цѣной тревогъ,
             Лишеній и труда имъ втайнѣ помогая;
             Быть можетъ, онъ копитъ,-- ночей не досыпая
             И вамъ переводя легенды всѣхъ вѣковъ,--
             Гроши, чтобъ былъ огонь зимой для стариковъ
             Иль лепта у сестры молоденькой весною...
             И горькая слеза живительной росою
             Становится для тѣхъ голубокъ дорогихъ,
             Которыхъ кормитъ онъ трудами рукъ своихъ.
             Подумайте, что онъ для цѣли этой, дѣти,
             Слѣпитъ себѣ глаза, выносятъ все на свѣтѣ,
             Вертится день и ночь, какъ бѣлка въ колесѣ!..
             Для васъ -- жизнь впереди, во всей ея красѣ;
             Изъ школы, какъ изъ клѣтки, скоро вольной птицей
             Вспорхнете вы; ему же - вѣчною темницей
             Она была и будетъ! вспомните, что онъ
             Не пѣть и не смѣяться рокомъ осужденъ!
             Грядущее для васъ -- весна, апрѣль цвѣтущій;
             А для него равны день прошлый, день грядущій:
             Все глухо и мертво,-- сегодня, какъ вчера;
             Въ іюлѣ -- та же все декабрьская пора;
             Всегда одна и та же келья съ коркой хлѣба
             Всегда одно и то же сѣренькое небо.
             Когда жъ, расправивъ крылья, станете потомъ
             Вы взрослыми людьми, онъ станетъ старикомъ!
             И -- если не промчится вѣтеръ благодатный,
             Не унесетъ его въ міръ Божій необъятный,--
             Онъ будетъ вѣчно тутъ же, въ школѣ, у дверей,
             Веселымъ играмъ чуждъ, дѣлить тоску дѣтей!..
             О, пусть же ваша мысль доставитъ облегченье
             Тому, кто осужденъ судьбой на заточенье!
             Сравните, что даетъ онъ, съ тѣмъ, что онъ беретъ,--
             И, въ вашемъ мнѣньѣ, пусть растетъ онъ и растетъ,
             Преображаясь быстро въ мощнаго героя,
             Дающаго вамъ мечъ, отточенный для боя --
             Искусство и науку,-- васъ уча, какъ жить,
             За красоту бороться, истинѣ служить.
             Священнымъ станетъ онъ для васъ, въ своемъ стремленьѣ
             Вести васъ все впередъ, въ завѣтномъ направленьѣ
             Къ тому, что справедливо, честно, высоко!..
             Гдѣ овцами -- сердца, быть пастыремъ легко.
                                                                         Иванъ да Марья.
   
                                 Я грезилъ.
   
             Я грезилъ,-- Весь окутанъ свѣтлыми тѣнями,
             Опускался лѣтній вечеръ; мирными огнями
             Сіяла глубь долинъ; а моря синій валъ
             Баюкалъ лебедя. И, полны вдохновенья,
             Слились въ одной хвалѣ двѣ крайности творенья --
             И голосамъ обѣихъ чутко я внималъ,
   
             Все то, что на землѣ ничтожно такъ и мало,
             Всему великому хвалебный гимнъ слагало,
             И атома дарилъ улыбкой великанъ.
             Весь міръ одушевленъ любовью былъ одною;
             Гора твердила: какъ цвѣтокъ хорошъ собою!
             А мошекъ рой жужжалъ: какъ дивенъ океанъ.
                                                                         Иванъ да Марья.
   
             Розѣ молвила могила.
   
             Розѣ молвила могила:
             -- Вотъ роса тебя покрыла;
             Что творишь ты съ ней потомъ?
             А ее спросила роза:
             -- Ты, живущему угроза,
             Что творишь ты съ мертвецомъ?
   
             Молвитъ роза: изъ росинокъ,
             Чистыхъ Божіихъ слезинокъ,
             Ароматъ я лью въ тиши.
             А могила отвѣчала:
             -- Въ лонѣ смерти вырастаетъ
             Божій ангелъ изъ души.
                                                     Иванъ-да-Марья.
   
                       Порой, когда все спитъ.
   
             Порой, когда все спитъ, сажусь я, восхищенный,
             Подъ куполомъ изъ звѣздъ, ихъ блескомъ освѣщенный,
             И слушаю: нейдутъ-ли сверху голоса?
             И время бьетъ меня крыломъ своимъ напрасно,
             Когда я созерцаю праздникъ тотъ прекрасный,
             Который въ часъ ночной даютъ намъ небеса.
             Мнѣ кажется тогда, что въ этомъ царствѣ свѣта
             Одна моя душа лучами звѣздъ согрѣта;
             Что мнѣ лишь одному понять ихъ суждено;
             Что я, нѣмая тѣнь, тѣнь призрака земного,--
             Таинственный король величія ночного;
             Что небо для меня Творцомъ освѣщено!
                                                               Иванъ-да-Марья.
   
                                 Ребенокъ пѣлъ.
   
             Ребенокъ пѣлъ... а мать въ предсмертныхъ мукахъ
                       Металася на ложѣ день-деньской,
             И слышались въ печально -- рѣзкихъ звукахъ
                       Ребячья пѣснь и хриплый стонъ больной.
             Пять только лѣтъ тебѣ, невинный крошка,
                       Какъ птичка ты весенняя точь-въ-точь,
             Весь день поешь, играя у окошка,
                       А близь тебя мать кашляетъ всю ночь.
             И вотъ она сошла въ могилу скоро...
                       Дитя же все по-прежнему поетъ...
             Страданье -- плодъ, но плодъ такой, который
                       Господь вѣтвямъ окрѣпнувшимъ даетъ.
                                                                         С. Дуровъ.
   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru