Глазер Адольф
Савонарола

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Savonarola.
    Культурно-исторический очерк из времен Возрождения во Флоренции и Риме.
    Русский перевод 1884 г. (без указания переводчика).

0x01 graphic

КУЛЬТУРНО-ИСТОРИЧЕСКІЙ ОЧЕРКЪ
изъ
ВРЕМЕНЪ ВОЗРОЖДЕНІЯ ВО ФЛОРЕНЦІИ И РИМѢ

(СЪ 44 ГРАВЮРАМИ НА ДЕРЕВѢ)

Адольфа ГЛАЗЕРА

ПРИЛОЖЕНІЕ КЪ "ИСТОРИЧЕСКОМУ ВѢСТНИКУ"

С.-ПЕТЕРБУРГЪ

ТИПОГРАФІЯ А. О. СУВОРИНА. ЭРТЕЛЕВЪ ПЕР., Д. No 11--2
1884

   

ГЛАВА I.
Заговоръ Пацци во Флоренціи.

   Покатые холмы, окружающіе Флоренцію по обѣимъ сторонамъ рѣки Арно, съ древнѣйшихъ временъ были покрыты болѣе или менѣе значительными поселеніями. Съ высоты открывался роскошный видъ на богатый цвѣтущій городъ, перерѣзанный теченіемъ рѣки, съ красивыми изогнутыми мостами, прекраснымъ куполомъ собора и высокими башнями дворца "Signoria". Кругомъ, на далекомъ пространствѣ, виднѣлись разбросанныя виллы зажиточныхъ людей, изъ которыхъ одни жили здѣсь круглый годъ, а другіе проводили только лѣтніе мѣсяцы, съ своими семьями. Эти мирныя жилища представляли рѣзкій контрастъ съ укрѣпленными замками, раскинутыми на высотѣ холмовъ, гдѣ все указывало, что они были воздвигнуты съ цѣлью защиты противъ внѣшнихъ враговъ. Большая часть этихъ зданій, принадлежащихъ дворянству и знатнымъ могущественнымъ фамиліямъ города, была окружена рвами, надъ которыми были устроены крѣпкіе подъемные мосты. Въ каждомъ замкѣ содержался болѣе или менѣе многочисленный отрядъ вооруженныхъ людей; когда онъ возвращался изъ разъѣзда, то сторожъ трубилъ въ рогъ и подъемный мостъ опускался; то же дѣлалось и въ тѣхъ случаяхъ, когда господа возвращались съ охоты съ своей свитой, или кто либо изъ господъ или, гостей выѣзжалъ изъ замка. Высокій нижній этажъ этихъ замковъ былъ сооруженъ изъ громадныхъ квадратныхъ камней и снабженъ небольшими отверстіями, которыя служили бойницами, что придавало имъ видъ крѣпостей.
   Въ началѣ среднихъ вѣковъ, когда въ Италіи свирѣпствовала борьба партій, замки эти служили убѣжищемъ кондотьеровъ, которые во время войны нанимались къ могущественнымъ предводителямъ партій и исполняли свою роль сообразно обстоятельствамъ. Распри гвельфовъ и гибеллиновъ длились до безконечности, не смотря на то, что большинство дѣйствующихъ лицъ давно забыло о настоящей причинѣ ихъ. Въ борьбѣ участвовало не только среднее сословіе, но и низшіе слои народа, хотя въ городахъ главная роль принадлежала знатнѣйшимъ фамиліямъ, которыя враждовали между собой.
   Флоренція, носившая названіе "цвѣтущаго города" со временъ римлянъ, преимущественно обязана была своимъ богатствомъ самостоятельному развитію шелковаго производства. Торговые интересы были причиной ея первыхъ войнъ съ сосѣдними городами; войны эти кончились въ пользу Флоренціи и положили начало ея будущему величію, такъ что она скоро заняла видное мѣсто среди значительныхъ торговыхъ пунктовъ Италіи. Но Флоренція была отрѣзана отъ моря, что служило важнымъ препятствіемъ ея торговлѣ, которая вслѣдствіе этого находилась въ зависимости отъ Пизы, имѣвшей свои гавани и флотъ. Въ то же время флорентинскія владѣнія граничили съ Сіеной, Луккой, Пистойя и Ареццо; и во всѣхъ этихъ городахъ жили могущественные дворянскіе роды, которые пользовались безграничною властью.
   Частныя войны изъ-за личныхъ и городскихъ интересовъ получили твердую точку опоры, когда папа заявилъ притязаніе на наслѣдство графини Матильды, завѣщавшей свои земли церкви, хотя они составляли имперское ленное владѣніе. Императоръ призналъ требованія папы незаконными; изъ-за этого началась борьба за свѣтскую власть папы, которая охватила большую половину Европы.
   Часть дворянства приняла сторону императора, другая встала на сторонѣ церкви; такимъ образомъ начались безконечныя войны, средоточіемъ которыхъ была Флоренція; при этомъ впервые возникли названія: гвельфы и гибеллины для обозначенія обѣихъ партій.
   Въ это дикое и безпокойное время, на ряду съ внутренними междоусобіями Флоренція вела безпрерывныя войны съ сосѣдями для открытія свободнаго торговаго пути. Въ довершеніе общей неурядицы, владѣльцы замковъ, расположенныхъ за чертой города, нерѣдко дѣлали вылазки, нападали на мирныхъ жителей небольшихъ виллъ и нарушали спокойствіе цѣлаго города.

0x01 graphic

   Естественно, что такія условія жизни должны были мало по малу закалить мужество горожанъ. Нужда, эта лучшая учительница, заставила купцовъ и ремесленниковъ взяться за оружіе, чтобы въ случаѣ надобности быть на-готовѣ для защиты своего домашняго очага. Такимъ образомъ, изъ класса богатыхъ горожанъ понемногу образовался своего рода патриціатъ, который не только представилъ собой крѣпкій оплотъ противъ притязаній дворянства, но скоро усвоилъ его привычки съ тою разницею, что отличался отъ послѣдняго болѣе утонченными нравами и любовью къ искусству. Этотъ новый патриціатъ, благодаря своей энергіи достигъ такого могущества, что окончательно отстранилъ отъ городскаго управленія представителей стариннаго дворянства.
   Но такъ какъ знатныя фамиліи горожанъ преимущественно принадлежали партіи гвельфовъ, а большая часть дворянъ стояла на сторонѣ гибеллиновъ, то прежнія распри продолжались, тѣмъ болѣе, что "Signoria", верховный городской совѣтъ, теперь состоялъ исключительно изъ членовъ партіи гвельфовъ. Наконецъ, Сальвестро Медичи, одинъ изъ богатѣйшихъ флорентинскихъ купцовъ, сгруппировалъ вокругъ себя такъ называемыхъ "недовольныхъ", чтобы дать отпоръ непомѣрнымъ притязаніямъ гвельфовъ. Вслѣдствіе этого, простой народъ, ремесленники и купцы съ теченіемъ времени привыкли считать своей опорой торговый домъ Медичи и относиться къ главѣ его съ безусловною преданностью.
   Медичисы, благодаря своей осмотрительности и энергіи, не только съумѣли составить себѣ значительное состояніе, но и заслужить расположеніе флорентинцевъ своею щедростью. Въ началѣ пятнадцатаго столѣтія, Джьованни Медичи владѣлъ большими помѣстьями въ окрестностяхъ города, великолѣпнымъ замкомъ и нѣсколькими виллами, въ числѣ которыхъ была знаменитая вилла Кареджи. Сынъ его, Косьма, не только наслѣдовалъ его имущество, но и его громадное вліяніе на общественныя дѣла.
   Въ Косьмѣ впервые проявилась та замѣчательная любовь къ искусству, которая удержалась въ этой фамиліи въ теченіи столѣтій. Естественно, что такой вліятельный человѣкъ, какъ Косьма, имѣлъ много враговъ и могущественныхъ противниковъ; имъ удалось обвинить его въ преступныхъ сношеніяхъ съ Францискомъ Сфорца, тогдашнимъ герцогомъ Миланскимъ и отправить его въ ссылку. Но флорентинцы настояли на его возвращеніи и приняли съ громкими изъявленіями радости, когда онъ на слѣдующій годъ снова вернулся изъ ссылки въ родной городъ.
   Этотъ случай показалъ всю непрочность мира между большими торговыми домами. Каждая вліятельная фамилія патриціевъ, владѣвшая большими богатствами, стремилась захватить въ свои руки бразды правленія, чтобы распоряжаться по произволу болѣе важными и доходными должностями, и это должно было неизбѣжно вести къ ожесточенной враждѣ и кровопролитнымъ войнамъ. Но въ мирное время члены отдѣльныхъ домовъ дружески сносились между собой и нерѣдко собирались вмѣстѣ по случаю общественныхъ празднествъ. Равнымъ образомъ браки между ними составляли обычное явленіе, такъ что они, мало-по-малу, почти всѣ породнились другъ съ другомъ. Но когда снова наступали распри, то никто не считалъ нужнымъ щадить какія либо чувства или обращать вниманіе на узы родства.

0x01 graphic

   Болѣе высокая степень интеллигенціи, отличавшая членовъ фамиліи Медичи, давала eд преимущество передъ другими флорентинскими домами, и въ глазахъ гражданъ дѣлала ее болѣе способной къ управленіи), нежели дворянство, которое исключительно преслѣдовало свои личныя себялюбивыя цѣли. Такъ, напримѣръ, Косьма Медичи, достигнувъ власти, употребилъ всѣ усилія для возстановленія мира, тѣмъ болѣе, что убѣдился личнымъ. опытомъ, что даже въ виду интересовъ его собственное дома, ему выгоднѣе жить въ дружбѣ съ другими значительными фамиліями, нежели въ вѣчной враждѣ. Ему удалось привлечь на свою сторону самаго главнаго противника, богатаго Бено Питти, и породниться съ фамиліей Пацци, посредствомъ брака своей внучки Біанки съ Гуильельмо Пацци. Послѣ смерти Косьмы, сынъ ее, Піетро, наслѣдовалъ всѣ права и преимущества отца, но по своей безтактности далеко не пользовался такимъ народнымъ расположеніемъ. Тѣмъ не менѣе, всякій разъ, когда Піетро Медичи являлся въ городъ изъ своей виллы Кареджи, его прибытіе производило извѣстную сенсацію. Неизлѣчимая болѣзнь въ правомъ колѣнѣ лишала его свободы движеній, поэтому слуги несли его на носилкахъ; многочисленная и нарядная свита сопровождала его. Кромѣ дочери Біанки, у Піетро было двое взрослыхъ сыновей: Лоренцо и Джульяно, получившіе свое первоначальное воспитаніе подъ надзоромъ дѣда, который особенно любилъ Лоренцо за его живой умъ и склонность къ изящнымъ искусствамъ.
   Піетро Медичи всего чаще бывалъ у своей единственной дочери, которая жила съ мужемъ въ изящной виллѣ, окруженной садами, и построенной на откосѣ холма, откуда открывался живописный видъ на городъ и извилины рѣки Арно. Роскошныя поля, обиліе овощей, прекрасныя фруктовыя деревья и виноградники, свидѣтельствовали о плодородіи почвы и заботливости хозяина. Цвѣтникъ передъ домомъ представлялъ подобіе рая въ миніатюрѣ; кромѣ дорогихъ тропическихъ растеній, здѣсь была масса всевозможныхъ цвѣтовъ, которые пріятно поражали глазъ зрителя великолѣпіемъ и богатствомъ красокъ. Піетро Медичи просиживалъ цѣлые часы близъ этого дома подъ тѣнистыми ильмами и платанами, глядя на родной городъ, раскинутый въ долинѣ и любуясь красотой дочери и играми ея дѣтей. Въ эти минуты полнаго блаженства онъ переносился мысленно въ другой волшебный міръ, чуждый честолюбивыхъ стремленій, зависти, борьбы и разрушенія.
   Піетро Медичи только нѣсколькими годами пережилъ своего отца. Съ его смертью, народъ перенесъ свою преданность на его сыновей или, вѣрнѣе сказать, та часть народа, которая, признавая господство дома Медичи, считала естественнымъ, чтобы управленіе республикой перешло въ руки внуковъ великаго Косьмы. Но если многое прощалось Піетро въ виду его слабаго здоровья, то сыновья его не могли разсчитывать на подобную снисходительность, и при своей молодости и неосмотрительности легко должны были навлечь на себя неудовольствіе флорентинцевъ. Лоренцо и Джульяно, сыновья богатаго торговаго магната, воспитанные, какъ принцы крови, обладали всѣми внѣшними преимуществами; но до сихъ поръ не успѣли проявить никакихъ личныхъ достоинствъ, которыя могли бы служить для народа вѣрнымъ залогомъ безопасной будущности.
   Но Лоренцо, сознавая затруднительность своего положенія, съ первыхъ-же дней управленія проявилъ осмотрительность, которую никто не ожидалъ отъ него. Онъ немедленно распорядился, чтобы друзья отца и между ними Томмазо Содерини и Андреа Пацци, которые во время его болѣзни завѣдывали дѣлами правленія, остались при своихъ должностяхъ. Этими и другими благоразумными мѣрами Лоренцо въ короткое время настолько расположилъ къ себѣ народъ, что послѣдній безпрекословно согласился признать обоихъ братьевъ Медичи наслѣдниками власти отца и дѣда. Но старшіе члены другихъ знатныхъ фамилій съ негодованіемъ отнеслись къ этому событію, и рѣшили употребить всѣ усилія, чтобы не допустить до первенства молодыхъ Медичисовъ.
   До сихъ поръ ничто не нарушало счастливой брачной жизни Гуильельмо Пацци и Біанки Медичи. Красота Біанки носила тотъ задумчивый характеръ, который такъ часто встрѣчается на югѣ; мягкій блескъ ея большихъ темныхъ главъ гармонировалъ съ кроткимъ выраженіемъ благороднаго правильнаго лица. Оба супруга почти безвыѣздно жили въ своемъ богатомъ помѣстьѣ, приносившемъ большой доходъ благодаря Гуильельмо Пацци, который съ раннихъ лѣтъ чувствовалъ особенную склонность къ сельскому хозяйству. Онъ постоянно дѣлалъ различныя полезныя нововведенія въ обработкѣ полей, улучшилъ породу скота и лошадей, развелъ деревья, устроилъ водопроводы, такъ что каждый день приносилъ свои хлопоты и требовалъ* отъ него усиленной физической и умственной работы. Біанка завѣдывала домашнимъ хозяйствомъ и по мѣрѣ силъ помогала своему мужу, насколько позволяли заботы о дѣтяхъ.
   Шестилѣтнее сожительство обоихъ супруговъ до сихъ поръ не было омрачено ни малѣйшей тѣнью раздора. Гуильельмо Пацци всегда неохотно выѣзжалъ изъ дому, и особенно избѣгалъ продолжительныхъ отлучекъ. Тѣмъ не менѣе Біанка была очень удивлена, когда въ одно воскресенье онъ объявилъ ей наотрѣзъ, что останется дома, хотя въ этотъ день ему необходимо было присутствовать при торжественной обѣднѣ въ соборѣ, гдѣ должны были собраться члены совѣта и представители знатнѣйшихъ фамилій города.
   Дѣло шло о вступленіи въ должность кардинала Ріаріо, недавно назначеннаго архіепископомъ во Флоренцію, который по этому случаю долженъ былъ служить обѣдню совмѣстно съ высшимъ духовенствомъ города, послѣ чего онъ намѣревался дать роскошный пиръ, подобно тому, какъ онъ дѣлалъ это въ другихъ итальянскихъ городахъ Каждый осуждалъ свѣтскій блескъ, который былъ расточаемъ на этихъ празднествахъ; но никто не хотѣлъ лишить себя удовольствія участвовать въ нихъ Ріаріо былъ родственникъ папы Сикста IV, который возбудилъ противъ себя общее неудовольствіе, потому что отдавалъ самыя доходныя церковныя мѣста своимъ ближайшимъ родственникамъ и надѣлялъ ихъ богатыми помѣстьями. Такъ напримѣръ, онъ возвелъ своего племянника Ріаріо, простаго францисканскаго монаха, въ званіе кардинала св. престола и назначилъ патріархомъ константинопольскимъ и архіепископомъ флорентинскимъ. Двадцатишестилѣтній Ріаріо скоро освоился съ своей новой ролью и въ короткое время настолько прославился расточительностью и великолѣпіемъ своего дома, что о немъ заговорили не только въ Римѣ, но и во всей Италіи. Послѣ цѣлаго ряда блистательныхъ пировъ, данныхъ имъ въ своемъ римскомъ дворцѣ, Ріаріо отправился съ многочисленной свитой во Флоренцію, чтобы вступить въ свою должность архіепископа.
   Ріаріо въ это утро служилъ литургію, такъ что отсутствіе Пацци, представителя одной изъ первыхъ флорентинскихъ фамилій, могло пройти незалѣченнымъ. Сначала Біанка думала, что мужъ ея забылъ о предстоящемъ торжествѣ, и сочла своимъ долгомъ напомнить ему объ этомъ; но получивъ вторичный и еще болѣе рѣшительный отказъ, приняла это за доказательство его полнѣйшаго равнодушія ко всему, что выходило изъ тѣснаго круга домашней жизни. Въ виду этого она стала настойчивѣе прежняго уговаривать его отправиться въ соборъ.
   -- Я знаю, сказала она, что большинству нашихъ господъ не особенно пріятно, что имъ прійдется нести шлейфъ тщеславнаго Ріаріо при сегодняшнемъ празднествѣ. Вѣроятно, мои братья тяготятся этимъ болѣе чѣмъ кто нибудь; но я убѣждена, что они подавятъ свою гордость въ виду ихъ общественнаго положенія.
   -- Повѣрь, что не гордость удерживаетъ меня! возразилъ Гуильельмо Падди. Я даже не считаю особенной жертвой съ моей стороны оказать такую ничтожную почесть новому архіепископу, не смотря на его нелѣпое тщеславіе. Все дѣло въ томъ, что я не вижу въ этомъ никакой надобности, такъ какъ никто не замѣтитъ моего отсутствія.
   Хотя Біанка не имѣла повода сомнѣваться въ правдивости этого объясненія; но она не удовлетворилась имъ.
   -- Я, напротивъ того, убѣждена, сказала она, что при сегодняшнемъ торжествѣ твое отсутствіе неизбѣжно обратитъ на себя общее вниманіе.
   -- Ты ошибаешься, возразилъ съ раздраженіемъ Гуильельмо Падди, наша фамилія потеряла всякое значеніе! Твои братья твердо встали на ноги съ тѣхъ поръ, какъ смерть моего отца избавила ихъ отъ опеки. Поэтому безразлично, будетъ ли одинъ изъ Падди въ соборѣ или нѣтъ.
   -- Но тамъ будетъ твой братъ Франческо, который имѣетъ банкирскій домъ въ Римѣ и пользуется довѣріемъ папы, а равно и его племянника Ріаріо. Быть можетъ, его присутствіе будетъ способствовать прекращенію давней вражды между твоей и моей фамиліей. Ты не былъ ни на одномъ изъ празднествъ, которыя давались по поводу пріѣзда новаго архіепископа; поэтому тебѣ неудобно пропустить сегодня литургію.
   -- Моя добрая милая Біанка, сказалъ Падди, пожимая руку женѣ; твое кроткое сердце не въ состояніи понять дикихъ страстей, которыя служатъ главной причиной нашихъ вѣчныхъ раздоровъ. Пріѣздъ моего брата во Флоренцію нисколько не радуетъ меня... Не будемъ больше говорить объ этомъ; Богъ дастъ нынѣшній день пройдетъ также благополучно, какъ и всѣ предшествующіе, и ничто не нарушитъ нашего тихаго домашняго счастья!
   Сердце Біанки сжалось при послѣднихъ словахъ; неясное предчувствіе чего-то недобраго овладѣло ею. Она сдѣлала усиліе, чтобы улыбнуться.
   -- Какъ ты серіозно говоришь объ этомъ! сказала она, и, взявъ мужа за руку, подвела его къ окну, выходившему въ садъ, изъ котораго въ туманной дали виднѣлась Флоренція, окруженная полями.
   -- Посмотри какъ хорошъ нашъ городъ при яркомъ сіяніи весенняго солнца! Что навело тебя на эти печальныя мысли? Въ послѣднее время я часто видѣла тебя грустнымъ и задумчивымъ. Скажи мнѣ, что съ тобой? Быть можетъ братъ мой Лоренцо опять затѣялъ что нибудь противъ твоихъ родныхъ, и честолюбіе не даетъ ему покоя! Неужели Флоренція будетъ вѣчно жертвой раздоровъ между лучшими и наиболѣе уважаемыми гражданами.
   -- Обратись съ этими вопросами къ твоему брату! сурово отвѣтилъ Пацци; но видя, что Біанка молча склонила свою прекрасную головку, онъ нѣжно обнялъ ее и поцѣловалъ. Жаль, что мы такъ рано лишились Піетро Медичи и моего отца; при ихъ жизни миръ не былъ бы нарушенъ между обоими домами. Но гдѣ же наши дѣти? добавилъ Пацци, чтобы перемѣнить разговоръ. Я еще не видѣлъ ихъ сегодня утромъ...
   -- Я сейчасъ приведу ихъ, отвѣтила Біанка, и поспѣшно вышла изъ комнаты.
   Едва закрылась дверь, какъ мысли молодаго супруга приняли еще болѣе печальное направленіе. Онъ думалъ о переворотѣ, который по его соображеніямъ долженъ былъ измѣнить въ ближайшемъ будущемъ судьбы его отечества.
   Флорентинская республика съ давнихъ поръ держалась особнякомъ отъ другихъ государствъ Италіи и, поглощенная своими торговыми интересами, равнодушно относилась къ тому, что дѣлалось въ остальной Европѣ и даже въ ея непосредственномъ сосѣдствѣ. Между тѣмъ неаполитанскій король Фердинандъ преслѣдовалъ свои честолюбивыя цѣли; папа Сикстъ IV безпрепятственно обогащалъ свою семью, всѣми доступными для него средствами; венеціанцы вели свои безконечныя войны съ турками; въ Генуѣ свирѣпствовали народныя смуты.
   Если флорентинцы вообще интересовались чѣмъ либо кромѣ своей торговли, то развѣ только личными отношеніями представителей знатныхъ домовъ, или, вѣрнѣе сказать, одной фамиліей Медичи. Послѣ смерти Андрея Пацци, честолюбіе Лоренцо Медичи не встрѣчало никакихъ преградъ, потому что престарѣлый Томмазо Содерини слишкомъ цѣнилъ воспріимчивый умъ талантливаго юноши, чтобы мѣшать его планамъ. Лоренцо во время своего пребыванія въ Римѣ сблизился съ семьей Орсини и обручился съ молодой дѣвушкой изъ этого дома, чѣмъ нажилъ себѣ новыхъ враговъ во Флоренціи, такъ какъ всѣмъ была извѣстна непомѣрная гордость римскаго дворянства. Оба Медичисы были убѣждены, что господство во Флоренціи принадлежитъ имъ по праву наслѣдства, при этомъ всѣ замѣтили, что со времени обрученія съ Кларой Орсини, Лоренцо началъ самовластно распоряжаться доходами города, не отдавая никому отчета. Изъ этого происходила полнѣйшая неурядица, потому что никто не зналъ въ точности, гдѣ оканчивались интересы торговаго дома Медичи и гдѣ они приходили въ столкновеніе съ городскими. Косьма и Піетро Медичи были опытные дѣловые люди, между тѣмъ какъ Лоренцо и Джуліано, воспитанные при другихъ условіяхъ, были мало знакомы съ торговлей; въ ихъ распоряженіяхъ постоянно встрѣчались погрѣшности, которыя кончались для нихъ большими потерями. Въ этихъ случаяхъ они нерѣдко прибѣгали къ помощи городскихъ денегъ. Домъ Медичи преимущественно велъ дѣла съ Нидерландами; однажды Лоренцо взялъ сто тысячъ флориновъ изъ городской кассы, для отсылки въ Брюгге, чтобы спасти отъ банкротства банкирскую контору, учрежденную имъ въ этомъ городѣ. Такимъ образомъ Медичисы вѣроятно дошли бы до полнаго раззоренія, если бы общественныя суммы не примѣнялись въ ихъ пользу. Тѣмъ не менѣе у нихъ все еще было много приверженцевъ среди членовъ знатныхъ фамилій, которые придерживались ихъ, чтобы раздѣлить съ ними власть и вліяніе и распоряжаться безконтрольно общественными доходами.
   Подобно другимъ вліятельнымъ фамиліямъ Флоренціи, Медичисы заботились объ украшеніи своей приходской церкви Санъ-Марко, стоявшей вблизи ихъ дворца, и монастыря того же имени, и присвоили себѣ протекторіатъ надъ послѣднимъ. Косьма основалъ здѣсь библіотеку; Лоренцо при этомъ преслѣдовалъ научныя и художественныя цѣли; онъ окружилъ себя выдающимися учеными и художниками и щедро награждалъ ихъ за труды различными почестями и подарками. Хотя большая часть старинныхъ и знатныхъ фамилій Флоренціи относилась враждебно къ братьямъ Медичи, но простой народъ боготворилъ ихъ, такъ какъ пользовался ихъ милостями и восхищался произведеніями искусства, которыя благодаря имъ были разставлены въ различныхъ пунктахъ города.
   Джульяно Медичи не раздѣлялъ правительственныхъ взглядовъ своего брата, тѣмъ болѣе, что прирожденное высокомѣріе Лоренцо дошло до крайнихъ предѣловъ, со времени его обрученія съ Кларой Орсини. Джуліано, болѣе кроткій и скромный, часто дѣлалъ замѣчанія своему брату по поводу его честолюбія, жестокости и непомѣрной вспыльчивости. Но вліяніе семьи Орсини было несравненно сильнѣе, такъ что теперь всѣ помыслы Лоренцо были устремлены на то, чтобы сдѣлаться единственнымъ властелиномъ республики, хотя для достиженія этой цѣли онъ долженъ былъ изгнать или подавить всѣ другія знатныя фамиліи города.

0x01 graphic

   Изъ нихъ всего опаснѣе для Медичисовъ было соперничество семьи Пацци. Они были изъ стариннаго дворянскаго рода гибеллиновъ и въ прежнія времена жили во враждѣ съ флорентинской республикой. Впослѣдствіи они покинули свои укрѣпленные замки и переѣхали въ городъ, гдѣ выстроили себѣ прекрасный дворецъ и пользовались различными льготами. Косьма Медичи, сознавая необходимость поддерживать связи съ стариннымъ дворянствомъ, дозволилъ нѣкоторымъ семьямъ вести торговыя дѣла наравнѣ съ горожанами и отказаться отъ дворянства. Къ числу ихъ принадлежали Пацци. Одинъ изъ членовъ этой фамиліи, а именно Андреа Пацци, положилъ основаніе банкирскому дому, который въ короткое время сдѣлался однимъ изъ самыхъ значительныхъ и уважаемыхъ въ Италіи. Такимъ образомъ Пацци, помимо знатнаго происхожденія, имѣли то преимущество передъ братьями Медичи, что были искуснѣе илъ въ торговыхъ оборотахъ и не имѣли надобности посягать на общественныя суммы.
   Косьма Медичи старался всѣми способами поддержать дружбу съ семьей Пацци и съ этой цѣлью выдалъ свою внучку Біанку за Гуильельмо Пацци. Піетро Медичи въ этомъ отношеніи слѣдовалъ примѣру своего отца. Лоренцо держался противоположнаго принципа, и своимъ союзомъ съ однимъ изъ римскихъ родовъ не только отступилъ отъ преданій знатныхъ флорентинскихъ фамилій, но намѣревался окончательно отстранить отъ дѣлъ представителей семьи Пацци. Онъ относился снисходительно къ мужу своей сестры, такъ какъ считалъ его человѣкомъ неопаснымъ, но за то всѣми способами преслѣдовалъ его старшихъ братьевъ, Джьоваши и Франческо, особенно послѣдняго, и, наконецъ, вынудилъ его покинуть Флоренцію. Франческо Пацци водворился въ Римѣ и завелъ самостоятельную торговлю; въ то же время папа Сикстъ IV поручилъ ему завѣдываніе своими денежными дѣлами, которыя до этого находились въ рукахъ Медичисовъ. Главная причина такой перемѣны заключалась въ томъ, что обрученіе Лоренцо вызвало сильное неудовольствіе при папскомъ дворѣ, потому что Орсини принадлежали къ давнишнимъ врагамъ святаго престола, хотя въ данный моментъ одинъ Орсини былъ кардиналомъ. Франческо Пацци воспользовался этимъ случаемъ, чтобы усилить неудовольствіе папы, и такъ какъ денежныя дѣла расточительнаго Ріаріо были также въ его рукахъ, то ему не трудно было возставить новаго флорентинскаго архіепископа противъ Медичисовъ, чтобы уничтожить ихъ однимъ ударомъ.
   Ріаріо заранѣе обѣщалъ содѣйствовать планамъ Франческо Пацци, который сопровождалъ его во Флоренцію, гдѣ онъ могъ жить безпрепятственно подъ покровительствомъ могущественнаго церковнаго владыки. Съ первыхъ же дней своего возвращенія на родину онъ сдѣлался главою заговора, имѣвшаго цѣлью умерщвленіе обоихъ братьевъ Медичи, къ которому примкнули недовольные дворяне. Всѣ члены фамиліи Пацци, находившіеся это время во Флоренціи, считали дѣломъ чести принадлежать къ этому тайному союзу. Одинъ Гуильельмо вслѣдствіе своего близкаго родства съ Медичисами, отказался отъ всякаго участія въ заговорѣ; но съ него взяли клятву, что онъ не повредитъ дѣлу и сохранитъ тайну отъ своей жены. Убійство должно было совершиться въ соборѣ во время сегодняшней литургіи, гдѣ присутствіе кардинала Ріаріо и пизанскаго архіепископа Сальвіати, давнишняго врага Медичисовъ, придавало извѣстную санкцію заговору, хотя Ріаріо по внѣшности хотѣлъ остаться непричастнымъ къ дѣлу. Въ случаѣ удачи, зачинщикамъ заговора было важно имѣть на своей сторонѣ кардинала.
   Гуильельмо Пацци не зналъ дальнѣйшихъ подробностей. Его безпокойство еще больше усилилось, когда онъ остался наединѣ съ своими мыслями. Каковъ бы ни былъ исходъ заговора, онъ долженъ былъ неблагопріятно отразиться на будущности его дѣтей и нарушить спокойствіе его домашней жизни, тѣмъ болѣе, что Біаика была искренно привязана къ своимъ братьямъ.
   Приходъ Біанки съ дѣтьми прервалъ нить его размышленій, она несла на рукахъ маленькую дѣвочку, рядомъ съ нею шелъ пятилѣтній мальчикъ. Біанка была необыкновенно хороша въ своемъ домашнемъ нарядѣ; на ней не было ни золота, ни дорогихъ камней, и только дорогія кружева окаймляли бѣлую нѣжную шею и красивыя руки; ея роскошные каштановые волосы сдерживались сѣткой. Дѣти были одѣты также просто и изящно. Это зрѣлище при другихъ условіяхъ наполнило бы безмятежною радостью сердце Гуильельмо Падди. Но теперь чувство боязливаго опасенія охватило его съ такой силой, что онъ не въ состояніи былъ долѣе владѣть собой, и лицо его покрылось мертвенной блѣдностью. Біанка тотчасъ же замѣтила, что ея мужъ сильно встревоженъ и хотѣла спросить о причинѣ, но онъ предупредилъ ея вопросъ:
   -- Ты была права, сказалъ онъ,-- мнѣ необходимо быть въ соборѣ! Я прикажу осѣдлать лошадь, и надѣюсь, что во-время доберусь до города...
   Онъ едва сознавалъ, что говорилъ и что хотѣлъ сказать, но ему казалось, что онъ долженъ во что бы-то ни стало помѣшать убійству. Было ли это своего рода предчувствіе, но во всякомъ случаѣ онъ не въ состоянія былъ долѣе оставаться дома: неудержимая сила влекла его къ мѣсту, гдѣ рѣшалась судьба его родины.
   Біанка еще больше встревожилась, когда мужъ ея неожиданно выбѣжалъ изъ комнаты, не обративъ никакого вниманія на дѣтей и не прощаясь съ нею. Она подошла къ окну выходившему на дворъ и видѣла какъ Гуильельмо отдалъ приказаніе конюху и тотъ началъ поспѣшно сѣдлать лошадь, а другой слуга побѣжалъ въ домъ и черезъ нѣсколько минутъ вернулся съ шпагой и перчатками и подалъ ихъ своему господину. Сердце Біанки усиленно билась, хотя она старалась увѣрить себя, что нѣтъ никакихъ причинъ для безпокойства, но когда подали лошадь и Гуильельмо Пацци скрылся за воротами, ею овладѣлъ такой страхъ, что въ первую минуту она готова была броситься вслѣдъ за своимъ мужемъ. Но благоразуміе удержало ее; сознавая свою безпомощность, она позвала одного изъ конюховъ и приказала ему сѣсть на лошадь, чтобы нагнать господина на дорогѣ и неотлучно находиться при немъ. Затѣмъ она удалилась въ небольшую домовую капеллу въ надеждѣ, что усердная молитва успокоитъ ея встревоженное сердце.
   Между тѣмъ Гуильельмо Пацци съ трудомъ пропустили черезъ городскія ворота. При въѣздѣ въ городъ его поразилъ шумъ, господствовавшій на улицахъ, который ясно показывалъ, что заговоръ приведенъ въ исполненіе. Не помня себя отъ нетерпѣнія и любопытства, онъ освѣдомился о причинѣ слышаннаго имъ шума, и пришелъ въ ужасъ отъ непредвидѣннаго оборота дѣлъ. Волненіе достигло такихъ размѣровъ, что люди, ослѣпленные яростью, бѣгали по улицамъ и громко кричали, что нужно перебить всѣхъ Пацци и ихъ приверженцевъ. Посягательство на жизнь Медичисовъ произвело такое сильное раздраженіе въ народѣ, что каждый былъ глубоко проникнутъ чувствомъ мести.
   Гуильельмо Пацци былъ обязанъ своимъ спасеніемъ предупредительности конюха, посланнаго Біанкой. Вѣрный слуга, узнавъ о грозившей опасности, схватилъ за поводья лошадь своего господина и безъ дальнѣйшихъ объясненій заставилъ ее свернуть въ городской палаццо Лоренцо Медичи.
   Прибытіе Гуильельмо въ домъ зятя было принято уличной толпой за доказательство его преданности дому Медичи. Немного позже, даже это едва ли могло спасти его, потому что скоро ярость народа дошла до крайнихъ предѣловъ, и такъ какъ Пацци были главными зачинщиками заговора, то ни одинъ членъ этой фамиліи не могъ разсчитывать на пощаду, хотя бы онъ не принималъ никакого участія въ дѣлѣ.
   Гуильельмо засталъ сильнѣйшее смятеніе во дворцѣ своего зятя, потому что да нѣсколько минутъ передъ тѣмъ Лоренцо принесли домой раненаго. Сочувствіе народа было такъ велико, что жизнь Лоренцо была теперь единственная вещь имѣвшая цѣну для флорентинцевъ. Они окружили его палаццо, требуя точныхъ свѣдѣній о состояніи его здоровья.
   Вслѣдъ затѣмъ принесли тѣло Джульяно Медичи, при видѣ котораго волненіе толпы возрасло до крайней степени. Конюхъ Гуильельмо Пацци воспользовался этимъ моментомъ, чтобы вернуться къ своей госпожѣ и успокоить ее относительно безопасности ея мужа.
   Разсказъ конюха о городскихъ событіяхъ былъ громовымъ ударомъ для Біанки среди ея безоблачной супружеской жизни. Хотя по многимъ признакамъ можно было догадаться, что подготовляется заговоръ, и въ городѣ почти открыто говорили объ этомъ, но сестра обоихъ Медичисовъ и жена одного изъ Пацци не имѣла никакого понятія о предстоящемъ событіи.
   Заговоръ имѣвшій цѣлью измѣнить правительство во Флоренціи посредствомъ убійства обоихъ Медичисовъ, былъ заранѣе подготовленъ Франческо Пацци и кардиналомъ Ріаріо. Скоро имъ удалось найти третьяго союзника въ лицѣ пизанскаго архіепископа Сальвьяти, флорентинца по происхожденію и заклятаго врага Медичисовъ. Назначеніе Ріаріо флорентинскимъ архіепископомъ послужило удобнымъ поводомъ для выполненія задуманнаго плана. Заговорщики по пріѣздѣ во Флоренцію, употребили всѣ усилія, чтобы привлечь на свою сторону Джакомо Пацци, старѣйшаго изъ членовъ этой фамиліи, но его трудно было подбить на подобное рискованное предпріятіе. Наконецъ, послѣ долгихъ колебаній онъ согласился принять участіе въ заговорѣ, когда его увѣрили, что онъ заслужитъ этимъ одобреніе папы. Затѣмъ къ заговору примкнули другіе противники Медичисовъ, и между прочимъ Бернардо Бандини и Джьованни Монтесекко. Въ случаѣ успѣха, правленіе республики должно было перейти въ руки представителей фамиліи Пацци.
   Сначала заговорщики предполагали совершить убійство въ какомъ нибудь частномъ домѣ. Съ этой цѣлью Джакомо Пацци устроилъ великолѣпное празднество въ своемъ дворцѣ и пригласилъ обоихъ Медичисовъ, но Джульяно не явился. Онъ не былъ также и на блистательномъ пирѣ, который Лоренцо устроилъ въ честь кардинала въ своемъ дворцѣ Кареджи. Вслѣдъ затѣмъ распространился слухъ, что планъ заговора извѣстенъ Медичисамъ, и, что Джульяно Медичи не будетъ присутствовать ни на одномъ изъ пиршествъ, которыя будутъ даны во время пребыванія кардинала Ріаріо во Флоренціи. Такимъ образомъ заговорщикамъ не оставалось иного исхода, какъ напасть на обоихъ братьевъ во время литургіи въ соборѣ, гдѣ самъ кардиналъ долженъ былъ служить обѣдню, такъ какъ ни одинъ изъ Медичисовъ при этихъ условіяхъ не могъ отсутствовать при божественной службѣ.
   Франческо Пацци и Бернардо Бандини взяли на себя убійство Джульяно Медичи; эта задача считалась особенно трудной, потому что Джульяно былъ крайне остороженъ, и обыкновенно носилъ панцырь подъ платьемъ. Джьованни Монтесекко поручено было убить Лоренцо Медичи, но Джьованни былъ благочестивый католикъ, и какъ только узналъ, что убійство должно быть совершено въ церкви во время богослуженія, то объявилъ наотрѣзъ, что не способенъ на подобное святотатство. Этотъ фактъ произвелъ тяжелое впечатлѣніе на большинство заговорщиковъ; никто изъ нихъ не рѣшался предложить свои услуги. Наконецъ, архіепископъ Сальвьяти, зная какъ сильна субординація въ католической церкви, отыскалъ двухъ священниковъ, которые безпрекословно взялись совершить преступленіе, отчасти изъ преданности интересамъ святаго престола, и частью потому, что церковныя стѣны не внушали имъ такого трепета, какъ остальнымъ смертнымъ. Для совершенія убійства былъ выбранъ тотъ моментъ, когда кардиналъ подниметъ святые дары, потому что тогда обѣ жертвы принуждены были склонить головы; и не увидѣли бы своихъ убійцъ. Въ случаѣ удачи звонъ церковнаго колокола долженъ былъ послужить сигналомъ для заговорщиковъ находящихся внѣ церкви; имъ поручено было овладѣть дворцомъ "Signoria", между тѣмъ какъ архіепископъ Сальвьяти съ помощью вооруженной силы долженъ былъ принудить членовъ городскаго совѣта принять благосклонно совершенное убійство.
   Когда вошли Лоренцо и кардиналъ, то церковь уже была переполнена народовъ. Началась литургія, но Джульяно Медичи все не было. Наконецъ, Франческо Пацци и Бернардо Бандини отправились къ нему и стали доказывать, что его присутствіе необходимо въ соборѣ. Пацци, подъ видокъ шутки, обнялъ его, чтобы убѣдиться надѣть ли на немъ панцырь, но Джульяно, страдая въ этотъ день наслѣдственной болью въ ногѣ, не только былъ безъ панцыря, но даже снялъ свой длинный охотничій ножъ, который обыкновенно носилъ при себѣ. Послѣ нѣкотораго колебанія Джульяно отправился въ церковь съ своими мнимыми друзьями и всталъ рядомъ съ Лоренцо около алтаря. Кромѣ убійцъ, обоихъ Медичисовъ окружали заговорщики, которымъ не трудно было приблизиться къ нимъ въ виду толпы наполнявшей соборъ.
   Когда наступилъ назначенный моментъ, и кардиналъ поднялъ св. Дары, Бернардо Бандини съ быстротой молніи вонзилъ свой кинжалъ въ грудь Джульяно Медичи. Этотъ сдѣлалъ нѣсколько шаговъ и упалъ безъ чувствъ на землю; Франческо Пацци бросился на него и, нанося ему ударъ за ударомъ, пришелъ въ такую ярость, что самъ ранилъ себя въ ногу. Одновременно съ этимъ на Лоренцо напали оба священника; одинъ изъ нихъ Антоніо Вольтеро положилъ руку на плечо своей жертвы, чтобы нанести ударъ кинжала въ шею. Но Лоренцо быстро отскочилъ въ сторону, и, обернувъ лѣвую руку полой плаща, обнажилъ шпагу и стадъ защищаться противъ убійцъ съ помощью двухъ своихъ слугъ, изъ которыхъ одинъ былъ тяжело раненъ.
   Лоренцо также были нанесены двѣ раны въ шею. Въ то время, какъ оба священника старались спастись бѣгствомъ, Бернардо Бандини, убійца Джульяно, хотѣлъ напасть на Лоренцо; но этотъ успѣлъ скрыться въ ризницу, гдѣ около него столпились друзья. Одинъ изъ нихъ заперъ тяжелыя бронзовыя двери, другой высосалъ раны Лоренцо, такъ какъ предполагали, что кинжалы убійцъ были намазаны ядомъ; затѣмъ наскоро была сдѣлана повязка.
   Между тѣмъ приверженцы Медичисовъ разсѣялись по церкви, одни преслѣдовали убійцъ, другіе собрались передъ дверями ризницы и настойчиво требовали, чтобы ихъ впустили, въ чемъ сначала имъ было отказано, потому что Лоренцо боялся измѣны. Наконецъ одинъ изъ слугъ влѣзъ на органъ, откуда можно было видѣть внутренность церкви, и когда онъ убѣдился въ полной безопасности, то двери были открыты; Лоренцо положили на носилки и отнесли въ его палаццо подъ прикрытіемъ вооруженной толпы его приверженцевъ.
   Заговорщики не были приготовлены къ такому исходу. Въ полной увѣренности, что предпріятіе ихъ увѣнчается успѣхомъ, они не приняли никакихъ мѣръ, чтобы овладѣть своей жертвой, что не представляло особеннаго труда въ первый моментъ общей сумятицы, пока толпа не звала сущности дѣла. Вмѣсто этого они устремились къ палаццо "Signoria", куда варанѣе отправился архіепископъ Сальвьяти съ своимъ братомъ, нѣкоторыми родственниками и многочисленной вооруженной свитой своихъ приверженцевъ. Часть сваты онъ оставилъ у главнаго входа, а другую провелъ въ залу нижняго этажа; но, по разсѣянности, уходя заперъ дверь на ключъ. Вслѣдствіе этого находившіеся въ залѣ не могли соединиться съ товарищами и принять какое либо участіе въ дальнѣйшемъ ходѣ дѣла.
   Сальвьяти, распорядившись такимъ образомъ, вошелъ въ комнату гонфалоньеро, который жидъ въ палаццо "Signoria", гдѣ онъ былъ представителемъ высшаго начальства. Эту важную должность занималъ тогда Чезаре Петруччи, человѣкъ почтенныхъ лѣтъ, бывшій очевидцемъ многихъ заговоровъ на своей родинѣ, что дѣлало его вдвойнѣ недовѣрчивымъ и осторожнымъ. Сальвьяти, поздоровавшись съ нимъ, заявилъ, что долженъ передать ему порученіе отъ папы, но Петруччи замѣтилъ, что при этомъ архіепископъ нѣсколько разъ мѣнялся въ лицѣ и не могъ скрыть своего волненія. Между тѣмъ Сальвьяти, зная, что дверь изъ комнаты гонфалоньеро ведетъ въ залу, гдѣ онъ случайно заперъ часть своей свиты, мысленно проклиналъ себя за неосторожность; и глаза его невольно обращались въ эту сторону. Петруччи внимательно слѣдилъ за взглядами архіепископа, и затѣмъ всталъ и отворилъ дверь въ залу. Увидя непрошенныхъ гостей, онъ тотчасъ понялъ въ чемъ дѣло, созвалъ своихъ людей и стражу, и приказалъ арестовать всѣхъ бывшихъ въ палаццо. Приказъ этотъ былъ немедленно приведенъ въ исполненіе; тѣ которые оказывали вооруженное сопротивленіе были убиты, остальныхъ выбросили изъ оконъ. Сначала архіепископъ съ братомъ и родственниками былъ задержанъ въ залѣ "Signoria", но когда Петруччи узналъ сущность заговора, то онъ безъ дальнѣйшихъ объясненій приказалъ повѣсить всѣхъ ихъ на окнахъ дворца.
   Оба священника, посягавшіе на жизнь Лоренцо, были захвачены и изрублены въ куски приверженцами Медичисовъ. Бернардо Бандини, видя что Лоренцо ускользнулъ отъ него, и дѣло заговора потеряно, успѣлъ во время спасти свою жизнь бѣгствомъ. Раненный Франческо Пацци настолько ослабѣлъ отъ потери крови, что долженъ былъ вернуться домой; онъ упросилъ своего дядю Джакомо сѣсть на лошадь и обратиться съ воззваніемъ къ народу. Джакомо собралъ вокругъ себя около сотни заговорщиковъ и отправился съ ними на площадь передъ дворцомъ "Signoria", приглашая по пути гражданъ взяться за оружіе и защищать дѣло свободы. Но такъ какъ это воззваніе не произвело никакого впечатлѣнія, то онъ поспѣшно вышелъ изъ городскихъ воротъ съ своимъ небольшимъ войскомъ и удалился въ Романію.
   Лоренцо Медичи не сдѣлалъ никакихъ распоряженій, чтобы захватить заговорщиковъ, но тѣмъ сильнѣе обрушилась на нихъ месть народа. Ничто не могло болѣе расположить флорентинцевъ къ дому Медичи, какъ этотъ неудавшійся заговоръ, который былъ вмѣстѣ съ тѣмъ и вопіющимъ святотатствомъ, достойнымъ небесной кары. Если кто выказывалъ непріязнь къ Медичисамъ или находился въ какихъ либо сношеніяхъ съ заговорщиками, то его убивали безъ сожалѣнія. Кардиналъ Ріаріо искалъ спасенія у алтаря, гдѣ священники съ трудомъ могли оградить его отъ народной мести. Франческо Папци лежалъ въ постели вслѣдствіе своей раны, но его принудили наскоро одѣться и поволокли въ палаццо "Signoria", гдѣ повѣсили на окнѣ рядомъ съ архіепископомъ Сальвьяти. Дорогой побои и оскорбленія наносимыя ему озлобленнымъ народомъ не вызвали у него ни малѣйшей жалобы, онъ спокойно смотрѣлъ на своихъ согражданъ, и только выразилъ сожалѣніе, что они хотятъ остаться въ прежнемъ рабствѣ. Нужно приписать чуду, что народъ пощадилъ наслѣдственный палаццо фамиліи Пацци и превосходную капеллу, построенную Брунелески по порученію Андреа Пацци, которая уцѣлѣла для потомства, на монастырскомъ дворѣ Санта Кроче, въ видѣ неподражаемаго образца строительнаго искусства временъ Возрожденія.
   Изъ всѣхъ членовъ фамиліи Пацци, бывшихъ въ этотъ день во Флоренціи, уцѣлѣлъ одинъ Гуильельмо Пацци, мужъ сестры Лоренцо Медичи. Едва Біанка узнала изъ безсвязнаго разсказа конюха о томъ, что случилось въ городѣ, какъ у ней явилась твердая рѣшимость спасти своего мужа, несмотря ни на какую опасность. Она тотчасъ же сдѣлала всѣ необходимыя распоряженія для своего отъѣзда, ничѣмъ не выразивъ своего волненія, и только во время прощанія съ дѣтьми слезы навернулись на ея длинныхъ ресницахъ. Затѣмъ она сѣла на лошадь и отправилась въ городъ въ сопровожденіи двухъ слугъ. Флорентинцы знали всѣхъ членовъ знатныхъ фамилій своего города, и Біанка всегда пользовалась общимъ расположеніемъ за свою доброту и простое обращеніе. Поэтому ея появленіе на городскихъ улицахъ было встрѣчено доброжелательными криками. Мало по малу вокругъ нея образовалась многочисленная народная толпа, которая сопровождала ее во дворецъ брата. Несчастіе, постигшее Медичисовъ занимало всѣхъ; вмѣстѣ съ громкими жалобами и плачемъ раздавались крики ярости и проклятія. По улицамъ тащили тѣла убитыхъ; всюду виднѣлись обезображенные куски человѣческаго мяса, вдѣтые на копья, которые носили по городу. Невидимому фанатическая жажда мести дошла у флорентинцевъ до крайнихъ предѣловъ и ей не предвидѣлось конца.

0x01 graphic

   Біанка, пользуясь правами близкаго родства, подошла къ постели Лоренцо и вмѣстѣ съ сожалѣніями о смерти ихъ младшаго брата выразила радость, что видитъ его живымъ. Лоренцо ласково встрѣтилъ сестру, которая живо напоминала ему покойную мать своей кротостью и красотой. Онъ былъ заранѣе увѣренъ, что Біанка пріѣдетъ къ нему, какъ только узнаетъ объ его болѣзни; но поведеніе Гуильельмо Пацци казалось ему крайне сомнительнымъ. Біанкѣ удалось увѣрить брата, что Гуильельмо не принималъ никакого участія въ заговорѣ и, только уступая ея настоятельнымъ просьбамъ, отправился въ городъ, гдѣ уже все было окончено безъ него. Наконецъ могъ ли онъ быть недругомъ Медичисовъ при той нѣжной привязанности, какую онъ всегда выказывалъ женѣ и дѣтямъ!..
   Лоренцо, повѣривъ краснорѣчивымъ убѣжденіямъ молодой женщины, обѣщалъ свое покровительство ея мужу, которому дозволилъ остаться въ своемъ дворцѣ, пока не уляжется народная ярость. Но Біанка не совсѣмъ довѣряла обѣщаніямъ своего брата, и съ ужасомъ думала о томъ, что можетъ наступить день, когда Лоренцо при своемъ честолюбіи, не задумываясь пожертвуетъ зятемъ, если это окажется нужнымъ для его цѣлей. Такимъ образомъ она переживала тяжелые дни, въ великолѣпномъ палаццо Медичисовъ, ожидая съ часу на часъ, что ярость народа обрушится на Гуильельмо Пацци. Ни одинъ членъ этой фамиліи не могъ считать себя безопаснымъ, такъ какъ флорентинцы не отличали праваго отъ виноватаго; и повѣсили ни въ чемъ неповиннаго Ринальдо Пацци, вмѣстѣ съ его дядей Джакомо, который былъ пойманъ на дорогѣ въ Романію и принималъ непосредственное участіе въ, заговорѣ. Тѣло Джакомо сначала поставили въ фамильномъ склепѣ Пацци, затѣмъ въ виду святотатства, которое позволили себѣ заговорщики, его похоронили за городской стѣной, откуда оно было снова вырыто и выброшено на улицу.
   Между тѣмъ, заговоръ Пацци еще болѣе упрочилъ неограниченное господство Лоренцо Медичи надъ флорентинцами. Едва оправившись отъ раны, онъ поѣхалъ въ Римъ, чтобы отпраздновать свое бракосочетаніе съ Кларой Орсини. По внѣшности Клара могла бы служить типичнымъ изображеніемъ римлянки. Правильныя рѣзкія черты лица ея выражали горделивое сознаніе собственнаго достоинства, которое вызывало презрительную улыбку на ея губахъ. Большіе черные глаза смотрѣли повелительно на свѣтъ Божій и гармонировали съ ея высокимъ ростомъ, умѣренными движеніями и спокойствіемъ внятной дамы. Когда она въѣхала во Флоренцію съ своимъ молодымъ супругомъ и была встрѣчена у воротъ городскими властями, знатью обоего пола и радостными криками народа, то на лицѣ ея появилась снисходительная улыбка удовлетворенія. Въ ея головѣ впервые промелькнула мысль, которая имѣла рѣшающее вліяніе на ея дальнѣйшую жизнь. Она дала обѣтъ придать въ будущемъ болѣе высокое значеніе дорогой діадемѣ, украшавшей ея волнистые черные волосы.
   Какъ велика была власть Лоренцо въ это время можно видѣть изъ того, что турецкій султанъ по первому его требованію выдалъ Бернардо Бандини, которому удалось найти убѣжище въ Константинополѣ. Бандини привезли во Флоренцію, гдѣ онъ былъ немедленно приговоренъ къ повѣшенію.
   

ГЛАВА II.
Юношескіе годы Джироламо Саванаролы.

   Съ давнихъ поръ "boccia" (игра въ шары) была въ большомъ ходу не только въ Болоньи, но и во всей Италіи и служила удобнымъ народомъ къ сближенію обоихъ половъ, которые вообще были строго отдѣлены другъ отъ друга. Молодыя дѣвушки привилегированныхъ классовъ воспитывались въ монастыряхъ или подъ надзоромъ матерей, которыя держали ихъ вдали отъ общества. Этотъ обычай соблюдался въ Болоньи строже, чѣмъ гдѣ либо, потому что знаменитый университетъ привлекалъ массу молодежи изъ другихъ странъ, и далеко не всѣ юноши отличались нравственностью и одинаковымъ рвеніемъ къ наукѣ. Съ другой стороны замкнутая жизнь, неблагопріятно отражалась на молодыхъ дѣвушкахъ и способствовала ихъ вольному обращенію съ молодежью другаго пола, которую онѣ видѣли только во время веселыхъ празднествъ. Въ сущности какое дѣло было безпечнымъ юношамъ и дѣвушкамъ до серіозныхъ политическихъ соображеній отцовъ и материнской заботливости объ ихъ будущности, въ тѣ счастливые часы, когда они сходились на мѣстахъ общественныхъ игръ или въ цвѣтущихъ садахъ и всецѣло предавались наслажденію минуты!
   Ежегодно фамилія Бентиволіо въ Болоньи давала блистательный праздникъ въ залахъ своего дворца и примыкавшихъ къ нему садахъ. Это дѣлалось въ честь короля Энціо, предка фамиліи, съ цѣлью сохранить о немъ воспоминаніе въ памяти жителей. При этомъ ничто не должно было напоминать тяжелую борьбу гвельфовъ съ гибеллинами, въ которой многолюдный промышленный городъ принималъ дѣятельное участіе. Между тѣмъ эта борьба была причиной, что любимый сынъ Фридриха II Гейнрихъ или Гейнцъ, прозванный итальянцами Энціо, содержался двадцать лѣтъ въ болонской тюрьмѣ. Выше упомянутый праздникъ долженъ былъ только служить напоминаніемъ героической любви Лючіи Вендаголи, уроженки Болоньи, къ императорскому сыну. Печальная судьба нѣмецкаго принца, котораго вели плѣннымъ по улицамъ города, въ связи съ его привлекательной наружностью тронула сердце прекрасной Лючіи. Она нашла доступъ въ его темницу и оставалась при немъ неотлучно до самой смерти въ качествѣ его жены. Родъ, происшедшій отъ этаго замѣчательнаго супружества, назывался Бентиволіо и благодаря родственной связи съ императорскимъ домомъ пользовался особеннымъ уваженіемъ. Наконецъ, по прошествіи многихъ лѣтъ, фамилія Бентиволіо, пользуясь смутами въ городѣ, достигла безграничнаго господства съ помощью папы и получила въ Болоньи такое же значеніе, какъ Медичи во Флоренціи.
   Естественно, что празднество, устроенное въ память вѣрной любви, было преимущественно назначено для юношества. Если въ данный моментъ между представителями фамиліи Бентиволіо были юноши и дѣвушки, то празднество получало еще болѣе веселый характеръ, и все было направлено къ тому, чтобы доставить самыя разнообразныя увеселенія собравшейся молодежи. Роскошная природа Италіи придавала особенную прелесть этого рода празднествамъ, когда они устраивались въ лучшую пору года, какъ напримѣръ въ маѣ, какъ это было въ данномъ случаѣ. Множество прекрасныхъ цвѣтовъ, связанныхъ гирляндами украшали стѣны великолѣпнаго дворца Бентиволіо, образуя пестрый коверъ, на фонѣ котораго выдѣлялись милыя юношескія физіономіи, сіявшія веселіемъ.
   На этотъ разъ былъ только одинъ молодой представитель фамиліи Бентиволіо, и такъ какъ съ нимъ были связаны всѣ надежды родителей и родственниковъ, то онъ составлялъ для нихъ предметъ безусловнаго поклоненія. Ипполиту Бентиволіо только что исполнилось двадцать лѣтъ; это былъ богато одаренный юноша въ физическомъ и нравственномъ отношеніи, хотя безграничная любовь близкихъ ему людей способствовала развитію его природнаго высокомѣрія. Внѣшній признакъ нѣмецкаго происхожденія, роскошные бѣлокурые волосы несчастнаго Энціо, время отъ времени встрѣчались у его потомковъ, какъ мужчинъ, такъ и женщинъ. Такіе же густые бѣлокурые волосы были у Ипполита Бентиволіо и при этомъ большіе темноголубые глаза, которые въ минуты гнѣва или радости принимали металлическій отблескъ. Его прекрасно сложенная сильная фигура, закаленная съ дѣтства въ физическихъ упражненіяхъ и верховой ѣздѣ, вполнѣ подходила къ его будущему положенію -- вождя могущественной Болоньи. Естественно, что всѣ дѣвушки города относились благосклонно къ красивому юношѣ, которому предстояла такая блестящая будущность. Онъ могъ выбрать любую изъ нихъ, такъ какъ матери больше своихъ дочерей ухаживали за нимъ, и каждая считала бы для себя величайшимъ счастіемъ породниться съ фамиліей Бентиволіо.
   Въ этомъ году, по случаю празднества въ честь Энціо, опять собралось множество юношей и дѣвушекъ во дворянъ Бентинволіо. Время проходило незамѣтно среди всевозможныхъ увеселеній. Къ вечеру приготовленъ былъ въ саду народный праздникъ съ различными играми, состязаніемъ въ бѣгѣ, лавашемъ по шесту и пр. Въ заключеніе долженъ былъ быть сожженъ великолѣпный фейерверкъ на обширномъ лугу, гдѣ, по примѣру древнихъ театровъ, были устроены амфитеатромъ ряды мѣстъ для зрителей. Но пока ворота оставались закрытыми для народной толпы, молодежь знатныхъ фамилій собралась въ саду для игры въ "Ьоссіа", при которой бросались шары и затѣмъ сообразно разстоянію отъ цѣли опредѣлялся выигрышъ или проигрышъ. Игра эта сопровождалась веселымъ смѣхомъ и шутками, и нерѣдко служила поводомъ къ оживленнымъ спорамъ, которые всегда кончались миролюбивымъ образомъ. Во время болѣе или менѣе продолжительныхъ промежутковъ между играми прислуга разносила десертъ.
   При этомъ немедленно составлялись группы, около нѣкоторыхъ дѣвушекъ тѣснились ихъ поклонники. Ипполитъ Бентиволіо не принадлежалъ въ числу ихъ, потому что самъ былъ центромъ многочисленнаго женскаго кружка, среди котораго были самыя красивыя и болѣе тщеславныя дѣвушки.
   Ореола Кантарелли была безспорно самая красивая между своими сверстницами, какъ по своей миловидной граціозной фигурѣ, такъ и очаровательнымъ чертамъ лица. Она только что вышла изъ дѣтскаго возраста, но по уму и развитію давно уже достигла зрѣлости. Въ ней не было и слѣда робкой ребяческой наивности, и только холодный разсчетъ руководилъ ею; но она умѣла искусно скрывать его подъ маской дѣтской беззаботности. Желаніе нравиться пробудилось въ ней вмѣстѣ съ сознаніемъ могущества своей красоты, и хотя по внѣшнему виду она оставалась невиннымъ безпечнымъ ребенкомъ, но въ душѣ это была себялюбивая кокетка въ полномъ значеніи этого слова.
   Игра кончилась, и опять наступилъ довольно продолжительный перерывъ. Ореола, не пренебрегая никакими средствами, чтобы обратить на себя вниманіе Ипполита, хотѣла еще болѣе увеличить число своихъ поклонниковъ.
   Она обратилась съ лукавой улыбкой къ стоявшему около нея молодому офицеру:
   -- Я должна вамъ замѣтить синьоръ Оньибене, что вашъ братъ Джироламо не принадлежитъ въ числу любезныхъ кавалеровъ! Всякій разъ, когда прерывается игра, онъ отходитъ въ сторону и предается своимъ мыслямъ, между тѣмъ онъ могъ бы заняться бесѣдой съ молодыми дамами и блеснуть своими необыкновенными умственными способностями, о которыхъ столько говорятъ у насъ.
   -- Будьте снисходительны къ нему синьорина, клянусь честью, что Джироламо хорошій и честный человѣкъ, хотя и мечтатель. Онъ самый умный въ нашей семьѣ, и въ десять разъ лучше меня, у котораго нѣтъ другихъ достоинствъ кромѣ искренняго желанія выказать свою храбрость въ битвѣ противъ непріятеля.
   -- Все это прекрасно, отвѣтила со смѣхомъ очаровательная Ореола,-- но я желала бы звать, какія мысли могутъ настолько поглощать молодаго человѣка, что онъ не обращаетъ никакого вниманія на насъ молодымъ дѣвушекъ. Какъ вы думаете, о чемъ размышляетъ онъ въ настоящую минуту?
   -- Мнѣ не трудно угадать это, потому что мы ежедневно видимся съ нимъ. Я знаю, что въ послѣднее время все его вниманіе было поглощено событіями во Флоренціи, и держу пари, что мысли его заняты ими и теперь. Онъ недоволенъ заговоромъ Пацци и его послѣдствіями. Если я ошибся, и не это въ его головѣ, то онъ вѣроятно думаетъ о своихъ ученыхъ книгахъ и стремится къ нимъ душой, хотя въ угоду мнѣ принимаетъ участіе въ этомъ великолѣпномъ праздникѣ.
   -- Во всякомъ случаѣ со стороны вашего брата крайне невѣжливо, что онъ такъ высоко цѣнитъ свои книги, что изъ-за нихъ пренебрегаетъ нами! возразила она, бросивъ взглядъ на юношу серіозной наружности, который шелъ по аллеѣ съ опущенной головой, и въ эту минуту свернулъ на уединенную тропинку.-- Тѣмъ не менѣе, добавила она вполголоса, любопытно видѣть человѣка, который думаетъ о заговорѣ Пацци и стремится къ своимъ книгамъ въ то время, когда всѣ мы собрались сюда съ единственною цѣлью повеселиться.
   -- Вы кажется хотите синьорина заставить всѣхъ насъ ревновать нашего добраго друга Джироламо! воскликнулъ Ипполитъ Бентиволіо, подходя къ Ореолѣ.-- Кончится тѣмъ, что всѣ мы бросимъ наши шпаги и займемся книгами, чтобы заслужить ваше одобреніе!
   Слова эти понравились тщеславной дѣвушкѣ, она отвѣтила на нихъ веселымъ смѣхомъ, къ которому присоединились молодые люди, стоявшіе вблизи и слышавшіе весь предъидущій разговоръ.
   Между тѣмъ юноша, обратившій на себя вниманіе красавицы скрылся въ зелени деревъ. Онъ шелъ медленно по уединенной тропинкѣ, останавливаясь по временамъ, чтобы взглянуть на цвѣтущіе кусты розъ и камелій. Его занимали серіозныя думы, которыя рѣдко приходятъ въ голову молодымъ людямъ его лѣтъ. Уваженіе, какимъ пользовался Джироламо Саванарола среди близкихъ ему людей было вполнѣ заслуженное, такъ какъ онъ былъ одаренъ не только глубокое чуткой натурой, но и рѣдкими умственными способностями. Міровыя событія и общечеловѣческія дѣда, несравненно болѣе интересовали его, нежели узкіе личные интересы и его собственная особа. Въ теченіи нѣсколькихъ дней онъ не переставалъ думалъ о кровавыхъ событіяхъ во Флоренціи, о которыхъ говорила не только Италія, но и вся Европа. Въ памяти его воскресла прошлая исторія "цвѣтущаго" города и безконечная борьба гвельфовъ и гибеллиновъ. Обѣ партіи всплыли вновь подъ названіемъ "черныхъ" и "бѣлыхъ": въ ихъ борьбу втянутъ былъ и ноетъ Дангъ. Въ 1300 году онъ былъ одинъ Изъ пріоровъ, присвоившихъ себѣ титулъ "signoria", подъ властью гонфалоньеро. Поэтъ принадлежалъ къ партіи "бѣлыхъ" и во время одного переворота былъ навсегда изгнанъ изъ Флоренціи; долго послѣ того странствовалъ онъ съ мѣста на мѣсто, пока не нашелъ убѣжища у Гвидо да Полента, властителя Равенны. Его геніальная поэма, названная имъ самимъ "Комедіей", къ которой впослѣдствіи прибавлено названіе "Божественной", была чужда какихъ бы-то ни было партій и изображала событія современной жизни, подъ видомъ возмездія на томъ свѣтѣ. Между тѣмъ для флорентинцевъ наступили тяжелыя времена; они сначала признали надъ собой господство неаполитанскаго короля, затѣмъ такъ называемаго принца Ахайскаго, пока Медичисы мало но малу не присвоили себѣ безграничную власть надъ городомъ.
   Въ молодой и впечатлительной душѣ Джироламо все болѣе и болѣе укрѣплялось убѣжденіе, что условія, въ какихъ находилась Флоренція и другія города Италіи, не могутъ быть долѣе терпимы. Онъ видѣлъ, что вездѣ былъ произволъ единичныхъ тирановъ, которые эксплуатировали народъ для своихъ цѣлей и мало заботились объ его благосостояніи. Пылкій патріотизмъ юноши еще болѣе усиливалъ его жажду дѣятельности, но у него часто являлись сомнѣнія относительно своихъ способностей. Онъ сознавалъ, что въ наружности его не было ничего внушительнаго и, что провидѣніе лишило его дара того краснорѣчія, которое дѣйствуетъ на массы. Сначала онъ хотѣлъ, по примѣру отца своего, посвятить себя законовѣдѣнію, хотя внутреннее убѣжденіе говорило ему, что онъ призванъ обучать юношество или быть народнымъ ораторомъ. Когда у него являлись подобныя мечты, то онъ воодушевлялся до такой степени, что могъ часами обдумывать рѣчи, въ которыхъ хотѣлъ сообщить свои взгляды многочисленнымъ слушателямъ, хотя они существовали нова только въ его воображенія. Кромѣ политики и науки, сдѣлавшей быстрые успѣхи въ новѣйшее время, вниманіе его было въ такой же степени возбуждено сильнымъ движеніемъ въ области искусства. Въ это время пластика шла увѣреннымъ шагомъ по новому пути. У многихъ явилось пониманіе безсмертныхъ художественныхъ произведеній античнаго міра; признано было, что они переживутъ всѣ фазисы развитія человѣчества и будутъ вѣчно имѣть плодотворное вліяніе на его духовную дѣятельность. Тѣнь не менѣе допросъ о достоинствахъ вновь возродившагося древняго искусства служилъ поводомъ къ оживленнымъ Спорамъ. Хотя Джироламо Саванарола былъ достаточно одаренъ отъ природы, чтобы наслаждаться поэзіей Данте и безъискусственными картинами Джіотто, но онъ относился съ недовѣріемъ и даже отчасти съ глубокимъ отвращеніемъ къ чувственному элементу, который являлся преобладающимъ при новомъ (поворотѣ искусства, и представляя отрицаніе античнаго духа, угождалъ вкусу сластолюбивыхъ властителей. При этомъ Джироламо, какъ это часто бываетъ въ молодости, заходилъ слишкомъ далеко въ своемъ строгомъ взглядѣ на искусство и повидимому становился какъ бы врагомъ его. Душа его жаждала освобожденія отъ ига тирановъ, онъ мечталъ о счастья всего человѣчества, и ненавидѣлъ все, что было связано съ тиранствомъ или что пользовалось его покровительствомъ.
   Веселыя, смѣющіяся дѣвушки и юноши не подозрѣвали какая борьба происходила въ это время въ душѣ Саванаролы. Хорошенькая Ореола, разсчитывая на всемогущество своей красоты, заявила, что не мѣшало бы сдѣлать опытъ, чтобы убѣдиться, что сильнѣе: книги или жизнь? Если какой либо молодой дѣвушкѣ удастся отвлечь серьезнаго Джироламо Саванаролу отъ его ученыхъ занятій, то это будетъ служить неоспоримымъ доказательствомъ, что молодое, свѣжее личико можетъ взять перевѣсъ надъ старыми учеными мужами, несмотря на то высокое уваженіе, которымъ они пользуются.
   Молодые люди единогласно выразили свое одобреніе. Ипполитъ Бентиволіо также нашелъ предложеніе Ореолы восхитительнымъ, хотя лицо его въ это время имѣло довольно странное выраженіе. Вслѣдъ затѣмъ, онъ отыскалъ какой-то предлогъ, чтобы шепнуть нѣсколько словъ на ухо Ореолѣ. Онъ совершенно серьезно спросилъ ее: не намѣрена ли она сама привести въ исполненіе мысль, высказанную ею относительно Саванаролы? Когда она заносчиво отвѣтила ему въ утвердительномъ смыслѣ, то онъ замѣтилъ, что, быть можетъ, подъ этимъ кроется дѣйствительное участіе, которое она принимаетъ въ молодомъ ученомъ. Сердце Ореолы забилось отъ радости, но она не рѣшалась дать какой либо отвѣтъ, нова Ипполитъ не объявилъ ей, что, въ данномъ случаѣ, онъ долженъ сознаться, что принимаетъ самое живое участіе въ томъ, до чего она намѣрена довести это дѣло.
   Ореола покраснѣла при этихъ словахъ, и съ трудомъ могла скрыть улыбку торжества, которая готова была появиться на ея лицѣ, такъ какъ Ипполитъ въ первый разъ далъ ей понять, что никому не уступитъ обладаніе ею. Она скоро придумала отвѣть, и, бросивъ многозначительный взглядъ на своего поклонника, сказала:
   -- Я буду вести дѣло до тѣхъ поръ, пока вы будете спокойно относиться къ этому, и тотчасъ же предоставлю мою жертву собственной судьбѣ, какъ только вы потеряете терпѣніе.
   Едва успѣла она прошептать эти слова, какъ Оньибене Саванарола опять обратился къ ней.
   -- Сжальтесь надъ моимъ бѣднымъ братомъ синьорина Ореола, сказалъ онъ, вы и безъ него найдете не мало другихъ жертвъ. По своему довѣрчивому характеру онъ можетъ принять за истину то, что съ вашей стороны будетъ только забавой.

0x01 graphic

   -- Кто вамъ сказалъ, что это только забава? спросила Ореола. Развѣ, вы знаете мои намѣренія? Если молодой ученый не отнесется къ этому серьезно, то дѣло потеряно съ самого начала. Если вы будете мѣшать мнѣ и встанете поперегъ дороги, продолжала она поднявъ съ угрозой свой красивый палецъ, то я сама начну противъ васъ войну, и потребую отъ всѣхъ своихъ друзей, чтобы они отомстили за меня.
   -- Вы можете пугать меня вашимъ гнѣвомъ, синьорина, но не вашими друзьями, возразилъ молодой офицеръ, который самъ испытывалъ на себѣ очарованіе ея красоты. Если вы дѣйствительно хотите произвести опытъ надъ моимъ братомъ, то мое присутствіе не будетъ стѣснять васъ, потому что завтра съ разсвѣтомъ я уѣзжаю изъ Болоньи и вѣроятно не вернусь раньше года; даже съ братомъ мнѣ придется проститься сегодня вечеромъ. Онъ разумѣется останется здѣсь, чтобы продолжать свои занятія. Впрочемъ, признаюсь откровенно, что меня самого до извѣстной степени беретъ любопытство, будетъ ли ваша попытка имѣть желаемый успѣхъ, такъ что даже ради этого я не сталъ бы мѣшать вамъ. Съ другой стороны, едва ли вамъ удастся долго обманывать моего брата, потому что онъ наблюдательнѣе, нежели вы думаете.
   Ореола почувствовала упрекъ, который заключался въ этихъ словахъ и только насмѣшливо улыбнулась.
   Окружавшіе ее молодые люди были очень удивлены и даже опечалены извѣстіемъ, что Оньибене намѣренъ покинуть Болонью, потому что всѣ любили его за неизмѣнную веселость. Они наперерывъ начали распрашивать его о причинѣ отъѣзда, вслѣдствіе этого, разговоръ принялъ болѣе серьезный оборотъ и общество раздѣлилось на группы.
   Оньибене Саванарола сообщилъ своимъ друзьямъ, что его неожиданно назначили въ Падую, такъ какъ этотъ городъ намѣренъ помогать венеціанцамъ въ одномъ спорномъ вопросѣ противъ Милана. Въ заключеніе онъ добавилъ, что дѣло можетъ быстро уладиться, хотя, съ другой стороны, нѣтъ ничего невѣроятнаго въ томъ, что оно перейдетъ въ продолжительную войну.
   Въ это время Ипполитъ Бентиволіо и Ореола отдѣлились отъ остальнаго общества и вошли въ боковую аллею. Онъ сказалъ ей взволнованнымъ голосомъ:
   -- Увѣрены ли вы настолько въ своемъ сердцѣ, синьорина, чтобы дѣлать подобную попытку? Обѣщайте мнѣ, что ваша шутка съ Джироламо не перейдетъ въ привязанность; я не могу допустить мысли, чтобы вы отдали свое сердце другому человѣку, прежде чѣмъ я осмѣлюсь спросить васъ: не можетъ ли оно принадлежать мнѣ?
   Красивой и тщеславной дѣвушкѣ стоило опять большаго труда сдержать торжествующую улыбку, но измѣнническій румянецъ противъ воли выступилъ на ея щекахъ.
   -- Никакіе соперники не опасны для васъ, прошептала она, протянувъ Бентиволіо свою руку, которую онъ поцѣловалъ съ увлеченіемъ первой любви.
   Онъ не рѣшался идти дальше этихъ намековъ, такъ какъ ему было извѣстно, что его родители имѣли въ виду совсѣмъ иные планы. Кантарелли, хотя и принадлежали въ знатному роду Болоньи, но издавна было въ обычаѣ, что господствующія фамиліи города искали родства съ царствующими домами. Тяжелая борьба предстояла Ипполиту въ томъ случаѣ, если бы онъ вздумалъ послѣдовать своей склонности къ Ореолѣ, и если въ извѣстныя минуты онъ готовъ былъ преодолѣть всѣ препятствія, то вслѣдъ затѣмъ на него нападало раздумье и онъ останавливался на полдорогѣ. Ореола была достаточно умна, чтобы понимать свое положеніе; она знала, что нужна большая выдержка со стороны Бентиволіо, чтобы онъ могъ соединиться съ нею, поэтому она рѣшилась употребить всѣ средства, чтобы раздуть его страсть до послѣдней степени. Борьба съ равнодушіемъ Джироламо Саванаролы казалась ей однимъ изъ самыхъ вѣрныхъ средствъ для достиженія завѣтной цѣля, но она хотѣла осторожно приступить къ дѣлу, изъ боязни помѣшать успѣху лишней поспѣшностью.
   Когда опять возобновилась игра, Джироламо безпрекословно согласился участвовать въ ней, такъ какъ, несмотря на серьезное направленіе ума, въ немъ сохранилось много дѣтской непринужденной веселости. Онъ не былъ красивымъ молодымъ человѣкомъ въ обыкновенномъ смыслѣ этого слова; его наружность не представляла особенной привлекательности для женщинъ. Это обстоятельство, въ связи съ искреннимъ увлеченіемъ наукой, оградило его отъ многихъ соблазновъ и опасностей, которыхъ не избѣгли другіе юноши его лѣтъ. Мать и младшая сестра были единственныя женскія существа, къ которымъ онъ чувствовалъ сердечную привязанность; только съ ними находился онъ въ близкихъ сношеніяхъ, если не считать нѣсколькихъ благочестивыхъ родственницъ и пріятельницъ ихъ дома. Мать его была также набожная женщина, и въ томъ же духѣ воспитала своихъ дѣтей. Джироламо не находилъ удовольствія въ обществѣ молодыхъ дѣвушекъ, такъ какъ сознавалъ, что не особенно нравится имъ; онъ не умѣлъ обходиться съ ними и не могъ придумать разговора, который по его мнѣнію могъ бы представить для нихъ какой либо интересъ. У исто было также мало друзей между его сверстниками и товарищами, но съ этими немногими лицами онъ былъ въ наилучшихъ сношеніяхъ; они относились къ нему съ глубокимъ уваженіемъ, сознавая его нравственное превосходство надъ ними. Старшій братъ его, Оньибене, всегда былъ для него пріятнымъ собесѣдникомъ, но ихъ натуры были настолько различны, что они мало понимали другъ друга.
   Джироламо чувствовалъ большую симпатію къ своимъ младшимъ братьямъ, изъ которыхъ Марко Авреліо былъ его любимцемъ. Печальная судьба этого брата глубоко огорчила его и впервые навела на размышленія о суетности земныхъ желаній и надеждъ. Марко влюбился въ молодую дѣвушку, по имени Анна Буоноворси, которая была старше его двумя годами и приходилась ему родственницей по матери. Анна, одна изъ первыхъ красавицъ Феррары, относилась небрежно къ своему поклоннику и, повидимому, не замѣчала, что его привязанность къ ней постепенно превращается въ неизлечимую страсть. Марко терпѣливо выносилъ ея гордое обращеніе, восхищался ея красотой и безусловно вѣрилъ въ ея добродѣтель. Но вскорѣ его постигло неожиданное горе: она приняла предложеніе знатнаго и богатаго патриція, стараго и безобразнаго, у котораго былъ взрослый сынъ однихъ лѣтъ съ Марко. При встрѣчѣ она объяснила влюбленному юношѣ, что онъ слишкомъ молодъ для нея, и, что она успѣетъ состарѣться, когда для него наступитъ пора женитьбы. Марко увѣрялъ ее, что всегда будетъ любить ее, хотя бы ему пришлось жениться на ней, когда она сдѣлается дряхлой старухой. Красавица смѣялась, слушая эти увѣренія, и нѣсколько недѣль спустя вышла замужъ за стараго богача.
   Марко удалился въ уединеніе, чтобы скрыть свое горе. Онъ старался объяснить поступокъ Анны въ ея пользу, оправдывалъ ее тѣмъ, что она никогда не отвѣчала на его любовь, и не подавала ни малѣйшихъ надеждъ на взаимность. Мало-по-малу, онъ сталъ снова бывать у своихъ знакомыхъ, но тщательно избѣгалъ дома, гдѣ жила его прежняя возлюбленная. Теперь она была женой отца одного изъ его пріятелей, добродушнаго малаго, который нѣсколько разъ напрасно приглашалъ его къ себѣ. Наконецъ, ему удалось заманить Марко въ домъ своего отца, гдѣ молодая мачиха ласково приняла его не только какъ друга своего пасынка, но и собственнаго родственника, и осыпала упреками, что онъ до сихъ поръ не посѣтилъ ее. Послѣ этого, Марко сталъ бывать довольно часто; Анна съ каждымъ разомъ становилась все привѣтливѣе и доступнѣе, видимо старалась возбудить его чувственность костюмомъ и обращеніемъ съ нимъ, пока онъ не убѣдился къ своему ужасу, что идеалъ его юношескихъ мечтаній готовитъ ему самую недостойную роль. Это сознаніе разрушило всѣ надежды его жизни. Онъ рѣшилъ удалиться отъ міра, и, заручившись согласіемъ своего отца, отправился въ Болонью, гдѣ поступилъ въ орденъ доминиканцевъ, задача которыхъ заключается не въ одномъ умерщвленіи плоти, такъ какъ они письменно и словесно поддерживаютъ связь съ народомъ.
   Вслѣдъ затѣмъ старшій брату Оньибене также покинулъ родной городъ Феррару и перешелъ на службу въ Болонью, куда послѣдовалъ за нимъ и Джироламо для занятій въ знаменитомъ болонскомъ университетѣ. Здѣсь Джироламо часто видѣлся съ обоими братѣями; съ Оньибене, у него сохранились прежнія дружескія, но болѣе внѣшнія отношенія, между тѣмъ какъ онъ чувствовалъ самую искреннюю привязанность къ Марко Авреліо и находилъ искреннее удовольствіе въ его обществѣ. Тѣмъ не менѣе, ему самому никогда не приходило въ голову предпочесть монастырскую жизнь общественной дѣятельности. Онъ скоро пришелъ къ убѣжденію, что изученіе законовѣдѣнія въ томъ видѣ, какъ оно преподавалось въ то время, не можетъ удовлетворить его, и поэтому усиленно занялся историками и поэтами классической древности. Отъ нихъ онъ перешелъ къ безсмертному произведенію Данте, которое теперь недоступно для массы по своей неясности; но въ XV вѣкѣ оно читалось людьми всякаго возраста, благодаря множеству аллегорій и косвенныхъ намековъ на современныя событія. Поэтическія произведенія были тогда излюбленными чадами образованныхъ кружковъ. При этомъ въ поэмѣ Данте въ мелодическомъ потокѣ стиховъ изливалась поразительная глубина мысли; она представляла такую полноту и живость описаній; въ ней было столько мистицизма, что она должна была неизбѣжно увлекать современниковъ Саванаролы при господствовавшей тогда склонности къ схоластическимъ мудрствованіямъ.
   Огромному успѣху поэмы также не мало способствовала судьба самаго поэта, который восхваляя величіе церкви, смѣло возставалъ противъ свѣтской власти папъ и принадлежалъ къ числу самыхъ упорныхъ борцовъ въ рядахъ гибеллиновъ.
   Джироламо Саванарола зналъ на память многіе отрывки "Комедіи" своего любимаго поэта, и нерѣдко цѣлыми часами мечталъ о ней. Въ воображеніи его воскресалъ у чистый образъ Беатриче; онъ видѣлъ подобно поэту ея просвѣтленныя черты, кроткій взглядъ и бѣлоснѣжную одежду. До сихъ поръ онъ не зналъ земной любви; но понималъ, что Батриче была для Данте путеводительницей по безконечному пути къ блаженству, посланной съ неба, чтобы выяснить ему величіе и неисчерпаемую благость Всевышняго. Для Сяваноролы, какъ для всѣхъ идеалистовъ, дѣйствительныя событія имѣли временное значеніе; всѣ его помыслы были обращены къ другому отвлеченному и болѣе возвышенному міру, который былъ внутри его. Печальная судьба его любимаго брата глубоко потрясла его; но не привела его ни къ какимъ практическимъ выводамъ, потому что еще не наступило время, когда враждебные демоны безжалостно вторглись въ его собственную жизнь. Не предчувствуя бѣды, онъ принялъ дѣятельное участіе въ играхъ на праздникѣ Энціо и простодушно любовался прекрасными глазами Ореолы, которые чаще прежняго стали встрѣчаться съ его взглядомъ.

0x01 graphic

ГЛАВА III.
Дочь Венеціанской республики.

   Неудавшійся заговоръ Пацци, съ его печальными послѣдствіями, долженъ былъ неизбѣжно отразиться на характерѣ Лоренцо Медичи и пробудить его отъ чувства полной безопасности, которое онъ испытывалъ до сихъ поръ. Эта нравственная перемѣна была благопріятна для него въ томъ отношеніи, что онъ сразу отрѣшился отъ свойственнаго ему мелочнаго тщеславія, и умственный кругозоръ его сдѣлался шире.
   Онъ увидѣлъ, что для него недостаточно, если онъ будетъ превосходить своихъ соперниковъ только художественнымъ вкусомъ и любовью къ роскоши, и, что правитель народа обязанъ искать другой поддержки, кромѣ той, которую онъ имѣетъ внутри государства. Вмѣстѣ съ тѣмъ онъ пришелъ къ выводу, что флорентинское правительство не можетъ долѣе оставаться изолированнымъ въ политикѣ и, что необходимо пріобрѣсти надежныхъ союзниковъ между сосѣдними властелинами.
   Благодаря браку съ Кларой Орсини, онъ сблизился съ одной изъ самыхъ древнихъ и знатныхъ римскихъ фамилій. Одинъ Орсини носилъ папскую тіару подъ именемъ Николая I, и домъ этотъ вообще пользовался большимъ вліяніемъ въ Италіи; но Орсини были только предводители партій, а не царствующія особы. Папа Сикстъ IV, имѣвшій въ виду одни интересы собственной семьи, находился во враждѣ съ Орсини, какъ и съ другими древними родами Италіи, что доказалъ самымъ неопровержимымъ образомъ и заговоръ Пацци.
   Прошло нѣсколько мѣсяцевъ, прежде, чѣмъ волненіе во Флоренціи настолько улеглось, что Гуильельмо Пацци могъ безопасно вернуться въ свою виллу и предаться своимъ обычнымъ занятіямъ. Въ это время Лоренцо пріѣхалъ изъ Рима съ своей молодой женой. Клара Орсини при своей природной энергіи поддерживала честолюбивыя стремленія своего мужа и первая указала ему на способъ, какимъ онъ можетъ оградить себя отъ ненависти папскаго двора. Она обратила его вниманіе съ одной стороны на богатую и могущественную венеціанскую республику, съ другой -- на неаполитанскаго короля. Въ данное время, въ Неаполѣ царствовалъ аррагонскій домъ, который былъ одинаково заинтересованъ въ томъ, чтобы имѣть въ Италіи сильныхъ союзниковъ, въ случаѣ, еслибы французскій король (анжуйскаго дома) вздумалъ предъявить свои права на Неаполь. Но Лоренцо Медичи скоро долженъ былъ убѣдиться, что нельзя одновременно поддерживать дружественныя сношенія съ Венеціей и Неаполемъ, такъ какъ эти два государства постоянно враждовали другъ съ другомъ. Горделивый городъ дожей на Адріатикѣ, хотѣлъ присвоить своему флоту господство надъ Средиземнымъ моремъ и посредничество торговли Европы съ востокомъ, вслѣдствіе чего у него были частыя столкновенія съ другими морскими державами, а именно съ Генуей и Неаполемъ.
   Но Клара Орсини, имѣла въ виду не силу оружія, а тонкую сѣть хитрыхъ интригъ, съ помощью которыхъ она надѣялась вѣрнѣе достигнуть цѣли. Въ этомъ она сходилась съ основнымъ принципомъ дома Медичи, представители котораго болѣе придавали значенія разсчету, нежели сильнымъ мѣрамъ и прямому способу дѣйствій.
   Внѣшній видъ городскаго дворца, который Косьма Медичи поручилъ построить для себя и своихъ потомковъ знаменитому маэстро Микелоццо, носилъ тотъ же характеръ неприступности, какъ и всѣ жилища знатныхъ фамилій того времени. Стѣны нижняго этажа сооруженныя изъ могучихъ каменныхъ глыбъ, могли бы служить надежной защитой даже въ случаѣ продолжительной осады.
   Тѣмъ не менѣе это величественное зданіе, по своему внутреннему устройству представляло всѣ условія для удобной и пріятной жизни. Здѣсь было безчисленное множество свѣтлыхъ и великолѣпно убранныхъ комнатъ, окна которыхъ были обращены на дворъ или въ сады.
   Въ одно прекрасное утро Клара сидѣла у окна своей комнаты, изящная, головка ея опиралась на руку; она казалась погруженной въ глубокую задумчивость. Взглядъ ея, выражавшій гордое сознаніе собственнаго достоинства, былъ обращенъ къ безоблачному небу; но въ этомъ взглядѣ не было ни любви ни смиренія; казалось безпредѣльная эфирная даль представляла ей безграничное поле для ея честолюбивыхъ желаній. Клара любила своего мужа; но это не была кроткая мечтательная привязанность преданной женщины; это были скорѣе дружескія отношенія, основанныя на общей цѣли, для которой она готова была идти съ нимъ на жизнь и смерть.
   Лоренцо вошелъ въ. комнату; на лицѣ его выражалось радостное волненіе; Клара, бросивъ взглядъ на мужа, поспѣшно встала, ожидая, что онъ сообщитъ ей.
   Лоренцо держалъ въ рукѣ распечатанное письмо.-- Посланный короля Фердинанда привезъ хорошее извѣстіе! сказалъ онъ. Меня ждутъ въ Неаполѣ; теперь весь вопросъ заключается въ томъ, чтобы оказать какую нибудь услугу королю или приготовить ему пріятный сюрпризъ, который могъ бы расположить его въ нашу пользу...

0x01 graphic

   Клара на минуту задумалась. При ея обрученіи и, даже позже, многіе подсмѣивались надъ ней, что она выходитъ замужъ за купца, такъ какъ хотѣли этимъ уязвить ея самолюбіе знатной римлянки. Теперь этотъ купецъ явится въ качествѣ желаемаго гостя къ неаполитанскому королю, чтобы заключитъ съ нимъ дружественный союзъ. Гордость ея была польщена подобнымъ почетомъ, но она не могла сразу сообразить, что можетъ способствовать сближенію короля съ Лоренцо. Послѣдній могъ поднести ему подарокъ въ видѣ цѣннаго художественнаго произведенія; но Клара не знала имѣетъ ли король Фердинандъ какое нибудь понятіе объ искусствѣ. Вѣроятно ему было бы всего пріятнѣе пріобрѣсти какое нибудь выгодное помѣстье, но Лоренцо не имѣлъ права располагать городской землей, онъ могъ въ этомъ отношеніи только дать добрый совѣтъ королю. Эта мысль настолько понравилась Кларѣ, что она поспѣшила сообщить ее своему мужу:
   Прекрасная кипрская королева, Катарина Карнаро, была вдова; кто пріобрѣталъ ея руку становился обладателемъ богатаго острова, имѣвшаго весьма важное политическое значеніе. Въ виду этого венеціанцы употребили всѣ средства, чтобы устроить бракъ болѣзненнаго владѣтеля Кипра, короля Іакова Лузиніанскаго съ дочерью венеціанскаго патриція Карнаро, которая была формально объявлена пріемной дочерью Венеціанской республики
   У всѣхъ было свѣжо въ памяти впечатлѣніе, произведенное въ Европѣ бравомъ пріемной дочери гордой республики съ владѣльцемъ цвѣтущаго острова на Средиземномъ морѣ. Много было толковъ о сказочномъ блескѣ, которымъ Венеція окружила свою дочь, когда та отправилась къ своему мужу. Художники и поэты изобразили въ живыхъ краскахъ пышныя празднества сопровождавшія отъѣздъ Катарины изъ Венеціи и ея прибытіе въ Кипръ. Король Іаковъ въ это время былъ неизлѣчимо болѣнъ; чахотка быстро разрушала слабый организмъ молодаго сластолюбиваго властелина, который даже не считался законнымъ сыномъ прежняго короля. Тѣмъ не менѣе послѣ смерти Іакова, верховная власть въ государствѣ перешла къ его вдовѣ, которая была объявлена правительницей за своего малолѣтняго сына. Такимъ образомъ венеціанцы пока вполнѣ достигли своей цѣли. Если бы сынъ короля Іакова умеръ, не достигнувъ возмужалости, то престолъ долженъ былъ неизбѣжно перейти къ Катаринѣ Карнаро, а послѣ ея смерти венеціанская республика могла разсчитывать на наслѣдство отъ своей пріемной дочери.
   Но всѣ эти соображенія должны были оказаться безплодными въ томъ случаѣ, еслибы Катарина вступила въ новый бракъ и оставила бы втораго мужа наслѣдникомъ своихъ правъ. Въ этомъ долженъ былъ заключаться совѣтъ, которымъ Лоренцо Медичи, по мнѣнію своей супруги, могъ оказать огромную и незамѣнимую услугу неаполитанскому королю. Клара знала лично Федериго втораго сына неаполитанскаго короля, который былъ красивый статный юноша, и даже нѣкогда оказывалъ ей особенное вниманіе. Дѣло должно было оставаться втайнѣ, потому что венеціанцы могли помѣшать его выполненію тѣмъ или другимъ способомъ. Лоренцо долженъ былъ сообщить свой планъ королю и дать необходимыя указанія. Дипломатія въ данномъ случаѣ играла второстепенную роль; вся задача заключалась въ томъ, чтобы Катарина почувствовала страстную любовь къ претенденту ея руки и рѣшилась бы идти наперекоръ гнѣву отечественной республики. Только при этомъ условіи можно было разсчитывать на успѣхъ.
   Лоренцо вполнѣ одобрилъ планъ своей супруги и охотно взялся передать его неаполитанскому королю. Приготовленія къ отъѣзду Лоренцо были скоро сдѣланы, такъ какъ онъ не считалъ нужнымъ стѣсняться относительно денежныхъ средствъ, тѣмъ болѣе, что ѣхалъ не какъ частное лицо, а съ политической миссіей -- заключить дружественный союзъ между Флоренціей и Неаполемъ. Желая избѣгнуть папскихъ владѣній, онъ сѣлъ на корабль въ Ливорно и отправился въ Неаполь съ царской пышностью. Неаполитанскій король, узнавъ о приближеніи гостя, выслалъ ему на встрѣчу своего втораго сына Федериго, который по своей общительности и любезности произвелъ наилучшее впечатлѣніе на Лоренцо Медичи. Молодой принцъ былъ большаго роста, сильный, широкоплечій, и при этомъ неотразимо привлекательный въ своемъ обращеніи съ людьми; цвѣтъ лица его былъ смуглый; глаза и волосы черные. Красивые усы гармонировали съ благородными очертаніями рта; въ манерахъ и осанкѣ юноши было столько чувства собственнаго достоинства, что онъ выдѣлялся изъ толпы даже въ Неаполѣ, гдѣ и простолюдины отличаются прирожденной граціей движеній.
   Лоренцо Медичи былъ въ высшей степени польщенъ радушнымъ пріемомъ, который былъ ему оказанъ въ Неаполѣ. Король и наслѣдный принцъ обращались съ своимъ гостемъ, какъ съ царствующей особой, и ни разу не дали ему почувствовать его незнатное купеческое происхожденіе. Лоренцо не могъ раздавать орденѣ приближеннымъ неаполитанскаго короля подобно коронованнымъ особамъ, но онъ дѣлалъ болѣе щедрые подарки, нежели который либо изъ нихъ, и поэтому пользовался такимъ-же почетомъ. Одно празднество смѣнялось другимъ; устроены были прогулки на водѣ съ фейерверками, блестящій турниръ, великолѣпные пиршества и балы, такъ что Медичи при своей склонности къ роскоши имѣлъ не мало случаевъ выразить свое удовольствіе за такой радушный пріемъ.
   По прошествіи нѣсколькихъ дней между королемъ и его гостемъ произошелъ обмѣнъ увѣреній въ готовности взаимно служить другъ другу. Король Фердинандъ видѣлъ въ Лоренцо представителя самой воинственной итальянской республики и союзника противъ папскаго престола, и готовь былъ почтятъ его полнымъ довѣріемъ. Что же касается принца Федериго, то хорошее впечатлѣніе, произведенное имъ на Лоренцо при первой встрѣчѣ, усиливалось съ каждымъ днемъ, и между ними установились самыя сердечныя отношенія. Во время ихъ частыхъ и продолжительныхъ бесѣдъ Лоренцо не трудно было возбудить фантазію воспріимчиваго юноши разсказами объ очаровательной Катаринѣ Карнаро и подстрекнуть въ немъ романическое желаніе освободить прекрасную дочь вннеціанской республики отъ тиранства ея честолюбивой родины.
   Молодой принцъ съ радостью взялся исполнить планъ предложенный Лоренцо. Его привлекала романичность приключенія и возможность испытать свое мужество, поэтому чѣмъ опаснѣе было предпріятіе, тѣмъ болѣе оно имѣло для него прелести. Дѣло должно было оставаться въ строжайшей тайнѣ между Лоренцо Медичи, королемъ и принцемъ Федериго. Когда Лоренцо собрался въ путь, то король позволилъ сыну проводить гостя на флорентинскомъ кораблѣ, и хотя ему было извѣстно, къ чему должны были привести эти проводы, но онъ могъ показать видъ, что совершенно непричастенъ въ знакомствѣ принца съ Катариной Карнаро.
   Неаполитанскій король дружески простился съ Лоренцо Медичи, который сѣлъ на корабль среди громкихъ прощальныхъ привѣтствій населенія. Вездѣ развивались пестрые флаги; берегъ былъ наполненъ нарядной толпой; махали шляпами и платками, бросали вѣнки и цвѣты. Почти вся вода въ гавани покрылась ими -- зрѣлище, которое можно себѣ представить только среди роскошной южной природы. Безчисленныя большія и маленькія суда и лодки провожали корабли далеко въ море; рыцари, дамы, пажи въ великолѣпныхъ одеждахъ наперевывъ привѣствовали отъѣзжавшаго гостя и его спутниковъ, какъ бы для того, чтобы запечатлѣть въ ихъ памяти послѣднія минуты, которыя они приводили вблизи Неаполя. Всѣмъ было извѣстно, что второй сынъ короли намѣренъ проводить гостя и остаться у него нѣкоторое время. Королевская парусная барка, назначенная для возвращенія принца виднѣлась среди флорентинскихъ судовъ. Принцъ Федериго съ нѣкоторыми приближенными лицами, сопровождавшими его въ предполагаемомъ путешествіи, стоялъ на палубѣ, рядомъ съ Лоренцо, и раскланивался съ толпой, наполнявшей берегъ.
   Мало по малу суда, съ бѣлѣвшими на нихъ парусами исчезли изъ виду; небольшія лодки однѣ за другими стали возвращаться въ гавань, гдѣ скоро водворился обычный порядокъ. Толпа, удовлетворивъ своему любопытству, разошлась но домамъ.
   Между тѣмъ на морѣ совершилось неожиданное событіе. Едва неаполитанскій берегъ скрылся въ туманной дали, принцъ Федериго простился съ гостемъ своего отца и пересѣлъ на собственную барку, отдавъ приказаніе лоцману свернуть въ противуположную сторону и править къ острову Кипру, мимо береговъ Сициціи. Затѣмъ принцъ сошелъ въ каюту, гдѣ, съ помощью довѣреннаго камердинера, снялъ свое великолѣпное платье и нарядился въ одежду простаго греческаго матроса. Хотя это превращеніе не особенно нравилось его спутникамъ, но оно настолько шло къ его фигурѣ и прекраснымъ очертаніямъ южнаго выразительнаго лица, что всякая женщина должна была признать въ немъ идеалъ мужской красоты и преклониться передъ нимъ.

0x01 graphic

   Островъ Кипръ служилъ тогда складочнымъ мѣстомъ драгоцѣнныхъ товаровъ, привозимыхъ изъ Персіи, Индіи и другихъ восточныхъ странъ; здѣсь товары снова нагружались на корабли для доставки въ Венецію, Геную, Неаполь и ближайшія гавани. Кромѣ того Кипръ былъ важнымъ стратегическимъ пунктомъ во всѣхъ войнахъ съ турками и представлялъ надежный оплотъ противъ морскихъ разбойниковъ. Купцы, возвращаясь на родину послѣ тяжелаго и продолжительнаго морскаго путешествія весело проводили время на прекрасномъ островѣ, щедро одаренномъ природой, гдѣ они останавливались на нѣсколько дней для отдыха. Они привозили съ собой на корабляхъ всевозможные товары, дорогія персидскія ткани, парчи затканныя золотомъ, драгоцѣнные камни и другія диковины заморскихъ странъ. На самомъ Кипрѣ созрѣвали превосходные южные плоды и приготовлялось вино, извѣстное въ цѣломъ свѣтѣ. Въ Европѣ ходили баснословные разсказы о роскошныхъ пирахъ и празднествахъ, которые устраивались на этомъ заколдованномъ островѣ, представлявшемъ всѣ условія для высшихъ жизненныхъ наслажденій.
   Владѣтельница этого волшебнаго государства была молодая прекрасная женщина, вторая Клеопатра, хотя безъ самовластія египетской королевы, но окруженная ореоломъ поэзіи, который придавалъ ей особенную прелесть въ глазахъ принца Федериго. Онъ мысленно сравнивалъ ее съ богиней моря, всей душой стремился къ ней и жаждалъ обладать ею. Но какіе шансы имѣлъ онъ для достиженія этой цѣли?
   Онъ могъ открыто просить ея руки, какъ сынъ могущественнаго короля и освободить отъ тяжелыхъ узъ связывавшихъ ее съ Венеціей. Но сознается ли она, что эти узы тяготятъ ее и что она хочетъ освободиться отъ нихъ?
   Поэтому принцъ Федериго рѣшился послѣдовать совѣту Лоренцо Медичи и употребить всѣ средства, чтобы расположить къ себѣ сердце Катарины Карнаро, такъ какъ это одно могло возбудить въ ней желаніе выйти за него замужъ и раздѣлить съ нимъ господство надъ прекраснымъ островомъ. По временамъ въ умѣ предпріимчиваго юноши возникалъ мучительный вопросъ: дѣйствительно ли такъ хороша кипрская королева, какъ онъ представлялъ себѣ ее въ своемъ воображеніи? Но предпріятіе было настолько заманчиво само по себѣ, что онъ рѣшилъ во всякомъ случаѣ убѣдиться на опытѣ въ достоинствѣ приза.
   Благодаря попутному вѣтру плаваніе совершилось безъ всякихъ приключеній; вскорѣ показались вдали берега Кипра.
   Верхушки пальмъ ясно обрисовывались въ прозрачномъ воздухѣ среди кипарисовъ, оливковыхъ деревъ и темной зелени кустарниковъ. Сильный ароматъ цвѣтовъ и апельсиновыхъ рощъ далеко разносился по синимъ волнамъ, на встрѣчу баркѣ, которая быстро приближалась къ берегу. Теперь можно было ясно различить долины, горы, лѣса и рѣки; а такъ какъ многіе изъ моряковъ не разъ бывали на островѣ, то, по ихъ совѣту, рѣшено было направить барку въ ту сторону, гдѣ находился городъ Фамагоста съ его знаменитой гаванью. Очаровательное мѣстечко живописно раскинулось вдоль берега съ своими врытыми базарами и кладовыми. Вдали на склонѣ холмовъ виднѣлись виллы, тѣсно построенныя одна около другой; всѣ онѣ были окружены прекраснѣйшими садами, съ живыми изгородями изъ гигантскихъ голубовато-зеленыхъ алоэ или съ бѣлыми мраморными стѣнами. Среди этихъ очаровательныхъ жилищъ, вблизи собора, виднѣлся королевскій дворецъ, постройка котораго совмѣщала въ себѣ прелесть мавританской архитектуры съ строгостью италіянскаго стиля.
   Съ обѣихъ сторонъ отъ главнаго зданія тянулись крытыя галлереи со сводами, состоящія изъ колоннъ, которыя окружали полукругомъ значительную часть сада, повидимому наиболѣе роскошную и предназначенную для королевы. Быть можетъ она была тамъ и въ эту минуту! промелькнуло въ головѣ Федериго. Фантазія живо нарисовало ему прекрасную и цвѣтущую семнадцатилѣтнюю женщину, гуляющую среди розъ и дорогихъ тропическихъ растеній. Къ дворцу примыкало нѣсколько другихъ виллъ, сады которыхъ доходили до самаго моря.
   Между тѣмъ барка такъ близко подплыла къ берегу, что поднятъ былъ вопросъ куда причалить.
   -- Только не у городской гавани! воскликнулъ принцъ Федериго. Весь этотъ шумъ и толкотня отъ выгрузки и нагрузки товаровъ вовсе не соотвѣтствуетъ моему расположенію духа.
   При этихъ словахъ глаза его случайно остановились на мраморной террасѣ красиваго дома, окруженнаго большимъ тѣнистымъ садомъ. Отъ террассы шла широкая лѣстница до самаго моря, такъ что послѣднія ступени были постоянно покрыты брызгами волнъ.
   На террасѣ было нѣсколько дамъ въ богатомъ греческомъ нарядѣ. Онѣ были заняты какой-то игрой, соединенной съ танцами, и быстро двигались взадъ и впередъ, то въ одиночку, то парами или группами. По водѣ звонко раздавался серебристый смѣхъ молодыхъ голосовъ, что еще больше привлекло вниманіе принца Федериго, который, слѣдуя влеченію своей фантазіи, приказалъ матросамъ причалить къ лѣстницѣ виллы, гдѣ было привязано нѣсколько красивыхъ лодокъ. Затѣмъ принцъ подошелъ къ борту и снялъ шляпу, дѣлая знакъ, что хочетъ вступить въ переговоры съ обитателями виллы.
   Высокая представительная фигура принца привлекла вниманіе дамъ и расположила ихъ въ его пользу, хотя неожиданное появленіе каждаго незнакомаго мужчины у береговъ возбуждало подозрѣніе въ тѣ времена, когда вездѣ крейсировали морскіе разбойники.
   На террассѣ произошло довольно продолжительное совѣщаніе, послѣ чего двѣ дамы сошли съ лѣстницы, чтобы вступить въ переговоры съ незнакомцемъ и узнать о цѣли его появленія.
   Принцъ Федериго достаточно зналъ греческій языкъ, чтобы объясниться съ ними. Дамы заявили, что владѣтельница виллы принцесса Кандорасъ желаетъ гнать, кто онъ такой и по какому праву онъ осмѣлился причалить у ея дома? Принцъ Федериго отвѣтилъ, что онъ странствующій пѣвецъ и намѣренъ предложить свои услуги королевѣ Катаринѣ. Но въ данную минуту онъ проситъ дозволенія представиться синьорѣ Кандарасъ, въ надеждѣ, что она не откажетъ ему въ гостепріимствѣ и даже быть можетъ въ ходатайствѣ у королевы.
   Дамы были видимо удивлены смѣлостью незнакомца; но обѣщали передать его слова владѣтельницѣ виллы. Когда онѣ вернулись на террасу, снова начался оживленный разговоръ, прерываемый веселымъ смѣхомъ. Послѣ этого тѣ-же дамы снова спустились съ лѣстницы и сообщили принцу, что синьора Кандорасъ готова оказать ему гостепріимство въ своемъ домѣ, но подъ условіемъ, что онъ подчинится всѣмъ мѣрамъ предосторожности, какія будутъ приняты противъ него. Принцъ Федериго отвѣтилъ, что онъ готовъ исполнить всѣ требованія владѣтельницы виллы, и затѣмъ въ сопровожденіи обѣихъ дамъ поднялся по лѣстницѣ на террасу.
   Здѣсь принцъ Федериго очутился въ обществѣ двѣнадцати женщинъ, начиная отъ самаго юнаго возраста до болѣе зрѣлаго. Хотя всѣ онѣ болѣе или менѣе показались привлекательными молодому принцу,-- кромѣ одной горбатой безобразной старухи,-- но ему было не трудно съ перваго взгляда отличить лучшую изъ нихъ. Это была молодая необыкновенно красивая женщина съ золотистыми бѣлокурыми волосами и большими темноголубыми глазами, и невидимому служила центромъ дамскаго кружка. Ей, какъ хозяйкѣ дома, представили принца. Она выслушала его привѣтствіе съ ласковой улыбкой и сдѣлала тѣ-же вопросы: откуда онъ и съ какою цѣлью пріѣхалъ въ Кипръ?
   Принцъ Федериго отвѣтилъ, что онъ пріѣхалъ съ одного греческаго острова съ цѣлью представиться королевѣ и показать ей свое искусство въ пѣніи и игрѣ на лютнѣ. Если ему удастся заслужить одобреніе прекрасной Катарины Карнаро, то онъ считаетъ свою будущность обезпеченной, потому что намѣренъ продолжать свое путешествіе и посѣтить другіе дворы Европы.
   Красавица снова улыбнулась и попросила его спѣть что нибудь, чтобы доставить удовольствіе ея подругамъ, которыя сегодня собрались къ ней въ гости.
   Принцъ тотчасъ же изъявилъ согласіе и приказалъ принести свою лютню съ барки, такъ какъ въ совершенствѣ игралъ на этомъ инструментѣ и считался въ Италіи однимъ изъ лучшихъ пѣвцовъ. Онъ пропѣлъ провансальскую "любовную" пѣсню, недавно сочиненную королемъ Рене, которая только-что вошла въ моду при европейскихъ дворахъ. Между тѣмъ чернокожія служанки принесли мягкіе табуреты и дамы сѣли. Онѣ небрежно играли своими вѣерами и безъ малѣйшей застѣнчивости смотрѣли въ лицо пѣвцу. Только одна красавица съ золотистыми бѣлокурыми волосами задумчиво опустила свою очаровательную головку. Два раза во время пѣнія глаза ея сверкнули; она взглянула на пѣвца, но тотчасъ же снова опустила рѣсницы; при этомъ легкая краска выступила на ея щекахъ.

0x01 graphic

   Когда кончилось пѣніе, дамы выразили свое одобреніе дружными апплодисментами; затѣмъ начался оживленный разговоръ о пѣснѣ, пропѣтой принцемъ, о королѣ Рене и другихъ его поэтическихъ произведеніяхъ.
   Бѣлокурая дама сначала не принимала никакого участія въ разговорѣ; но, помолчавъ немного, сказала пѣвцу:
   -- Я готова оказать вамъ гостепріимство въ моемъ домѣ, но подъ условіемъ, что ваши спутники останутся на баркѣ. Кромѣ того, вы должны дать честное слово, что не замышляете ничего дурнаго противъ кого либо на этомъ островѣ и, что вы не уѣдете отсюда, не простившись со мной. Сюда дошли неблагопріятные слухи, которые заставляютъ насъ принять кое-какія мѣры предосторожности.
   Принцъ Федериго согласился на все. Въ эту минуту онъ совсѣмъ забылъ о цѣли своей поѣздки; сердце его радостно билось при мысли, что онъ останется въ домѣ очаровательной женщины, предложившей ему гостепріимство. Между тѣмъ дамы, одна за другой удалились съ террасы; послѣ того явились слуги и повели его въ приготовленную для него комнату, гдѣ онъ нашелъ все необходимое для его удобства. Нигдѣ не было стражи, и онъ повидимому былъ совершенно свободенъ; но уже на слѣдующій день онъ началъ томиться своимъ одиночествомъ, потому что хозяйка дома, равно и остальныя дамы не показывались. На его вопросы о хозяйкѣ дома ему отвѣтили, что принцесса Кандорасъ богатая молодая вдова и живетъ одна съ своей прислугой. Сегодня она не можетъ видѣть гостя по нездоровью, но проситъ его располагать ея домомъ какъ своимъ собственнымъ и не забывать о цѣли его поѣздки на островъ.
   Принцъ Федериго понялъ значеніе послѣднихъ словъ; но у него не было никакого желанія добиваться благосклонности королевы, такъ какъ его больше всего занимала мысль снова увидѣть прекрасную хозяйку дома съ большими темноголубыми глазами.
   Такъ прошелъ день, который показался ему безконечнымъ, хотя онъ провелъ нѣсколько часовъ на террасѣ, любуясь моремъ, и посѣтилъ своихъ товарищей на баркѣ. Онъ мало ѣлъ и пилъ, потому что былъ весь поглощенъ воспоминаніями о вчерашнемъ днѣ. Онъ былъ радъ, когда наступила ночь, потому что надѣялся на другой день увидѣть прекрасную женщину. Но этого не случилось; казалось, что всѣ въ домѣ сговорились между собой, чтобы довести его до отчаянія вѣжливой сдержанностью. Онъ ногъ расхаживать гдѣ угодно по городу; та же свобода была предоставлена его товарищамъ, остававшимся на баркѣ; но каждый изъ нихъ чувствовалъ, что за нимъ слѣдятъ шпіоны. Прошло еще нѣсколько дней, а принцесса Кандорасъ все оставалась въ своихъ комнатахъ. Окружавшая ее таинственность еще больше воспламеняла сердце молодаго принца; недовольный бродилъ онъ взадъ и впередъ по саду; по вечерамъ садился на террасѣ и глядѣлъ, какъ заходящее солнце золотило волны голубаго моря. Иногда онъ задумчиво распѣвалъ пѣсни подъ аккомпаниментъ лютни; тогда у оконъ появлялись женскія фигуры, которыя украдкой слушали его; но между ними не было хозяйки дома. Принцъ уже начиналъ проклинать предпріятіе, которое вынудило его играть недостойную роль бѣднаго пѣвца; но тутъ случилось неожиданное событіе, измѣнившее положеніе вещей.
   Разъ ночью принцъ проснулся отъ внезапнаго шума и бѣготни въ домѣ; это побудило его вскочить съ постели и наскоро одѣться, чтобы узнать о причинѣ тревоги. Оторопѣвшіе слуги сообщили ему, что на дворецъ напали тунисскіе пираты и намѣрены насильственно увезти королеву на своемъ кораблѣ.
   Это извѣстіе не особенно поразило принца, тѣмъ болѣе, что подобныя событія представляли тогда обычное явленіе. Онъ готовъ былъ исполнить свою рыцарскую обязанность и поспѣшить на помощь королевѣ, хотя въ душѣ долженъ былъ сознаться, что не пришелъ бы въ отчаяніе, еслибы морскимъ разбойникамъ удалось увезти свою добычу. Кромѣ того, у королевы Катарины была своя стража, офицеры и слуги, которые могли защитить ее.
   Размышленія его были прерваны появленіемъ молодой дамы, которую онъ тотчасъ же узналъ, потому что видѣлъ ее въ день своего пріѣзда въ числѣ другихъ подругъ синьоры Кандорасъ.
   -- Бѣгите во дворецъ и спасите королеву! сказала она испуганнымъ голосомъ. Я хочу немедленно послать въ ней своихъ слугъ; въ городъ также отправлены гонцы, чтобы созвать всѣхъ людей способныхъ носить оружіе, потому что дворцовая стража слишкомъ малочисленна, чтобы защитить ее. Вотъ уже нѣсколько дней, какъ мы ожидали этого нападенія; намъ писали, что въ Тунисѣ назначена большая сумма за Катарину Карнаро. Мы были убѣждены, что вы пріѣхали сюда съ цѣлью предать ее въ руки бея и поэтому считали нужнымъ слѣдить за вами. Теперь докажите, что мы ошиблись и помогите намъ защитить прекрасную королеву.
   -- Я сейчасъ отправлюсь во дворецъ, отвѣтилъ Федериго. Но умоляю васъ оставить часть прислуги дли охраны этого дома; иначе я буду считать своей обязанностью остаться здѣсь и защищать до послѣдней капли крови прекрасную синьору Кандорасъ, оказавшую мнѣ такое радушное гостепріимство.
   -- Отъ души благодарю васъ, отвѣтила дама, но вы напрасно безпокоитесь обо мнѣ, потому что мнѣ не грозитъ ни малѣйшая опасность. Совѣтую вамъ поспѣшить на помощь королевѣ, тѣмъ болѣе, что вы приняли на себя обязательство безпрекословно исполнять ея приказанія.
   -- Я не понимаю васъ, возразилъ Федериго; если я поклялся въ вѣрности, то одной принцессѣ Кандорасъ и не оставлю ее безпомощную и больную въ этомъ домѣ, гдѣ она можетъ подвергнуться неминуемой опасности.
   -- Вы ошибаетесь! сказала съ живостью дама; я принцесса Кандорасъ, а та бѣлокурая красавица, съ которой вы разговаривали была сама королева; она удостоила тогда посѣтить меня съ своими приближенными дамами. Присоединитесь скорѣй къ ея защитникамъ, если дорожите ея милостью!
   Принцъ едва разслышалъ послѣднія слова; онъ бросился къ аркѣ и приказалъ своимъ людямъ вооружиться наскоро и послѣдовать за нимъ. Они поспѣли во дворецъ въ тотъ самый моментъ, когда разбойники одолѣли дворцовую стражу и прислугу и хотѣли проникнуть въ покои королевы. Нападеніе было сдѣлано внезапно, и хотя каждую секунду можно было ожидать помощи изъ города, но у турокъ было еще достаточно времени, чтобы овладѣть королевой, которая скрылась въ глубинѣ дворца, и переправить ее на корабль подъ прикрытіемъ ночи.
   Но пираты не подозрѣвали близости враговъ, руководимыхъ рукою храбраго юноши, воодушевленнаго любовью.
   Принцъ Федериго, не помня себя отъ гнѣва, бросился какъ безумный на предводителя шайки, въ сопровожденіи своихъ людей. Между тѣмъ дворцовая стража и слуга, связанные пиратами, были освобождены и ударили на враговъ съ удвоенной яростью. Пираты окруженные со всѣхъ сторонъ, начали изнемогать въ борьбѣ и внезапно обратились въ бѣгство, когда вслѣдъ затѣмъ громкіе мужскіе голоса и бряцанье стали возвѣстили прибытіе вооруженной силы изъ города. Они поспѣшно бросились къ своимъ судамъ, подбирая мертвыхъ и раненыхъ, сообразно предписаніямъ Корана.
   Принцъ Федериго съ своими людьми преслѣдовалъ пиратовъ до морскаго берега; когда онъ вернулся во дворецъ, то королевѣ уже было извѣстно, что она обязана своимъ спасеніемъ иностранцу, котораго она встрѣтила нѣсколько дней тому назадъ въ домѣ принцессы Кандорасъ. Она пожелала видѣть его, чтобы выразить ему свою благодарность. Когда онъ вошелъ въ полуосвѣщенную комнату, то его изящная фигура и благородная осанка превратили въ увѣренность ея предположеніе, что онъ не простой странствующій пѣвецъ. Она дружески пожала ему руку и, поблагодаривъ за оказанную помощь, шопотомъ попросила его открыть ей свое настоящее званіе.
   Принцъ Федериго сообщилъ ей вполголоса, что онъ сынъ неаполитанскаго короля и что слава объ ея красотѣ побудила его пріѣхать въ Кипръ, гдѣ встрѣча съ мнимой синьорой Кандорасъ заставила его забыть о прекрасной королевѣ, пока онъ не узналъ, что это одно лицо.
   Королева была видимо польщена этимъ признаніемъ и въ данную минуту не думала ни о пережитой опасности, ни о своихъ обязательствахъ относительно Венеціи. Она краснѣя опустила свои прекрасные глаза и не выказала ни малѣйшаго сопротивленія, когда принцъ порывисто обнялъ ее и поцѣловалъ подъ вліяніемъ страсти.
   Но въ слѣдующую секунду Катарина Карнаро вздрогнула и отскочила въ испугѣ, потому что въ комнатѣ послышался шорохъ, который ясно доказывалъ присутствіе посторонняго лица. Принцъ замѣтилъ съ досадой, что это была та самая уродливая старуха, которая находилась неотлучно при королевѣ во время ихъ первой встрѣчи и поразила его, какъ контрастъ съ остальными красивыми женщинами.
   Старуха низко поклонилась королевѣ и попросила извиненія, что невольно потревожила ея величество; но она не могла удержаться отъ кашля, который постоянно преслѣдуетъ ее.
   Королева отошла съ принцемъ къ окну и торопливо шепнула ему:-- Я вездѣ окружена шпіонами, которые слѣдятъ за мной шагъ за шагомъ. Будьте осторожны и исполните въ точности то, что я скажу вамъ; но не осуждайте меня, если неминуемая опасность заставляетъ меня забыть женскую стыдливость и рѣшиться на шагъ несвойственный моей природѣ. Вы сынъ короля, я вѣрю искренности вашихъ словъ и, повинуясь влеченію моего сердца, желаю вамъ успѣха. Уѣзжайте скорѣе отсюда и возвращайтесь съ свитой приличной вашему высокому положенію. Принцесса Кандорасъ расположена ко мнѣ; ея вилла будетъ всегда для васъ надежнымъ убѣжищемъ. Возьмите всѣ мѣры предосторожности, чтобы нашъ союзъ могъ состояться. Тогда ничто не разлучитъ насъ! Я могла бы еще многое сказать вамъ; но боюсь, что насъ подслушаютъ здѣсь... Прощайте; если намъ удастся сохранить тайну, то можно ручаться за успѣхъ предпріятія...
   Эти слова привели въ восторгъ принца Федериго, но, изъ боязни измѣнить себѣ, онъ почтительно поклонился королевѣ и вышелъ изъ комнаты. Нѣсколько часовъ спустя съ первымъ разсвѣтомъ барка его отчалила отъ цвѣтущаго острова. Подобно тому, какъ теплый попутный вѣтеръ надувалъ паруса, такъ и сердце влюбленнаго юноши переполнялось сладкими надеждами; взоры его долго не могли оторваться отъ дворца кипрской королевы, который мало по малу изчезалъ на горизонтѣ.
   Прекрасная королева осталась въ этомъ дворцѣ; несмотря на мучительныя опасенія, сердце ея усиленно билось отъ радостнаго ожиданія свободы. Ей предстояло не только выйти замужъ за красиваго храбраго принца, котораго она полюбила съ перваго взгляда, но и освободиться отъ связывавшихъ ее оковъ. Эти оковы становились для нея все болѣе и болѣе невыносимыми, хотя она была окружена всѣми благами и сокровищами, какія только можетъ дать земля.
   Катарина Карнаро была почти ребенкомъ, когда ее выбрали для блестящей роли кипрской королевы. Сознаніе, что она выходитъ замужъ за короля и названа дочерью богатой и могущественной республики, льстило ея тщеславію, тѣмъ болѣе, что ей завидовали не только дѣвушки самыхъ знатныхъ фамилій, но даже принцессы крови. Съ тѣхъ поръ прошло довольно много времени, и было не мало случаевъ, которые должны были убѣдить Катарину, что она не болѣе, какъ орудіе политическихъ замысловъ Венеціи.
   Катаринѣ Карнаро внушали съ дѣтства, что она дочь одного изъ самыхъ богатыхъ патриціевъ: какое ей было дѣло до того, откуда брались деньги, въ силу которыхъ всѣ ея желанія были удовлетворены, и являлись окружавшія ее драгоцѣнныя произведенія искусства. Знаменитые художники и ученые посѣщали роскошный палаццо ея отца. Извѣстный живописецъ Джакомо Беллини былъ другомъ ихъ дома; и незадолго до ея брака нарисовалъ ея портретъ. Строительное искусство, достигшее высшаго развитія въ Венеціи благодаря маэстро Ломбардо, не осталось безъ вліянія на Катарину, которая съ ранней молодости отличалась изящнымъ вкусомъ и впослѣдствіи ввела на островѣ Кипрѣ новый и своеобразный архитектурный стиль.
   Хотя ея венеціанская гордость была вполнѣ удовлетворена съ внѣшней стороны; но сожительство съ ничтожнымъ болѣзненнымъ мужемъ мало по малу пробудило въ ней чувство внутренняго недовольства. Бывали минуты, когда она проклинала свое высокое положеніе и мнимую заботливость о ней отечественной республики. Эти минуты стали еще чаще со времени ея вдовства. Она уже не была прежнимъ безпечнымъ ребенкомъ и знала, что Венеція готова исполнить малѣйшее ея желаніе; но подъ единственнымъ условіемъ, чтобы она навсегда отказалась отъ вторичнаго брака Островъ Кипръ имѣлъ важное значеніе для венеціанской республики, которая вела упорную борьбу съ Генуей изъ-за первенства на Средиземномъ морѣ, и въ тоже время должна была сдерживать притязанія восточныхъ властелиновъ, хотѣвшихъ захватить въ свои руки все болѣе и болѣе усиливающуюся торговлю между Азіей и Европой. Поэтому республика на столько дорожила обладаніемъ Кипра, что врядъ ли остановилась бы передъ преступленіемъ, еслибы оно было необходимо для достиженія этой цѣли. Единственный сынъ Катарины Карнаро уже былъ отвезенъ въ Венецію, гдѣ онъ долженъ былъ получить воспитаніе.

0x01 graphic

   Выгода государства составляла высшій законъ для могущественнаго города лагунъ, который мало заботился о счастьи отдѣльныхъ лицъ и даже цѣлыхъ семействъ, когда дѣло шло объ исполненіи повелѣній Совѣта Десяти. Здѣсь было извѣстно, что дочь республики ведетъ тихую уединенную жизнь, занимается рисованіемъ и пробуетъ свои силы въ легкихъ литературныхъ произведеніяхъ по модѣ того времени. Но присутствіе добродушной королевы на островѣ Кипрѣ было стѣснительно для республики во многихъ отношеніяхъ, тѣмъ болѣе, что жители были искренно расположены къ ней и возлагали большія надежды на ея сына, чтобы современенъ возвратить себѣ прежнюю независимость. Неожиданное нападеніе тунисскихъ пиратовъ на дворецъ кипрской королевы дало Венеціи желанный поводъ для энергическаго вмѣшательства. Такимъ образомъ въ то время, когда Катарина Карнаро болѣе чѣмъ когда либо мечтала о свободѣ и съ лихорадочнымъ нетерпѣніемъ ожидала прибытія любимаго человѣка, который долженъ былъ разорвать тяжелыя связывавшія ея оковы, въ отечественномъ городѣ принято было рѣшеніе еще болѣе усилить эти оковы и отнять у ней послѣднюю надежду на освобожденіе.
   Джьоржіо Карнаро, братъ королевы, былъ отправленъ съ небольшой флотиліей въ Кипръ. Ему данъ былъ строгій приказъ привести сестру; онъ долженъ былъ отвѣчать головой за точное исполненіе возложеннаго на него порученія.
   Братъ Катарины сообщилъ ей при свиданіи о дѣли своего пріѣзда и, доказывая безплодность сопротивленія, старался по возможности успокоить и утѣшить ее. Катарина была убѣждена, что ее оклеветали приставленные въ ней шпіоны и считала необходимымъ оправдать свое поведеніе передъ Совѣтомъ Десяти.
   Джьоржіо Карнаро замѣтилъ, что дѣйствительно бывшая неотлучно при ней горбатая старуха извѣстила Совѣтъ Десяти о молодомъ человѣкѣ, который явился въ Кипръ въ одеждѣ греческаго матроса, познакомился съ королевой и защищалъ ее отъ морскихъ разбойниковъ.
   Между тѣмъ этотъ фактъ самъ по себѣ не имѣлъ никакого значенія для Совѣта Десяти, который не имѣлъ ни малѣйшаго желанія вмѣшиваться въ любовныя дѣла королевы, пока не было доказано, что ея поклонникъ имѣетъ честолюбивые планы относительно господства надъ островомъ. Въ данный моментъ удаленіе королевы съ Кипра не имѣло другой причины, кромѣ желанія республики окончательно овладѣть островомъ и распоряжаться имъ по своему усмотрѣнію.
   Катарина, подъ вліяніемъ страха и испуга, разсказала своему брату о неожиданномъ появленіи неаполитанскаго принца и его сватовствѣ. Она знала, что этимъ признаніемъ ставитъ на карту свою будущность; но рѣшилась на него въ смутной надеждѣ подѣйствовать на фамильную гордость молодаго Карнаро и привлечь его на свою сторону.
   -- Несчастная женщина, воскликнулъ Джьоржіо,-- неужели ты не понимаешь, что Неаполь смотритъ на тебя какъ на орудіе для достиженія политическихъ цѣлей! И ты еще жалуешься на Венецію!..
   -- Какое мнѣ дѣло до того, какъ тѣ или другіе хотятъ распорядиться Кипромъ! Развѣ я добивалась когда либо королевской короны? Венеція обрекла меня на печальную участь, между тѣмъ какъ съ принцемъ Федериго я была бы счастливѣйшей женщиной въ мірѣ Если онъ желаетъ быть властелиномъ этого острова, то я благословляю свою Судьбу, и мое единственное желаніе принадлежать ему всецѣло, со всѣмъ, что я имѣю.
   -- Бѣдняжка! замѣтилъ со вздохомъ Джьоржіо. Какъ могла судьба быть настолько жестокой, чтобы сдѣлать подобную женщину орудіемъ холоднаго политическаго разсчета! Я искренно жалѣю о тебѣ Катарина; но долженъ исполнить приказаніе Совѣта Десяти и требую его именемъ, чтобы ты отказалась отъ своей любви. Развѣ ты желаешь гибели нашей фамиліи? Тысячи венеціанцевъ пожертвовали своей жизнью на поляхъ битвы ради величія республики; изъ-за этого тысячи людей погибли въ застѣнкахъ среди невыразимыхъ мукъ... Станутъ ли они щадить сердце женщины! Здѣсь не можетъ быть и рѣчи о колебаніяхъ и сопротивленіи! Необходимо слѣпое повиновеніе...
   Наступили часы тяжелой внутренней борьбы для несчастной кипрской королевы: она проливала горькія слезы среди ночной тишины, но слезы не облегчали ея сердца.
   Нѣсколько дней спустя она простилась съ своими подданными. Жители Кипра искренно сожалѣли о ней, тѣмъ болѣе, что ея отъѣздъ лишалъ ихъ послѣдней надежды на независимость. Королева отправилась въ гавань Фамагоста въ сопровожденіи своего брата, одного изъ членовъ венеціанскаго совѣта, новаго намѣстника острова, окруженнаго кипрскимъ дворянствомъ и почетной стражей. Катарину Карнаро встрѣтили на венеціанскомъ кораблѣ съ почестями, соотвѣтствующими ея высокому сану. Но когда кончилась эта церемонія и подняли паруса, она поспѣшно ушла въ назначенную ей каюту и въ порывѣ отчаянія бросилась на полъ, мысленно прощаясь со всѣми надеждами своей жизни.
   

ГЛАВА IV.
Саванарола поступаетъ въ монастырь.

   Перемѣна правителя въ наслѣдственныхъ монархіяхъ далеко не имѣетъ такого значенія, какъ въ государствахъ, гдѣ господствуетъ выборное начало. Такимъ образомъ въ средніе вѣка избраніе на папскій пре -- столъ того или другого лица въ большинствѣ случаевъ вело къ полнѣйшему перевороту всѣхъ внутреннихъ и внѣшнихъ отношеній. Папская власть достигла тогда наибольшаго развитія своего могущества, и всякій, кто занималъ, хотя бы на самый короткій срокъ, престолъ св. Петра, могъ многое сдѣлать для своей партіи. Это было также время, когда пилигримовъ привлекали въ Римъ всевозможными способами, и торговля индульгенціями достигла значительныхъ размѣровъ. Благодаря наплыву денегъ все болѣе и болѣе усиливалась потребность въ роскоши, какъ въ матеріальномъ, такъ и въ умственномъ отношеніи, и Римъ вторично сдѣлался средоточіемъ высшихъ интересовъ для цѣлаго міра. Тѣмъ не менѣе въ областц искусства Флоренція оспаривала пальму первенства у е вѣчнаго" города; но уже при Сикстѣ IV Римъ получилъ особенную притягательную силу для выдающихся талантовъ. Во время его владычества извѣстный зодчій Баччіо не только построилъ мостъ, но и капеллу въ Ватиканѣ, которая навсегда получила названіе Сикстинской и служитъ для папъ домашней капеллой. Многія другія церкви увѣковѣчили на будущія времена память маэстро Баччіо.
   Франческо Альбескола делла Ровере, сынъ бѣднаго генуэзскаго рыбака, поступивъ въ орденъ францисканцевъ въ Падуѣ, поднимался все выше и выше по ступенямъ церковной іерархіей, наконецъ, благодаря вліянію могущественнаго кардинала Ворджіа, былъ выбранъ на папскій престолъ подъ именемъ Сикста IV.
   Римъ былъ тогда опустошаемъ продолжительными междоусобными войнами между Орсини и Колонна, и въ то же время щедрость папъ, раздававшихъ титулы и должности своимъ сыновьямъ и родственникамъ, вредила церкви и истощала сокровища апостольскаго престола. Сикстъ IV, желая скрыть отъ народа свое незнатное происхожденіе, возвелъ въ санъ кардиналовъ своихъ двухъ племянниковъ: Пьетро Ріаріо и Джульяно де Ровере и наградилъ ихъ большими помѣстьями и доходами. Это были люди совершенно различныхъ характеровъ: Ріаріо любилъ роскошь и проводилъ время въ празднествахъ и пирушкахъ, между тѣмъ какъ де Ровере посвятилъ все свое вниманіе искусству, особенно архитектурѣ. Пластика приближалась къ періоду своего высшаuj процвѣтанія; изъ художниковъ, украшавшихъ Римъ произведеніями искусства при Сикстѣ IV, особенно важное значеніе имѣли Лука Синьорелли и Сандро Боттичеди.
   Подобно тому, какъ нѣкогда папа Николай V шелъ рука объ руку съ флорентинцемъ Косьмой Медичи относительно возрожденія классической литературы, такъ и папа Сикстъ IV не уступалъ Лоренцо Медичи въ своихъ художественно-литературныхъ стремленіяхъ.
   Въ то время, какъ Косьма Медичи устраивалъ библіотеку Санъ-Марко, папа Николай V положилъ начало ватиканской библіотеки; онъ не только поручилъ греческимъ ученымъ отыскивать старыя рукописи, но по его иниціативѣ сдѣлана была попытка переводить Гомера, Аристофана и греческихъ трагиковъ. Такимъ образомъ римскій дворъ, наравнѣ съ флорентинскимъ, служилъ убѣжищемъ музъ, для которыхъ открылось новое обширное поприще съ введеніемъ книгопечатанія. Послѣ смерти Николая V наступила пора затишья въ виду другихъ интересовъ, поглотившихъ общее вниманіе, такъ что его преемникъ Каликстъ III изъ дома Борджіа, войдя въ книгохранилище Ватикана воскликнулъ: "Вотъ на что потрачены напрасно сокровища церкви божіей!" Послѣ Каликста III избранъ былъ кардиналъ Энео Сильвіо Пикколомини, который вступилъ на папскій престолъ подъ именемъ Пія II. Это былъ любитель просвѣщенія и одинъ изъ самыхъ плодовитыхъ писателей своего времени; онъ оказывалъ особенное покровительство греческому ученому Іоанну Агрипулу, воспитателю Лоренцо и Джульяно Медичи, который впослѣдствіи переселился въ Миланъ и жилъ при дворѣ Людовика Сфорцо (il Moro). При слѣдующемъ папѣ, занявшемъ престолъ св. Петра подъ именемъ Павла II, развитію умственной жизни грозила серіозная опасность, потому что изученіе древнихъ поэтическихъ произведеній, а равно изслѣдованіе катакомбъ съ цѣлью открытія надписей и предметовъ, относящихся къ жизни стараго Рима, принималось за доказательство склонности къ язычеству. Въ Римѣ образовалась тогда своего рода академія, которая преслѣдовала тѣ же самыя цѣли, какъ и флорентинское ученое общество, основанное подъ руководствомъ Лоренцо Медичи, члены котораго изучали греческую философію Платона и пробовали свои силы въ самостоятельныхъ поэтическихъ произведеніяхъ. Подобныя стремленія считались подозрительными въ Римѣ. Члены литературнаго общества приняли за правило называть себя въ своихъ собраніяхъ греческими и латинскими именами; но и эта невинная выдумка послужила поводомъ къ обвиненію въ язычествѣ, послѣ чего папа воздвигъ противъ нихъ упорное гоненіе.
   При Сикстѣ IV изученіе древняго міра получило болѣе широкое развитіе нежели когда либо, хотя и въ его время не разъ поднимался вопросъ о томъ, что увлеченіе классицизмомъ представляетъ опасность для церкви.
   Долгое время катакомбы, бывшія нѣкогда каменоломнями, а затѣмъ древнехристіанскими кладбищами, оставались нетронутыми и ихъ существованіе предано было полнѣйшему забвенію. Первые послѣдователи евангелія воспользовались ходами прежнихъ каменоломенъ и начали ставить гробы въ глубокія стѣнныя ниши, такъ какъ не хотѣли сжигать своихъ покойниковъ и въ то же время не смѣли хоронить ихъ въ землѣ. Изслѣдованіе началось съ древне-христіанскихъ усыпальницъ, а именно съ катакомбъ С. Себастіано и Каликста. Вскорѣ послѣ того начались раскопки языческихъ могилъ на Via Арріа, отчасти по иниціативѣ папы и частью благодаря двумъ флорентинскимъ путешественникамъ, которые случайно открыли древнюю могилу и нашли въ ней разрушенный саркофагъ съ прекрасно сохранившимся трупомъ молодой дѣвушки. На ея головѣ была ворона изъ множества драгоцѣнныхъ камней; золотистые волосы были связаны зеленой шелковой лентой. Трупъ не подвергся ни малѣйшему разложенію, такъ что казалось будто смерть наступила за день передъ тѣмъ. Суди по надписи, это была дочь римскаго императора. Весь Римъ пришелъ въ волненіе отъ этой находки, потому что до сихъ поръ католическое духовенство доказывало, что только тѣла святыхъ нетлѣнны. Папа изъ боязни распространенія языческихъ идей въ народѣ, долженъ былъ наложить запрещеніе на всякія раскопки и изученіе древностей. Между тѣмъ любовь въ классической древности изъ Италіи перешла въ другія страны Европы. Весьма знаменательнымъ фактомъ можно считать пребываніе знаменитаго Рейхлина въ Римѣ, который даже говорилъ латинскую рѣчь передъ Сикстомъ IV.

0x01 graphic

   Громадное зданіе базилики св. Петра, начатое въ первыя времена христіанства и строившееся въ продолженіи столѣтій, представляло въ тѣ времена родъ крѣпости съ своими многочисленными пристройками, монастырями, капеллами, жилищами духовенства и Ватиканскимъ дворцомъ. Здѣсь короновались императоры; папа изрекалъ церковныя проклятія и вновь отмѣнялъ ихъ. Два длинныхъ ряда древнихъ колоннъ подпирали сводъ крыши. На дворѣ, окруженномъ колоннадами, стоялъ массивный бронзовый шлицъ снятый съ мавзолея Адріана. Фасадъ церкви былъ украшенъ фресками.
   Папа Николай V впервые задумалъ передѣлать заново Ватиканъ и церковь; но едва начатыя работы прекратились послѣ его смерти.
   Если Сиксту IV можно было поставить въ упрекъ, что онъ раздавалъ огромныя суммы и земли своимъ родственникамъ, то на его преемника Иннокентія VIII пало еще болѣе серіозное обвиненіе. Говорили, что онъ обязанъ папской тіарой цѣлому ряду подкуповъ, съ помощью которыхъ онъ обезпечилъ за собой большинство избирательныхъ голосовъ; при этомъ весьма знаменателенъ былъ тотъ фактъ, что воинственный кардиналъ делла Ровере (впослѣдствіи занявшій папскій престолъ подъ именемъ Юлія II) потребовалъ въ видѣ награды за свой голосъ нѣсколько крѣпостей и цолучилъ ихъ. Иннокентій VIII не имѣлъ ничего общаго съ своимъ предшественникомъ и держался совсѣмъ другой политики. Онъ былъ родомъ изъ Генуи, что само по себѣ ставило его во враждебныя отношенія къ венеціанцамъ и побудило его съ самаго начала искать сближенія съ Лоренцо Медичи и неаполитанскимъ королемъ. Члены фамиліи Орсини, принадлежавшіе къ противникамъ прежняго папы, пользовались особенной милостью новаго церковнаго владыки, который вездѣ выдвигалъ ихъ на первый планъ, преслѣдуя при этомъ свои личныя цѣли.
   Если тщеславіе Лоренцо Медичи играло не послѣднюю роль въ выборѣ жены изъ знатнѣйшей и наиболѣе уважаемой римской фамиліи, то непомѣрная гордость Клары Орсини въ свою очередь повліяла на него, и въ большинствѣ случаевъ была одной изъ главныхъ побудительныхъ причинъ его многихъ безтактныхъ поступковъ. Деньги служили ему только средствомъ для достиженія политическихъ и художественныхъ цѣлей. Честолюбіе никогда не развилось бы у него въ такой степени безъ вліянія Клары, тѣмъ болѣе, что онъ всегда чувствовалъ особенную склонность къ поэзіи и искусству. Съ самаго ранняго дѣтства онъ былъ окруженъ талантливыми людьми; его покойная мать Лукреція, изъ фамиліи Торнабуони, славилась своимъ поэтическимъ талантомъ. Любою къ искусству, отличавшая Лоренцо Медичи, подобно многимъ изъ его современниковъ, въ значительной мѣрѣ поддерживалась открытіемъ многочисленныхъ древнихъ изваяній, которыя казались неистощимыми. Его поиски въ этомъ направленіи увѣнчались блестящимъ успѣхомъ, такъ что Флоренція главнымъ образомъ обязана ему своимъ художественнымъ значеніемъ, и онъ несомнѣнно положилъ первое основаніе позднѣйшему процвѣтанію искусства у флорентинцевъ.
   Между тѣмъ Клара не переставала думать о возвышеніи фамиліи Медичи. Но къ несчастію этого рода сильныя энергическія натуры, прямо идущія къ цѣли, рѣдко бываютъ способны составить счастье окружающихъ. Потомство восхищается грандіозными произведеніями зодчества и безсмертными сокровищами искусства; но ему рѣдко приходится узнать о томъ, какой цѣной творцы ихъ достигли цѣли своихъ честолюбивыхъ стремленій и сколько вблизи ихъ пролито было горькихъ слезъ.
   Сестра Лоренцо Медичи, Біанка, но прежнему жила съ мужемъ въ своей прекрасной виллѣ близъ Флоренціи. Прошло нѣсколько лѣтъ со времени неудавшагося заговора Пацци и кромѣ смерти второй дочери, Ренаты, ничто не нарушало счастья этого примѣрнаго супружества. Само собою разумѣется, что матеріальное положеніе Гуильельмо Пацци, женатаго на Медичи, было вполнѣ обезпечено. Обстановка его дома не уступала въ роскоши жилищамъ владѣтельныхъ особъ, и хотя онъ не могъ располагать такими огромными суммами, какъ Лорендо Медичи для украшенія комнатъ, но въ нихъ было много цѣнныхъ произведеній искусства. Равнымъ образомъ воспитаніе обоихъ дѣтей старшаго Пьетро и сестры его Маріи, которая была нѣсколькими годами моложе его, было направлено къ тому, чтобы дать имъ лучшее образованіе, какое было возможно по тому времени.
   Хотя Лоренцо Медичи рѣдко видѣлся съ зятемъ и сестрой, но между ихъ дѣтьми существовали самыя дружескія отношенія, чему способствовало и то обстоятельство, что между ними не было большаго различія въ возрастѣ. У Лоренцо было трое дѣтей: старшій сынъ Пьетро живой и веселый, второй -- Джьованни молчаливый и задумчивый, и, наконецъ, дочь Маддалена, которая по своему самостоятельному и рѣшительному характеру живо напоминала свою мать, Клару Орсини. Молодой Пацци былъ на три года старше своего двоюроднаго брата Пьетро, между тѣмъ какъ его сестра Марія Пацци была моложе всѣхъ Медичисовъ.
   Маддалена Медичи пользовалась особеннымъ расположеніемъ матери; но несмотря на свой самостоятельный характеръ должна была подчиниться волѣ родителей. Въ Италіи было принято держать молодыхъ дѣвушекъ въ полномъ отчужденіи отъ молодежи другаго пола; этотъ обычай соблюдался съ двойной строгостью относительно Маддалены, такъ какъ ея родители были убѣждены, что вправѣ располагать ея рукой и что она будетъ безпрекословно повиноваться имъ. Само собой разумѣется, что Маддалена была болѣе свободна въ своихъ сношеніяхъ съ ближайшими родственниками, нежели съ остальными молодыми людьми, которыхъ она встрѣчала только на большихъ празднествахъ, гдѣ строгій этикетъ и тяжелая одежда стѣсняли всякое свободное движеніе. Во время танцевъ кавалеръ едва смѣлъ прикоснуться кончиками пальцевъ до руки дамы; церемоніалъ предписывалъ почти каждое слово, которое произносилось въ подобныхъ случаяхъ.
   Но въ саду виллы Пацци молодежь обоихъ родственныхъ домовъ пользовалась полной свободой. Здѣсь прекращался строгій надзоръ, не было дорогихъ стѣснительныхъ платьевъ; никто не смущался, если волосы приходили въ безпорядокъ, и это доставляло даже особенное удовольствіе. Естественно, что при частыхъ свиданіяхъ преждевременно развившаяся Маддалена почувствовала родъ сердечной склонности къ своему двоюродному брату Пьетро Пацци, которая отчасти выражалась въ шаловливомъ поддразниваніи и частью въ томъ напряженномъ вниманіи, съ какимъ она слушала его во время серіознаго разговора. Пьетро съ своей стороны никогда не оскорблялся шутками своей молодой родственницы, тѣмъ болѣе, что онъ былъ сильный, ловкій юноша, искусный во всѣхъ рыцарскихъ упражненіяхъ и сознававшій вполнѣ свое умственное превосходство. Но влюбленный юноша никогда не выдавалъ себѣ вопроса относительно послѣдствій этой взаимной привязанности, равно и сама Маддалена, пока разговоръ съ матерью не убѣдилъ eй, что она не можетъ располагать своимъ сердцемъ. Извѣстіе сообщенное ей матерью было коротко и ясно и почти имѣло видъ приказанія:
   -- Отецъ нашелъ тебѣ жениха, сказала Клара Орсини,-- онъ обѣщалъ папѣ, что ты выйдешь замужъ за принца Чибо.
   -- Принца Франческетто? спросила съ непритворнымъ ужасомъ Мадделена.
   -- Принца Франческо Чибо, племянника папы, который недавно сдѣлалъ его горцогомъ Массы и Каррары, возразила синьора Клара, бросивъ на дочь уничтожающій взглядъ, не допускавшій дальнѣйшихъ возраженій. Но Маддалена привыкла къ подобнымъ взглядамъ, и, какъ извѣстно, этого рода средства теряютъ всякое значеніе, когда слишкомъ часто прибѣгаютъ къ нимъ.
   -- Франческетто! повторила еще разъ непокорная дочь, въ ея голосѣ слышенъ былъ гнѣвъ и презрѣніе,-- всѣ смѣются надъ нимъ, онъ такъ малъ ростомъ, что едва доходитъ до моего плеча, и вдобавокъ сынъ папы!
   -- Маддалена! воскликнула синьора Клара строгимъ тономъ; губы ея дрожали отъ негодованія.
   Но молодая дѣвушка не обратила на это никакого вниманія.-- Всѣмъ извѣстно, сказала она, что онъ сынъ папы и даже открыто признанъ имъ. Еслибы дѣло не получило такой огласки, то мнѣ не могло прійти въ голову, что глаза католической церкви имѣетъ собственную семью! Прежде никто не зналъ объ этомъ, но папа Иннокентій позаботился, чтобы даже дѣти на улицѣ толковали объ его сынѣ. Вы хотите, чтобы я породнилась съ папой; дѣйствительно, это совершенно новое и почетное званіе! Но я никогда не соглашусь на это и вообще не желаю выходить замужъ... Впрочемъ, добавила она съ глубокимъ вздохомъ,-- я хотѣла бы сдѣлаться женой Пьетро Пацци и не выйду ни за кого другого! Что же касается этого карлика Чибо, то о немъ и говорить не стоитъ!..
   Нужно было имѣть извѣстнаго рода мужество, чтобы сопротивляться такимъ образомъ волѣ матери, потому что въ тѣ времена, даже въ знатныхъ семьяхъ принуждали взрослыхъ дѣтей къ послушанію строгими мѣрами. Но Маддалена знала свою мать, и при этомъ она была такъ возмущена предполагаемымъ бравомъ, что въ данную минуту никакая сила на свѣтѣ не могла бы вынудить у ней согласіе.
   Но кромѣ насилія были другія, болѣе дѣйствительныя средства. Разгнѣванная мать вышла изъ комнаты и заперла за собою дверь на ключъ. Она поспѣшила къ мужу, чтобы посовѣтоваться съ нимъ относительно дальнѣйшаго способа дѣйствій. Полчаса спустя она вернулась назадъ и объявила, что Маддалена за свое непослушаніе будетъ отправлена на неопредѣленное время въ женскій монастырь св. Аннунціаты. Веселая дѣвушка внутренно содрогнулась при этомъ извѣстіи; но изъ упрямства ничего не отвѣтила. Приготовленія были вскорѣ окончены, и молодую дѣвушку отнесли въ закрытыхъ носилкахъ въ монастырь, гдѣ настоятельница уже была предупреждена.относительно цѣли этой мѣры.
   Большая часть флорентинскихъ монастырей пользовалась милостью фамиліи Медичи; такіе же правильные и щедрые вклады вносимы были и въ монастырь св. Аннунціаты. Кромѣ того, Лоренцо Медичи недавно пожертвовалъ въ монастырскую церковь образцовое художественное произведеніе Перуджино. Поэтому настоятельница считала своей прямой обязанностью исполнить желаніе своего благодѣтеля, тѣмъ болѣе, что ей не разъ случалось приводить къ смиренію закоснѣлыя души грѣшницъ, и она была довольно опытна въ подобныхъ дѣлахъ.
   Первая принятая ею мѣра заключалась въ томъ, что Маддалена должна была подчиниться во всей строгости порядку монастырской жизни.
   Ночью едва молодая дѣвушка заснула первымъ крѣпкимъ сномъ, какъ ее разбудилъ рѣзкій эвонъ церковнаго колокола, призывающій къ ранней обѣдни. Нѣсколько дней спустя, когда утомленные нервы утратили свою воспріимчивость, и колоколъ уже не въ состояніи былъ разбудить ее, примѣнены были другія средства, чтобы принудить гостью къ исполненію обязанностей, предписанныхъ монастырскимъ уставомъ. Монахини выполняли въ точности и съ невозмутимымъ хладнокровіемъ всѣ приказанія настоятельницы, которая позаботилась о томъ, чтобы слезы и просьбы Маддалены не возбуждали состраданія въ ея окружающихъ. Между прочимъ запрещено было строжайшимъ образомъ говорить съ нею, кромѣ необходимыхъ отвѣтовъ. Черезъ каждые два часа ее водили въ церковь и заставляли слушать безконечныя молитвы, не представлявшія для нея ни малѣйшаго умственнаго интереса. Окружавшія ее монахини, пріученныя къ слѣпому повиновенію, дошли до полнаго отупѣнія или были воодушевлены религіознымъ фанатизмомъ; кромѣ того у нихъ были различныя занятія въ монастырѣ и внѣ его; но несчастная Маддалена не въ состояніи была выносить томительное однообразіе этой жизни.
   Сначала она рѣшила не покоряться ни въ какомъ случаѣ, хотя бы ей пришлось провести всю жизнь въ монастырѣ; но такъ какъ это не соотвѣтствовало желаніямъ ея родителей, то настоятельница еще болѣе усилила ея религіозныя обязанности. Кромѣ того, запрещены были какія либо облегченія и даже всякія дружескія изъявленія со стороны монахинь, такъ что Маддалена цѣлыми днями не говорила ни единаго слова.
   Это была медленная пытка, которая черезъ нѣсколько дней вѣрнѣе привела къ цѣли, нежели минутныя физическія мученія. Маддалена дошла до такого угнетеннаго душевнаго и умственнаго состоянія, что настоятельница сочла возможнымъ написать родителямъ, что дочь ихъ смирилась и готова исполнить все, что они потребуютъ отъ нея.
   Затѣмъ слѣдовала торжественная сцена: Доренцо и Клара явились въ монастырь за своей дочерью. Монахини собрались въ монастырской столовой; настоятельница привела Маддалену къ нетерпѣливо ожидавшимъ ее родителямъ. Лоренцо спросилъ дочь: намѣрена ли она покориться ихъ воли и выйти замужъ за Франческо Чибо? Наступило довольно продолжительное молчаніе. Сердце несчастной дѣвушки еще разъ возмутилось противъ ненавистнаго брака; отчаяніе и чувство полной безпомощности овладѣло ею. Глаза ея наполненные слезами на минуту остановились на безучастныхъ физіономіяхъ монахинь и на неподвижномъ лицѣ настоятельницы; затѣмъ она снова взглянула на своихъ родителей. Ихъ лица выражали томительное ожиданіе, мольбу и вмѣстѣ съ тѣмъ какую-то неумолимую безжалостную жестокость. Маддалена не отличалась сентиментальностью, которая была почти немыслима у дѣвушки такой знатной фамиліи въ тѣ суровыя времена; но до сихъ поръ она была увѣрена, что родители любятъ ее и желаютъ ей счастья. Теперь ей пришлось убѣдиться, какъ безумны были ея надежды, что ей позволятъ устроить жизнь по ея собственному желанію и влеченію сердца. Въ эту минуту единственная дочь Лоренцо Медичи, которой всѣ завидовали, охотно промѣняла бы свою участь на участь бѣднѣйшей дѣвушки Флоренціи.
   Мысль о бѣгствѣ на минуту промелькнула въ ея головѣ; но гдѣ можетъ она найти сколько нибудь надежное убѣжище? Изъ ея глазъ полились горькія слезы; она бросилась съ судорожнымъ рыданіемъ на грудь матери. Безвыходность положенія, заставила ее рѣшиться на ненавистное замужество; но въ эту минуту навсегда поблекли розовыя надежды ея молодаго сердца, какъ цвѣты побитыя ледянымъ сѣвернымъ вѣтромъ. Одному небу было извѣстно къ чему приведетъ ее этотъ бракъ: будетъ ли она искать забвенія на сторонѣ въ непозволительныхъ сношеніяхъ, или дойдетъ до ожесточенія и станетъ мстить нелюбимому мужу за испорченную жизнь злыми выходками и капризами?
   Такимъ образомъ нельзя было ожидать дальнѣйшаго сопротивленія со стороны молодой дѣвушки; но тѣмъ не менѣе встрѣтились непредвидѣнныя препятствія къ предполагаемому браку. Хотя сношенія между домами Медичи и Падди были окончательно порваны и Маддалена должна была отказаться отъ своей романической привязанности къ Пьетро Падди, но она искренно радовалась при мысли, что будетъ избавлена отъ брака съ Франческо Чибо.
   Дружба Лоренцо Медичи съ неаполитанскимъ королевскимъ домомъ получила еще большую прочность въ продолженіи года. Самолюбіе Доренцо было въ высшей степени польщено тѣмъ уваженіемъ, какое выказывалъ ему неаполитанскій король не только, какъ представителю республики, но и по отношенію къ его собственной личности. Но само собою разумѣется, что король Фердинандъ въ данномъ случаѣ руководился своекорыстными цѣлями, потому что союзъ съ Лоренцо Медичи имѣлъ для него большую цѣну.
   Онъ властвовалъ въ своемъ государствѣ, какъ неограниченный тиранъ и настолько возстановилъ противъ себя высшее неаполитанское дворянство, что оно возмутилось противъ него. Рѣшено было провозгласить королемъ его втораго сына Федериго, потому что наслѣдный принцъ Альфонсъ заслужилъ общую ненависть. Между тѣмъ принцъ Федериго, хотя и осуждалъ жестокость своего отца, но никогда не согласился бы встать во главѣ бунтовщиковъ, которые нашли поддержку не только въ Венеціи, но и въ папѣ.
   Лоренцо Медичи напротивъ того открыто принялъ сторону неаполитанскаго короля, равно и могущественные предводители партіи Орсини, такъ что почти дошло до открытаго разрыва между домомъ Медичи и папскимъ престоломъ. При этихъ условіяхъ конечно не могло быть рѣчи о брачномъ союзѣ между Маддаленой и Франческо Чибо. Но дѣло внезапно приняло неожиданный оборотъ: король Фердинандъ не только далъ торжественное обѣщаніе исполнить всѣ требованія дворянъ, но даже простилъ всѣхъ виновныхъ. Такимъ образомъ снова былъ возстановленъ миръ.
   Но вслѣдъ затѣмъ король коварно захватилъ главныхъ бунтовщиковъ, осудилъ ихъ на жестокую казнь и присвоилъ себѣ ихъ помѣстья. Теперь онъ могъ безъ всякаго преувеличенія написать папѣ, что въ его государствѣ не осталось ни одного недовольнаго магната.
   Около этого времени въ Римѣ былъ заключенъ бракъ Франческо Чибо съ Маддаленой Медичи. Клара встрѣтила самый почетный пріемъ въ родномъ городѣ; тогда же возвратился изъ ссылки ея отецъ и другіе члены фамиліи Орсини, изгнанные во время ссоры папы съ Неаполемъ. Вскорѣ они снова пріобрѣли прежнее могущество; папа обѣщалъ кардинальскую шляпу второму сыну Лоренцо Медичи, по достиженіи имъ восемнадцатилѣтняго возраста, хотя до сихъ поръ ни одинъ юноша этихъ лѣтъ не былъ удостоенъ подобной чести.
   Чтобы составить себѣ нѣкоторое понятіе о невѣроятной роскоши пиршествъ, устроенныхъ по поводу брака дочери Лоренцо Медичи съ принцемъ Чибо, необходимо принять во вниманіе, что въ тѣ времена совмѣщались величайшія противоположности. На ряду съ грубыми чувственными наслажденіями и безпощадной жестокостью можно было встрѣтить глубокое пониманіе художественныхъ произведеній и любовь къ роскоши, которая проявлялась въ блистательныхъ рыцарскихъ турнирахъ и живописныхъ одеждахъ. Богатство дома Медичи почти вошло въ пословицу, и такъ какъ, съ другой стороны, власть папскаго престола была безгранична, то естественно, что эта свадьба обратила на себя вниманіе всего цивилизованнаго міра. Но и въ то время многіе патріоты и благомыслящіе люди Италіи не ожидали добра отъ родственной связи между могущественнымъ римскимъ дворомъ и фамиліей богатаго флорентинскаго купца.
   Въ это время Джироламо Саванарола, противъ воля своихъ родителей и втайнѣ отъ нихъ, поступилъ въ доминиканскій монастырь въ Болоньи. Хотя при своемъ серіозномъ умѣ и любви къ наукѣ, онъ давно чувствовалъ склонность къ созерцательной жизни, но едва ли ему пришло бы въ голову добровольно отречься отъ міра, еслибы непозволительное кокетство Ореолы Кантарелля не подвергло его тяжелымъ испытаніямъ и не дало внезапно другое направленіе его дальнѣйшей будущности. Этотъ внѣшній толчокъ невидимому былъ необходимъ для него, какъ и для многихъ другихъ выдающихся личностей, чтобы окончательно посвятить себя своему призванію. Онъ не чувствовалъ прежде никакого влеченія къ монашеству, хотя условія общественной жизни возмущали его съ ранней юности Онъ видѣлъ съ глубокимъ огорченіемъ, какъ высокія идеи христіанства все болѣе и болѣе заглушались грубымъ эгоизмомъ и господствомъ необузданныхъ страстей. Не разъ приходило ему въ голову заступиться словомъ и дѣломъ за страждущее человѣчество и открыто обличатъ великихъ міра, не признававшихъ другихъ законовъ, кромѣ своей собственной похоти. Но до сихъ поръ ему недоставало самаго главнаго, а именно личнаго импульса; онъ чувствовалъ себя связаннымъ отношеніями къ родителямъ и братьямъ. Между тѣмъ, чтобы нераздѣльно слѣдовать своей судьбѣ и идти къ извѣстной цѣли необходимо было отречься отъ личныхъ привязанностей, желаній и надеждъ и отказаться отъ всѣхъ суетныхъ земныхъ помысловъ.

0x01 graphic

   Джироламо Саванарола суждено было сдѣлаться великимъ проповѣдникомъ, чтобы призвать людей къ покаянію и возстановленію истиннаго христіанскаго ученія; но нуженъ былъ внѣшній поводъ, чтобы вывести его на этотъ путь. Такимъ поводомъ былъ капризъ тщеславной дѣвушки. Легкомысленное пари, предложенное Орсолой Кантарелли, могло имѣть печальныя послѣдствія для обманутаго юноши и довести его до полнаго отчаянія и даже самоубійства. Но вмѣсто этого оно только послужило средствомъ, чтобы закалить его характеръ и окончательно убѣдить въ суетности всѣхъ земныхъ благъ.
   Ореола ловко начала игру и выдержала свою роль съ искусствомъ, которое трудно было ожидать отъ неопытной молодой дѣвушки. Еслибы у ней было сердце, то она могла бы навсегда привязать къ себѣ Саванаролу, между тѣмъ она сдѣлалась злымъ демономъ его жизни, потому что ея необыкновенная красота преждевременное развитіе и гибкость ума послужили только къ тому, чтобы обратить его въ жертву ея безпощаднаго кокетства. Для молодой дѣвушки, обладающей такими преимуществами, не трудно одурачить самого умнаго человѣка, потому что онъ видитъ ее въ моменты, когда она слѣдитъ за собой и является передъ нимъ въ наиболѣе выгодномъ свѣтѣ.
   Джироламо не отдавалъ себѣ отчета, какъ это случилось, что онъ почти ежедневно сталъ видѣться съ Орсолой, то на улицѣ, то въ церкви; вскорѣ послѣ того они встрѣтились въ домѣ однихъ общихъ знакомыхъ. Сначала сама молодая дѣвушка устраивала эти повидимому случайныя встрѣчи; но вслѣдъ затѣмъ очарованіе ея красоты начало такъ сильно дѣйствовать на Джироламо, что онъ бросалъ самыя серіозныя занятія, если надѣялся гдѣ либо встрѣтить прекрасную Ореолу. Но такъ какъ она всегда ласково отвѣчала на его поклоны и пользовалась всякимъ случаемъ, чтобы вступить съ нимъ въ болѣе или менѣе продолжительный разговоръ, то между ними скоро установились дружескія непринужденныя отношенія, которыя все болѣе и болѣе опутывали довѣрчивую душу юноши. Достаточно было веселой улыбки Ореолы, мимолетнаго взгляда, чтобы лишить его всякой силы воли, пока въ одинъ прекрасный день для него самого стало ясно, что имъ овладѣла страсть, охватившая все его существо. Онъ ощутилъ такое невыразимое чувство блаженства, что ему не приходило въ голову, что онъ долженъ бороться съ этимъ чувствомъ. Вслѣдъ затѣмъ у него явилось непреодолимое желаніе сообщить Ореолѣ о сдѣланномъ открытіи, чтобы узнать: раздѣляетъ ли она его чувства и на что онъ можетъ разсчитывать въ будущемъ.
   Хотя у него были всевозможныя доказательства, что красавица отвѣчаетъ на его любовь; но колебаніе между сомнѣніями и блаженной увѣренностью доставляло ему такое безконечное наслажденіе, что ему хотѣлось какъ можно долѣе продлить его. Онъ не замѣчалъ, что Ореола также охотно встрѣчается съ другими молодыми людьми и что ея отношенія къ Ипполиту Бентиволіо принимаютъ довольно сомнительный характеръ.
   Согласно строгимъ нравамъ того времени Ореола могла только украдкой обмѣниваться взглядами съ Ипполитомъ въ церкви или на прогулкахъ.
   Но такъ какъ влюбленный юноша давно уже не довольствовался этимъ и Ореола вполнѣ сочувствовала его желанію поговорить съ нею наединѣ, то они условились между собой относительно правильныхъ свиданій въ опредѣленныхъ мѣстахъ.. Въ этихъ случаяхъ веселая и рѣзвая дѣвушка часто смѣялась надъ любовью Джироламо Саванаролы; нотамъ какъ его привязанность была вполнѣ серіозная и искренняя, то молодая дѣвушка невольно чувствовала по временамъ нѣчто похожее на раскаяніе. Она хотѣла только довести его до признанія, а затѣмъ ласково и рѣшительно удалить его отъ себя въ убѣжденіи, что это не причинить ему особеннаго горя и что онъ скоро утѣшится среди своихъ ученыхъ занятій.
   Въ это время неожиданно вернулся въ Болонью Оньибене Саванарола, потому что распря между Венеціей и Падуей кончилась благополучно и вспомогательное войско оказалось лишнимъ. Оньибене прожилъ нѣсколько дней въ Болоньи и ни раэу не вспомнилъ о пари между Орсолой и Ипполитомъ Бентиволіо, пока его не поразило странное настроеніе его брата. Никогда не видалъ онъ серіознаго Джироламо такимъ веселымъ и счастливымъ, и поэтому тотчасъ же догадался о причинѣ такой перемѣны. Онъ чувствовалъ глубокое сожалѣніе къ обманутому юношѣ, но не рѣшался сразу сказать ему правду. Когда Джироламо открылъ ему тайну своего сердца, то онъ ограничился тѣмъ, что выразилъ нѣкоторыя сомѣнія и многозначительно покачалъ головой. Но тутъ онъ еще больше убѣдился, какъ сильна и непоколебима любовь Джироламо, который не только равнодушно отнесся къ его намекамъ, но послѣ ихъ разговора невидимому еще больше укрѣпился въ своемъ намѣреніи сдѣлать признаніе Ореолѣ.
   -- Мнѣ кажется, сказалъ Оньибене, что ты придаешь слишкомъ большое значеніе ея ласковому обращенію съ тобою. Насколько мнѣ извѣстно, она смѣется и шутитъ со всякимъ молодымъ человѣкомъ, который до извѣстной степени нравится ей, хотя ея серце не принимаетъ въ этомъ ни малѣйшаго участія.
   -- Если бы ты не былъ моимъ братомъ, возразилъ Джироламо, то я принялъ бы за личное оскорбленіе твое легкомысленное сужденіе объ Ореолѣ; но теперь она только огорчаетъ меня. Неужели ты думаешь, что я неспособенъ внушить привязанность молодой дѣвушкѣ и даже не могу отличить настоящаго чувства отъ пустаго кокетства.
   Оньибене не зналъ что отвѣтить на это: -- Быть можетъ я ошибаюсь, сказалъ онъ послѣ минутнаго молчанія, но, насколько я могъ замѣтить, между Орсолой и Ипполитомъ Бентиволіо существуетъ какое-то соглашеніе... Очень жаль, что мнѣ приходится нарушить твое веселое настроеніе духа! Во всякомъ случаѣ переговори самъ съ Орсолой и постарайся выяснить свои отношенія къ ней... Если мои опасенія окажутся напрасными, то повѣрь, что я буду искренно радоваться этому!
   Джироламо, въ первый разъ въ жизни, разсердился на своего брата; но у него не было ни малѣйшаго опасенія относительно того, что быть можетъ въ его словахъ есть извѣстная доля правды.
   Въ этотъ день онъ съ лихорадочнымъ нетерпѣніемъ искалъ случая переговорить съ Орсолой, и поэтому выбралъ какъ разъ самую неудобную минуту для объясненія. Онъ зналъ, что молодая дѣвушка будетъ у обѣдни въ соборѣ; большей частью она приходила вмѣстѣ съ матерью, и тогда Джироламо могъ только издали любоваться ею. Но сегодня,-- что было принято имъ за особенно счастливую случайность,-- она пришла одна и заняла мѣсто на скамьѣ около колонны, къ которой онъ могъ прислониться. Въ соборѣ было мало публики, такъ что Джироламо осмѣлился при выходѣ изъ церкви шепнуть ей нѣсколько словъ, хотя при этомъ голосъ его сильно дрожалъ отъ волненія.
   Подавая ей воду изъ кропильницы, онъ выразилъ сожалѣніе что такъ долго не видѣлся съ нею и въ первый разъ заговорилъ о своей любви. Онъ сказалъ, что ея образъ преслѣдуетъ его днемъ и ночью, во снѣ и на яву, и что онъ не можетъ найти себѣ покоя до тѣхъ поръ, пока не услышитъ отъ нея самой, насколько она расположена къ нему.
   Ореола торжествовала въ душѣ; ея тщеславіе было вполнѣ удовлетворено одержанной побѣдой. Она не чувствовала никакого сожалѣнія къ несчастной жертвѣ и поспѣшила воспользоваться преимуществами своего положенія:
   -- Вы неудачно выбрали мѣсто и время для такого объясненія, синьоръ Джироламо, сказала она; поэтому прошу васъ скорѣе кончить этотъ допросъ. Я пришла сюда для молитвы и считаю не приличнымъ продолжать начатый вами разговоръ.
   Слова эти поразили Джироламо какъ ударъ грома.-- Если бы вы имѣли хотя малѣйшее понятіе о томъ чувствѣ, которое я питаю къ вамъ, сказалъ онъ взволнованнымъ голосомъ, то не дали бы мнѣ подобнаго отвѣта. Врядъ ли когда нибудь болѣе чистая и теплая молитва возносилась въ Богу, нежели тѣ слова святой и непорочной любви, которыя я произнесъ у Божьяго алтаря. У меня нѣтъ ни единой нечестивой мысли и я не вижу грѣха въ томъ, что открылъ вамъ завѣтную тайну моего сердца...
   -- Никто не можетъ запретить вамъ имѣть свое мнѣніе; но я не раздѣляю его! сухо замѣтила Ореола. Вы можете видѣть изъ различія нашихъ взглядовъ, что наши сердца далеко не такъ симпатизируютъ другъ друга, какъ вы предполагали до сихъ поръ. Теперь прошу васъ не прерывать болѣе моей молитвы; я должна вернуться въ церковь, чтобы очистить мою душу отъ невольнаго грѣха, который я совершила, слушая васъ...
   Она вернулась въ церковь и, преклонивъ колѣна передъ ближайшимъ алтаремъ, углубилась въ молитву. Ее не интересовали больше душевныя муки несчастнаго юноши, хотя за минуту передъ тѣмъ она разрушила своимъ рѣзкимъ отвѣтомъ всѣ надежды его молодой жизни.
   Трудно передать словами то нравственное состояніе, въ какомъ находился Саванорода. Порывы отчаянія смѣнялись въ его сердцѣ полнымъ упадкомъ духа. Но вскорѣ любовь переселила это тяжелое настроеніе, и онъ почувствовалъ глубокое раскаяніе въ своемъ поступкѣ. Почему онъ не отложилъ это несчастное объясненіе до болѣе удобнаго времени. Ему не слѣдовало упускать изъ виду, что женщины строже относятся къ религіи, нежели мужчины! Но разумѣется ссора будетъ непродолжительна, и вмѣстѣ съ прощеніемъ онъ услышитъ отъ нея признаніе во взаимной любви...
   Минуты казались ему вѣчностью. Онъ вернулся въ церковь я, вставъ у колонны на прежнемъ мѣстѣ терпѣливо ожидалъ, когда Ореола кончитъ молитву и выйдетъ на паперть. Онъ намѣревался идти за ней и вымолить у ней прощенье.
   Наконецъ молодая дѣвушка встала съ колѣнъ и медленно направилась къ выходу. Пальцы ея механически перебирали четки; но мысли были заняты признаніемъ Джироламо. Она не чувствовала никакого разскаянія, что такъ рѣзко поступила съ своимъ поклонникомъ. Но глаза ея сверкнули гнѣвомъ, когда она снова увидѣла его у колонны. Ей неприлично было идти по улицѣ съ Джироламо, поэтому она остановилась на паперти, чтобы объясниться съ нимъ. Сердце ея усиленно билось, тѣмъ болѣе, что она намѣревалась покончить дѣло однимъ ударомъ. Никто изъ знакомыхъ не сомнѣвался больше въ любви Саванаролы къ ней; Ипполитъ Бентиволіо уже давно сдѣлалъ заявленіе, что убѣдился во всемогуществѣ ея красоты и вполнѣ! признаетъ ея побѣду надъ молодымъ ученымъ.
   Когда Саванарола подошелъ къ ней, она первая заговорила съ нимъ, чтобы предупредить новое объясненіе.-- Вы дали мнѣ полезный урокъ синьоръ Джироламо, сказала она, теперь я вижу, что молодая дѣвушка должна быть осторожна въ своемъ обращеніи съ мужчинами и не выказывать имъ особенной благосклонности или участія. Мнѣ не хотѣлось бы огорчать васъ, потому что то чувство, о которомъ вы говорили, требуетъ пощады. Но одно несомнѣнно, что мужчины тщеславнѣе насъ, женщинъ; если бы было иначе, то вамъ никогда бы не пришло въ голову придать такое значеніе невиннымъ проявленіямъ моего расположенія къ вамъ и приписать ихъ любви!
   Мертвенная блѣдность покрыла лицо Джироламо; ему стоило большихъ усилій, чтобы не упасть.
   -- Значитъ все это былъ только обманъ?... проговорилъ онъ глухимъ прерывающимся голосомъ.
   -- Вы сами виноваты, если обманулись относительно моихъ чувствъ, возразила Ореола. Во всякомъ случаѣ, добавила она со смѣхомъ, я отъ души жалѣю васъ и надѣюсь, что вы не примете этого дѣла слишкомъ горячо въ сердцу.
   Съ этими словами она сошла съ церковной паперти и, свернувъ въ сосѣднюю улицу, занялась разглядываніемъ прохожихъ съ такимъ веселымъ и беззаботнымъ видомъ, какъ будто бы съ нею не случилось ничего особеннаго.
   Саванарола съ трудомъ добрался домой, такъ какъ онъ едва различалъ дорогу подъ вліяніемъ одной давящей мысли, что онъ сдѣлается теперь посмѣшищемъ людей. Онъ чувствовалъ себя такимъ несчастнымъ, отверженнымъ и одинокимъ, что ему даже не приходило въ голову, что во всемъ виновата одна Ореола. Даже теперь онъ готовъ былъ оправдать ее и считать себя тщеславнымъ глупцомъ, такъ какъ его незлобливое сердце не могло допустить мысли объ обманѣ.
   Оньибене засталъ его сидящимъ неподвижно, съ глазами устремленными въ одну точку, и тотчасъ же догадался, что у него было непріятное объясненіе съ Орсолой. Поэтому Оньибене былъ въ сильной нерѣшимости: сообщить ли брату свою неожиданную встрѣчу съ Ипполитомъ Бентиводіо, который нѣсколько минутъ тому назадъ разсказалъ ему съ веселымъ смѣхомъ о неудачной любви Джироламо и добавилъ, что получилъ премилую записку отъ обворожительной Ореолы. Молодая дѣвушка извѣщала его, что сегодня она избавлена отъ строгаго надзора матери, и если онъ придетъ послѣ обѣдни въ общественный садъ, то ничто не помѣшаетъ ихъ свиданію.
   Сначала Джироламо отвѣчалъ упорнымъ молчаніемъ на всѣ вопросы брата, и только послѣ его настойчивыхъ просьбъ настолько собрался съ силами, что могъ передать ему результатъ своего объясненія съ Орсолой. Онъ приписывалъ себѣ всю вину и старался представить въ возможно лучшемъ свѣтѣ личность молодой дѣвушки. Но это еще больше раздражило Оньибене, такъ что онъ сразу рѣшился разочаровать своего брата, чтобы у него не оставалось никакого сомнѣнія относительно коварства Ореолы.
   Онъ пригласилъ, его немедленно слѣдовать за собою, и при этомъ взявъ съ него честное слово, что онъ постарается сохранить хладнокровіе и ни въ какомъ случаѣ не прибѣгнетъ къ насилію относительно себя или кого либо другаго.
   Затѣмъ Оньибене повелъ своего брата въ обширный садъ, нѣкогда принадлежавшій дому Бентиволіо, но который уже нѣсколько лѣтъ тому назадъ-сдѣлался общественнымъ достояніемъ и служилъ мѣстомъ прогулки для публики. Оба брата осторожно прокрадывались вдоль аллей величественныхъ пиній и платановъ, красивыхъ акацій и высокихъ лавровъ; Оньябене постоянно оглядывался по сторонамъ въ надеждѣ увидѣть влюбленную пару, составлявшую цѣль его поисковъ.
   Они дошли до отдаленной части сада, гдѣ былъ небольшой прудъ, окаймленный группами деревьевъ я цвѣточными клумбами. Здѣсь въ уединенномъ мѣстѣ за изгородью ровъ и лавровъ Оньнбене увидѣлъ на скамьѣ молодаго Бентиволіо сидящаго рядомъ съ Орсолой Кантарелли.
   Влюбленные вели оживленный разговоръ и были настолько поглощены имъ, что оба брата незамѣтно подошли на такое близкое разстояніе, что могли разслышать каждое ихъ слово.
   -- Я все-таки чувствую къ нему нѣкоторое сожалѣніе, сказала Ореола.-- Онъ никогда не разгорячился бы до такой степени, еслибы не былъ ослѣпленъ страстью. Но для меня это былъ вопросъ чести. Еслибы мнѣ не удалось довести его до прянаго объясненія, то меня могли бы упрекнуть въ пустомъ хвастовствѣ, а это также невыгодно для насъ женщинъ, какъ для рыцаря, который хвалится заранѣе, что выполнитъ геройскій подвигъ.
   -- Не безпокойся объ этомъ моя дорогая, возразилъ Ипполитъ,-- не велика бѣда, если пострадаетъ его самолюбіе и немного поболитъ сердце. Вольно этому безумцу вообразить себѣ, что ты можешь полюбить его, когда у него нѣтъ ни одного качества, которое даетъ молодому человѣку право разсчитывать на любовь молодой дѣвушки. Развѣ у него нѣтъ главъ и ушей, что онъ не замѣчаетъ, кто его соперникъ? Бентиволіо никому не уступитъ своего мѣста, а тѣмъ болѣе школьнику, который возится съ своими книгами и не умѣетъ владѣть оружіемъ.
   При этихъ словахъ вблизи послышался дикій крикъ. Влюбленные вскочили въ испугѣ; Орсоло прижалась къ груди Бентиволіо; въ слѣдующую минуту Джироламо, раздвинувъ вѣтви кустовъ, однимъ прыжкомъ очучился передъ ними, съ блѣднымъ искаженнымъ лицомъ. Вмѣстѣ съ нимъ появился его брать, который дѣлалъ напрасныя усилія, чтобы удержать его; Ипполитъ Бентиволіо обнажилъ шпагу и сдѣлалъ шагъ впередъ.
   -- Вотъ поведеніе вполнѣ достойное мужчины! воскликнулъ онъ съ презрительной насмѣшкой.-- Что можетъ быть лучше, какъ подкараулить соперника изъ засады и внезапно напасть на него! Такъ всегда поступаютъ рыцари! Не мѣшало бы хорошенько проучить васъ, какъ это дѣлаютъ съ трусами.
   Джироламо не помнилъ себя отъ ярости и сжавъ кулаки бросился на своего противника, но Оньибене оттолкнулъ его и сказалъ Ипполиту:
   -- Остановитесь синьоръ и не забывайте, что если мой братъ безоруженъ, то моя шпага умѣетъ мстить за оскорбленія не хуже вашей. Я самъ привелъ сюда Джироламо, чтобы убѣдить его, что онъ жертва гнуснаго обмана. Но довольно объ этомъ, всѣмъ извѣстно, что Бентиволіо можетъ многое позволить себѣ въ Болоньи, чего не простили бы ему въ, другомъ мѣстѣ. Наслаждайтесь любовью прекрасной синьорины, и если возможно постарайтесь забыть въ ея объятіяхъ, что вы ради своей забавы разрушили счастье цѣлой жизни честнаго и порядочнаго человѣка. Пойдемъ Джироламо, добавилъ онъ, обращаясь къ своему брату, который стоялъ неподвижно на мѣстѣ и повидимому находился въ состояніи полнаго отупѣнія.
   Бентиволіо сдѣлалъ движеніе какъ будто хотѣлъ еще разъ броситься на своего противника, но Ореола, въ порывѣ расканія, встала передъ нимъ, умоляя оставить дѣло безъ дальнѣйшихъ послѣдствій.
   Оба брата вышли изъ сада и отправились на квартиру Джироламо, который былъ настолько убитъ нравственно, что лишился способности дѣйствовать самостоятельно. Оньибене не стоило большаго труда уговорить его немедленно уложить свои вещи и ѣхать съ нимъ въ ихъ родной городъ Феррару, куда онъ долженъ былъ отправиться по дѣламъ.
   Это предложеніе до нѣкоторой степени вывело несчастнаго юношу изъ его мрачнаго настроенія. Ему казалось, что онъ не можетъ болѣе дышать воздухомъ Болоньи и оставаться въ томъ мѣстѣ, гдѣ онъ испыталъ столько горя и униженій.
   Пріѣздъ обоихъ братьевъ въ Феррару искренно обрадовалъ ихъ родителей, которые были убѣждены, что Джироламо рѣшился исполнить ихъ давнишнее желаніе и намѣренъ приняться за какое нибудь опредѣленное занятіе. Тѣмъ не менѣе отъ ихъ вниманія не могло ускользнуть, что мечтательный и серіозный Джироламо сдѣлался еще болѣе соередоточеннымъ и какъ будто умеръ для всего окружающаго. Всѣ попытки младшихъ сестёръ развлечь его оказались безуспѣшными: онъ не обращалъ никакого вниманія на ихъ шутки и поддразниванія. Между тѣмъ Оньибене не считалъ нужнымъ сообщить кому либо о причинѣ мрачнаго настроенія своего брата, въ надеждѣ, что время излечитъ раны его больнаго сердца. Но такъ какъ Джироламо часто проводилъ ночи безъ сна и не только прогуливался по своей комнатѣ, но даже совсѣмъ уходилъ изъ дому, то родные пришли къ убѣжденію, что онъ ясновидящій, и стали еще больше слѣдить за нимъ. Когда они замѣтили, что Джироламо нерѣдко вслухъ разговариваетъ самъ съ собою, и повидимому находится въ внутренней борьбѣ съ непріязненными силами, то у нихъ явилось подозрѣніе, что его мучатъ по ночамъ таинственныя видѣнія и даже, быть можетъ, злые демоны, которые хотятъ совратить его съ истиннаго пути.
   Такимъ образомъ даже ближайшіе родственники поняли превратно странное настроеніе юноши, а за ними и посторонніе люди стали говорить, что онъ склоненъ къ сомнамбулизму и ему кажутся видѣнія. Вслѣдствіе этого окружающіе стали чувствовать къ Джироламо неопредѣленный страхъ и набѣгать его; это было тѣмъ пріятнѣе для него, что ему одному не приходилось бѣгать отъ ихъ общества.
   Трудно передать на словахъ все то, что происходило въ душѣ несчастнаго юноши. Онъ вынесъ тяжелую борьбу и чѣмъ яснѣе становилось въ немъ сознаніе, что имъ руководило всегда одш" желаніе добра и что ему нѣтъ никакого повода упрекать себя за свое увлеченіе, тѣмъ больше слабѣла его вѣра въ благость провидѣнія. Но вскорѣ лучшія чувства заговорили въ его душѣ и ваяли верхъ надъ эгоистическими помыслами. Постигшее его горе находилось въ тѣсной зависимости отъ печальныхъ общественныхъ условій того времени. Ипполитъ Бентиволіо былъ однимъ изъ первыхъ представителей тѣхъ могущественныхъ домовъ, которые добровольно присвоили себѣ господство надъ своими согражданами и ни въ чемъ не признавали для себя никакого стѣсненія. Точно также относилась къ людямъ и Ореола Кантарелли, эта безсердечная себялюбивая кокетка, которая не имѣла другой цѣля въ жизни, кромѣ удовлетворенія своего тщеславія. Изъ-за высокомѣрія и властолюбія знатныхъ родовъ постоянно приносились жертвы, составлялись заговоры, гибло семейное счастье и благосостояніе многихъ тысячъ людей; мнимыхъ преступниковъ подвергали пыткамъ и казнямъ.
   Страданія, вынесенныя Джироламо, были только отраженіемъ зла и бѣдствій, господствовавшихъ въ цѣломъ мірѣ. Мало по малу въ душѣ юноши созрѣло убѣжденіе, что Господь избралъ его своимъ орудіемъ и послалъ ему испытаніе, чтобы указать ему путь, по которому онъ долженъ идти, чтобы принести пользу своимъ современникамъ и всему человѣчеству. Теперь онъ ясно понялъ, противъ чего онъ долженъ бороться я рѣшился всецѣло предаться своему призванію.
   Но ему необходимо было сосредоточиться и приготовиться къ великой задачѣ, которой онъ хотѣлъ посвятить свои силы, поэтому съ энергіей фанатика онъ рѣшилъ немедленно поступить въ монастырь. Чтобы убѣдиться самому и убѣдитъ другихъ, что онъ совсѣмъ покончилъ съ прошлымъ, онъ хотѣлъ начать новую жизнь въ томъ самомъ городѣ, гдѣ случилось несчастное событіе, повліявшее на его дальнѣйшую судьбу.
   Разъ ночью Джироламо тихо всталъ съ постели, чтобы не разбудить домашнихъ и вышелъ изъ дому, какъ дѣлалъ это часто въ послѣднее время; но теперь онъ навсегда простился съ родительскимъ домомъ. Зная заранѣе, что отецъ будетъ противъ его поступленія въ монастырь, онъ не считалъ нужнымъ спрашивать его согласія, тѣмъ болѣе, что отнынѣ намѣренъ былъ исполнять только то, что ему приказывала принятая имъ на себя обязанность относительно Бога и человѣчества.
   Джироламо отправился въ Болонью и шелъ безостановочно до тѣхъ поръ, пока не достигъ доминиканскаго монастыря. Онъ пожелалъ видѣть настоятеля, который съ удивленіемъ выслушалъ просьбу юноши принять его въ число послушниковъ. Но Джироламо такъ ясно сознавалъ свое призваніе и говорилъ такимъ рѣшительнымъ тономъ, что настоятель долженъ былъ уступить его желанію.
   Во время своего послушничества Джироламо отличался такимъ точнымъ исполненіемъ обязанностей, самообладаніемъ и безпрекословнымъ послушаніемъ, что по прошествіи положеннаго срока, его приняли въ орденъ и назначили на должность проповѣдника и народнаго учителя.
   Обряды, связанные съ поступленіемъ въ орденъ, были настолько торжественны, что могли произвести глубокое впечатлѣніе на религіознаго человѣка. Послушникъ долженъ былъ лечь въ гробъ какъ покойникъ; затѣмъ слѣдовало отпѣваніе, монахи ходили вокругъ него съ пѣшемъ молитвъ, гдѣ его имя упоминалось какъ объ умершемъ; ему кропили лицо святой водой и накрыли саваномъ.
   Джироламо Саванарола навсегда умеръ для свѣта. Нервы его, доведенные до болѣзненнаго напряженія долгимъ постомъ, были еще больше возбуждены мрачнымъ церемоніаломъ, который вызвалъ въ его воображеніи рядъ фантастическихъ образовъ и картинъ.
   Впослѣдствіи, когда онъ занялся чтеніемъ драгоцѣнныхъ рукописей монастырской библіотеки, его пытливому уму ясно представилась исторія развитія церкви.
   Римская церковь, совмѣстившая въ себѣ христіанство съ остатками древней образованности, стремилась съ первыхъ временъ своего существованія соединить отдѣльныя секты и составить единый братскій союзъ всѣхъ націй. Эти стремленія должны были благотворно отразиться на развитіи человѣческаго общества и поколебать суровыя языческія воззрѣнія, съ ихъ основными принципами: наслажденіемъ и насиліемъ. Первое подавляло всѣ нравственные стимулы; второе, подрывая достоинство человѣческой личности, оправдывало рабство.
   Молодой монахъ мысленно прослѣдилъ шагъ за шагомъ борьбу христіанства съ языческимъ міромъ, начиная съ того времени, когда неминуемая опасность побудила первыхъ адептовъ новаго ученія искать убѣжища среди могильнаго мрака катакомбъ до того дня, когда императоръ Константинъ, покровительствуя преслѣдуемой церкви, подарилъ папѣ Сильвестру Римъ и его окрестности. Съ этихъ поръ, христіанская церковь, не довольствуясь вліяніемъ, которое она оказывала на нравственность и развитіе человѣчества, стала вмѣшиваться въ область политики и заявлять сластолюбивыя стремленія.
   Мечты о могуществѣ и славѣ начали все болѣе и болѣе смущать скромныхъ служителей церкви, которые стали съ презрѣніемъ относиться къ смиренной одеждѣ и суровой жизни кающихся грѣшниковъ. Рабъ рабовъ Божіихъ украсилъ свою главу короной и заставилъ людей преклонять передъ нимъ колѣна. Ѳиміамъ лести настолько отуманилъ его, что вмѣсто кроткихъ словъ увѣщанія, онъ рѣшился, подобно земнымъ королямъ, бороться съ своими противниками силой меча. Его предшественники, были мученики, тогда какъ онъ добровольно принялъ на себя роль палача. Епископы, которые нѣкогда молились на колѣняхъ за свою паству, поверженные въ прахъ, превратились мало по малу въ гордыхъ и недоступныхъ магнатовъ. Римъ утратилъ свою святость и сдѣлался такимъ же языческимъ городомъ, какъ во времена Калигулы и Нерона.)
   Глубокая грусть охватила сердце Джироламо, когда онъ дошелъ до этого періода церковной исторіи. Не разъ у него являлось желаніе бросить старые пергаменты; но его останавливала мысль, что если онъ хочетъ вести борьбу противъ зла, то долженъ основательно познакомиться съ нимъ. Поэтому онъ съ двойнымъ рвеніемъ занялся изученіемъ исторіи свѣтскаго владычества папъ. Первые епископы были также независимы въ своихъ дѣйствіяхъ, какъ апостолы; затѣмъ они стали называться митрополитами, патріархами и, наконецъ, папами. Сначала было нѣсколько первыхъ епископовъ, пока Григорій VII на одномъ соборѣ, бывшемъ въ Римѣ, въ 1075 году, не издалъ постановленія, что только онъ и его преемники могутъ именовать себя папами. Цѣлый рядъ событій способствовалъ возвышенію римскаго патріарха надъ всѣми остальными. Такъ, напримѣръ: паденіе римской имперіи, возмущеніе геруловъ и ругіевъ при Одоакрѣ, остготовъ при Теодорикѣ, грековъ при Нарсесѣ, лангобардовъ при Альбоинѣ, а равно и опустошительныя войны,-- которыя повергли Италію въ бѣдственное положеніе,-- способствовали истребленію милліоновъ людей и опустошенію городовъ и земель. Въ то же время вопросъ о первенствѣ въ церкви рѣшился въ пользу римскаго духовнаго владыки, потому что константинопольскій патріархъ, благодаря присутствію императора въ столицѣ, игралъ жалкую роль; а патріархи въ Александріи, Антіохіи и Іерусалимѣ мало по малу окончательно подпали подъ власть персовъ и магометанъ.
   Тѣмъ не менѣе глаза римской церкви не былъ пока облеченъ свѣтской властью и только въ восьмомъ столѣтіи совершилось событіе, которое привело къ этому печальному объединенію. Папа Стефанъ II, уступая желанію Питана, помазалъ его на царство, а равно и двухъ его сыновей: Карла (названнаго впослѣдствіи Великимъ) и Карломана, и за эту услугу получилъ отъ Пипина земли, отнятыя имъ у лангобардовъ. Послѣдующіе папы еще больше увеличили могущество св. престола и расширили папскія владѣнія; Григорій VII въ свою очередь оказалъ существенную услугу римской церкви, обогативъ ее наслѣдствомъ дочери тосканскаго герцога.
   Джироламо, читая имя папы Григорія VII, невольно вспомнилъ многознаменательный день 23-го января 1077 года. Воображеніе живо нарисовало ему на горѣ Реджіо скалу Канооса, съ мрачными стѣнами уединеннаго замка, окруженнаго глубокимъ снѣгомъ; онъ видѣлъ босаго юношу въ рубищѣ, который съ трудомъ поднимался на холмъ; голова его была открыта; длинные волосы падали на плечи; толстая веревка служила поясомъ. Этотъ юноша былъ германскій императоръ Генрихъ IV, помазанный въ римскіе короли папой Николаемъ II, зять маркграфини сузской Адельгейды и кузенъ графини Матильды, владѣтельницы замка Каносса, гдѣ въ то время находился папа. Генрихъ предпринялъ трудное путешествіе въ Италію черезъ Альпы, чтобы вымолить прощеніе у папы и теперь стоялъ какъ нищій, дрожа отъ холода среди глубокаго безмолвія, изрѣдка прерываемаго ревомъ бури. Хотя блѣдное лицо съ любопытствомъ выглядывало изъ-за гардины окна, но Генрихъ напрасно молилъ о прощеніи; дверь замка долго оставалась закрытой, пока наконецъ папа, уступая просьбамъ графини Матильды, сжалился надъ кающимся грѣшникомъ.
   Джироламо Саванарола, взглянувъ на распятіе висѣвшее на стѣнѣ, невольно сравнилъ Спасителя съ его представителями на землѣ. Затѣмъ, перебирая одинъ за другимъ листы рукописи, онъ остановился на исторіи Болоньи и Феррары. Папа Николай III предложилъ себя жителямъ Болоньи въ качествѣ миротворца во время кровавой борьбы между Джеремеи я Ламбертацци; но едва открыты были ворота, какъ онъ поспѣшилъ овладѣть городомъ. Только въ 1401 году Болонья освободилась отъ папскаго деспотизма: народъ поднялъ знамя возстанія и провозгласилъ своими предводителями Бентиволіо. Что касается Феррары, то папа Павелъ И превратилъ въ герцогство эту часть земель, пожертвованныхъ Пипиномъ церкви и продалъ ихъ въ 1471 году Борзо д'Эсте, второму сыну Николая III д'Эсте. Причина подобныхъ событій коренилась въ невѣжествѣ народа, который былъ убѣжденъ, что не только науки, но и грамотность должна быть достояніемъ одного духовенства. Владѣтельные князья были слишкомъ слабы и суевѣрны, чтобы обезпечить себя отъ насилія; они уступали свои земли папѣ, чтобы снова получить ихъ на правахъ леннаго владѣнія, такъ что каноническое право, очутилось въ рукахъ людей, которые не должны были бы знать другихъ уставовъ, кромѣ тѣхъ, какіе заключались въ Библіи.
   Джироламо невольно задумался надъ прочитаннымъ. Несмотря на свой монашескій санъ онъ чувствовалъ глубокое отвращеніе къ тѣмъ представителямъ духовенства, которые старались поработить народъ бичомъ покаянія. Онъ мысленно поставилъ задачей своей жизни разорвать сѣти, которыя опутывали націю и, путемъ мученій, пытокъ и жестокихъ приговоровъ, отвлекали вниманіе общества отъ безстыдной торговли церковными должностями и имуществами. Вмѣстѣ съ тѣмъ онъ рѣшилъ освободить своихъ соотечественниковъ отъ интригъ духовенства и безграничной все болѣе и болѣе охватывавшей его страсти ко всякаго рода наслажденіямъ.
   

ГЛАВА V.
Вѣчный городъ въ средніе вѣка.

   Любовь принца Федериго къ прекрасной Катаринѣ Карнаро не была мимолетнымъ капризомъ, и поэтому онъ не имѣлъ ни малѣйшаго желанія отказываться отъ своихъ надеждъ. По возвращеніи въ Неаполь, онъ взялъ клятвенное обѣщаніе съ своихъ спутниковъ хранить тайну относительно его поѣздки въ Кипръ. Хотя положеніе принца крови вообще представляетъ большія преимущества, но вмѣстѣ съ тѣмъ оно связано съ препятствіями и трудностями, которыя не существуетъ для простыхъ смертныхъ. Объ открытомъ сватовствѣ со стороны Федериго не могло быть и рѣчи, потому что подобный союзъ явно противорѣчилъ планамъ Венеціанской республики. Такимъ образомъ не оставалось иного исхода, какъ идти по принятому пути, т. е. все дѣло должно было быть предоставлено самимъ влюбленнымъ. Если бракъ будетъ заключенъ, то Венеція должна примириться съ нимъ, какъ съ совершившимся фактомъ, а королю Фердинанду не трудно будетъ выказать мнимое удивленіе и объявить, что онъ ничего не зналъ о намѣреніяхъ сына. Съ другой стороны этотъ бракъ не долженъ былъ внушать особенно серіозныхъ опасеній Венеціи, потому что старшій сынъ неаполитанскаго короля, Альфонсъ, имѣлъ дѣтей; и можно было смѣло разсчитывать, что Федериго никогда не будетъ на престолѣ. Принцъ заслужилъ общую симпатію своей храбростью и благороднымъ характеромъ и искренно любилъ Катарину Карнаро, такъ что еслибы ея рука досталась ему съ согласія Венеціи, то онъ былъ бы самымъ надежнымъ союзникомъ республики. Но въ эти времена господства эгоизма и корыстолюбіи никто не довѣрялъ благородству и искренней любви и не продавалъ имъ никакого значенія.
   Принцъ Федериго намѣревался сѣсть на корабль въ сопровожденіи той же свиты, чтобы осторожно пробраться до острова Кипра. Онъ хотѣлъ также надѣть на себя прежнюю одежду греческаго матроса до прибытія на виллу принцессы Кандорасъ, гдѣ долженъ былъ явиться во всемъ великолѣпіи, сообразно своему высокому сану. Обрядъ вѣнчанія предположено было совершить въ капеллѣ королевскаго замка. Принцъ Федериго хотѣлъ только заручиться обѣщаніемъ своего отца, короля Фердинанда, что онъ ни при какихъ условіяхъ не станетъ поддерживать притязаній Венеціи, которая вѣроятно потребуетъ, чтобы бракъ Катарины Карнаро былъ признанъ недѣйствительнымъ. Со стороны папы нечего было опасаться чего либо подобнаго, тѣмъ болѣе, что всѣ итальянскія государства были бы крайне довольны униженіемъ высокомѣрнаго города лагунъ.
   Но всѣ эти соображенія оказались лишними, такъ какъ прежде нежели принцъ Федериго собрался въ путь, пришло неожиданное извѣстіе, что Джьоржіо Карнаро, по порученію Совѣта Десяти, принудилъ свою сестру покинуть Кипръ, и венеціанское правительство объявило прекрасный островъ своей собственностью.
   Такимъ образомъ всѣ надежды принца Федериго были разрушены однимъ ударомъ; но онъ не жалѣлъ, ни объ утратѣ острова Кипра, ни о перемѣнѣ положенія пріемной дочери Венеціанской республики. Всѣ горячія стремленія его сердца относились къ прекрасной любимой женщинѣ, съ которой онъ былъ связанъ нравственно неразрывными узами. Несмотря на неудачу задуманнаго имъ предпріятія, онъ не оставилъ своего намѣренія соединиться съ Катариной Карнаро; днемъ и ночью"его преслѣдовала одна мысль: увидѣть ее и уговориться съ нею относительно средствъ для достиженія завѣтной цѣли. Санъ кипрской королевы служилъ главнымъ препятствіемъ въ вторичному браку Катарины; поэтому принцъ Федериго рѣшилъ употребить всѣ усилія, чтобы найти союзниковъ, которые были бы заинтересованы не менѣе его самого въ томъ, чтобы лишить ее всякихъ правъ на престолъ Кипра. Такой союзницей могла быть Шарлота де-Лузиньянъ, сводная сестра послѣдняго кипрскаго короля, которая также носила титулъ кипрской королевы.
   Эта принцесса жила въ Римѣ по близости Ватикана, гдѣ она пріобрѣла великолѣпный палаццо и окружила себя дворомъ, который большею частью состоялъ изъ греческихъ изгнанниковъ или грековъ добровольно проживавшихъ въ Римѣ для своихъ научныхъ занятій. Въ это время въ Римѣ и во всей Италіи вошло въ моду изученіе классической Греціи; поэтому потомки древнихъ эллиновъ пользовались большимъ почетомъ въ знатномъ итальянскомъ обществѣ. Остатки классическихъ произведеній искусства собирались съ усердіемъ, доходящимъ до маніи. Средневѣковый Римъ не уступалъ въ великолѣпіи древнему городу, хотя это была пышность другаго рода. Вмѣсто языческихъ храмовъ возвышались величественныя базилики съ примыкавшими къ нимъ гротами и катакомбами, богато разукрашенныя патріаршескія церкви, въ которыхъ хранились памятники первыхъ временъ христіанства. Дворецъ прежнихъ римскихъ императоровъ, сдѣлавшійся достояніемъ нѣмецкихъ королей, все еще носилъ слѣды стараго великолѣпія; за нимъ виднѣлся рядъ прочныхъ крѣпостей, которыя, наперекоръ высшимъ властямъ, были воздвигнуты независимыми знатными родами: Орсини, Колонна и пр.
   Во время переселенія папъ въ Авиньонъ средневѣковой Римъ дошелъ почти до такого же упадка, какъ древній городъ лежавшій въ развалинахъ.
   Когда папа Евгеній IV вернулся въ Римъ въ 1443 году, то городъ представлялъ печальный видъ запустѣнія; жители почти не отличались отъ мѣстныхъ крестьянъ и пастуховъ. Они покинули холмы и жили на равнинѣ вдоль извилинъ Тибра; въ узкихъ немощеныхъ улицахъ, которыя еще больше прежняго были затемнены балконами и арками, бродилъ скотъ. На холмѣ, гдѣ воздвигнутъ древній Капитолій, паслись козы; Форумъ Романумъ былъ обращенъ въ поле для коровъ; съ немногими уцѣлѣвшими памятниками связывались самыя наивныя преданія; церкви св. Петра грозила опасность обрушиться. Когда папа Николай V снова принялъ господство надъ христіанскимъ міромъ и разбогатѣлъ отъ приношеній богомольцевъ, прибывшихъ въ Римъ, по случаю юбилея для полученія индульгенцій, то у него явилась мысль украсить свою столицу новыми зданіями и придать ей значеніе міроваго города.
   Въ предъидущихъ столѣтіяхъ великолѣпныя произведенія древняго зодчества были отчасти намѣренно разрушены ордами варваровъ и частью обречены на гибель фанатизмомъ христіанъ. Старыя колонны были употреблены на сооруженіе христіанскихъ церквей; мраморъ обращенъ въ известь; языческіе храмы передѣланы въ базилики и капеллы. Образцовыя произведенія греческой скульптуры зарывались въ землю съ цѣлью уничтоженія волшебныхъ чаръ, такъ какъ при господствовавшемъ невѣжествѣ люди видѣли демоническую силу въ обаяніи художественной красоты. Все, чему приписывали языческое происхожденіе, должно было подвергнуться передѣлкѣ или полному забвенію. Такимъ образомъ нерадѣніе людей соединилось съ разрушительнымъ дѣйствіемъ времени, чтобы скрыть отъ удивленныхъ взоровъ потомства несмѣтныя сокровища древности, которыя мало по маху были забыты и исчезли съ лица земли. Простой народъ относился равнодушно къ этому дѣлу разрушенія и даже способствовалъ ему по своему невѣдѣнію. Но въ описываемое время образованная часть культурной націи перемѣнила образъ мыслей; и какъ это часто случается перешла отъ одной крайности въ другую, такъ что въ обществѣ вошелъ въ моду настоящій культъ древняго міра, и именно греческихъ произведеній искусства.
   Уже при папѣ Каликстѣ III, первомъ представителѣ фамиліи Борджіа, носившемъ тіару, высшій духовный санъ принялъ свѣтскій характеръ, который еще больше усилился при его преемникахъ. Стремленіе обогатить ближайшихъ родственниковъ и по возможности доставить имъ почетное положеніе въ свѣтѣ, достигло крайнихъ размѣровъ, благодаря полновластію папъ, и все болѣе и болѣе отвлекало ихъ отъ духовныхъ дѣлъ. Съ другой стороны свѣтскому характеру папской власти способствовало необычайное богатство римской церкви, такъ какъ сюда стекались сокровища цѣлаго міра.
   Такимъ образомъ, благодаря избытку, совмѣстно съ любовью къ роскоши, развилось пониманіе художественныхъ произведеній. Папы окружили себя талантливыми людьми по различнымъ отраслямъ искусства, отчасти, чтобы способствовать ихъ творчеству, а частью съ тою цѣлью, чтобы съ ихъ помощью вызвать на свѣтъ божій безсмертныя произведенія великаго прошлаго. При Сикстѣ IV любовь къ роскоши и интересъ къ искусству достигли крайняго развитія; но онъ и его преемники были еще связаны церковными воззрѣніями, такъ что художники должны были избѣгать свѣтскаго направленія. Въ произведеніяхъ Луки Синьорелли, Мантенья, Гирландайо, Сандро Ботичелли, а равно Филиппо Липпи и Пьетро Перуджино во Флоренціи, Франческо Франчіа въ Болоньи, братьевъ Беллини, Джьоржіоне де Кастельфранка и Витторе Карпаччіо въ Венеціи,-- видѣнъ тотъ же характеръ христіанской простоты и смиренія, который постепенно уступаетъ мѣсто болѣе смѣлому и свѣтскому міровоззрѣнію.

0x01 graphic

   Естественно, что при вышеупомянутыхъ условіяхъ изученіе греческаго языка сдѣлалось моднымъ занятіемъ въ тогдашнемъ Римѣ, и домъ кипрской королевы Шарлоты тѣмъ охотнѣе посѣщался высшимъ обществомъ, что здѣсь можно было всегда встрѣтить греческихъ ученыхъ и вести разговоръ на ихъ языкѣ. Дворецъ королевы Шарлоты по своему устройству соотвѣтствовалъ нравамъ того времени. Массивныя мраморныя лѣстницы вели въ жилымъ покоямъ, довольно неуклюжимъ и мрачнымъ. Полъ въ главной залѣ и въ сосѣднихъ комнатахъ состоялъ изъ каменныхъ плитъ; деревянные потолки были украшены живописью и позолотой. Дорогіе тканые ковры покрывали бѣлыя штукатурныя стѣны, вдоль которыхъ стояли большіе рѣзные или расписанные лари изъ дерева; вездѣ были высокіе деревянные стулья съ рѣзьбой и подушками для сидѣнія, массивные столы съ досками изъ мрамора или съ выложенными на нихъ пластинками въ подражаніе древней мозаикѣ. Королева Шарлота украсила главную залу портретами своихъ родственниковъ; всюду виднѣлись собранныя ею античныя статуи, вазы и бюсты; въ столовой весь буфетъ былъ уставленъ дорогими блюдами, чашами, золотыми и серебряными кубками и красивой посудой, которую не только подавали на столъ, но выставляли на показъ.
   Принцъ Федериго пріѣхалъ въ Римъ подъ вымышленнымъ именемъ, такъ какъ это былъ самый удобный способъ вступить въ сношенія съ умной Шарлотой де-Луэиньянъ. Хотя при папскомъ дворѣ и въ высшемъ римскомъ обществѣ скоро узнали настоящее званіе мнимаго графа Сполето, но, тѣмъ не менѣе, согласно его желанію, съ нимъ обращались запросто, какъ съ частнымъ человѣкомъ и не стѣсняли его свободы. Онъ могъ безпрепятственно располагать своими дѣйствіями и бывать въ различныхъ слояхъ общества, подъ предлогомъ знакомства съ условіями римской жизни.
   Молодой принцъ вскорѣ долженъ былъ убѣдиться, что королева Шарлота готовитъ цѣлую сѣть интригъ противъ Венеціи, и что она все еще лелѣетъ несбыточную надежду добиться кипрскаго престола, который считался наслѣдственнымъ въ ея домѣ. Хотя, повидимому, она не чувствовала особенной симпатіи въ Катаринѣ Карнаро, но отдавала полную справедливость ея красотѣ. Принцъ Федериго замѣтилъ также, что королева будетъ очень довольна бравомъ своей соперницы, такъ какъ черезъ это ея собственныя притязанія на кипрскую корону опять получили бы законную силу. Онъ узналъ, что Катарина на правахъ царствующей особы живетъ въ замкѣ Азоло, въ Тревизо, и въ кругу ученыхъ друзей занимается литературой и искусствомъ; но по слухамъ постоянно находится въ грустномъ настроеніи духа. Королева Шарлота приписывала это утратѣ престола, между тѣмъ, какъ принцъ Федериго надѣялся въ глубинѣ души, что любимая женщина не забыла своего вѣрнаго друга и тоскуетъ въ разлукѣ съ нимъ.
   Нѣкоторое время спустя, между неаполитанскимъ принцемъ и Шарлотой де-Лузиньянъ завязалась самая тѣсная дружба, такъ что онъ откровенно разсказалъ ей исторію своей любви и просилъ ея содѣйствія. Королева выслушала его съ большимъ участіемъ и изъявила полнѣйшую готовность помочь ему, хотя, въ данную минуту, не смотря на его нетерпѣніе, она не могла сказать ему ничего утѣшительнаго, потому что успѣхъ предпріятія зависѣлъ отъ хода событій. Съ давнихъ поръ, здоровье папы Иннокентія VIII находилось въ плохомъ состояніи; естественно, что не только въ Римѣ, но и въ цѣломъ свѣтѣ шли толки о томъ, кто будетъ его преемникомъ. Отъ личности папы зависѣло рѣшеніе не только церковныхъ, но и важнѣйшихъ политическихъ вопросовъ. Можно было предвидѣть заранѣе, что многія дѣла примутъ совсѣмъ иное направленіе, если этого пожелаетъ новый папа.
   Въ домѣ королевы Шарлоты часто бывалъ кардиналъ Родриго Борджіа, свѣтскій человѣкъ, обладавшій несмѣтными богатствами, который, по всѣмъ даннымъ, долженъ былъ сдѣлаться преемникомъ папы. Ловкій и хитрый кардиналъ въ своихъ сношеніяхъ съ вліятельными людьми старался убѣдить ихъ, что вполнѣ сочувствуетъ ихъ желаніямъ и надеждамъ и готовъ осуществить ихъ при первой возможности.
   Королева Шарлота также не разъ слышала эти увѣренія и была убѣждена, что будущій папа признаетъ ея наслѣдственныя права на Кипръ и согласно желанію жителей возвратитъ прекрасный островъ Лузиньянскому дому. Еслибы это случилось, то всѣ препятствія въ браку неаполитанскаго принца съ Катариной Карнаро рушились бы сами собой.
   Хотя эта мысль улыбалась принцу Федериго, но ему трудно было сдержать свое нетерпѣніе въ виду неопредѣленныхъ надеждъ. Королева Шарлота сообщила его тайну кардиналу Борджіа, который, съ своей стороны, употребилъ всѣ усилія, чтобы произвести на него хорошее впечатлѣніе. Хотя въ разговорахъ съ принцемъ кардиналъ никогда не касался прямо его сердечныхъ дѣлъ, но при всякомъ удобномъ случаѣ настойчиво доказывалъ, что, по его мнѣнію, Шарлота де-Лузиньянъ должна неизбѣжно вступить на кипрскій престолъ. Такимъ образомъ, кардиналъ Борджіа пріобрѣлъ себѣ еще новаго горячаго сторонника и, вдобавокъ, королевской крови.
   Но скоро судьба заставила принца на время забыть о своей любви, такъ какъ онъ долженъ былъ вернуться на родину, вслѣдствіе возмущенія неаполитанскихъ дворянъ противъ короля. Онъ надѣялся безпрепятственно доѣхать до столицы, но дорогой его остановили мятежники, которые надѣялись привлечь принца на свою сторону, тѣмъ болѣе, что хотѣли провозгласить его королемъ вмѣсто отца и старшаго брата Альфонса. Но Федериго объявилъ, что скорѣе готовъ умереть и остаться всю жизнь въ плѣну, нежели поднять оружіе противъ родного отца. Заговорщики, продержавъ его у себя нѣкоторое время, дозволили ему продолжать путь.
   Постоянныя смуты, происходившія въ различныхъ пунктахъ Италіи, коснулись и знатнаго рода Бентиволіо, хотя на этотъ разъ онѣ начались не въ самой Болоньи, а въ Фаэнцѣ, гдѣ жила сестра Ипполита, Франческа, которая вышла замужъ за повелителя этого города, Гадеотто Малфреди. Хотя Галеотто, быть можетъ, не отличался особенной супружеской вѣрностью и Франческа имѣла поводъ къ неудовольствію, но она зашла слишкомъ далеко въ чувствѣ мести. Предполагая, что мужъ пренебрегаетъ ею изъ-за другой женщины, она еще больше удалила его отъ себя своимъ вспыльчивымъ характеромъ. Вмѣсто того, чтобы сдѣлать попытку вновь заслужить его расположеніе кроткимъ обращеніемъ и уступками, она подкупила убійцъ и, спрятавъ троихъ подъ своею постелью, послала сказать мужу, что опасно больна и желаетъ его видѣть. Четвертый убійца, скрытый за занавѣсью, тотчасъ же бросился на Манфреди, когда тотъ вошелъ въ комнату и приблизился въ постели своей мнимо-больной жены. Манфреди, при своей необычайной ловкости и силѣ, поборолъ противника прежде, чѣмъ трое его товарищей успѣли выползти изъ засады. Но Франческа, не помня себя отъ ярости, вскочила съ постели и, схвативъ шпагу, пронзила грудь своего мужа; затѣмъ она вмѣстѣ съ дѣтьми скрылась въ крѣпости Фаэнца. Убійство не могло остаться безнаказаннымъ, тѣмъ болѣе, что жители города уважали Галіотто и всю фамилію Мифреди и съ ужасомъ узнали о насильственной смерти своего властелина. Джьованни Бентиволіо, услыхавъ объ опасности, грозившей его дочери, поспѣшилъ въ ней на помощь съ вооруженной силой. Но жители Фаэнцы выступили противъ него вмѣстѣ съ массой народа, который цѣлыми толпами собрался изъ окрестностей. Они одержали полную побѣду надъ старымъ Бентиволіо и взяли его въ плѣнъ.
   Въ то же время они обратились къ Лоренцо Медичи и просили его содѣйствія. Лоренцо съ радостью воспользовался этимъ случаемъ для достиженія своихъ цѣлей, тѣмъ болѣе, что венеціанцы выказывали стремленіе овладѣть Фаэнцой; онъ устроилъ дѣло такимъ образомъ, что Джьованни Бентиволіо дозволено было вернуться въ Болонью съ своею дочерью, между тѣмъ, какъ флорентинская республика взяла на себя опеку надъ наслѣдниками Галіотто.
   Вскорѣ послѣ того скончался Джьованни Бентиволіо, и господство надъ Болоньей перешло къ его сыну, Ипполиту. Онъ давно женился на Ореолѣ Кантарелли и, подобно другимъ мелкимъ правителямъ Италіи, стремился всѣми способами расширить свою власть, не разбирая средствъ для достиженія цѣли.
   Франческетто Чибо, получившій отъ папы титулъ князя Массы и Каррары, послѣ брака съ Маддаленой Медичи, жилъ первое время во Флоренціи, гдѣ онъ построилъ себѣ дворецъ, и по своей щедрости относительно художниковъ не уступалъ своему тестю, Лоренцо Медичи. Хотя Маддалена согласилась исполнить волю родителей, но чувствовала прежнее нерасположеніе къ своему мужу, который несмотря на величайшую предупредительность не могъ подчасъ добиться отъ нея ни одного ласковаго слова. Мало-по-малу, ихъ овладѣло нетерпѣніе, онъ предался прежнимъ развлеченіямъ, чтобы вознаградить себя за холодность жены, но тутъ извѣстіе о близкой кончинѣ папы принудило его неожиданно отправиться въ Римъ Съ нѣкотораго времени, здоровье Иннокентія VIII настолько ухудшилось, что ежедневно ожидали его смерти. Франческетто спѣшилъ заблаговременно въ Римъ, чтобы завладѣть папскими сокровищами, и, услыхавъ по пріѣздѣ о кончинѣ своего отца, тотчасъ же принялъ мѣры для исполненія этого намѣренія. Но кардиналы уже собрались въ Ватиканѣ съ цѣлью составить инвентарій папской казны. Они обвинили Франческетто, что онъ давно перевезъ часть церковнаго имущества во Флоренцію; вслѣдствіе этого возникъ горячій споръ о папскомъ наслѣдствѣ. Во время этого шума очнулся папа, который двадцать часовъ лежалъ въ летаргическомъ снѣ, и слышалъ все, что происходило вокругъ него. Едва почувствовалъ онъ возвращеніе силъ, какъ тотчасъ же прогналъ кардиналовъ съ замѣчаніемъ, что надѣется пережить всѣхъ ихъ.

0x01 graphic

   Естественно, что это событіе имѣло большое вліяніе на душевное настроеніе папы. Его едва не погребли живымъ, вслѣдствіе чего онъ сталъ относиться съ недовѣріемъ и къ своимъ врачамъ. Медицина находилась тогда въ жалкомъ состояніи и болѣе чѣмъ на половину состояла изъ шарлатанства. Лекарства изготовлялись изъ самыхъ невѣроятныхъ цѣлительныхъ средствъ, извлекаемыхъ изъ органической и неорганической природы и, когда дѣло шло о здоровьи высокопоставленнаго лица, то врачи нерѣдко употребляли для леченія наиболѣе дорогія и рѣдкія вещи. Такъ напримѣръ, чтобы придать цѣлительную силу лекарству они толкли жемчугъ, расплавляли драгоцѣнные камни, рѣзали и подвергали пыткѣ живыхъ звѣрей. Папа Иннокентій не разъ слыхалъ объ одномъ врачѣ евреѣ, жившемъ въ Гэтто, который пріобрѣлъ такую извѣстность удивительными почти баснословными случаями изцѣленія, что слава его достигла Ватикана. Папа изъявилъ желаніе посовѣтываться съ нимъ, хотя большинство кардиналовъ и весь папскій дворъ съ ужасомъ услыхали объ этомъ и употреблены были всѣ усилія, чтобы отклонить святаго отца отъ подобнаго намѣренія. Но онъ остался при своемъ мнѣніи и настойчиво принудилъ къ молчанію всѣхъ, кто противорѣчилъ ему.
   Гэтто или еврейскій кварталъ состоялъ тогда изъ одной главной, очень узкой улицы и множества смежныхъ еще болѣе узкихъ переулковъ. На обоихъ концахъ главной улицы находились желѣзныя ворота, которыя съ временъ папы Пія IV ежедневно запирались по вечерамъ и были снова отпираемы каждое утро. Еврейскій кварталъ, расположенный по близости Тибра, принадлежалъ къ самымъ нездоровымъ частямъ Рима. Тѣсныя были переполнены обитателями, и поэтому естественно, что здѣсь время отъ времени появлялись эпидемическія болѣзни, которыми заражались сосѣднія улицы, что и наводило суевѣрный народъ на мысль, будто евреи умышленно отравляютъ воздухъ и воду. къ этому нужно прибавить еще то обстоятельство, что при общемъ невѣжествѣ, господствовавшемъ тогда во всей Европѣ, еврейскіе врачи, изучавшіе мавританскую ученость, по своимъ взглядамъ и знаніямъ, далеко превосходили мѣстныхъ лекарей шарлатановъ, которые изъ зависти распространяли о нихъ самыя возмутительныя клеветы. Стоило еврейскому врачу посовѣтывать своимъ соотечественникамъ прибавлять для вкуса къ дурной водѣ какое-нибудь безвредное снадобье, чтобы это послужило поводомъ къ нелѣпымъ обвиненіямъ.
   На главной улицѣ Гэтто были большіе прекрасные дома; нѣкоторыя изъ нихъ казались невзрачными по наружному виду, тогда какъ ихъ разукрашенный фасадъ былъ обращенъ на дворъ и внутри дома находились просторныя жилыя помѣщенія. Христіане рѣдко заходили сюда иначе, какъ по дѣлу; поэтому во время своихъ визитовъ они не переступали дальше порога пріемной, и евреи могли безопасно расточать возможную роскошь въ своихъ жилыхъ комнатахъ. Еслибы посторонній посѣтитель случайно очутился въ этихъ тайникахъ, то они вѣроятно произвели бы на него впечатлѣніе чего-то сказочнаго. Сначала онъ шелъ по узкой грязной улицѣ; затѣмъ онъ входилъ въ домъ, который по своему мрачному виду скорѣе походилъ на тюрьму, чѣмъ на человѣческое жилье. Но тутъ глазамъ его неожиданно представлялся рядъ ярко освѣщенныхъ комнатъ, роскошно убранныхъ въ восточномъ вкусѣ. Дорогіе ковры покрывали полъ; вездѣ стояли мягкіе диваны; къ потолку были привѣшены великолѣпныя лампы. Многіе евреи сохранили въ изгнаніи восточную одежду своей родины, и поэтому впечатлѣніе сказочнаго міра еще болѣе усиливалось, когда передъ посѣтителемъ являлись жены и дочери хозяевъ съ ихъ чужеземной красотой и одеждой, нерѣдко ослѣпительной по своему богатству и великолѣпію.
   Такая же обстановка была въ домѣ еврейскаго врача Исаака Іэма, тѣмъ болѣе, что онъ былъ женатъ на дочери одного изъ самыхъ богатыхъ купцовъ, который имѣлъ достаточно средствъ, чтобы дать за нею огромное приданое.
   Высокая, узкая дверь выходила въ темныя сѣни, гдѣ трудно было различить сразу лѣстницу, ведущую въ верхній этажъ. Внизу по обѣимъ сторонамъ сѣней были кладовыя для склада товаровъ, которыя отдавались въ наймы; свѣтъ проникалъ въ нихъ съ улицы черезъ наружную дверь. Посѣтитель поднимался по темной узкой лѣстницѣ; затѣмъ онъ долженъ былъ постучать въ дверь, которая вела въ переднюю, также слабо освѣщенную. За передней былъ кабинетъ хозяина дома. Большіе фоліанты еврейскихъ и греческихъ рукописей наполняли рѣзныя полки, занимавшія часть стѣнъ на другихъ полкахъ виднѣлись банки и сткляночки съ разными жидкостями и предметами сохраняемыми въ спиртѣ. Не было также недостатка въ скелетахъ, черепахъ и чучелахъ звѣрей; на большомъ столѣ стоявшемъ среди комнаты лежало множество инструментовъ и другихъ хирургическихъ приспособленій. Налѣво отъ кабинета находилась большая комната, гдѣ обыкновенно собиралась вся семья въ часы отдыха, и гдѣ было соединено все, что мы встрѣчаемъ въ сказочныхъ описаніяхъ восточнаго великолѣпія, хотя тутъ не было ни одной картины, или статьи; ею полъ, стѣны и двери были покрыты дорогими турецкими коврами. Вся мебель и украшенія были въ мавританскомъ вкусѣ, равно и убранство комнаты, которая освѣщалась дорогими висячими лампами, горѣвшими не только вечеромъ, но и большую часть дня, такъ какъ солнечный свѣтъ съ трудомъ проникалъ сюда черезъ узкую улицу и небольшой дворъ. Здѣсь можно было почти всегда встрѣтить хозяйку дома за какой нибудь работой.
   Съ другой стороны кабинета была комната, назначенная для игръ и занятій двухъ сыновей Исаака, красивыхъ, здоровыхъ и способныхъ мальчиковъ, на которыхъ онъ возлагалъ большія надежды въ будущемъ. Этажемъ выше были расположены спальни; въ нихъ все-таки, было немного больше свѣта и воздуха, что и побудило свѣдущаго врача дать такое назначеніе верхнимъ комнатамъ.
   Прибытіе папскихъ слугъ произвело не малую тревогу въ Гэтто; особенно, когда разнеслась вѣсть, что имъ поручено привести знаменитаго врача Іэма въ Ватиканъ. Но эта неожиданная честь не могла радовать Исаака, такъ какъ онъ и его единовѣрцы знали по горькому опыту, что къ нимъ обращаются только въ крайней бѣдѣ, когда нѣтъ иного исхода, и что въ большинствѣ случаевъ христіане съ величайшимъ отвращеніемъ пользуются ихъ услугами.
   Евреи ничего не имѣли противъ того, чтобы христіане являлись въ Гэтто для займа денегъ, потому что не иначе давали ихъ какъ за большіе проценты и съ вѣрнымъ обезпеченіемъ. Но они сами неохотно входили въ дома знатныхъ христіанъ, такъ какъ здѣсь не чувствовали себя въ безопасности. Еще большая бѣда грозила несчастному еврею, котораго призывали къ постели вольнаго папы, и онъ могъ ожидать для себя самыхъ печальныхъ послѣдствій отъ такой чести.
   Тѣмъ не менѣе Исаакъ встрѣтилъ посланныхъ съ сознаніемъ собственнаго достоинства и съ смѣлой надеждой на свои силы. Въ продолженіе многихъ недѣль и мѣсяцевъ шли толки о здоровьѣ папы, состояніе котораго разбиралось до малѣйшихъ подробностей. Между тѣмъ лейбъ-медики и ученые врачи, вызванные изъ другихъ странъ, находились въ недоумѣніи и не знали, что посовѣтывать святому отцу, потому что испытали всѣ средства, бывшія въ распоряженіи медицины при тогдашнемъ уровнѣ науки. Для всѣхъ было загадкой, почему силы больнаго нисколько не увеличиваются, и въ то же время не настолько упали, чтобы можно было ожидать смерти.
   Папа игралъ самую видную роль въ Европѣ, дѣла которой находились въ непосредственной зависимости отъ его жизни и смерти, такъ что состояніе его здоровья представляло для всѣхъ величайшій интересъ. Естественно, что болѣзнь папы, хотя съ другой точки зрѣнія, но еще въ большей степени занимала врачей и служила для нихъ предметомъ постоянныхъ размышленій и оживленныхъ споровъ. Такимъ образомъ Исаакъ Іэмъ узналъ въ точности весь ходъ заболѣванія и всѣ симптомы и давно составилъ свой взглядъ на недугъ, охватившій главу церкви. Онъ былъ убѣжденъ, что знаетъ средство, которое можетъ возвратить здоровье папѣ.
   Поэтому приглашеніе къ больному не особенно опечалило его Онъ спокойно простился съ семьей и друзьями; затѣмъ безъ всякихъ опасеній, съ радостной надеждой на торжество науки, послѣдовалъ за своими провожатыми, которые повели его черезъ мостъ на Тибрѣ, а оттуда въ Ватиканъ.
   Иннокентій VIII съ нетерпѣніемъ ожидалъ прибытія еврейскаго врача. Естественно, что въ томъ положеніи, въ какомъ онъ находился, мысль объ изцѣленіи всего больше занимала его, и ему было безразлично кто будетъ его спасителемъ. Самыя драгоцѣнныя мощи и чудотворныя средства церкви оказались безсильными; теперь онъ возложилъ всѣ свои надежды на искусство знаменитаго еврейскаго врача и рѣшилъ заранѣе подчиниться его предписаніямъ. Кардиналы съ глубокимъ негодованіемъ смотрѣли на поведеніе святаго отца, которое противорѣчило всѣмъ преданіямъ христіанской церкви. Съ другой стороны врачи, собранные въ Ватиканѣ, руководимые завистью, встрѣтили крайне враждебно своего знаменитаго собрата, слава котораго должна была еще больше увеличиться, если бы ему удалось возвратить здоровье папѣ.

0x01 graphic

   Между тѣмъ Исаакъ осмотрѣвъ больнаго, окончательно убѣдился въ справедливости своихъ предположеній и смѣло заявилъ, что, по его мнѣнію, можно испробовать еще одно средство для спасенія драгоцѣнной жизни. Оно состояло въ томъ, чтобы съ помощью искусной операціи влить здоровую и молодую человѣческую кровь въ жилы разслабленнаго старика.
   Это заявленіе произвело сильнѣйшую сенсацію. Извѣстно было, что не разъ дѣлались попытки вливанія крови молодыхъ животныхъ въ жилы человѣка; но такъ какъ при подобныхъ операціяхъ никто не обращалъ вниманія на жизнь животнаго, то послѣднее обыкновенно обрекалось на смерть. Но теперь еврейскій врачъ осмѣлился сдѣлать предложеніе пожертвовать человѣческою жизнью, чтобы доставить изцѣленіе папѣ Самыя разнообразныя ощущенія отражались на лицахъ людей, окружавшихъ постель больнаго: испугъ, удивленіе и негодованіе смѣшанное съ отвращеніемъ.
   Быть можетъ при другихъ условіяхъ никто не нашелъ бы ничего ужаснаго въ этомъ предложеніи; но теперь оно было принято съ особеннымъ недовѣріемъ, такъ какъ возбудило подозрѣніе, что еврей имѣетъ при этомъ коварное намѣреніе нанести чувствительный ударъ церкви въ лицѣ ея главы. Что скажетъ Европа и весь христіанскій миръ, если жизнь папы будетъ спасена цѣной человѣческой жертвы? Развѣ это не будетъ прямымъ отрицаніемъ всѣхъ христіанскихъ воззрѣній! Если даже найдутся родители, которые за большое вознагражденіе согласятся рискнуть жизнью своихъ дѣтей, и операція для послѣднихъ обойдется благополучно, то это не измѣнитъ факта, что человѣческое существованіе подвергнуто было опасности для изцѣленія святаго отца.
   Самъ Иннокентій вполнѣ сознавалъ это; но желаніе выздоровѣть было такъ сильно, что онъ не рѣшился отвергнуть предложенія врача. Тѣмъ не менѣе, чтобы успокоить свою совѣсть и соблюсти хотя бы по внѣшности свою обязанность блюстителя христіанскихъ заповѣдей, онъ спросилъ еврея: не подвергнется ли опасности жизнь тѣхъ людей, кровь которыхъ будетъ употреблена для возстановленія его силъ? Исаакъ отвѣтилъ съ увѣренностью, что если будутъ приняты надлежащія мѣры предосторожности, то онъ надѣется возвратить здоровье его святѣйшеству безъ малѣйшаго вреда для того человѣка, кровь котораго послужитъ цѣлительнымъ средствомъ. Этотъ отвѣтъ разсѣялъ послѣднія сомнѣнія святаго отца; онъ отдалъ приказъ, чтобы немедленно были выполнены всѣ распоряженія еврейскаго врача и найдены были богобоязненные люди, которые согласились бы дать свою кровь для изцѣленія главы церкви.
   Кардиналы удалились съ остальными врачами въ отдѣльную комнату, чтобы на свободѣ обсудить всѣ обстоятельства дѣла. Различныя страсти волновали ихъ и выражались въ злобныхъ взглядахъ и на словахъ. Хотя никто изъ нихъ не рѣшился протестовать противъ желанія папы, но всѣ были одинаково раздражены и находили необходимымъ придумать какое нибудь жестокое наказаніе ненавистному еврею. Одинъ изъ присутствовавшихъ врачей бывалъ въ домѣ Исаака и зналъ его семью; поэтому онъ первый напалъ на мысль нанести своему сопернику такой ударъ, который заставилъ бы его выстрадать сторицею за тѣ непріятныя минуты, какія онъ доставилъ другимъ. Кардиналы вполнѣ одобрили предложенный планъ и обѣщали свое содѣйствіе.
   Когда кончилось совѣщаніе, всѣ вернулись въ комнату больнаго. Одинъ изъ кардиналовъ объявилъ, что во избѣжаніе неудовольствія со стороны народа, необходимо сохранить величайшую тайну; поэтому, Исаакъ Іэмъ долженъ остаться въ Ватиканѣ и немедленно произвести операцію. Вслѣдъ затѣмъ, отданъ былъ приказъ принести нужные инструменты и послать въ городъ надежныхъ людей, которые пріискали бы для операціи двухъ здоровыхъ дѣтей или юношей.
   Ученый еврей былъ крайне доволенъ такимъ исходомъ дѣла, и тотчасъ же занялся приготовленіями къ операціи. Остальные врачи, подъ видомъ мнимаго участія, предложили ему свои услуги, чистили и приводили въ порядокъ принесенные инструменты.
   Наконецъ, вошелъ слуга и таинственно сообщилъ еврею, что приведены два мальчика, и если онъ желаетъ видѣть ихъ, то долженъ выйти въ сосѣднюю комнату.
   Исаакъ, нетерпѣливо ожидавшій этого извѣстія, тотчасъ же послѣдовалъ за слугой. Но онъ едва не лишился чувствъ, когда, переступивъ порогъ, увидѣлъ своихъ двухъ сыновей, привезенныхъ изъ Гэтто. Ихъ окружали кардиналы съ торжествующими лицами и внимательно слѣдили за каждымъ его движеніемъ.
   Что оставалось Исааку? Онъ съ отчаяніемъ взглянулъ на своихъ враговъ, но ихъ лица не выражали ни малѣйшаго сочувстія въ его положенію. Мучительный страхъ отца за жизнь дѣтей былъ также чуждъ римскимъ кардиналамъ, какъ и тихое семейное счастье; вдобавокъ, они смотрѣли на Исаака, какъ на представителя ненавистной націи, осудившей на смерть основателя ихъ религіи, который на вѣчныя времена заклеймилъ ее своимъ проклятіемъ.
   Слабая тѣнь надежды на минуту промелькнула въ умѣ несчастнаго Іэма; ему казалось, что онъ нашелъ желаемый исходъ.
   -- Развѣ я могу подвергнуть опасности жизнь моихъ собственныхъ дѣтей! воскликнулъ онъ. Нѣтъ это свыше человѣческихъ силъ! вы не потребуете отъ меня подобной жертвы...
   Одинъ изъ кардиналовъ, особенно ненавидѣвшій евреевъ, съ негодованіемъ замѣтилъ ему: -- Не ты ли хотѣлъ подвергнуть такой же опасности христіанскимъ дѣтей! Ты самъ сдѣлалъ это предложеніе, которое глубоко возмутило всѣхъ насъ; теперь у тебя нѣтъ иного выбора, какъ вынести послѣдствія своей дерзости, чтобы спасти себя отъ неминуемой гибели. Разумѣется, ты употребишь всѣ средства, чтобы сохранить жизнь своихъ сыновей, и такимъ образомъ избавишь святаго отца и его окружающихъ отъ напраснаго нареканія. Оставь пустыя отговорки и приступай скорѣе къ дѣлу, если не желаешь, чтобы тебя и твоихъ сыновей постигла вся строгость законовъ. Тебѣ извѣстно, что такимъ, какъ ты, нечего ждать пощады!
   Исаакъ Іэмъ еще разъ съ отчаяніемъ взглянулъ на своихъ враговъ. Онъ напрасно напрягалъ свой умъ, чтобы найти исходъ. Какая польза была въ томъ, что онъ всю жизнь посвятилъ наукѣ и заслужилъ уваженіе своихъ единовѣрцевъ? Сознаніе безпомощности подавляло его; теперь ничто не могло вывести его изъ этого ужаснаго положенія. Наконецъ, у него явилась внезапная рѣшимость мужественно выдержать испытаніе, ниспосланное ему судьбой. Онъ подошелъ къ дѣтямъ и, прижавъ къ своему сердцу, покрылъ ихъ головы горячими поцѣлуями.
   -- Не бойтесь, шепнулъ онъ имъ, Іегова не оставитъ сыновъ Израиля! Они привели васъ сюда въ надеждѣ, что моя дрожащая рука не выполнить труднаго дѣла...
   Затѣмъ, онъ обратился въ кардиналамъ и сказалъ рѣшительнымъ, почти торжественнымъ тономъ:
   -- Я къ вашимъ услугамъ, можно приступить къ операціи.
   Слуга отворилъ дверь. Іэмъ, взявъ за руки обоихъ мальчиковъ, спокойно вошелъ въ комнату больнаго папы, хотя мертвенная блѣдность покрывала его лицо. Здѣсь онъ засталъ другихъ врачей; кардиналы остались въ сосѣдней комнатѣ и съ нетерпѣніемъ ожидали результата операціи
   Іэмъ приступилъ въ ней съ увѣренностью человѣка убѣжденнаго въ своемъ искусствѣ и благополучно довелъ ее до конца; христіанскіе врачи должны были невольно признать надъ собою превосходство ученаго евреи Изъ боязни, что слишкомъ большая потеря крови можетъ вредно отразиться на здоровьѣ его сыновей онъ пустилъ кровь обоимъ, но въ небольшомъ количествѣ. Послѣ этого, необходимо было сдѣлать немедленно перевязки, потому что при малѣйшемъ доступѣ воздуха въ артеріи жизнь мальчиковъ подвергалась неминуемой опасности Но въ тѣ времена никто и даже самъ Іэмъ не зналъ этого, потому что операція была совершенно новая, и во всѣхъ отношеніяхъ не доставало опыта.
   Паціентъ находился въ наилучшемъ состояніи. Сыновья Исаака въ продолженіи нѣсколькихъ минутъ также казались совсѣмъ бодрыми, но вскорѣ появились дурные симптомы въ видѣ сильныхъ судорогъ. Обоихъ дѣтей унесли въ сосѣднюю комнату, куда послѣдовалъ за ними Исаакъ, чтобы употребить всѣ извѣстныя ему средства для ихъ спасенія.
   Такимъ образомъ, когда старый папа, подъ наблюденіемъ остальныхъ врачей, заснулъ благотворнымъ сномъ, состояніе еврейскихъ мальчиковъ настолько ухудшилось, что не прошло и часу, какъ передъ несчастнымъ отцомъ лежали два трупа.
   Ударъ былъ слишкомъ силенъ и неожиданъ для Іэма: онъ не въ состояніи былъ выдержать его. Вслѣдъ за первыми дикими порывами отчаянія, полное умопомѣшательство овладѣло его потрясеннымъ мозгомъ. Что сталось съ его единственными любимыми дѣтьми, которыхъ онъ за часъ передъ тѣмъ видѣлъ такими веселыми и цвѣтущими! Какъ покажется онъ на глаза ихъ матери? Онъ былъ увѣренъ, что смерть дѣтей убьетъ ее и что передъ нимъ будетъ лежать и ея трупъ. Мысли путались въ его головѣ; ему казалось, что онъ долженъ бѣжать куда-то, бѣжать безъ оглядки. Блуждающіе глаза его снова и снова останавливались на блѣдныхъ чертахъ убитыхъ имъ дѣтей. Смерть была бы для него величайшимъ благодѣяніемъ, но подъ вліяніемъ умственнаго разстройства онъ былъ убѣжденъ, что смерть бѣжитъ отъ него, что, мало-по-малу, всѣ умрутъ, а онъ одинъ долженъ вѣчно жить, чтобы странствовать до конца міра.
   Въ этомъ состояніи духа Іэмъ вышелъ изъ Ватикана. Но когда онъ очутился на площади св. Петра, среди шумной толпы, взволнованной противорѣчивыми слухами, и многіе приступили къ нему съ вопросами о здоровья папы, то ему показалось, что за нимъ гонятся злые демоны. Теперь ни что не принудило бы его вернуться въ свой домъ. Онъ спрятался за ближайшими воротами и стоялъ здѣсь до тѣхъ поръ, пока темныя фигуры вынесли изъ папскаго дворца закрытыя носилки. Нѣкоторое время онъ слѣдовалъ за ними съ замираніемъ сердца, но когда увидѣлъ, что ихъ несутъ по мосту въ Гэтто, то имъ снова овладѣлъ припадокъ безумія. Онъ бросился вонъ изъ города, и бѣжалъ все дальше и дальше, увлекаемый какою-то невѣдомой силой.
   

ГЛАВА VI.
Итальянскіе Аѳины.

   Далеко въ горахъ, на склонѣ Апенциновъ и на разстояніи нѣсколькихъ миль отъ Флоренціи, находился замокъ, который имѣлъ видъ крѣпости и, подобно большинству жилищъ этого рода, былъ настолько обширенъ, что въ немъ могло помѣститься небольшое войско. Всѣ подобныя укрѣпленныя жилища принадлежали тогда высшему дворянству или внятнымъ фамиліямъ мѣстныхъ патриціевъ. Сюда нерѣдко являлись владѣльцы съ своими партизанами, чтобы избѣжать грозящей имъ опасности, такъ какъ среди постоянныхъ междоусобій никто не могъ тогда считать себя гарантированнымъ отъ всевозможныхъ случайностей. Противникъ зачастую ожидалъ только удобнаго момента, чтобы овладѣть женой и дѣтьми своего врага и принудить послѣдняго въ большому выкупу или выполненію тяжелыхъ условій, а иногда съ единственною цѣлью удовлетворить личную месть какой нибудь жестокостью.
   Уже много лѣтъ никто не жилъ въ замкѣ Буэнфидардо, кромѣ кастеляна, который поддерживалъ въ немъ нѣкоторый порядокъ. Наконецъ, Гуильельмо Пацци, получивъ замокъ по наслѣдству, рѣшился переѣхать сюда съ своей семьей и велѣлъ сдѣлать необходимыя поправки. Съ стѣсненнымъ сердцемъ и крайне неохотно оставилъ онъ свою прекрасную виллу близъ Флоренціи, тѣмъ болѣе, что разстался съ нею на неопредѣленное время. Восходящая звѣзда Лоренцо Медичи въ это время поднялась уже на такую высоту, что близкимъ людямъ не безопасно было оставаться около нея. Послѣ брака старшей дочери Лоренцо съ принцемъ Чибо, произошелъ окончательный разрывъ между домами: Медичи и Пацци. Маддалена не только созналась матери въ своей любви къ Пьетро Пацци, но прямо объявила своему молодому супругу, что вышла за него по волѣ родителей, хотя ея сердце принадлежало другому. Эта неосторожность повела къ открытому разрыву между двумя родственными фамиліями, такъ что Біанка Пацци, ради безопасности своихъ дѣтей, рѣшилась на время покинуть Флоренцію, пока ихъ будущность не устроится такимъ образомъ, что присутствіе Пьетро въ родномъ городѣ не будетъ помѣхой для супружескаго счастья Маддалены.
   Переѣздъ въ замокъ Буэнфидардо не внесъ никакихъ особенныхъ перемѣнъ въ жизнь Гуэльельмо Пацци и его семьи; только уединеніе еще больше сблизило всѣхъ ихъ. Въ противоположность большинству сосѣднихъ землевладѣльцевъ, имѣвшихъ въ виду одну ближайшую выгоду, Гунльельмо прежде всего задался цѣлью ввести различныя улучшенія въ своихъ владѣніяхъ и по возможности облегчить участь подвластныхъ ему вассаловъ. Эти стремленія не остались безплодными; его примѣръ благотворно подѣйствовалъ на мѣстныхъ крестьянъ, которые мало по малу убѣдились въ доброжелательствѣ и опытности своего господина. Онъ занимался осушкой болотъ, устраивалъ водопроводы, усовершенствовалъ скотоводство и земледѣліе, заботился о сохраненіи лѣсовъ и разсадкѣ деревьевъ, такъ что тѣ же земли скоро стали приносить несравненно больше доходу, нежели въ прежнія времена. Но не только самъ владѣлецъ замка, но и жена его была добрымъ геніемъ для жителей сосѣднихъ деревень. Она устроила школу для дѣтей, ухаживала за больными, пріискивала работу для пожилыхъ женщинъ, и, избѣгая всякой помощи, которая имѣла видъ милостыни, главнымъ образомъ старалась дать возможность людямъ существовать на свои собственныя средства. Сначала это была нелегкая задача. Простой народъ, погруженный въ невѣжество и вѣковые предразсудки, относился къ ней съ тупымъ равнодушіемъ, а подчасъ и съ явнымъ недоброжелательствомъ. Но Біанка не смущалась этимъ и неуклонно шла къ цѣли; наконецъ мало по малу она достигла того, что мѣстное населеніе стало совершенно иначе относиться въ ней: прежняя подозрительность исчезла и уступила мѣсто полному довѣрію.
   Замокъ Буэнфидардо находился въ сторонѣ отъ большой дороги, и поэтому сюда рѣдко заходилъ странникъ или проѣзжалъ кто-либо изъ путешественниковъ. Только художники время отъ времени посѣщали эту живописную мѣстность, чтобы почерпнуть новые сюжеты изъ природы и народной жизни. Такъ случилось и теперь. Одинъ молодой неизвѣстный художникъ, по примѣру своихъ товарищей, отправился бродить по горамъ съ небольшимъ количествомъ денегъ и необходимыми принадлежностями для эскизовъ. До сихъ поръ собранный имъ матеріалъ былъ довольно скудный, потому что ландшафтная живопись не увлекала его; онъ занимался ею насколько это было необходимо для его главной задачи. Онъ искалъ сюжетовъ изъ народной жизни для изображенія типовъ и частью отдѣльныхъ сценъ. Хотя ему удалось набросить нѣсколько характерныхъ головъ и изящныхъ фигуръ, но онъ не встрѣтилъ ни одного сколько нибудь выдающагося явленія, которое бы подѣйствовало на его фантазію.
   Однажды вечеромъ онъ очутился въ недалекомъ разстояніи отъ замка Буэнфидардо и подошелъ ближе, чтобы полюбоваться его красивымъ мѣстоположеніемъ. Но тутъ онъ неожиданно увидѣлъ группу, которая всецѣло поглотила его вниманіе. Въ нѣсколькихъ шагахъ отъ него у воротъ небольшой деревушки сидѣла молодая дѣвушка съ ребенкомъ на рукахъ; у колѣнъ ея стоялъ другой четырехлѣтій мальчикъ и пристально смотрѣлъ ей въ лицо. Хотя съ перваго взгляда трудно было опредѣлить общественное положеніе молодой дѣвушки, но по манерамъ и покрою платья можно было сразу догадаться, что это не крестьянка. На ней было простое голубое платье, изъ подъ котораго виднѣлась юбка изъ болѣе свѣтлой матеріи. Гладкій лифъ съ четырехъ-угольнымъ вырѣзомъ вокругъ шеи, обшитымъ кружевами, красиво обрисовывалъ высокую грудь и стройную талью дѣвушки; голова ея была защищена отъ солнца вышитымъ вуалемъ. Темнокаштановые волосы, съ прямымъ проборомъ, окаймляли хорошенькое свѣжее личико, съ кроткимъ очаровательнымъ выраженіемъ. Молодая дѣвушка наклонила голову къ ребенку, котораго держала на рукахъ; ея большіе каріе глаза глядѣли съ трогательнымъ участіемъ на маленькое полуобнаженное существо; она видимо старалась занять его и что-то говорила ему вполголоса. Мальчикъ стоившій у ея колѣнъ былъ также въ одной рубашкѣ; онъ съ любопытствомъ смотрѣлъ на незнакомца, который остановился въ нѣсколькихъ шагахъ отъ нихъ.
   -- Кто это? невольно промелькнуло въ головѣ художника, который не могъ оторвать глазъ отъ этой идиллической сцены. Она слишкомъ молода, чтобы быть матерью этихъ дѣтей... Но почему она такъ заботливо нянчится съ ними?..
   Загадка эта должна была разрѣшиться, такъ какъ молодая дѣвушка, быть можетъ подъ вліяніемъ магнетической силы его пристальнаго взгляда, неожиданно подняла глаза. Увидя незнакомца, она слегка покраснѣла; но не перемѣнила позы; только лицо ея приняло серіозное сосредоточенное выраженіе. Она еще разъ вопросительно посмотрѣла на него.

0x01 graphic

   Онъ почувствовалъ всю неловкость своего положенія и хотѣлъ извиниться передъ молодой дѣвушкой; но ему помѣшало появленіе дамы среднихъ лѣтъ. Она вышла изъ ближайшей хижины и прямо направилась въ дѣвушкѣ сидѣвшей съ дѣтьми. Опытный глазъ живописца тотчасъ же замѣтилъ, что это мать и дочь; у обѣихъ были такіе же прекрасные каріе глаза и тѣ же изящныя и правильныя черты лица. Но въ то время, какъ красота одной достигла періода полнаго развитія, за которымъ должно было наступить отцвѣтаніе, другая представляла собой роскошно распускающійся цвѣтокъ, совмѣщавшій въ себѣ дѣвическую робость съ очарованіемъ ранней молодости.
   -- Бѣдная Маріанна врядъ ли встанетъ съ постели! сказала дама, обращаясь въ своей дочери. Я принесла ей лекарство и старалась по возможности утѣшить ее. Побудь здѣсь съ дѣтьми; я тотчасъ же пошлю кого-нибудь изъ замка для ухода за больной.
   Дама остановилась, такъ какъ замѣтила присутствіе незнакомца. Она была видимо удивлена и съ недоумѣніемъ смотрѣла на него; на лицѣ ея вмѣстѣ съ чувствомъ собственнаго достоинства знатной женщины выражалось искреннее доброжелательство.
   Молодой художникъ подошелъ въ ней и, снявъ шляпу, сказалъ съ вѣжливымъ поклономъ:
   -- Простите синьора, что я рѣшаюсь заговорить съ вами. Мнѣ очень жаль, что мое внезапное появленіе нарушило вашу идиллическую жизнь. Я художникъ и путешествую съ цѣлью изученія природы, тѣмъ болѣе, что до сихъ поръ я видѣлъ только мѣстность возлѣ небольшаго замка моего отца, а затѣмъ ближайшія окрестности Флоренціи.
   При этихъ словахъ мать и дочь, внимательнѣе посмотрѣли на молодаго художника, привлекательная наружность и приличныя манеры котораго говорили въ его пользу.
   -- Вы изъ Флоренціи? ласково спросила пожилая дама. По тону ея голоса можно было замѣтить, что это обстоятельство не мало способствовало тому живому участію, съ какимъ она въ эту минуту отнеслась въ незнакомцу.
   -- Да, синьора, я уже нѣсколько лѣтъ живу въ прекрасной Флоренціи, гдѣ посвятилъ себя изученію живописи.
   -- Странно, что я ни разу не встрѣтила васъ въ нашемъ городѣ! сказала дама. Я рѣшаюсь также выразить удивленіе, что вы никогда не видали, ни меня, ни моей дочери... Быть можетъ это объясняется тѣмъ, что въ послѣднее время мы рѣдко бывали во Флоренціи, а затѣмъ переѣхали въ этотъ уединенный замокъ...
   -- Нѣтъ, синьора, возразилъ скромно художникъ; главная причина этого заключается въ моей ничтожности, такъ какъ до сихъ поръ я еще ничѣмъ не успѣлъ заявить о своемъ существованіи Хотя я не былъ изъ числа усидчивыхъ учениковъ въ мастерской великаго маэстро Верроккіо и достаточно странствовалъ по городу съ своими пріятелями, но мнѣ рѣдко приходилось бывать въ обществѣ знатныхъ дамъ. Вдобавокъ я слишкомъ неизвѣстный человѣкъ, чтобы обратить на себя чье либо вниманіе. Меня зовутъ Леонардо да-Винчи; я сынъ небогатаго дворянина, помѣстье котораго названо его именемъ. Я посвятилъ себя изученію искусства, но порядочно владѣю оружіемъ и достигъ извѣстнаго искусства въ рыцарскихъ играхъ и упражненіяхъ, такъ что подчасъ у меня не достаетъ времени, чтобы серіозно заняться живописью.
   -- Если я не ошибаюсь, возразила дама, то мой сынъ разсказывалъ мнѣ о васъ. Вы видите передъ собой Біанку Медичи, жену Гуильельмо Пацци, а это моя дочь, Марія; къ сожалѣнію я должна поспѣшить домой, чтобы прислать кого нибудь на помощь больной женщинѣ, которая лежитъ въ этой хижинѣ. Не хотите ли отправиться вмѣстѣ со мной въ замокъ, гдѣ васъ ожидаетъ самый радушный пріемъ, тѣмъ болѣе, что при нашей уединенной жизни молодой художникъ -- желанный гость. Сынъ мой будетъ радъ случаю побродить съ вами по здѣшнимъ горамъ; я увѣрена, что вамъ не придется сожалѣть, если вы посвятите нѣсколько дней изученію этой живописной мѣстности.
   -- Я не нахожу словъ, чтобы благодарить васъ благородная синьора за ту честь, какой вы удостоили меня, и съ радостью принимаю ваше предложеніе. Но позвольте мнѣ присоединить къ этому нижайшую просьбу. Я слышалъ, что вы поручили синьоринѣ остаться здѣсь съ дѣтьми, пока вы не пришлете кого нибудь изъ замка. Вамъ извѣстно, что геній вдохновенія всецѣло властвуетъ надъ нами, живописцами, и мы находимся съ нимъ въ особенныхъ отношеніяхъ. Нерѣдко вдохновеніе неожиданно посѣщаетъ насъ и предлагаетъ свои услуги; мы должны пользоваться этими дорогими минутами, потому что въ противномъ случаѣ онѣ безвозвратно потеряны для насъ. Если вы ничего не имѣете противъ этого, то позвольте мнѣ остаться около синьорины, чтобы я могъ нарисовать ее въ этой позѣ. Мнѣ никогда не приходилось видѣть болѣе прекраснаго и дѣвственнаго образа, и я увѣренъ, что не увижу ничего подобнаго. Посмотрите на эту картину синьора: ваша дочь держитъ на рукахъ красиваго ребенка; курчавый мальчикъ стоитъ около нея и внимательно прислушивается къ нашимъ словамъ. Можно ли найти болѣе подходящую группу для изображенія Дѣвы Маріи съ младенцемъ Іисусомъ и Іоанномъ. Умоляю васъ исполнить мою просьбу; я чувствую, что святое вдохновеніе охватило мою душу: никогда я не испытывалъ ничего подобнаго.
   Молодая дѣвушка была смущена этими словами и стыдливо опустила свою прелестную головку, но мать вполнѣ одобрила желаніе художника, такъ какъ чувствовала себя польщенной въ лицѣ своей дочери. Тѣмъ не менѣе, она колебалась и мысленно спрашивала себя: не будетъ ли непростительнымъ тщеславіемъ съ ея стороны, если она исполнитъ просьбу Леонардо.
   Этотъ понялъ, что происходило въ душѣ благочестивой женщины и съ живостью продолжалъ:
   -- Вы изъ дома Медичи синьора и несомнѣнно признаете, что истинное искусство также свито, какъ и религія. Вспомните прекрасную картину Сандро Боттичелли, на которой оба ваши брата держатъ книгу передъ Свитой Дѣвой и она вноситъ въ нее свое имя. Развѣ во Флоренціи не считается почетомъ, когда знаменитый художникъ увѣковѣчить своей кистью черты лица какой нибудь синьоры? Хотя до сихъ поръ я ничѣмъ не успѣлъ прославить себя, но чувствую глубокое влеченіе въ искусству и его высшимъ цѣлямъ...
   У Біанки было слишкомъ мало времени для раздумья. Трудно было ожидать, чтобы какой-либо извѣстный художникъ вздумалъ посѣтить уединенный замокъ Бузнфидардо, и во всякомъ случаѣ, поклоненіе молодого Леонардо красотѣ ея дочери было такое скромное и выражено въ такой деликатной формѣ, что синьора Біанка не имѣла никакого повода для отказа. Она, видимо, хотѣла сдѣлать какое-то возраженіе, но остановилась на полсловѣ и, ласково кивнувъ головой въ знакъ согласія, поспѣшила въ замокъ.
   Необъяснимое, почти боязливое чувство охватило душу Леонардо, когда онъ остался наединѣ съ молодой дѣвушкой. Курчавый мальчуганъ еще крѣпче прижался къ колѣнямъ своей покровительницы, которая всегда ласково обращалась съ нимъ и нерѣдко дѣлала ему небольшіе подарки.
   Въ этотъ часъ дня почти всѣ жители деревни были заняты работой въ полѣ или по домамъ, такъ что ничто не отвлекало вниманія живописца. Онъ молча устроилъ себѣ сидѣніе изъ нѣсколькихъ полѣньевъ, открылъ портфель и весь погрузился въ задуманный имъ эскизъ, переводя мѣломъ на бумагу прелестную группу, которая была передъ его глазами. Дѣти какъ бы замерли отъ удивленія и пристально смотрѣли на него такъ, что онъ могъ набросить абрисъ. Марія не рѣшалась прервать молчанія, и ждала, пока живописецъ самъ не заговоритъ съ нею. Но онъ спѣшилъ воспользоваться первыми драгоцѣнными минутами для своей работы, и только тогда, когда эскизъ былъ оконченъ въ общихъ чертахъ, у него явилось желаніе говорить съ молодой дѣвушкой.
   -- Какая привлекательная наружность у вашей матери, синьорина! воскликнулъ онъ. Что за величественная фигура, правильное и кроткое лицо! Сколько прелести и граціи во всѣхъ ея движеніяхъ! Дѣйствительно, я долженъ былъ бы сразу догадаться, что она уроженка Флоренціи и, вдобавокъ, изъ знатнаго дома...
   Марія невольно улыбнулась, слушая восторженныя похвалы, расточаемыя молодымъ художникомъ ея матери: -- Нужели, спросила она, необходимо происходить изъ знатной фамиліи и родиться во Флоренціи, чтобы обладать всѣми этими преимуществами?
   -- Нѣтъ, возразилъ Леонардо, тутъ играетъ роль не одно это; развѣ вы сами не признаете той разницы, которая является сама собой, когда человѣкъ, помимо прирожденныхъ качествъ, прекрасныхъ чертъ лица и изящныхъ формъ совмѣщаетъ въ себѣ развитіе и образованіе.
   Тѣмъ не менѣе, замѣтила Марія, тѣ личности, которыхъ наша религія представляетъ идеалами высшихъ добродѣтелей и совершенства были бѣднѣйшіе люди. Пресвятая Дѣва происходила изъ низшаго класса, между тѣмъ, вы оказываете мнѣ величайшую честь желаніемъ воспроизвести мою незначительную особу въ ея образѣ.
   -- Мы, художники, возразилъ Леонардо, невольно стараемся придать привлекательную наружность тѣмъ лицамъ, которыя прославились своею святостью и высокими добродѣтелями. Хотя нерѣдко случается, что люди изъ народа отличаются необычайной красотой и обладаютъ всѣми внѣшними преимуществами, но въ большинствѣ случаевъ, тѣлесная красота служитъ для насъ символомъ благородныхъ, духовныхъ стремленій, которыя проявляются въ выраженіи лица, во взглядахъ и манерахъ. Если церковь величаетъ Пресвятую Дѣву царицей небесной, то въ томъ смыслѣ, что красота является здѣсь выраженіемъ внутренняго превосходства, и ни въ какомъ случаѣ не должна считаться исключительнымъ преимуществомъ людей, занимающихъ высокое положеніе въ свѣтѣ.
   -- Мнѣ кажется, что я теперь поняла васъ, замѣтила краснѣя молодая дѣвушка.
   -- Я придаю особенное значеніе вѣрной оцѣнкѣ человѣческихъ достоинствъ, продолжалъ Леонардо, и поэтому желалъ бы какъ можно яснѣе выразить мою мысль. Природа надѣляетъ всякаго рода людей тѣлесными и духовными дарами, и наша благословенная Италія представляетъ безчисленные примѣры, что и въ простомъ народѣ можно встрѣтить красоту и талантъ. Но необходимъ случай, чтобы эти дары природы могли получить полное и равномѣрное развитіе, а это разумѣется всего чаще встрѣчается въ высшихъ сословіяхъ, гдѣ съ раннихъ лѣтъ обращено вниманіе на правильное физическое развитіе; умъ также вырабатывается благодаря хорошимъ примѣрамъ и тщательному воспитанію. Поэтому при встрѣчѣ съ вашей матерью синьорина, я невольно подумалъ, что помимо природныхъ дарованій необходимы были особенно счастливыя условія для такого гармоническаго развитія красоты и привлекательныхъ душевныхъ свойствъ.
   Марія внимательно слушала своего краснорѣчиваго собесѣдника; но въ это время ребенокъ бывшій на ея рукахъ началъ громко плакать; старшій мальчикъ также выказывалъ явные прививки нетерпѣнія.
   Она попросила у живописца дать отдыхъ дѣтямъ, говоря, что снова возьметъ ихъ къ себѣ, и что они вѣроятно будутъ смирнѣе сидѣть, если имъ предоставить теперь немного свободы.
   Леонардо изъявилъ свое согласіе и замѣтилъ съ улыбкой: -- Развѣ у насъ взрослыхъ людей также не является время отъ времени томительное желаніе избавиться отъ оковъ, которыя налагаетъ на насъ обычай и приличія... Но простите меня, синьорина, это ни въ какомъ случаѣ не относится къ вамъ; личность ваша настолько гармонична, что вы не можете имѣть подобныхъ желаній. Что же касается насъ, мущинъ, то мы часто переступаемъ положенныя границы и слѣдуемъ нашимъ безумнымъ фантазіямъ; благо тому, кто при этомъ можетъ соблюсти извѣстную мѣру и снова вернуться на истинный путь.
   Марія опустила на землю ребенка, котораго держала на рукахъ и усадивъ рядомъ съ нимъ старшаго мальчика, вернулась на прежнее мѣсто. Она ничего не отвѣтила на лестное для нея замѣчаніе художника и возобновила прежнюю тему разговора.
   -- Я вполнѣ раздѣляю ваше мнѣніе, сказала она, что для надлежащаго развитія прирожденныхъ дарованій необходимы благопріятныя условія. Но мнѣ кажется, что художники совершенно не подходятъ подъ это правило. Возьмемъ любаго изъ нихъ, если въ немъ нѣтъ искры божественнаго огня, то безсильно будетъ образованіе, ученіе и даже самое тщательное воспитаніе.
   Глаза Леонардо сверкнули, когда онъ услышалъ эти слова изъ прекрасныхъ устъ молодой дѣвушки.
   -- Вы правы, синьорина, возразилъ онъ; истинный художникъ не мыслимъ безъ этого; но и для него необходимо развитіе и благопріятныя обстоятельства, чтобы онъ могъ сдѣлаться достойнымъ своего призванія и искра божественнаго огня обратилась бы въ яркое пламя. Разумѣется, нерѣдко мы видимъ совершенно обратное явленіе; геній подчасъ достигаетъ еще болѣе широкаго развитія вслѣдствіе страданій и всевозможныхъ лишеній, нежели при самыхъ счастливыхъ условіяхъ жизни. Говорятъ даже, что въ большинствѣ случаевъ намъ необходимы сильныя нравственныя потрясенія, чтобы дойти до полнаго развитія художественныхъ силъ.
   -- Это было бы слишкомъ жестоко! воскликнула Марія, бросивъ пристальный взглядъ на своего собесѣдника. Въ такомъ случаѣ простымъ смертнымъ приходилось бы избѣгать всякихъ сношеній съ художниками изъ боязни низвести ихъ съ высоты желаніемъ состарить ихъ счастье или же ежеминутно быть готовымъ видѣть ихъ страданія и мириться съ ними въ интересахъ искусства. Это плохой выборъ, добавила она съ легкимъ вздохомъ.
   -- Художники, какъ и всѣ люди должны мириться со всякимъ положеніемъ, отвѣтилъ Леонардо, потому что каждый изъ насъ въ большей или меньшей степени служитъ орудіемъ для цѣлей провидѣнія. Еслибы вашъ дядя, Лоренцо Медичи, началъ раздумывать, нужно или нѣтъ покровительствовать художественному генію, то Флоренція никогда не увидѣла бы многихъ безсмертныхъ произведеній. Его всеобъемлющій умъ одинаково полезенъ для современниковъ, какъ въ области политики, такъ въ искусствѣ и наукѣ; онъ не задается вопросомъ, всѣ ли взлелѣянные имъ ростки достигнуть полнаго развитія. Неужели природа заботится о томъ, что тысячи зародышей гибнутъ безвозвратно! Въ нашей душѣ должно быть только желаніе выполнить возложенное на насъ дѣло, остальное въ рукахъ божіихъ...
   Леонардо замолчалъ, потому что въ эту минуту на дорогѣ изъ замка послышались шаги, и вслѣдъ затѣмъ къ нимъ подошла старая служанка въ простой темной одеждѣ и съ небольшой коренной, которую она заботливо придерживала обѣими руками.
   -- Это ты, Нона! воскликнула Марія, вставая съ мѣста и сдѣлавъ нѣсколько шаговъ на встрѣчу старухѣ, которая объявила съ торжественнымъ видомъ, что принесла лекарства и взяла изъ дому все необходимое, чтобы облегчить страданія больной. Затѣмъ она обратилась къ молодому живописцу и съ болтливостью, свойственной женщинамъ ея званія, сказала:
   -- Да, синьоръ, печальная судьба этой бѣдной Маріанны! Вотъ уже четыре мѣсяца, какъ она овдовѣла: никто не знаетъ кѣмъ убитъ ея покойный мужъ; только его нашли въ нѣсколькихъ шагахъ отъ границы съ ножемъ въ груди. Вѣроятно все вышло вслѣдствіе того, что онъ поссорился съ какимъ нибудь пріятелемъ. Беппо похоронили, а его жена до сихъ поръ лежитъ больная отъ испуга и горя. Нашъ синьоръ хотѣлъ было изслѣдовать дѣло, но по ту сторону границы не добьешься справедливости; тамъ никто не думаетъ о наказаніи преступниковъ! Счастье для бѣдной женщины, что она живетъ по близости замка Буэнфидардо и наши господа принимаютъ въ ней участіе, потому что иначе ей пришлось бы просить милостыню и погибать отъ голоду съ двумя дѣтьми. Не мало нищихъ бродитъ въ здѣшнихъ мѣстахъ; вся ихъ одежда состоитъ изъ тряпья, подареннаго сострадательными людьми; питаются они чѣмъ попало,-- сухими корками, которыя выпросятъ по деревнямъ, или же лѣсными орѣхами, ягодами и всякой-всячиной. Маріанна давно умерла бы съ голоду и лѣта были бы покинуты, если бы не наши милостивые господа...
   -- Довольно, Нона! прервала ее Марія. Къ чему ты разсказываешь все это. Пойдемъ, посмотримъ больную; синьоръ подождетъ насъ.
   Съ этими словами она взяла ребенка на руки и въ сопровожденіи мальчика и служанки вошла въ убогую хижину, которая была въ нѣсколькихъ шагахъ отъ нихъ.
   Леонардо показалось, что съ ея удаленіемъ внезапно исчезло солнце, хотя оно свѣтало по-прежнему. Сердце его болѣзненно сжалось отъ неопредѣленнаго опасенія; но это продолжалось одну минуту; онъ снова чувствовалъ себя въ особенномъ, никогда не испытанномъ настроеніи духа. Это было какое-то просвѣтленіе свыше, какъ будто Дѣва Марія, образъ которой запечатлѣлся въ его сердцѣ, явилась ему во всей своей небесной всепрощающей благости.

0x01 graphic

   Видѣніе сначала неясное и какъ бы подернутое туманомъ, принимаю все болѣе и болѣе опредѣленныя очертанія, и наконецъ предстало глазамъ удивленнаго художника во всей своей недосягаемой красотѣ, когда отворилась низкая дверь хижины, и на порогѣ появилась нѣжная фигура молодой дѣвушки. На ея кроткомъ миломъ лицѣ выражалось глубокое сожалѣніе, вызванное зрѣлищемъ нищеты и страданій, которое придало ея чертамъ неземную, духовную красоту. Леонардо видѣлъ много восхитительныхъ прославленныхъ красавицъ, но ни одна изъ нихъ не производила на него такого чарующаго впечатлѣнія, какъ въ эту минуту Марія Пацци.
   Она робко предложила молодому художнику проводить ее въ Буэнфидардо. Леонардо съ радостью принялъ это приглашеніе и, не помня себя, отъ счастья, шелъ рядомъ съ нею по дорогѣ, ведущей въ замокъ, между густыми изгородями, подъ тѣнью оливковыхъ деревьевъ. Сначала Марія была въ грустномъ настроеніи духа и заговорила о несчастіяхъ, которыя незаслуженно преслѣдуютъ людей Но душа художника была такъ переполнена радостными ощущеніями, что въ ней не было отголоска для мрачныхъ мыслей. Онъ старался развлечь Марію и навести разговоръ на болѣе веселую тэму.
   -- Счастье и несчастье, сказалъ онъ, только ступени безконечной лѣстницы человѣческой судьбы. Само собою разумѣется, что мы не имѣемъ права отворачиваться отъ людскихъ бѣдствій или холодно относиться къ нимъ; но, съ другой стороны, не слѣдуетъ ради чужихъ страданій упускать изъ виду собственнаго счастья. Молодость, здоровье, веселое и бодрое настроеніе -- величайшія сокровища, выпавшія на долю человѣка, и пока онъ обладаетъ ими, онъ долженъ благодарить судьбу и радоваться каждой минутѣ, съ твердой надеждой на хорошую будущность...
   Марія торопливо отвѣтила, что вполнѣ раздѣляетъ этотъ взглядъ, тѣмъ болѣе, что ея грусть незамѣтно разсѣялась подъ вліяніемъ веселаго собесѣдника. Затѣмъ, разговоръ ихъ снова перешелъ на искусство, и они въ наилучшемъ расположеніи духа дошли до воротъ замка, гдѣ ихъ встрѣтилъ Пьетро Пацци, который угналъ отъ матери о прибытіи неожиданнаго гостя.
   Пьетро только-что вернулся съ отцомъ съ соколиной охоты и, поручивъ лошадь конюху, поспѣшилъ на встрѣчу сестрѣ. Онъ привѣтствовалъ молодаго живописца сердечнымъ пожатіемъ руки какъ стараго пріятеля, такъ что ихъ прежнее мимолетное знакомство, благодаря исключительнымъ обстоятельствамъ, приняло болѣе непринужденный и задушевный характеръ.
   Владѣлецъ замка ожидалъ гостя въ нижней залѣ и радушно встрѣтилъ его съ свойственной ему обходительностью, исполненной чувства собственнаго достоинства. Званіе художника въ тѣ времена было-лучшей рекомендаціей; сверхъ того, въ пользу Леонардо говорила его статная фигура, приличныя манеры и умное выраженіе лица, такъ что семья Пацци невольно отнеслась къ нему какъ къ близкому человѣку. Такому довѣрію, разумѣется, отчасти способствовало и его прежнее знакомство съ Пьетро.
   Молодой художникъ, съ своей стороны, почувствовалъ себя хорошо среди радушной образованной семьи, гдѣ красота окружающихъ его лицъ совмѣщалась съ простотой обращенія и самыми привлекательными душевными свойствами.
   Въ первый же вечеръ Леонардо долженъ былъ сообщить все, что ему было извѣстно о Флоренціи. Онъ началъ свой разсказъ съ широкихъ предпріятій, выполненныхъ братомъ Біанки, Лоренцо Медичи. Садъ виллы Кареджи былъ посвященъ естественнымъ наукамъ, и здѣсь дѣлались ботаническіе опыты подъ руководствомъ ученаго монаха Энеа Сильвіо Пикколонини; небольшой домъ близъ Санъ-Марко предназначенъ для художественныхъ цѣлей: Лоренцо устроилъ въ немъ музей, гдѣ для назиданія начинающихъ художниковъ собраны были произведенія античной скульптуры.
   Гуильельмо Пацци спросилъ молодаго живописца, какого онъ мнѣнія о новомъ движеніи въ искусствѣ и наукѣ.

0x01 graphic

   Леонардо отвѣтилъ: -- У насъ въ Италіи наука, какъ всегда, опередила искусство. Послѣднее долго собирается съ силами прежде, чѣмъ рѣшится выразить то, что уже стало признаннымъ фактомъ въ области знанія и поэзіи. Древній міръ давно уже сдѣлался идеаломъ ученыхъ, между тѣмъ, какъ художники только что начали основательно изучать его и подражать классическимъ произведеніямъ. Античныя зданія всегда возбуждали удивленіе, и еслибы дѣло только ограничилось этимъ, то прежній стиль остался бы во всей силѣ; чтобы ввести нѣчто новое необходимъ былъ вліятельный человѣкъ и городъ поставленный въ исключительныя условія. Такимъ городомъ могла быть только Флоренція; такимъ человѣкомъ былъ Косьма Медичи. Во Флоренціи, въ періодъ ея высшаго развитія впервые пробудилось сознаніе, что жизненныя силы изсякли въ искусствѣ и что для него долженъ наступить новый фазисъ развитія. Художники пришли къ выводу, что истощенная и устарѣвшая природа не въ состояніи больше произвести ни великановъ, ни крупныхъ талантовъ. Между тѣмъ, мы видимъ, къ нашему радостному изумленію, пробужденіе новыхъ силъ, въ лицѣ такихъ художниковъ, какъ Брунеллески, Донателло, Гиберти, Лука Делла Роббіо, Мазаччіо, которые не уступаютъ въ талантѣ самымъ знаменитымъ древнимъ маэстро. Уже теперь новый стиль зодчества изгналъ готическій изъ его послѣднихъ убѣжищъ, и если онъ не былъ бы прекраснѣе и цѣлесообразнѣе, то его никогда не стали бы примѣнять во Флоренціи. Новое искусство выступило съ псины" сознаніемъ, что ему суждено не только открыть путь къ высшему напряженію всѣхъ наличныхъ силъ, но и достигнуть величайшей славы.
   Все великое не есть только даръ природы или продуктъ извѣстной эпохи, но въ такой же мѣрѣ зависитъ отъ нашихъ стремленій и неутомимаго труда. Древнимъ легче было сдѣлаться великими, потому что живая традиція подготовляла ихъ къ высшимъ художественнымъ произведеніямъ, которыя стоятъ намъ столько труда, но тѣмъ больше будетъ честь, какую воздадутъ co-временемъ возрожденію искусства. Только геніальный человѣкъ могъ рѣшить вопросъ въ пользу новаго направленія и проложить путь къ осуществленію не однихъ своихъ личныхъ стремленій, но и большинства своихъ современниковъ. Этотъ подвигъ совершенъ во Флоренціи нашимъ знаменитымъ художникомъ Брунеллески; куполъ нашей церкви Санта Маріа де'Фіори служитъ свидѣтельствомъ прекраснаго выполненія его великой задачи. Прежнія работы, начатыя имъ въ Римѣ, дали ему необходимую подготовку для этого блистательнаго произведенія, которымъ возрожденіе искусства обязано своей побѣдой. Такому успѣху въ значительной мѣрѣ способствовала его слава какъ скульптора и декоратора. Но еще до него Гиберти украсилъ нашъ баптистерій бронзовыми дверьми, которыя указываютъ на самую тѣсную связь между различными отраслями пластики, потому что композиція отдѣльныхъ частей представляетъ перенесенныя въ рельефъ картины, которыя могли быть созданы только самымъ талантливымъ живописцемъ. Если Гиберти дошелъ до такой высоты художественнаго творчества, то онъ равнымъ образомъ обязанъ этимъ изученію античныхъ произведеній, неподражаемая красота которыхъ никогда не остается безъ вліянія. Только со времени Гиберти начали выкапывать древнія статуи и отстаивать ихъ художественное достоинство противъ фанатиковъ, которые не хотѣли допустить, чтобы придавали какое либо значеніе этимъ остаткамъ языческаго міра. Насколько Гиберти умѣлъ цѣнить преимущества античныхъ художественныхъ произведеній видно изъ его сужденія объ античномъ торсѣ, найденномъ во Флоренціи, который, вѣроятно, хорошо извѣстенъ вамъ. Онъ сказалъ, что "этотъ торсъ отличается такой тонкой работой, что невозможно разглядѣть частности простымъ глазомъ, ни при полномъ, ни при уменьшенномъ свѣтѣ, и только при ощупываніи кончиками пальцевъ можно вполнѣ открыть ихъ и оцѣнить по достоинству". Стремленія Брунеллески воспроизвести красоту античнаго зодчества увѣнчались такимъ же блестящимъ успѣхомъ. Впослѣдствіи, онъ отправился въ Римъ вмѣстѣ съ своимъ младшимъ товарищемъ, Донателло. Подобно тому, какъ Гиберти былъ не только скульпторомъ, но и зодчимъ, такъ и Брунеллески былъ одинаково искусенъ въ живописи, скульптурѣ и работахъ изъ бронзы.
   Въ Римѣ Брунеллески съ помощью Донателло занялся измѣреніемъ остатковъ античныхъ 8 даній, между тѣмъ какъ жители были убѣждены, что молодые флорентинцы отыскиваютъ золото и серебро въ развалинахъ храмовъ и императорскихъ дворцовъ. Донателло также многому научился у художниковъ древняго міра. Онъ впервые навелъ Косьму Медичи на мысль собирать античныя статуи и выставлять ихъ въ общественныхъ мѣстахъ. Самъ Донателло приводилъ въ цѣлость разбитыя или изувѣченныя художественныя произведенія, которыя, какъ вамъ извѣстно, послужили началомъ музея въ саду Санъ-Марко. Въ послѣднее время музей этотъ значительно расширенъ благодаря вашему брату, синьора Шапка...
   Несмотря на предшествовавшія событія родственники Лоренцо съ удовольствіемъ слушали похвалы, которыя ему расточалъ художникъ. Послѣдній сообщилъ также, что академія философіи и поэзіи, основанная по иниціативѣ Лоренцо достигла значительной степени процвѣтанія и, что онъ самъ присутствуетъ на засѣданіяхъ, которыя обыкновенно происходятъ въ его дворцѣ. Прославленный поэтъ Луиджи Пуччи и ученый естествоиспытатель Пико де Мирандола, а равно Анджело Полиціано пользуются особеннымъ довѣріемъ Лоренцо Медичи; онъ выказываетъ имъ предпочтеніе передъ другими членами этого кружка, въ который допускаются по временамъ иностранные ученые и любители искусства. Такъ напримѣръ на одномъ изъ послѣднихъ засѣданій присутствовалъ нѣмецъ недавно прибывшій во Флоренцію. Леонардо назвалъ его фамилію; присутствующіе сдѣлали попытку повторить ее; но сто не удалось имъ, что послужило поводомъ въ веселымъ шуткамъ. Этотъ ученый нѣмецъ былъ Іоганъ Рейхлинъ, который въ качествѣ секретаря сопровождалъ одного нѣмецкаго князя, ѣхавшаго въ Римъ, и остановился проѣздомъ во Флоренціи.
   Разговоръ продолжался въ этомъ тонѣ до поздней ночи, пока наконецъ хозяйка дома не напомнила присутствующимъ, что время отправляться на отдыхъ, тѣмъ болѣе, что можно будетъ возобновить бесѣду на слѣдующій вечеръ.
   Пьетро отвелъ гостя въ назначенную для него комнату рядомъ со своей спальней, гдѣ изъ оконъ открывался прекрасный видъ на окружающую мѣстность и было достаточно свѣта, чтобы заняться живописью. Леонардо былъ въ такомъ восхищеніи отъ перваго вечера, проведеннаго среди образованной и радушной семьи, что рѣшился воспользоваться ея гостепріимствомъ, насколько позволить приличіе, и провести въ Буэнфидардо возможно продолжительное время.
   

ГЛАВА VII.
Учредитель божьяго града.

   Врядъ ли кто изъ лицъ, знавшихъ прежняго робкаго Джироламо Саванаролу, повѣрилъ бы теперь, что онъ тотъ самый суровый монахъ, который своимъ увлекательнымъ краснорѣчіемъ возбуждалъ такое удивленіе въ монастырѣ Санъ-Марко во Флоренціи. Вернувшись въ Болонью, онъ поступилъ въ орденъ доминиканцевъ, потому что праздная созерцательная жизнь, на какую были осуждены монахи другихъ орденовъ не соотвѣтствовала стремленіямъ его подвижнаго воспріимчиваго ума. Теперь для него была доступна общественная дѣятельность: онъ могъ въ качествѣ доминиканскаго монаха сдѣлаться воспитателемъ юношества и народнымъ проповѣдникомъ и съ горячимъ рвеніемъ предался своему призванію. Еще въ Болоньи духовное начальство оцѣнило замѣчательныя способности и ученость Джироламо и назначило его преподавателемъ философіи въ монастырской школѣ.
   Но вскорѣ Саванарола пришелъ къ убѣжденію, что онъ долженъ бороться съ различными препятствіями и собственными недостатками, если хочетъ имѣть вліяніе на публику своими проповѣдями. Его голосъ былъ слишкомъ слабъ и не благозвученъ; въ самомъ способѣ изложенія не доставало живости и граціи, и такъ какъ въ первое время своей монастырской жизни онъ наложилъ на себя строжайшій постъ, то настолько ослабѣлъ тѣломъ, что не былъ способенъ къ долгому и усиленному умственному напряженію. Ученики приходили въ восторгъ отъ необыкновеннаго ума своего преподавателя; но всякій разъ когда начальство монастыря заставляло его говорить съ каѳедры, передъ болѣе многочисленной публикой, такія попытки кончались полнѣйшей неудачей.
   Въ виду этого, Саванарола послѣ тяжелой внутренней борьбы и долгихъ колебаній рѣшилъ отказаться на нѣсколько лѣтъ отъ всякой общественной дѣятельности и посвятить себя изученію ораторскаго искусства, чтобы придать гибкость своему языку и добиться болѣе живаго и образнаго способа изложенія. Старанія его увѣнчались полнымъ успѣхомъ. То, въ чемъ ему отказала природа, было ь избыткомъ восполнено имъ, благодаря его непреклонной волѣ и неутомимому труду. Когда онъ снова вступилъ на каѳедру, то его слушатели едва повѣрили, что это тотъ самый монахъ, котораго ни слышали прежде. Голосъ проповѣдника сдѣлался сильнымъ, звучнымъ и пріобрѣлъ необыкновенную выразительность, между тѣмъ какъ его пламенная внушительная рѣчь возбуждала общее давленіе и неотразимо дѣйствовала на воображеніе и сердца слушателей. Тѣмъ не менѣе, онъ уже достигъ такого самообладанія, что, въ глубинѣ христіанскаго смиренія, приписывалъ происшедшую съ нимъ перемѣну не собственнымъ заслугамъ, а чуду, которое было ниспослано ему свыше, чтобы указать его призваніе.
   Съ этого времени Саванарола всецѣло посвятилъ себя проповѣди. Неудержимая сила постоянно влекла его къ открытой борьбѣ съ дурными условіями, которыя все болѣе и болѣе роковымъ образомъ проявлялись въ церкви и государствѣ. Соотвѣтственно своему мистическому настроенію, онъ преимущественно выбиралъ тэмой для своихъ проповѣдей мѣста изъ Откровенія св. Іоанна. Вскорѣ слава его распространилась не только въ Болоньи, но и во всей сужающей мѣстности; каждый желалъ слышать его.
   Пока еще никто изъ прежнихъ друзей Джироламо Саванаролы не зналъ, что могущественный проповѣдникъ, призывающій людей къ покаянію, тотъ самый человѣкъ, который юношей бывалъ въ ихъ обществѣ. Но въ самомъ непродолжительномъ времени онъ пріобрѣлъ такую громкую извѣстность, что даже въ семьѣ Бентиноліо за него обратили особенное вниманіе. Многіе города Италіи приглашали, его къ себѣ для проповѣди, и онъ не разъ принималъ эти приглашенія; но теперь онъ рѣшился окончательно покинуть Болонью, чтобы имѣть болѣе широкій кругъ дѣятельности. Эта рѣшимость не стоила ему никакихъ усилій, такъ какъ онъ былъ всецѣло проникнутъ вѣрой въ свое призваніе. Онъ разстался съ младшимъ братомъ Марко Авреліемъ съ твердой надеждой на будушность и отправился пѣшкомъ во Флоренцію, гдѣ поступилъ въ монастырь Санъ-Марко. Здѣсь имя его уже было настолько извѣстно, что настоятель и монахи съ радостью привѣтствовали его прибытіе.
   Монастырь Санъ-Марко принадлежалъ доминиканцамъ около пятидесяти лѣтъ.Но еще до этого онъ существовалъ болѣе чѣмъ полтора столѣтія и былъ основанъ съ цѣлью служить убѣжищемъ для аскетовъ Валомброза. Однако, мало-по-малу монахи заслужила дурную репутацію среди мѣстнаго населенія; поэтому папа Евгеній IV счелъ необходимымъ передать монастырь доминиканцамъ, которые считались вліятельнымъ орудіемъ папской власти. Медичисы, въ свою очередь, постоянно дѣлали богатые вклады въ монастырь, вслѣдствіе чего послѣдній находился въ извѣстной зависимости отъ нихъ.
   Въ описываемое время монастырь Санъ-Марко имѣлъ уже вполнѣ представительный видъ. Два двора были сплошь окружены зданіями. Фасадъ церкви, заключавшей въ себѣ множество драгоцѣнностей и мощей, былъ обращенъ на улицу; въ самомъ монастырѣ были двѣ трапезы -- большая и малая, капелла и различный хозяйственныя помѣщенія. Рядъ келій занималъ верхній этажъ; тамъ же находилась библіотека, основанная Косьмой Медичи. Всюду стѣны были разукрашены живописью, благодаря такимъ первоклао сныцъ художникамъ, какъ монахъ Бартоломео и Доменико Гирландайо, которымъ предшествовало творчество знаменитаго монаха Анджелико (да-Фіэзоле), такъ что братія постоянно имѣла передъ глазами образцовыя произведенія, служившія выраженіемъ истиннаго благочестія въ искусствѣ.
   Въ эти варварскія и смутныя времена, гдѣ себялюбіе заглушало всѣ благородные инстинкты, мирная жизнь въ флорентинскомъ монастырѣ Санъ-Марко представляла назидательный примѣръ самоотверженнаго стремленія въ возвышенной цѣли.
   Представители другихъ монашескихъ орденовъ часто расхаживали но городскимъ улицамъ, и хотя у народа все еще сохрани лось привитое съ дѣтства уваженіе къ ихъ сану, но въ отдѣльныхъ случаяхъ они не разъ подавали поводъ въ соблазну и открытому порицанію своимъ безстыднымъ поведеніемъ. Между тѣмъ доминиканцы Санъ-Марко поставили себѣ полезной задачей воспитывать юношество, и при этомъ стремились поучать народъ cъ помощью своихъ проповѣдей. Когда глаза римской церкви дали свое согласіе на основаніе ихъ ордена, то сдѣлалъ это съ твердыя убѣжденіемъ, что доминиканцы будутъ лучшей защитой святаго престола. Ему и въ голову не приходило, что этотъ орденъ можетъ со временемъ на столько усилиться, чтобы воспользоваться своимъ вліяніемъ на народъ противъ папства. Въ послѣднее столѣтіе среди духовенства часто поднимался вопросъ о томъ, что долгъ относительно церкви не имѣетъ ничего общаго съ папскими распоряженіями, въ тѣхъ случаяхъ, когда папа злоупотребляетъ своимъ святымъ саномъ для достиженія свѣтскихъ цѣлей. Этотъ взглядъ находилъ ревностныхъ защитниковъ среди доминиканцевъ и особенно въ лицѣ Саванаролы. Черезъ короткій промежутокъ времени новый монахъ Санъ-Марко сталъ открыто проповѣдывать противъ вопіющихъ злоупотребленій церкви и папства.

0x01 graphic

   Смиренный монахъ, ясный умъ котораго не былъ отуманенъ страхомъ земной власти, долженъ былъ считать чудомъ, что ему дана такая сила рѣчи, противъ которой никто не могъ устоять. Молодые монахи Санъ Марко тѣснились вокругъ него и скоро наши преклоняться передъ нимъ, какъ передъ своимъ руководителемъ, который могъ осуществить ихъ собственныя затаенныя стремленія. Они находили нравственное удовлетвореніе въ томъ, что могутъ сгруппироваться около человѣка, который не только уклоаялся отъ устарѣвшихъ формулъ, но рѣшался свободно говорить противъ злоупотребленій церкви.
   Вмѣсто прежней безцѣльной прогулки но корридорамъ монастыря. однообразной бесѣды или чтенія положенныхъ молитвъ въ тишинѣ уединенныхъ келій, они приводили топоръ цѣлые часы въ монастырскомъ саду; здѣсь они слушали краснорѣчиваго проповѣдника, который объяснялъ имъ различные тексты св. Писанія и будилъ ихъ умъ для новаго болѣе широкаго полета мысли. Среди роскошнаго тѣнистаго сада, расположеннаго за монастыремъ, былъ одинъ пунктъ, который скоро сдѣлался обычнымъ мѣстомъ сборища для друзей я слушателей Саванаролы. Огромный розовый кустъ, привезенный изъ Персіи, широко раскинулъ свои вѣтви подъ тѣнью лавровъ и другихъ южныхъ деревьевъ. У этого куста, вѣчно покрытаго пышными цвѣтами, Саванарола говорилъ свои проповѣди; и не только молодые доминиканцы, но многіе ученые и знатные люди изъ города выхлопотали себѣ разрѣшеніе приходить сюда и слушать ученаго монаха, подающаго такія блестящія надежды. Свободное слово въ тѣ времена представляло крайне рѣдкій и тѣмъ болѣе цѣнимый даръ, такъ что число приверженцевъ смѣлаго проповѣдника постоянно увеличивалось. Онъ воспользовался этимъ, чтобы мало по малу возбудить недовольство и положить начало умственному броженію въ кругу мыслящихъ горожанъ. Все яснѣе и прозрачнѣе становились его намеки; онъ порицалъ корыстолюбіе и эгоизмъ знатныхъ людей и преимущественно указывалъ на злоупотребленія, вслѣдствіе которыхъ всѣ высшія и наиболѣе вліятельныя церковныя должности сдѣлались продажными. Саванарола не касался сущности церковныхъ учрежденій, но предсказывать самыя печальныя послѣдствія въ будущемъ, если не прекратится лихоимство относительно церковныхъ имуществъ, которыя былъ самымъ священнымъ достояніемъ всего человѣчества. Онъ считать такія послѣдствія неизбѣжными, если великіе міра сего не убѣдятся въ необходимости принести покаяніе и позаботиться о благѣ подвластныхъ имъ людей. Съ увѣренностью, неоставлявшей никакого сомнѣнія въ слушателяхъ, онъ предвѣщалъ близость божьей кары, которая разразится надъ Италіей въ отмщеніе за пороки ея вельможъ.
   Когда выдающійся умъ въ какомъ либо направленіи обращаетъ на себя вниманіе и заставляетъ говорить о себѣ, то онъ прежде всего возбуждаетъ интересъ въ своихъ единомышленникахъ, которые съ искреннимъ участіемъ относятся къ его стремленіямъ. Но если онъ достигъ такого значенія, что имя его на устахъ каждаго, то къ мыслящему и разумному меньшинству примыкаетъ сразу вся масса несамостоятельныхъ умовъ, потому что никто не хочетъ отстать въ поклоненіи вліятельному человѣку, достоинства котораго оцѣнены всѣми. Такимъ образомъ, это кажущееся признаніе дѣйствительныхъ заслугъ нерѣдко становится дѣломъ пустой ходы, а тщеславіе поклонниковъ находитъ себѣ полное удовлетвореніе въ томъ, что они увеличиваютъ собою свиту героя моды. Подобные примѣры всего чаще встрѣчаются между женщинами. Большинству ихъ совершенно безразлично, касается-ли дѣло новой шляпы, музыкальной піесы или краснорѣчиваго проповѣдника; имъ нужно только, чтобы это было нѣчто такое, что возбуждало бы общее удивленіе, привлекало бы къ себѣ всякаго рода людей и о чемъ бы много говорили въ обществѣ. Всѣ эти условія совмѣщались въ особѣ Саванаролы, и поэтому въ непродолжительномъ времени цѣлая толпа тщеславныхъ и пустоголовыхъ жрицъ моды присоединилась къ его слушателямъ. Противники Саванаролы тотчасъ-же воспользовались этимъ обстоятельствомъ, чтобы дать ему презрительную кличку "дамскаго" проповѣдника.
   Между тѣмъ слава его далеко распространилась за предѣлы города Флоренціи. Монахъ, который осмѣлился открыто выступить противъ злоупотребленій папской власти, праздности монастырскихъ обитателей и роскоши расточаемой въ дворцахъ властелиновъ, представлялъ собою настолько любопытное явленіе, что каждый желалъ познакомиться съ нимъ.
   Ближайшіе итальянскіе города оспаривали другъ у друга честь принять у себя знаменитаго проповѣдника, и хотя Саванарола избѣгалъ всякихъ почестей, которыя относились къ его личности, но въ надеждѣ принести пользу своему дѣлу время отъ времени проповѣдывалъ и въ другихъ городахъ. Изъ Болоньи онъ также много разъ получалъ приглашенія, такъ что наконецъ, уступая усиленнымъ просьбамъ своихъ приверженцевъ, согласился провести здѣсь нѣкоторое время.
   Само собою разумѣется, что вѣсть о прибытіи знаменитаго проповѣдника покаянія и небесной кары тотчасъ же разнеслась по городу, и люди всякаго возраста и званія спѣшили воспользоваться возможностью послушать его. Считалось хорошимъ тономъ быть на проповѣди прославленнаго доминиканскаго монаха, и такъ какъ о немъ шли оживленные толки, то его прежніе друзья, жившіе въ Болоньи, мало-по-малу, припомнили всѣ обстоятельства его жизни, связанныя съ ихъ городомъ.
   Вспомнила о прошломъ и супруга властителя Болоньи, Ореола Бентиволіо, урожденная Кантарелли, которая, благодаря своему непростительному легкомыслію, нѣкогда доставила столько страданій молодому Джироламо. Въ виду этого, давно забытаго происшествія, она вообразила себѣ, что должна оказать протекцію доминиканскому проповѣднику, чтобы до извѣстной степени загладить свою прошлую вину. Въ то же время, ей хотѣлось выступить передъ публикой въ блистательномъ свѣтѣ и разыграть роль покровительницы даровитыхъ и свободомыслящихъ людей. Поэтому Ореола рѣшилась сама отправиться на проповѣдь Саванаролы, въ соборъ, гдѣ всегда было наибольшее стеченіе народа, чтобы доказать своимъ соотечественникамъ, что если она, такая знатная дама, открыто покровительствуетъ бѣдному доминиканскому монаху, то дѣлаетъ это только изъ уваженія къ его умственному превосходству. Она пригласила нѣсколькихъ дамъ высшаго круга пойти вмѣстѣ съ нею на проповѣдь Саванаролы и просила ихъ предварительно собраться въ ея палаццо. Дамы были польщены честью, оказанной имъ супругой властелина Болоньи, и явились къ ней разряженныя въ назначенный день и часъ. Ореола была въ самомъ веселомъ настроеніи духа и разсказала югъ со смѣхомъ, что Саванарола былъ нѣкогда ея поклонникомъ и даже объяснялся ей въ любви.
   Въ это время раздался благовѣстъ соборнаго колокола, возвѣщавшій начало проповѣди; нѣкоторыя изъ дамъ выказали признаки нетерпѣнія, но Ореола не обратила на это никакого вниманія. Наконецъ, она поднялась съ мѣста и пошла въ сопровожденіи своей свиты въ соборъ, гдѣ пройдя сквозь густую толпу, которая почтительно разступалась передъ нею, направилась къ первымъ рядамъ съ торжественнымъ и напыщеннымъ видомъ.
   Ея поздній приходъ былъ не только помѣхой для слушателей, но обратилъ вниманіе самого проповѣдника. Онъ узналъ Ореолу съ перваго взгляда, но ея присутствіе не пробудило въ немъ ни малѣйшаго признака прежнихъ ощущеній, такъ какъ уже ничто земное не могло тронуть его сердца. Ему было только досадно, что неожиданное появленіе разряженныхъ женщинъ отвлекло вниманіе его слушателей. Спокойно и съ полнымъ самообладаніемъ онъ прервалъ на минуту свою рѣчь и, обращаясь въ вошедшимъ дамамъ, заявилъ имъ, что если онѣ пожелаютъ въ другой разъ слушать его проповѣдь, то онъ проситъ ихъ прійти во-время, чтобы не возбудить общаго неудовольствія своимъ позднимъ появленіемъ. Ореола считала себя слишкомъ высоко поставленной, чтобы подобное замѣчаніе могло относиться въ ней, поэтому она не придала ему никакого значенія. Она осталась до конца проповѣди, и громко разговаривая съ дамами своей свиты вышла съ ними изъ церкви, не обращая вниманія на остальную публику.
   Нѣсколько дней спустя, Саванарола опять проповѣдывалъ въ соборѣ и Ореола осмѣлилась повторить ту же продѣлку. Въ своемъ нелѣпомъ тщеславіи она хотѣла прежде всего выказать себя покровительницей краснорѣчиваго монаха, о которомъ говорилъ весь городъ. При этомъ Ореола надѣла на себя тяжелое дорогое платье, такъ что, когда она проходила по церкви съ другими знатными дамами, то шорохъ богатой матеріи снова нарушилъ благочестивую тишину, господствовавшую въ храмѣ.
   Саванарола опять обратился къ ней съ каѳедры съ увѣщаніемъ по поводу ея неприличнаго поведенія, но Ореола и на этотъ разъ приняла равнодушный видъ, какъ будто бы его слова вовсе не относились къ ней.
   Въ кругу своихъ пріятельницъ и знакомыхъ она выражала живѣйшій интересъ къ проповѣдямъ смѣлаго доминиканца и даже хвасталась передъ своимъ мужемъ, что Саванарола обязанъ ей своей славой, потому что неудачная любовь была главной причиной его поступленія въ монастырь.
   Вскорѣ назначена была третья проповѣдь Саванаролы въ Болоньи, и гордая супруга Ипполита Бентиволіо, не признававшая для себя никакихъ стѣсненій при своемъ высокомъ общественномъ положеніи, отправилась въ соборъ позже прежняго. Она думала только о томъ, чтобы обратить на себя какъ можно болѣе вниманія и выказать передъ публикой полную готовность покровительствовать умственнымъ стремленіямъ своихъ соотечественниковъ.
   Но терпѣніе Саванаролы было истощено. Глаза его сверкнули гнѣвомъ, когда Ореола вошла въ церковь въ сопровожденіи своей свиты; онъ выпрямился во весь ростъ, отъ чего фигура его казалась еще болѣе величественной, и, прервавъ проповѣдь, сказалъ громкимъ, рѣзкимъ голосомъ:
   -- Напрасно пытался я оградить отъ кощунства гласъ Господень, который говоритъ моими устами, ибо кто положитъ конецъ высокоумію гордыхъ и уничтожитъ ихъ надменность! Вотъ идетъ демонъ, чтобы ввести насъ въ искушеніе и нарушить слово Божіе...
   Эти слова поразили присутствующихъ какъ ударъ грома, но для Ореолы они были смертельнымъ оскорбленіемъ, потому что дѣлали ее посмѣшищемъ презираемой ею толпы. Не помня себя отъ ярости, она тотчасъ же вышла изъ церкви въ сопровожденіи сопутствовавшихъ ей разряженныхъ дамъ, которыя сочли за лучшее послѣдовать ея примѣру.
   Саванарола спокойно продолжалъ свою проповѣдь; когда онъ кончилъ, то его окружили многіе благомыслящіе люди и, не стѣсняясь, выразили сочувствіе его рѣзвой выходкѣ противъ супруги властителя Болоньи, находя ее вполнѣ заслуженной.
   Между тѣмъ, Ореола поспѣшила домой и бросилась въ комнату мужа, который былъ занятъ пробой новаго оружія. Она разсказала ему о случившемся взволнованнымъ прерывающимся голосомъ и, требуя кровавой мести за нанесенное ей оскорбленіе, доказывала своему супругу, что онъ долженъ немедленно убить высокомѣрнаго монаха. Но Ипполитъ Бентиволіо не имѣлъ ни малѣйшаго желанія исполнить это требованіе, и такъ какъ его любовь въ Ореолѣ уже значительно охладѣла, а, съ другой стороны, ея прежнее поведеніе относительно Саванаролы было далеко не безупречное, то онъ отвѣтилъ рѣшительнымъ отказомъ:
   -- Если ты хочешь мстить, добавилъ онъ, то сама займись этимъ, потому что ни одинъ разумный человѣкъ не согласится принести подобную жертву изъ-за нелѣпой женской фантазіи. Саванарола любимецъ народа и, въ настоящій моментъ, его жизнь быть можетъ имѣетъ больше значенія въ глазахъ толпы, нежели наша. Совѣтую тебѣ подавить гнѣвъ и забыть сегодняшнюю исторію; не говоря о прошломъ, ты и теперь вполнѣ заслужила его негодованіе своимъ легкомысленнымъ поведеніемъ.
   Ореола дрожала отъ злобы, но ей ничего не оставалось, какъ мысленно принести клятву отомстить тѣмъ или другимъ способомъ ненавистному монаху, а пока принять на себя передъ свѣтомъ личину полнѣйшаго равнодушія, тѣмъ болѣе, что смѣлый проповѣдникъ вскорѣ послѣ того выѣхалъ изъ Болоньи.
   Во время отсутствія Саванаролы, во флорентинскомъ монастырѣ Санъ-Марко умеръ настоятель, и поднятъ былъ вопросъ о назначеніи ему преемника. Монахи тотчасъ же рѣшили между собою выбрать въ настоятели Джироламо, какъ самаго смѣлаго и даровитаго среди нихъ. Почти всѣ молодые доминиканцы преклонялись передъ нимъ, и даже между болѣе пожилыми монахами были у него приверженцы, которые относились къ нему съ уваженіемъ и любовью. Многіе изъ нихъ готовы были пожертвовать жизнью для Саванаролы, и эти преимущественно настояли на его выборѣ. Когда онъ вернулся въ монастырь, то ему торжественно объявили объ его новомъ санѣ.
   Но смиренный Джироламо видѣлъ въ этомъ событіи только указаніе Божественнаго промысла и безпрекословно покорился волѣ монаховъ.
   Съ давнихъ поръ было въ обычаѣ, что вновь назначенные настоятели монастыря Санъ-Марко дѣлали визитъ главѣ дома Медичи, чтобы засвидѣтельствовать ему свое почтеніе, какъ бы въ знакъ того, что они отчасти обязаны ему своимъ саномъ. Но Джироламо не исполнилъ этой формальности. При своемъ строгомъ отношеніи къ людямъ онъ считалъ Лоренцо узурпаторомъ, присвоившимъ себѣ господство надъ Флоренціей, который, сверхъ того, по своей расточительности и свѣтскому направленію не заслуживалъ никакого уваженія. Лоренцо напрасно ждалъ нѣкоторое время посѣщенія новаго настоятеля монастыря Санъ-Марко, и ему было въ высшей степени непріятно, что этотъ монахъ не захотѣлъ покориться обычаю, издавна вошедшему въ употребленіе. Но еще больше была оскорблена невниманіемъ монаха супруга Лоренцо Медичи, гордая дщерь дома Орсини. Тѣмъ не менѣе, какъ она сама, такъ и Лоренцо вполнѣ сознавали, что, въ данномъ случаѣ, не можетъ быть и рѣчи о насиліи, потому что Джироламо пользовался любовью толпы, и при этомъ его непоколебимое мужество было всѣмъ извѣстна
   У дома Медичи было нѣсколько довѣренныхъ лицъ, которыя въ былыя времена завѣдывали его торговыми дѣлами; Лоренцо, достигнувъ власти, давалъ имъ, время отъ времени, разныя порученія, касающіяся государственнаго управленія.
   Теперь онъ послалъ двухъ изъ нихъ: Пьетро де-Бибіенъ и Доменико Бонти къ настоятелю Санъ-Марко, чтобы дружески убѣдитъ его въ необходимости покориться установленному обычаю. Посланные обратили вниманіе Саванаролы на тѣ преимущества, какими пользуется монастырь, благодаря щедрости Лоренцо Медичи, и доказывали, что отъ него собственно зависитъ утвердить выборъ настоятеля. Но Джироламо отвѣтилъ, что обязанъ своимъ саномъ Богу, и никому имъ смертныхъ.
   Отказъ Саванаролы былъ тѣмъ непріятнѣе для Лоренцо, настоятель такимъ образомъ открыто объявилъ себя его противникомъ. Онъ сдѣлалъ дальнѣйшую попытку подѣйствовать на Саванаролу, и съ этой цѣлью отправилъ тайно въ монастырь одного изъ своихъ приближенныхъ, такъ какъ ему необходимо было склонить на свою сторону всемогущаго проповѣдника, руководившаго настроеніемъ толпы. Леонардо Ручеллаи, посланный къ Саванаролѣ съ этимъ щекотливымъ порученіемъ, предложилъ ему цѣнные подарки отъ имени правителя Флоренціи, но потерпѣлъ полную неудачу. Джироламо съ презрѣніемъ отвергъ ихъ.
   Лоренцо въ третій разъ отправилъ пословъ, которые должны были объяснить упрямому монаху, что его поведеніе посѣетъ раздоръ между флорентинцами и будетъ способствовать образованію новыхъ партій, и, что если онъ не измѣнитъ образа дѣйствій, то его дальнѣйшее пребываніе въ городѣ не можетъ быть терпимо.
   Джироламо отвѣтилъ: Въ такомъ случаѣ, пусть удалится Лоренцо, но я долженъ остаться; изъ насъ двоихъ не я, а онъ самъ приноситъ несчастіе городу!
   При тѣхъ условіяхъ, въ какихъ находилась Флоренція, Лоренцо могъ потерять всякое значеніе въ глазахъ народной толпы, еслибы въ данный моментъ не воспользовался тѣмъ преимуществомъ, какое имѣлъ надъ настоятелемъ монастыря Санъ-Марко въ силу своего общественнаго положенія. Но съ другой стороны онъ настолько цѣнилъ умнаго и смѣлаго противника, что въ глубинѣ души искренно желалъ примиренія и чувствовалъ потребность идти съ нимъ рука объ руку.
   Наконецъ, онъ рѣшился сдѣлать еще одну и послѣднюю попытку, чтобы преодолѣть упрямство Саванаролы, и самъ отправился къ нему. Когда онъ, въ былыя времена, посѣщалъ монастырь Санъ-Марко, то настоятель всякій разъ торжественно встрѣчалъ его въ корридорѣ съ старѣйшимъ изъ монаховъ, но Джироламо отступилъ отъ этого обычая и остался въ своей кельи. Такимъ образомъ Лоренцо долженъ былъ окончательно убѣдиться, что всѣ усилія побѣдить этотъ непреклонный характеръ будутъ напрасными
   Здѣсь мы должны сдѣлать небольшое отступленіе, чтобы вполнѣ уяснить себѣ значеніе вышеописаннаго событія. Лоренцо Медичи былъ однимъ изъ выдающихся людей своего времени, и его духовныя стремленія могли осуществляться въ грандіозныхъ размѣрахъ потому, что, благодаря широкимъ торговымъ оборотамъ, онъ постоянно имѣлъ въ своемъ распоряженіи огромныя суммы денегъ. И тогда было не мало властелиновъ, которые покровительствовали искусству; другіе отличались политическимъ честолюбіемъ или славились своимъ богатствомъ, но Лоренцо совмѣщалъ въ себѣ всѣ эти условія, такъ что передъ его звѣздой блѣднѣли всѣ остальныя.
   Теперь искусство считается у насъ не болѣе, какъ украшеніемъ жизни, и источникомъ наслажденія для тѣхъ людей, которые способны понимать его, между тѣмъ, какъ для тогдашнихъ флорентинцевъ оно составляло неизбѣжное условіе существованія. Вездѣ слышалось пѣніе, сочинялись стихи; умный разговоръ считался одно! изъ первыхъ потребностей всякаго образованнаго человѣка. И врядъ ли возможно было больше любить свой городъ, нежели его любили флорентинцы! То, что дѣлалось въ немъ, больше интересовало изъ, чѣмъ важнѣйшія событія, происходившія въ остальномъ мірѣ.
   Лоренцо былъ наилучшимъ правителемъ для своихъ соотечественниковъ и вполнѣ удовлетворялъ ихъ умственнымъ и нравственнымъ стремленіямъ Между прочимъ, онъ основалъ въ монастырѣ Санъ-Марко родъ музея, гдѣ для художниковъ, желающихъ изучать искусство, выставлены были античныя и новыя скульптурныя произведенія. Благодаря этому музею талантливый Микель Анджело Буонаротти, который до этого, противъ воли своего отца, втайнѣ занимался живописью, поступилъ въ ученики къ Доменико Гирландайо, чтобы испытать свои силы въ скульптурѣ. Первымъ опытомъ Микель Анджело, въ этой области искусства, была маска фауна, сдѣланная имъ въ саду Санъ-Марко, куда онъ случайно зашелъ съ своимъ пріятелемъ Франческо Грановеччи, который также работалъ въ мастерской Гирландайо. Лоренцо Медичи обратилъ вниманіе на эту маску и выхлопоталъ у отца Микель Анджело, чтобы тотъ позволилъ своему сыну жить во дворцѣ Медичи. Вскорѣ послѣ того, Торриджьяно, одинъ изъ соучениковъ Микель Анджело разбилъ ему носъ ударомъ кулака, такъ что послѣдняго принесли замертво домой. Одни говорили, что Микель Анджею былъ самъ причиной ссоры, другіе, что поводомъ къ ней была зависть со стороны менѣе талантливаго художника. Торриджьяно принужденъ былъ бѣжать изъ Флоренціи и послѣ того много лѣтъ не возвращался на родину. Но это событіе не имѣло никакого вліянія на дальнѣйшую судьбу Микель Анджело, который неизмѣнно пользовался особенной милостью Лоренцо и до самой его смерти оставался во дворцѣ Медичи, гдѣ изучалъ богатыя, находившіяся тамъ, сокровища искусства. Кромѣ того, Лоренцо, узнавъ о плохихъ денежныхъ обстоятельствахъ отца Микель Анджело, назначилъ ему небольшую пенсію, что окончательно помирило старика съ профессіей сына. Эти и подобные случаи доказываютъ насколько Лоренцо любилъ и понималъ искусство; его непосредственное вліяніе отразилось и на успѣшныхъ занятіяхъ флорентинской художественной академіи, которая принесла богатые и блестящіе плоды. Властелины могутъ только унизить искусство, если покровительствуютъ ему изъ-за внѣшнихъ поводовъ, а не вслѣдствіе пониманія художественныхъ произведеній или нравственной потребности. Но самъ Лоренцо Медичи былъ основательно знакомъ съ классическимъ міромъ. Онъ выбиралъ болѣе способныхъ юношей по собственной иниціативѣ, назначалъ преподавателей и изъ попытокъ начинающихъ художниковъ могъ составить себѣ болѣе или менѣе правильное сужденіе объ ихъ дальнѣйшей будущности. Драгоцѣнныя коллекціи, предоставленныя имъ въ распоряженіе желающихъ, доставляли и ему самому величайшее наслажденіе. Онъ далъ возможность молодежи сходиться въ его дворцѣ съ первыми учеными Италіи. Тѣ изъ художниковъ, талантъ которыхъ представлялъ для него извѣстный интересъ, всегда находили мѣсто за его столомъ, и онъ всѣми способами старался сблизить ихъ съ своей семьей.
   Однако, несмотря на всѣ достоинства Лоренцо и важныя услуги, оказанныя имъ культурѣ Флоренціи, новый настоятель монастыря Санъ-Марко осмѣлился открыто выказать ему свое презрѣніе. При тогдашнихъ условіяхъ, отказъ Саванаролы признать первенство Лоренцо было явнымъ объявленіемъ войны, потому что со времени заговора Пацци домъ Медичи достигъ такой недосягаемой высоты, что никто не осмѣливался оспаривать его власть и вліяніе.
   Само собой разумѣется, что смѣлый монахъ долженъ былъ мотивировать своимъ приверженцамъ принятый имъ враждебный способъ дѣйствій. Онъ началъ свои обвиненія съ того, что Лоренцо старался усилить достигнутую имъ власть безнравственными средствами. Бракъ Маддаллены Медичи съ Франческетто Чибо послужилъ ему, въ данномъ случаѣ, наилучшимъ орудіемъ. Франческетто былъ извѣстный игрокъ и часто проматывалъ огромныя суммы; всѣмъ было извѣстно, что золото, которое онъ проигрывалъ, взято имъ изъ папской казны, составленной преимущественно изъ благочестивыхъ приношеній пилигримовъ и изъ доходовъ, получаемыхъ отъ индульгенцій и продажи мощей. Лоренцо выдалъ свою единственную дочь за этого легкомысленнаго человѣка, котораго всѣ считали сыномъ папы, чтобы по возможности сблизиться съ святымъ отцомъ. Цѣль была вполнѣ достигнута, потому что вскорѣ послѣ того второй сынъ Лоренцо, несмотря на свою раннюю молодость, былъ возведенъ въ санъ кардинала.
   Въ тѣ времена почти въ каждомъ знатномъ домѣ, не исключая и Медичи, держали астролога, который долженъ былъ ставить гороскопъ при рожденіи дѣтей. Такимъ образомъ, Марсиліо Фичино, астрологъ, жившій во дворцѣ Лоренцо, предсказалъ при рожденіи Джьованни, что онъ будетъ папой. Нѣкоторые ученые въ томъ числѣ Пико де-Мирандола давно возставали противъ астрологіи, доказывая, что вѣра въ звѣзды ведетъ къ безбожію и безнравственности. Саванарола вполнѣ раздѣлялъ ихъ взглядъ. Все это, въ связи съ другими соображеніями, настолько повліяло на ревностнаго монаха, что онъ призналъ діавольскимъ навожденіемъ любовь Лоренцо къ роскоши и искусству и объявилъ ему открытую войну, какъ приверженцу языческихъ воззрѣній и участнику въ безбожныхъ дѣяніяхъ папскаго двора.
   

ГЛАВА VIII.
Смерть Лоренцо "Великолѣпнаго".

   Въ то время, какъ въ итальянскихъ государствахъ господствовала разнузданность страстей и себялюбіе стало высшимъ принципомъ, которому подчинены были не только законы, но и всякое чувство, съ сѣверо-запада поднялась гроза, приближеніе которой можно было предвидѣть нѣсколько лѣтъ тому назадъ. Неожиданная смерть постигла преждевременно французскаго короля Людовика XI и его корона перешла къ Карлу VIII, который былъ тогда четырнадцатилѣтнимъ мальчикомъ. Умирающій король сдѣлалъ распоряженіе, чтобы старшая сестра его сына, Анна Божё, супруга Петра Бурбона, была назначена правительницей. Эта умная и энергичная принцесса со славой управляла страной въ продолженіе нѣсколькихъ лѣтъ; она съумѣла обуздать незаконныя притязанія остальныхъ принцевъ королевскаго дома, чѣмъ подавила всѣ внутреннія смуты и устранила кровавую междоусобную войну.
   Равнымъ образомъ, при посредствѣ мирныхъ договоровъ, она присоединила многія владѣнія къ французской коронѣ, и, значительно, усилила и обезпечила власть своего дома. Она также позаботилась о томъ, чтобы пріискать для своего брата подходящую невѣсту, и, какъ ей казалось, нашла ее въ лицѣ Маргариты Бургундской, малолѣтней дочери римскаго короля Максимиліана, которому, въ свою очередь, обѣщана была рука и наслѣдство Анны Бретанской.
   Задуманный бракъ былъ тѣсно связанъ съ предшествующими событіями, которыя ясно показываютъ, по какимъ мотивамъ заключались супружескіе союзы въ эту пору среднихъ вѣковъ. Еще Людовикъ XI составилъ планъ женить своего сына Карда, когда ему было не болѣе восьми лѣтъ, на Маріи Бургундской, чтобы присоединить къ французской коронѣ владѣнія нидерландской принцессы.
   Но Марія Бургундская уже была обручена съ Максимиліаномъ австрійскимъ и настояла на томъ, чтобы посланный короля Людовика XI, извѣстный цирюльникъ Оливье le Daim, вышедшій изъ низкаго званія, былъ отосланъ во Францію съ рѣшительнымъ отказомъ. Наконецъ, несмотря на всевозможныя препятствія, Маріи удалось выйти за любимаго человѣка. Но вѣрность ея не получила достойной награды, потому что ей не суждено было насладиться долгимъ счастьемъ. Она умерла послѣ немногихъ лѣтъ супружеской жизни, и французскій дворъ просилъ теперь руки ея дочери Маргариты для того же принца Карла, который нѣкогда былъ въ числѣ претендентовъ самой Маріи Бургундской. Чтобы заручиться согласіемъ овдовѣвшаго Максимиліана придумана была выгодная для него комбинація: ему предложили руку Анны Бретанской, родственницы французскаго королевскаго дома, обладавшей богатымъ наслѣдствомъ.
   Максимиліанъ изъявилъ свое согласіе и маленькая Маргарита была отправлена во Францію, чтобы получить тамъ воспитаніе подъ непосредственнымъ руководствомъ правительницы.
   Но это соглашеніе между обоими дворами было разрушено Карломъ VIII, который достигнувъ совершеннолѣтія, не захотѣлъ относительно своего брака подчиниться планамъ старшей сестры. Враги принцессы Бурбонской доказывали ему, что для него прямой разсчетъ самому жениться на Бретанской наслѣдницѣ, потому что онъ значительно увеличитъ этимъ свое государство, между тѣмъ, какъ наслѣдственныя права Маргариты не представляютъ ничего опредѣленнаго. Эти убѣжденія настолько подѣйствовали на Карла, что онъ воспользовался первымъ случаемъ, чтобы увидѣть Анну Бретанскую, и былъ настолько очарованъ привлекательной наружностью своей молодой родственницы, что рѣшилъ уничтожить прежнее обязательство. Не обращая вниманія на неудовольствіе правительницы, у которой воспитывалась Маргарита, онъ отправилъ послѣднюю къ ея отцу, королю Максимиліану и немедленно послѣ того женился на Аннѣ Бретанской.
   Этотъ поступокъ молодаго французскаго короля произвелъ не малую сенсацію въ Европѣ и обратилъ на него вниманіе большихъ и мелкихъ дворовъ. Самый фактъ, что онъ рѣшился дѣйствовать самостоятельно въ такомъ важномъ дѣдѣ и при этомъ выказалъ разсудительность, не соотвѣтствующую его возрасту, давалъ поводъ думать, что онъ и въ будущемъ проявитъ такую же разсчетливость и энергію и станетъ заботиться объ увеличеніи своей власти и блеска Анжуйскаго дома.
   Дипломаты тотчасъ же начали дѣлать разныя предположенія; между прочимъ, былъ поднятъ вопросъ о правахъ, которыя Бари могъ заявить на неаполитанское королевство. Царствующій король Фердинандъ аррагонскій не былъ законнымъ государемъ Неаполя и Анжуйскій домъ могъ во всякомъ случаѣ объявить его похитителемъ престола и заявить свои притязанія на неаполитанскую корону.
   Но этотъ вопросъ могъ быть рѣшенъ годами и трудно (кію предвидѣть заранѣе, какъ будетъ вести себя Карлъ въ данномъ случаѣ, тѣмъ болѣе, что походъ въ Италію считался довольно рискованнымъ предпріятіемъ.
   Между тѣмъ, дѣла въ Италіи приняли другой оборотъ вслѣдствіе смерти паны Иннокентія VIII, который послѣ своего чудеснаго изцѣленія отъ влитой въ него здоровой крови прожилъ еще два года. Смерть папы была почти внезапная, но тѣмъ не менѣе, онъ успѣлъ надѣлить своего сына Франческетто Чибо большими помѣстьями въ Романьи.
   Само собой разумѣется, что со смертью папы, Франческетто утратилъ въ значительной степени то блестящее положеніе, кахое занималъ въ обществѣ, такъ какъ лично не пользовался уваженіемъ своихъ соотечественниковъ. Вслѣдъ затѣмъ, на его несчастіе, опасно заболѣлъ Лоренцо Медичи, и онъ могъ, ожидать со дни: на день смерти своего тестя.
   Домъ Медичи много обязанъ былъ своимъ блескомъ вліянію; Клары Орсини на мужа, но, тѣмъ не менѣе, главная цѣль стремленій этой властолюбивой женщины не была достигнута. Хотя властелины другихъ государствъ выказывали неизмѣнную дружбу Лоренцо, прославляли его изысканный вкусъ, высокое умственное развитіе и любовь къ искусству, но въ дѣйствительности относились къ нему свысока, какъ къ человѣку незнатнаго происхожденія. Они не признавали даже его министровъ и посланниковъ и презрительно называли ихъ "повѣренными по дѣламъ дома Медичи".
   Клара надѣялась, что сношенія съ неаполитанскимъ дворомъ проложатъ путь къ дружественной связи ея дома съ королевской фамиліей, царствующей въ Италіи; но права самого Фердинанда на престолъ считались спорными, и чистокровные представителя древнихъ владѣтельныхъ родовъ не считали его равнымъ себѣ по происхожденію.
   Клара напрасно хлопотала о томъ, чтобы женить своего старшаго сына Пьетро на принцессѣ, которая могла бы доставить ему родство съ какимъ нибудь царствующимъ домомъ. Всѣ ея усилія въ этомъ направленіи остались тщетными. Вскорѣ возникли новыя препятствія къ достиженію этой цѣли, особенно съ тѣхъ поръ, какъ Саванарола началъ возмущать народъ противъ Медичисовъ, называя ихъ незаконными похитителями верховной власти. Наконецъ, Клара, потерявъ всякую надежду осуществить задуманный ею планъ, рѣшила женить сына на своей племянницѣ, Альфонсинѣ, крестницѣ Неаполитанскаго короля, чтобы еще болѣе сблизить Пьетро съ домомъ Орсини.
   Лоренцо не противорѣчилъ своей супругѣ и предоставилъ ей распорядиться судьбой сына, тѣмъ болѣе, что въ это время неожиданный ходъ политическихъ событій начиналъ серьезно заботить его.
   Пьетро выросъ подъ непосредственнымъ вліяніемъ матери; онъ любилъ роскошь, но не былъ одаренъ, подобно Лоренцо, пониманіемъ искусства. Непомѣрная гордость, составлявшая отличительную черту характера Клары, перешла къ ея сыну въ усиленной степени и нерѣдко заглушала въ немъ всѣ другія душевныя побужденія; мысль сдѣлаться со временемъ неограниченнымъ монархомъ неотступно преслѣдовала его.
   Лоренцо не останавливался ни передъ какой суммой денегъ, когда дѣло шло о томъ, чтобы возвеличить домъ Медичи и восполнить внѣшнимъ блескомъ недостатокъ знатности своей фамиліи. Онъ не заботился о томъ, что разстраиваетъ свои денежныя дѣла безумными тратами; ему, прежде всего, необходимо было оправдать прозвище, "il magnifico" (великолѣпный), данное ему народомъ. Но такъ какъ онъ нерѣдко назначалъ на важнѣйшія государственныя должности своихъ повѣренныхъ по дѣламъ, то кончилось тѣмъ, что постоянно колоссальныя суммы казенныхъ денегъ употреблялись на погашеніе его личныхъ долговъ. Мало-по-малу, разстройство финансовъ дошло до такой степени, что поднятъ былъ вопросъ о юнъ: прекратитъ ли торговый домъ Медичи свои платежи или же государство приметъ на себя его долги?
   Но тутъ, противъ всякаго ожиданія, республика вступила въ сдѣлку, чтобы спасти отъ банкротства домъ Медичи. Облигаціи были понижены въ цѣнѣ и проценты уменьшены больше, чѣмъ на половину. Лоренцо воспользовался этимъ случаемъ, чтобы отказаться отъ дальнѣйшаго участія въ торговыхъ дѣлахъ и обратить свое имущество въ поземельную собственность.
   Естественно, что при этихъ условіяхъ почва была достаточно подготовлена, чтобы Саванарола могъ посѣять на ней сѣмена своего ученія. До сихъ поръ, два человѣка были недосягаемы въ глазахъ флорентинцевъ по своему могуществу и высокому положенію, а именно: папа и Лоренцо Медичи, и противъ нихъ обоихъ выступилъ съ обличеніями смѣлый доминиканскій, монахъ, незнавшій боязни передъ земными властями. Въ былыя времена все, что относилось къ римскому двору и дому Медичи казалось чѣмъ-то ниспосланнымъ свыше, не подлежащимъ людскому суду. Но теперь, на ряду съ папой и главой дома Медичи, произносили имя настоятеля монастыря Санъ-Марко, который боролся противъ нихъ свободнымъ словомъ, и своими разсужденіями о Божьемъ царствѣ старался подорвать изъ вліяніе. Саванарола скорѣе всего могъ быть названъ республиканцемъ на религіозной почвѣ. По его убѣжденія заповѣди Господни и христіанское ученіе должны были служить основой государственныхъ учрежденій. Онъ хотѣлъ перестроить міръ на новыхъ началахъ и твердо вѣрилъ, что земное блаженство доступно для людей только подъ условіемъ смиренія, неутомимаго труда и человѣколюбія.
   Въ настоящее время далеко не легкая задача представить себѣ вполнѣ вѣрную картину монастырской жизни въ пятнадцатомъ столѣтіи. Реформація выставила на видъ только ея темныя стороны, такъ что, хотя всѣми было признано, что нѣкоторые монахи оказали существенную услугу списываніемъ старинныхъ рукописей, но на монастыри стали смотрѣть, какъ на притоны тайнаго разврата. Послѣднее было справедливо только до извѣстной степени и ни въ какомъ случаѣ не могло относиться къ доминиканцамъ и францисканцамъ, которые всегда принимали дѣятельное участіе въ борьбѣ за духовную власть, хотя, разумѣется, съ своей точки зрѣнія. Едва разнеслась молва, что настоятель доминиканскаго монастыря, Саванарола, начинаетъ обращать на себя общее вниманіе, какъ это возбудило зависть францисканцевъ, и они объявили ему открытую войну.
   За годъ до смерти Лоренцо Медичи, одинъ изъ горячихъ противниковъ Саваларолы, францисканскій монахъ Маріано, отправился изъ Флоренціи въ Римъ, чтобы доложить папѣ объ угрожавшей ему опасности со стороны безпощаднаго доминиканца. Говорили тоща, что Маріано рѣшился на этотъ шагъ по настоянію фамиліи Медичи. Папа Иннокентій VIII милостиво принялъ францисканца, который началъ свою рѣчь съ восклицанія: "Святой отецъ! прикажи сжечь на кострѣ это изчадіе сатаны!.." Неизвѣстно, повліяло ли на здоровье Маріано сильное нравственное напряженіе или усталость съ дороги, но только, вслѣдъ за его возвращеніемъ, съ нимъ сдѣлался параличъ; онъ навсегда лишился языка и не могъ болѣе произнести ни единаго слова.
   Этотъ случай произвелъ сильное впечатлѣніе на флорентинцевъ и еще больше увеличилъ значеніе Саванаролы. Почти въ то же время заболѣлъ Лоренцо Медичи неизлѣчимой внутренней болѣзнью, и, такъ какъ, сверхъ того, его сильно мучила подагра, то имъ овладѣла непреодолимая боязнь умереть безъ покаянія.
   Въ мрачный зимній вечеръ, вся семья Медичи, кромѣ кардинала Джьовални собралась въ виллѣ Карреджи, близь Флоренція, въ спальнѣ больнаго Лоренцо, который лежалъ на постелѣ, окруженной тяжелыми штофными занавѣсями. Кромѣ. Клары, Пьетро и Альфонсины тутъ былъ и Франческетто съ Маддаленой, которая привела съ собой двухъ маленькихъ сыновей. Всѣ съ одинаковымъ безпокойствомъ слѣдили за каждымъ движеніемъ ученаго друга дома Медичи, Пико де-Мирандола, взявшаго на себя обязанность врача; послѣдній держалъ въ рукѣ плоскую чашу съ лекарствомъ, которое, по его мнѣнію, должно было облегчить страданія больнаго.
   Печальные, блуждающіе взоры Лоренцо переходили отъ лица жены къ сыну и другимъ членамъ семьи. Комната, въ которой онъ лежалъ, была украшена драгоцѣннымъ алтаремъ, гдѣ передъ Распятіемъ горѣла неугасаемая лампада. Стѣны были увѣшены картинами знаменитѣйшихъ художниковъ, которые отчасти были! обязаны дому Медцчи своевременнымъ развитіемъ своего таланта. Въ сосѣднихъ комнатахъ были собраны не менѣе цѣнныя художественныя произведенія древняго и новаго искусства; Лоренцо зналъ, что его домъ, по великолѣпію обстановки, не уступитъ ни одному; изъ королевскихъ дворцовъ. Если церкви и площади Флоренція были украшены произведеніями искусства, то они были обязаны " этимъ его щедрости, и Лоренцо могъ надѣяться, что слава этихъ безсмертныхъ сокровищъ покроетъ и его имя неувядаемымъ блескомъ. Но теперь, лежа на смертномъ одрѣ, онъ долженъ былъ соf знаться передъ самимъ собой, что далеко не достигъ той цѣли, къ, которой стремился всю жизнь. Съ тайнымъ ужасомъ онъ думалъ о томъ, что со временемъ, если восторжествуетъ міросозерцаніе въ духѣ ученія Джиродамо, то всѣ его стремленія будутъ признаны дѣломъ суетнаго бѣсовскаго навожденія. Хотя домъ его былъ спасетъ отъ раззоренія, но онъ зналъ, что народъ относится къ нему; не съ прежнею любовью, и боялся что представители фамиліи Медичи со временемъ будутъ еще меньше пользоваться расположеніемъ флорентинцевъ. Таковы были плоды его честолюбивыхъ стремленій! Господь унизилъ его гордыню и показалъ въ лицѣ бѣднаго доминиканскаго монаха, что въ Его власти уничтожить земной блескъ и заставить людей ощутить страхъ Божій.
   Но въ то время, какъ ученый врачъ и приближенные Лоренцо молча ждали дѣйствія лекарства въ надеждѣ услыхать слово утѣшенія изъ устъ больнаго, послѣдній мысленно готовился въ смерти. Покончивъ съ земными помыслами и заботами, онъ остановился на рѣшеніи, которое давало ему надежду на спокойную смерть и мирный переходъ къ другой лучшей жизни. Онъ подалъ знакъ рукой, чтобы къ нему подошла Клара, такъ какъ видимо желалъ сообщить ей нѣчто важное. Она наклонилась къ нему, и Лоренцо сказалъ ей на ухо нѣсколько словъ, послѣ чего, Клара попросила всѣхъ удалиться изъ спальни на нѣсколько минутъ, добавивъ, что больной желаетъ остаться съ нею наединѣ.
   Лицо Клары было блѣдно, и ея большіе черные глаза блестѣли лихорадочнымъ огнемъ, потому что въ эту минуту она испытывала глубокія страданія при мысли о близкой смерти дорогаго для нея человѣка. Хотя врачи еще не потеряли надежды на выздоровленіе Лоренцо, но она лучше всѣхъ знала своего мужа, видѣла полный упадокъ его физическихъ и нравственныхъ силъ и была убѣждена, что ничто не можетъ возстановить ихъ.
   Когда они остались вдвоемъ Лоренцо сказалъ ей:
   -- Я желалъ бы приготовиться къ смерти и хотѣлъ просить тебя, чтобы ты немедленно послала за духовникомъ.
   Эти слова болѣзненно отозвались въ душѣ Клары, но она овладѣла собой и отвѣтила, что готова исполнить его желаніе. Она намѣревалась выйти изъ комнаты, чтобы отдать соотвѣтствующее приказаніе; но больной сдѣлалъ быстрое движеніе и, судорожно схвативъ ее за руку, сказалъ слабымъ прерывающимся голосокъ:
   -- Подожди немного и выслушай меня! ты должна знать кого я выбралъ своимъ духовникомъ; помни, что это неизмѣнное желаніе умирающаго, которое должно быть исполнено... Я хочу исповѣдываться передъ однимъ человѣкомъ, а не передъ кѣмъ другимъ, и только изъ его рукъ желалъ бы принять св. Дары, какъ залогъ моего примиренія съ Богомъ!.. Пошли въ доминиканскій монастырь Санъ-Марко и прикажи передать настоятелю Джироламо Саванаролѣ, чтобы онъ пришелъ къ Лоренцо Медичи, который лежитъ на смертномъ одрѣ и желаетъ исповѣдываться у него.
   Клара обомлѣла отъ ужаса. Въ ея гордой душѣ происходила тяжелая борьба разнообразныхъ ощущеній, но она не смѣла отказать умирающему въ его послѣдней просьбѣ.
   Въ тѣ времена люди самаго непреклоннаго характера не рѣшались умереть безъ покаянія; поэтому Клара ни въ какомъ случаѣ не позволила бы себѣ лишить дорогаго ей человѣка возможности помириться съ своей совѣстью въ тотъ моментъ, когда онъ чувствовалъ приближеніе смерти.
   Хотя она далеко не одобряла рѣшенія своего мужа и не предвидѣла добра отъ предстоящаго свиданія, но молча кивнула головой въ знакъ согласія, и, пожавъ руку Лоренцо, вышла изъ спальни, чтобы исполнить его желаніе.
   Довольно значительное разстояніе отдѣляло виллу Карреджи отъ монастыря Санъ-Марко, поэтому приходилось дорожить каждой минутой, чтобы не увеличить нетерпѣнія больнаго. Двое слугъ по приказанію Клары немедленно сѣли на лошадей и отправились въ монастырь, захвативъ съ собой третью верховую лошадь для настоятеля. Затѣмъ Клара вернулась къ своему мужу и молча сѣла около его постели.
   Остальные члены семьи не входили больше въ комнату вольнаго, и хотя Пьетро и Маддалена не рѣшились бы противорѣчія, отцу, но также отнеслись несочувственно въ его странному желанію.
   Одинъ Пика де-Мирандола искренно обрадовался, узнавъ о предстоящемъ свиданіи, такъ какъ до этого онъ не разъ убѣждалъ Лоренцо помириться съ Саванаролой.
   Клара ваяла книгу и при свѣтѣ лампады читала вслухъ молитвы. Лоренцо лежалъ неподвижно и мысленно готовился къ исповѣди.
   Такъ прошло довольно много времени. Неожиданное приглашенъ застало врасплохъ суроваго настоятеля монастыря Санъ-Марко; онъ медлилъ съ отъѣздомъ, потому что хотѣлъ предварительно обдумать свой способъ дѣйствій. Согласно своимъ убѣжденіямъ, Саванарола видѣлъ и въ этомъ событіи промыслъ Божій и рѣшился неуклонно слѣдовать его указаніямъ.
   Наконецъ, вошелъ слуга и доложилъ вполголоса Кларѣ о прибытіи настоятеля Санъ-Марко; она молча поднялась съ своего мѣста и съ молитвенникомъ въ рукѣ вышла въ свою комнату, которая была рядомъ съ спальней Лоренцо. Она встала на колѣни передъ распятіемъ въ надеждѣ, что усердная молитва обратитъ ея къ Всевышнему.
   Саванарола медленнымъ шагомъ подошелъ къ постели больного Лоренцо, который устремилъ на него взглядъ, полный томительнаго ожиданія.
   Въ данный моментъ, мысли Джироламо были исключительно заняты результатами его свиданія съ правителемъ Флоренціи. Но, не упуская изъ виду своей обязанности духовника, онъ хотѣлъ послѣ короткаго привѣтствія произнести тѣ слова, которыя, согласно догматамъ католической церкви, служатъ приготовленіемъ къ исповѣди.
   Но Лоренцо предупредилъ его:
   -- Вы знаете мою жизнь, достопочтенный отецъ, сказалъ онъ, и мнѣ нечего каяться передъ вами въ моихъ грѣхахъ. Если помимо общечеловѣческихъ слабостей и ошибокъ я виновенъ въ поступкахъ, за которые мнѣ пришлось бы предстать на судъ Божій, то эти поступки, благодаря моему общественному положенію, настолько извѣстны всѣмъ, что я не считаю нужнымъ распространяться о нихъ. Вы не разъ публично высказывали свое мнѣніе обо мнѣ, и я имѣлъ не мало случаевъ убѣдиться, что мое поведете во многомъ встрѣтило съ вашей стороны самое строгое порицаніе. Дѣйствительно, много грѣховъ тяготѣетъ надъ моей совѣстью, но я надѣюсь на милосердіе Божіе, и поэтому рѣшился обратиться къ вамъ, какъ къ самому неумолимому обличителю моихъ дѣйствій, чтобы услышать изъ вашихъ устъ, что я долженъ дѣлать, чтобы искупить ихъ и заслужить прощеніе грѣховъ. Быть можетъ, вы признаете меня достойнымъ святаго причастія и поможете мнѣ умереть христіанской смертью въ виду моего искренняго раскаянія...
   Саванарола спокойно выслушалъ умирающаго:
   -- Вѣрите ли вы, спросилъ онъ, что милосердіе Божіе можетъ отпустить всѣ грѣхи ваши и устами священнослужителя дать вамъ прощеніе?
   Умирающій отвѣтилъ, что онъ вѣритъ этому всѣмъ сердцемъ.
   -- Если такъ, возразилъ Саванарола, то, въ силу данной мнѣ духовной власти, вы получите разрѣшеніе грѣховъ, но только въ томъ случаѣ, когда исполните два условія, иначе вы напрасно будете разсчитывать на милосердіе Божіе! Во-первыхъ, я долженъ спросить васъ: намѣрены ли вы возвратить законному владѣльцу незаконно пріобрѣтенное вами имущество?
   Лоренцо молчалъ. Невѣрный, мерцающій свѣтъ лампады, висѣвшей надъ алтаремъ, слабо отражался на искаженныхъ чертахъ умирающаго, въ душѣ котораго происходила тяжелая борьба; тѣмъ же слабымъ неровнымъ свѣтомъ освѣщена была фигура спокойно стоявшаго передъ нимъ настоятеля. Лоренцо зналъ о какомъ имуществѣ шла рѣчь, потому что по окончаніи своихъ торговыхъ дѣлъ присвоилъ себѣ огромныя суммы денегъ, нѣкогда взятыя имъ изъ государственной казны и купилъ на нихъ виллы и помѣстья.
   Ему было тяжело рѣшиться изъять эти поземельныя владѣнія изъ имущества дома Медичи. Но онъ зналъ, что человѣкъ въ его положеніи не можетъ искупить свои грѣхи малыми жертвами, и такъ какъ при этомъ у него было искреннее желаніе доказать дѣломъ свое раскаяніе, то онъ отвѣтилъ съ глубокимъ вздохомъ, что готовъ исполнить требованіе Джироламо и сдѣлать передъ смертью соотвѣтствующія распоряженія.
   Второе условіе заключалось въ томъ, чтобы Лоренцо возстановилъ республиканскую свободу Флоренціи и оффиціально отказался отъ господства, которое присвоилъ себѣ надъ нею домъ Медичи.
   Больной едва могъ пересилить овладѣвшее имъ волненіе. Суровый настоятель требовалъ отъ него, чтобы онъ пожертвовалъ будущностью своего сына, общественнымъ положеніемъ семьи и плодами неусыпныхъ стараній всей его жизни. Передъ его смущенной душой предсталъ образъ любимой жены, соучастницы всѣхъ его заботъ и стремленій, имѣвшихъ конечной цѣлью возвышеніе дома Медичи.
   Лоренцо не могъ выдержать подобнаго испытанія, потому что ему приходилось добровольно разрушить все, чѣмъ онъ дорожилъ на землѣ. Онъ отвѣтилъ отказомъ и сдѣлалъ попытку уговорить настоятеля измѣнить второе условіе. Но Саванарола былъ непоколебимъ и заявилъ, что не дастъ разрѣшенія грѣховъ, если Лоренцо не согласится выполнить требуемаго условія.
   Послѣ короткаго молчанія, Лоренцо повторилъ еще разъ, что не въ состояніи выполнить невозможное требованіе, и въ доказательство своей неизмѣнной рѣшимости повернулся жъ стѣнѣ, и не произнесъ больше ни одного слова.
   Саванарола терпѣливо ждалъ нѣкоторое время, затѣмъ удалился медленнымъ шагомъ.
   Въ передней онъ встрѣтилъ ученаго Мирандола и молча кивнулъ головой. Затѣмъ онъ оставилъ виллу; Лоренцо не приказалъ вернуть его.
   Клара слышала изъ сосѣдней комнаты большую часть разговора и съ трудомъ могла сдержать себя. Еще въ тотъ моментъ, когда Саванарола заявилъ о своемъ первомъ условіи, она должна была употребить невѣроятныя усилія, чтобы остаться на мѣстѣ, и кусала себѣ губы до крови, чтобы подавить вспышку гнѣва. Вслѣдъ за тѣмъ, она узнала въ чемъ заключалось второе условіе и взялась за ручку двери съ намѣреніемъ поддержать больнаго въ его сопротивленіи. Рѣшительный тонъ, съ какимъ говорилъ Лоренцо, успокоилъ ее; она не сомнѣвалась, что заносчивый монахъ не достигнетъ своей цѣли.
   Едва удалился Саванарола, какъ она поспѣшно вошла въ комнату больнаго, съ намѣреніемъ благодарить Лоренцо за его твердость и сказать ему въ утѣшеніе, что Саванарола, при своемъ сумасбродствѣ, не можетъ считаться истиннымъ представителемъ Бога на землѣ. Но слова замерли на ея устахъ, потому что, взглянувъ на больнаго, она съ безпокойствомъ замѣтила, что глубокое нравственное потрясеніе окончательно истощило его силы. Не теряя ни одной минуты, она позвала ученаго врача, который тотчасъ же явился, чтобы оказать возможную медицинскую помощь. Клара не сочла нужнымъ сообщать ему какія либо подробности о свиданіи ея мужа съ настоятелемъ монастыря Санъ-Марко, такъ какъ знала заранѣе, что Пико де-Мирандола не будетъ на сторонѣ Лоренцо.
   Въ то время, какъ Джироламо Саванарола возвращался въ свой монастырь, ученый врачъ долженъ былъ убѣдиться въ полной безпомощности всякихъ медицинскихъ средствъ. Тѣмъ не менѣе, онъ рѣшился еще разъ примѣнить свое искусство и приготовилъ для больнаго подкрѣпляющее лекарство, въ надеждѣ поддержать исчезающую жизнь; но все было напрасно. Лоренцо Медичи умеръ на его рукахъ послѣ непродолжительной агоніи.
   Клара сохранила присутствіе духа, несмотря на постигшую ее тяжелую потерю. Она подробно передала своему старшему сыну Пьетро разговоръ Лоренцо съ Саванаролой и взяла съ него слово, что онъ поставитъ задачей своей жизни идти по тому же пути, какъ его отецъ, и будетъ больше всего заботиться о возвеличеніи дома Медичи. Съ своей стороны Пьетро торжественно обѣщалъ у трупа своего отца исполнить этотъ священный завѣтъ и не отступать ни передъ чѣмъ для достиженія цѣли.
   Пышность погребальныхъ церемоній соотвѣтствовала высокому положенію, которое Лоренцо занималъ во Флоренціи, и служила очевиднымъ доказательствомъ, что фамилія Медичи не придаетъ никакаго значенія тому обстоятельству, что онъ умеръ безъ причастія. У Саванаролы было не мало ожесточенныхъ противниковъ, готовыхъ напутствовать покойника въ могилу и дать разрѣшеніе грѣховъ, въ которомъ настоятель Санъ-Марко отказалъ умиравшему. Такимъ образомъ произнесено было не мало молитвъ за упокой души Лоренцо и отслуженъ не одинъ Requiem, на которыя толпами стекались жители Флоренціи. Вскорѣ надъ его могилой поставленъ былъ великолѣпный памятникъ, исполненный мастерской рукой Вероччіо, который доказалъ флорентинцамъ, что домъ Медичи по внѣшнему блеску можетъ по прежнему затмить всѣ другія знатныя фамилія ихъ города.

0x01 graphic

0x01 graphic

ГЛАВА IX.
Свадьба Лодовико Моро.

   Почти одновременно съ Лоренцо Медичи умеръ папа Иннокентій VIII, смерть котораго послужила поводомъ къ недостойнымъ интригамъ во время избранія преемника святаго престола. Рѣшеніе зависѣло отъ средствъ, какими могли располагать претенденты для подкупа кардиналовъ; переговоры велись открыто и съ замѣчательнымъ безстыдствомъ. Само собой разумѣется, что всѣ фамиліи, имѣвшія какое либо отношеніе къ Риму, находились въ лихорадочномъ волненіи и ожидали съ безпокойствомъ и страхомъ избранія новаго шиты. Не удивительно, что и семья Медичи отчасти забыла свое горе о смерти Лоренцо и слѣдила съ напряженнымъ вниманіемъ за собраніемъ конклава въ Римѣ, отъ котораго зависѣло рѣшеніе занимавшаго всѣхъ вопроса. Помимо того, что мужъ Маддалены могъ имѣть нѣкоторыя опасенія относительно неправильно пріобрѣтеннаго имущества, которымъ онъ былъ обязанъ покойному папѣ, вопросъ объ избраніи новаго близко касался будущности молодаго кардинала Джьованни Медичи.
   Побѣда осталась за испанскимъ кардиналомъ Родриго Борджіа, который по колоссальному богатству превосходилъ всѣхъ своихъ противниковъ. Онъ вступилъ на престолъ св. Петра подъ именемъ папы Александра VI.
   Этотъ выборъ вполнѣ удовлетворилъ Клару Медичи, потому что возвышеніе Родриго Борджіа имѣло особенно важное значеніе для фамиліи Орсини и открывало новые пути для ея честолюбія. Самый фактъ, что такая знатная фамилія, какъ Орсини, съ такимъ вели- кимъ прошлымъ, основывала свои надежды на преступной связи женщины изъ ихъ дома съ кардиналомъ, вступившимъ на папскій престолъ, служитъ очевиднымъ доказательствомъ безграничной власти тогдашняго папства.
   Фамилія Борджіевъ, кромѣ богатства, славилась своей знатностью. Къ ихъ роду принадлежалъ папа Каликстъ III, при которомъ эта испанская фамилія водворилась въ Римѣ къ неудовольствію древнихъ римскихъ домовъ Колонна и Орсини. Родриго на двадцать пятомъ году своей жизни былъ возведенъ въ санъ кардинала, и когда, вслѣдъ за тѣмъ, умеръ его братъ, также занимавшій видную должность и обладавшій огромными богатствами, то онъ наслѣдовалъ все его имущество и сдѣлался черезъ это однимъ изъ самыхъ вліятельныхъ кардиналовъ.
   Всѣмъ было извѣстно въ Римѣ, что новый папа ведетъ веселый образъ жизни въ дурномъ значеніи этого слова, такъ какъ уже много лѣтъ, забывая свой высокій духовный санъ, онъ проводилъ время среди роскошныхъ пировъ и давалъ богатую пищу скандальной хроникѣ. Равнымъ образомъ ни для кого не было тайной, что у него было нѣсколько дѣтей отъ красивой римлянки по имени Ваноцца де-Катанеи, изъ которыхъ старшій сынъ Чезаре и дочь Лукреція были почти взрослые. Родриго, еще до своего избранія въ папы, съ помощью богатаго приданаго выдалъ замужъ Ваноццу за одного уроженца Мантуи, получившаго при этомъ должность камерарія при папскомъ дворѣ. Вслѣдъ за тѣмъ, Родриго Борджіа вступилъ въ дружескія сношенія съ синьорой Адріаной изъ фамиліи Борджіа, вдовой одного изъ представителей дома Орсини, и поручилъ ей воспитаніе своей дочери Лукреціи. Синьора Адріана была умная женщина и не сомнѣвалась, что кардиналъ Борджіа хотя и можетъ находить удовольствіе въ ея обществѣ, но по своему ненасытному сластолюбію не удовлетворится этимъ и будетъ искать другихъ связей; поэтому она сама свела его съ женой своего роднаго сына, прекрасной и молодой Джуліей Орсини, изъ дома Фарневе. Кардиналъ встрѣтилъ Джулію незадолго до ея свадьбы въ домѣ синьоры Адріаны. Джулія, благодаря своей необыкновенной красотѣ, была извѣстна въ Римѣ подъ названіемъ "la Bella". У ней были золотистые бѣлокурые волосы, большіе темноголубые глаза и прекрасныя правильныя черты лица; при этомъ, по отзывамъ ея современниковъ, она была такъ хорошо сложена, что и въ этомъ отношеніи никто не могъ найти въ ней ни малѣйшаго недостатка. Неизвѣстно, когда собственно это юное прелестное существо попало въ руки развратнаго Родриго Борджіа: случилось ли это до ея брака вслѣдствіе сводничества Адріаны, или она возбудила чувственность пятидесяти восьмилѣтняго кардинала въ тотъ день, когда стояла передъ нимъ въ его дворцѣ невѣстой Орсини, во всемъ блескѣ красоты и молодости? Но одно несомнѣнно, что Джулія послѣ немногихъ лѣтъ супружества сдѣлалась открыто любовницей Родриго Борджіа. Синьора Адріана покровительствовала этимъ постыднымъ отношеніямъ, потому что это давало ей возможность быть самой могущественной и вліятельной особой въ домѣ кардинала, а затѣмъ при папскомъ дворѣ.
   Если достиженіе высшаго духовнаго званія въ христіанскомъ мірѣ зависѣло отъ суммы, какую могли дать соискатели папскаго, престола, то мудрено ли, что всѣ другія церковныя должности выставлялись на продажу. Понятіе о женской чести и добродѣтели не играло никакой роли, когда дѣло шло о блестящей будущности, власти или пріобрѣтеніи богатствъ.
   Кардиналъ Борджіа выдалъ замужъ свою прежнюю любовницу, Баноццу, чтобы отстранить препятствіе къ достиженію папскаго престола, такъ какъ она была матерью его дѣтей, которыя съ этого времени должны были считаться его племянниками и племянницами. Разсчетъ умной Адріаны былъ вполнѣ вѣренъ, когда она, вслѣдъ за тѣмъ, обратила взоры будущаго папы на прекрасную Джулію Фарнезе; а кто умѣлъ хорошо разсчитывать, тотъ могъ всегда занять видное мѣсто при папскомъ дворѣ, гдѣ это качество цѣнилось выше другихъ добродѣтелей.
   Въ день папскаго избранія, три женщины: Ваноцца, прежняя возлюбленная кардинала, Джулія Орсини, его новая возлюбленная, и синьора Адріана, воспитательница Лукреціи, возсылали пламенныя молитвы къ небу и давали всевозможные обѣты Мадоннѣ въ томъ случаѣ, если выборъ падетъ на Родриго Борджіа. Подобный фактъ достаточно краснорѣчивъ самъ по себѣ. Если мы взвѣсимъ отношенія кардинала Борджіа къ этимъ тремъ женщинамъ и мотивы, какіе могли, руководить ими въ данномъ случаѣ, то получимъ наглядное представленіе о печальномъ состояніи церкви и той путаницѣ, какая господствовала тогда въ религіозныхъ воззрѣніяхъ.
   Родриго Борджіа дѣйствительно одержалъ верхъ надъ другими соискателями папскаго престола. Большинство голосовъ было на его сторонѣ, но, чтобы обезпечить за собой побѣду, ему необходимо было заручиться голосомъ кардинала Ровере, племянника Сикста IV, впослѣдствіи вступившаго на папскій престолъ подъ именемъ Юлія II. Наконецъ и это препятствіе было устранено, благодаря находчивости Родриго Боржіа, который обезоружилъ своего противника обѣщаніемъ отдать въ его распоряженіе важнѣйшія крѣпости страны. Эта уступка составляла завѣтную мечту Воинственнаго кардинала Ровере, и онъ, какъ показало будущее, съумѣлъ при случаѣ воспользоваться предоставленными ему преимуществами.
   Новый папа Александръ IV, по случаю своего вступленія на престолъ св. Петра, получилъ самыя восторженныя поздравленія отъ всѣхъ итальянскихъ государствъ; хотя со стороны многихъ эти внѣшнія заявленія преданности далеко не соотвѣтствовали дѣйствительному настроенію. Венеція была особенно недовольна избраніемъ кардинала Борджіа, между тѣмъ какъ фамилія Медичи связывала съ этимъ большія ожиданія. Неаполь относился недовѣрчиво къ новому папѣ; одинъ герцогъ миланскій, Лодовико Сфорцо, искренно радовался перемѣнѣ правительства въ Римѣ, потому что его братъ Асканіо занялъ должность вице-канцлера у новаго папы; и можно было заранѣе предвидѣть, что онъ будетъ имѣть большое вліяніе на дѣла государства.
   Лодовико Сфорца, названный "il Moro" по смуглому цвѣту лица, незадолго передъ тѣмъ, достигъ господства въ Миланѣ, откуда родъ его былъ изгнанъ фамиліей Висконти, которая, въ свою очередь, была вытѣснена Симонетти. Теперь послѣдніе должны были уступить власть фамиліи Сфорца, которая, такимъ образомъ, снова водворилась въ Миланѣ.
   Въ виду этихъ условій, Лодовико Моро употребилъ всѣ усилія, чтобы утвердить свое господство въ Миланѣ и пріобрѣсти надежныхъ союзниковъ, которые могли бы оградить его отъ притязаній другихъ знатныхъ фамилій. Такими союзниками могли быть Медичисы и новый папа.
   Лодовико представлялъ собой рѣдкій типъ мужской красоты. Смуглый цвѣтъ его лица прекрасно гармонировалъ съ черными волосами и блескомъ глазъ. Онъ былъ высокаго роста; сила соединялась въ немъ съ необыкновенной гибкостью мышцъ; всѣ его движенія были благородны и соразмѣрны. Но въ нравственномъ отношеніи это былъ образецъ человѣка тѣхъ временъ, не особенно совѣстливаго въ дѣлахъ, гдѣ были замѣшаны его собственные интересы, хотя не способнаго къ безцѣльной жестокости. Онъ любилъ шумныя удовольствія, роскошные праздники, охоту, турниры и другія рыцарскія забавы. При этомъ онъ былъ одаренъ изящнымъ вкусомъ, который проявлялся въ его изысканной и богатой одеждѣ, чуждой какого либо излишества. Онъ цѣнилъ искусство, хотя въ этомъ отношеніи далеко уступалъ фамиліи Медичи.
   Положеніе дѣлъ въ Италіи было хорошо извѣстно Лодовико Моро. Онъ задался мыслью доставить своему дому прочное господство надъ Миланомъ и сдѣлать послѣдній однимъ изъ красивѣйшихъ городовъ Италіи. Цѣль эта могла быть скорѣе достигнута, еслибы ему удалось посредствомъ брака породниться съ домомъ Медичи. Клара, узнавъ о намѣреніи миланскаго герцога, рѣшилась отказать ему возможное содѣйствіе. До этого, въ продолженіе нѣсколькихъ лѣтъ, она относилась совершенно безучастно къ судьбѣ единственной сестры Лоренцо; но теперь она вспомнила, что Марія Пацци родная племянница ея покойнаго мужа. Гуильельмо Пацци сильно разбогатѣлъ послѣ заговора, такъ какъ наслѣдовалъ значительную часть имущества своихъ родственниковъ. Но какъ жилось правнукамъ Косьмы Медичи въ старомъ уединенномъ замкѣ Буэнфидардо? Клара не могла составить себѣ даже приблизительнаго понятія о подобной жизни.
   Молодой живописецъ Леонардо да Винчи прожилъ довольно долго въ замкѣ Буэнфидардо, и еслибы онъ могъ руководствоваться, въ данномъ случаѣ только своимъ личнымъ желаніемъ, то остался бы здѣсь еще долѣе, такъ какъ нигдѣ не проводилъ болѣе счастливыхъ дней. Цѣлыми часами онъ бродилъ по окрестностямъ съ Пьетро и его отцомъ, занимался охотой и рыбной ловлей, но при этомъ посвящалъ много времени живописи. Онъ не только тщательно отдѣлалъ набросанный имъ эскизъ Медонны, для котораго Марія служила моделью, но и началъ нѣсколько новыхъ работъ.
   Леонардо былъ давно извѣстенъ между художниками не только по своей оригинальности, но и какъ замѣчательный живописецъ, подающій большія надежды. Онъ въ состояніи былъ нѣсколько дней сряду преслѣдовать незнакомаго человѣка, поразившаго его своею наружностью, чтобы подробно изучить его лицо и перенести на бумагу. Между прочимъ, онъ пригласилъ къ себѣ однажды на обѣдъ группу крестьянъ, занималъ ихъ разговорами, безпрестанно смѣшилъ и съ помощью своихъ пріятелей поддерживалъ ихъ веселое настроеніе духа до тѣхъ поръ, пока ихъ смѣющіяся лица не запечатлѣлись въ его памяти. Тогда онъ выбѣжалъ изъ комнаты и набросалъ нѣсколько эскизовъ, которыхъ никто не могъ видѣть безъ смѣха. Въ подобныхъ случаяхъ у него какъ будто являлась потребность въ рѣзкомъ контрастѣ съ тѣми идеальными небесными изображеніями, которыя удавались ему болѣе, чѣмъ кому либо изъ его современниковъ. Его домашняя обстановка поражала своей фантастичностью. Съ необыкновенно красивой наружностью и физической силой въ немъ соединялись недюжинный умъ и образованіе. Въ своемъ обращеніи онъ былъ одинаково привѣтливъ съ высшими и низшими и поражалъ всѣхъ знавшихъ его разнообразіемъ своихъ талантовъ. Онъ нетолько былъ первокласснымъ живописцемъ, но и даровитымъ музыкантомъ, поэтомъ, скульпторомъ, архитекторомъ и механикомъ. Еще въ раннемъ дѣтствѣ въ немъ замѣтна была особенная склонность къ живописи. Отецъ Леонардо показалъ нѣкоторые изъ его рисунковъ Андреа Вероччіо, ученику Донателло, который послѣ смерти послѣдняго сталъ первымъ художникомъ Флоренціи. Вероччіо уговорилъ старшаго да-Винчи сдѣлать сына живописцемъ к принялъ Леонардо въ свою мастерскую, гдѣ кромѣ живописи, производились работы изъ мрамора и бронзы.
   Впослѣдствіи, Леонардо-да-Винчи, на ряду съ изученіемъ пластическихъ искусствъ, занялся механикой и архитектурой. Его высокій творческій умъ стремился внести нѣчто новое и въ эту область человѣческаго знанія; онъ занялся изобрѣтеніемъ искусственныхъ мельницъ, мечталъ о проведенія тоннелей въ горахъ и перевозкѣ большихъ тяжестей, придумывалъ способы осушки болотъ.
   Однако, не смотря на такое серіозное направленіе ума, Леонардо вполнѣ наслаждался жизнью и молодостью. Онъ любилъ красивыхъ лошадей и другихъ животныхъ, и чувствовалъ особенную склонность къ естественнымъ наукамъ; но такъ какъ при этомъ онъ посвящалъ много времени астрологіи, то его обвинили въ ереси и языческихъ воззрѣніяхъ.
   Вскорѣ онъ превзошелъ въ живописи самого Верроччіо. На одной картинѣ, которую послѣдній писалъ для монаховъ Бадломброза, совмѣстно съ своимъ ученикомъ, ангелъ, нарисованный рукой Леонардо, настолько выдѣлялся изъ остальныхъ фигуръ своей неподражаемой красотой, что съ тѣхъ поръ Верроччіо окончательно бросилъ живопись. Слѣдующей работой Леонардо былъ рисунокъ ковра, который былъ заказанъ во Фландріи для португальскаго короля Въ то время, между Флоренціей, Лиссабономъ и Нидерландами существовали самыя дѣятельныя сношенія, и рисунокъ ковра долго служилъ предметомъ общаго восхищенія На картонѣ было изображено грѣхопаденіе; при этомъ, весь ландшафтъ, съ растеніями и животными, а равно и древо познанія добра и зла, съ вѣтвями и листьями, были такъ тонко выполнены и съ такимъ совершенствомъ, что можно было одинаково удивляться, какъ искусству художника, такъ и его необыкновенному терпѣнію. Еще тогда было всѣми признано, что тщательность отдѣлки у Леонардо могла только сравниться съ той добросовѣстностью, съ какой онъ самъ изготовлялъ масляныя краски для своихъ картинъ.
   Живость фантазіи при подвижномъ и впечатлительномъ характерѣ побуждала молодаго художника въ частой перемѣнѣ мѣста и была одной изъ главныхъ причинъ, заставившихъ его покинуть Флоренцію. Онъ менѣе всего могъ предвидѣть то значеніе, какое будетъ имѣть эта случайная поѣздка для его дальнѣйшей жизни.
   Леонардо чувствовалъ себя какъ бы околдованнымъ Въ уединенномъ замкѣ Буэнфидардо. Онъ сознавалъ, что Марія произвела на него глубокое впечатлѣніе и плѣнила его сердце; но не въ нравахъ того времени было задумываться надъ подобными явленіями или изъ-за нихъ считать себя несчастнымъ. Для молодаго художника было ясно съ перваго момента, что ему нечего мечтать о бракѣ съ богатой и красивой племянницей Лоренцо Медичи.
   Между Маріей Пацци и ея матерью было такое поразительное сходство, что минутами Леонардо не могъ вполнѣ отдать себѣ отчета, которая изъ двухъ женщинъ сильнѣе дѣйствовала на его художественную фантазію. Выдающійся умъ Біанки, ея кротость, сознаніе собственнаго достоинства, неотразимая прелесть всей ея личности возбуждали въ немъ родъ нѣжной почтительной дружбы, и онъ искренно восхищался ея характерной и все еще прекрасной наружностью. Совсѣмъ иное чувство пробуждала въ немъ дѣвическая красота Маріи; но и это чувство скорѣе походило на поклоненіе, какое нерѣдко встрѣчалось между тогдашними художниками относительно женщинъ знатныхъ домовъ. Это поклоненіе могло легко перейти у Леонардо въ пламенную любовь, если бы онъ могъ допустить мысль о бракѣ съ робкой и очаровательной дѣвушкой
   Наконецъ, Леонардо принужденъ былъ вернуться во Флоренцію, но здѣсь онъ вскорѣ началъ испытывать мучительное раздвоеніе въ своемъ сердцѣ. Цѣлыми часами онъ ходилъ въ какомъ-то полуснѣ, и нерѣдко, за мольбертомъ, черты лица Маріи живо рисовались въ его воображеніи. Но это не мѣшало дальнѣйшему развитію его таланта, и, напротивъ, давало ему новыя силы неуклонно идти по избранному пути, потому что всякій разъ, когда онъ начиналъ какую либо работу, у него, прежде всего, являлся вопросъ: заслужитъ ли онъ ею одобреніе Маріи и ея матери. Хотя и теперь онъ, въ прежнему, даже мысленно не допускалъ возможности болѣе тѣсной связи съ семьей Пацци, но въ тѣ минуты, когда воображеніе рисовало ему картины заманчивой будущности, онъ не могъ себѣ представить большаго счастья, какъ предаваться творчеству и работать на глазахъ Маріи, слышать ея сужденіе, сообщать ей свои планы и говорить съ ней обо всемъ; что наполняло его душу и составляло цѣль жизни.
   Продолжительное пребываніе молодаго живописца въ замкѣ Буэнфидардо такъ сблизило его съ Пьетро, братомъ Маріи, что вскорѣ между обоими юношами завязалась самая тѣсная дружба, основанная на общихъ свойствахъ ихъ характеровъ. Оба чувствовали одинаковую потребность въ движеніи и упражненіи своей силы и находили удовольствіе въ фехтованіи, прогулкахъ по лѣсу и полямъ, въ охотѣ и рыбной ловлѣ. Но все это имѣло для нихъ только второстепенное Значеніе; болѣе серьезныя задачи занимали ихъ умъ, такъ какъ въ натурѣ обоихъ, при свойственной имъ беззаботности, таились задатки глубокой нравственной силы.
   Пьетро давно чувствовалъ потребность въ иной жизни, хотя онъ по прежнему, изо дня въ день, совершалъ далекія прогулки съ отцомъ и добросовѣстно помогалъ ему въ управленіи обширными помѣстьями. Онъ не могъ, подобно Гуильельмо Пацци, довольствоваться заботой о себѣ и своихъ близкихъ въ ограниченной сферѣ семейныхъ интересовъ и различными хозяйственными улучшеніями. Душа его стремилась къ болѣе широкой, преимущественно общественной дѣятельности, такъ, что даже въ ранней молодости, онъ не могъ помириться съ узкимъ міровоззрѣніемъ своего отца, и чѣмъ дальше, тѣмъ рельефнѣе становилась эта разница въ ихъ взглядахъ.
   Житейскій опытъ, пріобрѣтенный Пьетро, въ значительной степени способствовалъ преждевременной зрѣлости его ума. Онъ пережилъ тяжелыя минуты въ то время, когда его безобидная склонность къ двоюродной сестрѣ встрѣтила неожиданныя препятствія и отразилась на судьбѣ его семьи; послѣ этого событія, родительскій домъ долго казался ему слишкомъ тѣснымъ. Однако, мало-помалу, внутреннее недовольство улеглось въ его душѣ; безмятежное счастье дружной семейной жизни временно усыпило его, тѣмъ болѣе, что онъ чувствовалъ нѣжную привязанность къ родителямъ и сестрѣ. Но это пріятное самозабвеніе было настолько чуждо подвижному и энергичному характеру юноши, что желаніе иной жизни и дѣятельности начало неотступно преслѣдовать его; теперь всѣ его помыслы были направлены въ достиженію одной завѣтной цѣли.
   Прибытіе Леонардо-да-Винчи въ замокъ Буэнфидардо пролило лучъ свѣта въ его душу, охваченную мучительными сомнѣніями. Пьетро невольно завидовалъ молодому художнику, который могъ слѣдовать своему призванію и примѣнить присущія ему силы на поприщѣ, гдѣ его ожидало столько нравственныхъ наслажденій и прочное вліяніе на умы людей. Когда они оставались вдвоемъ или гуляли по окрестностямъ, то главной темой ихъ разговора служила та польза, которую каждый изъ нихъ можетъ принести человѣчеству, сообразно своимъ личнымъ способностямъ и стремленіямъ. Выборъ былъ рѣшенъ для Леонардо и онъ съ радостной увѣренностью говорилъ о предстоящемъ ему художественномъ поприщѣ, такъ что вопросъ, главнымъ образомъ, заключался въ томъ, какой путь изберетъ для себя Пьетро, чтобы дѣйствовать съ успѣхомъ въ возможно обширной сферѣ. Принимая во вниманіе знатное происхожденіе Пьетро и условія его воспитанія, оба друга все чаще и чаще возвращались въ той мысли, что духовное званіе всего скорѣе можетъ дать наиболѣе значительную и плодотворную дѣятельность человѣку, для котораго закрыто художественное поприще и военная профессія. Обоимъ было извѣстно, что высшій санъ въ церковной іерархіи можетъ быть достигнутъ только съ помощью самыхъ постыдныхъ средствъ, но что, вмѣстѣ съ тѣмъ, въ непосредственной близости святаго престола, можно было сдѣлать весьма многое, чтобы улучшить существующія условія.

0x01 graphic

   Леонардо разсказалъ своему другу о Саванаролѣ, и отсюда разговоръ ихъ естественно перешелъ на положеніе дѣлъ въ Римѣ.
   Можно было съ увѣренностью сказать, что тогдашній глаза церкви самый безнравственный человѣкъ въ христіанскомъ мірѣ, потому что онъ не пренебрегалъ никакими средствами для достиженія цѣли и никогда не держалъ даннаго слова, если этого требовала выгода. Въ своей политикѣ онъ менѣе всего руководствовался чувствомъ справедливости, и въ мести доходилъ до безчеловѣчной жестокости. Хотя онъ, въ качествѣ духовнаго лица, называлъ себя защитникомъ вѣры и врагомъ еретиковъ и считался главой церкви, но въ дѣйствительности не чувствовалъ ни малѣйшаго уваженія къ религіи. Онъ возбудилъ общее негодованіе не только своими постановленіями, которыя противорѣчили церковнымъ законамъ, но и своимъ поведеніемъ въ частной жизни. Для него не было ничего святаго. Онъ жертвовалъ всѣмъ ради выгоды, честолюбія или удовлетворенія чувственности.
   По мнѣнію Леонардо, единственнымъ оправданіемъ поведенія папы, и то до извѣстной степени, могло служить полнѣйшее разстройство и деморализація подвластной ему страны. Ни одно государство въ мірѣ не управлялось хуже церковной области, обманъ и жестокости составляли обыденное явленіе. Всѣ до такой степени привыкли къ подобному порядку вещей, что самые ужасающіе и возмутительные факты почти не производили никакого впечатлѣнія.
   Та часть церковной области, которая была всего ближе къ Риму, находилась почти исключительно подъ властью двухъ могущественныхъ фамилій: Орсини и Колонна. Первая распространила свое господство надъ мѣстностью, по ту сторону Тибра, между тѣмъ какъ въ рукахъ Колонна была римская Камланья и Сабинскія горы, по эту сторону Тибра. Названіе гвельфовъ и гибеллиновъ, примѣненное къ этимъ двумъ фамиліямъ, означало уже не различіе политическихъ взглядовъ, а глубокую взаимную ненависть, которая придавала ихъ распрямъ дикій и неумолимый характеръ. Все дворянство сгруппировалось около двухъ главныхъ представителей этихъ фамилій. Савелли и Конти пристали въ партіи гибеллиновъ, Вителли взяли сторону гвельфовъ.
   Могущество знатныхъ фамилій поддерживалось ихъ умѣніемъ владѣть оружіемъ и преданностью набранныхъ ими отрядовъ, между тѣмъ какъ папское правительство предоставило защиту государства наемникамъ. Всѣ Орсини, Колонна, Савелли и Конти, однимъ словомъ, все римское дворянство состояло изъ кондоттьери; каждый изъ нихъ имѣлъ въ своемъ распоряженіи отрядъ вооруженныхъ людей, безусловно преданныхъ ему; и каждый поступая на службу того или другого короля, республики или папы, велъ переговоры и заключалъ условія, отъ своего имени. Въ короткіе промежутки отдыха отъ чужихъ войнъ, кондоттьери возвращался въ свой укрѣпленный замокъ и группировалъ вокругъ себя новыя силы. Чѣмъ больше было такихъ предводителей въ той или другой фамиліи, тѣмъ она была могущественнѣе.
   Продолжительныя войны между Колонна и Орсини заставили сельскихъ жителей окончательно удалиться изъ Камланьи, гдѣ они не находили больше безопасности ни для себя лично, ни для своихъ стадъ и жатвы. Одни только обитатели укрѣпленныхъ замковъ были защищены отъ грабежа солдатъ. Среди постоянныхъ опустошительныхъ войнъ уничтожены были всѣ виноградники и оливковыя деревья, такъ что, мало по малу, римская Камланья обратилась въ безлюдную пустыню безъ жилищъ и деревьевъ. Только кое-гдѣ можно было встрѣтить отдѣльныя полосы засѣянной земли, обработанныя наскоро, съ слабой надеждой на жатву. На покинутыхъ поляхъ распространился заразительный воздухъ мареммъ; всякій разъ, когда прежніе жители, пользуясь спокойнымъ временемъ, дѣлали попытки вернуться на старыя мѣста, то погибали отъ злокачественной лихорадки. Также безуспѣшны были старанія мѣстнаго дворянства загладить опустошенія, произведенныя войной, потому что вслѣдъ затѣмъ начинались новыя распри и битвы, которыя уничтожали плоды ихъ труда.
   Рѣзкую противоположность съ этой печальной картиной предъявляли многочисленные дворы мелкихъ правителей, придававшіе Романьи внѣшній видъ щеголеватости и богатства. Во всѣхъ (виденціяхъ были прекрасные церкви и дворцы, и при этомъ рачительныя библіотеки. Въ числѣ приближенныхъ каждаго владѣтельнаго князя было всегда нѣсколько поэтовъ, художниковъ и ученыхъ. Такая умственная роскошь вела еще къ большей демонизаціи; придворные льстецы наперерывъ восхваляли щедрость своего покровителя, между тѣмъ какъ надъ подданными тяготѣлъ безпощадный гнетъ.
   Возможность получить болѣе или менѣе богатое наслѣдство составляла важный вопросъ для князей при ихъ незначительныхъ средствахъ; въ этихъ случаяхъ они не останавливались ни передъ какими злодѣяніями для достиженія цѣли. Когда дѣло шло объ устраненіи ближайшихъ родственниковъ, то происходили возмутительныя семейныя трагедіи; корыстолюбіе уступало мѣсто жестокости, непризнающей никакихъ человѣческихъ чувствъ.
   Леонардо сообщилъ своему другу, что Саванарола много разъ говорилъ противъ этихъ злоупотребленій въ своихъ проповѣдяхъ.
   Но еще сильнѣе ратовалъ смѣлый монахъ противъ положенія дѣлъ при папскомъ дворѣ
   "Возможно-ли, что ты, Римъ, еще стоишь на землѣ? воскликнулъ онъ "однажды во время проповѣди. Въ одномъ Римѣ одинадцать тысячъ распутныхъ женщинъ; и это только приблизительная цифра. Священники проводятъ ночи съ этими женщинами, а утромъ служатъ обѣдню и раздаютъ святые дары! Все продажно въ Римѣ; всѣ духовныя должности и даже кровь Христову можно получить за деньги! Но скоро настанетъ судъ Божій! Римъ и Италія будутъ уничтожены до-тла. Страшныя полчища мстителей вторгнутся въ страну и покараютъ высокомѣріе князей! Церкви обращенныя священниками въ публичныя дома позора, будутъ служить стойлами для лошадей и нечистаго скота".
   При тогдашнихъ условіяхъ, на каждомъ поприщѣ дѣятельности можно было найти цѣль, гдѣ человѣкъ съ благороднымъ образомъ мыслей и высокими стремленіями могъ достойно примѣнить свои умственныя силы. Вездѣ проявлялись задатки могучаго прогрессивнаго движенія, которое уже не ограничивалось одной областью, искусства. Наукой ревностно занимались выдающіеся люди, отъ которымъ можно было заранѣе ожидать, что они вскорѣ достигнутъ въ ней блистательныхъ результатовъ; удивительныя открытія предвѣщали совершенно новую эпоху культуры. Кто въ это время чувствовалъ потребность плыть за потокомъ великихъ событій, для того возможность стоять у центра христіанскаго міра должна была казаться особенно заманчивой.
   Пьетро Пацци не могъ сомнѣваться, что его стремленія въ этомъ направленіи увѣнчаются полнымъ успѣхомъ, потому что послѣ смерти Лоренцо, не только Клара, но сынъ и наслѣдникъ Лоренцо, Пьетро Медичи, возобновилъ прежнія отношенія съ своими родственниками. При этомъ условіи естественно было ожидать, что молодой Медичи приметъ живое участіе въ судьбѣ своего двоюроднаго брата Пацци.
   Пьетро Медичи не отличался энергичнымъ характеровъ. Сначала онъ совсѣмъ подчинился матери и своей супругѣ Альфонсинѣ, но теперь онъ искалъ противовѣса этому вліянію въ дружескихъ сношеніяхъ съ семьей Пацци, съ которой былъ связанъ воспоминаніями дѣтства. Пьетро Медичи былъ воспитанъ какъ сынъ владѣтельнаго королевскаго дома; привитое ему высокомѣріе, мало по малу, сдѣлалось какъ бы его природнымъ свойствомъ. Флонентинцы вѣроятно примирились бы съ его недостатками изъ уваженія къ памяти Лоренцо и признали бы его власть надъ Флоренціей, но оскорбительное обращеніе двухъ гордыхъ римлянокъ постоянно возбуждало неудовольствіе знатныхъ домовъ города. Было нѣсколько случаевъ, когда Клара требовала себѣ услугъ отъ женщинъ древнѣйшихъ фамилій и ставила ихъ этимъ въ положеніе статсъ-дамъ; не разъ также она сидя принимала женъ уважаемыхъ патриціевъ, которыя являлись къ ней съ визитомъ, и, не приглашая ихъ сѣсть, считала въ порядкѣ вещей, чтобъ онѣ стояли передъ ней.
   Такія же выходки, время отъ времени, позволяла себѣ Альфонснна и вызвала ими пассивный протестъ со стороны Пьетро, который все болѣе и болѣе началъ тяготиться окружавшей его атмосферой безумнаго высокомѣрія и тупаго поклоненія неподвижной формѣ. Въ душѣ его невольно воскресало воспоминаніе о счастливыхъ годахъ дѣтства, когда онъ игралъ въ саду виллы Пацци съ своимъ двоюроднымъ братомъ Пьетро и его сестрой, и слышалъ похвалы простому и привѣтливому обращенію своего прадѣда, великаго Косьмы Медичи. Хотя его симпатія къ обитателямъ замка Буэнфидардо выражалась въ видѣ весьма незначительныхъ и какъ бы случайныхъ знаковъ вниманія, но семья Пацци не могла сомнѣваться, что Пьетро Медичи лично расположенъ къ ней. Тѣмъ не менѣе, это не имѣло никакого дѣйствительнаго значенія, пока мать и жена Пьетро Медичи не рѣшились отступить отъ своей неприступной гордости, которая служила главнымъ препятствіемъ къ возобновленію прежнихъ дружественныхъ отношеній. Теперь Клара сама сдѣлала первый шагъ въ примиренію съ семьей Пацци; поводомъ къ этому послужило желаніе Лодовико Моро породниться съ домомъ Медичи.

0x01 graphic

   Леонардо да-Винчи, во время своего пребыванія въ замкѣ Буэнфидардо, такъ привязался къ его обитателямъ, что долгая разлука съ ними была немыслима для него. Тѣсная дружба съ Пьетро Пицци вполнѣ объясняла его частыя посѣщенія, между тѣмъ какъ, съ другой стороны, искренное и привѣтливое обращеніе съ нимъ хозяина дома, въ связи съ тѣмъ восторженнымъ поклоненіемъ, съ какимъ онъ относился къ Біанкѣ и Маріи, настолько сблизили молодаго художника со всѣми членами семьи, что они съ нетерпѣніемъ ждали его пріѣзда и всегда встрѣчали съ радостью, какъ любимаго родственника.
   Не разъ случалось, что Леонардо проводилъ въ Буэнфидардо нѣсколько недѣль сряду. Онъ давно кончилъ первую начатую имъ картину и пожертвовалъ ее въ капеллу замка; затѣмъ слѣдовали другія работы, за выполненіемъ которыхъ обѣ женщины слѣдили съ живымъ участіемъ. Кромѣ того, Леонардо былъ занятъ различными архитектурными проэктами и обсуждалъ ихъ вмѣстѣ съ Пьетро Пацци, такъ что великое возрожденіе искусствъ чаще прежняго служило предметомъ ихъ разговора.
   Такъ называемый готическій стиль, впервые принятый во Франціи, проникъ въ Италію не ранѣе ХІІІ-го вѣка. Причина, почему этотъ стиль былъ перенесенъ сюда не французами, а нѣмцами, могла быть та, что во Франціи, при постройкѣ многихъ соборовъ, ни одинъ сколько нибудь искусный ремесленникъ не имѣлъ надобности искать работы на сторонѣ. Новое направленіе зодчества могло проявиться въ Италіи въ широкихъ размѣрахъ, такъ какъ оно перешло сюда въ то время, когда здѣсь особенно господствовало стремленіе къ сооруженію монументальныхъ церковныхъ зданій. При этихъ условіяхъ античныя формы слились съ готическими, и сдѣлана была попытка постройки куполовъ въ гигантскихъ размѣрахъ; фасадъ нерѣдко принималъ характеръ великолѣпной декораціи; башня оставалась отдѣленной или ее только прислоняли къ церкви. Еще XII-мъ и XIII-мъ столѣтіяхъ, флорентинцы освоились съ древнеримскими формами, какъ это достаточно показываетъ баптистерій, который вслѣдствіе этого долго считался античнымъ храмомъ. Флорентинскій соборъ былъ первоначально сооруженъ по модели Арнольфо, а затѣмъ Брунелески. Николай V-й былъ первый изъ папъ, который чувствовалъ положительную страсть въ постройкамъ. Онъ намѣревался возстановить римскія городскія стѣны, перестроить Борго для помѣщенія курій и соорудить заново Ватиканъ и соборъ св. Петра.
   Онъ говорилъ, что началъ эти грандіозныя предпріятія не изъ тщеславія, любви въ роскоши или желанія прославить себя, а съ единственной цѣлью возвысить значеніе апостольскаго престола въ глазахъ всего христіанскаго міра, чтобы впредь немыслимо было изгнать папу изъ Рима, взять его въ плѣнъ или притѣснять какимъ либо способомъ.
   Послѣдующіе папы: Каликстъ III, Пій II, Павелъ II, Сикстъ IV, Иннокентій VIII и Александръ IV не выказывали большаго усердія въ данномъ направленіи. Хотя Сикстъ IV велѣлъ построить Понте Систо (средній мостъ на Тибрѣ) и возстановить фонтанъ Треви, но только могущественный папа Юлій II предпринялъ, въ грандіозныхъ размѣрахъ, сооруженіе собора св. Петра и Ватикана. Для исполненія своей задачи онъ могъ пользоваться услугами такихъ людей, какъ Браманте, Рафаэль, Бадьтассаре Перуцци, Антоніо да-Сангалло и Микедь Анджело.
   Леонардо да-Винчи, пользуясь уединенной жизнью въ замкѣ Буэнфидардо, помимо живописи, усердно занимался механикой и производилъ свои научные опыты. Подчасъ онъ настолько увлекался ими, что синьора Біанка не разъ говорила шутя, что еще вопросъ: составляетъ ли живопись призваніе Леонардо, и не лучше ли ему сдѣлаться механикомъ или архитекторомъ?
   Хотя сердце молодаго художника не всегда оставалось спокойнымъ въ присутствіи Маріи, но если это и было проявленіемъ болѣе страстнаго чувства, нежели обыкновенная дружба, то онъ могъ еще настолько владѣть собой, что не терялъ разсудка и не предавался безумнымъ надеждамъ.
   Тѣмъ не менѣе, его поѣздки въ замокъ Буэнфидардо становились все чаще; разставаясь въ послѣдній разъ съ своими друзьями, онъ уѣхалъ съ твердымъ намѣреніемъ вернуться къ нимъ въ самомъ непродолжительномъ времени. Но едва успѣлъ онъ расположиться въ своей городской квартирѣ и приняться за начатую картину, какъ неожиданно явился къ нему Пьетро Пацци и сообщилъ, что вся его семья переѣхала во Флоренцію, въ свою подгородную виллу, и что возобновились прежнія родственныя отношенія съ Медичисами. Поводомъ къ этому переѣзду послужило настоятельное приглашеніе со стороны Пьетро Медичи, въ виду ожидаемаго прибытія миланскаго герцога.
   Леонардо былъ не только удивленъ, но и глубоко огорченъ этимъ извѣстіемъ, потому что ему не трудно было догадаться о настоящей причинѣ примиренія между обѣими родственными фамиліями.
   Въ городѣ упорно ходили слухи, что начаты переговоры о бракѣ Лодовико Моро съ Маріей Пацци; и молодой живописецъ не сомнѣвался, что только ждутъ пріѣзда миланскаго герцога, чтобы съ общаго согласія приступить къ оффиціальному обрученію.
   Теперь для Леонардо должна была превратиться идилія дружескихъ отношеній съ обитателями замка Буэнфидардо, которая дала ему столько свѣтлыхъ, счастливыхъ минутъ. Пьетро видѣлъ, что сообщенное имъ извѣстіе глубоко взволновало его друга, и съ искреннимъ участіемъ пожалъ ему руку.
   -- Съ практической точки зрѣнія, сказалъ Пьетро, блистательная судьба ожидаетъ мою сестру. Лодовико Сфорца, герцогъ миланскій, черезъ своихъ посланниковъ предложилъ тѣсный оборонительный союзъ Пьетро Медичи; при этомъ поднятъ былъ вопросъ о бракѣ герцога съ моей сестрой. Начались переговоры, и герцогъ выразилъ желаніе видѣть портретъ Маріи. Но такъ какъ врядъ ли возможно передать болѣе осязательно черты лица Марія и общее впечатлѣніе, производимое ея личностью, какъ ты это сдѣлалъ, Леонардо, на картинѣ, написанной тобою для нашей капеллы, то рѣшено было послать въ Миланъ со всевозможными предосторожностями это образцовое произведеніе твоей кисти.
   Леонардо закрылъ лицо обоими руками; его другу показалось, что изъ груди молодаго художника вырвался глубокій вздохъ.
   Но Леонардо овладѣлъ собой и послѣ минутнаго молчанія спросилъ:
   -- А твоя сестра?
   -- Марія готова исполнить волю родителей. Если бракъ состоятся и она будетъ несчастна, то покорится судьбѣ съ терпѣніемъ и кротостью. Она надѣется на милость провидѣнія.
   -- Значитъ, этотъ бракъ уже дѣло рѣшенное со стороны герцога?
   -- Когда была послана картина, возразилъ Пьетро, то вмѣстѣ съ нею отправился повѣренный по дѣламъ дома Медичи, который въ точности уговорился съ герцогомъ относительно условій брачнаго контракта. Лодовико Моро женится не на дочери Гуильелыю Пацци, а на племянницѣ Лоренцо Медичи, такъ что взаимный оборонительный союзъ домовъ Сфорца и Медичи составляетъ настоящую цѣль предстоящаго брака.
   Леонардо при этихъ словахъ еще больше упалъ духомъ, но это продолжалось не долго. Развѣ онъ не зналъ, что Марія недосягаема для него, и не лучшимъ ли доказательствомъ этого служитъ тотъ фактъ, что она скоро сдѣлается владѣтельной особой, герцогиней миланской? Во время разговора онъ все болѣе и болѣе приходилъ въ себя, такъ что ему наконецъ стало казаться, что рѣчь идетъ о бракѣ любимой сестры. Съ напряженнымъ вниманіемъ онъ разспрашивалъ о малѣйшихъ подробностяхъ; и такъ какъ извѣстно было, что Лодовико Сфорца дѣятельный и энергичный человѣкъ и съ возвышенными стремленіями, то онъ подавилъ въ своемъ сердцѣ всякую искру ревности и отъ души пожелалъ, чтобы Марія была счастлива съ своимъ будущимъ мужемъ.
   Въ тотъ-же день Леонардо отправился на виллу Пацци, чтобы привѣтствовать своихъ друзей. Грустное чувство слова овладѣло имъ, когда онъ увидѣлъ Марію.
   Леонардо не могъ заговорить съ нею о, предстоящемъ супружествѣ, которое еще нельзя было считать совершившимся фактомъ; но въ той застѣнчивости, съ какой молодая дѣвушка поздоровалась съ нимъ, заключалось своего рода признаніе.
   Леонардо мысленно хвалилъ себя, что никогда не переступалъ границы, отдѣлявшей бѣднаго художника отъ дочери "ватнаго дона. Между ними могли продолжаться прежнія дружескія отношенія; хотя сердце юноши всякій разъ болѣзненно сжималось, когда онъ думалъ о томъ, что, быть можетъ, съ его глазъ скоро исчезнетъ прелестное существо, составлявшее предметъ его восторженнаго поклоненія:
   Родители Маріи были въ наилучшемъ расположеніи духа; помимо того, что личныя качества миланскаго герцога казались имъ Достаточнымъ ручательствомъ счастья ихъ единственной дочери,-- ожидавшая ее блистательная участь превосходила ихъ самыя смѣлыя ожиданія.
   Фамилія Медичи была не менѣе довольна предстоящимъ бравомъ; но Клара съ безпокойствомъ думала о встрѣчѣ своей замужней дочери, Маддалевы Чибо, съ Пьетро Пацци.
   Маддалена, мало по малу, примирилась съ своей участью и не обращала никакого вниманія на мужа, всѣ помыслы котораго были устремлены на увеличеніе доходовъ и удовлетвореніе своихъ порочныхъ наклонностей. Она сама наслѣдовала отъ отца любовь къ роскоши; невидимому ей доставляло двойное удовольствіе тратить на блескъ домашней обстановки, великолѣпные наряды, блистательныя празднества и покупку драгоцѣнныхъ вещей огромныя суммы денегъ, которыя мужъ ея охотнѣе употребилъ бы на карточную игру. Вслѣдствіе этого, въ кругу знакомыхъ она заслужила репутацію крайне расточительной женщины, между тѣмъ какъ ея уборы и дорогія ткани, купленные на вѣсъ золота, возбуждали вависть дамъ высшаго круга.
   Но въ легкомысленной Маддаленѣ, которая до этого интересовалась одними нарядами и удовольствіями, произошла неожиданная перемѣна, послѣ встрѣчи съ предметомъ ея первой любви. Характеръ ея сдѣлался тихимъ и сосредоточеннымъ; она перестала обращать вниманіе на туалетъ и, противъ своего обыкновенія, равнодушно отсылала отъ себя купцовъ, которые ежедневно, являлись въ ея палаццо съ различными драгоцѣнностями и образчиками новыхъ матерій.
   Франческетто Чибо скоро догадался о причинѣ такой перемѣны въ настроеніи духа своей жены и пришелъ въ ярость, тѣмъ болѣе, что сознавалъ свое полное безсиліе. Онъ плохо владѣлъ оружіемъ; и при своей непопулярности имѣлъ мало приверженцевъ, такъ что для удовлетворенія мести у него не было другого исхода, какъ пріискать наемныхъ убійцъ, которые избавили бы его отъ ненавистнаго соперника.
   Клара видѣла все и знала характеръ своего зятя; она рѣшилась употребить всѣ средства, чтобы отклонить семейную трагедію, которая давалась ей особенно неумѣстною при настоящемъ положеніи дѣлъ. Поэтому она искренно обрадовалась, когда ея старшій сынъ, Пьетро Медичи, передалъ ей разговоръ съ своимъ двоюроднымъ братомъ Пацци, который откровенно сознался ему, что тяготится тихой сельской жизнью и охотно посвятилъ бы себя дипломатическому поприщу при папскомъ дворѣ.
   Клара увидѣла въ этомъ желанный исходъ изъ затруднительныхъ обстоятельствъ и съ свойственной ей энергіей взялась хлопотать за молодого Пацци, чтобы удалить его изъ Флоренціи.
   Еще до начала празднествъ, устроенныхъ въ честь герцога миланскаго, она вступила въ переписку со своими родными въ Римѣ и, сообщивъ имъ о предполагаемомъ бракѣ Маріи Пацци съ герцогомъ миланскомъ, выразила настоятельное желаніе пристроить при римскомъ дворѣ своего племянника Пьетро Пацци. Отвѣтъ былъ благопріятный: она получила торжественное обѣщаніе, что при первой ваканціи молодой Пацци будетъ возведенъ въ санъ кардинала.
   Бракъ племянницы Лоренцо Медичи съ герцогомъ Лодовико Моро былъ важнымъ событіемъ для всей Италіи, потому что фамилія Сфорца, хотя и находилась долгое время въ изгнаніи и едва была возстановлена въ своихъ правахъ, но принадлежала къ самымъ значительнымъ родамъ Италіи. Сестра Лодовико была замужемъ за императоромъ Максимиліаномъ, который женился на ней вскорѣ послѣ своего неудачнаго сватовства къ Аннѣ Бретанской.
   Лодовико Моро, вступивъ на герцогскій престолъ, сознавалъ всю непрочность своего положенія и, не находя поддержки въ правителяхъ сосѣднихъ итальянскихъ государствъ, искалъ на сторонѣ надежныхъ союзниковъ. Онъ прежде всего обратилъ вниманіе на фамилію Медичи, представители которой, въ теченіи многихъ лѣтъ, были самовластными правителями Флоренціи. Любовь, какой пользовался Лоренцо среди своихъ соотечественниковъ, давала поводъ надѣяться, что Пьетро будетъ возстановленъ въ правахъ своего отца. Для Медичисовъ родственный союзъ съ герцогомъ миланскимъ былъ тѣмъ болѣе Желателенъ, что вполнѣ удовлетворялъ ихъ честолюбивымъ стремленіямъ; и еслибы у Пьетро Медичи была незамужняя сестра, то она сдѣлалась бы супругой Лодовико Моро, вмѣсто Маріи. Въ тѣ времена, дочери знатныхъ домовъ знали съ дѣтства, что ихъ судьба будетъ рѣшена сообразно волѣ ихъ родителей. Онѣ выростали въ такомъ нравственномъ подчиненіи, что въ большинствѣ случаевъ имъ даже не приходила въ голову мысль о возможности собственнаго выбора.
   Такъ было и съ Маріей Пацци. Хотя она никогда не рѣшилась бы противиться желанію родителей и родственниковъ, но днемъ и ночью она не разъ обращалась съ сердечной молитвой въ пресвятой Дѣвѣ по поводу предстоящаго брака. Она молилась, чтобы ея будущій мужъ не былъ безобразнымъ, грубымъ и кровожаднымъ тираномъ, а красивымъ и привѣтливымъ въ обращеніи; и по этому поводу давала различные обѣты, съ полной увѣренностью, что будетъ вѣрной и любящей женой.
   Наконецъ, наступилъ день, когда Лодовико Моро въѣхалъ во Флоренцію и остановился передъ палаццо Медичи съ своей многочисленной свитой. Хотя многіе съ волненіемъ ждали его прибытія, но ничье сердце не билось сильнѣе, какъ у Маріи Пацци, въ тѣ безконечныя минуты, когда она въ ожиданіи жениха сидѣла въ большой залѣ нижняго этажа, между матерью и Кларой Медичи, окруженная родными и женами знатнѣйшихъ горожанъ Флоренціи Когда герцогъ показался на порогѣ въ сопровожденіи Пьетро Медичи, обоихъ Пацци и части своей свиты, то Марія едва не вскрикнула отъ радостнаго изумленія; хотя въ послѣднее время она слышала нѣкоторыя подробности о фигурѣ и чертахъ лица миланскаго герцога, но она далеко не представляла его себѣ такимъ мужественнымъ и красивымъ. Сообразно принятому этикету, Марія, вмѣстѣ съ матерью и теткой, должна была сдѣлать нѣсколько шаговъ на встрѣчу гостю; но ей стоило большаго труда исполнить эту формальность, потому что она едва держалась на ногахъ отъ волненія; яркій румянецъ покрылъ ея щеки
   Герцогъ былъ не менѣе пріятно пораженъ очаровательной наружностью молодой дѣвушки, которая скоро должна была сдѣлаться его женой. Онъ едва нашелся, чтобы сказать ей нѣсколько словъ въ видѣ привѣтствія. Марія полусознательно отвѣтила ему. Ея застѣнчивость возвратила герцогу его обычное самообладаніе; онъ послѣдовалъ влеченію сердца и вопреки всѣмъ существующимъ обычаямъ, обнялъ свою невѣсту и поцѣловалъ въ губы.
   Этимъ нарушены были всѣ предписанія этикета и исчезло стѣсненіе, неизбѣжное въ подобныхъ случаяхъ. Сердце Маріи усиленно билось отъ новыхъ, никогда не испытанныхъ ощущеній полнаго внутренняго счастья; до сихъ поръ никто еще не производилъ на нее такого впечатлѣнія, какъ молодой герцогъ.
   Лодовико Сфорца въ свою очередь былъ настолько очарованъ красотой своей невѣсты, что всѣ его честолюбью планы и мысли о великой будущности отступили на задній планъ. Онъ воспользовался первымъ случаемъ, когда остался наединѣ съ Маріей, чтобы сказать ей:
   -- Я чувствую себя глубоко виноватымъ передъ вами, синьорина, съ самой минуты нашей встрѣчи. Но будьте милостивы ко мнѣ и простите то преступленіе, которое я позволилъ себѣ относительно васъ.
   -- Но въ чемъ-же заключается ваше преступленіе, синьоръ герцогъ?
   -- Въ томъ, что я считалъ свой бракъ рѣшеннымъ, прежде чѣмъ познакомился съ вами. Только теперь, когда я увидѣлъ ваши кроткіе, прекрасные глаза, у меня явилось сознаніе, какъ горячо нужно любить васъ.
   Марія улыбнулась.-- Такое преступленіе, сказала она, можетъ быть искуплено неизмѣнной вѣрностью; я поэтому я заранѣе готова простить васъ...
   Этотъ отвѣть привелъ въ восторгъ герцога. Взглядъ его огненныхъ главъ смягчался и становился кроткимъ всякій разъ, когда онъ встрѣчался съ глазами очаровательной дѣвушки. Онъ былъ въ наилучшемъ расположеніи духа и велъ себя, какъ домашній человѣкъ, въ семьѣ своихъ будущихъ родныхъ, которые, благодаря этому, отнеслись къ нему съ полной сердечностью.
   Хотя Гуильельмо Пацци долженъ былъ изъявить согласіе, чтобы свадьба была отпразднована въ палаццо Пьетро Медичи, какъ глады семьи, но при своемъ богатствѣ не имѣлъ надобности прибѣгать въ чемъ либо въ помощи племянника. Онъ назначилъ такое огромное приданое своей единственной дочери, что превзошелъ всѣ ожиданія самого Лодовико Сфорца. Поэтому переговоры продолжались недолго и кончились благополучно; вскорѣ послѣ первой встрѣчи, совершилось обрученіе и назначенъ былъ день свадьбы. Приготовленія заняли нѣсколько недѣль, потому что Пьетро Медичи зналъ, что предстоящая свадьба интересуетъ всѣ европейскіе дворы, которые потребуютъ о ней подробныхъ донесеній отъ своихъ посланниковъ, и не хотѣлъ упустить случая блеснуть пышностью дома Медичи, вошедшей въ поговорку.
   Брачныя празднества продолжались нѣсколько дней, а свадьба была такъ великолѣпно обставлена, что самая гордая владѣтельная принцесса была бы удовлетворена оказаннымъ ей почетомъ.
   Невѣстѣ были поднесены на память подарки отъ всѣхъ классовъ населенія, такъ что давнишняя непріязнь флорентинцевъ къ дому Пацци, казалось, перешла въ обратное чувство. Взглядъ Маріи всего дольше остановился на дорогомъ молитвенникѣ съ заглавными буквами и прелестными арабесками, нарисованными рукой художника Леонардо да-Винчи. Она держала въ рукахъ этотъ прекрасный подарокъ во время всей свадебной церемоніи, и не разъ на ея глазахъ навертывались слезы при воспоминаніи о счастливыхъ и беззаботныхъ дняхъ,# проведенныхъ ею въ замкѣ Буэнфидардо.
   Городъ устроилъ въ честь молодой четы большой турниръ, за которымъ слѣдовало грандіозное пиршество. Во Флоренціи привыкли къ роскошнымъ празднествамъ и ко всякому великолѣпію, но богатство, выказанное въ этотъ день домомъ Медичи, поразило даже самихъ жителей пышнаго города. Среди художественно свитыхъ цвѣточныхъ гирляндъ, развѣшены были вдоль улицъ нарисованные и тканые ковры, которые, по живости и разнообразію красокъ, не уступали окружавшей природѣ Вечеромъ мѣстность вокругъ палаццо Медичи освѣщена была факелами; народъ толпился здѣсь въ безчисленномъ множествѣ, не столько ради шумной музыки и изъ желанія видѣть гостей, какъ потому, что время отъ времени щедрая рука бросала изъ оконъ деньги, которыя люди, стоявшіе на улицѣ, съ громкимъ ликованіемъ оспаривали другъ у друга.
   Еще вечеромъ, наканунѣ свадьбы, на виллѣ Пацци, знатнѣйшіе кавалеры и дамы города исполнили "морески" -- театральное представленіе, сопровождаемое мимическими танцами, въ которомъ участвовалъ герцогъ съ своей невѣстой. Всѣ видѣвшіе ихъ обоихъ въ этотъ вечеръ вынесли впечатлѣніе, что врядъ ли имъ придется когда нибудь встрѣтить болѣе красивую и подходящую чету.

0x01 graphic

ГЛАВА X.
Состязаніе постовъ.

   Еще въ царствованіе Людовика XI, отца Карла XIII, начало увеличиваться значеніе и могущество французской націи. Людовикъ, незадолго до своей смерти, наслѣдовалъ владѣнія провансальскаго короля Рене, совмѣстно съ его притязаніями на неаполитанскій престолъ. Имя короля Рене не только прославилось, благодаря его качествамъ, какъ правителя, но и по романической репутаціи, которую онъ пріобрѣлъ своими поэтическими дарованіями и покровительствомъ, какимъ пользовались пѣвцы при его дворѣ. Если въ данный моментъ, подъ вліяніемъ вновь отрытыхъ образцовыхъ произведеній античнаго міра, Италія переживала блестящую эпоху Возрожденія, то поэзія еще раньше достигла апогея своей славы, благодаря "Божественной Комедіи" Данте. Но по странному совпаденію, подобно тому, какъ плодотворные зачатки зодчества, въ формѣ готическихъ соборовъ, перешли въ Италію изъ Франція, такъ и Данте обязанъ былъ своимъ первымъ поэтическимъ вдохновеніемъ этой странѣ. Хотя искусство, вслѣдствіе возврата къ древнему міру, достигло новаго разцвѣта въ Италіи, но Франція могла во всякомъ случаѣ заявить притязаніе, что она въ значительной мѣрѣ способствовала этому возрожденію.
   Содержаніе "Божественной Комедіи" Данте преимущественно относится къ эпохѣ борьбы гвельфовъ и гиббелиновъ во Флоренціи. Данте въ молодости принадлежалъ къ гвельфамъ, затѣмъ перешелъ на сторону гибеллиновъ, много писалъ и сочинялъ стихи въ защиту своей партіи, которая возлагала большія надежды на прибытіе германскаго императора. Въ своихъ стихахъ Данте впервые поставилъ итальянскій языкъ на опредѣленную и твердую почву для отличія отъ прежнихъ діалектовъ, бывшихъ въ употребленіи. Другъ его, Гіотто, изобразилъ голову поэта, въ серьезныхъ чертахъ котораго выражается глубокое душевное томленіе. Какъ въ Данте, такъ и въ Гіотто видѣнъ новый пошибъ итальянской поэзіи и искусства. Данте учился въ Парижѣ. Портретъ поэта -- самое знаменитое произведеніе Гіотто, такъ какъ въ его мадоннахъ, отчасти видѣнъ отпечатокъ мадоннъ византійскаго типа. Онъ былъ извѣстенъ, какъ живописецъ, скульпторъ и архитекторъ, выполнилъ большія работы въ Неаполѣ и Миланѣ и былъ не разъ приглашаемъ папами въ Римъ и Авиньонъ.
   Данте и Гіотто остались друзьями до конца жизни. Когда Гіотто переѣхалъ въ Феррару, то Данте употребилъ всѣ усилія, чтобы его пригласили въ Равенну, гдѣ онъ находился въ то время.
   Изъ произведеній Гіотто въ области зодчества наибольшей славой пользуется четырехъ-угольная башня, стоящая рядомъ съ соборомъ Санта-Марія-дель-Фіоре во Флоренціи, сверху до низу обшитая мраморомъ. Ему не удалось окончить ее, равно какъ и Арнольфо не дожилъ до окончанія постройки собора, Гіотто поручили соорудить башню, которая бы превосходила все, что было до этого создано греческимъ и римскимъ искусствомъ. Обшивка изъ черныхъ и бѣлыхъ мраморныхъ плитъ украшена въ высшей степени художественными орнаментами и скульптурными произведеніями.
   Гіотто умеръ въ 1336 году, пятнадцать лѣтъ спустя послѣ Данте; его вліяніе на флорентинское искусство удержалось до конца столѣтія. Въ началѣ слѣдующаго столѣтія, выступили: Гиберти, Бруннелески, Донателло и Мазаччіо, изъ которыхъ каждый увеличилъ, въ свою очередь, богатое наслѣдство, оставленное Гіотто въ области искусства.
   Между тѣмъ, въ южной Франціи, подъ вліяніемъ мавританской поэзіи и искусства, началась новая жизнь въ смыслѣ развитія языка, эпической и лирической поэзіи.
   Трудно сказать въ настоящее время, насколько пребываніе папскаго двора въ Авиньонѣ способствовало художественной и поэтической дѣятельности страны. Въ тѣ времена, въ Испаніи сильно преслѣдовали мавровъ и ихъ соплеменниковъ, евреевъ, но тѣмъ не менѣе, высокій умственный уровень этихъ двухъ народовъ имѣлъ огромное вліяніе на мѣстное населеніе какъ въ Испаніи, такъ и въ южной Франціи. Исламъ и Ветхій Завѣтъ относились враждебно къ скульптурѣ и живописи, но тѣмъ роскошнѣе проявилось художественное творчество въ области архитектуры и поэзіи, и въ обоихъ направленіяхъ, благодаря мавританскому вліянію, созданы были образцовыя произведенія, которыя возбудили удивленіе современниковъ и оказали могущественное воздѣйствіе на развитіе художественной жизни. Зодчество шло рука объ руку съ стремленіемъ создать обстановку, которая бы соотвѣтствовала великимъ произведеніямъ архитектуры; на ряду съ великолѣпными зданіями устраивались прекрасно распланированные сады съ терассами, прудами и фонтанами. Все, что могъ создать свободный полетъ фантазіи, находило у мавровъ роскошное примѣненіе. Подобно тому, какъ въ своихъ постройкахъ они любили изогнутыя линіи и сочетаніе пестрыхъ красокъ, такъ и въ садахъ они устраивали уютные поэтическіе гроты и лабиринты, которые смѣнялись прелестными клумбами цвѣтовъ и шумящими водометами. Танцовальное искусство пользовалось у нихъ особеннымъ почетомъ и, такъ называемые, "морески" -- театральныя представленія, сопровождаемыя мимическими танцами,-- долгое время были любимымъ развлеченіемъ при всѣхъ европейскихъ дворахъ.
   Мавры не разъ поселялись на югѣ Франціи и во многомъ оставили здѣсь слѣды своего духовнаго вліянія.
   Фантастическія восточныя сказки, въ которыхъ отразился жаркій климатъ Аравіи, подъ вліяніемъ мягкаго и очаровательнаго воздуха южной Франціи, приняли характеръ поэтическихъ образовъ, гдѣ главную роль играла храбрость и рыцарскія добродѣтели, въ связи съ различными приключеніями. Подъ вѣяніемъ христіанскаго міровоззрѣнія, пламенныя любовныя приключенія востока превратились въ нѣжное почитаніе женской красоты, которое со временемъ получило названіе "galanterie". Подобно тому, какъ въ христіанской церкви небесная царица Марія пользовалась высшимъ почитаніемъ, такъ и красивымъ нравственнымъ женщинамъ воздавали родъ поклоненія. Если такая женщина съ красотой соединяла обаяніе ума, знатное происхожденіе и богатство, то около нея группировался цѣлый дворъ мечтательныхъ рыцарей, которые считали для себя честью исполнять ея приказанія или добровольно носили ея гербъ и цвѣта, и этимъ способомъ посвящали себя на служеніе ей. Такіе рыцари во всѣхъ своихъ дѣйствіяхъ и предпріятіяхъ руководились мечтательной надеждой заслужить милость дамы своего сердца въ видѣ подарка ленты, перчатки или ласковаго слова и нѣжнаго взгляда. Выраженіемъ этого рыцарскаго направленія и связаннаго съ нимъ культа служили, между прочимъ, многія мирныя празднества.
   Такъ, въ одинъ чудный весенній вечеръ, на равнинѣ, близь того мѣста, гдѣ нѣкогда Петрарка сочинялъ стихи въ честь прекрасной Лауры, собралось многочисленное общество дамъ и кавалеровъ съ нарядной свитой слугъ обоего пола. Мужчины были на рослыхъ сильныхъ коняхъ; женщины -- на чистокровныхъ, хорошо выѣзженныхъ иноходцахъ. Всѣ сошли съ лошадей, потому что достигли цѣли своей поѣздки и увидѣли палатки, приготовленныя для ихъ пріема. Они были на разстояніи нѣсколькихъ часовъ отъ замка Водемонъ; гдѣ жила Жоланта, дочь короля Рене, съ своимъ супругомъ Жофредомъ, графомъ водемонскимъ. Замокъ Водемонъ славился своимъ гостепріимствомъ; но рѣдко его хозяевамъ приходилось принимать такихъ знатныхъ дамъ и кавалеровъ, какъ въ данный моментъ. Французскій король Карлъ VIII, съ своей молодой супругой, удостоилъ посѣщеніемъ свою родственницу Жоланту, и въ честь его было устроено празднество, которое должно было напомнить до малѣйшихъ подробностей старые провансальскіе нравы и дворъ отца графини водемонской.

0x01 graphic

   Ходили слухи, что Жоланта была слѣпа въ дѣтствѣ и что впослѣдствіи искусство одного мавританскаго врача возвратило ей зрѣніе. Теперь она уже была нѣсколько лѣтъ замужемъ и имѣла дѣтей, но вела тотъ же образъ жизни, какъ ея отецъ: она и мужъ ея покровительствовали поэтическому творчеству и поддерживали дѣятельное сношеніе съ лучшими и наиболѣе извѣстными представителями его.
   Времена тяжелыхъ бѣдствій прошли для Франціи. Пятьдесятъ лѣтъ тому назадъ, Іоанна д'Аркъ воодушевляла французское войско, которое подъ ея предводительствомъ одерживало надъ англичанами побѣду за побѣдой. Съ тѣхъ поръ, послѣ многихъ другихъ битвъ и борьбы, образовалось единое могущественное королевство, и Карлъ VIII имѣлъ въ своемъ распоряженіи значительное войско, послушное его волѣ и настолько пріученное къ дисциплинѣ, что въ этомъ отношеніи съ нимъ не могло сравниться ни одно изъ европейскихъ войскъ. Въ данный моментъ нельзя было предвидѣть ни его будущихъ плановъ, ни того направленія, какое приметъ честолюбіе молодаго короля, потому что супружеское счастье отвлекало его отъ всѣхъ государственныхъ дѣлъ. Различныя увеселенія, устроенныя графиней Жолантой, настолько подходили къ его душевному настроенію, что онъ, въ числѣ другихъ гостей, съ нетерпѣніемъ ожидалъ предстоящаго празднества.
   Неизмѣнно ясная и хорошая погода, свойственная этой благословенной мѣстности, вполнѣ благопріятствовала подобнымъ затѣямъ, такъ что еще за день передъ тѣмъ, на большой равнинѣ были раскинуты великолѣпныя палатки, которыя должны были служить мѣстомъ сборища и пріютить многочисленныхъ гостей.
   Для королевской четы была приготовлена особенно изящная палатка, голубая, шелковая, съ золотыми лиліями. При этомъ, радушные хозяева позаботились о доставленіи возможнаго комфорта своимъ гостямъ, чтобы каждый изъ нихъ могъ чувствовать себя хорошо и уютно. Передъ палатками короля и королевы поставлена была стража, которая должна была охранять спокойствіе ихъ величествъ. Какъ стража, такъ и вся прислуга была одѣта въ фантастическихъ пестрыхъ костюмахъ, соотвѣтственно цвѣту палатки, при которой она должна была находиться. Сами господа одѣлись съ большимъ вкусомъ въ легкіе, хотя и дорогіе, наряды; кавалеры были безъ оружія; дамы, вмѣсто золота и драгоцѣнныхъ камней, украсили себя живыми цвѣтами. Вездѣ были развѣшены гирлянды и разставлены букеты рѣдкихъ цвѣтовъ, чтобы гости могли насладиться разнообразіемъ ихъ красокъ и тонкимъ ароматомъ.
   Праздникъ долженъ былъ продолжаться день и ночь, до слѣдующаго утра. Въ числѣ другихъ развлеченій, вмѣсто обычныхъ рыцарскихъ турнировъ, предположено было устроить поэтическое состязаніе, и съ этой цѣлью графъ Водемонъ пригласилъ нѣсколькихъ наиболѣе извѣстныхъ импровизаторовъ Франціи. Для нихъ приготовлены были различные призы, а тотъ, кто превзойдетъ всѣхъ остальныхъ, долженъ былъ получить изъ рукъ молодой королевы лавровый вѣнокъ и драгоцѣнный аграфъ на шляпу. Раздача призовъ была для поэтовъ самымъ важнымъ моментомъ праздника и могла еще больше утвердить ихъ славу, такъ какъ слухи объ этомъ состязаніи должны были дойти до самыхъ отдаленныхъ дворовъ Европы. Ожиданія остальныхъ гостей соотвѣтствовали ихъ вкусу и склонностямъ; одни собирались ухаживать за дамами, другіе съ удовольствіемъ думали о лакомыхъ блюдахъ и превосходномъ винѣ, которые будутъ поданы за столомъ.

0x01 graphic

   Сообразно обычаю, на одного изъ болѣе пожилыхъ гостей возложена была обязанность распорядителя, которому всѣ должны были повиноваться. Одинъ король могъ отмѣнять его распоряженія, но Карлъ VIII объявилъ, что добровольно отказывается отъ своего права и наравнѣ съ другими признаетъ надъ собою власть распорядителя. Хотя небольшое путешествіе изъ замка Водемонъ не было особенно утомительно, но назначено было полчаса для отдыха, чтобы увести лошадей и дать время гостямъ привести въ порядокъ свой туалетъ. Дамы сняли шляпы и украсили свои головы цвѣтами, выборъ которыхъ зависѣлъ отъ ихъ личнаго вкуса; у однѣхъ волосы были распущены у другихъ подобраны въ сѣтки. Кавалеры остались въ томъ же платьѣ, только перемѣнили тяжелые ботфорты на легкую обувь.
   Въ назначенное время всѣ сошлись около королевской палатки, и когда общество оказалось въ полномъ сборѣ, появился король Карлъ съ своей супругой. Затѣмъ гостей пригласили въ большую открытую палатку, гдѣ были разставлены богато сервированные столы. Король сѣлъ рядомъ съ графиней Жолантой; королева около графа Водемонъ; остальные гости размѣстились попарно пестрыми рядами. Поданъ былъ легкій завтракъ, который состоялъ преимущественно изъ плодовъ и рѣдкихъ винъ. Общество было въ наилучшемъ расположеніи духа; серьезные разговоры смѣнялись веселыми шутками и смѣхомъ; но всѣ умолкли, когда вошелъ распорядитель и почтительно поклонился королю. Тогда Карлъ поднялся съ своего мѣста; остальные гости послѣдовали его примѣру.
   Общество двинулось въ томъ же порядкѣ, въ какомъ сидѣло за столомъ, къ обширному лугу, на которомъ сдѣланы были приготовленія для состязанія поэтовъ. На дорогомъ коврѣ, подъ великолѣпнымъ балдахиномъ, стояли два трона для ихъ величествъ; на правой и лѣвой сторонѣ отъ нихъ разставлены были кресла и табуреты для остальныхъ гостей. Прислуга была также допущена и сгруппировалась въ почтительномъ отдаленіи отъ своихъ господь.
   Шестеро изъ наиболѣе прославленныхъ поэтовъ, всѣ изъ рыцарскаго званія, явились по приглашенію графа Водемона. Для нихъ были приготовлены особыя мѣста въ сторонѣ отъ зрителей. Общество особенно интересовалось двумя Изъ нихъ: рыцаремъ Гуго де-Марилльякъ и сеньеромъ де-Летеялье, которые въ послѣднее время заслужили особенную благосклонность публики своими прекрасными стихотвореніями. При этомъ упорно ходили слухи, что стихи де-Летеллье сочиняются въ монастырѣ однимъ ученымъ монахомъ, который, не желая, чтобы его имя было связано съ подобными свѣтскими произведеніями, отдаетъ ихъ въ полное распоряженіе своего родственника. По кто могъ поручиться въ справедливости этихъ слуховъ!
   Изъ множества присутствующихъ рыцарей, молодой Баярдь обращалъ на себя общее вниманіе своей могучей фигурой и красивыми очертаніями лица. Баярдъ еще въ скромномъ званіи паша прославился своей храбростью и считался образцомъ рыцарскихъ добродѣтелей; поэтому, многія знатныя дамы завидовали кроткой Клотильдѣ де-Лиможъ, которую онъ избралъ своей повелительницей на этомъ праздникѣ и даже теперь сидѣлъ рядомъ съ нею.
   Когда зрители заняли свои мѣста, распорядитель снова поклонился королю, и его величество подалъ знавъ въ началу состязанія. Первый выступившій поэтъ былъ Клодъ Турне: въ его мелодичномъ стихотвореніи, исполненномъ глубокаго чувства, воспѣта была красота неизвѣстной дамы.
   Присутствующіе слушали его съ величайшимъ вниманіемъ. Разговоры прекратились; слышенъ былъ только легкій шорохъ вѣеровъ. Если кто изъ кавалеровъ осмѣливался шепнуть сидѣвшей около него дамѣ какое нибудь замѣчаніе, то неодобрительная улыбка и легкій ударъ вѣеромъ немедленно принуждалъ его къ молчанію. Наконецъ, Турнэ произнесъ послѣдніе строфы своего стихотворенія и удалился съ почтительнымъ поклономъ.
   Начался оживленный споръ о достоинствахъ и недостаткахъ поэтическаго произведенія Турнэ; но всѣ сходились въ одномъ, что оно во многихъ отношеніяхъ заслуживаетъ похвалы. Дамы очень желали бы узнать въ кому обращены стихи; но пока нельзя было сдѣлать о нихъ никакого окончательнаго вывода, потому что приходилось предварительно выслушать остальныхъ поэтовъ.
   Затѣмъ наступила очередь де-Летеллье. Въ его стихотвореніи говорилось о чувствѣ любви въ общихъ, хотя вполнѣ наглядныхъ чертахъ; но оно было настолько украшено учеными ссылками на греческихъ и римскихъ поэтовъ, что это невольно вызвало у многихъ недовѣрчивую улыбку. Всѣ признавали, что стихи были безупречны по формѣ и въ нихъ заключались возвышенныя прекрасныя мысли; но въ виду возникшаго подозрѣнія относительно ихъ подлинности, никому не пришло въ голову осчастливить де-Летеллье первымъ призомъ.
   Другіе, слѣдовавшіе за нимъ поэты, равнымъ образомъ заслужили одобреніе слушателей, такъ какъ по приглашенію графа Водемонъ явились самые знаменитые изъ нихъ, и чтобы достойно почтить великолѣпное празднество, представили лучшія свои произведенія.
   Хотя еще не всѣ поэты успѣли представить свои стихи на судъ публики, но когда наступила очередь рыцаря Гуго де-Марилльякъ, то всѣ были увѣрены заранѣе, что онъ получить высшій призъ. Его стихотвореніе, помимо глубины мысли и поэтическихъ образовъ, представляло то преимущество, что было исключительно посвящено прекрасной королевѣ Аннѣ. Даже король выразилъ вслухъ свое полное одобреніе.
   Быть можетъ, покажется страннымъ, почему никто изъ остальныхъ поэтовъ не выбралъ этой тэмы; но, какъ оказалось впослѣдствіи, каждый изъ нихъ остановился на другомъ сюжетѣ въ увѣренности, что его товарищи посвятятъ свои стихотворенія молодой королевѣ. Одинъ Гуго находилъ вполнѣ естественнымъ, чтобы прекрасная Анна Бретанская была воспѣта всѣми поэтами, приглашенными на праздникъ, удостоенный ея присутствіемъ.
   Когда послѣдній изъ поэтовъ представилъ свое стихотвореніе на судъ слушателей, то объявленъ былъ конецъ состязанія. Король, черезъ распорядителя праздника, пригласилъ пятерыхъ лицъ, которые, подъ его предсѣдательствомъ, составили совѣтъ для раздачи наградъ, потому что, согласно обычаю, каждый изъ поэтовъ долженъ былъ получить награду.
   Королева, въ свою очередь, выбрала пятерыхъ дамъ, чтобы сговориться съ ними относительно того, кто будетъ раздавать призы. Это послужило поводомъ къ веселымъ шуткамъ и смѣху, потому что было извѣстно, которой изъ дамъ особенно благоволятъ нѣкоторые изъ поэтовъ; при этомъ названо было имя той особы, на которую въ общихъ чертахъ, намекнулъ де-Летеллье въ своихъ строфахъ о любви.
   Вслѣдствіе этого, объявлено было, что каждый поэтъ получитъ призъ отъ дамы, вдохновившей- его музу, такъ какъ изъ ея рукъ ему всего пріятнѣе будетъ принять награду.
   Прежде всѣхъ де-Марилльякъ преклонилъ колѣна на подушку, которую ему подалъ придворный пажъ, и подучилъ изъ рукъ молодой королевы лавровый вѣнокъ и драгоцѣнный аграфъ на шляпу съ брилліантовымъ вензелемъ ея величества, выложеннымъ въ видѣ прелестныхъ арабесокъ.
   Такіе же призы, хотя меньшей цѣнности, были розданы избранными дамами остальнымъ поэтамъ, подъ шумный говоръ блистающаго общества, обступившаго ихъ со всѣхъ сторонъ.
   Когда кончилась раздача призовъ, король и королева поднялись съ своего мѣста и присоединились къ остальнымъ гостямъ изъ которыхъ каждый удостоился ихъ милостиваго вниманія. Никто не чувствовалъ ни малѣйшаго стѣсненія въ образовавшихся группахъ шелъ оживленный разговоръ, время отъ времени слышался дружный смѣхъ; поэтамъ оказывали особенный почетъ на этомъ веселомъ своеобразномъ празднествѣ.
   Баярдъ воспользовался моментомъ, когда онъ очутился рядомъ съ де-Летеллье, и сказалъ ему:
   -- Я хочу просить васъ, синьоръ де-Летеллье, заняться моимъ обученіемъ; быть можетъ, и мнѣ удастся выражать мои чувства въ прекрасныхъ риѳмахъ. Мы живемъ среди такого полнаго и безмятежнаго мира, что наши шпаги окончательно заржавѣли бы, еслибы не было маленькихъ стычекъ съ разбойниками на нашихъ дорогахъ и мы не дрались на турнирахъ. Намъ необходимо искать другихъ способовъ, чтобы привлечь на себя вниманіе красивыхъ женщинъ, хотя бы въ видѣ служенія изящнымъ искусствамъ, потому что геройство не въ модѣ, и теперь всякій можетъ сказать о насъ, что мы производимъ много шуму изъ пустяковъ.
   -- Мнѣ кажется, сказалъ де-Летеллье, что вамъ нечего новыхъ способовъ, чтобы заслужить расположеніе прекраснаго пола. Не только среди придворныхъ дамъ, но и между деревенскими дѣвушками ходятъ разсказы о вашей храбрости и различныхъ приключеніяхъ. Вы скоро сдѣлаетесь героемъ баснословныхъ сочиненій. Вмѣсто того, чтобы сочинять стихи, доставляйте намъ, по прежнему, сюжеты для нашихъ поэмъ и будьте увѣрены, что ваша слава не уменьшится, если когда нибудь ласковый взглядамъ прекрасныхъ глазъ поощритъ поэта. Пусть пройдетъ годъ послѣ женитьбы короля, и онъ неизбѣжно почувствуетъ потребность въ другихъ развлеченіяхъ, чѣмъ то, какое мы сегодня доставили ему, и тогда снова возсіяетъ слава нашего благороднаго рыцарства. Повѣрьте, что король по своему характеру неспособенъ удовлетвориться долгимъ спокойствіемъ и пустыми забавами.
   -- Клянусь честью, возразилъ Баярдъ, что такая прелестная женщина, какъ королева Анна, можетъ надѣть розовыя оковы на самаго храбраго человѣка; поэтому я думаю, что и для насъ наступило время заняться мирнымъ искусствомъ, чтобы заслужить ея одобреніе. У короля было много плановъ до его женитьбы, и мы надѣялись, что онъ пожелаетъ овладѣть неаполитанской короной, но теперь я больше не вѣрю этому, такъ какъ красивые глаза королевы имѣютъ для него болѣе сильное обаяніе, нежели потребность увеличить свое могущество.
   -- На все свое время, продолжалъ де-Летеллье, подождите только, чтобы Карлъ VIII вспомнилъ въ одинъ прекрасный день, что король Рене, отецъ нашей гостепріимной хозяйки, графини Жоланты, былъ законный наслѣдникъ Неаполя, и тогда снова наступитъ пора для рыцарскихъ подвиговъ.

0x01 graphic

   -- Давай Богъ! замѣтилъ со вздохомъ Баярдъ, потому что мнѣ не легко будетъ научиться пѣснопѣнію, и я убѣжденъ, что всегда останусь жалкимъ риѳмоплетомъ. Мы всѣ учимся съ ранней молодости владѣть оружіемъ, и между служителями музъ есть не мало храбрыхъ людей, но не всякому дано сочинять художественные стихи, а плохой поэтъ играетъ слишкомъ жалкую роль...
   Если бы Баярдъ могъ слышать разговоръ, который въ это время происходилъ между королемъ и Марилльякомъ, то онъ убѣдился бы въ справедливости словъ де-Летеллье.
   Марилльякъ много путешествовалъ по свѣту; онъ представлялъ собой образецъ странствующаго пѣвца въ широкомъ значеніи этого слова; при всѣхъ дворахъ Европы онъ пользовался особенной милостью, чему отчасти способствовало его необыкновенное умѣніе примѣняться къ обстоятельствамъ. Въ данный моментъ, находясь въ присутствіи своего короля и властелина, онъ откровенно высказалъ свое мнѣніе о нѣкоторыхъ коронованныхъ особахъ. Карлъ съ особеннымъ удовольствіемъ слушалъ остроумнаго Марилльяка, когда этотъ началъ разсказъ о нѣмецкомъ императорѣ Максимиліанѣ, который, по его словамъ, не только покровительствовалъ поэзіи, но и самъ сочинялъ стихи.
   -- Имѣете ли вы о нихъ какое нибудь понятіе? спросилъ король съ насмѣшливой улыбкой.
   -- Его римско-германское величество, отвѣтилъ Марилльякъ, самъ изволилъ мнѣ читать одно изъ своихъ произведеній; я едва не заснулъ, слушая ихъ. Дѣло шло о восхваленіи двухъ королей: "Weisskunig" (бѣлаго короля) и "Theuerdank" (благомыслящаго); первый долженъ былъ означать отца его германскаго величества, второй -- самого императора. Но кто не имѣлъ счастья слышать это образцовое произведете, тотъ не можетъ составить себѣ понятія, сколько въ немъ напыщенности и преувеличенія!
   -- Вполнѣ вѣрю вамъ, возразилъ со смѣхомъ Карлъ; но я постараюсь найти стихи императора восхитительными, потому что скоро наступитъ время, когда его дружба будетъ имѣть для меня большое значеніе. Марія Бургундская была причиной нашей ссоры, но я надѣюсь, что Біанка Сфорца сблизитъ насъ, потому что ея братъ, Лодовико Моро, желаетъ сдѣлаться нашимъ союзникомъ. Вѣроятно, это доставитъ намъ удобный поводъ вмѣшаться въ дѣла Италіи и, вмѣстѣ съ тѣмъ, заявить наши права на неаполитанскій престолъ. Вы, кажется, недавно были въ Италіи; разскажите, какъ тамъ идутъ дѣла?
   -- Насколько я могъ видѣть и слышать, во всей Италіи господствуетъ броженіе. Но среди общей безурядицы, въ особенно непривлекательныхъ краскахъ выдвигается личность старшаго сына его святѣйшества; я убѣжденъ, что въ непродолжительномъ времени имя Чезаре Борджіа будетъ внушать ужасъ на всемъ полуостровѣ. Вашему величеству извѣстно, что герцогъ миланскій недавно породнился съ Медичисами, и, вѣроятно, вы ничего не имѣете противъ этого союза?
   Король кивнулъ головой въ знакъ согласія.-- Какъ вы думаете, спросилъ онъ неожиданно, какой пріемъ будетъ оказанъ нашимъ войскамъ въ Италіи?
   Этотъ вопросъ смутилъ Марилльяка, но онъ тотчасъ овладѣлъ собой и отвѣтилъ уклончиво:
   -- Французскія войска вездѣ съумѣютъ внушить къ себѣ уваженіе...
   -- Въ этомъ не можетъ быть никакого сомнѣнія, воскликнулъ король, потому что нигдѣ нѣтъ такой дисциплины, какъ у насъ! Въ Италіи принятъ самый жалкій способъ веденія войны! Національныя войска рѣдко бываютъ въ бою; обыкновенно, правители и города составляютъ военную силу съ помощью найма, и какъ веденіе самой войны, такъ вооруженіе и плата жалованья предоставляется лицу, съ которымъ заключаютъ контрактъ. Сыновья многихъ знатныхъ дворянскихъ фамилій играютъ роль подобныхъ поставщиковъ войска; они берутъ подряды на извѣстныя войны, и ведутъ ихъ съ помощью армій, не знающихъ ни городовъ? ни правителей, за которыхъ имъ приходится сражаться. Большинство этихъ наемныхъ солдатъ представляютъ сборище бродягъ изъ всевозможныхъ странъ. Если дѣло доходитъ до настоящей битвы, то они въ безпорядкѣ напираютъ другъ на друга, съ обѣихъ сторонъ, съ единственной цѣлью обратить непріятеля въ бѣгство. Затѣмъ, они стараются захватить возможно большее количество плѣнныхъ, отбираютъ у нихъ лошадей и оружіе и отпускаютъ на всѣ четыре стороны. Въ виду этого, можно себѣ легло представить, какой страхъ нагнали бы тамъ наши войска, при ихъ обыкновеніи убивать тѣхъ, которые не хотятъ добровольно покориться имъ. Способъ, какимъ бьются наши наемники швейцарцы, стоя, какъ стѣны, замкнутыми баталіонами, показался бы совершенно новымъ въ Италіи и привелъ бы въ трепетъ ихъ жалкія войска. Но еще большій эффектъ произвела бы наша артиллерія. Вмѣсто ихъ каменныхъ пуль, бросаемыхъ изъ огромныхъ желѣзныхъ трубъ, у насъ летятъ желѣзныя пули изъ бронзовыхъ орудій; мы перевозимъ ихъ не въ тяжелыхъ повозкахъ и не на быкахъ, а на легкихъ лафетахъ, запряженныхъ лошадьми, и къ нимъ приставлены опытные и умѣлые люди. Клянусь честью, я съ удовольствіемъ представилъ бы когда нибудь этому изнѣженному народу образчикъ настоящаго способа веденія войны....
   Этими словами король кончилъ свой разговоръ съ Марилльякомъ.
   Впрочемъ, молодому рыцарю Баярду нечего было завидовать поэтамъ относительно благосклонности прекраснаго пола. Многія дамы, и въ томъ числѣ Клотильда де-Лиможъ, поговоривъ нѣкоторое время съ служителями музъ, обратили все свое вниманіе на красиваго и храбраго рыцаря, потому что изъ всѣхъ качествъ сила и мужество всего больше цѣнятся въ мужчинѣ. Это особенно было замѣтно въ тотъ моментъ, когда король предложилъ всѣмъ участникамъ праздника отправиться на прогулку къ близь лежащимъ развалинами изъ временъ римскаго владычества въ Галліи, которыя были окружены дикими скалами и непроходимымъ лѣсомъ. Баярдъ могъ предложить себя въ спутники любой изъ дамъ и каждая сочла бы это для себя величайшимъ счастьемъ; но онъ, слѣдуя рыцарскимъ правиламъ вѣжливости, предложилъ свои услуги Клотильдѣ де-Лиможъ. Молодая дѣвушка, польщенная этимъ предпочтеніемъ, предалась сладкой надеждѣ, что храбрый рыцарь избралъ ее своей дамой, не только на то время, пока продолжается праздникъ, но что она навсегда пріобрѣла его сердце.
   Радостныя мечты о блестящей будущности туманили ей голову; она медленно шла подъ руку съ героемъ, внимательно прислушиваясь къ его словамъ. Хотя разговоръ ихъ не представлялъ ничего особеннаго, но они были настолько поглощены имъ, что только тогда замѣтили, что отстали отъ другихъ, когда дорога стада круто подниматься къ развалинамъ среди кустарника и массивныхъ каменныхъ глыбъ. Баярдъ разсказывалъ о своихъ охотничьихъ приключеніяхъ, о которыхъ напомнила ему дикая, окружавшая ихъ мѣстность, съ ея широкими долинами и причудливыми вершинами скалъ, покрытыхъ густымъ лѣсомъ, вѣроятно скрывавшимъ много дичи.
   Клотильда съ живымъ интересомъ слѣдила за его разсказомъ, хотя оглядывалась время отъ времени, чтобы не потерять изъ виду остальнаго общества. Вдругъ она громко вскрикнула и упала безъ чувствъ на руки своего спутника. Баярдъ въ первую минуту не могъ понять причины ея испуга, но, повернувъ голову, увидѣлъ огромнаго медвѣдя, который выглядывалъ изъ-за скалы своими свирѣпыми, налитыми кровью, глазами. Густой кустарникъ отдѣлялъ скалу отъ дороги, такъ что, быть можетъ, ввѣрь спокойно остался бы на мѣстѣ, еслибы его не потревожилъ внезапный крикъ дѣвушки. Рыцарю ничего не оставалось, какъ немедленно напасть на чудовище. Онъ прислонилъ свою даму, лежавшую въ обморокѣ, къ стволу ближайшаго дерева и сталъ пробираться сквозь кустарникъ. Медвѣдь, почуявъ приближеніе врага, поднялся на заднія лапы и сдѣлалъ нѣсколько шаговъ на встрѣчу смѣлому человѣку. У Баярда не было другаго оружія, кромѣ шпаги, для защиты отъ ожидавшихъ его объятій; онъ хладнокровно подошелъ къ звѣрю и внезапно вонзилъ ему въ грудь острый клинокъ до самой рукоятки. Раненый медвѣдь съ храпомъ повалился на землю въ предсмертныхъ судорогахъ.
   Рыцарь вытащилъ свою шпагу изъ раны, изъ которой хлынулъ цѣлый потовъ крови, и тѣмъ же спокойнымъ шагомъ вернулся къ своей дамѣ. Клотильда въ это время пришла въ себя и видѣла конецъ приключенія. Она бросила на смѣлаго рыцаря взглядъ, исполненный восторженной благодарности, когда онъ, вычистивъ травой свою окровавленную шпагу, молча подалъ ей руку, чтобы довести до остальнаго общества, которое, дошло до развалинъ и удивлялось долгому отсутствію отставшей пары. Когда они явились, то обрызганная кровью одежда рыцаря и разстроенный видъ молодой дѣвушки возбудили общее любопытство и послужили поводомъ къ различнымъ вопросамъ и догадкамъ. Баярдъ предоставилъ своей дамѣ сообщить о приключеніи; она сдѣлала это въ самомъ преувеличенномъ видѣ и, называя храбраго рыцаря своимъ спасителемъ разсыпалась въ выраженіяхъ благодарности.
   Баярдъ замѣтилъ, что здѣсь не можетъ быть рѣчи объ опасности и спасеніи, потому что. медвѣдь врядъ ли рѣшился бы самъ напасть на нихъ, и что при какихъ бы то ни было условіяхъ его шпага можетъ считаться достаточнымъ ручательствомъ противъ всякихъ случайностей.-- Во всемъ этомъ приключеніи, добавилъ онъ, меня собственно поразило то обстоятельство, что мадемуазель де-Лиможъ упала въ обморокъ!
   Тонъ, съ какимъ были, сказаны эти слова, глубоко огорчилъ бѣдную Клотильду, потому что сразу разрушилъ всѣ ея надежды. Баярдъ, который по справедливости заслужилъ отъ своихъ современниковъ названіе "рыцаря безъ страха и упрека", былъ въ высшей степени щекотливъ во всемъ, что касалось его мужской чести. Онъ не могъ простить женщинѣ, которая могла испугаться чего либо въ его присутствіи, и Клотильда поняла, что выказала этимъ недостатокъ довѣрія къ его рыцарской храбрости. Идя подъ руку съ Баярдомъ, она не имѣла никакого повода упасть въ обморокъ отъ страха, и это былъ едва ли не единственный пунктъ, гдѣ она могла нанести ему кровное оскорбленіе.
   Такимъ образомъ, Клотильда, по собственной винѣ, упустила единственный представившейся ей случай навсегда привязать къ себѣ сердце рыцаря. Хотя Баярдъ безупречно исполнялъ по отношенію къ ней обязанность вѣжливаго кавалера во время пира, устроеннаго послѣ прогулки; но въ его обращеніи было столько холодной сдержанности, что бѣдная дѣвушка окончательно убѣдилась, что навсегда утратила его расположеніе.
   Вечеръ прошелъ въ танцахъ и разнообразныхъ играхъ, которыя продолжались до поздней ночи. На слѣдующее утро все общество отправилось обратно въ замокъ Водемонъ, гдѣ вслѣдъ за тѣмъ, королевская чета милостиво простилась съ гостепріимными хозяевами и уѣхала въ сопровожденіи своей свиты.
   Клотильда де-Лиможъ вернулась въ замокъ своего отца съ тяжелымъ сознаніемъ, что еслибы она сохранила присутствіе духа при видѣ медвѣдя, то могла бы сдѣлаться невѣстой самаго храбраго французскаго рыцаря.
   

ГЛАВА XI.
Саванарола на высотѣ своего могущества.

   Великолѣпныя празднества, слѣдовавшія за избраніемъ въ лапы кардинала Родриго Борджіа, имѣли вполнѣ мірской характеръ, но римляне уже были пріучены его двумя предшественниками видѣть въ папствѣ не духовную власть, а такое-же свѣтское правительство, какъ въ другихъ государствахъ. При этомъ, переговоры между кардиналомъ Родриго Борджіа и его избирателями велись настолько гласно, что ни у кого не могло остаться ни малѣйшаго сомнѣнія относительно личныхъ свойствъ новаго главы римской церкви. У палаццо вновь избраннаго папы устроена была большая тріумфальная арка, но образцу арки Октавія близь Коллизея, съ великолѣпнымъ карнизомъ изъ роговъ изобилія и гирляндъ и разноцвѣтныхъ, отчасти позолоченныхъ рельефовъ. Къ аркѣ была привѣшена доска съ надписью. У второй арки въ двѣнадцати нишахъ стояли молодыя дѣвушки, изображавшія различныхъ символическихъ лицъ: харитъ (граціи), Викторію, Европу (Юнону), Рому (олицетвореніе Рима) и пр.
   Вообще, въ тѣ времена, зелень, особенно въ формѣ гирляндъ, примѣнялась въ большомъ количествѣ во всѣхъ праздничныхъ декораціяхъ. Тріумфальныя арки приняли характеръ великолѣпныхъ пестро расписанныхъ построекъ, украшенныхъ лентами, на которыхъ висѣли дощечки съ надписями; статуи были замѣнены живыми людьми въ богатыхъ костюмахъ и съ аттрибутами миѳологическихъ, изображаемыхъ ими, лицъ. Въ каждомъ домѣ былъ готовый запасъ ковровъ для развѣшиванія на окнахъ въ торжественныхъ случаяхъ. Равнымъ образомъ, вмѣсто сукна, которое разстилалось вдоль длинныхъ улицъ и обширныхъ площадей, нерѣдко протягивали красивый узорчатый коверъ.
   Давно исчезли послѣдніе остатки римской свободы. Папы ревностно старались принудить къ покорности дворянство сосѣднихъ провинцій. Ожесточеніе, съ какимъ Сикстъ IV преслѣдовалъ всѣхъ Колонна, а Инокентій VIII -- Орсини, настолько ослабило эти двѣ могущественныя Фамиліи, что они сами начали искать защиты въ покровительствѣ святаго престола. При тѣхъ-же условіяхъ находились и другія государства Италіи, такъ что можно сказать безъ преувеличенія, что папа Александръ IV былъ всемогущъ не только въ качествѣ главы христіанскаго міра, но и свѣтскаго государя. Только этимъ можно объяснить себѣ то явленіе, что женщина изъ благороднаго дома Фарнезе,-- фамильный палаццо котораго до сихъ поръ по строго выполненному стилю считается образцовымъ произведеніемъ эпохи Возрожденія,-- могла открыто сдѣлаться любовницей Патти. Въ тѣ времена, болѣе чѣмъ половина Европы находилась въ полной духовной зависимости отъ святаго престола, со всѣхъ сторонъ въ Римъ стекались пожертвованія; и отсюда ждали повеленій въ болѣе важныхъ дѣлахъ. Кардиналы назначались изъ знатнѣйшихъ фамилій Италіи; это были большею частью молодые воинственные люди, въ порѣ наибольшаго разгара страстей. Кардиналъ Асканіо Сфорца употребилъ огромныя суммы денегъ, въ надеждѣ быть избраннымъ въ папы послѣ смерти Иннокентія VIII. Тоже сдѣлалъ и кардиналъ Ровере. Но еще болѣе богатый Родриго Борджіа одержалъ верхъ надъ всѣми своими соперниками.
   Вскорѣ послѣ свадьбы Лодовико Моро, заключенъ былъ дружественный союзъ итальянскихъ государей, которые въ доказательство своего единодушія рѣшились отправить сообща посольство къ новому папѣ. Планъ этого союза былъ составленъ герцогомъ миланскимъ, подъ вліяніемъ чувствъ глубокаго внутренняго счастья, которымъ было переполнено его сердце. Онъ надѣялся съ помощью тѣсной дружбы съ итальянскими правителями установить прочный и продолжительный миръ; но его похвальныя намѣренія встрѣтили неожиданное препятствіе въ ребяческомъ тщеславіи Пьетро Медичи. Послѣдній былъ крайне недоволенъ тѣмъ, что его назначили представителемъ республики въ предполагаемомъ посольствѣ, между тѣмъ какъ его друзья: Лодовико Моро и неаполитанскій король, не участвовали лично въ посольствѣ и намѣревались послать вмѣсто себя дворянъ въ качествѣ своихъ представителей.
   Пьетро и его мать были глубоко оскорблены этимъ распоряженіемъ, тѣмъ болѣе, что должны были молча покориться ему, такъ какъ сынъ и наслѣдникъ Лоренцо не былъ оффиціально признанъ властелиномъ Флоренціи. Пьетро рѣшилъ въ настоящемъ торжественномъ случаѣ настолько превзойти остальныхъ посланниковъ роскошью и внѣшнимъ блескомъ, чтобы этимъ различіемъ обратить на себя общее вниманіе. Онъ хотѣлъ ослѣпить римлянъ великолѣпіемъ экипажей и ливрей, всѣми своими сокровищами и массой драгоцѣнныхъ камней, собранныхъ его отцомъ. Въ продолженіи двухъ мѣсяцевъ дворецъ Медичи былъ переполненъ портными, золотошвейными мастерами и декораторами; не только платье самого Медичи, но одежды пажей и оруженосцевъ были покрыты драгоцѣнными камнями; разсказывали, что одно ожерелье перваго камердинера стоило около двухъ сотъ тысячъ дукатовъ.
   Но Пьетро Медичи не довольствовался этимъ и требовалъ чтобы ему было предоставлено говорить отъ имени посольства, хотя зналъ, что первое мѣсто принадлежало по праву представителю неаполитанскаго короля. По этому поводу начались переговоры, которые повели къ такимъ непріятнымъ объясненіямъ, что Лодонико Сфорца долженъ былъ отказаться отъ задуманнаго имъ плана, чтобы не поссориться съ своимъ новымъ союзникомъ.
   Само собою разумѣется, что подобные случаи не способствовали популярности дома Медичи, и жители Флоренціи уже не разъ открыто выказывали свое нерасположеніе въ сыну Лоренцо.
   Еслибы Пьетро не былъ въ такой степени проникнутъ гордымъ сознаніемъ своего мнимаго могущества, то онъ употребилъ бы всѣ усилія, чтобы удалить изъ Флоренціи человѣка, который пріобрѣталъ все большее вліяніе на общественное мнѣніе. Этотъ человѣкъ былъ доминиканецъ Джяроламо Саванарола; его проповѣди мало по малу сдѣлались настолько популярны, что не проходило дня, чтобы въ самомъ городѣ или въ окрестностяхъ, вокругъ него не собиралась многочисленная толпа. Публику особенно привлекали предсказанія, которыя онъ дѣлалъ въ своихъ проповѣдяхъ, чѣмъ непосредственно дѣйствовалъ на воображеніе слушателей. Онъ преимущественно выбиралъ темой величественная картины изъ Откровенія Іоанна и добавлялъ ихъ объясненіями, смыслъ которыхъ былъ вполнѣ доступенъ народу. Римъ, который по его словамъ былъ средоточіемъ разврата, постоянно давалъ ему обильную пищу для обличеній, но онъ предсказывалъ не менѣе строгую вару флорентинцамъ, если они не измѣнятъ свой образъ жизни Онъ пророчилъ близкое паденіе государства; и такъ какъ при этомъ онъ всегда говорилъ во имя христіанской религіи, приглашая слушателей къ исправленію и покаянію, то всегда находилъ плодотворную почву для своего ученія. Нерѣдко онъ изображалъ яркими красками картины общаго упадка нравовъ, чрезмѣрной роскоши, безнравственности всѣхъ сословій и неумолимо возставалъ противъ всякаго рода расточительности Его слушатели невольно чувствовали, что онъ чуждъ какихъ либо личныхъ расчетовъ и только стремленіе къ истинѣ руководитъ имъ. Онъ указывалъ имъ на безпорядки въ церковныхъ дѣлахъ, пороки священнослужителей, на полное разстройство государства и тиранію властелиновъ и съ увлеченіемъ говорилъ объ учрежденіи божьяго града на землѣ и благодати, какая снизойдетъ на людей, если они вернутся къ прежней простотѣ нравовъ и истинной религіи. Олова проповѣдника тѣмъ сильнѣе дѣйствовали на толпу, что въ своей личной жизни онъ отличался крайней умѣренностью и аскетизмомъ. Пользуясь своимъ саномъ настоятеля Санъ-Марко, онъ ввелъ строжайшія правила въ монастырѣ, внимательно слѣдилъ за выполненіемъ ихъ и, такимъ образомъ, сдѣлалъ первую попытку осуществить ту реформу, о которой говорилъ въ своихъ проповѣдяхъ. Равнымъ образомъ, онъ ратовалъ противъ всякихъ нововведеній въ монастырской жизни, доказывая монахамъ, что они должны твердо придерживаться древнихъ уставовъ св. отцовъ, которые были мудрѣе и благочестивѣе ихъ.

0x01 graphic

   Народъ, видя съ какой строгостью и самоотреченіемъ дѣйствовать Саваларола въ дѣлахъ, близко касавшихся его, признавалъ за нимъ законное право судить о дѣлахъ церкви и государства. Жители Флоренціи, желая показать, что они сочувствуютъ реформѣ, о которой говорилъ Саванарола, стали соблюдать большую простоту въ одеждѣ, сдѣлались скромнѣе въ рѣчахъ и обращеніи; женщины бросили свои наряды, такъ что во всемъ городѣ мало по малу произошла замѣтная перемѣна. Можно было заранѣе предвидѣть, что если проповѣди Саванаролы могли оказать такое дѣйствіе на общественные нравы, то они будутъ имѣть не меньшее вліяніе въ политическомъ отношеніи. Всѣмъ было извѣстно, что взглядъ Саванаролы на государственное устройство представляетъ полнѣйшую противоположность съ существующими порядками. Въ этомъ отношеніи онъ впалъ въ такую-же крайность, какъ и его противники въ обратномъ направленіи. Безпредѣльный эгоизмъ, согласно ученію Саванаролы, долженъ былъ уступить мѣсто великому братскому объединенію людей; обитатели дворцовъ должны были слиться съ народомъ и имѣть общіе интересы съ нимъ.
   Духъ времени выражался въ самомъ способѣ постройки тогдашнихъ итальянскихъ палаццо. Фасадъ былъ обращенъ на дворъ, который составлялъ центръ строенія. Это было четырехъ-угольное замкнутое пространство, гдѣ во всѣ часы дня господствовала пріятная прохлада; здѣсь же находился колодезь и были разставлены статуи въ наиболѣе выгодномъ освѣщеніи. Съ улицы палаццо имѣли видъ мрачныхъ неприступныхъ зданій и дѣйствительно представляли всѣ удобства для защиты обитателей, въ случаѣ внезапнаго нападенія. Но эти массы камня, темныя и однообразныя снаружи, были окружены со стороны двора легкими открытыми колоннадами, которыя придавали имъ совсѣмъ иной характеръ.
   При той-же безопасности здѣсь можно было оставаться подъ открытымъ небомъ. Кругомъ были расположены жилища слугъ и приверженцевъ владѣльца палаццо. Узкіе переходы между домами на ночь закрывались цѣпями. Такимъ образомъ, у каждаго магната въ городѣ былъ какъ бы свой городъ, болѣе или менѣе многочисленный дворъ и своя церковь; въ его распоряженіи были солдаты, дворяне, художники и ученые. Между этими мелкими дворами и папскимъ дворомъ въ самомъ Римѣ происходили постоянныя интриги и господствовала открытая или затаенная вражда.
   На этомъ обстоятельствѣ Саванарола основывалъ отчасти свои предсказанія о скоромъ паденіи государства.
   Само собой разумѣется, что огромное значеніе, какое пріобрѣлъ Саванарола своими проповѣдями во всей Италіи, было извѣстно его семьѣ. Но молва распространяла о немъ такіе разнообразные и противорѣчивые слухи, что его отецъ долго не понималъ смыслъ того общественнаго движенія, во главѣ котораго стоялъ Джироламо. Семья въ присутствіи старика старалась какъ можно меньше говорить что либо въ защиту или въ порицаніе знаменитаго проповѣдника. Неожиданное поступленіе Джираламо въ монастырь было кровнымъ оскорбленіемъ для старика, тѣмъ болѣе, что его младшій сынъ, Марко Аврелій, также сдѣлался монахомъ противъ его воли.
   Наконецъ, отецъ Джироламо умеръ; дочери его одна за другой вышли замужъ, кромѣ самой младшей, Беатриче, которая жила вмѣстѣ съ матерью въ Фераррѣ. Уединенная жизнь вдовы и ея незамужней дочери не представляла никакого разнообразія, такъ что мало по малу, сообразно духу того времени, чуть ли не единственнымъ интересомъ ихъ жизни стало ежедневное хожденіе къ обѣдни и точное исполненіе всѣхъ церковныхъ предписаній. Но тутъ, среди окружавшаго ихъ уединенія, какъ чуждый отголосокъ изъ другаго міра, до нихъ дошло извѣстіе, что Джироламо въ своихъ проповѣдяхъ открыто заявляетъ свои реформаторскія стремленія. Онѣ слышали о силѣ его краснорѣчія и узнали теперь, что онъ пользуется своимъ могуществомъ для борьбы съ папой и правительствомъ.
   Мать Джироламо, Анна Саванарола Буонакорси, была умная и образованная женщина, но считала религіозную форму неприкосновенной и никогда не позволила бы себѣ произнести слово осужденія противъ главы христіанства. Она держалась того взгляда, что слѣдуетъ искать помощи въ молитвѣ и самобичеваніи, но, что человѣкъ не имѣетъ права бороться съ общественнымъ зломъ. Поэтому, ее сильно встревожило извѣстіе, что ея сынъ называетъ святаго отца Люциферомъ, демономъ высокомѣрія и что онъ упорно ратуетъ въ своихъ проповѣдяхъ противъ злоупотребленій, вкоренившихся въ церкви.
   Младшая сестра Джироламо была ребенкомъ, когда ея братъ оставилъ родительскій домъ; и она слишкомъ мало знала его, чтобы живо интересоваться имъ, такъ что огорченная мать не могла найти съ этой стороны утѣшенія дли поддержки. Беатриче была въ томъ возрастѣ, когда блекнутъ надежды юности и мечтательность уступаетъ мѣсто ожесточенію. Если бы знаменитый проповѣдникъ прославился святостью и относился съ уваженіемъ къ духовнымъ и свѣтскимъ властямъ, то она гордилась бы имъ и, быть можетъ, нашла бы въ этомъ чувствѣ выполненіе ея личныхъ неудавшихся стремленій. Но теперь она сердилась на своего брата и осуждала его строже другихъ; и такъ какъ многіе относились къ нему съ порицаніемъ, то ея тщеславіе было оскорблено, и въ то же время онъ не былъ настолько близокъ къ ней, чтобы она могла безусловно увѣровать въ правоту его дѣла. Къ этому примѣшивалось еще то обстоятельство, что въ Фераррѣ придворная партія стояла тогда на сторонѣ папы.
   Между тѣмъ, несчастная матъ испытывала тяжелое чувство раздвоенія. Въ глубинѣ души она оправдывала своего сына, но не смѣла произнести его имени, чтобы не слышать новыхъ обвиненій, которыя сыпались на него со всѣхъ сторонъ. Она не могла составить самостоятельнаго сужденія о дѣятельности Джироламо, такъ какъ не слышала ни одной его проповѣди, и должна была руководствоваться отзывами постороннихъ людей; поэтому у ней не было никакихъ данныхъ, чтобы защищать его. Нерѣдко она задавала себѣ одинъ и тотъ же мучительный вопросъ, почему, несмотря на всѣ обвиненія, она все-таки остается на его сторонѣ. Между тѣмъ, причина этого заключалась въ кроткой всепрощающей любви матери, которая не въ состояніи оттолкнуть виновнаго сына, а тѣмъ болѣе въ подобномъ случаѣ, когда еще оставалось подъ сомнѣніемъ: дѣйствительно ли то, въ чемъ обвиняютъ его, составляетъ преступленіе въ глазахъ Всевышняго или величайшую добродѣтель.
   Такимъ образомъ, ей пришлось пережить рядъ тяжелыхъ испытаній. Ея духовникъ, которому она въ продолженіи нѣсколькихъ лѣтъ повѣряла всѣ свои душевныя сомнѣнія, выразилъ однажды удивленіе, почему она никогда не говоритъ съ нимъ о своемъ сынѣ Джироламо. При этомъ патеръ добавилъ, что считаетъ особенно важнымъ узнать ея душевное состояніе относительно даннаго вопроса, чтобы имѣть возможность высказать ей свое мнѣніе и дать добрый совѣтъ. Анна выслушала эти слова съ внутреннимъ содроганіемъ, такъ какъ не ожидала добра отъ предстоящей бесѣды. Ея бѣдное материнское сердце сжималось при мысли, что, быть можетъ, ее заставятъ предать проклятію сына.
   Но она была избавлена отъ этого новаго мученія. Ея духовный наставникъ, патеръ Евсевій, осторожно приступилъ къ дѣлу; онъ началъ съ того, что отозвался въ самыхъ лестныхъ выраженіяхъ о необыкновенномъ умѣ Джироламо и заговорилъ о пользѣ, какую подобный человѣкъ можетъ принести церкви.
   -- Но для этого, продолжалъ патеръ, необходимо смиреніе, потому что каждый смертный въ отдѣльности можетъ достигнуть завѣтной цѣли только въ томъ случаѣ, если сознаетъ все свое ничтожество. Вашъ сынъ, по милости Божьей, обладаетъ даромъ направлять сердца людей по своему усмотрѣнію; но весь вопросъ заключается въ томъ, чтобы онъ не злоупотреблялъ своимъ талантомъ для собственной гибели. Искуситель рода человѣческаго пользуется всякимъ случаемъ, чтобы посѣять сѣмена самообольщенія, потому что его главная задача -- склонять въ себѣ души людей. Я не обвиняю вашего сына, но жалѣю объ его участи, если онъ настолько ослѣпленъ, что ставитъ милость народа выше мира съ Богомъ и церковью. Кто выступилъ на стезю высокоумія и надменности, тотъ рано или поздно попадетъ въ сѣти лукаваго, и его наградой будетъ вѣчный огонь, то невыразимое мученіе, которое заставляетъ души проклинать виновниковъ своего существованія. Остается только пожелать, чтобы вашъ сынъ позналъ во-время, гдѣ истинный путь, и вернулся къ нему, такъ какъ онъ стоитъ на краю пропасти...
   Еслибы патеръ разразился проклятіями и сталъ питать нравоученія, то его слова далеко не произвели бы такого глубокаго впечатлѣнія на встревоженную мать, какъ теперь, когда онъ видимо щадилъ ее и старался быть умѣреннымъ въ своихъ выраженіяхъ.
   Бѣдная женщина сначала облегчила свое стѣсненное сердце потокомъ слезъ, затѣмъ начала извиняться, что только теперь рѣшается высказать горе, которое давно гнететъ ее. Она умоляла патера помочь ей добрымъ совѣтомъ и научить какимъ образомъ спасти душу Джироламо, если дѣйствительно избранный имъ путь ведетъ въ гибели.
   -- Успокойтесь и не теряйте надежды! возразилъ патеръ, бросивъ на свою собесѣдницу взглядъ исполненный трогательнаго участія.-- Господь по своему милосердію можетъ обратить на стезю добродѣтели самаго ожесточеннаго злодѣя, а тѣмъ болѣе человѣка, который вслѣдствіе ослѣпленія совратился съ истиннаго пути. Мы даже не знаемъ дѣйствительно ли это случилось! Все дѣло заключается въ томъ, чтобы онъ опомнился или, вѣрнѣе сказать, чтобы Господь пробудилъ бы въ немъ сознаніе. Благо тому, кого изберетъ небо для этой цѣли. Спасеніе души отъ вѣчной гибели составляетъ главную задачу, къ которой мы должны стремиться на землѣ. Уже то заслуга, если мы достигаемъ этого молитвой и покаяніемъ; но кто обратитъ грѣшника на путь истины, тотъ окажетъ ему величайшее благодѣяніе и въ то же время высшій подвигъ, какой вообще можетъ совершить христіанинъ...
   Огорченная мать съ напряженнымъ вниманіемъ слѣдила за словами своего духовника. Она ясно видѣла, что по мнѣнію патера душа ея сына въ опасности, хотя онъ не говорилъ какого рода была эта опасность и въ чемъ состояло спасеніе.
   Но ей не долго пришлось ждать объясненія:
   -- Мы не можемъ дать лучшаго имени нашей церкви, продолжалъ патеръ,-- какъ назвавъ ее нашей матерью; развѣ она не мать нашего Спасителя, источникъ милосердія, воплощеніе всего высшаго, что только можетъ себѣ представить человѣкъ? Но что мы скажемъ о той матери, которая, родивъ сына, спасаетъ его отъ вѣчной гибели и вторично даетъ ему жизнь въ высшемъ значеніи этого слова? Развѣ это не лучшій и самый достойный зависти удѣлъ, какой только существуетъ на землѣ! Кто не позавидуетъ матери, которой суждено обратить на путь истины блуднаго сына и дать ему надежду заслужить вновь утраченное блаженство!
   Съ этими словами патеръ опять многозначительно посмотрѣлъ на мать Джироламо и простился съ ней съ обычнымъ благословеніемъ.
   Анна поспѣшила домой. Въ душѣ ея произошла странная перемѣна; глубокое, никогда не испытанное до сихъ поръ чувство безпокойства всецѣло охватило ее. Она напрасно старалась привести себя въ нормальное расположеніе духа ревностнымъ исполненіемъ религіозныхъ предписаній, безъ устали перебирала четки, шептала молитвы, вставала ночью, чтобы подвергнуть себя бичеванію, но ничто не помогало. Наконецъ, у ней явилась неудержимая потребность переговорить съ дочерью.
   Беатриче давно считала Джироламо погибшимъ человѣкомъ, такъ что слова патера были только подтвержденіемъ ея собственнаго мнѣнія. Поэтому, она дала имъ такое толкованіе, что патеръ несомнѣнно считаетъ прямой обязанностью матери указать сыну на ту пропасть, передъ которой онъ стоитъ, и что ей слѣдуетъ выполнить это богоугодное дѣло, несмотря ни на какія затрудненія и сердечныя страданія.
   Ни мать, ни дочь не подозрѣвали, что патеръ дѣйствовалъ и говорилъ по непосредственному приказанію своего начальства.
   Простой доминиканскій монахъ во Флоренціи начиналъ внушать серіозныя опасенія римскому двору, потому что во всеуслышаніе говорилъ языкомъ правды, безъ всякихъ прикрасъ, и безпощадно обличалъ всѣ погрѣшности церковнаго управленія. Онъ не только громилъ индульгенціи, впервые введенныя папой Іоанномъ XXIII, и продажное отпущеніе грѣховъ, которое съ тѣхъ поръ вошло въ обычай къ соблазну всѣхъ мыслящихъ людей, но смѣло проповѣдывалъ противъ постыднаго подкупа при раздачѣ духовныхъ должностей и въ особенности противъ свѣтскаго и безнравственнаго образа жизни главы христіанскаго міра. До сихъ поръ, папскій дворъ, чтобы не уронить своего достоинства, не обращалъ вниманія на обличенія ничтожнаго доминиканскаго монаха, но въ послѣднее время ему пришлось убѣдиться, что Джироламо Саванарола представляетъ собой силу, которую ни въ какомъ случаѣ нельзя игнорировать. Нѣсколько разъ проповѣдникъ объявлялъ своимъ слушателямъ, что видѣлъ, какъ съ неба опускалась рука съ мечомъ, на которомъ была огненная надпись: "Изъ устъ же Его исходитъ острый мечъ и вскорѣ поразитъ землю!"
   Мрачныя предсказанія Саванаролы были всего чаще обращены къ Флоренціи, которой онъ предвѣщалъ тяжелыя бѣдствія, приглашая жителей къ покаянію, чтобы опасность не застала ихъ неприготовленными.
   Онъ видимо избралъ Флоренцію почвой для выполненія своихъ реформаторскихъ плановъ. Отсюда новый общественный строй долженъ былъ постепенно распространиться по всему міру.
   Но въ то время, какъ угрозы Саванаролы непосредственно дѣйствовали на толпу и наполняли страхомъ невѣжественные умы, болѣе образованные и развитые люди относились къ нимъ скептически, считая ихъ пустыми разглагольствованіями. Тѣмъ не менѣе всѣ одинаково удивлялись замѣчательной твердости характера настоятеля монастыря Санъ-Марко, особенно съ того памятнаго для всѣхъ дня, когда онъ отказалъ въ разрѣшеніи отъ грѣховъ умирающему Лоренцо. Знаменитый Пико де-Мирандола, который по своимъ обширнымъ свѣдѣніямъ въ естественныхъ наукахъ считался чудомъ своего времени и совмѣщалъ въ себѣ талмудскую мудрость раввина съ греческой ученостью,-- высоко цѣнилъ Саванаролу, и несмотря на свою дружбу съ Лоренцо Медичи, подробно описалъ послѣднюю встрѣчу этихъ двухъ замѣчательныхъ людей Италіи.
   Вскорѣ произошло событіе, которое должно было служить какъ бы нагляднымъ Подтвержденіемъ предсказаній Саванаролы и предоставило ему неограниченное господство надъ флорентинскимъ народомъ.
   Вся Италія пришла въ трепетъ, когда разнеслась страшная вѣсть, что французскій король съ многочисленнымъ войскомъ перешелъ Альпы съ намѣреніемъ поработить итальянскіе народы своей власти.
   Флорентинцы увидѣли въ этомъ событіи исполненіе пророчества Саванаролы. Сердца ихъ были переполнены скорбью въ виду предстоявшихъ бѣдствій, такъ какъ небесная вара должна была теперь неминуемо разразиться надъ ихъ родиной.
   Между тѣмъ не только во Флоренціи, гдѣ жилъ и дѣйствовалъ Саванарола, но и во всей Италіи, и даже въ Европѣ, шли толки о томъ, что знаменитый доминиканскій монахъ предсказалъ заранѣе нашествіе французовъ. Изъ этого непосредственно выводили заключеніе, что онъ пророкъ, который ясно видитъ будущее, и что на его слова нужно смотрѣть, какъ на божественное откровеніе.
   Въ тѣ времена намѣренно поддерживали суевѣріе толпы и старались извлекать пользу изъ мнимыхъ чудесъ и необыкновенныхъ явленій. Поэтому, случайное совпаденіе иноземнаго нашествія съ предсказаніемъ о неизбѣжности такого событія, въ виду извѣстныхъ условій, должно было произвести сильное волненіе въ простомъ народѣ. До сихъ поръ церковь считала себя единственной посредницей между видимымъ и невидимымъ міромъ, но теперь смѣлый доминиканецъ открыто говорилъ о незаконности подобнаго притязанія и представилъ несомнѣнныя доказательства, что наступаетъ судъ Божій и положитъ предѣлъ высокомѣрію римской церкви. Народъ приходилъ въ ужасъ, но вѣрилъ, что мѣра небеснаго долготерпѣнія переполнилась и что скоро наступитъ день кары.
   Саванарола обратилъ на себя вниманіе Рима, и папа въ первый разъ совѣтовался съ своими кардиналами о томъ, какія мѣры могутъ быть приняты противъ дерзкаго проповѣдника. Наведены были точныя справки объ его происхожденіи, семьѣ, личныхъ отношеніяхъ, послѣ чего рѣшено было, что нужно дѣйствовать съ возможной осторожностью и сдѣлать сначала попытку отвлечь реформатора отъ избраннаго имъ пути съ помощью убѣжденія. Если первый приступъ окажется удачнымъ и будетъ малѣйшая надежда обратить его популярность въ пользу церкви, то можно было бы сдѣлать ему еще болѣе выгодныя предложенія и, принудивъ къ молчанію, достигнуть цѣли мирнымъ способомъ.
   Сообразно съ этимъ рѣшеніемъ, патеру Евсевію дано было порученіе, чтобы онъ внушилъ матери Саванаролы, что ея прямая обязанность поговорить съ сыномъ и обратить его на путь истины, тѣмъ болѣе, что было извѣстно, что Джироламо въ хорошихъ отношеніяхъ съ своими родными и дорожитъ ихъ привязаностью.
   Благополучный исходъ переговоровъ ясно показываетъ, насколько патеръ ловко исполнилъ возложенную на него задачу. Мать Саванаролы, которая до этого вела слишкомъ уединенную жизнь, чтобы знать что либо о ходѣ политическихъ событій, пока они прямо не касались Феррары, рѣшилась ѣхать во Флоренцію, чтобы убѣдить сына отказаться отъ борьбы съ церковью и папой.
   Само собою разумѣется, что Анна Саванарола послѣ своего перваго разговора съ патеромъ сообщила ему все, что такъ долго терзало ея сердце, и не разъ бесѣдовала съ нимъ относительно своей будущей поѣздки. Патеръ совѣтовалъ ей никому не говорить о своемъ рѣшеніи и осторожно приступить къ дѣлу; но при этомъ онъ доказывалъ ей необходимость скорѣйшаго выполненія задуманнаго предпріятія. Она не противорѣчила ему. Хотя только что начался январь и время года было не особенно удобно, чтобы пускаться въ путь, такъ какъ еще вездѣ лежалъ снѣгъ и природа имѣла мрачный и суровый видъ, но для материнскаго сердца не существуетъ внѣшнихъ препятствій, когда идетъ вопросъ о спасеніи дѣтей отъ неминуемой гибели.
   Церковь достигла, тогда наибольшаго могущества на землѣ, и страхъ былъ однимъ изъ самыхъ дѣйствительныхъ средствъ, которымъ служители алтаря поддерживали свое вліяніе не только въ массѣ народа, но и въ высшихъ слояхъ общества. Стремленіе избѣгнуть мукъ ада послѣ смерти составляло предметъ серіозной заботы для всего христіанскаго міра; поэтому индульгенціи, заупокойныя обѣдни, благочестивыя пожертвованія на сооруженіе капеллъ, церквей и монастырей были въ полномъ ходу. Основой всего этого была вѣра въ непосредственное воздѣйствіе церкви на небесное правосудіе и боязнь божьяго суда, которая въ такой степени охватила всѣхъ вѣрующихъ, что даже самые просвѣщенные люди находились въ вѣчномъ и мучительномъ колебаніи между страхомъ и надеждой.
   Путешествіе изъ Феррары во Флоренціи въ тѣ времена было не легкимъ предпріятіемъ для двухъ безпомощныхъ женщинъ, такъ какъ дороги не были безопасны и всюду шныряли бродяги и вооруженныя шайки разбойниковъ. Единственный большой городъ, черезъ который приходилось проѣзжать обѣимъ женщинамъ, была Болонья, гдѣ жили родственники Анны, и она намѣревалась посѣтить въ монастырѣ своего сына Марко Аврелія. Патеръ Евсевій внушилъ ей, что она должна смотрѣть на свое путешествіе, какъ на богомолье, и поэтому набѣгать всякихъ сношеній съ людьми, не принадлежащими къ духовному званію. Онъ распредѣлилъ ея маршрутъ такимъ образомъ, чтобы она могла проводить ночи въ которомъ либо изъ женскихъ монастырей; и даже въ Болоньи, гдѣ ей дозволено было остаться цѣлый день для отдыха, она должна была остановиться у благочестивыхъ сестеръ.
   Анна, по пріѣздѣ въ Болонью, воспользовалась случаемъ, чтобы увидѣться съ своимъ сыномъ Марко Авреліемъ, такъ какъ матерямъ монаховъ былъ свободный доступъ въ монастырь. Беатриче не могла быть допущена и должна была отказаться отъ свиданія съ братомъ. Въ доминиканскомъ монастырѣ не только Марко Аврелій, но и другіе монахи относились съ величайшимъ уваженіемъ къ своему прежнему товарищу Джироламо, такъ что сердце бѣдной матери исполнилось радостной надеждой. Здѣсь считали Джироламо божьимъ человѣкомъ, неутомимымъ борцомъ за чистоту христіанской церкви; и она съ гордостью слушала лестные отзывы о своемъ сынѣ.
   Совершенно инаго мнѣнія были благочестивыя сестры, давшія ей пріютъ въ своемъ монастырѣ Онѣ сожалѣли о ней и краснорѣчиво уговаривали ее отклонить сына отъ ложнаго пути, на который онъ вступилъ по своему безумному высокомѣрію. Патеръ Евсевій заранѣе позаботился о томъ, чтобы мать Джироламо на пути слышала сужденія, которыя согласовались бы съ его взглядами и окончательно убѣдили ее, что ея сынъ богоотступникъ и что его душа осуждена на вѣчную гибель, если онъ не искупитъ свои грѣхи полнымъ покаяніемъ. Но патеръ не могъ предвидѣть, что въ доминиканскомъ. монастырѣ Болоньи онъ встрѣтитъ противодѣйствіе своимъ мѣрамъ предосторожности.
   Однако, прежде чѣмъ обѣ женщины добрались до Флоренціи, онѣ могли видѣть по нѣкоторымъ признакамъ, что здѣсь совершилось нѣчто особенное, потому что на большой дорогѣ замѣтно было необычайное оживленіе. Имъ сообщили, что въ городѣ произошли разныя перемѣны и что жители съ нѣкотораго времени въ сильномъ волненіи.
   Быль уже поздній вечеръ, когда Анна съ дочерью пріѣхали во Флоренцію; и такъ какъ женскій монастырь, въ которомъ онѣ должны были остановиться по совѣту патера, былъ на другомъ концѣ города, то онѣ должны были переночевать въ ближайшей гостинницѣ.
   Хотя обѣ женщины были слишкомъ утомлены отъ дороги, чтобы вступать въ разговоры, но тѣмъ не менѣе имъ пришлось выслушать длинный разсказъ хозяина гостинницы о послѣднихъ событіяхъ.
   Извѣстіе, что французскій король перешелъ Альпы, возбудило оживленные толки во Флоренціи, потому что этотъ фактъ имѣлъ непосредственное отношеніе къ двумъ людямъ, около которыхъ сгруппировались всѣ прежнія партіи. Если съ одной стороны появленіе Карла VIII въ Италіи было блестящимъ подтвержденіемъ предсказаній Джироламо Саванаролы, то съ другой это была тяжелая кара за тщеславіе Пьетро Медичи и нравственную зависимость отъ двухъ женщинъ изъ дома Орсини, которая придавала его характеру женственный нерѣшительный оттѣнокъ. Слишкомъ поздно долженъ онъ былъ прійти къ сознанію, что поступилъ бы несравненно благоразумнѣе, еслибы энергически поддержалъ стремленія Лодовико Моро, вмѣсто того чтобы создавать ему рядъ препятствій своимъ нелѣпымъ тщеславіемъ. Этимъ онъ только побудилъ миланскаго герцога призвать въ страну чужеземнаго короля въ надеждѣ, что общее бѣдствіе неизбѣжно приведетъ къ тѣсному союзу государей и городовъ Италіи и скрѣпитъ ихъ взаимныя отношенія. Клара должна была убѣдиться, какъ нелѣпы были ея высокомѣрныя притязанія въ то время, когда ей казалось невыносимымъ, чтобы ея сынъ явился въ Римъ въ качествѣ посланника отъ республики, а не самостоятельнаго властелина. Теперь она впала въ другую крайность и требовала отъ своего сына, чтобы онъ безусловно послѣдовалъ политикѣ миланскаго герцога и объявилъ себя сторонникомъ французскаго короля.
   Лодовико Моро, раздраженный неопредѣленнымъ положеніемъ дѣлъ, видя полную неудачу своей попытки образовать тѣсный союзъ отдѣльныхъ итальянскихъ государствъ, рѣшился утвердить себя на престолѣ съ помощью иностранныхъ державъ. Онъ искренно желалъ добра своей родинѣ, но его благородныя стремленія потерпѣли крушеніе, благодаря себялюбію и тщеславію людей, дружба которыхъ казалась ему вполнѣ обезпеченной. Такимъ образомъ, потерявъ всякую надежду достигнуть своей завѣтной цѣли мирнымъ путемъ, онъ остановился на мысли привлечь въ Италію общаго врага своей родины, чтобы разомъ покончить игру. Между тѣмъ, Карлъ VIII употребилъ всѣ усилія, чтобы сблизиться съ германскимъ императоромъ Максимиліаномъ, при посредствѣ его супруги, Біанки Сфорца, сестры Лодовико Моро, такъ что вскорѣ между обоими дворами произошелъ обмѣнъ дружественныхъ увѣреній. Вслѣдъ за тѣмъ, французскій король заключилъ союзъ съ Англіей и такимъ образомъ обеспечилъ себя со стороны обѣихъ великихъ державъ, прежде чѣмъ предпринялъ походъ въ Италію, чтобы заявить свои притязанія на неаполитанскій престолъ.
   При дворѣ Пьетро Медичи жилъ тогда нѣкто Кардьеро, знаменитый импровизаторъ, превосходно игравшій на лютнѣ. Однажды утромъ, Кардьеро пришелъ блѣдный и разстроенный въ палаццо Медичи и, вызвавъ Микель Анджело, объявилъ съ таинственнымъ видомъ, что въ прошлую ночь къ нему явился Лоренцо Медичи въ черной изодранной одеждѣ и велѣлъ передать своему сыну Пьетро, что онъ будетъ изгнанъ изъ своего дома и никогда больше не вернется въ него.
   -- Какъ вы думаете, что я долженъ дѣлать? спросилъ въ заключеніе Кардьеро.
   Никель Анджело посовѣтовалъ ему исполнить въ точности повелѣніе умершаго властелина Флоренціи. Нѣсколько дней спустя, Кардьеро снова пришелъ къ художнику еще больше взволнованный, нежели въ первый разъ. Изъ его безсвязнаго разсказа можно было понять, что онъ не рѣшился говорить съ Пьетро, но въ прошлую ночь къ нему опять явился Лоренцо Медичи, вторично повторилъ тѣ же слова и, въ наказаніе за непослушаніе, сильно ударилъ его по лицу.
   Микель Анджело началъ такъ настойчиво убѣждать Кардьеро въ необходимости выполнить таинственное порученіе, что этотъ немедленно отправился на виллу Кареджи, гдѣ тогда находился Пьетро Медичи.
   Кардьеро не доѣхалъ до виллы, потому что встрѣтилъ по дорогѣ Пьетро, ѣхавшаго въ городъ въ сопровожденіи многочисленной свиты, и, схвативъ поводья его лошади, умолялъ о дозволеніи сказать нѣсколько словъ. Затѣмъ, онъ сообщилъ дрожащимъ, прерывающимся голосомъ о странномъ видѣніи; но Пьетро Медичи поднялъ на-смѣхъ смущеннаго артиста; остальное общество послѣдовало его примѣру.
   Микель Анджело придалъ несравненно большее значеніе разсказу Кардьеро, нежели молодой Медичи. Вѣра въ сверхъестественныя видѣнія и пророчества значительно усилилась въ послѣднее время, благодаря предсказаніямъ Саванаролы. Знаменія и чудеса сдѣлались обыденнымъ явленіемъ; на образахъ и статуяхъ стала просачиваться кровь. Однажды ночью, на небѣ увидѣли одновременно три солнца. Въ Ареццо, среди облаковъ, показались толпы сражающихся всадниковъ на гигантскихъ коняхъ и затѣмъ исчезли съ страшнымъ шумомъ. Очевидцы разсказывали по этому поводу, что незадолго до смерти Лоренцо Медичи раздался оглушительный ударъ грома на ясномъ небѣ и молнія ударила въ шпицъ собора, а львы, которыхъ городъ додержалъ на свой счетъ, внезапно растерзали другъ друга. Многіе вспомнили также о яркой звѣздѣ, которая виднѣлась надъ виллой Кареджи и внезапно потухла въ тотъ моментъ, когда душа оставила тѣло Лоренцо.
   Клара Медичи старалась черезъ своихъ родственниковъ въ Римѣ заручиться обѣщаніемъ папы, что онъ поможетъ флорентинцамъ въ случаѣ опасности. Но Колонна, давніе враги Орсини, возмутили народъ и произвели такія смуты въ городѣ, что папа долженъ былъ отказаться отъ всякаго вмѣшательства въ дѣла Флоренціи, Неудача этого плана настолько смутила Медичисовъ, что Пьетро рѣшился вступить въ дружественные переговоры съ французскимъ королемъ. Вопреки всѣмъ прежнимъ отношеніямъ своего дома съ королевской неаполитанской фамиліей, онъ выбралъ нѣсколько сановниковъ республики, вѣроятно тѣхъ самыхъ, которые нѣкогда вели дѣла торговой фирмы Медичи, и отправилъ ихъ на встрѣчу королю Франціи, чтобы склонить его къ тѣсному союзу съ Флоренціей и домомъ Медичи.
   Но такъ какъ и эта попытка оказалась неуспѣшной и Карлъ VIII постоянно придумывалъ новые уклончивые отвѣты, то Пьетро рѣшился самъ отправиться во французскій лагерь съ многочисленной свитой.
   Неожиданное появленіе знатнаго ломбарда (какъ называли во Франціи Пьетро Медичи) возбудило общее удивленіе въ лагерѣ Карла VIII. Но всѣ еще больше были поражены его постыдными предложеніями. Онъ хотѣлъ добровольно переданъ въ руки французовъ итальянскія крѣпости: Сарцану, Ливорно и Пизу; Флоренція должна была дѣйствовать заодно съ французскимъ королемъ и кромѣ того дать ему взаймы значительную сумму денегъ для продолженія войны.
   Благодаря этимъ условіямъ, Пьетро милостиво приняли въ лагерѣ и французскій король обѣщалъ ему свое покровительство.
   Само собой разумѣется, что Пьетро этимъ поступкомъ возбудилъ противъ себя сильное негодованіе въ жителяхъ Флоренціи. Медичисы, сознавая затруднительность своего положенія, сгруппировали около себя всѣхъ приверженцевъ ихъ дома и собрали семейный совѣтъ, отъ рѣшенія котораго должно было зависѣть дальнѣйшее поведеніе Пьетро, относительно французскаго короля. На этомъ совѣтѣ присутствовалъ кардиналъ Джьованни Медичи и Паоло Орсини, братъ Клары, начальникъ папской жандармеріи, который даже привелъ съ собой изъ Рима часть своего войска. Но все было напрасно. Недовольство народа достигло крайней степени. Агенты Медичисовъ щедро разсыпали деньги, въ надеждѣ подкупить народъ, старались склонить рабочихъ на ихъ сторону различными обѣщаніями; но это только усилило общее волненіе. Возстаніе росло съ часу на часъ, и когда Пьетро съ многочисленной свитой выѣхалъ изъ своего палаццо, чтобы отправиться въ "Signoria" для переговоровъ съ высшими сановниками республики, смятеніе началось въ сосѣднихъ узкихъ улицахъ и достигло такихъ размѣровъ, что Пьетро долженъ былъ бѣжать изъ города. Онъ отправился въ Болонью, чтобы посовѣтоваться съ своимъ неизмѣннымъ другомъ и союзникомъ Ипполитомъ Бентиволіо. Но этотъ принялъ его холодно и сказалъ ему: -- Если вы услышите отъ кого-нибудь, что Ипполита Бентиволіо изгнали изъ Болоньи, какъ васъ изъ Флоренціи, то не вѣрьте этому и знайте, что онъ скорѣе дастъ себя изрубить въ куски, чѣмъ рѣшится искать спасенія въ бѣгствѣ.
   Флорентинскій народъ ворвался въ дома, принадлежащіе фамиліи Медичи, и выбросилъ изъ оконъ драгоцѣнныя картины, статуи, рѣдкія книги, пріобрѣтенныя Косьмой и Лоренцо, которые тщательно собирали ихъ въ продолженіе всей своей жизни. Однако, Медичисамъ удалось спасти нѣсколько наиболѣе цѣнныхъ картинъ и отправить ихъ въ Венецію подъ покровительство синьоріи. Республика назначила большую сумму за голову каждаго взрослаго члена дома Медичи и конфисковала ихъ земли и все имущество. При этомъ, представители тѣхъ фамилій, которыя были осуждены и подверглись гоненію во время владычества дома Медичи, вошли опять въ силу и получили почетныя мѣста; въ числѣ ихъ были всѣ уцѣлѣвигіе участники заговора Пацци.
   Медичисы были торжественно объявлены бунтовщиками и врагами отечества. Всѣ принадлежавшіе имъ дома, а равно и ихъ приверженцевъ, были разграблены народомъ; отчасти уцѣлѣлъ только главный городской палаццо Медичи, въ которомъ оставалась вдова Лоренцо, Клара, и супруга Пьетро, Альфонсина, съ своимъ малолѣтнимъ сыномъ Лоренцо.
   Такимъ образомъ, фамилія Медичи, съ давнихъ поръ неразрывно связанная со всей общественной жизнью Флоренціи, сразу лишилась народной милости, которая нѣсколько лѣтъ тому назадъ проявилась такъ очевидно во время заговора Пацци.
   Подобная внезапная перемѣна въ общественномъ настроеніи едва ли должна удивлять насъ, если мы примемъ во вниманіе живой и воспріимчивый характеръ итальянскаго народа и припомнимъ изъ какихъ разнообразныхъ элементовъ состояло тогдашнее общество (дворянство, полноправные крупные горожане, мелкіе горожане и проч.), отъ котораго всецѣло зависѣли быстрые перевороты, совершавшіеся въ государственномъ управленіи. Поэтому, едва ли у какого-либо другаго народа такъ скоро смѣнялись власти, какъ въ средневѣковой Флоренціи; тиранія уступала мѣсто республикѣ, затѣмъ правленіе принимало характеръ иноземнаго господства и наоборотъ. Въ XIII-мъ столѣтіи, когда борьба гвельфовъ и гибеллиновъ истощила силы дворянства, Карлу I неаполитанскому (послѣ битвы при Беневентѣ, въ 1266 году) удалось на нѣсколько лѣтъ утвердить свою верховную власть надъ правительствомъ республики, состоящимъ сперва изъ двѣнадцати, а впослѣдствіи изъ четырнадцати членовъ сената. Послѣ возстанія 1282 года, пріоры цеховъ образовали такъ называемую "Signoria", которая, въ 1323 году, была подчинена неаполитанскому королю Роберту, затѣмъ его сыну, герцогу Калабріи. Въ 1328 году снова возстановлено было чисто республиканское правленіе; но тринадцать лѣтъ спустя, верховная власть перешла въ руки графа Готье де-Бреннъ, герцога Ахенскаго; который вскорѣ оказался жестокимъ и расточительнымъ тираномъ.
   Въ 1343 году составленъ былъ заговоръ, который привелъ къ новому возстанію; герцогъ былъ изгнанъ изъ Флоренціи и учреждено правительство при непосредственномъ участіи знатнѣйшихъ горожанъ, такъ какъ простой народъ поддерживалъ тиранію павшаго властелина. Заговоры, слѣдовавшіе одни за другими, были непосредственнымъ слѣдствіемъ этой мѣры, пока, наконецъ, въ 1378 году, народная партія настолько усилилась, что осадила палаццо "Signoria", подъ предводительствомъ шерсточеса Микеле ди-Ландо. Изъ временъ этого, такъ называемаго "возстанія шерсточесовъ" сохранились нѣкоторыя рѣчи, произнесенныя вожаками, которыя должны были служить оправданіемъ и объясненіемъ задуманнаго ими предпріятія. Эти рѣчи, по проведеннымъ въ нихъ мыслямъ, представляютъ особенный интересъ для нашего времени, переполненнаго всевозможными соціалистическими движеніями. Простые флорентинскіе горожане, которыхъ можно, до извѣстной степени, назвать представителями нынѣшняго "рабочаго класса", возстали противъ богатыхъ купцовъ тогдашней "буржуазіи", такъ какъ считали недостаточной ту плату, которую получали за трудъ. Однимъ словомъ, уже въ тѣ времена началась борьба труда съ капиталомъ, и рабочій людъ хотѣлъ быть участникомъ барыша богатыхъ купцовъ, которые эксплуатировали его силы.
   -- Мы идемъ съ твердой надеждой на побѣду, говорили тогдашніе вожаки народнаго движенія, потому что наши противники богаты и у нихъ нѣтъ единодушія. Ихъ распри доставятъ намъ побѣду; ихъ богатства перейдутъ въ наши руки и дадутъ намъ возможность удержать ее за собой. Какое значеніе имѣетъ древность ихъ крови, которой они такъ кичатся? Всѣ люди происходятъ отъ Адама; нѣтъ разницы въ древности родовъ; природа создала всѣхъ равными. Снимите съ богатыхъ ихъ одежды и вы увидите, что они ничѣмъ не отличаются отъ насъ; надѣньте на насъ ихъ платье и наше на нихъ, и мы превратимся въ дворянъ, а они въ народъ...
   Соціальное равенство, какъ тогда, такъ и теперь, служило знаменемъ для крайней партіи. До сихъ поръ она упорно отстаиваетъ свои идеи, относительно общечеловѣческихъ правъ, и требуетъ, чтобы всѣ классы общества были равны передъ закономъ; но тогдашніе соціалисты шли еще дальше, такъ какъ они хотѣли полнаго переворота въ имущественныхъ отношеніяхъ. "Совѣсть не можетъ безпокоить васъ въ данномъ случаѣ, восклицаетъ ораторъ того времени, всѣмъ извѣстно, что богатые не иначе накопили свои сокровища, какъ насиліемъ и обманомъ. Но то, что присвоено ими хитростью и беззаконіями, они украшаютъ громкими названіями: барыша или наживы, чтобы прикрыть ими свое незаконное пріобрѣтеніе!.."
   Развѣ въ этихъ словахъ, сказанныхъ 600 лѣтъ тому назадъ, не заключается излюбленная фраза новѣйшаго времени: "la propriété c'est le vol" (собственность есть кража).
   Народъ, возбужденный этими и подобными рѣчами, вскорѣ перешелъ къ дѣйствію, и 21-го іюля 1378 года ворвался въ ратушу, подъ предводительствомъ вышеупомянутаго Ландо, который несъ въ своихъ рукахъ знамя правосудія. Ландо былъ объявленъ президентомъ республики, но такъ какъ ему пришлось вскорѣ убѣдиться въ непостоянствѣ народной партіи, то онъ сталъ искать опоры между достаточными ремесленниками и богатыми фамиліями. Три года оставался онъ у кормила правленія; затѣмъ; дворянство снова одержало верхъ и уничтожило народную партію силой оружія. Во всякомъ случаѣ, это мимолетное коммунистическое правленіе прошло почти безслѣдно для обширныхъ торговыхъ сношеній города, которымъ Флоренція обязана была своимъ величіемъ. Скорѣе можно сказать, что оно привело въ обратнымъ результатамъ, нежели тѣ, какихъ ожидали вожаки вышеупомянутаго движенія, потому что его непосредственнымъ результатомъ было возвышеніе богатыхъ флорентинскихъ фамилій: Медичи, Тоскали, Альберти и друг. Изъ нихъ Медичисы мало-по-малу достигли полнаго господства надъ республикой и удержали его до 1494 года. Во время вспыхнувшаго возстанія, сынъ Лоренцо "Великолѣпнаго", какъ мы видѣли выше, долженъ былъ бѣжать изъ Флоренціи, но главный палаццо Медичи оставленъ былъ въ распоряженіи его семьи.
   Въ этомъ палаццо остановился французскій король во время своего кратковременнаго пребыванія во Флоренціи. Обѣ женщины изъ дома Орсини не Преминули воспользоваться удобнымъ случаемъ, чтобы сдѣлать послѣднюю попытку тронуть сердце короля слезами и просьбами и расположить его въ пользу Пьётро.
   Все это случилось въ продолженіи послѣднихъ недѣль, и молва о важномъ переворотѣ, измѣнившемъ весь строй общественной жизни во Флоренціи, далеко разспространилась за предѣлы Италіи. Но для Анны Саванароды это было неожиданною новостью, которую она выслушала съ напряженнымъ вниманіемъ, потому что надѣялась услышать имя своего сына. Но хозяинъ гостинницы въ своемъ разсказѣ только мимоходомъ упомянулъ о Джироламо, потому что послѣдній не принималъ прямаго участія въ возстаніи и былъ такъ пораженъ его быстрымъ исходомъ, что на этотъ разъ не выполнилъ своего намѣренія переговорить съ Карломъ VIII, съ цѣлью подѣйствовать на его совѣсть.
   Между тѣмъ, едва Пьетро Медичи покинулъ городъ, какъ предпріимчивый доминиканскій монахъ захватилъ въ свои руки бразды правленія, но въ такой умѣренной формѣ, что въ первое время народъ не могъ замѣтить его честолюбивыхъ стремленій. Хотя Саванарола по прежнему оставался настоятелемъ монастыря Санъ-Марко и не выходилъ изъ скромной роли совѣтника представителей новаго правленія республики, но онъ былъ душой всѣхъ распоряженій, такъ что вскорѣ все дѣлалось но его волѣ.
   Анна съ дочерью отправилась на покой въ отведенную ихъ комнату, но встревоженной матери не спалось въ эту ночь. Здѣсь, въ этомъ городѣ должна она была начать свой трудный подвигъ и сдѣлать попытку спасти сына отъ грозящей ему гибели. Беатриче была менѣе взволнована, потому что не придавала большаго значенія обращенію брата. Она не разъ слышала разсказы о лжеучителяхъ, распространявшихъ ересь среди народа; большинство изъ нихъ4вернулось къ лону церкви, чтобы избѣгнуть страшной участи, ожидавшей ихъ на землѣ. Въ виду этого у ней явилось твердое убѣжденіе, что Джироламо исполнитъ просьбу матери и своимъ раскаяніемъ не только исправитъ вредъ, который онъ принесъ своей душѣ, но и сниметъ позоръ, тяготѣющій надъ ихъ семьей.
   На слѣдующее утро солнце рано заглянуло въ спальню обѣихъ женщинъ; когда Анна открыла окно, то ее привѣтствовалъ такой свѣтлый и теплый день, какой бываетъ только весной. На улицѣ уже проснулась дѣловая жизнь, лица проходившихъ мимо людей сіяли веселіемъ; по ихъ торопливой бодрой походкѣ можно было заключить, что предстоящій день имѣетъ для нихъ особенное значеніе.
   Озабоченная мать стала невольно прислушиваться къ отрывочнымъ, долетавшимъ до нея словамъ, чтобы узнать причину радостнаго настроенія толпы. Она скоро была выведена изъ недоумѣнія, такъ какъ всѣ говорили о наступающемъ карнавалѣ. Это обстоятельство было совершенно упущено ею изъ виду, 90 могла ли она помнить о веселіи среди заботъ, наполнявшихъ ея сердце. Въ былыя времена карнавалъ былъ радостнымъ, веселымъ праздникомъ для нее и дѣтей, но эти счастливые дни давно прошли. Если удастся дѣло, для котораго она предприняла тяжелый, далекій путь, то она посвятитъ остатокъ своихъ дней усердной молитвѣ и благочестію и не будетъ больше принимать участія въ суетѣ мірской.
   Но ей было жаль Беатриче. Зачѣмъ лишать ее любопытнаго зрѣлища! Пусть она увидитъ вблизи флорентинскую жизнь и взглянетъ на пеструю толпу, которая все больше и больше увеличилась! Не бѣда, если онѣ часомъ позже отправятся въ женскій монастырь, назначенный имъ для пристанища патеромъ Евсевіемъ и передъ этимъ пройдутъ по главнымъ улицамъ города. Быть можетъ нвъ удастся увидѣть или услышать что либо относящееся къ ихъ дѣлу.
   Синьора Анна разбудила спящую дочь и помогла ей одѣться. Затѣмъ онѣ отправились въ ближайшую церковь и, отстоявъ раннюю обѣдню, вышли на улицу.

0x01 graphic

   Толпа, наполнявшая главныя улицы, превзошла всѣ ихъ ожиданія, онѣ должны были невольно слѣдовать за потовомъ людей, который уносилъ ихъ то въ одну, то въ другую сторону. Такимъ образомъ, прошло довольно много времени, прежде чѣмъ онѣ достигли площади "Signoria".
   Въ одной изъ улицъ, выходившихъ на площадь, онѣ увидѣли странную процессію. Это былъ длинный рядъ дѣтей, которыя шли попарно, въ сопровожденіи отряда драбантовъ. Каждый изъ дѣтей несъ въ рукахъ что либо относящееся къ карнавалу, или что служило выраженіемъ "мірской суетности", какъ напримѣръ, маски, пестрые костюмы, парики, а также картины, книги, перчатки, шкатулки съ драгоцѣнностями, карты, игорныя кости, различныя мишурныя украшенія. За дѣтьми тянулось шествіе дѣвушекъ, одѣтыхъ въ бѣлыхъ платьяхъ; онѣ несли простыя глиняныя чашки, которыя протягивали любопытнымъ для сбора подаяній. Затѣмъ слѣдовалъ хоръ музыкантовъ. Отрядъ вооруженныхъ солдатъ замыкалъ шествіе, къ которому примкнула многочисленная толпа людей всѣхъ возрастовъ, съ громкимъ пѣніемъ духовныхъ гимновъ.
   Обѣ женщины, только что прибывшія въ городъ, не знали, какое значеніе можетъ имѣть эта процессія, и пошли вслѣдъ за нею изъ любопытства, чтобы видѣть, по крайней мѣрѣ, куда она направится. Но шествіе мало по малу вышло на площадь и остановилось передъ палаццо "Signoria". Здѣсь была поставлена высокая каѳедра для проповѣдника, у которой стояло множество доминиканскихъ монаховъ.
   Сердце синьоры Анны усиленно забилось, когда она увидѣла среди монаховъ своего сына Джироламо, который съ радостнымъ лицомъ слѣдилъ за приближающейся процессіей и затѣмъ отдалъ какія-то приказанія окружавшей его братіи.
   Дѣти и молодыя дѣвушки по указанію монаховъ стали полукругомъ около каѳедры, между тѣмъ, какъ драбанты удалили остальныхъ участниковъ процессіи, которые присоединились къ толпѣ зрителей. Плошадь была переполнена народомъ, во всѣхъ окнахъ и даже на крышахъ видна была сплошная масса головъ; всѣ слѣдили съ напряженнымъ вниманіемъ за каждымъ движеніемъ Саванаролы.
   Съ того момента, какъ синьора Анна узнала.своего сына, все получило для нея такой живой интересъ, что она употребила отчаянныя усилія, чтобы пробраться впередъ сквозь тѣсно окружавшую ее толпу. Она сообщила о своемъ открытіи Беатриче, которая съ удвоеннымъ любопытствомъ стала слѣдить за страннымъ зрѣлищемъ, происходившимъ передъ ея глазами.
   Дѣти снесли на середину площади принесенныя ими вещи, сложили ихъ въ видѣ пирамиды съ помощью монаховъ. Изъ шкатулокъ вынуты были всѣ драгоцѣнности: дорогія камни, золотыя и серебряныя украшенія, и собраны въ большую вазу. Затѣмъ пустыя шкатулки были сложены съ многими вещами, какъ напримѣръ, масками, костюмами, париками, картинами, книгами и проч., такъ что мало по малу пирамида достигла значительной высоты. Въ это время дѣвушки, одѣтыя въ бѣлыя платья, раздавали нищимъ деньги, собранныя ими по дорогѣ.
   Наконецъ, на площади снова водворился порядокъ, всѣ вернулись на прежнія мѣста я Саванарола вошелъ на каѳедру, среди громкихъ криковъ народа. Трудно передать словами, что происходило въ эту минуту въ душѣ его матери. Она снова видѣла передъ собой любимаго сына, изъ-за котораго пролила столько слезъ. Его небольшая худощавая фигура, съ выразительнымъ лицомъ и глубокими проницательными глазами, возвышалась надъ толпой, которая съ такой радостью привѣтствовала его появленіе. Но всѣ замолкли, когда онъ вошелъ на каѳедру, чтобы не проронить ни одного сказаннаго имъ слова.
   Когда Джироламо началъ свою проповѣдь среди глубокаго молчанія, царившаго на площади, сердце матери усиленно забилось отъ охватившаго ее волненія, она была очарована силой его рѣчи и благозвучіемъ голоса. Онъ объяснялъ значеніе праздника, вновь учрежденнаго во Флоренціи по его иниціативѣ. Въ продолженіи столѣтій этотъ день былъ торжествомъ безумія и люди приносили щедрыя жертвы мірской суетѣ. Тираны издавна обольщали безразсудный народъ играми и обильной раздачей хлѣба и ослѣпляли его, чтобы скрыть отъ него свои личныя себялюбивыя стремленія. Мишурный блескъ и безумное веселіе всегда считались лучшимъ средствомъ, чтобы отуманить чувства людей, и во Флоренціи искони существовалъ обычай справлять этимъ способомъ всякіе праздники. Но городъ, который до сихъ поръ славился своимъ невоздержаніемъ и безнравственностью, долженъ сдѣлаться отнынѣ божьимъ градомъ, образцомъ для Италіи и цѣлаго міра. Этотъ переворотъ можетъ совершиться только посредствомъ общаго покаянія, которое должно произойти не только внутри человѣка, но и выразиться въ его внѣшности. Въ дѣтяхъ заключается будущность человѣчества, и къ нимъ долженъ обратиться тотъ, кто хочетъ возродиться духомъ и стремиться къ полному внутреннему преобразованію своего нравственнаго существа. Въ виду этого, нѣсколько дней тому назадъ, всѣмъ дѣтямъ города поручено было неотступно умолять своихъ родителей, чтобы отдали имъ все то, что соотвѣтствовало ихъ суетнымъ стремленіямъ, и чѣмъ они пользовались во время карнавала. При этомъ дѣти должны были даже прямо забирать эти вещи, гдѣ они имъ попадались подъ руку, также произведенія искусства и сочиненія прославленныхъ поэтовъ, вредныхъ по своему направленію. Все это приказано было удалить изъ домовъ и снести сюда на площадь, потому что здѣсь будетъ показанъ наглядный примѣръ, какъ ничтожны и легко разрушимы суетныя мірскія радости. Пусть это послужитъ въ назиданіе дѣтямъ и взрослымъ, что они обязаны серіезно стремиться къ достиженію высшихъ благъ, чтобы показать міру, какъ великъ и непобѣдимъ народъ, который живетъ по волѣ Божіей и отрѣшился отъ мишурнаго земнаго блеска".
   Въ то время, какъ Саванарола говорилъ свою проповѣдь, монахи приводили въ порядокъ пирамиду. Послѣдняя была устроена уступами на подобіе костровъ, на которыхъ нѣкогда сожигали тѣла римскихъ императоровъ. Внизу были сложены маски, накладныя бороды, маскарадные костюмы и т. п., книги итальянскихъ и латинскихъ поэтовъ, между прочимъ, Марганте, Луиджи Пульчи, Бокаччіо, Петрарки, а также драгоцѣнные печатные пергаменты и рукописи съ миніатюрами. Затѣмъ слѣдовали различныя украшенія и принадлежности женскаго туалета: духи, зеркала, вуали, накладки изъ волосъ; сверху всего этого, положены были лютни, арфы, шахматныя и тавлейныя доски, игорныя карты и проч. Два верхнихъ уступа были наполнены разнаго рода картинами, въ особенности тѣми изъ нихъ, на которыхъ были изображены знаменитыя красавицы подъ классическими именами: Лукреціи, Клеопатры, Фаустины, отчасти и настоящіе портреты, какъ, напримѣръ, прекрасный Бончина, Ленакорелла, Бина, Марія де-Ленци и друг. По современнымъ извѣстіямъ, присутствовавшій при этомъ венеціанскій купецъ напрасно предлагалъ "Signoria" 20,000 дукатовъ за вещи, сложенныя въ пирамидѣ.
   Едва Джироламо кончилъ свою рѣчь, какъ члены "Signoria" вышли на балконъ, и въ то же время звуки трубъ и звонъ колоколовъ огласили воздухъ.
   Настоятель Санъ-Марко подалъ знакъ рукой; одинъ изъ послушниковъ монастыря подошелъ съ заженнымъ факеломъ въ пирамидѣ и поджегъ ее. Музыканты заиграли народный гимнъ, къ которому присоединилось пѣніе дѣтей и народа. Между тѣмъ, взвившееся пламя мало-по-малу охватило пирамиду, которая вскорѣ превратилась въ пепелъ, среди радостныхъ криковъ присутствовавшей толпы.
   Саванарола сошелъ съ каѳедры и, бросивъ торжествующій взглядъ на догорѣвшую пирамиду, медленно направился по дорогѣ къ Санъ-Марко, въ сопровожденіи монастырской братіи. За нимъ потянулись попарно дѣти и дѣвушки, одѣтыя въ бѣлое, затѣмъ слѣдовалъ вооруженный отрядъ драбантовъ и множество народа, который съ восторгомъ произносилъ имя Саванаролы и громко прославлялъ его подвигъ
   Синьора Анна и Беатриче въ это время не обмѣнялись между собой ни единымъ словомъ. Матери Джироламо казалось, что ей приснился сонъ; она ежеминутно боялась очнуться отъ него и снова припомнить слова противниковъ ея сына, которые считали его жертвой сатаны. Теперь она менѣе, чѣмъ когда нибудь, могла вѣрить этому обвиненію, въ виду оказанныхъ ему почестей и всего, что происходило передъ ея глазами. Мать и дочь, точно сговорившись между собой, примкнули къ процессіи, которая шла мимо собора по городскимъ улицамъ и направлялась въ монастырю Санъ-Марко.
   Саванарола остановился у воротъ и ждалъ молча, окруженный монахами, пока мимо него проходила процессія дѣтей и дѣвушекъ. Затѣмъ, всѣ присутствующіе мужчины трижды обошли площадь передъ монастыремъ: сначала монахи въ перемежку съ клирошанами, послушниками и свѣтскими людьми; за ними слѣдовали старики, горожане и священники, увѣнчанные оливковыми вѣтками. Все это вмѣстѣ составляло величественное и своеобразное зрѣлище. Дѣти, проходя мимо знаменитаго проповѣдника, вглядывались съ довѣрчивой улыбкой въ его серьезное лицо и видимо обрадовались, когда онъ имъ кивнулъ головой въ знакъ привѣтствія.
   Синьора Анна почти инстинктивно подошла какъ можно ближе къ монастырскимъ воротамъ, такъ какъ не могла наглядѣться на своего сына. Беатриче также внимательно слѣдила за тѣмъ, что происходило передъ ея глазами; она не знала считать ли почести, оказываемыя ея брату, благоугоднымъ дѣломъ, или навожденіемъ сатаны. Наконецъ, процессія кончилась и Саванарола еще разъ бросилъ взглядъ на толпу, чтобы дать ей свое благословеніе.
   Но тутъ онъ неожиданно увидѣлъ свою мать, которая съ любовью смотрѣла на него и была совершенно погружена въ это созерцаніе. Онъ увидѣлъ также стоявшую около нея дѣвушку и догадался, по сходству съ матерью, что это его сестра Беатриче.
   Въ немъ заговорило мимолетное чувство сыновней привязанности, и онъ, который въ продолженіи многихъ лѣтъ не имѣлъ другихъ помысловъ, кромѣ служенія Богу, забылъ на минуту все окружающее. Знаменитый монахъ, которому только что воздавались почести, какъ божественному пророку, всецѣло поддался сладкому воспоминанію о счастливыхъ годахъ дѣтства. Какая-то невѣдомая сила неудержимо влекла его къ старой женщинѣ, которая съ такой нѣжностью заботилась о немъ въ первые годы его жизни.
   Удивленная толпа почтительно разступилась, когда прославленный проповѣдникъ подошелъ къ незнакомой старой женщинѣ и поцѣловалъ ее въ лобъ съ громкимъ восклицаніемъ: "Моя мать!" Затѣмъ, онъ протянулъ руку стоявшей около дѣвушкѣ и назвалъ ее своей сестрой.
   Но такъ какъ женщины не имѣли доступъ въ монастырь Санъ-Марко и Саванарола хотѣлъ избѣжать уличной сцены, то ортъ шепнулъ матери: "До свиданія!" и вслѣдъ за тѣмъ скрылся за монастырскими воротами. Монахи послѣдовали его примѣру.
   Толпа, сдерживаемая присутствіемъ Саванаролы, тотчасъ же пришла въ движеніе.-- Мать Саванаролы! Его сестра! слышалось со всѣхъ сторонъ. Вслѣдъ за тѣмъ, обѣихъ женщинъ окружили совершенно чужіе люди, которые относились къ нимъ съ величайшимъ участіемъ и считали для себя честью познакомиться съ ними. Многіе едва рѣшались высказать имъ насколько они счастливы, что видятъ близкихъ родныхъ дорогаго для нихъ человѣка, къ которому они всѣ чувствуютъ глубокое уваженіе. До сихъ поръ смиреніе и безкорыстіе Саванаролы лишало его приверженцевъ всякой возможности чѣмъ-либо выразить ему свою предданность. Теперь представился для нихъ удобный случай доказать ему, какое высокое значеніе имѣетъ его личность для флорентинскаго народа. Среди толпы было нѣсколько богатыхъ горожанъ, которые наперерывъ просили обѣихъ женщинъ принять ихъ гостепріимство. Мать Саванаролы не рѣшилась отвѣтить отказомъ на эти лестныя предложенія. Ее торжественно повели по улицамъ вмѣстѣ съ дочерью, пока онѣ не дошли до одного дома, куда ихъ попросили войти и оказать этимъ честь хозяину и его семьѣ. Что оставалось обѣимъ женщинамъ, какъ не принять приглашеніе! Хотя онѣ видимо колебались, но на это почти не было обращено вниманія; ихъ ввели въ домъ, гдѣ онѣ очутились въ семьѣ одного богатаго должностнаго лица, по имени Паоло Кампини, который принялъ ихъ, какъ самыхъ близкихъ родственницъ.
   Въ слѣдующіе дни мать и сестра Саванаролы могли еще больше убѣдиться какимъ высокимъ значеніемъ онъ пользуется во Флоренціи. Помимо множества приглашеній отъ знатнѣйшихъ лицъ города, подарковъ въ видѣ цвѣтовъ и плодовъ, а также всевозможныхъ знаковъ вниманія, имъ приходилось постоянно слышать самые восторженные отзывы о знаменитомъ проповѣдникѣ. Такимъ образомъ, не только для синьоры Анны, но и для Беатриче не могло быть никакого сомнѣнія въ томъ, что всѣ считаютъ Джироламо божьимъ человѣкомъ, ниспосланнымъ Провидѣніемъ, чтобы возвѣстить людямъ истинное евангеліе. Почетъ, какой оказывалъ ему цѣлый народъ, льстилъ ихъ самолюбію и заставлялъ гордиться родствомъ съ Саванаролой.
   

ГЛАВА XII.
Судъ Божій.

   Солнце снова вступило въ свои права и мало-по-малу освободило землю 0тъ зимнихъ оковъ, которые были едва замѣтны въ долинахъ прекрасной Италіи; но тѣмъ труднѣе была борьба въ болѣе гористыхъ мѣстностяхъ и особенно на альпійскихъ высотахъ. Вездѣ съ горъ, куда только могли заглянуть теплые солнечные лучи, шумно стекали быстрые потоки, большіе и малые ручьи. Но въ негостепріимномъ раіонѣ льдовъ и снѣга все еще царила зима; хотя и здѣсь приближеніе болѣе мягкаго времени года сказывалось въ переполненіи рѣкъ и ручьевъ, которое служило вѣрнымъ признакомъ, что весенніе лучи коснулись высшей снѣговой линіи.
   Въ одно ясное солнечное утро, изъ деревни, построенной на выступѣ широкаго утеса, вышелъ человѣкъ съ сѣдой бородой и рѣзко очерченными, какъ бы окаменѣлыми, чертами лица. Онъ медленно подвигался по узкой тропинкѣ, которая, поднимаясь все выше и выше въ горы, шла зигзагами вдоль суровыхъ скалъ и узкихъ луговыхъ полосъ, едва покрытыхъ первой зеленью. Старикъ время отъ времени наклонялся къ землѣ и срывалъ молодые отпрыски травъ и растеній, которые тщательно складывалъ въ полотняный мѣшокъ, привязанный къ его плечу. Онъ былъ такъ погруженъ въ свое занятіе, что казалось не замѣчалъ роскоши окружавшей его природы; глаза его безучастно смотрѣли на удивительные переливы свѣта и тѣней. Изъ груди его по временамъ вырывался подавленный вздохъ; онъ какъ будто не чувствовалъ ни яркаго весенняго солнца, ни вѣянія живительнаго горнаго воздуха. Слѣдуя по извилинамъ тропинки, онъ мало-по-малу достигъ до значительной высоты и незамѣтно очутился у группы утесовъ, за которыми возвышались глетчеры и начиналась область вѣчныхъ снѣговъ.
   Старикъ сѣлъ для отдыха на краю скалы и, положивъ на колѣни полотняный мѣшокъ, началъ разбирать собранныя имъ травы, которыя онъ заботливо связывалъ въ небольшіе пучки. Это занятіе настолько поглотило его, что сознаніе дѣйствительности совершенно оставило его. Но вскорѣ онъ былъ выведенъ изъ задумчивости глухимъ шумомъ, который послышался со стороны глетчеровъ и съ каждой минутой становился все громче и отчетливѣе. Старикъ невольно поднялъ голову; на его блѣдномъ, безжизненномъ лицѣ выразилось недоумѣніе при видѣ неожиданнаго зрѣлища, которое представилось его глазамъ.
   Онъ увидѣлъ издали толпу всадниковъ, которые медленно подвигались между глетчерами по узкой дорогѣ, покрытой глубокимъ снѣгомъ. Всадники были въ полномъ вооруженіи; нѣкоторые изъ нихъ были укутаны въ теплые плащи; за ними слѣдовала пѣхота и тянулся длинный рядъ пушекъ и повозокъ. Слышенъ былъ смѣшанный гулъ голосовъ и бряцанье оружія, которое производило странное впечатлѣніе среди мертвой, царившей кругомъ тишины. Хотя одинокій старикъ не зналъ, что думать, и почти не довѣрялъ собственнымъ глазамъ, но смотрѣлъ съ напряженнымъ вниманіемъ на незнакомыхъ людей, которые казались ему гигантской величины и силы, и ждалъ, что будетъ дальше.
   Между тѣмъ, всадники замѣтно приближались. По ихъ жестамъ и тону разговора, который они вели на своемъ языкѣ, можно было догадаться, что они говорятъ о трудномъ пройденномъ ими пути и радуются тому, что видятъ передъ собой зеленѣющую равнину. Дорога шла мимо той скалы, на которой сидѣлъ старикъ; но онъ былъ настолько погруженъ въ свое нѣмое полусознательное созерцаніе, что всадники почти очутились около него, прежде чѣмъ ему пришло въ голову, что его могутъ замѣтить.
   Поэтому, въ первую минуту онъ совсѣмъ обомлѣлъ отъ испуга когда одинъ изъ всадниковъ заговорилъ съ нимъ. Значитъ, это было не видѣніе, созданное его фантазіей, это были люди изъ плоти и крови, хотя странные на видъ, и онъ едва понималъ ихъ языкъ Въ эту минуту онъ снова испыталъ-то же ощущеніе, какъ при ихъ первомъ внезапномъ появленіи: ему казалось, что непроницаемый мракъ, опутавшій его мозгъ, внезапно исчезъ и разсѣялся по воздуху. Опять эти незнакомыя лица предстали передъ нимъ, какъ вѣстники другаго міра, въ которомъ онъ жилъ когда-то и который давно изгладился изъ его памяти. Онъ сообразилъ, что рыцарь говорившій съ нимъ, вѣроятно предводитель войска, и настолько собрался съ мыслями, что понялъ заданный ему вопросъ и сообщить точныя свѣдѣнія, относительно деревни, лежащей въ долинѣ, и ея разстоянія до ближайшаго города.
   Затѣмъ, рыцарь спросилъ: кто онъ такой и что заключается въ его мѣшкѣ?
   Старикъ молча подалъ свой полотняный мѣшокъ чужестранцу, который съ любопытствомъ пересмѣтрѣлъ собранныя травы и передалъ ихъ своимъ спутникамъ. Эти въ свою очередь начали разглядывать растенія, нюхали ихъ и съ таинственнымъ видомъ сообщали другъ другу свои догадки.

0x01 graphic

   Наконецъ, предводитель снова обратился въ старику на ломанномъ итальянскомъ языкѣ, видимо затрудняясь въ выраженіяхъ:
   -- Вѣроятно вы занимаетесь колдовствомъ и приготовляете волшебные напитки?
   Старикъ улыбнулся и отрицательно покачалъ головой, такъ что не могло быть ни малѣйшаго сомнѣнія относительно ошибочности этого предположенія.
   -- Значитъ, вы лѣкарь, продолжалъ рыцарь, и собрали эти травы, чтобы приготовлять изъ нихъ различныя снадобья. Такой человѣкъ, какъ вы, можетъ пригодиться намъ, потому что переходъ черезъ эти страшныя горы вредно отозвался на здоровья нашихъ людей. Но я увѣренъ, что будетъ еще хуже, когда мы спустимся съ высоты и вступимъ въ эту землю, покинутую Богомъ, потому что ядовитыя болотныя испаренія могутъ надѣлать намъ не мало бѣдъ! Вы первый человѣкъ, котораго мы встрѣтили на этой сторонѣ могучихъ горъ, нагроможденныхъ самой природой, чтобы служить естественной границей между сѣверомъ и югомъ; и я считаю это хорошимъ предзнаменованіемъ. Само небо посылаетъ намъ помощь въ вашемъ лицѣ. Если вы согласны и ничто не удерживаетъ васъ, то вы можете слѣдовать за нами. Само собою разумѣется, что вы получите приличное вознагражденіе, потому что мы ни надъ кѣмъ не позволимъ себѣ насилія, пока не будетъ для этого прямаго повода. Но прежде всего сведите насъ въ ту деревню, которая виднѣется между утесами, тѣмъ болѣе, что эта случайная остановка вѣроятно показалась слишкомъ продолжительной нашимъ людямъ. Тамъ, внизу мы поговоримъ подробнѣе обо всемъ...
   Старикъ слушалъ рыцаря съ напряженнымъ вниманіемъ; взглядъ его тусклыхъ глазъ замѣтно оживился и лице принимало все болѣе и болѣе осмысленное выраженіе. Наконецъ, онъ поднялся на ноги и спросилъ незнакомаго рыцаря:
   -- Объясните мнѣ, кто вы и откуда явились сюда такъ неожиданно?
   -- Наша страна лежитъ по ту сторону Альпъ, возразилъ рыцарь; мы перешли горы, чтобы покарать злополучную Италію и отомстить за всѣ тѣ преступленія, которыя издавна совершаются здѣсь!
   Слова эти магически подѣйствовали на старика; онъ выпрямился, глаза его сверкнули злобной радостью; и рыцарь съ удивленіемъ замѣтилъ, что онъ далеко не такъ старъ и дряхлъ, какъ ему показалось сначала.
   -- Вы пришли сюда, чтобы покарать преступленія, какія совершались въ этой странѣ! воскликнулъ старый лекарь, взволнованнымъ голосомъ. Я охотно послѣдую за вами и буду служить вамъ по мѣрѣ моихъ силъ и знанія, которымъ я нѣкогда славился больше всѣхъ врачей. Возьмите меня съ собой, вы не будете жалѣть объ этомъ... Господь при самомъ вступленіи вашемъ въ эту землю послалъ вамъ во мнѣ человѣка, который лучше, чѣмъ кто нибудь, можетъ разсказать вамъ о тѣхъ злодѣяніяхъ, какія безнаказанно совершаются въ Италіи".
   Затѣмъ, онъ бодрой и увѣренной походкой пошелъ рядомъ съ всадниками, какъ будто встрѣча съ ними возвратила ему молодость. Предводитель войска и его спутники съ недоумѣніемъ смотрѣли на загадочнаго проводника, который такъ странно привѣтствовалъ ихъ у порога страны, на которую они должны были поднять мечъ во имя короля Франціи.
   Предводитель, по имени Торси, тотчасъ по вступленіи въ деревню, послалъ одного изъ своихъ людей въ мѣстному подеста (градоначальнику) съ извѣщеніемъ о прибытіи войска, вызваннаго французскимъ королемъ изъ Швейцаріи. Въ томъ же письмѣ онъ заявлялъ свои требованія относительно постоя для солдатъ приведеннаго имъ отряда, въ виду соглашенія, состоявшагося между французскимъ королемъ и миланскимъ герцогомъ. Само собою разумѣется, что все населеніе деревни выбѣжало на улицу, чтобы видѣть швейцарскихъ солдатъ, которые должны были присоединиться къ войску французскаго короля и вмѣстѣ съ нимъ совершить походъ въ Римъ и Неаполь. Жители деревни сначала опасались грабежа, но одобренные присутствіемъ Торси и другихъ французскихъ рыцарей, радушно приняли швейцарцевъ и оказали имъ гостепріимство. Хотя подобныя неожиданности случались довольно часто въ тѣ времена и всякое появленіе войска было крайне обременительно для сельскихъ жителей, но они должны были покориться тяжелой необходимости. Между тѣмъ, вѣсть о прибытіи многочисленнаго швейцарскаго отряда съ быстротою молніи распространилась по окрѣстностямъ; народъ выходилъ толпами на большую дорогу, чтобы взглянуть на чужеземцевъ.
   Жители пограничной деревни, въ которой жилъ старый лѣкарь, неохотно простились съ нимъ, потому что онъ былъ для нихъ весьма полезнымъ человѣкомъ. Мѣстный приходскій священникъ, какъ и всѣ знавшіе старика, считали его немного помѣшеннымъ, но постоянно обращались къ нему за помощью съ тѣхъ поръ, какъ убѣдились, что онъ окончательно приходитъ въ себя у постели больнаго, когда требуется его совѣтъ. Никто не зналъ, кто онъ и откуда, такъ какъ старикъ никогда не говорилъ о своей прошлой жизни.
   Также скрытно держался онъ и относительно своихъ новыхъ покровителей, тѣмъ болѣе, что вслѣдствіе своего умственнаго разстройства давно привыкъ считать себя не тѣмъ лицомъ, какимъ былъ въ дѣйствительности.
   Много лѣтъ прошло съ тѣхъ поръ, какъ страшный ударъ судьбы, нарушивъ его мирное существованіе въ Гэтто, отнялъ у него обоихъ дѣтей, и онъ помѣшался отъ отчаянія. Въ его болѣзненномъ воображеніи часто воскресалъ тотъ роковой часъ, когда онъ стоялъ у постели Сольнаго папы Иннокентія и переливалъ въ его старческое, изнуренное тѣло кровь своихъ собственныхъ сыновей. Ихъ неожиданная смерть поразила его ужасомъ и омрачила умъ; онъ убѣжалъ ночью изъ города, въ полной увѣренности, что надъ нимъ тяготѣетъ проклятіе и что ему суждено вѣчно жить и нигдѣ не найти себѣ покоя.
   Такъ странствовалъ онъ съ мѣста на мѣсто въ своей запыленной изодранной одеждѣ съ взъерошенными волосами, наводя ужасъ на прохожихъ своимъ дикимъ видомъ, тѣмъ болѣе, что лихорадочный блескъ его глазъ служилъ явнымъ доказательствомъ полнаго умопомѣшательства. Когда онъ изнемогалъ и чувствовалъ голодъ, то сострадательные люди кормили его и доставляли безопасный ночлегъ. Но какая-то невѣдомая сила снова гнала его впередъ. Онъ часто жаловался, что не можетъ умереть и долженъ вѣчно странствовать съ одного конца земли на другой. Если случалось, что черезъ продолжительное время снова возвращался на прежнее мѣсто, то люди избѣгали его въ убѣжденіи, что онъ принесетъ имъ несчастіе и нерѣдко запирали передъ нимъ дверь.
   Такимъ образомъ, несчастный безумецъ прошелъ вдоль и поперегъ всю Италію. Наконецъ однажды вечеромъ онъ добрелъ, усталый и голодный, до пограничной деревни, лежащей среди горныхъ утесовъ, въ надеждѣ найти себѣ ночлегъ. Долгое время онъ напрасно ходилъ отъ двери къ двери и просилъ впустить его, пока наконецъ ему позволили войти въ одинъ домъ. Здѣсь онъ встрѣтилъ радушный пріемъ со стороны хозяевъ, которые не рѣшились отказать въ пріютѣ одинокому страннику въ виду грозившаго имъ несчастія. Это была молодая супружеская чета, которая съ часу на часъ ожидала смерти своего единственнаго больнаго ребенка, лежавшаго въ колыбели. Мать со слезами на глазахъ предложила свой ужинъ незнакомцу, который не поднимая глазъ, молча принялся за ѣду. Но вскорѣ лицо его. оживилось; онъ поднялъ голову и началъ прислушиваться. До него ясно долетали жалобные тихіе стоны; отъ нихъ мало по малу разсѣялся мракъ его мозговъ и сознаніе дѣйствительности вернулись къ нему; онъ вспомнилъ о призваніи, которое нѣкогда составляло высшую задачу его жизни. Молодые родители въ первую минуту обомлѣли отъ испуга, когда незнакомецъ неожиданно поднялся съ мѣста и, подойдя къ колыбели ребенка, ощупалъ ему руки и лобъ. Но въ тонѣ голоса, съ какимъ онъ отдалъ имъ разныя приказанія, была такая спокойная увѣренность, что они не рѣшились противорѣчить ему и принесли требуемыя снадобья. Странный человѣкъ тотчасъ же приготовилъ изъ нихъ питье и влилъ въ ротъ ребенку. До этого старухи, исполнявшія въ деревнѣ роль знахарокъ, испробовали на маленькомъ существѣ всѣ свои медицинскія средства, но безъ малѣйшаго успѣха, такъ что у родителей исчезла послѣдняя тѣнь надежды. Теперь они съ радостью увидѣли, что лекарство незнакомца магически подѣйствовало на ихъ умирающаго ребенка. Онъ видимо ожилъ, стоны мало по малу затихли, дыханіе становилось все ровнѣе. Лучъ надежды снова проснулся въ сердцѣ измученныхъ родителей; они начали умолять своего гостя остаться у нихъ до полнаго выздоровленія ихъ сына.
   Ісаакъ Іэмъ остался, такъ какъ у него была прямая цѣлъ, которая удерживала его на мѣстѣ. Желаніе исцѣлить больнаго ребенка благодѣтельно подѣйствовала на его возбужденную фантазію и отвлекло мысли отъ прошлаго.
   На слѣдующее утро между жителями деревни разнеслась молва о таинственномъ пришельцѣ, который больше понималъ во врачебномъ искусствѣ, нежели всѣ тѣ, у кого имъ приходилось лѣчиться до сихъ поръ. Еще прежде нежели окончательно выздоровѣлъ ребенокъ, Іэма призвали къ другимъ бальнымъ, и онъ настолько помогъ имъ, что скоро изъ окрестностей къ нему стали обращаться за совѣтомъ. Хотя не разъ имъ овладѣвало безпокойство и побуждало снова пуститься въ путь, но обязанности врача, вслѣдствіе издавна усвоенной привычки, удерживали на мѣстѣ. Мало по малу его тревожное состояніе духа уступило мѣсто тихой меланхоліи и онъ всецѣло предался заботамъ о своихъ больныхъ. Трудность добыть какія либо лѣкарства въ бѣдной деревнѣ, расположенной среди горъ, понудила его отыскивать различныя знакомыя ему травы и коренья и самому изготовлять изъ нихъ декокты и порошки. Но это была его единственная связь съ дѣйствительнымъ міромъ; ко всему остальному онъ не выказывалъ ни малѣйшаго участія. Одиночество не тяготило его; онъ провелъ нѣсколько лѣтъ въ уединенной горной деревнѣ, довольствуясь простой комнатой и скудной пищей; и вѣроятно прожилъ бы такъ до конца жизни, еслибы неожиданное появленіе вспомогательнаго французскаго войска не вывело его изъ умственнаго оцѣпенѣнія, давъ другое направленіе его мыслямъ.
   Но по мѣрѣ того, какъ умственныя способности еврейскаго врача приходили все болѣе и болѣе въ нормальное состояніе, увеличивался и его интересъ во всему окружающему. Онъ не могъ прійти въ себя отъ изумленія, при разсказѣ о послѣднихъ великихъ событіяхъ, о которыхъ до сихъ поръ не имѣлъ ни малѣйшаго понятія. Нѣсколько разъ онъ простиралъ руки къ небу и его дрожащія губы шептали слова восхваленія Іеговѣ, когда ему сообщили о тяжелыхъ бѣдствіяхъ, постигшихъ Италію.
   Сколько важныхъ перемѣнъ произошло съ тѣхъ поръ, какъ для него порвалась всякая связь съ дѣйствительнымъ міромъ! Папа Иннокентій VIII умеръ и Александръ IV заступилъ его мѣсто. Французскій король сталъ во главѣ своихъ храбрыхъ рыцарей и наемнаго войска и перешелъ Альпы, между тѣмъ какъ флотъ съ артиллеріей, этимъ грознымъ оружіемъ французовъ, направился изъ Марсели въ Геную. Король нигдѣ не встрѣтилъ сопротивленія на своемъ пути я теперь находился въ недалекомъ разстояніи отъ Рима. Онъ не только вошелъ въ соглашеніе съ Англіей, нѣмецкимъ императоромъ и испанскимъ королемъ, но отправилъ пословъ къ разнымъ итальянскимъ государствамъ, чтобы узнать, какъ они отнесутся къ его притязаніямъ на неаполитанскій престолъ. За исключеніемъ Венеціи, всѣ правительства сѣверной Италіи стали на сторонѣ французскаго короля или дали уклончивые отвѣты. Такимъ образомъ, Неаполь не могъ разсчитывать ни на какихъ союзниковъ, кромѣ Венеціи.
   Между тѣмъ Пьетро Медичи, оскорбленный холоднымъ пріемомъ, оказаннымъ ему въ Болоньи Ипполитомъ Бентиволіо, отправился въ городъ лагунъ и вызвалъ сюда свою семью. Тогда французскій король изъ боязни, чтобы Венеція не сдѣлалась притономъ враждебныхъ ему элементовъ, отправилъ для переговоровъ съ республикой своего уполномоченнаго Филиппа Комнена. Но эти переговоры не привели ни къ какимъ существеннымъ результатамъ, потому что едва Комненъ вернулся въ главный французскій лагерь близь Генуи, какъ неаполитанскій король вступилъ въ сношенія съ совѣтомъ десяти черезъ своего сына Федериго, чтобы заручиться содѣйствіемъ Венеціи.
   Пьетро Медичи былъ почти ребенкомъ, когда его отецъ Лоренцо посѣтилъ Неаполь; но Кларѣ были хорошо извѣстны всѣ обстоятельства, связанныя съ этимъ событіемъ, такъ что при встрѣчѣ съ принцемъ Федериго она невольно вспомнила исторію его несчастной любви.
   Катарина Карнаро по прежнему жила въ азоло и носила титулъ королевы Іерусалима, Кипра и Арменіи, хотя тотъ же титулъ принадлежалъ и Шарлоттѣ Лузиньянской. Красота супруги бывшаго кипрскаго короля и ея романическая судьба были извѣстны во всей Италіи. Когда она впервые въѣзжала въ свою новую резиденцію Азоло, ее привѣтствовала особая депутація. Группа дѣтей вышла въ ней на встрѣчу съ оливковыми вѣтками; почетные граждане города провели ее подъ золотымъ штофнымъ балдахиномъ по главнымъ улицамъ, разукрашеннымъ коврами и гирляндами. Большая толпа народа сопровождала ее въ церковь и затѣмъ въ замокъ. Здѣсь у Катарины былъ многочисленный придворный штатъ, среди котораго, по обычаю того времени, было нѣсколько поэтовъ и ученыхъ. Черезъ годъ послѣ своего водворенія въ Аэоло она приказала построить себѣ лѣтній загородный палаццо среди роскошнаго тѣнистаго парка.
   Вообще, въ послѣднее время въ городѣ лагунъ чаще, чѣмъ когда либо, говорили о бывшей кипрской королевѣ. Главнымъ поводомъ къ этому послужило прибытіе ученаго историка и поэта Бембо, знатнаго венеціанца, который часто бывалъ при дворѣ Катарины въ Азоло и только что вернулся оттуда, чтобы принять участіе въ предстоящихъ дипломатическихъ переговорахъ.
   Прекрасная кипрская королева обыкновенно проводила зиму въ Венеціи, гдѣ она являлась при большихъ церковныхъ торжествахъ во всемъ блескѣ своего сана.
   Въ эту зиму она также жила въ родномъ городѣ и противъ своего обыкновенія принимала дѣятельное участіе въ празднествахъ карнавала. Братъ ея Джьоржіо, умершій нѣсколько лѣтъ тому назадъ, имѣлъ единственную дочь, которая теперь почти неразлучно находилась при своей молодой теткѣ; и хотя принца Федериго часто встрѣчали въ обществѣ обѣихъ дамъ, но никто не зналъ въ точности, которая изъ нихъ привлекала его вниманіе.
   Въ то-же время неаполитанскій принцъ познакомился съ матерью и женой Пьетро Медичи и не разъ проводилъ у нихъ вечера. Дни были обыкновенно заняты у него совѣщаніями и отправкой депешъ, такъ что только вечеромъ онъ могъ пользоваться отдыхомъ и употребить время на личныя дѣла. Супруга Пьетро, Альфонсина, была въ дружескихъ сношеніяхъ съ Шарлоттой де Лузиньянъ, которая посвятила ее въ тайну романической любви неаполитанскаго принца къ прекрасной Катаринѣ Карнаро; и это обстоятельство въ значительной степени способствовало сближенію влюбленнаго Федериго съ фамиліей Медичи.
   Въ послѣднее время Клара была глубоко возмущена поведеніемъ Додовико Моро, который, благодаря своему союзу съ французскимъ королемъ, окончательно утвердился на миланскомъ престолѣ, но въ то-же время поставилъ въ ложное положеніе остальныхъ правителей Италія, и въ особенности Пьетро Медичи. Но такъ какъ самыя умныя женщины даже въ серіозныхъ дѣлахъ не могутъ отрѣшиться отъ личныхъ побужденій, то Клара въ данномъ случаѣ была плохой руководительницей сына. Его нерѣшительность и безтактное поведеніе могутъ быть всецѣло объяснены ея вліяніемъ. Несмотря на печальные результаты такого способа дѣйствій, она теперь готова была перейти на сторону неаполитанскаго короля, тѣмъ болѣе, что общественное мнѣніе въ Венеціи было въ его пользу. Вмѣстѣ съ тѣмъ, она видѣла въ этомъ единственную возможность отомстить миланскому герцогу и его союзнику, французскому королю, которыхъ она считала главными виновниками изгнанія Пьетро изъ Флоренціи. Такимъ образомъ, для нея была своего рода нравственнымъ удовлетвореніемъ выказать свою симпатію принцу Федериго.
   Ей не стоило особеннаго труда вызвать принца на откровенность въ интимномъ разговорѣ и заставить его сознаться въ любви въ Катаринѣ Карнаро. Она вскорѣ убѣдилась изъ его словъ, что пріобрѣтеніе острова Кипра не имѣетъ для него особеннаго значенія и что его помыслы исключительно направлены на обладаніе прекрасной женщиной. Клара, несмотря на свое честолюбіе и гордость, всегда была вѣрной и любящей женой; поэтому она приняла искреннее участіе въ горѣ принца и посовѣтовала ему во что бы то ни стало добиться руки бывшей кипрской королевы, если ея чувства не измѣнились къ нему. Въ душѣ принца Федериго происходила тяжелая борьба. Его отечество было въ опасности; самъ онъ былъ посланъ въ Венецію съ дипломатическимъ порученіемъ, между тѣмъ, сердце неудержимо побуждало его отважиться на опасное предпріятіе. Природа тѣмъ сильнѣе заявляла свои права, что молодой принцъ вообще не чувствовалъ склонности въ государственнымъ дѣламъ и, болѣе чѣмъ когда нибудь, былъ поглощенъ своей неизмѣнной любовью, пережившей нѣсколько лѣтъ разлуки!
   Въ то время, какъ во Флоренціи суровый доминиканскій монахъ воспользовался временемъ карнавала, чтобы наглядно убѣдить народъ въ правотѣ своего ученія, въ роскошной Венеціи все шло но старому. На праздникъ карнавала собралось множество лицъ, которыя по своему положенію и образу жизни были дѣйствительными представителями эпохи и того эла, противъ котораго боролся Саванарола. Катарина Карнаро, богато разукрашенная жертва торговополитическаго разсчета, томилась съ пятнадцати лѣтъ въ поволоченныхъ оковахъ; принцъ Федериго былъ сынъ узурпатора и долженъ былъ убѣдиться по горькому опыту, что для послѣдняго ничего не существовало, кромѣ его честолюбивыхъ стремленій. Оба были одинаково достойны сожалѣнія и страдали изъ-за другихъ, между Тѣмъ, какъ члены дома Медичи искупали свои собственные грѣхи. Всевозможныя страсти скрывались подъ личиной равнодушія и свѣтской любезности, и даже среди невинныхъ, повидимому, разговоровъ проводились различные планы и интриги.
   На блестящемъ маскарадѣ, устроенномъ дожемъ Венеціи, появился греческій пѣвецъ съ лютней въ рукахъ. Ни одинъ изъ присутствующихъ не догадался, кто онъ, даже и тогда, когда онъ вступилъ въ оживленный разговоръ съ женской маской въ красивомъ костюмѣ кипрской крестьянки, въ которой всѣ узнали Катарину Карнаро по роскошнымъ бѣлокурымъ волосамъ.

-----

   Вскорѣ послѣ карнавала, Пьетро Медичи сдѣлалъ попытку снова утвердиться во Флоренціи. Республика Венеціи купила часть его картинной галлереи, такъ что у него не было недостатка въ деньгахъ; Орсини собрали для него значительное войско; флорентинская "Signoria" обѣщала свое содѣйствіе. Но враги дома Медичи заперли городскія ворота и выставили пушки; члены "Signoria" принуждены были удалиться и составился совѣтъ изъ противниковъ Пьетро Медичи, который долженъ былъ отступить отъ городскихъ воротъ и вернуться въ Сіену.
   Приверженцы Саванролы носили прозвище "піаньони"; сторонники Медичисовъ назывались "паллески" соотвѣтственно гербу дома Медичи, на которомъ были изображены пять пуль (palle). Третья партія, "арабіаты", дѣйствовала всего энергичнѣе; она не поддерживала ни Медичисовъ, ни Саванаролу и стремилась къ возстановленію независимой республики. Партія піаньони стояла теперь во главѣ правленія, но Саванарола зналъ, что враги его неузвимы, пока не будетъ отстраненъ папа Александръ IV. Въ виду этого, онъ обратился съ энергическими возваніями въ наиболѣе могущественнымъ христіанскимъ государямъ: нѣмецкому императору, королямъ Англіи, Испаніи и Франціи, и, ссылаясь на дурную репутацію и развратный образъ жизни Борджіа, доказывалъ необходимость церковной реформы. Вмѣстѣ съ тѣмъ, онъ настойчиво требовалъ, чтобы былъ созванъ соборъ, который бы предалъ суду папу Александра и отрѣшилъ его отъ должности. Одно изъ этихъ посланій, обращенное къ французскому королю Карлу VIII, попало въ руки миланскаго герцога Лодовико Моро, который передалъ его папѣ.
   Сознаніе собора было всего опаснѣе для папской власти, поэтому, въ предупрежденіе этого, въ Римѣ рѣшено было принять немедленно строгія мѣры противъ настоятеля Санъ-Марко.
   Впрочемъ, и въ самой Флоренціи у Саванаролы было не мало враговъ. Его ненавидѣла большая часть молодежи, которая во время его суроваго правленія должна была отказаться отъ всякихъ удовольствій. Равнымъ образомъ противъ него были и юные члены совѣта, обязанные ему своимъ возвышеніемъ, на преданность которыхъ онъ всего больше разсчитывалъ. Въ первое время они молча переносили перемѣну всѣхъ общественныхъ условій и повидимому мирились съ добровольнымъ отреченіемъ отъ веселой жизни, которая до этого господствовала во Флоренціи. Но теперь, когда они сдѣлались вліятельными и могущественными людьми и не нуждались больше въ поддержкѣ Саванаролы, они открыто перешли на сторону его противниковъ арабіатовъ, что мало по малу измѣнило положеніе дѣлъ во Флоренціи.
   До этого въ Совѣтъ могли вступать только люди, достигшіе тридцатилѣтняго возраста, но, согласно желанію настоятеля Санъ-Марко, этотъ срокъ былъ уменьшенъ до двадцати четырехъ лѣтъ. Саванарола, проводя эту мѣру, разсчитывалъ на молодыхъ людей, слушавшихъ съ ранней юности его проповѣди, и подрастающихъ дѣтей, которыхъ онъ особенно умѣлъ расположить къ себѣ. Но при этомъ онъ совершенно упустилъ изъ виду, что его суровое, аскетическое направленіе не могло нравиться молодежи и что невинныя, дозволенныя имъ удовольствія казались скучными и однообразными юношамъ, вышедшимъ изъ дѣтскаго возраста, и давали слишкомъ мало простору, ихъ ненасытной жаждѣ сильныхъ ощущеній.
   

ГЛАВА XIII.
Общее вниманіе обращено на приближеніе непріятеля.

   Мать Джироламо Саванаролы, въ первое время своего пребыванія въ Флоренціи, предалась всецѣло чувству счастья, которое овладѣло ею съ того момента, какъ она была свидѣтельницей почета, оказаннаго ея сыну. Она была убѣждена, что Джироламо предпринялъ хорошее и богоугодное дѣло; и такъ какъ все доказывало ей, что народъ не только уважаетъ, но и любитъ его, то мысль, что она мать подобнаго человѣка, наполняло ея сердце радостной гордостью.
   Но богобоязненная женщина по своему смиренію не подозрѣвала, какъ велико было значеніе Саванаролы даже по отношенію важныхъ міровыхъ событій. Послѣ изгнанія Пьетро Медичи образовались три вышеупомянутыхъ партіи подъ предводительствомъ знатнѣйшихъ родовъ; и такъ какъ, во время пріѣзда во Флоренцію матери и сестры Саванаролы, піаньони одержали верхъ надъ своими противниками, то смѣлый монахъ въ данный моментъ былъ на высотѣ своего могущества. Онъ ввелъ новое государственное устройство, по которому Флоренція должна была сдѣлаться градомъ Божіимъ въ томъ смыслѣ, какъ онъ представлялъ себѣ его. При этомъ никто не долженъ былъ признавать другой власти, кромѣ Іисуса Христа, такъ какъ реформаторъ хотѣлъ образовать родъ духовной республики, съ президентомъ, который былъ бы намѣстникомъ Христа на землѣ. Планы честолюбиваго монаха не ограничивались одной Флоренціей; онъ хотѣлъ преобразовать Италію и мало по малу весь міръ, какъ въ государственномъ, такъ я въ церковномъ отношеніи. Онъ не хотѣлъ измѣнять обѣту своего ордена, а только, указывать путь, по которому должна была слѣдовать вновь учрежденная имъ республика. Въ виду этого онъ не разъ въ проповѣдяхъ говорилъ своимъ слушателямъ: "Не утруждайте меня напрасно и не обращайтесь со всякой бездѣлицей; но я всегда готовъ разрѣшить ваши сомнѣнія или дать совѣтъ въ важныхъ дѣлахъ"! Тѣмъ не менѣе, не смотря на скромную избранную имъ роль, онъ былъ безусловно душой и главой вновь учреждаемаго имъ "Божьяго града"; съ его каѳедры исходила иниціатива и рѣшеніе всѣхъ значительныхъ реформъ. Онъ настойчиво требовалъ кореннаго обновленія христіанской жизни; подъ его руководствомъ пышная и расточительная Флоренція вскорѣ приняла совершенно иной видъ. Театры опустѣли; пришлось закрыть многія гостинницы; все болѣе и болѣе увеличивалось число знатныхъ дамъ, которыя отказывались отъ дорогихъ нарядовъ и жертвовали свои украшенія на алтарь отечества. Многіе купцы вносили большія суммы денегъ, чтобы возвратить хотя часть неправильно пріобретенныхъ богатствъ; однимъ словомъ, вездѣ видно было общее преобразованіе и пробужденіе къ новой жизни.
   По настоянію Саванаролы приняты были строгія мѣры къ соблюденію нравственности; всѣ игорные дома были закрыты въ городѣ и назначены строгія наказанія за расточительность и безумную роскошь, какая господствовала въ тѣ времена во всѣхъ слояхъ общества. Онъ хотѣлъ сдѣлать библію краеугольнымъ камнемъ общественной жизни и по прежнему безпощадно клеймилъ всякія злоупотребленія въ церкви, въ особенности торговлю высшими должностями при папскомъ дворѣ.
   Солнце счастья снова взошло для него во всемъ блескѣ; въ вербное воскресенье, по его иниціативѣ устроена была торжественная процессія вокругъ города. Онъ хотѣлъ этимъ доставить невинное удовольствіе юношеству и простому народу, въ судьбѣ котораго всегда принималъ самое искреннее участіе.
   Подобно тому, какъ и во время карнавала, дѣти были главными участниками торжества, которому благопріятствовало ясное безоблачное небо прекрасной Флоренціи, залитое солнечнымъ сіяніемъ. Болѣе восьми сотъ дѣтей, одѣтыхъ въ праздничное платье и разукрашенныхъ вѣнками, медленно двигались по городскимъ улицамъ среди торжественнаго и церковнаго пѣнія. Безмятежная радость сіяла на ихъ лицахъ, такъ что трудно было вообразить себѣ болѣе привлекательное зрѣлище, нежели то, какое представляли собой эти юныя существа, исполненныя надеждъ и убранныя пестрыми весенними цвѣтами. Нѣкоторыя изъ дѣтей несли въ рукахъ чаши для сбора пожертвованій въ видѣ денегъ, золотыхъ и драгоцѣнныхъ вещей, которыя должны были быть употреблены на устройство праздника для бѣдныхъ жителей города. Какъ во время карнавала, такъ и теперь драбанты открывали и замыкали собой шествіе. Впереди шелъ магистратъ и настоятель Санъ-Марко въ сопровожденіи монаховъ; за ними слѣдовали дѣти и значительная часть городскаго населенія. Нѣкоторые изъ представителей: партіи палдески сдѣлали попытку помѣшать процессіи, но возбудили этимъ такое общее негодованіе, что должны были удалиться со стыдомъ. На площади, передъ монастыремъ Санъ-Марко, гдѣ остановилась процессія, Саванарола съ воодушевленіемъ говорилъ о земной жизни Спасителя; и его проповѣдь была встрѣчена громкими выраженіями сочувствія со стороны дѣтей и всѣхъ присутствующихъ.
   Въ эту пору высшей и неоспоримой славы Саванаролы, Анна жила во Флоренціи и могла слѣдить шагъ за шагомъ за дѣятельностью своего сына. Ей рѣдко удавалось видѣть его, потому что множество лежащихъ на немъ общественныхъ и государственныхъ дѣлъ не оставляли ему ни минуты досуга. Но для Анны это было блаженное время; она снова была вблизи своего сына, съ которымъ была столько лѣтъ въ разлукѣ, и благословляла небо, что ей пришлось быть свидѣтельницей его торжества.
   Между тѣмъ, французскій король мало по мало стянулъ свои войска, чтобы при первой возможности приблизиться къ цѣли предпринятаго имъ похода. Такимъ образомъ, ему пришлось еще разъ побывать во Флоренціи прежде, чѣмъ направиться къ Риму, а оттуда въ Неаполь. По всѣмъ даннымъ онъ могъ смѣло разсчитывать, что окончитъ походъ безъ пролитія крови. Вездѣ передъ нимъ открывались городскія ворота; правители наперерывъ чествовали его блестящими празднествами. Карлъ VIII былъ безусловно предпріимчивый, энергичный человѣкъ, но не одна военная слава занимала его помыслы, онъ настолько же цѣнилъ гастрономискія наслажденія и общество прекрасныхъ дамъ. Это обстоятельство было хорошо извѣстно Лодовико Моро; поэтому, когда онъ отправился въ Асти, чтобы привѣтствовать короля, то рѣшилъ устроить здѣсь рядъ блестящихъ празднествъ, во вкусѣ своего гостя. Герцогиня Марія отказалась отъ участія въ нихъ подъ предлогомъ нездоровья; но это не помѣшало герцогу выполнить свой планъ и пригласить первыхъ красавицъ Милана, которыя должны были украсить своимъ присутствіемъ пиры, устроенные имъ въ Асти. Французскій король Карлъ и рыцари его свиты вполнѣ оправдали свою репутацію любезныхъ кавалеровъ, такъ какъ общество миланскихъ красавицъ заставило ихъ забыть на нѣсколько дней всѣ тягости труднаго переходя черезъ Альпы и предстоящей войны. Прелестная весенняя погода, изысканный вкусъ въ устройствѣ празднествъ и необыкновенная красота женщинъ были для нихъ макъ бы предвкушеніемъ той жизни, какая ожидала ихъ въ благословенной Италіи. Но въ тоже время они уже отчасти чувствовали на себѣ вліяніе разслабляющей нѣги, которую испытываютъ всѣ чужестранцы подъ очарованіемъ здѣшняго солнечнаго неба и жизни, исполненной наслажденія.
   Наконецъ, король выступилъ изъ Асти и безъ всякихъ препятствій дошелъ до Пизы, гдѣ его встрѣтило флорентинское посольство, во главѣ котораго былъ Саванарола. Послѣдній настолько проникся своимъ пророческимъ призваніемъ, что предсталъ передъ французскимъ королемъ съ полнымъ убѣжденіемъ, что его рѣчь окажетъ на него то же неотразимое дѣйствіе, къ которому онъ привыкъ среди своихъ соотечественниковъ.
   "Войди въ градъ сей, сказалъ онъ королю, и мы съ веселіемъ и торжествомъ встрѣтимъ тебя, потому что пославшій тебя Тотъ, который восторжествовалъ на крестѣ. Внемли словамъ моимъ, высшій изъ христіанскихъ королей, и запечатлѣй ихъ въ твоемъ сердцѣ. Слуга Господень, вдохновленный свыше, возвѣщаетъ тебѣ, чтобы ты, котораго Господь Богъ послалъ въ эту землю, былъ милостивъ во всѣхъ мѣстахъ, куда ты направишь стопы свои. Но паче всего будь милостивъ въ Флоренціи! Хотя въ ней много людей, творящихъ беззаконія, но есть и много праведниковъ, и ради нихъ ты долженъ пощадить городъ, чтобы они молились о тебѣ и оказали помощь твоимъ подданнымъ. Рабъ Божій, который говоритъ тебѣ отъ имени Всевышняго, молитъ тебя защитить всей силой твоей десницы вдовыхъ, сирыхъ и несчастныхъ и оградить цѣломудріе невѣстъ Христовыхъ, живущихъ въ монастыряхъ, чтобы не умножить грѣховъ на землѣ и не ослабить силу, дарованную тебѣ Богомъ. Вспомни также, великій король, что Господь заповѣдалъ намъ прощать обидѣвшимъ насъ! Если ты полагаешь, что флорентинцы или какой-либо другой народъ оскорбилъ тебя, то прости имъ, потому что они согрѣшили по невѣденію, не зная, что ты посланъ свыше. Вспомни о Спасителѣ, который простилъ убійцамъ, распявшимъ его на крестѣ! Если ты исполнишь все это, то Господь, Владыко живота твоего, преумножитъ твою славу, даруетъ тебѣ побѣду и со временемъ приметъ въ свое вѣчное небесное царствіе".
   Слава, которой пользовался Саванарола, была только отчасти извѣстна королю. Онъ не получилъ письма, которое писалъ ему настоятель Санъ-Марко, и поэтому, не придавая особеннаго значенія его рѣчи, обѣщалъ въ общихъ чертахъ сдѣлать все отъ него зависящее, чтобы флорентинцы остались довольны его распоряженіями. При этомъ король невольно вспомнилъ о другомъ своемъ обѣщаніи, данномъ герцогу миланскому въ Асти, которое относилось въ Пьетро Медичи и было крайне тягостно для него; но онъ считалъ неудобнымъ отступить отъ своихъ словъ.
   Тайныя намѣренія короля не могли быть извѣстны посольству которое вернулось во Флоренцію съ самыми радужными надеждами, что еще больше усилило уваженіе народа къ Саванаролѣ.
   Въ Римѣ слѣдили съ напряженнымъ вниманіемъ за дѣйствіями французскаго короля, особенно въ данный моментъ, когда должны были опредѣлиться его отношенія къ флорентинцамъ. Поэтому, извѣстіе о благополучномъ исходѣ посольства смѣлаго доминиканскаго монаха произвело большое впечатлѣніе при папскомъ дворѣ. Папа сильно разгнѣвался на своихъ приближенныхъ, что они ввели его въ заблужденіе относительно важнаго значенія настоятеля Санъ-Марко и черезъ это помѣшали ему своевременно принять мѣры, чтобы задобрить краснорѣчиваго проповѣдника и заставить его служить интересамъ церкви. Александръ IV въ данномъ случаѣ руководился собственнымъ опытомъ, такъ какъ привыкъ достигать цѣли путемъ подкупа. Онъ былъ глубоко убѣжденъ, что можно купить и такую великую умственную силу, какую представлялъ собой Саванарола, и что весь вопросъ заключается въ томъ, чтобы предложить ему соотвѣтствующую цѣну. Поэтому, папа немедленно послалъ надежнаго человѣка во Флоренцію съ порученіемъ предложить Саванаролѣ должность флорентинскаго архіепископа и кардинальскую шапку подъ условіемъ, что онъ будетъ съ такимъ же рвеніемъ проповѣдывать въ пользу главы церкви, какъ это дѣлалъ прежде противъ него.
   Саванарола не только съ негодованіемъ отвергъ это предложеніе, но даже воспользовался имъ, какъ новымъ оружіемъ противъ папы. Въ слѣдующее воскресенье онъ по своему обыкновенію отправился въ соборъ и здѣсь, передъ многочисленной публикой, подробно изложилъ дѣло въ своей проповѣди, окончивъ ее слѣдующими словами: "Я не признаю другого папы, кромѣ Іисуса Христа, и не желаю иной красной шапки, кромѣ той, которая будетъ обагрена моей собственной кровью".
   Естественно, что это событіе возбудило оживленные толки во всѣхъ кружкахъ флорентинскаго общества и способствовало еще болѣе рѣзкому обособленію партій за и противъ Саванаролы. Уваженіе, какое чувствовали къ нему монахи монастыря Санъ-Марко, доходило почти до обоготворенія, потому что они лучше другихъ знали, какъ велико было его самоотреченіе и насколько онъ былъ чистъ и безупреченъ въ своей частной жизни. Изъ пожилыхъ монаховъ его наиболѣе горячими приверженцами были: Доменико Буонвичини и Сильвестро Маруффи; изъ молодыхъ особенно выдавался въ этомъ отношеніи Донато Руффіоли, который чувствовалъ къ нему родъ мечтательнаго благоговѣнія.
   Монахи другихъ флорентинскихъ монастырей большей частью враждебно относились къ нему, особенно францисканцы, которые остались его непримиримыми врагами и даже не разъ пытались вести съ нимъ открытую борьбу. Такъ, напримѣръ, монахъ этого ордена по имени- Цаккали, въ присутствіи многочисленныхъ слушателей, началъ съ нимъ диспутъ по поводу различныхъ религіозныхъ вопросовъ, но потерпѣлъ полное пораженіе. Равнымъ образомъ, одна монахиня изъ монастыря "Annunziata" поддалась искушенію и также послала вызовъ Джироламо Саванаролѣ, предлагая ему вступить съ нею въ диспутъ. Но знаменитый доминиканскій монахъ съ ироніей отказался отъ ея вызова и написалъ письмо, въ которомъ совѣтовалъ ей не забывать, что она женщина, и не предаваться учености, потому что, сидя за прялкой, она можетъ лучше исполнить свою обязанность. Подобные случаи, о которыхъ онъ постоянно самъ сообщалъ въ проповѣдяхъ своимъ слушателямъ, еще больше увеличивали ту любовь, какую народъ чувствовалъ къ нему.

0x01 graphic

   Патеръ Евсевій совѣтовалъ матери и сестрѣ Саванаролы, чтобы по своемъ прибытіи во Флоренцію онѣ остановились въ женскомъ монастырѣ "Annunziata". Хотя гостепріимство, предложенное имъ приверженцами знаменитаго проповѣдника, избавило ихъ отъ необходимости жить въ монастырѣ, но онѣ тѣмъ не менѣе сочли своимъ долгомъ посѣтить благочестивыхъ сестеръ. Это случилось именно въ то время, когда Саванарола только что заявилъ публично о своемъ отказѣ отъ кардинальскаго достоинства, что казалось обитательницамъ монастыря неслыханнымъ преступленіемъ и новымъ доказательствомъ связи доминиканскаго монаха съ нечистой силой.
   Монахини монастыря "Santa Maria Annunziata" приняли съ огорченнымъ видомъ мать и сестру Саванаролы и говорили о немъ такимъ тономъ, который ясно показывалъ ихъ глубокое негодованіе. Беатриче никогда не могла вполнѣ отрѣшиться отъ неудовольствія противъ брата. Но съ того момента, когда она узнала, что Джироламо могъ сдѣлаться кардиналомъ, если бы далъ обѣщаніе служить папѣ, и что онъ добровольно отказался отъ лестнаго предложенія, которое могло принести величайшій почетъ и неисчислимыя выгоды всей семьѣ, то ея затаенное неудовольствіе перешло въ громкія жалобы на брата. Анна напрасно старалась успокоить дочь и защититъ Джироламо. Тѣмъ не менѣе, она также смѣло держала себя относительно. монахинь и горячо защищала сына противъ всѣхъ обвиненій.
   То же повторилось и при слѣдующихъ посѣщеніяхъ. Но однажды, когда ученая монахиня, которой Саванарола посовѣтовалъ заняться прялкой, начала рѣзкимъ, монотоннымъ голосомъ изрѣкать проклятія противъ настоятеля Санъ-Марко, а Беатриче вторила ей и строго осуждала брата, огорченная мать залилась горькими слезами. При этомъ, въ пріемной монастыря произошла сцена, мало соотвѣтствовавшая характеру святой обители, которая считалась убѣжищемъ мира и долготерпѣнія.
   Отказъ Саванаролы отъ блестящихъ предложеній, сдѣланныхъ ему изъ Рима, какъ и слѣдовало ожидать, привелъ въ ярость папу. Но Александръ IV былъ слишкомъ ловкій дипломатъ, чтобы датъ волю своему чувству, поэтому онъ рѣшилъ принять возможныя предосторожности, прежде чѣмъ приступить къ дѣлу.
   Теперь не могло быть ни какого сомнѣнія въ томъ, что Саванаролу нельзя подкупить какими бы то ни было выгодами и что весь вопросъ заключается въ томъ, чтобы лишить его возможности вредить папѣ. Для достиженія этой цѣли необходимо было заманить его въ западню, такъ какъ немыслимо было предпринять что либо противъ него во Флоренціи, гдѣ у него было столько приверженцевъ. Было также извѣстно со словъ кардинала Медичи, брата Пьетро, что герцогъ Миланскій и вся фамилія Медичи будутъ крайне довольны удаленіемъ упрямаго монаха. Въ виду всего этого, папа снова послалъ одного изъ своихъ приближенныхъ къ настоятелю монастыря Санъ-Марко и въ самыхъ лестныхъ выраженіяхъ приглашалъ его пріѣхать въ Римъ. Посланный объяснилъ Саванаролѣ, что святой отецъ желаетъ получить отъ него лично нѣкоторыя указанія относительно его пророческаго дара, тѣмъ болѣе, что сдѣланныя имъ предсказанія оправдались такимъ блистательнымъ образомъ вступленіемъ французовъ въ Италію.
   Саванарола отказался и отъ этого предложенія, хотя подъ благовиднымъ предлогомъ, чтобы не возбудить вторично гнѣвъ папы. Онъ сослался на свое слабое здоровье и добавилъ, что въ виду безпокойнаго военнаго времени не считаетъ себя безопаснымъ отъ своихъ враговъ внѣ Флоренціи.

-----

   Съ наступленіемъ весны прекрасная кипрская королева снова вернулась въ Азоло, гдѣ она часто принимала гостей при своемъ маленькомъ дворѣ. Хотя и здѣсь ее окружали шпіоны и ей была предоставлена извѣстная свобода только до тѣхъ поръ, пока она оставалась въ бездѣйствіи и не заявляла никакихъ притязаній; но, по крайней мѣрѣ, никто не мѣшалъ ей предаваться любимымъ занятіямъ, пользоваться обществомъ художниковъ и ученыхъ и принимать друзей. Вскорѣ послѣ карнавала, ее посѣтили дамы изъ фамиліи Медичи, въ сопровожденіи неаполитанскаго принца Федериго. Визитъ принца не могъ возбудить подозрѣнія, потому что братъ королевы, Джьоржіо Карнаро, которому она разсказала исторію своей любви, умеръ, вскорѣ послѣ ихъ пріѣзда въ Венецію, и ея тайна была погребена вмѣстѣ съ нимъ въ могилѣ. Равнымъ образомъ никто не придалъ особеннаго значенія тому обстоятельству, что Клара и Альфонсина вернулись однѣ безъ принца.
   Въ Венеціи распространился слухъ, что принцъ Федериго боленъ и поэтому не выходитъ изъ дому, между тѣмъ, какъ въ это время, онъ жилъ въ окрестностяхъ Азоло, чтобы сдѣлать необходимыя приготовленіи къ тайному бѣгству Катарины Карнаро. Планъ бѣгства былъ составленъ Кларой Медичи, которая была тѣмъ болѣе довольна имъ" что никто не могъ заподозрить ни ея вліянія, ни участія неаполитанскаго принца.
   Появленіе принца Федериго внезапно пробудило кипрскую королеву изъ мирнаго, полуапатичнаго состоянія духа, въ которомъ она прожила нѣсколько лѣтъ. Когда глаза ея встрѣтили взглядъ любимаго человѣка и она почувствовала пожатіе его руки, въ ней снова проснулась прежняя страсть и неразлучная жизнь съ нимъ стала ея завѣтной мечтой. Она слушала съ замираніемъ сердца, когда онъ краснорѣчиво доказывалъ ей, что если она согласится выполнить задуманный планъ бѣгства, то ничто не можетъ помѣшать ихъ браку. Въ это время Клара вмѣстѣ съ невѣсткой разсматривала различныя сокровища искусствъ, собранныя въ красивомъ палаццо кипрской королевы. Такимъ образомъ, влюбленные долго оставались одни; не разъ разговоръ ихъ прерывался горячими поцѣлуями и объятіями. Принцъ Федериго сообщилъ, между прочимъ, что Шарлоттѣ де-Лузиньянъ извѣстны ихъ отношенія и что она съ своей стороны готова оказать ихъ возможное содѣйствіе. Поэтому, Катарина должна была отправиться въ Римъ, къ своей невѣсткѣ, которая приметъ ее съ распростертыми объятіями. Путь былъ свободенъ и не было никакого повода опасаться погони.
   Катарина изъявила свое согласіе и принцъ немедленно занялся приготовленіями въ ея бѣгству.
   Въ назначенный день кипрская королева собралась въ путь, въ сопровожденіи небольшой свиты, состоящей изъ нѣсколькихъ женщинъ и вооруженныхъ слугъ.
   Тотчасъ послѣ ея отъѣзда, принцъ вернулся въ Венецію въ надеждѣ, что ему удастся ввести въ обманъ синьорію. Но едва прошло нѣсколько часовъ, какъ въ палаццо дожей явился гонецъ изъ Азоло съ вѣстью о внезапномъ отъѣздѣ кипрской королевы. Извѣстно было также, что Катарина отправилась въ Римъ, чтобы искать убѣжища у своей политической соперницы, что давало поводъ опасаться, что королева Шарлотта воспользуется этимъ обстоятельствомъ, чтобы устроить новыя козни противъ венеціанской республики, къ которой она чувствовала непримиримую ненависть.
   Поэтому, тотчасъ же сдѣланы были необходимыя распоряженія, чтобы вернуть Катарину Карнаро съ дороги и даже, въ случаѣ крайности, вытребовать ее въ Азоло черезъ папское правительство.
   Совѣтъ десяти, повидимому, узналъ также, какую роль играла фамилія Медичи въ бѣгствѣ кипрской королевы, и, вѣроятно, правительство венеціанской республики не замѣдлило бы выразить свое неудовольствіе изгнанникамъ, которые отплатили интригами за оказанное имъ гостепріимство. Но въ это время, во Флоренціи снова начались смуты, которыя побудили Медичисовъ отправиться въ сосѣдство роднаго города.
   Хотя партія Саванаролы все еще была во главѣ правленія и, повидимому, пользовалась милостью народа, но на улицахъ не прекращались стычки и возмутительныя сцены убійства происходили днемъ и ночью. Неизвѣстные замаскированные люди всюду подкарауливали приверженцевъ Саванаролы, такъ что, наконецъ, дошло до того, что никто не хотѣлъ принять на себя заботу о раненыхъ и умирающихъ. Тогда, по иниціативѣ настоятеля монастыря Санъ-Марко увеличено было общество "Братьевъ Милосердія", въ которомъ участвовали лица изъ всѣхъ сословій. Они появлялись на улицахъ въ одинаковыхъ бѣлыхъ одеждахъ, съ бѣлыми капишонами, покрывавшими всю голову, кромѣ двухъ отверстій для глазъ; никто не гналъ ихъ имени и не могъ разглядѣть ихъ лицъ. При этомъ они обязаны были по обѣту хранить молчаніе, такъ что нерѣдко случалось, что рядомъ съ простымъ работникомъ можно было встрѣтить человѣка изъ самой аристократической фамиліи, но оба съ одинаковымъ усердіемъ исполняли заповѣдь милосердія, подбирала по улицамъ раненыхъ и мертвыхъ, чтобы ухаживать за одними и предать погребенію другихъ.
   Своеобразное празднество карнавала, которое произвело такое сильное впечатлѣніе на сердца и настроеніе духа всѣхъ присутствующихъ и еще больше воодушевило приверженцевъ новаго ученія, представляло собою до извѣстной степени высшую точку, какую когда либо достигало могущество Саванаролы. Съ этого момента звѣзда его счастья начала клониться къ упадку; онъ вскорѣ долженъ былъ убѣдиться, насколько измѣнчиво настроеніе толпы, и что тотъ же самый народъ, который сегодня кричитъ: "Оссана!" завтра будетъ кричать: "Распни его!"
   Подобно всѣмъ идеалистамъ, Саванарола надѣялся на благородныя свойства человѣческой природы. Эта надежда и вѣра въ Бога не оставляли его ни при какихъ обстоятельствахъ жизни и всего больше способствовали тому ореолу, какимъ было окружено его имя. Но судьба знаменитаго проповѣдника была рѣшена, вслѣдствіе совпаденія интересовъ и честолюбивыхъ стремленій людей, облеченныхъ властью. Началось съ того, что Карлъ VIII, вступивъ во Флоренцію, торжественно объявилъ, что беретъ ее подъ свое покровительство, но подъ условіемъ, чтобы Пьетро Медичи былъ поставленъ во главѣ республики, вмѣсто Саванаролы.
   Французскій король и на этотъ разъ остановился въ палаццо Медичи и отсюда велъ переговоры съ "Signoria". Но такъ какъ послѣдняя выказала энергическое сопротивленіе и не соглашалась на возвращеніе Пьетро Медичи, а королю нужны были деньги для предстоящей войны, то, наконецъ, заключенъ былъ трактатъ, послѣ котораго Карлъ VIII выѣхалъ изъ города. Какое впечатлѣніе произвело это событіе на Саванаролу можно видѣть изъ того, что при вторичномъ свиданіи съ королемъ, который сперва казался ему исполнителемъ Божьей кары, онъ сталъ настойчиво уговаривать его направить свои силы противъ турокъ и покинуть Италію.
   Пьетро Медичи находился въ неловкомъ и крайне затруднительномъ положеніи. Хотя Карлъ VIII съ своей стороны выказалъ полную готовность провозгласить его правителемъ Флоренціи, но противъ этого возстали не только флорентинцы, но и венеціанцы, которые ворко слѣдили за нимъ и противодѣйствовали всѣмъ распоряженіямъ французскаго короля. Въ то же время, по собственной винѣ Пьетро, прерваны были давнишнія дружескія сношенія съ Неаполемъ.
   Клара уговаривала сына отправиться во Флоренцію, встать во главѣ "паллески", овладѣть паллацо "Signoria" и объявить себя самовластнымъ правителемъ. Эта попытка могла имѣть печальныя послѣдствія для Медичисовъ, потому что флорентинцы, чтобы отстоять свою независимость, взяли на себя обязательство выплатить большую сумму французскому королю. Но они не знали еще какимъ способомъ собрать эту контрибуцію, потому что, вслѣдствіе безпокойнаго времени, во всей странѣ былъ недостатокъ въ деньгахъ.
   Въ подобныхъ случаяхъ обыкновенно обращались къ богатымъ евреямъ, и если тѣ заявляли о своей готовности собрать требуемую сумму, то почти всегда кончалось тѣмъ, что ихъ обвиняли въ лихоимствѣ или выискивали другой предлогъ, чтобы присвоить себѣ ихъ деньги. Саванарола былъ отъявленнымъ врагомъ евреевъ, и, не желая вступить въ сношенія съ ними, подалъ мысль объ основаніи заемныхъ банковъ во Флоренціи, чтобы этимъ способомъ собрать деньги. Но богатые евреи, которые до сихъ поръ въ затруднительныхъ случаяхъ исключительно снабжали деньгами флорентинское правительство, употребили всѣ старанія, чтобы повредить Саванаролѣ и выставить на видъ его неумѣлость въ дѣлахъ. Но имъ дорого пришлось поплатиться за свои подстрекательства, потому что народъ все еще стоялъ за своего любимца. Во Флоренціи вспыхнуло возмущеніе, вслѣдствіе котораго всѣ евреи были изгнаны изъ города. Въ другихъ городахъ также произошли безпорядки, потому что вездѣ, по случаю войны, правительства нуждались въ деньгахъ и евреи старались добыть ихъ всѣми способами. Отчасти въ виду собственной безопасности, частью, чтобы успокоить раздраженный народъ были возобновлены и усилены прежнія постановленія противъ евреевъ.
   Тоже произошло и въ Римѣ, гдѣ не только строже прежняго стали наблюдать за тѣмъ, чтобы они проводили ночь въ Гэтто, но и было возобновлено предписаніе относительно значковъ. Всѣ евреи должны были опять носить на груди лоскутокъ желтаго цвѣта, а всѣ женщины желтый бантъ на правомъ рукавѣ. Желтый значекъ на корабляхъ и лазаретахъ служилъ признакомъ чумы, и поэтому евреи считали это предписаніе величайшимъ позоромъ.
   Какъ только эти новыя полицейскія правила были введены въ Римѣ, то одинъ богатый еврей, предполагая, что это дѣлается съ цѣлью выманиванія денегъ, предложилъ папѣ сто тысячъ скуди, если новыя распоряженія не будутъ примѣняться къ нему лично и его семьѣ. Но папа Александръ, не обращая вниманія на то, что этотъ еврей пользовался большимъ уваженіемъ среди своихъ единовѣрцевъ, приказалъ публично высѣчь его; послѣ этого ни одинъ еврей не могъ больше сомнѣваться въ серіозномъ значеніи изданныхъ постановленій.
   Карлъ VIII, вступивъ съ войскомъ въ церковную область, долженъ былъ скоро убѣдиться, какъ трудно ему будетъ добыть какой либо провіантъ, потому что страна была окончательно раззорена многолѣтней борьбой Колонна и Орсини. Въ Римѣ со страхомъ узнали о приближеніи непріятеля, потому что здѣсь ходили преувеличенные слухи о необыкновенной организаціи французскаго войска.
   На ряду съ этимъ были личности, которыя съ нетерпѣніемъ ожидали прибытія враговъ, такъ какъ связывали различныя мечты съ чужеземнымъ завоеваніемъ и надѣялись достигнуть этимъ способомъ признанія своихъ правъ. Подобно тому, какъ фамилія Медичи надѣялась съ помощью французскаго короля снова получить власть надъ Флоренціей, такъ и Шарлотта де-Лузиньянъ разсчитывала, что Кардъ VIII смирить венеціянцевъ и она воспользуется этимъ случаемъ, чтобы заявить свои права на кипрскую корону.
   Роскошный и богатый островъ Кипръ съ давнихъ поръ служилъ яблокомъ раздора и поперемѣнно находился въ зависимости отъ Генуи и Венеціи. Послѣ смерти короля Іоанна, кипрскую корону наслѣдовала Шарлотта Лузиньянская, но ея сводный братъ Іаковъ, побочный сынъ покойнаго короля, насильственно отнялъ у ней престолъ. Тогда Шарлотта, послѣ напрасныхъ усилій снова овладѣть прекраснымъ островомъ, удалилась въ Римъ, гдѣ жила подъ защитой папскаго двора, не теряя надежды, что рано или поздно ей будетъ возвращена кипрская корона. Катарина Карнаро была только годъ супругой короля Іакова. Онъ умеръ, единственный сынъ родившійся послѣ его смерти, прожилъ всего нѣсколько лѣтъ. Катарина оставалась номинальной королевой на кипрскомъ престолѣ, пока это согласовалось съ планами Венеціи. Шарлотта знала, что молодая, неопытная женщина при этихъ условіяхъ не можетъ быть самостоятельной правительницей, и что Совѣтъ Десяти распоряжается ею, какъ своимъ орудіемъ. Поэтому, она никогда не чувствовала ни малѣйшей злобы противъ своей соперницы.
   Въ одинъ прекрасный день Щарлотта де-Лузиньянъ сидѣла въ своей комнатѣ съ Катариной Карнаро, которая, по пріѣздѣ въ Римъ поселилась у ней по ея настойчивому приглашенію. Обѣ были заняты рукодѣліемъ, которому научились отъ монахинь, такъ какъ получили воспитаніе въ монастырѣ, подобно дочерямъ всѣхъ знатныхъ фамилій того времени. Катарина Карнаро, еще ребенкомъ въ домѣ своего отца, часто бывала въ обществѣ ученыхъ и художниковъ; ими она была окружена и въ Азоло; вслѣдствіе этого она пріобрѣла много разнообразныхъ свѣденій, которыя давали ей преимущество надъ ея родственницей. Но по своей скромности она никогда не давала ей чувствовать своего умственнаго превосходства.
   Теперь все ея вниманіе было поглощено работой Шарлотты де-Лузиньянъ, которая вышивала по полотну кружевной узоръ тонкой золотой проволокой. Она пересѣла на подушку въ ногамъ своей невѣстки и слѣдила за быстрыми движеніями ея пальцевъ, что не мѣшало имъ разговаривать о совершенно постороннихъ вещахъ.
   Обѣ женщины, одѣтыя въ богатыя, тяжелыя платья, по модѣ того времени, представляли собой привлекательную картину, достойную кисти художники. Хотя Катаринѣ Карнаро было за тридцать лѣтъ, но она была еще въ полномъ цвѣтѣ красоты и съ такими же роскошными бѣлокурыми волосами, которыми она сливалась въ ранней молодости. Шарлотта была старше ее нѣсколькими годами, что было особенно замѣтно при ея черныхъ глазахъ и волосахъ и южномъ колоритѣ лица.
   Шарлотта де-Лузиньянъ радушно приняла свою невѣстку, хотя была крайне удивлена ея неожиданнымъ пріѣздомъ. Она и прежде не чувствовала никакой ненависти къ добродушной Катаринѣ, а съ тѣхъ поръ, какъ принцъ Федериго признался ей въ своей сердечной тайнѣ, она стала живо интересоваться судьбой влюбленной пары. Во всякомъ знатномъ домѣ того времени было такое количество слугъ, что прибытіе свиты Катарины Карнаро не могло составить особеннаго неудобства. Равнымъ образомъ и во всѣхъ другихъ отношеніяхъ Шарлотта ничего не имѣла противъ пріѣзда кипрской королевы, хотя въ данный моментъ это не вполнѣ согласовалось съ ея планами. Она возлагала большія надежды на французскаго короля; между тѣмъ, человѣкъ, любимый Катариной Карнаро, принадлежалъ къ дому, паденіе котораго было главной цѣлью похода, предпринятаго Карломъ VIII. Но въ политикѣ смотрятъ иначе, нежели въ обыденной жизни. По мнѣнію Шарлотты, ея гостья должна была радоваться прибытію французскаго короля, которое можетъ больше всего содѣйствовать успѣху ея дѣла. Если ему удастся свергнуть неаполитанскаго короля, то гордость Фердинанда будетъ уничтожена и онъ немедленно согласится на бракъ сына съ Катариной, даже безъ малѣйшей надежды на пріобрѣтеніе Кипра.
   Шарлотта довольно долго распространялась на эту тему и взаключеніе добавила, что рѣшилась усыновить, принца Федериго неаполитанскаго, чтобы этимъ способомъ удовлетворить одновременно всѣхъ лицъ, заинтересованныхъ въ дѣлѣ. Само собою разумѣется, что это намѣреніе встрѣтило полное сочувствіе со стороны Катарины и еще больше способствовало дружескимъ отношеніямъ между обѣими женщинами.
   Жизнь Катарины протекла довольно спокойно; и кромѣ своей несчастной любви къ принцу, она не испытала особенно сильныхъ волненій. Между тѣмъ Шарлотта, въ продолженіи многихъ лѣтъ, напрасно старалась склонить на свою сторону чужеземныхъ властелиновъ, чтобы съ ихъ помощью добиться признанія своихъ правъ на кипрскій престолъ. Она почти всегда жила вдали отъ своего мужа, Людовика Савойскаго, и только тогда рѣшилась поселяться въ Римѣ на болѣе продолжительное время, когда потеряла всякую надежду на скорое выполненіе завѣтной мечты. Но въ это время ея мужъ удалился отъ міра и поступилъ въ монастырь на Женевскомъ озерѣ.
   Быть можетъ тяжелая судьба Шарлотты и всѣ вынесенныя ею неудачи и разочарованія были главной причиной того сердечнаго участія, съ какимъ она отнеслась къ любви неаполитанскаго принца и Катарины Карнаро. Она сама потерпѣла крушеніе во всѣхъ своихъ личныхъ привязанностяхъ и теперь чувствовала себя совсѣмъ одинокой на свѣтѣ.
   -- Мнѣ часто приходилось слышать, сказала она, продолжая начатый разговоръ, что мужчины большей частью неспособны къ глубокой привязанности. Между тѣмъ, мы видимъ въ семьѣ французскаго короля поразительный примѣръ, который прямо противорѣчивъ этому. Его дядя, Филиппъ Анжуйскій, принужденъ былъ жениться на Біанкѣ Кастильской, хотя давно любилъ одну изъ фрейлинъ своей матери. Біанка приказала удавить ее, въ надеждѣ, что мужъ будетъ вполнѣ принадлежать ей. Но она ошиблась въ своемъ разсчетѣ. Филиппъ до самой смерти не переставалъ оплакивать свою возлюбленную и окончательно бросилъ жену.
   -- Неужели онъ оставилъ въ живыхъ убійцу, и не отомстилъ ей за смерть своей возлюбленной? спросила съ удивленіемъ Катарина Карнаро.
   -- Нѣтъ, потому что во Франціи мужчина не можетъ мстить за оскорбленіе, нанесенное ему женщиной. Филиппъ съ этого времени отправился странствовать по свѣту и больше не возвращался жъ своей женѣ...
   Въ эту минуту слуга доложилъ о прибытіи двухъ дамъ, и Катарина могла заключить по выраженію лица своей невѣстки, что посѣтительницы были знатныя особы. Онѣ остались внизу въ носилкахъ, въ которыхъ совершили свое путешествіе по городу. Шарлотта приказала слугѣ покорнѣйше просить ихъ войти въ домъ и передать, что она будетъ безконечно рада видѣть ихъ. Посѣтительницы были: синьора Адріана Орсини и Лукреція Борджіа, которая называлась племянницей папы, хотя всѣ знали, что она не племянница, а родная дочь Александра IV.
   Со времени избранія новаго папы, дѣти его заняли видное положеніе. Хотя онъ торжественно заявилъ, что непотизмъ не будетъ играть никакой роли въ его правленіе, но это было одно изъ многихъ обѣщаній, которымъ самъ Родриго не придавалъ особеннаго значенія, такъ какъ нарушалъ ихъ во всѣхъ случаяхъ, гдѣ это казалось ему необходимымъ для достиженія цѣли.
   Еще въ то время, когда онъ былъ кардиналомъ, сынъ его Чезаре отправился для окончанія своего образованія въ Пиву, гдѣ жилъ съ княжеской пышностью, посѣщая иногда семью Медичи во Флоренціи. Тогда же одинадцатилѣтняя сестра его, Лукреція Борджіа, была помолвлена за сына одного испанскаго гранда, которому было не болѣе пятнадцати лѣтъ. Вступленіе Родриго Борджіа на папскій престолъ тотчасъ же отравилось на судьбѣ его дѣтей; онъ назначилъ своего сына Чезаре архіепископомъ Валенсіи, чтобы въ самомъ непродолжительномъ времени возвести его въ санъ кардинала. Вслѣдъ за тѣмъ, Лукреція была обручена съ графомъ Сфорца, родственникомъ миланскаго герцога, и папа призналъ недѣйствительнымъ прежнее обрученіе своей дочери.
   Графъ Джьованни Сфорца, подеста Пезаро, былъ однимъ изъ кондоттьери папской арміи. Когда Лукреціи исполнилось четырнадцать лѣтъ, отпразднована была ея свадьба съ графомъ Сфорца съ неслыханнымъ великолѣпіемъ, которое возбудило удивленіе не только жителей Рима, но и всѣхъ европейскихъ дворовъ.
   Ровно черезъ годъ послѣ этого событія, Лукреція переѣхала изъ Пезаро въ Римъ, куда вызвали ея мужа, вслѣдствіе приближенія французскаго войска.
   Шарлотта де-Лузиньянъ сердечно привѣтствовала почетныхъ посѣтительницъ и представила имъ Катарину Карнаро подъ именемъ маркизы Ципріани изъ Падуи. Катарина съ любопытствомъ смотрѣла на молодую Сфорца, о которой слышала много разсказовъ отъ своей невѣстки. Лукреція въ свою очередь не спускала глазъ съ очаровательной венеціанки; хотя она имѣла такіе же роскошные золотистые волосы, стройный высокій ростъ и въ высшей степени привлекательныя черты лица, но далеко уступала во всѣхъ отношеніяхъ кипрской королевѣ, которая во всей Италіи славилась своей красотой.
   Изъ всего, что говорили обѣ римлянки, можно было заключить, что онѣ, наравнѣ съ другими лицами, принадлежавшими въ папскому двору, съ ужасомъ ожидаютъ прибытія французскаго короля и смотрятъ на него, какъ на исчадіе ада. Шарлотта де-Лузиньянъ была слишкомъ умная и опытная женщина, чтобы откровенно высказать свое мнѣніе. Къ тому же долгъ вѣжливости не дозволялъ ей дать почувствовать обѣимъ дамамъ, посѣтившимъ ее въ первый разъ послѣ своего возвращенія въ Римъ, что она находитъ вполнѣ справедливой небесную вару, которая готова была разразиться надъ папой и его приверженцами.
   Поэтому, разговоръ скоро перешелъ на общую тему, и среди обмѣна взаимныхъ любезностей, хозяйка дома выразила свое соболѣзнованіе по поводу непріятности, которую недавно испытала синьора Адріана. Послѣдняя выѣхала однажды утромъ съ своей невѣсткой, Юліей Фарнезе, любовницей папы, изъ ея замка Капо де Монте, чтобы посѣтить кардинала Орсини, жившаго въ Витербо. Но на разстояніи одной мили отъ этого мѣста встрѣтился вооруженный отрядъ французской конницы, который захватилъ въ плѣнъ обѣихъ дамъ и препроводилъ въ Монтефіаскоце, вмѣстѣ съ ихъ свитой, состоящей изъ двадцати пяти человѣкъ. И только послѣ того, когда самъ папа обратился письменно къ французскому королю съ просьбой объ ихъ освобожденія и заплатилъ три тысячи дукатовъ, обѣ женщины были выпущены на свободу и отправлены въ Ринъ подъ прикрытіемъ четырехъ сотъ французовъ, которые проводили ихъ до городскихъ воротъ.
   Это событіе дало опять богатую тему для разговора, и синьора Адріана воспользовалась удобнымъ случаемъ, чтобы похвалить любезность французовъ.
   Послѣ того обѣ дамы встали съ своихъ мѣстъ и начали прощаться. При этомъ синьора Адріана сообщила съ озабоченнымъ видомъ Шарлоттѣ Лузиньянской, которую постоянно называла "ея величествомъ", что вѣроятно на долгое время, какъ она сама, такъ и Лукреція, будутъ лишены всякаго общества, потому что вскорѣ переѣдутъ въ замокъ св. Ангела, куда отправится и его святѣйшество, когда французы вступятъ въ городъ.
   -- Неужели вы рѣшитесь на это добровольное заключеніе! воскликнула Шарлотта. Я не могу представить себѣ болѣе скучнаго мѣста, какъ замокъ св. Ангела.
   -- Что дѣлать! возразила синьора Адріана, съ глубокимъ вздохомъ поднимая глаза къ небу. Въ такое тяжелое и опасное время, папа почувствовалъ бы себя несчастнымъ, еслибы близкіе ему люди не согласились раздѣлить его участь. Съ другой стороны, можетъ ли быть болѣе утѣшительное сознаніе, какъ то, что находишься вблизи святаго отца, заступающаго мѣсто Бога на землѣ, и поддерживаешь его въ тяжелыя минуты, когда ему приходится страдать за грѣхи другихъ людей!
   Хозяйка дома вполнѣ согласилась съ этимъ и добавила, что ей нечего желать благополучія обѣимъ синьорамъ, потому что, въ виду такого благочестиваго рѣшенія, милосердіе Божіе не можетъ покинуть ихъ.
   Когда обѣ посѣтительницы удалились, Шарлотта объяснила своей невѣсткѣ нѣкоторыя подробности предъидущаго разговора и упомянула о плѣнѣ обѣихъ пріятельницъ лапы: -- Если бы французы были умнѣе, сказала она, то не взяли бы такого ничтожнаго выкупа за Юлію и Адріану, потому что эти женщины для папы дороже всего, на свѣтѣ. Съ такимъ залогомъ они могли бы вынудить отъ его святѣйшества все, что имъ вздумается; онъ не можетъ жить безъ нихъ, и заплатилъ бы не только три тысячи дукатовъ, а вдвое больше, лишь бы ему возвратили этихъ дамъ. Когда онѣ пріѣхали въ Ватиканъ послѣ этого горестнаго событія, то его святѣйшество вышелъ къ нимъ на встрѣчу въ свѣтскомъ платьѣ. Жители Рима не хотѣли вѣрить собственнымъ главамъ: на папѣ была черная куртка съ отворотами изъ золотой парчи, красивый кушакъ по испанской модѣ; при этомъ шпага, кинжалъ, высокіе сапоги и бархатный беретъ. Впрочемъ, добавила Шарлота, Родриго Борджіа, не смотря на шестидесятилѣтній возрастъ, все еще красивый и статный человѣкъ; но его поведеніе не только оскверняетъ занимаемый имъ постъ, но послужило главнымъ поводомъ къ нашествію французовъ...
   Затѣмъ Шарлота сообщила своей внимательной слушательницѣ, что кардиналы Юлій делла Ровере и Асканіо Сфорца сами пригласили французскаго короля, чтобы съ его помощью созвать соборъ и лишить Александра IV его высокаго сана, потому что, по своей распутной жизни, онъ менѣе чѣмъ кто нибудь достоинъ быть главой церкви. По словамъ Шарлотты, кардиналъ делла Ровере былъ злѣйшимъ врагомъ папы. Хотя Карлъ VIII и прежде считалъ себя законнымъ наслѣдникомъ престола, но онъ долго колебался, прежде чѣмъ рѣшился предъявить свои права съ оружіемъ въ рукахъ. Равнымъ образомъ онъ не обратилъ вниманія на приглашеніе Лодовико Моро; и только тогда рѣшился предпринять походъ противъ Рима и Неаполя и двинуть свои войска въ Ломбардію, когда кардиналъ делла Ровере убѣдилъ его въ этомъ, при личномъ свиданіи въ Ліонѣ.
   Разсказъ Шарлотты былъ прерванъ появленіемъ слуги, который доложилъ о прибытіи почетнаго гостя.
   На этотъ разъ хозяйкѣ дома не пришлось отдать приказанія принять посѣтителя, потому что этотъ уже переступилъ порогъ и едва дождался удаленія слуга, чтобы поцѣловать руку Шарлотты и заключить въ свои объятія Катарину Карнаро, которая съ радостью бросилась къ нему на встрѣчу.
   Это былъ принцъ Федериго неаполетанскій, который, убѣждая свою возлюбленную бѣжать изъ Азоло, менѣе всего могъ ожидать такого быстраго хода событій. Онъ хотѣлъ вскорѣ послѣ отъѣзда Катарины отправиться вслѣдъ за нею въ Римъ, въ полной увѣренности, что ничто не помѣшаетъ ихъ тайному браку. Но тутъ совершенно неожиданныя обстоятельства понудили его немедленно вернуться въ Неаполь на помощь отцу, такъ что онъ едва могъ найти настолько времени, чтобы по дорогѣ повидаться съ Катариной въ Римѣ. Онъ разсказалъ въ короткихъ словахъ, что за нѣсколько минутъ передъ тѣмъ видѣлъ папу въ Ватиканѣ и долго бесѣдовалъ съ нимъ по поводу извѣстій, полученныхъ изъ Неаполя. Его отецъ, король Фердинандъ, опасно боленъ, а старшій братъ, Альфонсъ, принялъ начальство надъ арміей, которая ожидаетъ прибытія французовъ. Главный начальникъ папской арміи, который считаетъ себя родственникомъ принца Альфонса, (такъ какъ женатъ на его побочной дочери), употребилъ всѣ усилія, чтобы убѣдить папу стать на сторонѣ Неаполя, но Александръ IV, едва выслушавъ его, отвѣтилъ, что не желаетъ ссориться съ Франціей и думаетъ вступить съ нею въ мирные переговоры.
   -- Мнѣ никогда не приходило въ голову, продолжалъ принцъ взволнованнымъ голосомъ, чтобы Италія дошла до такого разъединенія, какъ это оказывается теперь. Арагонскій домъ долженъ одинъ вынести борьбу противъ непріятеля, который въ десять разъ сильнѣе его и которому открыты всѣ пути на сушѣ и на морѣ...
   Съ этими словами принцъ обратился въ Катеринѣ и порывисто обнялъ ее: -- Бываютъ минуты, сказалъ онъ, когда я глубоко сожалѣю, что связалъ твою судьбу съ моей! Прости меня ради той горячей любви, которую я всегда чувствовалъ въ тебѣ, потому что это главная причина моего легкомысленнаго поведеніи. Но подожди еще немного; наша участь должна скоро рѣшиться: или я погибну на полѣ битвы съ врагами моей родины, или вернусь снова въ Римъ, чтобы на зло всѣмъ препятствіямъ навсегда соединиться съ тобой!
   -- Не думай, возразила Катарина, чтобы я когда нибудь стала раскаиваться въ моей любви въ тебѣ. Встрѣча съ тобой дала мнѣ единственныя свѣтлыя минуты моей жизни, которая безъ тебя прошла бы среди скучнаго, томительнаго однообразія. Разскажи мнѣ лучше, какъ приняли въ Венеціи извѣстіе о моемъ бѣгствѣ и знаютъ ли тамъ, гдѣ я?
   -- Судя по тому, что мнѣ приходилось видѣть и слышать, сенатъ и твои родные сильно встревожены, но врядъ ли они подозрѣваютъ, что ты въ Римѣ, отвѣтилъ Федериго. Но во всякомъ случаѣ мой дорогой другъ, добавилъ онъ, обращаясь въ Шарлоттѣ де-Лузиньянъ и пожимая ей руку, не откажите намъ въ своемъ покровительствѣ и на будущее время; и если все кончится благополучно, то мы будемъ обязаны вамъ счастьемъ нашей жизни! Къ сожалѣнію я не могу долѣе оставаться съ вами ни одной минуты; свита моя готова, чтобы сопровождать меня въ Неаполь...
   Принцъ еще разъ обнялъ Катарину:
   -- До свиданія, моя дорогая, до свиданія, великодушный другъ, Ангелъ хранитель нашей любви! Если бы я былъ простымъ дворяниномъ, то считалъ бы себя въ тысячу разъ счастливѣе, нежели теперь. Но я не теряю надежны, что моя искренняя любовь преодолѣетъ всѣ препятствія и приведетъ насъ въ желанной цѣли...
   Затѣмъ принцъ поспѣшно вышелъ изъ комнаты и не видѣлъ, какъ бывшая кипрская королева заливалась горькими слезами и бросилась на грудь Шарлотты, которая заключила ее въ свои объятія.
   

ГЛАВА XIV.
Возвращеніе въ Гетто.

   Походъ французскаго короля въ Италію пока не встрѣтилъ никакихъ препятствій; одержанныя побѣды не стоили ему ни капли крови, такъ какъ были достигнуты посредствомъ мирныхъ переговоровъ.
   Карлъ VIII, подойдя къ Риму, отправилъ къ папѣ посольство, состоящее изъ знатнѣйшихъ рыцарей его арміи. Послы требовали, чтобы короля безпрепятственно впустили въ Римъ, и обѣщали именемъ его величества, что онъ не нарушитъ папской власти и отнесется съ уваженіемъ къ правамъ церкви. При этомъ они выразили надежду, что всѣ затруденія будутъ устранены при первомъ-же свиданіи папы съ королемъ. Александръ VI въ высшей степени тяготился необходимостью передать свою столицу въ руки непріятеля и отпустить пословъ безъ какихъ либо опредѣленныхъ обѣщаній съ ихъ стороны. По французское войско быстро приближалось къ Риму; кардиналъ делла Ровере собралъ армію и перешелъ открыто на сторону враговъ; въ его рукахъ были важнѣйшія крѣпости страны. Орсини также присоединились къ королю съ своими отрядами. Всякое сопротивленіе казалось невозможнымъ; и папа послѣ долгихъ колебаній согласился на условія, предложенныя ему посольствомъ.
   Въ тотъ моментъ, когда принцъ Федериго неаполитанскій выѣхалъ изъ воротъ Санъ-Себастіано, французскій король, во главѣ своей арміи, вступилъ въ вѣчный городъ черезъ ворота Порта Марія дель Пополо.
   Авангардъ былъ составленъ изъ швейцарцевъ и нѣмцевъ, которые шли съ своими знаменами подъ звуки барабановъ, одежда ихъ состояла изъ куртки, плотно прилегающей къ тѣлу, и узкихъ панталонъ такого-же покроя, какъ у ландскнехтовъ, и изъ самыхъ разнообразныхъ тканей. Предводители выдѣлялись высокими перьями на шляпахъ; у солдатъ были короткія шпаги и копья; четвертая часть войска была вооружена аллебардами, которыя приходилось держать обѣими руками во время битвы. Первый рядъ каждаго баталіона былъ въ латахъ, равно и предводители.
   За швейцарцами шелъ пятитысячный отрядъ гасконцевъ, просто одѣтыхъ и вооруженныхъ арбалетами. Хотя они были вообще ниже ростомъ, нежели швейцарцы, но казались такими-же коренастыми и сильными. Затѣмъ, слѣдовала кавалерія, представлявшая собой цвѣтъ французскаго дворянства; въ первыхъ рядахъ ѣхали Maрилльякъ, Баярдъ, и другіе рыцари въ богатыхъ шелковыхъ плащахъ съ воротниками изъ золотой парчи. Они были вооружены шпагами и длинными мечами. По обычаю, принятому во французской арміи, у лошадей были обрѣзаны уши и хвосты. За каждымъ рыцаремъ слѣдовали три лошади; на одной изъ нихъ ѣхалъ пажъ въ такомъ-же вооруженіи какъ и его господинъ; на двухъ другихъ ѣхали конюхи. Четыреста стрѣлковъ, въ числѣ которыхъ было сто шотландцевъ, окружали короля, при которомъ еще находился конвой изъ дворянъ. Послѣдніе отличались богатствомъ одежды и на этотъ разъ противъ обыкновенія шли пѣшкомъ. Рядомъ съ его величествомъ, шествовали кардиналы: Асканіо Сфорца и Юлій делла Ровере, а за ними кардиналы: Колонна и Севелли. Затѣмъ слѣдовали двое другихъ синьоровъ изъ дома Кодлона и и итальянскіе генералы съ знатнѣйшими французскими рыцарями.
   За арміей ввели тридцать шесть пушекъ, длина и тяжесть которыхъ приводила всѣхъ въ изумленіе. Шествіе продолжалось около шести часовъ и подъ конецъ приняло еще болѣе торжественный видъ, когда, вслѣдствіе наступившихъ сумерекъ, зажжены были факела.
   Между тѣмъ папа удалился въ замокъ св. Ангела. При немъ находились только шесть кардиналовъ; всѣ остальные присоединились къ королю въ надеждѣ, что онъ созоветъ соборъ и избавить церковь отъ папы, весь образъ жизни котораго представлялъ рядъ публичныхъ скандаловъ. Самъ Александръ VI со страхомъ ожидалъ грозившаго ему собора; но чѣмъ больше онъ тревожился за свою личную безопасность, тѣмъ менѣе выказывалъ онъ желаніе исполнить требованіе короля и сдать ему валокъ св. Ангела, такъ какъ считалъ его наиболѣе вѣрнымъ убѣжищемъ для своей особы. Карлъ VIII охотно направилъ бы свои пушки противъ замка, но приближенные умоляли его не нарушать даннаго слова и пощадить главу церкви.
   Замокъ св. Ангела представлялъ плохое помѣщеніе для людей, привыкшихъ къ роскоши и ко всякого рода удобствамъ. Тѣмъ не менѣе, здѣсь было нѣсколько великолѣпно разукрашенныхъ залъ и достаточно комнатъ, чтобы пріютить папу, его друзей и кардиналовъ. Гарнизонъ крѣпости находился подъ командой графа Джьованни Сфорца, который былъ извѣстенъ своей опытностью въ военномъ дѣлѣ; помощникомъ его былъ назначенъ молодой Чезаре Борджіа.
   Въ настоящее время трудно представить себѣ вѣрную картину нравственной распущенности, лицемѣрія и другихъ пороковъ, господствовавшихъ при тогдашнемъ папскомъ дворѣ, скученномъ въ небольшихъ комнатахъ замка св. Ангела, бывшаго нѣкогда гробницей римскаго императора Адріана. Изъ приближенныхъ папы сравнительно лучше всѣхъ чувствовали себя въ новомъ положеніи молодые супруги: графъ Джьованни Сфорца и Лукреція Борджіа.
   Графъ Джьованни принадлежалъ въ младшей отрасли дома Сфорца и достигъ виднаго положенія, благодаря браку съ Лукреціей. При своемъ смѣломъ и предпріимчивомъ характерѣ онъ могъ разчитывать еще на болѣе блестящую будущность; сверхъ того, Лукреція была молода и настолько хороша собой, что онъ чувствовалъ къ ней искренную привязанность. Безправіе и деспотизмъ мужчинъ и распутство женщинъ шли тогда рука объ руку при многихъ итальянскихъ дворахъ и проявлялись въ самыхъ грубыхъ формахъ. Тѣмъ не менѣе и здѣсь было не мало людей, которыхъ почти не коснулась общая испорченность нравовъ, чему, быть можетъ, они были обязаны тому условію, что видѣли порокъ при дневномъ свѣтѣ во всей его ужасающей наготѣ. Джьованни и Лукреція не представляли собой тѣхъ качествъ, какія по тогдашнимъ понятіямъ были необходимы, чтобы заслужить репутацію выдающагося ума. Молодой графъ въ точности исполнялъ возложенныя на него обязанности и чувствовалъ себя вполнѣ удовлетвореннымъ какъ со стороны своей семейной жизни, такъ и тѣхъ преимуществъ, которыми онъ пользовался, благодаря женѣ. Лукреція прожила счастливо цѣлый годъ съ своимъ мужемъ въ Пезаро, вдали отъ блеска папскаго двора, довольствуясь сравнительно бѣдной обстановкой. Поэтому переселеніе въ замомъ св. Ангела не могло особенно тяготить ее, тѣмъ болѣе, что она привыкла исполнять во всемъ волю папы, вѣрить въ святость его призванія и признавать справедливымъ все, что дѣлалъ и рѣшалъ Александръ VI.
   Между тѣмъ, папа сильно тяготился своимъ унизительнымъ положеніемъ, въ которомъ видѣлъ паденіе своего папскаго авторитета. Но онъ не терялъ надежды на свою счастливую звѣзду и разсчитывалъ, что свойственная ему изворотливость и на этотъ разъ поможетъ ему выйти изъ затруднительныхъ обстоятельствъ, какъ это бывало прежде во многихъ другихъ случаяхъ. Присутствіе Адріаны Орсини и Юліи Фарнезе было дли него большимъ утѣшеніемъ, тѣмъ болѣе, что онъ не могъ жить безъ дамскаго общества. Онъ былъ вполнѣ увѣренъ въ преданности этихъ двухъ синьоръ, которыя теперь составляли его семью, и зналъ, что онѣ чувствуютъ къ нему такое безграничное уваженіе, что ничто на свѣтѣ не заставитъ ихъ найти что либо дурное въ его распоряженіяхъ.
   Въ это время сынъ папы, Чезаре Борджіа, зорко наблюдалъ за личностями, которыя выступали на арену историческихъ событій. Соотвѣтственно своему характеру онъ привыкъ смотрѣть на весь міръ съ точки зрѣнія собственной выгоды, и поэтому заранѣе выискивалъ средства, чтобы проложить себѣ путь въ почестямъ и богатству, съ помощью предстоящей войны.
   Замѣчательно, что ни самъ папа, ни его приближенные не понимали характера Чезаре, который, впрочемъ, имѣлъ всѣ внѣшнія данныя, чтобы расположить въ свою пользу людей и ввести ихъ въ заблужденіе. Одна Ваноцца Катанеи чувствовала инстинктивное отвращеніе къ своему сыну и видѣла въ немъ демона, ниспосланнаго судьбой, чтобы наказать домъ Борджіа за его преступленія. Чезаре слѣдилъ за своимъ отцомъ глазами Аргуса, и какъ только замѣчалъ, что кто нибудь заслужилъ милость папы, то употреблялъ всѣ средства, чтобы удалить его. Папа все болѣе и болѣе становился послушнымъ орудіемъ въ рукахъ своего сына и въ глубинѣ души трепеталъ передъ нимъ, какъ рабъ передъ господиномъ.
   Чезаре Борджія отличался представительной наружностью и гигантской силой. Благодаря испанскому происхожденію фамиліи Борджіа, въ Римъ внесено было много новыхъ обычаевъ. Между прочимъ введенъ былъ здѣсь и бой быковъ. На огороженной со всѣхъ сторонъ площади, передъ Ватиканомъ, Чезаре убилъ однажды шестерыхъ разъяренныхъ быковъ, противъ которыхъ онъ сражался верхомъ на лошади. Первому изъ нихъ онъ отрубилъ однимъ ударомъ голову и привелъ этимъ въ удивленіе весь Римъ. Но кромѣ физической силы Чезаре настолько же прославился своей необузданностью. Такъ, напримѣръ, онъ возненавидѣлъ повѣреннаго своего отца, Піеретто, и закололъ его подъ мантіей папы, гдѣ этотъ искалъ спасенія, такъ что кровь брызнула въ лицо его святѣйшества.
   Папа всегда обращалъ особенное вниманіе на слова Чезаре, который, пользуясь этимъ, далъ лукавый совѣтъ своему отцу пожертвовать всѣмъ, чтобы, по крайней мѣрѣ, въ глазахъ свѣта сохранить свое папское достоинство. Вслѣдствіе этого, переговоры съ непріятелемъ приняли миролюбивый характеръ и вскорѣ постановлены условія, на которыхъ рѣшено было заключить миръ. Король далъ торжественное обѣщаніе обращаться съ папой, какъ съ другомъ и союзникомъ и поддержать всѣми способами его папскій авторитетъ, но при этомъ требовалъ сдачи важнѣйшихъ крѣпостей; и сверхъ того, чтобы Чезаре Борджіа въ продолженіи четырехъ мѣсяцевъ находился при французской арміи въ качествѣ заложника. Всѣ эти условія были приняты.
   Затѣмъ, папа покинулъ замокъ св. Ангела и отправился въ Ватиканъ, гдѣ король Карлъ VIII долженъ былъ предстать передъ священнымъ главой церкви.
   Этотъ пріемъ былъ устроенъ со всею пышностью, какую только могъ выказать папскій дворъ. Король и всѣ его придворные собрались въ большой-залъ Ватикана. Вслѣдъ затѣмъ появились кардиналы въ полномъ составѣ и весь придворный штатъ папы, послѣ чего камфаріи внесли на плечахъ Александра VI на великолѣпномъ позолоченномъ креслѣ, во всѣмъ папскомъ облаченіи, съ драгоцѣнной тіарой на головѣ. По обѣимъ сторонамъ слуги несли огромныя опахала изъ павлиныхъ перьевъ. Когда камфаріи опустили папское кресло и поставили подъ балдахиномъ, подошелъ король и, преклонивъ колѣна, поцѣловалъ ногу папы; его примѣру послѣдовала вся свита, состоящая изъ знатнѣйшихъ рыцарей. Два духовныхъ лица, находившихся въ свитѣ короля, и епископъ д'Амбуазъ поднесли папѣ кардинальскую шапку, послѣ чего, присутствующій при этой церемоніи нотарій составилъ о ней подробный актъ.
   Такимъ образомъ, папа по внѣшности снова достигъ своей полной духовной власти, а Чезаре Борджіа, который больше всего способствовалъ мирному соглашенію между папой и королемъ, получилъ возможность изучить вблизи военное искусство французовъ въ продолженіи тѣхъ мѣсяцевъ, когда онъ оставался въ ихъ войскѣ, въ качествѣ заложника.
   Французы, какъ мы упоминали выше, почти безпрепятственно переходили съ одного мѣста на другое, такъ что къ нимъ можно было вполнѣ примѣнить насмѣшливое замѣчаніе папы Александра VI, что "они побѣдили Италію мѣломъ и деревянными шпорами". Дѣйствительно, вездѣ, гдѣ появлялись французы, они дѣлали значки мѣломъ на тѣхъ домахъ и магазинахъ съ провіантомъ, на которыхъ хотѣли наложить запрещеніе, а солдаты угоняя лошадей и муловъ, за неимѣніемъ металлическихъ шпоръ, привязывали въ пяткамъ куски дерева.
   Единственно, что смущало всѣ партіи и ставило ихъ въ затруднительное положеніе, это былъ недостатокъ въ наличныхъ деньгахъ, вслѣдствіе чего лихоимство болѣе чемъ когда либо процвѣтало въ Италіи.
   Евреи, благодаря своей осторожности и умѣнью пользоваться обстоятельствами, устраивали выгодныя сдѣлки, давая деньги взаймы за высокіе проценты. Богатство ихъ могло вдесятеро увеличиться по окончаніи войны, но пока непріятель былъ въ странѣ, они находились подъ гнетомъ вѣчнаго страха, что какой либо партіи вздумается поднять вопросъ объ изгнаніи ихъ изъ страны, съ цѣлью отнять у нихъ все имущество. Поэтому, въ виду своей личной безопасности, они были постоянно на сторожѣ и приняли всѣ мѣры, чтобы шпіоны или измѣнники не прокрались въ ихъ жилища, съ цѣлью собрать свѣдѣнія о скрытыхъ въ нихъ сокровищахъ.
   Разъ вечеромъ, въ пятницу, вскорѣ послѣ прибытія французовъ въ Римъ, появился пожилой человѣкъ у желѣзныхъ воротъ, замыкавшихъ Гэтто, и просилъ впустить его въ еврейскій кварталъ. Онъ былъ настолько взволнованъ, что не могъ скрыть своего нетерпѣнія, и этимъ возбудилъ подозрѣніе еврейскаго привратника, который въ первую минуту на отрѣзъ отказался отворить ему калитку. Хотя незнакомецъ, по видимому, зналъ еврейскіе обычаи и черты лица его ясно показывали, что онъ принадлежитъ къ избранному народу, но это не могло служить ручательствомъ въ его благонадежности. Поэтому привратникъ не рѣшился впустить его безъ разрѣшенія старшинъ, тѣмъ болѣе, что начинался шабашъ, и въ это время предписана была двойная осторожность. Незнакомецъ говорилъ, что Гэтто его родина, что онъ всѣмъ извѣстный врачъ Исаакъ Іэмъ; но эти увѣренія не произвели никакого впечатлѣнія на привратника, который молча удалился, чтобы призвать старшинъ.
   Наконецъ эти явились и были не мало удивлены, когда увидѣли знаменитаго врача, пропавшаго безъ вѣсти, послѣ постигшаго его ужаснаго несчастія. Хотя онъ сильно постарѣлъ и измѣнялся, но его легко было узнать по чертамъ лица и голосу, такъ что для старшинъ не могло быть никакого сомнѣнія въ томъ, что передъ ними стоитъ прежній Исаакъ Іэмъ. На ихъ вопросъ: откуда онъ явился, такъ неожиданно? Исаакъ отвѣтилъ, что долго странствовалъ по свѣту безъ опредѣленной цѣли и теперь прибылъ въ Римъ съ французской арміей, подъ покровительствомъ храбраго рыцаря де Торси.
   Старшины еврейской общины просили Исаака подождать еще немного, пока они не вернутся въ свои дома. Послѣ этого, привратникъ впустилъ его въ Гэтто, съ которымъ у него было связано столько дорогихъ воспоминаній. Трудно передать словами тѣ чувства, какія охватили его душу при видѣ знакомыхъ мѣстъ, гдѣ онъ прожилъ много лѣтъ, счастливый и довольный, среди своей семьи, не смотря на всѣ преслѣдованія, которымъ онъ подвергался, наравнѣ съ своими единовѣрцами. Онъ медленно шелъ по улицѣ, сложивъ руки на груди; губы его бормотали одну изъ тѣхъ молитвъ сыновъ Израиля, въ которыхъ выражается ихъ безусловная покорность воли Божіей.
   Глазамъ Исаака предстала та же картина, которую онъ видѣлъ столько разъ въ своей жизни наканунѣ шабаша. Вездѣ у дверей домовъ сидѣли люди, женщины были большею частью въ бѣлыхъ платьяхъ и въ праздничныхъ украшеніяхъ; всѣ казались веселыми и довольными, потому что въ эти торжественные часы каждый старался забыть свои мелочныя, будничныя заботы и думать только о Богѣ и своей семьѣ. Исаакъ видѣлъ группы мужчинъ, женщинъ и дѣтей, сидѣвшихъ вмѣстѣ; и имъ все болѣе и болѣе овладѣвало нетерпѣніе. Гдѣ его жена Лія? Жива ли она? Этотъ вопросъ не разъ готовъ былъ сорваться съ его губъ; но онъ такъ боялся отвѣта, что не рѣшился произнести вслухъ своей жены. Между тѣмъ, въ душѣ его снова шевельнулся слабый отблескъ надежды, которая воскресла въ немъ въ послѣднія недѣли, вмѣстѣ съ пробужденіемъ къ новой жизни.
   Онъ подошелъ къ своему дому и обомлѣлъ отъ радостнаго испуга, когда увидѣлъ женщину, одѣтую въ бѣлое платье, которая сидѣла у дверей, сложивъ руки на колѣняхъ. Онъ узналъ въ ней свою жену.
   Рядъ мучительныхъ вопросовъ одинъ за другимъ возникли въ его душѣ: какой встрѣчи можетъ онъ ожидать отъ своей жены послѣ того, какъ онъ убилъ собственныхъ дѣтей и бросилъ ее на произволъ судьбы? Развѣ она не въ правѣ ненавидѣть его и съ проклятіемъ выгнать изъ дому, какъ виновника постигшихъ ее несчастій? Что онъ отвѣтитъ ей, когда она потребуетъ отъ него своихъ сыновей?
   Съ этими мыслями онъ нерѣшительно приблизился къ ней, почти задыхаясь отъ волненія; губы его шевелились, но онъ не въ состояніи былъ произнести ни единаго слова. Она сидѣла, склонивъ голову, такъ что лица ея не было видно; вся ея фигура, неподвижная и спокойная, съ руками, сложенными на колѣняхъ, представляла картину тихой покорности судьбѣ.
   Исаакъ молча стоялъ передъ своей женой и такъ какъ она, по видимому, не замѣчала его присутствія, то онъ взялъ ее за руку и сказалъ подавленнымъ, чуть слышнымъ голосомъ:
   -- Здравствуй, Лія!
   Она съ удивленіемъ подняла голову, но въ первую минуту ничего не отвѣтила ему.
   По еврейскому обычаю во всѣхъ комнатахъ стояли зажженныя свѣтильники, отблескъ лампы изъ открытыхъ дверей освѣтилъ лицо Ліи, покрытое глубокими морщинами, съ кроткимъ задумчивымъ выраженіемъ.
   -- Привѣтъ тебѣ, кто бы ты ни былъ! отвѣтила она печально послѣ нѣкотораго молчанія. Я никогда не слыхала твоего голоса! Объясни мнѣ, что понудило тебя, чужаго человѣка, прійдти къ одинокой женщинѣ въ такой день!
   Эти слова поразила Іана. Онъ еще разъ внимательно досмотрѣлъ на лицо любимой жены, которое было обращено къ нему, и тотчасъ-же убѣдился, что ея глаза не могутъ видѣть его. Великій Боже! невольно воскликнулъ онъ. Когда истощится гнѣвъ твой!... Могъ ли я ожидать, что меня постигнетъ это новое несчастіе, чтобы переполнить мѣру моихъ страданій!..

0x01 graphic

   Тутъ Лія узнала голосъ своего мужа, и чувство невыразимаго счастія охватило все ея существо. Она быстро поднялась на ноги и съ громкимъ крикомъ: Исаакъ, неужели ты вернулся ко мнѣ! протянула ему обѣ руки; но вслѣдъ за тѣмъ съ ней сдѣлался обморокъ, такъ какъ она была слишкомъ измучена, чтобы вынести новое сильное потрясеніе.
   Въ эту минуту горе и радость одновременно наполняли сердце Исаака. Онъ нашелъ свою жену ослѣпшею, но она не предавала его проклятію, не чувствовала къ нему ненависти. Послѣ всего, что вынесла и вытерпѣла эта несчастная женщина, любовь не погасла въ ея сердцѣ; онъ ясно видѣлъ это по тону, съ какимъ она произнесла его имя.
   Онъ поднялъ ее на руки и внесъ въ домъ, покрывая поцѣлуями ея блѣдное, безжизненное лицо и полузакрытые глаза.
   Все въ домѣ было въ томъ же видѣ, какъ нѣсколько лѣтъ тому назадъ; каждая вещь была на прежнемъ мѣстѣ. Поэтому кажъ тотчасъ же нашелъ спальню и, положивъ Лію на постель, всталъ около на колѣняхъ; немного погодя онъ тихо назвалъ ее по имени, такъ какъ видѣлъ, что она начинаетъ приходить въ себя.
   Глубокій вздохъ и вопросъ: Неужели это правда? ясно показывали, что сознаніе вернулось къ ней.
   О прошломъ между ними пока не было сказано ни единаго слова: потому ли, что впечатлѣніе настоящаго было слишкомъ сильно, или обоимъ было тяжело вспомнить о пережитыхъ событіяхъ. Теперь, по крайней мѣрѣ, они были опять вмѣстѣ; и это сознаніе наполняло ихъ сердца глубокой благодарностью Богу Израиля. Но Ліи казалось, что ея радость неполная, пока она не подѣлится ею съ близкими людьми, которые не оставляли ее въ несчастій.
   -- Подожди -немного, сказала она Исааку, я должна сообщить друзьямъ о милости, ниспосланной мнѣ Богомъ. "Да будетъ благословенно имя Его во вѣкъ! Благъ Господь во всѣмъ и щедроты Его на всѣхъ дѣлахъ Его!"...
   Лія знала каждый уголъ въ домѣ, въ которомъ прожила большую часть своей жизни; поэтому она прямо направилась къ двери и, сойдя съ лѣстницы, перешла на другой дворъ въ своей сосѣдкѣ, которая всегда выручала ее въ тяжелыя минуты жизни.
   -- Онъ вернулся! воскликнула она, подходя къ дверямъ сосѣдняго дома, у котораго слышались знакомые голоса. Моя надежда исполнилась!... Господь возвратилъ мнѣ мужа, котораго я ждала столько лѣтъ!..
   Затѣмъ она поспѣшно вернулась домой и пригласила Исаака раздѣлить съ ней ѣду, которая стояла готовая на столѣ, такъ какъ въ день шабаша запрещена всякая работа и кушанье приготовляютъ заблаговременно.
   Но едва успѣли они сѣсть за столъ, какъ явились сосѣди съ своими женами, чтобы привѣтствовать стараго друга, потому что по всему Гетто уже разнеслась вѣсть, что Исаакъ Іэмъ вернулся въ свой домъ. Всѣ искренно сочувствовали радости слѣпой женщины и съ сердечнымъ участіемъ разспрашивали Іэма объ его странствованіяхъ, такъ какъ никто не считалъ себя вправѣ упрекать его за прошлое.
   Когда сосѣди удалились, какъ снова остался на-единѣ съ своей женой. Онъ не находилъ достаточно словъ, чтобы выразить свое сожалѣніе о несчастій, постигшемъ бѣдную женщину. Но Лія ничего не отвѣтила на это и заговорила о тяжеломъ пережитомъ ею времени съ того дня, когда мужъ бросилъ ее и она очутилась въ полномъ одиночествѣ.
   Когда принесли въ домъ трупы ея обоихъ сыновей, которыхъ она за часъ передъ тѣмъ видѣла цвѣтущими и здоровыми, ею овладѣло полное отчаяніе. Но сосѣди и друзья неотлучно находились при ней и поддержали ее въ первыя минуты неутѣшнаго горя. Затѣмъ она стала со дня на день ожидать возвращенія своего мужа, чтобы вмѣстѣ съ нимъ оплакивать потерю дѣтей; но и тутъ ей ни разу не приходило въ голову упрекать его. Она была увѣрена, что онъ съ отчаянія странствуетъ по бѣлому свѣту и не въ состояніи видѣть ея горя. Она молила Бога ниспослать душевный миръ и утѣшеніе ея мужу, потому что надѣялась, что въ этомъ случаѣ онъ снова вернется въ ней и поддержитъ ея мужество въ тяжелыя минуты. Проходили дни, недѣли, мѣсяцы, годы; а она съ той же неизмѣнной покорностью судьбѣ ожидала его возвращенія. Если у ней иногда являлась мысль объ его смерти, то она утѣшала себя надеждой, что это не могло случиться безъ того, чтобы ее не извѣстили объ этомъ тѣмъ или другимъ способомъ. Она также не хотѣла вѣрить, чтобы Исаакъ могъ лишить себя жизни, какъ думали многіе. Тѣмъ не менѣе, бѣдная, покинутая женщина, не предвидя конца своему горю, пролила столько слезъ, что зрѣніе ея стало все болѣе и болѣе слабѣть и, подъ конецъ, она совсѣмъ ослѣпла.
   Теперь Лія разсказала все это своему мужу, который слушалъ ее съ сердечнымъ участіемъ, такъ какъ живо представлялъ себѣ всѣ вынесенныя ею страданія. Если онъ съ своей стороны, быть можетъ, испыталъ еще большія мученія, но они сравнительно продолжались не долго, потому что, съ помраченіемъ разсудка, сознаніе дѣйствительности оставило его. Долгое время ихъ разлуки прошло для него въ тяжеломъ полуснѣ, въ которомъ, послѣ періода лихорадочнаго бреда, смѣшаннаго съ мучительными галлюцинаціями, наступило полное физическое и нравственное оцѣпененіе. Онъ помнилъ отчетливо только свою встрѣчу съ швейцарскимъ отрядомъ въ горахъ, такъ какъ съ этого момента къ нему вернулся разсудокъ, вмѣстѣ съ сознаніемъ дѣйствительной жизни.
   Бесѣда обоихъ супруговъ продолжалась далеко за полночь и становилась все задушевнѣе, такъ что эти первые часы ихъ свиданія были для нихъ часами безмятежнаго спокойствія и давно неиспытаннаго счастья.
   Исаакъ Іэмъ долго не могъ заснуть въ эту ночь; мысль возвратить зрѣніе женѣ неотступно преслѣдовала его; онъ заранѣе придумывалъ различные способы леченія, которые по его мнѣнію могли быть примѣнимы въ данномъ случаѣ. На слѣдующее утро онъ внимательно осмотрѣлъ глаза Ліи и окончательно убѣдился, что ея зрѣніе далеко не въ безнадежномъ состояніи и что можно разсчитывать на полное изцѣленіе.
   Между тѣмъ, при тогдашнемъ состояніи медицины врядъ ли какой другой врачъ взялся бы за подобное леченіе, потому что относительно главныхъ болѣзней существовали самые разнорѣчивые взгляды. Такимъ образомъ Іэмъ въ былыя времена не разъ встрѣчалъ энергическое сопротивленіе отъ больныхъ, которымъ надѣялся возвратить зрѣніе съ помощью смѣлой операціи.
   Лія безусловно вѣрила искусству своего мужа, поэтому она съ первыхъ же словъ согласилась на предложенный имъ способъ леченія и обѣщала въ точности исполнить всѣ его предписанія.
   Исаакъ Іэмъ отправился во французскій лагерь къ своему покровителю де-Торси и, подробно объяснивъ ему свои семейныя обстоятельства, просилъ дозволенія остаться нѣкоторое время въ Гэтто. Рыцарь де-Торси не только согласился исполнить эту просьбу, но на всегда освободилъ Іэма отъ принятыхъ имъ на себя обязательствъ, и, пожелавъ ему счастья, ласково простился съ нимъ.
   Жажда мести привела Исаака въ Римъ; но послѣ встрѣчи съ женой, когда онъ увидѣлъ ея неизмѣнную покорность Провидѣнію, онъ рѣшилъ отказаться отъ задуманнаго плана и, по примѣру сыновъ Израиля, безропотно слѣдовать по пути тяжелыхъ испытаній, по которому Господь въ продолженіи столѣтій направлялъ свой избранный народъ.
   Теперь Іэмъ былъ исключительно занятъ мыслью объ изцѣленіи своей вѣрной жены. Но имъ обоимъ пришлось пережить не мало непріятныхъ минутъ, чтобы побороть упорно вкоренившійся предразсудокъ. Даже самые близкіе друзья Іэма рѣзко выразили ему свои сомнѣнія и упрекали его въ самонадѣянности. Но ничто не могло поколебать рѣшимости Ліи; и наконецъ, послѣ нѣсколькихъ недѣль леченія, глаза ея снова увидѣли свѣтъ Божій.
   Это удачное изцѣленіе сразу возстановило репутацію ученаго врача, который вскорѣ вошелъ въ такую же славу, какъ въ былыя времена. Даже Пико де-Мирандола, который около этого времени прибылъ въ Римъ, познакомился съ Исаакомъ и подъ его руководствомъ изучалъ нѣкоторыя отрасли медицинскихъ наукъ.
   Послѣ этого, Исаакъ Іэмъ прожилъ много лѣтъ среди своихъ единоверцевъ, наслаждаясь тихимъ семейнымъ счастьемъ. Никто изъ лицъ, близко знавшихъ его, не могъ указать единаго случая, гдѣ бы онъ отказалъ въ своей помощи страждущему человѣчеству.

0x01 graphic

ГЛАВА XV.
Семейство папы.

   Исторія наложила вѣчное клеймо на имя Борджіа, съ которымъ будетъ всегда связано представленіе о самыхъ гнусныхъ порокахъ и преступленіяхъ. Но по странному недоразумѣнію, та же незавидная репутація выпала на долю одного члена семьи, который всего менѣе заслуживалъ этого. Хотя подъ вліяніемъ окружающей среды у Лукреціи Борджіа могъ составиться слишкомъ свободный взглядъ относительно общепринятыхъ нравственныхъ правилъ, но по новѣйшимъ, весьма тщательнымъ изслѣдованіямъ, ея личная жизнь едва ли заслуживаетъ порицанія. Дѣти Александра VI послѣ его смерти лишились значительной части богатыхъ имѣній, которыя онъ роздалъ имъ при жизни; между тѣмъ какъ Лукреція по прежнему осталась герцогиней феррарьской и пользовалась до конца любовью и уваженіемъ своего мужа и подданныхъ. Совсѣмъ иная участь постигла ея братьевъ...
   Но теперь мы вернемся снова къ нашему разсказу и послѣдуемъ за французскимъ королемъ, который продолжалъ свое побѣдоносное шествіе по Италіи, захвативъ съ собой старшаго сына папы, въ качествѣ заложника.
   Графъ Джьованни, мужъ Лукреціи Борджіа, былъ слишкомъ прямодушнымъ и честнымъ человѣкомъ, чтобы не тяготиться ложнымъ положеніемъ, въ которомъ онъ очутился послѣ занятія Рима французами. По своему близкому родству съ Лодовико Моро, онъ считалъ своею обязанностью примкнуть къ французскому королю, между тѣмъ, папа въ данный моментъ былъ враждебно настроенъ противъ, французовъ; и онъ долженъ былъ повиноваться ему, какъ своему непосредственному начальнику.
   По этому поводу графъ Джьованни написалъ подробное письмо своему дядѣ Лодовико Моро, съ просьбой выручить его изъ затруднительнаго положенія:
   ... "Не далѣе какъ вчера, его святѣйшество спросилъ меня въ присутствіи кардинала Асканіо: Ну что скажешь ты мнѣ, синьоръ Сфорца? Я отвѣтилъ: Святой отецъ, весь Римъ убѣжденъ, что ваше святѣйшество войдетъ въ соглашеніе съ неаполитанскимъ королемъ, между тѣмъ всѣмъ извѣстно, что Фердинандъ врагъ герцога миланскаго. Если состоится это соглашеніе, то я буду поставленъ въ крайне непріятное положеніе, такъ какъ получаю жалованье отъ вашего святѣйшества и упомянутаго государства. Я не вижу возможности согласить службу одному съ измѣной другому; и поэтому рѣшаюсь просить ваше святѣйшество устроить дѣло такимъ образомъ, чтобы я не сдѣлался врагомъ моей собственной крови и не былъ бы вынужденъ измѣнить моимъ обязанностямъ какъ относительно вашей особы, такъ и герцога миланскаго. На это папа возразилъ мнѣ, что я слишкомъ забочусь объ его дѣлахъ и что онъ совѣтуетъ мнѣ безъ всякихъ разсужденій брать по прежнему жалованье съ той и съ другой стороны, согласно договору. Затѣмъ его святѣйшество приказалъ монсиньеру Асканіо написать прилагаемое письмо вашей свѣтлости. Само собой разумѣется, что если бы я могъ предвидѣть, что буду поставленъ въ такія условія, то охотнѣе остался бы безъ всякихъ средствъ, нежели быть связаннымъ этимъ способомъ. Умоляю вашу свѣтлость не лишать меня своей милости и научить, что я долженъ дѣлать, чтобы выйти изъ моего затруднительнаго положенія и остаться вашимъ вѣрнымъ слугой. Въ настоящее время я считалъ бы для себя величайшимъ благодѣяніемъ, если бы мнѣ дозволили вернуться въ Пезаро, который былъ предоставленъ во владѣніе моихъ предковъ по милости Милана; тогда я самъ и мои люди были бы всегда жъ услугамъ вашей свѣтлости"...
   Это письмо было написано, прежде чѣмъ кардиналы, Асканіо Сфорца и Юлій Ровере примкнули къ французскому королю, чтобы съ его помощью свергнуть развратнаго Борджіа съ папскаго престола. Но этотъ разсчетъ оказался ошибочнымъ, хотя Карлъ VIII прожилъ около четырехъ недѣль въ Римѣ, послѣ того, какъ поцѣловалъ туфлю его святѣйшества.
   Отсюда французскій король направился въ Неаполь, гдѣ также не встрѣтилъ никакого сопротивленія, потому что народъ только что принудилъ къ бѣгству ненавистнаго короля Фердинанда и его старшаго сына Альфонса.
   Ихъ мѣсто заступилъ принцъ Федериго и въ качествѣ главнокомандующаго хотѣлъ вести свои войска противъ непріятеля. Но прежде чѣмъ онъ могъ выполнить это намѣреніе, въ Неаполѣ вспыхнуло возстаніе. Безпорядки начались избіеніемъ евреевъ, на которыхъ и здѣсь падало обвиненіе, что они пользуются войной для неправильной наживы. Принцъ Федериго поспѣшилъ въ столицу; и дѣйствительно присутствіе любимаго и всѣми уважаемаго принца тотчасъ же утишило возстаніе; но оно вспыхнуло съ новой силой, какъ только онъ вернулся въ лагерь къ своему войску.
   При этихъ условіяхъ храбрый Федериго не могъ разсчитывать на успѣшныя дѣйствія противъ непріятеля и долженъ былъ отступить съ войскомъ къ горнымъ крѣпостямъ, чтобы выждать болѣе благопріятнаго времени.
   Между тѣмъ Чезаре Борджіа, который всегда пользовался общественными событіями для устройства своихъ личныхъ дѣлъ, употребилъ время, проведенное Карломъ VIII въ Римѣ, на ухаживаніе за бѣлокурой красавицей, воспламенившей его сердце. Онъ познакомился съ нею въ домѣ Шарлотты де Дузиньянъ, которая представила ему свою гостью подъ именемъ маркизы Ципріани изъ Падуи, такъ что у него не было ни малѣйшаго повода подозрѣвать, что это не ея настоящая фамилія, съ другой стороны, онъ ни минуты не сомнѣвался, что ему не трудно будетъ одержать полную побѣду надъ прекрасной женщиной.
   Всѣмъ было извѣстно, что Чезаре пользуется милостью жены своего меньшаго брата, Эонны Санціи, побочной дочери неаполитанскаго короля Фердинанда, и что онъ вообще не признаетъ женской добродѣтели и чести.
   Послѣ своего случайнаго знакомства съ мнимой маркизой Ципріани, Чезаре часто бывалъ въ палаццо Лузиньянъ и подъ разными предлогами всегда находилъ случай остаться на единѣ съ красивой женщиной, возбуждавшей его чувственность. Навязчивость Чезаре вскорѣ сдѣлалась невыносимой не только для Катарины Каряаро, но и для Шарлотты; обѣ женщины старались всѣми способами избавиться отъ его любезности, хотя это было не такъ легко, потому что сынъ папы занималъ видное мѣсто въ римскомъ обществѣ и внушалъ общій страхъ.
   Съ водвореніемъ папы изъ дома Борджіа, въ Римъ прибыло множество испанскихъ дворянъ. Хотя ихъ появленіе возбудило сильное негодованіе со стороны знатныхъ римлянъ, но это не мѣшало послѣднимъ принять многіе испанскіе обычаи и моды и находить удовольствіе въ испанскихъ національныхъ увеселеніяхъ. Между прочимъ, введены были бои быковъ, къ которымъ Чезаре Борджіа чувствовалъ особенную страсть. Такимъ образомъ, вскорѣ послѣ прибытія французскаго короля въ Римъ, въ честь его устроенъ былъ грандіозный бой быковъ въ огромномъ старинномъ амфитеатрѣ Флавіевъ, близъ древняго Forum romanum. Само собой разумѣется, что сюда устремился весь Римъ, чтобы видѣть своеобразное зрѣлище.
   Всѣ болѣе или менѣе значительные итальянскіе города, лежавшіе по пути Карла VIII, чествовали его прибытіе блистательными празднествами и властелины старались выказать въ этихъ случаяхъ возможную для нихъ роскошь и художественный вкусъ. Корожь уже видѣлъ при другихъ итальянскихъ дворахъ духовныя мистеріи, мимическіе танцы и свѣтскія театральныя представленія; поэтому римская аристократія особенно гордилась тѣмъ, что можетъ предложить почетному гостю небывалое чужеземное увеселеніе.

0x01 graphic

   Чезаре Борджіа приготовилъ для королевы Шарлотты и ея пріятельницы лучшія мѣста и по обычаю того времени прислалъ за ними собственный великолѣпный экипажъ.
   Бой быковъ удался вполнѣ и по своимъ размѣрамъ превзошелъ всѣ пясидялія зрителей. Чезаре Борджіа былъ въ числѣ бойцовъ и выказалъ поразительное искусство и ловкость. Многочисленная взволнованная толпа хлынула разомъ изъ колоссальнаго зданія, развалины котораго были отчасти скрыты искусственными декораціями. Слуга въ ливреѣ, украшенной гербомъ Борджіа, встрѣтилъ обѣихъ дамъ у входа и проводилъ ихъ до экипажа Катарина Карнаро вошла первая, но едва Шарлотта де Луэиньянъ хотѣла вступить на подножку, какъ дверцы экипажа неожиданно захлопнулись; слуга вскочилъ на козлы и лошади помчались съ такой быстротой, что стоявшая вокругъ толпа съ испугомъ разступилась.
   Обѣ дамы были такъ озадачены, что въ первую минуту ничего не чувствовали, кромѣ досады на небрежность слуги. Онъ былъ въ ливреѣ Борджіа и хотя лицо его показалось незнакомымъ Шарлоттѣ, но среди толкотни она не обратила на это особеннаго вниманія. Катарина съ своей стороны была убѣждена, что все случилось вслѣдствіе недоразумѣнія, которое разъяснится, какъ только она пріѣдетъ въ палаццо Лузиньянъ. Тѣмъ не менѣе она съ безпокойствомъ думала о Шарлоттѣ и съ нетерпѣніемъ ожидала, когда остановится экипажъ, такъ какъ по ея разсчету она должна была скоро пріѣхать. Но лошади быстро уносили ее изъ улицы въ улицу; наконецъ она замѣтила, что очутилась за воротами Рима, и что нѣсколько всадниковъ окружаютъ экипажъ. Паническій страхъ овладѣлъ ею; она невольно вспомнила о Чезаре Борджіа. Такой насильственный поступокъ былъ въ его характерѣ, а послѣ того, что Катарина слышала, ей нечего было ожидать, что онъ пощадитъ ея честь даже въ томъ случаѣ, еслибы ему было извѣстно ея настоящее имя.
   Между тѣмъ, для Шарлотты де Лузиньянъ одна неожиданность слѣдовала за другой. Едва успѣла она опомниться послѣ отъѣзда Катарины Карнаро, какъ снова былъ поданъ экипажъ и передъ ней очутились знакомыя лица слугъ въ ливреѣ дома Борджіа; одинъ изъ нихъ почтительно открылъ дверцы экипажа, чтобы подсадить ее. Въ первую минуту Шарлотта обомлѣла отъ удивленія. Затѣмъ она стала распрашивать слугъ, и когда убѣдилась, что имъ ничего неизвѣстно, у ней явилась мучительная догадка, что ея подруга сдѣлалась жертвой насилія, такъ какъ подобныя случаи не составляли рѣдкости въ тѣ времена. Но похищеніе Катарины Карнаро не могло пройти незамѣченнымъ. Венеціанская республика несомнѣнно вступится за свою пріемную дочь и подвергнетъ строгой отвѣтственности всѣхъ лицъ, прямо или косвенно прикосновенныхъ къ дѣлу. Шарлотта не была труслива и много разъ въ своей жизни находилась въ крайне затруднительномъ положеніи, но въ настоящемъ случаѣ мужество совсѣмъ покинуло ее; она пожалѣла, что приняла участіе въ любовныхъ дѣлахъ неаполитанскаго принца и своей политической соперницы. Она была увѣрена, что можетъ принудить своихъ слугъ къ молчанію, но дѣло представлялось ей далеко не безопаснымъ. Хотя въ Венеціи строже наказывали за самый ничтожный государственный проступокъ, нежели величайшее преступленіе, нарушавшее законы общечеловѣческой нравственности, но теперь трудно было разсчитывать на снисходительность республики. Съ другой стороны, Шарлотту сильно безпокоила участь ея невѣстки, потому что Чезаре Борджіа, пресытившись своей жертвой, могъ отстранить ее съ помощью яда или кинжала, какъ онъ дѣлалъ это во многихъ другихъ случаяхъ.
   Съ этими мыслями Шарлотта поспѣшно поднялась на лѣстницу своего палаццо, такъ какъ у ней все еще оставалась слабая надежда застать Катарину. Но тутъ она узнала отъ слугъ, что маркиза Ципріани еще не возвращалась домой.
   Между тѣмъ Катарина пришла въ полное отчаяніе, когда окончательно убѣдилась, что ее везутъ куда-то изъ Рима; она даже не знала въ какомъ направленіи, потому что наступившая темнота мѣшала разглядѣть окружающую мѣстность.
   Экипажъ быстро катился по большой дорогѣ, несмотря на глубокія колеи и ухабы. Катарина знала, что на ея криви не будетъ обращено никакого вниманія, такъ какъ слуги въ этихъ случаяхъ буквально исполняютъ приказаніе своихъ господъ, и что, несмотря на сопротивленіе съ ея стороны, она все-таки будетъ доставлена въ то мѣсто, гдѣ ея ожидаютъ. Въ ея душѣ происходила борьба противорѣчивыхъ мыслей и ощущеній. По временамъ она была внѣ себя отъ гнѣва и рѣшалась бороться до послѣдней крайности съ силой отчаянія; но затѣмъ снова мужество покидало ее и она доходила до совершеннаго безсилія. Она проклинала себя и свою несчастную судьбу и почти готова была смотрѣть на свою любовь, какъ на тяжелый грѣхъ, потому что небо видимо не благопріятствовало ея союзу съ принцемъ и, быть можетъ, готовитъ ей теперь неминуемую гибель. Сообразно духу тогдашняго женскаго воспитанія, она возсылала молитвы къ небу и давала обѣтъ отказаться отъ своей привязанности, если Пресвятая Дѣва охранитъ ее и спасетъ отъ грозящей бѣды.
   Среди этого хаоса мыслей она замѣтила, что экипажъ остановился. Рѣшительная минута наступила; сердце ея усиленно билось; она едва не лишилась чувствъ отъ страха и безпокойства.
   Каждая минута казалась ей вѣчностью; наконецъ дверцы экипажа открылись; и она едва повѣрила своимъ главамъ, когда передъ ней очутилось знакомое лицо ея младшаго брата Ферранти Карнаро.
   Катарина все еще находилась подъ вліяніемъ мучившихъ ее опасеній, такъ что сначала не могла понять въ чемъ дѣло. Но Ферранте скоро привелъ ее въ сознанію дѣйствительности, объяснивъ ей, что рѣшился на ея похищеніе по приказанію Совѣта Десяти, и могъ выполнить его только благодаря содѣйствію венеціанскаго посольства въ Римѣ. Затѣмъ молодой Карнаро добавилъ, что ему велѣно, во что бы то ни стало доставить сестру въ Азоло, гдѣ ее будутъ охранять строже прежняго, чтобы отнять у нея всякую возможность дѣйствовать по собственному побужденію, безъ согласія республики.
   Послѣ этой рѣчи Ферранте подалъ руку сестрѣ, чтобы помочь ей выйти изъ экипажа. Онъ ожидалъ, что Катарина осыплетъ его упреками и даже, быть можетъ, сдѣлаетъ попытку къ сопротивленію; поэтому онъ очень удивился, когда она съ радостнымъ восклицаніемъ: "Мой братъ!" бросилась къ нему на шею и начала громко рыдать.
   Путешествіе продолжалось почти безъ остановки. За экипажемъ бывшей королевы слѣдовала ея свита, которая по распоряженію Ферранте была одновременно съ нею привезена изъ Рима. Но по прибытіи въ Азоло Катарина должна была немедленно отпустить своихъ вѣрныхъ слугъ, въ силу особеннаго приказанія венеціанской "Signoria", но при этомъ ей было объявлено въ видѣ утѣшенія, что они не подвергнутся никакому наказанію.
   Шарлотта де Луэиньянъ въ тотъ же вечеръ была выведена изъ мучительной неизвѣстности письмомъ, которое ей было передано дворецкимъ. Ей сообщали, что венеціанскому сенату удалось узнать черезъ преданныхъ слугъ мѣстопребываніе бывшей кипрской королевы и что теперь велѣно отвезти ее въ Азоло съ почетомъ, подобающимъ ея сану. Но такъ какъ бѣгство Катарины Карнаро не имѣло никакихъ послѣдствій, то республика желаетъ предать дѣло забвенію. Въ заключеніе принцессѣ Лузиньянской совѣтовали хранить молчаніе въ виду ея собственныхъ интересовъ, потому что, въ противномъ случаѣ, она можетъ навлечь на себя непріятности, которыя помѣшаютъ ея дальнѣйшему пребыванію въ Римѣ.
   Не смотря на оскорбительный тонъ письма, Шарлотта, прочитавъ его, вздохнула свободнѣе. Но въ то же время въ душѣ ея впервые проснулось сомнѣніе относительно возможности идти наперекоръ государственнымъ планамъ могущественной республики и добиться когда либо кипрской короны съ помощью интригъ.
   Между тѣмъ, неаполитанскій принцъ Федериго, не подучая никакихъ извѣстій изъ Рима, предавался сладкимъ мечтамъ. Несмотря на тяжелыя обстоятельства, въ которыхъ онъ находился, образъ прекрасной Катарины Карнаро не покидалъ его. Между тѣмъ, французскій король изъявилъ желаніе видѣть его, и онъ, подъ прикрытіемъ вооруженной свиты, вступилъ во дворецъ, который столько лѣтъ принадлежалъ его фамиліи, чтобы вести переговоры съ Побѣдителемъ.
   Неаполь, одаренный всѣми благами южной природы, избыткомъ вина и прекрасныхъ плодовъ, расположилъ къ нѣгѣ и невоздержанію непривычныхъ чужестранцевъ, представляя для нихъ ежедневно новыя неиспытанныя наслажденія. Такая жизнь въ самомъ непродолжительномъ времени усыпительно подѣйствовала на французскаго короля и его войско и вызвала стремленіе къ скорѣйшему окончанію войны.
   Карлъ VIII хотѣлъ принудить принца Федериго отказаться отъ всякихъ притязаній на неаполитанскую корону и предлагалъ ему взамѣнъ герцогство внутри Франціи.
   Это предложеніе было въ высшей степени заманчиво для принца, такъ какъ давало ему надежду на исполненіе самыхъ завѣтныхъ желаній его сердца. Онъ такъ живо представилъ себѣ счастливую жизнь съ Катариной Карнаро въ своемъ новомъ герцогствѣ, что почти не обратилъ никакого вниманія на слова своихъ спутниковъ, которые умоляли его не отказываться отъ своихъ правъ на Неаполь. Онъ просилъ короля дать ему время на размышленіе и воспользовался имъ, чтобы послать гонца въ Римъ къ Шарлотѣ Лузиньянской.
   Посланный вернулся съ лаконическимъ отвѣтомъ, что принцъ Федериго долженъ обратиться по своему дѣлу къ сенату Венеціанской республики.
   Этотъ отвѣтъ былъ слишкомъ ясенъ для принца. Мысль, что Катарина страдаетъ изъ за любви къ нему и что, быть можетъ, Венеція наказала свою непокорную дочь строгимъ заключеніемъ, еще больше укрѣпила его рѣшимость принять предложеніе французскаго короля. Поэтому онъ отправилъ посольство въ венеціанскому сенату съ формальнымъ сватовствомъ и заявленіемъ, что онъ намѣренъ принять предложеніе Карла VIII и, если Венеція отдастъ ему руку Катарины Карнаро, то онъ немедленно отправится съ своей супругой въ новое герцогство.
   По во время войны событія совершаются быстрѣе, нежели когда либо. Въ Венеціи только что выбрали новаго дожа, и древняя церемонія его обрученія съ моремъ въ данный моментъ поглотила общее вниманіе и отодвинула всѣ дѣла на задній планъ.
   Это празднество совершалось ежегодно въ день Вознесенія. Дожъ садился въ пышно убранную и разукрашенную галлеру "Bncentauro" и въ сопровожденіи иностранныхъ посланникахъ, при звукахъ музыки и привѣтственныхъ крикахъ безчисленной собравшейся толпы, выѣзжалъ въ Адріатическое море, гдѣ бросалъ въ воду золотое кольцо. Затѣмъ слѣдовали всевозможныя народныя увеселенія, служившія заключеніемъ этого торжественнаго дня, который считался однимъ изъ важнѣйшихъ праздниковъ республики.
   Въ то время, какъ принцъ Федериго ожидалъ отвѣта изъ Венеціи, Карлъ VIII, потерявъ терпѣніе, приказалъ короновать себя неаполитанскимъ королемъ.
   Наконецъ вернулось посольство изъ Венеціи съ отвѣтомъ отъ сената, который на отрѣзъ отказывалъ принцу въ рукѣ Катарины Карнаро. Вмѣстѣ съ тѣмъ получено было офиціальное извѣстіе, что по иниціативѣ новаго дожа составилась лига изъ всѣхъ государствъ сѣверной Италіи, съ цѣлью изгнать изъ страны французскаго короля и снова возстановить Аррагонскую династію на Неаполитанскомъ престолѣ.
   Такимъ образомъ всѣ желанія и надежды двухъ любящихъ сердецъ были принесены въ жертву политическому разсчету. Италія рѣшилась соединить свои силы. Венеція заключила договоръ съ папой и испанскимъ правительствомъ; къ этому договору примкнули мелкія республики и герцогъ миланскій. Послѣдній пришелъ къ убѣжденію, что Италія, соединенная общимъ бѣдствіемъ, предоставляла больше ручательствъ въ будущемъ, нежели французскій король, который давалъ много обѣщаній, но не выказывалъ ни малѣйшаго желанія привести ихъ въ исполненіе.
   Мечта объ идиллическомъ счастьи съ Катариной среди осчастливленныхъ подданныхъ исчезла для принца Федериго, такъ какъ сила обстоятельствъ толкнула его на иной-путь. Во всемъ Неаполитанскомъ королевствѣ со дня на день усиливалось недовольство противъ новаго французскаго правительства, тѣмъ болѣе, что Карлъ VIII роздалъ лучшія доходныя мѣста своимъ приближеннымъ и постоянно нарушалъ права мѣстнаго дворянства. Такимъ образомъ Федериго долженъ былъ заглушить въ себѣ всѣ личныя стремленія и посвятить свои силы будущности родины.
   Венеція стояла во главѣ новой лиги и поэтому до тѣхъ поръ, пока непріятель не былъ изгнанъ изъ страны, принцъ Федериго не могъ идти на перекоръ могущественной республикѣ и выполнить какое либо предпріятіе безъ ея согласія.
   Карлъ VIII былъ сильно встревоженъ доходившими до него слухами объ итальянской лигѣ, потому что непріятель, сосредоточивъ свои силы, могъ отрѣзать ему обратный путь, и онъ очутился бы съ войскомъ въ безвыходномъ положеніи. Въ виду этого, онъ долженъ былъ удалиться изъ Неаполя прежде, чѣмъ непріятель успѣетъ организовать свои войска и приготовить ихъ къ бою. Опасность была бы далеко не такъ велика, если бы германскій императоръ Максимиліанъ не обѣщалъ помощи своему зятю Лодовико Моро и испанскій король Фердинандъ Католикъ не примкнулъ къ лигѣ. Хотя папа, въ знакъ своего расположенія, послалъ въ подарокъ французскому королю золотую розу, но онъ видимо все болѣе и болѣе склонялся къ союзу съ остальными итальянскими государствами. При этихъ условіяхъ приходилось дорожить каждымъ днемъ, и Карлъ VIII, сталъ готовиться въ обратный путь.
   Онъ оставилъ часть своего войска въ Неаполѣ и двинулся къ Риму. На этотъ разъ папа отказался отъ свиданія съ нимъ, такъ что кардиналъ Санта Анастазіа, архіепископъ Кентерберійскій, принималъ въ Ватиканѣ французскаго короля, который остался одинъ день въ Римѣ и поспѣшилъ въ Тоскану.
   Однако Карлъ VIII, прежде чѣмъ покинуть Италію, принужденъ былъ дать единственную битву, ознаменовавшую его походъ. Въ долинѣ Таро, близь Форнуово, въ томъ мѣстѣ, гдѣ горы постепенно понижаются въ Пармезанской равнинѣ, онъ встрѣтилъ союзныя войска, которыя было вчетверо сильнѣе его арміи и намѣревались отрѣзать ему путь. Но онъ остался побѣдителемъ въ послѣдовавшемъ затѣмъ сраженіи, въ которомъ, по свидѣтельству историковъ, погибло не менѣе трехъ тысячъ итальянцевъ, между тѣмъ какъ французы потеряли всего около двухъ сотъ человѣкъ. Былъ одинъ моментъ, когда жизнь Карла VIII подвергалась большой опасности, но онъ пробился сквозь ряды непріятеля, который не рѣшился долѣе удерживать его.
   Битва при Форнуовѣ прославила французскій способъ веденія войны и отравилась на ходѣ дальнѣйшихъ событій.
   Со времени вступленія французовъ въ страну, во многихъ мѣстностяхъ Италіи проявилась чума, которая составляетъ неизбѣжное слѣдствіе скопленія большихъ массъ войска въ извѣстныхъ пунктахъ. Естественно, что въ болѣе значительныхъ городахъ эпидемія должна была свирѣпствовать съ особенной силой въ узкихъ и грязныхъ улицахъ, въ которыхъ были скучены евреи; но простой народъ по своему недомыслію приписалъ имъ все зло, смѣшавъ причину съ послѣдствіями Къ этому присоединились грубыя страсти: ненависть къ евреямъ, зависть и алчность, которыя одновременно вызвали въ нѣсколькихъ мѣстахъ народныя возмущенія, ознаменованныя дикой жестокостью и сценами убійства и грабежа.
   Знатные люди, лучше понимавшіе положеніе вещей, при первомъ появленіи чумы переѣзжали изъ многолюдныхъ городовъ въ свои помѣстья, гдѣ воздухъ былъ менѣе наполненъ міазмами. Страхъ заразы особенно господствовалъ при папскомъ дворѣ и послужилъ предлогомъ святому отцу и его окружающимъ, чтобы удалиться изъ Рима, вслѣдъ за извѣстіемъ о приближеніи Карла VIII.
   Лукреція Борджіа воспользовалась общей боязнью чумы, чтобы вывести своего мужа изъ затруднительнаго положенія, въ которомъ онъ долженъ былъ снова очутиться при вторичномъ вступленіи французскаго короля въ Римъ. Папа Александръ находился всецѣло подъ вліяніемъ окружавшимъ его женщинъ; поэтому Лукреція обратилась къ ихъ помощи, чтобы достигнуть своей цѣди. Разсчетъ ея оказался вѣрнымъ, потому что самъ папа, въ виду чумы, приказалъ ей выѣхать изъ Рима, вмѣстѣ съ ея матерью Ваноццой, прекрасной Джуліей Фарнезе и синьорой Адріаной Орсини. Мужъ Лукреціи, Джьованни Сфорца, долженъ былъ сопровождать дамъ и оставаться въ Пезаро для ихъ охраны до новаго распоряженія.
   Ваноцца Каталей съ нѣкотораго времени опять принадлежала къ папскому придворному штату. Благодаря щедрости Александра VI, она была богатая женщина и не только владѣла нѣсколькими домами въ Римѣ, но и виноградниками въ окрестностяхъ. Она обратилась въ величественную матрону, но все еще сохранила правильныя красивыя черты лица и огненные глаза чистокровной римлянки. Наученная тяжелой нравственной борьбой, какую ей пришлось вынести при разлукѣ съ отцомъ ея дѣтей, она трезвѣе смотрѣла на жизнь, нежели другія лица, стоявшія вблизи паны; и только ей одной удавалось иногда сдерживать дикій эгоизмъ Чезаре, властолюбіе котораго не знало границъ.
   Всему Риму было извѣстно, что могущественный представитель Бога на землѣ, имѣвшій власть разрѣшать грѣхи людскіе, былъ рабомъ женщинъ, и по слабости къ своимъ дѣтямъ не только не видѣлъ ихъ недостатковъ, но до комизма восхищался ихъ достоинствами. Чезаре зналъ это и поставилъ себѣ задачей пріобрѣсти неограниченную власть надъ главой христіанскаго міра и возстановить его противъ своихъ меньшихъ братьевъ и сестры.
   Лукреція принадлежала къ числу тѣхъ пассивныхъ натуръ, которыя умѣютъ приноравливаться во всѣмъ положеніямъ жизни. Послѣ своего замужества она провела цѣлый годъ въ Пезаро съ своимъ мужемъ, и теперь съ радостью вернулась къ прежней скромной обстановкѣ. Но Ваноцца, синьора Адріана и въ особенности Джулія Фарнезе скучали въ уединеніи и придумывали различныя удовольствія, не всегда доступныя для нихъ въ Римѣ, при ихъ общественномъ положеніи. Хотя онѣ ежедневно слушали обѣдню и исполняли всѣ обряды, предписанные церковью, но тѣмъ не менѣе позволили себѣ однажды, въ видѣ развлеченія, отступить отъ правилъ строгаго благочестія, чтобы заплатить дань самому грубому суевѣрію.
   Онѣ слышали отъ прислуги о существованіи старой колдуньи, жившей за городомъ, и рѣшились отправиться къ ней, такъ какъ, несмотря на близость къ папѣ, подобно большинству женщинъ того времени, находили живой интересъ въ предсказаніяхъ, связанныхъ съ колдовствомъ. Предпріятіе могло увѣнчаться полнымъ успѣхомъ только въ томъ случаѣ, если колдунья не будетъ знать, съ кѣмъ имѣть дѣло. Поэтому придуманъ былъ слѣдующій планъ. Джулія Фарнезе была совершенно неизвѣстна въ Пезаро и должна была явиться въ колдуньи подъ видомъ знатной дамы, живущей въ одиночествѣ. Ваноцца, Адріана и Лукреція намѣревались сопровождать ее въ качествѣ служанокъ. Если бы Джьованни Сфорца вздумалъ отправиться вмѣстѣ съ ними, то онъ также обязанъ былъ взять на себя роль слуги прекрасной незнакомки.
   Графъ Джьованни, чтобы угодить дамамъ, изъявилъ полную готовность сопутствовать имъ и обѣщалъ провести ихъ окольной дорогой къ старой колдуньѣ, которая устроила себѣ фантастическое убѣжище въ развалинахъ древняго храма. Здѣсь она, подобно Сивиллѣ, жила одна среди обширнаго поля; окрестные жители обыкновенно избѣгали ее, но въ экстренныхъ случаяхъ обращались къ ней за совѣтомъ.

0x01 graphic

   На Джуліи Фарнезе было надѣто платье изъ лиловаго бархата; она подобрала свои густые шелковистые волосы, доходившіе до земли, въ шелковую сѣтку съ золотыми блестками. Она ѣхала верхомъ. Графъ Сфорца сопровождалъ ее въ качествѣ конюха; такъ какъ всѣ мѣстные жители знали его въ лицо, то онъ изъ предосторожности привѣсилъ себѣ накладную бороду. Лукреція съ матерью и синьора Адріана шли сзади, переодѣтыя служанками.
   Джулія Фарнезе была такъ неподражаема хороша въ своемъ богатомъ нарядѣ, что старая колдунья, едва взглянувъ на ея спутниковъ, обратила на нее особенное вниманіе и пригласила сѣсть. Затѣмъ она тщательно осмотрѣла ладони рукъ прекрасной синьоры, но не рѣшилась сказать, что либо непріятное. Ея слова, что Джулія замужемъ за знатнымъ человѣкомъ и любима другой, еще болѣе важной особой, согласовалось съ дѣйствительностью; и только предсказанія о будущей счастливой судьбѣ должны были быть приняты на вѣру. Между тѣмъ отъ вниманія старухи не ускользнуло, что остальныя дамы и графъ Джьованни перешептываются другъ съ другомъ и видимо насмѣхаются надъ ней.
   Джулія выразила желаніе, чтобы колдунья предсказала будущность ея спутникамъ. Съ ними старуха не считала нужнымъ стѣсняться и говорила все, что ей приходило въ голову; нѣкоторыя изъ ея предсказаній подходили къ истинѣ, другія доказывали, что она несомнѣнно принимаетъ ихъ за прислугу знатной дамы.
   Все это приключеніе кончилось бы смѣхомъ, если бы одно пророчество старой Сивиллы не нарушило общаго веселія. Когда Лукреція протянула ей свою руку, то она, разглядѣвъ линіи, сказала: е Эта рука подвергнетъ большой опасности того человѣка, кому она отдана". Затѣмъ она взяла руку графа Джьованни и, не подозрѣвая связи съ предыдущимъ предсказаніемъ, добавила: "Жена, избранная тобой, подвергнетъ твою жизнь опасности"!
   Если бы старуха знала, что передъ нею подеста Пезаро съ своей супругой, то она врядъ ли рѣшилась бы на такія мрачныя предсказанія. Но теперь съ одной стороны она, быть можетъ, хотѣла отомстить мнимому слугѣ за его насмѣшливые взгляды, а съ другой усилить вѣру въ свое искусство, набросивъ нѣсколько мрачныхъ тѣней на розовыя, нарисованныя ею картины будущности.
   Джулія щедро одарила старую Сивиллу за трудъ; затѣмъ все общество удалилось въ полномъ убѣжденіи, что она никогда не узнаетъ, кто посѣтилъ ее въ этотъ день.
   Какъ часто бываетъ въ подобныхъ случаяхъ, слова, сказанныя колдуньей Лукреціи и ея мужу, глубже запали въ сердце молодой женщины, нежели предполагали ея спутники. Съ этихъ поръ въ ея воображеніи чаще прежняго сталъ рисоваться образъ ея старшаго брата; она съ ужасомъ думала о темныхъ слухахъ, ходившихъ въ городѣ о жестокости Чезаре, которому приписывали различныя случаи тайныхъ убійствъ. Впослѣдствіи она не разъ вспоминала съ содраганіемъ о таинственномъ предсказаніи, когда ея мужу грозила опасность отъ ея брата.
   Остальныя три синьоры и графъ. Джьованни скоро забыли болтовню колдуньи, такъ какъ считали все приключеніе забавой, которая могла занять ихъ не болѣе, какъ на одинъ день. Запасъ развлеченій въ Пезаро былъ невеликъ, хотя графъ Джьовани познакомилъ синьоръ съ знатными фамиліями въ окрестностяхъ и устраивалъ для нихъ различныя поѣздки; между прочимъ на виллу Imperiale и ко двору Урбино.
   Герцогиня Урбино приняла съ большимъ почетомъ знатныхъ римлянокъ и, между прочимъ, представила имъ мальчика поразительной красоты, съ задумчивымъ взглядомъ и правильными чертами лица. Это былъ Рафаэль, сынъ живописца Санти, который уже ревностно занимался искусствомъ и заслужилъ милость герцога и его супруги удачными эскизами портретовъ и прелестными изображеніями мадоннъ.
   Тишина уединенной жмени въ Пезаро была нарушена скорѣе, нежели можно было ожидать, тѣмъ болѣе, что послѣ удаленія Карла VIII въ верхнюю Италію и битвы при Форнуово, повидимому устранена была всякая возможность новыхъ столкновеній съ французскимъ королемъ. Папа сначала отправился въ Орвіэто, затѣмъ въ Перуджу, откуда былъ посланъ приказъ графу Джьованни пріѣхать съ дамами. Нѣсколько дней спустя, папа вернулся въ Римъ съ своей возлюбленной, Джуліей Фарнезе, ея предшественницей, Ваноццой, и синьорой Адріаной, а графъ Джьованни вернулся въ Пеэаро.
   Съ тѣхъ поръ, какъ миланскій герцогъ присоединился къ итальянской лигѣ и стадъ въ непріязненныя отношенія къ французскому королю, графъ Джьованни Сфорца могъ безъ колебанія поступить на службу лиги по предложенію Венеціи. Но вслѣдствіе распоряженія папы, сдѣланнаго вѣроятно по просьбѣ Лукреціи, онъ принужденъ былъ остаться еще нѣсколько мѣсяцевъ въ Пезаро.
   Война уже была почти окончена, когда графъ Сфорца получилъ дозволеніе отправиться въ армію, между тѣмъ какъ Лукреція уѣхала въ Римъ.
   

ГЛАВА XVI.
Божій судъ.

   Быстрое удаленіе Карла VIII съ театра войны ни въ какомъ случаѣ не могло быть принято за доказательство его намѣренія очистить Неаполь; но тѣмъ не менѣе, это событіе, соотвѣтственно воспріимчивому характеру итальянцевъ, вызвало необыкновенное воодушевленіе во всей странѣ. Хотя подобное патріотическое рвеніе не всеіде отличается устойчивостью, но въ первый моментъ оно во всякомъ случаѣ дѣйствуетъ съ неудержимой силой. Венеція снова достигла своего высшаго могущества, какъ бы въ оправданіе сдѣланнаго о ней отзыва, что въ исторіи извѣстны только три великія республики: Спарта, Римъ и Венеція. Французскій полководецъ и историкъ, Филиппъ де-Комминъ, во время войны прибылъ въ качествѣ посланника въ Венецію, гдѣ провелъ восемь мѣсяцевъ. Онъ былъ посланъ сюда, чтобы склонитъ могущественную республику къ союзу съ Франціей или, по крайней мѣрѣ, къ соблюденію нейтралитета. Для достиженія этой цѣли онъ обѣщалъ отъ имени своего правительства предоставить различныя выгоды республикѣ, но осторожные венеціянцы не довѣряли этимъ обѣщаніямъ и съ самаго начала войны сомнѣвались въ успѣхѣ предпріятія французскаго короля. Равнымъ образомъ отвергнуты были предложенія неаполитанскаго наслѣднаго принца Альфонса и султана Баязета, такъ какъ Венеція не хотѣла принимать никакого участія въ войнѣ. Но послѣ занятія Рима французскими войсками, когда явилось опасеніе, что король заключитъ договоръ съ безсовѣстнымъ Александромъ VI, Венеція рѣшилась составить лигу.
   Главнымъ поводомъ разрыва миланскаго герцога съ французскимъ королемъ послужило то обстоятельство, что Карлъ VIII отказался отъ дальнѣйшихъ попытокъ возстановить фамилію Медичи во Флоренціи. Вслѣдъ затѣмъ Лодовико-Моро вступилъ въ соглашеніе съ своемъ зятемъ Максимиліаномъ и собралъ многочисленное войско въ Германіи, такъ что положеніе французовъ становилось все болѣе и болѣе затруднительнымъ. Карлъ VIII рѣшился наконецъ оставить Неаполь и поспѣшилъ черезъ Римъ въ Тоскану, гдѣ къ нему былъ высланъ Саванарола, чтобы отклонить его отъ насильственныхъ мѣръ противъ Флоренціи. Настоятель Санъ-Марко смѣло явился передъ королемъ и, ссылаясь на божественный авторитетъ, предсказывалъ, что надъ нимъ разразится небесная кара за его поведеніе въ Италіи. Въ заключеніе онъ упрекалъ Карла VIII, что онъ, несмотря на прежнее, сдѣланное ему предостереженіе, не измѣнилъ своихъ намѣреній и не направилъ своего меча противъ невѣрныхъ, а также не достаточно преслѣдовалъ безпорядки, произведенныя его арміей въ Италіи.
   Король, послѣ битвы при Форнуово, расположился съ своимъ войскомъ въ Мантуѣ, но здѣсь онъ получилъ печальное извѣстіе, что его сынъ, недавно родившійся у Анны Бретанской, внезапно умеръ. Этотъ случай придалъ особенный вѣсъ угрозамъ и предсказаніямъ Саванаролы и снова усилилъ значеніе настоятеля у большинства публики. Король былъ настолько пораженъ смертью сына, разрушившей его надежны, что будущность стала представляться ему въ самыхъ мрачныхъ краскахъ. Въ виду этого, онъ рѣшился по возможности ускорить свое возвращеніе на родину.
   Чезаре Борджіа былъ снова на свободѣ, потому что уже давно прошелъ срокъ его пребыванія въ арміи короля въ качествѣ заложника. Честолюбіе и жажда наслажденій играли первую роль въ его жизни, чему въ значительной степени способствовали условія, при которыхъ развивался его характеръ. Хотя онъ воспитывался, какъ сыновья владѣтельныхъ домовъ, и былъ окруженъ такой же роскошью и подобостратіемъ, но ему было извѣстно съ ранняго дѣтства, что его существованіе не признано закономъ. Онъ былъ сынъ человѣка, который хотя считался представителемъ Бога на землѣ и пользовался безграничной властью надъ думами и совѣстью людей, но въ то же время не имѣлъ права оставить что либо по завѣщанію своему сыну. Если Чезаре хотѣлъ утвердить за собой общественное положеніе, которое онъ занималъ сообразно своему воспитанію и желанію отца, то долженъ былъ пользоваться всѣми доступными для него средствами. Многое уяснилось для него, благодаря послѣднимъ военнымъ событіямъ. Шаткость политическихъ отношеній вела въ полной неопредѣленности правъ отдѣльныхъ лицъ. Чезаре зналъ, что онъ можетъ удержаться на мѣстѣ только въ томъ случаѣ, если въ его рукахъ будетъ власть, и онъ неразрывно свяжетъ свою судьбу съ какимъ либо могущественнымъ лицомъ. Для достиженія этой цѣли онъ могъ воспользоваться вліяніемъ своего отца. Ядъ и кинжалъ должны были устранить всякаго, кто отважился бы помѣшать исполненію плановъ Чезаре, который не стѣснялся никакими соображеніями въ примѣненіи избраннаго имъ способа дѣйствій.
   Онъ прежде всего обратилъ вниманіе на окружающихъ лицъ, которыя наравнѣ съ нимъ пользовались милостью папы. Изъ нихъ первое мѣсто занимали его два брата: донъ Хуанъ, герцогъ Гандія, женатый на дочери одного испанскаго гранда, и донъ Джоффре, который, благодаря своей женитьбѣ на побочной дочери неаполитанскаго наслѣдника, получилъ титулъ принца Сквиллаче. Затѣмъ видную роль при папскомъ дворѣ играла его сестра Лукреція, супруга герцога Джьованни Сфорца, владѣтельница многочисленныхъ помѣстій, полученныхъ ею отъ отца. Самъ Чезаре былъ назначенъ папой на церковную должность, но онъ стремился въ свѣтскому господству. Съ этой цѣлью онъ принималъ дѣятельное участіе въ борьбѣ папской власти съ знатными римскими фамиліями и надѣялся рано или поздно присвоить себѣ Романью. Онъ хотѣлъ отстранить Колонна и Орсини и заступить ихъ мѣсто въ качествѣ полновластнаго властелина. Чтобы провести этотъ планъ, ему необходима была полная свобода дѣйствій и исключительная милость папы или, вѣрнѣе сказать, полное господство надъ нимъ; а при сластолюбіи Александра VI это могло быть достигнуто только съ помощью женщинъ. Поэтому Чезаре долженъ былъ заручиться расположеніемъ Джуліи и Адріаны, что не было особенно трудно для него при его ловкости и представительной наружности.
   Хотя Лукреція по своему легкомысленному характеру не въ состояніи была непосредственно способствовать выполненію его плановъ, но еслибы она была супругой владѣтельнаго лица, то могла бы быть для него полезной и могущественной союзницей. Чезаре относился съ пренебреженіемъ въ Джьованни Сфорца, который въ его глазахъ былъ такъ же ничтоженъ, какъ любой изъ офицеровъ папской арміи. По его мнѣнію Лукреція при своей красотѣ и родству съ папой, могла безусловно сдѣлать болѣе блестящую партію.
   Къ пасхѣ вся семья Борджіа собралась въ Римъ. Мужъ Лукреціи также счелъ долгомъ явиться. Насколько папскій дворъ не считалъ нужнымъ обращать вниманіе на общественное мнѣніе, доказываетъ тотъ фактъ, что во время праздничной церемоніи въ соборѣ Св. Петра, Джьованни Сфорца, Чезаре Борджіа и герцогъ Гандія занимали первое мѣсто, какъ высшіе сановники папскаго двора, и приняли пальмовую вѣтвь изъ рукъ святаго отца. Принцъ Джоффре въ это время лежалъ больной отъ раны, полученной въ неудачной стычкѣ противъ Орсини. Жена его, герцогиня Галдія, Лукреція и три женщины, находившіяся неотлучно при Александрѣ VI, сидѣли на мѣстахъ, которыя обыкновенно занимали кардиналы, что возбудило сильный ропотъ среди собравшагося народа.
   Чезаре рѣшился отдѣлаться отъ своего зятя Джьованни во время пасхальныхъ празднествъ.
   Разъ вечеромъ, камердинеръ графа Джьованни находился въ комнатѣ Лукреціи, когда ей доложили о прибытіи Чезаре Борджіа. Лукреція, зная насколько онъ нерасположенъ къ ея мужу, приказала камердинеру спрятаться за портьерой.
   Чезаре, съ свойственнымъ ему цинизмомъ, откровенно сообщилъ сестрѣ о своихъ планахъ относительно ея будущности и объявилъ ей, что Джьованни Сфорца долженъ умереть въ самомъ непродолжительномъ времени.
   Когда Чезаре удалился, Лукреція подозвала камердинера и сказала:
   -- Ты слышалъ все! Бѣги къ своему господину и сообщи объ ихъ рѣшеніи. Напомни ему о предсказаніи колдуньи въ Пезаро и передай, что я умоляю его искать спасенія въ бѣгствѣ...
   Камердинеръ въ точности исполнилъ это приказаніе и вмѣстѣ съ другими слугами немедленно занялся приготовленіями къ бѣгству своего господина. Вслѣдъ за тѣмъ, графъ Джьованни удалился изъ Ватикана, подъ предлогомъ посѣщенія церкви San Onofrio, и, найдя въ назначенномъ мѣстѣ приготовленныхъ для него лошадей, сѣлъ на своего лучшаго турецкаго коня и ускакалъ во весь опоръ изъ Рима. Черезъ двадцать четыре часа онъ уже былъ въ Пезаро, но конь палъ подъ нимъ.
   Бѣгство графа Сфорца привело въ бѣшенство Чезаре Борджіа, который хотѣлъ воспользоваться его смертью, чтобы немедленно распорядиться рукой сестры по своему усмотрѣнію. Но такъ какъ онъ никогда не останавливался ни передъ какими препятствіями для достиженія своихъ цѣлей, то онъ принудилъ Лукрецію къ скандальному процессу о разводѣ, исходъ котораго зависѣлъ отъ папы.
   Это событіе, быть можетъ, было первой причиной неблаговидныхъ слуховъ, которые распространились тогда о Лукреціи. Фактъ былъ на лицо, но его мотивы оставались скрытыми для публики. Извѣстно было, что папа постоянно окруженъ женщинами, которыя господствуютъ надъ нимъ, и что Джьованни Сфорца едва спасся отъ смерти, угрожавшей ему въ Ватиканѣ, между тѣмъ, какъ Лукреція оставалась въ Римѣ Всѣ глубоко ненавидѣли Борджіевъ; тѣмъ не менѣе, верховная власть была въ ихъ рукахъ, и, кромѣ смѣлаго доминиканскаго монаха во Флоренціи, никто не осмѣливался открыто нападать на глубокую испорченность нравовъ при папскомъ дворѣ. Но тѣмъ больше распространились сплетни, усиленныя завистью и желаніемъ большинства отомстить хотя этимъ способомъ за свое безсиліе. Такимъ образомъ, клевета впервые запятнала имя Лукреціи, приписывая ей различныя небывалыя преступленія.
   Трудно сказать въ настоящее время за неимѣніемъ точныхъ извѣстій, что побудило тогда Лукрецію удалиться въ женскій монастырь San Sisto близь Via Арріа, Неизвѣстно, способствовали хи этому ходившіе о ней слухи или ее насильственно послалъ туда папа, по внушенію Чезаре, такъ какъ она отказалась принять участіе въ постыдныхъ интригахъ, съ помощью которыхъ хотѣли расторгнуть ея бракъ съ Джьованни Сфорца. Какъ мы упоминали не разъ, въ тѣ времена монастырями часто пользовались въ тѣхъ случаяхъ, когда другія понудительныя средства оказывались безуспѣшными.
   Вскорѣ послѣ того, въ семействѣ Борджіа совершилось трагическое событіе, а именно убійство донъ-Хуана, герцога Гандія. Папа Александръ особенно любилъ этого сына и даже мечталъ о томъ, чтобы какимъ нибудь способомъ добыть ему неаполитанскую ворону. Разъ вечеромъ, Ваноцца устроила для своихъ сыновей и близкихъ родныхъ семейное празднество на своей виллѣ, расположенной среди виноградниковъ у Санъ-Пьетро въ Винколи. Въ эту же ночь донъ-Хуанъ исчезъ безслѣдно, но три дня спустя тѣло его было найдено въ Тибрѣ. Онъ вышелъ изъ виллы своей матери одновременно съ другими гостями съ намѣреніемъ отправиться домой. Общественное мнѣніе тотчасъ же приписало Чезаре убійство роднаго брата; но онъ уговорилъ папу оставить злодѣяніе безъ всякихъ послѣдствій. Съ этого времени, Александръ VI болѣе чѣмъ когда нибудь сдѣлался послушнымъ орудіемъ въ рукахъ своего преступнаго сына и долженъ былъ потворствовать всѣмъ его предпріятіямъ. Такимъ образомъ, Чезаре Борджіа шелъ шагъ за шагомъ по пути злодѣяній, на который онъ выступилъ съ такимъ неслыханнымъ успѣхомъ. Его необыкновенная сила, въ соединеніи съ мужествомъ и свойственной ему проницательностью, внушали къ нему общій страхъ.
   Чезаре не считалъ нужнымъ скрывать долѣе свои честолюбивые планы. Папа по его внушенію послалъ довѣренныхъ лицъ въ Неаполь для переговоровъ относительно брака своего сына Чезаре съ сестрой принца Федериго. Въ то же время, онъ велѣлъ предложить самому принцу руку Лукреціи, которая властью его святѣйшества должна быть разведена съ графомъ Сфорца.
   Но Федериго не далъ своего согласія, равно и неаполитанская принцесса отвѣтила рѣзкимъ отказомъ на предложеніе паны.
   Послѣ удаленія французовъ, принцъ Федериго сдѣлался правителемъ Неаполя. Но его положеніе казалось настолько шаткимъ, что папская партія въ Римѣ разсчитывала на скорый переворотъ и связывала съ этимъ смѣлую надежду посадить Чезаре Борджіа на неаполитанскій престолъ.
   Хотя неопредѣленная будущность и чрезмѣрное честолюбіе въ связи съ дурными наклонностями и глубокой нравственной испорченностью побуждали Чезаре къ самымъ ужаснымъ злодѣяніямъ, но въ своей частной жизни онъ ничѣмъ не отличался отъ знатныхъ людей своего времени. Онъ не только интересовался рыцарскими упражненіями, травлей звѣрей и боями быковъ, но разыгрывалъ роль Мецената, выказывалъ любовь къ наукѣ и искусству, и, по примѣру своихъ современниковъ, покровительствовалъ выдающимся ученымъ и художникамъ.
   Онъ слышалъ отъ кардинала Джьованни Пацци, брата миланской герцогини, о разнообразныхъ талантахъ Леонардо да-Винчи, который въ это время уже пользовался большой извѣстностью, какъ живописецъ, скульпторъ, инженеръ и музыкантъ. Леонардо по его приглашенію пріѣхалъ въ Римъ, и такъ какъ онъ былъ не только многостороннимъ ученымъ и художникомъ, но въ высшей степени пріятнымъ собесѣдникомъ, то Чезаре рѣшилъ удержать его при себѣ, поручалъ ему планы крѣпостей, проекты мостовъ и другія работы. Леонардо, съ своей стороны, охотно разстался съ Флоренціей, гдѣ ему было непріятно оставаться по многимъ причинамъ. Хотя его любовь къ Маріи Пацци скорѣе походила на дружбу, но онъ почувствовалъ себя совершенно одинокихъ послѣ ея отъѣзда въ Миланъ; ему казалось, что воспоминаніе о ней будетъ меньше томить его среди новой обстановки и въ другой сферѣ дѣятельности. Марія Пацци была недоступна для него; онъ зналъ это съ первой минуты изъ встрѣчи и полюбилъ ее той чистой идеальной любовью, на какую способны только исключительныя, богато одаренныя натуры. Она была путеводной звѣздой его внутренней жизни; онъ мысленно обращался къ ней въ трудныя минуты и искалъ утѣшеніе и отраду.

0x01 graphic

   Дѣятельность Саванаролы во Флоренціи неблагопріятно отразилась на творчествѣ и на общественномъ положеніи художниковъ. Любовь къ картинамъ и скульптурнымъ произведеніяхъ считалась теперь непозволительною роскошью и не подходила къ серьезному направленію, которое было введено во Флоренціи проповѣдями Саванаролы. Хотя Пьетро Медичи въ умственномъ отношеніи имѣлъ мало общаго съ своимъ отцомъ и предпочиталъ роскошь въ одеждѣ и блестящую обстановку всѣмъ сокровищамъ искусства, но у художниковъ сохранилось воспоминаніе о щедрости и высокомъ артистическомъ пониманіи знаменитаго Лоренцо. Поэтому всѣ они болѣе или менѣе были приверженцами изгнанныхъ Медичисовъ.
   Кромѣ Леонардо да-Винчи, изъ Флоренціи прибылъ въ Римъ другой молодой художникъ, который еще раньше покинулъ отечественный городъ, когда смерть лишила его могущественнаго покровителя въ лицѣ Лоренцо Медичи. Это былъ Михель Анджело. Онъ не могъ поладить съ сыномъ Лоренцо, такъ какъ однажды, когда выпалъ обильный снѣгъ, Пьетро поручилъ великому художнику сдѣлать снѣжную статую на дворѣ палаццо Медичи. Въ это время Микель Анджело работалъ надъ статуей Геркулеса, имѣвшей около четырехъ футовъ высоты и началъ распятіе въ натуральную величину для настоятеля монастыря Sau Spirito, въ благодарность за данное имъ тайное дозволеніе заниматься анатоміей надъ трупами бѣдняковъ умершихъ въ госпиталѣ.
   Послѣ своей ссоры съ Пьетро Медичи, Микель Анджело переселился изъ палаццо Медичи въ домъ своего отца, но не долго прожилъ здѣсь и съ двумя товарищами отправился въ Венецію. У юношей не достало денегъ на дорогу; кромѣ того ихъ задержали у воротъ Болоньи за отказъ явиться къ начальству. Знаменитый болонскій гражданинъ Джіанфранческо Альдобранди освободилъ Микель Анджело и взялъ его къ себѣ подъ свою отвѣтственность. Все время, пока продолжалась война, Микель Анджело прожилъ у этого ревностнаго поклонника искусства, которому онъ читалъ по вечерамъ Данте, Петрарку и Бокаччіо. Благодаря Альдобранди молодому флорентинцу поручено было сдѣлать Ангела у гроба св. Доминика. Этотъ выгодный заказъ возбудилъ зависть болонскихъ художниковъ, которые дѣлали столько непріятностей своему сопернику, что онъ вернулся въ родной городъ. Черезъ годъ Микель Анджело отправился въ Римъ.
   Въ это время въ Италіи ревностно занимались раскопками, тѣмъ болѣе, что продажа художественныхъ произведеній античнаго міра приносила огромныя выгоды. Но случалось нерѣдко, что на ряду съ драгоцѣнными сокровищами искусства покупались по высокой цѣнѣ вещи низкаго достоинства. Между тѣмъ пріобрѣтеніе древнихъ скульптурныхъ произведеній считалось признакомъ хорошаго тона и вошло въ моду. Микель Анджело сдѣлалъ изъ мрамора восхитительнаго спящаго амура и по совѣту одного пріятеля придалъ своему изваянію видъ античнаго произведенія вырытаго изъ земли. Статуя была отправлена въ Римъ въ извѣстному Балтазару, который продалъ ее кардиналу Юлію Ровере. Ловкій торговецъ обманулъ при этомъ не только покупателя, но и художника, такъ какъ изъ двухъ сотъ дукатовъ полученныхъ за статую выслалъ ему только тридцать. Обманъ скоро обнаружился; Микель Анджело отправился въ Римъ, чтобы взыскать остальную сумму съ Балтазара. Несмотря на рекомендательныя письма, онъ встрѣтилъ не особенно ласковый пріемъ при папскомъ дворѣ, потому что кардиналъ Ровере, разочарованный въ своей покупкѣ, не успокоился до тѣхъ поръ, пока ему не возвратили всѣхъ денегъ, выданныхъ имъ за мнимую античную статую.
   Между тѣмъ Италія уже успѣла отдохнуть отъ послѣдствій войны; и другіе интересы выступили на первый планъ. Герцогъ миланскій, убѣдившись въ невозможности возстановить во Флоренціи власть своего союзника, Пьетро Медичи, обратилъ весь свой гнѣвъ на смѣлаго доминиканца, который управлялъ республикой согласно своимъ взглядамъ. Въ Римѣ врядъ-ли рѣшились бы начать непріязненныя дѣйствія противъ Саванаролы, еслибы Додовико Моро, при посредствѣ своего родственника, кардинала Асканіо Сфорца, не понудилъ папу къ болѣе строгимъ мѣрамъ. Кардиналъ передалъ Александру VI письмо герцога, а равно и прежнее посланіе настоятеля Санъ Марко къ французскому королю, послѣ чего распря Саванаролы съ папой обратилась въ открытую и ожесточенную борьбу.
   Въ общественной жизни флорентинцевъ произошло не мало различнѣхъ улучшеній, благодаря вниманію Саванаролы; его имя произносилось съ благодарностью въ тѣхъ случаяхъ, гдѣ дѣло шло о водвореніи порядка и примѣненіи строгой кары. Но радость и веселіе исчезли безслѣдно: Тѣ изъ художниковъ, которые остались въ городѣ, изображали только мрачные сюжеты въ своихъ картинахъ, такъ что въ этомъ отношеніи даже самые снисходительные люди не могли не упрекнуть въ односторонности суроваго реформатора.
   Мать и сестра Саванаролы все еще жили во Флоренціи, гдѣ ихъ удерживало гостепріимство его сторонниковъ. Беатриче не прерывала сношеній съ монахинями монастыря са Ануищаты и время отъ времени бывала у нихъ, хоти типа, что мать не одобряетъ этихъ посѣщеній. Всякій разъ она возвращалась оттуда съ неблагопріятными вѣстями о братѣ, чѣмъ поддерживалось ея собственное недовольство противъ него. Она не въ состояніи была понять безкорыстной материнской любви Анны къ своему сыну; ей не нравилось, что онъ не обращаетъ никакого вниманія на своихъ родныхъ и идетъ по избранному имъ опасному пути, не заботясь о томъ, что приноситъ этимъ вредъ своей семьѣ.
   Однажды Беатриче вернулась изъ монастыря св. Анунціаты съ извѣстіемъ, что Александръ VI приказалъ монахамъ Санъ Марко убѣдить своего настоятеля, чтобы онъ покаялся и прекратилъ враждебныя дѣйствія противъ папскаго престола. Одновременно съ этимъ францисканцамъ поручено было проповѣдывать съ возможнымъ рвеніемъ противъ Саванаролы и объяснить народу, что онъ придерживается еретическихъ взглядовъ. Ходили слухи, что самъ Саванарола получилъ изъ Рима строгое повелѣніе воздерживаться отъ публичныхъ проповѣдей подъ угрозой отлученія отъ церкви.
   Всѣ эти извѣстія сильно встревожили Анну; она съ безпокойствомъ ожидала слѣдующаго воскресенья, чтобы убѣдиться: дѣйствительно-ли Джироламо лишенъ права говорить проповѣди въ соборѣ.
   То, что ей пришлось пережить въ этотъ день, составляло полную противоположность съ тѣми восторженными оваціями ея сыну, при которыхъ она присутствовала столько разъ по пріѣздѣ во Флоренцію.
   По окончаніи обѣдни Джироламо выступилъ впередъ въ полномъ облаченіи настоятеля доминиканскаго монастыря чтобы взойти на кафедру. Но едва онъ поднялся по ступенямъ, какъ отступилъ назадъ съ видомъ глубокаго отвращенія, такъ какъ менѣе всего могъ ожидать такой грубой и возмутительной выходки отъ своихъ враговъ. На каѳедрѣ, которая столько времени была мѣстомъ его одушевленной дѣятельности, положена была дохлая собака, слегка прикрытая соломой. Джироламо медленно сошелъ съ каѳедры и, стоя передъ алтаремъ, началъ свою проповѣдь. Но его противники воспользовались волненіемъ, которое произошло въ церкви, и ежеминутно прерывали рѣчь проповѣдника насмѣшливыми восклицаніями, приглашая слушателей выгнать его изъ города и предать постыдной смерти.
   Саванарола казался спокойнымъ и сохранилъ полное самообладаніе. Но шумъ былъ настолько великъ, что онъ напрасно употреблялъ всѣ усилія, чтобы заставить слушать себя. Наконецъ, потерявъ всякую надежду на водвореніе тишины, онъ долженъ былъ выйти изъ церкви.
   Это была минута горькаго испытанія. Онъ не принадлежалъ и знати по своему происхожденію; до сихъ поръ только власти относились къ нему съ недовѣріемъ, между тѣмъ, какъ народная толпа была на его сторонѣ и никогда не сомнѣвалась въ чистотѣ его намѣреній. Но теперь онъ былъ оскорбленъ самымъ недостойнымъ образомъ въ присутствіи этой самой толпы и не могъ сказать ни единаго слова въ свое оправданіе.
   Когда онъ вышелъ на паперть, къ нему подошла Анна и съ глазами, полными слезъ, убѣждала сына не подвергать свою жизнь опасности и уѣхать изъ Флоренціи, потому что враги не успокоятся до тѣхъ поръ, пока не погубятъ его.
   Но Джироламо тихо отстранилъ ее рукой со словами:
   -- Они могутъ погубить тѣло, но не духъ. Ты должна радоваться, если сыну твоему суждено умереть и остаться вѣрнымъ призванію, для котораго Господь облекъ безсмертную душу въ эту бренную оболочку.
   Анна замолчала, преклоняясь передъ душевнымъ величіемъ, которое выражалось въ этихъ словахъ, хотя сердце ея обливалось кровью за сына. Она напрасно искала утѣшенія въ бесѣдѣ съ своей дочерью Беатриче, которая, подобно многимъ посредственнымъ натурамъ, повторяла съ увѣренностью, что она все предвидѣла заранѣе и не столько сокрушалось о судьбѣ Джироламо, какъ о неловкомъ положеніи его родныхъ. Несчастная мать, не находя поддержки въ своей дочери, долго не знала на что рѣшиться и что предпринять для спасенія Джироламо. Наконецъ, когда до нея стали доходить все болѣе и болѣе тревожные слухи, ей пришло въ голову обратиться за совѣтомъ и помощью къ своему сыну Марко Аврелію, который по прежнему жилъ въ доминиканскомъ монастырѣ въ Болоньи. Она втайнѣ послала къ нему гонца съ письмомъ, въ которомъ умоляла его пріѣхать во Флоренцію, чтобы спасти брата, или по крайней мѣрѣ утѣшить ее въ горѣ.
   Слава Саванаролы разнеслась по всѣмъ монастырямъ, и доминиканцы считали для себя честью, что онъ принадлежитъ къ ихъ ордену. Поэтому Марку Аврелію не трудно было получить дозволеніе отъ своего начальства отправиться во Флоренцію. Онъ пріѣхалъ сюда передъ самымъ Рождествомъ и былъ съ радостью принятъ настоятелемъ монастыря Санъ Марко.
   Для Анны было большимъ утѣшеніемъ, что она могла говорить съ младшимъ сыномъ о своей душевной тревогѣ и обращаться въ его помощи, когда Беатриче позволяла себѣ слишкомъ гнѣвныя выходки противъ своего брата.
   Марко Аврелій былъ такимъ же горячимъ поклонникомъ настоятеля Санъ Марко, какъ большинство монаховъ его монастыря. Взглядъ его не измѣнился и тогда, когда изъ Рима прислано было формальное отлученіе отъ церкви, которое читалось францисканскими монахами во всѣхъ церквахъ Флоренціи съ колокольнымъ звономъ, и по которому Саванарола лишался всякаго покровительства законовъ.
   Само собой разумѣется, что отлученіе отъ церкви настоятеля произвело сильное волненіе въ монастырѣ Санъ Марко, монахи знали, что подобный приговоръ имѣлъ весьма серіозное значеніе и былъ торжественно постановленъ всей коллегіей кардиналовъ.
   Церемонія отлученія отъ церкви происходила въ Ватиканѣ. Папа V сидѣлъ на тронѣ, стоявшемъ на возвышеніи, подъ балдахиномъ изъ краснаго бархата, богато украшеннымъ золотомъ. Ступенью ниже, на низкихъ табуретахъ, помѣщались кардиналы въ пурпуровыхъ? одѣяніяхъ, затѣмъ большимъ полукругомъ сидѣли епископы и прелаты, которыхъ можно было отличить по краснымъ и фіолетовымъ клобукамъ. По срединѣ, направо отъ трона, поставленъ былъ столъ, покрытый чернымъ сукномъ, для аудиторовъ, т. е. для членовъ и засѣдателей священнаго судилища, во главѣ которыхъ былъ президентъ. Напротивъ стоялъ такой же столъ для прокурора и третій для защитника.
   Саванарола живо представилъ себѣ всю эту сцену при первомъ извѣстіи о постигшемъ его приговорѣ, затѣмъ онъ невольно задумался надъ послѣдствіями. Онъ зналъ, что враги его употребятъ всѣ усилія чтобы возстановить противъ него народъ, и поэтому не оставался въ бездѣйствіи. Прежде всего ему необходимо было убѣдиться въ преданности монаховъ Санъ Марко. Въ одну ясную, звѣздную ночь, онъ собралъ ихъ въ церкви, и, когда имъ были розданы факела, онъ вышелъ вмѣстѣ съ ними на монастырскій дворъ. Здѣсь онъ всталъ подъ большимъ кустомъ розъ, гдѣ въ продолженіи многихъ лѣтъ говорилъ проповѣди среди своихъ приверженцевъ. Монахи расположились около него полукругомъ; онъ обратился къ нимъ съ рѣчью, которой снова возбудилъ въ ихъ сердцахъ самую горячую преданность къ себѣ. Каждый готовъ былъ въ эту минуту пожертвовать для него жизнью, но всего больше ратовали за своего настоятеля его неизмѣнные приверженцы: Сильвестро Маруффи и молодой Донато Руффоли. Они предложили остальнымъ монахамъ принести торжественную клятву раздѣлить участь Саванаролы, хотя бы имъ пришлось изъ-за этого подвергнуться мученической смерти. Саванарола замѣтилъ, что не всѣ монахи участвовали въ клятвѣ, но старался утѣшить себя мыслью, что большинство монаховъ Санъ Марко на его сторонѣ.
   Съ тѣхъ поръ какъ флорентинская "Signoria" примкнула къ лигѣ противъ Франціи, она употребляла всѣ усилія, чтобы поддержать хорошія отношенія съ папой. Поэтому хотя она сдѣлала попытку оправдать письменно Саванаролу въ глазахъ его святѣйшества, но въ то же время потребовала отъ настоятеля монастыря Санъ-Марко, чтобы онъ прекратилъ свои проповѣди.
   Саванарола повиновался нѣкоторое время, но не могъ долѣе устоять противъ своего призванія. Въ праздникъ Рождества Христова онъ служилъ обѣдню въ церкви Санъ Марко, пріобщился съ своими монахами и значительнымъ числомъ приверженцевъ и во главѣ торжественной процессіи обошелъ церковь. Послѣ этого онъ объявилъ во всеуслышаніе, ссылаясь на авторитетъ папы Пелагія, что неправильное отлученіе отъ церкви не дѣйствительно, и что тотъ, противъ кого оно направлено, не нуждается въ оправданіи. Въ заключеніе онъ добавилъ, что наитіе свыше побуждаетъ его ослушаться недостойнаго судилища.
   На слѣдующій день онъ появился въ соборѣ и началъ свою проповѣдь при большемъ стеченіи народа, нежели когда либо.
   -- Истинно говорю вамъ, сказалъ онъ громкимъ голосомъ,-- что тотъ, кто признаетъ законность этого отлученія отъ церкви и находитъ, что я не имѣю права проповѣдывать передъ народомъ, долженъ считаться еретикомъ и достоинъ церковнаго проклятія! На чьей сторонѣ истина? На нашей, хотя мы отлучены отъ церкви, а не на сторонѣ тѣхъ, которые предаются пьянству, обжорству, скупости, сластолюбію, лжи и всѣмъ порокамъ. Христосъ сказалъ: "Поклоняющіеся Богу должны поклоняться въ духѣ и истинѣ"... Поэтому Господь стоитъ среди насъ, преданныхъ проклятію, а съ тѣми, которыхъ благословляетъ папа, пребываетъ дьяволъ. Мое ученіе согласно съ св. писаніемъ, кто не хочетъ принять его, тотъ жаждетъ, чтобы наступило царство зла...
   Борьба принимала все болѣе и болѣе ожесточенный характеръ. Флорентинскій архіепископъ обратился съ особымъ возваніемъ къ народу. Въ этомъ возваніи говорилось, что облученіе отъ церкви будетъ распространено на всѣхъ тѣхъ, которые будутъ слушать проповѣди Саванаролы, и что они не получать ни разрѣшенія грѣховъ, ни св. причастія, ихъ тѣла не будутъ лежать въ освященной землѣ. Но "Signoria", которая все еще милостиво относилась въ Саванаролѣ, приказала немедленно архіепископу выѣхать изъ города.
   Въ продолженіе слѣдущихъ недѣль Саванарода проповѣдывалъ съ той же неустрашимостью и съ неизмѣннымъ успѣхомъ. Когда наступилъ карнавалъ, онъ опять собралъ значительное число дѣтей, которые ходили по городу изъ дома въ домъ и отбирали нечестивыя книги и картины, игорныя карты, кости, лютни, мандолины и другіе музыкальные инструменты, накладные волосы, румяна, духи и пр. Всѣ эти вещи были сложены на площади въ большой костеръ, по примѣру прошлогодней церемоніи, и преданы пламени среди пѣнія псалмовъ и духовныхъ пѣсенъ.
   Вліяніе Саванаролы на флорентинцевъ проявилось въ послѣдній разъ, во время этого своеобразнаго торжества, введеннаго по его иниціативѣ. Живописецъ Бартоломео и Лоренцо Креди сами принесли ему модели, снятыя ими съ полныхъ людей, и сложили ихъ на востеръ. Но противники мрачнаго міровоззрѣнія Саванаролы, съ плохо скрытымъ негодованіемъ, смотрѣли на ряды поющихъ дѣтей, монаховъ и женщинъ. При этомъ замѣтно было по общему настроенію зрителей, что число приверженцевъ Саванаролы сильно уменьшилось и что къ нему уже не относятся съ такимъ уваженіемъ, какъ прежде.
   Но чѣмъ долѣе удерживалось значеніе Саванаролы, тѣмъ больше увеличивалось недовольство и гнѣвъ папы, поджигаемый приверженцами Медичисовъ, которые были убѣждены, что Пьетро давно былъ бы властелиномъ Флоренціи, если бы настоятель доминиканскаго монастыря не возбуждалъ противъ него жителей. Папа издалъ новую буллу, по которой флорентинская "Signoria" должна была строжайшимъ образомъ запретить проповѣди Саванаролѣ, потому что въ противномъ случаѣ республика подвергнется отлученію отъ церкви и папская армія принудитъ ее въ выполненію требованія его святѣйшества. Кромѣ того все имущество флорентинскихъ купцовъ будетъ вывезено изъ города.
   Флорентинскія власти были поставлены въ большое затрудненіе; но такъ какъ дружба папы была нужна республикѣ, то Саванаролѣ послано было требуемое запрещеніе Онъ торжественно простился съ своей паствой и вмѣсто себя назначилъ проповѣдниками двухъ доминиканскихъ монаховъ: Маруффи и Доменико изъ Пескіа, которые были ревностнѣйшими приверженцами его ученія.
   Вскорѣ послѣ того, францисканскій монахъ Публіо говорилъ въ церкви Santa Croce противъ Саванаролы и торжественно объявилъ, что настоятель Санъ Марко обѣщалъ подтвердить свое лжеученіе чудомъ. По его словамъ, Саванарола предложилъ одному изъ францисканцевъ сойти вмѣстѣ съ нимъ въ церковный склепъ, гдѣ находились гроба; и если который нибудь изъ нихъ воскреситъ мертваго, то это будетъ служить доказательствомъ правоты его ученія.
   -- Что касается меня лично, продолжалъ Публіо, то я не признаю себя безгрѣшнымъ и не могу разсчитывать на подобное чудо! Поэтому я предлагаю моему противнику Божій судъ въ видѣ испытанія огнемъ. Я знаю, что это приведетъ меня въ гибели; но христіанская любовь научаетъ меня не щадить жизни, если я могу избавить церковь отъ еретика, который уже предалъ столько душъ на вѣчную муху и будетъ дѣлать это и впредь...
   Странное предложеніе францисканскаго монаха было передано Саванаролѣ; но онъ не рѣшился принять его изъ боязни, что подъ этимъ скрывается хитрость его враговъ. Тогда одинъ изъ самыхъ ревностныхъ приверженцовъ настоятеля Санъ-Марко, монахъ Доменико изъ Пескіа, изъявилъ готовность подвергнуться вмѣсто него испытанію огнемъ, такъ какъ не сомнѣвался, что Господь ниспошлетъ чудо, чтобы спасти его.
   Съ этого момента жители Флоренціи съ особеннымъ напряженіемъ ожидали дня, когда произойдетъ испытаніе, и Божій судъ докажетъ правоту дѣла представителей новыхъ реформъ или наг всегда уронитъ его. Противники Саванаролы были убѣждены, что торжество останется на сторонѣ римской церкви и что еретикъ погибнетъ въ пламени. Толпа жаждала увидѣть необычайное зрѣлище, при которомъ фанатики должны были подвергнуться неминуемой опасности въ ожиданіи непосредственнаго вмѣшательства божественной воли.
   Флорентинскія власти съ радостью воспользовались случаемъ, чтобы разрѣшить распрю между римской церковью и реформаторомъ и выйти изъ непріятнаго положенія. Папа Александръ, съ своей стороны, писалъ францисканцамъ во Флоренцію, что благодаритъ ихъ за усердіе, съ которымъ они готовы рисковать жизнью для поддержанія авторитета церкви, и что этотъ подвигъ никогда не изгладится изъ памяти людей.
   Между тѣмъ Публіо объявилъ, что онъ готовъ подвергнуться испытанію не иначе, какъ съ Саванаролой, и что онъ пойдетъ на вѣрную смерть только тогда, когда великій еретикъ также рѣшится идти на гибель. Вслѣдъ затѣмъ, два францисканскіе монаха выразили желаніе подвергнуться испытанію съ Доменико; хотя одинъ изъ нихъ тотчасъ-же отказался отъ своего заявленія, но другой, Андреа Рондинедли остался при своемъ рѣшеніи. Многіе изъ приверженцевъ настоятеля Санъ-Марко въ свою очередь изъявили готовность выдержать испытаніе, вмѣсто него. Въ числѣ ихъ были доминиканцы изъ Тосканы и нѣсколько священниковъ, даже женщины и дѣти просили дозволенія пожертвовать собою для Саванаролы или, по крайней мѣрѣ, послѣдовать за нимъ на костеръ, чтобы удостоиться Божьей милости, на которую онѣ вполнѣ разсчитывали.
   Но "Signoria" отвергла всѣ эти предложенія и постановила, чтобы съ одной стороны подвергся испытанію монахъ Доменико Буонвичини изъ Пескія, а съ другой -- францисканецъ Андреа Рондинелли.
   Кромѣ того, выбраны были Десять горожанъ, по пяти изъ каждой партіи, въ качествѣ экспертовъ; затѣмъ назначенъ былъ день для Божьяго суда, который долженъ былъ произойти на большой площади, передъ палаццо "Signoria". Волненіе возрастало съ каждымъ днемъ, и не только жители Флоренціи, но и ближайшихъ мѣстностей находились въ лихорадочномъ ожиданіи.
   Наискось отъ площади воздвигнутъ былъ востеръ въ 2 метра высоты, 3 ширины и около 6 метровъ длины, покрытый сверху землей и кусками дерна, чтобы уменьшить силу огня, востеръ былъ сложенъ изъ дровъ, хвороста и легко воспламеняемыхъ веществъ. Вдоль костра оставленъ былъ проходъ, такъ что съ обѣихъ сторонъ болѣе чѣмъ на метръ видны были сложенные дрова и хворостъ, не прикрытые дерномъ.
   Входъ въ средину костра былъ устроенъ изъ знаменитой Loggia dei Lanzi, великолѣпнаго портика съ стройными колонами, который былъ раздѣленъ рѣшеткой на двѣ половины: одна изъ нихъ отведена францисканцу, другая доминиканскому монаху.
   Оба противника должны были выступить одновременно изъ Loggia и пройти сквозь пылающій костеръ во всю длину его.
   Въ назначенный день, съ ранняго утра, безчисленная толпа двинулась по городскимъ улицамъ, увеличенная нѣсколькими тысячами иностранцевъ. Многіе изъ нихъ прибыли во Флоренцію, съ единственной цѣлью увидѣть своеобразное зрѣлище, которое должно было рѣшить участь знаменитаго проповѣдника. Такимъ образомъ, за шесть часовъ до начала церемоніи, вся площадь, окна и даже крыши домовъ, были наполнены зрителями, такъ какъ сюда собрались не только жители цѣлаго города, но народъ изъ окрестностей на далекомъ разстояніи.
   Наконецъ, наступилъ давно ожидаемый моментъ. Францисканцы пришли въ простомъ платьѣ, безъ всякаго парада, между тѣмъ какъ Саванарола торжественно явился въ полномъ церковномъ облаченіи, въ которомъ служилъ обѣдню; въ рукахъ его были св. Дары. За нимъ слѣдовала толпа гражданъ, которые несли связки зажженнаго хвороста.
   Саванарола формулировалъ слѣдующимъ образомъ свои тезисы, подтвержденіе которыхъ зависѣло отъ предстоящаго испытанія:
   Церковь требуетъ преобразованій и обновленія.
   Церковь подвергнется карѣ Божьей, прежде чѣмъ она будетъ преобразована.
   Затѣмъ послѣдуетъ обращеніе невѣрующихъ.
   Флоренцію постигнетъ наказаніе, послѣ чего она будетъ процвѣтать, какъ въ былыя времена.
   Постановленное отлученіе отъ церкви не дѣйствительно; и тотъ, кто не признаетъ его, не совершаетъ грѣха.
   Послѣдній тезисъ былъ самый важный, такъ какъ въ немъ заключалось прямое сопротивленіе папской власти.
   Почти всѣ выходы на площадь были закрыты, а у двухъ главныхъ улицъ, которыя оставались открытыми, поставлена была многочисленная стража. Та часть Loggia, которую отвели доминиканцамъ, была украшена на подобіе капеллы, и въ ней въ продолженіе четырехъ часовъ слышалось пѣніе духовныхъ гимновъ.
   Между тѣмъ, испытаніе замѣдлилось, вслѣдствіе всевозможныхъ затрудненій со стороны францисканцевъ. Кто знаетъ, говорили они, быть можетъ, настоятель Санъ Марко колдунъ, и монахъ, который долженъ замѣнить его, носить на себѣ талисманъ, который защититъ его отъ огня. Вслѣдствіе этого они потребовали, чтобы онъ снялъ съ себя платье и послѣ тщательнаго осмотра надѣлъ другое.
   Послѣ долгихъ переговоровъ Доменико Буонвичини подчинился этому унизительному условію. Тогда Саванарола передалъ ему св. Дары, которые должны были охранить его отъ огня.
   Францисканцы возражали, что онъ совершаетъ богохульство, подвергая опасности св. Дары, такъ какъ они могутъ сгорѣть, и что это событіе поколеблетъ вѣру народа въ таинство причащенія. Но Саванарола остался непоколебимъ и отвѣтилъ, что только отъ этой святыни Доменико можетъ ожидать спасенія.
   Споръ монаховъ по этому поводу продолжался нѣсколько часовъ сряду. Въ это время народъ, который съ утра собрался на улицахъ и даже на крышахъ домовъ, чтобы насладиться невиданнымъ зрѣлищемъ, сталъ осущать голодъ и жажду и, наконецъ, потерялъ терпѣніе.
   Хотя францисканцы очевидно выискивали всевозможные предлоги, чтобы избѣгнуть Божьяго суда; но тѣмъ не менѣе приверженцы Саванаролы находили, что если онъ дѣйствительно убѣжденъ въ правотѣ своего дѣла, то ему слѣдовало быть податливѣе за требованія его противниковъ.
   Толпа не узнала, какіе доводы представляли обѣ партіи; она видѣла только передъ собой приготовленный костеръ и съ крайнимъ нетерпѣніемъ ожидала, когда его зажгутъ. Между тѣмъ оба противника видимо уклонялись отъ необходимости пройти черезъ него; и хотя ихъ колебаніе было вполнѣ понятно, но тѣмъ не менѣе врите ли подняли ихъ на смѣхъ. Но вскорѣ шутки и остроты уступили мѣсто гнѣву, когда толпа, обманутая въ своихъ ожиданіяхъ, вообразила, что надъ нею издѣваются. Такимъ образомъ Саванарола въ этотъ злополучный день потерялъ все свое прежнее обаяніе въ глазахъ флорентинцевъ, которые теперь ничего не чувствовали къ нему, кромѣ негодованія и презрѣнія. Они явились сюда въ надеждѣ, что дѣло, къ которому воодушевлялъ ихъ настоятель Санъ Марко, окончательно восторжествуетъ, и заранѣе готовились отпраздновать побѣду. Но вмѣсто этого имъ приходилось удалиться ни съ чѣмъ, въ печальномъ и подавленномъ состояніи духа.
   Наконецъ, наступили вечернія сумерки, а обѣ партіи все еще не могли прійти ни въ какому соглашенію; начался неожиданно проливной дождь, который промочилъ насквозь востеръ и зрителей, такъ что "Signoria" увидѣла себя вынужденной распустить собраніе.
   Саванарола, по возвращеніи въ монастырь, вошелъ на каѳедру, чтобы объяснить сопровождавшей его толпѣ весь ходъ дѣла. Но теперь ничто не могло возстановить его прежняго значенія. Уже по дорогѣ къ монастырю ему пришлось услышать самые оскорбительные упреки. Толпа громко выражала свое неудовольствіе, что ее лишили ожидаемаго зрѣлища; многіе были убѣждены, что Саванарола вызвалъ неожиданный дождь съ помощью колдовства.
   Неустрашимый реформаторъ долженъ былъ вынести тяжелую борьбу. Хотя его убѣжденія были тверже, нежели когда либо, но онъ уже не чувствовалъ прежней увѣренности. У него не было ни малѣйшаго сомнѣнія въ томъ, что если ему суждено восторжествовать надъ своими врагами, то развѣ только цѣною мученичества и въ видѣ пассивной жертвы. Тѣмъ не менѣе, онъ безропотно покорился волѣ Провидѣнія и рѣшился терпѣливо выносить всѣ страданія. Ему пришлось также не разъ видѣть слезы матери и выслушивать ея жалобы, и это была едва ли не самая тяжелая жертва, принесенная имъ за свои убѣжденія.
   Въ день Вознесенія, Саванарола говорилъ проповѣдь въ церкви Санъ-Марко. Это была какъ бы его прощальная рѣчь, въ ней выразилась глубокая печаль его наболѣвшаго сердца, вмѣстѣ съ неизмѣнной покорностью Провидѣнію. Онъ зналъ, что его враги успѣли воспользоваться неудавшимся испытаніемъ. Развращенное флорентинское юношество примкнуло къ принципіальнымъ противникамъ его ученія, чтобы обвинить его въ лицемѣріи и убѣдить публику, чтобы она не давала себя дурачить лжепророку, который въ минуту опасности отступилъ передъ испытаніемъ, устроеннымъ по его иниціативѣ.
   Волненіе между городскими жителями возрастало со дня на день. Противники Саванаролы могли смѣло разсчитывать на успѣхъ; они соединились и направились въ монастырю съ крикомъ: "Къ оружію! Идемъ въ Санъ-Марко!"
   Мало-по-малу, вокругъ нихъ собралась многочисленная толпа, которую они повели за собой въ монастырь. Церковь Санъ-Марко была переполнена молящимися, такъ какъ въ это время совершалось богослуженіе. Всѣ они были почти безъ оружія, между тѣмъ какъ нахлынувшая масса напала на монастырь съ мечами, копьями и въ полномъ вооруженіи. Приверженцы Саванаролы защищали церковь. Мать и сестру его, въ числѣ другихъ женщинъ, спрятали въ ризницу. Монахи столпились около алтаря и окружили своего настоятеля; между ними были: Доменико Буонвичини, Сильвестро Маруффи и молодой Донато Руффоли. Они выступили впередъ въ надеждѣ покончить дѣло миролюбивымъ образомъ и оградить церковь отъ оскверненія; но вооруженная толпа съ яростью напала на нихъ.
   Въ этотъ моментъ, живописецъ Бартоломео, бывшій въ церкви, далъ торжественный обѣтъ поступить въ монастырь въ случаѣ благополучнаго исхода борьбы. Марко Аврелій былъ въ числѣ монаховъ, защищавшихъ настоятеля цѣной своей жизни.
   Донато Руффоли былъ неустрашимѣе всѣхъ своихъ товарищей и подвергся наибольшей опасности. Смертельно раненый копьемъ, онъ шатаясь добрался до алтаря, у котораго стоялъ Саванарола съ нѣсколькими монахами. Донато упалъ къ ногамъ своего учителя; этотъ благословилъ его со слезами на глазахъ, положивъ ему руку на голову. Послѣднія слова, которыя вырвались изъ устъ умирающаго юноши были:
   -- Благодарю тебя Господи, что ты избралъ меня жертвой за правду!
   Между тѣмъ, осаждающіе выломили всѣ двери и уже раскладывали огонь, чтобы поджечь монастырь, но монахи, видя, что дальнѣйшее сопротивленіе безполезно, рѣшились вступить въ переговоры съ непріятелемъ.
   Разъяренная толпа не слушала никакихъ убѣжденій и требовала съ громкими криками выдачи Джиролано Саванаролы и его двухъ приверженцевъ: Доменико Буонвичини и Сильвестро Маруффи, чтобы немедленно отвести ихъ въ тюрьму. Джироламо изъявилъ готовность идти въ заключеніе, только просилъ дать ему время проститься съ монахами, и, получивъ согласіе, отправился съ ними въ библіотеку.
   Саванарола не могъ сомнѣваться, что его ожидаетъ мученическая смерть; но онъ спокойно стоялъ среди доминиканцевъ Санъ-Марко, которые лучше, чѣмъ кто нибудь, могли знать безпорочность его жизни и. чистоту намѣреній. Хотя нѣкоторые изъ нихъ въ послѣднее время все болѣе и болѣе склонялись на сторону его противниковъ, но въ эту минуту чувство глубокаго уваженія къ настоятелю соединило всѣхъ. Они столпились около него, становились передъ нимъ на колѣни, цѣловали руки и одежду его и просили благословенія. Съ рыданіемъ выслушали они его послѣднія слова, которыми онъ убѣждалъ своихъ вѣрныхъ приверженцевъ быть выносливыми и терпѣливыми, а остальныхъ покориться волѣ Божьей.
   Но въ тотъ моментъ, когда онъ хотѣлъ выйти изъ библіотеки, чтобы предалъ себя въ руки враговъ, неожиданно произошла раздирающая сцена.
   Анна Саванарола съ смертельнымъ страхомъ слѣдила за тѣмъ, что дѣлалось въ церкви, и слышала рѣшеніе своего сына. Не помня себя отъ отчаянія, она бросилась изъ ризницы въ церковь и отсюда въ монастырскую библіотеку, гдѣ съ громкимъ воплемъ упала въ ногамъ Джироламо.
   Онъ старался усвоить ее кроткими словами, и, приподнявъ ее съ полу, просилъ стоявшаго около него монаха увести ее.
   Затѣмъ, въ сопровожденіи монастырской братіи, онъ сошелъ внизъ, чтобы отправиться въ заключеніе вмѣстѣ съ двумя своими вѣрными приверженцами. Анна шла за нимъ, опираясь на Беатриче и своего младшаго сына, Марка Аврелія. Горе несчастной матери не могло тронуть людей, ослѣпленныхъ страстью. Когда противники Саванаролы узнали, что незнакомый монахъ его братъ, то рѣшили взять и Марка Аврелія подъ стражу, между тѣмъ, какъ Анну съ дочерью велѣно было отправить въ монастырь августинокъ.
   Было около семи часовъ вечера; Джироламо Саванаролу, вмѣстѣ съ его двумя товарищами я братомъ, повели въ тюрьму среди яростныхъ криковъ народной толпы. Можно было ожидать, что возмущеніе превратиться съ наступленіемъ ночи; но въ дѣйствительности оказалось, что оно приняло еще большіе размѣры и распространилось по всему городу, такъ какъ враги Саванаролы хотѣли; воспользоваться удобнымъ случаемъ для удовлетворенія своей мести. Паллески остались побѣдителями и дома многихъ ревностныхъ піаньони были разграблены. Родственники одного приговореннаго въ смерти, по поводу возмущенія въ пользу Медичисовъ, напали на домъ судьи, который подалъ голосъ за его казнь. Этотъ судья былъ Паоло Бампини, въ домѣ котораго мать и сестра Саванаролы прожили нѣсколько мѣсяцевъ. Какъ всегда бываетъ во время народныхъ смутъ, личныя страсти примѣшались къ раздору партій. Паоло Кампини палъ жертвой кровавой мести и былъ убитъ сыномъ осужденнаго имъ приверженца Медичисовъ. Всѣ тѣ, которые до послѣдней минуты остались вѣрными Саванаролѣ, должны были вытерпѣть всевозможныя оскорбленія отъ народа, который называлъ ихъ лицемѣрами и грѣшниками, и кричалъ имъ, что они должны радоваться, если переживутъ ночь.
   На слѣдующее утро, едва первые солнечные лучи позолотили башни Флоренціи, какъ на дорогѣ, ведущей на возвышенность, по направленію въ Болонью, появились двѣ фигуры. Это была мать Саванаролы, которая медленно шла опираясь на руку своего сына, Марка Аврелія. Его выпустили изъ заключенія подъ условіемъ, что онъ немедленно вернется въ Болонью. Онъ поспѣшилъ въ монастырь августинокъ, чтобы проститься съ матерью и сестрой. Беатриче холодно разсталась съ нимъ и объявила ему о своемъ рѣшеніи остаться у августинокъ; но мать стала умолять его взять ее съ собой, такъ какъ она не въ состояніи была долѣе оставаться во Флоренціи.-- Я чувствую, сказала она, что скоро умру, и не хочу кончить мою жизнь въ этомъ городѣ, гдѣ неблагодарный народъ осудилъ на гибель моего сына Джироламо.
   Силы ея были надорваны; она знала, что ей не долго остается жить; но ничто не могло разубѣдить ее въ правотѣ Джироламо. Она видѣла въ немъ борца за святое дѣло, кровавую жертву порочныхъ служителей римской церкви, и была увѣрена, что враги ея сына могутъ насильственно лишить его жизни, но не въ состояніи уничтожить благія сѣмена, посѣянныя имъ въ сердцахъ людей.
   

ГЛАВА XVII.
Чезаре Борджіа.

   Въ то время, какъ во Флоренціи великій проповѣдникъ съ благороднымъ самоотверженіемъ стремился къ благу человѣчества и мужественно приносилъ себя въ жертву смери, въ Римѣ, средоточіи церковной власти, безнаказанно царилъ порокъ и проявлялся во всей своей ужасающей наготѣ. Партія, желавшая гибели Саванаролы, имѣла особенно много представителей при папскомъ дворѣ, въ непосредственной близости человѣка, который называлъ себя намѣстникомъ Бога на землѣ. Александръ VI искренно радовался паденію Саванаролы. Онъ представлялъ полную противоположность съ флорентинскимъ реформаторомъ по своей легкомысленной и сластолюбивой натурѣ. Несмотря на свой умъ, онъ не въ состояніи былъ понять той отвѣтственности, какая лежала на немъ въ силу его высокаго положенія и по прежнему не только находился въ рабскомъ подчиненіи у окружавшихъ его женщинъ, но служилъ слѣпымъ орудіемъ своего порочнаго сына Чезаре. Послѣдній принадлежалъ въ числу тѣхъ людей, которые для своихъ себялюбивыхъ цѣлей пользуются всякими средствами, какія имъ попадаются подъ руку.
   Чезаре Борджіа, благодаря щедрости своего отца, имѣлъ въ своемъ распоряженіи громадныя денежныя средства. Но такъ какъ при этомъ его энергія и безстыдство возрастали по мѣрѣ того, какъ слабѣлъ папа, то его могущество все болѣе и болѣе увеличивалось. Онъ поставилъ себѣ задачей воспользоваться по возможности благопріятнымъ временемъ, которое должно было кончиться для него со смертью папы. Сообразно своему характеру онъ не вѣрилъ ни истинной дружбѣ; ни родственной привязанности, онъ признавалъ только ту связь между людьми, которая была основана на общности интересовъ. Онъ находился въ пріятельскихъ отношеніяхъ съ принцами и мелкими владѣтельными князьями Италіи, но зналъ, что эти отношенія будутъ продолжаться только до тѣхъ поръ, пока его отецъ носилъ папскую тіару. Поэтому въ его характерѣ все болѣе и болѣе развивалась хитрость и предусмотрительность хищнаго звѣря, который, скрытый въ засадѣ, выжидаетъ удобнаго случая, чтобы наброситься на добычу и уничтожить ее. Ему было безразлично, кто погибалъ отъ его руки, такъ какъ онъ видѣлъ въ убійствѣ только средство, чтобы удовлетворить своей мести и достигнуть господства надъ Италіей.
   Внѣшній блескъ, великолѣпіе и роскошь составляли отличительные признаки папскаго двора при Александрѣ VI. Самъ папа не былъ склоненъ къ обжорству и пьянству, и даже въ этомъ отношеніи былъ довольно умѣренъ; но его чувственность превосходила всякое вѣроятіе и могла только сравниться съ его тщеславіемъ. Безумная расточительность господствовала въ Ватиканѣ и при мелкихъ дворахъ кардиналовъ, для которыхъ члены фамиліи Борджія служили примѣромъ. Если съ одной стороны грандіозныя сооруженія и украшеніе церквей и дворцовъ привлекали знаменитѣйшихъ художниковъ въ Римѣ, то съ другой частная жизнь Александра VI была позоромъ для церкви и папской власти.
   Микель Анджело познакомился тогда съ кардиналомъ Жаномъ де-Виллье, который заказалъ ему для капеллы старой церкви Св. Петра статую плачущей Мадонны съ тѣломъ Спасителя на колѣняхъ. Это мастерское произведеніе искусства доставило громкую славу молодому художнику, такъ какъ здѣсь впервые былъ нэобраг женъ христіанскій сюжетъ съ безъискусственной простотой, свойственной художественнымъ произведеніямъ древняго міра. Исполненіе частностей въ этой прекрасной группѣ гармонируетъ съ цѣлымъ. Опечаленная мать держитъ на рукахъ мертваго Христа; его обнаженныя ноги свѣсились съ ея лѣваго колѣна; между тѣмъ, какъ безжизненное тѣло всей тяжестью покоится на правомъ колѣнѣ, съ котораго опустилась рука умершаго Спасителя. Мадонна поддерживаетъ тѣло ниже плечъ; она склонилась съ выраженіемъ глубокаго горя къ лицу мертваго сына, голова котораго, съ красивыми спокойными чертами, откинута назадъ. Дѣвая рука Богоматери протянута впередъ съ жестомъ, выражающимъ покорность волѣ Божьей. Немного моложавыя черты Маріи, вмѣстѣ съ выраженіемъ глубокаго душевнаго горя, носятъ отпечатокъ неувядаемой красоты дѣвственной матери. Не смотря на заявленіе Микель Анджело, что онъ съ этой цѣлью намѣренно придалъ моложавость Мадоннѣ, люди, знавшіе образъ мыслей великаго художника, объясняли иначе идею, которую онъ хотѣлъ осуществить въ изображенной имъ группѣ.
   Они звали, что Микель Анджело высоко цѣнилъ Саванаролу, и хотя не раздѣлялъ взгляда знаменитаго реформатора на искусство, но настолько любилъ его проповѣди, что нѣкоторыя изъ нихъ постоянно носилъ собою и перечитывалъ въ свободныя минуты. Онъ считалъ гибель Саванаролы незамѣнимой потерей для христіанства, и соотвѣтственно съ этимъ хотѣлъ изобразить въ своей группѣ опечаленную церковь, оплакивающую вторично убитаго Христа.

0x01 graphic

   Дѣйствительно, въ это время въ Римѣ, который долженъ былъ служить исходнымъ пунктомъ христіанства, трудно было найти какіе либо слѣды первоначальнаго ученія Спасителя. Преемникъ св. Петра, облеченный высшимъ духовнымъ саномъ, по своему свѣтскому образу жизни составлялъ предметъ соблазна для всѣхъ вѣрующихъ. Онъ собралъ вокругъ себя родъ гарема и не пренебрегалъ никакими средствами, чтобы увеличить внѣшнимъ блескомъ и пышностью значеніе своей фамиліи и по возможности обезпечить будущность своихъ дѣтей. Хотя подобный способъ дѣйствій былъ въ духѣ тогдашнихъ властелиновъ Италіи; но папа былъ вдвойнѣ достоинъ осужденія, какъ глаза церкви, который долженъ былъ служить примѣромъ для простыхъ смертныхъ. Изъ всѣхъ пороковъ, отличавшихъ Александра VI, ложь стояла на первомъ планѣ; онъ пользовался ею при всякомъ удобномъ случаѣ такъ мастерски и съ такой наглостью, что въ этомъ отношеніи никто не могъ сравниться съ нимъ. Тѣмъ не менѣе, хотя его лицемѣріе было извѣстно всему міру, а равно и распущенность папскаго двора, но жители Рима должны были молча покориться такому порядку вещей.
   Однако, при всѣхъ своихъ недостаткахъ, Александръ VI былъ далеко не такъ жестокосердъ, какъ его сынъ Чезаре; ему всегда стоило большаго труда отказать въ просьбѣ красивой женщинѣ или кому либо изъ членовъ своей семьи. Онъ особенно любилъ Лукрецію за добродушіе и кроткій характеръ, между тѣмъ, какъ ея братья нерѣдко возбуждали его неудовольствіе своими непомѣрными притязаніями. Такой моментъ наступилъ вскорѣ послѣ удаленія Лукреціи въ монастырь San Sisto, такъ какъ въ это время Чезаре навлекъ на себя гнѣвъ отца новой выходкой.
   Чезаре давно хотѣлъ сложить съ себя кардинальское достоинство и сдѣлаться владѣтельнымъ княземъ. Поэтому, въ одинъ прекрасный день, онъ предложилъ папѣ назначить вмѣсто него кардиналомъ его брата Джоффре и обвѣнчать съ нимъ жену послѣдняго, донну Санчію, съ которой онъ нѣсколько лѣтъ находился въ открытой любовной связи. Это предложеніе настолько возмутило папу, что онъ приказалъ дону Джоффре немедленно выѣхать изъ Рима съ молодой женой и въ то же время отправилъ Чезаре съ порученіемъ въ Казина. При этомъ папа объявилъ въ гнѣвѣ, что не желаетъ долѣе держать при себѣ кого либо изъ своихъ дѣтей или родственниковъ.
   Но Александръ VI принадлежалъ къ числу тѣхъ людей, которые не въ состояніи выполнить подобное намѣреніе, потому что по своему характеру не могъ выносить долгой разлуки съ семьей.
   Онъ уже отчасти раскаялся въ своемъ поспѣшномъ рѣшеніи въ тотъ вечеръ, когда въ его комнату неожиданно вошла женщина подъ вуалемъ, бросилась передъ нимъ на колѣни, покрывая слезами и поцѣлуями его руки. Это была Лукреція. Она услышала въ своемъ монастырскомъ уединеніи, что ея отецъ живетъ одинъ въ Ватиканѣ; это подало ей надежду, что онъ, быть можетъ, исполнитъ ея завѣтное желаніе.
   Разсчетъ ея оказался вѣрнымъ, потому что Александръ при встрѣчѣ съ ней былъ болѣе тронутъ, нежели разгнѣванъ. Онъ всталъ съ кресла и обнялъ свою дочь съ отеческой нѣжностью; при этомъ Лукреція робко объявила ему, что только тогда рѣшилась прійти къ нему, когда узнала объ его одиночествѣ Затѣмъ онъ ласково взялъ ее за обѣ руки, и, посадивъ рядомъ съ собой, спросилъ: согласна ли она исполнить его волю относительно развода съ мужемъ?
   Лукреція отвѣтила, что не только пребываніе въ монастырѣ, но никакія молитвы, истязанія и посты не могутъ уничтожить ея привязанности въ Джьованни Пеэаро, и что она скорѣе готова умереть, нежели выйти замужъ за кого либо другаго.
   Голосъ ея задрожалъ при послѣднихъ словахъ, потому что она искренно любила Джьованни и монастырское уединеніе еще болѣе усилило эту привязанность. Но у ней не достало смѣлости сказать отцу, что при мужѣ она не чувствовала своего двухсмысленнаго общественнаго положенія. Во время непродолжительнаго супружества она беззаботно наслаждалась жизнью, благодаря своему веселому характеру, и только непріязнь Чезаре Борджіа къ Джьованни отчасти нарушала ея счастіе.
   Папа находился въ довольно затруднительномъ положеніи, потому что уже назначилъ коммиссію подъ предсѣдательствомъ двухъ кардиналовъ, которая должна была заняться разводомъ и найти для итого достаточные поводы. Графъ Джьованни обратился къ своему родственнику, Лодовико Моро, и умолялъ его о помощи; но миланскій герцогъ отвѣтилъ рѣзкимъ отказомъ, такъ какъ не хотѣлъ идти наперекоръ планамъ Чезаре Борджіа, который внушалъ общій страхъ.
   Просьба Лукреціи заставила Александра поколебаться въ своей рѣшимости. Одну минуту онъ разсердился на дочь, грозилъ, что отошлетъ ее въ Испанію къ своимъ родственникамъ, которые жили въ Валенсіи; но это была не болѣе какъ мимолетная вспышка гнѣва. Въ слѣдующую минуту онъ думалъ только о томъ, чтобы утѣшить плачущую молодую женщину, и обѣщалъ подумать объ ея просьбѣ; но при этомъ взялъ съ нея слово, что она пробудетъ еще восемь дней въ монастырѣ San Sisto.
   Лукреція съ благодарностью поцѣловала руку папы и обѣщала исполнить все, что онъ требуетъ отъ нея. Затѣмъ она заговорила о своей пріятельницѣ, Джуліи Фарнезе, о воспитательницѣ Адріанѣ и своей матери Ваноццѣ, такъ что ея веселая, задушевная болтовня мало по малу вызвала въ фантазіи престарѣлаго папы воспоминанія о многихъ счастливыхъ часахъ. Онъ началъ придумывать, какимъ образомъ исполнить желаніе Лукреціи и снова доставить себѣ нѣкоторыя развлеченія.
   Лукреція вернулась въ монастырь еще на восемь дней, но не съ тѣмъ, чтобы провести ихъ въ уединеніи и тихомъ созерцанія, согласно обѣщанію, данному папѣ. Она хотѣла воспользоваться этимъ временемъ для личнаго свиданія съ своимъ мужемъ. Ей удалось безъ особеннаго труда заручиться дозволеніемъ настоятельницы San Sisto, чтобы посѣтить папу въ Ватиканѣ; поэтому на этотъ разъ она знала, какъ приступить къ дѣлу, чтобы добиться всего, что ей было нужно для путешествія въ Пезаро.
   Само собой разумѣется, что Лукреція не могла открыто явиться въ Пезаро, какъ супруга Джьованни Сфорца, и должна была устроить свое свиданіе съ мужемъ такимъ образомъ, чтобы никто не подозрѣвалъ ея пріѣзда. Поэтому она отправила впередъ слугу, который нанялъ ей помѣщеніе въ одной изъ виллъ по близости Пезаро, и остановилась здѣсь съ своей свитой. Но такъ какъ самъ хозяинъ занималъ часть виллы, то необходимо было пріискать для свиданія болѣе безопасное мѣсто.
   Лукреція вспомнила о старой колдуньѣ, предсказаніе которой произвело на нее такое сильное впечатлѣніе, и рѣшилась воспользоваться ею въ данномъ случаѣ.
   Старуха по обыкновенію сидѣла у развалинъ древняго храма, гдѣ находилось ея таинственное жилище, когда къ ней подошла молодая женщина подъ густымъ вуалемъ въ сопровожденіи слуги и подала ей письмо для передачи графу Джьованни Сфорца. Старуха, вмѣсто отвѣта, потребовала, чтобы посѣтительница подняла густой вуаль, покрывавшій ея лицо. Лукреція, послѣ нѣкотораго колебанія, покорилась этому требованію. Въ памяти колдуньи тотчасъ же воскресло прошлое. Тогда уже знатные посѣтители показались ей подозрительными; но теперь она сразу поняла все, тѣхъ болѣе, что слухи о насильственной разлукѣ графа Пезаро съ женой проникли въ ея уединенное убѣжище. Страсть къ интригѣ, свойственная многимъ пожилымъ женщинамъ, заговорила въ ней; и такъ какъ она получила отъ молодой синьоры больше денегъ, нежели имѣла когда либо въ рукахъ, то съ величайшею готовностью взялась выполнить возложенное на нее порученіе.
   Она осторожно прокралась въ замокъ и, передавъ по назначенію письмо Лукреціи, вернулась съ отвѣтомъ, что графъ явится черезъ нѣсколько минутъ. Затѣмъ она дождалась прихода правителя Пезаро и, оставивъ вдвоемъ обоихъ супруговъ, сѣла у входа, чтобы сторожить ихъ.
   Свиданіе Лукреціи и графа Джьованни было самое нѣжное и восторженное. Они искренно любили другъ друга, и хотя имъ не разъ приходилось разставаться прежде, но что значили эти разлуки на опредѣленный срокъ, при постоянномъ обмѣнѣ писемъ, сравнительно съ тѣмъ, что имъ пришлось испытать въ послѣднее время! Ихъ разлучили насильственно, заставили прервать всякія сношенія, лишили надежды увидѣться когда либо!
   А теперь они не только встрѣтились снова, но Лукреція говорила съ увѣренностью о возможности ихъ скораго соединенія. Она хотѣла просить папу, чтобы онъ отправилъ ее съ мужемъ въ какую нибудь отдаленную страну, гдѣ бы ничто не нарушало ихъ счастья и Джьованни могъ продолжать свою военную карьеру. Хотя среда, въ которой выросла Лукреція, менѣе всего могла развить въ ней сантиментальность, но подъ вліяніемъ любви, она искренно мечтала о томъ, чтобы найти гдѣ нибудь, вдали отъ Рима, мирный уголокъ, гдѣ бы она могла вполнѣ предаться своей привязанности.
   Графъ Джьованни въ эту минуту также вѣрилъ въ возможность подобнаго исхода. Хотя все зависѣло отъ папы и менѣе всего можно было полагаться на его обѣщанія, но Лукреція разсчитывала на его отеческую привязанность въ ней и не сомнѣвалась въ исполненіи своихъ желаній.
   Трудно передать словами, съ какимъ горемъ, увѣреніями, безконечными поцѣлуями и объятіями простились оба супруга. Лукреція, заливаясь слезами, вышла изъ развалинъ храма вмѣстѣ съ Джьованни, чтобы сѣсть на лошадь, которая должна была довезти ее до виллы, гдѣ она оставила свою свиту.
   Самый фактъ, что формально обвѣнчанные супруги могли только украдкой и съ опасностью жизни видѣться другъ съ другомъ, служитъ лучшимъ доказательствомъ испорченности нравовъ при папскомъ дворѣ. Не смотря на ихъ взаимную любовь, на то, что разводъ безъ основательныхъ поводовъ строго запрещенъ католической церковью, папа рѣшилъ признать бракъ недѣйствительнымъ въ угоду своему порочному сыну и для удовлетворенія его ненасытнаго честолюбія.
   Старая колдунья ожидала обоихъ супруговъ у входа въ развалины и привѣтливо улыбалась имъ. Чтобы загладить свое прежнее предсказаніе, напугавшее Лукрецію, и получить щедрое вознагражденіе, она сдѣлала видъ, что не узнаетъ своихъ прежнихъ посѣтителей, и просила показать ладони ихъ рукъ, если они желаютъ узнать свою будущность.
   Сивилла, получивъ согласіе, сначала внимательно осмотрѣла руку Лукреціи, затѣмъ графа Джьованни, и сказала торжественнымъ тономъ:
   -- Я вижу одно, что рука синьоры принесетъ благополучіе и счастье знатному рыцарю, такъ же какъ и синьорѣ Небо благословляетъ вашъ путь, а послѣ сегодняшней встрѣчи все пойдетъ къ лучшему...
   Лукреція съ неудовольствіемъ взглянула на морщинистое лицо старой колдуньи и, подаривъ ей нѣсколько золотыхъ, вышла на дорогу, гдѣ ее ожидалъ слуга съ верховыми лошадьми. Джьованни еще разъ нѣжно простился съ женой и, усадивъ ее на сѣдло, вскочилъ на своего коня. Колдунья задумчиво смотрѣла на стройныя фигуры молодыхъ супруговъ, которые направились въ равныя стороны и не могли оторвать глазъ другъ отъ друга. Затѣмъ она махнула рукой и пробормотала вполголоса:-- Ну, какое дѣло намъ, бѣднымъ людямъ, до судьбы этихъ знатныхъ господъ! Линіи его руки указываютъ на близкую смерть. Онъ долженъ принять мѣры... Впрочемъ, кто знаетъ, принесло ли бы мое предостереженіе какую нибудь пользу...
   Лукреціи удалось благополучно вернуться въ монастырь, гдѣ она должна была ожидать рѣшенія папы. Къ счастью она пріѣхала во время, потому что уже на пятый день Александръ послалъ за дочерью. Онъ обдумалъ дѣло и пришелъ въ заключенію, что ему несравненно пріятнѣе имѣть при себѣ Лукрецію съ мужемъ, нежели быть слѣпымъ орудіемъ въ рукахъ мрачнаго Чезаре. Кромѣ того присутствіе Лукреціи до извѣстной степени служило ему благовиднымъ предлогомъ для частыхъ сношеній съ тремя женщинами, безъ которыхъ онъ не могъ существовать.
   Александръ, съ свойственнымъ ему лицемѣріемъ, объявилъ дочери, что не хочетъ идти противъ ея желаній и поэтому вызоветъ графа Джьованни въ Римъ, чтобы дать ему постоянную должность при папскомъ дворѣ.
   Во всякомъ случаѣ это было не то, чего желала Лукреція, и она не была увѣрена: рѣшится ли Джьованни вернуться въ Римъ на такихъ условіяхъ. Но изъ боязни раздражить папу, она не стала противорѣчить ему и, сдѣлавъ видъ, что очень обрадована его предложеніемъ, ничѣмъ не выразила своихъ сомнѣній относительно согласія мужа. Въ ея душѣ происходила тяжелая борьба между страхомъ и надеждой; она затруднялась также въ выборѣ средствъ, которыя могли вѣрнѣе довести ее до цѣли. Она знала, что Джьованни не будетъ въ безопасности въ Римѣ, и не разъ слышала отъ него, что онъ считаетъ для себя величайшимъ несчастіемъ постоянно жить при папскомъ дворѣ. Причина этого отвращенія была ей неизвѣстна, такъ какъ Джьованни не могъ объяснить своей женѣ, что народъ не дѣлаетъ различія между женщинами, окружающими папу, и думаетъ, что Александръ находится въ любовной связи съ дочерью и позволяетъ себѣ всевозможные грѣхи, потому что имѣетъ власть разрѣшать ихъ.
   Лукреція переѣхала изъ монастыря въ палаццо близь Ватикана, который былъ всегда къ ея услугамъ, и, собравъ свой прежній придворный штатъ, возобновила старыя знакомства. Она знала, что, при характерѣ ея отца, поспѣшностью можно испортить все дѣло и что всего легче найти доступъ въ его сердцу, когда онъ въ обществѣ Джуліи и Адріаны; поэтому она терпѣливо выжидала минуты, когда онъ будетъ въ особенно хорошемъ расположеніи духа.
   Такой случай скоро представился. Александръ, въ сопровожденіи своихъ трехъ пріятельницъ и Лукреціи, осматривалъ новыя фрески, исполненныя живописцемъ Пинтуривкіо, въ нѣкоторыхъ комнатахъ Ватикана. Сюжетомъ для фресокъ служили сцены изъ недавняго нашествія французовъ на Италію; въ нихъ была изображена нравственная побѣда Александра VI надъ французскимъ королемъ. Для одной изъ картинъ былъ взятъ тотъ моментъ, когда Карлъ VIII поцѣловалъ ногу папѣ; на другой папа готовился возложить кардинальскія шапки на французскихъ прелатовъ; на третьей Карлъ VIII былъ изображенъ прислуживающимъ папѣ во время мессы. Эти три картины, льстившія тщеславію Александра, были такъ мастерски выполнены, что дамамъ не трудно было расточать восторженныя похвалы, въ полному удовольствію его святѣйшества.
   Затѣмъ папа въ сопровожденіи дамъ вернулся въ свои покоя въ наилучшемъ расположеніи духа. Лукреція воспользовалась этой минутой, чтобы высказать ему свои соображенія, относительно опасностей, которымъ ея мужъ подвергается въ Ватиканѣ. При этомъ она робко выразила надежду, что святой отецъ вѣроятно дозволить ей удалиться со своимъ мужемъ куда нибудь подальше изъ Рима, гдѣ бы она могла насладиться скромнымъ, но безмятежнымъ существованіемъ.
   Просьба Лукреціи совершенно не согласовалась съ намѣреніями Александра. Хотя онъ былъ далеко не такъ жестокъ и честолюбивъ, какъ его сынъ Чезаре, но онъ не имѣлъ ни малѣйшаго желанія ради счастья дочери отказаться отъ удовольствія имѣть ее при себѣ, тѣмъ болѣе, что ея присутствіе доставляло ему самому развлеченіе и служило украшеніемъ празднествъ въ Ватиканѣ.
   Остальныя дамы поддержали просьбу Лукреціи, особенно Ваноцца, которая послѣ внезапной смерти своего сына, герцога Гандія, не снимала траура. Она вполнѣ раздѣляла опасенія дочери, такъ что у ней невольно вырвалось замѣчаніе, что Джьованни Сфорца имѣетъ основательныя причины избѣгать Ватикана.
   -- Пока неизвѣстно, какъ устроятся наши дѣла, возразилъ папа. Хотя это государственная тайна, но я разсчитываю на вашу скромность и сообщу вамъ, что Чезаре долженъ отправиться во Францію, гдѣ онъ женится на сестрѣ короля Наваррскаго и получитъ титулъ герцога де Валентинуа. Переговоры начались еще во время болѣзни покойнаго короля, и я надѣюсь, что вскорѣ намъ нечего будетъ бояться гласности. Смерть Карла VIII разрушила всѣ прежнія политическія комбинаціи, а его наслѣдникъ Людовикъ XII имѣетъ иные планы. Мы хотимъ заключить съ нимъ новый мирный договоръ; и такъ какъ онъ самъ нуждается въ нашей дружбѣ для достиженія своихъ цѣлей, то онъ исполнитъ всякое предложенное нами условіе.
   -- Вѣроятно, замѣтила Ваноцца, женитьба Чезаре и пожалованіе ему герцогскаго достоинства будутъ поставлены въ число этихъ условій?
   -- Конечно, отвѣтилъ папа, взглянувъ съ самодовольствомъ на окружавшихъ его женщинъ; но только Джулія и Адріана сочувствовали его радости и улыбнулись ему въ отвѣтъ. Ваноцца опустила глаза; лицо ея приняло еще болѣе суровое выраженіе.
   -- Франція соединилась съ Венеціей, продолжалъ папа; и можно ожидать съ ея стороны враждебныхъ дѣйствій противъ миланскаго герцога, близкаго родственника графа Джьованни. Поэтому, если мужъ Лукреціи хочетъ быть въ безопасности, то это возможно только тогда, если онъ отрѣшится отъ своихъ фамильныхъ интересовъ и будетъ жить вблизи насъ. Что же касается Чезаре, то онъ вѣроятно надолго разстанется съ Римомъ, потому что новый французскій король болѣе чѣмъ кто нибудь можетъ содѣйствовать его планамъ.
   Всѣ эти извѣстія успокоили Лукрецію и заставили ее иначе взглянуть на дѣло. Между тѣмъ она имѣла такой же, если не большій поводъ для опасеній, потому что Чезаре, при союзѣ съ французскимъ королемъ, могъ смѣлѣе преслѣдовать свою главную цѣль, которая заключалась въ томъ, чтобы отстранить всѣхъ правителей мелкихъ итальянскихъ государствъ и самому сдѣлаться единымъ властелиномъ полуострова. Но эти планы были неизвѣстны его сестрѣ; къ тому же пребываніе въ монастырѣ и короткое свиданіе съ мужемъ настолько усилило ея страсть къ нему, что она въ ослѣпленіи старалась увѣрить себя, что все можетъ устроиться наилучшимъ образомъ, если Джьованни будетъ жить въ Римѣ подъ покровительствомъ папы. Лукреція имѣла веселый безпечный "характеръ и въ этомъ отношеніи походила на своего отца. Хотя при своей податливости она могла мириться при случаѣ съ самой скромной обстановкой; но роскошная жизнь при папскомъ дворѣ представляла для нея много соблазна. Всѣ ея опасенія незамѣтно разсѣялись; она обѣщала написать графу Джьованни, но предварительно уговорила папу отмѣнить позорный для нея процесъ.
   Такимъ образомъ дѣло о разводѣ было прекращено по распоряженію высшей изъ всѣхъ властей, управлявшей судьбой людей на землѣ, хотя не всегда къ ихъ благу. Лукереція и Джьованни находились въ непосредственной зависимости отъ этой власти, которая была тѣмъ гибельнѣе для нихъ, что они любили другъ друга. Тоска, которую испытала Лукреція въ разлукѣ съ мужемъ, побуждала ее видѣть во всемъ благопріятныя условія для соединенія съ нимъ и представлять себѣ опасность несравненно меньше, нежели она была на дѣлѣ. Къ этому присоединилось отсутствіе Чезаре Борджіа, которое успокоительно подѣйствовало на его сестру и возвратило чувство собственнаго достоинства папѣ и его окружающимъ. Всѣ они, за исключеніемъ Ваноццы, робѣли передъ безстрашнымъ злодѣемъ, который не останавливался ни передъ чѣмъ, когда дѣло шло объ удовлетвореніи его хищническихъ наклонностей.
   Въ это время между Лукреціей и ея мужемъ шла дѣятельная переписка; которая кончилась тѣмъ, что графъ Джьовани пріѣхалъ въ Римъ. Онъ нашелъ здѣсь иные порядки, и еслибы онъ былъ въ состояніи думать о чемъ либо кромѣ свиданія съ Лукреціей, то вѣроятно былъ бы пораженъ огромнымъ вліяніемъ, какое можетъ имѣть на окружающихъ энергичный человѣкъ, если дѣятельность его неуклонно направлена къ одной цѣли, хотя бы самой преступной.
   Различныя семейныя празднества теперь чаще, чѣмъ когда либо, устраивались при папскомъ дворѣ и со времени отъѣзда Чезаре приняли особенно веселый и непринужденный характеръ. Папа и весь его дворъ утѣшали себя обманчивой мечтой, что соединеніе Лукреціи съ мужемъ не представитъ никакихъ затрудненій. Кардиналъ Асканіо Сфорца въ интересахъ своей фамиліи усердно хлопоталъ о томъ, чтобы предать забвенію дѣло о разводѣ и разгласить въ Римѣ соединеніе Лукреціи съ мужемъ.
   Супруги водворились въ томъ же палаццо, въ которомъ жили прежде, пока ничто не нарушало ихъ душевнаго спокойствія. Близкіе имъ люди были тѣмъ болѣе увѣрены въ ихъ безопасности, что Чезаре, повидимому, не чувствовалъ никакого неудовольствія противъ мужа своей сестры и въ отвѣтъ на письмо папы писалъ, что сообщенныя имъ извѣстія были ему крайне пріятны.
   Но это было не болѣе, какъ лицемѣріе со стороны Чезаре. Его занимали новые планы. Онъ намѣревался при посредничествѣ французкаго короля соединиться съ кардиналомъ Юліемъ Ровере, самымъ неумолимымъ врагомъ папы, чтобы вытѣснить кардинала Асканіо Сфорца, близкаго родственника миланскаго герцога, такъ какъ Людовикъ XII хотѣлъ покорить Миланъ и заявить на него свои права, унаслѣдованныя отъ фамиліи Висконти. Въ тѣ времена было въ обычаѣ прикрывать завоевательныя стремленія призракомъ законныхъ притязаній. Еслибы Людовику XII удалось пріобрѣсти этимъ способомъ Неаполь и Миланъ, то Чезаре могъ бы присвоить себѣ остальную часть полуострова и осуществить свои честолюбивые планы господства надъ Италіей. Но французскій король могъ только въ томъ случаѣ обезпечить за собой въ будущемъ владѣніе Милана, если бы ему удалось обезсилить фамилію Сфорца и лишить ея представителей всякаго значенія.
   Чезаре имѣлъ въ виду черезъ свою женитьбу съ французской принцессой породниться съ королемъ Людовикомъ XII и привязать его къ своимъ интересамъ. Онъ надѣялся, что если король завладѣетъ Миланомъ и согласно своему желанію получитъ императорское достоинство отъ папы, то изъ благодарности не замедлитъ вознаградить своего вѣрнаго союзника титуломъ герцога. Тогда Чезаре, какъ принцъ королевскаго французскаго дома, былъ бы очищенъ отъ клейма своего рожденія, между тѣмъ, какъ съ другой стороны родство съ владѣтельными фамиліями могло бы достаютъ ему одинаковыя права съ ними. Началомъ такихъ родственныхъ связей должно было послужить обрученіе восьмилѣтняго племянника кардинала Юлія Ровере съ четырехлѣтней Анджелой Бордагіа, внучкой папы Александра VI. Такое преждевременное обрученіе не составляло тогда рѣдкости, потому что браки въ знатныхъ семействахъ большей частью заключались ради политическихъ цѣлей.
   Въ то же самое время совершилось обрученіе малолѣтней Витторіи, будущей пріятельницы Микель Анджело, съ сыномъ маркиза Пескара. Поводомъ къ этому обрученію также служили чисто политическія соображенія. Неаполитанскій принцъ Федериго, послѣ удаленія Карла VIII, былъ возведенъ на королевскій престолъ по общему желанію народа, который боготворилъ его, но онъ вскорѣ заболѣлъ и умеръ, какъ предполагали отъ тайнаго отравленія. Ему наслѣдовалъ принцъ Фердинандъ, и, такъ какъ фамилія Пескара находилась въ родствѣ съ неаполитанскимъ королевскимъ домомъ, то Фердинандъ рѣшилъ устроить обрученіе Витторіи, чтобы на всякій случай заручиться расположеніемъ фамиліи Колонна.
   Въ настоящее время мы съ удивленіемъ видимъ, что среди вышеописанной безурядицы и смутъ искусство нерѣдко достигало высшей степени процвѣтанія. Достаточно было небольшаго промежутка внѣшняго спокойствія, чтобы появились роскошнѣйшія художественныя произведенія. Съ Маріей Пацци въ Миланъ были перенесены традиціи дома Медичисовъ, которыя мало по пало отодвинуты были на задній планъ подъ вліяніемъ женщинъ дома Орсини и проповѣдей суроваго реформатора. Лодовико Моро былъ достойнымъ послѣдователемъ Лоренцо Медичи по своему широкому образованію, и не только высоко цѣнилъ искусство, но покровительствовалъ поэзіи и философіи.
   Всѣ наиболѣе замѣчательныя произведенія временъ возрожденія, какъ въ самомъ Миланѣ, такъ и въ окрестностяхъ, обязаны своимъ происхожденіемъ описываемой эпохѣ. Въ архитектоническомъ отношеніи особенно заслуживаетъ вниманіе, какъ первое декоративное произведеніе Италіи и цѣлаго міра, фасадъ Чертова близь Павіи, который служитъ доказательствомъ высокаго пониманія искусства въ тогдашнемъ Миланѣ.
   Къ этому же времени принадлежитъ другое художественное произведеніе, которое имѣетъ такое же и едва ли не большее значеніе. Это Тайная Вечеря, нарисованная Леонардо да Винчи въ трапезѣ монастыря Santa Maria delle Grazie. Миланская герцогиня, зная безкорыстную и глубокую привязанность въ ней живописца, не теряла его изъ виду. Когда она услыхала, что Чезаре Борджіа втянулъ его въ мутный водоворотъ римской придворной жизни, то уговорила мужа пригласить его въ Миланъ. Герцогъ любилъ до страсти музыку, и такъ какъ Леонардо былъ превосходнымъ музыкантомъ, то это скоро послужило поводомъ къ самымъ дружескимъ и непринужденнымъ отношеніямъ между ними. Такимъ образомъ Леонардо остался въ Миланѣ и могъ работать на глазахъ прекрасной благородной женщины, которую онъ боготворилъ съ неизмѣннымъ постоянствомъ и самоотреченіемъ. Здѣсь онъ написалъ свою лучшую картину Тайную Вечерю, которая разошлась въ безчисленномъ множествѣ копій и на вѣчныя времена останется образцовымъ произведеніемъ искусства.
   Къ сожалѣнію, за этимъ періодомъ напряженной художественной дѣятельности, для фамиліи герцога наступило время тяжелыхъ испытаній. Трудно сказать въ настоящее время, одно ли честолюбіе было причиной новой войны и бѣдствій, постигшихъ несчастную Италію. Сперва наступило то роковое затишье, которое всегда предшествуетъ бурѣ, какъ въ природѣ, такъ и въ политическомъ мірѣ.

0x01 graphic

   Анна Бретанская сидѣла у окна, въ своемъ замкѣ Амбруазъ, и задумчиво смотрѣла на прекрасный ландшафтъ, который растилался передъ ея глазами Она была въ глубокомъ траурѣ; черный длинный вуаль, падавшій съ ея головы широкими складками, ясно показывалъ, что она переживаетъ первое время послѣ понесенной ею потери Едва успѣла она оплакать своего первенца, какъ за этимъ послѣдовала внезапная смерть короля. Если молодая королева, не смотря на постигшее ее горе, въ эту минуту думала о новомъ замужествѣ, то врядъ ли мы можемъ поставить ей это въ упрекъ, потому что ея первый бракъ въ сущности былъ не болѣе, какъ политической сдѣлкой. Хотя Анна честно исполняла свой долгъ относительно мужа и осталась вѣрна ему; но долгія слезы и печаль были не въ ея характерѣ и не въ духѣ того времени. Сама жизнь была настолько груба и безпощадна и женщинамъ приходилось постоянно видѣть и слышать о такихъ жестокостяхъ, что онѣ привыкли наскоро сводить счеты съ потерями, чтобы предаваться новымъ надеждамъ.
   Въ то время, какъ Саванарола лишился милости своихъ многочисленныхъ приверженцевъ, и ихъ почитаніе уступило мѣсто обвиненіямъ, исполнилось одно изъ его пророчествъ. Онъ объявилъ Карлу VIII, во время своего перваго свиданія съ нимъ, что Господь избралъ его своимъ орудіемъ для освобожденія Италіи отъ тирановъ и преобразованія церкви, и въ случаѣ ослушанія грозилъ строгимъ наказаніемъ свыше. Смерть дофина, который былъ такъ рано отнятъ у королевской супружеской четы, была принята въ Италіи за исполненіе словъ Саванаролы. Но вслѣдъ затѣмъ новая небесная кара постигла короля, потому что съ нимъ сдѣлался ударъ и онъ скончался черезъ нѣсколько часовъ.
   Карлъ VIII не оставилъ послѣ себя дѣтей и его ворона перешла къ Людовику Орлеанскому, первому принцу крови. Бабка этого принца была изъ дома Висконти, а его супруга -- дочь Людовика XI. Не смотря на его неоспоримыя права на престолъ, онъ жилъ вдали отъ двора и стоялъ во главѣ недовольныхъ партій, чѣмъ навлекъ на себя тюрьму и ссылку. Подобный опытъ рѣдко выпадаетъ на долю королевскаго принца; вслѣдствіе этого отъ него ожидали больше выдержки и рѣшительности, нежели отъ предшествовавшихъ королей.
   Его вступленіе на престолъ было особенно неблагопріятно для Италіи, потому что онъ сразу обнаружилъ свои будущіе планы, присоединивъ въ титулу короля Франціи титулъ миланскаго герцога и короля обѣихъ Сицилій. Можно было ожидать, что онъ отъ словъ перейдетъ къ дѣлу и будетъ добиваться признанія своихъ правъ съ оружіемъ въ рукахъ.
   Его непріязненныя отношенія къ покойному королю и удаленіе отъ двора, помимо другихъ причинъ, объясняются личнымъ столкновеніемъ. Людовикъ орлеанскій двадцать лѣтъ тому назадъ былъ противъ воли обвѣнчанъ съ дочерью Людовика XI, при первой встрѣчѣ съ Анной Бретанской почувствовалъ къ ней страстную любовь, которую она раздѣляла до извѣстной степени.
   Папа Александръ VI поспѣшилъ воспользоваться благопріятными обстоятельствами, чтобы оказать услугу Чезаре, который съ обычною настойчивостью стремился къ осуществленію своихъ честолюбивыхъ цѣлей. Людовикъ XI хотѣлъ развестись съ первой супругой и жениться на вдовѣ своего предшественника. Разрѣшеніе на разводъ и второй бракъ зависѣло отъ папы. Въ виду этого Александръ намѣревался извлечь возможно большія выгоды изъ новаго крупнаго скандала, на который онъ рѣшался передъ цѣлымъ свѣтомъ. Теперь наступила удобная минута для отъѣзда Чезаре Борджіа во Францію, гдѣ онъ именемъ его святѣйшества долженъ былъ содѣйствовать разводу короля.
   Но Чезаре слишкомъ тонко повелъ дѣло и поэтому едва не потерялъ все то, чего добивался съ такой настойчивостью. Онъ объявилъ по пріѣздѣ, что не имѣетъ при себѣ папской буллы, ко которая признавала первый бракъ короля недѣйствительнымъ. Но король узналъ отъ Сеттскаго епископа, что булла послана изъ Рима и приказалъ немедленно объявить о своемъ разводѣ французскому духовенству. Вслѣдъ за тѣмъ онъ отправился въ эамокъ Амбуазъ, чтобы сообщить Аннѣ Бретанской о сдѣланномъ распоряженіи. Нетерпѣніе короля показываетъ насколько были основательны слухи объ его страстной любви къ прекрасной вдовѣ, которая повидимому съ такимъ же томленіемъ ожидала этого момента, судя по той поспѣшности, съ какой она сняла съ себя траурный вуаль.

0x01 graphic

   Чезаре Борджіа, узнавъ объ этомъ, немедленно добился аудіенціи у короля, чтобы передать ему папскую буллу. При этомъ свиданіи Людовикъ въ избыткѣ счастья пожаловалъ ему титулъ герцога Валентинуа, вмѣстѣ съ рукой наваррской принцесы. Хотя такимъ образомъ всѣ желанія Чезаре были исполнены, но по своему мстительному характеру онъ не могъ забыть ловушки, разставленной ему Сеттскимъ епископомъ, который вскорѣ послѣ того былъ отравленъ по его распоряженію.
   Въ это время французскій король былъ настолько поглощенъ своей любовью и предстоящимъ бракомъ, что Чезаре, потерявъ всякую надежду побудить его къ политической дѣятельности, рѣшилъ послѣдовать примѣру своего союзника и насладиться благополучіемъ, выпавшимъ на его долю. Но одинъ неожиданный случай напомнилъ ему, что человѣкъ въ его положеніи не долженъ терять дорогого времени, и что одинъ моментъ можетъ разрушить всѣ его планы. Папа едва не былъ убитъ обрушившимся каминомъ. Его подняли слегка раненаго изъ подъ груды мусора; но испугъ произвелъ такое сильное потрясеніе на семидесяти-лѣтняго старика, что онъ опасно занемогъ.
   Папы во время болѣзни всегда опасаются яда; въ виду этого Александръ изъявилъ желаніе, чтобы никто не ухаживалъ за нимъ, кромѣ дочери. Такимъ образомъ Лукреція и ея мужъ не могли думать объ отъѣздѣ изъ Рима, хотя вскорѣ затѣмъ прибылъ герцогъ Валентинуа подъ видомъ участія въ больному отцу, но въ дѣйствительности, чтобы привести въ исполненіе свои планы относительно Романьи и собрать необходимыя для этого денежныя средства.
   Джоффре съ своей женой по случаю болѣзни папы также прибыли въ Римъ; и въ Ватиканѣ снова была сплетена цѣлая сѣть интригъ. Чезаре, какъ хищный звѣрь, выжидалъ только удобнаго момента, чтобы наброситься на добычу, тѣмъ болѣе, что не придавалъ никакой цѣны супружеству своей сестры съ ничтожнымъ представителемъ ненавистнаго для него дома Сфорца. Съ другой стороны графство Пезаро представляло многія стратегическія преимущества и должно было послужить началомъ захвата владѣній. По этому гибель Джьованни была для него дѣломъ рѣшеннымъ. Лукреція была настолько красива, что могла вступить въ новый бракъ, болѣе выгодный для ея брата, особенно въ данный моментъ, когда его судьба устраивалась такимъ блестящимъ образомъ.
   Въ то время, какъ подобные планы созрѣвали въ головѣ Чезаре, устроено было грандіозное празднество, на которомъ папа долженъ былъ поднести даръ Пресвятой Дѣвѣ въ благодарность за свое спасеніе. Александръ VI настолько поправился отъ болѣзни, что могъ принять участіе въ большой процессіи въ честь Богоматери, которая направилась изъ Ватикана черезъ мостъ Св. Ангела и отсюда по главнымъ городскимъ улицамъ въ церковь Santa Maria del роpolo. Это было одно изъ тѣхъ пышныхъ церковныхъ празднествъ, при которомъ народъ, ослѣпленный блескомъ зрѣлища, забывалъ на минуту недовольство, охватившее тогда всѣ слои общества, кромѣ лицъ, непосредственно окружавшихъ папу. Все бѣлое духовенство и всѣ монахи Рима и ближайшихъ мѣстностей участвовали въ процессіи, представляя собой огромную толпу людей въ самыхъ разнообразныхъ одѣяніяхъ, начиная съ монаховъ различныхъ орденовъ и простыхъ священниковъ до кардиналовъ въ яркомъ пурпурѣ. Затѣмъ слѣдовалъ отрядъ швейцарцевъ въ ихъ живописномъ, пестромъ нарядѣ. Среди нихъ восемь великолѣпно одѣтыхъ слугъ несли папу, который сидѣлъ на позолоченномъ креслѣ, въ мантіи, сіявшей золотомъ, и съ тіарой на головѣ. Пажи несли за нимъ два большихъ павлиныхъ опахала, осѣнявшихъ его голову. Пристрастная къ зрѣлищамъ народная толпа тѣснилась около шествія; всѣ преклоняли колѣна по обѣ стороны въ то время, какъ проносили папу, который, поднимая руку, благословлялъ налѣво и направо свою паству. Даръ, подносимый папой Пресвятой Дѣвѣ, состоялъ изъ золотаго бокала, наполненнаго тремя стами дукатовъ, которые кардиналъ Пикколомини всенародно высыпалъ на алтарь.
   Въ процессіи участвовалъ и бывшій кардиналъ Чезаре Борджіа; онъ шелъ рядомъ съ своимъ братомъ Джоффре и зятемъ Джьованни, который изъ любви къ женѣ готовъ былъ простить своему заклятому врагу.
   Чезаре только ждалъ этого празднества, чтобы приступить къ выполненію своихъ плановъ, и хотѣлъ прежде всего покончить съ мелкими владѣтельными князьями и графами Романьи. Все было готово для убійства; подкупленные имъ агенты старались расположить народъ въ его пользу; несчастный случай съ папой заставлялъ его дорожить временемъ.
   Нѣсколько дней спустя послѣ празднества, графъ Джьованни вышелъ вечеромъ изъ своего палаццо и отправился въ Ватиканъ, гдѣ въ это время находилась Лукреція. Но въ тотъ моментъ, когда онъ проходилъ мимо лѣстницы св. Петра, на него напали замаскированные люди съ кинжалами. Послѣ отчаянной борьбы, ему удалось вырваться изъ рукъ убійцъ и добраться до Ватикана. Тяжело раненный, изнемогая отъ потери крови, онъ бросился въ комнату папы, гдѣ собрался обычный кружокъ дамъ, за исключеніемъ Ваноццы. При видѣ его, Лукреція упала на полъ безъ чувствъ.
   Джьованни настолько ослабѣлъ, что его отнесли въ одну изъ комнатъ Ватикана и уложили въ постель. Одинъ изъ кардиналовъ поспѣшилъ дать ему разрѣшеніе отъ грѣховъ. Лукреція, очнувшись отъ продолжительнаго обморока, стояла около его постели и съ отчаяніемъ думала о томъ, что все кончено. Но противъ всякаго ожиданія, смерть на этотъ разъ миновала графа Сфорца.

0x01 graphic

   Между тѣмъ, Чезаре, который сдѣлался еще самоувѣреннѣе послѣ своего пребыванія во Франціи, былъ сильно раздосадованъ неудачей убійства: -- Ну бѣда не велика! пробормоталъ онъ себѣ въ утѣшеніе. Что не случилось сегодня, можетъ быть сдѣлано завтра...
   Лукреція переселилась въ Ватиканъ, чтобы находиться неотлучно при мужѣ. Хотя она чувствовала себя совсѣмъ разбитой послѣ сильнаго нравственнаго потрясенія, произведеннаго испугомъ, но не рѣшилась никому поручить уходъ за больнымъ. Она горько упрекала себя, что по своему легкомыслію подвергла опасности жизнь Джьованни, и изъ боязни отравы сама готовила ему кушанье. Папа, чтобы успокоить ее до нѣкоторой степени, поставилъ стражу около комнаты больнаго.
   Но Чезаре Борджіа сохранилъ невозмутимое хладнокровіе. Онъ распространилъ слухъ, что нападеніе, жертвой котораго былъ графъ, готовилось противъ него, и подъ страхомъ смертной казни запретилъ кому нибудь проходить съ оружіемъ въ рукахъ отъ замка Св. Ангела къ церкви св. Петра.
   По прошествіи нѣсколькихъ дней, Чезаре отправился гулять въ садъ Ватикана. Затѣмъ, онъ неожиданно вошелъ въ комнату папы и съ обычной своей наглостью объявилъ, что въ него стрѣляли изъ окна, и что ему достовѣрно извѣстно, кто зачинщикъ этой попытки къ убійству.
   На слѣдующее утро, Чезаре Борджіа посѣтилъ своего больнаго зятя, у постели котораго онъ засталъ Лукрецію и свою мать Ваноццу.
   Онъ не видѣлъ матери съ того вечера на виллѣ близъ СанъПьетро, когда внезапно исчезъ его братъ, герцогъ Гандія. Строгое выраженіе лица Ваноццы и гнѣвный взглядъ ея темныхъ глазъ на минуту смутили Чезаре. Онъ замѣтилъ также ея траурное платье, но тотчасъ же овладѣлъ собой и почтительно поцѣловалъ ея руку. Ему было всего труднѣе скрыть свою ненависть къ Джьованни, но тѣмъ не менѣе, онъ выразилъ лицемѣрное участіе къ его болѣзни. Затѣмъ, разговаривая съ матерью и сестрой, онъ незамѣтно вышелъ изъ комнаты, и, такимъ-образомъ, заставилъ обѣихъ женщинъ проводить его въ переднюю. Здѣсь ожидалъ Мивелетто, капитанъ отряда, который находился подъ начальствомъ Чезаре, и по знаку послѣдняго вошелъ въ комнату больнаго, откуда онъ вернулся черезъ нѣсколько минутъ видимо взволнованный. Страшное предчувствіе овладѣло Лукреціей; не помня себя отъ ужаса, она бросилась въ комнату своего мужа. Чезаре хотѣлъ удалиться, но мать загородила ему дорогу; раздирающій крикъ дочери извѣстилъ ее о случившемся: Лукреція, къ своему невыразимому горю, нашла своего любимаго мужа задушеннымъ въ постели. Чезаре, зная, что Джьованни на этотъ разъ не ускользнулъ отъ его рукъ, сдѣлалъ нетерпѣливое движеніе и, отстранивъ мать, направился къ дверямъ; но Ваноцца, схвативъ за руку своего сына, заставила его вернуться. Она подняла портьеру въ сосѣднюю комнату и, указывая на трупъ несчастнаго Джьованни, разразилась долго сдерживаемымъ гнѣвомъ:
   -- Тигръ! кровожадное чудовище! кричала она прерывающимся голосомъ. Мѣра твоихъ злодѣяній переполнилась! Ты убиваешь близкихъ людей, упиваешься человѣческой кровью ради твоего ненасытнаго честолюбія. Будь ты проклятъ за сегодняшнее преступленіе, трижды проклятъ за смерть твоего несчастнаго брата Гандія, котораго я не перестану оплакивать до послѣдней минуты моей жизни...
   Чезаре вырвался изъ ея рукъ съ угрожающимъ жестомъ.
   -- Убей и свою мать! крикнула она ему вслѣдъ. Тогда ты ни въ чемъ не уступишь своему подобію, и христіанскій міръ увидитъ втораго Нерона!..
   Но Чезаре не слышалъ ея словъ, потому что въ это время сходилъ съ лѣстницы.
   Страхъ, наводимый Чезаре на всю Италію, былъ на столько великъ, что никто не рѣшился открыто обвинять его. Графа Джьованни похоронили безъ всякой торжественности въ церкви св. Петра. Хотя самъ Чезаре объявилъ, что приказалъ убить своего зятя вслѣдствіе того, что Джьованни покушался на его жизнь; но и это злодѣяніе не имѣло для него никакихъ послѣдствій. Быть можетъ, папа принялъ бы какія либо мѣры, чтобы предупредить убійство, еслибы заранѣе зналъ объ этомъ, но теперь, когда фактъ совершился, онъ ни чѣмъ не выразилъ своего неудовольствія, потому что самъ боялся насилія со стороны Чезаре.
   Лукрецію вынесли въ безчувственномъ состояніи изъ комнаты, гдѣ лежало безжизненное тѣло ея мужа. Она опасно заболѣла, и въ минуты, когда сознаніе возвращалось къ ней, молила Бога, чтобы смерть вновь соединила ее съ Джьованни Папа часто навѣщалъ свою дочь; когда молодость взяла свое и наступило выздоровленіе, онъ безпрекословно дозволилъ ей, согласно ея просьбѣ, уѣхать изъ Рима, чтобы оплакивать свое горе въ уединеніи
   Она не въ состояніи была оставаться долѣе въ Ватиканѣ, гдѣ Чезаре, не обращая вниманія на горе сестры, хладнокровно занимался устройствомъ своихъ дѣлъ, вербовалъ солдатъ и совѣщался съ своими агентами. Но такъ какъ ему прежде всего необходимы были деньги, то онъ открыто продавалъ церковныя должности; и нашлось не мало прелатовъ, которые не стыдились принять кардинальскую шапку изъ его окровавленныхъ рукъ.
   Лукреція, въ сопровожденіи шестисотъ вооруженныхъ всадниковъ, отправилась въ городокъ Непи, гдѣ для нея составленъ былъ небольшой придворный штатъ данъ и кавалеровъ, которые должны были раздѣлить ея уединеніе. Неожиданное несчастіе глубоко потрясло молодую женщину и лишило ее послѣднихъ признаковъ воли. Теперь она болѣе, чѣмъ когда нибудь, была проникнута сознаніемъ, что отецъ и братъ имѣютъ право безусловно распоряжаться ея судьбой и что она не можетъ ничего предпринять или уѣхать куда либо безъ ихъ разрѣшенія.
   Но въ замкѣ Непи никто не мѣшалъ ей оплакиветъ потерю мужа; дамы и кавалеры ея свиты, изъ уваженія къ горю безутѣшной вдовы, старались не стѣснять ее своимъ присутствіемъ, и она могла на свободѣ предаваться своимъ печальнымъ размышленіямъ.
   Лукреція цѣлыми часами сидѣла на балконѣ замка Непи, откуда открывался обширный видъ на окрестности. Красота роскошной южной природы успокоительно дѣйствовала на ея возбужденные нервы, такъ что мало по малу дикіе порывы отчаянія уступили мѣсто тихой скорби.
   Въ то время, какъ Лукреція предавалась своему горю, убійца графа Джьованни завладѣлъ его наслѣдственными землями и, сосредоточивъ свои войска, направился въ Римини, затѣмъ въ Фаэнцу. Вездѣ, гдѣ представлялась малѣйшая возможность, Чезаре изгонялъ подъ тѣмъ или другимъ предлогомъ мелкихъ владѣтельныхъ князей и съ помощью хитрости, и отчасти насилія, захватывалъ ихъ земли.
   

ГЛАВА XVIII.
Мученичество Савонаролы.

   Печальная трагедія, которая такъ неожиданно разыгралась во Флоренціи, быстро приближалась къ роковой развязкѣ. Послѣ успѣшной осады монастыря Санъ Марко, враги реформатора окончательно восторжествовали надъ его приверженцами и поспѣшили воспользоваться своей побѣдой. Разъяренная толпа едва не растерзала Саванаролу и его двухъ товарищей по дорогѣ въ тюрьму, такъ что ему пришлось еще разъ испытать на себѣ все непостоянство народнаго расположенія.
   Настоятель Санъ Марко, Доминико Буонвичини и Сильвестро Маруффи, были отведены въ новую тюрьму, которая была прочнѣе построена, нежели всѣ прежнія. У входа въ темный корридоръ со сводами Саванарола повернулъ голову, чтобы взглянуть на своихъ товарищей; но ихъ увели въ обратномъ направленіи. Когда онъ крикнулъ, чтобы проститься съ ними, то голосъ его глухо раздался въ мрачныхъ стѣнахъ, какъ послѣдній крикъ утопающаго, потерпѣвшаго кораблекрушеніе среди высокихъ утесовъ.
   Вооруженные люди, захватившіе въ плѣнъ Саванаролу, сдали его тюремщикамъ, которые молча повели узника по длинному подземному ходу. Они несли въ рукахъ зажженные факелы, время отъ время ударяли ими о стѣну, когда красноватое пламя начинало меркнуть. Пройдя нѣсколько низкихъ пещеръ, они достигли до подножья башни, въ крѣпкомъ фундаментѣ которой были устроены темницы, въ видѣ небольшихъ отверстій, отъ семи до восьми футовъ въ квадратѣ, въ которыхъ съ трудомъ могъ помѣститься одинъ человѣкъ и лечь во всю длину.
   Нѣкоторыя изъ этихъ темницъ были до того низки, что узнику предстояло только сидѣть или лежать въ нихъ; при этомъ всѣ онѣ были лишены свѣта. Тюремщики подняли люкъ и, сойдя внизъ десять ступеней по крутой лѣстницѣ, открыли тяжелую дверь, которая была заперта большими замками и желѣзнымъ засовомъ, вдѣланнымъ въ каменныя стѣны.
   Свѣтъ факеловъ освѣтилъ шестиугольную пещеру изъ большихъ квадратныхъ камней; на стѣнахъ висѣли тяжелыя желѣзныя цѣпи съ обручами для шеи и рукъ. Въ одномъ углу стоялъ каменный столъ и около него на землѣ лежалъ изодранный мѣшокъ, набитый гнилой соломой.
   Тюремщики втащили въ эту темницу несчастнаго узника и молча удалились. Джироламо услышалъ щелканье замка и шумъ поднимаемаго засова; затѣмъ раздались тяжелые шаги по каменной лѣстницѣ и черезъ нѣсколько минутъ наступила мертвая тишина. Непроницаемый мракъ окружалъ его. Онъ прижалъ къ груди крестъ, который носилъ подъ рясой, и сталъ думать о мученичествѣ и насильственной смерти, которая ожидала его, какъ нѣкогда распятаго Христа. Глубокое уныніе овладѣло его душей; слезы одна за другой медленно текли по его щекамъ.
   Немного погодя, Джироламо поднялъ голову и сдѣлалъ надъ собой усиліе, чтобы отогнать тяжелыя мысли. Ощупывая стѣны, онъ старался отыскать небольшое отверстіе, которое замѣтилъ въ тотъ моментъ, когда его ввели въ темницу. Оно оказалось сверху надъ дверью и было закрыто частой рѣшеткой, почти не пропускавшей свѣта, такъ что несчастный узникъ не могъ сразу замѣтить его, не смотря на сильное напряжете зрѣнія. Хотя его окружалъ тотъ же мракъ, но онъ пристально смотрѣлъ на рѣшотку, въ надеждѣ увидѣть слабый отблескъ неба, которое онъ такъ любилъ и такъ часто призывалъ въ свидѣтели чистоты своихъ намѣреній. Сердце его въ эту минуту было такъ же полно вѣры въ Провидѣніе, какъ и въ былыя времена. Ему казалось, что онъ видитъ передъ собой прекрасную, блестящую звѣзду; таинственный голосъ нашептывалъ ему, что эта предвѣстница свободы, которую онъ надѣялся дать народу. Онъ слышалъ знакомый шумъ волнъ Арно и чувствовалъ утреннюю свѣжесть, которая охлаждала его разгоряченную кровъ. Но мало по малу сознаніе дѣйствительности снова вернулось къ нему; онъ увидѣлъ, что окруженъ могильнымъ мракомъ и тишиной и что ему приходится дышать сырымъ, удушливымъ воздухомъ.
   По временамъ у него являлось опасеніе, что его осудятъ на голодную смерть, подобно Уголино; но онъ старался не думать объ этомъ. Между тѣмъ, глаза его настолько освоились съ темнотой, что онъ замѣтилъ полосу сѣроватаго свѣта, проникавшую въ его темницу. Но онъ не могъ видѣть ни земли, ни неба, потому что рѣшетчатое отверстіе выходило въ темный корридоръ и слабый лучъ свѣта, падавшій съ высоты, терялся въ лабиринтѣ стѣнъ и колоннъ.
   Но вотъ, гдѣ-то вдали раздался слабый звонъ; онъ сталъ прислушиваться и узналъ колоколъ Санъ Марко,
   Сколько разъ этотъ колоколъ призывалъ народъ къ его проповѣди; какъ торжественно проносились тогда эти звуки подъ сводами монастырской церкви. Прошлое воскресло въ его памяти; онъ невольно задумался о судьбѣ людской и почти пришелъ въ убѣжденію, что Провидѣніе остается безучастнымъ къ дѣламъ и событіямъ, которыя совершаются на землѣ. Онъ такъ погрузился въ свои размышленія, что вздрогнулъ отъ удивленія, когда тюремщикъ приподнявъ рѣшетку, подалъ ему скудный обѣдъ.
   Настроеніе духа узника колебалось между тихой покорностью судьбѣ и уныніемъ, доходящимъ до отчаянія. Онъ зналъ, что убійцы и разбойники могутъ больше разсчитывать на снисхожденіе людей, нежели злополучныя жертвы религіознаго и политическаго фанатизма. Такимъ узникамъ приходилось иногда цѣлыми годами выжидать рѣшенія своей судьбы въ мрачныхъ, сырыхъ нормахъ, при плохой пищѣ; но если дѣло не терпѣло проволочки, то ихъ подвергали допросу и съ помощью пытокъ доводили до мнимаго или дѣйствительнаго признанія.
   Участь Саванаролы должна была скорѣе рѣшиться, нежели онъ предполагалъ. Однажды вечеромъ, въ его темницу вошли четверо людей въ черной одеждѣ, съ черными капишонами, закрывавшими ихъ головы и лица, кромѣ отверстій для глазъ. Они молча повели Саванаролу въ судъ для допроса.
   Это была обширная зала со сводомъ, вся обтянутая чернымъ; въ концѣ ея стоялъ полукруглый столъ, покрытый чернымъ сукномъ. Кожа на стульяхъ была такого же цвѣта, равно и бархатный балдахинъ надъ кресломъ инквизитора, исполнявшаго роль предсѣдателя суда. На стѣнѣ висѣло рѣзное деревянное распятіе въ человѣческій ростъ; но лицо Спасителя имѣло суровое, неподвижное выраженіе и скорѣе могло внушать страхъ несчастнымъ подсудимымъ, нежели утѣшеніе и надежду. На столѣ, по правую руку предсѣдателя, былъ колокольчикъ, налѣво лежало большое открытое евангеліе, а посреди, между двумя подсвѣчниками съ зажженными восковыми свѣчами, стоялъ бронзовый крестъ. Иногда его раскаливали до красна и заставляли подсудимаго приложиться къ нему; если онъ отъ боли ронялъ крестъ, то это служило доказательствомъ его виновности. Судьи рѣшали, что онъ выказалъ отвращеніе въ святынѣ или что Спаситель воспротивился его поцѣлую.
   Въ углубленіи валы стояли монахи различныхъ орденовъ и свидѣтели; судьи заняли мѣста въ креслахъ; рядомъ съ ними помѣстились семнадцать "экзаменаторовъ", которые должны были снимать допросъ съ подсудимаго, папскій коммиссаръ и фискалъ Франческо Ароне.
   Отданъ былъ приказъ привести подсудимаго. Саванарола вошелъ ровнымъ шагомъ; прямой, открытый взглядъ его глазъ и непринужденная осанка показывали спокойную совѣсть; на его лицѣ, вмѣстѣ съ выраженіемъ глубокой скорби, видна была тихая покорность судьбѣ. Ему предложили сѣсть. Онъ горько улыбнулся, когда увидѣлъ приготовленный для него камень, но тѣмъ не менѣе безпрекословно сѣлъ и съ чувствомъ собственнаго достоинства сталъ ожидать начала суда. Предчувствія его сбылись: подобно тому, какъ нѣкогда книжники и фарисеи поступали съ Христомъ, такъ и его судьи снимали съ него допросъ съ единственною цѣлью найти его виновнымъ и осудить на смертную казнь. Саванарола съ невозмутимымъ спокойствіемъ выслушивалъ угрозы и оскорбленія и, давая отвѣты, взвѣшивалъ каждое свое слово. Наконецъ одинъ изъ судей, возмущенный вопіющей несправедливостью своихъ товарищей, неожиданно объявилъ, что отказывается отъ дальнѣйшаго допроса, такъ какъ не желаетъ принимать участія въ убійствѣ.
   Но этотъ случай еще больше увеличилъ упорство и ожесточеніе остальныхъ судей. По знаку папскаго коммиссара предсѣдатель позвонилъ въ колокольчикъ. Слуги подняли занавѣсъ, скрывавшую правую сторону валы, слабо освѣщенную двумя факелами. На багровомъ фонѣ сукна, покрывавшаго стѣны виднѣлись всевозможныя орудія пытки: подставки различной величины, желѣзные башмаки, гвозди, веревки, крюки и пр. Въ одномъ углу стояли столбы съ перекладинами, отъ которыхъ были протянуты веревки къ большимъ колесамъ; тутъ же на полу лежали гири, которыя привѣшивались къ ногамъ, чтобы придать большую тяжесть повисшему тѣлу. Кромѣ того разложены были воронки, смоляные факелы, кнуты, бичи съ желѣзными пулями, пилы, ножи различной величины, молотки, щипцы и другія приспособленія, чтобы выщипывать бороду, вырывать ногти, срѣзать кожу, пробуравливать тѣло и вливать въ раны горячее масло, смолу олова Въ нѣсколькихъ мѣстахъ на полу были сдѣланы углубленія для стока крови; въ стѣнахъ виднѣлись печи, въ которыхъ раскаливали желѣзныя рѣшетки, пики и вертела для поджариванья человѣческаго мяса. Въ самомъ дальнемъ углу стоялъ большой чанъ съ пылающими угольями, которые освѣщали зловѣщимъ свѣтомъ глубину залы.
   По знаку инквизитора тѣ-же таинственныя личности, которыя ввели Джиронато въ валу, подняли его на руки и понесли въ сторону залы, гдѣ находились орудія пытки. Епископъ Соренск и инквизиторъ Торріани набожно перекрестились, послѣ чего не монахи запѣли хоромъ заунывный псаломъ и молили милосердіи Бога о ниспосланіи свѣта истины заблудшему человѣку, погибшему во тьмѣ грѣховной.
   Два палача скрутили назадъ руки Саванаролы и связали ихъ на спинѣ концомъ веревки, перекинутой черезъ перекладину, между тѣмъ какъ другой конецъ ея былъ прикрѣпленъ къ мотовилу. Съ помощью колеса его подняли кверху до сводовъ и затѣмъ внезапно сбросили внизъ съ высоты. Паденіе было такъ сильно что слышно было какъ хрустнули суставы; изъ груди мученика вырвался подавленный крикъ.
   -- Сознайтесь, патеръ! сказалъ съ притворнымъ смиреніемъ инквизиторъ Торріани, стараясь придать своему голосу убѣдительный тонъ.
   -- Я сознаюсь въ томъ, отвѣтилъ Джироламо, что любилъ народъ и хотѣлъ дать ему свободу... я уважалъ церковь и желалъ видѣть ее обновленной...
   Слова эти отчетливо прозвучали среди мертвой тишины, царившей въ залѣ.
   -- Поднимите его снова! крикнулъ повелительнымъ голосомъ папскій коммиссаръ; и палачи, исполнивъ это приказаніе, вторично сбросили съ высоты злополучную жертву инквизиціи. Пытка была повторена до четырехъ разъ, пока, наконецъ, Саванарола, изнемогая отъ боли, пробормоталъ:
   -- Господи, сжалься надъ моей бѣдной душой!
   Судьи надѣялись, что наступилъ удобный моментъ, чтобы смирить гордость еретика, и воскликнули въ одинъ голосъ:
   -- Сознайся, что ты служилъ сатанѣ и хотѣлъ ввести народъ въ соблазнъ своими проповѣдями!
   Саванарола ничего не отвѣтилъ и только отрицательно покачалъ годовой.
   Послѣ этого его трижды поднимали до сводовъ и сбрасывали съ высоты. Въ послѣдній разъ глаза его выступили изъ орбитъ; онъ судорожно открылъ ротъ, но изъ горла раздался глухой храпъ, такъ что съ трудомъ можно было разслышать слова:
   -- Я сознаюсь, что...
   Онъ не могъ кончить начатой фразы, потому что у него изо рта хлынула кровь. Судьи приказали развязать ему руки, послѣ чего палачи положили его на матрацъ въ безчувственномъ состояніи.
   Доменико Буонвичини и Маруффи подверглись такимъ-же истязаніямъ, какъ ихъ настоятель, но не измѣнили своимъ убѣжденіямъ.
   Когда Саванарола опомнился отъ продолжительнаго обморока, онъ долженъ былъ выслушать протоколъ мнимыхъ признаній, сдѣланныхъ имъ подъ пыткой, который былъ прочитанъ фискаломъ Франческо Ароне.
   Саванарола старался дать себѣ отчетъ въ сказанныхъ имъ словахъ, но не могъ ничего припомнить кромѣ того, что вынесъ невыразимыя мученія. Въ числѣ присутствовавшихъ монаховъ онъ увидѣлъ съ глубокимъ огорченіемъ нѣсколькихъ доминиканцевъ изъ монастырь Санъ-Марко.
   Послѣ нѣкотораго молчанія онъ сказалъ взволнованнымъ прерывающимся голосомъ:
   -- Я признаю за истину все, что я проповѣдывалъ и говорилъ прежде. Если во время пытки мною были дѣйствительно сказаны тѣ слова, которыя записаны въ протоколѣ, то я отрекаюсь отъ нихъ, потому что они были вызваны ужасными мученіями. То, чему я училъ народъ, всегда останется непреложной истиной, хотя по своей тѣлесной немощи я не могъ вынести истязаній, которымъ подвергли меня и, быть можетъ, подъ пыткой сознался въ небывалыхъ преступленіяхъ. Поэтому я протестую противъ прочитанныхъ показаній.
   Но папскій коммиссаръ, не обращая вниманія на его слова, настойчиво требовалъ, чтобы онъ письменно подтвердилъ свои показанія. Инквизиторъ съ своей стороны снова отдалъ приказъ палачамъ схватить подсудимаго; но Саванарола отстранилъ ихъ знакомъ руки и изъявилъ согласіе подписать ту часть протокола, которая по его мнѣнію до извѣстной степени соотвѣтствовала фактамъ. Затѣмъ, подписавъ свое имя, онъ сказалъ слабымъ голосомъ:
   -- Я отдаю свою душу Богу и готовъ принести себя въ жертву за свободу народа...
   Узника отвели назадъ въ тюрьму, гдѣ онъ безъ всякой помощи или слова участія былъ предоставленъ своимъ тѣлеснымъ и нравственнымъ страданіямъ.
   Вслѣдъ затѣмъ "Signoria" собралась въ большой валѣ паллаццо, гдѣ кромѣ того присутствовала многочисленная публика изъ всѣхъ сословій. Фискалъ Франческо Ароне, прочитавъ протоколъ процесса, добавилъ:
   -- Я выбралъ только немногія мѣста изъ протокола, потому что если бы я прочелъ его отъ начала до конца и представилъ всѣ показанія узника, то дѣло приняло бы совсѣмъ иной видъ. Но я прохожу остальное молчаніемъ, потому что нахожу неудобнымъ посвящать всѣхъ присутствующихъ въ тайны нашего города.
   Это объясненіе было ловко придумано, чтобы подорвать послѣднее довѣріе народа къ Саванаролѣ, такъ какъ слова фискала были истолкованы въ томъ смыслѣ, что настоятель Санъ-Марко выдалъ многія важныя тайны, которыя были сообщены ему на исповѣди. Такимъ образомъ принятъ былъ систематическій способъ дѣйствій, чтобы уронить ученіе реформатора. Враги его намѣренно умалчивали о вынесенныхъ имъ мученіяхъ и только выставляли на видъ тотъ фактъ, что онъ сознался въ своей виновности. Грубая, невѣжественная толпа все еще была раздражена противъ него за неудавшійся судъ Божій; и даже его приверженцы не могли понять, что человѣкъ, который изгналъ именемъ Божіимъ Медичисовъ изъ Флоренціи и смирилъ честолюбіе Карла VIII, не въ состояніи былъ совершить чудо.
   Оффиціальный защитникъ Савонаролы, Анджело Пандольфини, употребилъ всѣ усилія для спасенія своего кліента, но противники несчастнаго монаха были слишкомъ сильный многочисленны. Гонцы одинъ за другимъ привозили Изъ Рима папскія буллы, въ которыхъ расточались обѣщанія и угрозы въ то время, какъ Медичисы съ своей стороны не щадили денегъ.
   Наконецъ, 22-го мая 1498 года, составленъ былъ приговоръ, по которому Саванарола и его двое товарищей были осуждены на смертную казнь. Трое подсудимыхъ присутствовали при чтеніи приговора передъ судомъ. На лицѣ Джироламо не выразилось ни малѣйшаго волненія; онъ обнялъ своихъ вѣрныхъ приверженцевъ и убѣждалъ ихъ не терять присутствія духа до послѣдней минуты. Затѣмъ, онъ поднялъ глаза къ небу и, подобно распятому Христу, молилъ Бога простить его враговъ и ниспослать благословеніе на ослѣпленный народъ.
   Для флорентинцевъ наступили дни волненія и напряженнаго ожиданія. Тѣ, которые въ глубинѣ души все еще были убѣждены, что стремленія Саванаролы угодны Богу, надѣялись, что ради него совершится чудо, между тѣмъ, какъ другіе, убѣжденные въ его сношеніяхъ съ сатаной, ожидали, что онъ въ критическую минуту спасетъ себѣ жизнь съ помощью волшебства.
   Въ это время Саванарола готовился въ смерти. Не разъ воображеніе рисовало ему дни счастливаго дѣтства, когда онъ сидѣлъ на колѣняхъ любящей матери и приносилъ ей цвѣты, нарванные въ полѣ. Затѣмъ онъ представлялъ себя въ отроческомъ возрастѣ, когда въ немъ впервые пробудились тѣ высокія стремленія, которыя впослѣдствіи прославили его имя. Всѣ эти сладкія воспоминанія были связаны съ Феррарой, гдѣ онъ прожилъ лучшее время своей жизни. Пребываніе въ Болоньи и тяжелое испытанное имъ горе дали другое направленіе его дѣятельности. Отсюда мысли узника невольно переносились во Флоренцію, гдѣ уваженіе народа, для котораго онъ столько разъ жертвовалъ жизнью, подняло его на недосягаемую высоту.
   Такимъ образомъ, дорогія воспоминанія прошлаго время отъ времени освѣщали для него своимъ золотистымъ отблескомъ печальное настоящее и проясняли его чело, омраченное близостью смерти.
   Но ему предстояло еще новое испытаніе отъ грубости и непониманія солдатъ, бывшихъ на караулѣ у его тюрьмы, которые не считали нужнымъ стѣсниться съ нимъ. Они врывались во всякое время дня и ночи въ его темницу, насмѣхались надъ нимъ и угрожали побоями, если онъ не представитъ имъ какое либо доказательство своей сверхъестественной силы. Они хотѣли, чтобы онъ превратилъ камни въ золото и продѣлалъ фокусы, которыми въ тѣ времена мнимые волшебники обманывали народъ.-- Смерть у тебя за плечами, говорили они, пора творить чудеса!..
   Савонарола молча выслушивалъ насмѣшки и грубыя шутки солдатъ; онъ настолько ослабѣлъ тѣломъ и духомъ отъ вынесенныхъ имъ истязаній, что съ нетерпѣніемъ сталъ ожидать смертной казни.
   Наконецъ, наступилъ желанный день. Рано утромъ, дверь его темницы отворилась; онъ отправился въ сопровожденіи стражи въ капеллу, куда вслѣдъ за нимъ приведены были его двое товарищей. Смертельная блѣдность покрывала ихъ лица; они казались больными и измученными. Послѣ принятія Св. Даровъ, которые они взаимно поднесли другъ другу, ихъ повели на казнь.
   'Когда трое приговоренныхъ достигли площади, епископъ Паганотти лишилъ ихъ по принятому обычаю духовнаго сана, послѣ чего инквизиторъ Торріани снялъ съ нихъ монашеское облаченіе, такъ что они остались въ нижнемъ платьѣ, безъ обуви.
   Саванарола попросилъ, чтобы ему возвратили на минуту его доминиканскую рясу и, приложившись къ ней, сказалъ громкимъ голосомъ.
   -- Святое одѣяніе, съ какимъ томленіемъ я нѣкогда стремился къ тебѣ! Впослѣдствіи, когда мое желаніе исполнилось, я хранилъ тебя чистымъ и незапятнаннымъ до настоящей минуты, и никогда бы не разстался съ тобой, еслибы меня насильственно не принудили къ этому!..
   Епископъ Рамолино въ силу уполномочія, полученнаго имъ отъ папы, освободилъ троихъ приговоренныхъ отъ церковнаго покаянія и далъ имъ полное разрѣшеніе отъ грѣховъ. По странному противорѣчію Александръ VI обѣщалъ имъ рай; но они должны были войти въ него черезъ пламя костра.
   На площади "Signoria" были воздвигнуты три трибуны: одна для епископа Паганотти, другая для коммисара папскаго престола, третья для караула, состоящаго изъ восьми человѣкъ. Широкіе подмостки вели отъ золотаго льва передъ дворцомъ "Signoria" до центра площади, гдѣ они достигали значительной высоты. Здѣсь устроенъ былъ востеръ изъ легко воспламеняемаго дерева и соломы, облитой масломъ, чтобы огонь могъ быстрѣе охватить его. По срединѣ востра возвышался столбъ въ двадцать метровъ высоты съ поперечной перекладиной, которая придавала ему издали форму креста.
   Трое приговоренныхъ, дойдя до мѣста казни, простились другъ съ другомъ съ взаимными увѣреніями, что они съ радостью идутъ на смерть, чтобы заслужить пальму мученичества. У каждаго изъ нихъ было въ рукахъ распятіе.
   Монахъ, сопровождавшій Саванаролу, спросилъ его: не желаетъ ли онъ сказать что либо передъ смертью?
   Саванарола отвѣтилъ: -- Я хотѣлъ только заявить, что не чувствую никакой злобы противъ моихъ враговъ и отъ всей души прощаю имъ. Молю Бога, чтобы флорентинцамъ не пришлось раскаяться въ моей смерти...

0x01 graphic

   Голосъ Саванаролы можно было разслышать съ одного конца площади до другаго, потому что собравшаяся несмѣтная толпа въ эту минуту хранила мертвое молчаніе.
   Палачъ надѣлъ сперва петлю на шею Сильвестро Маруффи и прикрѣпилъ веревку къ одной сторонѣ креста; затѣмъ, онъ накинулъ ему черезъ голову обручъ, висѣвшій на цѣпи посреди креста.
   Той же процедурѣ подвергся Доменико Буонвичини.
   Наступила очередь Саванаролы, который въ это время громкимъ голосомъ читалъ сѵмволъ вѣры. Онъ медленно поднялся по лѣстницѣ и, дойдя до висѣлицы, окинулъ взглядомъ стоявшій внизу народъ. Хотя разстояніе было слишкомъ велико, чтобы кто либо изъ толпы могъ видѣть въ эту минуту выраженіе его лица, но каждому казалось, что онъ слышитъ слово: "Неблагодарный!"
   Колоколъ Санъ-Марко сопровождалъ мѣрными ударами мрачную сцену смерти своего настоятеля.
   Тѣло Джироламо Саванаролы повисло между его двумя вѣрными приверженцами
   Былъ десятый часъ утра, 23 мая 1498 года.
   Длинные багровые языки поднялись къ небу изъ сплошной массы пламени, но сильный вѣтеръ талъ ихъ назадъ, такъ что огонь не коснулся ни одного изъ трехъ тѣлъ, которыя судорожно корчились въ предсмертной агоніи. Но вскорѣ снова поднялся огонь и охватилъ востеръ со всѣхъ сторонъ скрылъ изъ глазъ присутствующихъ ужасающее зрѣлище. На площади господствовала глубокая тишина; только монахи пѣли заунывнымъ голосомъ божественные гимны да слышенъ былъ глухой трескъ и шипѣніе пылавшаго костра. Густой дымъ растилался надъ площадью вмѣстѣ съ смрадомъ горѣвшихъ труповъ.
   Папскій коммиссаръ обратился къ Торріани, и они многозначительно пожали другъ другу руки. На ихъ лицахъ выражалась безкорыстная радость, что три человѣческихъ души попадутъ въ рай, а святой отецъ будетъ избавленъ отъ трехъ опасныхъ враговъ.
   Пламя, уничтоживъ остатки костра, мало по малу угасло; поднялся столбъ дыму, послѣ котораго остались только угли и пепелъ.
   Зрѣлище кончилось.
   Коммиссаръ и "Signoria" отдали приказъ палачамъ собрать пепелъ и бросить въ Арно съ Ponte vecchio. Волны Арно далеко унесли смертные останки Джироламо Саванаролы; но ни вѣтеръ, ни волны не могли уничтожить память объ его умственной дѣятельности, которая будетъ переходить отъ поколѣнія въ поколѣнію до тѣхъ поръ, пока будутъ жить люди на землѣ.
   

ГЛАВА IX.
Походъ Людовика XII въ Италію.

   Въ то время, какъ Чезаре Борджіа, отстраняя мелкихъ князей Романьи, стремился къ господству надъ всей Средней Италіей, герцогъ Геркулесъ Феррарскій прислалъ посольство въ Римъ, чтобы просить руки Лукреціи для своего сына Альфонса д'Эсте. Властелинъ Феррары надѣялся этимъ бракомъ обезпечить свои владѣнія отъ притязаній Чезаре и поправить разстроенные финансы. Невѣстѣ было назначено приданое въ сто тысячъ дукатовъ; кромѣ того Феррарское герцогство на три поколѣнія освобождалось отъ ленныхъ податей. Папа Александръ VI въ присутствіи посла феррарскаго герцога открылъ шкатулку, наполненную жемчугомъ. Все это для Лукреціи, сказалъ онъ; у ней будетъ лучшій жемчугъ и въ большемъ количествѣ, нежели у которой либо изъ итальянскихъ принцессъ!
   Обрученіе совершалось въ воскресный день; по окончаніи церемоніи Лукреція отправилась черезъ городъ въ церковь Santa Maria del popolo; ее сопровождали четыре епископа съ своими свитами и около трехъ сотъ всадниковъ. На слѣдующее утро на улицахъ появились два шута; одинъ изъ нихъ ѣхалъ верхомъ въ платьѣ изъ золотой парчи, стоимостью въ триста дукатовъ, въ которомъ наканунѣ была одѣта невѣста; другой шутъ шелъ пѣшкомъ въ такомъ-же богатомъ нарядѣ. Они кричали: Да здравствуетъ свѣтлѣйшая герцогиня феррарская! Да здравствуетъ папа Александръ! Ура!..
   Лукреція оставалась въ Римѣ еще четыре мѣсяца; затѣмъ послѣдовалъ ея отъѣздъ въ Феррару. Свита ея состояла изъ шести сотъ лицъ. За герольдомъ ѣхалъ кардиналъ-архіепископъ Козенцы, Франческо Ворджіа, въ видѣ легата отъ церковнаго города, во время проѣзда невѣсты по главнымъ улицамъ Рима. За нимъ слѣдовалъ кардиналъ Пьерлуиджи Борджіа и оба феррарскіе принца: Фердинандо и Сиджисмондо, братья Альфонса. Невѣста ѣхала между кардиналомъ Ипполито д'Эсте и своимъ братомъ Чезаре. Толпа дворянъ и вооруженныхъ всадниковъ замыкала шествіе, въ которомъ участвовали многіе внятные римляне въ великолѣпныхъ нарядахъ изъ серебряной и золотой парчи. Такимъ образомъ Лукреція разсталась съ Римомъ, который ей больше не суждено было увидѣть въ жизни.
   Союзъ съ францутскимъ королемъ потребовалъ не мало труда и денегъ со стороны Чезаре Борджіа. При первой своей поѣздкѣ во Францію, какъ во время путешествія, такъ и пребыванія въ странѣ, онъ выказалъ такую неслыханную роскошь, что затмилъ ею королевскій дворъ. Для скорѣйшаго достиженія цѣли, онъ старался склонить на свою сторону королевскаго любимца архіепископа д'Амбуазъ, дѣлая намеки этому честолюбивому и вліятельному человѣку, что онъ можетъ имѣть виды на высшій духовный санъ въ христіанскомъ мірѣ. Разсчетъ Чезаре оказался вѣрнымъ, потому что этимъ путемъ онъ скоро пріобрѣлъ дружбу короля, который помимо титула герцога Валентинуа назначилъ его начальникомъ сотни всадниковъ (chevaliers), съ значительнымъ годовымъ жалованьемъ.
   Когда всѣ необходимыя приготовленія были окончены, Людовикъ XII предпринялъ походъ въ Италію, заручившись союзомъ съ Венеціей и испанскимъ королемъ Фердинандомъ Католикомъ.
   Успѣхъ превзошелъ всѣ ожиданія, потому что Людовикъ XII въ самое непродолжительное время завладѣлъ Миланомъ и изгналъ оттуда герцога Лодовико Моро. И на этотъ разъ прекрасно организованныя французскія войска одержали верхъ надъ нестройными толпами, выводимыми на поле битвы итальянскими кондоттьери. На той и на другой сторонѣ были вспомогательныя войска изъ Швейцаріи; но вслѣдствіе несчастной случайности они были преждевременно вызваны на родину своимъ правительствомъ, такъ что Лодовико Моро неожиданно очутился въ безвыходномъ положеніи.
   Въ это время въ арміи итальянскихъ кондоттьери все еще господствовали самыя варварскіе военные обычаи. Между тѣмъ французскіе рыцари при всей своей признанной храбрости проявляли въ отдѣльныхъ случаяхъ замѣчательную гуманность, что придавало имъ извѣстнаго рода обаяніе въ глазахъ мѣстныхъ жителей. Въ томъ смыслѣ особенно славился Баярдъ, "рыцарь безъ страха и упрека"; о немъ разсказывали цѣлыя легенды, въ которыхъ онъ являлся образцомъ всѣхъ добродѣтелей и безпримѣрнаго мужества, и при этомъ выказывалъ крайнюю щекотливость относительно своей рыцарской чести.
   Во время осады города Брешьи въ числѣ тяжело раненыхъ былъ Баярдъ. Истекая кровью, онъ обратился къ своему товарищу сеньеру де Молларъ и проговорилъ съ усиліемъ: Побѣда на нашей сторонѣ! Ведите вашихъ людей на приступъ; къ сожалѣнію я долженъ остаться здѣсь, потому что чувствую приближеніе смерти!..
   Когда французскія войска вошли въ городъ, двое стрѣлковъ внесли раненаго Баярда въ жилище одного знатнаго горожанина. Послѣдній искалъ спасенія въ бѣгствѣ, между тѣмъ какъ жена его осталась дома и изъ боязни насилія со стороны побѣдителей, спрятала своихъ двухъ красивыхъ дочерей на чердакѣ подъ сѣномъ.
   Неожиданный стукъ въ дверь еще болѣе увеличилъ ея опасенія; но когда она увидѣла, что къ ней въ домъ несутъ раненаго рыцаря, то почувствовала къ нему глубокое состраданіе. По ея распоряженію стрѣлки внесли Баярда въ богато убранную комнату и уложили въ постель. Вслѣдъ затѣмъ вошла хозяйка дома и, преклонивъ колѣна, сказала:-- Благородный рыцарь, я знаю, что по правиламъ войны этотъ домъ составляетъ теперь вашу собственность, и охотно предоставляю вамъ его въ полное распоряженіе. Но умоляю васъ пощадить жизнь и честь моихъ двухъ дочерей, такъ какъ онѣ дороже для меня всего на свѣтѣ.
   Баярдъ отвѣтилъ: Я не знаю, чѣмъ кончится моя рана; но во всякомъ случаѣ могу васъ увѣрить, многоуважаемая синьора, что пока во мнѣ есть хотя искра жизни, вы и ваши дочери обезпечены отъ какой либо непріятности. Пусть только молодыя дѣвушки не выходятъ на улицу, и я ручаюсь честнымъ словомъ, что ни одинъ изъ моихъ людей не вступитъ въ домъ безъ вашего разрѣшенія.
   Эти слова успокоили встревоженную женщину; по желанію раненаго, она немедленно отправилась за хирургомъ подъ охраной одного изъ стрѣлковъ.
   Приглашенный врачъ внимательно осмотрѣлъ рану и, сдѣлавъ перевязку, объявилъ, что, по его мнѣнію, состояніе больнаго не представляетъ никакой опасности для жизни, хотя потребуетъ довольно продолжительнаго леченія. Тоже нашелъ и лейбъ-медикъ герцога Немурскаго, который вслѣдъ за тѣмъ посѣтилъ Баярда.
   Хозяйка съ материнской заботливостью ухаживала за французскимъ рыцаремъ и* нерѣдко проводила ночи у его постели. Когда онъ настолько поправился, что сталъ обращать вниманіе на окружающее, отъ него не ускользнуло печальное выраженіе лица хозяйки дома. Догадываясь отчасти о причинѣ, онъ спросилъ ее: гдѣ ея мужъ?
   -- Клянусь вамъ, благородный рыцарь, отвѣтила она, заливаясь слезами, что я не знаю, живъ ли онъ, или нѣтъ, потому что лишена была возможности имѣть о немъ какія либо извѣстія. Если непріятель пощадилъ его, то онъ долженъ быть въ одномъ изъ окрестныхъ монастырей...
   Баярдъ уговорилъ ее послать за своимъ мужемъ, ручаясь за его безопасность, и далъ для охраны своего конюха и нѣсколько человѣкъ стрѣлковъ. Бѣглецъ былъ скоро отысканъ; онъ, не колеблясь, вернулся въ свой домъ, такъ какъ рыцарское слово Баярда имѣло такое же значеніе для его враговъ, какъ и для соотечественниковъ.
   Баярдъ пролежалъ около пяти недѣль въ постели. Когда онъ настолько окрѣпъ, что въ состояніи былъ встать и пройти по комнатѣ, то не могъ долѣе оставаться безъ дѣла. Онъ получалъ ежедневно извѣстія съ театра войны, и, зная, что тамъ ожидаютъ битвы, хотѣлъ во чтобы то ни стало принять въ ней участіе. Поэтому онъ послалъ за хирургомъ и сталъ настойчиво просить его, чтобы онъ дозволилъ ему отправиться въ путь.
   -- Мнѣ кажется, сказалъ онъ, что я почти выздоровѣлъ и могу сѣсть на лошадь. Увѣряю васъ, что мнѣ не принесетъ никакого вреда, если уѣду отсюда, и что я скорѣе могу заболѣть отъ скуки.
   Хирургъ, предупрежденный слугами относительно желанія рыцаря участвовать въ предстоящемъ сраженіи, еще разъ осмотрѣлъ рану и послѣ нѣкотораго колебанія изъявилъ.свое согласіе.
   Ничто на свѣтѣ не могло такъ обрадовать Баярда, какъ это дозволеніе; онъ назначилъ свой отъѣздъ черезъ два дня и приказалъ слугамъ готовиться въ путь.
   Хозяйка считала себя и свое семейство въ плѣну у рыцаря, и зная, что могла бы лишиться всего своего состоянія, еслибы онъ вздумалъ воспользоваться своимъ правомъ побѣдителя, рѣшила поднести ему соотвѣтствующій подарокъ, чтобы выразить ему свою признательность.
   Утромъ того дня, когда Баярдъ долженъ былъ отправиться въ путь, въ его комнату вошла хозяйка дома; слуга шелъ за нею съ красивой шкатулкой въ рукахъ. Рыцарь отдыхалъ въ креслѣ послѣ прогулки и былъ очень смущенъ, когда почтенная синьора встала передъ нимъ на колѣни. Онъ поспѣшилъ приподнять ее, и, усадивъ рядомъ съ собой, съ недоумѣніемъ взглянулъ на нее, какъ бы ожидая, чтобы она объяснила ему цѣль своего прихода.
   -- Благородный рыцарь, сказала она, я считаю для себя особеннымъ счастьемъ, что Господь послалъ васъ въ нашъ домъ и черезъ это избавилъ насъ отъ смерти и безчестья. Съ тѣхъ поръ, какъ вы поселились у насъ, мы не испытали ни малѣйшей непріятности отъ вашихъ людей; всѣ они были постоянно вѣжливы съ нами и не позволили себѣ ничего взять отъ насъ безплатно. Haконецъ, вы сами добровольно отказались отъ своего права распорядиться нашивъ имуществомъ, которое могло быть конфисковано въ вашу пользу. Поэтому я рѣшилась просить васъ оказать намъ величайшую милость и принять небольшой подарокъ, который только отчасти можетъ служить выраженіемъ нашей благодарности.
   Съ этими словами синьора взяла изъ рукъ слуги шкатулку, наполненную дукатами, и высыпала ихъ на столъ.
   -- Сколько здѣсь дукатовъ? спросилъ ее съ живостью Баярдъ.
   Этотъ вопросъ смутилъ почтенную синьору: она вообразила, что рыцарь разсердился за незначительность подарка.
   -- Здѣсь всего двѣ тысячи пятьсотъ дукатовъ, отвѣтила она, но если эта сумма кажется вамъ недостаточной, благородный рыцарь, то мы можемъ увеличить ее.
   -- Клянусь честью, синьора, возразилъ Баярдъ, что еслибы вы подарили мнѣ сто тысячъ дукатовъ, то они имѣли бы для меня менѣе цѣны, нежели ваше радушное гостепріимство и уходъ за мной во время болѣзни. Поэтому, куда бы не занесла меня судьба, я всегда буду къ вашимъ услугамъ. Что же касается дукатовъ, то я не могу взять ихъ, тѣмъ болѣе, что во всю мою жизнь больше дорожилъ людьми, чѣмъ деньгами..
   Добрая женщина была искренно огорчена этимъ отказомъ и со слезами на глазахъ умоляла рыцаря принять подарокъ, который, по ея словамъ, не имѣлъ никакой цѣны сравнительно съ тѣмъ, что онъ сдѣлалъ для всего ея семейства.
   Баярдъ, видя ея настойчивость, рѣшилъ сдѣлать небольшую уступку, чтобы превратить дальнѣйшій разговоръ.-- Хорошо, сказалъ онъ, я принимаю вашъ подарокъ, но съ тѣмъ, что вы позволите мнѣ распорядиться имъ по моему усмотрѣнію. Поэтому прошу васъ оставить двѣ тысячи дукатовъ у себя, такъ какъ я отдаю ихъ къ приданое вашимъ дочерямъ, что же касается остальныхъ пятисотъ дукатовъ, то я дарю ихъ бѣднымъ жителямъ Брешьи, которые наиболѣе пострадали отъ грабежа и военнаго постоя. Само собой разумѣется, что раздача денегъ будетъ зависѣть отъ васъ, потому что вы лучше меня знаете, кому нужна помощь. Затѣмъ, если вы ничего не имѣете противъ этого, то я попросилъ бы у васъ дозволенія проститься съ обѣими синьорами.
   Хозяйка дома воевала обѣихъ дочерей, которыя съ замѣчательной красотой соединяли хорошее образованіе и нерѣдко во время болѣзни Баярда развлекали его пѣніемъ и игрой на лютнѣ.
   Старшая изъ дѣвушекъ обратилась къ нему съ прощальнымъ привѣтствіемъ: Великодушный рыцарь, сказала она, я и сестра моя приносимъ вамъ искреннюю благодарность за оказанное вами покровительство. Мы всегда будемъ молить Бога о вашемъ благополучіи и сожалѣемъ, что не можемъ иначе выразить вамъ нашу признательность.
   Баярдъ былъ тронутъ этими словами. Я скорѣе долженъ благодарить васъ синьорина и вашу сестру за неизмѣнную доброту, съ какой вы обѣ относились ко мнѣ во время моей продолжительной болѣзни. Малѣйшій знакъ вниманія и ласковый взглядъ прекрасныхъ глазъ получаютъ для насъ двойную цѣну, когда мы удалены отъ родины и осуждены на суровую походную жизнь.
   Затѣмъ онъ дружески простился съ хозяйкой дома и обѣими дѣвушками; и пожалъ имъ руки по итальянскому обычаю, который въ то время еще не былъ принятъ во Франціи.
   Баярдъ, едва дождавшись вечера, приказалъ сѣдлать лошадей, такъ какъ спѣшилъ присоединиться къ своимъ товарищамъ по оружію. Обѣ дѣвушки вышли проводить его на крыльцо; каждая поднесла ему подарокъ своей работы: одна изъ нихъ подарила рыцарю изящные наручни изъ золотыхъ и серебряныхъ нитокъ; другая -- кошелекъ для золота.
   Баярдъ надѣлъ на себя наручни и привязалъ кошелекъ къ поясу. При этомъ онъ сердечно поблагодарилъ молодыхъ синьоринъ и сказалъ, что въ память о нихъ постоянно будетъ носить подаренныя ему вещи.
   Помимо боязни пропустить битву, Боярдъ спѣшилъ на мѣсто военныхъ дѣйствій, чтобы остаться вѣрнымъ данному слову. Когда онъ лежалъ раненый въ Брешьи, принцъ Гастонъ де Фуа ежедневно навѣщалъ его и однажды, находя здоровье рыцаря удовлетворительнымъ, сказалъ ему: "Мой дорогой Баярдъ, я надѣюсь, что ваша рана скоро заживетъ и вы будете участвовать въ первой битвѣ, которую мы дадимъ непріятелю. Ваше отсутствіе было бы для насъ незамѣнимой потерей". Баярдъ отвѣтилъ, что онъ готовъ скорѣе приказать вынести себя вмѣстѣ съ постелью на средину битвы, нежели отказаться отъ участія въ ней.
   Король Людовикъ XII и его полководцы напрасно обманывали себя надеждой, что и на этотъ разъ французская армія быстро обойдетъ Италію и останется побѣдительницей, не прибѣгая къ оружію. Причина такого заблужденія главнымъ образомъ заключалось въ томъ, что они совершенно упустили изъ виду, что предшествующее нашествіе французовъ было тяжелой, но крайне поучительной школой для итальянскихъ властелиновъ и предводителей войска. Если Карлу VIII удалось быстро и безпрепятственно пройти страну съ своей арміей, то это нужно приписать крайней запутанности дѣлъ на полуостровѣ и тому обстоятельству, что здѣсь еще не были извѣстны новые способы веденія войны. Жестокій урокъ не прошелъ безслѣдно для живыхъ и воспріимчивыхъ итальянцевъ; они воспользовались вороткамъ отдыхомъ, чтобы усвоить всѣ тѣ нововведенія, при которыхъ можно было съ успѣхомъ выдержать борьбу съ сильнымъ непріятелемъ. Въ самое короткое время сооружены были новыя крѣпости, построены мосты и пріобрѣтено усовершенствованное оружіе, такъ что высокомѣрное французское рыцарство увидѣло передъ собой другаго непріятеля. Вмѣстѣ съ тѣмъ дѣла въ Италіи приняли вскорѣ иной оборотъ. Самые знаменитые художники, какъ Леонардо да Винчи, Микель Анджело, Рафаэль и др. отложили кисть и рѣзецъ и занялись составленіемъ стратегическихъ плановъ для защиты страны отъ непріятеля.
   Еслибы вражда между отдѣльными государствами и ненависть противъ Венеціи не мѣшали итальянцамъ дѣйствовать соединенными силами противъ враговъ, то врядъ ли французамъ удалось проникнуть въ полуостровъ.
   Людовикъ не ошибся относительно тѣхъ выгодъ, какія можетъ принести ему союзъ съ Чезаре Борджіа и дружба съ папой, потому что только этимъ путемъ онъ могъ пройти безпрепятственно по средней Италіи и достигнуть Неаполя, гдѣ обстоятельства измѣнились въ его пользу.
   Напрасно король Федериго неаполитанскій для спасенія своего государства, еще до начала войны, предлагалъ своимъ подданнымъ признать власть Людовика XII, а его самаго назначить вице-королемъ. Неаполитанцы не приняли этого предложенія не только изъ чувства національной гордости, но и вслѣдствіе привязанности къ Федериго.
   Вскорѣ послѣ того Людовикъ сообразно своему плану овладѣлъ Неаполемъ, но не долго удержалъ его за собой, и въ битвѣ при Гаэта долженъ былъ уступить Испаніи вновь пріобрѣтенное королевство, которое съ этихъ поръ управлялось аррагонскими вице-королями.
   Въ болотистой равнинѣ на берегу Гарильяно близь Неаполя произошла битва между французами и испанцами, имѣвшая роковыя послѣдствія для Пьетро Медичи, который вопреки традиціямъ своего дома и на этотъ разъ примкнулъ къ французскому королю. На одной сторонѣ рѣки, у развалинъ древняго Минтурнэ, стояли французы подъ предводительствомъ Гонзага изъ Мантуи; на другомъ берегу расположились испанскія войска, въ главѣ которыхъ былъ знаменитый полководецъ Гонзальвъ Кордуанскій. Послѣ нѣсколькихъ напрасныхъ попытокъ французамъ удалось переправиться черезъ рѣку. Но Ганзальвъ смѣло бросился на нихъ и обратилъ въ бѣгство, говоря, что предпочитаетъ найти могилу и сдѣлать шагъ впередъ чѣмъ двинуться назадъ на нѣсколько локтей, хотя бы изъ-за этого онъ могъ прожить сто лѣтъ. Французы отступили къ Гаэта; и здѣсь послѣдовала вышеупомянутая битва. Несмотря на обычную храбрость французовъ, испанцы остались побѣдителями. Пьетро Медичи искалъ спасенія на купеческомъ суднѣ, которое утонуло вмѣстѣ съ нимъ отъ слишкомъ тяжелаго груза.
   Во время войны рѣшилась судьба Федериго неаполитанскаго. Историки не согласны въ томъ: умеръ ли онъ на родинѣ отъ тяжелой болѣзни, прежде чѣмъ непріятель подошелъ въ Неаполю, или, какъ увѣряютъ нѣкоторые, прожилъ еще послѣ этого извѣстное время во Франціи. Говорили даже, что Людовикъ XII отдалъ ему во владѣніе графство Анжуйское съ значительнымъ ежегоднымъ содержаніемъ. Но гдѣ бы ни кончилъ свою жизнь Федериго, онъ во всякомъ случаѣ провелъ ее въ такомъ же душевномъ одиночествѣ, какъ его возлюбленная Катарина Карнаро.
   

ГЛАВА XX.
Семья Лодовико Моро и германскій императоръ Максимиліанъ.

   Въ то время, какъ въ южной Италіи свирѣпствовала война и Чезаре Борджіа приводилъ въ исполненіе свои хищническіе планы, семья изгнаннаго герцога миланскаго нашла убѣжище въ Иннсбрукѣ, гдѣ въ то время находился дворъ германскаго императора Максимиліана.
   По ту сторону горъ, которыя защищаютъ солнечную Италію отъ суровыхъ сѣверныхъ вѣтровъ, лежитъ Тироль со своими живописными горами, сосновыми и буковыми лѣсами, водопадами и свѣжимъ, живительнымъ воздухомъ. Тирольцы издавна отличались отъ изнѣженныхъ обитателей цвѣтущей и плодоносной Италіи простотой нравовъ и сильнымъ тѣлосложеніемъ. Страна ихъ болѣе ста лѣтъ принадлежала австрійскому дому. Габсбурги нерѣдко являлись сюда для для охоты и неутомимо преслѣдовали дичь въ лѣсной чащѣ, среди дикихъ, неприступныхъ утесовъ.
   Императоръ Максимиліанъ раздѣлялъ наслѣдственную страсть Габсбургскаго дома къ охотѣ, и въ этомъ случаѣ никакая гора не казалась ему достаточно высокой и никакой утесъ слишкомъ опаснымъ. Во времена своей молодости онъ едва не погибъ на охотѣ среди крутыхъ альпійскихъ скалъ Тироля, такъ какъ потерялъ слѣдъ тропинки и не могъ двинуться съ мѣста. Всѣ попытки добраться до него оказались напрасными. У подножья гигантскаго утеса, который поднимался къ небу въ видѣ сплошной стѣны, собралось все населеніе ближайшей деревни. Пасторъ поднялъ обѣими руками св. Дары, ниспосылая церковное благословеніе на злополучнаго охотника, который долженъ былъ неизбѣжно погибнуть отъ голодной смерти. Онъ находился на такой высотѣ, что стоявшіе внизу люди съ трудомъ могли различить его стройную фигуру. Но въ тотъ моментъ, когда пасторъ издали напутствовалъ его къ смерти и онъ самъ готовился къ ней, явилась неожиданная помощь. Въ нѣсколькихъ шагахъ отъ него послышался въ кустарникѣ шорохъ; вслѣдъ за тѣмъ, изъ зеленой листвы выглянула бѣлокурая головка съ тонкими чертами лица и большими голубыми глазами. Удивленный Максимиліанъ не могъ подробно разглядѣть фигуры, но видѣлъ короткое мужское платье. Таинственное видѣніе молча указало ему рукой на узкую тропинку въ скалахъ, по которой онъ безопасно спустился въ долину, гдѣ встрѣтилъ свою свиту, которая съ радостью привѣтствовала его. Максимиліанъ оглянулся, отыскивая глазами красиваго юношу, которому онъ былъ обязанъ своимъ спасеніемъ. Но онъ исчезъ безслѣдно, и всѣ попытки отыскать его оказались напрасными, такъ что вскорѣ всѣ пришли къ убѣжденію, что св. Дѣва Марія послала ангела, чтобы указать путь молодому принцу.
   Максимиліанъ пользовался такимъ же уваженіемъ и любовью въ Тиролѣ, какъ его отецъ, потому что въ то время Габсбурги своими нравственными качествами и кроткимъ правленіемъ выдѣлялись между всѣми тогдашними властелинами.
   Хотя они не менѣе другихъ заботились о могуществѣ своего дома и подчасъ прибѣгали къ мечу для увеличенія своихъ владѣній, но преимущественно старались пріобрѣсти чужія земли посредствомъ браковъ и связанныхъ съ ними наслѣдственныхъ правъ.
   Максимиліанъ былъ женатъ на дочери Карла Смѣлаго, Маріи Бургундской, вслѣдствіе чего сынъ ихъ, Филиппъ, сдѣлался властелиномъ Нидерландовъ. Послѣ смерти своей первой жены германскій императоръ хотѣлъ жениться на Аннѣ Бретанской, но Карлъ VIII предупредилъ его, и Максимиліанъ выбралъ себѣ въ супруги Біанку Сфорца изъ миланскаго герцогскаго дома. Біанка славилась своей красотой и богатствомъ; она внесла въ Германію болѣе утонченные нравы и образованіе, которымъ придавали большое значеніе при итальянскихъ дворахъ.
   Максимиліанъ поздно вступилъ на престолъ, такъ какъ уже былъ въ зрѣлыхъ лѣтахъ, когда умеръ его отецъ, Фридрихъ III, но сохранилъ юношескую воспріимчивость и зорко слѣдилъ за ходомъ политическихъ событій. Несогласія съ Франціей начались, еще въ царствованіе Людовика XI, который употреблялъ всѣ усилія, чтобы побудить Нидерландскіе штаты отдѣлиться отъ Австріи и даже присвоилъ себѣ часть южной Фландріи. При Карлѣ VIII отношенія приняли болѣе мирный характеръ, благодаря вмѣшательству Лодовико Моро. Съ вступленіемъ на престолъ Людовика ХИ, Франція болѣе чѣмъ когда нибудь заискивала дружбы германскаго императора изъ боязни, чтобы онъ не помѣшалъ ея завоевательнымъ стремленіямъ относительно Милана.
   Тирольцы, изъ преданности къ своему властелину, принимали сердечное участіе во всемъ, что касалось его семьи. Такимъ образомъ, всѣ жители Иннсбрука знали блѣдную красивую женщину, которая съ нѣкотораго времени поселилась при германскомъ дворѣ, съ двумя сыновьями, и жалѣли объ ея несчастной судьбѣ. Когда она посѣщала соборъ, взоры всѣхъ присутствующихъ обращались на почетныя мѣста, гдѣ ее можно было видѣть вмѣстѣ съ другими членами императорской фамиліи. Смуглый цвѣтъ лица обоихъ мальчиковъ и ихъ черные глаза служили поводомъ въ страннымъ толкамъ среди простаго народа. Многіе думали, что въ Италіи люди чернокожіе; другіе увѣряли, что герцогъ миланскій, супругъ блѣдной женщины -- мавръ, хотя нѣкоторые возражали противъ этого, что тогда у мальчиковъ была бы черная кожа съ бѣлыми пятнами. Обыкновенно, подобные разговоры кончались похвалами доброй герцогинѣ, которая сама раздавала милостыню бѣднякамъ и терпѣливо выслушивала ихъ, когда они разсказывали ей о своихъ семейныхъ дѣлахъ.
   Добродушные тирольцы съ искреннимъ состраданіемъ смотрѣли на ея грустное лицо и черный вуаль, покрывавшій ея каштановые волосы, и приписывали ея печаль долгой разлукѣ съ мужемъ. Между тѣмъ, болѣе серьезныя заботы наполняли ея сердце. Она не находила себѣ покои ни днемъ, ни ночью, и даже во время кратковременнаго сна, ее мучили тревожныя видѣнія. Ей казалось, что ея мужъ сидитъ за крѣпкими тюремными стѣнами и осужденъ на пожизненное заключеніе; не разъ она даже видѣла во снѣ, что его ведутъ на смертную казнь и просыпалась въ испугѣ.
   Судьба Милана еще не была рѣшена, и герцогъ пока не терялъ надежды освободить страну отъ французскаго ига. Тѣмъ не менѣе, онъ считалъ свое положеніе настолько ненадежнымъ, что отвезъ жену, обоихъ сыновей и остатки сокровищъ во двору своего родственника, императора Максимиліана.
   Марія находила единственное утѣшеніе въ религіи. Въ тѣ времена, для знатныхъ женщинъ въ дни тяжелыхъ испытаній не оставалось иного исхода, кромѣ обращенія въ Богу и Пресвятой Маріи въ горячихъ молитвахъ и ревностнаго исполненія религіозныхъ обрядовъ. Герцогиня ежедневно бывала въ церкви при утреннемъ богослуженіи, и чѣмъ сильнѣе было ея безпокойство объ участи мужа и будущности дѣтей, тѣмъ усерднѣе была ея молитва. Всякое общество тяготило ее при ея печальномъ настроенія духа, но въ качествѣ близкой родственницы императора, она должна была неизбѣжно принимать участіе въ различныхъ придворныхъ торжествахъ и увеселеніяхъ. Наконецъ, Максимиліанъ, какъ бы снисходя къ ея положенію, предложилъ ей поселиться на нѣкоторое время въ небольшомъ уединенномъ замкѣ, расположенномъ среди горъ, въ нѣсколькихъ часахъ ѣзды отъ Иннсбрука. Марія съ радостью согласилась на это предложеніе и просила только, чтобы ей немедленно сообщали каждое извѣстіе, которое будемъ получено отъ ея мужа. Въ продолженіе многихъ лѣтъ никто не жилъ въ замкѣ; поэтому велѣно было сдѣлать въ немъ нѣкоторыя поправки и приготовленія къ пріему герцогини, которая отправилась туда при первой возможности, съ своими дѣтьми и свитой, пріѣхавшей съ ней изъ Милана.
   Марія обязана была этой перемѣной Біанкѣ Сфорца, супругѣ императора, которая поспѣшила удалить ее отъ двора, чтобы избавить отъ новыхъ непріятностей, такъ какъ въ это время шли дѣятельные переговоры между французскимъ королемъ и Максимиліаномъ. Императоръ, при всей своей рыцарской вѣжливости, не отличался тонкостью чувствъ и, не смотря на близкое родство съ Лодовико Моро, готовъ былъ принести въ жертву родственныя связи политическому разсчету. По примѣру своихъ предшественниковъ, Максимиліанъ хотѣлъ воспользоваться удобнымъ случаемъ для увеличенія могущества Габсбургскаго дома, и тѣмъ охотнѣе согласился на удаленіе миланской герцогини, что она до извѣстной степени стѣсняла его своимъ присутствіемъ.
   До сихъ поръ Максимиліанъ выказывалъ явное нерасположеніе въ Франціи и упорно отказывался признать притязанія Орлеанскаго дома на Миланское герцогство. Людовикъ XII не могъ при этихъ условіяхъ спокойно пользоваться плодами своихъ побѣдъ и рѣшился послать въ Тріентъ своего перваго министра, кардинала д'Амбуазъ, который долженъ былъ употребить всѣ усилія, чтобы склонить въ миру германскаго императора. Д'Амбуавъ предложилъ руку единственной дочери короля, малолѣтней принцессы Клотильды, внуку Максимиліана, Карлу, сыну Филиппа и Анны Кастильской. Клотильда должна была получить въ приданое Миланское герцогство, если германскому императору будетъ угодно пожаловать его принцессѣ въ видѣ леннаго владѣнія. Филиппъ вполнѣ одобрялъ этотъ планъ и, ради торговыхъ интересовъ своихъ нидерландскихъ подданныхъ, желалъ прочнаго мира съ Франціей. Онъ самъ вызвался быть посредникомъ между своимъ отцомъ и Людовикомъ XII. На предварительномъ совѣщаніи, которое состоялось въ Тріентѣ, д'Амбуазъ поднялъ также вопросъ о церковной реформѣ и смѣнѣ наличнаго состава высшаго католическаго духовенства, начиная съ главы его. Честолюбивый кардиналъ надѣялся этимъ путемъ проложить себѣ путь къ папскому престолу. Онъ обѣщалъ именемъ своего властелина прекратить враждебныя дѣйствія противъ особы Лодовико Моро, кардинала Асканіо Сфорца и другихъ плѣнныхъ миланцевъ. Но главный пунктъ договора представлялъ непреодолимыя затрудненія У Людовика XII могъ родиться сынъ и онъ не хотѣлъ лишить его заранѣе выгоднаго наслѣдства въ пользу дочери. Императоръ съ своей стороны не соглашался на оговорку, которая давала возможность французскому королю распорядиться впослѣдствіи Миланскимъ герцогствомъ по своему усмотрѣнію. Такимъ образомъ конференція въ Тріентѣ не привела ни къ какимъ результатамъ.
   Во время этихъ переговоровъ почти прерваны были всякія сношенія между императорской фамиліей и супругой бывшаго миланскаго герцога, такъ что Марія сама должна была разсылать гонцовъ, чтобы получать извѣстія о положеніи дѣлъ своего мужа. Хотя она имѣла мало надежды на лучшую будущность, но въ ея новомъ убѣжищѣ, по крайней мѣрѣ, ничто не нарушало тишины ея уединенной жизни; она могла вполнѣ предаться молитвѣ и благотворительности.
   Вскорѣ послѣ своего пріѣзда она собрала подробныя свѣдѣнія о бѣдныхъ семействахъ, живущихъ въ окрестностяхъ, и старалась, по возможности, облегчить ихъ участь. Хотя нищета въ Тиролѣ далеко не была такъ велика, какъ въ Италіи, гдѣ постоянныя войны довели народъ до крайняго разоренія, но и здѣсь было не мало несчастныхъ, которымъ благодѣтельная рука доброй герцогини могла принести помощь и утѣшеніе.
   Между тѣмъ, германскій императоръ, по окончаніи неудачной конференціи въ Тріентѣ, вернулся въ Иннсбрукъ. Теперь ничто не мѣшало ему возобновить прежнія дружескія отношенія съ миланской герцогиней, и онъ рѣшился немедленно посѣтить ее вмѣстѣ съ своей супругой. Императорская чета отправилась въ путь съ небольшой свитой и послѣ короткаго, но утомительнаго путешествія достигла уединеннаго горнаго замка, гдѣ жила Марія. Герцогиня не ожидала ихъ пріѣзда; поэтому высокіе посѣтители застали ее, окруженную деревенскими дѣтьми, которымъ она раздавала съѣстные припасы.
   Императоръ съ супругой остановились у входа въ залу и молча смотрѣли на трогательное зрѣлище, которое представилось ихъ глазамъ. Марія сидѣла на стулѣ съ высокой спинкой, одѣтая какъ всегда, въ темное платье; ея старшій сынъ стоялъ за нею облокотившись обѣими руками на спинку стула; младшій помѣстился на скамейкѣ, у ногъ матери. Оба мальчика съ видимымъ участіемъ смотрѣли на бѣдно одѣтую молодую дѣвушку, съ которой въ эту минуту разговаривала герцогиня.
   Но сцена тотчасъ-же измѣнилась съ появленіемъ императорской четы. Марія, вмѣстѣ съ своими сыновьями, поспѣшила на встрѣчу гостямъ; молодая дѣвушка робко отошла въ сторону, между тѣмъ какъ остальныя дѣти съ наивнымъ любопытствомъ разглядывали высокія фигуры незнакомыхъ посѣтителей.
   Императоръ разсѣянно поздоровался съ своей родственницей и обоими принцами, такъ какъ все его вниманіе было обращено на бѣдно одѣтую дѣвушку, стоявшую въ углубленіи комнаты. Взглядъ его былъ такъ пристально устремленъ на нее, что она окончательно растерялась, недоумѣвая, что могъ найти въ ней необыкновеннаго знатный господинъ, который такъ неожиданно появился въ замкѣ. Поэтому она очень обрадовалась, когда герцогиня позволила ей удалиться вмѣстѣ съ деревенскими дѣтьми.
   Герцогиня Марія обратилась съ разными вопросами къ императору, который подробно разсказалъ ей о своемъ пребываніи въ Тріентѣ и неудачныхъ переговорахъ съ кардиналомъ д'Амбуазъ. Въ заключеніе онъ сообщилъ ей, что герцогъ миланскій спасся бѣгствомъ и вскорѣ явится въ Иннсбрукъ, чтобы уговориться съ нимъ относительно дальнѣйшихъ мѣръ противъ Франціи.
   Это извѣстіе привело несчастную женщину въ самое радостное настроеніе духа; надежда снова проснулась въ ея наболѣвшемъ сердцѣ. Время проходило для нея незамѣтно среди оживленнаго разговора, тѣмъ болѣе, что появленіе неожиданныхъ гостей доставило ей искреннее удовольствіе. Но они оставались недолго и послѣ легкаго завтрака собрались въ обратный путь. Императоръ, выходя изъ валы, вспомнилъ о молодой дѣвушкѣ, обратившей на себя его вниманіе въ моментъ пріѣзда, и спросилъ герцогиню: знаетъ-ли она ея родителей? Герцогиня отвѣтила, что это дочь бѣдной вдовы, которая въ настоящее время больна, что и заставило ее прибѣгнуть къ благотворительности, такъ какъ до сихъ поръ она всегда сама содержала себя и дѣтей работой. Но императоръ не довольствовался этимъ отвѣтомъ и просилъ герцогиню] навести справки объ отцѣ дѣвушки и узнать, не имѣетъ-ли она съ нимъ поразительнаго сходства?-- Въ такомъ случаѣ,-- добавилъ онъ,-- объясниться одно странное происшествіе, которое много лѣтъ представляло для меня неразрѣшимую загадку.
   Съ этими словами императоръ, простился съ радушной хозяйкой дома и, оставивъ богатый подарокъ молодой дѣвушкѣ, отправился обратно въ Иннсбрукъ съ своей супругой и свитой.
   Германскій императоръ Максимиліанъ, при всѣхъ своихъ достоинствахъ, великодушномъ и благородномъ характерѣ, отличался мелочнымъ корыстолюбіемъ, которое проявлялось во всѣхъ болѣе или менѣе важныхъ случаяхъ его жизни. Когда вскорѣ послѣ того Лодовико Моро прибылъ въ Иннсбрукъ, чтобы просить его помощи, онъ, противъ всякаго ожиданія, потребовалъ, чтобы ему было выдано все имущество изгнаннаго герцога. Лодовико не могъ согласиться на подобное условіе, такъ какъ, въ виду неопредѣленной будущности, не считалъ себя вправѣ рисковать матеріальнымъ благосостояніемъ своей семьи.
   Маріи не долго пришлось пробыть съ любимымъ мужемъ; но и въ тѣ немногіе дни, которые герцогъ могъ посвятить своей семьѣ, она видѣла его урывками. Къ нему постоянно являлись съ предложеніемъ услугъ разныя личности, которыя хотѣли поступить на его службу. Это подало ему мысль составить собственное наемное войско; и онъ съ согласія императора началъ вербовать его въ Швейцаріи черезъ своихъ агентовъ.

0x01 graphic

   Такимъ образомъ Лодовико Моро въ самомъ непродолжительномъ времени собралъ довольно значительный отрядъ и двинулся съ нимъ въ Ломбардію, гдѣ подданные, сначала въ Комо, затѣмъ въ Миланѣ, радостно привѣтствовали его возвращеніе. Французы очистили городъ, но вслѣдъ затѣмъ снова вернулись съ удвоенными силами, разбили войска миланскаго герцога и взяли его самого въ плѣнъ. Людовикъ XII объявилъ Лодовико Сфорца похитителемъ престола, принадлежащаго французской коронѣ и бунтовщикомъ, возставшимъ противъ его власти. Согласно съ этимъ онъ приказалъ отвезти плѣннаго герцога въ Южную ^Францію и посадить въ тюрьму на пожизненное заключеніе.
   Между тѣмъ, герцогиня Марія переживала тяжелые дни постояннаго колебанія между страхомъ и надеждой и съ сердечнымъ трепетомъ ожидала извѣстій отъ своего мужа.
   Въ первое время, когда Лодовико побѣдоносно шелъ впередъ съ своимъ войскомъ, она горячо благодарила Бога и въ избыткѣ радости усерднѣе прежняго занималась дѣлами благотворительности. Хотя она немедленно послала по назначенію подарокъ императора, но среди душевныхъ волненій и заботъ не въ состояніи была исполнить его просьбы до отъѣзда Лодовико Моро изъ замка. Теперь она могла опять располагать своимъ временемъ и тотчасъ-же отправилась къ бѣдной женщинѣ, чтобы переговорить съ ней.
   Герцогиня застала благодѣтельную перемѣну въ хижинѣ вдовы, которая совсѣмъ оправилась отъ болѣзни, благодаря щедрости императора, и имѣла такой же бодрый и веселый видъ, какъ и ея дѣти.
   Дочь разсказала ей до малѣйшихъ подробностей свою встрѣчу съ императоромъ; поэтому она не выразила ни малѣйшаго удивленія, когда герцогиня съ первыхъ-же словъ спросила ее: похожа-ли ея старшая дочь на своего покойнаго отца.
   Вдова грустно улыбнулась при этихъ словахъ: -- Если вы желаете герцогиня,-- сказала она,-- то я могу объяснить вамъ причину милостиваго вниманія императора въ моей дочери, но подъ условіемъ, что вы будете хранить молчаніе, потому что я дала обѣтъ не открывать моей тайны его величеству...
   Она подозвала старшую дочь и прижавъ красивую головку молодой дѣвушки къ своему лицу сказала:
   -- Вы сами можете рѣшить, герцогиня, на кого похожъ этотъ ребенокъ!
   Молодая дѣвушка была поразительно похожа на мать, такъ что все различіе между ними зависѣло отъ разницы ихъ возраста.
   Герцогиня невольно улыбнулась и отвѣтила, что она и прежде замѣчала это сходство, но теперь окончательно убѣдилась въ немъ.
   Затѣмъ женщина выслала своихъ дѣтей изъ хижины и начала разсказъ:
   -- Если васъ герцогиня считаютъ ангеломъ, ниспосланнымъ съ неба, то вы вполнѣ заслужили это по своей добротѣ и крѣпости. Но было время когда по странному стеченію обстоятельствъ, и я, бѣдная грѣшница, удостоилась такой-же чести. Теперь я старуха, и меня сочли бы за сумасшедшую, если бы кто узналъ объ этомъ; но прежде была и другая причина, которая заставляла меня хранить тайну. Отецъ мой былъ лѣснымъ сторожемъ, я росла безъ всякаго присмотра, что не мало способствовало необузданности моего характера, незнавшаго никакого удержу. Мнѣ лучше чѣмъ кому нибудь была извѣстна каждая тропинка въ горахъ потому что я проводила цѣлые дни, карабкаясь по крутымъ утесамъ, безъ всякой опредѣленной цѣли. Не разъ во время моихъ странствованій я встрѣчала охотниковъ, которые гнались по скаламъ за дикими козами и другой дичью. Но вообще я мало обращала вниманія на мужчинъ, пока не увидѣла изъ-за кустарника цѣлое общества красиво одѣтыхъ охотниковъ. Изъ нихъ особенно выдѣлялся одинъ своей высокой, стройной фигурой и смѣлыми чертами лица, онъ всегда былъ впереди всѣхъ и смѣялся надъ остальными, когда они трусили и не рѣшались идти за нимъ въ какое нибудь опасное мѣсто. Иногда я цѣлыми часами слѣдила издали за каждымъ его движеніемъ, потому что до этого времени не встрѣчала ни одного человѣка, который такъ же смѣло, какъ я, поднимался на самыя высокія горы, безъ боязни головокруженія. Но теперь я убѣдилась, что незнакомый охотникъ еще искуснѣе и смѣлѣе меня. Это былъ очевидно знатный господинъ, и хотя мнѣ неизвѣстно было его имя и онъ никогда не видалъ моего лица, но я, безумная, неопытная дѣвушка, почувствовала къ нему непреодолимую сердечную склонность. Это была несчастная любовь, потому что только!одно высокомѣріе могло пробудить ее въ моемъ сердцѣ. Наконецъ, однажды вечеромъ, я случайно узнала, что онъ сынъ нашего императора и ежегодно пріѣзжаетъ на охоту въ нашу мѣстность. Мнѣ стало стыдно за мое безуміе, я смирилась духомъ и и со слезами молила Бога ниспослать какое нибудь искупленіе, которымъ бы я могла загладить мой грѣхъ.
   Нѣсколько дней спустя послѣ этого, по всѣмъ окрестностямъ разнесся слухъ, что сынъ императора заблудился въ горахъ, среди такихъ неприступныхъ скалъ, что нѣтъ никакой возможности спасти его. Вслѣдъ затѣмъ пришло извѣстіе что онъ находится на выступѣ отвѣснаго утеса въ нѣсколько тысячъ футъ высоты, называемаго у насъ Мартинсвандъ, за которымъ круто поднималась къ небу другая скала Самые отважные люди нашей мѣстности старались добраться до него, но ихъ попытки кончились ничѣмъ, такъ что всякая надежда вывести принца изъ его опаснаго убѣжища была потеряна Тутъ на меня нашло какъ бы наитіе свыше. Я поняла, что могу искупить мою безумную привязанность и рѣшилась пожертвовать жизнью для любимаго человѣка. Не думая объ опасности, я стала взбираться на Мартинсвандъ, чувство придавало мнѣ крылья, такъ что я почти незамѣтно очутилась у того мѣста, гдѣ находился принцъ. Сердце мое усиленно билось, когда раздвинувъ вѣтки кустарника, я увидала его передъ собой. Не говоря ни слова, я кивнула ему головой и провела сквозь лѣсную чащу на тропинку, по которой онъ быстрыми шагами спустился въ долину. Въ виду опаснаго предпріятія, я одѣлась въ короткое платье, въ которомъ мнѣ неудобно было показаться на глаза мужчинѣ, поэтому какъ только онъ вышелъ на прямую дорогу, я тотчасъ-же скрылась за скалами, не простившись съ нимъ. Его встрѣтили въ долинѣ громкими криками радости, вслѣдъ за тѣмъ, молва о его чудесномъ спасеніи быстро разнеслась по окрестностямъ. Никому не приходило въ голову, чтобы дѣвушка могла отважиться на такое опасное предпріятіе и самъ принцъ былъ убѣжденъ, что его спасъ юноша. Напрасно искали всюду мнимаго спасителя, обѣщали большую награду, тому, кто найдетъ его. Наконецъ, когда всѣ поиски оказались тщетными, въ народѣ сложилась легенда, что съ неба сошелъ ангелъ, чтобы указать дорогу доброму принцу. Я похоронила тайну въ глубинѣ моей души, такъ какъ знала, что Господь не посылалъ ангела, но пробудилъ любовь въ моемъ сердцѣ, чтобы спасти императорскаго сына въ минуту опасности. Мало по маху исторія была забыта, я вышла замужъ и жида совершенно счастливо, пока не умеръ мой мужъ, тѣмъ болѣе, что Господь благословилъ насъ дѣтьми.
   -- Но съ тѣхъ поръ, почему вы не обратились къ императору съ просьбой о вспомоществованіи? спросила герцогиня.-- Еслибы онъ узналъ, что вы спасли его, то несомнѣнно позаботился бы о васъ, и вашихъ дѣтяхъ, и вамъ не пришлось бы терпѣть нужду и биться изъ-за куска насущнаго хлѣба.
   -- Вы забываете, герцогиня, отвѣтила вдова,-- что я дала обѣтъ хранить тайну, не заставляйте меня раскаяваться въ моей откровенности. Клянусь спасеніемъ моей души, что ни за какія сокровища міра я не согласилась бы взять деньги за услугу, оказанную мною тогда нашему императору. Вы, герцогиня, слишкомъ дурнаго мнѣнія о насъ, простыхъ людяхъ. Я была орудіемъ провидѣнія въ этомъ дѣлѣ, такъ что не можетъ быть и рѣчи о наградѣ Мы не терпѣли особенной нужды до моей болѣзни, но и тутъ Господь послалъ васъ на помощь намъ и спасъ отъ крайняго бѣдствія.
   Герцогиня была тронута до слезъ словами бѣдной женщины. Она видѣла въ ней такое твердое упованіе на Бога, что невольно упрекнула себя въ недостаткѣ вѣры въ небесное милосердіе. Выходя изъ хижины, она мысленно произнесла обѣтъ переносить съ терпѣніемъ всѣ испытанія, какія ей ниспошлетъ судьба.
   Не далѣе какъ въ слѣдующіе дни, ей пришлось убѣдиться, что она можетъ ожидать самаго худшаго, по тѣмъ извѣстіямъ которыя были получены изъ Италіи.
   Небольшая армія, навербованная ея мужемъ, вслѣдствіе недостатка дисциплины не въ силахъ была состязаться съ французскими войсками. Храбрый Лодовико Моро очутился въ безвыходномъ положеніи, потерялъ нѣсколько битвъ и, наконецъ, взятъ былъ въ плѣнъ; Кардиналъ Асканіо также попалъ въ руки непріятеля, между тѣмъ, какъ остальные члены фамиліи Сфорца спаслись бѣгствомъ въ Германію, гдѣ искали покровительства императора Максимиліана, которое было имъ оказано по просьбѣ императрицы Біанки.
   Трудно передать словами горе несчастной герцогини Маріи, когда оно узнала о печальной судьбѣ своего мужа.
   Людовикъ XII приказалъ отвести плѣннаго герцогу на югъ Франціи, гдѣ его съ позоромъ провели въ цѣпяхъ среди бѣлаго дня по улицамъ Ліона, а затѣмъ заперли въ небольшой крѣпости, въ которой онъ долженъ былъ оставаться до конца жизни.
   Съ этихъ поръ у герцогини Маріи не было другаго желанія, какъ поселиться съ дѣтьми вблизи несчастнаго Лодовико Моро, имѣть право, хотя изрѣдка видѣться съ нимъ и принести ему утѣшеніе своей неизмѣнной любовью.
   Но исполненію этой мечты мѣшали непредолимыя затрудненія. Французскій король велѣлъ держать своего узника въ строгомъ заключеніи и могъ не только запретить ему всякія сношенія съ женой, но встрѣтить ея просьбу съ оскорбительной насмѣшкой. Теперь она снова переживала томительные дни полнаго душевнаго одиночества и напрасныхъ неопредѣленныхъ отношеній. На ряду съ воспитаніемъ дѣтей и исполненіемъ религіозныхъ обязанностей, она по прежнему занималась благотворительностью. Но ничто не могло отвлечь несчастную женщину отъ упорно преслѣдовавшей ее мысли, такъ что ея единственнымъ утѣшеніемъ была переписка съ немногими близкими ей людьми.
   Леонардо да Винчи принадлежалъ къ небольшому числу друзей, съ которыми она постоянно обмѣнивалась письмами. Великій художникъ жилъ въ это время во Флоренціи, гдѣ онъ писалъ фрески въ большой залѣ палаццо "Signoria". Леонардо былъ другомъ герцогини въ продолженіе многихъ лѣтъ и выказывалъ такую неизмѣнную преданность ея мужу, что она откровенно изливала передъ нимъ свою печаль и не разъ писала о томъ, что считала бы для себя величайшимъ счастьемъ жить вблизи любимаго человѣка.
   Да Винчи оставлялъ эти жалобы безъ отвѣта, тѣмъ болѣе, что не придавалъ никакой цѣны утѣшеніямъ, пока они ограничивались одними словами. Такимъ образомъ несчастная женщина пережила еще нѣсколько мѣсяцевъ безнадежнаго горя, нерѣдко доводившаго ее до полнаго отчаянія. Но тутъ, противъ всякаго ожиданія, она получила письмо отъ Леонардо да Винчи, вмѣстѣ съ оффиціальной бумагой, собственноручно подписанной королемъ Франціи, который разрѣшалъ ей выбрать для жительства любое мѣсто въ его государствѣ.
   Печальныя письма герцогини Маріи глубоко встревожили ея друга, Деоцарда да Винчи. Онъ не могъ спокойно работать; и даже почетные заказы, полученные имъ въ родномъ городѣ, потеряли для него всякій интересъ. Его занимала одна мысль: помочь тѣмъ или другимъ способомъ несчастной женщинѣ въ исполненіи ея сердечнаго желанія.
   Не смотря на пари съ Микель Анджело, который вмѣстѣ съ нимъ работалъ въ палаццо "Signoria", онъ рѣшился оставить Флоренцію и отправился въ Ринъ, такъ какъ надѣялся черезъ герцога Валентинуа найти доступъ къ французскому королю. Хотя ему дорого стоила рѣшимость возобновить сношенія съ ненавистнымъ для него человѣкомъ, который по прежнему составлялъ предметъ ужаса для всей Италіи, но онъ опять съумѣлъ заслужить его расположеніе.
   Леонардо, разсчитывая на славу, связанную съ его именемъ и попросилъ Чезаре Борджіа отрекомендовать его французскому королю. Герцогъ Валентинуа охотно исполнилъ желаніе художника, который былъ немедленно вызванъ въ Миланъ, такъ какъ Людовикъ XII считалъ для себя честью, что любимецъ бывшаго миланскаго герцога, знаменитый творецъ "Тайной Вечери" въ церкви Maria delle Grazie, хочетъ поступить на его службу.
   Такимъ образомъ, Леонардо да Винчи снова очутился въ городѣ, который былъ свидѣтелемъ высшей его славы и лучшихъ дней творчества. Онъ употребилъ всѣ усилія, чтобы пріобрѣсти благоволеніе французскаго короля и наконецъ выпросилъ у него въ видѣ особенной милости дозволеніе герцогинѣ Маріи жить во Франціи.
   Король съ живымъ интересомъ слѣдилъ за разсказомъ художника объ его отношеніяхъ къ семейству Пацци, начиная съ первой встрѣчи съ Маріей въ замкѣ Буэнфидардо. Онъ не только подписалъ собственноручно пропускной листъ, но отдалъ приказъ проводить герцогиню съ дѣтьми до той мѣстности, гдѣ находилась небольшая крѣпость, въ который былъ заключенъ Лодовико Моро.
   Здѣсь, въ недалекомъ разстояніи отъ моря и крѣпостныхъ стѣнъ, поселилась бывшая миланская герцогиня и въ продолженіе многихъ лѣтъ вела ту же тихую и замкнутую жизнь, какъ въ уединенномъ замкѣ Тироля. Весьма немногія знатныя и царствующія особы удостоили ее своимъ посѣщеніемъ; но въ ближайшей деревнѣ часто жилъ болѣе или менѣе продолжительное время другъ ея ранней молодости, Леонардо да Винчи, который послѣдовалъ за королемъ Людовикомъ во Францію. Сердце его, какъ и въ былое время, жаждало близости той женщины, которая была добрымъ геніемъ его жизни и творчества. Но въ его художественной дѣятельности не было прежней силы; онъ уже никогда не достигалъ до той высоты таланта, какъ въ то время, когда создалъ "Тайную Вечерю" и собралъ вокругъ себя цѣлый кругъ учениковъ. Леонардо да Винчи не принадлежалъ въ числу титаническихъ натуръ, у которыхъ сила творчества заглушаетъ личныя чувства.
   

ЭПИЛОГЪ.

   Не разъ сдѣлано было наблюденіе, что честолюбивые люди къ концу своей общественной дѣятельности стремились съ удвоенной энергіей къ достиженію цѣлей, занимавшихъ ихъ въ продолженіе жизни. Тоже случилось и съ Чезаре Борджіа, судьба котораго была такъ тѣсно связана съ судьбой папы Александра VI, что они составляли какъ бы одно лицо. Въ послѣдніе годы жизни своего отца, Чезаре упорнѣе, чѣмъ когда нибудь, добивался исполненія своей завѣтной мечты сдѣлаться королемъ средней Италіи. Историки сообщаютъ намъ о множествѣ гласныхъ и тайныхъ убійствъ, совершенныхъ герцогомъ Валентинуа, чтобы захватить въ свои руки и укрѣпленные замки, и княжества Романьи. Предводители болѣе или менѣе значительныхъ партій погибли одни за другими, такъ какъ ихъ смерть была необходима для честолюбца, который шелъ шагъ за шагомъ по избранному пути, разрушалъ семейное счастье, платилъ черной неблагодарностью своимъ прежнимъ друзьямъ.
   Внезапная смерть папы разрушила всѣ планы его сына. Одни говорили, что святой отецъ умеръ отъ лихорадки, которая въ тѣ времена уносила не мало жертвъ, при жалкомъ состояніи тогдашней медицины. Другіе упорно утверждали, что Александръ VI погибъ остъ яда, такъ какъ на одномъ парадномъ обѣдѣ пилъ отравленное вино, которое было приготовленно его преступнымъ сыномъ, для одного изъ присутствовавшихъ кардиналовъ. Среди общаго развращенія нравовъ, трудно было добиться истины при подобныхъ условіяхъ, хотя весьма вѣроятно, что слуги намѣренно перемѣшали бутылки. Во всякомъ случаѣ по той или другой причинѣ, отравленное вино было подано Александру VI и его сыну: первый умеръ почти внезапно; второй опасно заболѣлъ.
   Чезаре Борджіа говорилъ впослѣдствіи Никколо Маккіавели, флорентинскому посланнику, жившему тогда въ Римѣ, что онъ былъ готовъ ко всякимъ случайностямъ въ моментъ смерти папы, но никогда не думалъ, что его собственная жизнь подвергнется опасности. Онъ разсчитывалъ, что выборъ папы будетъ зависѣть отъ него, потому что конклавъ долженъ былъ преимущественно состоять изъ испанцевъ, назначенныхъ въ кардиналы его отцомъ.
   Во времена своего могущества Чезаре настолько ослабилъ вліяніе римской аристократіи, что не считалъ ее болѣе опасной для для себя. Всѣ крѣпости въ Римѣ и въ окрестностяхъ были заняты его солдатами; армія, съ которой онъ боролся противъ Орсини, находилась у стѣнъ столицы. Но съ другой стороны, онъ не могъ разсчитывать на помощь Франціи и Италіи, потому что, незадолго передъ тѣмъ разошелся съ обоими дворами. Однако, несмотря на это неблагопріятное обстоятельство и на болѣзнь, которая его удерживала въ постели, онъ не потерялъ своего обычнаго самообладанія.
   Въ это время римскій народъ съ шумными изъявленіями радости спѣшилъ въ церковь св. Петра, чтобы видѣть тѣло Александра VI и открыто выразить свою ненависть въ умершему. Чезаре былъ невольнымъ свидѣтелемъ этого, такъ какъ находился въ Ватиканѣ. Онъ немедленно вступилъ въ переговоры съ Колонна, возвратилъ имъ нѣсколько городовъ и крѣпостей, отнятыхъ у нихъ папой, и этой мѣрой обезпечилъ себя со стороны ихъ нейтралитетъ. Но онъ не имѣлъ достаточно войска, чтобы удержать въ повиновеніи народъ и помѣшать своими противникамъ вернуться въ Римъ. Вслѣдъ за Колонна явились въ вѣчный городъ Орсини и не только заняли свой наслѣдственный палаццо, но изъ мести къ покойному папѣ и его сыну отдали на разграбленіе дома и лавки испанцевъ и богатыхъ купцовъ, пользовавшихся ихъ покровительствомъ.
   На счастье Чезаре жители мелкихъ захваченныхъ имъ княжествъ не желали возвращенія своихъ прежнихъ повелителей, которые обременяли ихъ тяжелыми налогами и разоряли страну. Тѣмъ не менѣе, новый властелинъ Романьи не могъ вполнѣ разсчитывать на ихъ вѣрность и рѣшился искать поддержки у Франціи или Испаніи, которыя въ это время находились между собой въ враждѣ изъ-за Неаполя; но такъ какъ ему болѣе, чѣмъ кому нибудь было извѣстно блестящее состояніе французской арміи, то онъ остановился на мысли возобновить прежнія дружескія отношенія съ Людовикомъ XII. Поэтому, когда кардиналъ д'Амбуазъ пріѣхалъ въ Римъ съ рекомендательными письмами отъ своего государя, въ надеждѣ быть выбраннымъ въ папы, то Чезаре, чтобы заручиться расположеніемъ этого вліятельнаго человѣка, увѣрилъ его въ успѣхѣ. Сверхъ того, онъ заключилъ формальный договоръ съ французскимъ королемъ, по которому обязался употребить все свое вліяніе, чтобы содѣйствовать его любимцу въ достиженіи папскаго престола.
   Между тѣмъ, кардиналы, чтобы избѣжать вмѣшательства честолюбиваго Чезаре Борджіа поспѣшили выборомъ новаго папы. Армія герцога Валентинуа находилась въ недалекомъ разстояніи отъ Ватикана, поэтому конклавъ собрался въ церкви Santa Maria sopra Minevra, гдѣ былъ единогласно выбранъ въ папы Франческо Пикколомини. Это былъ человѣкъ преклонныхъ лѣтъ и крайне слабаго здоровья, такъ что не могло быть никакого сомнѣнія въ томъ, что если ему отдано было предпочтеніе передъ другими соискателями папскаго престола, то съ единственною цѣлью, чтобы выиграть время и принять мѣры противъ вліянія Борджіа.
   Пикколомини вступилъ на папскій престолъ подъ именемъ Пія III, и съ этого момента измѣнились всѣ дипломатическія отношенія. Герцогъ Валентинуа потерялъ всякое значеніе для Франціи, которая сосредоточила все свое вниманіе на Неаполѣ.
   Колонна примкнули къ Испаніи, и только дружба кардинала д'Амбуавъ съ Чеэаре Борджіа помѣшала Орсини предложить свои услуги Франціи. Но тутъ, сверхъ всякаго ожиданія, благодаря вмѣшательству Венеціи, давнишніе смертельные враги Орсини и Колонна помирились другъ съ другомъ, чтобы общими силами бороться противъ ненавистнаго для всѣхъ герцога Валетинуа.
   Папа Пій III не обманулъ ожиданій избравшихъ его кардиналовъ и умеръ два мѣсяца спустя, послѣ своего вступленія на папскій престолъ. Смерть его произошла такъ внезапно, что ее приписали яду.
   Кардиналы и на этотъ разъ приняли мѣры, чтобы оградить себя отъ какихъ либо (случайностей; и даже тѣ изъ нихъ, которые имѣли въ виду своихъ кандидатовъ, рѣшили примкнуть къ большинству, но хотѣли только какъ можно дороже продать свои голоса. Кардиналъ д'Амбуавъ, видя, что ему ни въ какомъ случаѣ не получить папской тіары, употребилъ всѣ усилія, чтобы выборъ палъ по крайней мѣрѣ, на того изъ кандидатовъ, который выказывалъ наибольшее сочувствіе Франціи. Это были кардиналъ Джухіо Ревере, племянникъ папы Сикста IV.
   Еще при Карлѣ VIII Джуліо, изъ мести къ своему личному врагу Александру VI, всего больше способствовалъ вторженію французовъ въ Италію; послѣ же своего изгнанія изъ Рима почти безвыѣздно жилъ при французскомъ дворѣ. Онъ обладалъ огромнымъ богатствомъ и, получая значительные доходы, могъ тратитъ ихъ на усиленіе своей партіи. Сверхъ того, онъ вообще пользовался хорошей репутаціей въ Римѣ. По странной случайности онъ былъ обязанъ этимъ своему врагу Александру VI, который не разъ говорилъ о немъ, что "кардиналъ Ровере при безчисленныхъ порокахъ имѣетъ то достоинство, что на него можно вполнѣ положиться".
   Но кардиналъ д'Амбуазъ не подозрѣвалъ, что Джуліо Ровере принадлежалъ въ числу людей, которые умѣютъ пользоваться обстоятельствами и не пренебрегаютъ никакими средствами для достиженія цѣли. Не далѣе, какъ за два дня до своего избранія, онъ заключилъ формальное условіе съ Чезаре Борджіа, по которому окончательно рѣшено было предположенное прежде обрученіе между племянникомъ Ровере и дочерью герцога Валентинуа. Такимъ образомъ въ первый же день собранія конклава всѣ голоса были въ пользу кардинала де Ровере и дальнѣйшія формальности оказались лишними. Новый папа вступилъ на престолъ подъ именемъ Юлія II.
   Это былъ могущественный, богато одаренный человѣкъ, который чувствовалъ себя въ своей сферѣ среди выдающихся умовъ. Римъ преимущественно обязанъ ему эпохой небывалаго художественнаго творчества; съ его именемъ навсегда связаны имена Микель Анджело и Рафаэля Санціо. Исторія искусства особенно чтить его память, такъ какъ при немъ созданы были многія грандіозныя произведенія, уцѣлѣвшія до нашего времени.
   Другая судьба постигла его предшественника. Имя Родриго Борджіа покрыто такимъ позоромъ, что изъ-за этого были преданы забвенію его позднѣйшія заслуги, несмотря на очевидное желаніе напомнить о нихъ потомству хвастливыми надписями, которыми были испещрены стѣны залъ Борджіа. Вскорѣ послѣ смерти Александра надписи эти были закрашены по приказанію папы Юлія II и ихъ замѣнили впослѣдствіи мастерскія произведенія Рафаэля, которыя до сихъ поръ приводятъ въ восторгъ цѣнителей искусства.
   Уже во времена Александра VI замѣтна усиленная дѣятельность въ области зодчества, которая принесла богатые плоды при Юліи II. Знаменитый Браманте изъ Урбино пріобрѣлъ извѣстность еще при жизни Борджіа, и такія архитектурныя произведенія, какъ палаццо Ріаріо, получившій впослѣдствіи названіе "Cancelleria", носятъ несомнѣнно характеръ чистѣйшаго стиля возрожденія. Любопытно, что для украшенія новой церкви Santa Maria maggiore послужило первое золото, привезенное изъ Америки. Колумбъ относился съ большимъ уваженіемъ къ церкви и передъ смертью завѣщалъ своей родинѣ, республикѣ Генуѣ, молитвенникъ, нѣкогда подаренный ему лапой Александромъ VI, который доставлялъ ему величайшее утѣшеніе въ темницѣ, при борьбѣ съ врагами и различныхъ. невзгодахъ.
   Постоянная боязнь Чезаре потерять всякое значеніе со смертью отца осуществилась вполнѣ. Папа Юлій II сдѣлалъ попытку употребить его для своихъ цѣлей, но Чезаре обманулъ его довѣріе; открыты были разныя злоупотребленія, вслѣдствіе которыхъ онъ былъ запертъ въ той самой башнѣ, гдѣ по его приказанію столько несчастныхъ было подвергнуто пыткѣ и убито. Но онъ былъ вскорѣ выпущенъ изъ заключенія, являлся послѣ этого, въ качествѣ кондоттьери, то въ Италіи, то въ Испаніи и, наконецъ, погибъ въ одномъ походѣ, въ которомъ сопровождалъ своего зятя, короля Наваррскаго.

0x01 graphic

   
   Что же касается сестры Чезаре, Лукреціи, то послѣ своего, втораго замужества она безвыѣздно жила въ Феррарѣ. Подданные любили и уважали ее, какъ за ея кроткій характеръ, такъ и за покровительство, которое она оказывала художникамъ и ученымъ. Само собой разумѣется, что ей, болѣе чѣмъ кому нибудь, было желательно, чтобы мало по малу забыли объ ея происхожденіи. Но если, съ одной стороны, положеніе супруги владѣтельнаго герцога ограждало ее отъ личныхъ оскорбленій, то, съ другой, еще при жизни ея, многіе, по странному недоразумѣнію приписывали ей пороки и преступленія, опозорившіе имена Александра VI и его сына. Но тѣмъ болѣе заслуживаетъ вниманія тотъ фактъ, что женщина, извѣстная въ исторіи Реформаціи своей дружбой съ Кальвиномъ, а именно принцесса Рената французская, дочь Людовика XII, рѣшилась выйти замужъ за внука безславнаго папы Александра VI, сына Лукреціи Борджіа и герцога феррарскаго.
   Послѣ смерти Александра VI, въ Римѣ старались, по возможности, отодвинуть на ваднід планъ все, что прямо или косвенно напоминало его. Такимъ образомъ, три близкія ему женщины должны были поневолѣ жить въ величайшемъ уединенія и строго исполнять всѣ предписанія благочестія, чтобы хотя до извѣстной степени загладить прошлое. Свѣту ничего не было извѣстно о дальнѣйшей судьбѣ синьоры Адріаны и прекрасной Джуліи Фарнезе; нужно приписать стеченію особенныхъ обстоятельствъ, что весной 1510 года, при погребеніи Ваноццы де-Катанеи, онѣ снова выступили на сцену и напомнили римлянамъ о своемъ существованіи.
   Изъ всѣхъ лицъ, пользовавшихся расположеніемъ папы Александра VI, одна Ваноцца понимала, до извѣстной степени, значеніе событій и могла взвѣсить ихъ послѣдствія. Но ея непосредственное вліяніе кончилось почти въ тотъ моментъ, когда Родриго Борджіа вступилъ на папскій престолъ, и она должна |была предоставить господство другимъ женщинамъ. Съ этихъ поръ всѣ ея усилія были обращены на то, чтобы, по крайней мѣрѣ, обезпечить собственную будущность, что вполнѣ удалось ей, такъ какъ благодаря умѣнію пользоваться обстоятельствами, она составила себѣ огромное состояніе. Послѣ смерти своего мужа она пожертвовала значительныя суммы на различныя благотворительныя учрежденія, состоявшія подъ покровительствомъ духовенства, вслѣдствіе чего ея имя стали произносить наравнѣ съ именами людей, оказавшихъ величайшія услуги родному городу. Это придало ей родъ ореола и, мало-по-малу, заставило римлянъ забыть объ ея прошлой жизни.
   Чувствуя приближеніе смерти, она пріобщилась св. Тайнъ и назначила въ своемъ завѣщаніи такія огромныя пожертвованія въ различные монастыри, что высшее духовенство сочло своимъ долгомъ торжественно почтить ея память. Церковь Santa Maria del popolo нѣкогда находилась подъ особеннымъ покровительствомъ кардинала Родриго Борджіа, который и впослѣдствіи, во времена своего папства, всегда оказывалъ ей предпочтете. Ваноцца, въ числѣ другихъ предсмертныхъ распоряженій, изъявила желаніе быть погребенной въ этой церкви; въ виду ея необыкновенной щедрости, казалось невозможнымъ не выполнить ея послѣдней воли. Кромѣ того, она была мать феррарской герцогини, и уже поэтому необходимо было похоронить ее съ извѣстнымъ почетомъ, тѣмъ болѣе, что герцогская семья могла прислать въ Римъ своихъ представителей ко дню погребенія. Наконецъ, послѣ долгихъ совѣщаній, рѣшено было торжественно похоронить синьору Ваноццу въ церкви Santa Maria del popolo и поставить ей великолѣпный памятникъ, чтобы почтить ее за великія услуги, оказанныя родному городу и церкви. Не подлежитъ сомнѣнію, что вліяніе Феррары не мало содѣйствовало этому рѣшенію.
   Въ томъ же году скончалась другая женщина, которая пользовалась еще большей извѣстностью среди своихъ современниковъ. Утромъ, 12-го іюля, въ Венеціи, величественная погребальная процессія двинулась черезъ мостъ, построенный съ этой цѣлью къ церкви св. Апостоловъ, гдѣ находился семейный склепъ фамиліи Карнаро. Въ гробѣ, обитомъ золотой парчей, покоились смертные останки нѣкогда прославленной кипрской королевы Катарины. Она прожила послѣдніе годы своей жизни въ Аэоло, гдѣ, подобно Лоренцо Медичи и Лодовико Моро, устроила убѣжище музъ. Этимъ способомъ красивая женщина старалась пополнить пустоту своего сердца и заглушить горе о потерянномъ счастьи. Одно изъ поэтическихъ произведеній ея секретаря, называемое "Asolari", сохранилось до нашихъ временъ. Оно состоитъ изъ разсужденій или "діалоговъ" о сущности любви. Эти "діалоги" происходятъ во время ряда празднествъ, устроенныхъ Катариной Карнаро, по поводу свадьбы ея фрейлины, при которыхъ трое приглашенныхъ кавалеровъ: Пероттино, Джисмондо и Лавинелло встрѣчаются въ паркѣ съ тремя синьоринами: Верениче, Ливой и Сабинеттой.
   Въ первый день, несчастный любовникъ Щроттино говоритъ о тѣхъ бѣдствіяхъ, какія принимаетъ любовь, и въ заключеніе удаляется въ слезахъ. На второй день, счастливецъ Джисмондо, любимый взаимно, доказываетъ несостоятельность жалобъ Пероттино и восхваляетъ сладость любви и ея освѣжающее вліяніе на людей. Въ третій день Лавинелло долженъ взвѣсить доводы обоихъ товарищей и сказать о нихъ свое мнѣніе въ присутствіи Катарины, случайно узнавшей о "діалогахъ", происходившихъ въ паркѣ. Но вмѣсто этого, Лавинелло разсказываетъ слушателямъ, какъ онъ за нѣсколько минутъ передъ тѣмъ встрѣтилъ у замка, на горѣ, поросшей лѣсомъ, пустынника и обратился къ нему за совѣтомъ, такъ какъ этотъ зналъ о темѣ "діалоговъ" изъ видѣннаго имъ сна. Пустынникъ отвѣтилъ, что нельзя довѣрять земной любви, такъ какъ существуетъ одна истинная небесная любовь, которая можетъ доставить вѣчную радость людямъ.
   Эти "діалоги" отличаются богатствомъ красокъ и живостью описанія; основой ихъ служатъ миѳологическіе образцы, заимствованные изъ классическаго міра. Они переполнены сонетами и кантатами и пользовались большой популярностью въ XVI столѣтіи. Въ пластическомъ искусствѣ того времени мы также встрѣчаемъ попытки сопоставленія земной и небесной любви. На картинѣ знаменитаго венеціанскаго художника Тиціана, которая впослѣдствіи была перевезена въ Римъ, въ палаццо Боргезе, изображены двѣ женскія фигуры, олицетворявшія земную и небесную любовь. Но существующему преданію, у одной изъ нихъ воспроизведены черты лица Катарины Карнаро.
   Въ день погребенія синьоры Ваноццы де-Катанеи, матери Чезаре Борджіа и Лукреціи, герцогини феррарской, улицы "вѣчнаго" города съ ранняго утра были переполнены народомъ. Всѣ стремились къ похоронному шествію, во главѣ котораго шли монахи съ пѣніемъ, множество священниковъ и епископовъ въ полномъ облаченіи; за гробомъ слѣдовали другіе монашескіе ордена съ зажженними свѣчами. Въ церкви была такая тѣснота, что весьма немногимъ удалось видѣть вблизи погребальное торжество.
   Къ числу ихъ принадлежалъ нѣмецкій августинскій монахъ, который пріѣхалъ изъ Виттенберга съ цѣлью узнать рѣшеніе высшей церковной коллегіи по одному спорному вопросу. Несмотря на его молодость настоятель монастыря рѣшился дать ему это важное порученіе предпочтительно передъ другими монахами, такъ какъ помимо знанія языковъ онъ не разъ выказывалъ въ различныхъ случаяхъ замѣчательную энергію выносливость. Молодой августинецъ съ радостью ваялся за порученіе, которое вполнѣ соотвѣтствовало его дѣятельному и энергичному уму. Вездѣ, гдѣ ему приходилось останавливаться, онъ старался уловить не только общій характеръ внѣшнихъ явленій, но по возможности вникнуть въ сущность историческихъ событій. Во Флоренціи онъ посѣтилъ библіотеку монастыря Санъ-Марко, при этомъ ему показали келью несчастнаго настоятеля Джироламо Саванаролы, гдѣ изъ уваженія къ его памяти все было оставлено въ прежнемъ видѣ. Молодой нѣмецкій монахъ хорошо зналъ исторію знаменитаго отщепенца католической церкви, но при отсутствіи безпристрастныхъ и добросовѣстныхъ извѣстій, не могъ составить о немъ правильнаго сужденія. Только здѣсь, на мѣстѣ дѣятельности и страданій Саванаролы, онъ понялъ его настоящее значеніе. Монахи показали ему розовый кустъ, вокругъ котораго Джироламо обыкновенно собиралъ своихъ приверженцевъ.
   -- Еще не разъ, подумалъ онъ,-- пророчество о Божьемъ царствѣ на землѣ будетъ превратно истолковано какъ умными, такъ и глупцами!
   При осмотрѣ монастыря Санъ-Марко, онъ подробно разспрашивалъ монаховъ о жизни и дѣятельности ихъ бывшаго настоятеля, но дѣлалъ свои умозаключенія относительно всего того, что видѣлъ и слышалъ. Немного лѣтъ прошло съ тѣхъ поръ, какъ Саванарола долженъ былъ умереть за свои убѣжденія, но въ этотъ короткій промежутокъ времени цивилизація двинулась впередъ гигантскими шагами. Два такихъ великихъ событія, какъ изобрѣтеніе книгопечатанія и открытіе Америки уже оказали свое вліяніе и замѣтно отразились на общемъ ходѣ вещей, хотя въ это время даже умнѣйшіе люди врядъ-ли могли предвидѣть ихъ дальнѣйшія послѣдствія. Мысли виттенбергскаго монаха были пока исключительно направлены на рѣшеніе религіозныхъ или, вѣрнѣе сказать, церковныхъ вопросовъ. Но такъ какъ у него не было склонности къ мечтательности, то свѣтская власть папы и все, что имѣло въ ней отношеніе, преимущественно служили предметомъ его размышленій. До сихъ поръ онъ видѣлъ въ Саванаролѣ только еретика, отступившаго отъ церкви, но теперь ему стало ясно, что настоятель Санъ-Марко хотѣлъ основать на землѣ новое царство божественнаго обѣтованія и противопоставить папскому владычеству истинную церковь Христову. Онъ невольно вспомнилъ, что сто лѣтъ назадъ Гусъ погибъ на кострѣ по тому же поводу. Онъ также искалъ божьяго царства не въ внутреннемъ совершенствованіи, а въ преходящихъ земныхъ учрежденіяхъ. Въ умѣ нѣмецкаго монаха смутно представлялась возможность осуществленія тѣхъ-же надеждъ въ духовной области. Но мысль о полномъ разрывѣ съ католической церковью пока не приходила ему въ голову.
   Семья Медичи все еще жила въ изгнаніи, хотя во Флоренціи вездѣ шли толки о томъ, что Лоренцо, сынъ Пьетро и внукъ Лоренцо Великолѣпнаго, скоро вернется на родину и вступитъ въ прежнія права своего дома. Виттенбергскій монахъ съ особеннымъ рвеніемъ слѣдилъ за ходомъ политическихъ событій, которыя представлялись ему на мѣстѣ въ иномъ свѣтѣ, нежели вдали, потому что тогда словесныя и письменныя извѣстія, помимо медленности передачи, нерѣдко затемнялись слишкомъ узкимъ пониманіемъ.
   По странному стеченію обстоятельствъ судьба занесла его въ Римъ какъ разъ къ тому времени, когда погребали Ваноццу де-Катанеи, ту женщину, съ которой еще разъ въ памяти людей воскресъ весь внѣшній блескъ, вся пышность, безнравственность и жестокія злодѣянія, связанныя съ именемъ Борджіа. Еще не мало было очевидцевъ, которые могли сообщить никому неизвѣстныя подробности на основаніи своихъ личныхъ наблюденій. Новый папа жилъ также роскошно, какъ и его предшественникъ. Великолѣпіе его двора возбуждало глубокое негодованіе въ душѣ скромнаго виттенбергскаго монаха; онъ видѣлъ, что деньги, пожертвованныя всѣмъ католическимъ міромъ, употреблялись на свѣтскія произведенія искусства. Невольно вспомнилъ онъ и о постыдной продажѣ индульгенцій, которая производилась въ его собственномъ отечествѣ, чтобы направить въ Римъ деньги, пріобрѣтенныя въ потѣ лица несчастнымъ отупѣвшимъ народомъ. Хаосъ противорѣчивыхъ мыслей охватывалъ голову взволнованнаго юноши; онъ ждалъ наитія свыше, которое бы пролило лучъ свѣта на окружавшій его мракъ.
   Дѣла заставили его остаться въ Римѣ нѣсколько недѣль, въ продолженіе которыхъ онъ жилъ въ августинскомъ монастырѣ, смѣжномъ съ церковью Santa Maria del ророіо. Въ слѣдующее воскресенье ему предстояло войти на каѳедру этой церкви, чтобы въ качествѣ гостя произнести латинскую проповѣдь. Можно было также ожидать, что папа, глаза христіанской церкви, въ виду важнаго порученія, возложеннаго на него, назначить ему особенную аудіенцію. На родинѣ онъ слылъ за ученаго человѣка, такъ какъ усердно изучалъ Библію и читалъ лекціи въ Виттенбергскомъ университетѣ. Но онъ чувствовалъ, что пребываніе въ Римѣ измѣнитъ всѣ его взгляды и зналъ, что вернется на родину другимъ человѣкомъ.
   Во время погребенія Ваноццы онъ могъ видѣть всѣ подробности торжества, такъ какъ настоятель августинскаго монастыря заранѣе позаботился о томъ, чтобы доставить лучшее мѣсто своему гостю. Молодой монахъ внимательно слѣдилъ за всѣмъ, что происходило передъ его глазами; но на его лицѣ уже не былъ выраженія дѣтскаго удивленія, какъ въ первые дни его пребыванія въ пышномъ городѣ, куда стекались богомольцы со всего христіанскаго міра.
   Настоятель августинскаго монастыря, замѣтивъ его издали, подошелъ къ нему и спросилъ съ благосклонной улыбкой:
   -- Довольны ли вы своимъ мѣстомъ, братъ Мартинъ Лютеръ?
   Виттенбергскій монахъ молча поблагодарилъ его за вниманіе почтительнымъ поклономъ.

Конецъ.

"Историческій Вѣстникъ", тт. 15--18, 1884

   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru