Глухарев Иван Никитич
Графиня Рославлева, или Супруга-героиня, отличившаяся в знаменитую войну 1812 года

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Часть вторая.

ГРАФИНЯ РОСЛАВЛЕВА
ИЛИ
СУПРУГА-ГЕРОИНЯ,
ОТЛИЧИВШАЯСЯ
ВЪ ЗНАМЕНИТУЮ ВОИНУ 1812 ГОДА.

ИСТОРИКО ОПИСАТЕЛЬНАЯ ПОВѢСТЬ XIX СТОЛѢТІЯ.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ.

МОСКВА.
ВЪ ТИПОГРАФІИ С. СЕЛИВАНОВСКАГО.
1832.

   

ПЕЧАТАТЬ ПОЗВОЛЯЕТСЯ

   съ тѣмъ, чтобы по отпечатаніи представлены были въ Ценсурный Комитетъ три экземпляра. Москва 1831 года Декабря 14 дня. Ценсоръ Сергѣй Аксаковъ.
   

Глава осьмая.

   "Помилуй другъ мой, можно ли такъ Спать долго! вообрази, вѣдь одинадцать часовъ, а ты не думалъ еще вставать съ постели. Не хорошо, не хорошо; нынче лѣто, надобно вставать раньше, и Такъ привѣтствовалъ Валентинъ Ивановичъ Люблинъ друга своего Лярскаго, войдя въ спальню къ нему.
   Лярскій полусонными глазами глядѣлъ на вошедшаго Люблина, и, протянувъ къ нему руку свою, улыбаясь сказалъ: а вчера былъ на балу.
   "Все такъ, пускай вчера ты былъ на балу, да нынче надобно было встану раньше.
   Лярскій кликнулъ слугу и велѣлъ ему подать одѣться себѣ. Чрезъ полчаса подали чай, а Люблинъ, ходя взадъ и впередъ по комнатѣ, спросилъ Лярскаго и у кого былъ онъ на балу."
   -- Отгадай самъ, отвѣчалъ Лярскій, смѣяся.
   "Да помилуй братецъ, это было бы довольно странно, еслибъ я сказалъ тебѣ, что ты вчерашній день дѣлалъ, и когда бы я зналъ, то вѣрно не сталъ бы спрашивать у тебя."
   -- Это такъ, я согласенъ съ тобою, да. Это-то можешь угадать ты, Кто хотѣлъ скоро балъ дѣлать и кто звалъ меня? вспомни.
   "Я, вспомнилъ. Ты вѣрно былъ у Княгини Этикетовой?"
   Лярскій засмѣялся, какая-то самодовольность видна была на лицѣ его и все доказывало, что онъ очень доволенъ былъ баломъ этимъ.
   -- Да, да, любезный Валентинъ, я былъ у Княгини Этикетовой и признаюсь тебѣ, что балъ былъ великолѣпный, почти вся столичная знать была на немъ и вѣрно недовольнымъ не остался никто. Пышность, вкусъ, разнообразіе, мода, -- это все было соединено вмѣстѣ, а ласковость Княгини, ея ловкость и пріятность обращенія еще болѣе доставляли каждому удовольствія.
   "Ну, а въ обращеніи Княгини съ тобою, спросилъ Люблинъ друга своего, что могъ замѣтить ты?"
   -- Въ обращеніи со мною! сказалъ Лярскій съ примѣтнымъ восторгомъ, она была довольно ласкова, и даже при встрѣчѣ, сказала мнѣ: я думала, Александръ Ивановичь, что вы не будете на балъ ко мнѣ. Слова эти произнесены были такимъ тономъ, что, кажется, должно понимать ея расположеніе ко мнѣ.
   "И ты, я думаю, сказалъ строгой въ правилахъ своихъ Люблинъ, былъ на верху блаженства, забылъ все прочее, что окружало тебя, забылъ даже и Графиню Лелеву? Жаль, жаль, любезный другъ, что ты самолюбивъ такъ!"
   -- Помилуй Валентинъ, въ чемъ ты замѣчаешь тутъ самолюбіе? Если я сказалъ тебѣ, что Этикетова ласковѣе обошлась со мною, нежели съ другими молодыми людьми, то это можно видѣть было и я никакъ не смотрѣлъ въ увеличительное стекло, а видѣлъ ясно все и безъ онаго, да къ тому жъ, если бы не ты, то я даже не былъ бы и на балѣ у нея; ты принудилъ меня ѣхать туда.
   "Этого я хотѣлъ для разсѣянности твоей и очень радъ, что вижу тебя въ совершенно другомъ расположеніи духа, и, какъ кажется, ты сдержалъ слово свое мысли о добродѣтельной Графинѣ Лелевой болѣе не тревожатъ тебя, и если это случилось собственно Отъ свиданія твоего съ Княгинею Этикетовою, то совѣтую тебѣ чаще бывать тамъ. Ты даже можешь питать любовь къ ней: она вдова, свободна располагать рукой своего и со стороны обоихъ васъ не можетъ быть ни малѣйшаго препятствія."
   -- Если бы ты, Валентинъ, не доказалъ мнѣ прежде дружбы своей, то клянусь тебѣ, что я счелъ бы тебя колкимъ насмѣшникомъ, или низкимъ лицемѣромъ.
   "Скажи пожалуста, что заставило бы тебя думать такъ обо мнѣ? Это удивительно!"
   -- Ни мало!... Говорить рѣшительно о любви Этикетовой, о ея свободѣ располагать собою, кто бы на моемъ мѣстѣ не счелъ это за насмѣшку или лесть?
   "Помилуй, что за странный образъ мыслей! Питать любовь къ Этикетовой, если только она достойна того, очень возможно; а располагать ей рукой своею кто также препятствовать можетъ? слѣдовательно тутъ нѣтъ ни на: смѣшки, ни лести; а я съ своей стороны, какъ другъ твой, говорю истину тебѣ и про случаи слишкомъ возможныя въ жизни нашей.
   -- Все такъ, милый Валентинъ, все возможно въ жизни нашей, и мы свободны каждый по своему думать обо всемъ; но чтобъ Княгиня Этикетова могла любить меня, могла когда нибудь принадлежать мнѣ -- этой пріятной мечтой я не долженъ питать душу свою, не долженъ вѣрить обольстительной надеждѣ
   "Ты Александръ день ото дня кажешься мнѣ страннѣе: давно ли говорилъ ты, что Княгиня благосклонна къ тебѣ, что она съ особой ласковостію приняла тебя, и вмѣстѣ съ этимъ боишься думать о сердечномъ расположеніи ея! Не ужели Этикетова не можетъ любить никого? Не ужели сердце ея разочаровано? Ты слышалъ, что она была выдана замужъ за человѣка, къ которому не имѣла ни малѣйшаго расположенія, къ томужъ за старика, котораго только знатность и богатство прельстили отца ея и онъ изъ, одной страсти къ онымъ жертвовалъ спокойствіемъ дочери своей. Теперь престарѣлый Этикетовъ и обольщенный знатностью отецъ ея умерли, она осталась одна владѣтельницею богатаго имѣнія, а къ тому жъ въ цвѣтѣ лѣтъ, ни отъ кого независима: то что можетъ препятствовать ей вступить во вторичный бракъ, повинуясь выбору сердца своего?"
   -- Повинуясь выбору сердца! говоришь ты, милый Валентинъ, сказать Лярскій тономъ человѣка, которой бы потерялъ надежду на все. Быть можетъ, сердце, Этикетовой избрало кого нибудь, И тотъ счастливецъ скоро назоветъ ее своею, и...
   "Этотъ счастливецъ, скоро прервалъ его Люблинъ, я думаю -- есть ты."
   -- Ахъ! Валентинъ, перестань смѣяться надо мною, перестань душу мою очаровывать надеждою; я не вѣрю ей.
   "Ты знаешь, Александръ, что я не люблю смѣяться надъ слабостію другаго когда, быть можетъ, имѣю собственныя; но если такъ рѣшительно думаю объ расположеніи къ тебѣ Этикетовой, то это заключаю я по разсказамъ твоимъ."
   -- Мои разсказы слиткомъ неясны, чтобъ можно было заключить по онымъ о любви Этикетовой.
   "Это правда твоя, но думаю, что врядъ-ли я ошибаюсь въ этомъ, Время откроетъ все."
   -- Да, время откроетъ все, объ этомъ не спорю я, и ты, другъ мой, увидишь, что заключенія твои на щетъ душевнаго расположенія ко мнѣ Княгини слишкомъ несправедливы.
   "Ну, если и такъ, то ты чрезъ это ничего не теряешь."
   -- Кромѣ спокойствія, сказалъ Лярскій, тяжело вздохнувъ.
   "Какъ! не ужели ты точно влюбленъ въ нее? помилуй Александръ, ты крайне удивляешь меня:, давно ли ты тосковалъ объ Лелевой, давно ли душа твоя страдала отъ нея, и наконецъ -- что-жъ? ты любишь Княгиню, думаешь объ ней, теряешь спокойствіе и безнадежностью наполняешь мысли свои!"
   -- Ахъ! Валентинъ, моя любовь къ добродѣтельной Ольгѣ была одно заблужденіе и, какъ видишь ты, минутное мгновеніе; разсудокъ и совѣты друга, взяли верхъ надъ ней и она прошла: но любовь къ Княгинѣ -- есть страсть, которая совершенно овладѣла душой моею, отъ которой ничто не излѣчитъ меня, кромѣ взаимной любви Этикетовой; быть можетъ, ты удивляешься этому, не вѣришь, считаешь все за минутный порывъ страстей,-- нѣтъ, другъ мой, не думай такъ рѣшительно: эти порывы долговременны, ничто не сильно въ мірѣ истребишь ихъ, они все:любовь, печаль, отчаяніе, страданіе.
   "Жаль, Александръ, жаль, что ты не имѣешь твердости характера, что Ты такъ слабъ и легкомысленъ, и если бы я не былъ расположенъ къ тебѣ, какъ другъ, то, быть можетъ, не сожалѣніе, но однѣ насмѣшки видѣлъ бы ты отъ Валентинъ"
   -- Ты воленъ и теперь сдѣлать тоже.
   "Нѣтъ, одно сожалѣніе и участіе дружбы должны руководить мною. Теперь скажи мнѣ, что если бы Княгиня Этикетова точно была расположена къ тебѣ какъ къ человѣку, которой можетъ нравиться женщинамъ, и вмѣстѣ съ онымъ сама желала бы нравиться другому, то тогда одинаково ли бы ты любилъ ее, и рѣшился ли бы навсегда потерять спокойствіе свое?"
   -- Нѣтъ, добрый Валентинъ, ты но думай такъ объ Этикетовой. Если иногда въ собраніяхъ толпы мущинъ и окружаютъ ее, если она на комплементы каждаго готова отвѣчать, то это не можетъ еще служишь доказательствомъ качества ея: каждая женщина, одаренная отъ природы милою прелестью лица, одинаково обращаетъ на себя вниманіе, и также заставляетъ многихъ увиваться около себя, но она еще не кокетка?
   "Я согласенъ съ тобой и въ этомъ, и если Этикетова не рождена съ характеромъ плѣнять умышленно мущинъ, то ея расположеніе къ тебѣ, какъ могъ замѣтишь ты, есть не что иное, какъ одна любовь."
   -- Опять очарованіе, опять надеждою хочешь обольщать меня; -- оставь это, я сказалъ тебѣ, что не вѣрю ей.
   Долго еще двое друзей говорили а о предметѣ этомъ. Лярскій, разочарованный Княгинею, не вѣрилъ увѣреніямъ друга своего, что Этикетова любитъ его; строгой и постоянный во всемъ Люблинъ старался увѣрять его, наконецъ положили они, чтобъ Лярскій началъ чаще ѣздить къ Этикетовой и замѣчать поступки ея.
   Было около двухъ часовъ, время приближалось къ обѣду и Лярскій, расположенный до вечера быть дома, просилъ друга своего остаться у него обѣдать. На столомъ продолжался между двумя друзьями тотъ-же разговоръ о Княгинѣ. Лярскій одинаково противорѣчилъ Валентину и хотя очарованный Этикетовою, однако не вѣрилъ надеждѣ, не вѣрилъ тому, чтобъ Княгиня могла взаимно любить его.
   Какъ бываетъ робка и недовѣрчива любовь въ сердцѣ юноши! Сколько потребно времени и доказательствъ, чтобъ вполнѣ увѣрить его въ истинѣ! Дѣвы, дѣвы! ваше непостоянство сдѣлало мущинъ таковыми!... А въ вѣкъ нашъ вѣрно не сыщутся подражатели мечтательнымъ рыцарямъ среднихъ вѣковъ, и каждый захочетъ лучше остаться безъ награды отъ милой дамы, нежели пуcтиться странствовать за тридевять земель. Время идеально-романтическихъ мечтаній прошло, женщины стали жалостливы и благосклонны, умы очистились отъ предразсудковъ, и существенность стала быть цѣлью каждаго" Такъ проходитъ все, такъ перемѣняется панорама свѣта, такъ изчезаютъ цѣлыя поколѣнія людей и на мѣсто оныхъ являются новыя....
   Люблинъ весь этотъ день провелъ у Лярскаго и въ вечеру двое друзей вмѣстѣ отправились гулять. Наконецъ послѣ довольно долгой прогулки они разстались, обѣщавъ другъ другу скоро видѣться опять.
   

Глава девятая.

   Кто изъ смертныхъ не говорилъ въ жизнь свою: я любилъ, я люблю! Но только рѣдко слышимъ, чтобъ кто нибудь любилъ счастливо. Измѣна -- спутница каждаго; и каждый, не смотря на это, любитъ или ищетъ такое существо, которое бы. могъ любить онъ. Любовь -- удѣлъ всѣхъ людей, или по крайней мѣрѣ большей части оныхъ, и кто изъ влюбленныхъ не мечталъ о предметѣ любви своей! Кого не услаждали мечты сіи! Чьи чувства не были подчинены имъ! Чье сердце не было во власти ихъ!...
   Молодая, прелестная Княгиня Этикетова, вышедшая за мужъ по волѣ и желанію стараго отца своего, которой въ жизнь свою любилъ одно золото, хотя и уважала человѣка, съ которымъ соединила участь свою, однако не любила его. Ея сердце было свободно, но она во все время двухлѣтняго замужства своего старалась, сколько можно, оказывать почтеніе и даже ласки старому супругу своему, дѣлила съ нимъ время, отказалась отъ всѣхъ баловъ и ни мало не скучала жизнію этой. Выдержанный ею терпѣливо двухъ-годичный курсъ скуки кончился. Старый Князь Этикетовъ умеръ и она осталась на своей свободѣ располагать сердцемъ и рукой своею. Прошло полтора года, какъ Княгиня вдовѣла, но сердце ея было одинаково спокойно. Она иногда въ собраніяхъ, хотя заставляла толпы молодыхъ людей собираться вокругъ себя, но строгое приличіе, соблюдаемое ею въ обращеніи, заставляло каждаго быть скромнымъ. Иногда случалось, что невыгодные толки разносились на щетъ молодой Княгини, но она не старалась вникать въ нихъ и продолжала одинаково вести себя. Клевѣта, пристыженная молчаніемъ и равнодушіемъ ея, умолкала, и имя Княгини одинаково уважали. Сердце ея ждало предмета, которой бы могъ вполнѣ очаровать его и наконецъ она дождалась. Первое свиданіе Этикетовой съ Лярскимъ въ домѣ Графини Лелевой рѣшило все. Она, увидавъ Лярскаго, видѣла въ немъ человѣка, котораго долго искало сердце ея, и хотя сама еще не понимала этого, но предатель -- взоръ невольно обращался на Лярскаго, и когда она пріѣхала домой, то Лярскій ни на минуту не оставлялъ мечты ея. Все, что она ни дѣлала, все, что ни говорила, Лярскій, какъ сновидѣніе, не выходилъ изъ мыслей ея, и Этикетова не знала, какъ дождаться скорѣе имянинъ своихъ; ибо она думала, что Лярскій, какъ человѣкъ живущій въ большомъ свѣтѣ, вѣрно непремѣнно пріѣдетъ на балъ къ ней. Такъ думала Княгиня о другѣ Люблина; таково было слѣдствіе перваго свиданія съ нимъ. Вотъ какъ скоро страсть любви можетъ овладѣть сердцемъ человѣка! Вотъ какъ неожиданно встрѣчаемъ мы иногда предметъ, которому посвящаемъ всю жизнь нашу! Любовь, любовь! ты опасная чародѣйка для смертныхъ!
   Когда Этикетова встрѣтила Лярскаго на балу у себя, когда онъ подходилъ къ рукѣ къ ней, то она была внѣ себя, и съ пріѣзда его сдѣлалась веселѣе; во все время бала взоръ поминутно обращался на Лярскаго, этотъ счастливецъ хотя и замѣтилъ это, но въ эту миру ту мысль, что Княгиня была точно расположена къ нему душевно, не приходила въ голову ему и онъ уже по пріѣздѣ домой началъ мечтать о прелестной Княгинѣ.
   Этикетова, также какъ и Лярскій, не вѣрила тому, чтобъ могла быть любима взаимно. Неизвѣстность и безнадежность терзала сердце ея, и къ томужъ она думала, что Лярскій рѣшится скорѣе взять за себя молодую дѣвицу, нежели вдову. Перемѣна характера Княгини была замѣчена нѣкоторыми знакомыми ея, но она не рѣшилась никому изъ нихъ повѣришь тайны своей.-- Лярскій въ этомъ случаѣ былъ счастливѣе; онъ имѣлъ друга, которому могъ открыть всю душу свою; Этикетова, хотя также имѣла милую подругу, которой повѣряла чувства души своей, но та была отъ нея далеко.
   Лярскій и Этикетова одинаково любили другъ друга и одинаково таили чувства свои, одинаково страдали. Спустя недѣлю послѣ бала, влюбленный Александръ по совѣту друга своего Люблина рѣшился заѣхать къ Этикетовой.
   Когда доложили ей, что пріѣхалъ Александръ Васильевичъ Лярскій, то она была очень образована пріѣздомъ его. При встрѣчѣ Лярскій молча подошелъ къ рукѣ. Этикетова что-то невнятно проговорила ему, наконецъ просила садиться и скучное молчаніе продолжалось между ими болѣе десяти минутъ. Какъ иногда бываетъ смѣшно положеніе двухъ влюбленныхъ! робость, смущеніе, застѣнчивость окружаютъ ихъ, и они кажутся существами совершенно безмолвными и это все творитъ любовь!...
   Александръ Васильевичъ, стараясь выдти изъ таковаго положенія, первый прервалъ молчаніе и началъ съ Княгинею разговоръ. Этикетова, выведенная онымъ изъ-замѣшательства, быть можетъ, въ душѣ своей благодарила за это Лярскаго; она чувствовала, что сама была бы не въ состояніи сдѣлать этого. Послѣ разговоровъ о различныхъ предметахъ влюбленный Лярскій при всей врожденной нерѣшимости какъ то невольно началъ говоришь о чувствахъ своихъ, не относясь впрочемъ къ лицу Княгини. Этикетова съ примѣтнымъ удовольствіемъ слушала его и наконецъ рѣшилась спросить объ особѣ, къ которой Лярскій питалъ нѣжныя чувства. Положеніе Лярскаго было неизъяснимо: онъ не зналъ что отвѣчать на вопросъ этотъ, а молчаніе его въ такое привело смущеніе Этикетову, что она въ душѣ своей начинала обвинять себя за любопытство, предполагая, что Лярскій обидѣлся вопросомъ ея.
   "Ахъ! Княгиня, началъ наконецъ Лярскій, послѣ продолжительнаго молчанія, еслибъ я осмѣлился только произнести предъ вами имя той особы, которая владѣетъ сердцемъ моимъ, то эту минуту счелъ бы блаженнѣйшею въ жизни моей."
   -- Если только, Александръ Васильевичь, сказала Княгиня, хотите вы удостоить меня довѣренностію своею, то ето для меня будетъ слишкомъ лестно, я будьте увѣрены, что все сказанное вами останется для всѣхъ тайною.
   Лярскій тяжело вздохнулъ, робость и нерѣшимость выражались на лицѣ его и онъ не зналъ совершенію, на что рѣшишься ему: сказать ли Княгинѣ пряма о чувствахъ своихъ, Или сдѣлаться невольнымъ Лжецомъ. Наконецъ онъ рѣшился спросить ее:
   "Княгиня! если та особа, которою полны чувства мои, знакома вамъ., то останется ли также тайною все сказанное мною?"
   -- Будьте увѣрены, что никто въ мірѣ не узнаетъ этого, а къ тому жъ развѣ запрещено питать благородныя чувства любви къ кому нибудь изъ знакомыхъ моихъ, сказала Этикетова, улыбнувшись.
   Положеніе Лярскаго было одинаково, онъ видѣлъ, что вопросъ сдѣланный имъ не могъ освободить его отъ того чтобъ не сказывать требуемаго имени и онъ уже проклиналъ самъ себя, что рѣшился начать таковой разговоръ. Да и кто на мѣстѣ Лярскаго рѣшился бы скоро открыть совершенно чувства свои тому предмету, которой любитъ? истинная страсть любви робка, -- но Лярскій теперь невольно находился принужденнымъ или открыть все, что таилъ онъ на душѣ своей, или сказали" неправду. Ложь была незнакома ему, онъ рѣшился лучше слышать рѣшительный отказъ въ любви, чѣмъ сказать обманъ; честь и благородство взяли верхъ и присуждали его сказать то, что чувствовалъ онъ, а рѣшительность побѣдила робость -- и Лярскій въ эту минуту, упоенный надеждою, со всемъ жаромъ страстнаго любовника произнесъ предъ Этикетовою признаніе.
   Удивленная и вмѣстѣ образованная Княгиня не звала, что отвѣчать. Она даже не вѣрила еще тому, что произходило вокругъ нея, считая это за одинъ, пріятный сонъ. Лярскій, ободренный молчаніемъ, или, быть можетъ, считая его за знакъ согласія, повторилъ ей признаніе свое, подтверждая оное новыми клятвами и осмѣлился даже взять руку ея и напечатлѣть на ней горячій поцѣлуй. Это для Княгини было электричествомъ: сердце ея забилось сильнѣе, и она не старалась освободить руки своей изъ рукъ Лярскаго; ея душа была въ восторгѣ. Ахъ! Какъ очаровательно первое упоеніе любви! Какъ сладостна душѣ минута эта! Въ это мгновеніе жизни все прочее забыто, презрѣно и какъ будто бы не существуетъ!....
   Этикетова послѣ долгаго молчанія, хранимаго ею отъ избытка чувствъ, рѣшилась наконецъ сдѣлать Лярскому вопросъ, которой однакожъ вынудило не любопытство, но страсть любви.
   "Не ужели, Александръ Васильевичъ, нее то, что теперь отъ васъ слышала, я должна считать истиною? Не ужели точно вы любите меня? Скажите правду, не обманывайте меня; сердце женщины довѣрчиво къ увѣреніямъ мущинъ, оно слабо, оно вѣритъ клятвамъ ихъ, но слѣдствія довѣрчивости бываютъ ужасны...."
   -- Ахъ, Княгиня! Могу ли я обманывать васъ? нѣтъ, я не рожденъ для низкой лжи и увѣряю, что никогда не былъ знакомъ съ нею. Одна любовь заставила меня быть столько дерзкимъ, чтобъ сказать вамъ это. Довершите счастіе мое,-- скажите мнѣ чувства ваши, быть можетъ, сердце ваше чувствуетъ противное, и тогда пусть все это, что произходило между ними, останется тайною и я, несчастный, удалюсь навсегда отъ мѣстъ этихъ и съ тоскою въ сердцѣ, въ тиши буду проводить дни свои.
   Лярскій послѣднія слова произнесъ такимъ тономъ, что если бы Княгиня и точно не была душею разсположена къ нему, то и тогда бы онъ заставилъ ее сожалѣть о себѣ. Но Этикетова любила взаимно и любила въ первые, сердце ея не было знакомо съ кокетствомъ, а душа съ презрѣннымъ обманомъ, она, слыша отъ Лярскаго о намѣреніи его, если онъ не любимъ ею, рѣшилась шутъ же сказать ему чувства свои, и признаться во взаимной любви къ нему.
   "Ахъ, Александръ Васильевичъ, сказала Этикетова, лице которой пылало какъ пламень, я не могу уже теперь скрывать предъ вами чувства души своей, я должна сказать истину. Первое свиданіе мое съ вами въ домѣ Графини Лелевои рѣшило все, вы невольно обратили вниманіе мое и я не знаю что-то таинственное шепнуло душѣ моей -- "это тотъ, кого ты любить должна!" Я не вѣрила этому, считала за одно мгновеніе въ жизни моей, но слѣды этого мгновенія остались на душѣ, и я видѣла ясно, что сердце мое любило васъ. Неизвѣстность -- могу ли я быть любима взаимно, мучила меня. Положеніе мое было ужасно: тоска, отчаяніе, любовь терзали душу мою; я даже перемѣнила образъ жизни; полюбила уединеніе, но душа моя не находила покою себѣ и въ ономъ однѣ мечты: могу ли я быть любима вами или, быть можетъ, вы уже любите, ежеминутно наполняли мысли мои, ежеминутно не давали покоя мнѣ. Наконецъ я вижу васъ вторично въ домѣ у себя, и что жъ?... Я счастлива, я любима вами; воображеніе -- дитя любви, невольно заставило васъ забыться и вы сказали чувства свои. Ахъ, Александръ, въ первые въ жизни моей я рѣшилась перваго изъ мущинъ назвать такъ, и въ первые въ жизни моей душа моя упоена сладкою любовію!...."
   Лярскій, услышавъ взаимное признаніе въ любви, былъ восхищенъ этимъ, чувства души его въ эту минуту были неизъяснимы и онъ, упоенный, обрадованный, вторично поцѣловалъ руку Княгини и, наконецъ напечатлѣлъ горячій поцѣлуй на розовыхъ устахъ очаровательнаго предмета любви своей. Пусть воображеніе читателя представитъ себѣ эту минуту, когда двое влюбленныхъ открыли взаимно чувства свои; перо слабо изъяснить это, одна душа въ состояніи чувствовать и оцѣнить это сладостное упоеніе въ жизни нашей; иногда однѣ мечты поэта постигаютъ то, что чувствуетъ сердце и живо оное представляютъ намъ.
   Лярскій и Этикетова самодвольные судьбой своею наконецъ разстались. Обрадованный и влюбленный Александръ спѣшилъ пересказать все другу своему, отъ котораго ничего не таилъ онъ, а Княгиня въ избыткѣ чувствъ любви и въ восторгахъ радости осталась одна, предаваясь сладостнымъ мечтаніямъ.
   

Глава десятая.

   Прошло двѣ недѣли, какъ уѣхалъ Графъ Лелевъ, но Ольга не переставала грустить; печаль, какъ вѣрный спутникъ, почти ни на минуту не оставляла сердца ея и она ни въ чемъ не находила удовольствія себѣ. Бесѣды священника и жены его, разговоры Радугиной, гости пріѣзжающіе навѣщать ее, все это совершенно не могло развлекать скучную Ольгу и заставить ее быть спокойною. Графиня если иногда и казалась веселою, то это была одна принужденность, которую замѣчали всѣ. Она и сама никакъ не могла долго принимать видъ этотъ таже прежняя скука являлась на лицѣ, таже печаль терзала сердце ея.
   Письмо отъ Графа Лелева полученное Ольгою возвратило ей на нѣсколько времени прежнее спокойствіе. Онъ писалъ, что благополучно прибылъ въ мѣстечко Кейданы, въ Н. Гусарской полкъ, гдѣ дружелюбное общество Офицеровъ ласково встрѣтило его, какъ новаго товарища и самъ Полковникъ отрекомендовалъ его. Графъ хвалилъ новую жизнь свою и, какъ Русской, восхищался уже, что онъ, быть можетъ, скоро будетъ стоять въ рядахъ противъ дерзкаго непріятеля.
   Корпусъ Графа Витгенштейна въ это время былъ занятъ дѣлами арріергардными и потому Графъ Лелевъ ни о чемъ болѣе не моръ увѣдомишь супругу свою, которая впрочемъ нетерпѣливо ждала отъ него увѣдомленія на щетъ дѣйствія корпуса, въ которомъ служилъ онъ.
   Графиня Лелева, чрезмѣрно обрадованная полученнымъ письмомъ, каждому изъ знакомыхъ показывала оное, читала его и подобно дитяти, котораго долго занимаетъ купленная игрушка, ему радовалась она, а если только оставалась одна, то по нѣскольку разъ старалась перечитывать его. Такъ Графиню занимало письмо это, таковую любовь питала она въ душѣ своей къ обожаемому ею супругу!
   Вскорѣ за первымъ письмомъ Графиня получила еще извѣстіе отъ мужа своего, чрезъ которое узнала, что корпусъ Графа Витгенштейна изъ Кейданъ выступилъ и остановился въ деревнѣ Катериновѣ, перейдя Двину въ мѣстахъ самыхъ болотныхъ и лѣсистыхъ. Графъ писалъ: "мы узнали здѣсь, что Французы прошли Полоцкъ и шли къ Смоленску, а Маршалъ Удино остался въ Полоцкѣ съ 40,000 войска и вступилъ на Петербургъ по дорогѣ Себежской. Рвеніе, которымъ исполнена душа моя, безъ границъ, и я, подобно храбрымъ товарищамъ моимъ, жду съ нетерпѣніемъ того дня, въ которой буду сражаться съ врагомъ отечества. Молись милая Ольга, молись о супругѣ твоемъ, быть можетъ, онъ скоро защищать будетъ любезное отечество свое и дорого отдавать каждый шагъ родной земли своей!"
   При чтеніи письма этого слезы ручьями лились изъ глазъ прелестной Ольги, но слезы эти были слезы радости; она въ душѣ своей, какъ ревностная Россіянка, радовалась тому, что супругъ ея нетерпѣливо жаждетъ въ крови непріятеля обагрить мечь свой. Радугина и другіе короткіе знакомые Графини удивлялись характеру ея и тому энтузіазму, въ каковомъ всегда находилась она. При чтеніи письма Графа Ольга часто говорила; какъ жаль, что я не могу съ мужемъ моимъ раздѣлять всѣ опасности и труды которые онъ теперь несетъ одинъ. Я бы терпѣливо сносила все, презирала бы суровость самой жизни и близь Графа была бы покойна. Я могла бы видѣть, какъ храбрые Русскіе воины, воспламеняемые одною любовію къ отечеству, ревностно и мужественно поражаютъ дерзкихъ враговъ; какъ сіи Леониды и Минины временъ нашихъ оправдываютъ надежду предковъ, и какъ они стараются подражать имъ.-- Такъ думала Графиня Лелева, таковыя чувства питала она въ душѣ своей. Добрый отецъ Василій также радовался мужеству Графа и въ душѣ своей молилъ Всевышняго о сохраненіи добраго помѣщика своего и о успѣхахъ Русскаго оружія.
   Рѣдкой въ то время не думалъ одинаково съ Графинею и мало было таковыхъ, которые бы пеклись болѣе о выгодахъ своихъ, нежели о выгодахъ общихъ; 1812 годъ представлялъ изъ цѣлой обширной Россіи какъ будто бы одно семейство: пособія другъ другу, старанія какъ о себѣ, такъ и о другомъ, всѣ классы гражданъ, всѣ состоянія, возрасты, полы, безъ различія лѣтъ, званій спѣшили наперерывъ служить другъ другу, помогать, раздѣлять пищу, одежду, жилища и за все это не требовать ни малѣйшаго возмездія: таковы Россіяне въ минуту общаго бѣдствія, таковъ характеръ имѣли и предки наши. "Заложимъ женъ и дѣтей и выкупимъ отечество!" Эти слова Минина всегда останутся краснорѣчивыми, всегда будутъ вѣрными и великолѣпными памятниками, какъ для насъ соотечественниковъ его, такъ и для всѣхъ, кто имѣетъ отечество.
   Графиня Лелева мало занималась новостями изъ столицы и даже иногда не обращала ни малѣйшаго вниманія на оныя; она была болѣе устремлена на кругъ дѣйствій арміи, на положеніе и на ожиданіе отъ оной лучшихъ успѣховъ. Препровожденія времени Графини состояло въ чтеніи разныхъ военныхъ анекдотовъ, которые, какъ живые и вѣрные снимки съ произшествій, чрезвычайно занимали ее. Дѣла Задунайскаго, Потемкина, воинскаго исполина генія Суворова восхищали, душу прекрасной Ольги, возвышали духъ ея и радовали сердце, которое билось въ груди ея любовію къ своему отечеству и къ супругу.
   Сколько Графиня Лелева думала о мужѣ своемъ, сколько она любила его, столько теперь Этикетова обожала Лярскаго. Минуты, часы, дни были посвящены ему, всѣ мечты были о немъ, и прекрасная Княгиня рѣшилась наконецъ написать письмо къ подругѣ дѣтства своего, въ которомъ открывала ей всѣ чувства души своей.
   

Письмо Княгини Этикетовой къ Маріѣ Обриной, подругѣ дѣтства ея.

Москва 1812 года, Іюня дня.

   "Я теперь только, милая Марья, вполнѣ наслаждаюсь жизнію; я теперь только поняла ее, оцѣнила и дорожу ею. Все прошедшее мое въ сравненіи теперь съ настоящимъ было ничто. Моя жизнь съ родителемъ, мое замужество по волѣ его не по желанію собственнаго сердца были, такъ сказать, предзнаменованіемъ лучшаго будущаго..... Ты, какъ подруга юности моей, какъ другъ, которому открыта вся душа моя, должна знать все, что теперь всего болѣе въ мірѣ занимаетъ меня, что теперь дорого мнѣ и что могло привлечь все вниманіе мое. Ахъ, Марія, сердце мое въ избыткѣ чувствъ, душа если такъ могу выразиться, плаваетъ въ восторгахъ и я вся не своя. Предчувствую, что ты удивляешься нѣкоторымъ выраженіямъ въ письмѣ моемъ, считаешь ихъ странными, непонятными и, быть можетъ", начинаешь смѣяться. Смѣйся, другъ мой, смѣйся; дружбѣ позволительно все, я не буду сердиться за это, но прежде нежели произнесешь мнѣ рѣшительный приговоръ, должна прочесть до конца письмо это и тогда уже властна ты осуждать, обвинять меня, или быть снисходительною. И такъ, слушай: я люблю и люблю страстно, ничто въ мірѣ не властно принудить сердце мое забыть тотъ предметъ, для котораго теперь бьется оно, и человѣкъ избранный онымъ достоинъ того: онъ одинаково любитъ меня, одинаково душа упоена страстію этою; бракъ, который есть цѣль любви нашей, долженъ связать сердца наши вѣчно, и священный союзъ этотъ будетъ для насъ ненарушимымъ символомъ вѣрности, любви и согласія" Марія, другъ мои, пожелай счастія подругѣ твоей, она и при миломъ ей Александрѣ никогда не забудетъ тебя. Я давно уже сказала ему, что ты единственный другъ мой, что одной тебѣ открыты всѣ тайны мои, что одна ты принимала участіе въ судьбѣ моей во время замужества и онъ благодаритъ тебя.
   Прости меня, милая Марія, что я до сихъ поръ ничего подробно не сказала тебѣ о человѣкѣ, котораго люблю я, не сказала даже и самой фамиліи его. Это есть Александръ Васильевичъ Лярскій; быть можетъ, ты слыхала фамилію эту, она довольно извѣстна, отецъ его служилъ при Дворѣ, а самъ онъ служитъ теперь въ Н.... Коллегіи. Впрочемъ я не буду, другъ мой, описывать тебѣ подробной исторіи любви нашей, боюсь, чтобъ не нанесть чрезъ это скуки тебѣ. Ты писала, что намѣрена бытъ скоро въ Москву -- тѣмъ лучше; при первомъ свиданіи, котораго нетерпѣливо желаю я, услышишь ты все, что только должна знать истинная дружба.
   Прощай добрая Марія, прощай другъ мой. Твоя и проч...
   "PS. Когда ты будешь въ Москвѣ, то увидишь моего Александра.

-----

   Влюбленный Лярскій также съ своей стороны открылъ другу своему Валентину какъ о признаніи своемъ Княгинѣ) такъ и о взаимной любви ея. Люблинъ съ особеннымъ вниманіемъ слушалъ разсказъ друга своего, и съ примѣтнымъ удовольствіемъ ободрялъ любовь ихъ, говоря, не правду ли, Александръ, я говорилъ тебѣ? Не угадалъ ли, что Княгиня точно любитъ тебя?... Ну, теперь, вѣрно совсѣмъ не будешь думать о Графинѣ Лелевой и даже неопасно для тебя самое свиданіе съ нею.
   Будь увѣренъ, Валентинъ, говорилъ Лярскій, что Лелева ни мало теперь не опасна для сердца моего и что кромѣ однѣхъ чувствъ уваженія и признательности никакихъ болѣе не могу питать къ ней, и стыжусь самаго себя, что могъ прежде быть столько дерзкимъ и позволилъ страсти овладѣть сердцемъ моимъ.
   "Собственное раскаяніе-избавитъ отъ мученія-совѣсти, сказалъ Люблинъ, взявъ руку Лярскаго и крѣпко сжалъ ее. Ты самъ видишь теперь, что любовь твоя къ Лелевой была какое-то заблужденіе, но это заблужденіе было минутное, ты призвалъ на помощь разсудокъ, онъ ясно показалъ тебѣ оное и ты опомнился. Любовь же къ Этикетовой, какъ къ женщинѣ, которая хотя и дала обѣтъ быть вѣрною, но смерть мужа разрѣшила ее отъ онаго и сдѣлала свободною, позволительна. Она снова можетъ избрать предметъ, которому произнесетъ предъ престоломъ Всевышняго новыя клятвы въ вѣрности, и любовь ея будетъ увѣнчана брачнымъ союзомъ. Ты, любезный другъ мой, тотъ предметъ, которой тронулъ чувства Этикетовой, ты также, какъ и она, свободенъ въ выборѣ подруги сердца и вы взаимно уже любите другъ друга, взаимно открыли любовь свою, теперь остается одно, при посредникѣ Всевышнаго подтвердить любовь свою."
   -- Ахъ, Валентинъ, какъ я тогда былъ бы счастливъ, и кто въ мірѣ могъ бы сравниться въ благополучіи со мной!... Кто?
   "Александръ, добрый Александръ! скоро перебилъ его Валентинъ, я другъ твой, я могу говорить тебѣ все, не суди такъ рѣшительно, ты долженъ испытать себя, долженъ повѣрить чувства сердца своего,-- увѣриться, точно ли можетъ быть постояннымъ оно и тогда уже можешь назвать себя счастливымъ. Быть можетъ, новый предметъ съ большими прелестями природы взволнуетъ душу твою, тогда ты будешь несчастнѣе, тогда священныя узы брака будутъ казаться тебѣ тягостными, самая жизнь несносною и нигдѣ въ мірѣ не обрѣтешь спокойствія."
   -- Валентинъ, другъ мой, будь увѣренъ, что никакая краса не въ состояніи поколебать сердца моего, оно вѣчно останется вѣрнымъ постояннымъ въ любви къ прелестной Княгинѣ. Я чувствую всю силу страсти этой, я люблю въ первые, и первая любовь не знакома съ измѣною; она сильна, нѣтъ власти, которая бы могла заставить перемѣниться.-- Но ты, другъ мой, скоро ѣдешь, безъ тебя кому буду открывать чувства души моей, кто будетъ принимать такое участіе во мнѣ, какое принимаешь ты?... Ахъ, Валентинъ, прошу тебя объ одномъ: пріѣзжай скорѣе.
   Строгой и дальновидный Люблинъ еще долго совѣтовалъ другу своему испытывать себя и влюбленный Лярскій съ удивленіемъ слушалъ совѣты его. Онъ находилъ ихъ полезными и никакъ не противорѣчилъ имъ, отъ души благодарилъ Валентина за его участіе и за дружбу, и былъ чрезмѣрно радъ, что имѣлъ такого друга. Лярскій даже гордился дружбою его, потому что находилъ въ немъ человѣка достойнаго носить наименованіе истиннаго друга. Ахъ, какъ счастливъ тотъ, кто въ жизнь свою нашелъ человѣка, котораго онъ можетъ назвать истиннымъ другомъ! Пиллады и Оресты извѣстны намъ по одной исторіи, а вѣкъ нашъ и прошедшій едва ли могутъ похвалиться и однимъ Орестомъ! "Они богаты Лукуллами!....."
   

Глава одиннадцатая.

   Пріятный лѣтній вечеръ, вызывалъ къ прогулкѣ, тишина царствующая въ природѣ могла услаждать чувства встревоженной души, ни малѣйшее дуновеніе зефира не колыхало листочковъ деревъ, лазоревое безоблачное небо очаровывало милою прелестью своею, величественное захожденіе солнца плѣняло собой грустнаго мечтателя, бальзамическій воздухъ нѣжилъ чувства, но вся эта прелесть разнообразной въ видахъ своихъ природы не могла развлекать печальной Графини Лелевой; ея душа, ея мечты были наполнены думами о супругѣ. Она сидѣла въ бесѣдкѣ сада, гдѣ портретъ Графа висѣлъ противъ нея на стѣнѣ. Грустная Ольга пристально смотрѣла на него и, вспоминая прошедшее, вспоминала то время, когда ней портретъ, но тотъ, кто изображенъ на немъ, былъ неразлучно съ нею. Ольга была одна. Маленькая Лиза, любимица ея, бѣгала по саду и беззаботно занималась игрою. Мечты Графини были наполнены предпріятіемъ, которое она желала привести въ исполненіе; она думала, какъ бы ей быть вмѣстѣ съ Графомъ, и непремѣнно хотѣла исполнить желаніе это. Г-жа Радугина, священникъ и жена его хотя дѣлили съ Графинею печаль ея, и она была во всемъ откровенна съ ними, однако этого намѣренія Ольга не открывала никому, предполагая, что они будутъ отговаривать ей и даже препятствовать. Но какъ могла она безъ помощи сторонней, одна предпринять намѣреніе это и исполнить его? Тутъ необходимо долженъ былъ, находиться человѣкъ, которой бы стараніями своими привелъ все это въ дѣйствіе. Иногда неожиданные, совершенно нечаянные случаи благопріятствуютъ намѣреніямъ нашимъ. Такъ случилось и съ Графинею Лелевой.
   Въ селѣ Зимогорьѣ въ домѣ отца Василія кто-то остановился проѣздомъ; жена священника, почти каждый день бывавшая у Графини, объ этомъ увѣдомила ее. Ольга по какому-то любопытству захотѣла узнать подробно о пріѣхавшемъ, и на другой день ее увѣдомили, что не знакомецъ, остановившійся въ домѣ священника, былъ богатый помѣщикъ Люблинъ. Ольга часто слыхала фамилію эту отъ Лярскаго, и даже знала, что какой-то Люблинъ былъ другомъ ему, почему и велѣла узнать объ имени. Когда объ ономъ доложили ей, то Графиня, въ умѣ которой родились тотчасъ планы къ исполненію намѣреній своихъ, не медля послала къ Люблину (это былъ Валентинъ Ивановичъ, читатель давно знакомъ Съ нимъ) просить его въ домъ къ себѣ. Люблинъ крайне былъ удивленъ этимъ, онъ не постигалъ, что могло за ставить Графиню сдѣлать ему приглашеніе, и, разсуждая объ этомъ, ни мало не медля явился къ ней. Графиня весьма ласково приняла его, и много разспрашивала о Москвѣ, о столичныхъ новостяхъ и проч. и проч. Послѣ таковаго разговора она рѣшилась спросить, куда былъ намѣренъ ѣхать Люблинъ, и когда узнала, что ему надобно было ѣхать въ помѣстья свои, находящіяся въ Смоленской губерніи, то лице Графини вдругъ примѣтно перемѣнилось, что даже могъ замѣтишь и скромный Валентинъ; Лелева же съ своей стороны не могла долго таить того, что въ эту минуту было на душѣ у ней, она рѣшилась откровенно разсказать все удивленному Люблину.
   "Ахъ, Валентинъ Ивановичъ, начала Ольга, вы, быть можетъ, крайне удивитесь тому, о чемъ при первомъ случайномъ знакомствѣ нашемъ намѣрена я просить васъ и я чувствую сама, что слишкомъ неучтиво дѣлаю это, но то, что побуждаетъ меня, извинитъ въ глазахъ вашихъ. Сдѣлайте одолженіе, не откажите въ просьбѣ моей, вы крайне обяжете меня и даже мужъ мой будетъ благодаренъ вамъ."
   -- Съ большимъ удовольствіемъ, ваше Сіятельство, отвѣчалъ Люблинъ, радъ служить вамъ, если только могу хотя что нибудь сдѣлать для васъ, и никакъ не осмѣлюсь считать это за трудъ себѣ.
   "Прежде нежели я рѣшусь вамъ открыть то, о чемъ намѣрена просить васъ, позвольте мнѣ быть увѣренной что прозба моя останется отъ всѣхъ тайною."
   -- Если только вы требуете это, то я готовъ исполнить.
   "Это необходимо. Но скажите мнѣ, Валентинъ Ивановичъ, долго ли вы намѣрены прожить въ Зимогорьѣ?"
   -- Я думаю, что обстоятельства должны задержать меня въ селѣ вашемъ еще около трехъ или четырехъ дней, потому что я по дѣламъ своимъ послалъ въ уѣздъ повѣреннаго, гдѣ, я думаю, онъ долженъ пробыть сутокъ двое, и эта самая причина заставитъ меня остаться въ Зимогорьѣ. Чтожь касается до вашего требованія на щетъ сохраненія тайны, то будьте увѣрены, что ваши приказанія будутъ для меня закономъ.
   "Благодарю васъ за комплементъ. Теперь, Валентинъ Ивановичь, позвольте мнѣ открыть то, что заставило меня обратиться къ вамъ съ просьбою моею: я намѣрена оставить Зимогорье и ѣхать къ мужу моему въ армію. Онъ служитъ въ отдѣльномъ корпусѣ Графа Витгенштейна въ Н. Гусарскомъ полку, а теперь стоятъ они въ Бѣлоруссіи, въ деревнѣ Катериновѣ на рѣкѣ Двинѣ: то не откажитесь принять на себя трудъ и помочь мнѣ въ этомъ предпріятіи. Желаніе видѣть моего Александра, раздѣлять съ нимъ всѣ труды, всѣ опасности военной жизни побуждаетъ меня предпринять это; но одной, вы знаете, не возможно сдѣлать этого, мнѣ нужна помощь сторонняя, вы пріѣхали въ Зимогорье, я узнала, что вы тотъ Г-нъ Люблинъ, о которомъ нѣсколько разъ слышала отъ Александра Васильевича Лярскаго и, предполагая, что вы вѣрно не откажетесь хотя что нибудь малѣйшее сдѣлать для меня, это самое заставило меня рѣшиться открыть вамъ намѣреніе мое и вмѣстѣ съ этимъ неотступно просить о содѣйствіи вашемъ къ приведенію въ исполненіе предпріятія моего."
   -- Очень радъ, ваше Сіятельство, отвѣчалъ Люблинъ, служить вамъ, и для меня очень лестно, что вы удостоили меня довѣренностію своею, и въ чемъ только будете имѣть нужду, то можете безъ всякихъ просьбъ сказать мнѣ, и я готовъ безъ малѣйшихъ отговорокъ служить особѣ вашего Сіятельства.
   "Чувствительно благодарю за вашу готовность и въ полной мѣрѣ цѣню оную" Мнѣ только, Валентинъ Ивановичъ, нужно, чтобъ были готовы лошади, а тамъ уже я могу сама распорядишься на каждой станціи."
   -- Помилуйте, Графиня, возможно ли будетъ вамъ ѣхать однимъ въ такую дальную дорогу?...
   "Чтожъ дѣлать! я уже рѣшилась и, презирая всѣ труды и непріятности, которые бы могли случиться въ дорогѣ, хочу только непремѣнно достичь цѣли своей."
   -- Если только! ваше Сіятельство, я могу льстимь себя надеждою, что услуги мои могутъ быть приняты вами, то я готовъ сопровождать васъ до того самаго мѣста, которое будетъ цѣлью вашего путешествія.
   "Благодарю покорнѣйше за желаніе ваше; но могу ли я, Г-нъ Люблинъ, этого требовать отъ васъ? и безъ того уже не нахожусь чѣмъ быть благодарной вамъ."
   -- Позвольте также и мнѣ отблагодаришь васъ за этотъ лестной комплементъ; но впрочемъ все то, что рѣшаюсь сдѣлать я для вашего Сіятельства, вѣрно также былъ бы готовъ сдѣлать всякой.
   Услужливый Люблинъ и Графиня Лелева долго продолжали разговоръ о приведеніи въ дѣйствіе тайныхъ намѣреній своихъ, положивъ между собою до тѣхъ поръ никому не объявлять объ этомъ, пока будетъ все готово къ отъѣзду ихъ. Таковую Ольга имѣла привязанность къ супругу своему. Она была готова жертвовать всемъ, чтобъ только находиться съ нимъ вмѣстѣ и Люблинъ ясно видѣлъ теперь справедливость словъ друга своего, которой такъ часто говорилъ ему о любви Ольги къ Графу, и хотя Валентинъ и безъ опыта вѣрилъ этому, но самый опытъ, которому сдѣлался онъ нечаяннымъ свидѣтелемъ, еще болѣе увѣрилъ его въ слышанномъ и еще болѣе въ глазахъ его облагороживалъ характеръ Графини Лелевой.
   Въ продолженіи двухъ дней стараніями Люблина было все приготовлено къ отъѣзду Графини и, Валентину оставалось только дождаться изъ уѣзда повѣреннаго своего. Ольга объ этомъ была увѣдомлена. Нельзя вообразить себѣ, въ какомъ она находилась восхищеніи; ей уже представлялось, что она близь своего обожаемаго Александра, раздѣляетъ съ нимъ опасности, переноситъ съ удовольствіемъ труды, слышишь стоны раненыхъ, крики побѣжденныхъ и восхищенія побѣждающихъ. Мечты Ольги живо писали ей картину военныхъ дѣйствій, она восхищалась побѣдами соотечественниковъ, видѣла супруга своего въ рядахъ побѣждающихъ, и молила Творца о поданіи успѣховъ Русскимъ на пораженіе дерзкаго Галла.
   Повѣренный Валентина возвратился. Люблинъ не имѣлъ причинъ оставаться долѣе въ Зимогорьѣ; Графиня была чрезмѣрно рада этому и въ слѣдующій же день рѣшилась она отправиться въ путешествіе свое. Ольга наканунѣ этого дня послала нарочно за отцемъ Василіемъ и женой его, дабы увѣдомить ихъ о предпринятомъ намѣреніи. Люблинъ написалъ письмо къ другу своему, въ которомъ обо всемъ подробно увѣдомлялъ его и на долго прощался съ нимъ по случаю отъѣзда съ Графинею. Валентинъ писалъ еще, что Ольга есть совершенный образецъ чистой нравственности; доброта души ея, откровенность и простота характера, привязанность къ супругу и ласковость превосходятъ всякое описаніе. Она невольно заставляетъ имѣть уваженіе къ себѣ и, бывая съ ней, забываешь, что это простая смертная, думаешь, что это сама оживотворенная добродѣтель. Валентинъ былъ правъ. Ольга точно была такова; а если рѣшилась она ѣхать съ молодымъ человѣкомъ, то этотъ поступокъ доказываетъ, что она страстно любила мужа своего, и въ глазахъ другихъ никакъ не могъ марать ее.
   По приглашеніи Графини отецъ Василій и жена его пришли къ ней; Г-жа Радугина находилась также тутъ. Послѣ нѣкоторыхъ разговоровъ въ какое были они приведены удивленіе, когда Ольга объявила имъ, что она завтра оставитъ Зимогорье. Добрая старушка, жена священника, съ крайнимъ прискорбіемъ спросила ее, куда намѣрена была отправишься она, и когда услышала, что въ армію къ Графу, то слезы градомъ полились изъ глазъ у ней, а набожный отецъ Василіи и Г-жа Радугина были приведены въ такое удивленіе, что даже не вѣрили этому. Графиня долго принуждена была увѣрять ихъ и наконецъ объявила имъ, что она ѣдетъ съ Валентиномъ Ивановичемъ Люблинымъ, который рѣшился принять на себя трудъ изготовить все къ отъѣзду и проводить до того мѣста, гдѣ находился Н. Гусарской полкъ, въ которомъ служилъ Графъ Лелевъ.
   Приходъ Люблина къ Графинѣ) совершенно увѣрилъ Радугину и священника о намѣреніи ѣхать съ нимъ и увѣренный отецъ Василій хотя и совѣтовалъ ей оставить предпріятіе это, но непремѣнное желаніе Ольги принудило его. оставить совѣты и пожелать отправляющимся счастливаго пути. Ольга просила Г-жу Радугину принять на себя управленіе домомъ ея, а смотрѣніе за милой Лизой препоручила доброй бабушкѣ. Объ отъѣздѣ Ольги къ Графу вскорѣ узнало все село, и новость эта была предметомъ разговоровъ между крестьянъ, которые были душевно преданы добрымъ помѣщикамъ своимъ.
   Наступилъ наконецъ день отъѣзда Графини Лелевой и Люблина. Ольга радушно прощалась со всѣми и какая-то радость примѣтна была на лицѣ ея. Люблинъ просилъ священника, чтобъ онъ отправилъ на почту письмо, которое онъ оставлялъ ему. Набожный отецъ Василій благословилъ отъѣзжающихъ и они, принявъ благословеніе, простились со всѣми провожавшими ихъ, желая имъ счастія.
   Ольга съ замѣтнымъ спокойствіемъ выѣхала изъ Зимогорья на лицѣ ея были примѣты слѣды какого-то нетерпѣнія, и она, забывая все прошедшее, жила теперь однимъ будущимъ.
   Лелева, начиная съ первой станціи, перемѣнила фамилію свою, она назвалась Графинею Рославлевою. Такимъ образомъ Героиня Ольга подъ чужею фамиліею начала путешествіе свое къ обожаемому супругу своему.
   

Глава двѣнадцатая.

Письмо Маріи Обриной къ Княгинѣ Этикетовой.

Пенза, 1812 года.

   "Чувствительно благодарю тебя, милая Евгенія, за письмо твое. Оно много принесло мнѣ радости и я цѣню вполнѣ дружбу твою и твою довѣренность. Ты вступаешь въ новые узы брака съ человѣкомъ, котораго любишь ты и которой одинаково привязанъ къ тебѣ. Для подруги дѣтству твоего слишкомъ пріятно слышать новость эту, и я упросила маминьку отпустить меня въ Москву, объявивъ ей о намѣреніи твоемъ. Она очень рада этому и желаетъ тебѣ того же счастія, какого могла бы. Желать мнѣ, и я съ нетерпѣніемъ, другъ мой, жду того дня, когда увижусь съ тобою. Прости меня добрая Евгенія за то, что я такъ мало пишу къ тебѣ. Я внѣ себя отъ радости, ибо скоро буду въ Москвѣ и увижу мою неоцѣненную Евгенію". Твоя

Марія Обрина."

   Письмо это много обрадовало Этмкегаову и она при первомъ же свиданіи показала его Дареному, восхищаясь, что подруга ея пріѣдетъ скоро въ Москву. Лярскій, любя Княгиню, одинаково былъ радъ письму этому, потому болѣе, что оно было пріятно для его Евгеніи. Частыя свиданія Лярскаго и Этикетовой подали поводъ стоустой молвѣ къ разнымъ толкамъ объ этомъ: но когда Княгиня объявила нѣкоторымъ изъ короткихъ знакомыхъ своихъ о намѣреніи своемъ втіупить въ бракъ съ Лярскимъ, и новость эта мало по малу стала разноситься, то всѣ непріятные толки прекратились и Лярскаго начали уже считать женихомъ Этикетовой.
   Такъ все бываетъ въ свѣтѣ этомъ. Молва, разносимая вѣстовщиками бываетъ часто несправедлива, а любители ея и новостей судятъ обо всемъ по однимъ толкамъ, не стараясь узнавать, справедливы ли оные, и какъ жаль, что люди вѣрятъ болѣе слухамъ, отъ чего многіе бываютъ очерняемы, и хотя время и случаи оправдываютъ, но клевета и несправедливые толки долго заставляютъ ихъ сносить, отъ многихъ презрѣніе. Если сего послѣдняго и не было съ Княгинею и Лярскимъ, однако нѣкоторые много говорили уже не выгоднаго на щетъ обоихъ ихъ, что оскорбляло молодую Княгиню. Это заставило Лярскаго, просить нареченную невѣсту свою формально объявить роднѣ и знакомымъ о намѣреніи ея -- что Этикетова скоро и сдѣлала. Любительницы разносить по домамъ подобныя вѣсти скоро, заговорили объ этимъ съ своими прибавленіями и переходили изъ дома въ домъ сообщать новость эту. Не прошло двухъ недѣль, какъ Княгиня сказала роднѣ своей о желаніи вступишь въ замужство съ Лярскимъ, и рѣдкіе изъ жителей Замоскворѣчья, (гдѣ жилъ Лярскій и Этикетова) не знали о скорой свадьбѣ ихъ. Такъ въ Столицахъ, какъ и въ малыхъ городахъ, произшествіе дѣлается скоро извѣстнымъ? а любители новостей благодарны за это словохотливымъ старухамъ, которыя у насъ подобны живымъ биллютенямъ и ихъ отыскать можно въ каждомъ классѣ гражданъ.
   Въ одно утро, когда Лярскій сбирался ѣхать къ невѣстѣ своей, Петръ камердинеръ его подалъ ему запечатанное письмо. По почерку на адресѣ Лярскій тотчасъ узналъ, что оно было отъ друга его Люблина. Александръ съ нетерпѣнінемъ разпечаталъ его и когда прочелъ, то какъ удивленъ былъ увѣдомленіемъ Валентина о знакомствѣ его съ Графинею Лелевою, и его отъѣздѣ съ нею. Онъ вторично прочелъ письмо и крайне жалѣлъ, что долго не увидится съ другомъ своимъ, жалѣлъ о томъ, что любезный для него Валентинъ, быть можетъ, не будетъ и на свадьбѣ, которая должна была скоро назначиться. Когда Лярскій отправился къ Княгинѣ, то взялъ съ собою и полученное имъ письмо, гдѣ читалъ его съ большею радостію.-- Этикетовой очень пріятно было слышать о знакомыхъ, своихъ и она душевно радовалась привязанности Ольги къ мужу своему и даже хвалила поступокъ Лелевой въ разсужденіи отъѣзда ея къ Графу. Евгенія говорила, что знакомство Лелевой приносило ей столько удовольствія, что она того не въ состояніи выразить. Такъ Этикетова цѣнила Ольгу. Она ясно видѣла въ ней примѣры истинной добродѣтели -- и восхищалась; Евгенія желала даже подражать ей. Вотъ какъ нравственные примѣры могутъ дѣйствовать на другихъ, и какъ добродѣтельная женщина можетъ играть большую ролю въ обществахъ! Ея скромность, благородство поступковъ, обращеніе соединенное съ самымъ строгимъ приличіемъ, -- все это можетъ разительно дѣйствовать на другихъ, пренебрегающихъ нравственностію, и если не совершенно исправлять ихъ, то по крайней мѣрѣ налагать на нихъ невольную скромность, заставлять стыдиться другихъ и не давать воли языку, глазамъ, и проч. и проч. Tempora mutantur, mutauiur et nos quoque in ipsis -- (времена перемѣняются, и мы перемѣняемся) -- Говоритъ Овидій, быть можетъ, и мы дождемся того, что нравственные примѣры немногихъ, заставятъ каждаго изъ насъ слѣдовать имъ, тогда (чего съ радостію всякой ожидать долженъ) не будемъ опасаться заразы иностранныхъ привычекъ.
   Когда Лярскій, обрадованный полученнымъ письмомъ отъ друга своего, говорилъ съ Княгинею объ Валентинѣ, хвалилъ его достоинства, характеръ, поведеніе, шовъ эту минуту вошелъ слуга и доложилъ Евгеніѣ, что пріѣхала Марія Дмитріевна Обрина. и Не ужели! и съ восторгомъ сказала Этикетова, потомъ, обратясь къ жениху своему, просила его выдти съ нею вмѣстѣ встрѣтить подругу дѣтства, о которой она давно говорила ему. Для Лярскаго, также не меньше было пріятно видѣть и познакомиться съ Обриной, и потому болѣе, что она любила душевно его Евгенію. Встрѣча двухъ друзей, которые давно не видались, бываетъ разительна. Между ими забыто все прочее, они только видятъ и слышатъ однихъ себя, предаются чувствамъ своимъ, и ни на что другое не стараются обращать вниманія своего. Быть можетъ, это было бы и между Обриной и Эгаикетового, но какъ послѣдняя, бывъ вмѣстѣ съ Александромъ помнила и его, а Обрина, занятая будущимъ счастіемъ подруги своей, также съ своей стороны обратила вниманіе свое на этого человѣка, которому ввѣряла себя и судьбу свою милая подруга дѣтства ея, добрая Евгенія, которую страстно любила она, то при свиданіи семъ и на глазахъ Маріи блистали слезы, какъ утренняя роса не распустившейся лилеѣ. Въ душѣ Княгини чувства дружбы спорили съ чувствами любви, сіи послѣднія старались взять верхъ надъ ними -- и она, если не старалась побѣдить сего, то по крайней мѣрѣ была непринужденно привѣтлива къ Обриной.-- Этикетова послѣ первыхъ дружескихъ привѣтствіи наконецъ отрекомендовала подругѣ своей Лярскаго, говоря: и я писала къ тебѣ, другъ мой, о намѣреніи моемъ, тебѣ первой открыла тайну души моей, и такъ вотъ тотъ Александръ, которому вѣчно ввѣряю себя, и Лярскій со всею учтивостію свойственною человѣку большихъ обществъ, привѣтствовалъ Обрину, и благодарилъ ее за разположеніе къ Евгеніѣ. Обрина равно съ своей стороны обошлась съ нимъ -- и не прошло часа, Лярскій и Марія разговаривали уже между собою, какъ старые знакомые. Евгенія была очень рада, видя между ими какое-то дружество, она даже старалась еще болѣе увеличить, оное, -- что, быть можетъ, для мучительной ревности покажется страннымъ; но душа моей Евгеніи была чужда страсти этой, слѣдствіе которой бываютъ слишкомъ пагубны, и Княгиня всегда жалѣла тѣхъ женщинъ-женъ, которыя дозволили низкой ревности овладѣть душей своею. Она говорила: "ревность -- врагъ супружескаго согласія; должно стараться преодолѣвать страсть эту, питать сердце свое возвышенными чувствами дружбы и никакъ не думать, чтобъ человѣкъ, которой истинно любитъ, могъ когда нибудь сдѣлаться вѣроломнымъ клятвопреступникомъ, потому что истинная любовь чужда всякой измѣны." Всякой будетъ согласенъ съ мнѣніемъ Княгини, она права: ибо пламенная и чистая любовь не можетъ быть знакома съ обманомъ, а если мы часто и видимъ противное истинѣ, то это случается отъ того, что въ нашъ вѣкъ любятъ болѣе по расчетамъ. Оставимъ теперь княгиню, восхищенную пріѣздомъ молодой Обриной, влюбленнаго Лярскаго и самую Обрину дѣлишь между собою въ пріятно-дружескихъ разговорахъ и разскажемъ читателю хотя что нибудь о Марьѣ Дмитріевнѣ.
   Обрина была дочь одного дворянина. Покойной отецъ ея былъ коротко значкомъ съ старымъ Талинымъ отцемъ Княгини Этикетовой, и Марія почти съ самаго малолѣтства воспитывалась съ его дочерью. Одинакія лѣта, привычки, сходство характеровъ сдѣлали ихъ друзьями. По смерти Обрина мать Маріи оставила столицу и переселилась съ нею въ одну изъ Пензенскихъ деревень. Марія была принуждена проститься съ Евгеніею, давъ обѣщаніе писать къ ней почти каждую почту. Вскорѣ по отъѣздѣ Обриныхъ, отецъ Евгеній; обольщенный знатностію и богатствомъ стараго Князя Этикетова, принудилъ дочь свою выдти за него замужъ, и Евгенія, считая повелѣнія родителя священными, безпрекословно повиновалась ему. Одна, безъ подруги, которой открыта была вся душа ея, предавалась она печали и оплакивала жребій свой. Она если и находила утѣшеніе въ чемъ, то находила его въ письмахъ Маріи и въ своихъ отвѣтахъ къ ней, гдѣ изливала всѣ чувства души своей. Ксрткая Марія жалѣла подругу свою, но чѣмъ инымъ могла она пособишь ей, какъ только одними совѣтами: безъ роптанія переносить жребій свой и повиноваться престарѣлому родителю.
   Евгенія Талина, вскорѣ послѣ увѣдомленія подруги своей о желаніи родителя на щетъ ея замужства, вышла за Князя Этикетова. Читатель уже знаетъ, какъ Евгенія терпѣливо сносила судьбу свою, и какъ-обходилась съ престарѣлымъ супругомъ своимъ. Она если не страстно любила его, то по крайнѣй мѣрѣ уважала, дѣлила съ нимъ безропотно время и даже отказалась отъ всѣхъ веселостей большаго свѣта. Обрина, зная все, хвалила поступки Евгеніи, старалась еще болѣе принуждать ее одинаково вести себя и всегда стараться уважать супруга своего. Теперь Марія, увѣдомленная Этикетовою о выборѣ собственнаго сердца ея, находилась съ ней, дѣлила радости ея и въ Лярскомъ видѣла человѣка достойнаго того, чтобы Евгенія ему ввѣрила себя.
   Чрезъ недѣлю по, пріѣздѣ Обриной было обрученіе Евгеніи съ Лярскимъ. Двое счастливцевъ, упоенные любовію и надеждами, были внѣ себя. Добрая Марія, душевно расположенная къ Евгеніи, радовалась счастію ея и, мечтая сама съ собой, удивлялась тому мгновенному взору, которой могъ, связать сердца Евгеніи и Александра. Не уже ли, говорила она, есть взгляды, которыя рѣшаютъ судьбу цѣлой жизни нашей?... Неопытное сердце удивляется этому и даже не вѣритъ, чтобъ такъ сильна была страсть любви, то и не удивительно, что Марія судила такъ; ибо она не любила еще, и потому для нея страсть истинной любви, мгновенно раждающая, была тайною.
   Обрина писала къ матери, что другъ ея, Евгенія, была счастлива, что она познакомилась съ Лярскимъ и нашла въ немъ человѣка со всѣми отличными достоинствами, и что я,-- такъ еще писала она, имѣю большое уваженіе къ этому молодому человѣку, цѣня благородство характера его и даже, маминька, признаюсь вамъ, я завидую Евгеніѣ..... Она описала всю пышность обрученія и не позабыла сказать, что Княгиня одинаково, какъ и прежде, расположена къ ней. Старая Обрина, довольная письмомъ дочери, не замедлила къ ней отвѣтомъ своимъ, въ которомъ однако между прочимъ дѣлала ей совѣтъ, чтобы она безъ зависти смотрѣла на счастіе подруги своей, а еще менѣе бы старалась узнавать характеръ молодаго Лярскаго и ни въ какомъ бы случаѣ не скрывала чувствъ своихъ, какъ отъ нея, такъ даже отъ Евгеніи. Мать Маріи была во всѣхъ отношеніяхъ женщина съ большой проницательностію, а потому и писала она въ таковомъ тонѣ къ дочери своей на щетъ Лярскаго. Обрина по дальновидности своей предполагала, что если неопытной, молодой дѣвицѣ съ какой нибудь стороны нравится мущина и она часто съ нимъ бываетъ, то рѣшительно сказать можно, что страсть любви мгновенно можетъ возродиться въ сердцѣ ея и неопытность нечувствительно сдѣлается ревностною поклонницей ея. Старая Обрина судила справедливо, а къ томужъ, зная совершенно сердце дочери своей, она могла предположишь, что Марія, еще никого не любя въ жизни, могла легко плѣняться ловкимъ и стройнымъ Ларскимъ.
   Марія, получа письмо матери своей, внимательно читала его, и, не скрывая ничего отъ Евгеніи, оное показала ей. Княгиня видѣла въ письмѣ этомъ совершенно отличный тонъ отъ другихъ писемъ старой Обриной, что заставило ее внимательнѣе прочесть его.-- Предположенія Обриной были понятны для Евгеніи, но она не опасалась подруги своей. Она думала, что дальновидная мать Маріи писала такъ изъ одной предосторожности и что доброта сердца Маріи и ихъ дружба вѣрно не допустятъ власть любви надъ собою первенствоватъ. Счастлива та женщина, которая въ любви лишена всѣхъ сомнѣній!
   "Евгенія думала справедливо. Откровенность Маріи къ ней не имѣла предѣловъ, а это самое заставляло ее ни мало не бояться совмѣстничества въ любви къ Лярскому, къ томужъ сама Марія, понявъ совершенный смыслъ послѣдняго письма матери своей, иногда говорила Евгеніѣ, что предположенія маминьки моей напрасны, но я, какъ дочь уважающая совѣты ея, весьма благодарна ей. Я вижу, что ея попеченія обо мнѣ неизъяснимы. Марія думала, какъ покорная дочь, и Евгенія оставалась спокойною.
   Лярскій въ короткое знакомство съ подругою Евгеніи былъ душевно расположенъ къ ней и если бы Этикетова уже не владѣла сердцемъ его, то, быть можетъ, эту власть надъ нимъ взяла бы Марія. Александръ даже думалъ самъ, что молодая Обрина по кротости и скромности характера своего можетъ составить хорошую партію, и тотъ, кто рѣшится взять ее, будетъ очень счастливъ. Онъ даже однажды, улыбаясь, сказалъ Евгеніѣ: "Ахъ! милая Евгенія, если бы вы прожили для меня въ жизни сей, или я не зналъ бы васъ, то, чистосердечно говорю, что кроткая Марія, достойная подруга юности вашей, была бы избрана сердцемъ моимъ". Для Этикетовой было пріятно слышать это, ибо она гордилась тѣмъ, что имѣла такую подругу, которую ея Александръ уважалъ столько.
   "Я желала бы, говорила она Лярскому, чтобъ добрая Марія была бы столько жъ счастлива въ выборѣ супруга своего, какъ и я. и Довольный Александръ поцѣловалъ руку Евгеніи за комплементъ этотъ, которой ею былъ сказанъ единственно отъ души. Евгенія! говорилъ Александръ, еслибъ только еще исполнилось одно желаніе мое, то, клянусь вамъ, ничего бы болѣе не сталъ желать въ жизни сей съ такимъ нетерпѣніемъ, какъ одного этого, что теперь на душѣ у меня."
   "Вѣрно это желаніе ваше, Александръ, не можетъ быть особенною тайною, которую бы не могла знать я."
   -- Что вы говорите, прелестная Евгенія? Могу ли я хотя что нибудь скрыть отъ васъ? Какое намѣреніе или желаніе сердца моего можешь бытъ тайною для той, которой открыта вся душа моя?.... И если бы даже вы не спрашивали меня, то и тогдабъ я открывалъ вамъ мои намѣренія.
   "Александръ! за вашу откровенность, я буду одинаково платить вамъ и вполнѣ оцѣнятъ оную."
   Лярскій напечатлѣлъ страстный поцѣлуи на рукѣ очаровательной Евгеніи, которая съ своей стороны съ свойственною ей скромностію поцѣловала своего Александра.
   -- Я желаю, милая Евгенія, опять началъ Лярскій прерванный разговоръ, чтобъ скромная Марія понравилась моему другу Валентину и чтобъ она рѣшилась отдать ему свою руку и сердце.
   "Желаніе ваше, Александръ, столько пріятно для меня, что даже не могу изъяснить того и хотя я не знаю лично Г. Люблина, но слыша о немъ отъ васъ, и зная, что онъ другъ вашъ, должна думать, что Валентинъ Ивановичъ можетъ быть достойнымъ супругомъ прекрасной Маріи."
   Александръ и Евгенія, довольные намѣреніемъ своимъ, долго разговаривали о Люблинѣ. Лярскій съ своей стороны старался, какъ истинный другъ его, хвалить отъ души характеръ и поведеніе Валентина и Этикетова видѣла привязанность Лярскаго къ другу его. Истинные друзья должны быть таковыми и во время разлуки! Прямая дружба должна быть безсрочна, для нея нѣтъ причинъ, которыя бы могли уменьшишь ее. Какъ лестно для всякаго имѣть истиннаго друга, и какъ счастливъ тотъ, кто имѣетъ онаго съ самаго малолѣтства! Впрочемъ теперь, оставимъ самодовольныхъ Евгенію и Лярскаго предположеніямъ своимъ и вспомнимъ забытаго нами друга его Валентина и Графиню Лелеву, нетерпѣливо спѣшившую къ возлюбленному супругу своему въ лагерь Русскихъ, подобно старому храброму воину на поле кровопролитной битвы.
   

Глава тринадцатая.

   Ниша за ель вѣрно проститъ меня, если я не буду описывать ему съ статистическою точностію путешествія Ольги Лелевой подъ именемъ Графини Рославлевой и Люблина въ лагерь Русскихъ воиновъ, находящійся въ деревнѣ Катериновѣ, и не буду описывать всѣхъ трудностей ѣзды ихъ, за что если любопытство инаго изъ читателей и не проститъ автора, то авторъ какъ не географъ, а романистъ, предполагаетъ, что читатели не должны требовать отъ него описанія путешествія географическаго, даже не должны строго взыскивать за самую мѣстность чего Нибудь, если оная имъ извѣстна лучше; потому что авторъ романистъ описываетъ оную большею частію по разсказамъ другихъ но не по обозрѣнію собственному: такъ и я, описывая произшествія сіи, не могъ бы ручаться застойную вѣрность мѣстностей и вѣрнаго описанія путешествія; почему и рѣшился пропустить оное, и это не можетъ портить планъ романа и читатели ни за что строго обвинятъ автора да и въ законахъ Русскихъ сказано: "Собственное признаніе лучше доказательствъ всего свѣта."
   Начало этой главы для немногихъ? Графиня Лелева, рѣшась презирать опасностями, какія только могли бы встрѣтиться ей во время дороги и не взирая на трудности путешествія, она достигла цѣли своей. Читатель уже знаетъ, что Ольга отправилась въ сопровожденіи Люблина, она благополучно и безъ особенныхъ романическихъ произшествій достигла той части Бѣлоруссіи, въ которой находилась деревня Катериново, и остановилась на полдня ѣзды отъ оной въ мѣстечкѣ, принадлежавшемъ Г-жъ Эржинской; здѣсь узнала она, что пребываніе въ арміи женщины невозможно. По этому случаю Графиня Лелева рѣшилась перемѣнить платье пола своего. Старательный Люблинъ досталъ ей мужское платье деньщика, и Ольга, изъ любви къ супругу своему, согласилась одѣться въ оное, дабы только быть съ нимъ вмѣстѣ. Этотъ поступокъ крайне удивлялъ Валентина и въ глазахъ его дѣлалъ Ольгу совершенной героиней, а разительный примѣръ, привязанности къ ея супругу поставлялъ онъ образуемъ для каждой женщины.
   Лелева пріѣхала въ мѣстечко Г-жи, Эржинской въ началѣ Іюля мѣсяца, и, пробывъ въ ономъ около четыремъ дней, она отправилась въ деревню Катериново, въ стоящій тамъ корпусъ Графа Витгенштейна, отблагодари услуживаго Люблина за всѣ старанія его и безпокойства понесенныя имъ во время дороги. Она при прощаніи просила его увѣдомить священника села. Зимогорья о благополучномъ пріѣздѣ ихъ въ Бѣлоруссію и отправленіи ея въ лагерь къ супругу. Люблинъ далъ слово исполнить всѣ порученія ея и, простясь съ Графинею, отъ души желалъ ей и супругу ея благополучія, питая въ сердцѣ своемъ неизъяснимое уваженіе къ отважнымъ поступкамь Ольги.
   Люблинъ на другой же день отправился изъ помѣстья Эржинскои. Онъ былъ печаленъ, присутствіе Графини Лелевой приносило ему какое то удовольствіе; замѣчательные ея разговоры, радушіе, простота и откровенность невольно заставляли вспоминать о ней, невольно каждаго разпологали къ добродѣтельной Ольгѣ. Валентинъ ѣхалъ обратно тою же дорогою и останавливался на тѣхъ же станціяхъ, на которыхъ и съ Графинею Лелевою. Это самое еще болѣе заставляло его думать о спутницѣ своей и онъ съ самимъ собою восхищался свиданіямъ Ольги съ супругомъ. Валентинъ живо представлялъ себѣ его радость и восхищеніе Графини, видя желанія свои исполненными. Читатель также вѣрно думаетъ теперь о героинѣ моей и желаетъ лучше слѣдовать за нею, чѣмъ за Люблинымъ. И такъ послѣдуемъ за Ольгою. Ольга, переодѣтая въ платье деньщика, прибыла благополучно въ лагерь. При свиданіи съ нею радость, восхищеніе и удивленіе супруга были неизъяснимы; онъ долго не вѣрилъ глазамъ своимъ, считалъ это одной мечтою, вымысломъ, и только ласки Графини, ея голосъ, могли привести его въ себя и увѣрить въ истинѣ. Сама Ольга не помнила себя отъ радости, видя своего Александра вмѣстѣ съ собою душа ея была въ упоеньи восторга и это Мгновеніе въ жизни считала она блаженнѣйшимъ. Александръ ласкаемый супругою своею даже забылъ въ эту минуту всѣ ужасныя войны, забылъ самую смерть; сердце его, самыя мечты были наполнены одной прелестною Ольгою, этимъ свиданіемъ съ нею и будущимъ, ибо Ольга останется съ нимъ. Долго супруги упоенные восторгами радости предавались ей, давая волю своему воображенію; долго они, самодовольные, расточали другъ другу поцѣлуи, пересказывая одинъ другому даже самое малѣйшее во время разлуки ихъ. Графъ съ своей стороны не позабылъ разспросишь ни о почтенномъ отцѣ Василій, его супругѣ, маленькой Лизѣ, ни о жителяхъ села Зимогорья, о всѣхъ и каждомъ подробно разспрашивалъ онъ и наконецъ съ удовольствіемъ слушалъ разсказъ супруги своей о ея пріѣздѣ" Онъ нѣсколько разъ прерывалъ ее благодареніемъ Люблину, относясь объ немъ съ уваженіемъ. Когда Графиня подробно разсказала ему о своемъ путешествіи, о прибытіи въ лагерь, но съ нетерпѣніемъ начала разспрашивать супруга своего о дѣйствіяхъ корпуса и положенія непріятеля; она, съ рвеніемъ достойнымъ Россіянки, восхищалась успѣхами соотечественниковъ и неудачею противной стороны. Графъ съ удовольствіемъ смотрѣлъ на энтузіазмъ супруги своей и на ея ревность въ покореніи враговъ отечества. Ольга въ душѣ ревностной патріотки желала скораго окончанія военныхъ дѣйствій и славы Русскимъ; она, какъ истинная Славянка ненавидѣла врага своего отечества, питая въ душѣ мщеніе и ненависть. Ей живо представлялись дѣла славныхъ предковъ, и о нихъ Ольга говорила съ восхищеніемъ; великіе подвиги героевъ и патріотовъ своего отечества она произносила съ какимъ-то благоговѣніемъ, для нея Минины, Пожарскіе, Матвѣевы, Долгорукіе, Шереметевы были памятны сердцу. Полководцы временъ древнихъ и новыхъ возвышали духъ моей героини, питали чувства ея и она высоко цѣнила подвиги ихъ. Графъ удивлялся Патріотизму супруги своей, и это еще болѣе увеличивало ревность его и желаніе сражаться съ непріятелемъ; онъ нетерпѣливо ждалъ той минуты, когда начнутся военныя дѣйствія.
   Было около половины Іюля. Маршалъ Удино, выступившій на Петербургъ по Собежской дорогѣ, подходилъ къ мѣстечку Клястицы. Графъ Витгенштейнъ остановилъ его у этаго мѣстечка и атаковалъ во флангъ. Желаніе Графа Лелева сбылось: цѣлыхъ три дни, то есть, 18, 19 и 20 Іюня продолжалось сраженіе, и Графъ оказалъ чудеса храбрости -- что не скрылось отъ вниманія начальниковъ его. Онъ въ рядахъ непріятеля наносилъ всюду смерть и съ необыкновенною отважностію и счастіемъ врѣзывался въ ряды противниковъ и мужественно сражался за отечество свое. 20 Іюля былъ убитъ храбрый нашъ Генералъ Кульневъ, нанесшій смертію своею чувствительную потерю и въ этотъ же день Маршалъ Удино былъ гнатъ отъ Клястицъ 18 верстъ за рѣку Дриссу. Графъ Лелевъ былъ одинаково храбръ и съ равнымъ ожесточеніемъ поступалъ съ непріятелемъ, которой искалъ спасенія въ бѣгствѣ.
   Героиня Ольга, слыша о поступкахъ Графа, восхищалась; его храбрость одушевляла ее и она, при всей любви къ нему, не думала ни о малѣйшей опасности; любовь къ Царю и приверженность къ отечеству брали верхъ надъ ней и наполняли всѣ мысли ея; она, подобно храброму тяжело раненому герою, твердила о мести врагу, о спасеніи родины своей, радовалась успѣху соотечественниковъ своихъ и молилась о умершихъ на полѣ брани, говоря: "Они умерли за спасеніе отечества, и смерть ихъ должна восхищать каждаго!" -- Таковыя чувства питала въ душѣ своей Графиня Лелева и, бывъ женщина, была тверда въ характерѣ.
   Графъ Лелевъ еще съ большею храбростію отличался въ сраженіи подъ Полоцкомъ, произходившемъ 5 и 6 Августа, гдѣ Французскій Маршалъ Удино былъ тяжело раненъ, что заставило его сдать начальство надъ войскомъ Генералу Сапсиру. Послѣ сраженія 6 Августа, въ которое городъ Полоцкъ едва не былъ взятъ, наши войска отступили за Дриссу, гдѣ стали укрѣпленнымъ лагеремъ, и въ такомъ положеніи находились около шести недѣль. Въ продолженіе онаго времени прибылъ въ лагерь нашихъ войскъ отрядъ С. Петербургскаго ополченія, которымъ командовалъ Генералъ Бибиковъ.

-----

   Всѣ трудности переходовъ Графиня Лелева сносила съ большимъ равнодушіемъ, ни опасности военныя, ни безпокойства, ни что не могло ослабить духа ея, и она не роптала на предпріятіе свое но напротивъ восхищалась тѣмъ, что Русскіе срываютъ великія побѣды, а дерзкіе непріятели получаютъ безславіе.
   1-го Октября, въ день Покрова Пресвятыя Богородицы, былъ въ войскѣ молебенъ. Ольга въ полномъ, изліяніи чувствъ молила Всевышняго о поданіи успѣховъ Русскому оружію, слезы ручьями лились изъ глазъ ея. Я не стану описывать восхитительной картины, какую представляли войски наши, стоящія съ непокрытыми главами. Радость на лицахъ Русскихъ солдатъ, не принужденная готовность, и желаніе стать противъ непріятеля, все это, соединенное съ рвеніемъ высшихъ начальниковъ, дѣлало картину эту неподражаемою. Пространное поле установленное воинами по военной дисциплинѣ, готовыми идти на враговъ отечества своего, представляло разительную панораму, а при пѣніи многая лѣта, и Тебе Бога хвалимъ слышны были рыданія воиновъ. Кто скажетъ, чтобъ это не были слезы радости и рвенія, которыми были исполнены сердца предстоящихъ, сердца Русскихъ воиновъ, идущихъ проливать кровь свою за Царя -- милосердаго Александра, благодѣянія котораго заставили въ послѣдствіи самыхъ враговъ прославлять имя его? Пройдутъ столѣтія, изчезнутъ цѣлыя поколѣнія, народовъ, быть можетъ,-- падутъ и возстанутъ снова цѣлыя государства, но имя Александра I. Возстановителя тишины, спокойствія и благоденствія цѣлой Европы, перейдетъ изъ рода въ родъ, отъ народа къ народу и даже самые Цари державъ иноплеменныхъ будутъ благоговѣть при имени Александра I, сего великаго Монарха Россіи и благодѣтеля всей Европы!
   Прошелъ день, въ которой Русскіе воины принесли за успѣхи оружія своего благодареніе Всевышнему, и въ которой молили Творца о будущихъ милостяхъ его. Съ зарей 2-го Октября выступили они къ Полоцку брать оный штурмомъ. Цѣлый день (4-го Октября) стояли они безъ дѣйствія. Кто изъяснитъ непринужденное желаніе каждаго Русскаго вой на кинуться съ оружіемъ въ рукахъ на врага, стоящаго противъ него и, быть можетъ, смотрящаго съ завистію на рвеніе и успѣхи Русскихъ! Кто опишетъ эту восхитительную картину, когда войска, стоя на бивуакахъ, ждутъ тревоги, дабы выступить на поле битвы! Это должно видѣть...
   
   Война!... Подъяты наконецъ
   Шумятъ знамена бранной чести!
   Увижу врозь, увижу праздникѣ мести,
   Засвищетъ вкругъ меня губительный свинецъ...
   И сколько сильныхъ впечатлѣній
   Для жаждущей души моей!
   Стремленье бурныхъ ополченій.
   Тревога стана, звукъ мечей
   И въ роковомъ огнѣ сраженій
   Паденье ратныхъ и вождей.
   
   Такъ игривое воображеніе нашего чародѣя, поэта знаменитаго, Пушкина описало войну; но это одинъ эскизъ.
   5-го Октября и въ ночь на 6-е произходило сраженіе. Эта ночь достопамятна для Русскихъ воиновъ, которые участвовали въ этой битвѣ, ибо былъ взятъ нашими войсками городъ Полоцкъ, а въ самый день 6-го Октября перешли наши рѣку Дриссу и стали преслѣдовать непріятеля.
   Мы остановимся на взятіи Полоцка. Битва была ужасная, съ обѣихъ сторонъ защищались съ равнымъ мужествомъ, громъ пушекъ, свистъ картечей, облака густаго дыму отъ огнестрѣльныхъ орудій, стоны умирающихъ, невнятные крики сражающихся, все это разносилось въ воздухѣ, ужасало и представляло величественную картину дѣйствій человѣческихъ, наконецъ Французы должны были уступить если не множеству, то по крайней мѣрѣ чрезмѣрной храбрости нашего побѣдоноснаго войска. Полоцкъ былъ взятъ. Потери съ обѣихъ сторонъ были довольно большія, но мы имѣли болѣе раненыхъ, нежели убитыхъ; въ числѣ первыхъ былъ и Графъ Лелевъ.
   Кому не будетъ пріятно изъ моихъ соотечественниковъ слышать эти хотя и простыя слова, но впрочемъ много одушевившія Рускихъ воиновъ? Когда наши войска стояли еще безъ дѣйствія передъ Полоцкомъ, то Генералъ Лейтенантъ Гейльфрейхъ, оборотясь къ солдатамъ, сказалъ: "Ребяты! Не забудьте, что мы штурмуемъ свой губернскій городъ!" Этотъ гласъ храбраго и опытна то начальника много одушевилъ воиновъ. Отечество для Русскихъ дороже собственной жизни и въ характеристикѣ этого народа ясно отражается это; ибо каждый Русскій (по душѣ) готовъ жертвовать всемъ, лишь только бы видѣть славною родину свою. Напрасно Французы, Италіанцы и другіе народы стараются затмить славу Русскихъ, патріотическій духъ ихъ къ защитѣ родины своей, и ихъ безкорыстное рвеніе къ чести, однимъ имъ свойственное! Но мы забыли Графа Лелева и нашу героиню; быть можетъ, читатель желаетъ болѣе знать объ нихъ, нежели читать вводимыя мною эпизоды; но впрочемъ онъ долженъ простить мнѣ ибо я говорилъ о патріотизмѣ Русскихъ, какъ о любезныхъ соотечественникахъ своихъ.
   Графъ Лелевъ, храбрость котораго превышала всякую возможность, былъ раненъ довольно тяжело вмѣстѣ съ другими Русскими Офицерами былъ отвезенъ въ Гошпиталь. Ольга, узнавшая объ, этомъ, не лила слезъ какъ какъ женщина и супруга, которая страстно любитъ мужа своего; она, подобно истинному патріоту, которой вполнѣ преданъ отечеству своему, равнодушно приняла новость эту, радовалась въ душѣ, что милый Александръ пролилъ кровь за Царя и отечество и вмѣстѣ съ симъ молила Всевышняго о его щедротахъ низпосылаемыхъ нашему орудію и о сохраненіи жизни ея супругу.
   

Глава четырнадцатая.

   Теперь, любезный читатель, вспомнимъ Люблина, оставленнаго нами въ деревнѣ и вмѣстѣ съ нимъ вспомнимъ о другѣ его влюбленномъ Лярскомъ и объ очаровательной имъ Княгинѣ Этикетовой. Была полночь, сильный стукъ въ вороты дома Люблина пробудилъ крѣпко спящаго дворника. Это было 2-го Августа. Василій камендиръ всталъ тихо, проснулся и спѣшилъ узнать причину онаго но лишь только сошелъ онъ съ лѣстницы, какъ двѣ дорожныя повозки въѣхали на дворъ дома. "Баринъ баринъ!" раздавалось на крыльцѣ, и лакеи, пріѣхавшіе вмѣстѣ съ Люблинымъ, спѣшили вынимать изъ повозокъ чемоданы. Василій опрометью бросился будить спящихъ слугъ, а усталый отъ ѣзды Люблинъ былъ уже въ покояхъ дома своего. Первый вопросъ Валентина при появленіи къ нему Василія былъ о Лярскомъ и о Княгинѣ Этикетовой. Словоохотный Василій сказалъ ему, что Александръ Васильевичь уже сочетался бракомъ съ Княгинею Этикетовою и что будетъ скоро балъ. Эта новость столько обрадовала Валентина, что онъ былъ отъ радости внѣ себя, забывъ даже о снѣ, которому прежде хотѣлъ предаться. Валентинъ крайне досадовалъ на медленность ѣзды своей, когда узналъ, что свадьба Лярскаго была за два дни до пріѣзда его и жалѣлъ, что не могъ быть на оной. Люблинъ, не изъ живымъ любопытства, но единственно изъ одной дружбы разспрашивалъ подробно Василія о свадьбѣ друга своего, и дожидался нетерпѣливо утра, дабы послать къ нему съ увѣдомленіемъ о пріѣздѣ своемъ.
   Медленно часовая стрѣлка двигалась на стѣнныхъ часахъ, висѣвшихъ въ кабинетѣ Люблина, еще медленнѣе и продолжительнѣе казалось для него приближеніе самаго утра; наконецъ ударило семь часовъ и обрадованный этимъ Валентинъ послалъ слугу своего къ Лярскому. Не прошло двухъ часовъ, какъ ушелъ посланный, и прежде нежели возвратился онъ съ отвѣтомъ, Лярскій уже былъ въ кабинетѣ Валентина и держалъ его въ объятіяхъ своихъ. Вѣрные друзья товарищи осыпали другъ друга вопросами и спѣшили одинъ другому пересказать о всемъ, что случилось съ ними во время разлуки, но болѣе всего предметомъ разговора ихъ была свадьба. Валентинъ съ удовольствіемъ слушалъ объ оной разсказы друга своего, упоеннаго радостію, и не старался прерывать его.
   Послѣ взаимнаго другъ другу открытія, Лярскій звалъ Валентина къ себѣ и обрадованные друзья отправились вмѣстѣ. Евгенія ласково встрѣтила своего Александра, который отрекомендовалъ ей друга дѣтства своего. Вѣжливый и обходительный Валентинъ отрекомендовался супругѣ друга своего, которая, давно уже бывъ наслышана объ немъ, со всемъ радушіемъ и ласкою обошлась съ нимъ.
   Послѣ взаимныхъ разговоровъ Евгенія спросила Люблина о Лелевой и Валентинъ наконецъ подробно разсказалъ ей о путешествіи своемъ съ Графинею, о ея ежеминутномъ нетерпѣніи видѣть своего супруга, о ея мнѣніи и приверженности къ своему отечеству -- и Евгенія восхищалась. Валентинъ даже признался другу своему о тѣхъ чувствахъ и скукѣ, какую онъ чувствовалъ по прощаніи съ Ольгою, и Лярскій отъ души смѣялся надъ нимъ, говоря, что Графиня Лелева есть, вѣрно, нравственный магнитъ для сердца каждаго мущины.
   Люблинъ, видя Евгенію, и ея привязанность къ Александру, внутренно радовался счастію Лярскаго и если бы не былъ истиннымъ другомъ его, то вѣрно бы стадъ завидовать ему, но шутъ презрѣнная зависть не имѣла мѣста въ сердцѣ Валентина, онъ только восхищался этимъ, свободою каждый наслаждался; сердце Люблина давало знать ему, что, быть можетъ, оно скоро должно будетъ подчиниться законамъ любви, и душа его, скучая одиночествомъ, ждала минуты, когда явится желанный предметъ и чувства его сольются съ чувствами онаго.
   Предположенія и желанія Евгеніи и Александра сбылись. Люблинъ увидалъ Обрину и добрая Марія понравилась ему. Онъ не долго таилъ это отъ друга своего, не скрылъ даже и отъ Евгеніи, ибо предполагалъ, что Александръ вѣрно скажетъ объ этомъ супругѣ своей. Евгенія съ своей стороны хотѣла узнать о чувствахъ Маріи, но Обрина, любя Евгенію и никогда ничего не скрывая отъ нея, какъ-то однажды сама сказала, что Валентинъ Ивановичъ Люблинъ нравится ей. Этого было довольно для Евгеніи; она видѣла это, что заставляло скромную Марію сказать это. На другой день узналъ объ этомъ Люблинъ. Читатель самъ можетъ представить себѣ положеніе его. Радость восхищеній поперемѣнно трогала душу влюбленнаго Валентина и онъ отъ избытка чувствъ не помнилъ самаго себя.
   Евгенія вызвалась отписать обо всемъ этомъ Маріиной матери, ибо Марія также узнала о чувствахъ Валентина. Съ первою же почтою послала письмо къ старой Обриной, она увѣдомляла ее о расположеніи Маріи къ Валентину Люблину, въ которомъ столько написала хорошаго, что развѣ только одна дружба могла бы такъ отнестися, но Люблинъ своимъ характеромъ и поведеніемъ заслуживалъ это отъ каждаго.
   Старая Обрина, получа письмо отъ Евгеніи, была крайне обрадована онымъ, но она не могла рѣшиться на отъѣздъ въ Москву. Ибо угрожающія бѣдствія Россіи, смутныя обстоятельства этаго времени заставляли ее отложишь намѣреніе на щетъ будущей судьбы милой дочери ея. Слова Августѣйшаго Монарха Великаго Александра: Россія не положитъ дотолѣ оружія, доколѣ ни единаго врага не останется въ предѣлахъ его Царства -- заставляли каждаго болѣе пещись и думать о пользѣ общественной, нежели своей собственной. Такъ и Обрина въ настоящее время это рѣшилась отложишь исполненіе намѣреній своихъ, она послала отвѣтъ на письмо Евгеніи, въ которомъ вѣжливо благодарила ее о стараніяхъ на щетъ Маріи, и вмѣстѣ съ онымъ, увѣдомляла ее, что обстоятельства этого времени препятствуютъ ей быть въ Москвѣ; это самое замедляло исполненіе желаній Валентина и Мэріи, объявившихъ уже другъ другу о любви своей.
   Кто въ это время, подобно старой Обриной, не думалъ одинаково съ нею? Кто не зналъ уже о воззваніи Государя къ первопрестольной Столицѣ, отправленномъ изъ Полоцка и полученномъ въ Москвѣ. 11 Іюля 1812 года, въ которомъ онъ -- сей миролюбивый Монархъ писалъ къ подданнымъ своимъ.
   "Непріятель вошелъ съ великими силами въ предѣлы Россіи. Онъ идетъ раззорить любезное наше отечество. Хотя пылающее мужествомъ ополченное Россійское воинство готово встрѣтить и низложишь дерзость его и зломысліе, однакожъ по отеческому сердолюбію и попеченію Нашему о всѣхъ вѣрныхъ Нашихъ подданныхъ, не можемъ Мы оставить, безъ предваренія, ихъ о сей угрожающей имъ опасности". Да не возникнетъ изъ неосторожности Нашей преимуществъ врагу: того ради, имѣя въ намѣреніи, для надежнѣйшей обороны, собрать новыя внутреннія силы, наипервѣе обращаемся Мы къ древней Столицѣ предковъ нашихъ Москвѣ: она всегда была главою, прочихъ городовъ Россійгскихъ, она изливала всегда изъ. нѣдръ, своихъ смертоносную на враговъ силу, по примѣру ея изъ всѣхъ прочихъ окружностей текли къ ней, на подобіе крови къ сердцу, сыны отечества; для защиты онаго никогда не настояло въ томъ вящшей надобности, какъ нынѣ спасеніе вѣры, Престола, Царства -- того, требуютъ. И такъ да распространится въ сердцахъ знаменитаго дворянства нашего и во всѣхъ прочихъ сословіяхъ, духъ той праведной бранил каковую благословляетъ Богъ и православная наша церковь, да составитъ и нынѣ сіе общее рвеніе и усердіе новыя силы, начиная съ Москвы, во всей обширной Россіи!! Мы не умедлимъ сами стать посреди народа своего въ сей Столицѣ и въ другихъ Государства нашего мѣстахъ, для совѣщанія и руководствовати всѣми Нашими ополченіями, какъ нынѣ преграждающими пути врагу, такъ и вновь устроенными на пораженіе онаго вездѣ, гдѣ только появится. Да обратится погибель, въ которую мнитъ Онъ низринуть насъ, на главу его,-- и освобожденная отъ рабства Европа да возвеличитъ имя Россіи!"
   Сіе воззваніе къ древней Столицѣ должно быть въ памяти каждаго Русскаго; въ немъ мы видимъ любовь и попеченіе миролюбиваго Монарха о своихъ подданныхъ, въ немъ одинъ гласъ истины изреченный незабвеннымъ Александромъ и одно отеческое сердоболіе ... Неудивительно теперь покажется, что старая Обрина рѣшилась отложить попеченія о дочери; быть можетъ, она, любя отечество свое, не могла оставаться покойною до тѣхъ поръ пока тишина и спокойствіе не будутъ царствовать въ ономъ.
   Евгенія Лярская, получа письмо отъ Маріиной матери, послѣдовала совѣту ея. Она показала оное подругѣ своей и даже самому Люблину, которой, питаясь надеждой на будущее, рѣшился ждать всего отъ времени. Вскорѣ по полученіи письма сего Лярскій имѣлъ давно желаніе показать супругѣ своей одну изъ своихъ подмосковныхъ деревень, упросилъ ее ѣхать туда. Евгенія, исполняла желанія супруга своего, рѣшилась на оное. Добрая Марія также сопутствовала имъ. Прощаніе Люблина съ другомъ своимъ, Евгеніею и самой Маріею было трогательно; Обрина, быть можетъ, нехотя теперь оставляла Москву, но утѣшалась тѣмъ, что Валентинъ, другъ души ея, также хотѣлъ скоро пріѣхать туда. Деревня Лярскаго находилась отъ Москвы верстахъ въ шестидесяти и была по Ярославской дорогѣ.
   Влюбленный Валентинъ сдѣлался мечтателемъ. Скука, по отъѣздѣ Лярскихъ, какъ тяжелый грузъ, легла на сердце его и онъ безъ друга, наединѣ думалъ только о подругѣ сердца своего, о кроткой Маріѣ Обриной. Вотъ какъ сильна власть любви! Валентинъ, дотолѣ твердый въ характерѣ своемъ сдѣлался теперь поклоннымъ страсти этой, сдѣлался слабымъ юношей.
   Люблинъ, окончивъ дѣло, которое принудило его на нѣсколько дней оставаться въ Москвѣ, уѣхалъ наконецъ въ деревню друга своего, гдѣ обрадованные Лярскій, Евгенія, не говоря уже о Маріѣ, приняли его съ неизъяснимою радостію, приняли какъ близкаго родственника своего.
   

Глава пятнадцатая.

   Оставимъ, любопытный читатель, не время всѣхъ героевъ романа сего и взглянемъ на Намѣренія дерзкаго врага могущественной Россіи -- на исполина Наполеона, который въ гордомъ самонадѣяніи своемъ мнилъ наложить оковы на отечество Славянъ -- мнилъ быть властителемъ. вселенной!...
   6-го Августа 1812 года Наполеонъ занялъ дымящіяся развалины Смоленска и въ этотъ же день Графъ Витгенштейнъ пожалъ лавры, подъ Полоцкомъ.
   Сраженіе при Бородинѣ останется незабвеннымъ не только въ лѣтописяхъ Европы, но даже въ лѣтописяхъ всей вселенной..Русскіе воины, вѣрные своему Государю и отечеству, оказали чудеса неизъяснимой храбрости и великаго рвенія. Пространное поле Бородинской битвы названо по справедливости полемъ убійства и жатвою смерти. Тамъ пало 40 тысячъ. Жертвъ, непомѣрнаго честолюбія. Наполеона, пало могущество мнимаго обладателя вселенной. Изъ всѣхъ движеній непріятеля -- писалъ Кутузовъ къ Дохтурову, вижу, что онъ менѣе насъ ослабѣлъ въ сіе сраженіе, и потому, завязавши уже дѣло, я рѣшился севоднишнюю ночь устроишь все войско въ порядокъ, снабдить, артиллерію новыми зарядами и завтра возобновить сраженіе съ непріятелемъ, ибо всякое отступленіе при теперешнемъ безпорядкѣ повлечетъ за собою потерю всей артиллеріи." Непріятель не отважился вступить въ новый бой, а Русскія войска отступили къ Москвѣ. {См. Жизнь, знаменитыя дѣянія и достопамятнѣйшія изреченія Императора Александра I-го, час. 1-я стр. 30.}
   2-го Сентября передовыя войска Наполеона вступили въ Москву. Самъ Наполеонъ въѣхалъ въ оную 3-го Сентября. Онъ, увѣдомляя Европу о занятіи оставленной Москвы, писалъ: "Русскіе предъ самымъ входомъ Французовъ въ Москву узнали объ опасности, предстоявшей городу."
   Кто изъ соотечественниковъ моихъ не знаетъ, что высокомѣрный властолюбецъ былъ впущенъ въ Москву для погибели буйныхъ его полчищь? Кто не знаетъ, что даже Наполеонъ принужденъ былъ сказать: "Французы! Я въ первый разъ васъ обманулъ! Обманулъ потому что Русскіе сохранили вѣру и вѣрность... Самъ Кутузовъ предусматривая будущую славу Россіи, говорилъ: и дѣло идетъ не о томъ, чтобы успокоить отечество, но о томъ, чтобы его спасти." Сей дѣятельный, дальновидный и непоколебимый духомъ въ опасностяхъ воинъ доносилъ Императору о причинахъ уступленія Москвы слѣдующее:
   "Послѣ столь кровопролитнаго хотя и побѣдоноснаго съ нашей стороны 26 Августа сраженія, долженъ я былъ оставить позицію при Бородинѣ по причинамъ, о которыхъ имѣлъ счастіе донести Вашему Императорскому Величеству; послѣ сраженія армія была весьма ослаблена; въ такомъ положеніи приближались мы къ Москвѣ, имѣя ежедневно большія дѣла съ авангардомъ непріятельскимъ, и на семъ недальномъ разстояніи не представилось позиціи, на которой могъ бы я съ надежностію принять непріятеля; войска, съ которыми надѣялись мы соединиться, не могли еще придти; непріятель же пустилъ двѣ новыя колонны, -- одну по Бородинской, а другую поЗвѣнигородской дорогамъ, стараясь дѣйствовать на тылъ мой отъ Москвы, а потому не могъ я никакъ отважиться на баталію, которой невыгода имѣла бы послѣдствіемъ не только разрушеніе арміи, но и кровопролитнѣйшую битву и превращеніе въ пепелъ самой Москвы. Въ такомъ самомъ сомнительномъ положеніи, по совѣщанію съ первенствующими нашими Генералами, изъ которыхъ нѣкоторые были противнаго мнѣнія, долженъ я былъ рѣшиться попустить непріятелю войти въ Москву, изъ коей всѣ сокровища Арсенала и всѣ почти имущества, какъ казенныя, такъ и частныя, вывезены, и ни одинъ почти житель въ ней не остался. Осмѣливаюсь всеподданнѣйше донести Вамъ, Всемилостивьйшій Государь, что вступленіе непріятеля въ Москву не есть еще покореніе Россіи. Напротивъ того съ арміею я дѣлаю движеніе на Тульской дорогѣ: -- сіе Приведешь меня въ состояніе прикрывать пособія, въ отдаленнѣйшихъ нашихъ губерніяхъ заготовленныя.
   Всякое другое Направленіе пресѣкло бы мнѣ оныя, равно и связь съ арміями Тормасова и Чичагова. Хотя не отвергаю того, чтобы занятіе Столицы не было раною чувствительнѣйшею, но не колеблясь между симъ происшествіемъ и событіями, могущими послѣдовать въ пользу нашу съ сохраненіемъ арміи, я принимаю теперь въ операцію со всѣми силами линію, посредствомъ которой, начиная съ дорогъ Тульской и Калужской, партіями коими буду пресѣкать всю линію непріятельскую, растянутую отъ Смоленска до Москвы, и тѣмъ самымъ отвращая всякое пособіе, которое бы непріятельская армія съ тылу своего имѣть могла, и обративъ на себя вниманіе непріятеля, надѣюсь принудить его оставить Москву и перемѣнить всю свою операціонную линію. Генералу Винценгеродѣ предписано отъ меня держаться самому на Тверской, дорогѣ, имѣя между тѣмъ по Ярославской казачій полкъ для охраненія жителей отъ набѣговъ непріятельскихъ партій. Теперь, въ недальнемъ разстояніи отъ Москвы, собравъ мои войска, твердою ногою могу ожидать непріятеля, и пока армія Вашего Императорскаго Величества цѣла и движима извѣстною храбростію и нашимъ усердіемъ, дотолѣ еще возвратная потеря Москвы не есть потеря отечества. Впрочемъ Ваше Императорское Величество Всемилостивѣйше согласиться изволите, что послѣдствія сіи нераздѣльно связаны съ потерею Смоленска."
   Кто изъ насъ, соотечественники мои и читатели, не будетъ благодарить усмотрѣніямъ и умнѣйшимъ планамъ Свѣтлѣйшаго Князя Кутузова! Кто изъ насъ не воздастъ благодарности сему герою, посѣдѣвшему въ браняхъ воинскихъ! Кто изъ насъ не почтитъ памяти его -- памяти сего великаго Полководца!..... Самъ Великій Александръ, спаситель нашего отечества и цѣлой Европы, одобрилъ планъ Князя Кутузова. Сей миролюбивый Монархъ, хотя и скорбѣлъ о жребіи подданныхъ своихъ, но находя распоряженіе Главнокомандующаго достойнѣйшимъ, поручалъ правоту дѣла своего Провидѣнію и рѣшился перенесши все, кромѣ безславія отечества. Какая Исторія покажетъ намъ столько добродѣтели, великодушія, милосердія въ Государѣ, какъ Исторія Россіи въ великомъ Александрѣ I! Сей отецъ народа своего рѣшился до послѣдняго дня доблестной жизни своей защищать свободу онаго: ибо когда прибылъ къ нему Флигель-адъютантъ Полковникъ Мишо съ извѣстіемъ о занятіи Москвы, то Императоръ спросилъ его: "что говорятъ въ арміи?" -- Государь! отвѣчалъ присланный чиновникъ, въ арміи опасаются, чтобы обстоятельства не заставили заключить скораго мира. "Объявите, отвѣчалъ Императоръ, объявите моимъ именемъ, что тѣ ошибаются, которые думаютъ, будто бы миръ можетъ теперь воспослѣдовать. Если бы даже уничтожены были храбрыя мои арміи, еслибъ даже не осталось ни одного солдата, то и тогда не приступлю къ миру, постыдному для Россіи. Я самъ стану въ ряды ополченнаго народа, буду носить смурый кафтанъ, буду питаться черствымъ хлѣбомъ, пойду, куда угодно Провидѣнію, но до послѣдняго дня жизни стану защищать честь и славу отечества."-- Сколько отцелюбія, твердости духа, снисхожденія и любви въ этихъ словахъ къ своему народу и отечеству! Россіяне и цѣлая Европа должна чтить память Императора Александра.
   Обратимся теперь къ непріятелю, который въ древней нашей Столицѣ мнилъ о завоеваніи всей Россіи; но Провидѣніе, карающее всегда враговъ, готовило ему справедливое наказаніе.-- Пожары Москвы, начинающаяся осенняя стужа, истребленіе жизненныхъ припасовъ и угрожающій голодъ, все это вмѣстѣ давало чувствовать невыгоду пребыванія его въ Столицѣ; онъ, хотя въ исходѣ Сентября и отправилъ два отдѣленія войскъ: одно въ Дмитровъ, другое, подъ начальствомъ Маршала Нея, въ Богородскъ, который распоряженіями своими изъявлялъ, что намѣренъ зимовать въ Богородскѣ, но вдругъ 1-го Октября получилъ изъ Moсквы Наполеоновъ приказъ: готовиться въ обратный походъ. Одержанныя же 6-го Октября двѣ побѣды: одна подъ Тарутинымъ, другая подъ Полоцкомъ, ясно давали знать Наполеону конецъ пребыванія его въ предѣлахъ священной Россіи. Онъ 7-го Октября нашелся принужденнымъ оставить Москву, и чрезъ четыре дни (11-го Октября) былъ отраженъ и пораженъ подъ малымъ Ярославцемъ и сбитъ на опустошенную Смоленскую дорогу; оружіе Русскихъ и голодъ истребляли его армію. Подъ краснымъ были поражены Ней и Даву.

-----

   -- Хотя Наполеону (говорится въ жизни великаго Александра I) удалось переправиться чрезъ Берозу и уйти чрезъ болота и ущелины, но онъ уже помышлялъ не о войскахъ своихъ, но о безопасности особы своей. Жребій, постигшій жертвы Наполеонова честолюбія, приводитъ въ состраданіе человѣчество! Здѣсь скитались бѣдныя и истомленныя привидѣнія, тамъ являлись движущіеся мертвецы, обезумѣвшіе отъ голода и зимнихъ бурь,-- при семъ ужасномъ видѣ мщеніе изчезло; жалость; заступя его мѣсто, стремилась помогать страдальцамъ, гонимымъ гнѣвомъ небеснымъ. Обозрѣвая поле сраженія подъ малымъ Ярославцемъ и не внимая стону умиравшихъ жертвъ, Наполеонъ удивлялся упорству сражавшихся вбискь; вскорѣ потомъ проходилъ онъ и поле Бородинское, гдѣ трупы человѣческіе еще являлись непокрытыми землею. Казалось, Провидѣніе представило завоевателю всѣ памятники неистоваго высокомѣрія, и за всемірное обладаніе котораго отверзло послѣдователямъ его повсемѣстно преждевременную гибель"
   Вотъ чѣмъ были увѣнчаны предпріятія гордаго Корсиканца! Священная Россія была для его тѣмъ лезвіемъ, объ которой сокрушилась гордыня его. И вѣрно никакая Исторія въ мірѣ не представитъ бѣдствія, подобнаго тому, какое Французы претерпѣли въ оной, и ни чья исторія не представитъ намъ столь исполинскаго возвышенія одного и того же человѣка и столь быстраго паденія его.-- Погибель всѣхъ войскъ предшествовавшихъ столѣтій есть ничто въ сравненіи съ погибелью войскъ Наполеона; тѣ злоключенія были частными и скоротечными. Погибель войскъ Камбизовыхъ въ Африкѣ была ничто для Престола Персіи, пораженіе Клериса въ Греціи было наказаніемъ одной гордости его; Императоръ Юліанъ погибъ, по крайней мѣрѣ, со славою. Но Наполеонъ, сей счастливецъ природы, счастію котораго все покорствовало и который, достигнувъ высшей степени славы, мечталъ изрекать уставы Россіи, владѣть всей Европою и быть вторымъ Александромъ или Цесаремъ -- чтожъ наконецъ сей Наполеонъ? Онъ, выѣхавши изъ Сенклу сославою предшествовавшею имени его, возвратился тихонько въ Парижъ, одинъ, лишась всей арміи своей! Вотъ трофеи гордости, пожатые Французами въ пагубномъ походѣ въ Россію! Вотъ какъ мгновенна слава гордецовъ и на какомъ незыблемомъ основаніи должна стоять слава побѣдоносной Россіи, слава великаго Александра, уповавшаго всегда на промыслъ Всевышняго!
   Два манифеста, изданные Государемъ Императоромъ въ Вильнѣ 25 Декабря 1812 года, должны всегда оставаться какъ въ памяти нашей, такъ и въ памяти всего потомства нашего, и историки грядущихъ вѣковъ, вѣрно, внесутъ оные въ достославную жизнь Императора Александра I. Вотъ что изрекъ въ оныхъ сей Спаситель своего отечества и Европы: и первый ясно знаменуетъ участь гордаго Наполеона, а второй вѣру въ Провидѣніе мудраго Александра.
   "Богъ и весь свѣтъ тому свидѣтель, съ какими желаніями и силами непріятель вступилъ въ любезное наше отечество. Ничто не могло отвратить злыхъ и упорныхъ его намѣреній. Твердо надѣющійся на свои собственныя и собранныя имъ прошивъ насъ почти со всѣхъ Европейскихъ державъ страшныя силы, и подвизаемый алчностію завоеванія и жаждою крови, спѣшилъ Онъ ворваться въ самую грудь нашей Имперіи, дабы излить на нее ужасы и бѣдствія не случайно передпринятой, о издавна уготованной имъ всеопустошительной войны. Предузнавая по извѣстному изъ опытовъ безпредѣльному властолюбію и наглости предпріятія его приуготовляемую отъ него намъ горькую чашу золъ, и видя уже его съ неукротимою яростію вступившаго въ наши предѣлы, принуждены мы были съ болѣзненнымъ и сокрушеннымъ сердцемъ, призвавъ Бога въ помощь, обнажить мечь свой и обѣщать Царству нашему, что мы не опустимъ оный во влагалище, доколѣ хотя одинъ изъ непріятелей оставаться будетъ вооруженъ на землѣ нашей. Мы сіе обѣщаніе положили твердо на сердцѣ своемъ, надѣясь на крѣпкую доблесть Богомъ ввѣреннаго намъ народа, въ чемъ и необманулись. Какой примѣръ храбрости, мужества, благочинія, терпѣнія и твердости показала Россія! Вломившійся въ грудь ея врагъ всѣми неслыханными средствами лютости и неистовствъ не могъ достигнуть до того, чтобъ она хотя единожды о нанесенныхъ ей глубокихъ ранахъ вздохнула; казалось, съ пролитіемъ крови ея умножился въ ней духъ мужества, съ пожарами градовъ ея воспалялась любовь къ отечеству, съ разрушеніемъ и поруганіемъ храмовъ Божіихъ утвердилась въ ней вѣра и возникло непримиримое мщеніе. Войско, вельможи, дворянство, духовенство, купечество, народъ, словомъ: всѣ Государственные чины и состоянія, не щадя ни имуществъ своихъ, ни жизни, составляли единую душу, душу вмѣстѣ мужественную и благочестивую, толико же пылающую любовію къ отечеству, колико любовію къ Богу. Отъ сего всеобщаго согласія и усердія вскорѣ произошли слѣдствія едва ли когда слыханныя. Да представятъ себѣ собранныя съ двадцати царствъ и народовъ, подъ едино знамя соединенныя, ужасныя силы, съ какими властолюбивый, надмѣнный побѣдами, свирѣпый непріятель вошелъ въ нашу землю! Полмилліона пѣшихъ и конныхъ воиновъ и около полуторы тысячи пушекъ слѣдовало за нимъ! Съ симъ толико огромнымъ ополченіемъ проницаетъ онъ въ самую средину Россіи, распространяется и начинаетъ повсюду разливать огнь и опустошеніе. Но едва проходитъ 6 мѣсяцевъ отъ вступленія его въ наши предѣлы -- и гдѣ онъ! Здѣсь прилично сказать слова священнаго Пѣснопѣвца: "видѣхъ нечестиваго превозносящася и высящася, яко кедры Ливанмскія -- мимоидохъ, и се не бѣ, и взыскахъ его и не обрѣшеся мѣсто его." -- По истинѣ, сіе высокое изрѣченіе совершилось во всей силѣ смысла своего надъ гордымъ и нечестивымъ нашимъ непріятелемъ. Гдѣ войска его, подобныя тучѣ нагнанныхъ вѣтрами черныхъ облаковъ? Разсыпались какъ дождь. Великая часть ихъ, напоивъ кровію землю, лежитъ, покрывая пространство Московскихъ, Калужскихъ, Смоленскихъ, Бѣлорусскихъ и Литовскихъ полей. Другая великая часть въ разныхъ и частыхъ битвахъ взята со многими Военачальниками и Полководцами въ плѣнъ, и такимъ образомъ, послѣ многократныхъ и сильныхъ пораженій, напослѣдокъ цѣлые полки ихъ, прибѣгая къ великодушію побѣдителей, оружіе свое предъ ними преклонили; остальная, столь же великая часть, въ стремительномъ бѣгствѣ своемъ гонимая побѣдоносными нашими войсками, и встрѣчаемся мразами и гладомъ, устлала путь отъ самой Москвы до предѣловъ Россіи трупами, пушками, снарядами, такъ что оставшаяся отъ всей ихъ многочисленной силы самомалѣйшая часть изнуренныхъ и обезоруженныхъ воиновъ, едва ли полумертвая можетъ придти въ страну свою, дабы въ вѣчному ужасу и трепету единоземцевъ своихъ возвѣстить имъ, коль страшная казнь постигаетъ дерзающихъ съ бранными намѣреніями вступать въ нѣдра могущественной Россіи. Нынѣ, съ сердечною радостію и горячею къ Богу благодарностію, объявляемъ Мы любезнымъ нашимъ вѣрноподданнымъ, что событіе превзошло даже самую надежду нашу, и что объявленное нами при открытіи войны сей выше мѣры исполнилось. Уже нѣтъ ни единаго врага въ мірѣ землѣ нашей, или лучше сказать, всѣ они здѣсь остались, но какъ? мертвые, раненые, плѣнные. Самъ гордый повелитель ихъ едва съ главнѣйшими чиновниками своими отселѣ ускакать могъ, растерявъ все свое воинство и всѣ привезенныя съ собою пушки, которыхъ болѣе тысячи, не считая зарытыхъ и потопленныхъ имъ, отбиты у него и находятся въ рукахъ Нашихъ. Зрѣлище погибели войскъ его невѣроятно! Едва можно собственнымъ глазамъ своимъ повѣрить. Кто могъ сіе сдѣлать? Не отнимая достойной славы ни у Главнокомандующаго надъ войсками нашими знаменитаго Полководца, оказавшаго безсмертныя отечеству заслуги {Какъ теперь не чтить намъ, соотечественники мои, память Свѣтлѣйшаго князя Кутузова, когда Императоръ такъ отзывается о немъ Вотъ истинная слава, которая прейдетъ изъ вѣка въ вѣкъ и никогда не затмится. Безсмертный по сочиненіямъ своимъ Державинъ, сказалъ справедливо:
   И мраморъ и металлъ со временемъ падутъ,
   Однѣ достоинства въ рядъ съ вѣчностью идутъ!
   Примѣч. Сочинит.}, ни у другихъ искусныхъ и мужественныхъ вождей и военачальниковъ, ознаменовавшихъ себя рвеніемъ и усердіемъ, ни вообще у всего храбраго нашего воинства, можемъ сказать, что содѣянное ими есть превыше силъ человѣческихъ. И такъ да пцзнаемъ въ вели, комъ дѣлѣ семъ Промыслъ Божій! Повергнемся предъ Снятымъ Его Престоломъ, и видя ясно руку его, покорившую гордость и злочестіе, вмѣсто тщеславія и киченія о побѣдахъ нашихъ, научимся изъ сего великаго и страшнаго примѣра быть кроткими и смиренными законовъ и воли его исполнителями, не похожими на сихъ отпадшихъ отъ вѣры осквернителей храмовъ Божіихъ, враговъ нашихъ, которыхъ тѣла въ несмѣтномъ количествѣ валяются пищею псамъ и вранамъ! Великъ Господь нашъ -- Богъ въ милостяхъ и во гнѣвѣ своемъ! Пойдемъ благостію дѣлъ и чистотою чувствъ и помышленій нашихъ -- единственнымъ ведущимъ къ нему путемъ въ храмъ святости его и тамо, увѣнчанные отъ руки его славою, возблагодаримъ за изліянныя на насъ щедроты и припадемъ къ нему съ теплыми молитвами, да продлитъ милость свою надъ нами, и прекрати брани и битвы, низпошлетъ намъ побѣдъ побѣду, -- желанный миръ и тишину." --
   Во второмъ Манифестѣ извѣщено о сооруженіи храма Христу Спасителю, въ окончаніи онаго манифеста сказано: "да простоитъ сей храмъ многіе вѣки, и да курится въ немъ предъ святымъ престоломъ Божіимъ кадило благодарности позднѣйшихъ родовъ, вмѣстѣ съ любовію и подражаніемъ къ дѣламъ ихъ предковъ!"
   Императоръ Александръ сими Манифестами ясно далъ знать, что онъ болѣе всего имѣлъ надежду на Провидѣніе, нежели на успѣхи оружія. Титулъ къ священному имени его Благословенный тѣлѣ болѣе приличенъ, что великіе подвиги его очевидно ознаменованы покровительствомъ Вышняго Промысла {См. Жизнь, знаменитыя дѣянія и достопамятныя изрѣченія Императора Александра I-го часть 1-я стран. 97.}.
   

Глава шестнадцатая.

   Быть можетъ, какой нибудь строгой судія предъидущую главу въ романѣ этомъ назоветъ лишнею, совершенно не нужною ни для связи произшествій, ни для плана, ни для самой развязки и напрасно, о скажетъ онъ, а авторъ отвлекалъ читателя и оставилъ всѣхъ героевъ романа своего, разсѣя ихъ по разнымъ сторонамъ пространной Россіи, и Согласенъ съ вами, господинъ критикъ, что пятнадцатая глава романа моего не нужна для развлеченія онаго, но она по крайнѣй мѣрѣ не лишная: читатель, видя неисполненными предпріятія дерзкаго вождя и считая важную эпоху въ Исторіи Россіи -- занятіе Французами Москвы, вѣрно останется доволенъ напоминаніемъ великихъ прошедшихъ событій, хотя тутъ и не видишь дѣйствующимъ лицемъ ни одного изъ героевъ романа моего; а къ тому жъ самой отъѣздъ Лярскихь въ деревню свою, какъ видѣлъ читатель, былъ передъ самымъ этимъ временемъ, то я, описывая произшествіе истинное, не хотѣлъ опустить произшествія важнѣйшаго, которое случилось тоже въ оное время. Впрочемъ отдаю все на судъ просвѣщенной публики и спокойно ожидаю приговора себѣ за слабый трудъ мой, если только стоитъ онъ пера какого-то журналиста .... Quot capita, tot sensus.
   "Долго ли будутъ эти отступленія, Господинъ Авторъ?"
   -- Виноватъ, виноватъ! мой любезный читатель, сей часъ услышите вы о Лелевыхъ, Лярскихъ, о священникѣ Василіи, о влюбленномъ Люблинѣ, короче, о всѣхъ, съ кѣмъ только ознакомились вы къ романѣ моемъ.
   "Но только съ уговоромъ начинайте разсказъ свой."
   -- Позвольте узнать, господинъ читатель, въ чемъ будетъ состоять оной?
   "Въ малѣйшія роли не вводитъ эпизодъ, а если возможно совсѣмъ избѣжать оныхъ." --
   -- Очень рядъ принять уговоръ вашъ и исполнить желаніе.
   "И такъ, извольте продолжать, а я готовъ прочесть конецъ повѣсти вашей."
   -- Очень радъ, благосклонный читатель, продолжать разсказъ мой, но только также съ уговоромъ и съ моей стороны.
   "Долгъ красенъ платежемъ, готовъ исполнить."
   -- Не будьте строги къ молодому автору, быть можетъ, время и большее познаніе людей и свѣта исправятъ недостатки мои и тогда уже не буду смѣть требовать извиненія.
   "Не опасайтесь, молодой авторъ, публика всегда довольно благосклонно принимаетъ произведенія молодыхъ поэтовъ и писателей, вѣрно, вы, подобно прочимъ, заслужите снисходительность ея, но вы бойтесь приговора журналовъ.
   -- Журналовъ?.. Журналовъ?.. Господинъ читатель, я незнаю, что сказать вамъ... Но впрочемъ что будетъ, то будетъ, что будетъ, то будетъ, а будетъ то, что Богъ дастъ," сказалъ Богданъ Хмѣльницкій, такъ и я ожидая приговора журналистовъ, остаюсь спокойнымъ.
   "И даже совѣтую вамъ безъ смущенія слушать оный; но виноватъ, я отвлекъ васъ."
   -- На нѣсколько минутъ -- это ничего, по крайней мѣрѣ вы ободрили меня надеждою на благосклонность публики.
   "И такъ продолжайте молодой, неопытный авторъ, я прекращаю разговоръ свой.--

-----

   Графъ Лелевъ, тяжело раненый, какъ сказали мы, былъ отвезенъ въ Гошпиталь гдѣ стараніями опытныхъ Медиковъ вылѣченъ; но онъ не могъ уже служить болѣе, ибо пуля повредила ему левую руку, которою не въ состояніи былъ онъ владѣть свободно и по излѣченіи. Во все время болѣзни его Ольга находилась при немъ, вмѣстѣ съ Медикомъ перевязывала раны его, приготовляла корпіи и оказывала всѣ старанія, какія только можетъ оказывать супруга, страстно любящая супруга своего.--
   Графъ Александръ пробылъ въ Гошпиталѣ до Генваря мѣсяца 1813 года -- до того времени, когда непріятель былъ изгнанъ изъ родной земли нашей и оружіе Русскихъ пожало лавры побѣдъ за Неманомъ. По совершенномъ излѣченіи Графъ подалъ въ отставку за ранами. Признательное и усмотрительное во всѣхъ случаяхъ начальствѣ не упустило съ своей стороны донести о службѣ и мужественныхъ поступкахъ Графа Лелева во время военныхъ дѣйствій" Графъ былъ произведенъ въ ротмистры и награжденъ орденомъ.
   Въ послѣдствіи времени многіе изъ сослуживцевъ Графа Лелева узнали о пребываніи Ольги въ лагерѣ съ супругомъ своимъ и всѣ вмѣстѣ хвалили отважный поступокъ Графини, и удивлялись чрезмѣрной любви и привязанности ея къ мужу своему. Многія женщины завидовали похваламъ Ольги и даже нѣкоторыя желали быть на мѣстѣ ея. Вотъ какъ всегда и во всѣхъ случаяхъ велика зависть женщинъ!
   Послѣ сраженій при Люценѣ и Бауетѣ, Наполеонъ просилъ у Императора Всероссійскаго перемирія, дабы въ теченіи онаго начертать трактатъ всеобщаго въ Европѣ мира, (каковой трактатъ давно уже не существуетъ). Императоръ Александръ согласился на Наполеонову просьбу, и 23 Маія 1813 года Генералъ Россійскій Шуваловъ и Прусскій Клейстъ съ французскимъ Министромъ Коленкуромъ подписали заключенный актъ перемирія согласный съ мыслями Императора Всероссійскаго, Короля Прусскаго и Наполеона. Вскорѣ послѣ этого времени Графъ Лелевъ получилъ отставку и возвратился съ сусупругою своею въ свое прелестное помѣстье Зимогорье. Это было около половины Іюня.--
   Читатель вообразитъ себѣ радость отца Василія, жены его, миленькой Лизы, Г-жи Радугиной, и самыхъ крестьянъ; не и они отъ оной не помнили самихъ себя, спѣшили поперемѣнно то къ Графу, то къ Графинѣ узнавать о здоровьѣ, о военныхъ новостяхъ, о времени долго ли пробудутъ они въ Зимогорьѣ и въ какомъ были восхищеніѣ всѣ, когда узнали, что Графъ вышелъ въ отставку и останется жить въ помѣстьѣ своемъ. Болѣе всѣхъ разспрашивала Графиню и мужа ея жена священника, самое -- короткое время -- столь надѣлала вопросовъ имъ, что если бы отвѣчать на каждый, то непремѣнно бы должно было провести съ нею сряду нѣколько сутокъ, Такъ была любопытна жена престарѣлаго пастыря Василія и столько неумѣренна въ желаній своемъ узнать скорѣе все, но это любопытство происходило изъ одной любви и привязанности ея къ Графу и къ Графинѣ Лелевымъ.
   На другой день пріѣзда Графа въ Зимогерье отецъ Василій былъ также у него, и Александръ много разсказывалъ ему о военныхъ дѣйствіяхъ, не забывъ разсказать также и объ энтузіазмѣ супруги своей. Престарѣлый Василій удивлялся разсказамъ о храбрости Русскихъ воиновъ, а еще болѣе характеру Графини, ея геройству и спокойствію духа, говоря: и самъ Богъ вложилъ ей таковую твердость духа и крѣпость характера." -- Графъ съ своей стороны разспрашивалъ отца Василія о всемъ, что казалось до порядка общественнаго въ селеніи его, предполагая, что онъ, какъ пастырь церкви, не скроетъ ничего; и Графъ крайне былъ радъ, когда священникъ отнесся обо всемъ, какъ нельзя лучше, хваля поведеніе всѣхъ крестьянъ его.
   Не прошло недѣли, какъ многіе сосѣди узнали о благополучномъ возвращеніи Графа и Графини и тотчасъ же спѣшили навѣстить ихъ и поздравить съ пріѣздомъ. Радушные Графъ и Графиня Лелевы крайне были рады пріѣзду ближайшихъ помѣщиковъ и Зимогорье въ продолженіи двухъ недѣль было посѣщаемо разными гостями. Графъ вскорѣ по возвращеніи своемъ изъ вѣжливости и сердечной благодарности написалъ письмо въ Москву къ Валентину Ивановичу Люблину, въ которомъ вмѣстѣ съ этимъ увѣдомлялъ его о счастливомъ пріѣздѣ своемъ и супруги въ Зимогорье, просилъ его о знакомствѣ не оставлять, какъ истинный другъ, его. Графиня также съ своей стороны писала къ господину Люблину, напоминая ему о пріятномъ путешествіи, о его хлопотахъ для нея, и просила не замедлить отвѣтомъ къ нимъ. Письма эти застали Люблина въ Москвѣ и въ какомъ онъ былъ восхищеніи, когда получилъ ихъ! Онъ, по нѣскольку разъ перечитывалъ, какъ письмо Графини, такъ и мужа ея; радовался благополучному возвращенію ихъ въ Зимогорье и въ тотъ же день отправился къ другу своему Лярскому дабы увѣдомить его о Графѣ Лелевѣ, а Евгенію объ Ольгѣ.
   

Глава семнадцатая.

   Читателю вѣрно пріятно будетъ увѣдомленіе объ Ларскихъ, Маріи Обриной и Люблинѣ съ того времени, какъ они отправились въ подмосковную деревню.
   Лярскіе, обрадованные пріѣздомъ Люблина, въ сельской тишинѣ предавались пріятностямъ жизни; добрая Марія была вполнѣ довольна судьбой своею и ничто не возмущало спокойствія ихъ, какъ, вдругъ по прошествіи нѣсколькихъ дней узнали онѣ о несчастіяхъ древней Столицы -- родной Москвы. Зарево пожаровъ, тянувшіеся по дорогѣ обозы, бѣгство жителей, различные толки и сужденія, ежеминутный слухъ: непріятель въ Moсквѣ, онъ сжетъ и грабитъ Москву,-- все это вмѣстѣ нарушило, возмутило спокойствіе Лярскихъ и двухъ влюбленныхъ и превратило оное въ печаль и уныніе.
   Все время пребыванія Французовъ въ Москвѣ Лярскіе жили въ деревнѣ своей, жалѣя о гибели отечества своего, вспоминая родныхъ своихъ и знакомыхъ. Добрая и кроткая Марія Обрина, любя родительницу свою, много печалилась объ ней. Валентинъ, видя Марію скучною, дѣлался ціановымъ же, и это не скрывалось отъ взоровъ Евгеніи и Александра. Старательная подруга, уговаривала Марію, а заботливый Александръ -- друга своего Валентина; скука, однообразіе, быть можетъ, еще худшее -- неизвѣстность будущаго царствовала въ бесѣдахъ у Лярскихъ; да и въ чьемъ пріютѣ, гдѣ въ это несчастное время была радость, гдѣ находилось спокойствіе, у кого было довольство? ... Въ хижинѣ земледѣльца, въ палатахъ вельможи, въ чертогахъ самого Царя -- всюду и вездѣ господствовала печаль, страхъ и соболѣзнованіе. Житель жаркаго Юга и отдаленнаго Сѣвера одинаково чувствовали постигавшее несчастіе ихъ, одинаково соболѣзновали и, казалось, что былъ всемірный трауръ. Одна Франція, крушительница всеобщаго спокойствія, и Французы, непріятели наши, были веселы и восхищались очаровательною надеждою, думая, что чрезъ покореніе древней Столицы Россіи будутъ они обладателями подлуннаго міра. Но долго ли были они въ этомъ очарованіи, долго ли обманчивая надежда льстила ихъ гордому предводителю и долго ли сей надменный покоритель болѣе половины Европы наслаждался плодами побѣдъ своихъ?... Побѣдоносная Россія была камнемъ преткновенія побѣдамъ Наполеона: онъ вошелъ въ предѣлы оной, Русскіе, предпринявъ умышленное отступленіе, завлекали его, дабы чрезъ оное отдалишь отъ областей Европейскихъ, откуда могъ онъ получить свѣжія войска и все нужное для содержанія ополченія, Русскіе отступали, но, гдѣ нужно было, тамъ вездѣ сражались и поражали, наконецъ, чтожъ? Завлеченный непріятель, обольщаясь отступленіемъ войскъ нашихъ, дошелъ отъ бреговъ Немана до бреговъ Оки, вступилъ въ самое сердце Россію -- въ первопрестольный градъ Царей нашихъ -- въ деревню Москву, откуда мечталъ преподать законы цѣлой Европѣ и, о ужасъ! не прошло полутора мѣсяца, какъ дерзостный врагъ съ стыдомъ и посрамленіемъ бѣжалъ изъ Москвы бѣлокаменной, бѣжалъ изъ нашего отечества изнеможенный, разбитый и едва похожій на того непріятеля, которой недавно шелъ съ мужествомъ и надеждою на покореніе священной Россіи. Непріятель бѣжалъ, Москва очищена и остававшіеся обыватели опунпь безопасно ходили по улицамъ оной, по обгорѣлымъ пепелищамъ, узнавая мѣста, гдѣ были дома отцевъ ихъ, благодѣтелей, сосѣдей, и, проливая слезы, кляли хищника Наполеона. Но прошелъ мѣсяцъ, другой, Москва сдѣлалась многолюднѣе, родные находили родныхъ, знакомые знакомыхъ, промышливые сыскивали работу, купцы заводили торговлю, различные промышленники находили способы къ пропитанію себя, изъ деревень толпами шли каменьщики и плотники въ Москву бѣлокаменную и И также, подобно прочимъ, находили работу себѣ; пила, долото, рубанокъ пришли въ движеніе, всѣ и всякой находили пищу, работу и мѣста. Манифестъ 25 Декабря 1812 года влилъ въ сердца гражданъ Москвы чувства неизъяснимой радости, ободрилъ каждаго и, если могу выразить такъ что-это переднихъ сважавшимъ спокойствіемъ.
   -- Къ празднику Святой Пасхи 1813 года Лярскіе пріѣхали въ Москву. На третій день пріѣзда ихъ, Обрина писала къ матери своей, а вмѣстѣ съ нею и Евгенія, которая просила ее о пріѣздѣ къ нимъ въ Москву. Старая Обрина, не имѣя причинъ быть остановленною, рѣшилась по полученіи письма ѣхать въ Мбскву, увѣдомя напередъ Лярскихъ письмомъ о пріѣздѣ своемъ. Валентинъ и Марія нетерпѣливо ждали ее. Влюбленный Люблинъ по пріѣздѣ въ Москву ежедневно бывалъ у Лярскихъ, видѣлся съ Маріею и они, упоенные надеждой, были довольны этимъ. Въ началѣ Мая пріѣхала старая Обрина. На другой день пріѣзда ея былъ Евгеніи представленъ ей Валентинъ, какъ женихъ дочери ея. Обрина, наслышанная прежде о немъ много хорошаго, со всемъ душевнымъ расположеніемъ обошлась съ нимъ; проницательность старой Обриной представила ей Люблина человѣкомъ со всѣми достоинствами, и она была крайне рада, что Марія не ошиблась въ выборѣ себѣ супруга. Лярскій, мужъ Евгеніи, также казался ей достойнымъ дружбы Люблина и супруги подруги дочери ея.
   Не прошло двухъ недѣль пріѣзда старой Обриной въ Москву -- какъ Марія и Валентинъ приняли благословеніе отъ нея и свадьба была отложена до Іюня мѣсяца.
   Влюбленный Валентинъ столько доволенъ былъ судьбой своей, что ни начто въ мірѣ не рѣшился бы промѣнять счастія своего. Онъ говорилъ другу своему, и Ахъ! любезный Александръ, можешь ли вообразить Себѣ, сколько теперь счастливъ я! Нѣтъ, сердце другаго человѣка не можетъ чувствовать этого, я самъ не въ состояніи пересказать того, что теперь на душѣ моей. Она въ избыткѣ чувствъ, она упоена любовію къ прелестной Маріи. Такъ Валентиномъ владѣла любовь, таковы поселила она чувства въ немъ!
   Не за долго до свадьбы своей Люблинъ получилъ письмо отъ Лелевыхъ. Онъ, не скрывая ничего отъ Аарскихъ, спѣшилъ оныя показать имъ. Евгенія, обрадованная увѣдомленіемъ симъ, спѣшила отписать къ уважаемой ею Ольгѣ, что непремѣнно сдѣлать хотѣлъ и мужъ ея.
   Вѣжливый Люблинъ за первый долгъ поставлялъ себѣ отвѣчать на письма Лелевыхъ. Онъ съ первою жъ почтою рѣшился увѣдомишь ихъ отвѣтомъ, и просилъ друзей своихъ, чтобъ они также вмѣстѣ съ нимъ Отослали письма свои. Лярскіе въ длинныхъ письмахъ своихъ увѣдомляли обо всемъ, что только не было извѣстно Лелевымъ. Евгенія писала къ Графинѣ о счастливомъ замужствѣ своемъ, о любви къ ней Лярскаго, а этотъ увѣдомлялъ Графа о своей Евгеніи, Люблинъ увѣдомлялъ Ольгу о намѣресвоемъ, описывалъ ей достоинства своей Маріи и въ заключеніи писемъ своихъ неотступно просилъ какъ Графиню, такъ и Графа пріѣхать въ Москву ко дню женидьбы его, прибавляя, что даже готовъ онъ отложить оную, если только они скоро не могутъ пріѣхать.
   Письма были отправлены. Графъ и Графиня Лелевы крайне удивились, когда при полученіи оныхъ узнали они, что Лярскій былъ женатъ на Княгинѣ Этикетовой. Ольга очень рада была новости этой и душевно желала имъ счастія. Графъ Лелевъ, бывъ всегда хорошо расположенъ къ молодому Ларскому, одинаково былъ радъ женидьбѣ его. Но письма Люблина еще болѣе обрадовали ихъ. Ольга, уважая этого человѣка, радовалась тому, что судьба наградила его достойною супругою. Графъ Александръ, хотя и не зналъ Люблина лично, однако за его услуги Ольгѣ также хранилъ къ нему въ душѣ своей должное уваженіе и благодарность. Онъ приглашеніе Люблина о пріѣздѣ въ Москву выполнить хотѣлъ непремѣнно, говоря супругѣ своей: "я радъ, милая Ольга, выполнить желаніе этаго достойнаго человѣка, поспѣшимъ, другъ мой, въ Москву къ свадьбѣ Валентина Ивановича, мы этимъ много одолжимъ его." Ольга всегда желанія супруга своего считала закономъ для себя, а въ этомъ случаѣ, желая и сама быть на свадьбѣ Люблина, охотно приняла приглашеніе своего Александра. Добрый старецъ Василіи также узналъ о скорой свадьбѣ своего постояльца Люблина и, какъ доброделатель каждаго человѣка и служитель церкви, просилъ Творца о Ниспосланіи ему всякаго благополучія.
   Графъ Лелевъ также съ первою же почтою увѣдомилъ Люблина, что онъ и Ольга за первый долгъ сочли себѣ выполнишь желаніе его, и что они непремѣнно будутъ въ Москву, къ свадьбѣ его. Это извѣстіе столько было пріятно Люблину, что онъ, когда получилъ отъ Лелевыхъ письмо, то въ тужъ минуту поѣхалъ къ друзьямъ своимъ Евгеніи и Александру, которые также получили письмо отъ радушныхъ Лелевыхъ.
   Нечаянная болѣзнь Ольги принудила Графа отложить на нѣсколько дней отъѣздъ въ Москву и описаться съ Люблиномъ, которой увѣдомилъ объ этомъ Лярскихъ и нареченную тещу свою старую Обрину просилъ объ отложеніи еще свадьбы его. Обрина Согласилась. Наконецъ полученное Люблинымъ отъ Лелевыхъ письмо увѣдомляло, что болѣзнь Графини прекратилась и что они вскорѣ намѣрены выѣхать изъ Зимогорья. Валентинъ Ивановичь былъ очень радъ выздоровленію уважаемой имъ Графини Ольги, и нетерпѣливо ожидалъ пріѣзда ея. Желаніе исполнилось. Лелевы пріѣхали въ Москву и лишь только Люблинъ узналъ объ этомъ, то первый явился къ нимъ съ визитомъ. Ольга со всею ласкою своею приняла Валентина и отрекомендовала его мужу своему. Графъ Александръ лично благодарилъ Люблина за трудъ и услуги его, оказанныя Ольгѣ, и вмѣстѣ съ этимъ желалъ ему счастливаго окончанія предпріятій его.-- Ольга съ своей стороны не замѣдлила также пожелать ему того же и благодарила Люблина за честь, какую онъ оказалъ ей и мужу ея отложеніемъ свадьбы.
   Лелевы вскорѣ по пріѣздѣ своемъ были у Лярскихъ, Александръ Васильевичъ и другъ его вспоминали тотъ день, когда первый, очарованный Графинею Ольгою, признавался другу своему въ любви къ ней, и когда сей старался представить ему ужасныя слѣдствія заблужденій его; они вспоминали день этотъ и удивлялись перемѣнѣ обстоятельствъ. Ольга и Александръ видѣли невѣсту Люблина, познакомились съ старой Обриной и желали также, какъ Валентинъ и Марія, окончанія начатаго ими дѣла.-- Старая Обрина душевно полюбила Графиню Ольгу и мужа ея, которые также съ своей стороны были одинаково расположены къ ней, и вскорѣ вмѣстѣ съ Лярскими была въ гостяхъ у Лелевыхъ. Простота несвязанная этикетомъ и приличіемъ моды скоро располагаетъ людей другъ къ другу и дѣлаетъ ихъ если не друзьями, то по крайней мѣрѣ самыми короткими знакомыми. Такъ и Лелевы, незнакомые съ перемѣнными уставами иностранныхъ привычекъ, вводимыхъ нынѣ въ общества наши, незнакомые съ молодою, душевно полюбили Обрину и были чрезмѣрно рады, что кроткая Марія, дочь ея, выходила замужъ за Валентина Ивановича.
   

Заключеніе

   Соединеніе Валентина и Маріи совершилось. Лелевы и Лярскіе, уважаемые Обриной и Люблинымъ, были въ числѣ первыхъ гостей, и вотъ желанія Валентина сбылись!-- Добрая Марія принадлежала ему по закону и онъ, не боясь, могъ ее назвать своею. Старушка Обрина, мать Маріи, не помнила себя отъ радости, вида счастливую судьбу дочери своей. Евгенія и Александръ Лярскіе, подобно старой Обриной, были рады, Евгенія потому, что она страстно любила Марію и въ Люблинѣ видѣла она человѣка достойнаго быть супругомъ подругѣ ея, а Александръ, уважая въ Маріи кротость, простоту и непорочность души ея, скромность и откровенность характера, видѣлъ въ ней дѣвицу, которая могла составить счастіе друга его Валентина. Лелевы также съ своей стороны радовались этой достойной одинъ другаго четѣ, и, вспоминая о себѣ, говорили другъ другу: "мы также любили и любимъ другъ друга и также достойны одинъ другаго."
   Спустя недѣлю послѣ свадьбы Валентина и Маріи былъ у нихъ балъ. Если не великолѣпіе и пышность характеризовали оный, то по крайней мѣрѣ радушіе, простота и откровенность гостей и хозяевъ дѣлали пріятномъ его. Всѣ и каждый былъ доволенъ ласкою Валентина и Маріи; ихъ непритворное радушіе и веселость невольно заставляли каждаго изъ гостей быть таковымъ же и вмѣстѣ съ ними раздѣлять восторги. Музыка, танцы, весело разнообразные разговоры дѣлали еще болѣе балъ этотъ пріятнѣе. Много говорено было о войнѣ, о предпріятіяхъ и неудачѣ Наполеона о храбрости Русскихъ воиновъ, о благоразуміи и распоряженіяхъ ихъ начальниковъ, о славѣ, которая Предлежала Императору Александру и о проч. Героиня Ольга привязанностію своею къ супругу, энтузіазмомъ и рвеніемъ любви къ отечеству своему обращала на себя вниманіе многихъ и была также предметомъ разговора; о ней даже говорили и во многихъ домахъ Москвы, разумѣется, иногда съ прибавленіемъ многихъ невѣроятностей и каждый изъ разсказывающихъ судилъ и дѣлалъ заключенія о героинѣ моей по собственнымъ чувствамъ, Такъ бѣдная сирота дворянина Милославскаго, вышедшая замужъ за Графа Лелева, могла прославить себя и заслужить благородствомъ поступковъ своихъ и образомъ мыслей уваженіе отъ всѣхъ, кто только зналъ ее, или слышалъ о ней! Къ благородству характера Графини Лелевой должно прибавить и то, что она многихъ изъ знатныхъ своихъ просила иногда не говорить о ней, а это еще болѣе заставляло хвалить скромность характера ея. Какъ завидна въ характерахъ людей эта благороднѣйшая черта и какъ должны жалѣть тѣ, которые лишены ея!
   Чрезъ двѣ недѣли послѣ бала и визитовъ молодые Люблины и старая Обрина уѣхали въ деревню, дабы конецъ лѣта провести въ сельской свободѣ. Лярскіе послѣдовали ихъ же примѣру, а Лелевы рѣшились остаться въ Москвѣ.
   "Можно ли ваше заключеніе, господинъ авторъ, назвать развязкою романа?-- Въ развязкѣ обыкновенно, какъ въ послѣднемъ явленіи комедіи, являются на сцену всѣ дѣйствующія лица, или, по крайней мѣрѣ, говорится постепенно о каждомъ, а у васъ не упомянуто ни о священникѣ, ни о маленькой Лизѣ, любимицѣ Графини Ольги, ни о Г-жѣ Радугиной.-- Это, сударь, право не похоже на совершенную развязку."
   -- Согласенъ съ вами, взыскательный читатель, что въ развязкѣ должно было упомянуть обо всѣхъ, и вѣрно а не опустилъ бы этого, если бъ ваша словоохотливость не начала разговора со мною.
   "Ну, такъ извините, что я помѣшалъ вамъ, а я думалъ, что вы и не вспомните объ нихъ."
   -- Это было было бы невозможно, господинъ читатель, а еще болѣе тогда, когда вы обращаете такое вниманіе на слабый трудъ мой, что для меня служитъ лестною надежою въ вашей снисходительности.
   "И такъ кончайте счастливо молодой, мало извѣстный авторъ начатый трудъ вами, я ручаюсь за благосклонность снисходительной публики."
   -- Весьма лестное ободреніе ваше, читатель, неизъяснимо радуетъ меня. Ахъ, если бы сбылось это на самомъ дѣлѣ! Но приступлю къ окончанію.
   Престарѣлый отецъ Василій и жена его, уважаемые какъ и прежде Лелевыми, и до нынѣ живы еще и живутъ въ Зимогорьѣ; маленькая Лиза была взята Графинею Ольгою въ Москву, и отвезена въ Петербургъ, гдѣ для образованія отдана въ одно изъ лучшихъ заведеній Столицы сей. Анна Петровна Радугина осталась навсегда жить въ домѣ Графини Лелевой, Любляны и Лярскіе сдѣлались вѣчно друзьями Лелевыхъ -- и эти три семейства могли служить образцами истинной дружбы.
   Быть можетъ, повѣсть о героинѣ Лелевой немногихъ, въ наше время обратитъ вниманіе на себя и авторъ заслужитъ укоризну, какъ за слабый, несовершенный трудъ свой, такъ и за то, что рѣшился продолжать вышедшій романъ свой -- Ольга Милославская, но онъ, отдавая себя, на судъ Просвѣщенной публики и строгихъ, взыскательныхъ журналистовъ, спокойно и съ удовольствіемъ выслушаетъ безпристрастныя сужденія и даже останется благодарнымъ за справедливую критику -- впрочемъ, онъ строго держится правила Волтера: "пусть меня злословятъ, лишь бы читали."
   

Къ читателямъ.

   Романъ Ольга Милославская хотя и названъ историческимъ романомъ XIX столѣтія, героиня онаго и главныя лица, дѣйствующія на сценѣ свѣта, не представлены въ немъ въ видѣ историческомъ по волѣ автора. Теперь онъ для поддержанія названія: Историческій романъ XIX столѣтія представляетъ лица сіи историческими, и болѣе по тому, что онѣ пережили знаменитую эпоху въ Исторіи нашей -- 1812 годъ, въ которой, воспламеняемые ревностнымъ патріотизмомъ, любовію къ Монарху и отечеству отличили себя геройствомъ, ненавистію къ врагамъ Россіи, то и доблести ихъ должны быть извѣстны поздному потомству, которое есть вѣрный судія дѣлъ предковъ.
   Пускай потомство оцѣнитъ дѣла наши, пускай Исторія -- сія скрижаль вѣчности, вѣрно передаешь оныя, а романистѣ, какъ своенравный геній, представить можетъ только слабые очерки дѣлѣ великихъ, дополняя прочее однимъ воображеніемъ.
   Продолженіе романа: Ольга Милославская подѣ именемъ: Графини Рославлевой, или супруги-героини, отличившейся въ знаменитую войну 1812 года есть истинно-русская повѣсть. Перо автора начертало произшествіе истинное и изложило оное по произшедшимъ дѣйствіямъ въ порядкѣ; воображеніе рисовало только картины природы, но не вымышляло произшествій ложныхъ. Совѣсть автора въ етомъ случаѣ, спокойна, и онъ, съ благосклонностію, представляя просвѣщенной публикѣ трудѣ свой, проситъ извиненія въ замѣченныхъ ошибкахъ сихъ двухъ романовъ его, какъ въ планѣ, такъ и въ слогѣ ихъ.
   Перемѣна фамиліи героинѣ Ольгѣ хотя и не есть необходима для плана повѣсти сей, однако для большаго вида оной и для романической одежды авторъ предпринялъ оное, а вмѣстѣ съ онымъ и для тайны необходимой въ сочиненіяхъ таковаго рода.
   Ученые журналисты, быть можетъ, наградятъ автора критикой за трудѣ его, онѣ съ радостію выслушаетъ строгой приговорѣ, но только чтобъ одна справедливость водила перомъ Рецензента и не было бы личности.

1831 года Февраля 5.

   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru