Н. И. Гнедич Сиракузянки, или Праздник Адониса Идиллия ---------------------------------------------------------------------------- Н. И. Гнедич. Стихотворения Библиотека поэта. Большая серия. Второе издание Л., "Советский писатель" 1956 Вступительная статья, подготовка текста и примечания И. Н. Медведевой ---------------------------------------------------------------------------- Поэзия идиллическая у нас, как и в новейших литературах европейских, ограничена тесным определением поэзии пастушеской; определение ложное. Из него истекают и другие, столько же неосновательные мнения, что поэзия пастушеская (т. е. идиллии и эклоги) в словесности нашей существовать не может, ибо у нас нет пастырей, подобных древним, и проч. и проч. Идиллия греков, по самому значению слова, {????????? происходит от ????? - _вид_, и есть слово уменьшительное, так сказать, _видик_.} есть _вид, картина_, или то, что мы называем _сцена_; но сцена жизни и пастушеской, и гражданской, и даже героической. Это доказывают идиллии Феокрита, поэта первого, а лучше сказать - единственного, который, в сем особенном роде поэзии, служил образцом для всех народов Запада. Хотя не он начал обрабатывать сей род, но он усовершенствовал его, приблизив боле к природе. Заняв для идиллий своих формы из мим - сценических представлений, изобретенных в отечестве его Сицилии, он обогатил их разнообразием содержаний; но предметы для них избирал большею частию простонародные, чтобы пышности двора Александрийского, при котором жил, противопоставить мысли простые, народные, и сею противоположностью пленить читателей, которые были вовсе удалены от природы. Двор Птоломеев совершенно не знал нравов пастырей сицилийских; картины жизни их должны были иметь для читателей идиллий двоякую прелесть - и по новости предмета и по противоположности с чрезмерною изнеженностью и необузданною роскошью того времени. Сердце, утомленное бременем роскоши и шумом жизни, жадно пленяется тем, что напоминает ему жизнь более тихую, более сладостную. Природа никогда не теряет своего могущества над сердцем человека. Везде, где общества человеческие доходили до предела, на котором был тогда Египет, поэты также пытались производить подобные противоположности. Но одни греки умели быть вместе и естественными и оригинальными. Все другие народы хотели улучшивать или по-своему переиначивать самую природу: чувство заменяли чувствительностью, простоту - изысканностью. У римлян несколько раз пытались представить горожанам картины жизни сельской. Идиллиями начал свое поприще Виргилий; но несмотря на прелесть стихов, он остался позади Феокрита; пастухи его большею частью ораторы. Калпурний и другие из римлян подражали Виргилию, не природе. В литературах новейших времен, особенно в итальянской, когда все роды поэзии были испытаны, являлось множество идиллий посреди народа развращенного; но как мало естественности в Санназаро, какая изысканность в Гварини! О французах и говорить нечего. Гесснер, которого много читали при дворе Людовика XV, также не мог выдержать испытания времени: он создал природу сентиментальную, на свой образец; пастухов своих идеализировал, а что хуже - в идиллии ввел мифологию греческую. В этом состояло его важнейшее заблуждение: нимфы, фавны, сатиры для нас умерли и не могут показаться в поэзии нашего времени, не разливая ледяного холода. Таким образом, Феокрит остается, как Гомер, тем светлым фаросом, к которому всякий раз, когда мы заблуждаемся, должно возвратиться. До сих пор одни поэты германские, нам современные, хорошо поняли Феокрита: Фосс, Броннер, Гебель произвели идиллии истинно народные; пленительные картины оных переносят читателя к той сладостной жизни в недрах природы, от которой нынешнее состояние общества так нас удаляет; они вселяют даже любовь к сему роду жизни. Успех сей производят не одни дарования писателей: Санназаро, Гесснер имели также дарования. Германские поэты поняли, что род поэзии идиллической, более нежели всякий другой, требует содержаний народных, отечественных; что не одни пастухи, но все состояния людей, по роду жизни близких к природе, могут быть предметами сей поэзии. Вот главная причина их успеха. Где, если не в России, более состояний людей, которых нравы, обычаи, жизнь так просты, так близки к природе? Это правда, русские пастухи не спорят в песнопении, как греческие; не дарят друг друга вазами и проч.; но от этого разве они не люди? Разве у них нет _своих_ сердец, _своих_ страстей? А у других простолюдинов наших разве нет своей веры, поверий, нравов, костюмов, своего быта домашнего и своей, русской природы? Наши многообрядные свадьбы, наши хороводы, разные игрища, праздники сельские, даже церковные суть живые идиллии народные, ожидающие своих поэтов. Как умел Феокрит всем этим пользоваться! Желая описать, например, _Праздник Ад_о_ниса_, как он искусно возвышает похвалу его, влагая оную в уста лиц низшего состояния. Идиллию сию я перевесть осмелился. Одна из труднейших, по множеству пословиц и простонародных оборотов, она в переводе, может быть, не удовлетворит требованиям знатоков языка греческого; но да простят слабости перевода за намерение познакомить сколько-нибудь читателей, не знающих по-гречески, с одним из необыкновенно оригинальных произведений поэта древнего, которое более других его идиллий доказывает, что и в новейших литературах идиллия также существовать может, если поэты будут уметь, подобно Феокриту, пользоваться предметами. Вот содержание сей Идиллии: _Сиракузянки, с семействами их, приехавшие в Александрию, приходят одна к другой; желая видеть праздник Адониса, идут во дворец Птоломея Филадельфа, где жена его, Арсиноя, великолепно устроила это празднество_. В такой раме, повидимому тесной, чего не заключается? Образ жизни, нравы семейные, обычаи народные, военные, дела царствования Птолемеева, обряды религии, великолепие ее празднеств, всё тут видимо, и всё в живом действии, не в холодном описании. - Такова идиллия древних, или, лучше сказать, таков гений Феокрита. Лица: Горго, Праксиноя - сиракузянки; Эвноя, Эвтихида - их служанки; Старуха, незнакомец первый, незнакомец второй. Горго Дома иль нет Праксиноя? Эвноя Ах, Горго, как поздно ты... дома. Праксиноя Диво, что ты и пришла. Посмотри-ка ей кресел, Эвноя; Брось и подушку. Горго Спасибо; ах, как хорошо! Праксиноя Ну, сиди же. Горго Счастливы души бесплотные, я - так насилу спаслася, К вам продираясь; такая толпа там четверок, народу! Всё сапоги да хламиды, всё лишь военные люди. Ну да и путь - без конца! Далеко ты, мой друг, поселилась. Праксиноя Это всё он, дуралей: (_муж_) на краю мне света здесь нанял Нору, не дом; и всё для того, чтоб с тобою в соседстве Не была я; он во всем мне перечит, злодей мой всегдашний!.. Горго Не говори, моя милая, этаких слов ты про мужа Вслух при ребенке; смотри, как глаза на тебя он уставил. Праксиноя (к дитяти) Нет, мой Зоп_и_рион, я говорю не про тятю, мой милый! Горго (в сторону) Зевсом клянуся, дитя понимает. (Вслух) Твой тятя прекрасен! Праксиноя Этот тятя - вчера... (я вчерашним все дни называю) В рынок пошел, чтобы мне притираний купить и селитры; Что же принес он мне?.. соли, - в тринадцать локтей мужчина! Горго То же сделал, точь-в-точь, Диоклид мой, пагуба денег! Дал семь драхм он за пять овчинок, ну шкуры собачьи, Старых сум лоскутки, на заштопке заштопка, ну гадость! - Но надевай же ты платье и плащ твой с застежками новый; Время; пойдем-ка в палаты царя-богача, Птоломея, Видеть Ад_о_ниса праздник; я слышу, царица готовит Много прекрасного. Праксиноя Дивно ли? _всё у богатых богато_. Ты ж, что увидишь, рассказывать станешь тем, кто не видел. Горго Время, однако, отправиться: _праздным всякий день праздник_. Праксиноя Эвно, воды ключевой, и поставь посредине; скорее ж; Ах ты неженка!.. _спать спокойно хотят уж и кошки_. Двигайся ж, мигом воды; вода всего мне нужнее. Как она держит кувшин! Но давай; бестолковая, тише На руки лей мне; несчастная, ты мне хитон обливаешь! Полно. - Ну вот, как боги мне дали, я так и умылась. Ключ от шкатулки большой? поскорей сама принеси мне. Горго Ах, Праксиноя, как пристало к тебе это платье С частыми сборами! прелесть! А что оно стоит с работой? Праксиноя Лучше не спрашивай; чистым сребром поболее мины, Или и две; об работе молчу; приложила всю душу. Горго Вышло зато по желанию. Праксиноя Да, твоя речь справедлива. Плащ мне, Эвноя, и шляпу: приладь же, смотри, хорошенько; Так. (К ребенку.) А дитя не возьму я; там бука, там лошадь кусает... Плачь сколько хочешь, да я не хочу, чтобы был ты калекой. Горго, идем. - Ну возьми же дитя, забавляй его, няня; В дом позови собаку, и двери сенные запри ты. - Боги, какая толпа!.. неужели должны перейти мы Эту беду? муравьи неисчетные, нет и конца им! Сколько прекрасных дел, Птолемей, для народа ты сделал После того, как к богам приобщен твой родитель. Злодеи Путникам боле не страшны египетским подлым коварством: Прежде каким шаловствам предавались искусники эти. Все на единую стать, негодяи, разбойники, воры... Милая Горго... что с нами будет? воины сзади, Конники царские скачут... Друг мой, меня ты задавишь!.. Стал на дыбы его рыжий!.. он дик совершенно, он бешен!.. Где ты, Эвноя? куда ты?.. убьет этот конь человека! Как хорошо я сделала, дома оставив ребенка! Горго Ну, ободрись, Праксиноя! теперь позади мы всех конных; Строй их пошел на площадь. Праксиноя Теперь я, мой друг, оживаю. Зм_е_я да лошади пуще всего я на свете боюся С самого детства. - Пойдем, приближаются волны народа. Горго (к старухе, идущей навстречу) Ты из дворца, моя матушка? Старуха Да, мои дети. Горго Легко ли Будет войти нам? Старуха С попыткою в Трою вошли аргивяне: Да, мое дитятко, да, до всего с попыткой доходят. Горго Слышишь? старуха уходит и словно оракул бормочет. Праксиноя Женщины знают про всё, и про свадьбу Зевеса с Юноной. Горго Ах, Праксиноя, взгляни ты, какая толпа пред дверями! Праксиноя Страшная! Дай ты мне руку; а ты Эвтих_и_ды, Эвноя, Руку возьми и держися ее, чтоб от нас не отстала. Надобно вместе войти нам; держися же нас ты, Эвноя. Ах я, несчастная... платье мое уж разорвано, Горго, Точно разорвано!.. (К незнакомцу) Ради Зевеса, да будешь ты счастлив, Добрый мой человек, я прошу, охраняй мое платье. Незнакомец 1-й Здесь я не властен; но буду стараться... Праксиноя Ужасная давка. Лезут как свиньи. Незнакомец 1-й Спокойтеся, женщины, мы на просторе. Праксиноя Годы и годы тебе благоденствовать, странник любезный! Ты оказал нам покров, человек добродушный и честный!.. Давят, Эвноя! вперед, несчастная... силой ломися; Славно! _все дома_: как тот говорит, кто жену молодую, Введши в свой дом, запирает. {* Свадебный обряд.} Горго Здесь остановимся прежде, Здесь, Праксиноя, на эти мы ткания прежде посмотрим: Как они тонки, прекрасны! творение божие, скажешь. Праксиноя Дева Афина! какие работали их мастерицы? Кто живописец, чертивший прекрасные эти рисунки? Точно как будто стоят и как будто движутся люди! Это живое, не тканое! - Много ума в человеке! Сам же, о, как он прекрасен лежит на серебряном ложе, Юный Ад_о_нис, первый лишь пух по ланитам рассыпав, Многолюбезный Ад_о_нис, и в самом Аиде любимый! Незнакомец 2-й Вы перестанете ль, жалкие, вздор болтать бесконечный? Горлицы... каждую речь во весь рот распевают несносно! Горго Кто ты, друг мой? и что тебе нужды, хоть мы и болтаем? Слугам приказывай, ты сиракузянкам разве указчик? Мы сиракузянки, да, чтобы знал ты, коринфянки родом, Так, как и Беллерофон. Наш выговор пелопонесский; Но говорить по-дорически, чаю, дориянкам можно. Праксиноя Нет, сохрани, о Сладчайшая, {*} нас от владыки другого; {* Эпитет Прозерпины.} Есть он один. На тебя не смотрю и в обиду не дамся Даром... Горго Молчи, Праксиноя: выходит Ад_о_ниса славить Дева аргивская, та песнопевица, славная даром, Коею Сперхис-певец побежден в элегических песнях. Нечто прекрасное, верно, споет; вот, она приступает. Аргивянка (поет) О владычица Голгоса, ты, что Идалию любишь, Холмный Эр_и_кс посещаешь, Киприда, играюща златом! Вот какового Адониса с мрачных брегов Ахерона, В месяц двенадцатый, вновь привели нежноногие Горы, Тихие в шествии, дщери богов, но желанные всем нам Горы, всегда приносящие что-либо нового смертным. Дщерь Дион_е_и, Киприда могучая, ты Беренисе, Так человеки гласят, даровала бессмертие смертной, В перси жены земнородной амврозию капая неба. Днесь, в благодарность тебе, многочтимая в множестве храмов, Дочь Беренисы, Елене аргивской подобная ликом, Здесь Арсиноя Ад_о_ниса всем угощает прекрасным. Собрано всё вкруг него, что древесные ветви приносят, Всё перед ним, что сады производят сладчайшего, блещет В сребряных кошах, и Сирии миро в златых алавастрах; Здесь и снедомое всё, что на противнях жены готовят, С белой мукою мешая цветы и душистые травы И растворяя их сладостным медом иль светлым елеем; Всё, что летает и ходит, ядомое, здесь, перед гостем; Здесь и зеленые кущи, покрытые нежным анефом, Окрест устроены, сверху летают малютки эроты, Словно младые певцы-соловьи, по деревьям кудрявым Силу их крыл испытуя, летают с ветки на ветку. Злато, эбен и слоновая кость, из вас образован Быстрый орел, виночерпца младого Крониду несущий. Вот ковры пурпур_о_вые: мягче сна их поверхность, Скажет про них восхищенный мил_е_тянин или самосец. Вот уготованы два, одинаково пышные ложа; В сем почивает Киприда, а в том белорукий Ад_о_нис, Юный, супруг девятнадцатилетний; его поцелуи Нежны, не колют: уста его пухом едва озлатились. Радуйся, о Афродита, обретшая паки супруга! Завтра его, при росистой заре, всенародно отсюда На берег мы понесем, перед пенные волны морские, И, распустивши власы, хитоны до ног разрешивши, Мы, с обнаженными персями, звучно начнем песнопенье: "Странствуешь ты, о Ад_о_нис, и к нам и от нас к Ахерону: Доля, какой ни единый земной полубог не сподоблен; Ни Агам_е_мнон, ни грозный свирепством герой Теламонид, Ни из Гекубиных многих сынов досточтимейший Гектор, Ни Патрокл благородный, ни Пирр, Илиона рушитель, Ни древнейшие оных, лапифы, или девкалиды, Ни пелопиды, ни родоначальники греков пелазги. Милостив будь нам, Ад_о_нис, и в будущем годе возрадуй. Ныне пришел ты, Ад_о_нис, и паки придешь нам любезен!" Горго Ах, Праксиноя, чудесное пенье! Аргивская дева Счастлива даром, стократ она счастлива голосом сладким! - Время, однако, домой: Диоклид мой еще не обедал; Муж у меня он презлой, а как голоден, с ним не встречайся. Милый Адонис, прости! возвратися опять нам на радость. 1820-1821 (?) ПРИМЕЧАНИЯ Сиракузянки, или Праздник Адониса. Идиллия Феокрита (стр. 183). Датируется 1820-1821 годом предположительно. (Повидимому, перевод этой идиллии предшествовал созданию оригинальной идиллии "Рыбаки", 1821.) Впервые - в сборнике "Стихотворения Н. Гнедича" 1832 года, стр. 45-57, с предисловием на стр. 39-44. Является переводом (с древнегреческого языка) идиллии "Сиракузянки", или "Женщины на празднике Адониса", написанной в III веке до н. э. сиракузянином Феокритом (или Теокритом). Данная идиллия по счету пятнадцатая из числа тридцати идиллий Феокрита, дошедших до нашего времени. Гнедич выбрал для перевода эту идиллию не случайно. Именно она лучше, чем другие идиллии Феокрита, показывает ошибочность взгляда на жанр идиллии как на идеализированное изображение непременно сельской жизни. "Сиракузянки" - сцена из городской жизни. В ней раскрыты реальные черты быта и характеров, современных Феокриту. И самый перевод идиллии и предисловие к нему явились со стороны Гнедича веским обоснованием защиты античного жанра от позднейших наслоений средневековой и новой поэзии. Эта защита необходима была Гнедичу для доказательства жизнеспособности жанра идиллии. Идея Гнедича состояла в том, что жанр этот может быть применен к изображению сцен из русской народной жизни, чему доказательством и явились идиллия Гнедича "Рыбаки", "Отставной солдат" Дельвига и другие. Текст предисловия отчасти совпадает с тем предисловием к идиллии "Рыбаки", которое Гнедич затем исключил (см. примечание к идиллии). Белинский "писал, что "перевод идиллии Феокрита "Сиракузянки" с присовокуплением к нему, в виде предисловия, рассуждения об идиллии есть двойная заслуга Гнедича: перевод превосходен, а рассуждение глубокомысленно и истинно" ("Сочинения Александра Пушкина"). Оценивая жанр идиллии и его применение в средневековой и новой поэзии в статье "Разделение поэзии на роды и виды", Белинский делает вывод, что "отличительный характер этой пастушеской поэзии" есть "приторная, сладенькая сентиментальность, растленное, гнилое чувство любви, лишенное всякой энергии", и возмущается, что эту поэзию "выдумали на основании древних, во имя Теокрита. Чтобы показать, до какой степени нелепа эта плоская клевета на древних и на Теокрита, и чтоб дать истинное понятие об идиллии, - пишет Белинский, - представляем здесь мнение об этом предмете знаменитого Гнедича, глубокого знатока древности, проникнутого ее художественным духом, обвеянного ее священными звуками, истинного поэта По душе и по таланту. Вот что говорит он в предисловии к переведенной им с греческого идиллии Теокрита "Сиракузянки, или Праздник Адониса"". Дальше Белинский обильно цитирует это предисловие Гнедича. XV идиллия Феокрита изображает первый день Адоний, празднества в честь Адониса, юного супруга богини любви Афродиты. Адонис почитался древними как бог растительности, умирающий и воскресающий. Велением Зевса Адонис должен был проводить одну треть года в мрачном подземном царстве, в обществе влюбленной в него Персефоны, грозной повелительницы теней Аида. Остальное время он оставался на земле с Афродитой. Возвращение Адониса на землю, его воскресение к жизни и составляло первый день празднества. Второй был посвящен печальным похоронам Адониса, его проводам в подземное царство. Праздник этот принял особо пышный характер в Александрии, при дворе Птоломеев. Ритуал празднества совершался главным образом женщинами, которые выставляли великолепно украшенные изображения Адониса и Афродиты и пели гимны в честь Адониса. Таким гимном и заканчивается данная идиллия. Беллерофон, или Беллерофонтгерой одного из древних греческих мифов, победитель Химеры. Культ его был в Коринфе. Алавастры - коробки для благовоний. Анеф - анис. Завтра его, при росистой заре, всенародно отсюда и след. - Речь идет о втором дне празднества, когда похоронная процессия из женщин отправлялась к морскому берегу, чтобы погрузить в его пучины изображение Адониса, обреченного смерти. Лапифы, Девкалиды, Пелониды, Пелазги - легендарные обитатели Греции, предки ахеян и троянцев.