Гофман Эрнст Теодор Амадей
Принцесса Брамбилла

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    (Prinzessin Brambilla).
    Фантастическая повесть
    Текст издания: Санкт-Петербург: типография Х. Гинце, 1844.

ПРИНЦЕССА БРАМБИЛЛА.

ФАНТАСТИЧЕСКАЯ ПОВѢСТЬ.

Э. Ѳ. А. Гоффманна.

съ политипажными рисунками.

0x01 graphic

Санктпетербургъ
1844.

   

ПЕЧАТАТЬ ПОЗВОЛЯЕТСЯ

   съ тѣмъ, чтобы по напечатаніи представлено было въ Ценсурный Комитетъ узаконенное число экземпляровъ. С. Петербургъ 23 Ноября 1845 года.

Ценсоръ А. Фрейгангъ.

   

0x01 graphic

ГЛАВА I.

О томъ, какое волшебное дѣйствіе производитъ богатое платье на молодую швею. Актеръ, представляющій любовниковъ. -- Сморфія италіянскихъ дѣвушекъ.-- О томъ, какъ маленькій почтенный человѣкъ, сидя въ тюльпанѣ, занимается науками,-- и о томъ, какъ прекрасныя дамы за ушами иноходцевъ вяжутъ филе. Шарлатанъ Челіонати и зубъ ассирійскаго принца. Голубой и розовый цвѣтъ.-- Панталонъ и бутылка съ чуднымъ содержаніемъ.--

   Смеркалось. Монастырскіе колокола сзывали набожныхъ жителей Рима къ молитвѣ, когда прелестная Гіацинта Соарди, положивъ бережно на столъ богатое женское платье изъ краснаго атласа, надъ каймою котораго она такъ долго трудилась, печально посмотрѣла изъ высокаго окна на узкую и безлюдную улицу.--
   Между-тѣмъ старая Беатриче прибирала пестрые маскарадные костюмы, разбросанные по столамъ и стульямъ, и развѣшивала ихъ по порядку въ небольшомъ шкафѣ. Окончивъ свою работу, старушка подбоченилась и встала по срединѣ маленькой, но довольно-опрятной комнатки.--
   "А что, Гіацинта," сказала она своей собесѣдницѣ; "вѣдь мы были нынче очень-прилежны. Надо признаться, что синьоръ Бескани никогда еще не заказывалъ такихъ богатыхъ вещей. Ну, да вѣдь онъ знаетъ, что нашъ прекрасный Римъ снова изумитъ всѣхъ въ этотъ годъ своимъ прежнимъ великолѣпіемъ и разнообразіемъ. О, ты увидишь съ какимъ торжествомъ и веселіемъ завтра всѣ встрѣтятъ первый день карнавала. И завтра-же синьоръ Бескани высыплетъ къ намъ на колѣни цѣлую горсть червонцевъ.-- Но, что съ тобою, дитя мое? Ты повѣсила голову, ты сердита, разстроена! А у насъ завтра карнавалъ!
   Гіацинта сидѣла на рабочемъ креслѣ и, граціозно поддерживая голову рукою, устремила взоръ въ землю. Она повидимому не обращала никакого вниманія на болтовню словоохотной старушки", по наконецъ Беатриче ужасно наскучила ей своими некраснорѣчивыми описаніями и исчисленіями всѣхъ удовольствій наступающаго карнавала.--
   -- "Да перестанешь-ли ты, Беатриче, твердить объ этомъ карнавалѣ?" вскричала Гіацинта. "Завтрашній праздникъ, обѣщающій всѣмъ тысячу радостей и удовольствіи, совершенно мнѣ чуждыхъ, наводитъ на меня ужасную скуку.-- Можетъ-ли насъ обогатить горсть червонцевъ синьора Бескани? Развѣ ты забыла, что мы очень-бѣдны, и что деньгами заработанными въ эти дни мы должны прожить очень-экономно цѣлый годъ? Что-жъ, послѣ того, остается намъ на удовольствія?
   "Э, наша бѣдность одно а карнавалъ другое. Развѣ мы въ прошлый годъ не веселились и не бѣгали по всему городу съ ранняго утра до поздней ночи? И кто можетъ сказать, что ко мнѣ не шелъ Dottore, и что я была не-хороша въ этомъ нарядѣ? А ты, Гіацинта! О, ты была прелестна, восхитительна въ костюмѣ молодой садовницы! Я и теперь еще помню, какъ мы важно, рука-въ-руку, расхаживали по площади! Хи, хи, хи!-- Прекраснѣйшія маски бѣгали за нами повсюду и наговорили тебѣ пропасть сладкихъ рѣчей и лестныхъ комплиментовъ. А будто тебѣ это и не нравилось? 11 что удерживаетъ насъ теперь точно-также повеселиться, какъ и въ прошедшій годъ? Слава Богу, чего намъ не достаетъ? Мнѣ стоитъ только почистить не много свой Dottore и вывести на немъ пятна отъ ликёрныхъ конфектовъ. А твой костюмъ садовницы также цѣлъ и невредимъ. Нѣсколько новыхъ лентъ и свѣжихъ букетовъ -- вотъ все, чего тебѣ не достаетъ, чтобъ быть любезной и заманить въ свои сѣти всю молодежь Рима. "
   -- "Что ты, старушка?" воскликнула Гіацинта. "Ну* можно-ли мнѣ показаться на карнавалъ въ этихъ бѣдныхъ тряпкахъ? Нѣтъ, Гіацинта желала бы пройти по Корзо, до дворца Руспони, въ богатомъ испанскомъ костюмѣ, упадающемъ густыми складками на землю; съ широкими, разрѣзными рукавами, обшитыми прекраснымъ кружевомъ; въ бархатной шапочкѣ, съ густымъ развѣвающимся страусовымъ перомъ, въ металическомъ поясѣ и въ брилліантовой? ожерельи? О, я воображаю, какъ кавалеры толпились-бы тогда вокругъ меня, безпрестанно спрашивая другъ-друга: -- Кто эта дама?-- Вѣроятно, какая-нибудь графиня или принцесса. И даже самъ пульчинелло, увидѣвъ меня, позабудетъ свои остроумныя шутки и злыя сатиры!"
   "Я только слушаю тебя, Гіацинта, и удивляюсь. Скажи мнѣ, ради Бога, съ-чего ты такъ высоко подняла носъ и давно-ли сатана сталъ наводить тебя на такія мысли? Но если ты въ-самомъ-дѣлѣ хочешь, такъ щеголять, то заведи себѣ пожалуйста и любовника, который не жалѣя ничего для твоихъ прекрасныхъ глазъ, былъ-бы въ состояніи опускать поминутно руку въ кошелекъ Фортуны, чтобъ угодить, тебѣ и удовлетворить малѣйшія желанія такой прихотливой дѣвушки. Да кстати, прогони ужъ отъ себя синьора Гиліо, этого нищаго, съ позволенія сказать. Не понимаю право, что это за странный человѣкъ! Онъ только что ощупаетъ, у себя въ карманѣ нѣсколько червонцевъ, какъ и бѣжитъ купить на нихъ помаду, лакомства и прочія глупости. Мнѣ онъ долженъ еще и теперь два паола, за мытье кружевнаго воротника." --
   Въ продолженіе этого разговора, старушка привела въ порядокъ лампу и зажгла ее. Яркій свѣтъ, озарившій комнату, упалъ на лице Гіацинты, и старуха замѣтила, что горькія слезы катились по щекамъ бѣдной дѣвушки.
   "Гіацинта," воскликнула Беатриче, "заклинаю тебя всѣми святыми, -- скажи мнѣ, что съ тобою сдѣлалось! Э, полно, дитя мое, вѣдь я сказала все это не съ-тѣмъ, чтобы огорчить тебя! Успокойся-же, душечка, и кинь работу; вѣдь платье и безъ того поспѣетъ къ сроку.
   -- "Ахъ," произнесла Гіацинта, не сводя глазъ съ работы, за которую она снова принялась. "Мнѣ кажется, что это платье, это гадкое платье причиною всѣхъ глупыхъ мыслей и бредней, которыя наполняютъ теперь мою голову. Скажи мнѣ, старушка, видѣла-ли ты когда-нибудь, нарядъ великолѣпнѣе и красивѣе этого? Синьоръ Бескани превзошелъ въ-самомъ-дѣлѣ самого себя; какой-то геній управлялъ имъ, когда онъ кроилъ этотъ прекрасный атласъ. Богатыя кружева, блестящія кисти, и драгоцѣнные камни, которые онъ ввѣрилъ намъ для обшивки, довершаютъ великолѣпіе этого костюма. Ахъ, какъ я желала-бы узнать счастливицу, которая украситъ себя этимъ платьемъ."
   "Э, полно дитя мое! какое намъ до этого дѣло? Мы работаемъ, получаемъ за то деньги и баста. Ты права, синьоръ Бескани заказывалъ у насъ этотъ костюмъ съ такою таиственностію!.. Ну, да я увѣрена, что это платье будетъ носить по-крайней-мѣрѣ какая-нибудь принцесса, и хотя я совсѣмъ не любопытна, но все таки это не мѣшаетъ мнѣ узнать ея имя; это было-бы очень пріятно, неправда-ли? Итакъ, кончено: завтра-же попрошу синьора Бескани, чтобъ онъ назвалъ мнѣ имя принцессы.
   -- "Ахъ нѣтъ, нѣтъ!" воскликнула Гіацинта,-- "я не хочу знать ее", я воображаю себѣ, что никакая смертная не можетъ надѣть это платье, и что я непремѣнно тружусь надъ таинственнымъ украшеніемъ какой-нибудь Феи. Мнѣ мерещется уже, что изъ каждаго блестящаго камня, улыбаясь, смотрятъ крошечные духи и шепчутъ мнѣ на-ухо: шей, работай Гіацинта; не стыдись трудиться для нашей королевы -- мы поможемъ тебѣ!-- И когда я скручиваю кружева и кисти, мнѣ кажется, что вокругъ меня скачутъ маленькіе прелестные Эльфы съ золото-бронными гномами и....... ай, ай!" воскликнула Гіацинта, сильно уколовъ себѣ иголкою палецъ, и въ-то-же мгновеніе алая струя крови фонтаномъ брызнула на кайму лифа, которую дѣвушка тогда обшивала.
   "Ахъ Боже мой, Боже мой!" закричала старуха;, ты кажется испортила платье!" и она взяла лампу, чтобъ болѣе удостовѣриться въ своихъ опасеніяхъ; но рука ея какъ-то круто повернулась и крупныя капли масла полились черезъ край.
   "Ну, что ты сама теперь надѣлала!" прошептала Гіацинта внѣ-себя отъ страха.-- Но послѣ-того, ни старуха, ни Гіацинта не могли найти ни малѣйшаго пятнышка на платье, хотя, кровь и масло точно залили атласъ.-- Гіацинта продолжала шить съ новымъ рвеніемъ и вскорѣ потомъ, вскочивъ съ своего мѣста и поднимая платье къ-верху, она радостно воскликнула: "готово, готово!"
   "Ахъ, какъ прекрасно," говорила старуха "Ахъ, какъ мило, какъ прелестно! Нѣтъ, Гіацинта, никогда еще изъ твоихъ миленькихъ ручекъ не выходила такая чудесная работа. И знаешь-ли что, дитя мое, это платье какъ-будто нарочно сшито для тебя; право можно подумать, что синьоръ Бескани снялъ мѣрку именно съ тебя?"
   -- "Ну, вотъ еще?" возразила Гіацинта краснѣя "будто я такъ высока и стройна, какъ та дама, которой назначено, это платье? Моли Бога, чтобъ мы и при дневномъ свѣтѣ не нашли на немъ пятенъ. Возьми и спрячь его до завтра.--" Беатриче медлила.
   "Конечно," продолжала дѣвушка, все еще любуясь платьемъ, "во время работы я часто думала, что платье будетъ мнѣ въ-пору. Я довольно стройна, что-жъ касается до роста...."
   -- "Гіацинта!" воскликнула старуха, и глаза ея заблистали необыкновеннымъ-образомъ. "Ктобы ни надѣлъ это платье, принцесса или Фея, -- все равно, ты должна прежде всѣхъ примѣрить его." --
   "О, никогда!" возразила Гіацинта, но старуха взяла у нея изъ рукъ платье, повѣсила его бережно на спинку креселъ и принялась расплетать косу дѣвушки, чтобъ убрать ея прелестную голову. Окончивъ это, Беатриче вынула изъ шкафа украшенную цвѣтами и перьями шляпку, которую она убрала, по приказу Бескани, для этого наряда, и приколола ее къ каштановымъ локонамъ Гіацинты.-- "Ахъ, душечка, какъ къ тебѣ мило идетъ эта шляпка. Да, ну-же, сними скорѣй кофточку!" сказала старуха, и начала раздѣвать Гіацинту, которая потупила стыдливо глазки въ землю и не противилась уже настоятельнымъ просьбамъ Беатриче.
   "Гмъ!" продолжала старуха, "эта нѣжная шейка и лилейная грудь, эти алебастровыя руки имѣютъ свои достоинства! Формы Венеры Медиційской не были совершеннѣе этихъ, псамъ Джуліо Романо не рисовалъ ихъ прекраснѣе. Послѣ того желалабы я знать, какая принцесса не позавидуетъ красотѣ моей Гіацинты!" Разговаривая такимъ-образомъ, Беатриче одѣвала дѣвушку въ богатое платье, и, казалось, будто невидимые духи помогали ей въ этомъ. Все было Гіацинтѣ въ-пору, все шло къ ней какъ нельзя лучше, каждая булавка, въ одно мгновеніе, была на своемъ мѣстѣ, каждая складка ложилась сама собою, и трудно было-бы представить себѣ, что этотъ нарядъ шитъ для другой женщины.
   "О небо!" воскликнула старуха, когда дѣвушка встала передъ ней въ великолѣпномъ нарядѣ; "моя ли это Гіацинта? Ахъ, ахъ! Какъ вы милы, какъ вы прелестны, моя принцесса. Но постой, постой! Здѣсь слишкомъ-темно, надобно освѣтить комнату, какъ можно болѣе!" И съ этими словами Беатриче вынула всѣ восковыя свѣчи, оставшіяся отъ праздниковъ и зажгла ихъ. Дѣвушка была окружена лучезарнымъ свѣтомъ.
   Красота Гіацинты, привлекательность и благородство, съ какимъ она прохаживалась по комнатѣ, удивили старуху, она всплеснула руками и воскликнула: "О, еслибъ цѣлый Корзо увидѣлъ тебя въ этомъ нарядѣ? Да, еслибъ тебя хоть кто-нибудь теперь увидѣлъ?!"
   Въ эту минуту, шумъ, произведенный отворяющеюся дверью, заставилъ Гіацинту съ крикомъ подбѣжать къ окну. Въ дверяхъ показался молодой человѣкъ", онъ хотѣлъ уже войти въ комнату, но увидѣвъ Гіацинту, остановился какъ вкопанный и выпучилъ глаза на прелестную дѣвушку.

0x01 graphic

   Въ продолженіе этой нѣмой сцены, читатель можетъ по-внимательнѣе разсмотрѣть молодаго человѣка Онъ былъ мущина 24 или 25 лѣтъ, съ пріятною красивою наружностію. Но платье его можно было но справедливости назвать страннымъ: разбирая каждую часть одежды особенно, нельзя было похулить ни цвѣта, ни покроя ея, но все вмѣстѣ представляло рѣзкую противоположность. Къ-тому-же въ одеждѣ молодаго человѣка замѣтно выказывалась нѣкоторая бѣдность, не-смотря на то, все было чисто и въ порядкѣ $ кружевная манишка обнаруживала очень-ясно, что она рѣдко смѣнялась другою; а перья, которыми фантастически украшена была, надѣтая на бекрень шляпа, доказывали, что они уже нѣсколько-разъ и съ большимъ трудомъ были прикрѣпляемы проволокой и иглами.
   Благосклонный читатель нисколько не ошибется, если подумаетъ, что молодой человѣкъ, въ этомъ нарядѣ, нѣсколько собою занятый актеръ, который не слишкомъ-то великія услуги оказалъ сценѣ. Однимъ-словомъ это тотъ самый Гиліо Фава, который долженъ старой Беатриче два паола за мытье кружевнаго воротника.
   "А! что я вижу?" сказалъ наконецъ Гиліо Фава такъ драматически, будто онъ стоитъ на арджентинскомъ театрѣ.
   "Кого я зрю? не сонъ-ли это, не прелестнаяли мечта, которая снова меня обманываетъ? Нѣтъ! это она. точно она! О наконецъ-то я могу говорить съ нею и открыть ей свое сердце.-- Принцесса! О, принцесса!...
   -- "Перестань ребячиться," прервала Гіацинта, обернувшись поспѣшно къ актеру; "и побереги лучше свои фарсы для наступающаго карнавала."
   "Но развѣ я не знаю, что это ты, моя прелестная Гіацинта!" возразилъ Гиліо съ принужденною улыбкою и переведя нѣсколько духъ. " Да скажи мнѣ пожалуйста, что значитъ эта костюмировка? Ты въ-самомъ-дѣлѣ никогда не была еще такъ привлекательна, другъ мои; я желалъ-бы тебя всегда видѣть въ этомъ нарядѣ.
   -- "Неужели?" сказала, разсердившись, Гіацинта. "Такъ только это атласное платье и бархатная шапка съ перьями привязываютъ тебя ко мнѣ? Только имъ я обязана за любовь твою?" и, сказавъ это она убѣжала въ другую комнату, откуда вскорѣ вышла, безъ всякаго украшенія, въ своей обыкновенной одеждѣ.
   Старушка погасила между-тѣмъ восковыя свѣчи и порядкомъ побранила синьора Гиліо за то, что онъ отравилъ радость Гіацинты, любовавшейся новымъ платьемъ, которое было назначено для знатной дамы. А главное, Беатриче не нравилось зачѣмъ Гиліо такъ не учтиво замѣтилъ молодой дѣвушкѣ, что всякое великолѣпіе придаетъ блеску красотѣ ея и дѣлаетъ ее любезнѣе обыкновеннаго. Гіацинта усердно помогала старушкѣ журитъ Гиліо, который нѣсколько времени стоялъ безъ всякаго движенія, какъ покорный, раскаивающійся грѣшникъ; и наконецъ, желая успокоить обѣихъ, онъ увѣрилъ ихъ, что причиною его удивленія было странное столкновеніе особенныхъ обстоятельствъ.
   "Позволь мнѣ разсказать тебѣ, милая Гіацинта", сказалъ актеръ, "какой странный сонъ пригрезился мнѣ прошлою ночью. Отыгравши роль принца Таэра, которую, какъ тебѣ извѣстно, я играю неподражаемо; но что и говорить объ этомъ, -- не только ты, весь свѣтъ знаетъ эту истину. И такъ отыгравши роль Таэра, я, усталый, возвратился домой, бросился на кровать и вскорѣ заснулъ молодецки. Мнѣ снилось, что я все-еще на сценѣ бранюсь съ импрезаріо, за то, что этотъ низкій скряга не хотѣлъ мнѣ дать въ долгъ нѣсколько червонцевъ. Онъ уже надоѣлъ мнѣ разными глупыми упреками и я, въ свое оправданіе, хотѣлъ сдѣлать одинъ изъ прекраснѣйшихъ граціозныхъ жестовъ, но рука моя, какъ-то потерявшая равновѣсіе, заѣхала нечаянно въ правую щеку импрезаріо, и въ-то-же мгновеніе раздался, по всѣму театру, звукъ сильной пощечины. Обиженный импрезаріо напалъ на меня съ большимъ ножемъ, отъ котораго я съ учтивостью началъ отступать. Вовремя этой знаменитой ретирады, съ головы моей упала прекрасная шапочка, въ которой я всегда игралъ роль принца, и которую ты сама, моя прелесть, такъ мило украсила страусовыми перьями. Варваръ бросился къ ней и съ остервененіемъ прокололъ бѣдненькую ножемъ, отъ чего она, въ ужасныхъ судорожныхъ мученіяхъ, извиваясь около моихъ ногъ, испустила духъ свои. Я хотѣла, я долженъ былъ отмстить за несчастную. Накинувъ довольно-граціозно мантію на лѣвое плечо и вынувъ княжескій мечъ, я съ яростію напалъ на презрѣннаго убійцу. Однако онъ успѣлъ скрыться въ ближній домъ, и вскорѣ, явившись на балконѣ, выстрѣлилъ въ меня изъ труфальдиновскаго ружья. Но что за чудо: огонь изъ ружья остановился и въ то-же мгновеніе, разноцвѣтный блескъ брилліантовъ ослѣпилъ меня. Когда воздухъ очистился отъ дыма, я съ изумленіемъ увидѣлъ, что огонь, принятый мною за выстрѣлъ изъ труфальдиновскаго ружья, происходилъ отъ драгоцѣннаго украшенія, прикрѣпленнаго къ шляпкѣ дамы. О боги! что сдѣлалось со мною, когда незнакомка стала мнѣ сладостнымъ годовомъ говорить -- нѣтъ! пѣть -- или нѣтъ, она дышала гармоническими звуками и голосомъ любви... О Гиліо! о, мой Гиліо!" произнесла она, и я увидѣлъ предъ собою существо такой красоты, такой высокой идеальной прелести, что жгучій сирокко пламенной любви, разлился по всѣмъ жиламъ и нервамъ моимъ: пвлающій-же потокъ превратился въ лаву, которая изливалась изъ волкана воспламененнаго сердца.-- "Я," продолжала богиня, приблизившись ко мнѣ, "я принцесса"
   -- "Какъ?" прервала разгнѣванная Гіацинта восторженнаго юношу. "Ты осмѣливаешься но снѣ видѣть другую, а не меня. Ты дерзнулъ влюбиться въ безсмысленный образъ, который представился тебѣ во снѣ и вылетѣлъ изъ труфальдиновскаго ружья?" Тутъ посыпались упреки, ругательства и проклятія на мнимаго измѣнника, и всѣ доказательства и увѣренія бѣднаго Гиліо ни къ-чему не послужили; напрасно онъ говорилъ, что принцесса, видѣнная имъ по снѣ, была точно-такъ одѣта, какъ Гіацинта, при входѣ его въ комнату; его не хотѣли и слушать. Наконецъ Беатриче, сжалясь надъ критическимъ положеніемъ синьора-нищаго, какъ она обыкновенно называла Гиліо, приняла его сторону и не отстала отъ упрямой Гіацинты до-тѣхъ-поръ, пока дѣвушка не простила любовнику дерзновенный сонъ его. Но при этомъ Гіацинта взяла съ синьора Гиліо слово, чтобы онъ никогда не разсказывалъ подобныхъ сновидѣній.
   Старуха приготовила хорошее блюдо макаронъ, а Гиліо вынулъ изъ кармана свертокъ конфектъ и бутылку порядочнаго вина, потому-что импрезаріо, вопреки сна, далъ ему два червонца впередъ.
   "Теперь я вижу, что ты не забылъ меня, добрый Гиліо," сказала Гіацинта, положивъ въ ротикъ обсахаренную грушу. Она позволила даже синьору поцѣловать свой пальчикъ, недавно-уколотый иголкою, и вскорѣ радость и блаженство воцарились въ ихъ маленькомъ кругу.
   Но если демонъ вздумаетъ поплясать съ кѣмъ-нибудь, тогда и лучшіе прыжки ни къ чему не послужатъ. А въ этотъ вечеръ, самъ нечистый духъ сталъ по видимому говорить устами бѣднаго Гиліо, когда онъ, выпіаъ нѣсколько стакановъ вина, обратился къ Гіацинтѣ со слѣдующею рѣчью. "Я и не воображалъ, мой ангелъ, что ты такъ ужасно ко мнѣ ревнуешь. Но ты права, я точно удивительный молодой человѣкъ, красивой наружности и одаренъ отъ природы различными пріятными талантами; а главное -- я артистъ! Актераже, который, подобно мнѣ, превосходно играетъ влюбленныхъ принцевъ, съ необходимыми восклицаніями: "Э! и Ахъ!" можно по справедливости назвать движущимся романомъ, интригой на двухъ ногахъ; любовной картиной, съ губками, созданными для поцѣлуевъ, и съ руками, сотворенными для объятій; чуднымъ искателемъ приключеній, вышедшемъ недавно отъ переплетчика въ свѣтъ, и являющимся передъ глазами прекрасной читательницы, когда она закрываетъ книгу. Вотъ отъ-чего мы производимъ надъ бѣднымъ прекраснымъ поломъ волшебное дѣйствіе, которому рѣшительно нельзя противиться. О, женщины влюблены во все, что въ насъ и на насъ; въ нашъ нравъ, въ наши глаза, въ наши поддѣльные камни, перья и ленты. Надобно тебѣ сказать, что если меня не обманываетъ какое-то тайное предчувствіе, и если надо мной не издѣвается какой-нибудь злой волшебникъ, то могу тебя увѣрить, что прекрасная принцесса влюблена въ меня до безумія. Ты вѣрно не станешь пенять мнѣ за то, что я не пропущу удобнаго случая воспользоваться драгоцѣннымъ рудникомъ, который мнѣ открывается. И ужъ нечего дѣлать, я принужденъ буду оставить тебя на нѣкоторое время, моя бѣдная модистка"...
   Гіацинта слушала Гиліо съ увеличивающимся вниманіемъ, и какъ будто боясь проронить какое-нибудь слово, подвигалась къ нему все ближе-и-ближе: въ сверкающихъ главахъ дѣвушки отражались всѣ оскорбительныя выраженія актера, а живое воспоминаніе недавно-слышаннаго ею сна: когда-же надменность синьора вышла совершенно изъ границъ, Гіацинта проворно вскочила съ своего мѣста и дала хвастливому любовнику такую пощечину, что всѣ искры труфальдиновскаго ружья снова засверкали передъ главами уничтоженнаго артиста; а сама Гіацинта убѣжала въ другую комнату.--
   Всѣ просьбы и увѣщанія Гиліо уже не имѣли успѣха.
   "Отправтесь-ка лучше домой, синьоръ," сказала старушка; "вы право ее не упросите, она въ сморфіи." И Беатриче взяла лампу со столика, чтобъ посвѣтить печальному Гиліо, который медленно спускался съ узкой лѣстницы.--
   Сморфія, -- эта странно-причудливая, не-много безразсудная черта въ характерѣ молодыхъ италіянскихъ дѣвушекъ, должна повидимому имѣть свои особенныя свойства; люди свѣдущіе единогласно утверждаютъ, будто Италіянки въ эти минуты обладаютъ такою любезностію и обворожительностію, что имъ рѣшительно нельзя ни въ чемъ противиться. Выпровожденный самымъ-неучтивымъ образомъ, любовникъ, вмѣсто того, чтобъ въ негодованіи сказать жестокой красавицѣ "вѣчное прости" издыхаетъ и умоляетъ ее еще болѣе прежняго; и такимъ-образомъ плѣнникъ вмѣсто того, чтобъ высвободиться изъ сѣти, еще болѣе въ ней запутывается, что и видно изъ народной пѣсни.--
   
   Vien quà, Dorina bella,
   Non far la smorfiosella!--
   
   Я думаю, что подобныя удовольствія проистекаютъ изъ неудовольствія только на веселомъ югѣ, и то нашъ скудный сѣверъ никогда не можетъ взлелѣять такого прекраснаго цвѣтка семейной жизни.-- По-крайней-мѣрѣ въ моемъ отечествѣ, то состояніе души, замѣченное мною у дѣвицъ, только-что вышедшихъ изъ дѣтства, я не сравниваю съ восхитительной сморфіей. Если небо даровало налимъ дѣвицамъ пріятныя черты лица, то онѣ искажаютъ ихъ самымъ-непростительнымъ образомъ; на свѣтѣ все кажется имъ, то слишкомъ-узкимъ, то очень-широкимъ; онѣ не могутъ отыскать себѣ удобнаго мѣста на землѣ и терпятъ всегда охотнѣе муку отъ узкихъ башмаковъ, чѣмъ ласковое зато, что еще хуже, умное слово; показываютъ видъ, будто ужасно сердятся за то, что всѣ знакомые имъ молодые люди и мужья влюблены въ нихъ до безумія, но въ-самомъ-то-дѣлѣ это имъ очень, очень-пріятно. Это состояніе души прекраснаго пола невозможно выразить. Влеченіе къ шалостямъ, которыя заключаются въ сморфіи, отражаются, какъ въ оптическомъ зеркалѣ, у школьниковъ, въ то время, которое грубыми педагогами названо годами повѣсничества.--
   Но право, бѣднаго Гиліо нельзя было винить за то, что ему и на яву снились принцессы и разныя странныя приключенія. Въ-тотъ-самый вечеръ, когда онъ переходилъ Корзо, превратившись изъ внѣ въ-половину, а внутри совершенно въ принца Таэра, съ нимъ точно случились многія чудныя приключенія.
   Извѣстный цѣлому Риму шарлатанъ, синьоръ Челіонати, выстроилъ себѣ, къ наступающему карнавалу, балаганъ, между колбасными и макаронными лавками и возлѣ церкви Св. Карла, на томъ мѣстѣ, гдѣ улица Кондотти пересѣкаетъ Корзо. Челіонати разсказывалъ столпившемуся около него народу веселыя сказки и побасенки о крылатыхъ кошкахъ, о прыгунѣ земляномъ человѣчкѣ и прочая. При этомъ удобномъ случаѣ онъ не забывалъ продавать легковѣрнымъ разныя вѣрныя лекарства отъ безнадежной любви, отъ зубной боли, отъ лотерейныхъ проигрышей и отъ подагры. Но вдругъ, вдали послышалась странная музыка; и лишь только до ушей народа долетѣли звуки цимбалъ, дудокъ и барабановъ, какъ толпа, слушавшая шарлатана, разбѣжалась и бурнымъ потокомъ хлынула черезъ Корзо къ Porta del popolo, крича во все горло: "Посмотрите-ка, посмотрите! Развѣ начался уже карнавалъ?" И точно, народъ былъ нравъ, потому-что шествіе, тянувшееся подъ Porta del popolo къ Корзо, по справедливости можно было назвать самымъ чуднымъ, никогда еще не виданнымъ маскарадомъ. Поѣздъ открывали двѣнадцать миніатюрныхъ всадниковъ на малорослыхъ и бѣлыхъ, какъ снѣгъ, единорогахъ съ золотыми копытами. Всѣ всадники, укутанные съ ногъ до головы въ красные атласные капуцины, играли пре-мило на крошечныхъ серебряныхъ дудочкахъ и въ-то-же время били въ цимбалы и барабаны. Для глазъ были, какъ у кающихся братьевъ, прорѣзаны отверстія въ ихъ капуцинахъ, обшитыхъ золотыми кистями, что производило на зрителей какое-то ужасное впечатлѣніе. Вѣтеръ приподнялъ не-много одному изъ маленькихъ всадниковъ капуцинъ, изъ подъ котораго высунулась птичья нога, когти которой были унизаны брилліантовыми перстнями. За этими мнимыми музыкантами чинно выступали два страуса, которые везли большой золотой тюльпанъ, вставленный въ станокъ на колесахъ. Въ дорогомъ цвѣткѣ сидѣлъ старичекъ, обросшія, длинной, бѣлой бородой; на немъ надѣтъ былъ капуцинъ изъ серебряной парчи, почтенную голову его прикрывала серебряная воронка -- вмѣсто шапки, а на носу торчали ужасной величины очко Старикъ съ большимъ вниманіемъ читалъ огромную, толстую книгу, которая лежала передъ нимъ. Вслѣдъ за почтеннымъ человѣкомъ шли двѣнадцать богато-одѣтыхъ араповъ, вооруженныхъ длинными копьями и коротенькими саблями. Всякій разъ, когда старикъ переворачивалъ листъ произносилъ тонкимъ, пронзительнымъ голосомъ, курри-пире-кси-ли -- и, и, и! арапы пѣли сильнымъ, потрясающимъ голосомъ: брамъ-буре-билъ-балъ-Ала монза Кикибурра-сонъ-тонъ! За арапами, на иноходцахъ сребристой шерсти, ѣхало двѣнадцать фигуръ; почти-также укутанныя, какъ музыканты, съ тою только разницею, что капуцины ихъ были по серебряному полю вышиты бисеромъ и діамантами, а руки открыты до самихъ плечъ. По однимъ этимъ прелестнымъ пухленькимъ ручкамъ, украшеннымъ драгоцѣннѣйшими брилліантами, можно было догадаться, что подъ капуцинами скрываюстя обворожительнѣйшія женщины; всѣ онѣ очень-прилежно вязали филе, для чего за ушами иноходцевъ были прикрѣплены бархатныя подушки. Наконецъ ѣхала карета, которая, казалось, была вся вылита изъ золота, ее везли восемь прекрасныхъ лошаковъ, покрытыхъ золотыми чапраками. Маленькіе пажи, въ курткахъ изъ разноцвѣтныхъ перьевъ, вели лошаковъ за украшенныя брилліантами уздечки. Надобно было удивляться съ какимъ благородствомъ и важностію животныя хлопали ушами; потомъ, не извѣстно откуда, раздались стройные звуки гармоники, къ которымъ очень-кстати пажи и животныя, присоединили свои крикъ, и все это составило прекраснѣйшую гармонію.-- Зрители, столпившись около кареты, хотѣли непремѣнно посмотрѣть кто въ ней находится, но увидѣли только Корзо и самихъ себя, потому-что вмѣсто простыхъ стеколъ въ окна были вставлены отличныя зеркала. Нѣкоторые, видя въ окнахъ свои отраженія, не шутя подумали, что это они сами сидятъ въ такомъ великолѣпномъ экипажѣ и были внѣ себя отъ радости. Между-тѣмъ маленькій весьма пріятной наружности пульчинелло, стоявшій на каретѣ, восхищалъ народъ своими чрезвычайно-вѣжливыми поклонами.--
   Въ этой всеобщей, необузданной радости, народъ мало уже обращалъ вниманія на блестящую свиту, которая заключала шествіе и состояла изъ музыкантовъ, араповъ и пажей; всѣ они были одѣты подобно первымъ. Вмѣстѣ-съ-ними провожали карету, щегольски и со вкусомъ разодѣтыя въ разныя матерчатыя платья, обезьяны, которыя съ удивительной мимикой танцовали на заднихъ лапахъ и кувыркались съ рѣдкимъ не подражаемымъ искуствомъ. Такимъ-образомъ тянулось это необыкновенное шествіе по Корзо и многимъ улицамъ, покуда не достигло до площади Navona, гдѣ поѣздъ остановился передъ дворцомъ принца Бастіанелло-ди-Пистоя. Ворота немедленно растворились и вдругъ радостные клики народа прекрати лисьи настала могильная тишина; всѣ съ глубочайшимъ вниманіемъ смотрѣли на чудо, которое свершилось предъ ихъ глазами.--
   Единороги, иноходцы, лошаки, карета, страусы, дамы, арапы, пажи, однимъ-словомъ весь огромный поѣздъ прошелъ безъ всякаго затрудненія черезъ узкія ворота въ замокъ и началъ всходить не марморнымъ лѣстницамъ. Громкія восклицанія удивленія наполнили воздухъ, когда послѣдніе 2 арапа, построившись въ блестящую шеренгу, вошли въ замокъ, и когда ворота съ шумомъ затворились за ними.
   Послѣ этого все утихло во дворцѣ. Народъ, простоявшій передъ нимъ нѣсколько-времени съ разинутыми ртами, хотѣлъ уже взять приступомъ этотъ пріютъ фей и волшебниковъ, но сбирры, вмѣшались въ это дѣло и разогнали неугомонную толпу.
   Послѣ этого всѣ побѣжали опять на Корзо. Передъ церковью Св. Карла, все еще стоялъ на своихъ помостахъ всѣми оставленный синьоръ Челіонати, кричалъ и ругался безъ милосердія:
   "Глупый, безсмысленный народъ!" вопилъ онъ. "О люди, куда, за чѣмъ бѣжите вы, какъ сумасшедшіе, и почему оставляете своего храбраго, предпріимчиваго и умнаго Челіонати?-- Вы бы должны были остаться здѣсь и слушать мудрѣйшаго изъ смертныхъ, опытнѣйшаго философа и адепта. Отъ меня каждый изъ васъ узналъ-бы, что такое значатъ всѣ чудеса, на которыя вы, подобно глупымъ мальчишкамъ, смотрѣли выпуча глаза и разинувъ рты! Но все-таки, я разскажу вамъ обо всемъ. И такъ слушайте-же, слушайте, кто въѣхалъ во дворецъ Пистоя, и кто теперь стряхаетъ тамъ пыль съ рукавовъ своихъ." Эти слова подѣйствовали на народъ; всѣ невольно остановились и подбѣжали къ подмосткамъ Челіонати, давили, и толкали другъ-друга и съ любопытнымъ ожиданіемъ смотрѣли на шарлатана.
   "Граждане римскіе!" провозгласилъ Челіонати съ необыкновеннымъ энтузіазмомъ., Граждане римскіе! Радуйтесь и веселитесь! Бросайте въ воздухъ шапки, шляпы и все прочее, чѣмъ покрыты ваши головы! потому-что въ стѣны Рима въѣхала прославившаяся во всемъ свѣтѣ красотой и богатствомъ, принцесса Брамбилла. Да, да! Повѣрьте мнѣ, она такъ богата, что могла-бы безъ всякаго-затрудненія, вымостить всю Борзо драгоцѣннѣйшими алмазами и брилліантами! И кто знаетъ, можетъ-быть, она многое Сдѣлаетъ, чтобы обрадовать васъ! Мнѣ давно извѣстно, что не всѣ вы ослы, и что между вами есть люди, знакомые съ исторіею. А потому они вѣроятно знаютъ, что свѣтлѣйшая принцесса Брамбилла правнучка короля Кофетуа, мудраго строителя Трои, и что правнукъ ея великій король серендиппскій, онъ весьма ласковый, добрый господинъ и частенько-таки, дѣти мои, ѣдалъ между нами макароны, передъ церковью Св. Карла!-- Если я ко всѣму этому прибавлю еще, что воспріемницей ея свѣтлости, принцессы Брамбиллы, была тарокская королева Тартальона, и что пульчинелло выучилъ ее играть на лютнѣ, то вы уже довольно знаете, чтобъ быть внѣ-себя отъ радости -- что прошу и исполнить.-- Посредствомъ моихъ тайныхъ наукъ, а именно съ помощію, бѣлой, черной, желтой и синей магіи, я открылъ что принцесса пріѣхала въ Римъ, надѣясь отыскать между масками своего возлюбленнаго и жениха, ассирійскаго принца Кіанпери. Этотъ знаменитый человѣкъ оставилъ Эѳіопію и пріѣхалъ сюда за тѣмъ, чтобъ ему вырвали большой коренной зубъ, что я и исполнилъ счастливо! Вотъ онъ, этотъ знаменитый зубъ ассирійскаго принца! Посмотрите на него хорошенько! "Съ этими словами Челіонати открылъ маленькую золотую шкатулочку, вынулъ изъ нея длинный, острый зубъ, необыкновенной бѣлизны, и поднялъ его высоко къ-верху. Радостныя восклицанія народа послышались со-всѣхъ-сторонъ 5 всѣ съ жадностію покупали модели зуба, которыми шарлатанъ ихъ подчивалъ.
   "Вотъ видите-ли, добрые сограждане," продолжалъ Челіонати, "послѣ операціи, которую принцъ выдержалъ съ необыкновеннымъ терпѣніемъ и покорностію, онъ вдругъ изчезъ и самъ не замѣчая этого. Отыскивайте, дѣти мои, отыскивайте ассирійскаго принца Корнеліо Кіаппери! Отыскивайте его въ своихъ комнатахъ, чуланахъ, кухняхъ, погребахъ. шкапахъ и въ ящикахъ.-- Кто найдетъ ассирійскаго принца и въ сохранности возвратитъ его Брамбиллѣ, тотъ получитъ въ награду за эту драгоцѣнную для нея находку 500.000 червонныхъ. Такъ дорого принцесса оцѣнила одну голову жениха своего, въ которой несчитала еще необыкновеннаго ума и остроумія.-- Ищите его, дѣти мои, ищите!-- Но въ состояніи-ли вы узнать ассирійскаго принца, когда онъ будетъ предъ самымъ вашимъ носомъ?-- Да!-- можете-ли вы увидѣть свѣтлѣйшую принцессу, когда она пройдетъ мимо васъ. О нѣтъ! Это для васъ не возможно, если вы не возмете у меня очковъ, стекла которыхъ вышлифовалъ самъ мудрый индійскій магъ Руффіамонте. Пожалуй, изъ человѣколюбія я готовъ снабдить васъ подобными очками, если вы только не пожалѣете паола.; Сказавъ это, шарлатанъ отворилъ ящикъ и вытащилъ оттуда множество очковъ огромной величины.-- Тогда народъ зашумѣлъ сильнѣе прежняго. Безпорядокъ, происходившій при раздачѣ коренныхъ зубовъ принца, увеличился; всякому хотѣлось непремѣнно имѣть чудные очки; вскорѣ посыпались со-всѣхъ-сторонъ толчки, удары, а наконецъ, по италіянскому обычаю, засверкали ножи, и сбирры снова должны были вступить въ свои права и разогнать неугомонный народъ.
   Въ продолженіе описанной сцены, Гиліо Фава стоялъ все-еще передъ дворцемъ Пистоя. Молодой актеръ, погруженный въ глубокія думы, смотрѣлъ пристально на ненавистныя стѣны, которыя такимъ непріятнымъ образомъ поглотили чудное маскарадное шествіе.-- Ему казалось страннымъ, что онъ никакъ не могъ противиться, какому-то боязливому и вмѣстѣ-съ-тѣмъ сладостному чувству, которое совершенно имъ овладѣло; но еще страннѣе и удивительнѣе было то, что онъ сравнивалъ произвольно сонъ свой о принцессѣ, которая явилась изъ ружейныхъ искръ, съ этимъ чуднымъ шествіемъ, и что какое-то предчувствіе говорило ему даже, будто въ каретѣ съ зеркальными окнами сидѣла принцесса, представившаяся ему во-снѣ. Легкій ударъ по пледу пробудилъ его изъ этой мечтательности. Передъ-нимъ стоялъ шарлатанъ.
   "Эхъ, мои добрый Гиліо," сказалъ Челіонати, "вы поступили очень-дурно, что оставили меня и не купили отъ своего стараго знакомаго кореннаго зуба ассирійскаго принца и магическихъ очковъ!"
   -- "Пойдите, возразилъ Гиліо," отвяжитесь отъ меня съ этими глупыми дѣтскими шутками, и совсѣми своими нелѣпостями, которыя вы разсказываете народу, чтобъ только сбыть выгоднѣе свои негодныя вещи." --
   Ого!" продолжалъ Челіонати, "не гордитесь, молодой человѣкъ, не гордитесь, это никуда не годится! Желалъ-бы я, чтобъ вы имѣли изъ моихъ вещей, которыя вамъ заблагоразсудилось назвать негодными, хоть одинъ превосходный арканумъ; а въ особенности тотъ талисманъ, который сдѣлалъ-бы изъ васъ превосходнаго, или по-крайней-мѣрѣ сноснаго актера, потому-что вы играете съ-нѣкотораго-времени чрезвычайно плохо!"
   -- "Что такое, синьоръ Челіонати?" воскликнулъ съ гнѣвомъ Гиліо," вы осмѣливаетесь называть меня плохимъ актеромъ? Меня, идола всего Рима?"
   "Куколка!" возразилъ Челіонати съ удивительнымъ спокойствіемъ. "Это вамъ только такъ кажется, но увѣряю васъ, что все, сказанное вами, сущій вздоръ. Допустимъ даже, что въ васъ пробуждался изрѣдка маленькій талантъ, и что вамъ удавалось сыграть нѣкоторыя роли довольно порядочно, но сегодня вы потеряете невозвратно и этотъ крошечный успѣхъ или славу, которую вы пріобрѣли своими ролями. Вотъ видите-ли, принцъ Таэръ вышелъ совершенно изъ головы вашей, а если въ васъ хранится еще темное воспоминаніе его образа, то увѣряю васъ, что онъ безцвѣтенъ, нѣмъ, совершенно оцѣпенѣлъ, и что вы не въ состояніи уже возвратить его къ жизни. Весь умъ вашъ наполненъ какимъ-то чуднымъ сновидѣніемъ, которое по-вашему-мнѣнію въѣхало въ золотой каретѣ во дворецъ Пистоя. Ясно-ли вамъ теперь, что я проникаю въ ваше сердце?"
   "Синьоръ Челіонати!" прошепталъ Гиліо въ замѣшательствѣ. "Вы въ-самомъ-дѣлѣ очень-необыкновенный человѣкъ. Вѣроятно сама чудная сила помогаетъ вамъ такъ безошибочно отгадывать мои сокровеннѣйшія мысли. Къ-тому-же ваши забавные поступки съ народомъ.... Все это непонятно для меня... Но... дайте мнѣ ваши большіе очки!" --
   Челіонати захохоталъ во все горло. "Вотъ таковы-то всѣ люди!" воскликнулъ онъ. "Покуда умъ вашъ ясенъ и желудокъ здоровъ, вы вѣрите только тому, что можете осязать руками, но если васъ схватитъ душевный или тѣлесный недугъ, тогда вы хватаете съ жадностію все, что вамъ предлагаютъ. Былъ одинъ профессоръ, который проклялъ мои и всѣ прочія симпатическія средства въ мірѣ. И что-же, на-слѣдующій-день, этотъ почтенный человѣкъ прокрадывался тайкомъ къ Тибру и бросилъ, по совѣту старой нищей бабы, свою лѣвую туфлю въ воду, надѣясь утопить злую лихорадку, которая жестоко его мучила; наконецъ мудрѣйшій изъ всѣхъ мудрыхъ синьоровъ носилъ въ кончикѣ своего плаща порошокъ крестоваго корня, для того только, чтобъ поддавать лучше мячи.-- Мнѣ все извѣстно, синьоръ Фава. Вы хотите увидѣть чрезъ мои очки свое сновидѣніе, принцессу Брамбиллу; но это не такъ-то скоро удастся вамъ!-- Возьмите однакожъ и испытайте." --
   Гиліо схватилъ съ жадностію прекрасные, блестящіе очки, которые подалъ ему Челіонати и посмотрѣлъ на дворецъ. И что за чудо! Стѣны дворца превратились, казалось, въ прозрачный кристаллъ; но ему представилось лишь неясное смѣшеніе разныхъ чудныхъ фигуръ и иногда только проникалъ во внутренность Гиліо электрическій ударъ, напоминавшій ему милое сновидѣніе, которое по видимому напрасно старалось вырваться изъ этого бѣшенаго хаоса.--
   "Чтобъ вамъ поперхнуться всѣми чертями ада!" Закричалъ кто-то ужаснымъ голосомъ, возлѣ Гиліо, который весь былъ погруженъ въ созерцаніе. И въ-то-же-время испуганный артистъ почувствовалъ, что его схватили мощною рукою за плечо.
   "Чтобъ вамъ поперхнуться всѣми чертями! Вы погубите меня, синьоръ Гиліо! Только десять минутъ остались до открытія занавѣса, вамъ надобно начинать пьесу, а вы какъ сумасшедшій стоите здѣсь съ разинутымъ ртомъ я смотрите на старыя стѣны пустаго замка.
   Это былъ содержатель того театра, на которомъ игралъ Гиліо; несчастный импрезаріо съ смертельнымъ страхомъ обѣгалъ весь Римъ, отыскивая своего, безъ-вѣсти пропавшаго, primo amoroso и наконецъ встрѣтилъ его тамъ, гдѣ менѣе всего надѣялся его найти.--
   "Остановитесь, на-одно-мгновеніе!" воскликнулъ Челіонати и мощною рукою схватилъ за другое плечо бѣднаго Гиліо, который стоялъ какъ вкопаный и не могъ сдвинуться съ мѣста. "Остановитесь на-одно-только-мгновеніе!" повторилъ шарлатанъ и потомъ прибавилъ шопотомъ. "Синьоръ Гиліо, завтра, можетъ-быть, вы увидите сновидѣніе свое на Борзѣ. Но вы были-бы очень глупы, еслибъ разрядились въ-пухъ, потому-что тогда вы не увидѣли-бы прекрасной принцессы. Чѣмъ чуднѣе и гаже вы одѣнетесь, тѣмъ лучше. Огромный носъ, который можетъ съ достоинствомъ и съ душевнымъ спокойствіемъ носить на себѣ мои большіе очки -- это главное! Выни-подъ" какимъ-видомъ не должны приходить на площадь безъ моихъ очковъ!"
   Челіонати отпустилъ Гиліо и въ-тоже-мгновеніе, подобно бурному вѣтру, импрезаріо умчался со своимъ amoroso.--
   На слѣдующій-же день Гиліо досталъ себѣ, по совѣту Челіонати, самый чудный и гадкій костюмъ. Странная шапка, украшенная двумя большими пѣтушьими перьями; маска, съ краснымъ крючковатымъ носомъ, который рѣшительно превосходилъ всякое описаніе о всѣхъ уродливыхъ носахъ; куртка, съ толстыми шарообразными пуговицами, отъ чего она очень-походила на куртку Бригеллы, я широкая деревянная сабля;-- всѣ эти принадлежности составляли чудный нарядъ Гиліо. Но самоотверженіе молодаго актера, съ которымъ онъ навьючивалъ на себя всю эту дрянь изчезло, когда ему надобно было скрыть въ длинныхъ брюкахъ, отъ глазъ всего Рима, красивѣйшій пьедесталъ, на которомъ когда-либо стоялъ и шествовалъ primo amoroso -- "Нѣтъ!" воскликнулъ Гиліо, "нѣтъ, не возможно, чтобъ таинственная красавица не любила хорошаго стана, и чтобъ она не испугалась такого ужаснаго превращенія. Въ этомъ случаѣ я стану подражать извѣстному актеру, который, играя синее чудовище въ пьесѣ Гоцци, умѣлъ такъ искусно высунуть изъ-подъ пестрой лапы тигра свою маленькую ручку, данную ему природой, что предъ своимъ превращеніемъ онъ уже овладѣлъ сердцами всѣхъ дамъ!-- У него рука, а у меня нога! " Послѣ этого Гиліо надѣлъ красивыя шелковыя штаны небесно-голубаго цвѣта, съ темно-красными бантами, розовые чулки и бѣлые атласные башмаки съ пунцовыми лентами. Все это было прекрасно, по представляло довольно странный контрастъ съ прочей уродливой одеждой.
   Гиліо воображалъ, что онъ встрѣтитъ принцессу не иначе, какъ въ полномъ блескѣ и великолѣпіи, окруженную самою блестящею свитокц но, не замѣчая ничего тому подобнаго, онъ вспомнилъ слова Челіонати, который сказалъ ему, что онъ увидитъ принцессу только посредствомъ магическихъ очковъ и заключалъ изъ этого, что она скрывается вѣроятно подъ какой-нибудь маской.
   Съ этими мыслями Галіо обѣгалъ нѣсколько-разъ Корзо, а, не-смотря-на-насмѣшки народа, осматривалъ со вниманіемъ всѣ женскія маска, покуда онъ попалъ въ пустую улицу.--
   "Любезнѣйшій, дражайшій синьоръ!" сказалъ ему кто-то сиповатымъ голосомъ, и Галіо увидѣлъ предъ собою презабавную человѣческую фигуру, которая превосходила всѣ коі. да-либо видѣнныя имъ каррикатуры.

0x01 graphic

   
   Маска съ острой бородой, съ очками, въ козлиной шерсти, съ горбомъ на спинѣ и съ выставлявшеюся впередъ правою ногою, означала по видимому панталона. Но остроконечная шапка, украшенная пѣтушьими перьями, совершенно не шла къ этому наряду. Камзолъ-же, штаны и маленькая деревянная шпага при бедрѣ, очевидно принадлежали почтенному пульчинелло.
   "Любезнѣйшій синьоръ! "повторилъ панталонъ, (такъ назовемъ мы маску, не-смотря-на-смѣшанныи костюмъ,) обращаясь къ Гиліо. "Яникогда не позабуду этого счастливаго дня, который между-прочими удовольствіями доставилъ мнѣ честь узнать васъ, синьоръ! "
   "Я почелъ-бы за величайшее счастіе," возразилъ Гиліо, съ вѣжливымъ поклономъ, "принадлежать къ вашему почтенному семейству, потому-что вы мнѣ очень-понравились, любезный синьоръ! Но я право не знаю, какое родство."...
   "Ахъ, Боже мой, Боже мой!" прервалъ его панталонъ. "Не были-ли вы, синьоръ, когда-нибудь въ Ассиріи.
   -- "Да," отвѣчалъ Гиліо! "Какое-то темное воспоминаніе говоритъ мнѣ, что я былъ однажды на пути туда, но доѣхавъ только до Фраскати, я былъ выкинутъ мошенникомъ Ветуриномъ предъ городскими воротами и такъ ушибся, что этотъ носъ...
   "Великій Боже!" вскрикнулъ панталонъ, "такъ это правда? Этотъ носъ, эти пѣтушья перья.... О дражайшія принцъ мой... О мой Корнеліо! Но я вижу, вы блѣднѣете отъ радости, что нашли меня? О мой принцъ! Только одинъ глоточекъ! Одинъ глоточекъ!"
   Съ-этими-словами панталонъ приподнялъ большую переплетенную бутыль, которая стояла передъ нимъ, и подалъ ее Гиліо. Въ-то-самое-мгновеніе вылетѣлъ изъ горлышка бутыли тонкій красноватый паръ, изъ котораго образовалось прелестное лице принцессы Брамбиллы. Это миленькое, крошечное изображеніе вышло изъ бутылки до половины и протянуло къ актеру маленькія ручейки свои.
   "О, выходи, выходи скорѣе вся," воскликнулъ Гиліо, внѣ себя отъ восхищенія. "Дай мнѣ увидѣть тебя во всей прелести!" Въ-это-время заоралъ кто-то такъ, что у Гиліо въ ушахъ затрещало: "Ахъ ты трусливый шутъ, со своимъ голубымъ и розовымъ цвѣтомъ! Ну за-чѣмъ ты выдаешь себя за принца Корнеліо?-- Ступай домой, глупецъ, и выспись хорошенько!
   -- "Грубіянъ!" возразилъ Гиліо, но обидчика уже не было, а вмѣстѣ-съ-нимъ изчезъ въ толпѣ и панталонъ съ своею бутылкою.--

0x01 graphic

   

0x01 graphic

ГЛАВА II.

О томъ странномъ положеніи, находясь въ которомъ, мы спотыкаемся объ острые камни, забываемъ кланяться знатнымъ людямъ и расшибаемъ себѣ лбы о замкнутыя двери. Вліяніе макаронъ на любоаь и сумасбродство.-- Ужасныя мученія театральнаго ада и арлекинъ.-- О тщетныхъ стараніяхъ Гиліо отыскать свою возлюбленную, и о томъ, какъ портной пустилъ насильно кровь нашему герою.-- Конфектная коробочка и потерянная любимица. О томъ, какъ Гиліо хотѣлъ сдѣлаться рыцаремъ принцессы Брамбиллы, потому-только, что изъ спины его выросло знамя.

   Не сердись, любезный читатель, что я разсказываю тебѣ повѣсть о принцессѣ Брамбиллѣ точь-въ-точь, какъ даровитый Каллотъ изобразилъ ее въ смѣлыхъ своихъ очеркахъ. И, если это будетъ возможно, предайся безотчетно всѣмъ чудесамъ моимъ, хотя-бы ты и не видѣлъ въ нихъ ничего правдоподобнаго. Но, можетъ-быть, въ-то-самое мгновеніе, когда сказка только-что въѣхала во дворецъ Постоя, или, когда принцесса поднялась изъ синеватаго пара бутылки, ты восклицаешь: какой фантастическій вздоръ! и съ неудовольствіемъ бросаешь книгу?-- Если это такъ, то я уже опоздалъ со своимъ вступленіемъ, которое предпринялъ желая пріобрѣсти твою благосклонность для странныхъ чародѣйствъ Калотовскаго каприза; а это было-бы худо и для меня и для принцессы Брамбиллы. Но я продолжаю въ надеждѣ что ты не переставалъ читать, предполагая, что авторъ, испугавшись какой-нибудь бѣшеной фигуры, которая внезапно ему встрѣтилась, только на время скрылся ш, дикую чащу лѣса, и что, опомнившись, онъ свернетъ опять на большую дорогу.--
   Счастливо оставаться.-- Теперь я могу сказать тебѣ, благосклонный читатель, что мнѣ (быть-можетъ тебѣ это очень-хорошо извѣстно) удавалось иногда схватывать и составлять фантастическія приключенія, въ-то-самое-мгновеніе, когда эти воздушныя картины взволнованнаго воображенія, готовы уже были превратиться въ ничто. Каждый глазъ, одаренный достаточной для этого силою зрѣнія, принималъ грѣзы мои за что-то живое, а потому и не мудрено, что многіе мнѣ вѣрили. Это даетъ мнѣ смѣлость открыто продолжать мое знакомство и дружбу съ различными полночными призраками и чудными видѣніями.
   Я даже рѣшаюсь пригласить въ это странно-пестрое общество самаго серіознаго изъ своихъ читателей, и да не почтетъ онъ эту смѣлость за своевольство, а за простительное стараніе выманить его изъ тѣснаго круга обыкновенной жизни.
   Но если всего этого не достаточно, то въ страхѣ, мною овладѣвшемъ, мнѣ остается только сослаться на очень-серіозныя книги, въ которыхъ можно найти подбныя вещи; но достовѣрность ихъ не подвержена однакожъ никакому сомнѣнію. Чтожъ касается до шествія принцессы Брамбиллы, которая, со всѣми единорогами, лошадьми и проч. и проч. въѣхала во дворецъ Ппетоя. то мы можемъ смѣло поставить въ примѣръ чудное похожденіе Петра Шлемиля, обнародованіемъ котораго мы обязаны предпріимчивому Адальберту Шамиссо, свершившему путешествіе вокругъ свѣта. Въ этомъ похожденіи говорится объ одномъ простодушномъ, веселомъ старичкѣ, выкинувшемъ такую штучку, противъ которой волшебное шествіе, описанное нами, ровно ничего не значитъ. Я думаю, многимъ уже извѣстно, что этотъ старичекъ преспокойно вытаскиваетъ изъ одного кармана англійскій пластырь, зрительную трубку, коверъ, палатку, а наконецъ даже карету и лошадей! Чтожъ касается до принцессы Брамбиллы!.... Но довольно объ этомъ!-- Конечно не мѣшало-бы упомянуть, что въ жизни своей, мы стоимъ часто предъ открытыми врагами чуднаго волшебнаго царства, и что нашему взору позволено проникнуть въ сокровеннѣйшія дѣла могущественнаго генія, дыханіе котораго вѣетъ на человѣка чѣмъ-то таинственнымъ и рождаетъ въ немъ самыя странныя предчувствія.--
   Ты, любезный читатель, справедливо можешь утверждать, что тебѣ никогда де удавалось видѣть, какъ подобное чудное шествіе -проходитъ въ такія узкія ворота. Но, да позволено мнѣ будетъ спросить тебя, мой читатель, неужели, въ продолженіе всей своей жизни, тебѣ не случалось видѣть ни одного дивнаго сна, происхожденіе котораго ты не могъ приписать ни испорченному желудку, ни вину, ни лихорадкѣ? Этотъ отрадный, магическій сонъ, тревожившій вначалѣ слегка твое воображеніе, въ послѣдствіи, съ помощію таинственнаго сочетанія духа, не овладѣлъ-ли всѣми твоими мыслями?
   И этотъ неясный образъ, этотъ неолицетворившійся идеалъ, который уже давно создали мечты твои, вдругъ является тебѣ чуднымъ видѣніемъ, и блескомъ своимъ озаряетъ на мгновеніе мрачную мастерскую твоего воображенія. О, я знаю, ты не пожалѣлъ-бы жизни своей, чтобъ только продлить на-нѣсколько-мгновеній это очарованіе и готовъ-бы былъ самъ превратиться въ сновидѣніе, чтобъ имѣть возможность обнять и осязать не осязаемое.
   Было-ли тебѣ легче, когда ты проснулся это-сна? Не томилось-ли потомъ сердце твое тѣмъ неизъяснимымъ восторгомъ, который въ обыкновенной жизни раздираетъ твою душу? И все окружающее вѣрно показалось тебѣ пусто, печально безцвѣтно? Ты воображалъ, что только этотъ сонъ составляетъ твое истинное бытіе, а то, что ты почиталъ прежде своею жизнію, ничто иное какъ ошибка ослѣпленнаго ума? И всѣ мысли твои не хотя стремились къ незабвенному сновидѣнію, тайное вліяніе котораго на тебя погребено отъ слѣпыхъ и необузданныхъ склонностей нормальнаго міра.
   Послѣ того право не мудрено, что мы спотыкаемся объ острые камни и ушибаемъ ноги, забываемъ снимать шляпу предъ знатными особами, желаемъ друзьямъ добраго утра ночью, бѣжимъ, сломя голову, и расшибаемъ ее о первую попавшуюся намъ дверь, которую забыли отворить; однимъ-словомъ, духъ носитъ тѣло, какъ широкое, длинное, некрасивое и неудобное платье.
   Въ этомъ состояніи находился молодой актеръ, Гиліо Фава, нѣсколько-дней-сряду проведшій въ тщетныхъ стараніяхъ отыскать принцессу Брамбиллу.-- Всѣ чудеса, видѣнныя имъ на Корзѣ, казались ему продолженіемъ того сна, въ которомъ впервые представилась ему небожительница. Образъ ея возникъ изъ бездоннаго океана пламеннѣйшихъ желаній, въ которыхъ утопалъ Гиліо.-- Теперь вся жизнь его заключалась въ этомъ прекрасномъ снѣ, а все прочее было для него ничтожно:, и нѣтъ ничего мудренаго, если Фава началъ пренебрегать обязанностями актера. Часто, вмѣсто-того, чтобъ читать свою роль, онъ говорилъ публикѣ о своемъ сновидѣніи, о принцессѣ Брамбиллѣ, клялся уничтожить ассирійскаго принца псамъ въ него превратиться; и наконецъ запутывался въ лабиринтѣ непристойныхъ и несвязныхъ рѣчей.
   Всѣ почитали его сумасшедшимъ, а особенно содержатель театра, который наконецъ прогналъ его безъ дальнихъ околичностей и лишилъ его скуднаго жалованья. Нѣсколькими червонцами, которые изъ великодушія бросилъ ему импрезаріо при прощаніи, Гиліо могъ прожить не долго; горькая нужда грозила ему въ будущемъ. Въ-другое-время это чрезвычайно бы озаботило и опечалило бѣднаго Гиліо; но теперь, когда мечты его носились выше седьмаго неба, гдѣ не имѣютъ нужды въ червонцахъ, онъ и не подумалъ объ этомъ.
   Гиліо былъ не разборчивъ въ обыкновенныхъ жизненныхъ потребностяхъ, а потому онъ часто утолялъ голодъ свой мимоходомъ у одного ИЗЪ Фриттерролистовъ, которые, какъ всѣмъ извѣстно, содержатъ харчевни свои на открытомъ воздухѣ. Однажды, проголодавшись, онъ вздумалъ съѣсть блюдо макаронъ, отъ которыхъ пріятный запахъ бросался ему прямо въ носъ. Гиліо вошелъ въ лавку; но каково-же было его изумленіе, когда, намѣреваясь впередъ отдать деньги за скудный обѣдъ свой, онъ вынулъ кошелекъ и не нашелъ въ немъ ни одного баіока. Въ-это-самое-мгновеніе физическая природа Гиліо пришла въ сильное движеніе и, какъ это всегда бываетъ на землѣ, восторжествовала надъ духовною природою, хотя душа и имѣетъ великія преимущества предъ тѣломъ,
   Часто Гиліо, исполненный возвышенныхъ мыслей съѣдалъ довольно огромное блюдо макаронъ, по никогда еще ему не случалось чувствовать такой сильный голодъ, какъ въ-эту-минуту. Фава увѣрялъ харчевника, что у него не случилось съ собою денегъ, и что онъ завтра-же заплатитъ ему за макароны, которыя намѣревался теперь съѣсть. Харчевникъ смѣялся ему прямо въ лицо, справедливо предполагая, что если Гиліо и безъ денегъ, то это нисколько не мѣшаетъ ему утолить свой аппетитъ; для этого ему стоитъ только оставить свои прекрасныя перчатки и шляпу, или мантію. Теперь только нашему Гиліо живо представилась ужасная бѣдность, въ которой онъ находится. Ему уже видѣлось, что онъ, подобно оборванному нищему, проситъ подаянія въ монастыряхъ. Но горесть еще глубже врѣзалась въ его сердце, когда онъ, пробудившись отъ своего продолжительнаго усыпленія, замѣтилъ Челіонати. Шарлатанъ стоялъ на всегдашнемъ своемъ мѣстѣ, передъ церковью Св. Карла и забавлялъ народъ разными глупостями онъ какъ-будто нечаянно, бросилъ на молодаго актера взоръ, въ которомъ, по мнѣнію Гиліо таилась самая злая насмѣшка. Тутъ прекрасное сновидѣніе его обратилось въ ничто и всѣ сладостныя предчувствія оставили его; Гиліо удостовѣрился, что проклятый Челіонати, посредствомъ какого-нибудь демонскаго волшебства, заманилъ его въ свои сѣти, и, воспользовавшись его глупымъ тщеславіемъ, съ злобною радостію, дразнилъ его принцессой Брамбиллой.
   Гиліо въ бѣшенствѣ убѣжалъ съ площади) аппетитъ его прошелъ, и онъ думалъ только о томъ какъ бы отмстить старому колдуну Челіонати.
   Нашъ герой не постигалъ, какое странное чувство, сквозь гнѣвъ и бѣшенство, проникнуло въ его внутренность и, какъ будто внезапно околдованнаго, принудило его остановиться. "Гіацинта!" воскликнулъ невольно Гиліо. Онъ стоялъ предъ тѣмъ самымъ домомъ, въ которомъ жила модистка, и по крутой лѣстницѣ котораго онъ такъ часто взбирался къ ней въ сумеркахъ. Тутъ вспомнилъ Фаза, какъ обманчивое сновидѣніе въ первый разъ возбудило неудовольствіе въ прелестной дѣвушкѣ, и какъ потомъ онъ ее оставилъ; послѣ-того онъ не видѣлъ ее болѣе и ни-разу не вспомнилъ объ ней. А между-тѣмъ, потерявъ возлюбленную, онъ впалъ въ бѣдность и несчастіе, и всему этому причиною проклятый Челіонати, который такъ жестоко надъ нимъ издѣвался. Предавшись совершенно своей скорби, Гиліо рѣшился наконецъ зайти къ Гіацинтѣ и пріобрѣсть опять, во что-бы ни-стало, ея расположеніе. Вздумано, сдѣлано!-- Но когда онъ постучался къ модисткѣ, въ покояхъ ея царствовала торжественная тишина. Гиліо приложилъ ухо, но не услышалъ даже и человѣческаго дыханія. Тутъ Фава довольно громко и жалобно нѣсколько-разъ произнесъ имя Гіацинты; а когда и послѣ этого не послѣдовало никакого отвѣта, онъ началъ трогательнымъ голосомъ признаваться въ своихъ глупостяхъ; онъ увѣрялъ, что самъ чортъ, въ особѣ нечестиваго шарлатана Челіонати, заманилъ его въ свои сѣти, и тогда изъ устъ его посыпались отборныя увѣренія истиннаго раскаянія и пламеннѣйшей любви.
   "Мнѣ хотѣлось-бы только знать, " произнесъ кто-то внизу, "что за оселъ здѣсь, въ моемъ домѣ, надрываетъ грудь свою вздохами и такъ громко воетъ!" Это былъ синьоръ Паскале, толстый хозяинъ дома, который съ трудомъ взбирался на лѣстницу, и, увидѣвъ Гиліо, воскликнулъ: "А! это вы, синьоръ Гиліо?-- Скажите мнѣ, пожалуй-ста, какой злой демонъ заставляетъ васъ, у дверей пустой квартиры, повторять изъ какой-то нелѣпой трагедіи роль, нашинкованную восклицаніями о и ахъ! "
   -- "Пустой квартиры!" воскликнулъ Гиліо, "пустой квартиры? Заклинаю васъ всѣми святыми, синьоръ Паскале, скажите мнѣ, гдѣ Гіацинта? гдѣ она? Въ ней, только въ ней одной заключается вся жизнь моя, все мое блаженство!"
   Толстякъ посмотрѣлъ пристально въ глаза Гиліо и сказалъ потомъ довольно-спокойно: "Синьоръ Фава, мнѣ извѣстно въ какомъ вы теперь находитесь состояніи; весь Римъ знаетъ уже, что вы должны были оставить сцену, но причинѣ необыкновеннаго разстройства головы своей -- Подитеже, другъ мой, къ доктору, дайте себѣ отцѣдить фунта два крови и окуните свою голову въ холодную воду!"
   -- "Я покуда еще не сошелъ съ ума!" закричалъ Гиліо съ гнѣвомъ, "по сойду непремѣнно, если вы мнѣ сей-часъ-же не скажете, куда дѣвалась Гіацинта."
   "Ужъ не хотите-ли вы меня увѣритъ;" продолжалъ Паскале съ-тѣмъ-же хладнокровіемъ! "что вы не знаете, какимъ-образомъ, восемь дней тому назадъ, молодая модистка оставила мой домъ, и что старая Беатриче послѣдовала за нею!-- "
   Но когда Гиліо закричалъ въ ярости, "гдѣ Гіацинта?" и ухватился крѣпко за толстаго хозяина, тотъ заревѣлъ: "Помогите! помогите! Убійца!" и такъ громко, что весь домъ пришелъ въ движеніе. Квадратный аентюхъ-дворникъ, первый подскочилъ къ нимъ, схватилъ бѣднаго Гиліо, стащилъ его съ лѣстницы и выбросилъ на улицу, будто спеленанную куклу.
   Не смотря на жестокое паденіе, Гиліо проворно вскочилъ и теперь уже въ-самомъ-дѣлѣ, какъ полусумасшедшій, побѣжалъ по улицамъ Рима. Какой-то инстинктъ, происшедшій отъ привычки, привелъ его въ уборную актеровъ, въ-тотъ-самый часъ, въ который прежде онъ всегда спѣшилъ въ театръ. Тутъ только Гиліо вспомнилъ, гдѣ онъ находится и чрезвычайно удивился, увидѣвъ вокругъ себя панталона, арлекина, труфильдина, коломбину, однимъ-словомъ, всѣ маски италіяпскои комедіи и пантомимы. А прежде въ этой комнатѣ гордо расхаживали трагическіе герои, въ костюмахъ, облитыхъ золотомъ и серебромъ, и повторяли высокопарные стихи, которыми они думали привести публику въ удивленіе. Фава стоялъ, какъ вкопаный и, выпуча глаза, смотрѣлъ на окружающіе его предметы, какъ человѣкъ, который внезапно просыпается, и видитъ себя въ незнакомомъ, странномъ обществѣ.
   Разстроенный, печальный видъ Гиліо пробудилъ въ содержателѣ театра нѣкоторое угрызеніе совѣсти и онъ невольно сдѣлался добръ и сострадателенъ.
   "Вы вѣроятно удивляетесь, синьоръ Фава," сказалъ онъ юношѣ, "что здѣсь все перемѣнилось съ-тѣхъ-поръ какъ вы оставили меня? Надобно вамъ признаться, что всѣ патетическія представленія, которыми славился прежде мой театръ, начали наводить ужасную скуку на зрителей. Я также заразился этою болѣзнію, потому-что кошелекъ мой впалъ въ ужасное состояніе опаснѣйшей чахотки. Теперь я оставилъ весь трагическій вздоръ и пустила. въ театръ свой свободную шутку съ пріятною остротою нашихъ масокъ и, благодаря Бога, нахожусь въ хорошемъ состояніи."
   -- "А!", воскликнулъ Гиліо вспыхнувъ. "А! синьоръ импрезаріо! признайтесь, моя отставка уничтожила вашу трагедію?-- Съ паденіемъ героя сокрушилась и вся масса, которую одушевляло его дыханіе.
   "Мы не станемъ такъ подробно изслѣдовать это дѣло!" возразилъ содержатель театра съ улыбкою. "Но вы, кажется, не въ духѣ? Ступайте-ка лучше внизъ и посмотрите мою пантомиму! можетъ-быть, это развеселитъ васъ не много, и вы, перемѣнивъ свое намѣреніе, снова будете моимъ, хотя совсѣмъ въ другомъ родѣ; нѣтъ ничего мудренаго.... Но идите, идите!-- Вотъ вамъ контромарка, посѣщайте мой театръ, когда вамъ вздумается!
   Гиліо отправился въ партеръ, болѣе изъ совершеннаго равнодушія ко всему, что его окружало, нежели изъ желанія смотрѣть пантомиму.
   Не далеко отъ него стояли двѣ маски, которыя по-видимому, были заняты весьма интереснымъ разговоромъ. Гиліо слышалъ, что онѣ довольно-часто произносили его имя: онъ собрался съ мыслями, приблизился къ нимъ украдкою и плащемъ закрылъ лице свое до-самыхъ-глазъ, чтобы, не узнанный никѣмъ, подслушать разговоръ незнакомцевъ.
   "Вы правы," сказалъ одинъ изъ нихъ; "Фава одинъ виноватъ, что мы не видимъ болѣе трагедіи на нашемъ театрѣ. Но вопреки вамъ, я нахожу, виною этого не то, что онъ оставилъ сцену, а то, что вступилъ на этотъ театръ.
   -- "Что вы хотите этимъ сказать?" спросилъ другой.
   "Что касается до меня," продолжалъ первый, "то даромъ, что онъ слишкомъ-часто производилъ восторгъ въ зрителяхъ, я всегда почиталъ этого Фаву самымъ-плохимъ актеромъ, который когда-либо вступалъ на театральные помосты. Развѣ молодому трагическому актеру довольно имѣть блестящіе глаза, красивыя ноги, пышный нарядъ, пестрыя перья на шляпѣ и длинныя, широкія ленты на башмакахъ? Помните-ли вы, когда Гиліо мѣрными балетными шагами выходилъ изъ глубины театра и, не обращая вниманія на прочихъ актеровъ, косо поглядывалъ на ложи и давалъ публикѣ случай любоваться собою! Признаюсь вамъ, что въ этомъ странно-принужденномъ положеніи онъ всегда казался мнѣ ужасно похожимъ на молодаго пестренькаго пѣтуха, который съ самодовольствіемъ нѣжится на солнцѣ. И можетъ-ли сердце здраво мыслящаго человѣка расшевелиться игрою Гиліо, когда онъ, вытараща глаза, размахиваетъ руками по воздуху и, подобно перочинному ножику, который безпрестанно отворяютъ и затворяютъ, то приподнимаясь на цыпочкахъ, то опускаясь, начинаетъ вяло и неровно читать стихи глухимъ, плачевнымъ голосомъ? Но вотъ характеръ всѣхъ Италіянцевъ: мы требуемъ всего чрезвычайнаго, хотимъ, чтобъ одинъ моментъ потрясъ насъ могущественно, и потомъ все это презираемъ, узнавъ, что принятое нами за живое существо была бездушная кукла, приводимая въ движеніе искуственными проволоками, и обманувшая насъ своими странными движеніями. Тоже-самое случилось-бы и съ Фавой: онъ умеръ-бы жалкою и медленною смертію, еслибъ не поторопился самъ прекратить свою жизнь."
   -- "Мнѣ кажется, вы ужъ слишкомъ-жестоко осуждаете бѣднаго Фаву," произнесла другая маска. "Конечно, выправи, называя его тщеславнымъ принужденнымъ. Также надо согласиться съ вами, то во вся,-ой роли видѣнъ былъ одинъ и тотъ-же Гиліо Фава, который часто не совсѣмъ похвальнымъ образомъ старался снискать одобреніе публики. Но, не-смотря-на-это, онъ все-таки талантливыя актеръ", а сумасшествіе, причиною котораго вѣроятно напряженная игра, можетъ, кажется, внушить въ насъ состраданіе къ нему."
   "Сдѣлайте одолженіе, не вѣрьте этому!" возразилъ первый незнакомецъ смѣясь. "Представьте себѣ, что Фава сошелъ съума изъ одного любовнаго тщеславія! Онъ вообразилъ себѣ, что въ него влюблена какая-то таинственная принцесса, за которой онъ слѣдитъ теперь повсюду.-- И отъ того-то этотъ негодяй впалъ въ такую бѣдность, что сего-дня, за блюдо черствыхъ макаронъ, онъ долженъ былъ оставить у продавца шляпу и перчатки."
   -- "Что вы говорите? " воскликнулъ другой. "Возможно-ли, чтобъ на свѣтѣ происходили подобныя глупости?-- Надобно-бы помочь бѣдному Гиліо, который, въ продолженіе многихъ вечеровъ, доставлялъ намъ истинное наслажденіе. Собака импрезаріо, карманы котораго Фава не-одинъ-разъ наполнялъ червонцами, долженъ-бы сжалиться надъ нимъ и помочь ему нѣсколько въ нуждѣ.
   "Не зачѣмъ," сказалъ первый; "потому-что принцесса Брамбилла, которой извѣстны его сумасшествіе и нужда, снабдила его сей-часъ маленькимъ кошелькомъ, наполненнымъ червонцами. Эти женщины находятъ, что всякое любовное приключеніе нетолько простительно, но похвально, и въ это время слишкомъ-охотно предаются состраданію." Когда незнакомецъ произносилъ эти слова, Гиліо машинально ухватился за свой карманъ и въ-самомъ-дѣлѣ, нашелъ въ немъ маленькій, туго-набитый кошелекъ, который онъ, по-словамъ незнакомца, получилъ отъ мечтательной принцессы Брамбиллы. Что-то, подобное электрическому удару, пробѣжало по-всѣмъ его членамъ. Но Гиліо не обрадовался этому благопріятному чуду; ужасъ повѣялъ на него холодомъ. Ему представилось, что онъ служитъ игрушкою какой-то неизвѣстной силѣ, онъ хотѣлъ броситься на незнакомца, но въ тоже самое мгновеніе онъ увидѣлъ, что обѣ маски, которыя вели этотъ роковой разговоръ, незамѣтно изчезли.
   Гиліо не осмѣливался вынуть кошелька изъ кармана для удостовѣренія, точно-ли въ немъ находится золото, опасаясь, что оно изчезнетъ въ рукахъ его. Предавшись совершенно своимъ мыслямъ и успокоившись не много, онъ вообразилъ, будто-бы то, что онъ готовъ былъ принять за обаянія проказливой волшебной силы, просто шутка, которую сыгралъ съ нимъ чудный, сердитый Челіонати, управлявшій видимой нитью изъ далекой, темной глубины. Онъ думалъ также, что незнакомецъ самъ очень-легко могъ незамѣтно всунуть кошелекъ ему въ карманъ, и все, сказанное этимъ незнакомцемъ о принцессѣ Брамбиллѣ, могло только быть продолженіемъ тѣхъ придирокъ, которыя началъ Челіонати. Но между-тѣмъ, когда все волшебство готово было обратиться въ естественность и развиться въ умѣ Гиліо, раны, такъ безжалостно нанесенныя ему строгимъ критикомъ, растворились снова. Театральный адъ не вмѣщаетъ въ себѣ мученій ужаснѣе тѣхъ, которыя чувствуютъ актеры, когда нападаютъ на ихъ тщеславіе, и раздираютъ ихъ сердце. Даже самое нападеніе съ этой точки есть ничто иное, какъ чувство ничтожества, которое, въ постепенно-увеличивающейся печали, умножаетъ боль ударовъ и даетъ чувствовать пораженному, что онъ точно пораженъ, хотя онъ и старается перетерпѣть эту боль или успокоить себя приличными средствами. Гиліо не могъ избавиться отъ несноснаго сравненія съ молодымъ пестренькимъ пѣтухомъ, который съ самодовольствіемъ развалился на солнцѣ. Нашъ актеръ потому именно такъ злился и печалился, что въ душѣ своей онъ долженъ былъ невольно признаться, что каррикатура точно снята съ оригинала.
   Нѣтъ ничего мудренаго, что въ этомъ расположеніи духа Гиліо почти не смотрѣлъ на сцену и не обращалъ вниманія на пантомиму, хотя зала потрясалась часто отъ смѣха, похвалъ и рукоплесканій зрителей.
   Пантомима была ничто иное, какъ нѣсколько-сотъ разъ повторяемыя варіаціи любовныхъ приключеній ловкаго арлекина съ прелестной рѣзвушкой, коломбиной.-- Очаровательная дочь стараго богатаго панталона отказалась уже отъ руки великолѣпнаго, въ-пухъ разряженнаго рыцаря и отъ руки мудраго доктора, и объявила рѣшительно, что будетъ любить только маленькаго ловкаго человѣка съ черною маскою, въ курткѣ изъ пестрыхъ лоскутковъ, и только за него выдетъ за-мужъ; арлекину удалось уже убѣжать со своей вѣрной невѣстой и, подъ защитою могущественнаго волшебства, скрыться счастливо отъ преслѣдованій панталона, труфальдина, доктора и рыцаря. Однако-жъ дѣло дошло до того, что все таки арлекина и его возлюбленную наконецъ поймали и увели въ темницу. Все это исполнилось въ-самомъ-дѣлѣ; но въ-то-самое-мгновеніе, когда панталонъ и его приверженцы начали издѣваться надъ несчастными любовниками, и когда коломбина, обливаясь слезами, просила на колѣняхъ за своего арлекина, тотъ махнулъ трещеткой и со всѣхъ сторонъ, изъ земли и изъ воздуха, явились красивыя, блестящія особы самой пріятной наружности. Вся эта толпа, поклонившись въ поясъ арлекину, торжественно увела его вмѣстѣ съ коломбиной отъ ихъ преслѣдователей. Изумленный панталонъ, утомившись, садится въ темницѣ на каменную скамью и приглашаетъ рыцаря и доктора послѣдовать его примѣру; и вотъ всѣ трое начинаютъ совѣтоваться о дальнѣйшихъ своихъ предпріятіяхъ. Труфальдино становится позади-ихъ, просовываетъ съ любопытствомъ свою голову между-ними и, не-смотря-на-то, что со всѣхъ сторонъ сыпались на него полновѣсныя пощечины, остается на своемъ мѣстѣ. По окончаніи совѣта всѣ хотятъ встать, но не тутъ-то было: они прикованы къ скамьѣ, изъ которой выростаютъ вдругъ два огромныя крыла. На коршунѣ все общество взлетаетъ на воздухъ, прося громкими кликами о помощи.-- Темница превращается въ обширную залу съ колоннами, украшенную гирляндами и вѣнками изъ цвѣтовъ; посрединѣ залы возвышается богато-украшенный тронъ. Раздаются пріятные звуки барабановъ, дудокъ и цимбаловъ. Приближается блестящее шествіе; арапы несутъ арлекина въ богатомъ паланкинѣ; за нимъ ѣдетъ коломбина въ великолѣпной тріумфальной колесницѣ. Рыцари, въ богатѣвшихъ одеждахъ, возводятъ обоихъ любовниковъ на тронъ; арлекинъ поднимаетъ вверхъ трещетку и всѣ съ благоговѣніемъ становятся на колѣни, даже панталонъ, со своими приверженцами, преклоняется вмѣстѣ съ торжествующимъ народомъ. И вотъ арлекинъ уже могущественный владѣтель; онъ, вмѣстѣ съ коломбиной, правитъ прекраснымъ, блестящимъ и восхитительнымъ царствомъ!
   Въ то самое время, когда шествіе выступило на театръ, Гиліо случайно бросилъ взоръ на сцену, и представьте себѣ его изумленіе, когда онъ увидѣлъ всѣ лица изъ свиты Брамбиллы: единороговъ, араповъ, дамъ, которыя вяжутъ филе и проч. Даже почтенный и мудрый философъ, въ золотомъ тюльпанѣ, былъ также здѣсь. Проѣзжая мимо Гиліо, онъ оторвалъ взоры свои отъ книги и, казалось, очень-ласково, кивнулъ ему головой. Только вмѣсто закрытой зеркальной кареты принцессы, коломбина разъѣзжала въ открытой тріумфальной колесницѣ. Въ душѣ Гиліо образовалось темное предчувствіе, что и эта пантомима можетъ имѣть тайное сношеніе со всѣми чудесами, которыя случились съ нимъ, но подобно человѣку, который во-снѣ напрасно старается удержать картины, выходящія изъ его собственнаго Я, Гиліо не приходило въ голову ни одной мысли, которая объяснила-бы ему, какъ образовалась эта связь.
   Въ ближайшемъ кофейномъ домѣ Гиліо удостовѣрился, что червонцы принцессы Брамбиллы не простая мечта, а хорошо вычеканенная и звонкая монета.-- "Гмъ!" подумалъ онъ, "этотъ кошелекъ вѣрно подсунулъ мнѣ, изъ великой милости, синьоръ Челіонати. Я постараюсь заплатить ему долгъ свой, какъ скоро блесну опять на арджентинскомъ театрѣ, а это непремѣнно исполнится, потому-что только злѣйшая зависть и безжалостнѣйшее коварство могутъ провозглашать меня плохимъ актеромъ!-- Онъ по-справедливости могъ приписать это доброе дѣло хитрому Челіонати, потому-что старикъ въ-самомъ-дѣлѣ часто помогалъ ему въ большой нуждѣ. Но онъ все-таки удивился, когда прочелъ вышитыя на кошелькѣ слова: не забудь о своемъ сновидѣніи. Погруженный въ глубокія думы, Гиліо смотрѣлъ на эту надпись, когда кто-то закричалъ ему подъ самымъ ухомъ: "наконецъ мнѣ удалось встрѣтить тебя, гнусный измѣнникъ, чудовище, исполненное злости и неблагодарности!" Безобразный докторъ ухватился за него и безъ дальнихъ околичностей сѣлъ возлѣ Гиліо, продолжая осыпать его проклятіями.
   "Что вы, дуракъ или сумасшедшій?" воскликнулъ Гиліо; "чего вы отъ меня хотите?" Но тутъ докторъ снялъ съ лица безобразную маску и Гиліо узналъ старую Беатриче. " Заклинаю васъ всѣми святыми!" воскликнулъ Фава внѣ себя, "скажите мнѣ, вы ли это, Беатриче?-- Гдѣ Гіацинта?-- Гдѣ эта милая, безцѣнная дѣвушка?-- Сердце мое изнываетъ отъ любви и пламеннаго желанія! Гдѣ Гіацинта?"
   -- "И вы еще спрашиваете, насчастный, безумный человѣкъ!" возразила старуха сердито. "Бѣдная Гіацинта сидитъ теперь въ темницѣ, губитъ свою молодость, и вы всѣму этому виною. Вѣдь головка ея была наполнена только мыслями объ васъ, и еслибъ она терпѣливѣе ожидала вечера, то не уколола-бы себѣ пальца, когда сидѣла за обшивкой платья принцессы Брамбиллы, и не сдѣлала-бы этого гадкаго пятна. Да, тогда почтенный Бескати, да проглотитъ его адъ, не потребовалъ-бы отъ нея денегъ за убытокъ, который она ему нанесла, и несмѣлъ-бы ее посадить въ тюрьму, когда мы не могли достать огромной суммы, которую онъ требовалъ отъ насъ. Вамъ слѣдовало-бы помочь намъ, но вы, негодный, улепетнули отъ насъ."...
   "Остановись!" прервалъ Гиліо болтливую старуху. " Ты сама во всемъ виновата: зачѣмъ ты не прибѣжала ко мнѣ и не разсказала всего этого. Я готовъ пожертвовать жизнію для безцѣнной Гіацинты! Если-бъ теперь была не полночь, я побѣжалъ-бы къ отвратительному Бескани... эти червонцы... моя возлюбленная была-бы черезъ-часъ на свободѣ; но что мнѣ полночь? Поспѣшимъ, поспѣшимъ спасти ее! И съ этими словами онъ выбѣжалъ изъ комнаты.-- Старуха провожала его язвительнымъ смѣхомъ.
   Но часто случается, что мы, желая слишкомъ скоро что-нибудь сдѣлать, позабываемъ именно главную вещь, такъ и Гиліо, безъ-отдыха обѣгавъ уже всѣ улицы Рима, тогда только вспомнилъ, что ему надобно было прежде распросить старуху, гдѣ живетъ Бескани. Но судьбѣ или случаю все-таки угодно было, чтобъ Гиліо попалъ наконецъ на испанскую площадь, на-супротивъ самаго дома Бескани, и онъ воскликнулъ. " Да гдѣ живетъ этотъ чортъ Бескани!" Въ тоже самое мгновеніе какой-то незнакомецъ схватилъ Гиліо подъ-руку и повелъ его въ домъ, сказавъ ему, что въ немъ-то и живетъ портной Бескани, и что Фава можетъ еще получить заказанный костюмъ. Когда они вошли въ комнату, незнакомецъ просилъ Гиліо, чтобы онъ потрудился описать ему нарядъ, который онъ назначилъ для себя, потому-что гардеробмейстера не было дома., Можетъ-быть, " прибавилъ онъ,, это простой табарро, или"... Но Гиліо прикрикнулъ на незнакомца, который былъ никто иной, какъ весьма-почтенный подмастерье портнаго Бескани, и продолжалъ говорить такъ много о кровавомъ пятнѣ, о темницѣ, объ уплатѣ и о немедленномъ освобожденіи, что изумленный подмастерье смотрѣлъ ему пристально въ глаза, не отвѣчая ни слова.
   "А, проклятый! ты не хочешь меня понять", приведи-ка мнѣ сей-часъ-же своего хозяина, эту чортову собаку!" такъ кричалъ Гиліо, схвативъ подмастерья заворотъ, но тутъ случилось съ нимъ тоже-самое, что и въ домѣ Паскале. Подмастерье заоралъ такъ громко, что народъ сбѣжался со всѣхъ сторонъ. Вслѣдъ за другими въ комнату вбѣжалъ самъ Бескани, который, увидѣвъ Гиліо, воскликнулъ: "Клянусь всѣми святыми, это сумасшедшій актеръ, бѣдный синьоръ Фава! Схватите-ка его, друзья мои, схватите!-- Тутъ всѣ напали на несчастнаго Гиліо и послѣ легкаго сопротивленія связали ему руки, ноги, и уложили на постель. Бескани подошелъ къ нему; тысяча горькихъ упрековъ посыпались изъ устъ Гиліо, который обвинялъ портнаго въ скупости, въ жестокости и говорилъ о платьи принцессы Брамбиллы, о кровавомъ пятнѣ, объ уплатѣ и проч.
   -- "Успокоитесь, любезный синьоръ Фава, сказалъ Бескани съ кротостію; "оставьте привидѣнія, которыя васъ мучатъ! Черезъ нѣсколько-минутъ все представится вамъ въ другомъ, гораздо-лучшемъ видѣ."
   Вскорѣ объяснилось, что Бескани хотѣлъ сказать этимъ: въ комнату вошелъ хирургъ и пустилъ бѣдному Гиліо кровь, не смотря на всѣ усилія и сопротивленія нашего героя.-- Утомленный отъ всѣхъ дневныхъ приключеніи и отъ потери крови, Гиліо впалъ въ глубокій сонъ, походившій на обморокъ.
   Когда Фава проснулся, вокругъ него распространилась ужасная темнота; съ трудомъ припоминалъ онъ, что недавно съ-нимъ случилось. Гиліо чувствовалъ, что его развязали, но онъ все еще едва двигался отъ усталости. Черезъ расщелину, которая вѣроятно находилась въ дверяхъ, прокрался слабый лучь въ комнату, и бѣдному актеру казалось, будто онъ слышитъ тяжелое дыханіе, лотомъ тихій шепотъ, превратившійся наконецъ въ понятныя слова: "точно-ли это вы, мой дражайшій принцъ!-- и въ такомъ видѣ? Вы такой маленькій, такой крошечный, и вѣрно могли-бы помѣститься въ моей конфектной коробочкѣ!-- Но не думайте однако-жъ, чтобъ я цѣнила и почитала васъ отъ этого менѣе прежняго; развѣ я не знаю, что вы, малый, любезный молодой человѣкъ, и что я все-это вижу только во-снѣ?-- Будьте такъ добры и хоть голосомъ обнаружьте мнѣ завтра свое присутствіе!... Еслибъ вы удостоили взглянуть на меня, бѣдную рабу свою, и.... рано, или поздно это должно случиться.... въ-противномъ-случаѣ..." тутъ слова превратились опять въ неясный шепотъ.-- Въ этомъ голосѣ было что-то необыкновенно-сладостное и прелестное. Гиліо почувствовалъ, что по всѣмъ членамъ его пробѣжалъ какой-то тайный трепетъ; но между-тѣмъ, какъ онъ старался вслушаться хорошенько, шепотъ, который можно было сравнить почти съ плескомъ вблизи текущаго источника, убаюкалъ его и онъ впалъ снова въ глубокій сонъ -- Солнце ярко освѣщало комнату, когда кто-то тихо разбудилъ его. Проснувшись, Гиліо увидѣлъ предъ-собою Бескани, который, взявъ его за руку, говорилъ съ добродушною улыбкою: "Неправда-ли, вѣдь вы чувствуете себя лучше, синьоръ?-- Да, благодареніе святымъ! вы хотя не много еще блѣдны, но пульсъ вашъ бьется ровно. Само небо привело васъ въ этомъ пароксизмѣ сюда и позволило, мнѣ оказать вамъ маловажную услугу; вамъ, котораго я почитаю прекраснѣйшимъ актеромъ въ Римѣ, и потеря котораго опечалила весь городъ." Послѣднія слова Бескани были безъ-всякаго-сомнѣнія цѣлительнымъ бальзамомъ для нанесенныхъ ранъ актера, но Гиліо сказалъ угрюмо и важно: "Синьоръ Нескапи, я не болі.нымъ и не сумасшедшимъ вошелъ въ вашъ домъ. Вы были такъ жестоки и посадили въ темницу мою милую невѣсту, бѣдную Гіацинту Соарди, за то, что она не могла заплатить за ваше богатое платье, которое испортила.... нѣтъ, которое она украсила, обрызгавъ его каплею драгоцѣнной крови, изъ нѣжнѣйшаго пальчика, нечаянно уколотаго иголкой. Скажите мнѣ сей-часъ-же, сколько вы требуете за это платье; я заплачу эту сумму, и мы вмѣстѣ отправимся освобождать прелестную и очаровательную малютку изъ тюрьмы, въ которой она томится по вашей скупости." -- Съ этими словами Гиліо всталъ съ постели такъ скоро, какъ только позволяли слабыя его силы и вынулъ изъ кармана кошелекъ съ червонцами, который онъ готовъ былъ отдать весь, еслибъ необходимость этого потребовала. Но Бескани выпучилъ на него глаза и сказалъ ему: "Какъ вы могли только это вообразить себѣ, синьоръ Гиліо? Я совершенно не знаю, какое платье испортила мнѣ Гіацинта, и въ первый разъ слышу о кровавомъ пятнѣ и о темницѣ!-- Но когда Гиліо повторилъ весь разсказъ старой Беатриче, и когда въ-особенности подробно описалъ платье, видѣнное имъ у Гіацинты, тогда Бескани рѣшилъ, что старуха безъ всякаго-сомнѣнія его одурачила. Во всей этой гнусной исторіи, какъ увѣрялъ костюмеръ, нѣтъ ни одного правдиваго слова, и онъ никогда не заказывалъ у Гіацинты платье, которое Гиліо у нее видѣлъ. Гиліо не могъ сомнѣваться въ справедливости словъ Бескани, иначе отчего-бы онъ не принялъ денегъ, которыя ему давали, и Фава удостовѣрился, что и здѣсь дѣйствуетъ странное чародѣйство, которымъ онъ уже обмороченъ. Ему осталось теперь только удалиться изъ дома гардеробмейстера и ожидать счастливаго случая, когда прелестная Гіацинта, къ которой онъ вторично воспламенился любовію, снова откроетъ для него свои объятія.
   Предъ дверьми Бескани стоялъ человѣкъ, котораго Фава желалъ-бы на тысячу миль отдалить отъ себя: этотъ человѣкъ былъ старый Челіонати.
   "Эге," воскликнулъ шарлатанъ смѣясь, "да вы въ-самомъ-дѣлѣ добрая душа, когда хотѣли отдать червонцы, дарованные вамъ благосклонной судьбой, за свою возлюбленную, которая перестала объ васъ и думать."
   -- "Вы ужасный человѣкъ!" возразилъ Гиліо!-- "Зачѣмъ вы врываетесь въ мою жизнь, и къ-чему хотите овладѣть моимъ бытіемъ? Вы хвастаетесь всезнаніемъ, которое, можетъ-быть, стоитъ вамъ небольшаго труда вы окружаете меня шпіонами, подстерегающими каждый шагъ мой. вы вооружаете всѣхъ противъ меня ... вамъ обязанъ я потерею Гіацинты, моего мѣста ... съ помощію тысячу художествъ ",...
   -- "Да стану-ли я столько трудиться для такой важной особы, каковъ г-нъ актеръ, Гиліо Фава!-- Но, мой сынъ, тебѣ въ-самомъ-дѣлѣ нуженъ опекунъ, который велъ-бы тебя по пути, ведущему къ истинной цѣли" ...
   "Я совершеннолѣтенъ," возразилъ Гиліо,,.и потому прошу васъ, г-нъ шарлатанъ, предоставить меня смѣло моему собственному произволу."
   -- "Ого!" воскликнулъ Челіонати, "прошу нетакъ-то дерзко обходиться со-мною! Ну, что, если я желаю тебѣ добра, если я пекусь о твоей пользѣ и хочу устроить твое величайшее земное счастіе? Если я встану посредникомъ между-тобою и принцессою Брамбиллой?" --
   "О Гіацинта, Гіацинта! О несчастный, я лишился ея! Можетъ-ли быть день ужаснѣе вчерашняго, въ продолженіе котораго я претерпѣлъ столько бѣдъ и несчастій!" Такъ восклицалъ Гиліо, внѣ-себя отъ горести.
   -- "Ну, ну," прервалъ Челіонати, стараясь успокоить его, "нельзя сказать, чтобъ вчерашній день былъ такъ несчастливъ. Даже доброе поученіе, которое вы слышали въ театрѣ, можетъ вамъ быть очень-полезно; это успокоило васъ также на счетъ перчатокъ, шляпы и мантіи, которыхъ вы не успѣли еще промѣнять на блюдо макаронъ; потомъ вы видѣли прекраснѣйшее представленіе, даже образцовое въ своемъ родѣ; далѣе, вы нашли въ карманѣ червонцы, которые были вамъ очень нужны... "
   "Вы мнѣ ихъ подсунули," прервалъ Гиліо.
   -- "Положимъ, что такъ," продолжалъ Челіонати, "отъ этого все-таки дѣло нисколько не перемѣнится. Чего вамъ болѣе: вы получили золото, привели желудокъ свой опять въ надлежащій порядокъ, прибыли счастливо къ Бескани въ домъ, гдѣ услужливые люди пустили вамъ кровь, а это было чрезвычайно-полезно, и наконецъ вы провели ночь подъ одною крышею со своей возлюбленной!--"
   "Что вы говорите?" возразилъ Гиліо, "съ моей возлюбленной? Я былъ съ нею подъ одной кровлей?"
   -- "Взгляните на-верхъ!" возразилъ Челіонати.
   Гиліо приподнялъ голову и кто опишетъ его удивленіе, когда онъ увидѣлъ на балконѣ свою прелестную Гіацинту, которая по своему милому наряду была еще привлекательнѣе и прекраснѣе прежняго; -- за нею стояла Беатриче.
   "Гіацинта, моя прелестная Гіацинта," взывалъ онъ къ ней умоляющимъ голосомъ. Но гордая модистка бросила на него презрительный взглядъ и ушла съ балкона. Беатриче послѣдовала за нею.
   "Она все-еще въ своей проклятой сморфіи," сказалъ Гиліо съ неудовольствіемъ: "но это пройдетъ. "
   -- " Врядъ-ли!" подхватилъ Челіопати: "вы вѣроятно не знаете, мой добрый Гиліо, что въ то самое время, когда вы отыскивали принцессу Брамбиллу, за вашу возлюбленную посватался богатый принцъ,"
   "Демоны преисподней!" закричалъ Гиліо, "эта старая корга Беатриче всему причиною. Но я отравлю мышьякомъ эту злую бабу."
   -- "Полно-те, добрый Гиліо," прервалъ его Челіонати, "отправьтесь спокойно домой, и если васъ станутъ мучить злыя мысли, то дайте себѣ еще не много пустить крови! Да благословитъ васъ Богъ! На Корзѣ мы вѣроятно опять увидимся." -- Проговоривъ это, Челіонати пошелъ поспѣшно черезъ улицу.
   Гиліо какъ вкопаный остался на мѣстѣ, бросалъ яростные взгляды на балконъ, скрежеталъ зубами и бормоталъ ужаснѣйшія проклятія. Но когда костюмеръ высунулъ голову изъ окна, учтиво прося его войти въ комнату и обождать тамъ новый кризисъ, который казалось опять приближался, Гиліо, подозрѣвая портнаго въ заговорѣ съ старухой, обругалъ его и въ бѣшенствѣ убѣжалъ прочь.
   На Корзѣ встрѣтилъ Фава нѣкоторыхъ прежнихъ своихъ товарищей, съ которыми онъ вошелъ въ ближній погребъ, чтобъ въ пламени огненнаго сиракузскаго вина утопить печаль свою, безнадежность своего положенія и любовную горесть.
   Конечно, такое предпріятіе нельзя назвать полезнѣйшимъ 5 потому-что пламя, которое поглощаетъ печаль, обыкновенно зажигаетъ во внутренности все то, что въ другое время охотно сохраняютъ отъ пламени; но у Гиліо все шло хорошо. Въ веселомъ, искреннемъ разговорѣ съ актерами, вспоминая о театрѣ и о веселыхъ приключеніяхъ своей сценической жизни, онъ въ-самомъ-дѣлѣ позабылъ всѣ свои несчастія. При прощаніи они сговорились явиться на Корзо въ-самыхъ-чудныхъ маскахъ.
   Костюмъ, который Гиліо надѣвалъ уже разъ, казался ему довольно уродливъ; но теперь онъ не пренебрегъ длинными безобразными штанами, и кромѣ-того накинулъ на-спину епанчу, которая была прикрѣплена къ палкѣ, такъ, что казалось будто изъ спины его выростало знамя. Нарядившись такимъ-образомъ онъ пошелъ бродить по улицамъ и предался рѣзвой веселости, позабывъ свое сновидѣніе и свою потерянную невѣсту.
   Близь дворца Пистоя Гиліо остолбенѣлъ отъ изумленія, увидѣвъ предъ собою величественную маску; на ней было то самое великолѣпное платье, въ которомъ однажды предстала предъ нимъ Гіацинта, когда въ свѣтлой дѣйствительной жизни онъ узрѣлъ предъ собою свое сновидѣніе. Гиліо не постигалъ, какимъ-образомъ утихли въ немъ томленіе и пламенная тоска любви, разслабляющія обыкновенно умъ нашъ, когда милое изображеніе возлюбленной является внезапно предъ нашими глазами. Вмѣсто-того душа его плавала въ наслажденіи, котораго онъ никогда еще не чувствовалъ. Въ такомъ расположеніи духа Гиліо выставилъ правую ногу впередъ, выпрямилъ грудь, и принялъ самое живописное положеніе, въ которомъ онъ нѣкогда читалъ лучшіе трагическіе монологи, потомъ онъ снялъ съ парика своего шляпу, украшенную пѣтушьими перьями, и смотря пристально въ огромные очки на Брамбиллу (это была она безъ всякаго сомнѣнія) сказалъ картавымъ голосомъ, который очень шелъ къ его наряду: "Вѣрить-ли мнѣ глазамъ моимъ, что любезнѣйшая изъ Феи и величайшая изъ богинь скрываетъ всепобѣждающую красоту своего лица; но ослѣпительный блескъ очей ея мещетъ тысячу молній, которыя проникаютъ въ грудь старцевъ и юношей, и всѣ, воспламенившись любовію, съ восторгомъ, превозносятъ дивную небожительницу! "

0x01 graphic

   -- "Изъ какой высокопарной драмы украли вы эту прекрасную рѣчь, г-нъ панталонъ?" спросила принцесса. "Скажите мнѣ лучше, какую побѣду означаетъ трофей, который вы съ такою гордостію носите на спинѣ?"
   "Нѣтъ, это не трофей," воскликнулъ Гиліо: "я еще борюсь для одержанія побѣды!-- Это знамя надежды и пламеннаго желанія; это необходимый знакъ покорности съ моей стороны на милость и немилость вашу, знамя, которое я заклялъ, чтобъ вѣтеръ его складокъ повѣялъ на васъ и вы наконецъ сжалились-бы надо мною. О принцесса, выберите меня своимъ рыцаремъ! Я стану сражаться, побѣждать и носить трофеи, чтобъ прославлять благосклонность и красоту вашу."
   -- "Если вы хотите быть моимъ рыцаремъ," сказала принцесса, "то вооружитесь по-приличнѣе! Покройте вашу голову грознымъ шлемомъ, возьмите добрый мечь и тогда я ввѣрюсь вамъ."
   "Если вы согласитесь быть моей дамой," возразилъ Гиліо, "если вы хотите быть Армидою своего Ринальда, то будьте ею вполнѣ! снимите этотъ пышный нарядъ, который смущаетъ меня, какъ опасное чародѣйство. Это свѣтлое, кровавое пятно!...."
   -- "Вы не въ своемъ умѣ!" воскликнула живо Брамбилла и поспѣшно его оставила.
   Гиліо казалось, будто совсѣмъ не онъ говорилъ съ принцессой, и что онъ высказалъ невольно то, чего теперь даже самъ не понимаетъ: послѣ этого онъ началъ уже сознаваться, что портной Бескани и синьоръ Паскале были правы, почитая его не много сумасшедшимъ. Но въ это время при близилось маскарадное шествіе, въ отвратительнѣйшихъ маскахъ, представляя уродливыхъ выродковъ фантазіи, въ которыхъ Фава тотчасъ узналъ своихъ товарищей. Къ нему немедленно возвратилась прежняя рѣзвая веселость. Онъ присоединился къ скачущей и танцующей толпѣ, восклицая громко: "Впередъ, впередъ дивные уродцы, шевелитесь, могущественные, лукавые духи наглой насмѣшки! Теперь я весь вашъ, и вы можете принять меня за подобнаго себѣ."
   Гиліо показалось, что онъ замѣтилъ между своими товарищами старика, изъ бутыли котораго вышло изображеніе Брамбиллы. Прежде нежели Фава успѣлъ опомниться, старикъ схватилъ его, началъ кружиться съ нимъ и кричалъ ему въ уши: "ага, голубчикъ, наконецъ-то я нашелъ тебя! наконецъ-то я нашелъ тебя:*;

0x01 graphic

   

0x01 graphic

ГЛАВА III.

О блондинахъ, которые осмѣливаются называть Пульчинелло скучнымъ и безтолковымъ человѣкомъ. Нѣмецкая и италіянская шутки. Какъ Челіонати, сидя въ греческой кофейной, утверждалъ, что онъ приготовляетъ парижскій нюхательный табакъ на берегахъ Ганга. Чудесная повѣсть о королѣ Офіохѣ и о королевѣ Лирисъ. О томъ, какъ Гиліо вооружился деревянной шпагой, и, бѣгая по Корзо, сшибъ съ-ногъ болѣе ста масокъ, и какъ онъ наконецъ принужденъ быль остановиться, потому-что его Я захотѣло танцовать.

   "О вы, бѣлокурые, гордые молодые люди!-- О вы, голубоокіе франты, васъ пугаются смѣлѣйшія дѣвушки, когда вы густымъ, потрясающимъ басомъ нѣжно пожелаете имъ добраго вечера! Неужели въ вѣчномъ холодѣ цѣпенѣющая кровь ваша не можетъ растаять отъ буйнаго вѣянія трамонтани или отъ пламенной любовной пѣсни? Зачѣмъ вы хвастаете своей сильной привязанностію къ жизни и молодымъ разгуломъ, когда въ васъ нѣтъ понятія о самыхъ чудныхъ и забавныхъ шуткахъ, одна другую перегоняющихъ во время веселаго нашего карнавала?-- И какъ вы рѣшаетесь говорить, что нашъ веселый пульчинелло бываетъ иногда скученъ и однообразенъ? Какъ вы можете забавнѣйшихъ уродовъ, дѣтей ядовитаго сарказма, называть произведеніями разстроеннаго духа!" Такъ ораторствовалъ Челіонати въ греческой кофейной, куда онъ по обыкновенію зашелъ вечеромъ, и усѣлся посреди нѣмецкихъ художниковъ, которые въ одно съ нимъ время посѣщали этотъ домъ, находившійся въ улицѣ Кондотти, и ужасно критиковали всѣ сумасбродныя карнавальныя затѣи.
   -- "Что за сужденіе, синьоръ Челіонати!" возразилъ германскій живописецъ Ренигольтъ. Все это ничуть не согласно съ-тѣмъ, что вы обыкновенно говорили въ пользу ума и нравовъ германскихъ. Правда, вы всегда упрекали насъ, Нѣмцевъ, въ томъ, что мы отъ всякой шутки требуемъ глубокаго значенія, и я отдаю вамъ полную справедливость, хотя совсѣмъ въ другомъ смыслѣ, нежели вы полагаете. Да утѣшитъ васъ карнавалъ, если вамъ вздумается приписать намъ глупость, будто мы уважаемъ только аллегорическую иронію. Увѣряю васъ, вы были бы тогда въ величайшемъ заблужденіи. Мы понимаемъ очень-хорошо, что вамъ, Итальянцамъ, истинная шутка, въ полномъ смыслѣ этого слова, гораздо свойственнѣе, нежели намъ; по еслибъ мнѣ только удалось подробнѣе изъяснить вамъ, какое различіе я нахожу между вашею и нашею шуткою, или лучше сказать, между нашей и вашей ироніей.-- Мы теперь только-что говорили о чудныхъ, безобразныхъ фигурахъ, которыя шатаются по Корзо; тутъ я могу по-крайней-мѣрѣ издалека сдѣлать маленькое сравненіе.-- Когда я вижу сумасброда, который отвратительны, мы гримасами возбуждаетъ смѣхъ въ народѣ, мнѣ невольно кажется, что оригиналъ, сдѣлавшись видимымъ для него, говоритъ ему, а онъ не понимаетъ словъ и подражаетъ. Тоже самое случается часто въ жизни, когда стараются понять смыслъ чужой, непонятной рѣчи и подражаютъ невольнымъ жестамъ говорящаго оригинала; конечно все это не естественно и натянуто, чему причиною то усиліе и то гъ трудъ, съ какимъ производится всякое подражаніе. Наша шутка -- самый языкъ того оригинала; рѣчь его вылетаетъ изъ устъ нашихъ, сопровождаемая необходимымъ условнымъ жестомъ, посредствомъ того зародыша ироніи, который находится въ насъ, такъ какъ лежащая въ глубинѣ скала принуждаетъ протекающій ручей, чтобъ онъ на поверхности ея билъ свои змѣистыя волны.-- Не думайте однакожъ, синьоръ Челіонати, что я не имѣю понятія о забавномъ, которое проявляется во внѣшнемъ и получаетъ мотивы свои только съ внѣшней стороны. Я отдаю полную справедливость превосходной силѣ вашего народа, съ которой онъ оживляетъ эту самую шутку. Но извините меня, Челіонати, если я во всякой шуткѣ почитаю необходимымъ условіемъ простодушіе и веселость, а этого-то именно и не достаетъ вашимъ комическимъ лицамъ. Простодушіе, облагораживающее нашу шутку, изчезаетъ у васъ въ неблагопристойности, которое приводитъ въ движеніе вашего пульчинелло и сотню другихъ масокъ. Посреди всѣхъ кривляній и шутокъ вашихъ комическихъ лицъ проглядываетъ та страшная ужасающая Фурія ярости, которая доводитъ васъ до сумасшествія. Возьмемте хоть въ примѣръ тотъ день карнавала, въ который каждый, держа въ рукахъ зажженную свѣчу, старается потушить ее у другаго; тотъ день, когда вашъ Корзо потрясается отъ бѣшеныхъ, неистовыхъ криковъ радости, отъ громкаго хохота и отъ буйныхъ восклицаніи: ammazato sia, chi nou porta moccola! О, повѣрьте мнѣ, Челіонати, что въ-то-самое мгновеніе, когда я, увлеченный безумнымъ удовольствіемъ народа, кричу громче всякаго ammazato sia и задуваю съ удивительнымъ проворствомъ свѣчи, мною овладѣваетъ какой-то тайный, невольный ужасъ, съ которымъ никакъ не можетъ сравниться свойственное намъ простодушіе."
   "Простодушіе," возразилъ Челіонати улыбаясь, "простодушіе!-- А скажите мнѣ, мой простодушный Германецъ, какого вы мнѣнія о маскахъ нашего театра?-- О нашемъ панталонѣ, тарталіи и прочихъ." --
   "Я полагаю," отвѣчалъ Рейнгольдъ, "что эти маски суть порожденія забавной насмѣшки, выразительной ироніи, свободной, мнѣ хотѣлось-бы почти сказать, наглой веселости, и что ваши комическія лица пользуются болѣе различными внѣшними явленіями человѣческой природы, нежели самою человѣческою природою, или короче и лучше сказать, они принимаютъ больше участія въ людяхъ, нежели въ человѣкѣ.-- Впрочемъ я прошу васъ, синьоръ Челіонати, не почитайте меня за такого безумца, который не думаетъ найти между народомъ вашимъ людей, одаренныхъ глубочайшимъ юморомъ. Позвольте мнѣ вамъ сказать, синьоръ, что все существо и всѣ поступки ваши показались намъ давно уже чрезвычайно-чудными. То вы кривляетесь предъ народомъ въ видѣ шарлатана, то, забывая все итальянское, вы присоединяетесь къ нашему обществу и забавляете насъ чудными разсказами, которые западаютъ глубоко въ наше сердце. Народъ дѣйствительно правъ, называя васъ колдуномъ."
   "Что вы въ-самомъ-дѣлѣ думаете обо мнѣ, г-нъ живописецъ!" воскликнулъ Челіонати., Не говорятъ-ли вамъ какія-нибудь темныя догадки и предположенія въ мою пользу?-- Развѣ вы всѣ точно знаете, что я сижу теперь съ вами и мелю вздоръ о вещахъ, которыя останутся вамъ всѣмъ непонятными до-тѣхъ-поръ, покуда вы не посмотрите въ свѣтлую зеркальную поверхность урдарскаго источника, и покуда Лирисъ не улыбнется вамъ?" --
   -- "Ого!" воскликнули всѣ вмѣстѣ,, теперь онъ возвращается къ своимъ старымъ сказкамъ! Начинайте, господинъ кудесникъ! начинайте. "
   "Ну есть-ли умъ въ этомъ народѣ?" кричалъ Челіонати, ударяя сильно кулакомъ по-столу, такъ что всѣ вдругъ замолчали.-- "Ну есть-ли умъ въ этомъ народѣ?" продолжалъ онъ потомъ гораздо-спокойнѣе. "Что за сказки, что за чудеса? Я спрашиваю васъ, точно-ли вы увѣрены, что именно я сижу теперь между вами, а не лукавый воздушный призракъ, который своими рѣчами раздражаетъ ваше вниманіе"? Кто изъ васъ можетъ отвергать эту мысль, что Челіонати, котораго вы хотите увѣрить, будто Италіянцы не имѣютъ никакого понятія объ ироніи, гуляетъ теперь по берегамъ Ганга и срываетъ благоухающіе цвѣты, чтобъ приготовить изъ нихъ парижскій рапе, для носа какого-нибудь мистическаго идола"? И что тутъ удивительнаго, если Челіонати въ это время бродитъ среди мрачныхъ, ужасныхъ гробницъ въ Мемфисѣ, и выпрашиваетъ у древнѣйшаго изъ завоевателей мизинецъ съ лѣвой ноги его для употребленія гордой принцессы на арджентинскомъ театрѣ?-- Или, можетъ-быть, онъ разговариваетъ съ лучшимъ другомъ своимъ, волшебникомъ Руффіамонте близь урдарскаго. источника.-- Но подождите, я поступлю точно-такъ, будто Челіонати въ-самомъ-дѣлѣ сидитъ въ греческой кофейной, и разскажу вамъ кое-что о королѣ Офіохѣ, о королевѣ Лирисъ и о зеркальной поверхности урдарскаго источника, если вамъ угодно будетъ слушать подобныя вещи."
   -- "Разскажите, разскажите, Челіонати," сказалъ одинъ изъ молодыхъ художниковъ", "я догадываюсь, это вѣроятно опять одна изъ вашихъ странныхъ повѣстей, наполненныхъ чудными приключеніями, которыя впрочемъ довольно-пріятно слушать.
   -- "Но да никто изъ васъ не подумаетъ," продолжалъ Челіонати, "что я хочу разсказать вамъ какую-нибудь безсмысленную сказку, и не сомнѣвается, что это истинное происшествіе, которое я передамъ вамъ точно въ такомъ порядкѣ, въ какомъ оно въ-самомъ-дѣлѣ случилось. Впрочемъ всякое сомнѣніе должно исчезнуть, когда я скажу вамъ, что все это я слышалъ изъ устъ моего друга, Руффіамонте, который самъ, нѣкоторымъ-образомъ, главное лице этой повѣсти. Теперь будетъ уже около двухъ-сотъ-лѣтъ, когда мы во всѣхъ огненныхъ источникахъ Исландіи отыскивали талисманъ, порожденный изъ воды и огня, и много говорили между-собою объ урдарскомъ источникѣ. И такъ раскройте уши, разверните умъ свой!" --
   -- Здѣсь ты долженъ, благосклоннѣйшій читатель, если это будетъ тебѣ не въ тягость, выслушать повѣсть, повидимому совершенно не принадлежащую къ области тѣхъ происшествій, которыя я предпринялъ разсказать тебѣ, и потому она покажется пустымъ эпизодомъ. Но иногда случается, что, слѣдуя бодро но проложенному пути, который видимо отдаляетъ насъ отъ потерянной цѣли, мы внезапно достигаемъ до нея, такъ, можетъ-быть, и здѣсь этотъ эпизодъ введетъ насъ въ самое нѣдро главныхъ происшествіи. Внемлиже, мой читатель, чудесную

0x01 graphic

ПОВѢСТЬ О КОРОЛИ ОФІОХЪ И О КОРОЛЕВѢ ЛИРИСЪ.

   Въ древніе годы надъ страною Урдаргартенъ владычествовалъ молодой король Офіохъ.-- Я не знаю описалъ-ли нѣмецъ Бюшингъ срану Урдаргартенъ съ географическою точностію; по извѣстно по-крайней-мѣрѣ то, что Урдаргартенъ принадлежалъ къ благословеннѣйшимъ странамъ, которыя во-время-оно процвѣтали на земномъ шарѣ; въ этомъ увѣрялъ меня тысячу-разъ волшебникъ Руффіамонте. На вѣчно зеленѣющихъ лугахъ этой благословенной страны росли трилиственникъ и прочія драгоцѣнныя травы въ большомъ изобиліи и роскоши; кромѣ-того по Ураргартену были во многихъ мѣстахъ разбросаны большіе лѣса съ прекрасными деревьями, растеніями, превосходною дичью и такими сладостными благоуханіями, что утренніе и вечерніе зефиры не могли до-сыта надышаться имя.
   Вина, масла и плодовъ было въ Урдаргартенѣ вдоволь. Сребристыя воды, шумя протекали- по всей странѣ, горы раздавали щедро золото и серебро обитателямъ, а сами, какъ истинно-богатые люди, одѣвались въ поблекшее платье темно-сѣраго цвѣта, и кто только хотѣлъ приложить малѣйшее стараніе, тотъ выкапывалъ изъ песку прекрасные драгоцѣнные камни, которые онъ могъ по произволу употребить на прелестныя запонки и пуговицы для жилетовъ. Одинъ недостатокъ въ просвѣщеніи былъ причиною, что тамъ еще не было обширныхъ, выстроеныхъ изъ кирпича городовъ. Въ то время люди не понимали, что гораздо-удобнѣе сидѣть спокойно въ креслахъ, подъ защитою огромныхъ стѣнъ, нежели обитать у журчащаго ручейка въ маленькой хижинѣ, окруженной кустарниками и подвергаться опасности, что какое-нибудь безстыдное дерево опуститъ вѣтви свои въ окна, и какъ незванный гость примолвитъ ко всѣму свое словечко, а виноградъ и плющъ вздумаютъ сыграть ролі, обойщиковъ! Офіохъ могъ бы быть счастливъ, еслибъ не былъ одержимъ нѣкоторою чудною печалію, подавлявшею въ немъ посреди всей пышности природы всякое удовольствіе. Многіе обитатели Урдаргартена страдали подобноюже грустію. Король Офіохъ былъ благоразумный юноша съ хорошими познаніями, съ свѣтлымъ умомъ и имѣлъ даже склонность къ поэзіи. Послѣднее занятіе кажется отчасти не вѣроятнымъ, если-бы время, въ которое онъ жилъ, и которому поэзія была свойственна, не извиняла подобной слабости.
   Въ душѣ короля Офіоха вѣроятно еще отдавались звуки тѣхъ чудныхъ и давно-прошедшихъ временъ, когда все дышало удовольствіемъ, и когда природа, питая и лелѣя человѣка, какъ любимаго младенца, дозволяла ему проникать въ сокровеннѣйшія тайны свои и вмѣстѣ съ тѣмъ давала ему понятіе о высочайшемъ идеалѣ и о чистѣйшей гармоніи. Часто казалось Офіоху, что пріятные голоса говорятъ съ нимъ въ таинственномъ журчаніи лѣса, въ колебаніи кустарниковъ и журчащемъ источникѣ. Ему мнилось, будто изъ золотыхъ облаковъ простирались къ нему блестящія руки, и грудь его отъ избытка чувствъ поднималась выше обыкновеннаго. Но вдругъ все превращалось въ темныя, пустыя развалины; мрачный, страшный демонъ, поссорившій Офіоха съ матерью, вѣялъ на него ледяными крылами, и онъ видѣлъ себя оставленнаго разгнѣванною родительницею безъ всякой помощи. Голосъ лѣса и далекихъ горъ, пробуждавшій въ немъ за нѣсколько-минутъ столько пламенныхъ и сладостныхъ ощущеній, былъ теперь заглушаемъ адскимъ смѣхомъ мрачнаго демона. Но отъ пламеннаго дыханія этой насмѣшки невольно укоренялось въ умѣ Офіоха мнѣніе, что голосъ этого демона -- есть голосъ разгнѣванной матери, которая хочетъ погубить своего сына.--
   Многіе полагали, что короля Оябоха можетъ спасти отъ задумчивости только одно средство: именно прекрасная, живая и веселая супруга. Глаза всѣхъ обратились на принцессу Лирисъ, дочь сосѣдняго владѣтеля.-- Принцесса Ларисъ была въ-самомъ-дѣлѣ такъ прекрасна, какъ только можно себѣ представить. Въ свѣтѣ ничего еще не производило на нее никакого впечатлѣнія; но несмотря-на то она безпрестанно смѣялась, а такъ какъ въ Гирдаргартенѣ (имя страны, надъ которой царствовалъ ея отецъ]) не могли отыскать причину этой веселости, также какъ и въ Урдаргартенѣ причину печали Офіохя, то уже по этому случаю ихъ сердца казались создаными другъ-для-друга. Впрочемъ принцесса находила единственное удовольствіе, обратившееся въ привычку въ вязаньи Филе, окруживъ себя всѣми придворными дамами, которыхъ она заставляла слѣдовать своему примѣру; а король Офіохъ забавлялся одною охотою, въ глубокомъ уединеніи преслѣдуя дикихъ звѣрей.-- Офіохъ не дѣлалъ никакихъ возраженіи на счетъ назначенной ему супруги; брачный союзъ казался ему обыкновеннымъ государственнымъ дѣломъ и заключеніе его онъ предоставилъ своимъ ревностнымъ совѣтникамъ. Бракосочетаніе было вскорѣ совершено со всевозможнымъ великолѣпіемъ.
   Проходили недѣли и мѣсяцы; но король Офіохъ оставался по прежнему скученъ и задумчивъ. Совѣтники, которымъ веселая королева чрезвычайно понравилась, продолжали утѣшать себя, говоря: все это придетъ со временемъ!
   Но они ошибались, потому-что король Офіохъ дѣлался день-это-дня серьёзнѣе и печальнѣе, а что всего хуже, въ душѣ его росло отвращеніе къ смѣющейся королевѣ; но къ-счастію она не замѣчала этого, хотя очень-трудно было узнать, замѣчала-ли она что-нибудь на свѣтѣ, кромѣ своихъ филейныхъ петель.
   Случилось однажды, что король Офіохъ, охотясь, очутился въ глухой, дикой части лѣса, гдѣ изъ черныхъ камней, древнихъ какъ сотвореніе міра, возвышалась башня, которая казалась выросла изъ утеса. Глухой шумъ раздавался на вершинахъ деревъ, и изъ глубины утесовъ отвѣчали рыданія, исполненныя раздирающей сердце горести. Грудь короля Офіоха взволновалась чуднымъ образомъ въ этомъ ужасномъ мѣстѣ. Ему казалось, что въ странныхъ звукахъ глубочайшей горести блеснулъ для него слабый лучь надежды на примиреніе, и что онъ слышитъ не насмѣшливый гнѣвъ, а только трогательную жалобу матери о потерянномъ избалованномъ сынѣ, и эта жалоба даетъ ему утѣшеніе, что мать не будетъ вѣчно гнѣваться на него.
   Орелъ, пролетѣвшій надъ зубчатой башней, вывелъ короля изъ самозабвенія. Невольно схватилъ Офіохъ свой лукъ и пустилъ стрѣлу въ пернатаго; но вмѣсто-того(, чтобъ попасть въ него стрѣла вонзилась въ грудь почтеннаго старика, котораго Офіохъ теперь только-что замѣтилъ на башнѣ. Ужасъ овладѣлъ королемъ, когда онъ вспомнилъ, что эта башня та самая обсерваторія, на которую въ таинственныя ночи восходили, какъ гласитъ преданіе, древніе владѣтели Урдаргартена и толковали своимъ подданнымъ изреченія могущественныхъ духовъ. Король примѣтилъ теперь, что находится въ томъ мѣстѣ, котораго всякій старался избѣгать. Носился слухъ, будто старый магикъ Гермодъ, погруженный въ тысяча-лѣтній сонъ, стоитъ на зубцахъ башни, и если его пробудятъ отъ этого сна, то гнѣвныя стихіи взбунтуются и, воюя между-собою, погубятъ всѣхъ смертныхъ.--
   Въ глубокой печали король Офіохъ хотѣлъ опуститься на землю, но почувствовалъ, что кто-то тихо дотронулся до него. Магикъ Гермодъ стоялъ предъ нимъ, держа въ рукѣ стрѣлу, которая вонзилась въ его грудь и, съ кроткою улыбкою, которая дала важнымъ^ почтеннымъ чертамъ его лица, веселое выраженіе, сказала": "Король Офіохъ! ты пробудилъ меня отъ долгаго сна. Благодарю, мой другъ! потому-что это случилось въ назначенный часъ. Теперь настало время, въ которое я долженъ отправиться въ Атлантисъ, чтобъ получить изъ рукъ великой, могущественной королевы подарокъ, который она обѣщала мнѣ въ знакъ примиренія, и который оторветъ отъ горести твоей смертоносное жало, терзающее грудь твою.-- Мысль истребляетъ воззрѣніе, но изъ призмы кристалла, образовавшейся въ соединительной борьбѣ сильнаго пламени съ враждебнымъ ядомъ, возсіяло новое воззрѣніе -- основа мысли! Прощай, король Офіохъ, чрезъ тринадцать-тринадцатыхъ мѣсяцевъ ты увидишь меня опять, я принесу тебѣ отъ примирившейся матери лучшій даръ, который превратитъ печаль твою въ величайшую веселость; предъ этою веселостію растаетъ ледяная темница, въ которой враждебный демонъ держалъ такъ долго въ плѣну твою супругу, королеву Лирисъ.-- Прощай, король Офіохъ!" --
   Съ этими таинственными словами магикъ изчезъ въ чащѣ лѣса.
   Король Офіохъ сдѣлался послѣ того еще печальнѣе и задумчивѣе прежняго. Слова стараго Гермода остались въ глубинѣ души его: онъ пересказалъ ихъ придворному астрологу, который долженъ былъ объяснить ему темный смыслъ этой рѣчи. Но придворный астрологъ объявилъ на прямикъ, что тутъ нѣтъ никакого смысла, потому-что на свѣтѣ нѣтъ ни призмы, ни кристалла, которыя-бы произошли изъ пламени и враждебнаго яда: все это можетъ подтвердить любой аптекарь.
   Чтожъ касается до прочихъ темныхъ мѣстъ, которыя встрѣчаются въ смутной рѣчи Гермода, хоть напримѣръ о мысли и о новомъ воззрѣніи, то это должно уже потому остаться непонятнымъ, что ни одинъ астрологъ и философъ съ нѣсколько-приличнымъ образованіемъ не можетъ объяснять неопредѣленный языкъ того грубаго вѣка, къ которому принадлежитъ магикъ Гермодъ. Не довольный этимъ отвѣтомъ король Офіохъ разсердился на астролога. Руффіамонте утверждаетъ, что король назвалъ при этомъ случаѣ астролога -- осломъ; впрочемъ это только гласятъ народныя преданія, а въ лѣтописяхъ объ этомъ не сказано ни слова.-- Мистическія слова магика Гермода не выходили изъ головы молодаго короля и онъ рѣшился наконецъ самъ дознаться ихъ значенія. ?ъ этимъ намѣреніемъ онъ приказалъ написать на черной, мраморной доскѣ золотыми буквами слова: мысль истребляетъ воззрѣніе -- и все остальное, сказанное ему магикомъ, а доску велѣлъ вложить въ стѣну уединенной, мрачной залы замка. Потомъ, усѣвшись предъ доскою на мягкомъ диванѣ, Офіохъ склонилъ голову на-руку, погрузился въ глубокое размышленіе и не сводилъ глазъ съ надписи.
   Въ такомъ положеніи застала его королева Лирисъ, которая случайно вошла въ эту мрачную залу. Громкій хохотъ, какъ всегдашній спутникъ королевы, раздавался уже подъ мрачными сводами замка, но на этотъ разъ король не замѣчалъ своей веселой супруги. Онъ не отвращалъ оцѣпенѣлыхъ взоровъ своихъ отъ мраморной доски. Наконецъ и королева Лирисъ обратила свой взглядъ туда-же. Но только-что она успѣла прочесть таинственныя лова, какъ смѣхъ ея вдругъ прекратился и она опустилась молча на подушки возлѣ короля. Въ такомъ положеніи они сидѣли долгое время, пристально смотря на надпись; зѣвота стала одолѣвать ихъ, глаза смыкаться и наконецъ они впали въ глубокой летаргическій сонъ, изъ котораго никакое человѣческое искуство не могло ихъ пробудить. Короля Офіоха и супругу его давно похоронили-бы въ королевскомъ склепѣ, если-бы въ нихъ незамѣтны были тихое дыханіе, бьющійся пульсъ и румянецъ на щекахъ, какъ вѣрные признаки сохранившейся жизни. За неимѣніемъ наслѣдниковъ совѣтъ рѣшился править государствомъ вмѣсто короля и началъ это дѣло съ такимъ искуствомъ, что никто и не замѣтилъ летаргіи Офіоха.--
   Тринадцать-тринадцатыхъ мѣсяцевъ прошли уже послѣ того дня, въ который король Офіохъ имѣлъ свиданіе съ магикомъ Гермодомъ, тутъ представилось жителямъ Урдартартена такое прекрасное зрѣлище, какого они никогда еще не видали.
   Великій магикъ Гермодъ на огненномъ облакѣ, окруженный всѣми духами стихійными, спускался на пестро-вытканный коверъ прекраснаго душистаго луга, между-тѣмъ какъ въ воздухѣ раздавались стройные и таинственные аккорды всей природы. Съ перваго взляда можно было подумать, что надъ главою Гермода носилась лучезарная звѣзда, ослѣпительный блескъ которой не могли вынести человѣческіе взоры; но между-тѣмъ это (.была призма изъ блестящаго кристалла. Магикъ поднялъ ее къ-верху и она разсыпалась въ сверкающія капли, которыя пробились сквозь землю, и въ-то-же мгновеніе съ веселымъ журчаніемъ забили вверхъ прекраснѣйшимъ серебристымъ фонтаномъ.

0x01 graphic

   Между-тѣмъ все пришло въ движеніе вокругъ магика. Духи земли бросались въ глубину ея и кидали къ-верху блестящіе цвѣтки изъ металла, огненные и водяные духи плавали въ яркихъ лучахъ своей стихіи, и всѣ эти воздушные призраки въ безпорядкѣ шумѣли и кричали, будто сражаясь и борясь на веселомъ турнирѣ. Магикъ поднялся пять вверхъ, распустилъ широкій плащъ свой я все покрылось густымъ паромъ, восходящимъ изъ земли, въ которомъ онъ изчезъ со всѣми призраками; а изъ поля, на которомъ недавно происходила борьба между стихіями, образовалось прекрасное, свѣтлое какъ небо, водяное зеркало. Рамка его была украшена блестящими камнями, чудесными травами и цвѣтами, а въ срединѣ источникъ билъ весело ключемъ и разливалъ вокругъ себя змѣистыя волны.
   Въ-то-самое мгновеніе, когда таинственная призма магика Гермода расплылась въ источникъ, король и королева пробудились отъ продолжительнаго волшебнаго сна. Офіохъ и Ларисъ, гонимые непреодолимымъ желаніемъ, подошли поспѣшно къ источнику. Они были первые, которые посмотрѣлись въ воду. Но когда они увидѣли въ безконечной глубинѣ голубое свѣтлое небо, кусты, деревья, цвѣты, всю природу и самихъ себя опрокинутыми, тогда казалось, будто темная завѣса спала съ глазъ у нихъ. Новый, прекрасный міръ, полные жизни и удовольствія, представился имъ ясно и. вмѣстѣ съ познаніемъ этого міра, душа ихъ затрепетала какимъ-то неизъяснимымъ удовольствіемъ, котораго они никогда не вкушали и не предчувствовали. Насмотрѣвшись досыта на источникъ; они встали, посмотрѣли другъ-на-друга и..... засмѣялись, если смѣхомъ можно назвать физическое выраженіе искренняго удовольствія и радости о побѣдѣ душевной силы.-- Хотя-бы даже перемѣна, которая была видима на лицѣ королевы Лирисъ и не придавала прекраснымъ чертамъ ея истинной жизни, истинной небесной прелести, хотя-бы, говорю я, эта перемѣна и не изобличала совершеннаго измѣненія ея чувствъ, то всякій могъ уже видѣть это изъ особеннаго рода ея смѣха. Какъ различно небо отъ земли, точно такое-же различіе было между этимъ смѣхомъ и тѣмъ хохотомъ, которымъ она прежде мучила короля, и слыша который, умные люди говорили, что такъ можетъ смѣяться не человѣкъ, но какое-нибудь другое, чудное существо, сокрытое внутри его. Смѣхъ Офіоха также обнаруживалъ счастливую перемѣну въ его характерѣ. Король и королева, насмѣявшись до-сыта, воскликнули почти въ одно время:
   "О! мы заснули въ дикой, необитаемой странѣ, были тревожимы страшными сновидѣніями и пробудились на родинѣ теперь мы узнаемъ другъ-друга въ самихъ себя, стало-быть мы уже не осиротѣвшія дѣти!" -- и, произнесши это, они, съ выраженіемъ искреннѣйшей любви, упали другъ;ъ-другу въ объятія.-- Между-тѣмъ жители Урдаргартена тѣснились около источника, желая въ него посмотрѣться; надъ тѣми изъ нихъ, которыхъ заразила печаль короля, произвелъ источникъ такое-же дѣйствіе, какое онъ произвелъ надъ королемъ и королевою, а здоровые оставались въ прежнемъ своемъ состояніи. Врачи нашли воду источника обыкновенною, безъ всякой минеральной примѣси; а философы не совѣтовали смотрѣться въ зеркальную поверхность, потому-что человѣкъ, увидѣвъ себя и цѣлый свѣтъ на изворотъ, можетъ легко получить головокруженіе. Были даже люди изъ образованнѣйшаго класса, которые утверждали, что урдарскій источникъ совершенно не существуетъ, и что прекрасная вода, которая образовалась изъ таинственной призмы матка, отъ короля и народа получила названіе урдарскаго источника.-- Король Офіохъ и королева Лирисъ преклонились предъ великимъ магикомъ Гермодомъ, который принесъ имъ счастіе и блаженство, и благодарили его въ отборныхъ изрѣченіяхъ. Гермодъ поднялъ ихъ съ ловкостію, свойственною однимъ волшебникамъ, и обѣщалъ, въ критическихъ обстоятельствахъ государства, показываться на обсерваторіи. Послѣ-того онъ поднялся на воздухъ и съ-верху произнесъ слѣдующія слова громкимъ голосомъ, который раздавался подобно сильному звону металлическаго колокола.
   "Мысль, уничтожаетъ воззрѣніе, и человѣкъ, отторгнутый отъ материнской груди, повсюду блуждаетъ безъ отечества и колеблется въ ложныхъ понятіяхъ, пока мысль, отразившись въ самой-себѣ и постигнувъ себя, даетъ человѣку понять, что онъ существуетъ, и что умѣя господствовать надъ богатѣйшими рудниками, дарованными ему матерью-природой, онъ долженъ умѣть и повиноваться ея законамъ.

КОНЕЦЪ ПОВѢСТИ О КОРОЛѢ ОФІОХѢ И О КОРОЛЕВѢ ЛИРИСЪ.

0x01 graphic

   Челіонати замолчалъ, художники молчали также и погрузились въ размышленіе, произведенное сказкою стараго шарлатана, которую они представляли себѣ совершенно иначе.
   "Мейстеръ Челіонати," сказалъ наконецъ Францъ Рейнгольтъ, "сказка ваша отзывается Эддой, Волуспой, индицизмомъ и, почему я знаю, какими еще древними мистическими книгами; но если я васъ вѣрно понялъ, то урдарскій источникъ, которымъ были осчастливлены жители Урдаргартена, то-же-самое что мы Нѣмцы называемъ юморомъ. Чудная сила мысли, рождающаяся изъ глубокаго воззрѣнія на предметы, создаетъ своего собственнаго ироническаго двойника, по страннымъ фарсамъ котораго она узнаетъ -- простите за дерзость -- свои собственныя кривлянія и восхищается ими. Но, мейстеръ Челіонати, этимъ миѳомъ вы доказали намъ, что знаете еще другія шутки, кромѣ карнавальныхъ.
   "Что вы толкуете мнѣ о миѳахъ!" воскликнулъ Челіонати. "Развѣ я хотѣлъ разсказать вамъ что-нибудь другое, кромѣ хорошенькой повѣсти изъ жизни друга моего Руффіамонте?-- Надобно вамъ сказать, что этотъ задушевный другъ мои, Руффіамопте, никто иной, какъ великій магикъ Гермодъ, который излечилъ короля Офіоха отъ печали. Если вы мнѣ не вѣрите, то разспросите самого матка обо всемъ: онъ находится здѣсь и живетъ во дворцѣ Пистоя." --
   Только-что Челіонати произнесъ имя дворца Пистоя, какъ всѣ вспомнили чудное маскарадное шествіе, которое въѣхало за нѣсколько дней предъ-этимъ во дворецъ, и пристали къ шарлатану съ разспросами. Художники говорили, что онъ какъ искатель приключеній, можетъ имъ, лучше всякаго, объяснить всѣ чудеса этого шествія.
   "Вѣрно," сказалъ Рейнгольтъ смѣясь, "вѣрно этотъ старичекъ, который занимался науками, сидя въ тюльпанѣ, былъ вашъ задушевный другъ, великій магикъ Гермодъ, или по-крайней-мѣрѣ чернокнижникъ Руффіамонте."
   -- "Ты отгадалъ, сынъ мой!" сказалъ Челіонати спокойно., Но теперь еще не время говорить слишкомъ-много о томъ, что находится во дворцѣ Пнетоя."
   Съ этими словами Челіонати вышелъ изъ кофейной, оставивъ всѣхъ въ недоумѣніи; но такъ-какъ подобныя вещи случались съ нимъ за-частую, то никто и не старался проникнуть въ темный смыслъ его рѣчи.
   Между-тѣмъ, какъ это происходило въ греческой кофейной, Гиліо бѣгалъ взадъ и впередъ по Корзо въ странномъ своемъ нарядѣ. Онъ не забылъ, по требованію принцессы Брамбиллы, надѣть шляпу со вздернутыми къ-верху полями, похожую на чудный шлемъ, и вооружился широкимъ деревяннымъ мечемъ. Душа его была полна любовію; но онъ самъ не постигалъ, отъ-чего любовь Брамбиллы не казалась ему уже особеннымъ мечтательнымъ счастіемъ, а очень-обыкновенною и естественною страстію, которую онъ въ дерзости своей, почиталъ за необходимость и думалъ, что оно не могло быть иначе. Эта мысль воспламенила въ немъ бѣшеную веселость, обнаруживавшуюся въ ужасныхъ гримасахъ, которыхъ онъ самъ внутренно пугался.
   Брамбилла не показывалась нигдѣ и Гиліо внѣ себя кричалъ:
   " Голубка!-- сердечко мое!-- я отыщу тебя, непремѣнно отыщу! "
   И онъ какъ сумасшедшій, бросился въ толпу, сбивалъ съ ногъ сотню масокъ, покуда пара танцующихъ не бросилась ему въ глаза и не привлекла всего его вниманія.

0x01 graphic

   Забавное существо, одѣтое точно-также какъ Гиліо, и точно такого-же роста, второе Я нашего героя, танцовало, играя на гитарѣ, съ очень-красиво-одѣтой женщиной, которая била въ кастаньетты. Гиліо окаменѣлъ, увидѣвъ свое танцующее Я; но, при взглядѣ на дѣвушку, грудь его воспламенилась снова! Ему казалось, что онъ никогда еще не видѣлъ такой очаровательной красоты и прелести; каждое движеніе ея изобличало полноту какого-то необыкновеннаго удовольствія, придававшаго буйной рѣзвости танца неизъяснимую прелесть.
   Чудный контрастъ въ наружности танцующихъ былъ до-того забавенъ, что зрители, удивляясь прекрасной дѣвушкѣ, въ-то-же время должны были невольно смѣяться надъ ея кавалеромъ. Но это-то самое противорѣчіе между красотой и безобразіемъ одушевляло танцующихъ, придавая каждому движенію ихъ жизнь и значеніе.
   Гиліо уже догадывался, кто была танцовщица, какъ вдругъ маска, стоявшая возлѣ него произнесла:
   "Это принцесса Брамбилла, которая танцуетъ со своимъ возлюбленнымъ, ассирійскимъ принцемъ, Корнеліо Кіаппери!

0x01 graphic

0x01 graphic

ГЛАВА IV.

О пользѣ сна и сновидѣній, и что думаетъ объ этомъ Санхо Пансо.-- О томъ, какъ виртембергскій чиновникъ упалъ съ лѣстницы и о томъ, какъ Гиліо не могъ постигнуть самого себя. Риторическія ширмы, двойная галиматья и бѣлый арапъ.-- О томъ, какъ старый князь Бастіанелло-ди-Пистоя посѣялъ на Корзѣ апельсиныя зернышки и взялъ подъ свое покровительство толпу масокъ. Beau jour дурныхъ дѣвушекъ.-- Извѣстія о знаменитой чернокнижницѣ Цирцеѣ, которая складывала бантики, и о красивой змѣиной травѣ, которая растетъ въ цвѣтущей Аркадіи.-- О томъ, какъ Гиліо въ отчаяніи хотѣлъ заколоться кинжаломъ, но, одумавшись, сѣлъ къ столу утолять свой голодъ и въ заключеніе пожелалъ принцессѣ доброй ночи.

   Не удивляйся, любезный читатель, что въ этомъ твореніи, которое такъ похоже на сказку, ты встрѣтишь множество чудесъ волшебства и мистификацій, совершающихся въ душахъ дѣйствующихъ лицъ.-- Но развѣ это не лучшее мѣсто дѣйствія?-- Можетъ-быть и ты, мой читатель, одного мнѣнія со мною, что человѣческая душа самое таинственное изъ всѣхъ чудесъ, существующихъ на свѣтѣ.-- Какой прекрасный міръ заключается въ нашемъ сердцѣ? И этотъ міръ не стѣсненъ никакими предѣлами; сокровища его превышаютъ несмѣтныя богатства всего видимаго творенія!-- Какъ мертва, какъ бѣдна и жалка была-бы наша жизнь, еслибы мы не вмѣщали въ себѣ того неизсякаемаго алмазнаго рудника, изъ котораго въ блескѣ и сіяніи возникаетъ чудное царство, и это царство -- наша собственность! Щедро одарены тѣ, которые вполнѣ познаютъ это имущество. Еще щедрѣе одарены и блаженны тѣ, которые умѣютъ отрывать въ себѣ свои перуанскіе драгоцѣнные камни, ихъ обдѣлывать и выбивать изъ нихъ великолѣпный огонь.-- Санхо почиталъ сонъ величайшимъ благодѣяніемъ природы, но еще болѣе цѣнилъ сновидѣніе. Не то сновидѣніе, которое восходитъ изъ нашей души тогда только, когда мы лежимъ подъ мягкимъ покрываломъ сна -- нѣтъ! Сновидѣніе, которое грѣзится намъ въ продолженіе всей нашей жизни, которое подымаетъ часто, на крылья свои, время, подавляющее земное бытіе; сновидѣніе, предъ которымъ замолкаетъ всякая горькая печаль, всякая безутѣшная жалоба обманутой надежды, потому-что это самое сновидѣніе, волшебны" лучь, вспыхнувшій въ груди нашей, и обѣщающій удовлетвореніе нашимъ безконечнымъ желаніямъ.--
   Эти мысли пришли мнѣ въ голову, когда я началъ было описывать, въ какомъ чудномъ расположеніи духа находился замаскированный Фава, когда ему нашептывали слова: "это принцесса Брамбилла, которая танцуетъ со своимъ возлюбленнымъ, ассирійскимъ принцемъ, Корнеліемъ Кіаппери!" -- Рѣдко авторы могутъ умолчать о томъ, что они думаютъ при разныхъ критическихъ случаяхъ, въ которыхъ находятся ихъ герои; и слишкомъ охотно распространяютъ свои сочиненія, называя разсужденіемъ все то, что хотя и не нужно для повѣсти, но можетъ служить ей пріятнымъ украшеніемъ. И потому мысли, которыми началась эта глава, можно принять также за пріятное украшеніе, потому-что онѣ были такъ-же мало нужны для повѣсти, какъ и для описанія того состоянія, въ которомъ находился нашъ герой.
   -- Съ Гиліо кромѣ-того, что онъ мгновенно принялъ самого-себя за принца Кіаппери, танцовавшаго съ Брамбиллой, ничего болѣе не случилось. Въ этомъ мѣстѣ не мѣшаетъ привести примѣръ изъ психологической таблицы Мохарта, гдѣ одинъ виртембергскій чиновникъ, въ нетрезвомъ видѣ слетѣвшій съ лѣстницы, весьма сожалѣлъ о своемъ писарѣ, который провожалъ его, и но его мнѣнію, такъ жестоко ушибся.
   "Но обратимся къ нашему герою. Фава находился въ такомъ состояніи, которое можно очень-удачно сравнить съ пьянствомъ, онъ страдалъ душевнымъ опьяненіемъ, рождающемся изъ силы извѣстныхъ эксцентрическихъ понятіи о своемъ собственномъ Я; а такъ-какъ актеры преимущественно склонны напиваться такимъ образомъ, то -- ну, и проч. и проч.
   И такъ Гиліо считалъ себя за ассирійскаго принца, Корнеліо Кіаппери, и хотя тутъ не было ничего особеннаго, по все-таки довольно-трудно объяснить, откуда взялось это чудное, никогда еще нечувствуемое имъ удовольствіе, которое упоительнымъ жаромъ проникалъ во всю его внутренность. Сильнѣе и сильнѣе ударялъ онъ по струнамъ гитары; важнѣе и чуднѣе становились гримасы и скачки живаго танца.

0x01 graphic

   Но двойникъ его, находившійся передъ нимъ, наносилъ ему по воздуху удары широкимъ деревяннымъ мечемъ, танцуя, прыгая и корча такіяже хари, какъ и онъ.
   Брамбилла изчезла.
   "Это мое Я виновато, что мнѣ не удалось видѣть моей прекрасной невѣсты, подумалъ Гиліо. Взоръ мой не можетъ проникнуть въ мою внутренность и, воспользовавшись этимъ, мое проклятое Я нападаетъ на меня съ опаснымъ оружіемъ 5 но я уморю его, играя и танцуя съ нимъ, и тогда только я буду въ полномъ смыслѣ ассирійскимъ принцемъ, а Брамбилла моею!" --
   Покуда въ головѣ Гиліо роились эти не много смутныя мысли, скачки его доходили до чрезвычайности; но тутъ двойникъ его ударилъ своимъ деревяннымъ мечемъ такъ сильно по гитарѣ, что она раздробилась на мѣлкія части, а Гиліо упалъ на-взничь и порядкомъ себѣ что-то отшибъ. Ужасный хохотъ народа, который окружилъ танцующихъ, пробудилъ Гиліо изъ его мечтательности. При паденіи слетѣли съ него маска и очки: его узнали, и сотня голосовъ воскликнула:
   "Bravo, bravissimo, Signor Giglio!" Гиліо, которому пришло въ голову, что трагическому актеру не прилично забавлять народъ площадными фарсами, вскочилъ и убѣжалъ съ Корзо. Возвратившись домой, онъ сбросилъ съ себя чудную маску, окутался въ табарро и пошелъ опять на площадь.
   Бродя взадъ-и-впередъ, Фава пришелъ наконецъ ко дворцу Пистоя, тутъ онъ почуствовалъ, что кто-то схватилъ его за руку и сказалъ ему тихо: "Если походка и фигура меня не обманываютъ, то это вы, дражайшій синьоръ Гиліо Фава? "Гиліо узналъ аббата Антоніо Кіари. При видѣ аббата въ умѣ его оживилось то прекрасное время, когда онъ игралъ трагическихъ героевъ и лотомъ, сбросивъ съ себя котурны, тихо прокрадывался по узенькой лѣстницѣ къ Гіацинтѣ. Аббатъ Кіари (можетъ-быть предшественникъ того знаменитаго Кіари, который шелъ войною на графа Гоцци и принужденъ былъ сдаться) уже съ малолѣтства съ немалымъ трудомъ пріучилъ свой умъ и свои пальцы писать трагедіи, сюжетъ которыхъ всегда былъ необыкновенно-чуденъ, а исполненіе чрезвычайно-пріятно и мило. Онъ заботливо избѣгалъ, чтобъ какое-нибудь ужасное происшествіе случалось предъ глазами зрителей иначе, какъ въ полюбовной сдѣлкѣ, и завертывалъ всѣ ужасы преступленія въ вязкій клейстеръ прекрасныхъ словъ и рѣчей, такъ что зрители, глотая безъ всякаго ужаса сладкую папку, и не подозрѣвали въ срединѣ горькаго зерна. Даже самое адское пламя онъ умѣлъ употребить съ пользою для прелестнаго транспаранта, заставивъ его, т. е. адское пламя, своими риторическими ширмами, напитанными масломъ. Въ дымящіяся волны Ахерона онъ подливалъ розовую воду своихъ матеріальныхъ стиховъ, чтобъ адская рѣка, волнуясь тихо и красиво, уподоблялась кастильскому источнику.
   Подобныя вещи нравятся многимъ, а потому и не мудрено, что аббатъ Антоніо Кіари былъ любимымъ поэтомъ римской публики. Сверхъ-того онъ имѣлъ особенный даръ писать такъ называемыя благодарныя роли, отъ-чего и сдѣлался идоломъ актеровъ.-- Какой-то остроумный Французскій стихотворецъ сказалъ, что галиматья бываетъ двоякая: одна такая, которую читатель и слушатель не понимаетъ, другая высшая, которую не понимаетъ и самъ авторъ. Къ этому послѣднему изящному роду принадлежитъ драматическая галиматья, изъ которой состоятъ благодарныя роли въ трагедіяхъ.-- Рѣчи, наполненныя звучными словами, которыхъ не понимаетъ ни зритель, ни актеръ, и которыхъ не понялъ самъ поэтъ, всегда сопровождаются самыми-громкими рукоплесканіями. Аббатъ Кіари умѣлъ, какъ нельзя лучше, сочинять такую галиматью, а Гиліо Фава владѣлъ искуствомъ читать ее съ особенной силой и могъ при этомъ принимать такія ужаснонеистовыя положенія, которыя исторгали крикъ у восторженныхъ зрителей. И такъ Гиліо и Кіари были въ чрезвычайно-дружескихъ сношеніяхъ между-собою и чрезмѣрно уважали другъ-друга, да это и не могло быть иначе.
   "Хорошо, что я встрѣтилъ васъ, синьоръ Гиліо!" сказалъ аббатъ. "Теперь я отъ васъ самихъ узнаю подробно все то, что мнѣ, но временамъ, разсказывали о дѣлахъ и поступкахъ вашихъ, которыя, признаюсь вамъ, довольно странны и глупы.-- Скажите, съ вами поступили очень-худо? Оселъ-импрерзаріо прогналъ васъ со сцены, принявъ за сумасшествіе одушевленіе, произведенное моими трагедіями, потому-что вы, кромѣ моихъ стиховъ, ничего не хотѣли читать на театрѣ?-- О, это ужасно!-- Вамъ вѣроятно извѣстно, что этотъ безумецъ оставилъ совершенно трагедію и даетъ теперь на своемъ театрѣ пошлыя пантомимы, которыя я ненавижу.-- И потому глупѣйшій изъ всѣхъ содержателей театровъ не принимаетъ болѣе ни одной изъ моихъ пьесъ, не-смотря-на то, что мнѣ удалось своими твореніями доказать Италіянцамъ, что значитъ трагедія, въ полномъ смыслѣ этого слова. Что-жъ касается до древнихъ трагиковъ, я разумѣю Эсхила, Софокла и другихъ (вы вѣроятно слыхали о нихъ), то само-собою разумѣется, что шероховатыя, грубыя произведенія ихъ, безъ всякихъ эстетическихъ правилъ, извиняются только младенческимъ состояніемъ искуства тѣхъ временъ, для насъ же эти произведенія остаются неудобосваримыми. О Софонизбѣ Трессино и о Каначе Сперони, которыхъ одна глупость прославила лучшими, величайшими произведеніями нашего древняго поэтическаго періода, перестанутъ также говорить, когда изъ моихъ трагедій публика извлечетъ настоящее понятіе о той истинной трагической силѣ, которая раждается отъ увлекательной декламаціи.-- Досадно только, что ни на одномъ театрѣ не хотятъ представлять моихъ пьесъ, съ-тѣхъ-поръ, какъ вашъ импрезаріо, этотъ злодѣй, промѣнялъ трагедію на пантомиму.-- Но подождите, il trotte d'asino dura poco. Скоро вашъ содержатель пропадетъ, какъ мокрая курица, вмѣстѣ со своими арлекинами, панталонами, бригеллами, и прочими негодными выродками подлаго сумасбродства. И тогда О, клянусь, синьоръ Гиліо, ваша отставка уколола меня прямо въ сердце, потому-что ни одинъ актеръ на землѣ не доводилъ до такого-совершенства въ схватываніи моихъ слишкомъ-оригинальныхъ и сильныхъ мыслей, какъ вы!... Но уйдемте изъ шумной давки, которая оглушаетъ меня. Зайдемте ко мнѣ. Я прочту вамъ мою новую трагедію, которая приведетъ васъ въ величайшее удивленіе -- Я назвалъ ее: Il Moro Bianco. Не удивляйтесь странности этого названія! Оно совершенно соотвѣтствуетъ чрезвычайности и оригинальности сюжета.--
   Съ каждымъ словомъ болтливаго Кіари Гиліо чувствовалъ, что все болѣе-и-болѣе вырывался изъ того труднаго, натянутаго положенія, въ которомъ онъ находился. Сердце его наполнилось радостію, когда онъ снова вообразилъ себя трагическимъ актеромъ, декламирующимъ несравненные стихи аббата Кіари. Онъ заботливо спросилъ поэта, есть-ли въ Moro Bianco благодарная роль для него.
   "Развѣ въ моихъ трагедіяхъ," сказалъ съ жаромъ аббатъ Кіари, "есть другія роли, кромѣ благодарныхъ?-- Какое несчастіе, что всѣ роли въ моихъ пьесахъ, даже самыя ничтожныя могутъ быть разыгрываемы только великими артистами. Въ моемъ Moro Bianco является при началѣ катастрофы невольникъ, которыи говоритъ слѣдующіе стихи:
   
   Ah! giorno di dolori! crudel ingano!
   Ah signore infelice, la tua morte
   Mi fa piangere e subito partire!--
   
   Потомъ онъ въ-самомъ-дѣлѣ поспѣшно-уходитъ и не является уже болѣе. Конечно, эта роль не велика; но повѣрьте мнѣ, синьоръ Гиліо, почти цѣлая человѣческая жизнь нужна лучшему актеру для-того, чтобъ прочесть эти стихи такъ, какъ я ихъ понялъ, какъ я ихъ написалъ, и тогда только они могутъ очаровать публику и привести ее въ неистовое восхищеніе."
   Разговаривая такимъ-образомъ, аббатъ и Гиліо пришли въ улицу del Babuino, гдѣ жилъ знаменитый драматическій писатель. Лѣстница, по которой они взбирались, была такъ крута, что Гиліо во-второй-разъ невольно вспомнилъ о Гіацинтѣ и пожелалъ отъ всей души встрѣтить тамъ лучше миленькую красоточку, чѣмъ ''Бѣлаго Арапа" Кіари.
   Аббатъ зажегъ двѣ свѣчи, придвинулъ къ столу кресло для своего гостя, досталъ довольно-толстую рукопись, и, усѣвшись напротивъ Гиліо, началъ торжественно: Il Moro Bianco, tragedia etc:
   Первая сцена начиналась длиннымъ монологомъ какого-то дѣйствующаго лица, которое говорило сначала о погодѣ, о надежной прибыли предстоящаго винограднаго сбора и потомъ пускалось въ длинныя и несвязныя разсужденія о преступности братоубійства.
   Гиліо самъ не зналъ, почему стихи аббата, которые онъ считалъ прежде прекрасными, показались ему сегодня нелѣпыми и скучными!-- Несмотря на то, что аббатъ читалъ свои стихи сильно-потрясающимъ голосомъ, съ слишкомъ преувеличенною энергіею, отъ которой дрожали стѣны, Гиліо впалъ въ какую-то мечтательность 5 онъ сталъ припоминать все то, что случилось съ нимъ, съ того самаго дня, въ который во дворецъ Пистоя въѣхала чудная маскарадная процессія. Предавшись совершенно этимъ мыслямъ, онъ облокотился на спинку креселъ, сложилъ руки и болѣе-и-болѣе сталъ опускать голову на грудь.
   Сильный ударъ по плечу пробудилъ его отъ мечтательности. "Что это?" закричалъ со злостію аббатъ, который вскочилъ между-тѣмъ со своего мѣста и нанесъ ему ударъ. "Что это?-- Ужъ не спите-ли вы?-- Вы не хотите слушать моего Moro Blanco?-- А, теперь я понимаю все. Импрезаріо былъ правъ, прогнавъ васъ; вы стали жалкій, безсмысленный мальчишка, и не имѣете никакого понятія о высочайшихъ красотахъ поэзіи.-- Знаете-ли, что участь ваша теперь рѣшена, что вы никогда не можете подняться изъ тины, въ которой завязли?-- Вы заснули, слушая моего Moro Bianco! Это неизгладимое преступленіе, грѣхъ, вопіющій на небо! Убирайтесь отсюда!"
   Гиліо чрезвычайно испугался гнѣва аббата. Онъ смиреннымъ и печальнымъ голосомъ сказалъ ему, что для уразумѣнія его трагедій надобно имѣть твердую, сильную душу, и что сердце Гиліо сокрушено отъ тѣхъ странныхъ и несчастныхъ происшествій, въ которыя онъ былъ въ послѣдніе дни замѣшанъ.
   "Повѣрьте мнѣ, добрый аббатъ! " примолвилъ Фава, какая-то таинственная судьба меня преслѣдуетъ. Я похожу теперь на разбитую цитру, которая не можетъ ни таить въ себѣ, ни испустить изъ себя пріятнаго звука! Если вы полагаете, что я заснулъ, слушая ваши прекрасные стихи, то я могу сказать себѣ въ оправданіе, что мною до-такой-степени овладѣла болѣзненная сонливость, что даже самыя сильныя рѣчи вашего несравненнаго "Бѣлаго Арапа" показались мнѣ вялыми и скучными.
   -- "Вы сумасшедшій?" закричалъ аббатъ.
   "Не гнѣвайтесь на меня, " продолжалъ Гиліо. "Я почитаю васъ за величавшаго генія, подъ искуснымъ перомъ котораго развился талантъ мог. и прошу отъ васъ совѣта и помощи. Позвольте мнѣ разсказать вамъ все, что случилось со мною и попросить отъ васъ покровительства! Постарайтесь, чтобъ меня также освѣтилъ солнечны блескъ, въ которомъ возсіяетъ вашъ "Бѣлый Арапъ" и чтобъ я исцѣлился отъ злѣйшей горячки!"
   Слова Гиліо смягчили аббата, и онъ позволилъ разсказать себѣ все о сумасшедшемъ Челіонати, о принцессѣ Брамбиллѣ и проч:
   Когда Гиліо кончилъ, аббатъ сказалъ важнымъ, торжественнымъ голосомъ, погрузившись, на нѣсколько мгновеній, въ глубокое размышленіе: "Ты совершенно невиненъ, сынъ мой. Я тебя прощаю, и чтобъ доказать тебѣ мое неограниченное великодушіе, мое добросердечіе, я дарую тебѣ величайшее счастіе, которое ты только можешь встрѣтить на земномъ пути своемъ!-- Возьми роль бѣлаго арапа, и пламеннѣйшее желаніе души твоей, которая жаждетъ величія, исполнится, когда ты будешь играть ее!-- Но, сынъ мой, ты попалъ въ когти дьявола. Адскій заговоръ противъ величайшей поэзіи, противъ моихъ трагедіи, и меня самого хочетъ воспользоваться тобою, какъ смертельнымъ оружіемъ.-- Не слыхалъ-ли ты когда-нибудь о старомъ князѣ Бастіанелло-ди-Пистоя, жившемъ въ томъ дворцѣ, въ который въѣхали замаскированныя лица? Старый князь давно уже пропалъ изъ Рима, и нынче нѣтъ о немъ ни-слуху ни-духу!...
   Но въ свое время Бастіанелло былъ большой чудакъ и смѣшонъ во всѣхъ своихъ рѣчахъ и предпріятіяхъ. Такъ, напримѣръ, онъ утверждалъ, что происходитъ отъ королевскаго поколѣнія, царствовавшаго въ далекой, неизвѣстной странѣ, и что ему уже до трехъ, или четырехъ-сотъ лѣтъ, несмотря-на то, что я самъ знаю священника, который крестилъ его здѣсь. Часто говаривалъ онъ о визитахъ, которые ему дѣлало его семейство таинственнымъ образомъ, и въ-самомъ-дѣлѣ въ домѣ его чудныя существа внезапно являлись и изчезали.-- Впрочемъ, нѣтъ ничего легче, какъ слугъ к служанокъ нарядить въ странные костюмы?-- Да и кто болѣе могли быть эти существа, на которыя смотрѣлъ съ удивленіемъ глупый народъ и почиталъ князя за нѣчто особенное, почти за волшебника! О, онъ надѣлалъ много дурачествъ! Всякому извѣстно, что онъ однажды во время карнавала посѣялъ посреди Корзо померанцевыя зернышки, изъ которыхъ немедленно, къ радости толпы, выросли маленькіе, красивые пульчинеллы, и онъ полагалъ, что это сладкіе плоды Римлянъ.-- Но зачѣмъ мнѣ наводить на васъ скуку, разсказывая вамъ о сумасбродствахъ князя; я открою вамъ лучше то, что дѣлаетъ его опаснѣйшимъ человѣкомъ? Можете-ли вы себѣ представить что этотъ проклятый старикъ хочетъ не премѣнно уничтожить изящный вкусъ въ литературѣ и въ искуствахъ?-- Онъ началъ съ-того, что взялъ всѣ маски италіяпскои комедіи подъ свое покровительство, и, признавая лишь древнюю трагедію говорилъ много о нѣкоторомъ родѣ трагедіи, которую можетъ произвести только высохшій мозгъ? Правду сказать, я никогда не понималъ хорошенько, чего онъ добивался, но мнѣ казалось. будто онъ утверждалъ, что высшую трагедію должно создавать посредствомъ особаго рода шутки. И..... да нѣтъ, это невѣроятно, это почти не возможно сказать.... мои трагедіи.... понимаете-ли вы?... мои трагедіи, говорилъ онъ, также чрезвычайно забавны, но совсѣмъ въ другомъ родѣ, потому-что трагическая высокопарность, въ моихъ пьесахъ невольно сама себя пародируетъ.-- До-чего, подумаешь, доводятъ глупыя мысли и мнѣнія? Но Бастіонелло не довольствовался этимъ: ненависть свою ко мнѣ и къ моимъ твореніямъ онъ подтвердилъ гнусными дѣлами!-- Прежде вашего прибытія въ Римъ случилось со мною ужасное происшествіе.-- Давали прекраснѣйшую изъ моихъ трагедіи (т. е. прекраснѣйшую послѣ Moro Blanco,) а именно: Lo spettro fraterno vendicato. Актеры превосходили самихъ себя, никогда они не понимали такъ хорошо истиннаго смысла моихъ стиховъ, никогда движенія и положенія ихъ не были такъ истинно-трагическія, и при семъ случаѣ, позвольте мнѣ вамъ замѣтить, синьоръ Гиліо, что ваши тѣлодвиженія, а особенно ваши позы еще не совсѣмъ усовершенствованы. Синьоръ Цекіелли, мои тогдашній трагикъ, разширивъ ноги, которыя, козалось, были пригвозждены къ театральному помосту, и махая по воздуху руками, умѣлъ такъ искусно поворачиваться корпусомъ, что могъ спокойно смотрѣть за спиною и былъ такимъ-образомъ вдвойнѣ дѣйствующимъ Янусомъ для зрителей. Подобныя вещи производятъ всегда удачное дѣйствіе на публику, пахъ непремѣнно должно выполнять, когда въ скобкахъ написано: (Онъ приходитъ въ отчаяніе!--) Однакожъ возвратимся къ моему spettro fraterno. Это было превосходнѣйшее представленіе, и не-смотря-на то, публика ужасно хохотала надъ каждой, рѣчью моего героя. Но я вскорѣ узналъ виновника этой адской интриги. Въ ложѣ сидѣлъ князь Пистоя и по его мановенію происходилъ этотъ хохотъ. Можете себѣ представить, какъ я обрадовался, когда князь изчезъ изъ Рима! Но духъ его все-еще живетъ въ старикѣ Челіонати, который тщетно старался уже осмѣять мои трагедіи на кукольныхъ театрахъ. Что Бастіонелло проказничаетъ опять въ Римѣ, это доказываетъ чудный маскарадъ, который въѣхалъ во дворецъ его. Челіонати разставляетъ вамъ сѣти, желая повредить мнѣ. Ему удалось уже согнать васъ со сцены и уничтожить трагедію вашего содержателя. Теперь хотятъ васъ совершенно отдалить отъ искуства, наполняя вашу голову различнымъ чуднымъ вздоромъ о принцессахъ, о дивныхъ привидѣніяхъ и проч. Но вы послѣдуйте моему доброму совѣту; сидите себѣ дома, пейте больше воду, чѣмъ вино, и изучайте съ рачительностію моего Moro Bianco, котораго я дамъ вамъ съ собою! Только въ бѣломъ Арапѣ вы наѣдете утѣшеніе, спокойствіе и счастіе, а въ послѣдствіи честь и славу.-- Прощайте, синьоръ Гиліо!" ...
   На слѣдующее утро, Гиліо, исполняя приказъ аббата, собирался уже изучать превосходную трагедію Moro Bianco; но буквы расплывались предъ глазами его въ милое изображеніе прелестной Гіацинты Соарди. "Нѣтъ!" воскликнулъ наконецъ Фава съ нетерпѣніемъ, "нѣтъ, это свыше силъ моихъ! Я не могу болѣе, я долженъ идти къ милой Соарди. Я знаю, она все.-еще любитъ меня, она должна меня любить, и на зло всякой сморфіи, она не будетъ въ состояніи скрыть этого отъ своего Гиліо, когда снова его увидитъ. Тогда я вѣрно избавлюсь отъ этой горячки, которую проклятый Челіонати напустилъ на меня, и какъ Фениксъ изъ пепла, я, возрожденный, возстану изъ тины всѣхъ мечтаніи въ видѣ Бѣлаго Арапа!--
   Гиліо разрядился въ-пухъ, чтобъ отправиться къ костюмеру Бескани, гдѣ онъ думалъ встрѣтить свою возлюбленную. Но только-что онъ хотѣлъ переступить черезъ порогъ своей двери, какъ вдругъ почуствовалъ вліяніе Бѣлаго Арапа. Имъ овладѣлъ, подобно лихорадочной дрожи, трагическій восторгъ. "Что," воскликнулъ онъ, вытянувъ правую ногу, простерши обѣ руки впередъ и распяливъ пальцы, какъ-бы отгоняя привидѣніе. "Что, если она разлюбила меня? Если она, прельстившись волшебными, обманчивыми фигурами Оркуса высшаго круга и упоенная водою забвенія, въ-самомъ-дѣлѣ меня забыла? Если соперникъ... Ужасная мысль, которую произвелъ мрачный тартаръ, чреватый смертію. О, отчаяніе! Сюда, безцѣнный другъ, ты одинъ, извлекая изъ насъ розовый потокъ, примиряешь человѣка съ позоромъ и даешь намъ покой и отраду ... ты отомстишь за меня." Съ этими словами Фава схватилъ кинжалъ, который лежалъ у него на столѣ и хотѣлъ было заколоться; но это былъ кинжалъ театральный.
   Бескани очень-удивился, когда Гиліо спросилъ его о Гіацинтѣ. Онъ никакъ не хотѣлъ сознаться, что модистка жила въ его домѣ; но когда Гиліо сталъ увѣрять его, что видѣлъ ее нѣсколько дней тому назадъ на балконѣ и говорилъ съ нею, то Бескани тотчасъ перемѣнилъ разговоръ и спросилъ, улыбаясь, какъ Гиліо чувствовалъ себя послѣ кровопусканія?-- Герой нашъ, услышавъ о кровопусканіи, стремглавъ выбѣжалъ изъ дома. Проходя по испанской площади, онъ увидѣлъ старую Беатриче, которая шла впереди его и съ трудомъ несла покрытую корзину. "Чего лучше!" проворчалъ онъ, "эта старуха будетъ моей полярной звѣздой, я послѣдую за нею!.." Фава весьма удивился, когда увидѣлъ, что она еле еле плелась къ той улицѣ, гдѣ прежде жила Гіацинта. Беатриче остановилась у воротъ дома синьора Паскале и поставила на землю тяжелую корзинку. Въ это самое мгновеніе, она увидѣла Гиліо, который слѣдовалъ за нею. "А, мои милый негодяй!" воскликнула она. "Наконецъ-то вы опять показались? Хорошъ-же вы любовникъ! -- Шатаетесь по всѣмъ закоулкамъ, и забываете свою возлюбленную въ веселое время карнавала! ... Но помогите мнѣ снести корзину на-верхъ, а тамъ вы можете удостовѣриться, не приготовилали для васъ Гіацинта нѣсколько сдобныхъ оплеухъ, которыя поставятъ вашу шаткую голову на прежнее мѣсто."
   Гиліо осыпалъ справедливыми упреками старуху, которая налгала ему, будто Гіацинта сидитъ въ темницѣ, по Беатриче отпиралась отъ этого, утверждая, что Гиліо видѣлъ все это во-снѣ, что Гіацинта никогда не оставляла дома синьора Паскале, и что она была въ нынѣшній карнавалъ прилежнѣе прежняго. Въ недоумѣніи Гиліо потиралъ себѣ рукою лобъ и дергалъ себя за носъ, какъ-бы желая пробудиться ото-сна.
   -- "Или я теперь брежу," сказалъ онъ, "или въ продолженіе всего этого времени, видѣлъ самый запутанный сонъ."...
   "Сдѣлайте одолженіе," прервала его старуха, "подымите мою корзину! Но тяжести ея вы тотчасъ узнаете, сонъ-ли вы видите, или нѣтъ." Гиліо взвалилъ на себя корзину и сталъ взбираться по узкой лѣстницѣ, волнуемый странными чувствами.
   -- "Но скажите мнѣ, пожалуй- ста, что такое у васъ въ корзинѣ?" спросилъ онъ старуху, которая шла впереди.
   "Какой глупый вопросъ!" возразила она, "будто вы не знаете, что я всегда хожу на рынокъ за провизіею? А сего-дня мы ожидаемъ гостей." ...
   -- "Гостей?" повторилъ Гиліо протяжно.
   Въ это время они пришли на-верхъ и, старуха велѣла Гиліо поставить корзину на-полъ и войти въ комнатку. Сердце Гиліо сильно забилось отъ боязливаго ожиданія и сладостнаго трепета. Онъ постучался тихо въ дверь и отворилъ ее. Въ комнатѣ сидѣла Гіацинта и по прежнему прилежно работала за своимъ столикомъ, который былъ заваленъ цвѣтами, лентами и другими матеріалами.
   "А, синьоръ Гиліо! " воскликнула Гіацинта, смотря на него блестящими глазами, "откуда это вы къ намъ пожаловали? Я думала, что вы давно оставили Римъ?" -- Гіацинта была въ это время такъ прелестна, что Гиліо смутившись остановился въ дверяхъ и не могъ произнести ни одного слова. Казалось, что по всѣму существу ея разлилась, какая-то особенная прелесть; дивный румянецъ разгорался по ея щекамъ, а глаза, да именно глаза, какъ уже сказано, свѣтили прямо въ сердце Гиліо.-- Осталось только сказать, что Гіацинта была въ своемъ beau jour, но такъ какъ это Французское слово вышло нынче изъ употребленія, то я мимоходомъ замѣчу, что beau jour имѣетъ не только свою вѣрность, но и свое особенное свойство. Всякая барышня, при небольшой красотѣ или безобразіи, должна только представить себѣ живѣе обыкновеннаго: а что, я въ-самомъ-дѣлѣ прехорошенькая дѣвушка, и будьте увѣрены, что вмѣстѣ съ этою превосходною мыслію придетъ самъ собою и beau jour.--
   Гиліо внѣ-себя бросился къ своей возлюбленной, упалъ на колѣни, и, схвативъ руки ея, воскликнулъ трагическимъ тономъ: "Гіацинта, моя прелесть!" Но вдругъ Фава почувствовалъ, что иголка глубоко вонзилась ему въ палецъ", отъ сильной боли онъ поспѣшно вскочилъ и принужденъ былъ сдѣлать нѣсколько прыжковъ, восклицая. "Чортъ побери! Чортъ побери." Гіацинта засмѣялась громко и сказала очень-спокойно: "Видите-ли, любезный синьоръ Гиліо, это маленькое наказаніе за ваше дурное и наглое поведеніе. Впрочемъ очень-хорошо съ вашей стороны, что вы посѣтили меня; намъ скоро нельзя будетъ видѣться безъ особыхъ церемоній. Садитесь и, разскажите мнѣ, какъ вы поживали въ продолженіе этого времени, какія новыя, прекрасныя роли играли? Вы знаете, какъ я это охотно слушаю, особенно если вы не впадете въ вашъ проклятый трагикомизмъ, которымъ околдовалъ васъ Кіари. "
   -- "Гіацинта," сказалъ Гиліо, изнывая отъ любовной грусти и иголочной раны, "милая Гіацинта, забудемъ всю муку разлуки!-- Они возвратились. эти радостные, блаженные часы счастія и любви"...
   "Какой вздоръ," прервала его Гіацинта: Если вы называете блаженными часами тѣ, въ которые вы старались докучать мнѣ, то я не думаю, чтобъ они когда-нибудь возвратились. Но скажу вамъ откровенно: мнѣ многое въ васъ нравилось; мнѣ иногда было весьма-пріятно видѣть васъ и потому я охотно позволю вамъ посѣщать меня и впредь, сколько это будетъ возможно; хотя обстоятельства, которыя прекращаютъ всякую довѣренность между нами и возлагаютъ на васъ нѣкоторую обязанность."
   -- "Гіацинта!... " воскликнулъ Гиліо, "что за странныя рѣчи? ...
   "Какія тутъ странныя рѣчи," возразила Гіацинта. "Садитесь на свое мѣсто, добрый Гиліо. Можетъ-быть, мы въ-послѣдній-разъ ведемъ эту откровенно-дружескую бесѣду Но полагайтесь на мою милость: однажды обѣщавшись, я никогда не лишу моего стараго друга той благосклонности, которою всегда его дарила."
   Въ это время Беатриче вошла въ комнату, неся въ рукахъ двѣ тарелки съ прекрасными плодами, а подъ мышкою у нея торчала довольно-большая бутылка. Чрезъ открытую дверь Гиліо увидѣлъ веселый огонекъ на очагѣ, а кухонный столъ былъ весь загроможденъ различными сластями.
   "Гіацинточка," сказала старуха улыбаясь, "если мы хотимъ угостить своего гостя какъ слѣдуетъ, то мнѣ надо еще не много денегъ." --
   -- "Бери сколько тебѣ нужно, Беатриче," возразила Гіацинта, подавая старухѣ маленькій кошелекъ, въ которомъ свѣтлѣлись блестящіе червонцы. Гиліо оцѣпенѣлъ, когда въ этомъ кошелькѣ узналъ совершенное подобіе своего, который, по его мнѣнію, Челіопати всунулъ ему тихонько, въ карманъ.
   "Не адскій-ли это обманъ?" воскликнулъ онъ, вырвавъ поспѣшно кошелекъ изъ рукъ старухи, и держа его нѣсколько времени предъ самыми глазами. Но онъ опустился въ изнеможеніи на стулъ, когда прочелъ на кошелькѣ надпись: Вспомни о своемъ сновидѣніи!--
   -- "Что это?.. заворчала на него старуха, взявъ кошелекъ, который подавалъ ей Гиліо. Васъ, синьоръ шаромыжникъ безъ всякаго сомнѣнія изумляетъ такое прекрасное зрѣлище? Послушайте-ка пріятную музыку и восхищайтесь ею! Съ этими словами она потрясла кошелекъ, и, звеня червонцами, вышла изъ комнаты.
   "Гіацинта," сказалъ Гиліо, погруженный въ печаль и безутѣшность,, Гіацинта, что за странная тайна! ... Выскажите ее!... Произнесите мой смертный приговоръ."
   -- "Вы все тотъ-же чудакъ, "возразила Гіацинта, держа тоненькую иголку между кончиками пальцевъ къ свѣту, и вдѣвая искусно чрезъ ушко серебрянную нить. "Вы изъ-всякаго вздора приходите въ вступленіе и скитаетесь повсюду, какъ скучная трагедія съ еще скучнѣйшими восклицаніями, о! ахъ! и увы!... Здѣсь рѣчь идетъ совсѣмъ не о ужасно-страшныхъ вещахъ, и если вамъ угодно будетъ вести себя по-приличнѣе и не кривляться подобно полусумасшедшему, то я разсказала-бы вамъ разныя новости." --
   "О, говорите, умертвите меня!" бормоталъ герой нашъ удушливымъ голосомъ.--
   -- "Помните-ли, синьоръ Гиліо," начала Гіацинта, "какъ вы говорили мнѣ однажды о чудесахъ молодаго актера? Вы называли такого превосходнаго героя движущимся любовнымъ приключеніемъ, живымъ романомъ на двухъ ногахъ и, Богъ знаетъ, кѣмъ вы его еще величали. Теперь я въ свою очередь утверждаю, что молодую швею, которой небо даровало красивую наружность, пріятное лице, а особенно ту внутреннюю магическую силу, посредствомъ которой дѣвица становится истинной дѣвицей, можно назвать еще большимъ Судомъ. Такая пташка бываетъ милымъ любовнымъ приключеніемъ, носящимся въ воздухѣ, и узенькая лѣстница, по которой восходятъ къ ней, ничто иное, какъ волшебныя ступени, которыя ведутъ въ царство дѣтски-смѣлыхъ любовныхъ сновидѣній. Въ ней самой заключается тайна женскаго наряда, которая, то въ блестящемъ сіяніи роскошнаго великолѣпія цвѣтовъ, то въ благотворномъ свѣтѣ бѣлыхъ лучей мѣсяца, то въ розовыхъ туманахъ или синихъ вечернихъ парахъ производитъ на васъ, мужчинъ милое очарованіе. Вы приближаетесь къ чудному лабиринту, подстрекаемые пламеннымъ, неукротимымъ желаніемъ, вы видите могущественную волшебницу посреди ея чародѣйскихъ снарядовъ но тутъ превращается въ любовную сѣть каждое кружево, къ которому она прикасается бѣленькими своими пальчиками, каждая лента, накалываемая ею, дѣлается петлей, въ которую вы запутываетесь. А въ глазахъ ея отражаются всѣ восхитительныя любовныя дурачества, которы; сознаютъ себя, смѣются и радуются сердечно надъ самими собою. Вы слышите, какъ вздохи ваши повторяются въ глубинѣ души ея, но такъ тихо и мило, какъ будто страстное эхо вызываетъ изъ далекихъ очарованныхъ горъ своего любезнаго. Тутъ не существуютъ ни чины, ни званія; маленькая комнатка прелестной Цирцеи бываетъ цвѣтущей Аркадіей, въ которой спасаются и богатый принцъ и бѣдный актеръ, бѣжавшіе изъ необитаемой степи своей земной жизни. И чтожъ та кое, если, между прекрасными цвѣтами этой Аркадіи, растетъ, въ небольшомъ количествѣ змѣиная трава? Она принадлежитъ къ обольщающему роду, цвѣтетъ прекрасно и пахнетъ еще лучше."
   "Да, да," прервалъ Фава Гіацинту, "и изъ цвѣтка этой прекрасно-цвѣтущей благовонной травы выскакиваетъ пресмыкающее, имя котораго она носитъ, и уязвляетъ насъ внезапно жаломъ, точно-также, какъ острой иголкой."
   -- "Это бываетъ лишь тогда," продолжала Гіацинта, "когда непосвященный, чуждый нашей Аркадіи, сунется туда съ своимъ носомъ."
   "Прекрасно сказано," возразилъ Гиліо со злостію "прекрасно сказано, моя милая Гіацинта! Надобно признаться, что ты, съ-тѣхъ-поръ какъ я не видалъ тебя, очень поумнѣла. Ты такъ зафилософствовалась, что я поневолѣ принужденъ тебѣ удивляться. Вѣроятно, ты чрезвычайно нравишься самой себѣ, въ видѣ Цирцеи, обитающей въ прелестной Аркадіи твоего чердачка, которую портной Бескани не забылъ снабдить всѣми нужными волшебными снарядами."
   -- "Можетъ-быть, со мною случилось тоже-самое, что и съ тобою," замѣтила Гіацинта очень-спокойно. "И я видѣла также разные прекрасные сны.-- Но прошу тебя, мой добрый Гиліо, прими, хотя въ половину, за шутку и за лукавыя придирки все то, что я сказала о молодой модисткѣ, и не относи это ко мнѣ самой, тѣмъ болѣе, что это, вѣроятно, послѣдній нарядъ, который я шью.-- Не пугайся, мой другъ. Очень можетъ-быть, что я, въ послѣдній день карнавала, промѣняю это бѣдное платье на великолѣпный нарядъ, а эту маленькую комнату на какой-нибудь palazzo!...
   "Небо и адъ!" закричалъ Гиліо, вскочивъ поспѣшно со своего мѣста, и ударяя себя кулакомъ по-лбу, "небо и преисподняя! Смерть и гибель! Такъ все это правда, что шепнулъ мнѣ на-ухо этотъ лукавый злодѣй? ... А! Возпылай пламя извергаемое пропастью Оркуса! Возстаньте черно-пернатые духи Ахерона!... Однимъ словомъ! ... и тугъ Гиліо въ отчаяніи продекламировалъ ужасный монологъ изъ какой-то трагедіи аббата Кіари. Гіацинта, которой Гиліо уже нѣсколько-разъ читалъ эти стихи, удержала въ памяти весь монологъ до послѣдняго стиха и подсказывала отчаянному любовнику, не сводя глазъ со своей работы, каждое слово, на которомъ онъ запинался. Въ заключеніе Гиліо выхватилъ кинжалъ и, пронзивъ себя, упалъ на-полъ такъ стремительно, что стѣны затрещали, спустя не много онъ опять всталъ, стряхнулъ съ себя пыль, обтеръ на-лбу потъ и улыбаясь спросилъ: "Не правда-ли, Гіацинта, вѣдь это изобличаетъ мастера своего дѣла?"

0x01 graphic

   -- "О, безъ-сомнѣнія!" отвѣчала Гіацинта., Ты прочелъ превосходно свой трагическій монологъ, добрый Гиліо, но теперь намъ, кажется, пора ужинать."
   Старая Беатриче, накрывая между-тѣмъ на столъ, поставила на немъ два прекрасныя, благоухающія блюда, таинственную бутылку и свѣтлые хрустальные стаканы. Гиліо, казалось, былъ внѣ-себя отъ радости: А, такъ этотъ гость ... этотъ принцъ, но.... что со-мною? О Боже, Боже!... Я вѣдь не игралъ комедіи, я въ-самомъ-дѣлѣ приходилъ въ отчаяніе.... да, въ истинное, бѣшеное отчаяніе ввергла ты меня, измѣнница, змѣя, василискъ, крокодилъ! Но мщеніе ... мщеніе! Съ этими словами онъ махалъ по воздуху театральнымъ кинжаломъ. Гіацинта, которая бросила свое шитье на рабочій столикъ, встала и взяла его за-руку.
   "Не будь трусомъ, добрый Гиліо," сказала дѣвушка, "отдай смертоносное оружіе старой Беатриче, чтобъ она нарѣзала изъ него зубочистокъ, и сядь со мной къ столу, ты единственный гость, котораго я ожидала."
   Смягченный, какъ самое терпѣніе, Гиліо позволилъ себя привести къ столу и заѣлъ свое прошедшее и настоящее горе.-- Гіацинта продолжала разсказывать о предстоящемъ ей счастіи и увѣряла Гиліо, что она никогда не загордится до такой степени, чтобъ позабыть своего стараго знакомца. Напротивъ, она будетъ узнавать Гиліо на улицѣ еще изъ-дали и станетъ дарить ему червонцы, чтобъ онъ не имѣлъ недостатка въ чулкахъ розмариннаго цвѣта и надушенныхъ перчаткахъ. Гиліо, которому, послѣ нѣсколькихъ стакановъ вина, пришла опять въ голову вся чудесная исторія о принцессѣ Брамбиллѣ, ласково увѣрялъ модистку, что онъ вполнѣ умѣетъ цѣнить ея добросердечіе -- чтожъ касается до гордости и червонцевъ, то онъ не можетъ сдѣлать изъ нихъ никакого употребленія, потому-что самъ намѣревается впрыгнуть обѣими ногами въ семью принцевъ. При этомъ случаѣ, онъ разсказалъ, что знатная принцесса выбрала его своимъ рыцаремъ, и что онъ надѣется, при окончаніи карнавала, сдѣлавшись супругомъ своей принцессы, сказать: "вѣчное прости," бѣдной жизни, которую онъ велъ до-сихъ-поръ.
   Гіацинта повидимому чрезвычайно радовалась счастію Гиліо и оба весело разговаривали о будущемъ прекрасномъ времени радости и богатства. "Я желалъ-бы только," сказалъ наконецъ Гиліо, "чтобъ царства, которыми мы будемъ владѣть, граничили между-собою, и чтобъ мы могли вести доброе сосѣдство; но если я не ошибаюсь, то княжество моей боготворимой принцессы лежитъ за Индіей, на-лѣво отъ Персіи." --
   -- "Это дурно," возразила Гіацинта, "и я также принуждена буду отправиться далеко отсюда; потому-что область моего супруга, лежитъ, какъ говорятъ, возлѣ самаго Бергамо. Но можно будетъ какъ-нибудь устроить, чтобъ мы впослѣдствіи сдѣлались сосѣдями."... Наконецъ оба рѣшили, чтобъ будущія царства ихъ были непремѣнно переведены въ окрестности Фраскати.
   " И такъ, доброй ночи, дражайшая принцесса," сказалъ Гиліо.
   -- "Желаю вамъ пріятнаго сна, безцѣнный принцъ!" возразила Гіацинта, и такимъ-образомъ они смирно и весело растались, при наступленіи вечера.

0x01 graphic

   

0x01 graphic

ГЛАВА V.

О томъ, какъ Гиліо, въ совершенной засухѣ человѣческаго ума, возымѣлъ мудрое намѣреніе, всунулъ въ карманъ кошелекъ Фортуны и бросилъ гордый взглядъ на смиреннѣйшаго портного. Дворецъ Пистоя и его чудеса. Чтеніе мудраго человѣка, сидящаго въ тюльпанѣ. Князь духовъ и принцесса Мистилисъ. О томъ, какъ старый магикъ накинулъ на себя черный халатъ, надѣлъ соболью шапку и съ нечесанною бородою читалъ предвѣщанія дурными стихами. Несчастная судьба птенца. О томъ, какъ благосклонный читатель не узнаетъ въ этой главѣ, что случилось въ танцѣ Гиліо съ незнакомой красавицей.

   Всякій человѣкъ, у котораго есть хотя нѣсколько фантазіи, какъ говорится въ какой-то огромной книгѣ, исполненной житейской мудрости, страдаетъ сумасшествіемъ, которое прибываетъ и убываетъ, какъ приливъ и отливъ моря. Наступающая ночь -- время прилива: тогда волны шумятъ сильнѣе и воздымаются выше обыкновеннаго; а утреніе часы, послѣ пробужденія, за чашкой кофе, бываютъ эпохою совершеннаго отлива. А потому эта книга и даетъ намъ благоразумный совѣтъ, воспользоваться симъ временемъ, какъ минутою чрезвычайной трезвости, для важнѣйшихъ дѣлъ нашей жизни. Только утромъ должно напр. вступать въ бракъ, читать злыя критики, дѣлать завѣщанія и проч.
   Въ это прекрасное время отлива Гиліо Фава испугался своихъ глупостей и удивился, что давно уже не замѣтилъ ихъ, тогда какъ онѣ каждый день красовались предъ его носомъ. "Старый Челіонати немного помѣшанъ," думалъ герой нашъ въ веселомъ сознаніи полнаго разума; но старику до-того нравится его сумасшествіе, что онъ прилагаетъ всевозможное стараніе запутать въ немъ и другихъ благоразумныхъ людей. Впрочемъ справедливо и то, что прекраснѣйшая и богатѣйшая изъ всѣхъ принцессъ, несравненная
   Брамбилла, въѣхала во дворецъ Пистоя и... смерть и адъ! Можетъ-ли обмануть меня та надежда, которую подтвердили предчувствія, сны, даже самыя розовыя уста прелестной маски, что она обратила на меня, счастливца, сладостный лучъ любви своихъ небесныхъ глазъ?-- Она увидѣла меня, изъ-за замкнутой рѣшетки ложи, не узнанная никѣмъ подъ вуалью, въ то время, когда я тралъ какого-то принца, и съ-тѣхъ-поръ сердце ея принадлежитъ мнѣ!-- Но можетъ-ли она сблизиться со-мною на открытомъ пути? Не имѣетъ-ли это прелестное существо нужды въ посредникахъ, въ повѣренныхъ, которые помоглибы ей соединиться со-мною? Какъ-бы то нибыло, а я предполагаю, что человѣкъ, долженствующій привести меня къ ногамъ очаровательницы, никто иной, какъ Челіоцати. Но вмѣсто того, чтобъ идти по прямому пути, онъ повергаетъ меня въ цѣлое море безумствъ и насмѣшекъ. Онъ хочетъ увѣрить меня, что я могу отыскать на Борзѣ прелестную Брамбиллу только въ этой дурацкой маскѣ, разсказываетъ мнѣ объ ассирійскихъ принцахъ, о волшебникахъ.... Къ чорту вся эта галиматья, а съ нею и сумасшедшій Челіонати! И что удерживаетъ меня одѣться поприличнѣе, войти прямо во дворецъ Пистоя и броситься къ ногамъ принцессы? О Боже, зачѣмъ я не сдѣлалъ этого вчера ... третьяго дня?..
   Съ неудовольствіемъ долженъ былъ Гиліо признаться, осматривая на-скоро свой лучшій гардеробъ, что его токъ съ перьями походитъ совершенно на выщипаннаго пѣтуха, а три-раза уже выкрашенный каштанъ пестрѣлъ всевозможными радужными цвѣтами; мантія слишкомъ явно изобличала искуство портнаго. который противуставилъ снѣдающему времени огромныя заплатки, а синіе шелковые штаны и розовые чулки приняли блѣдный, осенній цвѣтъ. Печально схватилъ онъ кошелекъ, который казался ему почти-пустымъ и... нашелъ его въ лучшемъ состояніи.-- "Несравненная Брамбилла!" воскликнулъ онъ въ восхищеніи,, ты невольно заставляешь вспоминать о себѣ, о прекрасномъ сновидѣніи! "
   Можно себѣ представить, что Гиліо съ чуднымъ кошелькомъ, подобнымъ рогу изобилія, обѣгалъ всѣхъ вѣтошниковъ и портныхъ, чтобъ купить себѣ прекрасный нарядъ, который достоинъ былъ украшать театральнаго принца. Все, что ему показывали, было для него не довольно богато и великолѣпно. Наконецъ онъ вспомнилъ, что только искусная рука Бескани можетъ сдѣлать такой нарядъ, какого онъ желаетъ, и съ этою мыслію отправился къ портному.
   Бескани, услышавъ желаніе Гиліо, воскликнулъ съ радостнымъ ищемъ:, О, любезный синьоръ, этимъ я могу услужить вамъ," и, говоря это, онъ повелъ покупателя въ другую комнату.
   Гиліо удивился чрезвычайно, не найдя здѣсь ни одного обыкновеннаго костюма, а всю италіянскую комедію и еще множество странныхъ каррикатурныхъ нарядовъ. Онъ думалъ, что Бескани не понялъ его, и съ нѣкоторою горячностію сдѣлалъ ему описаніе знатной, богатой одежды, въ которую онъ желаетъ нарядиться.
   "Ахъ, Боже мой!" воскликнулъ Бескани печально, " что это опять съ вами любезнѣйшій синьоръ, неужели извѣстные припадки?" ...
   "Г-нъ Бескани," прервалъ его нетерпѣливо Гиліо, треся кошелекъ съ червонцами, "хотители вы продать мнѣ платье, какое я хочу?
   "Ну, ну," сказалъ портной боязливо, не сердитесь, синьоръ Гиліо! ... Вы не знаете, сколько я желаю вамъ добра! Ахъ, если-бъ въ васъ была только искра ума!"...
   -- "Вы забываетесь, мастеръ?" закричалъ Гиліо съ гнѣвомъ.
   "Чтожъ" продолжалъ Бескани, "если я мастеръ своего дѣла, то я желаю прибрать вамъ такое платье, которое было-бы вамъ и впору и кстати. Вы стремитесь паевою гибель, синьоръ Гиліо! какъ жаль, что я не могу пересказать вамъ все то, что сообщилъ мнѣ мудрый Челіонати о васъ и о предстоящей вамъ участи."
   -- "Какъ," воскликнулъ Гиліо, "вы называете мудрымъ этого негодяя шарлатана, который всевозможными способами преслѣдуетъ меня и хочетъ лишить меня величайшаго счастія, потому только, что онъ ненавидитъ мой талантъ и меня самого! Мудрый Челіопати! Этотъ шутъ, который возстаетъ противъ грандіозности высокихъ произведеній и хочетъ все включить въ глупый маскарадъ безумной шутки!-- Утѣшьтесь, мой добрый Бескани, я знаю все: достойный аббатъ Кіари открылъ мнѣ коварство этого шарлатана. Прекрасный человѣкъ этотъ аббатъ! Самая поэтическая душа, какую только можно найти; потому-что никто на всемъ свѣтѣ, говорю я, не можетъ сыграть Бѣлаго Арапа, никто кромѣ меня!"...
   "Что вы говорите? " воскликнулъ Бескани съ громкимъ смѣхомъ, "неужели достойный Кіари -- да возьметъ его скорѣе небо къ себѣ для полнаго сборника великихъ геніевъ -- неужели этотъ превосходный поэтъ, своими обильными слезами, вымылъ добѣла бѣднаго арапа?
   " Я спрашиваю васъ, " сказалъ Гиліо, съ трудомъ удерживая свой гнѣвъ, "я спрашиваю васъ еще-разъ, синьоръ Бескани, угодно-ли вамъ продать мнѣ за мои полновѣсные червонцы такой нарядъ, какой я хочу?"
   " Съ удовольствіемъ, " возразилъ костюмеръ радостно, "съ удовольствіемъ, мой добрый синьоръ Гиліо! "
   Бескани отворилъ гардеробъ, въ которомъ висѣли богатѣйшіе и прекраснѣйшіе костюмы. Гиліо выбралъ тотчасъ цѣлый нарядъ, который былъ въ-самомъ-дѣлѣ очень богатъ, хотя а казался не много фантастическимъ но странной пестротѣ своей. Портной полагалъ, что цѣна этого платья слишкомъ-высока, слѣдовательно не по карману отставнаго актера. Когда-же Гиліо непремѣнно хотѣлъ купитъ это платье и, вынувъ кошелекъ, требовалъ отъ Бескани, чтобъ онъ назначилъ какую хочетъ цѣну, то портной объявилъ ему рѣшительно, что онъ не можетъ отдать наряда, который назначенъ для иностраннаго принца Корнеліо Кіаппери.--
   -- " Какъ!" воскликнулъ Гиліо съ одушевленіемъ что вы говорите!... Такъ это платье сдѣлано единственно для меня и не для кого другаго? Счастливый Бескани!... Вѣдь предъ вами стоитъ тотъ самый принцъ Корнеліо Кіанери, который отыскалъ у васъ свое внутреннее бытіе, свое Я!
   Гиліо только-что успѣлъ выговорить эти слова, какъ гардеробмейстеръ съ поспѣшностію снялъ со стѣны нарядъ, торопливо уложилъ его въ корзину и велѣлъ мальчику отнести ее вслѣдъ за свѣтлѣйшимъ принцемъ.
   "Оставьте у себя деньги, Ваша Свѣтлость! воскликнулъ Бескани, когда Гиліо хотѣлъ съ нимъ разсчитаться. "Вамъ вѣроятно некогда. Вашъ покорнѣйшій слуга получитъ уже свои деньги; можетъ-быть Бѣлый Арапъ выплатитъ эту маленькую издержку!-- Да защитить васъ Ногъ, мой несравненный принцъ!" --
   Гиліо бросилъ гордый взглядъ на портнаго, который такъ и отвѣшивалъ ему поклоны въ поясъ, снова положилъ кошелекъ фортуны въ карманъ и удалился съ прекраснымъ нарядомъ принца.
   Платье сидѣло такъ хорошо, что Гиліо въ восхищеніи всунулъ червонецъ въ руку мальчика, который помогалъ ему переодѣться. Но смѣтливый портнишка просилъ, чтобъ ему дали вмѣсто червонца два добрые паола, потому-что онъ слыхалъ, будто золото театральныхъ принцевъ никуда не годится, и что червонцы ихъ -- пуговицы или шелеги. За это острое замѣчаніе нашъ герой выбросилъ мальчика за-дверь.--
   Начинало смеркаться; Гиліо отправился смѣло во дворецъ Постои, прорепетировавъ сначала предъ зеркаломъ всѣ прекраснѣйшіе жесты, припомнивъ всѣ фантастическія рѣчи страждущихъ отъ любви героевъ и твердо увѣрившись, что его теперь невозможно преодолѣть.
   Незамкнутая дверь замка разтворилась, когда Гиліо придавилъ ее рукою, и онъ очутился въ просторныхъ сѣняхъ, которыя были изъукрашены колоннами и въ которыхъ царствовала могильная тишина. Когда онъ осматривалъ съ удивленіемъ окружающіе его предметы, изъ глубины души его выходили темныя изображенія минувшихъ лѣтъ. Ему казалось, будто онъ однажды уже бывалъ здѣсь, но такъ-какъ въ душѣ его ничто не могло ясно образоваться, и всякій трудъ всмотрѣться хорошенько въ эти картины минувшаго времени оставался напраснымъ, то имъ овладѣлъ какой то страхъ, который лишилъ его совершенно бодрости продолжать свое чудесное предпріятіе.
   Намѣреваясь уже оставить дворецъ, онъ чуть не упалъ на-полъ отъ страха, когда внезапно увидѣло., что на встрѣчу ему шло его собственное Я, какъ-бы сокрытое въ туманѣ. Но вскорѣ онъ удостовѣрился, что предметъ, принятый имъ за своего двойника, было его собственное изображеніе, отражавшееся въ тускломъ зеркалѣ, которое было вставлено въ стѣну. Но въ-то-же время ему казалось также, будто сладостные голоса цѣлымъ хоромъ шептали ему на-ухо: "О синьоръ Гиліо, какъ вы милы, какъ вы прекрасны!" ...
   Гиліо ударилъ себя въ грудь предъ зеркаломъ, подбоченился, поднялъ горделиво голову и патетически воскликнулъ, подымая правую руку вверхъ...Ободрись. Гиліо, ободрись! Счастіе твое неизмѣнно, только не упусти его!" Съ этими словами онъ началъ ходить большими шагами взадъ-іі-впередъ по комнатѣ, шаркалъ ногами, кашлялъ: по все оставалось тихо, какъ въ могилѣ, нничто'не обнаруживало присутствія посторонняго живаго существа. Тогда попробовалъ онъ то одну, то другую двери, которыя вели, казалось, во внутренныя комнаты, по всѣ были заперты.
   Гиліо оставалось только взойти вверхъ по широкой мраморной лѣстницѣ, которая красиво возвышалась но обѣимъ сторонамъ сѣней.
   Достигнувъ до верхняго корридора, украшеніе котораго согласовалось съ великолѣпною простотою всѣхъ окружавшихъ его предметовъ, Гиліо послышались отдаленные звуки незнакомаго, странно-звучащаго инструмента.-- Осторожно прокрадывался онъ далѣе и замѣтилъ вскорѣ ослѣпительный лучъ, который проникалъ въ корридоръ чрезъ замочную скважину. Теперь различилъ онъ также, что этотъ звукъ былъ ничто иное, какъ человѣческій голосъ, въ-самомъ-дѣлѣ чрезвычайно походившій то на звуки цимбалъ, то на звуки низкой, глухой свирѣли. Гиліо только-что успѣлъ подойти къ двери, какъ она тихо отворилась сама-собою. Войдя въ комнату. Фава отъ изумленія приросъ къ полу.--
   Герой нашъ очутился въ огромной залѣ, стѣны которой были покрыты багряно-испещреннымъ мраморомъ, а на высокомъ куполѣ висѣла лампада, которая чудными лучами своими позлащала всѣ окружавшіе ее предметы. Въ глубинѣ залы возвышался богатый, изъ золотой драпировки сдѣланный балдахинъ, подъ которымъ, на возвышеніи изъ пяти ступеней, стояло позолоченное кресло съ пестрыми коврами.

0x01 graphic

   На креслѣ сидѣлъ тотъ самый, съ длинной бѣлой бородой и въ серебрянномъ таларѣ, маленькій старичекъ, который занимался науками въ золотомъ тюльпанѣ, при въѣздѣ принцессы Брамбиллы во дворецъ. Почтенную голову его украшала та-же серебрянная воронка, а на носу его все еще покоились огромные очки. Онъ по-прежнему громкимъ голосомъ, который Гиліо услышалъ изъ-дали, читалъ огромную книгу, лежавшую на спинѣ колѣнопреклоненнаго арапа. По обѣимъ сторонамъ старца стояли страусы, подобно могучимъ тѣлохранителямъ, и поперемѣнно перевертывали клевами своими листы старику, когда онъ прочитывалъ страницу.
   Вокругъ чтеца, въ полукружіи, сидѣли около ста дамъ, прекрасныхъ, какъ Феи, и также богато и красиво одѣтыхъ. Всѣ очень прилежно вязали филе. Посреди полукружія, предъ самимъ старикомъ, на маленькомъ возвышеніи, стояли, въ положеніи впавшихъ въ глубокій сонъ, двѣ маленькія чудныя куколки.
   Придя нѣсколько въ-себя, Гиліо хотѣлъ обнаружить чѣмъ-нибудь свое присутствіе; но только-что онъ вздумалъ заговорить, какъ получилъ сильный ударъ кулакомъ въ спину. Къ немалому ужасу увидѣлъ онъ теперь только цѣлый рядъ вооруженныхъ длинными копьями и коротенькими саблями араповъ, посреди которыхъ онъ стоялъ, и которые смотрѣли на него съ сверкающими глазами и скалили на него свои бѣлые зубы. Въ этомъ трудномъ положеніи нашъ герой постигъ, что только одно терпѣніе можетъ вывести его изъ бѣды.
   Теперь послушаемъ, что старикъ читалъ дамамъ.
   "Огненный знакъ Водолея стоитъ надъ нами, Дельфинъ плаваетъ но шумящимъ волнамъ къ востоку и брыжжетъ изъ ноздрей своихъ чистымъ кристалломъ въ испускающія паръ волны. Настало время открыть вамъ великія свершившіяся тайны, удивительную загадку, отгадавъ которую вы спасете себя отъ гибели.-- Магикъ Гермодъ стоялъ на башнѣ и наблюдалъ за теченіемъ звѣздъ. Тутъ четыре старика, закутанные въ талари, прошли черезъ лѣсъ, достигнувъ до башни, они подняли ужасный вопль.
   "Внемли!... Внемли намъ, великій Гермодъ!.... Не затыкай ушей своихъ для нашей мольбы и пробудись отъ глубокаго сна своего!... Еслибъ мы имѣли силу натянуть лукъ короля Офіоха, то, подобно ему, укололи-бы тебѣ грудь стрѣлою и заставили-бы тебя сойти къ намъ, а теперь ты стоишь наверху, въ бурномъ вѣтрѣ, какъ безчувственный чурбанъ!.... Но, достойнѣйшій старецъ! Если ты никакъ не хочешь пробудиться, то у насъ есть въ готовности нѣкоторыя мѣтательныя оружія и мы будемъ стучать довольно большими камнями въ грудь твою, чтобъ пробудить, въ ней сокрытое человѣческое чувство.... проснись, великій, несравненный старецъ!....
   Маги къ Гермодъ посмотрѣлъ внизъ и сказалъ голосомъ, который походилъ на глухой шумъ моря и на ревъ приближающейся бури:, Я не сплю и меня не надо будить стрѣлами и большими камнями. Я почти знаю, чего вы хотите! Подождите немного, я сей-часъ сойду къ вамъ.-- Вы можете сорвать себѣ между-тѣмъ не много земляники или поиграть въ горѣлки на камняхъ обросшихъ мохомъ."
   Сошедши внизъ, Гермодъ усѣлся на большомъ камнѣ, покрытомъ мягкимъ, пестрымъ ковромъ изъ прекраснѣйшаго моха, а одинъ изъ совѣтниковъ, казавшійся старѣе другихъ, потому-что снѣжная борода его висѣла до самаго пояса, началъ рѣчь: "Великій Гермодъ, ты, безъ всякаго сомнѣнія, знаешь уже лучше меня самого то, что я намѣреваюсь сказать тебѣ; но въ доказательство, что и мнѣ это также извѣстно, я долженъ тебѣ все повѣдать."
   -- "Говори!" возразилъ Гермодъ, "говори, о, юноша! Я выслушаю тебя охотно; рѣчь твоя изобличаетъ, что въ тебѣ сокрыты проницательный умъ и можетъ-быть, даже глубокая мудрость, не-смотря-на то, что ты едва успѣлъ износить дѣтскіе башмаки."'
   "Вамъ извѣстно," продолжалъ ораторъ, "что однажды въ совѣтѣ говорили о томъ, чтобъ каждаго вассала принуждали доставлять ежегодно извѣстное количество остроумія, для наполненія шутками главнаго шутовскаго амбара, изъ котораго должно прокормить бѣдныхъ въ случаѣ неурожая. Посреди горячаго спора, Офіохъ воскликнулъ, что человѣкъ только въ минуту своего паденія узнаетъ о возстаніи своего истиннаго Я, и проговоривъ это, онъ въ-самомъ-дѣлѣ упалъ на полъ, но не вставалъ уже болѣе!.... Въ-то-же время и Лирисъ закрыла глаза свои на-вѣки, и оба неоставили по-себѣ наслѣдниковъ. Маститые совѣтники королевства пришли въ затруднительное положеніе, на-счетъ будущей судьбы Урдаргартена. Какой-то астрологъ, одинъ изъ опытнѣйшихъ мужей въ цѣлой странѣ, выдумалъ наконецъ средство сохранить для народа на многія лѣта мудрое правленіе Офіохя. Онъ предложилъ сдѣлать то-же-самое, что случилось съ извѣстнымъ княземъ духовъ, которому повиновались духи долго послѣ его смерти. Но средство астролога помогло не на долго.
   Между-тѣмъ и съ урдарскимъ источникомъ случилось нѣчто чудесное. Вода озера, которой образовалась изъ источника, оставалась ясною и прозрачною, но прежде люди смотрѣлись въ зеркальную поверхность озера и ощущали какое-то особенное удовольствіе, теперь-же, напротивъ, многіе приходили во гнѣвъ, увидѣвъ въ озерѣ всю природу и самихъ себя на изворотъ. По ихъ мнѣнію это была явная обида, злая насмѣшка надъ умомъ человѣческимъ и надъ суетной мудростью, пріобрѣтенной кровавымъ потомъ! Съ каждымъ днемъ умножалось число недовольныхъ, которые утверждали, будто пары свѣтлаго озера лишаютъ людей разсудка и превращаютъ остроуміе въ глупость. Въ досадѣ, бросали они въ озеро всякій хламъ, такъ-что оно потеряло наконецъ зеркальную ясность свою, дѣлалось мутнѣе-и-мутнѣе, и наконецъ превратилось въ гадкое болото. Но, мудрый магикъ, это надѣлало много несчастія въ нашей странѣ; умнѣйшіе люди бьютъ теперь себя въ лицо и думаютъ, что это истинная иронія мудрецовъ! Ты, великій Гермодъ, принималъ всегда искреннѣйшее участіе во всѣхъ важныхъ дѣлахъ страны Урдаргартенъ; скажи, что намъ теперь дѣлать? Найди намъ достойнаго преемника, который взялся-бы управлять нашею страною и очисти урдарское озеро!"....
   Магикъ Гермодъ задумался., Подождите," сказалъ онъ, послѣ продолжительнаго молчанія, "подождите девятью девять ночей, тогда разцвѣтетъ изъ урдарскаго озера королева страны вашей! А вы между-тѣмъ управляйте Урдаргартеномъ, какъ умѣете!" И случилось въ-самомъ-дѣлѣ, что огненные лучи восходили надъ болотомъ, нѣкогда бывшимъ урдарскимъ источникомъ; то огненные духи пылающими взорами смотрѣли въ болото, а изъ глубины его вырывались духи земли. Еще черезъ нѣсколько времени изъ высохшаго дна выросъ прекрасный цвѣтокъ-лотусъ, въ чашечкѣ котораго лежало милое спящее дитя. Это была принцесса Мистилисъ. Четыре старца, бывшіе у магика Гермода, вынули малютку изъ ея прекрасной люльки и превозгласили ее правительницею своего отечества.-- Старцы приняли опеку надъ принцессою и со всевозможнымъ стараніемъ охраняли и лелѣяли благоухающее дитя природы. Но какъ сильно были они опечалены, когда принцесса, достигнувъ до того возраста, въ которомъ дѣти говорятъ уже довольно-порядочно, начала изъясняться на языкѣ никому не понятномъ. Изо всѣхъ частей и странъ свѣта выписывали свѣдущихъ людей, чтобъ узнать на какомъ языкѣ лепечетъ принцесса, но злой, ужасный рокъ назначилъ, что чѣмъ мудрѣе былъ филологъ, тѣмъ менѣе онъ смыслилъ рѣчи ребенка, которыя невидимому были довольно-умны и вразумительны. Между-тѣмъ лотусовый цвѣтокъ опять закрылся и вокругъ него забили множество маленькихъ источниковъ чистѣйшею водою. Это чрезвычайно обрадовало заботливыхъ правителей, которые были теперь твердо увѣрены, что вмѣсто болота заплещетъ опять водяное зеркало урдарскаго источника. На-счетъ невѣдомаго языка принцессы опекуны рѣшились посовѣтоваться съ магикомъ Гермодомъ. Вошедши въ самую средину таинственнаго лѣса, они наткнулись на старика, который, сидя на камнѣ углубился въ чтеніе большой книги: это былъ магикъ Гермодъ. Свѣжій вечерній воздухъ заставилъ старца накинуть на себя черный халатъ, а голову прикрыть собольей шапкой; все это, какъ нельзя лучше, шло къ Гермоду, хотя и придавало ему нѣсколько странный, мрачный видъ. Совѣтникамъ казалось также, будто взъерошенная борода магика чрезвычайно походила на общипанный, кустарникъ. Когда они со смиреніемъ разсказали ему о своемъ несчастій, Гермодъ всталъ, остановилъ на нихъ сверкающій взоръ, отъ котораго у почтенныхъ совѣтниковъ начали подгибаться ноги, и разразился пронзительнымъ хохотомъ. Испуганные звѣри пробѣгали съ шумомъ чрезъ кустарники, а птицы крича, какъ-бы въ смертномъ страхѣ, выпорхнули изъ чащи лѣса! Невольный ужасъ и тоска овладѣли совѣтниками;-- имъ никогда еще не случалось видѣть великаго магика въ такомъ одичаломъ расположеніи духа. Нахохотавшись досыта, Гермодъ сѣлъ опять на большой камень и началъ читать торжественнымъ голосомъ:
   
   Лежитъ плита во мрачной залѣ,
   На ней смыслъ дивный начерченъ,
   Предъ ней король съ супругой впали
   Въ глубокій, непробудный сонъ.
   И на челѣ и на ланитахъ
   Былъ виденъ смерти грозный слѣдъ;
   Но часъ насталъ и въ дивныхъ звукахъ
   Имъ жизнь вторично шлетъ привѣтъ!
   
   Подъ камнемъ симъ давно зарыто
   Все счастье Мистилисъ младой,
   Которая, въ цвѣткѣ сокрыта,
   Ждала министровъ шумный рой.
   Но скоро, скоро возсіяетъ
   Все счастье Мистилисъ младой,
   И скоро юная узнаетъ
   Блаженство, нѣгу, рай земной.
   
   И будетъ пойманъ птенчикъ въ сѣти,
   Сотканной силой неземной;
   Разсѣятся мечтанья въ свѣтѣ,
   И врагъ пронженъ своей рукой.
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   
   Окончивъ чтеніе магикъ съ такою силою захлопнулъ книгу, что въ лѣсу раздался звукъ, подобный сильному громовому удару. Когда старцы очнулись, магика уже небыло. Возвратившись въ Урдаргартенъ, они отправились немедленно въ ту залу, въ которой король Офіохъ и королева Ларисъ проспали нѣкогда тринадцать-тринадцатыхъ мѣсяцевъ, подняли черный камень, вставленый посреди пола и дорылись до маленькаго, весьма красиво-вырѣзаннаго ящика изъ прекраснѣйшей слоновой кости. Они вложили его въ руки принцессы Мистилисъ, которая тотчасъ, придавивъ пружину, отворила крышку и вынула изъ ящика прекрасный приборъ для вязанія Филе. Едва успѣвъ взять въ руки этотъ приборъ, Мистилисъ захохотала и сказала очень-вразумительно. Бабушка положила мнѣ его въ люльку; но вы похитили у меня это сокровище и не отдали-бы мнѣ его, еслибъ васъ не напугали въ лѣсу!.. Съ этими словами принцесса начала вязать Филе. Окружающіе приготовились уже сдѣлать общіи радостный скачекъ, какъ вдругъ принцесса онѣмѣла и превратилась въ крошечную, миленькую фарфоровую куколку. Какъ ни велика была за минуту радость совѣтниковъ, но печаль ихъ теперь не имѣла предѣловъ. Ихъ громкое рыданіе раздавалось по всему замку; наконецъ одинъ изъ нихъ, погруженный въ глубокія думы, пересталъ вдругъ плакать, обтеръ обѣими полами своего талара слезы и сказалъ.
   "Товарищи!.... сотрудники!.... я полагаю, что великій маткъ былъ почти-правъ и мы.... ну, да кто бы мы нибыли!.... Развѣ загадка разгадана?.... Развѣ пестрая птица поймана?.... Это филе ничто иное, какъ сотканная нѣжными руками сѣть, которою должно поймать птицу.
   Въ-слѣдствіе этого мудраго замѣчанія собрали въ замкѣ прекраснѣйшихъ дамъ Урдаргартена. Въ великолѣпныхъ Парадахъ онѣ должны были вязать филе.-- Но это нисколько не помогло: пестрая птица не показывалась, принцесса Мистилисъ оставалась фарфоровой куколкой, журчащіе источники урдарскаго ключа засыхали болѣе-и-болѣе и всѣ вассалы государства погрузились въ безутѣшную печаль. Случилось однажды, что совѣтники, близкіе къ отчаянію, сѣли у болота, которое было прежде свѣтлымъ, какъ зеркало, урдарскимъ озеромъ, и вопили громко, умоляя трогательными словами Гермода, чтобъ онъ сжалился надъ ними и надъ бѣдною страною Урдаргартенъ. Глухіе стоны послышались изъ глубины озера, лотусовый цвѣтокъ раскрылъ чашечку, и магикъ Гермодъ, поднявшись изъ нея, сказалъ сердитымъ голосомъ:
   " Несчастные, ослѣпленные люди! Вѣдь вы не со мною говорили въ лѣсу: то былъ злой демонъ, самъ Тифонъ, который, издѣваясь надъ вами, открылъ вамъ несчастную тайну о филейной подушкѣ!.... Но, противъ собственнаго своего желанія, онъ произнесъ великую истинну. Пусть нѣжныя руки дамъ вяжутъ филе, пусть поймаютъ пеструю птицу; но вотъ настоящая загадка, разгадка которой уничтожитъ также и очарованіе принцессы." -- Тутъ старикъ прервалъ чтеніе, всталъ съ своего мѣста и сказалъ маленькимъ куколкамъ, которыя стояли посреди круга на возвышеніи;
   "Великая, превосходная чета, дражайшій Офіохъ, почтеннѣйшая Ларисъ, не противтесь болѣе пуститься съ нами странствовать въ покойномъ дорожномъ одѣяніи, которое я вамъ дамъ!... Я вашъ другъ, Руффіамонте, и исполню свое обѣщаніе!"
   Послѣ этого Руффіамонте осмотрѣлъ кругъ дамъ и сказалъ имъ: "Теперь положите пряжу въ сторону и произнесите таинственное изрѣченіе великаго Гермода, которое онъ говорилъ въ чашечкѣ чуднаго лотуса!"
   Между-тѣмъ какъ Руффіамонте билъ по книгѣ тактъ серебрянной палочкой, дамы, которыя оставили свои мѣста и образовали тѣсный кругъ около магика, проговорили хоромъ слѣдующіе стихи:
   
   Въ какой странѣ роскошный небосклонъ
   Къ забавамъ смертнаго располагаетъ?
   И гдѣ тотъ градъ, веселый тотъ притонъ.
   Который фарсъ отъ шутки отличаетъ?
   Гдѣ въ свѣтѣ тѣсномъ, какъ куриное яйцо
   Вращаются сыны фантазіи свободной?
   И гдѣ тотъ тронъ кудесниковъ волшебный?
   Гдѣ этотъ Я, котораго-бъ лицо
   Могло представить всѣ чужія лица,
   И всѣхъ одушевлять какой-то силой чудной?
   И будутъ найдены страна и градъ, и свѣтъ,
   И этотъ Я, бѣглецъ таинственнаго міра,
   Онъ будетъ гость роскошнѣйшаго пира,
   И міръ пошлетъ ему свой ласковый привѣтъ.
   А глупость долго ослѣпленнаго ума,
   Тогда замѣнитъ истина святая;
   Померкнетъ слабая хула, и зависть злая,
   Предъ истинной ничтожна и блѣдна.
   Иголка будетъ чудеса творить,
   И нищаго пожалуютъ владыкой,
   Который долженъ спящихъ разбудить
   И возвратить покой странѣ Урдарской.
   Когда-жъ очистится источника вода,
   И будетъ озеро на зеркало похоже,
   Оковы демона разрушатся тогда
   И озеро порадуется тоже.
   Не будетъ грудь взволнована страстями,
   Забудутся печали прежнихъ дней;
   И огласится лѣсъ веселыми гласами:
   Вотъ Мистилисъ! идемъ на встрѣчу ей!--
   
   По окончаніи чтенія страусы и арапы подняли оглушающій крикъ, а между ними пищали и визжали еще другіе странные птички голоса. Но громче всѣхъ кричалъ Гиліо, который, какъ-бы пробужденный отъ безпамятства, возвратилъ вдругъ все свое спокойствіе, и которому казалось теперь, что онъ видитъ какую-нибудь комедію:
   "Да что-жъ это такое?" кричалъ онъ. "Тысячу-разъ прошу васъ оставить эти чудныя сумасбродныя вещи! Будьте благоразумны, скажите мнѣ, гдѣ могу я найти принцессу Брамбиллу? Я Гиліо Фава, знамѣнитѣйшій актеръ на всемъ земномъ шарѣ, счастливецъ, котораго любитъ и возведетъ къ великой чести принцесса Брамбилла!... Да слушайте-же меня! Дамы, арапы, страусы, не слушайте вздора! Я знаю все лучше этого старика; я самъ бѣлый арапъ!"
   Увидѣвъ нашего героя, всѣ дамы язвительно засмѣялись. Гиліо не зналъ, почему имъ овладѣлъ ужасный страхъ, и ему очень хотѣлось убѣжать изъ залы. Въ отчаяніи онъ разширилъ свою мантію, и -- о чудо!-- вспорхнулъ подъ высокій куполъ залы. Дамы сгоняли его большими платками съ одного мѣста на другое, покуда онъ утомившись, упалъ внизъ. Тутъ дамы окутали его филейною сѣтью, а страусы принесли красивую золотую клѣтку, въ которую безъ всякой жалости заперли трагическаго героя.
   Въ это время погасла лампада и все изчезло, какъ-бы по одному волшебному удару.
   Клѣтка стояла у большаго открытаго окна, слѣдовательно Гиліо могъ свободно смотрѣть на пустую, безлюдную улицу; народъ, по обыкновенію, проводилъ это время въ театрахъ. И такъ бѣдный Гиліо, втиснутый въ узкую тюрьму, томился въ безутѣшномъ уединеніи.
   "И это то счастіе, о которомъ я всегда мечталъ?" произнесъ онъ жалобнымъ голосомъ. "Такъ вотъ въ чемъ заключается прекрасная, чудная тайна, сокрытая во дворцѣ Пистоя?.... Я видѣлъ ихъ, этихъ араповъ, дамъ, маленькаго человѣчка въ тюльпанѣ, страусовъ и всѣхъ, которые въѣхали въ узенькія дворцовыя ворота, не доставало только лошаковъ и пажей, украшенныхъ перьями; но Брамбиллы не было между-ними! Нѣтъ, не здѣсь милое изображеніе пламеннаго моего желанія, горячей любви моей!... О Брамбилла, Брамбилла!... И въ этой негодной темницѣ я долженъ бѣдственно погибнуть, никогда не играя бѣлаго арапа!... О! О!... О!...--"
   Кто тамъ воетъ наверху?" Закричалъ кто-то на улицѣ. Гиліо узналъ тотчасъ по голосу стараго шарлатана, и лучъ надежды озарилъ его опечаленную душу.
   "Челіонати," сказалъ Гиліо трогательнымъ голосомъ, "добрый синьоръ Челіонати, васъ-ли я вижу на улицѣ, освѣщеннаго луною?... Я сижу здѣсь, въ тюрьмѣ, въ безутѣшномъ состояніи.-- Представьте себѣ, онѣ какъ птицу, заперли меня въ клѣтку! О Боже, Боже мой! Я знаю, синьоръ Челіонати, вы добродѣтельный человѣкъ, и обладаете чудною силою; не оставьте безъ помощи своего ближняго; выведите меня изъ этого мучительнаго положенія!... О свобода, золотая свобода, кто можетъ цѣнить тебя болѣе того, который сидитъ въ клѣткѣ, хотя бы она была и золотая?...."
   Челіопати громко засмѣялся:, Вотъ видите-ли, Гиліо," сказалъ онъ, "всѣму причиною ваши проклятыя дурачества и ваши бѣшеныя мечты!... Кто велѣлъ вамъ входить въ этомъ глупомъ нарядѣ въ собраніе, въ которое васъ не приглашали?"
   "Какъ?" воскликнулъ Гиліо,, вы называете глупымъ нарядомъ прекрасную одежду, въ которой я могъ некраснѣя показаться боготворимой принцессѣ?"....
   -- "Да вашъ-то нарядъ и причиною, что съ вами поступили такъ жестоко."
   "Но развѣ я птица? " воскликнулъ Гиліо печально и съ гнѣвомъ.
   -- "Дамы," продолжалъ Челіонати, "приняли васъ въ-самомъ-дѣлѣ за птицу и къ тому-же еще за такую, которую онѣ непремѣнно хотятъ имѣть, т. е. за птенца, за молокососа!.."
   "Великій Боже!" воскликнулъ Гиліо внѣ-себя, "я, Гиліо Фава, знаменитый трагическій герой, бѣлый арапъ!... Я молокососъ!..."
   "Ну, ну, синьоръ Гиліо," сказалъ Челіонати, "имѣйте только терпѣніе, усните, если можете, спокойно! Кто знаетъ, можетъ-быть, завтрашній день будетъ для васъ пріятнѣе!"
   "Сжальтесь," кричалъ Гиліо, "умилосердитесь, синьоръ Челіонати, освободите меня изъ этой проклятой темницы! Я никогда болѣе не войду въ очарованный дворецъ Пистоя." --
   -- "По-настоящему," возразилъ шарлатанъ, "вы совершенно не стоите того, чтобъ я вступился за васъ. Зачѣмъ вы не принимали моихъ добрыхъ совѣтовъ и бросились въ объятія къ моему смертельному врагу, къ аббату Кіари, который, своими безсмысленными стихами, одинъ ввергъ васъ въ это несчастіе. Но вы все-таки добрый малый, а я честный, добродушный дуракъ, что я часто доказывалъ уже на дѣлѣ, и потому я хочу спасти васъ. Надѣюсь, что вы купите у меня завтра новые очки и модель ассирійскаго зуба?"
   "Все, все куплю, что вы хотите; доставьте мнѣ только свободу, безцѣнную свободу! Я почти уже задохся здѣсь!"... Такъ говорилъ Гиліо, а шарлатанъ взошелъ къ нему на-верхъ по невидимой лѣстницѣ, отворилъ большую опускную дверь клѣтки, чрезъ отверзтіе которой несчастный молокососъ съ трудомъ могъ пробраться.
   Тутъ во дворцѣ послышался шумъ, и отвратительные голоса пищали и плакали въ смутномъ смѣшеніи., Клянусь всѣми духами!" воскликнулъ Челіонати,, вашъ побѣгъ замѣтили, спасайтесь, спасайтесь скорѣе!" Гиліо съ силой вырвался совершенно изъ клѣтки и бросился безъ всякихъ разсужденій на улицу. Къ-счастію нашъ трагикъ не причинилъ себѣ ни малѣйшаго вреда и, вскочивъ съ земли, побѣжалъ опрометью домой.
   "Да," воскликнулъ онъ задыхаясь, когда вошелъ въ свою комнатку и увидѣлъ смѣшной нарядъ, въ которомъ онъ сражался съ своимъ двойникомъ., Да, бѣшеный колдунъ, который бездыханно лежитъ тамъ, мое собственное Я, а этотъ странный нарядъ укралъ злой демонъ у птенца, и навязалъ мнѣ на шею, чтобъ прекраснѣйшія дамы, обманувшись, приняли меня за молокососа!.... Я болтаю вздоръ, все знаю; но это хорошо, я, вѣдь по-настоящему сошелъ съ ума, потому-что мое Я не имѣетъ тѣла Браво! Браво!.... Смѣлѣе, смѣлѣе мое любезное, милое Я!".... Съ этими словами онъ яростно сорвалъ съ себя прекрасное платье, надѣлъ самый чудный маскарадный нарядъ и побѣжалъ на Корзо.
   Какое-то небесное удовольствіе разлилось по всѣму тѣлу его, когда пріятный ангельскій образъ въ видѣ дѣвушки съ тамбуриномъ въ рукѣ, пригласилъ его потанцовать съ собою.
   Что случилось далѣе при этомъ танцѣ, узнаетъ благосклонный читатель въ слѣдующей главѣ.

0x01 graphic

   

0x01 graphic

ГЛАВА VI.

О томъ какъ нѣкто, танцуя превратился въ принца, упалъ въ безпамятствѣ на руки къ шарлатану и сомнѣвался за у а; иномъ въ талантахъ своего повара.-- Liquoranodynus и большой шумъ изъ ничего.-- Рыцарскій поединокъ преданныхъ любви и унынію друзей, и трагическое окончаніе поединка.-- Вредъ и непристойность нюханія табаку.-- Масонство молодой дѣвушки и вновь изобрѣтенная машина для полёта. О томъ, какъ старая Веатриче надѣла очки и сняла ихъ опять съ носа.

   Она. Вертись, мой кавалеръ, кружись сильнѣе, чтобъ въ-полнѣ одушевить нашъ веселый, неистовый танецъ!.... Какъ быстро мелькаютъ предъ нами предметы.... кружись безъ отдыха и устали!... Миріады пестрыхъ фигуръ съ шумомъ пролетаютъ мимо насъ, подобно разсыпающимся искрамъ фейерверка и изчезаютъ въ темнотѣ ночной!... Быстро удовольствіе гонится за удовольствіемъ; но не въ силахъ настичь его, отъ-чего опять рождается новое удовольствіе!... Нѣтъ ничего скучнѣе, какъ стоять приросшимъ къ одному мѣсту и отвѣчать на каждый взглядъ, на каждое слово! И потому я желаю быть не цвѣткомъ, а золотымъ жукомъ, который жужжитъ вокругъ головы твоей, я шумя не даетъ тебѣ внимать собственному своему разсудку!-- Но любопытно знать, куда дѣвается вообще разумъ, когда пучина буйнаго удовольствія увлекаетъ его? То, слишкомъ отягченный, обрываетъ онъ нити и падаетъ въ бездну, то, опять слишкомъ легкій, онъ паритъ въ поднебесье. Согласись, что въ танцахъ никакъ не возможно удержать полный разумъ? И такъ я лучше совершенно отъ него откажусь, покуда буду дѣлать на и туры.... я не хочу отвѣчать тебѣ, стройный молодчикъ, во время танца!... Смотри какъ, кружась вокругъ тебя, я увертываюсь отъ тебя, въ-то-самое мгновеніе, когда ты хочешь поймать и удержать меня!.... И вотъ опять!... Еще разъ! Еще...
   Онъ. И все таки!... Нѣтъ, неуда лось!... Но все зависитъ только отъ равновѣсія, которое должно соблюдаться въ танцахъ и отъ умѣнья удержать его.... Всякому танцору необходимо имѣть что-нибудь въ рукахъ, въ родѣ шеста -- для баланса. Съ вашего позволенія я обнажу свой широкій мечъ и стану махать имъ по воздуху.... Вотъ такъ.... Что ты скажешь, напримѣръ, объ этомъ скачкѣ, объ этой позиціи, при которой я ввѣряю все тѣло свое точкѣ тяжести правой ноги моей?... Ты называешь это смѣшнымъ легкомысліемъ, но это-то именно и есть умъ, котораго ты не цѣнишь; хотя мы безъ него ничего не понимаемъ, даже балансированія, которое также полезно во многихъ случаяхъ!... Но какъ, въ нарядѣ съ развѣвающимися лентами, носясь подобно мнѣ на кончикѣ правой ноги своей, и потрясая въ вышинѣ тамбуриномъ, ты требуешь, чтобъ я отрекся отъ ума и балансерства? Махая своей мантіей я ослѣплю тебя, чтобъ ты, споткнувшись упала въ мои объятія.... Но нѣтъ!... Я знаю, что стоитъ только до тебя дотронуться и тебя не станетъ, обворожительная мечта моя! Ктоже ты, таинственное существо? Родившися тѣ воздуха и огня, ты принадлежишь землѣ и въ-то-же время упоительно выглядываешь изъ водяной бездны! Уже ты кажешься моею, и не можешь избѣгнуть моихъ объятій. Но вдругъ ... ты погружаешься въ воду.... съ неимовѣрною дерзостію я готовъ и тамъ преслѣдовать тебя, но ты вспорхнешь къ небу и изчезаешь въ воздухѣ. Неужели ты тотъ добрый духъ стихіи, который воспаляетъ жизнь для жизни? ... Не ты-ли наводишь на насъ тоску, воспламеняешь въ насъ желанія, заставляешь восхищаться и чувствовать всю великость бытія?... Но все тѣ-же самыя на.... тѣ-же самыя туры! Танецъ твой, прекрасная, будетъ вѣчнымъ повтореніемъ однихъ и тѣхъ-же фигуръ, и это-то именно заставляетъ всего болѣе удивляться тебѣ!...

0x01 graphic

   Тамбуринъ. Танцоръ! Слыша мой смѣшанный звонъ и шумъ, ты думаешь, можетъ-быть, что я наговорилъ тебѣ много глупостей или что я безсмысленное созданіе, не понимающее ни тона, ни такта твоихъ мелодій: по замѣть, что только я одинъ задаю тебѣ тонъ и бью тактъ подъ твой танецъ. А потому слушай-же... слушай меня со вниманіемъ!...
   Мегъ. Ты думаешь, танцоръ, что я не могу быть тебѣ полезенъ, потому-что я изъ дерева, безъ мѣры и безъ звука. Но знай, что только изъ моихъ размаховъ рождаются звуки и мѣра твоего танца!... Я мечъ и цитра, и могу наносить воздуху рамы пѣніемъ, звономъ, ударами и толчками. И только я удерживаю тебя въ тонѣ и тактѣ; а потому слушай меня... слушай внимательнѣе!...
   Она. Браво, какіе шаги, какіе скачки!... Единство нашего танца восходитъ все выше-и-выше!... Мы становимся смѣлѣе, и, не-смотря на то, намъ все какъ-то лучше удается, потому-что мы вникаемъ болѣе-и-болѣе въ свой танецъ!
   Онъ. А! Какое удовольствіе! Насъ окружаютъ тысяча сверкающихъ огненныхъ круговъ! Но чудесный Фейерверкъ, ты никогда не можешь вспыхнуть, матеріалъ твой вѣченъ, какъ время.... Остановись!... остановись!... я горю... я упаду въ огонь.--
   Тамбуринъ и Мегъ. Крѣпче, сильнѣе держитесь за насъ, танцоры!
   Она и Онъ. О ужасъ.... наши головы кружатся вихрь подхватываетъ насъ и увлекаетъ въ страшную бездну!....
   Такъ происходилъ чудный танецъ, превосходно исполненный Гиліо Фавой и прекрасной незнакомкой, которая была вѣроятно сама принцесса Брамбилла. Нѣсколько-разъ въ изнеможеніи танцоръ хотѣлъ прекратить пляску, но не могъ. Восторженному Гиліо казалось также, когда тамбуринъ и мечъ увѣщевали его держаться крѣпче и продолжать безконечный танецъ, будто онъ падаетъ въ объятія красавицы! Но и этого также не случилось, онъ лежалъ не въ объятіяхъ Брамбиллы, а на груди стараго Челіонати.
   "Не понимаю," произнесъ шарлатанъ,, не понимаю, любезный принцъ -- да, именно принцъ, потому-что я узналъ васъ съ перваго взгляда, несмотря-на вашу чудную маскировку -- не понимаю, какъ вы, бывъ всегда умнымъ и догадливымъ молодымъ человѣкомъ, позволили такъ жестоко обмануть себя. Хорошо еще, что я стоялъ на эту пору здѣсь "принялъ васъ въ свои объятія, въ-то-самое время, когда нечестивая дѣвчонка хотѣла воспользоваться вашимъ круженіемъ и похитить васъ."
   -- "Благодарю васъ, любезнѣйшій синьоръ Челіонати," возразилъ Гиліо, "за ваше доброе расположеніе ко мнѣ: но я васъ совершенно не понимаю: вы говорите о грубомъ обольщеніи, а я жалѣю только, что проклятое круженіе помѣшало мнѣ окончить съ прекрасной и обворожительной Брамбиллой танецъ, который сдѣлалъ-бы меня счастливѣйшимъ изъ смертныхъ."
   "Не ужели вы въ-самомъ-дѣлѣ думаете'' продолжалъ Челіонати, "что съ вами танцовала Брамбилла?... Жестоко ошибаетесь Она подсунула вамъ женщину низкаго происхожденія, чтобъ тѣмъ спокойнѣе предаться другимъ любовнымъ интригамъ." --
   -- " Можетъ-ли это быть, чтобъ меня обманывали?" воскликнулъ Гиліо.--
   "Подумайте," продолжалъ Челіонати, "если-бы ваша дама была дѣйствительно Брамбилла и вы счастливо окончили-бы свой танецъ, то сей-часъ-же долженъ-бы былъ явиться и магикъ Гермодъ, чтобъ ввести васъ вмѣстѣ съ вашей невѣстой въ назначенное вамъ царство."
   -- "Вы правы," возразилъ Гиліо, "но скажите мнѣ, какъ все это случилось и съ кѣмъ я танцовалъ"
   "Вы все узнаете," сказалъ Челіонати. "Но если позволите, Ваша Свѣтлость, то я послѣдую за вами во дворецъ вашъ, чтобъ тамъ спокойнѣе переговорить съ вами."
   -- "Сдѣлайте одолженіе, сведите меня туда!" сказалъ Гиліо, "я долженъ вамъ признаться: танецъ съ мнимой принцессой утомилъ меня до такой степени, что я движусь теперь какъ во-снѣ, и рѣшительно не знаю въ-это-мгновеніе, гдѣ въ Римѣ находится мой дворецъ." --
   "Пойдемте со мною, Ваша Свѣтлость!" воскликнулъ Челіонати, схвативъ Гиліо за руку и уводя его съ собою.
   Они пришли прямо ко дворцу Пистоя. Взойдя на мраморныя ступени портала, Гиліо осмотрѣлъ дворецъ съ-верху до-низа и сказалъ шарлатану. "Если это въ-самомъ-дѣлѣ мой дворецъ, въ чемъ я впрочемъ ни-мало не сомнѣваюсь, то ко мнѣ въѣхали чудные жильцы, которые нахальнымъ образомъ хозяйничаютъ въ прекраснѣйшихъ залахъ, будто они принадлежатъ имъ, а не мнѣ. Дерзкія женщины, разряженныя въ чужія платья, принимаютъ знатныхъ, благоразумныхъ людей за рѣдкую птицу, которую онѣ должны поймать Филейными сѣтями, сотканными волшебнымъ искуствомъ нѣжныхъ рукъ. Мнѣ что-то помнится, будто я былъ запертъ здѣсь въ негодной клѣткѣ, и потому мнѣ не хотѣлось-бы опять входить въ этотъ заколдованный домъ. Нельзя-ли, любезный Челіонати, перенести дворецъ мой на этотъ день въ другое мѣсто? Это было-бы мнѣ весьма пріятно."
   -- "Вашъ дворецъ, принцъ," возразилъ Челіонати, "не можетъ быть на другомъ мѣстѣ, а войти въ чужой Домъ было-бы противъ всякаго приличія. Вамъ надобно только вспомнить, Ваша Свѣтлость, что все здѣсь происходящее не истина, а капризъ и призракъ, и вы можете быть увѣрены, что не потерпите ни малѣйшаго безпокойства отъ чуднаго народа, который вольничаетъ тамъ на-верху. И такъ войдемте смѣло!"
   "Но скажите мнѣ," воскликнулъ Гиліо, удерживая Челіоати, который хотѣлъ отворить дверь, "развѣ сюда не въѣхала принцесса съ волшебникомъ Руффіамонте и съ многочисленной свитой, состоявшей изъ дамъ, пажей, страусовъ и ословъ?" -- " Точно такъ," отвѣчалъ Челіонати; "но это не мѣшаетъ и вамъ завернуть сюда, потому-что дворецъ этотъ принадлежитъ не одной принцессѣ, но и вамъ также; хотя мы и должнывойти сюда тайно, безъ шума. Вамъ скоро здѣсь самому слюбится, и вы будете здѣсь, какъ у себя въ домѣ."
   Съ этими словами Челіонати отворилъ дверь замка и втолкнулъ туда Гиліо. Въ передней было темно и тихо какъ въ могилѣ; но Челіонати постучалъ въ дверь, и вскорѣ явился маленькій, весьма-пріятной наружности пульчинелло съ зажженными свѣчами въ рукахъ.
   "Если не ошибаюсь," сказалъ Гиліо малюткѣ, "то я имѣлъ уже честь видѣть васъ, любезнѣйшій синьоръ, на каретѣ принцессы Брамбиллы."-- "Точно такъ," возразилъ человѣчекъ; " я находился тогда въ службѣ у принцессы, впрочемъ нѣкоторымъ-образомъ я и теперь еще служу ей; но въ-особенности занимаю должность постояннаго камердинера вашего всемилостивѣйшаго Я, дражайшій принцъ!"
   Пульчипелло, со свѣчами въ рукахъ, проводилъ Гиліо и Челіонати въ великолѣпную комнату и тотчасъ-же удалился, сказавъ: "если что понадобится принцу, то Свѣтлѣйшему стоитъ только придавить пружину и я тотчасъ явлюсь къ его услугамъ. По своей смѣтливости и проворству, прибавилъ онъ, я замѣняю здѣсь всѣхъ слугъ; а въ-самомъ-то-дѣлѣ я ничто иное, какъ шутка, окутанная въ ливрею и живущая въ нижнемъ этажѣ дворца Пистоя."
   "А!" воскликнулъ Гиліо, осматривая великолѣпно-украшенную комнату. "Теперь только я начинаю припоминать, что нахожусь въ своемъ дворцѣ и въ своей княжеской комнатѣ. Мой импрезаріо приказалъ ее выкрасить для меня въ долгъ, и далъ пощечину маляру, когда тотъ требовалъ съ него платы; но за это машинистъ отколотилъ содержателя театра факеломъ Мегеры! Да, я теперь на своей княжеской родинѣ!... Но вы хотѣли меня вывесть изъ ужаснаго заблужденія, касательно танца, любезный синьоръ Челіонати? Говорите, прошу васъ, говорите! Но сядемте!"....
   Когда оба усѣлись на мягкихъ подушкахъ, Челіонати началъ: "Знайте, мой повелитель, что особа, которую вамъ подсунули вмѣсто Брамбиллы, была милая модистка, по имени Гіацинта Соарди!"
   -- "Возможно-ли?" воскликнулъ Гиліо.-- "Мнѣ кажется, что у этой дѣвицы есть возлюбленный, какой-то жалкій, бѣдный комедіантъ Гиліо Фава?" "Точно такъ," возразилъ Челіонати; "поможете-ли вы себѣ представить, что за этимъ-то жалкимъ, бѣднымъ комедіантомъ, за этимъ театральнымъ, мишурнымъ принцемъ ухаживаетъ Брамбилла и свела васъ съ модисткой, чтобъ вы въ чудно-сумасшедшемъ восторгѣ влюбились въ Гіацинту и отбили ее у театральнаго героя?"
   -- "Что за мысль," сказалъ Гиліо, "что за адская мысль!... Повѣрьте мнѣ, Челіонати, что только демонское волшебство причиною такой чудной суматохи. И это-то самое волшебство я разрушу деревяннымъ мечемъ, которымъ моя мощная рука умѣетъ такъ искусно владѣть, и которымъ я уничтожу несчастнаго комедіанта, дерзнувшаго помыслить, чтобъ моя принцесса его полюбила."
   "Такъ и сдѣлайте, любезнѣйшій принцъ! Мнѣ и самому хотѣлось-бы скорѣе сбыть съ рукъ этого сумасброда!" возразилъ Челіонати съ лукавой улыбкой.
   Тутъ Гиліо вспомнилъ о Пульчинелло и о его услугахъ, на которыя онъ самъ вызвался, и только-что Фава придавилъ тайную пружину, какъ Пульчинелло откуда-то выскочилъ и по обѣщанію замѣнилъ всю прислугу. Въ лицѣ его были поваръ, келлермейстеръ, тафельдекеръ и мундшенкъ; слѣдовательно и не удивительно, что чрезъ нѣсколько секундъ былъ изготовленъ самый лакомый обѣдъ. Насытившись, Гиліо тотчасъ замѣтилъ, что кушанье и вино были изготовлены и поставлены на столъ только однимъ человѣкомъ, потому-что во всемъ былъ одинъ и тотъ-же вкусъ. Челіонати полагалъ, что принцесса Брамбилла именно за то и отказала на время пульчинелло, который, въ слишкомъ торопливомъ самолюбіи, хотѣлъ за всѣмъ самъ присматривать. И это-самое было неоднократною причиною ссоръ его съ арлекиномъ, который также хотѣлъ присвоить себѣ это достоинство.-- Въ этомъ мѣстѣ въ примѣчательныхъ и оригинальныхъ Каллотовскихъ очеркахъ, которые авторъ описываетъ съ точностію, находится пропускъ. Говоря музыкальнымъ языкомъ, здѣсь не достаетъ перехода изъ одного тона въ другой, такъ-что слѣдующій аккордъ раздается безъ всѣхъ нужныхъ приготовленій. И по-справедливости можно сказать, что этотъ капризъ прерывается смутнымъ диссонансомъ. Тамъ сказано напримѣръ, что принцъ, которымъ былъ вѣроятно самъ Гиліо Фава, и который грозилъ себѣ-же смертію, получилъ внезапно ужасную боль въ желудкѣ, а это онъ приписалъ кушаньямъ пульчинелло и заснулъ потомъ, получивъ отъ Челіонати порядочный пріемъ Liquor'а anodynus'а, послѣ чего произошелъ ужасный шумъ.-- Но въ очеркахъ не упомянуто о томъ, что означаетъ этотъ шумъ, откуда онъ произошелъ и какимъ образомъ принцъ и Челіонати вышли изъ дворца Пистоя?
   За симъ слѣдуетъ продолженіе, которое я постараюсь съ точностію передать читателю:
   При наступленіи вечера явилась на Корзо маска, которая возбудила вниманіе всѣхъ присутствовавшихъ своею странностію и своими фарсами. На головѣ у нея была чудная шапка, украшенная двумя длинными пѣтушьими перьями, лицо было покрыто маской съ огромнымъ носомъ, походившимъ на хоботъ слона, на этомъ удивительномъ носѣ покоились большіе очки. Одежда незнакомца состояла изъ камзола съ большими пуговицами, изъ шелковыхъ небеснаго цвѣта штановъ съ пунцовыми бантами, изъ розовыхъ чулковъ и бѣлыхъ башмаковъ, съ темно-красными лентами, а на боку висѣла прекрасная острая шпага.
   Благосклонный читатель знаетъ уже эту маску изъ первой главы, и потому ему конечно также извѣстно, что въ этомъ народѣ скрывается нашъ Гиліо Фава. Но маска только-что успѣла пройти нѣсколько разъ по Корзо, какъ изъ толпы выбѣжалъ чудный Панталонъ-Бриггелла, который являлся уже разъ въ этой повѣсти, и напалъ съ сверкающими отъ ярости глазами на маску, крича: "Наконецъ-то я встрѣтилъ тебя, нечестивый театральный герой!.... Негодяи, въ лицѣ бѣлаго арапа!.... Теперь ты не уйдешь отъ меня! Вынимай шпагу, презрѣнный трусъ, и защищайся, или я просверлю тебя деревяннымъ мечемъ своимъ!" Говоря это, чудный панталонъ махалъ своимъ широкимъ деревяннымъ мечемъ по-воздуху, однакожъ Гиліо не потерялъ присутствія духа отъ этого неожиданнаго нападенія, а спокойно и терпѣливо сказалъ своему оскорбителю:, Что это за грубіянъ, который вызываетъ меня на бой, не имѣя ни малѣйшаго понятія объ истинныхъ рыцарскихъ обычаяхъ? Слушайте, другъ мой! Если вы въ-самомъ-дѣлѣ признаете меня за бѣлаго арапа, то вы должны знать, что я болѣе всякаго похожу на героя и рыцаря, и вѣрьте мнѣ, что только истинное приличіе заставляетъ меня ходить въ штанахъ небеснаго цвѣта, въ розовыхъ чулкахъ и бѣлыхъ башмакахъ. Это бальная одежда двора короля Артура. При всемъ томъ добрая шпага моя блеститъ у меня на боку, и я по рыцарски буду отражать ваши удары, если вы станете нападать на меня, какъ рыцарь, и если вы благородный человѣкъ, а не простой фигляръ римской комедіи!"
   -- "Извините меня," сказалъ Панталонъ, "извините меня, бѣлѣйшій арапъ, что я на минуту могъ забыться передъ героемъ и рыцаремъ! Но клянусь благородною кровію, которая течетъ въ моихъ жилахъ, что я съ такою-же пользою, какъ и вы, читалъ рыцарскіе романы."
   Потомъ панталонъ отступилъ на нѣсколько шаговъ, всталъ въ позицію, протянулъ свои мечъ къ Гиліо и, съ выраженіемъ искреннѣйшаго благоволенія, сказалъ:, не угодно-ли, синьоръ?".... Гиліо съ поспѣшностію вытащилъ изъ ноженъ шпагу, ловко поклонился своему противнику и битва завязалась. Панталонъ и Гиліо были очень искусны въ подобныхъ рыцарскихъ упражненіяхъ.

0x01 graphic

   Лѣвыя ноги ихъ были какъ-бы вкопаны въ землю, между-тѣмъ правыя, то выдвигались, топая для нападенія, то опять отступали назадъ въ оборонительную позицію. Мечи скрестились, бросая искры, и съ быстротою молнія- слѣдовалъ ударъ за ударомъ; но послѣ жаркой схватки сражающіеся должны были отдохнуть не-много. Они посмотрѣли другъ на друга и вмѣстѣ съ яростію, внушенною поединкомъ, возникла въ нихъ такая взаимная любовь, что они упали другъ къ другу въ объятія и громко зарыдали. Послѣ этой патетической сцены битва возобновилась съ удвоенною силою и проворствомъ. Но когда Гиліо хотѣлъ отклонить вѣрно разсчитанный ударъ своего противника, мечъ Панталона вонзился въ бантъ, прикрѣпленный къ лѣвой ногѣ нашего героя, и бѣдная ленточка, вздыхая и охая, упала на землю.
   "Остановитесь!" закричалъ Панталонъ. Рану осмотрѣли и нашли ее незначительною. Достаточно было двухъ булавокъ, чтобъ прикрѣпить бантъ къ прежнему мѣсту. "Я возьму", сказалъ Панталонъ, "мечъ мой въ лѣвую руку, потому-что правая устала отъ тяжести дерева. Ты можешь однакожъ оставить свою легкую шпагу въ правой рукѣ."
   -- "Да сохранитъ меня небо отъ подобной несправедливости!" возразилъ Гиліо,, я также возьму свою шпагу въ лѣвую руку; къ-тому-же это будетъ не только справедливо, но и полезно для меня: такимъ образомъ я могу легче поразить тебя."
   "Прижмись къ груди моей, добрый, благородный товарищъ!" воскликнулъ панталонъ. Бойцы обнялись вторично и зарыдали -- такъ сильно были они разтроганы торжествомъ своего предпріятія. Послѣ этихъ нѣжностей они съ новою яростію напали другъ на друга." Стой!" закричалъ Гиліо, когда увидѣлъ, что ударъ его попалъ прямо въ поля шляпы противника. Панталонъ сначала и знать не хотѣлъ о подобномъ поврежденіи, но подъ конецъ долженъ былъ принять добродушную помощь Гиліо, потому-что поля спустились ему на носъ. Рапа была не значительна, шляпа, которую Гиліо поправилъ, осталась по-прежнему богатымъ войлокомъ. Съ возрастающею любовію посмотрѣли бойцы другъ на друга; каждый изъ нихъ удостовѣрялся болѣе и болѣе въ искуствѣ и храбрости своего товарища. Они въ-третій-разъ обнялись и, поплакавъ вдоволь, возобновили битву съ новымъ жаромъ. Но въ-этотъ-разъ нашему герою не посчастливилось, онъ далъ промахъ, и пораженный мечемъ противника въ грудь, палъ бездыханный, на-землю.
   Не-смотря-на это трагическое окончаніе, народъ поднялъ такой смѣхъ, отъ котораго задрожалъ весь Корзо, а чудный панталонъ вложилъ между-тѣмъ хладнокровно широкій деревянный мечъ свои въ ножны и, гордо выступая, оставилъ Корзо.--

-----

   "Да, сказала старая Беатриче, "я рѣшительно откажу этому безобразному шарлатану, синьору Челіонати, когда онъ покажется здѣсь и вздумаетъ опять морочить мою безцѣнную малютку. Да и Бескани помогаетъ ему въ дурачествахъ." -- Старая Беатриче была нѣкоторымъ-образомъ права: съ-тѣхъ-поръ, какъ Челіонати почелъ нужнымъ посѣщать прелестную швею, Гіацинту Соарди, весь умъ ея какъ будто-бы перевернулся. Она томилась въ безпрерывной мечтательности и говорила иногда такой чудный, запутанный вздоръ, что старуха стала опасаться за ея умъ. Основная идея Гіацинты, вокругъ которой вертѣлись всѣ прочія, была, какъ благосклонный читатель могъ уже догадаться изъ четвертой главы, странная мечта дѣвушки, что богатый, прекрасный принцъ Корнеліо Кіаппери влюбленъ въ нее и сватается за нее. Беатриче думала напротивъ, что Челіонати, Богъ знаетъ для-чего, хочетъ непремѣнно обмануть бѣдную дѣвушку; еслибъ любовь принца была не пустая выдумка, то, отчего онъ давно не отыскалъ возлюбленной въ ея жилищѣ. Къ-тому-же нѣсколько червонцевъ, которые далъ имъ Челіонати, никакимъ образомъ нельзя было принять за щедрый подарокъ принца. А тамъ, пожалуй-еще, на цѣломъ свѣтѣ нѣтъ никакого принца Корнедіо Кіаппери! Да еслибъ онъ даже и существовалъ, то вѣдь ей извѣстно, что старый Челіонати съ своего помоста, предъ церковью С'и: Карла, самъ объявилъ народу, будто ассирійскій принцъ Корнеліо Кіаппери исчезъ, приказавъ себѣ выдернуть коренной зубъ, и будто его невѣста, принцесса Брамбилла, отыскиваетъ его повсюду.
   "Ну, видишь-ли," воскликнула Гіацинта, между-тѣмъ-какъ глаза ея блестѣли: "Вотъ тебѣ и ключь къ этой тайнѣ; вотъ причина, по которой благородный принцъ такъ тщательно скрывается. Онъ опасается принцессы Брамбиллы и ея притязаній; но, любя меня, онъ все-таки не можетъ оставить Рима. Только въ чудномъ нарядѣ осмѣливается онъ показаться на Корзо, гдѣ онъ далъ мнѣ вѣрнѣйшее доказательство нѣжной любви своей. Но скоро, скоро взойдетъ надъ нами блестящая звѣзда счастія и озаритъ насъ свѣтлыми своими лучами.-- Помнишь-ли ты того глупаго комедіанта, Гиліо Фаву, который ухаживалъ прежде за мною?"
   Старуха полагала, что для этого не надобно особенной памяти, потому-что бѣдный Гиліо, который ей все-таки былъ пріятнѣе загадочнаго принца, еще третьяго-дня навѣстилъ Гіацинту и съ большимъ аппетитомъ съѣлъ лакомый ужинъ, ею приготовленный.
   "Представь-же себѣ Беатриче," продолжала Гіацинта, "что принцесса Брамбилла обращаетъ вниманіе на этого жалкаго бѣдняка?... Въ этомъ увѣрилъ меня Челіонати. Принцъ боится обнаружить любовь свою ко мнѣ, а принцесса не рѣшается еще отказаться отъ прежней любви своей. Но только-что она отдастъ свою руку Гиліо, и я сдѣлаюсь Счастливою супругою богатаго принца.-- " Гіацинта!" воскликнула старуха, "что за дурачества, что за мечты!"
   "Ты несправедливо обвиняешь принца, что онъ до-сихъ-поръ не удостоилъ посѣтить насъ," продолжала Гіацинта. "Ты не повѣришь, къ какимъ милымъ продѣлкамъ, къ какимъ хитростямъ прибѣгаетъ принцъ, чтобъ видѣть меня безъ свидѣтелей! Надобно тебѣ сказать, что мои принцъ, при другихъ похвальныхъ своихъ качествахъ и познаніяхъ, еще и великій чародѣи. Не стоитъ даже и упоминать о томъ, что онъ посѣтилъ меня однажды ночью, въ такомъ маленькомъ, миломъ и пріятномъ видѣ, что я желала-бы его съѣсть. Но, кромѣ-того, онъ является часто даже при тебѣ, посреди нашей маленькой горницы, и ты сама виновата, что не видишь ни принца, ни великолѣпной картины, которая раскрывается тогда предъ моими глазами. Наша тѣсная комнатка превращается въ великолѣпную мраморную залу. Полъ устилается вышитыми золотомъ коврами, но стѣнамъ разставлены кушетки, обитыя камкою, столы и стулья изъ эбеноваго дерева и слоновой кости: но лучше всего нравится мнѣ, когда стѣны совершенно изчезаютъ и когда я гуляю подъ руку съ моимъ любезнымъ въ прекраснѣйшемъ саду, провосходящемъ всякое описаніе! Меня не удивляетъ, Беатриче, что ты не въ состояніи вдыхать въ-себя небеснаго благоуханія, которымъ вѣетъ этотъ рай, потому-что ты имѣешь дурную привычку набивать себѣ носъ табакомъ и даже въ присутствіи принца поминутно вытаскиваешь изъ-за пазухи свою табакерочку. Но сними по-крайней-мѣрѣ платокъ, которымъ обвязаны твои уши, и ты услышишь въ саду восхитительное пѣніе, которое совершенно покоряетъ наши чувства и предъ которымъ исчезаютъ всякая земная скорбь и зубная боль. Ты не можешь порицать того, что я позволяю возлюбленному цѣловать свои плечи, изъ которыхъ въ ту-же минуту вырастаютъ пестрыя мотыльковыя крылья и я улетаю въ поднебесье. Въ эти минуты я испытываю истинное удовольствіе, плывя съ принцемъ по небесной лазури.-- Все, что земля имѣетъ въ себѣ прекраснаго, все богатство, всѣ сокровища, сокрытыя въ глубочайшемъ тайникѣ мірозданія, которыя прежде существовали только въ воображеніи, разкрываются тогда предъ моими радостными взорами и все, все это принадлежитъ мнѣ!.... И ты еще говоришь, старушка, что принцъ скупъ и оставляетъ меня въ бѣдности, не-смотря-на пламенную любовь свою?.... Впрочемъ не думай, что я только въ присутствіи принца бываю богата. Полюбуйся старушка, какъ въ это время, когда я говорю тебѣ о принцѣ и о его щедротахъ, комната наша такъ прекрасно разукрасилась. Взгляни на эти шелковыя занавѣсы, на эти ковры, зеркала, а въ особенности на этотъ прекрасный шкафъ: наружность его достойна богатствъ, которыя въ немъ заключаются. Стоитъ только отворить его и свертки золота упадутъ къ ногамъ твоимъ. А что скажешь ты объ этихъ милыхъ придворныхъ дамахъ и пажахъ, которыхъ предложилъ мнѣ принцъ въ услуженіе до того времени, покуда весь блестящій дворъ его не окружитъ моего трона?"
   Съ этими словами Гіацинта подошла къ шкафу, благосклонный читатель видѣлъ уже его въ первой главѣ; въ немъ по-прежнему висѣли богатые и весьма дивные наряды, которые Гіацинта убрала по приказу Бескани, и съ которыми она начала теперь тихо разговаривать.
   Старуха, видя все это, покачала головой и сказала: "Господь съ тобою, дитя мое! Ты одержима злымъ недугомъ, я приведу патера, чтобъ онъ выгналъ демона, который здѣсь хозяйничаетъ.-- Повторяю, что всѣму виной этотъ проклятый шарлатанъ, вбившій тебѣ въ голову разный вздоръ о принцѣ, и глупый портной, который заказалъ намъ эти чудныя маскарадныя платья.-- Но я не хочу тебя бранить!.... Опомнись, милое дитя мое! Любезная Гіацинта, приди въ-себя, будь мила и послушна по-прежнему! "

0x01 graphic

   Гіацинта сѣла молча на кресло, подперла головку рукою и потупила задумчивый взоръ свой въ землю!
   "А когда," продолжала старуха, "нашъ добрый Гиліо перестанетъ дурачиться.... Но постой.... Гиліо!.... Ну, въ-самомъ-дѣлѣ Гіацинточка, смотря на тебя, я вспомнила одно мѣсто, которое онъ читалъ намъ однажды вслухъ изъ маленькой книжки.... Подожди.... подожди не много оно идетъ къ тебѣ, какъ нельзя лучше.... Старуха отыскала въ корзинѣ между лентами, кружевами, шелковыми лоскутками и другими необходимыми матеріалами для нарядовъ, маленькую красиво-переплетенную книгу, надѣла очки на носъ, подсѣла къ Гіацинтѣ и начала читать:
   "Было ли это на уединенномъ обросшемъ мохомъ берегу лѣснаго ручейка или въ благоухающей жасминной бесѣдкѣ?.... Нѣтъ!... теперь я вспомнилъ, то было въ маленькой веселенькой комнаткѣ, освѣщенной лучами заходящаго солнца, тамъ я видѣлъ ее въ-первые. Она сидѣла на низенькомъ креслѣ, опершись головою о правую руку, такъ-что темныя кудри своевольно подымались къ-верху и прорывались сквозь бѣлые пальчики. Лѣвая рука ея покоилась на колѣняхъ и игриво дергала шелковую ленту, спустившуюся со стройнаго стана, который она опоясывала. Казалось, что за движеніемъ этой руки слѣдовала невольно и ножка, носокъ которой высовывался изъ подъ богатаго платья и тихо, тихо стучалъ по полу. Надо всѣмъ существомъ ея была разлита такая невыразимая прелесть, такая небесная привлекательность, что сердце мое затрепетало отъ какого-то непонятнаго удовольствія. Въ эту минуту я пожелалъ-бы себѣ кольцо Гигеса, чтобъ сдѣлаться для нея невидимымъ; потому-что отъ моего дерзкаго взгляда, какъ я опасался, она, подобно сновидѣнію, изчезнетъ въ воздухѣ! Сладостная, пріятная улыбка играла на рубиновыхъ устахъ красавицы, изъ груди ея вылетали тихіе вздохи и пронзали меня, какъ огненныя стрѣлы любви. Я испугался; мнѣ казалось, будто я, невольно, въ сильномъ порывѣ чувства, громко произнесъ ея имя!.... Но она не замѣчала меня.-- Тогда я осмѣлился взглянуть ей въ глаза, которые повидимому были на меня устремлены, и только въ отраженіи этого волшебнаго зеркала я впервые узрѣлъ похищенный идеалъ красоты и чудный очарованный садъ, въ который такъ давно стремилась душа моя. Блестящіе воздушные замки разтворили свои ворота и изъ нихъ высыпала веселая, пестрая толпа народа, который съ радостными восклицаніями приносилъ обворожительницѣ самые красивые богатые дары. Но дары эти и состояли именно изъ всѣхъ надеждъ, всѣхъ пламенныхъ желаній, которыя, возникая изъ глубины души красавицы, волновали такъ пышно ея грудь, а вмѣстѣ съ нею подобно колыхающимся лиліямъ все выше-и-выше подымались кружева, покоившіяся на ея роскошныхъ плечахъ. Яркій румянецъ поминутно вспыхивалъ на ланитахъ красавицы. Она была очаровательна. Вы можете мнѣ теперь повѣрить, что я въ-самомъ-дѣлѣ стоялъ посреди этого волшебнаго сада, гдѣ въ чудномъ зеркалѣ видѣлъ свое отраженіе." --
   "Все это," сказала старуха, закрывая книгу и снимая очки съ носа, "все это выражено прекрасно и мило; но, Боже мой, какія высокопарныя рѣчи, и все это для выраженія пошлой мысли, что нѣтъ ничего пріятнѣе, ничего соблазнительнѣе прекрасной дѣвушки, которая сидитъ, погруженная въ-самое-себя и строитъ воздушные замки. И все это можно, какъ я уже сказала, очень-хорошо примѣнить къ тебѣ, дочь моя а то, что ты говорила мнѣ о принцѣ и его продѣлкахъ, ничто иное, какъ пробудившаяся мечтательность, въ которую ты была погружена."
   -- "А еслибъ это была и правда," возразила Гіацинта, вставая съ креселъ и хлопая въ ладоши, какъ веселый ребенокъ, "то развѣ я и безъ того не похожу на этотъ прелестный волшебный образъ, о которомъ ты только-что читала?...
   Знай-же, старушка, что это были собственныя слова принца, которыя вылетали невольно изъ устъ твоихъ, когда ты хотѣла мнѣ прочесть кое-что изъ книжки Гиліо." --

0x01 graphic

   

0x01 graphic

ГЛАВА VII.

О томъ, какъ въ греческой кофейной одинъ прекрасный молодой человѣкъ былъ обвиняемъ въ самыхъ ужасныхъ вещахъ; о томъ, какъ импрезаріо почувствовалъ раскаяніе и какъ актерская модель умерла отъ трагедій аббата Кіари. Хроническій дуализмъ и двойникъ, который всегда противорѣчилъ себѣ во мнѣніяхъ. О томъ, какъ нѣкто, по случаю глазной боли, видѣлъ все на изворотъ, потерялъ свою страну и не пошелъ гулять -- Ссора, споръ и разлука.

   Да не пеняетъ на меня благосклонный читатель за то, что я утомляю его въ этой повѣсти далекими переходами съ одного мѣста на другое. Въ маленькомъ кругу, которой можно смѣрить нѣсколькими сотнями шаговъ, лежитъ все вмѣстѣ: Корзо, дворецъ Пистоя, греческая кофейная и проч: исключая маленькаго скачка въ страну Урдаргартенъ. А потому читателю надобно сдѣлать нѣсколько-шаговъ, и онъ будетъ опять въ греческой кофейной, гдѣ въ третьей главѣ шарлатанъ Челіонати разсказалъ германскимъ художникамъ удивительную и чудесную повѣсть- о королѣ Офіохѣ и о королевѣ Лорисъ.
   Но къ дѣлу!.... Въ греческой кофейной, въ уединенномъ углу сидѣлъ красивый, хорошо-одѣтый молодой человѣкъ и былъ, казалось, погруженъ въ глубокія думы; онъ совершенно не замѣтилъ прихода двухъ мужчинъ, которые уже нѣсколько-разъ воскликнули. "Синьоръ!.... а синьоръ!... любезнѣйшій синьоръ!" Незнакомецъ встрепенулся, какъ-бы проснувшись, и учтиво спросилъ этихъ господъ, что имъ угодно?....
   Посѣтители эти были никто иные, какъ знаменитый творецъ еще знаменитѣйшаго Бѣлаго Арапа и импресаріо, который опять успѣлъ промѣнять фарсъ на трагедію...
   "Что это значитъ, любезнѣйшій синьоръ Гиліо," произнесъ аббатъ Кіари, "гдѣ это вы нынче пропадаете? Мы васъ должны были отыскивать по всему Риму!.... Взгляните, предъ вами стоитъ кающійся грѣшникъ, который силою и могуществомъ моего краснорѣчія возвращенъ на путь истины теперь онъ хочетъ исправить свою ошибку, свою несправедливость къ вамъ и щедро вознаградить васъ за всѣ убытки, которые вы претерпѣли!"....
   -- "Да," подхватилъ импресаріо," да, синьоръ Гиліо, "я торжественно признаюсь въ своемъ невѣжествѣ и ослѣпленіи.-- Право не понимаю, какъ я только могъ не признавать вашаго таланта, какъ я осмѣливался сомнѣваться въ томъ, что только въ васъ я могу найти свою единственную опору!.... Рѣшитесь опять вступить ко мнѣ на театръ и примите тамъ достойную дань удивленія и громкую, бурную похвалу всего свѣта!"
   "Я совершенно не знаю, чего вы отъ меня хотите, господа," возразилъ прекрасный молодой человѣкъ, смотря на обоихъ съ удивленіемъ.-- Вы называете меня чужимъ именемъ и говорите о вещахъ, которыя мнѣ совершенно неизвѣстны.-- Вѣроятно вы принимаете меня за своего знакомаго? Но, извините, я никакъ не могу вспомнить, гдѣ и когда я васъ видѣлъ!...."
   -- "Ты въ-правѣ," сказалъ содержатель театра, со слезами на глазахъ, "ты въ-правѣ обходиться со мною такъ жестоко и принимать меня за совершенно-посторонняго человѣка, потому-что я былъ большой оселъ, прогнавъ тебя съ театральныхъ помостовъ. Но.... Гиліо! не будь такъ жестокосердъ! Да ну-же, подавай скорѣе руку въ знакъ примиренія: я знаю, ты вѣдь добрый малый!"
   "Вспомните только обо мнѣ, добрый синьоръ Гиліо," прервалъ аббатъ содержателя театра," вспомните о Бѣломъ Арапѣ и подумайте, что только на сценѣ этого честнаго человѣка вы можете пріобрѣсть себѣ честь и славу; онъ прогналъ арлекина со всею пошлою его свитою и снова имѣетъ счастіе пріобрѣтать и разыгрывать мои трагедіи."
   -- "Синьоръ Гиліо," продолжалъ импрезаріо, "назначьте сами себѣ жалованье; выберите себѣ но произволу костюмъ для Бѣлаго Арапа: ужъ такъ и быть, я не погонюсь за нѣсколькими аршинами позумента и за пачкой блестокъ."
   "Повторяю вамъ, что все, сказанное вами, для меня неразрѣшимая загадка."
   -- "А," закричалъ импрезаріо въ ярости, "я понимаю васъ, синьоръ Фава, я совершенно понимаю васъ; теперь все ясно.-- Ужасный человѣкъ -- мнѣ не хочется только называть его по имени, чтобъ не отравить своихъ губъ -- этотъ старый чортъ поймалъ васъ въ свои сѣти и держитъ острыми когтями.-- Вы ужъ ангажированы.... вы ангажированы!.... Но.... ха, ха, ха!... Если этотъ жалкій плутъ портной, въ своемъ сумасбродствѣ, ангажировалъ васъ о, вы станете раскаиваться, но будетъ уже поздно."
   "Прошу васъ," сказалъ молодой человѣкъ разгнѣванному содержателю театра,, прошу васъ, любезнѣйшій синьоръ, успокойтесь, не горячитесь такъ сильно! Я угадываю теперь все, чего вы еще не понимаете. Вы принимаете меня за актера Гиліо Фава, который, какъ я слышалъ, славился здѣсь своимъ талантомъ и получилъ громкое названіе превосходнаго артиста, не-смотря на то, что онъ никуда не годился? Не такъ-ли?"
   Аббатъ и импрезаріо посмотрѣли пристально на молодого человѣка, воображая, что предъ ними стоитъ привидѣніе.
   "Вѣроятно," продолжалъ молодой человѣкъ, "вѣроятно вы, господа, уѣзжали изъ Рима и теперь только-что возвратились; въ противномъ случаѣ меня удивило-бы, какъ вы до-сихъ-поръ не слыхали еще того, о чемъ говоритъ весь Римъ. Мнѣ очень-жаль, что я первый долженъ вамъ разсказать объ ужасной участи бѣднаго Фава. Этотъ несчастный актеръ, который повидимому вамъ такъ дорогъ, былъ вчера убитъ на поединкѣ.-- Я самъ слишкомъ увѣренъ въ его смерти."
   "Прекрасно!" воскликнулъ аббатъ, "превосходно!.... Такъ это былъ знаменитый актеръ Фава, котораго безумный, отвратительный олухъ безжалостно закололъ вчера и разтянулъ почтеннаго трагика на площади? Вы вѣроятно чужестранецъ, синьоръ, а потому и не имѣете понятія о шуткахъ нашего карнавала, въ противномъ случаѣ вамъ было бы извѣстно, что въ рукахъ у людей, которые хотѣли поднять и унести мнимаго покойника, осталась красиво-выдѣланная изъ папки модель, что и произвело ужасный хохотъ въ народѣ".
   "Не знаю," продолжалъ молодой человѣкъ, "былъ-ли точно трагическій актеръ составленъ изъ плоти и крови или выдѣланъ изъ папки, по достовѣрно то, что, при вскрытіи тѣла, всю внутренность актера нашли наполненною ролями изъ трагедій извѣстнаго Кіари. Смертность удара, который получилъ Фава отъ своего противника, доктора приписали только ужасному пресыщенію, совершенному безпорядку пищеварительныхъ началъ, происшедшихъ отъ употребленія непитательныхъ и безсонныхъ яствъ."
   При послѣднихъ словахъ молодаго человѣка раздался громкій смѣхъ въ комнатѣ.
   Греческая кофейная, въ продолженіе этого важнаго разговора, не замѣтно наполнилась всегдашними гостями, между коими были и нѣмецкіе художники.
   Какъ ни великъ былъ предъ тѣмъ гнѣвъ содержателя театра, но въ сравненіи съ яростію Кіари онъ ровно ничего не значилъ.
   "А, Гиліо Фава!" закричалъ онъ! "Такъ этимъ я вамъ обязанъ! Вы подвергли меня поруганію!... Но подождите.... вы не уйдете отъ коей мести.... она постигнетъ и уничтожитъ васъ!...."
   Наконецъ изъ устъ обиженнаго поэта посыпалась ужасная брань, и онъ вмѣстѣ съ содержателемъ театра напалъ на молодаго человѣка. Но нѣмецкіе художники схватили обоихъ и вытолкнули ихъ, безъ церемоніи, за-дверь, такъ что они съ быстротою молніи пролетѣли мимо стараго Челіонати, который только-что хотѣлъ войти въ комнату. "Счастливаго пути, господа!" закричалъ имъ вслѣдъ шарлатанъ съ язвительной усмѣшкой.
   Молодой человѣкъ, увидѣвъ шарлатана, поспѣшно подошелъ къ нему, взялъ его за руку и отвелъ въ отдаленный уголъ комнаты. "Зачѣмъ вы не пришли раньше," сказалъ онъ, "чтобъ освободить меня отъ двухъ несносныхъ вралей, принимавшихъ меня за того самаго актера Гиліо Фава, котораго я, какъ вамъ извѣстно, закололъ вчера, въ несчастномъ пароксизмѣ, на площади, и эти негодяи осмѣливаются еще приписывать мнѣ какія-то ужасныя дѣла.-- Скажите мнѣ, неужели я въ-самомъ-дѣлѣ такъ похожъ на этого Гиліо Фава, что меня можно принять за него?"
   "Пріятныя черты вашего лица точно имѣли нѣкоторое сходство съ чертами этого актера", возразилъ шарлатанъ, кланяясь съ почтеніемъ, "и потому вамъ непремѣнно надобно было сбыть съ рукъ вашего двойника, что вы и исполнили оченьискусно. Чтожъ касается до вздорнаго аббата Кіари и его импрезаріо, то прошу васъ, Ваша Свѣтлость, предоставить ихъ моему распоряженію! Я съумѣю охранить васъ отъ всѣхъ искушеній этихъ нечестивцевъ. Вы не повѣрите, какъ легко поссорить директора театра съ драматическимъ писателемъ. О ни съ такою яростію нападутъ другъ-на-друга, что каждый изъ нихъ будетъ стараться заѣсть своего противника въ страшной борьбѣ, подобно двумъ львамъ, отъ которыхъ остались одни только хвосты, найденные на полѣ битвы, какъ ужасный памятникъ свершившагося злодѣянія.-- Но не огорчайтесь вашимъ сходствомъ съ бумажнымъ трагикомъ! Я навѣрное знаю, что и молодые люди, которые спасли васъ отъ преслѣдователей, принимаютъ васъ за Гиліо Фава."
   -- "Ради Бога, синьоръ Челіонати!" произнесъ тихо молодой человѣкъ, "не открывайте этимъ людямъ моего имени. Вы знаете, что я долженъ сохранять инкогнито до-тѣхъ-поръ, покуда выздоровѣю."
   "Не безспокойтесь, Ваша Свѣтлость," возразилъ шарлатанъ, "не измѣняя тайнѣ, я скажу имъ про васъ столько, сколько будетъ нужно, чтобъ пріобрѣсть вамъ уваженіе и дружбу этихъ молодыхъ людей, а имъ и въ голову не придетъ спросить о вашемъ имени и званіи. Вы между-тѣмъ притворитесь, будто не замѣчаете насъ! Смотрите изъ окна или читайте газеты, а потомъ вы можете войти въ нашъ разговоръ. Но чтобъ не мѣшать вамъ, я буду говорить на языкѣ, по-настоящему только и приличномъ для тѣхъ вещей, которыя относятся къ вамъ и къ вашей болѣзни, и которыхъ вы покуда еще не понимаете."
   Челіонати усѣлся по обыкновенію между молодыми Нѣмцами, которые съ громкимъ смѣхомъ разсуждали еще о томъ, какъ они ловко вытолкали изъ дверей поэта и содержателя театра, когда тѣ хотѣли напасть на прекраснаго молодаго человѣка. Многіе изъ нихъ спросили старика, точноли молодой человѣкъ, который высунулся изъ окна, Гиліо Фава. Челіонати отвѣчалъ отрицательно и прибавилъ, что это знатный иностранецъ.
   "Не понимаю, какое сходство можно найти между этимъ иностранцемъ и актеромъ Гиліо Фавой," сказалъ Францъ Рейнгольтъ. "Я соглашаюсь, что ротъ, посъ, лобъ, глаза и ростъ обоихъ могли сходствовать между собою во внѣшнихъ формахъ, но духовное выраженіе лица, отъ котораго только и рождается сходство, и котораго большая часть портретистовъ или, лучше сказать, лицеписцовъ не въ состояніи схватить, отчего они и не могутъ списать истинно-вѣрнаго портрета; это-то выраженіе, говорю я, составляетъ такое безконечное различіе между ними, что я съ своей стороны никакимъ-образомъ не принялъ бы иностранца за актера Гиліо Фава. Фава имѣетъ лицо ничего не выражающее, между-тѣмъ какъ въ лицѣ чужестранца есть что-то странное, значеніе котораго я самъ не понимаю."
   Молодые люди просили шарлатана разсказать имъ опять, что-нибудь, въ родѣ повѣсти о королѣ Офіохѣ, которая имъ чрезвычайно понравилась, а главное они хотѣли узнать вторую часть ея.
   "Какую вторую часть?" воскликнулъ шарлатанъ,, развѣ я въ послѣдній разъ внезапно остановился на какомъ-нибудь интересномъ мѣстѣ и, прокашлявшись, съ поклономъ сказалъ вамъ: продолженіе будетъ впредь?.... Ктому-же другъ мой, волшебникъ Руффіамонте, читалъ уже продолженіе этой повѣсти во дворцѣ Пистоя, слѣдовательно вы сами виноваты, что прозѣвали литературный вечеръ, на которомъ присутствовали даже любознательныя дамы. Если-же я разскажу вамъ все читанное волшебникомъ, то это ужасно наскучитъ одному лицу, которое никогда не оставляетъ насъ, и которое присутствовало также на этомъ литературномъ вечерѣ; а потому ему все уже извѣстно. Я говорю о читателѣ повѣсти, называемой "Принцесса Брамбилла," гдѣ мы сами являемся и разыгрываемъ роли.-- И такъ ни слова болѣе о королѣ Офіохѣ, королевѣ Ларисъ, о принцессѣ Мистилисъ и о пестрой птицѣ! Но въ замѣнъ того, я разскажу вамъ кое-что о самомъ себѣ, если то будетъ не противно вамъ, легкомысленные люди!"
   -- "Чѣмъ-же мы легкомысленны?" спросилъ Ренигольтъ.
   "А тѣмъ," продолжалъ Челіонати по-нѣмецки, "что вы почитаете меня за человѣка, который только для-того существуетъ, чтобъ разсказывать вамъ сказки, забавныя по своей шутливости и служащія вамъ для препровожденія времени. Вы всѣ не оказываете мнѣ такого почтенія и уваженія, какого я заслуживаю, по своимъ глубокимъ познаніямъ. Такъ напримѣръ вы всѣ глупаго мнѣнія о моихъ медицинскихъ свѣдѣніяхъ и утверждаете, будто я, безъ всякаго основательнаго изученія, продаю домашнія средства вмѣсто лекарства и изцѣляю всѣ болѣзни однимъ и тѣмъ-же снадобьемъ. Настало время доказать вамъ противное и тѣмъ внушить вамъ лучшее мнѣніе обо мнѣ. Изъ отдаленнѣйшей страны, до которой самъ Петръ Шлемиль не добрался-бы ранѣе года, въ своихъ семи-мильныхъ сапогахъ, пріѣхалъ сюда пользоваться моими цѣлебными средствами одинъ отличный молодой человѣкъ, страдающій чрезвычайно-странною и, вмѣстѣ съ тѣмъ, опаснѣйшею болѣзнію. Эту болѣзнь можно вылечить только однимъ лекарствомъ, которое получается посредствомъ магическаго дѣйствія. Молодой человѣкъ страдаетъ хроническимъ дуализмомъ."
   -- "Какъ?" воскликнули всѣ со смѣхомъ, "что вы говорите, синьоръ Челіонати, хроническимъ дуализмомъ?.... Да слыхано-ли это?...."
   "Я догадываюсь," сказалъ Рейнгольтъ, "вы хотите намъ опять разсказать повѣсть, наполненную чудными приключеніями, и оставить насъ подъ-конецъ въ совершенномъ недоумѣніи!"
   "Эхъ, сынъ мой, Рейнгольтъ," возразилъ шарлатанъ, "отъ тебя-то я никакъ не ожидалъ этого упрека. Ты всегда поіншалъ меня и вѣроятно понялъ повѣсть о королѣ Офіохѣ, можетъ-быть, и самъ смотрѣлся въ свѣтлое зеркальное озеро, а потому я думаю... Но прежде, нежели я стану разсказывать вамъ объ этой странной болѣзни, вы, господа, должны знать, что больной, ввѣрившійся моимъ попеченіемъ, тотъ самый молодой человѣкъ котораго вы принимали за актера Гиліо Фаса."
   Всѣ посмотрѣли съ любопытствомъ на незнакомца и должны были согласиться, что въ острыхъ чертахъ его лица выражалось что-то неопредѣленное, смутное, изобличавшее опасную болѣзнь, которая состояла, невидимому въ скрытномъ сумасшествіи.
   -- "Я полагаю, синьоръ Челіонати," сказалъ Рейнгольтъ, "что вы называете хроническимъ дуализмомъ то чудное сумасбродство, въ которомъ собственное Я ссорится съ самимъ собою.
   "Не дурно," возразилъ шарлатанъ, "недурно, мой сынъ. Но если вы потребуете отъ меня точнаго отчета въ странной болѣзни моего паціента, то я почти опасаюсь что мнѣ не удастся растолковать вамъ ее ясно и вразумительно, особенно вамъ, господа: вы не врачи, и потому я не могу употребить ни одного ученаго выраженія.-- Ну, такъ и быть!... Попробую объяснить вамъ эту странную болѣзнь. Мнѣ весьма пріятно, что я могу, не дѣлая анахронизма, предположить, что вы познакомились съ двойнымъ, загадочнымъ принцемъ черезъ извѣстнаго, весьма остроумнаго нѣмецкаго писателя. {Лигтенберга.} Владѣтельница знакомой уже вамъ волшебной страны родила двухъ премаленькихъ близнецовъ, которыхъ можно было назвать однимъ существомъ; но въ нихъ скоро обнаружилось большое различіе ума и характера. Когда одинъ изъ нихъ былъ печаленъ, другой веселился: когда одинъ хотѣлъ сидѣть, другой бѣгалъ; однимъ-словомъ, склонности ихъ были всегда различны. И при всемъ томъ никакъ нельзя было сказать утвердительно, что у каждаго изъ нихъ былъ особенный опредѣленный характеръ: природа одного безпрестанно переходила въ другаго. Они мыслили противное другъ-другу; ни одинъ изъ нихъ не зналъ, точно-ли мысль его принадлежала ему, а не его двойнику; и если вы этого не признаете за нелѣпицу, то что-же и нелѣпо на свѣтѣ. Вотъ въ чемъ преимущественно заключается болѣзнь, о которой я говорю, и въ которой больной не понимаетъ самого себя."--
   Между-тѣмъ молодой человѣкъ незамѣтно приблизился къ художникамъ, которые въ молчаніи смотрѣли на шарлатана, ожидая продолженія его разсказа:, Я не знаю, господа, сказалъ прекрасный молодой человѣкъ, учтиво-разкланиваясь, пріятно-ли вамъ будетъ, если я присоединюсь къ вашему обществу. Меня впрочемъ вездѣ встрѣчаютъ охотно, когда я совершенно здоровъ и веселъ; но синьоръ Челіонати безъ-сомнѣнія разсказалъ вамъ такія странности о моей болѣзни, что вы вѣрно не пожелаете, чтобъ я докучалъ вамъ своимъ присутствіемъ."
   Рейнгольтъ увѣрялъ, отъ имени всего общества, что новый гость имъ весьма-пріятенъ, и молодой человѣкъ усѣлся между ними.
   Шарлатанъ вышелъ изъ гостинницы, приказавъ молодому человѣку строго наблюдать предписанную ему діэту.
   Тутъ, какъ это всегда бываетъ, художники заговорили объ ушедшемъ и стали подробно распрашивать молодаго человѣка объ его чудномъ врачѣ.
   Незнакомецъ увѣрялъ, что Челіонати пріобрѣлъ значительныя свѣденія и съ пользою слушалъ лекціи въ іенскомъ университетѣ: стало-быть ему можно безбоязненно ввѣриться. Къ-тому-же, по его мнѣнію, Челіонати весьма-хорошіи человѣкъ, у котораго только одинъ важный порокъ, а именно, онъ любитъ выражаться слишкомъ-часто аллегоріями, и это ему много вредитъ въ общемъ мнѣніи. "Вѣрно синьоръ Челіонати," прибавилъ молодой человѣкъ,, выразился довольно странно и о моей болѣзни, которую онъ намѣревается вылечить?"
   Реингольтъ сказалъ, что, по словамъ шарлатана, у молодаго человѣка въ животѣ сидитъ двойникъ.
   "Вотъ видите-ли, господа?" сказалъ молодой человѣкъ, пріятно улыбаясь. "Это ужъ опять сущая аллегорія! Челіонати очень-хорошо извѣстна моя болѣзнь; я страдаю глазами, потому-что началъ слишкомъ рано носить очки. Въ моемъ зрачкѣ должно-быть сдвинулось что-то съ мѣста; я вижу все на изворотъ: самыя серьозныя вещи кажутся мнѣ чрезвычайно-забавными, а смѣшныя исторгаютъ у меня слезы, и это самое наводитъ на меня ужасный страхъ и производитъ такое круженіе головы. что я едва тогу устоять на ногахъ. Синьоръ Челіонати полагаетъ, wo я долженъ имѣть болѣе моціона, если хочу выздоровѣть) но, Боже мой, какъ мнѣ это начать?"
   "Ну," воскликнулъ одинъ изъ художниковъ, "вы, кажется, имѣете довольно-здоровыя ноги, и потому я полагаю....." Въ это время въ комнату вошло одно лицо, уже знакомое благосклонному читателю, а именно, знаменитый портной Бескани.
   Костюмеръ подошелъ къ молодому человѣку, униженно поклонился и сказалъ: . Свѣтлѣйшій принцъ! "
   -- "Принцъ!" повторили всѣ вмѣстѣ и смотрѣли на незнакомца съ удивленіемъ.
   "Случай открылъ вамъ эту тайну, противъ моей воли," сказалъ спокойно молодой человѣкъ. "Да, господа! Я въ-самомъ-дѣлѣ несчастный принцъ, тщетно отыскивающій права на прекрасное и обширное владѣніе, которое принадлежитъ мнѣ по наслѣдству. Теперь вы видите, что мнѣ не возможно имѣть полезный моціонъ: у меня недостаетъ для этого земли, а слѣдовательно и пространства. Я стѣсненъ мѣстомъ, и потому безчисленное множество фигуръ, стѣсненныхъ пространствомъ, перемѣшиваются въ моихъ глазахъ между-собою, и дотого порхаютъ и кувыркаются предо-мною, что все становится для меня не вразусительнымъ; это тѣмъ-болѣе непріятно, что я могу существовать только въ понятіяхъ, чему причиною моя настоящая внутренняя природа. Однакожъ, стараніями моего врача и сего достойнаго министра, я надѣюсь выздоровѣть, соединясь съ прекраснѣйшею изъ принцессъ, и такимъ образомъ сдѣлаюсь обладателемъ дивной страны и владѣтельнымъ принцемъ. Торжественно прошу я васъ, господа, посѣтить меня въ моихъ владѣніяхъ. Тамъ вы удостовѣритесь, что вы истинные жители ея и не захотите покидать меня болѣе; только у меня вы можете вести жизнь истинно-художническую. Не думайте однакожъ, что я подчую васъ пустыми, ложными выдумками, что я ничтожный хвастунъ. Дайте мнѣ только выздоровѣть; и тогда вы поймете, что я желаю вамъ одного добра. Не будь я ассирійскій принцъ Корнеліо Кіаппери, если не сдержу своего слова! Названіе моего отечества я долженъ еще скрыть отъ васъ, но вы узнаете все въ свое время.-- Теперь мнѣ надобно посовѣтоваться съ этимъ превосходнымъ человѣкомъ о нѣкоторыхъ важныхъ дѣлахъ: потомъ я заверну къ глупости и посмотрю, мимоходомъ, не выросло-ли на дворѣ изъ навозныхъ грядъ нѣсколько хорошихъ остротъ."
   Съ этими словами молодой человѣкъ схватилъ портнаго подъ-руку, и оба поспѣшно вышли изъ комнаты.
   "Что вы скажете на все это?" сказалъ Рейнтольтъ. "Мнѣ кажется, что маскарадная игра чудной, сказочной шутки, съ такою быстротою совокупляетъ различныя фигуры, что въ смутномъ смѣшеніи никакъ нельзя ихъ узнать и различить между-собою. Но возьмемте маски и отправимтесь на Корзо! Я предчувствую, что бѣшеный панталонъ, который дрался вчера на поединкѣ, опять покажется тамъ и заведетъ много чудныхъ исторій."
   Рейнгольтъ былъ правъ. Панталонъ гордо разхаживалъ взадъ-и-впередъ по Корзо, какъ бы величаясь славой своей вчерашней блестящей побѣды, онъ не предпринималъ однако-жъ ничего особеннаго, какъ это случалось съ нимъ прежде, хотя, по безмѣрной хвастливости, наружность его была еще забавнѣе.-- Подъ этой маской скрывался, какъ уже извѣстно, Корнеліо Кіаппери, счастливый женихъ принцессы Брамбиллы; а Брамбилла была, вѣроятно, та дама, которая въ восковой маскѣ и въ богатой одеждѣ скиталась по площади. Брамбилла, казалось, хотѣла овладѣть забавникомъ-панталономъ; она преслѣдовала его такъ искусно, что онъ повидимому никакъ не могъ убѣжать отъ нея; по хитрецъ увѣрнулся и величественно продолжалъ свою прогулку. Наконецъ дама схватила его за-руку, въ-то-самое мгновеніе, когда онъ хотѣлъ шагнуть впередъ, и сладостнымъ голосомъ сказала ему:., это вы, мои принцъ! Ваша походка и ваша одежда, лучше которой вы никогда еще не носили, измѣняли вамъ, противъ вашей воля!.... О, скажите, зачѣмъ вы избѣгаете меня?... Неужели вы не узнаете во мнѣ вашу жизнь, вашу надежду?...."
   -- "Я все еще не знаю, прелестная дама, кто вы!" возразилъ панталонъ;, или, лучше сказать, я не осмѣливаюсь отгадывать это, бывъ уже столько-разъ вполнѣ обманутъ. Принцессы, въ моихъ глазахъ, превращались въ модистокъ, комедіанты въ фигуры изъ папки, и я рѣшился не вѣрить болѣе приманчивымъ мечтамъ сумасбродства и уничтожать ихъ безъ всякой жалости, гдѣ-бы онѣ мнѣ ни попались."
   "Такъ неугодно-ли начать съ самихъ себя!" воскликнула дама съ гнѣвомъ,, потому-что вы сами, почтеннѣйшій синьоръ, никто иное, какъ жалкій сумасбродъ!.... Но нѣтъ!" продолжала дама кротко и нѣжно, "нѣтъ, любезный Корнеліо, ты знаешь имя принцессы, которая любитъ тебя; ты знаешь, она пріѣхала издалека, чтобъ отыскать тебя и быть твоею!.... И развѣ ты мнѣ не поклялся быть моимъ рыцаремъ?.... Говори, говори Корнеліо!"

0x01 graphic

   Дама снова взяла за-руку панталона, но онъ остановилъ ее своей острой шляпой, снялъ широкій мечъ свой и сказалъ: "Посмотрите, синьора!.... Вотъ знакъ моего рыцарства; я снимаю его, и сдираю пѣтушиныя перья съ моего открытаго шлема.... Полно быть покорнымъ слугою дамъ, которыя платятъ намъ за все неблагодарностію и измѣной!" Что такое?" воскликнула дама сердито, "вы съ ума сошли?"
   -- "Напрасно, принцесса, вы наводите на меня лучи сверкающаго алмаза, который украшаетъ ваше чело! Напрасно вѣете на меня перомъ, выщипаннымъ у пестрой птицы.-- Тутъ не подѣйствуетъ никакое очарованіе. Я утверждаю, что старикъ въ собольей шапкѣ былъ правъ, сказавъ, что мой совѣтникъ оселъ и что Брамбилла ухаживаетъ за жалкимъ актеромъ.
   "Какъ", воскликнула дама сердитѣе прежняго, "вы осмѣливаетесь говорить со мною такъ дерзко? Такъ знайте-же, что актеръ, котораго вы называете жалкимъ, гораздо драгоцѣннѣе для меня, нежели вы! Онъ конечно рознятъ теперь на части; но это не помѣшаетъ мнѣ любить его; я могу во-всякое время приказать, чтобъ его сшили снова. Теперь можете идти къ своей модисткѣ, къ маленькой Гіацинтѣ Соарди, за которой вы, какъ мнѣ сказали, ухаживаете, и раздѣлить съ нею ваши владѣнія, которыхъ у васъ небыло и не будетъ!.... До свиданія!....
   Съ этими словами дама ушла поспѣшно съ Корзо, а панталонъ кричалъ ей вслѣдъ:, Гордая измѣнница!.... Такъ-то вознаграждаешь ты любовь мою?.... Но будь увѣрена, что я съумѣю утѣшиться!...."

0x01 graphic

   

0x01 graphic

ГЛАВА VIII.

О томъ, какъ Корнеліо Кіаппери, не будучи въ силахъ утѣшиться, поцѣловалъ бархатную туфлю Брамбиллы и былъ пойманъ вмѣстѣ съ нею въ филейную сѣть. Новыя чудеса дворца Пистоя. О томъ, какъ два волшебника проѣхали верхомъ на страусахъ чрезъ Урдарское озеро и усѣлись въ лотусѣ. Королева Мистилисъ. О томъ, какъ наши старинные знакомцы опять являются на сцену и какъ сказка подъ названіемъ "Принцесса Брамбилла" достигаетъ до радостнаго конца.

   Благосклонный читатель знаетъ конечно, какая почтенная особа скрывалась подъ уродливымъ нарядомъ панталона? Это былъ ассирійскій принцъ Корнеліо Кіаппери, который, потерявъ Брамбиллу былъ безутѣшенъ. На слѣдующій день панталонъ жаловался на площади всѣму народу, что потерялъ прекраснѣйшую изъ красавицъ, и что въ ужасномъ отчаяніи заколетъ себя своимъ деревяннымъ мечемъ, если ее не отыщетъ. Но тѣлодвиженія и жесты его, при этихъ жалобныхъ восклицаніяхъ, были до того уморительны, что вокругъ него собралась толпа различныхъ масокъ, которыя надъ нимъ забавлялись.
   "Гдѣ она*?" воскликнулъ онъ жалобнымъ голосомъ, " куда дѣвалась моя милая невѣста, моя жизнь!.... Для того-ли я позволилъ синьору Челіонати вырвать себѣ лучшій коренной зубъ? Для того-ли я бѣгалъ за самимъ собою изъ угла въ уголъ, чтобъ, отыскавъ себя, лишиться тебя, моя радость, и отказаться отъ любви твоей, отъ небеснаго удовольствія быть твоимъ другомъ и вмѣстѣ съ тѣмъ отъ обширныхъ владѣніи?.... Нѣтъ, безъ тебя и безъ нихъ я несчастнѣйшее созданіе на свѣтѣ, я принужденъ всю жизнь свою влачить въ бѣдности! Добрые люди!.... Если кто-нибудь изъ васъ знаетъ, гдѣ находится теперь очаровательница, тотъ раскрой пасть свою и скажи мнѣ, гдѣ я могу отыскать ее? Не заставляйте меня рыдать здѣсь понапрасну, сбѣгайте къ прекрасной принцессѣ и объявите ей, что вѣрнѣйшій рыцарь и прелестнѣйшій женихъ ея неистовствуетъ здѣсь, обуреваемый неукротимыми страстями. Примолвите ей, что отъ пламени его любовнаго иступленія весь Римъ, подобно Троѣ, можетъ превратиться въ пепелъ, если принцесса замедлитъ потушить пожаръ влажными лучами своихъ прелестныхъ глазокъ!..." Народъ громко захохоталъ: но посреди этого хохота воскликнулъ кто-то тонкимъ, пронзительнымъ голосомъ:
   "Безумный принцъ, неужели вы хотите, чтобъ Брамбилла сама пришла къ вамъ?"
   -- "Молчи, суемудрый птенецъ!" возразилъ Кіаппери, "и благодари Бога, что успѣлъ ускользнуть изъ клѣтки! Добрые люди, взгляните на меня и скажите откровенно, не я ли та пестрая птица, которую должно поймать филейными сѣтями?"-- Народъ продолжалъ хохотать, а чудный панталонъ въ восторгѣ упалъ на колѣно предъ Брамбиллою, которая явилась на Корзо во всемъ блескѣ красоты и величія. На ней былъ тотъ-же-самый нарядъ, въ которомъ она въ-первый-разъ показалась на карнавалѣ, только, вмѣсто шляпки, чело ея украшала блестящая діадима, надъ которой развѣвались разноцвѣтныя перья.
   "Теперь я твой, милый другъ," воскликнулъ Кіаппери въ величайшемъ восхищеніи; "твой на вѣки. Видишь-ли ты эти бѣлыя перья на моемъ шлемѣ? Ото знакъ моей преданности и моего безпрекословнаго повиновенія.... Я отдаюсь тебѣ на милость и немилость!"
   -- "И хорошо дѣлаешь," возразила Брамбилла; "ты долженъ повиноваться мнѣ, могущественной властительницѣ, иначе у тебя не будетъ владѣній и ты останется на всегда жалкимъ безумцемъ. Поклянись мнѣ теперь въ вѣчной вѣрности, надъ этимъ знакомъ моей, неограниченной власти!"

0x01 graphic

   Говоря это, Брамбилла вынула маленькую бархатную туфлю и протянула ее къ Кіаппери, который поцѣловалъ ее три раза, поклявшись сперва въ вѣчной, неизмѣнной вѣрности. Но только-что онъ успѣлъ прознесть клятву, какъ вдругъ громкіе пронзительные олоса прокричали: "Брамъ буре-билъ-балъ-Ала монза Кикибурра сонъ-тонъ....! Счастливую чету окружили тѣже-самыя дамы, которыя въ первой главѣ въѣхали во дворецъ Пистоя; онѣ были закутаны въ богатые талары, а за ними стояло двѣнадцать великолѣпно-одѣтыхъ араповъ; но вмѣсто пикъ, они держали въ рукахъ большія чудно-блестящія павлиныя перья, которыя служили имъ вѣерами. Дамы стали накидывать на любовниковъ филейныя вуали, которыя наконецъ скрыли Брамбиллу и ея жениха отъ взоровъ любопытной толпы.
   Но когда, подъ звуки барабановъ, цимбалъ и маленькихъ литавръ, разпутались и спали филейныя сѣти, чета была уже во дворцѣ Пистоя въ той самой залѣ, въ которой нѣсколько дней тому назадъ ворвался любопытный актеръ Гиліо Фава.
   Зала была теперь убрано гораздо-великолѣпнѣе прежняго. Вмѣсто одной лампады, освѣщали залу болѣе ста люстръ, отъ которыхъ все пространство, казалось, было въ пламени. Мраморныя колонны, подпиравшія высокій куполъ, были обвиты роскошными цвѣточными гирляндами: на чудноузорчатомъ потолкѣ безпрестанно мелькали: то разноцвѣтныя птицы, то прелестные младенцы, то дивныя изображенія звѣрей, и всѣ они, казалось, двигались. Изъ складокъ золотой драпировки балдахина выглядывали ласково-улыбающіяся лица прелестныхъ дѣвъ. Дамы составили также, какъ и въ то-время, кружокъ, съ тою только разницею, что теперь онѣ были одѣты гораздо-великолѣпнѣе и не вязали уже Филе, а высыпали изъ золотыхъ вазъ прекрасные цвѣты на полъ, или покачивали кадильницы, изъ которыхъ клубами выходилъ бѣлый дымъ и разливалъ пріятный запахъ по всѣму зданію. На возвышеніи волшебникъ Руффіамонте и князь Бастіонелло-ди-Пистоя держали другъ-друга въ тѣсныхъ объятіяхъ. Ненужно говорить, что послѣдній изъ нихъ былъ Челіонати. За молодыми, т: с: за принцемъ Корнеліо Кіапнери и принцессой Брамбиллой, стоялъ маленькій человѣчекъ въ пестромъ таларѣ и держалъ въ рукахъ разкрытую шкатулку изъ слоновой кости, на днѣ шкатулки лежала крошечная свѣтлая иголочка, на которую онъ поминутно смотрѣлъ съ веселою улыбкою.
   Переставъ обниматься, волшебникъ Руффіамонте и князь Бастіанелло-ди-Пистоя продолжали слегка пожимать только другъ-другу руки. Потомъ князь крикнулъ громкимъ голосомъ на страусовъ: Принеситс-ка мнѣ большую книгу, изъ которой честный Руффіамонте прочтетъ то, что намъ еще осталось выслушать. Страусы побѣжали, махая крыльями, и принесли большую книгу, которую они положили на спину арапа, преклонившаго колѣни, и раскрыли ее плевами.
   Магикъ, который, не-смотря на свою длинную бѣлую бороду, казался еще очень-красивъ и молодъ, подошелъ къ книгѣ, прокашлялся и прочелъ слѣдующіе стихи:
   
   Италіи роскошный небосклонъ
   Ко всѣмъ забавамъ всѣхъ располагаетъ!
   И Римъ тотъ градъ, счастливый тотъ притонъ,
   Который фарсъ отъ шутки отличаетъ!
   Въ театрѣ тѣсномъ, какъ куриное яйцо
   Вращаются сыны фантазіи свободной,
   И тамъ тотъ тронъ кудесниковъ волшебный!
   Тамъ этотъ Я, котораго лицо
   Представить можетъ всѣ чужія лица
   И всѣхъ одушевлять какой-то силой чудной.
   Страна и свѣтъ и этотъ Я, все это найдено сейчасъ,
   И пара познаетъ себя въ палящей ясности небесъ,
   И жизни истину прямую они въ союзѣ обрѣтутъ,
   А ложный вкусъ и глупыя понятія на сценѣ мѣста не найдутъ.
   Иглою диинаго портнаго раскрыто царство новизны,
   Въ немъ шутка чудная даетъ таланту надлежащій видъ,
   И можетъ воскресить его изъ области мечтаній къ жизни.
   Но слушайте! Вотъ тихо раздаются сладостные звуки,
   Замолкло все, чтобъ, притаивъ дыханье, слушать ихъ
   И вотъ блестящею лазурью подернутъ чистый небосклонъ,
   Шумитъ и шепчетъ лѣсъ далекій, любовію источникъ полнъ
   И даже боръ, всегда сердитый, на мгновеніе притихъ.
   Раскройся чудная страна, гдѣ міріады наслажденій,
   Гдѣ смертный можетъ погребсти всѣ прихоти своихъ желаній,
   Лишь посмотрѣвшися въ источникѣ любви!....
   Вода клубясь вздымается высоко!.... Спѣшите, бросьтесь въ волны!
   Боритесь съ силою, пловцы!.... Надеждою благою полны
   До завѣтнаго брега достигнете вы.--
   
   Магикъ закрылъ книгу; но въ-то-самое мгновеніе изъ серебрянной воронки, покрывавшей его голову, началъ выходить огненный наръ, который болѣе-и-болѣе распространялся по залѣ. Подъ звуки арфъ и трубъ и подъ гармоническій колокольный звонъ все начало приходить въ движеніе и смѣшиваться въ безпорядкѣ. Разкрившійся куполъ превратился въ ясное небо, а колонны въ высокія пальмовыя деревья; золотая парча спала и раскинулась пестрымъ цвѣтистымъ лугомъ, а большое хрустальное зеркало расплылось въ свѣтлое, прекрасное озеро. Огненный паръ, выходившій изъ воронки магика, совершенно изчезъ и прохладный, бальзамическій воздухъ повѣялъ по необозримому, очаровательному саду, усѣянному прелестнѣйшими кустами, деревьями и цвѣтами. Музыка гремѣла во всѣхъ концахъ сада, повсюду раздавались радостные крики и тысячи голосовъ запѣли:
   
   Хвала, хвала Урдарской сторонѣ!
   Ея источникъ вновь на зеркало походитъ,
   И цѣпи демона разрушены во снѣ!
   
   Вдругъ все замолкло. Магикъ Руффіамонте: и князь Бастіонелло-ди-Пистоя вскочили, въ глубочайшемъ молчаніи, на двухъ страусовъ, и поплыли къ лотосу, который, подобно чудному острову, возвышался посреди озера. Они вошли въ чашечку лотуса, и тѣ изъ собравшихся на берегу озера людей, которые имѣли хорошее зрѣніе, замѣтили очень-ясно, что волшебники вынули изъ маленькой шкатулки прелестную фарфоровую куколку и всунули ее въ средину чашечки. Въ это время любовники, т: е: Корнеліо Кіаппери и Брамбилла, пробудились отъ своего безпамятства, въ которомъ они были погружены, и смотрѣли безотчетно въ свѣтлую поверхность озера, на берегу котораго они стояли. Но, увидѣвъ свое отраженіе въ водѣ, любовники вполнѣ постигнули себя, посмотрѣли другъ-на-друга, засмѣялись, подобно королю Офіоху и королевѣ Ларисъ, и въ величайшемъ восхищеніи упали другъ-къ-другу въ объятія.
   О чудеса, чудеса! Въ-то-самое время когда любовники смѣялись, изъ чашечки лотуса вышло чудное изображеніе женщины, которая росла все выше-и-выше, покуда голова ея не уперлась въ голубое небо, между-тѣмъ какъ ноги были вкопаны въ глубину озера. Въ блестящемъ вѣнкѣ, украшавшемъ ея голову, сидѣли магикъ и князь и взирали сверху на толпу, которая отъ восхищенія и отъ радости кричала:, Да возрадуется наша королева Мистилисъ!" Между-тѣмъ въ волшебномъ саду музыка зазвучала снова стройными аккордами и тысячи голосовъ запѣли:
   
   Изъ глубины всѣ радости восходятъ
   И искрясь улетатъ въ небеса.
   У насъ есть королева! Чудеса!
   Ея глава окружена мечтами,
   Открыты рудники стокамъ ея.
   Понятенъ тѣмъ тайникъ прекрасный жизни,
   Которые смѣясь постигнули себя!
   
   Было уже за полночь; народъ выходилъ изъ театровъ. Старая Беатриче закрыла окно, изъ котораго смотрѣла на улицу и сказала: "Пора приняться за дѣло. Надобно скорѣе приготовить все къ ужину: мои господа воротятся скоро домой и, можетъ-быть, приведутъ еще съ собою добраго синьора Бескани."-- Старушка закупила все для лакомаго ужина, какъ и въ то время, когда Гиліо долженъ былъ внести на верхъ корзину, наполненную различными лакомствами. Но теперь она ужъ не мучилась въ узенькой каморкѣ, которая служила ей кухней и спальней въ домѣ синьора Паскале. Нынче она господствовала надъ просторнымъ очагомъ и надъ свѣтлой горницей, а господа ея имѣли три или четыре небольшія, но хорошо меблированныя комнаты, въ которыхъ имъ было довольно-просторно.
   Старуха, накрывая тонкую скатерть на столъ, который она выдвинула на средину комнаты, сказала улыбаясь: "Гмъ!.... Добрый синьоръ Пескани поступилъ очень-умно, давъ намъ въ полное владѣніе эти комнаты и снабдивъ насъ такъ щедро всѣми нужными вещами. Теперь бѣдность не посѣтитъ насъ болѣе! "
   Въ это время дверь отворилась, и въ комнату вошелъ Гиліо Фава со своей Гіацнитой.
   "Позволь обнять себя, моя милая, прелестная подруга!" сказалъ Гиліо. "Только съ-того дня, когда я снился на тебѣ, меня одушевляетъ чистѣйшее, прекраснѣйшее наслажденіе жизнію.-- Каждый-разъ, когда я вижу тебя на сценѣ въ Смеральдинѣ или въ другихъ роляхъ, которыя создала истинная шутка, и когда я стою возлѣ тебя, въ видѣ Бриггела, Труфальдина или другаго юмористическаго сумасброда, въ душѣ моей созидается цѣлый міръ смѣлой, остроумной ироніи и одушевляетъ мою игру.-- Но скажи мнѣ, жизнь моя, какое особенное одушевленіе овладѣло сегодня тобою?.... Никогда еще ты не бросала такъ мѣтко изъ души своей лучей пріятнѣйшаго женскаго юмора, какъ сегодня; никогда еще ты не была въ фантастическомъ расположеніи духа такъ мила и любезна."
   -- "То-же-самое," возразила Гіацинта, поцѣловавъ его слегка въ губы, "то-же-самое я хотѣла сказать и о тебѣ, мой любезный Гиліо! И ты былъ сегодня прекраснѣе, нежели когда-нибудь. Ты самъ, можетъ-быть, не замѣтилъ, что мы болѣе полу-часа импровизировали нашу главную сцену при продолжительномъ, простодушномъ смѣхѣ зрителей.-- Но неужели ты забылъ, какой сего дня день? Неужели ты не предчувствуешь, въ какой роковой часъ овладѣло нами это особенное одушевленіе? Вѣдь сегодня минулъ ровно годъ, какъ мы посмотрѣлись въ прекрасное Урдарское озеро и постигнули себя?
   "Гіацинта!" воскликнулъ Гиліо въ радостномъ изумленіи, "Гіацинта, что ты говоришь?.... Все это носится предъ глазами моими, какъ прекрасный сонъ.... Урдарская страна!.... Урдарское озеро!.... Но нѣтъ!.... Это былъ не сонъ.... мы точно постигнули себя.... О моя дражайшая принцесса!"
   "-- О мой неоцѣненный принцъ!".... возразила Гіацинта. И тутъ они снова упали другъ-къ-другу въ объятія, засмѣялись громко и воскликнули: Тамъ лежитъ Персія.... тамъ Индія.... здѣсь Фраскати.... наши государства граничатъ между-собою.... Нѣтъ, нѣтъ, мы оба могущественные владыки и вмѣстѣ царствуемъ въ одномъ государствѣ, въ прекрасномъ, чудесномъ Урдаргартенѣ.... О, какая радость, какое удовольствіе!...."
   Въ комнатѣ раздавались радостные восклицанія супруговъ; они снова обнялись, поцѣловали другъ друга и засмѣялись.--
   "Ну, не похожи-ли они на рѣзвыхъ дѣтей!...." ворчала старая Беатриче. "Живутъ уже цѣлый годъ вмѣстѣ, а любезничаютъ, цѣлуются, бѣгаютъ но комнатѣ".... чуть не сбросили у меня со стола стаканы!.... Ого.... Синьоръ Гиліо, чтобъ вы у меня не смѣли кончикъ своей мантіи макать въ соусѣ.... Синьора Гіацинта, сжальтесь надъ фарфоромъ, не разбейте его! "
   Но молодые люди не слушали старухи и продолжали рѣзвиться. Гіацинта схватила наконецъ Гиліо за обѣ руки, посмотрѣла ему пристально въ глаза и сказала: , но скажи мнѣ, любезный
   Гиліо, ты вѣдь узналъ этого маленькаго человѣка, который стоялъ за нами, въ пестромъ таларѣ, съ шкатулкою изъ слоновой кости въ рукахъ.
   -- "А отчего-бы мнѣ его не узнать, моя милая Гіацинта?" возразилъ Гиліо. "Это былъ добрый синьоръ Бескани, со своею магическою иглою, нашъ теперешный импрезаріо. Онъ первый вывелъ насъ на сцену въ томъ самомъ видѣ, который условленъ нашимъ внутреннимъ существомъ. И кто могъ-бы. подумать, что этотъ старый шарлатанъ...."
   -- "Да," прервала его Гіацинта, "этотъ старый Челіонати въ своей оборванной мантіи и дырявой шляпѣ...."
   -- "Былъ сказочный князь Бастіанелло-ди-Пистоя?...." сказалъ хорошо одѣтый мужчина, который вошелъ незамѣтно въ комнату.
   "Ахъ!" воскликнула Гіацинта, и глаза ея заблистали отъ радости, "ахъ, что я вижу! Вы ли э го, синьоръ?.... Какъ мы счастливы, что вы отыскали насъ въ этомъ маленькомъ жилищѣ!.... Благоволите попросту отужинать съ нами, а потомъ я попрошу васъ изъяснить намъ покороче всѣ чудеса касательно сказочной королевы Мистилисъ, Урдарской страны и вашего друга волшебника Гермода или Руффіамонте; я и теперь не могу ничего понять."
   "Тутъ не нужно дальнѣйшихъ изъясненій, моя милая, прелестная малютка," сказалъ князь Писсоя съ кроткою улыбкою, "довольно того, что ты поняла себя и вразумила своего супруга. Вотъ видишь-ли, я могъ-бы теперь, въ память моего шарлатанства, осыпать васъ таинственными напыщенными словами", я могъ-бы сказать, что ты сама фантазія, которая должна окрылить юморъ, чтобъ возвысить его, но безъ тѣла юмора ты была бы только крыломъ и, подобно вѣтру, разнеслась-бы въ воздухѣ 5 но я не сдѣлаю этого, зная напередъ, что впаду слишкомъ въ аллегорію, а за этотъ порокъ ассирійскій принцъ Корнеліо Кіаппери порицалъ уже стараго Челіонати. Я скажу только, что на свѣтѣ точно есть злой демонъ, который ходитъ въ странныхъ шапкахъ и черныхъ халатахъ, и который выдаетъ себя за великаго магика Гермода. Этотъ демонъ можетъ околдовать не только обыкновенныхъ добрыхъ людей, но и высокихъ особъ, какъ напр: королеву Мистилисъ. Я удивился злости демона, узнавъ, что онъ тогда только хотѣлъ разрушить очарованіе принцессы, когда совершится чудо, исполненіе котораго онъ считалъ невозможнымъ. А именно, въ маломъ свѣтѣ, т: е: на театрѣ., нужно было найти -- актера и актрису,-- которыя не только-бы были одушевлены истинной фантазіей и юморомъ, но имѣли-бы также даръ, какъ въ зеркалѣ познавать объективно это расположеніе духа. Потомъ ихъ надобно было выпустить во внѣшнюю жизнь, чтобъ они дѣйствовали, какъ могущественное волшебство на большой міръ, въ которомъ заключенъ вашъ маленькій.... Такимъ образомъ, если вы хотите, театръ долженъ, по-крайней-мѣрѣ, въ извѣстной степени представлять Урдарскій источникъ, въ который могли-бы смотрѣться люди.-- Съ вашимъ содѣйствіемъ, любезныя дѣти, я думалъ разрушить очарованіе и написалъ объ этомъ къ другу своему, магику Гермоду. Вамъ извѣстно, что онъ прибылъ въ Римъ, что мы много старались о васъ, и если бы геніальный Каллотъ не вошелъ въ наше положеніе и не выманилъ-5ы васъ, Гиліо, изъ вашей геройской куртки...."
   -- "Кстати, синьоръ," подхватилъ Бескани, который вошелъ вслѣдъ за нимъ въ комнату, "кстати о пестрой, геройской курткѣ.... говоря ЭТИМЪ молодымъ людямъ о великомъ предпріятіи, не мѣшало-бы вспомнить обо мнѣ, потому-что и я также принималъ въ немъ участіе!"
   "О," возразилъ князь, "вы были всегда чудный человѣкъ, т: е: портной, который желалъ, чтобъ фантастическія одѣянія, созданныя его воображеніемъ, носили только люди, богатые фантазіей, а потому именно я и принялъ ваши услуги и сдѣлалъ васъ наконецъ содержателемъ превосходнаго театра, въ которомъ господствуютъ иронія и истинный юморъ."
   -- "Я всегда, кажется, походилъ на человѣка, который заботится о томъ, чтобъ ничего не испортилось въ покроѣ, т: е: въ формѣ и слогѣ!" примолвилъ синьоръ Бескани съ довольной улыбкой.
   "Хорошо сказано," воскликнулъ князь, "хорошо сказано, синьоръ Бескани!"
   Между-тѣмъ, какъ князь Пистоя, Гиліо и Бескани разсуждали между собою, Гіацинта съ милою поспѣшностію украсила комнату и столъ цвѣтами, гдѣ-то отысканными старою Беатриче, и ярко освѣтила комнату свѣчами. Когда все было готово, Гіацинта попросила князя Постоя сѣсть въ кресло, которое она прелестно разукрасила платками и коврами.
   "Нѣкто," сказалъ князь, прежде нежели занялъ свое мѣсто, "нѣкто, котораго мы всѣ должны опасаться, потому-что онъ вѣрно выпуститъ въ свѣтъ строгую критику на насъ и, пожалуй, станетъ еще оспаривать наше существованіе, этотъ нѣкто замѣтитъ, можетъ-быть, что я пришелъ сюда въ глухую ночь безъ всякой причины и только для того, чтобъ разсказать ему, какое вы имѣли отношеніе съ разочарованіемъ королевы Мистилисъ, которая понастоящему была никто иная, какъ принцесса Брамбилла. Но онъ ошибется, потому что я буду навѣщать васъ всегда въ тотъ роковой часъ, когда вы узнали другъ-друга. Я буду ходить къ вамъ я наслаждаться съ вами мыслію, что мы и всѣ тѣ, которымъ удалось познать жизнь, самихъ себя и все бытіе свое въ чудесномъ зеркалѣ Урдарскаго озера, счастливы и богаты, и что участь наша завидна.
   Но благосклонный читатель, здѣсь внезапно изсыхаетъ источникъ, изъ котораго почерпалъ авторъ свое повѣствованіе. Только темное преданіе осталось намъ о томъ, что макароны и сиракузское вино были очень вкусны у молодыхъ супруговъ, и что князь Пистоя и содержатель театра оплетали все это съ большимъ аппетитомъ. Можно себѣ также представить, что и въ послѣдствіи случилось много чудеснаго съ счастливыми супругами, которыя вошли въ сношеніе съ королевою Мистилисъ и съ разными кудесниками.
   Мейстеръ Каллотъ единственный человѣкъ, который можетъ сообщить намъ объ этомъ дальнѣйшія свѣдѣнія.

0x01 graphic

   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru