Голодный Михаил Семенович
Стихотворения

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Баллада о дезертире Осоке Кудель и командире Тернике
    В рейхстаге
    Возвращение
    Волки
    Время-пряха тянет нитку
    Детство
    Долго дорогая
    Люби до смерти. Мне в любви
    Любовь - война
    Мир поющий
    Мой стих
    Не выйдет это, господа!
    Осенняя степь
    Партизан Железняк
    Песня о Щорсе
    Поэтам-формалистам
    Поэтическая лихорадка
    Призыв
    С каждым днём
    Сентиментальный монолог
    "Помню вечер я..."
    У Днепра
    Прощание
    "Сквозь туман и холод зимний..."
    Гроза
    Облака
    Никогда, никогда
    Поэту юродивых
    Единство
    Рифма
    Молчащему

Стихи Михаила Голодного

   Баллада о дезертире Осоке Кудель и командире Тернике
   В рейхстаге
   Возвращение
   Волки
   Время-пряха тянет нитку
   Детство
   Долго дорогая
   Люби до смерти. Мне в любви
   Любовь - война
   Мир поющий
   Мой стих
   Не выйдет это, господа!
   Осенняя степь
   Партизан Железняк
   Песня о Щорсе
   Поэтам-формалистам
   Поэтическая лихорадка
   Призыв
   С каждым днём
   Сентиментальный монолог
   

Баллада о дезертире Осоке Кудель и командире Тернике

Николаю Островскому

             Смушковая шапка,
             Серая шинель.
             По полю гуляет
             Снежная метель.
   
             А в тепле за чаем
             Два дружка сидят.
             Рыж один, как пламя,
             А другой щербат.
   
             Говорит щербатый:
             "Мне начхать на мир.
             Я Кудель Осока,
             Вольный дезертир.
   
             У меня в деревне
             Мельница и дом.
             Брат мой при хозяйстве.
             Хорошо живём.
   
             Ну, а ты, товарищ?
             Кто ты есть такой?
             Почему качаешь
             Рыжею башкой?.."
   
             Отвечает рыжий:
             "Не чихай на мир.
             Я товарищ Терник,
             Красный командир.
   
             У тебя в деревне
             Мой отряд стоит.
             За рекой у белых
             Брат в петле висит.
   
             Не растопишь бани,
             Не поспишь с женой,
             Скоро в снег уткнёшься
             Мёртвой головой.
   
             Ну, вставай, Осока,
             Выходи на двор!
             Кровью я отмою
             Чёрный твой позор..."
   
             По полю гуляет
             Снежная метель.
             Смушковая шапка,
             Серая шинель...
   
             1932
   

В рейхстаге

             Брожу среди руин рейхстага.
             Под щебнем в мусоре бумага,
             С гербом империи у края,
             Бесшумно тлеет, догорая.
   
             А туча над просветом крыши
             Бросает злую тень на ниши,
             Куда укрылись от потомка
             Четыре короля-обломка,
             Все безголовые (по моде).
             Как чучело на огороде!
   
             Стоит среди безвестных статуй
             За Карлом Первым Оттон Пятый,
             А рядом -- Фридрих Барбаросса,
             С лицом расколотым, без носа;
   
             И тупо каменные очи
             Уставились из вечной ночи
             На незнакомого поэта,
             Пришедшего с другого света.
   
             Я говорю: "Ну что, вояка?"
             Но статуя молчит, однако.
             Читаю надписи на стенах
             О днях, для памяти священных:
             "Дошёл с боями из Ростова
             Иван Игнатьевич Подкова!"
             "В Берлине мы, ура, ребята!
             Рука Потапкина Игната".
   
             А дождик -- странный гость в рейхстаге --
             Стучит по щебню, по бумаге,
             По мрамору, по ржавой жести,
             И звук -- как шёпот дальней вести,
             Как матери-природы слово
             О безвозвратности былого.
   
             Брожу среди колонн тяжёлых,
             Дверей разбитых, статуй голых...
             Где вход, где выход -- неизвестно.
             Пролом в стене выводит честно
             Меня на улицы Берлина.
   
             Туманно, сыро и пустынно.
             Ни голоса людей, ни света,
             Как мёртвый глаз луна-планета
             Скользит в тумане надо мною,
             Всё одевая пеленою.
   
             Плывёт осенних туч ватага
             Над зданьем бывшего рейхстага.
   
             1946
   

Мир поющий

             Мир поющий, полный звонов
             И огней,
             Я люблю тебя, зелёный,
             Всё нежней.
   
             Твой простор голубоватый --
             Сторож гор --
             Мне остался верным братом
             До сих пор.
   
             Не пахал твоих полей я,
             Не косил,
             Но в бою с врагом посеял
             Ряд могил,
   
             Чтобы кровь узнавший колос
             Выше рос,
             Чтобы пел весёлый голос
             Звонче кос.
   
             Вышина твоя живая
             В тишине
             Всё расскажет, остывая,
             Обо мне, --
   
             Как я шёл со смертью рядом
             По полям,
             Как мешали радость с ядом
             Пополам,
   
             Как любил тебя, зелёный,
             Всё нежней,
             Мир поющий, полный звонов
             И огней!..
   
             1924
   

Мой стих

             Всегда во мне живёт мой стих.
             Пою ли я, иль не пою, --
             Средь сотен голосов чужих
             Его я голос узнаю.
   
             Я бурею гражданских дел
             Его венчал, сзывая в бой,
             Чтоб он будил, чтоб он гремел
             То лёгкой флейтой, то трубой.
   
             Чтоб мог я с ним в одно сливать,
             Что ненавижу, что люблю.
             Он будет для меня звучать,
             Как я хочу, как я велю!
   
             Я с ним брожу вдоль старых стен
             И жадно вглядываюсь в тьму,
             Он слышит запах перемен,
             Пока не слышных никому.
   
             Пространств высоких смутный гуд,
             Движенья вихрь и блеск огня,
             Отображаясь, в нём пройдут
             Через меня и от меня.
   
             И в час, когда весенний гром
             К победе призовёт живых,
             Паду я на землю бойцом
             И рядом -- мой последний стих.
   
             1925
   

Не выйдет это, господа!

             Давно ль мы грозною стеною
             Шли в бой за мир и честь труда?
             Опять пугают нас войною...
             О чём шумите, господа?
   
             Не вы ли русскую отвагу
             Расхваливали в дни, когда
             Кровь окропляла путь к рейхстагу?..
             Долой цилиндры, господа!
   
             От слов хвалебных что осталось?
             От них ни звука, ни следа.
             Играет бомбой мистер Даллес...
             С огнём играет, господа!
   
             Мы этим шуткам знаем цену.
             От этих шуток иногда
             Бывало тяжко джентльмену...
             "Какому?" -- "Многим, господа!"
   
             Не с тех времён ли спорим с вами
             И повторяем громко: "Да,
             В своей стране мы правим сами,
             Себе мы сами господа!
   
             Претит нам ярмарка свободы,
             Где продаются без стыда
             Любовь, и песни, и народы,
             И ваша совесть, господа!"
   
             И оттого кричу открыто:
             "Кровь павших в битве -- не вода!
             Ничто народом не забыто:
             Поосторожней, господа!
   
             Он видит правду в дружбе с нами,
             Ей не изменит никогда,
             Он вам не даст играть словами...
             Не проиграйте, господа!
   
             А мы не слово -- дело ценим.
             И воля, словно сталь, тверда...
             Нас не поставишь на колени,
             Не выйдет это, господа!"
   
             1947
   

Осенняя степь

             В осенний тусклый свет рядится
             Дождливой осени рассвет.
             Стоит-летит на месте птица,
             Как будто ей пять тысяч лет.
   
             Идёшь, идёшь, и всё знакомо:
             Дорога, насыпи, овраг.
             И двести километров к дому
             Пройти без отдыха -- пустяк!
   
             Но вот в тумане холм покатый
             И за оврагом перевал.
             И кажется, здесь был когда-то,
             И кажется, что не бывал.
   
             Как древний ящер, дачный поезд
             Ползёт от насыпи в Херсон.
             И, рыжим дымом в небе кроясь,
             Походит на забытый сон.
   
             Какой? -- Не вспомнишь, не опишешь,
             Он тенью в памяти мелькнёт,
             И долго голос детства слышишь,
             Пока он в сердце не замрёт.
   
             1940
   

Партизан Железняк

             В степи под Херсоном высокие травы,
             В степи под Херсоном курган.
             Лежит под курганом,
             Заросшим бурьяном,
             Матрос Железняк -- партизан.
   
             Он шёл на Одессу, а вышел к Херсону;
             В засаду попался отряд.
             Налево -- застава,
             Махновцы -- направо,
             И десять осталось гранат.
   
             "Ребята, -- сказал, обращаясь к отряду,
             Матрос-партизан Железняк, --
             Херсон перед нами,
             Пробьёмся штыками,
             И десять гранат -- не пустяк!"
   
             Сказали ребята: "Пробьёмся штыками,
             И десять гранат -- не пустяк!"
             Штыком и гранатой
             Пробились ребята...
             Остался в степи Железняк.
   
             Весёлые песни поёт Украина,
             Счастливая юность цветёт.
             Подсолнух высокий,
             И в небе далёкий
             Над степью кружит самолёт.
   
             В степи под Херсоном -- высокие травы,
             В степи под Херсоном -- курган.
             Лежит под курганом,
             Заросшим бурьяном,
             Матрос Железняк -- партизан.
   
             1935
   

Поэтам-формалистам

             Я мог бы тоже рифмой ловкой
             На вздохи снова отвечать,
             Я б тоже мог инструментовкой,
             Как музыка сама, звучать.
   
             Я б мог, как многие иные,
             Всю славу взявшие уже,
             Заставить строфы неживые
             Мычать на "мэ", жужжать на "жэ".
   
             Но миллионы ждут иного, --
             И яростно, день ото дня,
             Кую для них стальное слово
             У ненасытного огня.
   
             И вижу -- с толпами, живая,
             Родится песня без прикрас,
             И сотни тысяч, распевая,
             Идут с улыбкой мимо вас, --
   
             За то, что вы, меняя кожу,
             В душе не расставались с ней,
             За то, что рифма вам дороже
             Всемирной родины моей.
   
             1936
   

Поэтическая лихорадка

             Три дня, как мой голос вернулся ко мне, --
             За песнею -- песня другая...
             "Что с вами?.. Вы бродите точно во сне!"
             Не слышу. Не вижу. Не знаю.
   
             Москва зеленеет. И парит три дня.
             Присяду. Вон столик свободный,
             Но нет, не ослышался -- кличут меня.
             Вот снова: "Голодный! Голодный!"
   
             Как стёкла цветные висят небеса.
             Кто мог их так низко повесить?
             И душно. Должно быть, четыре часа...
             А может быть, семь или десять?..
   
             "Дружище, послушай, спешишь, ну куда?
             Минуту, минуту. Здорово!"
             "Спешу на Мясницкую... Ты не видал --
             Там мною утеряно слово?"
   
             "Не надо мне слова -- я двадцать нашёл!.."
             Откуда -- не помню, не знаю.
             Прислушался. Слышу. Пусть будет глагол --
             За рифмою рифма другая...
   
             Покровку, Покровку мне надо найти.
             Шумнее и гуще бульвары.
             Вот начало солнце за мною ползти...
             За городом где-то пожары.
   
             Качаюсь от блеска, от говора толп, --
             Что будет с моей головою?
             Ну, полно! Довольно! Как огненный столб
             Взлетают стихи надо мною!
   
             Три дня, как мой голос вернулся ко мне,
             И я всё забросил жестоко.
             И критик -- мой друг -- улыбается мне:
             Спокойней, исполнились сроки.
   
             1927
   

Призыв

             Отцы уходят понемногу,
             Вожди седеют средь забот,
             Всё чаще их гнетёт тревога
             За тех, кому пылать черёд.
   
             И что ж, весёлые на диво,
             Беспечные до простоты,
             Глядим вокруг себя хвастливо,
             Павлиньи распустив хвосты.
   
             Века нам отданы в наследство,
             А мы над истиной одной
             Сидим, не в силах наглядеться,
             Глумясь гнусаво над другой!
   
             Раздолье овладело нами,
             И, гогоча вослед всему,
             Мы можем лишь играть словами,
             И холодно от слов уму.
   
             Любовь, любовь, ты сладко пела,
             Но горько будет нас забыть,
             Давно успели мы умело
             Тебя распутством подменить!
   
             Раздумье мы несём как бремя,
             И оттого, -- когда поймём,
             Что молчаливо наше время,
             Хоть барабанный бой кругом?
   
             Мы знали буйное веселье, --
             Что нам осталось от него?
             Восторг слепой, любовь с похмелья
             И спесь -- и больше ничего?
   
             Мы нищие. Ликуя, чванство
             В нас охладило жар обид,
             А чудные кипят пространства,
             А сумерках полмира спит!
   
             Гляжу -- обнявшись, деревнями
             Бредут невежество и мгла,
             Гляжу -- война висит над нами,
             Два хищных развернув крыла...
   
             Не радуйся, не ты, сомненье,
             Вошло неслышно в грудь мою, --
             Призыв второго поколенья
             Я, услыхав, передаю...
   
             Герои, где вы? Встанем! Встанем!
             Кем путь наш прошлый не забыт,
             Чья кровь стучит не в барабане,
             Кто не одним восторгом сыт.
   
             Я вас зову. Под Перекопом
             Оставили вы славный след.
             В бою не расточали ропот,
             Не слепли жалко от побед.
   
             Я вас зову, родное племя!
             Нет лучшего, чем наш удел.
             Нам суждено увидеть время
             Не в шуме слов, а в блеске дел.
   
             И в нас, бичуемые страхом,
             Враги прочтут свой приговор:
             Наш век им приготовил плаху,
             Мы подадим ему топор.
   
             Сомкнёмся! Будут дни тревоги --
             Спокойно их переживём.
             Вожди седеют понемногу.
             Отцы уходят, мы -- идём.
   
             1925
   

С каждым днём

             С каждым днём всё ближе дальний путь.
             Дай-ка, милая, присядем отдохнуть.
   
             Небеса прозрачны и тихи,
             Видно, Лермонтов читает им стихи.
   
             Пусть читает... Я хочу тебе сказать:
             Начал я как будто уставать.
   
             Взгляд не тот, да нет того огня,
             И товарищи сторонятся меня.
   
             Да, по правде, коль пошло на то, скажу --
             Не печалюсь я об этом, -- не тужу.
   
             Верь, усталости не знает только тот,
             Кто не любит, не жалеет и не ждёт.
   
             Ну и нам -- не раз с тобой в пути
             И любить, и вянуть, и цвести.
   
             Не устанешь -- и на свете скучно жить, --
             А устанешь -- стоит ли тужить?
   
             Что ж, смелей! Прижмись к моей груди,
             Видишь -- небо размечталось впереди.
   
             Скоро свет его застанет нас вдвоём.
             Отдохнём ещё немного -- и пойдём.
   
             1924
   

Сентиментальный монолог

             Ветер. Дождик. Тьме конца не вижу.
             А Москву такой люблю я слёзно.
             Пёсик вон. Поди-ка, пёсик, ближе,
             Да не бойсь, я только с виду грозный.
   
             Это у меня как бы защита,
             Чтобы ближний не кусался больно.
             Я гляжу угрюмо, говорю сердито,
             Это, знаешь, пёсик мой, невольно.
   
             Ты слыхал, конечно, о поэтах?
             О весне они поют, о солнце;
             Все они обуты и одеты,
             У одних таланты, у других червонцы.
   
             Я хоть не одет, да сыт на диво.
             Вот сейчас смеялся сам с собою.
             Скажем: будь я женщиной красивой,
             Кое-где успел бы больше втрое.
   
             Труд каков мой? Труд мой невесёлый.
             Непонятному всю жизнь ищу названья.
             Ну, а ты? Всегдв ты ходишь голым?
             Дождик каплет, сыростно. Молчанье.
   
             Ты меня, мой пёсик, не обидишь.
             Говорят, я в убежденьях шаткий.
             Разве это верно? Это -- видишь?
             У меня любовь сидит в лопатке!
   
             Да, да, женщина такая, значит,
             Там сидит она, в лопатке... Гложет.
             Умереть захочешь -- горько плачет,
             Говорит: -- Иди, а-а-а, ты не можешь?..
   
             То-то. Так-то. Носик твой холодный.
             Дай-ка лапку. Хорошо. Похвально.
             А теперь скажи мне: Михаил Голодный,
             Ты мне не по вкусу. Ты оригинальный.
   
             Что ж, прощай, собачка. До свиданья!
             Говорить не хочешь, всё виляешь.
             Или, может, скажешь на прощанье:
             Отчего мы любим так? Не знаешь?..
   
             1927
   

Возвращение

             Горбатая улица. Низенький дом.
             Кривые деревья стоят под окном.
   
             Кривая калитка. Кругом тишина.
             И мать, поджидая, сидит у окна.
   
             Ей снится -- за городом кончился бой,
             И сын её снова вернулся домой.
   
             Иду как во сне я, ружьё за плечом.
             Горбатая улица. Низенький дом.
   
             Калитка всё та же, и дворик -- всё тот.
             Сестра, задыхаясь, бежит из ворот.
   
             -- Я плачу, прости мне, обнимемся, брат!
             Мы думали, ты не вернёшься назад.
   
             За годами годы бегут чередой.
             Знакомой дорогой иду я домой.
   
             Чего ж мне навстречу сестра не идёт?
             Чего ж меня мать из окна не зовёт?
   
             Забита калитка. Кругом -- тишина.
             Высокое небо, большая луна.
   
             О детство, о юность! О бой за Днепром,
             Горбатая улица, низенький дом...
   
             1936
   

Волки

             Под зимним небом воют волки,
             Окно заносит мокрый снег.
             Спят гении на книжной полке,
             Я книгу взял: я -- человек!
   
             Как синий дым над водопадом,
             Мне снится в шуме жизнь моя;
             Долина детства где-то рядом,
             И к ней бегу без шапки я.
   
             Неслышная, легко и прямо,
             Уходит женщина в закат.
             Не ты ли это? Мама? Мама!
             Не уходи, вернись назад...
   
             Молчание, под свист метели
             Поёт сверчок, хрипят часы.
             И вижу: человек в шинели
             Кладёт два мира на весы.
   
             И, вихрем в комнату влетая,
             Заносит книги мокрый снег,
             Скребётся в двери волчья стая...
             Я взял ружьё: я -- человек!
   
             1940
   

Время-пряха тянет нитку

             Время-пряха тянет нитку,
             И скрипит веретено.
             Выхожу я за калитку
             И стучу к тебе в окно.
   
             Гаснет свет на стук напрасный,
             Ты выходишь из ворот.
             И лицо, как месяц ясный,
             На меня сиянье льёт.
   
             И, от встречи замирая,
             Бродим улицей одни.
             Мутна-лунна высь без края,
             В хлопьях мутные огни.
   
             До рассвета бродим оба;
             Ветер снег шагов метёт
             От сугроба до сугроба,
             От ворот и до ворот...
   
             Где же ты? Приди, явися!
             Или всё, что было, -- сон?
             Снова в лунных хлопьях выси
             И пурга со всех сторон.
   
             Или ты, как юность, где-то
             Затерялась, пронеслась
             Между ночью и рассветом
             Невидимкою для глаз.
   
             Только улицей знакомой,
             Где бродили до зари,
             Нет ни улицы, ни дома --
             Пустыри да пустыри.
   
             И напрасно за калитку
             Я хожу, ищу окно...
             Время-пряха тянет нитку,
             И скрипит веретено.
   
             1948
   

Детство

          На память брату.

             Всё вдаль уйдёт -- пройдёт пора лихая,
             И, чудом сохранившись за селом,
             Степная мельница, одним крылом махая,
             Начнёт молоть легенды о былом.
   
             Мальчишка выйдет в степь с бумажным змеем,
             Похожий на меня -- такой же взгляд и рост;
             Его курносый брат, товарищ по затеям,
             Расправит на земле у змея длинный хвост.
   
             "Пускай! Пускай!" -- И в небо змей взовьётся
             И, еле видимый, уйдёт под облака.
             И братья лягут рядом у колодца
             На ясный день глядеть издалека.
   
             Глядеть на степь, на небо голубое,
             На мельницу, притихшую в тени.
             Она расскажет им о том, как мы с тобою
             Под этим небом коротали дни,
   
             Как в степь мы выходили на рассвете
             Томиться высотой, бумажный змей пускать.
             О вечной юности напомнят людям дети,
             И будут взрослые их к небу поднимать.
   
             Весь вдаль уйдёт -- не канет мир нетленный,
             Он зло переживёт и встретит песней труд.
             И перед ним -- там, на краю вселенной,
             С бумажным змеем мальчики пройдут.
   
             1943
   

Долго дорогая

             Долго дорогая
             Смотрит на меня,
             С книгой засыпая,
             Не гасит огня.
   
             Вздрогнет с полуслова,
             Взглянет в полусне,
             Засыпая снова,
             Улыбнётся мне.
   
             Улыбнётся сладко,
             Бросит взгляд тайком:
             Все ли там в порядке
             За моим столом?
   
             Пусть молчу часами,
             Пусть для всех -- другой,
             Для неё я самый,
             Самый дорогой.
   
             Самый, самый славный,
             Лучших в мире нет.
             Для неё я главный
             На земле поэт.
   
             1939
   

Люби до смерти. Мне в любви

             Люби до смерти. Мне в любви
             Конца не увидать.
             Ты оттолкни, и позови,
             И обними опять.
   
             С тобою просидим вдвоём
             С зари и до зари.
             Люби до смерти, а потом,
             Коль можно... повтори!
   
             1925
   

Любовь - война

             Любовь, по-моему, война,
             Где битва треплет битву.
             Не стоит плакать,
             Коль она
   
             Невольно нагрубит вам!
             Любовь, по-моему, плацдарм.
             Пять чувств -- мои солдаты.
             И я, угрюмый командарм,
   
             Кричу:
             -- Смелей, ребята!
             Скажите, кто в бою не груб,
             Но разве в этом дело!
   
             Сраженный властью женских губ,
             Веду войну умело.
             Глаза огромные растут,
             Пугают тусклым блеском.
   
             Вперёд! Ещё один редут --
             И нам бороться не с кем!
             Катится кровь, за валом -- вал,
             Грохочет сердце маршем,
   
             Склонилась набок голова.
             Ура! головка -- наша!
             А ночь летит, как миг, как час,
             То рысью,
   
             То карьером.
             Пять чувств крылатых, горячась,
             Ломают все барьеры.
             А день, а я -- весь впереди.
   
             Гляжу вокруг, смущенный,
             И чувствую, что, победив,
             Остался побежденным!
   
             1926
   
             Оригинал здесь.
   
   

-----

   Лирика 20-х годов.
   Ф., "Кыргызстан", 1976.-- (Русская советская лирика).
   

МИХАИЛ ГОЛОДНЫЙ

   "Помню вечер я..."
   У Днепра
   Прощание
   "Сквозь туман и холод зимний..."
   Гроза
   Облака
   Никогда, никогда
   

* * *

             Помню вечер я,
             Под буревые всплески
             Кто-то злобу из груди увел,
             Незаметным,
             Сереньким подростком
             Я пришел
             Впервые в комсомол.
             С этих дней горел я, не сгорая,
             Буйство дикое
             Рассудком усмирял,
             В переулках заводских окраин
             Я прочел о сказке Октября.
             Говорила мать моя, калека,
             Неразлучная подруга костыля:
             "Выйдет сын мой в люди человеком,
             Будет сын кормильцем для меня!"
             Ну какой, скажите, я кормилец!
             Обескрылил я давно ее мечты;
             Не кладу теперь утрами "тфилим"
             Не пою тягучий я псалтырь.
             Вышел я,
             Но по-иному, в люди.
             Вышел я
             Под выкрики стихий.
             Эх, мать моя,
             Не ты под гром орудий
             Мне диктовала
             Гневные стихи...
             В переулках заводских окраин
             Я брошюру Октября нашел,
             С этих дней горю я, не сгорая,
             Как и ты, горящий комсомол!
   

У ДНЕПРА

             Я иду, иду тропинкою
             Песней новою звеню.
             Солнце алою косынкою
             Машет умершему дню.
   
             Город тенями увесила
             Наступающая ночь.
             Хорошо, товарищ, весело
             Землю теплую толочь.
   
             Замирает и безлюдная
             Берег сонного Днепра.
             Но я верю: завтра сбудется,
             Что задумали вчера.
   

ПРОЩАНИЕ

             Выступаем мы в двенадцать,
             Выйди, милая, прощаться.
             Ждет атака нас ночная,
             И вернусь ли я -- не знаю.
   
             Я надел шинель родную,
             Взял винтовку боевую.
             В сумке десять сухарей,
             За спиною сто смертей.
   
             Ты опять солги надежде,
             Ты скажи: "Люблю, как прежде".
             Выйди, выйди на часок,
             Без любви твоей продрог!..
   
             Увидав твою улыбку --
             Я прощу тебе ошибку,
             Засветится даль глухая,
             Упадет звезда, вздыхая...
   

* * *

             Сквозь туман и холод зимний
             Все мне снится, все мне снится
             Взгляд твой дальний, взгляд твой дымный,
             Утопающий в ресницах.
   
             Спит безмолвие в просторе,
             В неживом еще покое.
             Ты встаешь передо мною,
             Чтоб обнять меня еще раз.
   
             Дорогая, дорогая...
             Как назвать тебя, не знаю!
             Мир уснул в покое белом.
             Над его величьем пышным
   
             По равнинам омертвелым
             Я приду к тебе неслышным.
             Я пройду сквозь посвист вьюги,
             Доберусь до края света,
   
             Чтоб тебя, моя подруга,
             Не оставить невоспетой.
             Снег от края и до края,
             Дорогая... дорогая...
   

ГРОЗА

             Все накалил полдневный жар.
             А дождь, докучный, бесполезный,
             Еще молчал. И вдруг -- удар,
             И небеса открыли бездну.
   
             Пыль на деревьях и листах,
             Вздымаясь, губы обжигала,
             И сумрачная теснота
             Над городом неслышно встала.
   
             Дождь тронул крыши рукавом,
             Потоком вод, сквозь синь журчащих.
             Запели крыши, каждый дом
             Запел, разбрызгав в окнах счастье.
   
             Под взглядом дождевой воды,
             Теперь прозрачным и лучистым,
             Бессильно свесились плоды,
             И сладко развернулись листья.
   
             Умолкло грозное ворчанье,
             И через поле, через лес
             Пришло зеленое молчанье
             Садов и голубых небес.
   

ОБЛАКА

             Я люблю вас очень, очень,
             Золотые облака.
             Мнится, мнится, вот захочет
             И достанет вас рука.
             Руку вскинул кверху -- где там!
             Промелькнули, нет как нет!
             Впереди все блещет светом,
             Позади лучится след.
   
             Облака, облака,
             Серебристые бока!
   
             Вот веселый ветер смело
             Ударяет вас крылом
             Оттого ли то и дело
             Вы меняетесь лицом?
             То вы мягче, то вы строже,
             Дуновенье пью и пью.
             Ну, ей-богу, вы похожи
             На любимую мою!..
   
             Ходит, бродит свет в руках,
             Отражаясь в облаках!
   

* * *

НИКОГДА, НИКОГДА

                                                     Памяти Дмитрия Фурманова
   
             Не забуду, как ты умирал, комиссар.
             Затуманил лицо полыхающий жар,
             Затянула глаза поволокой беда,
             И в бреду ты сказал: "Никогда... Никогда!"
   
             Что ты видел: жену или дочь у колен?
             Или знал: не коснется души твоей тлен,
             И в назначенный час соберемся сюда,
             Чтобы смерти сказать: никогда, никогда?!
   
             Никогда, никогда, старый друг боевой,
             Не умрешь для отчизны бессмертно-живой.
             Не умрешь, не сотрут твое имя года,
             Не забудем тебя никогда, никогда!..
   

-----

   H. A. Заболоцкий: pro et contra.
   СПб.: РХГА, 2010.-- (Серия "Русский Путь").
   

Мих. ГОЛОДНЫЙ

Поэту юродивых

             Поэт юродивых,
             Вы долго молчали.
             Дурманила головы
             Книга "Столбцы".
             Из комнаты смеха
             Кричали, мычали
             Рождённые бредом
             Ослы и скопцы.
   
             В железо оковано
             Старое слово,
             Концы без начала,
             Отбиты узлы.
             В кривых зеркалах
             Вы нашли его снова,
             Купили и продали
             Из-под полы.
   
             Я видел:
             Уже молодые с рассудком
             Теряли рассудок
             Над вашей строкой.
             Я понял:
             Увертки и выверты шутки
             Прикрыли природу её и покрой.
   
             Близорукие критики
             Из гимназисток.
             И явно юродствующие. И тайком.
             Смотрите, как вас
             Обработала чисто
             Пичужка-воробчик
             Чужим голоском.
   
             Передо мной
             "Торжество земледелья".
             Поэма без формы,
             Где всё -- кутерьма.
             Сидит на полях
             Неживое веселье,
             Виденье кретина
             Во мраке ума.
   
             Солдат-отпускник
             Превращен в идиота,
             В животном довольстве
             Не видно труда.
             В пространстве без цели
             Вертится работа,
             В ручье, обезумев,
             Скучает вода.
   
             Соха с бороной
             Опрокинуты криво,
             Корова беседует тихо
             С конём.
             Кривое сознанье
             В кривом объективе
             Поэта поставило
             Рядом с ослом.
   
             Забавные басни,
             Знакомые песни,
             Без устали битые
             Нашей рукой.
             Признайтесь,
             Не страшен ли голос последний
             При жизни решившийся
             За упокой?
   
             Поэт юродивых,
             Душенку на бочку!
             Смотрите, ребята,
             Вот мир его -- весь:
             Смесь ужасов тёмных
             Под красным листочком,
             Смятеньиц, желаньиц
             Червивая смесь.
   
             А рядом дороги
             Удачи и счастья,
             Сияющий полдень
             Без тени обид,
             Идеи, как знамя,
             Как зарево, страсти,--
             Юродство в рогоже
             В сторонке стоит.
   
             С дороги ушедшие
             На повороте!
             Забывшие слёзы --
             Не верят слезам!
             Приподняты руки:
             Кто с нами?
             Кто против?
             Рукам есть работа
             Раздолье -- глазам.
   
             Трещат, расширяясь
             Грудные клетки
             Над картами мира
             Возносятся лбы.
             Железная поступь
             Второй пятилетки
             Над рубежами
             Как рокот трубы.
   
             Кончается царство юродивых!
             Я вижу, как жизнь
             Под уздцы ведут.
             И я говорю вам, поэт счастливых:
             -- Шапки долой --
             Торжествует труд!..
   
   Печатается по тексту первой публикации: Красная Новь. 1933.
   Кн. 9 (Сентябрь). С. 85-86. (В этом же номере была напечатана статья
   А.К. Тарасенкова "Похвала Заболоцкому". См. наст. изд. С. 145-154.)
   
   Михаил Голодный (Михаил Семенович Эпштейн; 1903-1949) -- советский поэт.
   

-----

Единство

             Если б я на горло песне
             Встал хотя бы поневоле,--
             Заявляю прямо, честно:
             Я скончался бы от боли.
   
             Если б я решил, как лирик,
             Что башка и сердце -- в ссоре,
             Я б завел цветы в квартире,
             Я писал бы на заборе.
   
             Если б я решил, что слово
             Нам дано для раздвоенья,--
             Я б взорвал себя живого
             Бомбою-стихотворением.
   
             Но свободно горло песни,
             Слово с делом не в разладе,
             И боюсь, что сердце треснет,
             В наше будущее глядя!..
   

Рифма

             Не ищу такой я рифмы,
             Чтоб сложнее логарифмы,
             Не ищу такой я, чтобы
             Хлопали поэты-снобы.
             Нет, ищу такую, чтобы
             Пела и глядела в оба.
   
             Не кукушка на суку я,
             Чтобы песни петь, кукуя.
             Нет! Найду себе такую,
             Чтобы, дело атакуя,
             Шла она за мной, ликуя.
   
             Чтоб, как план оперативный,
             Грохотал императив в ней,
             Чтоб сарказмом бить, как бивнем,
             Чтобы страсти шли, как ливни.
             Рифмы нахожу в себе,
             Зарифмованный в борьбе,
             Зарифмованный в тебе,
             Мать моя, ВКП(б).
   

Молчащему

             Ты -- обыватель, мой домашний враг,
             Ты знаешь ли, что значит -- большевик?
             Ты слышишь музыку, ты видишь красный флаг,
             Но ты молчишь: в сметане твой язык!
   
             Ты, юродивый мой собрат-поэт,
             Ты, улыбавшийся при слове: большевик,
             Любил ты хвастать старым словом: -- нет.
             Но ты молчишь: он в тине, твой язык!
   
             Ты, мой вчерашний друг, сегодня -- тихий гад,
             Ты помнишь ли, что значит -- большевик?
             Шипел о гибели ты год тому назад.
             Но ты молчишь: раздвоен твой язык!
   
             Я помню вас: тебя, тебя, тебя,
             Вы все -- одно: зачем вам большевик?
             Сойдясь, вы шепчетесь, друг друга теребя...
             Я ненавижу вас за мертвый ваш язык!

"Литературная газета", No 22, 1933

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru