Гольцев Виктор Александрович
Иностранное обозрение

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   

ИНОСТРАННОЕ ОБОЗРѢНІЕ.

   Прошедшій мѣсяцъ ознаменовался въ дипломатическомъ отношеніи посѣщеніемъ русскаго двора императоромъ германскимъ. Съ посѣщеніемъ этимъ связывались различныя предположенія, причемъ нѣкоторая часть европейской печати склонна была не придавать большаго политическаго значенія присутствію императора Вильгельма II на маневрахъ русской арміи, а другая часть находила въ свиданіи двухъ императоровъ фактъ первостепенной международной важности. Французскія газеты видятъ въ новой поѣздкѣ Вильгельма II въ Россію попытку опять привлечь Россію къ тройственному союзу и связать, такимъ образомъ, ея свободу дѣйствій. Въ нѣмецкой печати, въ газетѣ, получающей теперь внушенія отъ князя Бисмарка, была высказана мысль о томъ, что для Германіи выгодно прямое сближеніе съ Россіей, что гогенцоллернская имперія не должна съ особеннымъ усердіемъ поддерживать восточную политику Австро-Венгріи, дѣйствующей подъ прикрытіемъ Германіи. Ходятъ толки о томъ, что въ правящихъ сферахъ Берлина не прочь пожертвовать кое-чѣмъ на Балканскомъ полуостровѣ въ пользу Россіи, чтобы заручиться ея благосклонностью въ другихъ вопросахъ.
   Для насъ ясно одно: русское правительство многократно и твердо заявляло о своемъ миролюбіи. Съ миролюбивыми цѣлями пріѣзжалъ къ намъ и императоръ Вильгельмъ. Не подлежитъ сомнѣнію, что при этомъ имѣлись въ виду какія-нибудь опредѣленныя международныя комбинаціи. Разъ онѣ подчиняются искреннему желанію сохранить общеевропейскій миръ,-- ихъ подробности получаютъ уже второстепенное значеніе, потому что этимъ исключаются какія бы то ни было посягательства на политическую самостоятельность большихъ и малыхъ европейскихъ народовъ. Съ другой стороны, неосторожныя сдѣлки и соглашенія, на которыя бываетъ нерѣдко способна европейская дипломатія, въ настоящее время все болѣе и болѣе предупреждаются ростомъ просвѣщеннаго общественнаго мнѣнія.
   На дипломатію русскую слышалось и слышится не мало нареканій, и часто изъ компетентнаго источника. Покойный Иванъ Сергѣевичъ Аксаковъ настойчиво нападалъ на бюрократическій характеръ нашей дипломатіи, на то, что она имѣетъ маю живой и непосредственной связи съ народнымъ сознаніемъ. Другой писатель, хорошо знакомый съ исторіей и современнымъ состояніемъ дипломатическихъ отношеній, г. Татищевъ, говоритъ, что съ начала XVIII вѣка "наше дипломатическое вѣдомство перешло въ руки людей иного закала, инородцевъ по происхожденію, иновѣрцевъ по исповѣданію, скоро обратившихъ русскую дипломатію въ нѣчто обособленное, чуждое, лишенное всякой живой и органической связи съ животворнымъ источникомъ государственной и общественной жизни Россіи" {Назв. книга, стр. 497--498.}. Въ этихъ словахъ есть значительная доля правды, хотя для насъ и неясно, кто и что виною, съ точки зрѣнія г. Татищева, такого долгаго (почти два вѣка) отчужденія русской дипломатіи отъ животворныхъ источниковъ нашей государственной и общественной жизни.
   Г. Татищевъ является представителемъ политики національныхъ интересовъ. Онъ говоритъ, напримѣръ, опредѣляя направленіе русской дипломатіи XIX вѣка: "Если станемъ отыскивать общій источникъ ряда промаховъ и неудачъ, пораженій и униженій нашей политики въ Болгаріи за послѣднее десятилѣтіе, то найдемъ его въ политической системѣ, которой русская дипломатія упорно придерживается съ начала текущаго вѣка и которая извѣстна въ исторіи подъ именемъ политики отвлеченныхъ началъ. Великодушіе и безкорыстіе -- таковы два ея главные устоя. Она имѣла цѣлью на Западѣ -- миръ и благоденствіе Европы, на Востокѣ -- счастіе и процвѣтаніе христіанскихъ племенъ, его населяющихъ. Въ этомъ отношеніи санъ-стефанскій договоръ и берлинскій трактатъ -- плоды одного и того же древа. И тотъ, и другой молчатъ о пользахъ и нуждахъ самой Россіи, не упрочиваютъ за нею ни малѣйшихъ матеріальныхъ обезпеченій ея интересовъ. Такая политика вовсе не политика, а составляетъ нѣчто ей прямо противуположное". И г. Татищевъ повторяетъ, что оживотворить нашу дипломатію "можетъ только совокупность нравственныхъ и духовныхъ силъ Русской земли" {С. Татищевъ: "Изъ прошлаго русской дипломатія". Спб., 1890 г.}.
   Съ послѣднимъ нельзя не согласиться, но другія утвержденія почтеннаго автора вызываютъ недоразумѣнія. Съ призывомъ русской мысли и русскаго чувства въ область дипломатическаго управленія, неужели, по мнѣнію г. Татищева, изъ нашей международной политики должны быть изгнаны великодушіе и безкорыстіе? Неужели интересы такого великаго народа, какъ русскій, создавшаго такое могущественное государство, какъ Русскую имперію, противуполагаются великодушію и безкорыстію въ сношеніяхъ съ другими народами? Было бы горькою обидой, тяжелымъ оскорбленіемъ для нашего народа утверждать, что только инородцы да иновѣрцы вносили эти высокія начала въ вопросы иностранной политики императорскаго русскаго правительства. Съ другой стороны, мы не можемъ признать правильнымъ рѣшительнаго заявленія г. Татищева о безусловномъ великодушіи и безкорыстіи русской политики въ теченіе прошлаго и нынѣшняго столѣтій: достаточно взглянуть на карту Россіи въ началѣ XVIII и въ концѣ XIX вѣковъ, чтобы убѣдиться въ кое-какихъ матеріальныхъ приращеніяхъ нашего государства. Даже по берлинскому трактату мы вернули прилегающую къ устьямъ Дуная часть Бессарабіи, пріобрѣли Батумъ и Карсъ. Вопреки г. Татищеву, мы думаемъ, что русская дипломатія далеко не была поглощена заботами о водвореніи на Западѣ и на Востокѣ мира и благополучія. Дѣйствительно, Россія вела нѣсколько войнъ съ возвышенными цѣлями освобожденія порабощенныхъ народовъ, но эти войны не наполняютъ всей нашей исторіи въ послѣдніе два вѣка, составляя, разумѣется, ея справедливую гордость и славу. Бѣда въ томъ, что великодушіе и безкорыстіе -- термины мало опредѣленные въ юридическомъ смыслѣ слова: мы, напримѣръ, усмиряли возстаніе венгровъ и поддерживали возстаніе грековъ; неужели и въ томъ, и въ другомъ случаѣ политикой русскаго правительства руководили одинаковыя или хотя похожія побужденія и соображенія?
   Г. Татищевъ настаиваетъ на возвращеніи русской политики "къ великимъ историческимъ началамъ, коими создалась Россія и которыя въ продолженіе долгаго ряда царственныхъ поколѣній развивали ея силу и величіе. Начала эти -- здравый и трезвый государственный эгоизмъ, подчиненіе всѣхъ прочихъ соображеній заботѣ о благѣ Русскаго государства и народа". Какія же это всѣ прочія соображенія? Если русскій интересъ сталкивается съ нѣмецкимъ, съ австрійскимъ, -- понятно, естественно и законно предпочтеніе интереса родной страны. Но если станутъ утверждать, будто въ интересахъ русскаго народа отнять что-либо у сосѣда, подавить его политическую самостоятельность и т. п., то противъ этого позволительно возражать. Истолковывать государственный здравый и трезвый эгоизмъ въ этомъ смыслѣ значило бы совершенно отвергать справедливость, какъ руководящее начало въ сношеніяхъ между государствами, вполнѣ уничтожать самую основу международнаго права. И какъ это печально случается, что призывъ къ національной самостоятельности, обращеніе къ животворнымъ источникамъ государственной и общественной жизни часто совпадаетъ у насъ съ отрицаніемъ не менѣе животворныхъ источниковъ общечеловѣческой нравственности!
   "Долгъ исторіи, -- говоритъ г. Татищевъ, -- внести свѣтъ въ дѣятельность русскихъ государственныхъ людей и, путемъ разоблаченія временныхъ и мимолетныхъ заблужденій, искать установиться строго объективной научной почвѣ, внѣ всякихъ колебаній или сомнѣній, истины вѣчныя". Основываясь на этихъ словахъ нашего дипломата и политическаго писателя, мы должны или признать, что великодушіе и безкорыстіе совсѣмъ не вѣчныя нравственныя истины, или что г. Татищевъ неправъ и самъ себѣ противорѣчитъ, призывая русскую мысль и русское чувство на борьбу съ инородческими началами, которыми всегда будто бы руководилась русская внѣшняя политика въ продолженіе послѣднихъ двухъ вѣковъ.
   Не мало интереснаго для исторіи международныхъ сношеній представляетъ недавно вышедшій въ Парижѣ Сборникъ инструкцій, данныхъ французскимъ посламъ. Первый томъ этого обширнаго изданія посвященъ сношеніямъ Франціи съ нашимъ отечествомъ, отъ зарожденія этихъ сношеній до 1748 года {Recueil des instructions données aux ambassadeurs et ministres de France. Tome premier. Paris, 1890.}. Извѣстный знатокъ русской исторіи, Альфредъ Рамбо, написалъ для сборника большое введеніе, посвященное характеристикѣ французской и русской дипломатіи до великой Французской революціи. До 1654 года Россія не представляла для Франціи никакого интереса. Съ этого времени она вредитъ французскимъ интересамъ, нападая на союзниковъ Франціи -- Швецію, Польшу, Турцію. Съ 1726 по 1756 годъ наше отечество становится союзникомъ главнаго врага Франціи (Австріи). Затѣмъ, явившись на короткое время, въ семилѣтнюю войну, на одной сторонѣ съ Франціей, Россія продолжала политику, враждебную французскимъ интересамъ, т.-е. наносила ударъ за ударомъ Польшѣ, Швеціи и Турціи. Съ 1775 до 1789 года во Франціи начинаютъ понимать,-- говоритъ Рамбо,-- что Россія, кончивъ свою разрушительную дѣятельность по отношенію къ прежней системѣ европейскаго равновѣсія, становится существеннымъ элементомъ новой системы, и между двумя государствами начинаютъ устанавливаться новыя отношенія. И Рамбо отмѣчаетъ, что русская дипломатія почти всегда направлялась нѣмцами; только при Петрѣ Великомъ, при Екатеринѣ I и при Елизаветѣ, по разнымъ причинамъ, обнаружилось стремленіе къ сближенію съ Франціей. "Двѣнадцать первыхъ лѣтъ царствованія Екатерины II,-- говоритъ Рамбо,-- были временемъ ожесточенной борьбы противъ французскаго вліянія и противъ союзниковъ Франціи. Завоевательная политика Россіи тѣмъ болѣе возбуждала противъ нея Францію, что Людовикъ IV стремился всѣми силами къ сохраненію европейскаго равновѣсія, отказавшись самъ отъ всякихъ завоевательныхъ намѣреній". Въ инструкціяхъ французскимъ посламъ говорится о томъ, что необходимо положить предѣлъ расширенію полу-варварской Россіи. Версальскій кабинетъ рѣзко осуждаетъ вѣроломную и непослѣдовательную, по его мнѣнію, иностранную политику Екатерины II и выражаетъ надежду, что война съ Турціей унизитъ или, по крайней мѣрѣ, ослабитъ Россію. По фактически миръ между нашимъ отечествомъ и Франціей во все это время не былъ нарушенъ. Отношенія между двумя государствами измѣняются къ лучшему съ восшествіемъ на престолъ Людовика XVI, котораго не отдѣляла отъ Екатерины II никакая личная непріязнь. Эта перемѣна была обрисована въ докладѣ статсъ-секретаря Половцева, прочитанномъ въ засѣданіи Историческаго общества. На него Рамбо и ссылается въ своемъ введеніи {Recueil des introduction, LIV; Сборникъ Истор. Общества, томъ XVII.}. Дѣло дошло до проектовъ тѣснаго союза. Но въ скоромъ времени разразилась французская революція, и Екатерина II приняла рѣшительно сторону низложенной во Франціи династіи. Въ настоящее время Рамбо полагаетъ, что поводы къ враждѣ между Россіей и Франціей исчезли, что все болѣе и болѣе выступаетъ общность ихъ интересовъ, откуда не далеко и до общности дѣйствій.
   Мы въ теченіе уже нѣсколькихъ лѣтъ стараемся доказать, что для европейскаго мира, дѣйствительно, наилучшимъ обезпеченіемъ можетъ служить тѣсное сближеніе,-- если не формальный союзъ,-- между Россіей и Франціей. Несмотря на миролюбивыя заявленія нынѣшнихъ руководителей нѣмецкой политики, нашему отечеству нѣтъ никакого основанія идти на буксирѣ гогенцоллернской имперіи. Прямой русскій интересъ, совпадающій съ требованіями справедливости, заключается въ томъ, чтобы славянскіе народы Австро-Венгріи получили широкую автономію, чтобы составъ народнаго представительства въ парламентахъ обѣихъ половинъ этой имперіи соотвѣтствовалъ численности въ ней славянъ. Это не соотвѣтствуетъ узкимъ національнымъ интересамъ мадьяръ и австрійскихъ нѣмцевъ, на сторонѣ которыхъ въ данномъ случаѣ стоитъ Германія. Послѣдняя принуждена, въ своихъ собственныхъ интересахъ, въ тѣхъ, которые г. Татищевъ противупоставляетъ великодушію и безкорыстію, поддерживать Австро-Венгрію (противъ насъ) и на Балканскомъ полуостровѣ. Нужно отдать справедливость почтенному автору книги Изъ прошлаго русской дипломатіи: онъ съ большимъ знаніемъ дѣла и съ неменьшею основательностью указываетъ на крупныя ошибки нашей дипломатіи по отношенію къ Болгаріи,-- ошибки, однимъ изъ печальныхъ результатовъ которыхъ было отчужденіе отъ насъ болгарскаго правительства и усиленіе въ княжествѣ австрійскаго вліянія. Но по этому поводу мы говорили такъ часто, что не будемъ приводить соображеній г. Татищева, во многомъ согласныхъ съ тѣми мыслями, которыя намъ приходилось высказывать. Достаточно напомнить, что, вслѣдствіе невѣрнаго пути, принятаго нашею дипломатіей, Россія, создавшая санъ-стефанскимъ договоромъ Болгарію съ Филиппополемъ, выступила потомъ противъ соединенія княжества и Восточной Румеліи, тогда какъ Великобританія, настоявшая на берлинскомъ конгрессѣ на раздробленіи Болгаріи, поспѣшила признать совершившійся фактъ. На эту и на другія ошибки нашей дипломатіи указываютъ и многіе иностранные писатели {См., напримAdolphe Potel: "Aperèu historique des affaires d'Orient", стр. 170 и друг.}.
   Revue des Deux Mondes {Revue des Deux Mondes, 15 août 1890. Chronique de la quinzaine.} находитъ, что въ настоящее время во внѣшней политикѣ наступило затишье, что напряженность международныхъ отношеній ослабѣла. Само собою разумѣется, что приходится привѣтствовать и такое положеніе вещей, хотя имъ только отсрочивается разрѣшеніе важныхъ вопросовъ. Но миръ самъ по себѣ такое благо, что уже этотъ результатъ можно считать значительнымъ. Съ другой стороны, приготовленія къ нарушенію мира идутъ во всѣхъ государствахъ, повсюду колеблятъ благосостояніе народа. Эту международную вакацію наполняетъ теперь преимущественно императоръ Вильгельмъ II своими рѣчами и путешествіями. Французскій журналъ не отрицаетъ того, что глава гогенцоллернской военной монархіи имѣетъ при этомъ цѣлью сохраненіе мира, но нельзя забывать и того, что императоръ хочетъ укрѣпить гегемонію Германіи, стать руководителемъ политическихъ судебъ нашей части свѣта. Естественно, что подобное стремленіе вызываетъ противодѣйствіе, въ особенности со стороны Россіи и Франціи. Покуда грандіозные замыслы Вильгельма II не выразились еще ни въ чемъ практически-важномъ. Берлинская конференція по рабочему вопросу, о которой въ этой книжкѣ нашего журнала говоритъ профессоръ Іванюковъ, не сопровождалась соотвѣтствующимъ движеніемъ нѣмецкаго законодательства, и нѣкоторыя французскія газеты подсмѣиваются уже надъ кратковременностью медоваго мѣсяца государственнаго соціализма въ Германіи. Дѣйствительно, трудно совмѣстить, тѣ задачи, которыя поставилъ себѣ императоръ Вильгельмъ II по отношенію къ рабочимъ классамъ, съ его настойчивыми усиліями сохранить за Германіей значеніе первенствующей военной державы. То, что при такихъ условіяхъ создается одною рукой, разрушается другою, и гуманныя стремленія парализируются пагубнымъ вліяніемъ милитаризма и бюрократической опеки, стѣсняющей свободное развитіе личности и общества. Къ чести нынѣшняго германскаго правительства слѣдуетъ, однако, сказать, что бисмарковская система устрашенія общества и пренебреженія парламентомъ смѣняется иною системой, въ которой общественному мнѣнію и политической самодѣятельности народа отводится подобающее мѣсто. Успѣхи просвѣщенія и широкая гласность въ веденіи государственныхъ дѣлъ, ведутъ къ тому, что политическія страсти менѣе возбуждаются. Когда существуетъ не глухое негодованіе, а свободная критика правительственныхъ дѣйствій, то устраняются причины многихъ недоразумѣній и злоупотребленій. Такъ, на нашихъ глазахъ Французская республика благополучно пережила кризисъ, одно время казавшійся очень грознымъ. Въ настоящее время буланжизмъ отошелъ уже почти въ область преданія,-- такъ выросли французское общество, такъ трудно теперь сбить французскій народъ съ толку заманчивыми обѣщаніями всяческихъ благъ со стороны разныхъ авантюристовъ. Въ сознаніе этого народа, повидимому, прочно вошло убѣжденіе, что отнюдь не диктатура, отнюдь не захватъ власти какими-нибудь цезаріанцами можетъ обезпечить правильный ростъ благосостоянія и просвѣщенія, а безпрепятственное развитіе учрежденій.
   Не менѣе замѣчательно движеніе общественной мысли въ Великобританіи. Подъ вліяніемъ настойчивой пропаганды такихъ людей, какъ Гладстонъ и его сотрудники, англичане все болѣе и болѣе переходятъ на сторону того мнѣнія, что Ирландіи должно дать самоуправленіе, а ея земледѣльческому населенію необходимо обезпечить пользованіе тою землей, которую отъ обрабатываетъ. Укажемъ изъ этой же области явленій на все возростающее въ Бельгіи движеніе въ пользу введенія всеобщей подачи голосовъ. Бельгійскіе рабочіе поставили это ближайшею цѣлью въ своей программѣ. Нѣкоторая часть либеральной партіи опасается, что, съ введеніемъ всеобщей подачи голосовъ, въ Бельгіи усилится вліяніе клерикализма, такъ какъ на-селеніе нѣкоторыхъ мѣстностей государства погружено еще въ глубокое невѣжество. Но на это слѣдуетъ возразить, что съ невѣжествомъ должно бороться прежде и больше всего, что необходимо позаботиться о достаточномъ образованіи народныхъ массъ,-- только этимъ путемъ и ослабится вредное вліяніе клерикализма. Участіе во всеобщей подачѣ голосовъ является съ своей стороны весьма могущественнымъ воспитательнымъ средствомъ. Нужно замѣтить, что ни въ одной конституціонной странѣ нѣтъ такого ограниченія народнаго представительства путемъ имущественнаго ценза, какъ въ Бельгіи. Банкъ замѣчаетъ въ Paris {Paris, 12 août.}, что система, по которой на населеніе въ шесть милліоновъ палата выбирается 130,000 или 140,000 избирателями, составляетъ теперь чистый анахронизмъ.
   Большіе толки возбуждали въ Западной Европѣ участіе австрійской эскадры на маневрахъ въ Килѣ, рѣшеніе короля Гумберта не ѣхать на спускъ новаго броненосца въ Спеціи и появленіе англійской эскадры въ Тулонѣ. Итальянское общественное мнѣніе, повидимому, не одобряетъ совѣта, даннаго королю министромъ-президентомъ Криспи. Само собою разумѣется, что совѣтъ этотъ направленъ противъ Франціи. Враждебныя Французской республикѣ газеты надѣются, что ей не удастся сохранить дружбу Россіи. Съ этой точки зрѣнія обсуждаются ими отзывы русской печати о свиданіи въ Нарвѣ. Демократическая печать стоитъ, наоборотъ, за сохраненіе мира и за возстановленіе дружественныхъ отношеній между французскимъ и итальянскимъ народами. Этимъ добрымъ отношеніямъ наносится новый ударъ уклоненіемъ отъ привѣтствія со стороны французской эскадры въ Спеціи. Liritto осмѣиваетъ загадочное объясненіе внезапнаго рѣшенія короля, которое представляетъ органъ Криспи, Riforma. Въ такомъ же духѣ высказывается L'Opinione. Эта послѣдняя газета протестуетъ противъ предположенія объ охлажденіи отношеній между Италіей и Великобританіей (въ этомъ смыслѣ обсуждаютъ нѣкоторые органы итальянской печати посѣщеніе французскаго военнаго порта англійскимъ флотомъ). Общее впечатлѣніе отъ этихъ фактовъ, преимущественно морскихъ, таково, что императору Вильгельму II не удалось достигнуть охлажденія отношеній между Россіей и Франціей. Наше отечество сохраняетъ свободу дѣйствій, и европейскій миръ поэтому не будетъ нарушенъ,-- по крайней мѣрѣ, не Россія и не дружественная намъ Франція могутъ вызвать это нарушеніе.

В. Г.

"Русская Мысль", кн.IX, 1890

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru