Недавно въ Москвѣ вышелъ сборникъ статей К. П. Побѣдоносцева {Московскій Сборникъ.}, въ которомъ между многими вопросами первостепенной важности говорится и о печати. Высокопоставленный авторъ признаетъ, что съ печатью считаются правительства, "и стало даже невозможно представлять себѣ не только общественную, но и частную жизнь безъ газеты, и прекращеніе выхода газетъ, еслибъ возможно было бы представить его себѣ, было бы однозначительно съ прекращеніемъ всякаго дѣйствія желѣзныхъ дорогъ".
"Газета, читаемъ мы далѣе, служитъ для человѣчества важнѣйшимъ орудіемъ культуры". Въ то же время въ глазахъ К. П. Побѣдоносцева она является и силою вредною. Въ ежедневной печати "скопляется какая-то роковая, таинственная, разлагающая сила, нависшая надъ человѣчествомъ".
Мы не раздѣляемъ, конечно, пессимизма, который продиктовалъ эти строки. Было бы ужасно, еслибъ важнѣйшее орудіе культуры оказалось въ дѣйствительности разлагающею силой. Ничего подобнаго, однако, не происходитъ. Много недостатковъ въ повременной печати, бываютъ и злоупотребленія печатнымъ словомъ; но масса знаній и свѣта, распространяемыхъ газетою, съ избыткомъ, внѣ всякаго сравненія покрываетъ это зло. Печать для мысли можно именно уподобить пару и электричеству для физическаго движенія. Не мало и плохо построенныхъ желѣзныхъ дорогъ, и злоупотребленій въ желѣзно-дорожныхъ учрежденіяхъ; но плохо строились и шоссе, никакъ не меньше злоупотребленій было и въ доброе старое время при ямской гоньбѣ.
К. П. Побѣдоносцевъ полагаетъ, что "пресса есть одно изъ самыхъ лживыхъ учрежденій нашего времени". Она, по мнѣнію автора, совсѣмъ не представляетъ общественнаго мнѣнія. "Любой уличный проходимецъ, любой болтунъ изъ непризнанныхъ геніевъ, любой искатель гешефта, можетъ, имѣя свои или доставъ для наживы и спекуляціи чужія деньги, основать газету, хотя бы большую, собрать около себя по первому кличу толпу писакъ, фельетонистовъ, готовыхъ разглагольствовать о чемъ угодно, репортеровъ, поставляющихъ безграмотныя сплетни и слухи,-- и штабъ у него готовъ, и онъ можетъ съ завтрашняго дня стать въ положеніе власти, судящей всѣхъ и каждаго, дѣйствовать на министровъ и правителей, на искусство и литературу, на биржу и промышленность".
Такъ ли это? У насъ разрѣшеніе новаго повременнаго изданія обставлено значительными трудностями и дается рѣдко. На Западѣ вліятельные журналы и газеты создаются долгими усиліями талантливѣйшихъ людей, въ нихъ принимаютъ участіе министры и другіе выдающіеся государ ственные дѣятели страны.
Что печать можетъ приноситъ вредъ, какъ огонь можетъ обжечь,-- объ этомъ нельзя и спорить. Но противъ такого ея вліянія существуютъ мѣры предосторожности и мѣры, исправляющія уже причиненное зло. К. П. Побѣдоносцевъ справедливо возмущается клеветою въ печати; но я никакъ не могу признать правильнымъ утвержденіе, будто бы судебное преслѣдованіе за клевету даетъ плохую защиту. Пусть безпристрастный читатель обратится къ книгѣ А. Ѳ. Кони За послѣдніе годы. Тамъ напечатано нѣсколько обвинительныхъ рѣчей этого знаменитаго юриста по дѣламъ объ оскорбленіи въ печати. Въ одной изъ нихъ (по дѣлу объ оскорбленіи въ газетѣ Гражданинъ, 1889 года, помощника семирѣченскаго военнаго губернатора Аристова), А. Ѳ. Кони указываетъ на существенное, по закону, различіе въ процессахъ подобнаго рода между личностью оскорбленнаго, будетъ ли послѣдній частнымъ лицомъ или должностнымъ. Отъ вторженія въ частную жизнь законъ ограждаетъ каждаго; государственная или общественная дѣятельность подлежитъ публичному обсужденію. Если, въ послѣднемъ случаѣ, оскорбленный обращается къ суду, то приговоръ "долженъ давать удовлетвореніе не только жалобщику, не только обществу, которое можетъ быть справедливо встревожено извѣстіемъ о попраніи закона или о его постыдномъ бездѣйствіи, но и живому органу этого общества, печати, которая, раскрывая страницы своихъ повременныхъ изданій, дала возможность донестись до общаго слуха стону далекихъ, обездоленныхъ и слабыхъ, иногда заглушаемому ворохами канцелярскихъ отписокъ о томъ, что все обстоитъ благополучно-". Обличеніе можетъ быть сдѣлано запальчиво, съ криками негодованія и бранью, "но судъ, отдѣливъ все шумное и нарушающее пристойность, сумѣетъ взглянуть въ ядро сказаннаго и не долженъ покарать за указаніе на неприглядныя и мрачныя явленія общественной или государственной службы". А. Ѳ. Кони заявляетъ въ сенатѣ, что нравственный долгъ журналиста состоитъ въ борьбѣ, путемъ печатнаго оглашенія, съ проявленіями произвола, неисполненія или искаженія должностными лицами обязанностей, возложенныхъ на нихъ закономъ. Вмѣстѣ съ тѣмъ обвинитель требуетъ отъ печати достоинства и спокойной увѣренности, отсутствія брани и ругательствъ.
Не менѣе поучительны рѣчи по дѣлу объ опозореніи въ печати (въ томъ же Гражданинѣ)военныхъ врачей (1893 годъ) и по дѣлу доктора Іегера (иностранца) съ профессоромъ Vанасеннымъ. Читая книгу А. Ѳ. Кони, убѣждаешься, что независимый судъ есть превосходный коррективъ независимой печати, и испытываешь радостное чувство глубокаго нравственнаго удовлетворенія: честное слово,-- хотя бы и смѣлое, даже рѣзкое,-- находитъ правосудіе. Для каждаго изъ насъ, журналистовъ, такое сознаніе въ высшей степени дорого. Мы не избалованы удобствами и рѣдко слышимъ доброе слово со стороны власть имущихъ. Для насъ были почти событіемъ слова предсѣдателя бывшаго въ Нижнемъ-Новгородѣ торгово-промышленнаго съѣзда, которыми выражена благодарность корреспондентамъ газетъ за ихъ правдивое отношеніе къ дѣлу, которое Д. Ѳ. Кобеко "старался вести открыто и гласно, видя въ этой гласности обезпеченіе его отъ какихъ-либо тенденціозныхъ о немъ отзывовъ".
Возвращаюсь къ книгѣ А. Ѳ. Кони. Она производитъ по-истинѣ освѣжающее впечатлѣніе. Превосходную статью о покойномъ Дмитріи Александровичѣ Ровинскомъ авторъ начинаетъ такими словами: "Наше время упрекаютъ -- и не безъ основанія -- въ измельчаніи личности и въ господствѣ чрезмѣрной спеціализаціи. Оба эти явленія въ тѣсной связи между собою -- и оба печально отражаются на духовномъ складѣ и общественной жизни". Къ числу людей, которыхъ не касается эта характеристика, А. Ѳ. Кони относитъ, вполнѣ справедливо, Ровинскаго. Къ числу такихъ людей, съ неменьшимъ основаніемъ, отнесу я автора книги За послѣдніе годы.
Какою нравственною свѣжестью вѣетъ отъ его судебныхъ рѣчей и литературныхъ статей, какъ крѣпки и стройны его убѣжденія, проникнутыя идеалистическимъ поклоненіемъ истинѣ и справедливости!
Замѣчательна краткая, но блестящая характеристика покойнаго профессора Градовскаго. "Его идеализмъ,-- пишетъ А. Ѳ. Кони,-- не былъ безпочвеннымъ и отвлеченнымъ, хотя и возвышеннымъ, идеализмомъ сороковыхъ годовъ. Идеализмъ Градовскаго черпалъ силу и опору для своего существованія и для предъявленія нравственныхъ требованій въ реальныхъ условіяхъ и задачахъ той жизни, въ которую онъ вступилъ въ началѣ шестидесятыхъ годовъ. Это время было ознаменовано великими реформами, обновившими нашъ общественный бытъ. Въ основѣ ихъ лежало глубокое довѣріе къ духовнымъ силамъ русскаго народа, къ его воспріимчивой способности къ совершенствованію. Оно свѣтитъ и грѣетъ изъ этихъ реформъ чистымъ и благотворнымъ лучомъ. Этому чистому чувству довѣрія остался до конца своей жизни вѣренъ Грацовскій".
Сопоставьте съ этимъ заключительныя слова обвинительной рѣчи по дѣлу печально-извѣстнаго земскаго начальника Протопопова. "Студентъ,-- говорилъ тогда А. Ѳ. Кони,-- обязанъ выносить изъ университета не одинъ багажъ систематизированныхъ свѣдѣній, но и нравственные завѣты, которые почерпаются въ источникѣ добра, правды и серьезнаго знанія, называемомъ наукою; эти завѣты и въ концѣ жизни свѣтятъ студенту и умиляютъ его при мысли объ университетѣ. Наука о правѣ въ своихъ обширныхъ развѣтвленіяхъ вездѣ говоритъ о началахъ справедливости и уваженія къ достоинству человѣка. Поэтому тотъ, кто черезъ годъ съ небольшимъ по окончаніи курса броситъ эти завѣты и начала, какъ излишнее и непрактичное бремя,-- кто, вмѣсто благодарной радости о возможности послужить на добро и нравственное просвѣщеніе народа, со смиреннымъ сознаніемъ своей отвѣтственности предъ закономъ,-- вмѣнилъ спасительныя указанія этого закона въ ничто, напрасно ссылается на свой дипломъ. Званіе кандидата правъ обращается въ пустой звукъ по отношенію къ человѣку, дѣйствія котораго обличаютъ въ немъ кандидата безправія".
Не знаю, кончилъ ли курсъ въ университетѣ публицистъ Русскаго Вѣстника, г. Медвѣдскій. Если нѣтъ, то ему можно, honoris causa, поднести дипломъ не только кандидата, но и магистра безправія. Читатели, по всей вѣроятности, знаютъ, что этотъ молодой писатель "трудился" параллельно въ Наблюдателѣ и въ Русскомъ Вѣстникѣ. Это было указано H. К. Михайловскимъ въ отвѣтъ на замѣтку г. Медвѣдскаго Изъ радикальной журналистики, о которой своевременно упоминалъ нашъ журнальный обозрѣватель. Въ іюльской книжкѣ Русскаго Вѣстника напечатанъ Отвѣтъ Русскому Богатству. По необычайной развязности, по изобилію дерзкой брани и по меньшей мѣрѣ легкомысленныхъ утвержденій, Отвѣтъ г. Медвѣдскаго оправдывалъ бы характеристику печати, данную К. П. Побѣдоносцевымъ, еслибъ именно печать разныхъ направленій и оттѣнковъ не выступила съ негодованіемъ противъ такого злоупотребленія печатнымъ словомъ. Тяжело читать статью г. Медвѣдскаго, больно видѣть эволюцію, совершающуюся при такихъ условіяхъ... Дѣло не въ томъ, что либералъ становится консерваторомъ. Это мы видали, какъ видали и противоположные случаи. Правда, подобныя превращенія могутъ возбуждать сомнѣнія въ ихъ искренности, однако было бы странною ошибкой утверждать, что невозможенъ искренній переходъ отъ одного міропониманія къ другому. Но когда писатель, только-что исповѣдывавшій одни убѣжденія, начинаетъ яростно сквернословить о нихъ,-- это возбуждаетъ чувство, на симпатію не похожее. Можно возненавидѣть свои прежнія идеи, но нельзя презирать то, что наполняло душу. Впрочемъ, у многихъ изъ нашихъ консерваторовъ убѣжденія только квартируютъ въ душѣ, и они не могутъ понять, что
Храмъ оставленный -- все храмъ,
Кумиръ поверженный -- все богъ.
Г. Медвѣдскій заявляетъ, что онъ "никогда не былъ либераломъ, въ ходячемъ смыслѣ слова, потому что онъ никогда не измѣнялъ своей народности и не увлекался космополитическими бреднями". Это -- пустыя слова, ихъ, казалось, стыдно уже повторять въ тысячный разъ. Какіе это либералы измѣнили своей народности? Мы считаемъ себя совсѣмъ русскими людьми, только на родинѣ представляется намъ нравственно-возможнымъ жить, хотя бы при этомъ, временами, и трудно дышалось.
Что такое космополитическія бредни? Вотъ, напримѣръ, всеобщій миръ есть такая бредня, а за нее крѣпко держится наше правительство.
Чужды ли мы родинѣ, враждебны ли ей, какъ утверждаетъ г. Медвѣдскій,-- это покажетъ будущее и весьма недалекое. Мы себя чужими не чувствуемъ, а вражду питаемъ только къ невѣжеству. Г. Медвѣдскій повторяетъ свое непоколебимое убѣжденіе: бѣда совсѣмъ не въ либерализмѣ или радикализмѣ, а въ отсутствіи патріотизма. "Всегда можно было бы договориться съ человѣкомъ самыхъ крайнихъ убѣжденій, еслибъ онъ признавалъ хотя одну часть нашей формулы, именно -- народность. Пусть рѣчь начиналась бы издалека, пусть долго не понимали бы другъ другъ,-- отдѣляющая насъ пропасть тотчасъ же стала бы уменьшаться, какъ только выяснилось бы, что мы желаемъ одного -- блага Россіи, сохраненія и утвержденія ея цѣлости, развитія ея своеобразія, укрѣпленія и разработки всего того, что дѣлаетъ народъ способнымъ къ выполненію міровой культурной миссіи".
Формула отличается широтою, терпимостью, и на видъ удобопріемлема каждымъ русскимъ человѣкомъ. Но обратите вниманіе на развитіе своеобразія. У насъ до настоящаго времени существуетъ, напримѣръ, такое своеобразіе: взрослыхъ людей и стариковъ публично сѣкутъ за разные проступки, а то и за неисправный взносъ податей. Развитія подобнаго своеобразія мы отнюдь не желаемъ и, еслибы за него стояла даже народная масса, правы были бы мы, а не она, и мы постарались бы убѣдить ее въ позорности и нецѣлесообразности тѣлеснаго наказанія.
Впрочемъ, объ этомъ покуда довольно. Я въ долгу передъ г. Ушаковымъ и долженъ отвѣтить ему на напечатанное въ этой книгѣ Русской Мысли открытое письмо ко мнѣ (Нѣсколько словъ въ защиту экономическаго матеріализма).
Возраженія г. Ушакова для меня не убѣдительны и многія изъ нихъ ко мнѣ вовсе не относятся. Мой почтенный оппонентъ очень нападаетъ, напримѣръ, на теорію Фюстель де-Куланжа, противопоставляя ей трудъ Оорта. Но я самъ признаю теорію названнаго французскаго ученаго одностороннею, какъ одностороння въ противоположномъ направленіи и теорія экономическаго (діалектическаго) матеріализма. Коренная теоретическая разница между нами неустранима. Для г. Ушакова соціологія въ сущности уже создана, законы развитія общества найдены; я же думаю, что до этого еще очень далеко.
Общественныя отношенія никогда не бываютъ исключительно экономическими отношеніями, и эти послѣднія (производственныя) вовсе не составляютъ единственнаго фактора историческаго развитія. Я не знаю, требуютъ ли современныя производственныя отношенія въ Россіи свободы, напримѣръ, совѣсти, неподкупной независимости мысли. Но и безъ какого-либо отвѣта на этотъ вопросъ я знаю, что требуется для разумной и достойной личной и общественной жизни. Пусть это будетъ надстройка, но въ ней и лежитъ главный смыслъ человѣческаго существованія. Однако, съ моей точки зрѣнія, въ данномъ случаѣ, теоретическое разногласіе блѣднѣетъ передъ практически сходною, если не тождественною, задачею: эта задача -- энергичное распространеніе народнаго образованія. Г. Ушаковъ справедливо упрекаетъ меня за то, что я говорилъ о пробудившейся потребности въ просвѣщеніи только въ деревнѣ; но это съ моей стороны лишь lapsus linguae, конечно, то же самое слѣдовало сказать и о городѣ. Мало того, я согласенъ съ г. Ушаковымъ, что въ городахъ благородная жажда знаній еще сильнѣе.
Здѣсь будетъ умѣстно отмѣтить недавно появившуюся книжку, изданную въ пользу школъ русскаго техническаго общества: Экономическая оцѣнка народнаго образованія {Спб., 1896 г. Цѣна 50 коп.}. Въ этотъ сборникъ вошли статьи г-жи Янжулъ, гг. Янжула и Чупрова и извлеченія изъ докладовъ, читанныхъ на второмъ съѣздѣ русскихъ дѣятелей по техническому и профессіональному образованію. Всѣ статьи цифрами и фактами доказываютъ, что грамотность и основанное на ней умственное развитіе повышаютъ производительность труда.
Въ статьѣ г. Янжула приведены замѣчательныя слова Маршалля: "не существуетъ расточительности болѣе зловредной для роста народнаго благосостоянія, чѣмъ то пренебреженіе, которое дозволяетъ генію, имѣющему родиться въ необразованныхъ классахъ народа, по недостатку обученія, истратиться на низменный видъ труда и такимъ образомъ пропасть для интереса всего человѣчества". Пропадали ли у насъ геніи,-- рѣшить, конечно, невозможно, но что много даровитыхъ русскихъ людей задохнулось въ невѣжественной средѣ или сбилось съ пути въ глубокой тьмѣ, которая еще окутываетъ многихъ на Русской землѣ,-- это печальная истина.
"Для того,-- говоритъ А. И. Чупровъ,-- чтобы благородныя усилія лучшихъ людей страны встрѣтили для себя подготовленную почву, образованіе, хотя бы въ самомъ элементарномъ его видѣ, должно нѣсколько встряхнуть природную косность ума и возбудить запросы лучшаго. Не нужно забывать, что единственный способъ для борьбы съ бѣдностью заключается въ увеличеніи производительности труда, для чего вѣрнѣйшій путь -- знаніе и образованіе".
Можно лишь привѣтствовать тѣ усилія, съ которыми задачи народнаго просвѣщенія выдвигаются въ настоящее время на первый планъ. Пусть къ училищамъ земскимъ и министерства народнаго просвѣщенія присоединится и хорошая церковно-приходская школа: въ добрый часъ,-- дѣла для всѣхъ хватитъ. Покуда у насъ процентъ умѣющихъ писать равняется 16%, ниже Испаніи, гдѣ онъ подымается, все-таки, до 25% (въ Италіи -- 45%, въ Австріи -- 52%, во Франціи -- 85%, въ Англіи -- 90%, въ Германіи и Соединенныхъ Штатахъ свыше 95%). Богатство народовъ теперь опредѣляется (беру числа изъ выше упомянутой брошюры) для Сѣверо-Американскихъ Соединенныхъ Штатовъ въ 13,000 милліардовъ фунтовъ стерлинговъ, въ 9,500 милліардовъ для Великобританіи, въ 8,000 для Франціи и въ 6,500 для Германіи. Лишь за послѣднею стоитъ Россія, а у насъ считается 130 милліоновъ жителей, тогда какъ въ Германіи не болѣе 50.000,000 и при этомъ наше богатство, все-таки, на милліардъ фунтовъ стерлинговъ меньше германскаго. Горько и обидно. Пора догонять!