Гомер
Илиада (отрывки)

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

Оценка: 3.11*6  Ваша оценка:
   Гомер

ОТРЫВКИ ИЗ "ИЛИАДЫ"

  

Перевод В. А. Жуковского

  
   Воспроизводится по изданию: В.А. Жуковский. Собрание сочинений в 4 т. М.; Л.: Государственное издательство художественной литературы, 1960. Т. 3. Стр. 273 - 289.
   Оригинал здесь: Русская виртуальная библиотека.
  
  
  
   Жертву принесши богам, да пошлют Илиону спасенье,
   Гектор поспешно потек по красиво устроенным стогнам;
   Замок высокий Пергама пройдя, наконец он достигнул
   Скейских ворот, ведущих из града в широкое поле.
   Там Гетеонову дочь Андромаху, супругу, он встретил;
   С нею был сын. На груди у кормилицы нежный младенец
   Тихо лежал: как звезда лучезарная, был он прекрасен,
   Гектор Скамандрием на?звал его; от других он был прозван
   Астианаксом (понеже лишь Гектор защитой был града).
   Ласково руку пожавши ему, Андромаха сказала:
   "Неумолимый, отважность погубит тебя. Не жалеешь
   Ты ни о сыне своем в пеленах, ни о бедной супруге,
   Скоро вдове безотрадной; ахейцы тебя неизбежно,
   Силою всею напав, умертвят. Для меня же бы лучше
   В землю сокрыться, тебя потеряв: что будет со мною,
   Если тебя, отнятого роком могучим, не станет?
   Горе! уж нет у меня ни отца, ни матери нежной;
   Мой отец умерщвлен Ахиллесом божественным; Фивы,
   Град киликиян, с блестящими златом вратами разрушив,
   Сам он убил Гетеона, но не взял оружия; чуждый
   Мысли такой, он с оружием вместе сожжению предал
   Кости родителя, в почесть ему погребальный насыпал
   Холм, и платанами горные нимфы тот холм обсадили.
   Семеро братьев еще у меня оставалось в отчизне --
   Все они в день единый повержены в бездну Аида:
   Всех беспощадной рукой умертвил Ахиллес быстроногий.
   Матерь царицу от пажитей густолесистого Плака
   В рабство добычей войны он увлек, но за выкуп великий
   Скоро ей отдал свободу, чтоб пала от стрел Артемиды.
   Гектор, ты все мне теперь: и отец и нежная матерь;
   Ты мой единственный брат, о Гектор, цветущий супруг мой.
   Будь же ко мне сострадателен, здесь останься на башне;
   Сыну не дай сиротства, супруге не дай быть вдовою;
   Там на холме смоковницы войско поставь: нападенье
   Легче оттуда на град; там открыты для приступа стены.
   С той стороны уже трикраты на нас покушались
   Оба Аякса, Идоменей, Диомед и Атриды".
   Кротко ответствует гривистым шлемом украшенный Гектор:
   "О Андромаха, и я о том же печалюсь; но стыд мне
   Будет тогда от троянских мужей и от жен Илиона,
   Если, как робкий, сюда удалюсь, уклоняся от боя;
   То запрещает и сердце; доныне привык я спокойно
   Бодрствовать духом и биться у всех впереди, охраняя
   Трою, великую славу отца и мою; но предвидит
   Вещее сердце и тайно гласит мне тревожное чувство:
   Некогда день сей наступит -- падет священная Троя,
   С нею Приам и народ царя копьеносного бодрый.
   Но не Трои грядущее горе, не участь Гекубы,
   Ни же Приамова гибель, ни же столь многих, столь храбрых
   Братьев моих истребленье, тогда неизбежно падущих
   В прах под рукою врага, сокрушают ныне так сильно
   Душу мою, как мысль о тебе, Андромаха, когда ты,
   Вслед за одеянным медною бронею мужем ахейским,
   Плача, отсюда пойдешь, лишенная света свободы,
   Или в Аргосе будешь с рабынями ткать для царицы,
   Иль, утомленная, тяжким сосудом в ключе Гиперейском
   Черпая воду, будешь в слезах поминать о Пергаме.
   Может быть, видя, как плачешь в своем одиночестве, скажут:
   "Вот вдова знаменитого Гектора, бывшего первым
   В войске троянском в те дни, как сражались у стен Илиона".
   То услыша, ты с новою вспомнишь тоской, что на свете
   Нет уж того, кто от рабства надежною был бы защитой.
   Нет! я лучше хочу, чтоб меня бездыханного скрыли
   В землю, чем слышать о плаче твоем и крушительном плене".
  
   Так ответствовал Гектор, и к сыну руки простер он;
   Робко от них отклонился и к лону кормилицы с криком
   Бросился милый младенец, дичася отца, устрашенный
   Ярким блистанием лат и косматою гривою шлема,
   Грозно над ним зашумевшею с медноогромного гребня.
   С грустной улыбкой и мать и отец посмотрели на сына.
   Шлем с головы снимает поспешно блистательный Гектор;
   Бранный убор на землю кладет и, на руки взявши
   Сына, целует его с умиленьем и нежно лелеет.
   Громко взывает потом он к бессмертным богам и Зевесу:
   "Царь Зевес! вы, боги Олимпа! молю вас, да будет
   Некогда сын мой, как я, благолюбием первый в народе,
   Столько же мышцею крепок и мощно господствует в Трое.
   Пусть со временем скажут: Отца своего превзошел он!
   Видя его из сраженья идущего с пышною броней,
   Снятой с врага -- и такая хвала да порадует матерь".
   Так сказав, положил он в объятия нежной супруги
   Сына. Она, улыбаясь сквозь слезы, душистым покровом
   Персей одела его; и, глубокой печалию полный,
   Гектор, ее приласкавши рукою, приветно сказал ей:
   "Бедная, ты не должна обо мне сокрушаться так много;
   Против судьбы я никем преждевременно сослан не буду
   В темный Аид; но судьбы ни единый еще не избегнул
   Смертный, родившийся раз на земле, ни смелый, ни робкий.
   С миром же в дом свой пойди: занимайся порядком хозяйства,
   Пряжей, тканьем; наблюдай, чтоб рабы и рабыни в работе
   Были прилежны своей; о войне же иметь попеченье --
   Дело троянских мужей и мое из всех наиболе".
   Кончив, свой гривистый шлем поднимает блистательный Гектор.
   Медленным шагом и часто назад озираясь и слезы
   Горькие молча лия, Андромаха пошла и достигла
   Скоро обители Гектора; много служительниц было
   Собрано там за работою; все сокрушалися с нею;
   Заживо Гектор был в доме оплакан своем. "Неизбежно, --
   Мнили они, -- он погибнет; мы вечно его не увидим".
   Истину вещая скорбь предсказала им; время настало
   Сбыться тому, что давно предназначено было: но прежде
   Славой великой покрылся могучий защитник Пергама.
   Пал Патрокл от руки благородного Гектора; втуне
   Шлем Ахиллесов и щит покрывали его; неизбежный
   Час судьбы наступил -- и с Патроклова хладного трупа
   Гектор совлек Ахиллесову броню, и сеча зажглася
   Вкруг бездыханного юноши, прежде столь бодрого в битве.
   "Я к кораблям Антилоха послал возвестить Ахиллесу
   Гибель Патрокла; но знаю, что к нам не прядет он на помощь,
   Сколь ни кипел бы на Гектора злобою... Он безоружен.
   Нам одним защищать умерщвленного друга. Упорно
   Будем стоять за него; спасем бездыханное тело". --
   Так говорил Менелай Теламонову сыну Аяксу.
   "Правда, Атрид знаменитый, -- Аякс отвечал Менелаю, --
   Ты с Мерионом Патрокла храни; наклонитесь и тело,
   Взяв на плеча, несите из боя. Мы ж, оба Аякса,
   Равные мужеством сердца, всегда неразлучные в битве,
   Будем стремленье троян и великого Гектора дружно
   Грудью своей отражать, охраняя отшествие ваше".
   Царь Менелай с Мерионом подъемлют Патроклово тело
   Сильной рукою с земли: ужаснулись трояне, увидя
   Тело во власти ахеян, и бросились с воплем за ними.
   Словно как псы, упредя звероловцев младых, на лесного
   Вепря, когда он поранен, кидаются вдруг, но лишь только,
   Бешеный, он, ощетинясь, на них обернется, в испуге
   Все рассыпаются -- так и трояне сначала стремятся
   Бодро вперед, подымая мечи и двуострые копья;
   Но лишь только Аяксы в лице им лицем обратятся --
   Все бледнеют и боя начать ни один не дерзает.
  
   Царь Менелай с Мерионом бесстрашно, медлительным шагом,
   Идут вперед, унося из сраженья Патроклово тело;
   Их защищают Аяксы; блистательный Гектор с Энеем
   Рвутся, как львы разъяренные, силясь добычу похитить;
   Страшной грозой к кораблям приближается шумная битва.
   Робко меж тем Антилох к Ахиллесовой ставке подходит.
   Он сидел впереди кораблей недалеко от моря,
   Мрачен, тревожимый думой о том, что уже совершилось.
   "Горе! -- он мыслил. -- Зачем к кораблям в беспорядке теснятся
   Снова ахейцы, покинув сраженье? Страшусь, что со мною
   Сбудется то, что давно предсказала мне матерь: что должен
   Прежде меня от троян мирмидонец погибнуть храбрейший.
   Сердце дрожит; уж не пал ли Менетиев сын? Непреклонный
   Друг! а я умолял уйти к кораблям, отразивши
   Вражий пожар и отнюдь не испытывать с Гектором силы".
   Так размышлял Ахиллес -- и пред ним с сокрушительной вестью
   Сын престарелого Нестора, слезы лиющий, явился.
   "Горе мне! сын благородный Пелея, ты должен о страшной
   Слышать беде, какой никогда не должно бы случиться!
   Пал Патрокл: уж теперь за его бездыханное тело
   Бьются; он наг -- оружие Гектор могучий похитил".
   Мрачное облако скорби лице Ахиллеса покрыло.
   Обе он горсти наполнивши пеплом, главу им осыпал;
   Лик молодой почернел, почернела одежда и сам он,
   Телом великим пространство покрывши великое, в прахе
   Был распростерт, и волосы рвал, и бился об землю.
   Девы, им купно с Патроклом плененные, в страхе из ставки
   Выбежав, громко вопили над ним и перси терзали.
   С ними стенал Антилох; заливаясь слезами, всей силой
   Он Ахиллесовы руки держал, чтоб в безумии горя
   Сам он себе не пронзил изощренным оружием груди.
   С страшным воплем он плакал. Его услышала матерь,
   В доме седого отца, на дне глубокого моря.
   Громко она зарыдала, и к ней собрались Нереиды,
   Сестры младые, морской глубины златовласые девы.
   Полон был ими подводный серебряный дом, поражали
   Все они перси, печалясь с сестрой. Им Фетида сказала:
   "Милые сестры, Нерея бессмертные дочери, много,
   Много печали на сердце моем; о, горе мне бедной!
   Мне, Ахиллеса великого матери! Мною рожденный
   Сын, столь душой благородный, столь мужеством славный, в героях
   Первый... он цвел, как младое прекрасное древо; с любовью
   Нежной воспитанный, вырос и, мной наконец к Илиону
   Посланный, поплыл туда в кораблях острогрудых... и вечно
   Мне уж его не увидеть в отеческом доме Пелея;
   Но доколе и жив он, сиянием дня озаренный,
   Он осужден на страданье, и матерь ему не поможет.
   Милые сестры, покинем глубокое море; мне должно.
   Должно сына увидеть, мне должно проведать, какое
   Новое горе ему, не вступавшему в бой, приключилось".
   Так сказав, из пещеры выходит Фетида, и с нею
   Сестры, Нереевы дочери, слезы лиющие. Волны
   Моря кругом их шумят, разделяясь. Достигнувши Трои,
   На берег всходят одна за другою в том месте, где зрелись
   Все корабли мирмидонян кругом Ахиллесовой ставки.
   Матерь к нему подошла, зарыдала над ним и, обнявши
   Нежной рукой преклоненную голову сына, сказала:
   "Что же ты плачешь? Что бодрую душу твою сокрушило?
   Будь откровенен со мною! Зевес Громовержец исполнил
   Все, о чем ты молился, подъемля здесь руки. Ахейцы
   Много стыда претерпели, утратив тебя, и, теснимы
   Силой врагов к кораблям, безнадежно тебя призывали".
   Тяжко, тяжко вздохнув, отвечал Ахиллес быстроногий:
   "Матерь, не тщетно молил я, исполнил Зевес Громовержец
   Все; но какая в том польза, когда потерял я Патрокла,
   Друга нежнейшего, милого мне, как сиянье дневное?
   Он погиб, и оружие Гектор-убийца похитил,
   Крепкое, дивное, дар от богов олимпийских Пелею
   В оный день, как тебя сочетали, бессмертную, с смертным.
   Было бы лучше, когда б ты осталась богинею моря,
   Лучше, когда бы простой, не бессмертной супруги супругом
   Был Пелей: бесконечной тоской по утраченном сыне
   Будешь ты ныне крушиться; уж вечно его не увидишь
   В доме отца. Да и сердце мое запрещает мне доле
   Здесь меж живыми скитаться; но прежде Гектор заплатит
   Мне за Патроклову жизнь, под моею ногой издыхая".
   Матерь, лиющая слезы, ответствует: "То, что сказал ты,
   Мне возвещает, что жизни твоей прекращение близко:
   Сам ты за Гектором вслед неминуемо должен погибнуть --
   Так повелела судьба". Ахиллес возразил ей угрюмо:
   "Пусть я погибну теперь! Что в жизни, если Патрокла
   Мне защитить не дано? Далеко от любимой отчизны
   Пал он, а я не пришел отразить ненавистную гибель.
   Что я? Родительских мирных полей суждено не видать мне;
   Жизни Патрокла спасти я не мог; не мог быть защитой
   Стольким друзьям благородным, от сильного Гектора падшим.
   Здесь я сижу, позади кораблей, бесполезное бремя
   Свету, я, Ахиллес, из всех меднолатных ахеян
   В битве храбрейший, хотя на совете другим уступаю.
   О! да погибнут вражда и гнев, отемняющий часто
   Разум мудрейшим! сначала он сладостней меда, но скоро
   Пламень снедающий в сердце, вкусившем его, зажигает.
   Так и меня раздражил Агамемнон, царей повелитель.
   Но пусть будет прошедшим прошедшее; сколь ни прискорбно
   Сердцу оно -- раздраженное сердце должно покориться.
   Я иду -- не избегнешь меня ты, Патроклов убийца,
   Гектор. Свой жребий принять я готов, когда ни назначат
   Вечный Зевес и бессмертные боги Олимпа; и мне ли
   Ныне роптать на судьбу, когда и Алкид благородный,
   Сын Громовержца любимый, был некогда ею постигнут?
   Если подобный удел и меня ожидает, пусть лягу
   В землю, дыханье утратив; но славу великую прежде
   Здесь соберу, быстротечный жизни в замену; здесь многих
   Дев полногрудых дарданских принужу крушиться и слезы
   С юных ланит отирать, закрывши руками
   Лица и вздохи спирая в груди, раздираемой горем.
   Скоро узнают, что я отдохнул. А ты не надейся,
   Матерь, меня удержать: никогда я не буду покорен".
   "Истину ты говоришь, -- отвечала Фетида, -- похвально
   Быть для друзей от беды и от смерти защитой. Но Троя
   Ныне владеет твоими блестящими латами; хищный
   Гектор, украшенный ими, ликует -- хотя и недолго
   В них величаться ему: предназначенный час недалеко;
   Но безоружный, мой сын, не бросайся в тревогу Арея;
   Здесь помедли, доколе меня опять не увидишь.
   Завтра сюда на рассвете, лишь только подымется солнце,
   С пышной бронею, искованной богом Ифестом, приду я".
   Так говорила богиня и с сыном могучим простилась.
   К юным сестрам, среброногим богиням, потом обратяся,
   "Милые сестры, -- сказала, -- теперь погрузитеся в море,
   В дом возвратитесь Нерея и старцу седому пучины
   Всё возвестите. А я на вершину Олимпа к Ифесту
   Прямо отсель полечу умолять, чтоб оружие дал нам".
   Кончила; в лоно зыбей погрузились младые богини.
   Быстро к вершине Олимпа от них полетела Фетида.
  
   Тою порою ахейцы ох грозного Гектора с громким
   Воплем бежали к своим кораблям, на брега Эллиспонта,
   Силясь напрасно исторгнуть из боя Патроклово тело;
   Гектор, как бурное пламя, гнался за ним; уж трикраты
   За ногу мертвого сзади хватал он, готовый добычу
   Вырвать из рук у ахеян, и кликал троян, и трикраты
   Силою всею Аяксы его отражали от трупа.
   Яростный, пламенный, все низвергал он; то, бегая быстро,
   Бился в толпе; то, стоя недвижим, сзывал громогласно
   В битву своих и рвался неотступно на хладное тело.
   Так над растерзанной ланью, голодный, очами сверкая,
   Лев космолапый сидит, не тревожася пастырей криком.
   Тщетно Аяксы отважные борются с ним; овладел бы
   Он неизбежно Патроклом с великою славой, когда бы
   Ира с небес не послала Ириду к Пелееву сыну:
   "Сын Пелеев, беги, беги на помощь к Патроклу;
   Битва уже подошла к кораблям. Посмотри: убивают
   Страшно друг друга, одни -- отбиваясь, другие -- стремяся
   Тело схватить; одолеют трояне; блистательный Гектор
   Скоро похитит Патрокла, и в Трою умчит, и на башне
   Выставит голову, снятую с плеч в посрамленье ахеян.
   Полно медлить: иль псам напитаться Патрокловым телом.
   Встань, безоружный, взбеги на раскат; покажися троянам;
   Образ твой ужас нагонит на них; ободрятся ахейцы".
   Так Ахиллесу богиня Ирида сказала и скрылась.
   Гласом ее возбужденный, вскочил Ахиллес. И Афина
   Мощные плечи ему облачила эгидой ужасной,
   Огненной тучей главу обвила, и с нее заблистали
   Грозно лучи, озаряя окрестность. Как дым, извиваясь,
   Всходит далеко на острове, ратью врагов обложенном
   (Бодро весь день осажденные бьются, но сядет лишь солнце,
   Всюду костры зажигают, и с яркими искрами пламя
   Всходит великим столбом и, окрест отраженное морем,
   Светит, чтоб видели путь корабли, приносящие помощь),
   Так с головы Ахиллеса блистанье в эфир подымалось.
   Он взбежал на раскат и, став на виду у ахеян,
   Крикнул... пронзительный крик повторила Паллада Афина
   Отзывом громким: троян обуял неописанный ужас.
   Так оглушительный гром боевыя трубы, возвещая
   Приступ, незапно мутит осажденных. Едва Ахиллесов
   Голос послышался, дрогнуло каждого сердце; все кони,
   Гибель почуя, подняли гривы и с топотом громким
   Вспять понесли колесницы; правители их в исступленье,
   С бледным лицем, обратяся назад, неподвижным смотрели
   Оком на грозный лица Ахиллесова блеск. Троекратно
   Крикнул он с валу на них -- троекратно, разбитые страхом,
   Войска троян и союзных назад в беспорядке бросались.
   Тут от своих колесниц и от собственных копий двенадцать
   Храбрых дарданян погибло. Ахейцы, похитив Патрокла,
   В ставке простерли его на одре, и друзья окружили
   Тело. Пришел Ахиллес. Залился он слезами, увидя
   Друга, пред ним на одре неподвижно лежащего, острой
   Медью пронзенного: сам он недавно его на сраженье,
   Броней своею облекши, послал: но назад не пришел он.
   Тою порой, постоянный в течении Гелиос, волю
   Иры свершая, сошел неохотно к водам Океана,
   В них потонувшее солнце исчезло, и войско ахеян
   После губительной брани в глубокий покой погрузилось.
  
   Но трояне вкусить не могли ни покоя, ни пищи,
   Смутно они собрались на совет. Опершися на копья,
   Все стояли, и сесть не дерзал ни единый, и всем им
   Сердце тревожила мысль о явившемся в бой Ахиллесе.
   Полидамант благомыслящий, Гекторов друг осторожный,
   Первый подал совет: покинув поле сраженья,
   В Трою войти. "Нам теперь благовонная ночь благосклонна. --
   Так он сказал. -- Ахиллеса держит она. Но заутра,
   В поле увидя нас, выйдет он в битву. Тогда неизбежно
   Многие будут добычею псов. Удалимся же в Трою, покуда
   Время, на торжище ночь проведем под небом открытым;
   С первым же блеском денницы сберемся на стены; пускай он
   Боя отведать приближится к ним; лишь напрасно могучих
   Коней своих утомит; но в Трою ему не ворваться".
   Сумрачен, брови нахмуря, ответствовал пламенный Гектор:
   "Полидамант, осторожный совет твой теперь бесполезен;
   Нам ли, как робким, бежать в огражденную башнями Трою?
  
   Мы ль не устали еще, за стенами теснясь, укрываться?
   Некогда город Приамов, меж всеми народами славный,
   Был знаменит на земле изобилием меди и злата;
   Но уж давно из печальных жилищ изобилие скрылось.
   Мы раздражили Зевеса: во Фригии, в крае союзном
   Пышной Меонии, проданы лучшие утвари наши.
   Ныне ж, когда мне могучий Кронион, Зевес Вседержитель,
   Славу послал отразить к кораблям меднолатных ахеян,
   Я ли укроюся в Трое? Какой же совет подаешь ты?
   Кто из троян покорится ему? Здесь я повелитель.
   Слушайте ж слово мое и мою исполните волю:
   Пищу пускай по дружинам разделят; насытьтесь, но каждый
   Будь осторожен, и страж да не дремлет на страже. Заутра
   С первым сияньем денницы, оружие медное взявши,
   Мы побежим к кораблям на решительный приступ. И если
   Правда, что встал Ахиллес, то недоброе время он выбрал;
   Я не страшуся его, беспощадного, встретить; отважно
   Стану пред ним, не заботясь, меня ли, его ли украсит
   Славою бой... неподкупен Арей, и разящих разит он".
   Гектор сказал, и трояне, согласные с ним, отвечали
   Плеском шумящим... слепцы! им Паллада затмила рассудок:
   Злое благому они предпочли и осталися в поле.
   В горе и плаче ту ночь над Патрокловым телом ахейцы,
   Глаз не смыкая, всю провели. Ахиллес, положивши
   Мощные руки на грудь неподвижную друга, со стоном
   Плакал. Так львица грозная рычет, когда звероловец
   Львенка младого ее из глубокого лога похитил:
   Злобяся, рыщет она по ущелиям с жалобным ревом.
   Так Ахиллес вопиял, окруженный толпой мирмидонян:
   "Боги! сколь были надежды мои безрассудны, когда я,
   Тщась утолить сокрушенье Менетия, дал обещанье
   Вместе с украшенным славой Патроклом в Опунт возвратиться,
   Трою разрушив и много богатой добычи скопивши.
   Смертный замыслит одно, а Зевес совершает иное!
   Оба единую землю мы кровью своей напитаем
   Здесь, в отдаленном Троянском краю. И меня не увидят
   Вечно в жилище отцов ни Пелей, мой родитель
   Дряхлый, ни матерь Фетида. Здесь лягу, покрытый могилой.
  
   Если же после Патрокла назначено в землю сойти мне,
   О мой Патрокл! я твое совершу погребенье, повергнув
   Голову Гектора с броней его пред тобой и двенадцать
   Юношей пленных, сынов благороднейших Трои, заклавши
   В почесть твою и обиженной тени твоей в утешенье!
   С миром же спи у моих кораблей в ожидании мести;
   Пусть троянки, плененные нами, и денно и нощно
   Плачут дотоле над телом твоим и перси терзают".
   С сими словами друзьям повелел Ахиллес благородный,
   Чистой водою огромный котел треножный наполнив,
   Прах с запекшейся кровию смыть с Патроклова тела.
   Ставят треножник на яркий огонь, и шумящей струею
   Льется в него ключевая вода и хворост бросают
   В пламя: оно обхватило котел, и вода закипела
   В медном звенящем сосуде. Омытое теплою влагой,
   Тело умаслили тучным елеем; потом, ароматной
   Девятилетнею мазью наполнивши раны, простерли
   Тихо его на одре и, покрыв полотном драгоценным,
   Купно и тело и ложе блестящею тканью одели.
  
   Эос младая в одежде багряной, бессмертным и смертным
   День приносящая, встала из вод Океана. Фетида
   С дивной, Ифестом ей данной бронею пришла к Ахиллесу;
   Он распростертый лежал над бездушным Патроклом и громко
   Плакал; окрест мирмидоняне в мрачном молчанье сидели.
   Тихо меж ними прошла среброногая матерь богиня
   К сыну и, за руку взявши его, умиленно сказала:
   "Сын мой, оставим покоиться мертвого, сколько б о нем мы
   В сердце своем ни крушились: он силой бессмертных постигнут.
   Я принесла невредимую броню от бога Ифеста,
   Чудо красы: ни на ком из людей не бывало подобной".
   Так сказав, положила Фетида к ногам Ахиллеса
   Броню; громкий оружие звук издало: мирмидонян
   Ужас проникнул: взглянуть не посмел ни единый богине
   Прямо в лице, и все трепетали. Но гневом сильнейшим,
   Броню узря, закипел Ахиллес; глаза засверкали
   Искрами, вспыхнув под тенью ресниц, как ужасное пламя;
   Жадной рукою он броню схватил и, даром чудесным
   Бога Ифеста плененный, им стал любоваться; но скоро
   Снова сделался мрачен; потом, обратяся к Фетиде,
   "Матерь, -- сказал он, -- оружие дивно твое, и немедля
   Выйду я в битву. Но сердце мое неспокойно; он будет
   Здесь бездыханный лежать; насекомые жадные могут
   В раны влететь, в них червь поселится и может гниенье,
   В тело проникнувши, образ его опозорить прекрасный".
   "Будь, мой возлюбленный сын, беззаботен, -- сказала Фетида, --
   С ним неразлучная, стану сама разгонять насекомых,
   Жадно снедающих тело убитого мужа; хотя бы
   Медленный года над ним совершился полет, я нетленным
   Тело его сохраню, и еще он прекраснее будет".
   С сими словами она проливает на раны Патрокла
   Сок благовонный амврозии с нектаром светло-пурпурным.
  
   Берегом моря поспешно потек Ахиллес благородный;
   На голос звучный его собралися ахейцы. Прискорбно
   Руку он подал Атриду, и был примирительной жертвой
   Поздний меж ними союз утвержден. Агамемнон могучий
   Дал повеленье дары отнести к Ахиллесу. Немедля
   Царь Одиссей с сыновьями почтенного Нестора, с славным
   Сыном Филия Мегитом, с Фоантом и с ними Креонов
   Сын Ликомед, Мерион, Меланипп к Агамемнону в ставку
   Идут и, выбрав семь драгоценных треножников, двадцать
   Светлых сосудов, двенадцать коней и семь рукодельных
   Пленниц с осьмой Бризеидой, отходят в шатер Ахиллесов,
   Царь Одиссей впереди с десятью талантами злата.
   Все потом, окружив Ахиллеса, его приглашают
   С ними обед разделить: но, тяжко вздохнув, отвечал он:
   "О друзья! умоляю вас, если хоть мало я дорог
   Вашему сердцу, не требуйте ныне, чтоб я насладился
   Вашею пищею: горе всю душу мою раздирает.
   Нет, не коснусь ни к чему до самыя поздния ночи".
   Все полководцы простились тогда с Ахиллесом; остались
   Оба Атрида, Идоменей, Одиссей благородный,
   Нестор и старец Феникс. Прояснить омраченную душу
   Друга старались они разговором веселым; но тщетно.
   Сумрачен был он, лишь битвы единой алкал, непрестанно
   Думал о мертвом, об нем лишь одном говорил непрестанно:
   "О, сколь часто бывало, что сам ты заботливо, бедный,
   В ставку мою прибегал с подкрепительной утренней пищей,
   Мне возвещая, что войско ахеян шатры покидало,
   Снова с троянами в битву готовое выйти: а ныне
   Здесь ты лежишь, бездыханный! Не может мое услаждаться
   Сердце ни пищей, ни сладким вином без тебя. Я толь сильным
   Не был бы горем сражен, и услышав о смерти Пелея,
   Льющего слезы во Фтии своей обо мне отдаленном,
   Бьющемся в чуждом краю за обиду Елены презренной,
   Ни же печальную весть получивши о сыне, в Скиросе
   Мне расцветающем, богоподобном Неоптолеме,
   Если он жив! -- Я доныне всегда упованием тайным
   Сердце свое утешал, что погибну один, разлученный
   С славным конями Аргосом, в Троянской земле, что, в пределы
   Фтии родной возвратяся, ты сам в кораблях белокрылых
   Сына в Скиросе возьмешь и ему покажешь в отчизне
   Все богатства мои, рабов и царевы чертоги.
   Чувствовал я, что тогда уж Пелей иль в земле, бездыханный,
   Будет лежать, иль, может быть, грустно свой век доживая,
   Будет согбен от печали и лет, все боясь, что от Трои
   Вестник придет и скажет ему: "Ахиллеса не стало".
   Так говорил он и плакал. Сидевшие с ним воздыхали,
   Каждый о том помышляя, что в доме далеком оставил.
   Взор сострадательный с неба Зевес на печальных склонивши,
   Быстро к богине Палладе крылатую речь обращает:
   "Или, Паллада, покинут тобой Ахиллес благородный?
   Видишь, как он на брегу, у своих кораблей черногрудых,
   Плача о мертвом Патрокле, сидит одинокий. Другие
   Утренней пищей себя подкрепляют; но он не приемлет
   Пищи. Лети ж и во грудь Ахиллесу амврозии сладкой
   С нектаром влей, чтоб от голода сил он своих не утратил".
   Так Зевес говорил, упреждая желанье Афины.
   Быстро она -- как орел с необъятными крыльями, с звонким
   Криком -- к шатрам полетела с небес. Уж ахейцы толпились,
   В бой ополчаясь. Во грудь Ахиллеса амврозии сладкой
   С нектаром тайно Афина влила, чтоб от голода силы
   Он не утратил, и снова потом возвратилась в обитель
   Зевса. Ахейцы волнами текли, корабли покидая.
   Словно как частый, клоками сыплющий снег, уносимый
   Северным, быстро эфир проясняющим ветром, из ставок
   Сыпались шлемы бесчисленны, рой за сверкающим роем,
   Круто согбенные латы, из ясеня твердого копья,
   С острою бляхой щиты; до небес восходило сиянье;
   В блеске оружий смеялась земля; под ногами бегущих
   Берег гремел. Посреди их броней Ахиллес облекался.
   Зубы его скрежетали, и очи, как быстрое пламя,
   Рдели, сверкая; но сердце его нестерпимой печалью
   Было наполнено. Злобой кипя, на троян разъяренный,
   Взял он доспехи, чудесное бога Ифеста созданье;
   Голени в светлые, гладкие поножи прежде облекши,
   Каждую пряжкой серебряной туго стянул он; огромным
   Панцирем мощную грудь обложил; на плечо драгоценный
   Меч с рукоятью серебряной, с лезвием медным повесил.
   После надел необъятный, тяжкий, блеском подобный
   Полному месяцу щит: как далекий маяк мореходцам
   Светит во мгле, пламенея один на вершине утеса --
   Буря же вдаль от друзей их несет по шумящему морю --
   Так лучезарно светился божественный щит Ахиллесов,
   Чудо искусства. Потом на главу он надвинул тяжелый
   Гривистый шлем; он сиял, как звезда, и густым златовласым
   Конским хвостом был украшен на нем воздымавшийся гребень.
   Броней одеянный, силу свою Ахиллес испытует:
   Двигался в ней он свободно, и члены обнявшая броня
   Легче казалася крыл и как будто его подымала.
   Тут он отцово копье из ковчега прекрасного вынул,
   Тяжкоогромное -- в сонме ахеян его ни единый
   Двинуть не мог, но легко им играла рука Ахиллеса:
   Ясень могучий с гордой главы Пелиона срубивши,
   Создал Хирон то копье для Пелея, врагам на погибель.
   Автомедон и Алким на коней возложили поспешно
   Светлую сбрую и удила силой втеснили им в зубы;
   Туго потом натянувши бразды, впереди колесницы
   Их укрепили. Автомедон в колесницу с блестящим
   Прянул бичом. Ахиллес, изготовясь в кровавую битву,
   Стал позади, как Гелиос дивной бронею сияя.
   Тут громогласно к Пелеевым бодрым коням он воскликнул:
   "Ксанф и Валий, славные дети Подарги, вернее,
   Добрые кони, вы ныне правителю вашему будьте;
   Сытого боем его к кораблям возвратите; не мертвым
   В поле оставьте, подобно Патроклу". На то легконогий,
   Дышащий пламенем Ксанф, отвечал, до копыт наклонивши
   Гордую голову -- пышная грива упала на землю;
   Ира лилейной рукой разрешила язык -- он промолвил:
   "Так, мы живого еще тебя принесем, сын Пелеев;
   Но предназначенный день твой уж близко. Не нашей
   Волей, но силою бога и строгой судьбой то свершилось;
   Нет, не мы замедленьем своим и безвременной ленью
   Дали троянам похитить Патроклову крепкую броню;
   Сын густовласыя Литы, бог неизбежный постигнул
   В битве его и Гектора честью победы украсил.
   Пусть на бегу мы полет опреждаем Зефира, из легких
   Ветров легчайшего веяньем крыл благовонных -- но ведай:
   Ты от могучего бога и смертного мужа погибнешь".
   Он сказал, и язык обезмолвила сила Эринний.
   Сумрачен ликом, ему отвечал Ахиллес быстроногий:
   "Ксанф, для чего бесполезно мне смерть прорицаешь? И сам я
   Знаю, что мне, далеко от отца и от матери, должно
   Здесь по закону судьбы умереть. Но я все не престану
   Биться и мучить троян ненасытною битвой".
   Звучно он крикнул, и с топотом громким помчалися кони;
   Следом за ним из заград побежали ахейцы. Трояне
   Ждали их в поле, густыми толпами построясь на холме.
   Вечный Зевес с многоглавой вершины Олимпа Фемиду
   Всех богов пригласить на совет посылает. Богиня
   Им повелела собраться в обителях неба. Предстали
   Все, и самые боги потоков и в тенистых рощах,
   В темных долинах, в источниках тайных живущие нимфы;
   Древний один Океан не явился. В чертогах, Ифестом
   Созданных с дивным искусством по воле Зевеса, на тронах
   Боги сидели кругом Громовержца. Призванью Фемиды
   Сам Посидон покорился. Он вышел из вод и с другими
   Сел на совет. Наконец вопросил он владыку Зевеса:
   "Бог громоносный, зачем ты призвал нас в чертоги Олимпа?
   Или решить замышляешь ты участь троян и ахеян,
   Вышедших в поле и снова исполненных яростью битвы?"
   В тучах гремящий Зевес, отвечая, сказал Посидону:
   "Бог, колебатель земли, ты мои помышления знаешь,
   Знаешь, о чем сей совет. И о гибнущих ум мой печется.
   Здесь я буду сидеть, на скале высочайшей Олимпа,
   Зрелищем боя себя услаждая. Но вам позволяю
   К войскам троян и ахеян идти, и можете помощь
   Той стороне подавать, на которую склонит вас сердце.
   Если один Ахиллес нападет на троян -- ни мгновенья
   В поле они не подержатся против Пелидовой силы;
   Трепет их всех поразил при едином его появленье.
   Ныне ж, когда он так сильно разгневан погибелью друга,
   Я страшусь, чтоб, судьбе вопреки, не разрушил и Трои".
   Так говорил Зевес, и вспылали бессмертные боем.
   С неба они, разделясь, ко враждующим ратям слетели.
   Мощная Ира пошла к кораблям с Палладой Афиной;
   С ней Посидон, облегающий землю, и Эрмий, обильный
   Кознями, щедрый податель богатства, и медленно-тяжкий,
   Пламенноокий Ифест, чрез силу влекущий хромую
   Ногу. Но шлемом блестящий Арей обратился к троянам,
   С ним полнокудрый Феб и меткостью стрел Артемида
   Гордая, Лито, и Ксанф, и Киприда с улыбкой приветной.
   Были надменны ахейцы, пока не вмешалися боги
   В бой -- Ахиллес появленьем своим, но долгом покое,
   Их ободрил, а трояне при виде Пелеева сына,
   Блеском брони Арею подобного, все трепетали, --
   Но лишь только сошли олимпийцы ко смертным, Эриннис
   Страшно свирепствовать вдруг начала. То стоя на вале,
   Подле глубокого рва, то на бреге шумящего моря
   Гласом могучим Афина кричала. И черной подобен
   Буре, Арей завывал, то с горней вершины Пергама
   Клича троян, то бегая взад и вперед у высокой
   Каликолоны, вне стен, не вдали Симоисова брега.
   Так олимпийские боги рать на рать возбуждали.
   Скоро везде запылал разрушительный бой истребленья.
   Страшно гремел всемогущий отец людей и бессмертных
   С неба; внизу колебал Посидон необъятную землю;
   Горы тряслись; от подошвы богатой потоками Иды
   Все до вершины ее и Пергам с кораблями дрожало.
   В царстве глубокой подземныя тьмы Айдоней возмутился;
   Бледен с престола сбежал он и крикнул, страшася, чтоб свыше
   Твердой земли не пронзил Посидон Сокрушитель, чтоб оку
   Смертных людей и богов неприступный Аид не открылся,
   Страшный, мглистый, пустой и бессмертным самим ненавистный.
  
  
  

Примечания

(Н. В. Измайлов)

  
   Отрывки из "Илиады". Из песней VI, XVII, XVIII, XIX, XX. Написано в 1828 г. Впервые напечатано в альманахе "Северные цветы на 1829 год", СПб., 1828, стр. 76--119. В первой публикации текст сопровождался следующим примечанием, опущенным потом в 5-м издании: "Сей перевод сделан по некоторым особенным причинам. Переводчик, не знающий по-гречески, старался только угадывать Гомера, имея перед глазами немецкие переводы "Илиады" -- Фоссов и Штольбергов. Сей опыт его не должен быть сравниваем и не может выдержать сравнения с переводом Н. И. Гнедича, который передает нам самого Гомера, вслушиваясь в природный язык его. Здесь, так сказать, один отголосок отголоска. Стихи, напечатанные курсивом, принадлежат самому переводчику: они служат соединением отрывков, вполне переведенных из "Илиады" и заимствованных из VI, XVII, XVIII, XIX и XX песней".
   Отрывки из "Илиады" в переводе Жуковского появились ровно за год до выхода в свет перевода, выполненного Н. И. Гнедичем, и последний, по словам Пушкина (в письме к П. А. Вяземскому, около 25 января 1829 г.), сердился на Жуковского и, в особенности, на издателя "Северных цветов" А. А. Дельвига, "как откупщик на контрабанду". Перевод Жуковского, сделанный не с греческого подлинника, потому что Жуковский не знал древнегреческого языка, а с немецких переводов XVIII века, не мог, конечно, равняться по значению с переводом Гнедича: это был лишь эксперимент, основанный на опытах Жуковского в гекзаметрических переводах с немецкого ("Аббадонна", 1814) и латинского ("Цеикс и Гальциона", 1819; "Энеида", 1822). Впоследствии, переводя в 40-х гг. "Одиссею" и вернувшись в конце жизни к "Илиаде", Жуковский в корне изменил методику переводческой работы. Тем не менее Гнедич, учитывая поэтический дар и переводческое мастерство Жуковского, мог по справедливости видеть в нем соперника. Жуковский ограничился напечатанными в "Северных цветах" отрывками и на много лет отошел от "Илиады".
   Источниками текста для перевода служили Жуковскому, как отмечено выше, немецкие переводы: ученого-эллиниста и поэта-переводчика Иоганна Фосса (1751--1826), вышедший в 1781 г. и считавшийся в начале XIX века классическим по выполнению, и Фридриха-Леопольда Штольберга (1750--1819); известен ему был также более старый перевод, принадлежащий одному из крупнейших поэтов английского классицизма Александру Попу (1688--1744), вышедший в 1725 г. Переводы Фосса и Попа были известны Жуковскому уже в 1810 г., как это видно из письма его к А. И. Тургеневу (см. т. IV наст. изд., стр. 472). Впоследствии Жуковский, начав переводить отрывки "Илиады", отказался от обращения к переводу Попа, подчинявшего Гомера требованиям классицизма XVIII века, и обращался лишь к более точным немецким переводам.
   В переводе "Илиады" 1828 г. Жуковский дает местами точный перевод отрывков текста, местами -- пересказ с переводом лишь немногих пассажей; отрывки в четырех местах соединяются стихами, сочиненными самим Жуковским для связи и понимания рассказа и содержащими краткий пересказ непереведенных песен поэмы. Первый отрывок, кончая словами: Мнили они, он погибнет; мы вечно его не увидим, содержит 99 стихов, соответствующих стихам 390--502 VI песни в переводе Гнедича, с некоторыми сокращениями; за этим следует пересказ из восьми стихов, резюмирующий события от VI до XVII песней, включая описание битвы, возгоревшейся за тело убитого Гектором Патрокла. Второй отрывок обнимает стихи 708--734 песни XVII, в слегка сокращенном переводе; окончание XVII песни пересказано в пяти стихах. Далее следуют эпизоды из XVIII песни, частью в почти полном переводе (стихи 2--180, 202--242), частью в кратком изложении (стихи 181--201); стихи 243--283 (речь троянца Полидаманта -- у Гнедича Полидамаса) выражены пересказом в четырнадцать стихов, за которым идет перевод речи Гектора, плача Ахиллеса над телом Патрокла и описания убранства тела Патрокла для погребения (стихи 284--353). Вслед за этим следует несколько сокращенный перевод начала XIX песни (стихи 1--39), пересказ из пяти стихов, содержащий краткое изложение рассказа о примирении Ахиллеса с Агамемноном, и перевод (с небольшими сокращениями) двух отрывков той же песни, слитых воедино: стихи 238--247 и 303--424. К ним непосредственно примыкает начало XX песни (стихи 1--65), повествующее о вмешательстве богов в битву ахейцев с троянами. Таким образом, выборочный и творчески обработанный перевод Жуковского носит очень своеобразный и, несомненно, своего рода экспериментальный характер.
  
Оценка: 3.11*6  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru