Горев-Пойский Михаил Ильич
Нехожалый товар

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Драма в 5-ти действиях и 6-ти картинах.


   Горев-Пойский, М. И. Собрание сочинений.-- Вятка: Изд. авт., 1922.
   Т. 1. Кн. 1: [Пьесы, стихи]
   

От автора

   На суд общественный и строгий, на суд под час холодный и пристрастный, то льстивый и угодливый, я отдаю вас, думы тихие, рожденные среди житейских дрязг и занесенные рукою торопливой в тетрадь моих работ. Каков ваш путь--не знаю я,-- далек-ли будет он, иль короток,-- я к жребию готов спокойно. Не ради шумного тщеславия, я излагал вас иногда сквозь слезы.
   О, нет!-- что видел, чем душу жизнь мне наполняла,-- о том я миру повествую: коль худо вижу -- порицаю, а хорошо -- улыбку шлю.
   Я жадно слушаю все шорохи от жизни серой исходящие, будь то печаль, будь то улыбка. Язык людской от пустословия хочу я отучить, чтоб не сплетал он небылиц и жизнь не отравлял спокойную. Закон в минувшем был не знатен,-- смеюсь над ним и, как Христос, на проповедь иду, страдать веду "Скитальца".
   И плачу вместе с человеком, что гибнет от условностей. Порою рвусь я в дальний путь и в тишине далеких деревень, присевши у околицы, хочу будить крестьян от сна кошмарного и тихо девушке стыдливой поведать вольную любовь хочу, чтоб замуж за постылого ее не вздумали отдать.
   Полетайте мысли в шири, сейте зерна, может быть не спелые, может -- угловатые, но дозорить их нет силушки,-- новых мыслей не сдержу я, пенясь рвутся мир изведать и в полумраке ночном когда сон и жизнь кругом -- неудержно по перу на бумагу торопно сбегают...
   Впереди еще просторы знойных дней не считаны; кто их знает, что за силы, коли все они не пытаны.
   

"Нехожалый товар".

Посвящается моим дорогим коллегам по народному учительству Макарию Чащину и Михаилу Сысопетину, так много давшим мне сценического материала в долгие зимние ночи за стаканом крепкого чая.

   

НЕХОЖАЛЫЙ ТОВАР.

Драма в 5-ти действиях и 6-ти картинах.

   

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА.

   Ипат Павлович, мужик 60 лет.
   Васильевна, его жена, 58 лет.
   Анна, Дунька и Танька, их дочери, 20--25 лет.
   Цветков Андрей Иванович, учитель 28 лет.
   Гришка и Мишка, парни.
   Исаковна, деревенская сватунья 50 лет.
   Конвоиры, мужики, бабы, девки и парни.
   Кокотки и гости.
   Жених Анны.
   

ДЕЙСТВИЕ I

Действие происходит в 1910 году в глухой деревне Великороссии. Сцена представляет конец деревни: лунная ночь; по ту и другую сторону выставляются избы, от которых идет к средине сцены изгородь и примыкает с той и другой стороны к полевым воротам; за изгородью ржаное поле, синее небо, все время слышен крик коростеля и отдаленный лай собаки; у одной избы под окном скамья и березы.

Явление 1-е

Из за угла избы появляется Андрей и тихонько напевает.

   Андрей. (Поет). "Люблю я брегу лазурном"...

(Перестает петь и обращается к полю, стоя лицом публике).

   Полюшко, поле <испорчено>
   Поле душистое, поле <испорчено> (Задумывается)
   Всмотритесь, оно необозримо, как море, его концы тонут в дымке дали, на гран <испорчено>го горизонта, оно волнуется, только не плещет и не пенится, а ветер ему напевает: распрямись ты, рожь высокая (поет).
   Да,-- ведь и у этого милого поля есть вечная страшная тайна (открывается тихонько окно, Анна слушает речь Андрея): сколько оно видело горя, сколько по нему разлито поту и слез, как много на него потрачено силы, веры и надежды. Знаешь ты, поле раздольное, как ломит спинушку старого и малого, как зной палит нещадно сильного, но ты молчишь -- и легко мужичку любоваться тобой (идет в деревню). А теперь пойду в деревню... Не увижу ли я ту девушку, о которой я думаю каждую ночь и день.
   О, если увижу,-- я схвачу ее и буду целовать, вот, как она хороша! а
   Анна. (Хочет закрыть окно, но Андрей увидел).
   Андрей. (Вежливо раскланивается). А вот и вы! Любуетесь полем? Хорошо! Такая тишь и такое величие, что, кажется, грешно спать в такую ночь всех, кто спит не от усталости, а только потому, что ночь пришла. Песня коростеля, мотив этой песни -- все это, как колыбельная песня, но только для тех, кто устал.
   Анна. Понятно, что для сонных она, да только никто ее сейчас, эту песню-то, кроме, нас, и слушать не хочет.
   Андрей. Да. Не то что никто не хочет, но знаете: ведь деревенский народ не любуется красотой не потому, что не хочет, а потому, что не замечает красоты-то, нет у него, знаете-ли, чувства-то такого, и он несчастен в этом отношении: так он и умрет, не зная, зачем жил и почему умер.
   Анна. Как вы хорошо говорите, так мне вот и хочется понять и найти эту красоту (тихонько), я вот читала Загоскина,-- так там очень хорошо описано счастье-то человеческое (смотрит на Андрея).
   Андрей. А, так вы еще читаете? Кровь очень волнует этот самый Загоскин-то. По скажите все-таки: с кем я говорю?
   Анна. (Конфузливо и почти топотом). Меня зовут Анной, только зачем вам это знать?-- ведь, пожалуй, уж никогда больше и разговаривать-то нам не придется (топотом) и то уж боюсь: вдруг кто-нибудь подслушает.
   Андрей. И что же? Мы ничего с вами худого не говорим, очень простая вещь: сошлись два человека совершенно случайно и говорят об очень важном и нужном: понять и найти красоту, а она (показывает на поле), а она тут за окном.
   Анна. (Совершенно неожиданно). Нет, я о другом думаю.
   Андрей. Так что же по вашему,-- неужели лучше так горланить, как где-то там в поле? (слышна гармоника и песня), я бы предпочел любоваться небом и (осматривается кругом), и вашими главами, только, извините меня, Анна, это я говорю потому, что я от вас первой слышу здесь в деревне неудовлетворение и ропот на свою судьбу; в вас, Анна, есть искра искания красоты. Вы необыкновенная, девушка; это я вижу по вашему лицу по выражению глаз, в них искры какие то светятся. (Подходит ближе к окну).
   Анна. Я вам давно хочу сказать, но боюсь, да и нельзя мне этого делать; я простая девушка, а вы человек образованный; где уж мне гоняться за вами.
   Андрей. (Смотрит на Анну, берет ее за руку). Я вас, Анна, помню с первого взгляда (из за угла выглядывают Гришка и Машка), но я не мог подумать, что и вы помните меня. Анна, будьте просты со мной.
   Анна. Андрей Иванович, не говорите мне этого. Я с ума могу сойти, тоскливо мне очень, сердце все о чем-то ноет, ноет, книжку возьмешь, а отец корить начинает: барышня, говорит, какая, да писарихой все обзывает. Ох, тяжело мне жить-то в таком обращении и чую, что чего-то бы надо, а понять то сама никак не могу, вот и сейчас: все спят, а я не могу, все какие-то думы.
   Андрей. Анна, люблю я тебя, люблю вот за эти самые слова, и за этот милый твой взгляд с непонятными огоньками, они заставляют меня трепетать и признаваться, как ребенка, ведь я и шел-то сегодня только, чтобы увидеть тебя.
   Анна. Я тоже...
   Андрей. (Обнимает голову и целует Анну долгим, страстным поцелуем).
   

Явление 2-е.

Те же и из-за угла выскакивают с хохотом Гришка и Мишка и останавливаются по ту сторону изгороди.

   Андрей. (Отскакивает от окна, окно быстро захлопывается). Какая низость врываться в чужую душу, м-м-м... несчастные шарлатаны! (Быстро убегает в другую сторону поля).
   

Явление 3-е.

Гришка и Мишка.

   Гришка (Во след Андрею). Днем рябятишек грамоте учишь, а ночью девок поцелуям обучает (хохочут), трудолюбивый учитель, нечего сказать, только, смотри (грозит) -- за учение грамоте жалование получаешь, а вот за ночное-то обучение (ломает подпору изгороди), кроме вот этого угощения, ничего не получишь.
   Мишка. (Показывает кистень). Еще вот этой штукой можно все зубы выкрошить. (Входят в деревню и оба громко бранятся, первый наигрывает в гармонику, а второй поет):
   У Ипата под карнизом
   Свили гнезда галочки,
   Выглянь, милка, из окошка,
   Приними подарочки.

(Хохочут и садятся на скамью).

   

Явление 4-е.

Те же и в окно выглядывает Ипат.

   Ипат. Чово вы тутока горло-то пялите, да спать-то народу не даете, бессовестные,-- я вот выйду да как оплету хорошой вичажиной, живо, небось у меня глотку-то заткнете полунощники.
   Гришка (Хохочет и встает со скамьи). Ох, больно разошелся, Ипат, знать порядком бока то слежал. Только страху-то твоего кому-нибудь другому задай, а уж не нам ли, ведь, девок в окошках не целуем.
   Ипат. Да што ты тут с целовками-то разложился, горлоховать поганый; так вот бы в харю-то тебе и плюнул за такие-то речи.
   Гришка. Запоздал, брат Ипат,-- пораньше бы немного, так и плюнуть было кому, а таперечи: у-тютю! Завтра узнаешь и о целовках по-настоящему, а таперечи ложись, Ипатко, на свои лопатки и спи до утра. Все равно поздно встал: было рой пчел прививался прямо к твоему окошку, да вот мы с Мишкой спугнули его (хохочут).
   Ипат. Тьфу ты, зубоскал куроносый!-- язык, то, знать, налопачен у тебя сегодня.
   

Явление 5-е.

Те же и баба в окне с другой стороны улицы.

   Мишка. Ты вот сейчас ругаешься, как не следует-то, а вот давеча спал, как кот из окошка мясо тащил (баба высовывает голову до плеч).
   Ипат. Свяжешься с дураками, так и сам дурак будешь; то же вот хороши отцы,-- во всем детям потачку дают: сапоги просит, сапоги и подают ему, гармонь просит -- гармонь подают. Драть бы и отцов-то надо за такое распущение (обращается ко Гришке). А ты вот, зубоскал, весь в матку: как она, языком-то мелешь, мелешь, а вовсе ни к чему не пристало.
   Баба. (Из окна). Гриша, Гриша!-- чево ты тут с седым-то дьяволом связался, -- иди домой! А ты, Ипат, не заносись больно то и не хвались! Смотри,-- ведь, и у тебя дети, да еще девки, неровен, смотри, час и про твоих чего худое скажут.
   Гришка. (Перебегает к окну матери и что-то шепчет).
   Ипат. Да уж такова распушшенья не дам, штобы по ночам горланили, да народ без всякого резону будили, я бы за такой пример все косы выдрал. (Гришка перебегает обратно) А ты на-воти: еще его же и соблазну учишь. Так как же про тебя не скажешь, што ты пустая баба.
   Баба. Тьфу ты, бормотун!-- гнусарь!-- седая крыса,-- вздумал еще меня порочить, да и сына бранить, а ты бы лучше вот дочерей та драл, да за ними приглядывал, штобы они по ночам-то не целовались.
   Гришка. Мама, перестань!
   Ипат. (Выставляет дальше голову). Што ты говоришь-то, рябая рожа?
   Гришка. Мама, не говори!
   Баба. Забедение открыл, дочерей-то по ночам в окошки целуют, а вздумал еще меня учить.
   Ипат. Воровка, морковница, колдунья, коров ты портишь, бараншица!
   Баба. Учителев тесть!
   Ипат. Чирей на язык!
   Баба. Тебе, старый хрен; да не шуми больно-то, учитель-то из-под окошка только ушел, ладно парни-то разогнали. а то бы и теперичи целовались. (Хохочет).
   Ипат. (К парням) Чего вы тут наговорили то?
   Мишка. А то, что правда и больше ничего. (Обращается к Гришке). Играй и пойдем.
   Гришка. Пойдем, наше дело сделано!
   Мишка. (Пропускает в ворота Гришку и оба поют)
   По Шумихе я иду --
   Средехонька шагаю,
   На Ипатов дом гляжу,
   Чижело вздюхаю...
   (Оба гикают и уходят за угол Ипатовой избы).
   

Явление 6-е

На сцене никого нет. Ипат плюнул, и удернулся из окошка. В его избе начинается разговор, потом шум, брань, слезы, рев, стук. В противоположной избе, кроме балы, в другом окне выглядывает вторая баба.

   Баба 1-я. Слышишь, как Анюшку-то полошшут? Так и надо ее!
   Баба 2-я. А чаго случилось-то?
   Баба 1-я. Анюшку-то парни наши застали в окошке: с учителем целуется
   Баба 2-я. Ну?
   Баба 1-я. Парни то на смех, а Ипатко вдруг на них лаять в окошко стал, всяко порочить; а подошел ко мне Гришка, да и рассказал все, а как я услышала Ипатовы-то речи, так и давай ему все отчитывать,-- вот, стало быть, теперича отчет Анюшка-то и подает ему. (Хохочет).
   Баба 2-я. Жалко девки. Не наше дело соваться-то. Целуются,-- так, значит, по нраву, а ежели по нраву, то и побоями не отучишь: все равно свое сделает, только смеху больше, наделает, да девку измучит; жалко Анютки-то. (Обе слушают. Шум в избе Ипата стихает. Обе бабы закрывают окна).
   

Явление 7-е.

Из-за угла выходит Андреи с гитарой.

   Андрей. (Поет). Накинув плащь...
   

Явление 8-е.

Андрей и Ипат из окна.

   Ипат. Вот подожди: натяну одежду, да выйду я к тебе, так от этой литары то твоей один хвост останется. Чево ты тут бродишь, прихвостень жидконогий, тоже учить приехал, значит, законам разным, а сам первый беззаконник. Уходи, ежели пока я не вышел, а то поздно будет.
   Андрей. Дедушка, ты с просонья или что это другое. Ведь если я помешал, прости, я уйду, а больше, кажется, я ничего плохого не сделал. Извини и успокойся. Вот ты лучше, дедушка, скажи мне -- чем ты так расстроен; может быть я успокою тебя.
   Ипат. (То увернется, то высунется, наконец высовывает ухват). Вот я когда тебя этим ухватом по шее навожжаю, тогда и сам успокоюсь. Уйди, бесовское отродье, и литара-то твоя как вражья лопатка, да и играет-то она, как сатана гнусит. (Ипат кричит). Парни, парни, лупите полуночника-то, бейте его! (Слышен топот, голоса).
   Андрей. (Быстро убегает).
   

Явление 9-е.

Ипат в окне. Гришка с Мишкой выбегают из-за угла с рычагами.

   Гришка. (К Ипату). Где он?
   Ипат. Вон туда убежал, догоняйте и взбучьте его хорошенько. (Оба с угрозами убегают).
   

Явление 10-е.

   Ипат. (Неистово кричит). Бейте, бейте подлеца, убить его надо! (Слушает и закрывает окно).
   

Явление 11-е.

Длинная пауза. Коростель кричит, по прежнему слышен лай собаки и еще неясные отдаленные звуки. Наконец из-за угла выходит Андрей без шляпы, с разорванным воротом и без пояса, держа за гриф гитару к низу корпусом.

   Андрей. (Наваливается на изгородь и рыдает). Звери, избили меня, Анну оскорбили, а за что? Но на то я и учитель, чтобы самому терпеть и терпеливо учить других. Буду бороться с невежеством и докажу им, как чист я в своих чувствах к Анне (тихо открывается окно и появляется лицо Анны. Андрей шлет ей воздушный поцелуй. Анна тоже). Я вырву тебя, Анна, и с верой жди своего Андрея во всякую минуту. Они сблизили нас своим невежеством. Ведь я первый раз говорил сегодня с тобою и не будь этой истории, мы дальше бы стояли друг от друга, а теперь -- я тебе прямо говорю: ты Анна, моя, много тебе впереди горя, насмешек, попреков придется перенести, но терпи и не смущайся: придет час -- я тебя выручу, не стесняйся и заходи ко мне, когда тебе особенно будет тяжело. А теперь прощай! (Шлет воздушный поцелуй).
   Анна. Буду терпеть и любить тебя, Андрюша. (Андрей уходит)
   

Явление 12-е.

Гришка и Мишка выходят из-за угла, один несет смоляной бурак, а другой мазилку.

   Гришка. (Тихо створяя ворота). Смотри. Мишка, осторожней. Теперича все спят и нам с тобой раздолье, отведем все сукрутины! (Оба входят в деревню).
   Мишка. Знаешь, Гришка, не рано ли мы с тобой Анюшку-то высмеивать начинаем? Оно ворота вымазать очень скоро можно, а вот смыть с Анюшки позор-то, никогда уж не смеешь, это уж на всю жизнь останется... Давай бросим? Знаешь, как в школе мы книжку-то читали, там засмеянный человек повесился, да и записку такую оставил: не дали злые люди места на земле... Давай, погодим?
   Гришка (Хохочет) Да ты что, тоже чтоли целовать ее захотел? А? Уй, ты нюня, давай мазилку, ежели не хочешь.
   Мишка. Ну, а ежели и целовать хочу? Што? Али она хуже других? Да она всем девкам нашим очко вперед вставит. Человек она не пропащий и читки много разной в голову набрала. Не даром учитель то вклещился... Да и то я скажу тебе: не стал бы я и учителя бить, ежели бы ево-то целовки вот тут у меня не пилили. (Показывает на сердце). Давай бросим!
   Гришка. Так по твоему и насмешки делать никакой не надо? Шалишь, брат! Уж ежели ворота сегодня дегтем не вымажем, то у учителя все равно рамы выбьем и на стене напишем дегтем крупными буквами: как ваше здоровье? (Хохочет).
   Мишка. Окна бить и я согласен, а Анюшку пока не надо обидеть, не уйдет она из наших рук; ежели согласия на то ее не получу я ну тогда и ворота вымажем, да еще и хвост у Ипатовой лошади обрежем, либо скирды раскидаем. А то вон еще воробьевские парни Насте Петрухиной в прошлом году такую штуку устроили и за такое же почти дело: она в Крещение в церкви стояла, а шуба-то на ней новая была, а Тереха сзади да с ножиком, как она на колени, а он -- хыр, хыр, так что когда пошла Настя из церкви, так прореха-то от верху до низу, и куделя выехала (хохочет). Вот это насмешка, так насмешка!
   Гришка. К черту тебя, трус окаянный! Давай мазилку, и без тебя вымажу за мое почтение. Не целуйся потом (вырывает мазилку)
   Мишка. Ты не шохорься, я тебя не боюсь. Если эту мазилку отнимешь, чтобы мазать стены и ворота, а вот эту (показывает кулак) не отнимешь уж! Подумай, Гришка, и порассуди: почему ты думаешь, что Анюшка теперь хуже нас, почему? Ежели она целовала, значит сердцу так надо было, приятность, значит, имела. Но, а мы-то с какого такого правила ощетинились, как будто и впрямь тут наше дело. Брось, парень.
   Гришка. Тоже нашел себе дурака, такие акафисты слушать: либо давай сейчас мазилку, либо завтра с мамой оба будем говорить по деревне, что ты учителя избил и што на Анюшку ты выдумал, штобы Ипатко-то тебя, сокола, к уголовному столбу подтянул.
   Мишка. (Задумывается). Нехорошо нам, Гришка, будет; знаешь ли ты, помнишь ли, какие у Анютки ласковые глаза и вся она такая обходительная, ласковее всех из деревни. Ну, да чорт тебя возьми! Бери мазилку и мажь, а я убегу.
   Гришка. Понеси тебя, леший! (Машка убегает).
   

Явление 13-е.

   Гришка. (Мажет дегтем стену и приговаривает). Не целуйся с учителем, так вот тут и напишу: не целуйся, Анюшка, с учителем (мажет).

ЗАНАВЕС.

   

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ.

Сцена представляет просторную крестьянскую избу с 3-мя окнами и русской печкой. Зима, вьюга.

Явление 1-е.

Ипат сидит за столом в красной рубахе и разливает чай, Васильевна моет чашки, стоя у стола. Дунька и Танька прядут и напевают:

   Буря мглою и т. д.
   Ипат (Грубо). Ну, будет балентрясничат-то! (Шумно передвигает стул). Буди чай пить, так чай пить, а песни петь, так петь; так буди и говорите. Ну, да и с какого веселья, к примеру, нашему, брату петь то скажите-ка ради Бога? На деревню выйдешь -- насмешки из-за хороших дочек терпишь: то учителем тычут, то мазилку напоминают... У-у-у-ф, черти вы, а не дочери! (пьет один).
   Васильевна. Наградил Господь нас сахаром. Хоть бы одна, а то, скажи помилуй, целая тройка, и все сидят в девках. Годиков-то, слава тебе Господи, хоть отбавляй: Анюшке за 25 перевалило, а вот женишок-то ни один не клюнул, не глядел бы и на жизнь-то нашу (К дочерям). Чево нюни-то насупили: слышь, чай пить!
   Дунька. Ну, вас и с чаем то к чорту; как две тупые пилы: пилят, пилят, а и сами не знают -- чего нужно от нас, вот ежели бы Анна дома была, так опять отчитала бы она вам за такие-то речи, что язык-то сразу бы хоша на полку, как рукавицу, закладывай (бросает прялку), к чорту и с работой! Мелешь, мелешь, а чего получаешь-то? А хотя бы вина какая была. Анну кто-то поцеловал, а может еще и нету: ну, а мы то с Танькой при какой такой стати. Уй! тоже родители, а жалости-то, как у волков! (Танька плачет).
   Ипат (Соскакивая). Молчи, дура пустоголовая! Вздумала старикам оказии читать. А! вон оно што, так вот по твоему и будет, так вот Ипат и замолчит. Ошиблась, голубушка! Ежели меня на старости лет опозорить сумели, то уж зубы-то тепереча не заговорить книжными словами. Ишь ведь поют: "буря млою"... "Мла" то эта и засадила вас в девках, да обузу на нашу шею повесила. (Обе, Дунька и Ганька, плачут).
   Васильевна. Будет базанит-то, да и ты глотку-то зажми. Надо буди дело какое делать. Вот намедни Исаковна говорила, што у Пузырьков вдовец женится, живет хорошо: дом и коровы, от жены пять ребятишек осталось, мужик не пьющий, чево лучше то надо. Может не сегодня завтра и с женихом подкатят, а Анюшку как с рук сбудем, эти то уж не засидятся: она дорогу-то загородила.
   Танька. Мама, как тебе не стыдно, где же материнское то сердце, да она тебе дочь, али чужая?
   Васильевна. Дочь-то дочь, только блудная, а потому и не трёбуй она от меня и не жди ни какова такого снисхождения.
   Ипат. (Показывает кулак). Вот этим снисхождением ежели начну кормить кажинный день, авось и от грубости отстанет. Сказано вам чай пить, а то паплешшу в глаза. Ишь барыни какие! (Пьет чай).
   

Явление 2-е.

Те же и Анна входит.

   Анна. (Раздевается у дверей, проходит в угол и молча <испорчено>)
   Ипат. Что, писариха, не хочешь с нашим братом и компанию вести (хохочет). Чай от книжки-то сыта не будешь. Али уж учитель то твой такую антимонию знает, што как листок прочитаешь, так вроде, как блин, либо целовок получишь, а вот нашему брату по православному обычаю, так ежели не поешь, так и чутко, а поешь,-- так и опять чутко.
   Анна. Тятя, мне право не хочется грубить, так мне все это надоело, не хорошо, наш дом каждый день, как чадовка какая: брань с утра до вечера и сколько уж это времени, тянется: началось с июня, а теперь конец января.
   Ипат. Проповедь значит, думаешь прочитать?
   Анна. Погоди, тятя, дай мне все сказать. Все мы за, это время одичали, точно звери какие стали, ласкового слова друг другу не скажем и так уж привыкли, что не замечаем, что так жить нельзя, что противна такая жизнь, Ну, скажи тятя, по-совести, что вам от меня нужно? На счет моей честности, то я не думаю, чтобы она была хуже чьей угодно из деревни, работать я работаю, сила у меня есть, что надо-то от меня? Если я вот книжки читаю, да к Андрею Ивановичу без вашего спросу хожу, и деревенцы над этим зубы скалят, а вы им верите да и считаете меня по этому случаю, чуть ли не хуже всех, то, тятя, трудно сказать, чем это кончится; но я вам заявляю, что, если бы ты и все деревенцы были не так темны, хоть, сколько-нибудь бы понимали, настоящий смысл жизни -- и не казалась бы вам такой грязной и нехорошей. Я с каждым днем как будто шире глаза открываю, пуще видеть начинаю, и ум мой растет. Видите -- все вы меня точите, а я ведь не сержусь на вас, только тяжело мне очень, что понять то вы меня не сможете. Тятя, я особенная, способная -- не браните меня.
   Ипат. Хорошо, голубушка, поешь, лучше не надо, да только верить то в твои слова нельзя православному человеку. Оно и складно и ладно по книжнему, значит слово к слову, только ежели этой книжке-то верить нельзя, ежели она не от Бога, ежели слова то в ней, в роде, как антихристовы, значит, морочные. Ежели бы в евангелии так написано было, што де гулять с парнями не грешно то и разговору бы никакого не было, а тапереча нельзя-с: нету значит такого правила, чтобы девушка с парнем разговоры производить могла. Хоша он и учитель, а ведь тоже человек и поэтому нельзя таким порядком обращение иметь.
   Анна. Я ничего не буду говорить, безполезно, только ради Бога, перестаньте так жить! Уж если я очень нехороша и дорогу сестрам загородила,-- выгоните меня на улицу, все равно не красно и дома! (бросает книгу и плачет).
   Ипат. Вон ты как! Терпеть от родителя не хочешь, тоже говорит, ради Бога; тьфу! да где же Бог-то у тебя? знаешь ли ты его, нехристь!
   Анна. Отец, ежели бы мог сейчас притти Бог к нам, как справедливый судья, то и ты и все другие, только из за одних моих невинных мук -- угадали бы в ад, которого к вашему счастью, нет, но...
   Ипат. Молчать! молчать! писариха, но, а потом, говори, говори, все говори, а то окачу кипятком, как поросенка!
   Анна (Решительно). Но не слышно ни где этой Божьей справедливости, не хочет зайти этот Бог хотя бы в нашу избу и рассудить нашу жизнь и сказать, что она не хороша. Не могу я вам об этом ясно сказать, потому, что сама мало понимаю, вот если бы вы Андрея Ивановича об этом спросили -- он хорошо бы и понятно вам все рассказал. Бог-то, он говорит, в каждом из нас свой есть, только мы его не слушаем, и не понимаем.
   Васильев (Подбегает к Анне и таскает ее за косы). Так вот ты за чем к учителю то и ходишь. Эретичеству значат обучаешься, и Бога не стало. Погоди, скоро и учителя не будет: донос, написан на таково басурмана (поднимается шум, сестры отнимают Анну).
   Ипат. Хорошенько ее, хорошенько, подбавь еще, подбавь, вот так вот так, да вот я еще приложусь (соскакивает и бьет Анну).
   Анна. За что? за то, что нет вашего Бога. Если бы, он был, то он наказал бы вас сейчас же! (плачет).
   

Явление 3-е.

Те же и Исаковна входит.

   Исаковна. (Останавливается в недоумении в дверях).
   Васильев. А кумушка Исаковна, проходи, проходи, чай будем пить.
   Исаковна. Чай то надо заслужить, а то с какова порядка, сразу да и за чай.
   Васильев. И старое то твое, кумушка, не плохо, чтобы не угощать тебя. (Сестры у печки шепчутся с Анной).
   Исаковна (Хохочет). Спасибо, кума, на добром слове, только не время нам лясы точить (многозначительно подносит палец ко лбу). Жених сегодня приедет. (Обращается к Анне) а ты, девушка, приготовление имей: Савастьян Панкратыч с Пузырьков, человек положительный, не пьющий, путевый, не молод и хромой, а лучшё его где не найти. Через часик подкатим, а потом и свадебку. Довольно уж смеяться то. Вот я какая!
   Анна. (Хохочет).
   Ипат. Девка!
   Анна. (Хохочет, а потом рыдает).
   Ипат. Анюшка, тебе говорят, перестань!
   Исаковна. Аннушка, шила в мешке не утаишь. Молодых то тебе не дождать. Подготовляйся да и сраму конец!
   Анна. (Выбегает на средину избы). Тьфу ты, ведьма горбатая! Да в чем я провинилась то? ни молодых твоих ни старых не надо. Почему я должна пойти за твоего хромого Севастьяна? Если бы ты пришла и сказала: пожалей Севастьяна: он хромой и пятеро у него детей, я бы еще подумала и может быть согласилась бы, а то ты говоришь; молодой за мной не приедет а лучше Севастьяна мне не дождать, это совсем другое дело! Значит очень уж я плоха и дороже не стою. Так ты, голубушка, так и скажи этому Севастьяну, я видеть его не хочу! Ну, а тебе какая нужда пала хлопотать, о моем замужестве? не пойду и больше ничего,-- годы не уроды.
   Ипат. Не шохорься, девушка, поздно, смотри, ежели бы раньше, то и я, пожалуй, не допустил, штобы мою дочь за вдовца сватали, а таперечи нечего скрывать. Нехожалый ты товар, можно сказать, лежалый, гнилой, тьфу, да и только!
   Анна. И это мне говорит отец, так запомни, что я слишком хожалый товар, я вам докажу это!
   Васильев. Ты, кумушка, иди и делай свое, на нее. глядеть нечего, Ипат здесь найдет лекарство, и Севастьяна узнает (Исаковна уходит).
   

Явление 4-е.

   Танька. Анна, не хорошо ты поступаешь,-- нельзя так родителей оскорблять.
   Анна. А что? Тебе замуж хочется, дорогу, значит, я вам загородила? Подожди, я скоро уберусь. Андрея Ивановича из нашей деревни перевели в другую школу, без него мне здесь делать нечего и впрямь будешь -- не хожалый товар.
   Ипат. Слава Богу (крестится). Как все равно нехристь какая умрет. Сломить ему свою голову, да и тебе за ним же.
   

Явление 5-е.

Андрей входит.

   Ипат. Легок, басурман, на помине-то: нас на смех поставил, а сам запятки убирает.
   Андрей. Здравствуйте все, добрый вечер!
   Ипат. Нас то вот здравствуешь, а для Бога и шапки не снял.
   Андрей. Извини, старик, я шапку сниму из уважения к дому.
   Ипат. Знамо дело: Бог то ведь вашему брату, как бельмо на глазу.
   Андрей. Ладно, старик, пусть будет по твоему. Я человек взрослый и если худо делаю, то я и отвечу за это когда нибудь, а если хорошо, то и так сойдет, а если ты в Бога веришь, так я тебе не запрещаю. Верить вообще хорошо, без всякой веры очень тяжело жить: вот я, например, завтра уезжаю, очень далеко уезжаю, знаю, что я не должен уезжать, что несправедливость тут, но ложному доносу. Самому не хочется, да и детишки привыкли ко мне, плачут вон, когда узнали то. Но я горячо верю, что когда нибудь и где нибудь, если я не доживу, то другие доживут и увидят торжество правды над злом, верю я -- так и легче мне расставаться с деревней, а очень бы не хотелось, ведь я только посеял, а плодов не дождал, да, Ипатушко. Не виноваты вы, что не отличаете добра от зла, только такое то состояние ваше уж очень тяжело отзывается на нас. Вот, к примеру сказать, про твою дочку Анну, я нарочно сегодня пришел к вам поговорить о ней, не мог уехать, чтобы не сказать всю правду: не виноват я ни в чем, а совесть все-таки мучит меня, когда подумаю про Анну, а думаю я о ней каждую минуту.
   Ипат. Здорово сказал, а только ежели ты думаешь какую лимонию завести, то вот тебе весь сказ: поехал ты и нечего пороги топтать: не мало из-за тебя смеху-то по деревне ходит, а больше нам с тобой и говорить не о чем.
   Андрей. Извиняюсь, очень извиняюсь! Но позвольте попросить и тебя, Ипат, и тебя, Васильевна, и вас, Дуня и Таня, не журите Анну и не губите ее. (Анна рыдает) я исповедуюсь перед вами откровеннее и задушевнее, чем многие другие на духу пред священником. Я уверяю вас, что ничего между мной и Анной худого не было. Окажу откровенно: кроме многих и долгих поцелуев, как брата с сестрой, а, наконец, как жениха с невестой. Мы любим друг друга не понятной любовью. Лунная ночь свела нас. Мы любим друг друга, и пожалейте нас. Но я не могу жениться сейчас, потому что ничего у меня, кроме долгов, нет. Есть у меня хорошая душа и добрыя намерения, но чтобы жить -- этого мало, так уж мир устроен, умом да совестью не проживешь, надо еще трудиться и получать за труд, чтобы существовать. Но я даю честное слова благородного учителя и человека, что Анна будет моей женой (задумывается). Только не гоните ее, только подождите (плачет).
   

Явление 6-е.

(Входят Исаковна с женихом. Сестры прячутся за занавесь).

   Исаковна. А вот и мы!
   Жених. Здорово живете, Ипат Павлыч! (брезгливо глядит на учителя). Здорово, детина. Видать из господского звания, по запаху чутко.
   Андрей. Да, занимаю должность учителя.
   Жених. Из богатых.
   Андрей. Как вам сказать: раньше отец занимал по пяти рублей, так и то с поручителями, а маме, чтобы служить молебен -- приходилось, то продать десяток яиц, то масла. Насколько богаты -- судите сами.
   Жених. Точно так. Это не важно! Так, как же ты в такую оказию попал?
   Андрей. Это длинная история и для всех вас, кроме Анны, не интересная и потом -- не всякую правду можно рассказывать всякому человеку
   Жених. Точно так с. Значит, закусочка. Кому можно, а кому нельзя? Понимаю. (Жених к Исаковне). Надобы нам с тобой на улицу выйти. Вот невеста то покажется, так и сходим, потолковать надо.
   Андрей. A-а... Стало быть жених? А кто же ваша невеста?
   Ипат (К Андрею). Ты тапереча можешь уходить, мы уже все сказали (показывает на дверь). Ну?!
   Андрей. A-а. Понимаю, значить Анну хотите сбыть с рук? (к жениху). Разрешите мне вам несколько вопросов задать.
   Жених. Точно так. Слушаюсь! Я, значит, по-военному. Потому, как эфрейтором из полка вернулся и службу царскую по косточке помню.
   Андрей. Так, господин ефрейтор. Царскую службу знаешь, должен знать и братскую и вот мой первый вопрос. Видал ли ты Анну раньше?.. и знаешь ли что она...
   Ипат. (Машет руками и прерывает Андрея). Уходи, уходи, не слушайте его!
   Жених. Точно так, но ни как нельзя-с, слушаюсь, не видал-с, точно так-с!
   Андрей. (Хохочет). Чудак ты, господин ефрейтор, и не знаете, стало быть, что она...
   Ипат. (Прерывает Андрея). Она, она, да пошел к чорту, вот и все и не слушайте его алырника!
   Жених. Так точно-с, но надо же знать.
   Андрей. Она моя невеста.
   Жених. Точно так-с, никак нет-с!
   Андрей. Так вот знайте, что я ее и целовал много раз (Ипат шумит, Васильевна машет, руками).
   Жених. Очень хорошо-с, все прекрасно сказано-с, слушаю-с.
   Ипат. (Хватает прялку) убью мошенника!
   Жених (Боком пробирается к порогу). Попал, как гусь во щи.
   Андрей. Подожди, подожди -- еще не все. А скажите мне еще вот что. Какое имеют право родители распоряжаться жизнью детей? Жизнью дочери хотя-бы, и выбирать ей мужа без любви и без ея согласия. Нельзя так, ведь это но моему торговля, ведь каждая девушка, выданная замуж таким порядком, как вот сейчас Анна, продается за деньги и с торгов. Так же, как часто продается корова, лошадь или свинья. Подумайте хорошенько над этим. Ведь если что не нравиться, силой заставить любить нельзя. А вы часто выдаете своих дочерей за того, кто даст подороже, да живет побогаче. Но знайте, я предупреждаю вас, Анна не послушает вас, она не согласиться быть проданной -- и оставьте ее в покое (хочет уходить).
   Анна. (Выскакивает из-за занавески) Андрей, не оставляй меня одну, я погибну, меня замучат. Андрей!
   Андрей. (Подходит к ней, берет за руку). Прощай, Анна, и будь тверда, мы должны пока расстаться, иначе нельзя. Так приказывает грубая сила по наущению невежества. Прощай. (Быстро убегает).
   

Явление 7-е.

   Жених (Бранит Исаковну). Так то ты военного человека наградила-с, с пребольшим моим почтением-с. Тут история с антимонией, а ефрейтор и дел не знает. Хорош товарец предлагаешь. Тьфу ты! (Надевает шапку, хочет уходить, Исаковна удерживает, но и сама вместе с ним уходит).
   

Явление 8-е.

   Ипат. (Бегает по избе)- Леший! леший! дьявол! тьфу! Провались он сквозь землю (хватает прялку и бросается на Анну). Убью! (идет свалка а брань).
   Анна. (Стоит на коленях и плачет). И лучше, ближе к концу. Нехожалый товар будет хожалым, только не погибнуть бы мне без Андрея.

(Сестры растилают на полу постель и ложатся спать).

   Васильевна. Вот и выдали дочку замуж, сбыли с рук (качает головой и залезает на печь, за ней с бранью лезет и Ипат).
   Ипат (С печи) Туши, писариха, огонь то! (длинная пауза, наступает тишина, раздается храпенье).
   Анна (Легла, поднимает голову, опять ложится, наконец вскакивает, быстро одевается, собирает узелок, долго молится и несколько раз останавливается, несколько раз хочет выйти, но возвращается, наконец крестит сестер, плачет и выбегает со словами) Неужели не увижусь. Простите меня, несчастные. (Выбегает).

Занавес.

   

ДЕЙСТВИЕ 3-е

От первого до третьего действия проходит три года. Сцена представляет прилично убранный кафе шантанный зал, в задней части широкое итальянского типа окно, около него стол покрытый белой салфеткой и установленный бутылками в беспорядке с посудой. На левой стороне сцены три двери ведущие в отдельные кабинеты. Справа входная дверь. Слышен струнный оркестр.

   

Явление 1-е.

Анна и три кокотки в домашних блузках с широкими рукавами и открытой грудью сидят в вызывающих позах и пьяном виде, пьют и курят.

   Анна. (Лениво тянется и наливает стакан). Какая сегодня тоска, как скучно: (пьет) опротивели мне все наши гости: всех уж так заучила, что по звонкам знаю, кто уходит и кто приходит. Вот если длинный звонок и спокойный, это значит предводитель дворянства, плюгавенький бритый старикашка, фи, какая морда, а до смерти целоваться любит, не могу без отвращения вспомнить. Если нервный звонок, эго тюремный смотритель со своим вечным заносом: ну как им, мои милые узницы, так бы сволочь и смазал по жирной-то харе. Если не уверенный звонок, так и знай: или студент молодой, или провалившийся гимназист, а дот несколько звонков сразу, это купеческая привычка, настойчивость в их характере сказывается и особенно звонит до тех пор, пока не отопрут, купчик Загуляев (все хохочут).
   Кокот. 1-я. Ты, Анютка, совсем молодцом стала у нас. Сначала ты и говорить плохо умела, фосону держать не могла, а теперь гляжу я на тебя, и так ты мне напоминаешь Андревскую Тамару: Такая же непонятная и такая же смелая в своей правде, как она. Талант у тебя Анютка. Только не к чему его здесь применить то.
   Анна. Ну тебя к чорту с талантом-то. Хочешь забыться без никого, а она, как червь, раз`едает, нашла когда нежничать, все равно ведь -- как не рассуждай, хоть не Тамарой будь, а Леонидом Андреевым сделайся, но только здесь, ничего не поможет и ни кто твоей правде не поверит. Пробьет вот семь часов. Вздрогнешь, как ужаленный, все тело судорогами перекосит. Зубами, как бешенная собака щелкаешь, а все таки послушно, как самый заядлый профессионал, будешь одеваться и выйдешь снова сюда, и, будешь продавать себя, равнодушно целовать. Пошло говорить о любви. Цинично смеяться и шутить, чувствовать отвращение, но притворно соблюдать правила вежливости и не противиться каждому слюнотопу. Вот что ужасно, мои милые девушки. И еще вот что: мы часто здесь в бессильной злобе ищем причины нашего падения, и почти всегда заканчиваем наши споры проклятьем всех мужчин.
   Кокот. 2-я. А то как же? Они наши палачи, уй, как они гадки!
   Анна. Представьте -- я сегодня с этим совершенно не согласна. Мы упрекаем мужчин, что они для удовлетворения своих животных чувств настроили этих заведений, но мы всегда упускаем, пожалуй самое главное, почему мы женщины не построим таких заведений. Пусть бы мы были гости, а они в нашем положении.
   Кокот. 1-я. Этого нельзя: нету такого закона.
   Анна. (Хохочет). Закона? Вот новость. А какой же такой царь, министр или ученый написал закон о торговле женским телом и кого он спросил? Нет, Параша, такого закона. Другое тут: нас губят два зла: красота и физическая слабость, а вообще то -- природа. Женское бесправие -- это печальное для нас наследие. Это глубокий и жестокий для нас человеческий предрассудок. Только я не ищу в нем корня зла -- это не верно. Много я, девушки, перечитала книг в долгие зимние ночи. Когда та или другая гадина, впрочем бывают и такие же жалкие, и несчастные, как мы. И вот когда они уснут, я читала, я искала причину. И я не нашла ее в книгах, я вот в жизни, почти в собственно жизни нашла ее.
   Кокот. 1-я. Ну, ну говори, Анюта, это очень интересно (чокаются и пьют).
   Анна. Это не история какая нибудь, а очень короткий эпизод из жизни: мы женщины от природы, несчастны и никакой закон, самого абсолютного равноправия не изменит этой предопределенности. Мы живем не умом, а сердцем, не рассудком, а чувством. Мы чувствуем, а не рассуждаем в самые тяжелые наши минуты. Мы сразу понимаем, но поздно определяем, а потому, что мы чувствуем и других заставляем только чувствовать. Это первое. А второе я почти уже сказала, когда говорила, что мы физически слабы, только я теперь это обосную. Видите: наше физическое слабосилие заложено в природе, я повторяю: наша обаятельность, сердечность, природой взяты за счет физической силы. И вот поэтому в жизни для мужчины в часы катастроф к его услугам инстинкт грубого отмщения силой и холодной рассудительностью, потому они учиняют драки, пьют, буянят, стреляются: такова их природа. А мы? Мы этого не можем делать. Сила чувства в нас торжествует, если мы иногда стараемся сделать тоже, что и мужчины то... У нас получается отвратительно. Я женщина, женщина с пробужденной эстетикой, но я иногда с удовольствием смотрю на самого пьяного мужчину, есть в нем и тогда, что то вроде красивого: может быть тут сила, и к ней еще прибавляется искренность; ведь пожалуй, мужчины, только пьяные и бывают искренны, а в остальное время они почти всегда лгут. И так -- я пьяных мужчин терплю, но пьяная женщина, такая эго гадость!
   Кокот 1-я. Я не согласна. Тогда ты сама-то, зачем пьешь?
   Анна (хохочет). Нет это правда. Я пью и знаю, что это отвратительно, но я не могу не пить, потому что я все еще падаю, но во мне еще живо сознание, что есть высшее назначение человеку и поэтому падать трезвой -- мне было бы ужасно, страшно, я не вынесла бы. Мое пьянство тоже отвратительно, но необходимо.
   Кокот. 2-я. Правда все это, Анюта. Только я не уловила основной мысли твоей: неужели по твоему наше падение, есть неизбежное предопределение судьбы и неужели по твоему, нет ни каких других таких условий, чтобы можно избежать и миновать этой предопределенности. Неужели природа всю сердечность и красоту, этот я бы сказала высший дар, дала женщине для ее падения и для издевательства над чувством холодного рассудка. Ведь это неверно, потом что мы здесь слишком различны и слишком разнообразны по происхождению: ты вот крестьяночка, но очень развившаяся и понимающая, быть может, больше меня, представительницы высшаго света и если поверить тебе, тогда почему все-таки есть в мире женщины счастливые; свою красоту сохраняющие и применяющие, как талисман, добродетельствуют и торжествуют, побеждают, любят, любимы и даже руководят, влияют.
   Анна. И да, и нет. Предопределенность нужно не так понимать. Видишь, моя дорогая Лизочка,-- есть ужасная грань в жизни каждого человека; каждый до тех пор плывет по своему руслу, пока его жизненная драма не доходит до этой ужасной грани. А гранью я называю нашу способность самовладения. И вот если жизнь человеку наносить такой удар, что он теряет равновесие и бессилен остановить самого себя, тогда-то, вот и начинается судорога жизни и призыв судьбы к форме падения. Тогда-то и сказывается предопределение природы. Ведь нельзя сказать, что, например, какой нибудь свившийся студент лучше себя чувствует, чем любая из нас.
   Кокотка 1-я. Но, а взгляд общества?-- ведь на пьяниц смотрят иначе?
   Анна. Взгляд -- не логика и не определение. После того, как в жизненной драме человек перешагивает грань -- начинается проявление формы падения. И что же мы видим? женщина за этой гранью -- это мы (все шарахаются) а мужчины -- это все воры, пьяницы, экспроприаторы, сумашедшие и все наши гости (кокетки плачут, а Анна хохочет). И разница между нами только та, что мы представляем и себя храм для излияния пошлых чувств и пошлых желаний, мы создаем культ а они... они рабы этого культа!-- они наши верующие без сознания, и если бы люди понимали это положение, то те, кто приходит к нам из так называемого высшего и вольного света, о!-- они ниже и гаже нас: они знают -- кто мы и что мы, но они не могут удержаться, они ходят, они и сегодня придут сюда на поклон своему ужасному Богу. И, будьте только жрицами, сосите все из них, что им придает еще облик человека; пусть уходят отсюда с пустой душой и разбитым телом! Они любят нас, когда здесь, и ненавидят нас, когда они там, а мы их презираем, когда они здесь, и ненавидим, когда они там; мы не двоимся.
   Кокотка 2-я. А общество? а его традиции?
   Анна. Общество? Ты хочешь знать от меня, как быть с мнением тех масс, что там за стенкой. Я еще об этом не думала. А все таки скажу -- общества на земле пока нет, оно будет, оно должно быть, но когда оно будет, тогда и этих домов страданий не будет. Общество и такой порядок несовместимы. Подумай ты: как можно дать такое красивое название той массе, которая называется сейчас обществом, но которая не воспитывает, а калечит и выжимает из себя отбросы, которыми являемся мы. Истинное общество должно иметь свойство всасывать и лечить, а не отбрасывать и калечить. Общество, должно расцветать и не должно переживать осени, а теперь этого нету, теперь, значит, и общества нет; обществом называются теперь слои классов и отсюда: существует высший свет, средний и нисший. Три общества -- если считаться с мнением первых двух, то там не может быть правды, ибо оно нас выкинуло, а мнения низов не существует, да и мы сами представители его. Здесь внизу мы красивы, и сверху ходят к нам (пьет) Истинное общество будет! Рано еще, но... (встает и раздельным топотом) наступит момент, что придут из подполий люди и опьянят нас новыми формами, человеческих взаимоотношений. Выведут нас отсюда и убьют современное извращенное мнение, только с таким обществом нужно считаться, которое не карает преступника, а убивает преступление.
   Кокот. 1-я (Плачет). Я не слыхала ничего подобного там, как ты здесь в этой яме говоришь, послушали бы они у-у-у -- гады!
   Анна. Полно, Параша, они бы меня сравнили с разбитым цветным стеклом, осколок которого ярко блестит на солнце из вонючего мусора помойной ямы.
   Кокот. 1-я. Неправда!
   Анна. И еще добавили бы: красиво, но прикоснись, а обманешься и запачкаешься.
   Кокот. 1-я. Анна, Анюта!-- Зачем так глубоко и зачем безнадежно?
   Анна. Безнадежно и зачем -- я вам на эго приведу пример. Раньше, когда я была еще хорошая и когда у меня был хороший, хороший учитель Андрей, мы однажды говорили о падении Феди Протасова: это герой "Живого трупа" Толстовской пьесы, и когда я осуждала его -- почему мол он разумный человек не вернулся к жизни и наслаждался своим падением, и что же вы думаете?
   Кокот. 2-я. Он ничего тебе не ответил.
   Анна. Нет, он ответил, да так ответил, что мне дальше говорить было нечего. Он сказал, что Евангельский дьявол страдает в своем падении и что ему хочется вернуться к блаженству прошлого, но он не может, он поет:-- вскую мя отринул еси от лица твоего, "свете незаходимый"... И дальше бы ему следовало только добавить: "но обрати меня к свету заповедей твоих"... Но увы,-- вот этих то слов и не может дьявол сказать, ибо он за гранью, он вылетел из орбиты возможностей (плачет). Тоже и с нами девушки. Ведь мы катимся к низу, в яму, и сами не можем остановиться. Спасти нас можно, мы исправимы, только нужен такой толчеи, чтобы нас вышибло отсюда силой за другую грань. Нужна сила обстоятельств, противоположно глубоких и сложных.

(Часы бьют семь).

   А теперь вот наш повелитель!-- вот наш голос, наша власть, часы зовут на работу (рыдает)!-- Открывайте лавочки, умейте купить и продать -- иначе умрете с голоду! Спекулируйте телом и честью, допродавывайте чувства и молодость!-- (кокотки плачут, Анна хохочет). Что? что?-- поднялись мы? возвысились (с диким хохотом убегает в свой номер, кокотки в свои номера, за сценой слышен голос хозяйки).
   Голос. Живо, девчата. Костюмы душите (слышен Звонок).

Занавес.

   

ДЕЙСТВИЕ III, КАРТИНА ЧЕТВЕРТАЯ.

Явление 1-е.

Сцена та же, в заднем углу музыканты, занавес открывается а полном разгаре вальса, у стола пьяный мужчина на коленях держит кокотку. Оба пьют и целуются.

   Анна. (Кончивши вальс). Довольно -- закружиться можно, а пьян не будешь. Загуляев! давай нам сегодня чего нибудь такого, чего мы еще не знаем (бегут к столу, пьют, хохочут. Ганцы продолжаются и по очереди исполнены Тарантелла, Танго и др. Во время всего акта должно быть оживление кокоток и гостей, больше жизни, пьянства и т. д.
   

Явление 2-е.

   Андрей. (Входит). Неужели она здесь?-- (хватается голову) да, это она...
   Загуляев. Пожалуйте, молодой человек, к столу, раздевайтесь.
   Анна. (Вскрикивает). Андрей! неужели и ты сюда? неужели и ты за гранью? да? да? ну, говори скорей (подбегает к нему и рвет его за плечи). Спасать или забвенья ищешь?
   Андрей. (Тихо). Да -- и я сюда, только я тот же Андрей Цветков, я вменяем.
   Анна. Что-же?
   Андрей. Анна, я пришел за тобой, как когда то Христос за Магдалиной, я бросил школу, иначе говоря, я оставил в горах девяносто девять и пошел искать одну заблудшую.
   Анна. А если ты нашел труп, если я перестала понимать возвышенные твои порывы, если я... (задыхается), ели я все продала и если для тебя осталась одна... одна скорлупа!
   Андрей. Анна, ты пьяна! (отстраняется от неё).
   Анна. (Хохочет). Какая наивность, дитя! Я пьяна, но неужели ты думал, что я и здесь по прежнему мечтаю о красоте (хохочет).
   Загуляев. (Обнимает Анну). Золото мое и разорение ты
   Андрей. Подлец!-- убью!
   Анна. Успокойся, человек, свалившийся с неба в ад, и не нарушай бесовских оргий.
   Андрей. Я пока отвечу всем этим подлецам, а потом с тобой поговорю, моя любимая, славная, хорошая Анна. Слушайте вы! черви, зачем вы здесь?
   Все. Хохочут.
   Андрей. Вы думаете смутить меня вашим поведением и выбить меня из путей своих целей. Нет, я обдумал раньше и сам дьявол не спутает меня. Вы не хотите мне отвечать, так я сам скажу за вас: вы пали и ищете оправдания своему падению и к вашим услугам эти безвольные предопределения судьбы женщины. Но зачем? зачем? не говорите мне, что иначе нельзя. Есть для всех, вылетевших за грани рассудка, верное пристанище -- это смерть!
   Анна. Андрей, как ты жесток, но жажда жизни?-- прикажи тогда сердцу не биться, или прикажи природе окраситься в отвратительные краски и, я первая покончу с собой, а пока ты этого не сделаешь, ты не имеешь права добивать душу. (Андрей хочет говорить) Погоди, Андрей, ты будешь говорить сейчас, почему я в трудную минуту не написала тебе, но, Андрей, ты и сам признаешь нашу беззащитность, если бы я имела твою силу, так, когда меня обесчестил первый мужчина,-- неужели бы я ему не размозжила черепа. С тех пор я мщу себе за бессилие и разлагаю тех, кто мне кажется сильным. Постой, постой, не уходи, я хочу это же сделать и с тобой. Тогда я достигну своей цели. (Хохочет). Идем за мной в номер 2!-- идем и испытаем, а потом передай моему отцу, что рано он об'явил меня не хожалым товаром: я слишком хожалый товар, я хожу по рукам, меня продают покупают и снова продают. Так и скажи ему, что он ошибся! Идем за мной, я предлагаю себя, покупай, ведь ты любишь меня, ты какую угодно цену заплатишь! (хохочет). Ну так что-же молчишь?
   Андрей. (Рвет свои волосы). Как можно пасть, но я не верю, что это безнадежно, это злоба. Ты хочешь мести, ты хочешь торжества силы над силой. Если бы это была искупающая всех истина,-- то я задушил бы сейчас всех этих гадов -- но это утопия. Злобой не поднимается нравственностъ, добродетель не должна кумиться с пошлостью, она скорей падет к ногам, но не применит насилия. Анна, иди за мной! послушай меня, иди!
   Анна. Иди за мной.... ребенок! (Хохочет). Поздно, милый, поздно! мы много бы нашли хороших разговоров, если бы ты пришел до седьми часов, а теперь я пущена, как машина, я продаюсь и вот -- мои покупатели!
   Гости. Браво, браво!
   Загуляев. Пойдем монах, к столу, послушай купца, и ты поймешь нашу жизнь и полюбишь ее.
   Андрей. (Хватает стул и бросается на него, поднимается суматоха, музыканты бросают инструменты, возятся с Андреем) Допустите причинить ему боль, дайте насладиться страданием, мучителя моей Анны (Андрея выталкивают на улицу, Анна рыдает, кампания шумно собирается к столу, пьет и поет, музыканты играют вальс, начинаются танцы).

Занавес.

   

ДЕЙСТВИЕ IV.

Сцена представляет бедно обставленную крестьянскую избу: скамьи и один старый стул. Три окна, русская печка. Между третьим и четвертым действием проходит два года.

Явление 1-е.

   Ипат (Сидит и ковыряет лапоть. Васильевна лежит на печи головой к публике).
   Ипат (Бросает лапоть). Не клеится, старуха, наша жизнь, разваливается,-- мерзнем вот, как тараканы, дровец нетути, надо-бы доехать за ними, а не могу: силы значить нету, да и кровь во мне холоднее стала, не греет охо-хо, смерти все жду, а она, как на зло... (зевает).
   Васильев. Грешно, Ипат, на Бога роптать: он знает, что делает, много мы терпели с тобой, ну еще, стало быть, надо потерпеть.
   Ипат. Эх, Васильевна, Васильевна, терпеть то мы много терпели, все ждали хорошей жизни, смотришь, она хуже я хуже становится, сидишь вот этак-то, а тебе в голову так силой и лезет: где-то моя Аннушка, где-то Дунюшка, где то Танюшка, всех с горяча проклял, а теперича, как подумаю, так, кажись, легче умереть, только бы дома все они были. Пусть бы в девках сидели, а все-таки дома, значит, около родителя своего, а работу бы всякую во время выполнили. Вот бы и хорошо нам с тобой было. Я, Васильевна, на днях бумагу из волости получил -- пашпорта значит вышли у них, и тамошнее то начальство новые просит, подумал это я, подумал да так и решил, пускай домой едут, ежели жить-то там без пашпорта нету разрешения, пускай мол работают дома, и не дал пашпортов-то.
   Васильев. Да, Ипатушко, хочется деток-то повидать, ой, как хочется. Состарились мы за эти годы, хозяйство наше разрушилось, а что с ними. (вздыхает) Андрея то Ивановича тоже жалко: хороший был парень. И не пропал он: мужики вон говорят, что у барина участок земли купил за Ахтыркой и с домиком говорят, да сад, говорят, разводит; почитай, невесту искать станет. А ведь больно наказывал он, что бы мы Аннушку не выгоняли -- намерение у него, повидимости, было хорошее.
   Ипат. Правильно твое слово. Хороший был учитель и любил он нашу Анну, шибко должно быть любил, по кляузе он уехал, а ни одному мужику худова слова не выказал, справедливый был парень (встает), схожу за хворостом -- холодно, вьюжит на дворе то знать. Эхе-хе, спинушку ломит (одевается и уходит).
   

Явление 2-е.

   Васильев. (Слезая с печи). Во сне не хорошо сегодня видела будто навоз со стариком со двора возим (садится к столу), возим, возим, а под ногами то его все больше становиться, все выше, выше, да черный такой, так пар и валит от него,-- нехороший сон. Весть какая нибудь не путящая. Пять годов вот Аннушка ушла, как в воду канула, ни одной грамотки, понятно в городе каком нибудь, а городов то чай в государстве и счету нет,-- ничего не узнаешь.
   

Явление 3-е.

   Ипат. (Входит с вязанкой дров). Не дай Бог в такую погоду да в дорогу: уничтожение прямое. Ветер, как шальной, да и на морозе (растопляет печку). А так копотит, что, кажись, за аршин ничего неувидишь, не накажи тя Бог какая погода. А с поля то вроде как колокольчик какой то слыхать.
   Васильев. Пошта буди.
   Ипат. Стенькает это будто, а потом и нету ничево, а потом снова стенькает -- шагом, значит, едут.
   Васильев. Сходи, старик, с фонарем, может с дороги кто сбился, не умирать же ведь (слышен стук), чуешь! к нам кто-то в сени: выйди (крестится), уж какая нибудь беда.
   Ипат. (Отворив дверь). Кто там? (голос за сценой) значит проезжие с дороги сбились, около леса рев слыхать, зовут, да и колокольчик слышно, деревню собираю, приходи к селенному да живо, на лыжах думаем пойти с фонарями
   Васильев. Вот и навоз возить -- так и знала, что беда какая нибудь.
   Ипат. (Крехтя одевается и уходит с фонарем). Спаси их Господь и помилуй, кто бы там не был, всем жить охота.
   

Явление 4-е.

   Васильев. Господи, утиши непогодь и проясни для грешных (молится топотом, склоняет голову на пол и долго лежит, за сценой раздается отдельный звук колокольчика, слышны голоса: вороти, вороти, сюда, сюда, потом голоса все яснее и яснее, Васильевна бросается к окну продувает). Нашли знать; да ни как к нашим воротам под`ехали.
   

Явление 5-е.

Входят все в снегу два солдата с ружьями в башлыках, за ними закутанная в шаль и тоже вся в снегу, вогнувшись, Анна, Ипат и три мужика с фонарями, все отряхиваются на средине избы, а Анна спиной к матери с'ежилась около двери.

   Васильев. Что это такое, Господи, кто тут?
   Конвоир 1-й. (Ставит ружье и прикладывает руки к печке). Ничего, бабушка, и у господ так то бывает, на днях вот, понимаешь, таких красавиц этапом то переправляли, что и сказать то им, бабушка, не знаешь как. Тебя вроде как для стражи посылают, а тут брат нельзя-с,-- дело житейское. Без пашпортов то на чужой стороне кого угодно таким манером. И в законе нету другого, значит, обхождения.
   Васильев. Кто? (подбегает к Анне) Аннушка! (обнимает ее).
   Анна. Погоди, мама, сначала выслушай меня, а потом и целуй, может лучше паспорт выдадите, а целовать то не станете.
   Ипат. Прости меня, Аннушка, затосковал я на старости то лет, совесть родительская наговорила, жалко стало, молился Богу все я о вас (подходит и раздевает Анну).
   Конвоир 2-й. Да-с -- не журите девушку, дорога наша длинная была, разговору пришлось много вести, рассудку много в ней. Нашего брата солдата по ниточке знает и участь всякого бедняка сознает, даром что публичная.
   Ипат. Публичная, ты говоришь?
   Конв. 1-й. Так точно-с, земляк, но успокойся, надо о другом теперь думать: пожалейте ее, она ведь золото и ни в чем не виновата.
   Ипат. (Выпускает из рук фонарь, беспомощно опускается на скамью). Уходите, уходите все из моего дома! не прощу ни за что, срам то какой, пашпорт лучше дам, а прочь из дому, ух, ты, нехожалый товар, распутница окаянная!
   Анна. (Гордо выпрямляется). Врешь, отец!-- Я благодаря тебе давно уже очень хожалый товар, я переходила из рук в руки каждую ночь, во мне нуждались сотни, тысячи мужчин. Помнишь -- я тебе говорила, что докажу свою ходячесть, так изволь -- она доказана. Теперь перемени свое название: оно неправильно, назови меня иначе, более оскорбительно, я хочу этого, я жду этого от тебя. Потому что... потому что я из за вас стала такой, вытолкнули вы меня на улицу своей ежедневной грызней, укорами, попреками, а теперь вы же снова хотите гнать, да и не пришла я к вам, а пригнали меня, не хотела я, но ты, отец, ты один виноват, ты хотел меня видеть такой, хотел, так что же надо то? Или ты надеялся встретить во мне барышню писариху, как ты меня позорно величал, но ты забыл отец одно: я золото, брошенное в грязь, пока его не обмоют -- непривлекательно, а разве ты не выбросил меня в грязь, разве я, вынужденная бежать ночью без гроша, одежды и руководителя, не похожа на золото в грязи? Так как ты смеешь после этого упрекать меня? Впрочем, я не верю вам обоим -- не то вы говорите, что чувствуете: вы созвали свою вину уже давно -- иначе чем бы об'яснить вашу скороспелую старость; ведь, если я в пять лет изменилась, и на лице у меня почти морщины, то -- я за эти годы не спала быть может и тридцати ночей так, как следует спать человеку. А вы, вы почему поседели? Отец, говори правду -- ведь, ты ждал меня? Ну, говори, ждал?
   Ипат. (Рыдает и обнимает Анну). Ждал, Аннушка, ждал, ой, как ждал сильно, и не тебя одну, а всех трех.
   Анна. (Вскрикивает). Что, значит, сестры тоже? Боже мой! Где они? Дунюшка, Танюшка! где вы? вот и нехожалый товар (Рыдает). Скоро ли, скоро ли кончится над тобой, многострадальная женщина, власть тьмы! Скоро ли перестанут тобой торговать. Бог, говорите вы, все старики, есть, ну так где он? почему он допустил погибнуть всем нам?
   Конв. 1 й. Полно, старички, горевать. Баста. Даром что ваша дочка была в неудобстве, а, кажись, ежели бы пошла -- и я в жоны хоть сегодня взял бы ее. Да с. Честное слово русского солдата Манчжурской компании, когда наш брат япошку шапками закидать мог, ежели бы по начальству измены не было. Ей богу. Бабка, грей самовар, а Аннушку вашу раздевайте, да живите с Богом. (Раздевается). Да, я вам говорю, што золото ваша Аннушка-то (садится); вот ехали это мы, и вижу я однажды на станции -- Аннушка молится, затаился я. Молится, а слезы то так и текут; господи, говорит, пожалей меня, господи!... А потом -- как она вскочила да так топнула своей туфелькой и крикнула: нету, говорит, небесной правды, надо искать ее на земле. И опять топнула: я вздрогнул и выдал себя.
   Аннушка. Да не говори -- не надо!
   Конвоир 1-й. Ничего, Аннушка, лучше на чистоту-та; жалости больше будет.
   Ипат. Разсказывай, разсказывай (подсаживается).
   Конвоир 1-й. А потом и порасказала она мне про свою то жизнь. Господи! да ведь это мученицф! Вот -- не вынесла, говорит, муки, убежала ночью из родительского дома одна. Шла, садилась, плакала, ночевала на задворках деревень, спала в лесу, на кочках, под стогами, голодала, молилась.
   Ипат (плачет).
   Конвоир 1-й. Так и пришла в город. Город -- не деревня, и дело-то не знакомое; туда, сюда ничего не выходит; туда, сюда, а ведь есть то хочется. Вот и бродила, говорит, как собака безприютная. Сижу, говорит, однажды в саду на скамеечке. думаю да плачу; вдруг кто то по плечу: здорово, красавица!-- разговорились... И увел он ее к себе,-- говорит барышней будешь, а вышло то безобразно с его стороны: значит, двери запер и то и другое насильно, а покончивши: -- ффю-ть!-- пошол, говорит, откуда пришла. И выгнал на улицу. Леший он окаянный!-- А девка то забеременела.
   Ипат. Забеременела, говоришь, это Аннушка то?
   Конвоир 1-й. Да што забеременела; это прошло по городски -- без особого, значит, конфуза, -- аборту, значив, произвела.
   Ипат. Каку таку заберту?
   Конвоир 1-й. Да выкидыш, значит. Лекарство, значит, такое пьют што и убивает этого самого-то...
   Анна. Не говори больше ничего: уж очень ты подробно да все по-своему. Всю душу вытеребил, а дальше с ума всех сведешь,-- лучше сама я докончу и покороче как нибудь...
   Ипат. (Рыдает)
   Анна. Ничего, отец,-- лучше сразу все узнаешь и -- либо простишь, либо выгонишь. Дальше в моей жизни был перелом к лучшему. Я убила какого-то видного чиновника...
   Ипат и Васильевна. (Оба крестятся).
   Анна. За то что он через неделю, как я поступила к нему на службу, хотел со мной сделать то же, что и негодяй из сада. Меня арестовали; много об этом убийстве в газетах писали, пред судом ко мне в тюрьму заехал знаменитый адвокат и об'явил, что будет защищать меня безплатно. Благодаря его горячей речи я присяжными была оправдана, а через неделю уже была содержанкой этого адвоката,-- любовницей, значит.
   Ипат. Полюбовницей, значит?
   Анна. Да, да, любовницей. Что любовницей,-- это плохо, но что я прожила у него 3 года,-- это очень хорошо. Он любил меня и всему учил. Выучилась я у него музыке, танцам, петь научилась, говорить, он мне много рассказывал, читал, сама я читала, как он уедет в суд. И много, много я узнала нового. И потом все это пригодилось. Через 3 года он после горячей речи в суде заболел горловой чахоткой и умер. Я осталась одна и опять беременна; опять аборт, опять улица, голод, холод, унижения, торговля телом. Но скоро я попала в кафе-шантан...
   Ипат. Это какой такой каеафтан?
   Конвоир 1-й. Эго на манер ресторана, только насчет деук то безобразно.
   Ипат. Так, так,-- трактир стало быть.
   Анна. Ну вот и история вся в 5 словах, а длилась она 5 лет.
   Конвоир 1-й. Ну, бабка, грей, грей самовар то.
   Васильевна. Сейчас, сейчас, родимый, Бог ей простит, а мы то давно простили, сердце то ваше не каменное.
   Конв. 1 й. Да и не то, бабушка. Говорю вам, что мне за все годы службы в этапе, второй раз только приходится с таким человеком встречаться. В восьмом году нам пришлось гнать по Сибири партию арестантов политических, в ссылку стало быть, за политику в каторгу. Так, понимаете, родимые, что ни станция, то и слезы, что ни станция, то и слезы, да и дорогой то другой раз прошибет. Они то не плачут, камни будто какие, а наш брат солдат, кажись бы бросил винтовку, да и крикнул на всю сибирь: политики, катите, куда вам нужно, под суд пойду, а не выдам вас. А вот ни я, ни кто другой не посмели этого сделать, службу значит, до присягу все берегли, греха боялись, а оно на деле то выходит и зря такую трусость имели. (Все усаживаются к столу, мужики на корточках в заднем углу сцены, Анна, раздевшись, шепчется с Васильевной. Ипат гладит Анну по голове и плачет, утираясь рукавом).
   Мужик 1-й. Почему так?
   Конвойн. 1-й. А потому што на кажинной, значит, станции они, политики то, разговоры вели, за какую такую виновность в каторгу то попали и так они говорили душевно, что сейчас слеза прошибает. Они говорили: почему, говорит, нет на земле счастья, а потому, говорит, што люди не все равны, што господа есть и рабы. А как дальше пойдут к описанию, как живут господа и как живут бедняки; как у одних всего много, а у других ничего нет, да так то это ясно, так то правильно, што сидишь эго, будто улыбаешься, а слезы то у тебя так не спросясь и бегут, и бегут. (Ипат настораживается). Так вот и на этот раз. Спервое, как мы с земляком узнали, кто такая ваша Аннушка,-- смеялись над ней, ну, и шутки разные грубые пускали, а потом, как она порассказала про свою то жизнь -- я и говорю своему земляку, дурашка, мол, зачем, мол, мы так то и этак то с ней поступали. Совесть стала бить. Вот она да какой степени справедлива ваша Анна. (Мужики качают головами и прощаются, уходят со словами: живите Ипатушко с Богом).
   

Явление 6-е.

Те же, кроме мужиков

   Васильевна. Землячки, самоварчик то у нас очень долго кипит: другой раз час, а то и больше, ложитесь ко, родимые, на печку, обогрейтесь пока, а потом я разбужу вас
   Оба. Пожалуй, бабушка, больно перезябли мы, хорошо заснется (Они лезут на печку).
   Васильевна. (Берет за плечи Аннушку). Аннушка, и тебе надо отдохнуть, ложись и ты, сейчас приготовлю постель
   Ипат. (Суетится с одеждой). Да, да. Не могу я вот, Аннушка, слезы удержать, легко так мне, раскаяние наступило, ложись, родимая, да отдыхай.
   Анна. Спасибо, тятя, я давно уж не отдыхала, очень давно. Постель то хотя была у меня мягкая, да не для спанья, а для муки, для казни после я вам все расскажу, все все (Ложится). Ах как хорошо! (Оба старика кутают Анну, наговаривают, стихают, оба отходят, становятся на колени и молятся, и плачут).

Занавес.

   

ДЕЙСТВИЕ V-e.

Сцена представляет высокий берег реки, с лужайкой среди леса за рекой, среди луга сад, из которого уютно выглядывает белый двухэтажный домик. Лазурное небо, слышен далекий звон. Лето.

Явление 1-е.

   Гришка (Один лежит и пишет, он в форме урядника) Так-с, так с, (подносит палец ко лбу и делает гримасу). Политикант стало быть завелся (хохочет), а это для нашего брата первое значит удовольствие; политикант народ хитрый, но и мы промаха не датам. Чуть так цап, да и в каталашку. Не будь я урядник первого участка, ежели сегодня учитель Цветков не будет арестован. Не даром я на первом счету у пристава.
   

Явление 2-е.

Гришка и Мишка.

   Гришка. Не замечая, выходящего из за кустов Мишку). А ведь канальски хорошо это на выслугу бить. Так вот и поднимает тебя, да не в верх, все в верх и ведь канальство какое -- чем строже будешь с народом, тем для начальства в угождение больше входишь. Понял я эту политику (Миша сжимает кулаки и делает гримасу) Бывают такие оказии, что будто и неудобственно от народа то, да ну их к чорту. Сих ним братом поводиться так, пожалуй, на всю жизнь неучем останешься, а вот как сегодня и поймаю этого хлапчика, так, пожалуй, через неделю в надзиратели производство получай (потирает руки).
   Мишка. (Тихо подходит) Нижайшее почтение, Вашему Благородию.
   Гришка. А ты тут каким манером, леший!
   Мишка. Шел и услышал твои благочестивые мечты о повышении, а также твои намерения грудью стоять за народ, что называется -- хватать каждого за глотку, потому что твоему начальству это нравится
   Гришка. (Вскакивая) Молчать! Подслушал, значит?
   Мишка (Хохочет). А совесть то у тебя была-ли когда нибудь, Гришка, ты бы зашел когда нибудь в деревню, да послушал, что там Андрей с Анной рассказывают. Я тверд, как железо,-- а вникнешь, как другой раз в их слова, так грудь на части разрывается: сколько там правды, отваги и любви к нашему брату, брось; Гришка, свою проклятую службу нашим тиранам: не доором это кончится для всех вас, гроза, говорит Андрей, близко, и не о том надо думать, что бы Андрея ловить, а о своей шкуре подумать. Смотри -- на тебя много угрозы созрело и ни кто тебя иначе не зовет, как крючек окаянный, у тебя народ костью в горле, а ты у народа.
   Гришка (Поднимая шашку) Я не боюсь вас всех, а Андрея ты не заговаривай: он значится у нас к стане политическим, а это значит он хуже всякого еретика, он начальства не признает и в Бога не верует, таких, брат, нельзя по головке гладить. Да я и тебе, Мишка, предупреждение делаю: ежели ты от него имеешь книжки, либо чего другое -- уничтожению предай сегодня же. Понял?! а то смотри у меня...
   Мишка. (Вынимает леворвер). Вот что я от него имею. И ежели ты сегодня тронешь Андрея в день его свадьбы, то не уцелеешь и сам, говорю тебя по товарищески и убирайся отсюда к порту, не омрачай нашего праздника, подумай ты своей шалелой башкой: весь округ почитает Андрея Ивановича и Анну Ипатовну за своих благодетелей, а ты почему отстал? Сегодня вон молодежь наша к нему на хутор едет, чтобы засвидетельствовать его заслуги. А ты, политический. Дурак ты, да и все тут. Настоящие люди гордятся этим званием и в тайне держат, а ты хуже еретика считаешь. Да ежели ты Андрея хуже еретика считаешь, так ты с твоим приставом хуже чумы, хуже холеры. Ведь ты сам говоришь, что чем строже ты к народу, тем к. выслуге ближе, а подумай кА, чем народ провинился чтобы его в три погибели гнуть и какое ты имеешь право, потому разве, что форму то эту надел, так это плохое доказательство. Андрей Иванович другое говорит. Он говорит: народное благоденствие -- задача социалистов, ты думаешь народ душить, а он говорит; что в мире только одно зло -- невежество, что против этого зла, одно лекарство -- наука и что виновником этого зла все, начиная с царя и кончая тобой, пустоголовый балянтряска, ты думаешь в люди вышел -- нет: собачкой ты господской стал, ты хуже нас; мы рабы, не рабы уже проснувшееся и разница между нами огромна, ты собачка по собственному желанию, а мы невольники, закабаленные. Но мы на рубеже к лучшему, а ты уже в вонючей яме, скоро мы от тебя побежим, как от прокаженного и если ты, придет пора, будешь страдать -- мы будем в то время веселиться. Подумай хорошенько и запомни Мишку из Шумихи твоего прежняго товарища озорника (убегает).
   

Явление 3-е.

   Гришка. (Грозит вслед). Попомни и ты меня, немного брат, за твоей спиной силы то-раз да и об-читался (Голос Мишки из за сцены: крючек ты и больше ничего блюдолиз, продал ты народ).
   Гришка. Лучше с господами да в довольстве, чем с вами да в нищете: всех вас передушу по одиночке, не допущу, что бы антихристово племя в моем участке разводилось (Задумывается, потом делает сильное движение обеими руками) Вот устрою свадебку! Знай, брат, государеву власть и не противься Божьему помазаннику. Знаем мы этих народников. Вот только как сделать? Сейчас они еще в церкви, скоро пойдут через это место к лодке, а потом и домой. Прекрасно. Я сейчас тоже домой, потом сяду, на лошадь, на пороме перееду в хутор, кругом устраиваю засаду, а сам жду в комнате (Хохочет). Поздравляй, значит, самым превосходным образом (убегает в сторону Мишки).
   

Явление 4-е.

Слышны голоса за сценой, выходят Андрей с Анной, Дуня, Таня, Васильевна, Ипат и несколько гостей, все нарядные и веселые.

   Андрей. Вот, мои дорогие, маленький мой садик (указывает рукой за реку) приобретенный для тебя, Анюточка, каждое там бревешко, каждый кустик имеют у меня особое назначение.
   Ипат (Смеется и кашляет). Хорошо, голубчик, очень то все прекрасно,-- только разговора твоего другой раз никак урезонить не могу; чую, что хорошо, что-то ты говоришь я плачу другой раз, а вот урезонить не могу.
   Андрей. Ладно, батюшка, когда нибудь я нарочно с тобой поговорю, да самой толковой речью, а теперь -- видишь, как всех их завлекло мое-то гнездышко, любуются стоят. Ну -- думал ли ты, батюшка, что все это может случиться на яву, а не во сне?
   Ипат. Куда тут.
   Андрей. А вот так и народ весь -- не думает, не ждет, а вдруг будет то -- что и выразить сейчас нельзя, одним словом все сразу переменится, то есть рабы воцарятся, а господа придут к ним с поклоном. И не сказка это, батюшка, а правда и скоро это будет, подумай вот ты,-- который год идет война, а спросили ли народ и рассказали ли ему -- из за чего она?-- эй, да что и говорить! будет, батюшка, правда.
   Ипат. (Крестится). Дай ко, Господи, дай, Господи.
   Андрей. Господа, лодка еще к тому берегу идет, придется ждать, присядем и споем что нибудь, мне так хорошо сегодня, как никогда еще в жизни, я счастлив, что наконец примирились старики и народ меня понял, да и Аннушка вместе со мной (Бее садятся, только стоит Андрей, он снимает шляпу, оправляет волосы, встряхивает головой и пост).
   
   Ах ты-воля, моя воля,
   Золотая ты моя.
   
   Все. (Дружно).
   
   Воля сокол поднебесный,
   Воля светлая заря.

(Повторяют).

   Андрей. Да, господа, все наше счастье в этой воле, только она отнята у нас. Рабочий, крестьянин и служащий ее знают еще воли, кабала, страшная кабала в нашем государстве, неправды кругом полно и все это от того, что народом управляют, а не народ управляет.
   Анна. Я прерву тебя, Андрюша, и eme потому, что мы слишком любим себя и забываем других,-- братства на земле нет.
   Ипат. (Указывая на реку). Лодка идет к нашему берегу.
   Андрей. Ну, так пошли (все встают и уходят).
   Андрей. (Запевает).
   
   Вниз по матушке по Волге.
   По широкому раздолью...

(Эта песня слышна до конца акта, но постепенно стихает).

   

Явление 5-е.

Выскакивает Мишка с винтовкой за плечами.

   Мишка. Их нет! (бросается к берегу) они переезжают, поют, как их остановить? (кричит) вернитесь!-- Андрей Иванович, вернитесь, погибли! Погибли... (быстро вынимает бинокль) да!.. Гришка окаянный переезжает в лодке он арестует. Я знаю -- у Андрея получено много книжек, получено оружие, он ждет с каждым днем революции в столицах, народ устал воевать, он прав!-- (ломает руки и снова смотрит в бинокль). Ах, неужели все кончено, не может быть (быстро снимает с плеч винтовку). Я стрелок, и чувствую, что я убью его, я должен убить, это будет не преступление, а заслуга, как хорошо. -- убью злого человека и никто не будет знать. (целится, раздается выстрел, Мишка бросает винтовку и быстро смотрит в бинокль... потом поворачивается к публике лицом и сжинает голову руками): убил, человека убил, и иначе нельзя было. Теперь я ничего не боюсь, никто не знает о вашей партии, а по собаке собачья и смерть! Свалился в воду, как сноп, а лодка пусть одна плывет по течению.
   

Явление 6-е.

(Когда Мишка говорит последние слова -- за сценой уже слышна песня, сначала тихо, потом громче, наконец, выходит молодежь, с букетами цветов и узелками подарков и продолжает петь на сцене, расхаживаясь, рассаживаясь, один, увидев Мишу):

   Один. Идем, Миша, поздравим! (все к нему: идем, идем).
   Миша. Идемте, идемте. Устроим Андрею Ивановичу праздник, пожелаем счастья, попляшем там, повеселимся, Анна нам много чего расскажет. Идемте (все говорят, и уходят, напевая песню).

Занавес.

КОНЕЦ

   

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru