Lib.ru/Классика: Готорн Натаниэль. Семеро бродяг

СЕМЕРО БРОДЯГЪ

РАЗКАЗЪ АМЕРИКАНСКАГО ПИСАТЕЛЯ ГОТОРНА

Изъ "Twice told tiles".

Скитаясь пѣшкомъ въ весеннюю пору моей жизни и въ лѣтнее время года, я однажды, послѣ полудня, пришелъ къ мѣсту, которое представляло мнѣ на выборъ три направленія. Прямо предо мной, пыльною полосой, тянулась большая дорога къ Бостону; налѣво отъ нея отдѣлялась вѣтвь къ морю и могла бы продлить мое путешествіе, пожалуй миль на двадцать или на тридцать; а направо лежалъ путь, которымъ черезъ горы и озера я добрался бы до Канады, заглянувъ мимоюдомъ въ знаменитый городъ Стамфордъ. На ровной луговинѣ, подлѣ указательнаго столба, стоялъ какой-то предметъ, напомнившій мнѣ переносное жилище Голливера, во дни его пребыванія между Бробдигнагами {Бробдигнаги -- гигантское племя людей, созданное сатирическою фантазіею Свифта въ сочиненіи его "Путешествіе Голливера" ("Gulliver's Travels"), между которыми много-опытный герой его, Голливеръ, человѣкъ современнаго намъ штампа и размѣра, жилъ нѣсколько времени въ нѣкотораго рода клѣткѣ, какъ невиданная рѣдкость животнаго царства, любопытная и вмѣстѣ съ этимъ жалкая въ высшей степени, въ особенности при паденіи съ опасностью жизни въ царственный сливочникъ, куда была брошена придворнымъ карликомъ-забіякою.}, но построенный отчасти по инымъ локомотивнымъ началамъ: то была огромная крытая телѣга, или, вѣрнѣе сказать, небольшой домъ на колесахъ, съ дверью на одной сторонѣ и съ окномъ, задернутымъ зеленою сторкою, на другой. Двѣ лошади, жевавшія кормъ изъ корзинокъ, въ видѣ торбочекъ, подвязанныхъ имъ подъ морду, стояли привязанныя близь телѣги, изъ которой до слуха долетали усладительные звуки музыки, подавшей мнѣ поводъ заключить, что все это составляетъ бродячій балаганъ какого-нибудь комедіанта, остановившагося на перекресткѣ дорогъ, для замавки беззаботныхъ, мнѣ подобныхъ прохожихъ. Такъ какъ на западное небо давно всползала туча, а теперь, почернѣвъ, уже нависила надъ предстоявшимъ мнѣ путемъ, то мнѣ и показалось благоразумно поискать здѣсь для себя убѣжища.

-- Эй! кто тутъ есть? Спитъ что ли у васъ придверникъ? прокричалъ я, взбираясь на три, или четыре ступеньки по откинутой съ телѣги лѣстницѣ.

Музыка замолкла, и на мой зовъ показалась въ дверяхъ не та фигура, какою умственно я представлялъ себѣ бродягу-комедіянта, а вышелъ старичокъ до того почтенный, что мнѣ даже стало совѣстно за свои грубыя рѣчи. Онъ былъ одѣтъ въ камзолъ и продолженія табачнаго цвѣта, на немъ были сапоги съ бѣлыми отворотами, и представлялъ онъ такую же кроткую важность своею наружностью и пріемами, какую часто случается встрѣчать въ пожилыхъ деревенскихъ учителяхъ, а иногда въ церковныхъ старшинахъ, въ сельскихъ выборныхъ и въ другихъ властяхъ подобнаго рода. Маленькая серебряная монета послужила мнѣ паспортомъ для входа въ его владѣніе, гдѣ кромѣ его самого, я нашелъ еще одного человѣка, который будетъ описанъ въ послѣдствіи.

-- Неудачный нынче день для дѣла! сказалъ старикъ, вводя меня во внутренность телѣги.-- Впрочемъ, я остановился здѣсь, чтобъ только покормить свою скотинку; пробираюсь же въ лагерь подъ Мифордомъ.

Можетъ-статься, передвижной театръ, представленный въ этомъ разказѣ, кочуетъ и до сихъ поръ гдѣ-нибудь по Новой Англіи, а потому, вѣроятно, есть возможность, что читателю какъ-нибудь да предстанетъ случай повѣрить точность моего описанія. Театръ этотъ -- я не употреблю недостойнаго названія кукольная комедія -- состоялъ изъ множества маленькихъ людей, собранныхъ на маленькой сценѣ. между ними были ремесленники разнаго рода, въ обычныхъ поположеніяхъ своего ремесла; цѣлый кружокъ милыхъ дамъ и ловкихъ кавалеровъ, готовыхъ пуститься въ плясъ; рота солдатъ, вытянутыхъ фронтомъ поперекъ всей сцены, до того суровыхъ, угрюмыхъ и страшныхъ, что вы бы не безъ нѣкотораго удовольствія соображали ихъ ростъ въ три дюйма отъ полу; наконецъ рѣзче всѣхъ представшее тутъ полишинель {Merry-Andren, въ русскомъ простонародномъ кукольномъ мірѣ названный Петрушкою.}, въ своей остроконечной шапкѣ и пестрой одеждѣ. Всѣ жители этого мимическаго міра стояли неподвижно, какъ фигуры въ картинѣ, или какъ люди, когда-то жившіе посреди своихъ занятій и радостей, и внезапно превратившіеся въ статуй, удержавшихъ неизмѣнный видъ работы, теперь поконченной, и удовольствій уже невозвратимыхъ. Скоро, однако же, старикъ завертѣлъ ручку органа, и первый звукъ инструмента произвелъ самое живительное дѣйствіе на всѣ эти фигуры и пробудилъ каждую къ принадлежавшему ей занятію или удовольствію. По одной и той же побудительной причинѣ и портной взмахнулъ иглою, и кузнецъ опустилъ молотъ на наковальню, и танцовщики поднялись легко на цыпочки, и рота солдатъ, построившись по-взводно, ушла со сцены, смѣненная эскадрономъ конницы, вступившей на рысяхъ съ какимъ-то трубнымъ трескомъ и съ такимъ топотомъ копытъ, что даже самъ Донъ-Кихотъ не могъ бы не вздрогнуть,-- и произошло это въ ту же минуту, какъ какой-то старикъ-пьянчуга, поведенія самаго неисправимаго, успѣлъ приподнять свою темную бутылочку и изъ горлышка въ горло пропустить сладостный глоточекъ. Пока все это дѣлалось, полишинель не полѣнился откинуть нѣсколько прыжковъ и кувырковъ въ воздухѣ, поводя боками, покачивая головою и примаргивая глазками такъ живо, что, казалось, будто бы онъ подсмѣивается надъ безтолковостью всѣхъ человѣческихъ дѣлъ и подтруниваетъ надъ всею толпою, подъ нимъ шевелящеюся. Наконецъ, старый чародѣй (я тогда сравнивалъ хозяина-комедіянта съ Шекспировскимъ Просперо, забавлявшимъ своихъ гостей маскерадомъ тѣней) остановился какъ бы для того, чтобъ дать мнѣ минутку выразить свое изумленіе.

-- Что за чудная у васъ тутъ работа! сказалъ я, съ удивленіемъ приподнявъ руки.

Дѣйствительно, представленіе мнѣ понравилось; притомъ же важность старика, съ которою онъ занимался имъ, меня какъ-будто бы внутренно щекотала, ибо во мнѣ не было той глупой мудрости, которая осуждаетъ всякое занятіе, не приносящее пользы въ этомъ мірѣ тщеславія. Если во мнѣ есть способность, которою я обладаю болѣе, чѣмъ другіе люди, то это способность умственно ставить себя въ положенія самому мнѣ чуждыя, и радостнымъ глазомъ открывать въ каждомъ изъ нихъ желаемыя обстоятельства. Я даже могъ бы позавидовать жизни этого сѣдовласаго комедіанта, проводимой по стезѣ безопасныхъ и пріятныхъ приключеній въ переѣздахъ, съ его огромнымъ вагономъ, то по пескамъ Капъ-Кода, то по неровнымъ лѣснымъ дорогамъ сѣверныхъ и восточныхъ штатовъ, и въ дневкахъ, то на лугу передъ деревенскою гостинницею, то на вымощенной площади столицы. Какъ должно быть часто сердце его радуется радостью дѣтей, смотрящихъ на его оживленныя фигурки! Какъ удовлетворяется его самолюбіе при витійствованіи, съ замашкою на ученость, передъ лицомъ взрослыхъ людей, которымъ онъ объясняетъ механическія силы, производящія такія чудныя явленія! Какъ разыгрывается его любезность (а въ этомъ качествѣ подобные важные люди не имѣютъ недостатка) при появленіи къ нему хорошенькихъ дѣвушекъ! Наконецъ, съ какимъ освѣженнымъ чувствомъ возвращается онъ, по временамъ, къ себѣ домой, подъ свою собственную крышу! Какъ бы я желалъ упрочить за собою такую же счастливую жизнь, какую онъ себѣ упрочилъ! думалъ я.

Телѣга, или правильнѣе вагонъ, комедіанта могъ вмѣстить въ себѣ отъ пятнадцати до двадцати зрителей; но теперь въ немъ находились только онъ самъ, я, да еще третье лицо, на которое я взглянулъ вскользь, при входѣ. Это былъ красивый, щеголеватый молодой человѣкъ, лѣтъ двадцати двухъ или трехъ отъ роду; его пуховая сѣрая шляпа и зеленый сюртукъ съ бархатнымъ воротникомъ были франтовскіе, хотя уже давно не новые; а пара зеленыхъ очковъ, казавшихся безполезными для его вертлявыхъ глазокъ, придавала ему какой-то видъ учености и литературности. Давъ мнѣ достаточное время осмотрѣть куклы, онъ приблизился съ поклономъ и обратилъ мое вниманіе на нѣсколько книгъ въ углу вагона. Онъ тотчасъ же началъ восхвалять ихъ съ такимъ удивительнымъ обиліемъ сладкозвучныхъ словъ и съ такою замысловатостью прославленія, что совершенно завладѣлъ моимъ сердцемъ, ибо самъ я принадлежу къ числу самыхъ милосердныхъ критиковъ. Его товаръ дѣйствительно, требовалъ значительныхъ способностей торгашескаго восхваленія: я нашелъ въ немъ нѣсколькихъ старинныхъ друзей своихъ -- романъ тѣхъ счастливыхъ дней, въ которые мои сочувствованія колебались между Шотландскими Вождями и между Мальчикомъ съ Пальчикъ; да еще нѣсколько книжонокъ позднѣйшаго выхода, достоинства коихъ не были признаны публикою. Мнѣ было пріятно найдти тутъ небольшую, но вѣчно-милую и уваженія достойную книжку, называемую Букваремъ Новой Англіи, на взглядъ все такъ же, какъ и прежде, античную, хотя она и явилась здѣсь въ новомъ, тысячномъ своемъ изданіи. Связка устарѣлыхъ золотообрѣзныхъ книгъ съ гравюрами до того пробудила во мнѣ ребяческія чувства, что я, частію по причинѣ ихъ блестящихъ переплетовъ, а частію по причинѣ волшебныхъ повѣстей, въ нихъ заключавшихся, купилъ ее всю цѣликомъ. Собраніе балладъ и любимыхъ театральныхъ пѣсенъ поистощило кошелекъ мой еще больше. Чтобъ хотя сколько-нибудь у балансировать свой расходъ, я не обратилъ вниманія ни на проповѣди, ни на науки, ни на нравоученія, хотя мнѣ и были предложены представители всѣхъ этихъ отраслей знанія. Я даже не прикоснулся къ жизни Франклина, напечатанной на самой грубой бумагѣ и заключенной въ такой замысловатый и хитро-придуманный переплетъ, что книжка эта служила какъ бы эмблемою самого доктора, отказавшагося надѣть на себя придворный костюмъ въ Парижѣ {Это было въ періодъ между 1766 и 1783 годами, когда, при возникшихъ несогласіяхъ и войнѣ сѣверо-американскихъ владѣній Англіи съ ихъ метрополіею, жители первыхъ отправили во Францію коммиссію, во главѣ которой стоялъ докторъ Бенджаминъ Франклинъ, для заключенія займовъ и для закупки военныхъ потребностей.}. Азбука Вебстера такъ же, какъ и мелкія стихотворенія Байрона были пройдены мимо.

Все мною до сихъ поръ видѣнное въ этомъ печатномъ товарѣ могло быть пріобрѣтено или гдѣ-нибудь въ книгопродавческомъ складѣ, или гдѣ-нибудь вечеркомъ на распахнутомъ настежь аукціонѣ {Въ большихъ городахъ Американскихъ Штатовъ, такъ же какъ и въ Англіи, вечеромъ, когда на улицахъ много праздношатающагося народа, очень часто можно видѣть аукціоны съ растворенными настежь дверьми, подлѣ которыхъ стоитъ многоглаголивый крикунъ, заманивающій во все горло прохожихъ войдти въ слабо-освѣщенную комнату, гдѣ съ молотка сбывается хламъ всякаго рода и достоинства.}. Но между всѣмъ этимъ была еще небольшая брошюрка въ синей оберткѣ, которую продавецъ подалъ мнѣ съ такимъ особеннымъ видомъ, что я тотчасъ же купилъ ее не торгуясь, по цѣнѣ имъ запрошенной, при чемъ мнѣ какъ разъ пришла мысль, что я стою лицомъ къ лицу съ самимъ достопочтеннымъ авторомъ этой книжки. Послѣ этого литераторъ началъ проявлять въ отношеніи ко мнѣ величайшее радушіе, такъ что я даже рѣшился спросить его, куда онъ путешествуетъ.

-- О! отвѣчалъ онъ,-- я сопутствую здѣшнему почтеннѣйшему хозяину, мы вмѣстѣ пробираемся въ лагерь подъ Стамфордомъ.

Потомъ онъ мнѣ объяснилъ, что на все время текущаго лѣта нанялъ въ вагонѣ уголокъ для своего книжнаго склада, который, какъ онъ самъ остроумно замѣтилъ, составитъ настоящую Оборотную Библіотеку {Circulating Library -- оборотная библіотека то же, что въ Россіи библіотека для чтенія, названная у насъ такъ потому, вѣроятно, что имѣются, къ сожалѣнію, библіотеки не для чтенія. Въ оборотныхъ библіотекахъ книги не продаются, или продаются только въ небольшомъ числѣ, а отпускаются для прочтенія, копѣйки по три въ сутки съ волюма и, что замѣчательно, безъ всякаго залога, единственно на довѣріи къ подлинности адреса, объявленнаго читателемъ.}, ибо въ Соединенныхъ Штатахъ не много оставалось такихъ закоулковъ, въ которыхъ она не побывала. Такой планъ мнѣ очень понравился, и я началъ сводить въ своемъ умѣ все множество необыкновенно-счастливыхъ случайностей въ жизни книжнаго ходебщика, въ особенности если онъ своими качествами подходилъ подъ образецъ, стоявшій предо мною. Чего стоили ежедневныя, ежечасныя встрѣчи, подобныя той, какова была моя съ нимъ встрѣча, когда онъ вызывалъ удивленіе мимоходнаго странника, давая ему чувствовать, что въ вагонѣ комедіанта изъ страны въ страну путешествуетъ человѣкъ съ литературными наклонностями и даже съ литературными заслугами. Какихъ многоцѣнныхъ, но при этомъ нерѣдкихъ торжествъ достигалъ онъ въ бесѣдахъ съ какимъ-нибудь пожилымъ священникомъ, долгое время прозябающимъ гдѣ-нибудь въ утесистыхъ, лѣсныхъ, многоводныхъ и отдаленныхъ поселеніяхъ Новой Англіи, который, пополняя свою библіотеку изъ ходебщикова запаса проповѣдей, побуждаетъ его похлопотать объ университетскомъ образованіи и стать на ряду первыхъ студентовъ въ аудиторіи. Какъ усладительны, какъ горды должны быть его чувствованія, когда онъ, говоря при продажѣ букварей и азбукъ о поэзіи, очаруетъ умъ, или удачно коснется сердца нѣжной преподавательницы деревенской школы, преподавательницы, которая сама поэтъ, носитъ синіе чулки, на которые, кромѣ его, никто даже и не потрудился заглянуть. Картина же его совершеннѣйшей славы открывается тогда только, какъ вагонъ остановится гдѣ-нибудь на ночь, и все собраніе его книгъ перенесется въ общую залу гостинницы, наполненную народомъ. Тутъ онъ представляетъ разнороднымъ гостямъ -- и проѣзжему изъ города, и погонщику изъ горъ, и сосѣднему фермеру, и землевладѣльцу его, и олуховатому конюху -- сочиненія, сообразныя съ ихъ вкусомъ и степенью развитія, доказывая во все это время, безъ умолку, тончайшимъ разборомъ ихъ и глубокомысленными своими замѣчаніями, что всѣ свѣдѣнія, заключающіяся въ его книгахъ, далеко не сравняются съ запасомъ знанія, собраннымъ въ его головѣ.

Такъ счастливо переходитъ онъ вдоль и поперекъ страны, порою какъ провозвѣстникъ торжественнаго хода разума, порою рука объ руку со вселяющею благоговѣніе литературою, и повсюду собираетъ жатву истинной и сердечной народной признательности, на пріобрѣтеніе которой теряютъ надежду келейные книжные червяки, коихъ трудами живетъ онъ.

Если когда-либо придется мнѣ вмѣшаться въ литературу, думалъ я, вооружаясь необоримою рѣшительностью,-- то приступлю къ этому въ качествѣ книжнаго ходебщика.

Хотя все еще былъ полдень, однако же воздухъ стемнѣлъ вокругъ васъ, и рѣдкія капли дождя начинали постукивать въ крышу нашей телѣги, подобно топоту маленькихъ птичекъ, опустившихся на нее для отдыха. Невнятный звукъ пріятныхъ голосовъ заставилъ насъ прислушаться, и скоро на половинѣ лѣстницы появилось милое личико молодой дѣвушки, румяныя щеки которой горѣли такою веселостью, что даже посреди померкшаго свѣта казалось, будто солнечные лучи все еще заглядывали ей подъ шляпку. За ней мы увидѣли смуглый, но красивый обликъ молодаго человѣка, который съ такою развязною любезностью, какой нельзя и подозрѣвать въ груди свободнаго Американца, помогалъ ей войдти въ вагонъ. Какъ только новопришедшіе вступили въ дверь, мы тотчасъ поняли, что они занимаются ремесломъ, отчасти сроднымъ съ занятіями моихъ пріятелей, и я при этомъ былъ порадованъ добротою, болѣе чѣмъ гостепріимною, скажу даже отеческою, съ которою комедіантъ привѣтствовалъ ихъ обоихъ, въ то время, какъ молодой литераторъ спѣшилъ провесть и усадить дѣвушку на переднюю скамейку.

-- Вы укрылись въ самую пору, молодые друзья мои, сказалъ хозяинъ вагона.-- Еще пять минутъ, и все небо опрокинулось бы на васъ.

Отвѣтъ молодаго человѣка обличалъ въ немъ иностранца; но не тѣмъ, чтобъ въ его выраженіяхъ замѣтно было уклоненіе отъ идіотисмовъ и акцента чистаго англійскаго языка, а тѣмъ именно, что онъ говорилъ съ большею осторожностью и точностью, нежели это бываетъ при совершенномъ знакомствѣ съ языкомъ.

-- Мы видѣли, какъ ливень собирался надъ нами, сказалъ онъ,-- и уже совѣтовались какъ бы скорѣе добраться до дома, который стоитъ, вонъ, на томъ пригоркѣ, какъ замѣтили на дорогѣ вашъ вагонъ.

-- И рѣшились войдти въ него, прервала дѣвушка съ улыбкою,-- потому что въ такомъ бродячемъ жилищѣ, какъ ваше, мы скорѣе будемъ у себя дома.

Я, между тѣмъ, со многими дикими и неопредѣленными мечтами, разсматривалъ во всѣхъ подробностяхъ этихъ двухъ голубковъ, залетѣвшихъ къ намъ въ ковчегъ. Юноша, высокій, ловкій, крѣпко-сложенный, имѣлъ густые, черные и блестящіе волосы, лежавшіе кудрями вокругъ его смуглаго и выразительнаго лица, которое, если и не имѣло большаго выраженія, чѣмъ въ спокойныхъ лицахъ нашихъ соотечественниковъ, за то было живѣе и скорѣе привлекало вниманіе. При своемъ первомъ появленіи, онъ имѣлъ за спиною красивый ящикъ, почти фута въ два со всѣхъ сторонъ въ квадратѣ, но весьма легкій въ отношеніи къ величинѣ; онъ тотчасъ же отстегнулъ его съ плечъ и поставилъ на полъ вагона.

Дѣвушка была почти такъ же бѣлолица, какъ и наши красавицы; но въ ея тѣлѣ проглядывало больше ясности, чѣмъ у многихъ изъ нихъ. Легкость ея стана, который, казалось, былъ разсчитанъ на то, чтобъ дать ей возможность обойдти весь міръ безъ утомленія, вполнѣ согласовалась съ сіяющею радостью ея лица; а ея нарядная одежда, въ которой соединялись радужные цвѣта -- и розовый, и зеленый, и густо-оранжевый -- была до того кстати ея веселой наружности, что, казалось, она какъ-будто родилась въ ней. Эта милая странница имѣла при себѣ радость-вызывающую скрипку; но ея товарищъ вскорѣ взялъ у нея изъ рукъ инструментъ и началъ его настраивать. Никому изъ насъ, прежнихъ товарищей вагона, не нужно было разспрашивать о ремеслѣ ихъ: оно не могло оставаться загадкою для частыхъ посѣтилей военныхъ смотровъ, выборныхъ сходокъ, хозяйственныхъ выставокъ, строительныхъ закладокъ и другихъ торжественныхъ сборищъ въ нашемъ умномъ отечествѣ. Есть у меня добрый другъ, который, при чтеніи этой страницы, вѣрно улыбнется, припоминая рыцарскій подвигъ нашъ, какъ мы выручали раекъ такой же точно четы отъ нападенія цѣлой артели нашихъ соотчичей съ тяжеловѣсными кулаками.

-- Ну, моя милая, сказалъ я дѣвушкѣ въ нарядной юбочкѣ,-- не отправиться ли намъ вмѣстѣ, посмотрѣть на чудеса міра?

Она тутъ же поняла иносказательность моихъ словъ, хотя самъ я былъ бы непрочь и не затруднился бы, еслибъ она согласилась и на буквальное значеніе моей рѣчи. Ящикъ краснаго дерева былъ уставленъ въ надлежащее положеніе, и я сталъ смотрѣть въ небольшое круглое увеличительное стекло, между тѣмъ какъ дѣвушка сѣла подлѣ меня и, въ короткихъ описательныхъ выраженіяхъ, объясняла картины, одна за другою передвигавшіяся передъ моими глазами. Вмѣстѣ посѣтили мы -- или, по крайней мѣрѣ, посѣтило наше воображеніе -- многое множество славныхъ городовъ, по улицамъ которыхъ мнѣ всегда страхъ какъ хотѣлось погулять и подышать. Помню, сперва мы были въ гавани Барцелоны, смотря изъ нея на городъ; потомъ чародѣйка перенесла меня по воздуху въ Сицилію и дозволила взглянуть на пылающую Этну; далѣе мы перелетѣли въ Венецію и сидѣли въ гондолѣ подъ аркою Ріальто; за этимъ она опустила меня между многочисленныхъ зрителей при коронаціи Наполеона. Была тутъ же еще одна картинка -- дѣвушка не могла мнѣ назвать изображенной въ ней мѣстности -- картинка, приковывавшая мое вниманіе долѣе, чѣмъ всѣ великолѣпные дворцы и церкви, ибо память моя говорила мнѣ, что я самъ, прошлымъ лѣтомъ, видѣлъ точно такую же бѣдную хижину, точно въ такомъ же, елями обросшемъ, уголкѣ, посреди зеленыхъ нашихъ горъ. Всѣ эти картины были довольно хорошо нарисованы, хотя далеко уступали описательнымъ очеркамъ дѣвушки; да и трудно было понять, какъ могла она въ немногихъ выраженіяхъ -- въ выраженіяхъ на языкѣ, какъ мнѣ думалось, для нея чуждомъ,-- представлять такъ увлекательно воздушныя копіи съ многообразныхъ видовъ. Когда мы пропутешествовали по всему огромному пространству райка, я взглянулъ на лицо моей спутницы.

-- "Куда ты идешь, разкажи мнѣ, дѣвица," спросилъ я словами старинной пѣсни.

-- Ахъ, сказала смѣясь дѣвушка,-- зачѣмъ вы не спросите, куда лѣтній вѣтеръ дуетъ? Мы скитальцы, и здѣсь, и тамъ, и повсюду. Гдѣ радость -- туда просится и сердце. Сегодня, впрочемъ, говорили намъ, что въ здѣшнихъ мѣстахъ праздники и много веселья: такъ, можетъ-статься, мы понадобимся въ лагерѣ подъ Стамфордомъ.

Это было во дни моей счастливой юности. Пока пріятный голосокъ дѣвушки еще звучалъ въ моихъ ушахъ -- я вздохнулъ: никому, я думалъ, кромѣ меня не слѣдовало бы быть товарищемъ въ ея жизни, которая, казалось, осуществляла мои собственныя необузданныя мечты, заботливо лелѣянныя во весь призрачный промежутокъ отъ ребячества и до часа встрѣчи съ нею. Для этихъ двухъ скитальцевъ міръ былъ въ своемъ золотомъ вѣкѣ, не потому, конечно, чтобъ онъ былъ менѣе мраченъ и печаленъ; а потому, что его утомительность и печали не имѣли ничего общаго съ ихъ эѳирными свойствами. Куда бы ни явились они въ своемъ блаженномъ странствованіи, тамъ и юность откликнется ихъ веселію, и заботою подавленное мужество отложитъ на минуту сйой трудъ, и старость, спотыкающаяся между могилами, улыбнется, ради ихъ, увядающею радостью. Уединенная хижина, узкая и мрачная улица, каждый темный уголокъ освѣтятся быстролетнымъ блескомъ, такимъ же, какой свѣтилъ теперь и на насъ, въ то время, какъ мимо ихъ пройдутъ эти ясныя души. Благословенная чета, твой счастливый домъ повсюду на землѣ! Я взглянулъ на свои плеча и подумалъ -- они достаточно широки, чтобъ поддержать всѣ эти нарисованные города и горы. У меня же и нога легка и неу томима, какъ крыло райской птички. У меня же и сердце не возмущено и, распѣвая, кинулось бы оно въ радостный путь.

-- О дѣва! сказалъ я вслухъ,-- зачѣмъ ты не одна сюда явилась?

Пока веселая дѣвушка и я съ нею были заняты райкомъ, неперемежающійся дождь загналъ въ вагонъ еще одного путника. Онъ съ виду былъ почти однихъ лѣтъ съ хозяиномъ-комедіянтомъ, но ниже его ростомъ, худѣе и гораздо дряблѣе; да и одѣтъ онъ былъ гораздо бѣднѣй, въ какую-то сѣрую пару платья съ заплатами. Лицо онъ имѣлъ узкое, морщиноватое; а маленкіе сѣрые глаза какъ-то черезчуръ зорко выглядывали изъ своихъ глубоко-вдавленныхъ впадинъ. Этотъ старикашка подшучивалъ надъ нашимъ хозяиномъ, такъ что нетрудно было заключить объ ихъ предварительномъ знакомствѣ; но какъ только онъ замѣтилъ, что красавица и я покончили наши занятія съ райкомъ, то тутъ же вынулъ какую-то сложенную бумагу и мнѣ ее представилъ. Это, какъ я и ожидалъ, было свидѣтельство, написанное хорошимъ и четкимъ почеркомъ, за подписью нѣсколькихъ извѣстныхъ особъ, о которыхъ я никогда не слыхивалъ, удостовѣрявшее, что податель претерпѣлъ всѣ возможныя несчастія и рекомендовавшее его милосердію благотворительныхъ людей. Предшествовавшіе расходы оставили въ моемъ карманѣ только одинъ билетъ въ пять долларовъ, изъ которыхъ, однако же, я предложилъ нищему подаяніе, если только у него будетъ съ него сдачи. Предметъ моего благодѣянія посмотрѣлъ пристально мнѣ въ лицо, но не нашелъ въ немъ нисколько того злобнаго духа истыхъ Янки, духа, который находитъ удовольствіе въ изобличеніи малѣйшей, даже безвредной уловки плутовства.

-- Что жь, сказалъ оборванный старикъ-нищій,-- если банкъ пользуется хорошимъ кредитомъ и проченъ, то, можетъ-быть, у меня и наберется столько, чтобъ размѣнять вашъ билетъ.

-- Это билетъ Соффокскаго банка, отвѣчалъ я,-- и лучше всякаго золота.

Такъ какъ нищій ничего не могъ сказать противъ этого, то онъ вытащилъ небольшой замшевый мѣшокъ, тщательно увязанный тонкимъ ремешкомъ. Когда мѣшокъ былъ раскрытъ, въ немъ оказалось довольно значительное сокровище серебряныхъ монетъ, всѣхъ сортовъ и величинъ; мнѣ даже показалось, что между ними блеснули золотыя перышки Американскаго Орла, птицы рѣдкой между нашею ходячею монетою. Въ этотъ драгоцѣнный мѣшокъ былъ опущенъ мой банковый билетъ, размѣненный по курсу, для меня значительно невыгодному. Получивъ такимъ образомъ вспомоществованіе, бѣднякъ вынулъ изъ кармана старую, замасленую колоду картъ, которая, по всѣмъ вѣроятностямъ, значительно содѣйствовала къ пополненію замшеваго мѣшка многообразными способами.

-- Знаете ли, сказалъ онъ,-- я подглядываю въ вашемъ лицѣ удивительное счастіе и за двадцать пять центовъ прибавочныхъ готовъ разказать вамъ, въ чемъ будетъ состоять оно.

Я никогда не отказываюсь заглянуть въ будущее и потому, смѣшавъ карты и предложивъ милой дѣвушкѣ снять, передалъ колоду гадателю-нищему. Подобно всѣмъ предсказателямъ, онъ прежде, нежели началъ раскрывать предо мною неясныя событія, двигавшіяся мнѣ на встрѣчу, началъ, въ доказательство сверхъестественности своей науки, описывать мнѣ тотъ путь, который я уже успѣлъ пройдти. Тутъ да повѣрятъ тому, что я скажу, какъ вѣрному факту. Когда старикъ, такъ-сказать, прочиталъ одну страницу въ книгѣ судебъ, онъ вперилъ свой проницательный взоръ прямо мнѣ въ глаза и сталъ разказывать, со всѣми малѣйшими подробностями, то, что было тогда самымъ замѣчательнымъ случаемъ въ моей жизни. Это было такое обстоятельство, котораго открывать я не намѣревался никому, до общаго разоблаченія всѣхъ тайнъ; а потому необъяснимое для меня знаніе нищаго, или его удачное соображеніе, показалось мнѣ событіемъ болѣе удивительнымъ, чѣмъ то, когда бы онъ, встрѣтившись со мною сегодня на улицѣ, повторилъ слово въ слово всю исписанную теперь страницу. Гадатель, предсказавъ мнѣ судьбу, которую время какъ-будто бы медлитъ оправдать, собралъ карты, спряталъ мѣшокъ и вступилъ въ разговоръ съ другими присутствовавшими въ вагонѣ.

-- Послушай-ка, старинный мой пріятель, сказалъ комедіянтъ,-- ты намъ еще не объявилъ, куда ты предполагаешь обернуться лицомъ сегодня послѣ полудня.

-- Я пробираюсь на сѣверъ, пока стоитъ теплая погода, отвѣчалъ гадатель,-- сперва чрезъ Коннектикатъ, потомъ чрезъ Вермонтъ, а оттуда, можетъ-статься, и въ Канаду. Но мнѣ нужно будетъ остановиться и посмотрѣть, какъ снимется лагерь подъ Стамфордомъ.

Я начиналъ думать, что всѣ бродяжники Новой Англіи направлялись къ лагерю и избрали этотъ вагонъ сборнымъ мѣстомъ на своемъ пути. Тутъ комедіянтъ предложилъ идти, какъ только перестанетъ дождь, всѣмъ вмѣстѣ по дорогѣ въ Стенфордъ, ибо нерѣдко люди подобнаго рода изъ разсчета составляютъ между собою какъ бы какую-то лигу и конфедерацію.

-- Молодая дѣвушка, замѣтилъ ловкій книгопродавецъ, почтительно ей кланяясь,-- и господинъ иностранецъ, если я не ошибаюсь, также направляются къ этому городу. Еслибъ мы могли убѣдить ихъ присоединиться къ нашему обществу, то это чрезвычайно много содѣйствовало бы моему удовольствію, а равно удовольствію моего товарища и его друга.

Планъ былъ одобренъ со всѣхъ сторонъ: всѣ, имѣвшіе къ нему отношеніе, столько же чувствовали его выгоды, сколько и я, не имѣвшій никакого права быть въ него включеннымъ. Отдавъ самому себѣ отчетъ въ разныхъ способахъ, которыми четверо изъ прежде-описанныхъ людей достигали счастія, я началъ въ умѣ своемъ изыскивать удовольствія старика "странника", какъ назвали бы сельскіе жители этого скитающагося нищаго-гадальщика. Такъ какъ онъ имѣлъ притязаніе на дружбу съ чортомъ, то мнѣ думалось, что онъ лучше всего могъ слѣдовать по жизненному пути этой особы и находить на немъ удовольствіе, при обладаніи нѣкоторыми умственными и нравственными отличительными способностями, болѣе легкими и болѣе смѣшными, которыми чортъ отличается въ народныхъ сказкахъ. Между этими способностями можно указать на пристрастіе къ обману, собственно для того только, чтобъ обмануть, а не для чего другаго, на желаніе подсмотрѣть человѣческую слабость и смѣшные людскіе недостатки, чтобъ подтрунить надъ ними, и еще на разныя мелочныя хитрости. Такимъ образомъ, для этого старика можетъ быть истиннымъ удовольствіемъ сознаніе, для нѣкоторыхъ умовъ невыносимое,-- сознаніе того, что онъ всю жизнь свою обманываетъ весь міръ, и что его маленькія уловки на столько, на сколько онъ имѣетъ отношенія къ людямъ, всегда берутъ верхъ надъ ихъ совокупною мудростью. Каждый день доставляетъ ему цѣлый рядъ мелкихъ, но вмѣстѣ съ тѣмъ и язвительныхъ торжествъ, когда, напримѣръ, онъ докучливостью своею вывертываетъ милостыньку изъ сердца скряги, или когда мое глупое добродушіе переводитъ частичку деньжонокъ изъ моего тощаго кошелька въ его растопырившійся замшевый мѣшокъ, или когда какой-нибудь надутый баринъ кидаетъ монетку оборванному нищему, который богаче его самого; или когда -- вѣдь онъ не всегда же до такой степени пропитанъ чертовщиною -- ему представляется случай изъ поддѣльныхъ нуждъ своихъ выдѣлить хоть маленькую помощь истинной бѣдности. Въ добавокъ ко всему этому, какая неизчерпаемая бездна наслажденія, дающая ему возможность подсмотрѣть столько глупостей и надѣлать столько проказъ, открывается предъ его насмѣшливымъ умомъ въ то время, какъ онъ выдаетъ себя за предсказателя!

Все это составляетъ нѣкотораго рода счастіе, которое я понималъ, хотя не имѣлъ къ нему ни малѣйшаго сочувствія. Еслибъ тогда я могъ допустить такое сочувствіе, то можетъ-быть и нашелъ бы, что скитальческая жизнь больше пристала нищему, нежели которому-нибудь изъ его товарищей; ибо сатана, съ которымъ я сравнилъ нищаго, всегда находилъ удовольствіе, еще со временъ Іова, скитаться по землѣ. Въ самомъ дѣлѣ лукавыя наклонности, дѣйствующія не по глубоко-задуманнымъ планамъ, а только однѣми безсвязными уловками, едвали могутъ имѣть соразмѣрное себѣ поприще, если не будутъ естественнымъ образомъ побуждаемы къ безпрерывной перемѣнѣ мѣстности и общества. Мои размышленія были тутъ прерваны.

-- Еще посѣтитель! воскликнулъ старикъ-комедіянтъ нашъ.

Дверь вагона была плотно затворена по причинѣ бури, которая ревѣла и неистовствовала съ удивительною яростью и съ порывами, сильно врываясь въ вагонъ, какъ бы требуя выдачи всѣхъ сидѣвшихъ въ немъ бездомныхъ людей въ законную себѣ добычу и злобно крутилась вокругъ нашего убѣжища въ то время, какъ мы, нисколько неозабоченные гнѣвомъ стихій, преспокойно сидѣли и разговаривали между собою. Вдругъ дверь стукнула, какъ-будто сдѣлана была попытка отворить ее, и вслѣдъ за этимъ послышался голосъ, бормотавшій какую-то странную, непонятную тарабарщину, которую мои товарищи приняли за греческій языкъ, а я подозрилъ за воровскую латынь {Американскіе и англійскіе воры имѣютъ свой особый языкъ, называемый по-англійски Thieves' Latin -- воровскою латынью, состоящій изъ набора искаженныхъ словъ ихъ роднаго языка и изъ придуманныхъ, имъ только понятныхъ, выраженій, измѣняющихся по мѣстностямъ.}. Комедіантъ, однакожь, поднялся съ мѣста и впустилъ какую-то фигуру, которая заставила меня подумать, что нашъ вагонъ откатился лѣтъ на двѣсти назадъ въ минувшіе вѣка, или, что вокругъ насъ, какъ бы по волшебству, внезапно поднялся лѣсъ съ своими первобытными жителями.

Это былъ красный Индѣецъ съ лукомъ и со стрѣлами. Одежда его состояла изъ какой-то шапки, украшенной однимъ перомъ невѣдомой мнѣ дикой птицы, и изъ синей бумажной рубахи, плотно вокругъ него опоясанной. На груди его, какъ орденскіе знаки, висѣли серебряные полумѣсяцъ и кружокъ съ другими украшеніями. Небольшое распятіе, тутъ же висѣвшее, свидѣтельствовало, что отецъ папа успѣлъ уже стать между Индѣйцемъ и Великимъ Духомъ, которому онъ поклонялся въ своемъ простодушіи. Сынъ пустыни, питомецъ бурь, сѣлъ молча между нами. Когда первыя минуты удивленія миновали, я узналъ въ немъ, безошибочно, инородца изъ Пенобкотскаго племени, партіи котораго мнѣ случалось видѣть во время лѣтняго ихъ передвиженія внизъ по нашимъ восточнымъ рѣкамъ, гдѣ они шныряютъ между береговыми шкунами въ своихъ берестовыхъ челнокахъ, или устраиваютъ вигвамы {Wigwams -- туземное названіе шалашей, устраиваемыхъ сѣверо-американскими Индѣйцами, усвоившееся въ англійскомъ языкѣ такъ же, какъ русское слово steppe -- степь и многія другія.} близь какой-нибудь ревущей мельничной плотины и ведутъ мелкую торговлю корзинками, тамъ, гдѣ отцы ихъ гоняли оленей. Вѣроятно, новый посѣтитель нашъ пробирался изъ области въ область по направленію къ Бостону, питаясь скуднымъ подаяніемъ жителей и отъ времени до времени извлекая кой-какую выгоду изъ искуснаго владѣнія лукомъ, когда случалось ему пускать изъ него стрѣлы, въ центръ, выставляемый для цѣли и на призъ удачнаго прицѣла.

Наша веселая дѣвушка не оставила безъ вниманія усѣвшагося Индѣйца и скоро сдѣлала попытку завести съ нимъ разговоръ. Она, дѣйствительно, казалась созданною изъ майскаго солнечнаго блеска, ибо не было ничего такого мрачнаго и угрюмаго, на что она не могла бы набросить радостнаго свѣта, и дикарь, подобно соснѣ своего родимаго лѣса, скоро началъ проясниваться какимъ-то угрюмымъ веселіемъ. Наконецъ она спросила его, имѣетъ ли онъ въ своемъ пути какую особливую цѣль, или какое намѣреніе.

-- Я шелъ стрѣлять до лагеря Стамфордъ, отвѣчалъ Индѣецъ.

-- Вотъ тебѣ еще пятеро, сказала дѣвушка,-- которые также пробираются въ лагерь. Ты пойдешь съ нами; всѣ мы идемъ однимъ путемъ и у насъ легко на сердцѣ. Что касается до меня, то я пою веселыя пѣсни, говорю веселыя сказки, думаю веселыя думы и пляшу по дорогѣ. Нѣтъ тому скуки, кто мнѣ товарищъ; одному же тебѣ идти въ Стамфордъ, право, будетъ скучно!

Мои понятія о первобытномъ характерѣ человѣка заставляли меня думать, что Индѣецъ предпочтетъ предложенному ему веселому обществу свое собственное одиночество; но оказалось противное: предложеніе дѣвушки было встрѣчено готовымъ согласіемъ и, казалось, одушевило его неяснымъ ожиданіемъ удовольствія. Я при этомъ предался цѣлому ряду мыслей, которыя, или какъ проистекавшія естественнымъ порядкомъ изъ такого сочетанія обстоятельствъ, или какъ вызванныя какою-то мимолетною мечтою, возбудили въ душѣ моей легкій трепетъ, какъ-будто бы я прислушался къ стройной музыкѣ. Мнѣ представлялось, что человѣчество теперешняго нашего скучнаго, одряхлѣвшаго вѣка влачитъ лѣнивое свое существованіе въ дыму и пыли городовъ, а если и дышитъ болѣе чистымъ воздухомъ, то всеже засыпаетъ къ ночи только съ одною надеждою, что авось какъ-нибудь оно да протянетъ свое завтра; а всѣ эти завтра, составляющія жизнь его, пройдутъ посреди одной и той же скучной обстановки и посреди тѣхъ же унизительныхъ работъ, которыя затмеваютъ солнечный свѣтъ. Но въ это же время представлялись мнѣ еще люди, исполненные первобытнаго инстинкта, сохранившіе свѣжесть юности до послѣднихъ своихъ лѣтъ отъ безпрерывнаго поновленія, производимаго въ нихъ новыми предметами, новыми цѣлями и новымъ сообществомъ, люди, мало заботившіеся о томъ, что родившись въ Новой Англіи, они сойдутъ въ могилу, пожалуй, хоть гдѣ-нибудь въ Средней Азіи. Судьба какъ-будто бы собирала въ нашъ вагонъ свободныя души на совѣщаніе; не сознавая побужденія, которое сближало ихъ къ общему центру, они шли сюда изъ-близка и изъ-далека, и послѣднимъ изъ всѣхъ явился представитель тѣхъ могучихъ скитальцевъ, которые, гоняя оленей въ теченіе тысячелѣтій здѣсь на землѣ, гоняютъ ихъ и теперь въ странѣ Великаго Духа. Изъ вѣка въ вѣкъ переходило дикое племя, а между тѣмъ лѣса исчезали по обѣ стороны его пути, рука его утрачивала отчасти свою силу, нога лишалась своей быстроты, лицо -- своего величаваго достоинства, а сердце и умъ -- своей дикой добродѣтели и своей невоздѣланной силы; однако же, несмотря на все это, Индѣецъ, несмягченный соприкосновеніемъ съ искусственною жизнію, бродя теперь по пыльной дорогѣ такъ же, какъ когда-то шелъ онъ по опавшимъ листьямъ лѣса, явился передъ нами все тѣмъ же Индѣйцемъ.

-- Посмотрите-ка, прервалъ мои размышленія старикъ комедіантъ,-- какая насъ честная компанія собралась тутъ: одинъ, два, три, четыре, пять, шесть -- всѣ идутъ въ лагерь подъ Стамфордомъ. Желательно было бы мнѣ знать, говоря конечно безъ обиды, куда-то направляется вотъ этотъ молодой господинъ?

Я очнулся. Какъ попалъ я между этихъ скитальцевъ? Свободный умъ, предпочитавшій свои собственныя заблужденія всякому благоразумію другихъ, открытая душа, находившая себѣ товарищество повсюду, больше же всего безпокойное внутреннее влеченіе, нерѣдко ставившее меня въ самое затруднительное положеніе посреди наслажденій -- тутъ было все мое право на ихъ сообщество.

-- Друзья мои! воскликнулъ я, выступая на средину вагона,-- я иду вмѣстѣ съ вами въ лагерь подъ Стамфордомъ.

-- Но съ чѣмъ же, позвольте спросить? спросилъ старикъ комедіянтъ послѣ минутнаго молчанія.-- Изъ насъ шестерыхъ каждый въ состояніи добывать себѣ хлѣбъ какимъ-нибудь непредосудительнымъ образомъ. Всякій честный человѣкъ обязанъ снискивать себѣ пропитаніе честнымъ образомъ. Вы же, сударь, какъ мнѣ сдается, ни кто другой, какъ просто праздношатающійся.

Я началъ увѣрять почтеннѣйшую компанію, что природа, влагая въ меня наклонность къ ихъ образу жизни, не совершенно оставила меня лишеннымъ потребныхъ для этого качествъ, хотя я не могъ отвергать, что мой талантъ былъ менѣе уважителенъ и менѣе выгоденъ, чѣмъ самый меньшій изъ ихъ талантовъ. Я, короче сказать, намѣревался подражать разкащикамъ, которыхъ намъ описываютъ путешественники по Востоку, и сдѣлаться бродячимъ повѣствователемъ, разказывая творенія моего собственнаго воображенія тѣмъ слушателямъ, которыхъ мнѣ удастся собрать вокругъ себя.

-- Если не это мое призваніе, сказалъ я,-- то я родился напрасно.

Гадальщикъ, моргнувъ лукаво компаніи, предложилъ взять меня къ себѣ въ ученики того или другаго своего ремесла, изъ коихъ каждое, безъ всякаго сомнѣнія, могло представить обширное поприще всякой творческой способности, какою я могъ только обладать. Книгопродавецъ сказалъ нѣсколько словъ къ устраненію моего предложенія, подъ вліяніемъ, какъ кажется, авторской ревности, а частью изъ опасенія, чтобъ изустное повѣствованіе не сдѣлалось общимъ между сочинителями романовъ къ конечной пагубѣ книжной торговли.

-- "Къ тебѣ взываю, радость -- мой дружокъ!" воскликнулъ я, кстати припомнивъ слово L'Allegro,-- "прими меня, о радость, въ свой кружокъ!" {L'Allegro -- небольшая въ 152 стиха поэма Мильтона. Это воззваніе къ Радости. Приведенный выше конечный стихъ слѣдующій въ подлинникѣ: "Mirth, admit me of thy crew"; начальный же прибранъ авторомъ разказа.}

-- Будемъ же поснисходительнѣе къ бѣдному юношѣ, отозвалась наша радость съ такою добротою, которая заставила меня полюбить ее еще болѣе,-- я вижу въ немъ много обѣщающаго. Правда, на лицѣ его появляется иногда какая-то тѣнь, но она тотчасъ же смѣняется свѣтомъ. Едва родится въ немъ печальная мысль, какъ слѣдомъ за нею, близнецомъ является и радостная. Мы возьмемъ его съ собою; и вы увидите, какъ онъ насмѣшитъ насъ всѣхъ прежде, нежели мы дойдемъ до лагеря подъ Стамфордомъ.

Слова ея устранили всѣ сомнѣнія и доставили мнѣ доступъ въ союзъ, согласно съ условіями котораго, безъ раздѣла барышей, мы обязывались подавать другъ другу помощь и устранять одинъ отъ другаго всякую невзгоду, по мѣрѣ своихъ силъ. По окончаніи этого дѣла, чудное веселіе вступило въ кружокъ нашъ, выразившись сообразно съ наклонностями каждаго его сочлена. Старикъ-комедіянтъ, уставивъ свой органъ, взволновалъ души пигмейскаго народца одною изъ самыхъ веселыхъ пѣсенъ, бывшихъ у него въ запасѣ: портные, кузнецы, дамы и кавалеры, казалось, вполнѣ раздѣляли съ нами счастіе; полишинель отличался въ особенности и лучше, нежели когда-либо, кивая и примаргивая преимущественно мнѣ. Молодой иностранецъ выводилъ мастерскою рукой изъ скрипки такія ноты, которыя какъ будто бы вливали вдохновеніе въ пѣсню комедіянта. Книжникъ и милая веселушка пустились въ плясъ: первый выдѣлывалъ невиданные дотолѣ антраша въ воздухѣ, раскидывая ногами и руками во всѣ стороны; вторая, подпершись руками въ бока и охвативъ своими тонкими пальчиками талію, проявляла такую быстроту и легкость своихъ ногъ и такое согласіе во всѣхъ положеніяхъ и въ движеніи, что я рѣшительно не постигалъ, какъ возможно будетъ ей остановиться, и въ то же время думалъ, что природа создала ее, подобно тому, какъ и комедіянтъ устроилъ свои куклы, для того единственно, чтобъ она скакала и плясала. Индѣецъ промычалъ нѣсколько ужасающихъ возгласовъ, пугавшихъ насъ до тѣхъ поръ, пока мы не объяснили ихъ тѣмъ только, что это воинская пѣсня, которою онъ, по примѣру своихъ предковъ, подготавливалъ себя къ нападенію на Стамфордъ. Гадатель же, между тѣмъ, сидѣлъ чинно въ уголкѣ, какъ бы изъ подтишка наслаждаясь всею картиною и, въ подражаніе насмѣшнику полишинелю, устремляя свои примигивавшіе глазки на меня въ особенности.

Что касается до меня, то я съ необычайнымъ настроеніемъ воображенія приступилъ къ группировкѣ и разцвѣченію кой-какихъ случайностей для повѣсти, которою предполагалъ позабавить слушателей въ тотъ же самый день вечеромъ; ибо видѣлъ ясно, что товарищи мои немного стыдились меня, и что мнѣ уже не слѣдовало терять времени къ пріобрѣтенію гласнаго признанія моихъ способностей.

-- Постойте, сотрудники мои, сказалъ наконецъ старикъ-комедіянтъ, избранный нами въ президенты,-- дождь пересталъ, и мы должны поспѣшить исполнить свой долгъ въ отношеніи къ бѣдному народу, который собрался въ лагерѣ подъ Стамфордомъ.

-- Мы явимся къ нему церемоніяльно, съ музыкою и пляскою, кричала веселая дѣвушка.

Согласно съ этимъ необходимо замѣтить, что наше шествіе должно было совершиться пѣшкомъ; мы шумно высыпали изъ вагона, при чемъ каждый, не выключая и старичка въ сапогахъ съ бѣлыми отворотами, сдѣлалъ скачокъ на-земь съ верхушки лѣстницы. Надъ нашими головами раскидывалось такое море солнечнаго свѣта и блестящихъ облаковъ, а подъ ногами такая яркая растительность, что -- какъ я въ то время скромно замѣтилъ -- казалось, природа вымыла себѣ лицо и надѣла лучшія свои драгоцѣнности и свѣжее зеленое платье, въ честь нашей конфедераціи. Обративъ глаза на сѣверъ, мы увидѣли всадника, который ѣхалъ не спѣша, разбрызгивая небольшія лужи на стамфордской дорогѣ. Онъ приближался, торча въ сѣдлѣ окостенѣвшею своею перпендикулярностью: фигура высокая и худощавая, одѣтая въ буровато-черную одежду. Комедіантъ и гадальщикъ тотчасъ же въ немъ узнали -- и наружность его свидѣтельствовала -- путешествующаго проповѣдника, пользующагося большою славою между методистами. Насъ не мало приводило въ недоумѣніе то, что онъ ѣхалъ по направленію не къ Стамфорду, а отъ Стамфорда. Когда же, однако, этотъ новый представитель бродяжнической жизни подъѣхалъ ближе къ зеленѣвшей луговинѣ, гдѣ стояли указательный столбъ и наша телѣга, всѣ шестеро бродягъ-товарищей, а съ ними и я, побѣжали къ нему на встрѣчу и, окруживъ, закричали ему дружными голосами.

-- Что новаго, что новаго изъ лагеря подъ Стамфордомъ?

Миссіонеръ посмотрѣлъ съ удивленіемъ на странный кружокъ людей, который онъ затруднился бы составить, даже выбирая изъ всѣхъ своихъ разнородныхъ слушателей. Дѣйствительно, если всѣхъ насъ можно было отмѣтить общимъ названіемъ бродягъ, то все-таки между почтеннымъ старикомъ-комедіянтомъ, между лукавымъ предсказателемъ-нищимъ, между скрипачомъ-иностранцемъ и его веселою подругою, между щеголеватымъ книгопродавцемъ, между угрюмымъ Индѣйцемъ и между мною, праздношатающимся разкащикомъ, худенькимъ восьмнадцати-лѣтнимъ юношею, была огромная разница какъ въ наружности, такъ и во всемъ другомъ. Мнѣ показалось даже, что изъ-за неизмѣнной, желѣзной важности губъ стоявшаго посреди насъ проповѣдника, усиливалась выступить улыбка.

-- Добрые люди, отвѣчалъ онъ,-- лагерь подъ Стамфордомъ снялся.

Сказавъ это, методистскій пастырь хлыстнулъ лошадь и поѣхалъ на западъ. Союзъ нашъ рушился, оставшись безъ цѣли, и мы вдругъ отданы были на произволъ четырехъ вѣтровъ неба. Гадальщикъ, кивнувъ всѣмъ намъ головою и мигнувъ мнѣ въ особенности, повернулся на сѣверъ и, тихонько смѣясь, пошелъ по стамфордской дорогѣ. Старикъ-комедіянтъ съ своимъ товарищемъ, книгопродавцемъ, сталъ запрягать въ вагонъ лошадокъ, предполагая ѣхать на юго-западъ вдоль морскаго берега. Иностранецъ и его милая, смѣясь, простились съ нами и отправились по восточной дорогѣ, по которой и я шелъ въ этотъ день; отходя, молодой музыкантъ заигралъ веселую пѣсню, а дѣвушка начала свою легкую пляску и такимъ образомъ, какъ бы превращаясь въ солнечный свѣтъ и усладительные звуки, они, счастливые, мало-по-малу исчезли изъ виду. Наконецъ и я, съ грустною думою, засѣвшею въ головѣ и съ завистью въ сердцѣ, вызванною нехитрою философіею моихъ бывшихъ товарищей, присоединившись къ Пенобкотскому Индѣйцу, пошелъ къ отдаленному городу.

"Русскій Вѣстникъ", No 7, 1857

Оставить комментарий Готорн Натаниэль (перевод: Без указания переводчика) (yes@lib.ru) Год: 1837 Обновлено: 11/05/2018. 48k. Статистика. Новелла: Проза, Переводы Сочинения	Скачать FB2 Ваша оценка:
Аннотация: The Seven Vagabonds. Текст издания: журнал "Русскій Вѣстникъ", No 7, 1857.

Готорн Натаниэль Семеро бродяг

СЕМЕРО БРОДЯГЪ

Готорн Натаниэль
Семеро бродяг