Гребенка Евгений Павлович
Рассказ

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   

РАЗСКАЗЪ.

(Евгенія Гребенки.)

   Нѣтъ, что ни говорите, господа, а я совершенно согласенъ съ этимъ.... забылъ его имя, съ древнимъ мудрецомъ, который сказалъ, что всякаго поэта слѣдуетъ увѣнчать и выпроводить вонъ изъ города, пусть себѣ поетъ, да празднословитъ въ чистомъ полѣ и не смущаетъ рабочаго народа рѣшительно сказалъ толстый откупщикъ.
   Что вы! Макаръ Михайловичъ! закричали на него собесѣдники, съ вашимъ умомъ, съ вашимъ образованіемъ и вы говорите такія рѣчи!... помилуйте!.. вы шутите!
   Благодарю, господа, за комплименты, хоть я и не барышня; но, шутки въ сторону, я говорю мое убѣжденіе, мало этого, я говорю въ обширномъ смыслѣ, о всѣхъ вообще этихъ людяхъ, которыхъ называютъ въ газетахъ жрецами искусства, о писателяхъ, о живописцахъ, ваятеляхъ..... архитекторы еще другое дѣло... тутъ есть польза. . . . . . . . . . . . . . .
   Этотъ разговоръ состоялся зимой 1844 года въ добромъ городѣ Петербургѣ, въ небольшой гостиной. Собесѣдниковъ было человѣкъ пять; въ карты не играли, говорили, какъ легко было замѣтить, не о преферансѣ, не о наградахъ, не о Кастелланъ, а объ изящныхъ искуствахъ. Откупщикъ былъ не въ духѣ.
   Отчего вы такъ предупреждены противъ, какъ вы говорите, жрецовъ излщнаго, смѣясь замѣтилъ одинъ молодой человѣкъ.
   Отчего? странный вопросъ! отвѣчалъ откупщикъ. Лучше я васъ спрошу: отчего вы защищаете ихъ? пустой народъ!... настоящіе жрецы, ѣдятъ чужой хлѣбъ -- и только.
   Тутъ ораторъ, повидимому очень утѣшенный своей остротой -- не остротой, каланбуромъ -- не каланбуромъ, остановился, улыбаясь повелъ кругомъ глазами и продолжалъ:
   Да, рѣшительно пустой народъ, кругомъ должники общества, а чѣмъ отплачиваютъ ему?... исправляютъ говорятъ, нравы!.... нѣтъ, теперь мы стали умны, для этого, въ театрѣ посмѣемся. валъ скупымъ, а все таки не станемъ раскидывать деньги на стороны, человѣкъ прочитаетъ про взяточника, даже (Положимъ почувствуетъ къ нему омерзѣніе, а все таки если онъ взяточникъ -- то не выдержитъ, возьметъ.... просто пустой народъ писатели, пустой!..
   --А живописцы?
   Живописцы! почти съ ужасомъ закричалъ откупщикъ, а живописцы еще хуже. Писатель что нибудь скажетъ полезное хоть иногда ошибкой, а живописецъ.... да это просто народъ, которому и имя трудно прибрать, вотъ уже безполезнѣйшій человѣкъ живописецъ! хотѣлъ-бы я видѣть человѣка обязаннымъ чѣмъ нибудь живописцу?--
   А -- я такъ знаю.
   Да, конечно, живописецъ, могъ быть человѣкъ съ состояніемъ или въ связяхъ, ну, онъ и помогъ, положимъ, кому нибудь, но я не о томъ говорю. Вы покажите мнѣ человѣка, которому оказалъ бы услугу живописецъ собственно живописью, понимаете вы меня?
   -- Понимаю и постараюсь вамъ показать такого человѣка. Любопытно, любопытно! гдѣ же онъ этотъ фениксъ? гдѣ этотъ феноменъ? давайте его сюда! кричалъ самодовольно откупщикъ.
   Извольте, если этого вамъ хочется. Этотъ Фениксъ и Феноменъ -- я, къ вашимъ услугамъ.
   Вы?!....
   Да, Я; а живописецъ, составившій счастіе всей моой жизни, давшій мнѣ почувствовать тысячу удовольствій чистыхъ, духовныхъ, этотъ живописецъ знаменитой нашъ Брюловъ.
   -- Извините меня, я не полагалъ, впрочемъ это должно быть очень занимательная исторія.
   -- Она можетъ быть занимательна для меня....
   Однако....вѣдь онъ вамъ не давалъ денегъ?
   Ни гроша.
   Но былъ полезенъ совѣтами, связями....
   -- И этого не было -- даже я не зналъ, не видѣлъ Брюлова, а между тѣмъ считалъ его своимъ благодѣтелемъ.
   Вы меня заинтересовали, право! разскажите намъ ваше приключеніе....
   Съ удовольствіемъ; но для этого я долженъ начать немного издалека.
   То есть; отъ яицъ Леды?
   Почти такъ...
   Дѣлать нечего, вашъ разсказъ такъ для меня любопытенъ, что я готовъ слушать.
   И мы также, замѣтили гости, сдвигаясь въ кружокъ около разскащика.
   -- Я не помню матери, началъ молодой человѣкъ, по смерти отца остался сиротою по десятому году. Онъ былъ управителемъ въ имѣніи А... Мы жили хорошо; отецъ любилъ меня, я любилъ отца, да еще любилъ собачку Жучку, она была очень привязана къ намъ обоимъ. Какъ сегодня помню, весной, когда все цвѣло и пѣло, я игралъ съ Жучкой въ саду. "Полно тебѣ баловникъ возиться съ собаками," сказалъ мнѣ грубый голосъ, "скоро перестанешь.... Теперь тебя не кому баловать." Я поднялъ голову и увидѣлъ подлѣ себя грубую фигуру черномазаго прикащика, который такъ почтительно всегда стоялъ у порога въ комнатѣ батюшки и кланялся въ поясъ, слушая его приказанія, я удивился тону прикащика и сказалъ: "не мѣшай мнѣ, а не то пожалуюсь батюшкѣ."
   -- Вишъ какое пышное отродье!.... да знать я васъ не хочу.... вслѣдъ за этимъ прикащикъ пребольно выдралъ меня за уши и спокойно пошелъ своей дорогой.
   Съ воплемъ бросился я къ нашему дому, оскорбленный, уничтоженный оскорбленіемъ... Прибѣжалъ въ комнату -- пусто, въ другую -- тоже, въ третьей куча народа, всѣ толпятся около чего то, ничего не видно, только слышно: "Нѣтъ, уже ему не вѣковать, совсѣмъ холоденъ, опечатайте его пожитки.... Вѣдь онъ не сдалъ отчета по имѣнію...." Вслѣдъ за этимъ толпа раздвинулась, изъ неа вышелъ писарь -- я юркнулъ въ толпу и очутился лицемъ жъ лицу съ моимъ батюшкой: онъ лежалъ мертвый въ сѣромъ нанковомъ сюртукѣ.... Такъ его привезли изъ поля, гдѣ съ нимъ сдѣлался ударъ. Я забылъ и прикащика и выдранныя уши, и молча, въ оба глаза смотрѣлъ на отца; это зрѣлище было такъ неожиданно, такъ поразительно, что мнѣ казалось будто я сплю, и вижу страшное сновидѣніе.
   -- Что же ты, глупенькій, не плачешь, сказала мнѣ какая то старушка, показывая рукой на трупъ отца,-- вѣдь ты теперь круглый сирота, тебя только тотъ не станетъ обижать, кто не захочетъ.
   Слова ли старухи расторгли меня или мои выдранныя уши разболѣлись или наконецъ я понялъ свою потерю, въ этомъ не могу дать себѣ отчета, но только я, рыдая, упалъ на холодную грудь моего батюшки, -- Жучка всю ночь выла подъ окномъ.
   Назавтра похоронили батюшку и я остался одинъ на бѣломъ свѣтѣ; всѣ наши комнаты опечатали, я пошелъ спать на кухню. На кухнѣ было много народа, много постелей, но я вездѣ былъ лишній; изъ одного угла меня гоняй въ другой, мнѣ стало тяжело и, я вышелъ на чистый воздухъ. Была прекрасная, теплая южная ночь; звѣзды весело сверкали на темно-синемъ небѣ, въ саду пѣлъ соловей; недалеко на широкомъ дворѣ какой то парень плясалъ трепака подъ балалайку, и веселая толпа бабъ хохотала вокругъ него. Мнѣ стало грустно, я плакалъ. Жучка положа мнѣ морду на колѣни не сводила съ меня глазъ. Помню что послѣ я всталъ. Жучка, побѣжала передо мной, и шелъ я за Жучкой, не зная, куда? пока не очутился на могилѣ батюшки. Я прилегъ на мягкую свѣжую землю, долго плакалъ и уснулъ. Всю ночь свѣтлыя видѣнія носились передо мной -- одно веселѣй, утѣшительнѣе другаго, я проснулся и не вѣрилъ глазамъ, своимъ, чудная великолѣпная картина открылась передо мной. Былъ тихій, торжественный часъ весенняго утра: востокъ пламенѣлъ тысячью огнисто золотыхъ отливовъ; полупрозрачныя утреннія облака легко летѣли одно надъ другимъ все выше и выше и терялись въ свѣтлой лазури, сверкая розовыми огнями. Кругомъ меня была тишина и утренняя прохлада; надо иной тихо пѣла какая -- то птичка, будто боясь своимъ голосомъ разрушать общую гармонію. Боже мой! Какъ тогда мнѣ показался прекрасенъ Божій міръ!.... Облака мнѣ казались ступенями, по которымъ идутъ души за небо, я твердо вѣровалъ, что душа отца моего витаетъ тамъ высоко, высоко! и улыбается мнѣ оттуда... я рвался душей, въ это безграничное пространство -- и съ этой минуты полюбилъ природу, безсознательно, но горячо...
   Я забылъ свое горе и плакалъ отъ умиленія, я былъ, увѣренъ, что отцу моему хорошо..... Но взошло солнце, облака разсѣялись..... насталъ день, пробудился народъ; все зашумѣло, застучало, заговорило.... птичка умолкла, облака улетѣли куда то далеко, а съ ними вмѣстѣ и мои мечтанія и мой душевный покой...
   День съ своими заботами пробудилъ и войнѣ животное чувство голода. Въ дворъ я идти боялся, тамъ нѣкому было приласкать меня, а обидѣть могъ всякій -- и безъ цѣли вздумалъ пойти на рынокъ нашего мѣстечка. Сталъ кликать Жучку, она не идетъ за мной и пристально разсматриваетъ огромный бычачій рогъ, положа на него обѣ лапы. Думая заманить Жучку я взялъ рогъ и пошелъ съ кладбища; Жучка шла за мной до воротъ, въ воротахъ остановилась, долго смотрѣла на меня и опять вернулась на могилу. День въ мѣстечкѣ былъ торговый, много народа ѣхало на зеленую площадь, раскинутую противъ церкви, гдѣ уже слышенъ былъ шумъ и крикъ торговли, безъ чего, какъ извѣстно у насъ не продать ни купить ни пары сапоговъ, ни куска хлѣба. Не ѣвши почти цѣлыя сутки, я въ изнеможеніи сѣлъ на ступеняхъ церковной паперти и жадно смотрѣлъ на крестьянъ, которые весело завтракали, кто дыней, кто кускомъ чернаго хлѣба -- всѣ шли мимо меня и ни одинъ человѣкъ не предложилъ мнѣ куска хлѣба. Тогда это для меня казалось очень удивительно, я уже рѣшился было попросить, да, признаюсь вамъ, языкъ не ворочался -- и вотъ подходитъ ко мнѣ человѣкъ, обвѣшанный съ ногъ до головы разными гребешками; онъ благосклонно, съ участіемъ посмотрѣлъ на меня и сказалъ:
   Ей хлопецъ! что ты хочешь за рогъ?--
   Тогда только я замѣтилъ, что у меня въ рукахъ остался рогъ, которымъ я манилъ съ кладбища Жучку. Первымъ побужденіемъ было отдать рогъ незнакомцу; но меня остановила мысль, что, можетъ быть я могу, продавъ рогъ, позавтракать, и совѣстясь запросить за него цѣну, я спросилъ, самъ не знаю, почему, а для чего онъ тебѣ?
   -- Ты видишь, я гребенщикъ, надѣлаю изъ него вотъ этакихъ гребешковъ. Что тебѣ дать за него?
   Что дадите, я буду доволенъ.
   Молодецъ!... сказалъ гребенщикъ, далъ мнѣ двѣ мѣдныя монеты, погладилъ меня по головѣ и ушелъ. А я со всѣхъ вотъ бросился къ старухѣ, продававшей баранки, отдалъ ей монеты и позавтракалъ.
   Можетъ быть выдумаете, что я ищу въ моемъ разсказѣ мелодраматическихъ эфектовъ.--
   Извините, замѣтилъ откупщикъ, а почти что такъ.... могила отца, этотъ съ позволенія сказать, кстати найденный рогъ. . . . . . . . . . . . . . . . . .
   -- Между тѣмъ здѣсь нѣтъ ни слова выдуманнаго...... правду говорятъ: самая невѣроятная исторія есть истинная.
   Ваша правда, но я тутъ не вижу ничего, этакаго о художествахъ, даже ремесло гребенщика считаю полезнымъ ремесломъ, но ни чуть не изящнымъ.
   -- Согласенъ, замѣтилъ молодой человѣкъ, но я нарочно разсказалъ вамъ первый шагъ мой на широкое раздолье свѣта, гдѣ такъ много скачетъ каретъ и тянется пѣшеходовъ, я рано или поздно всѣ приходятъ къ одной цѣли -- къ могилѣ! Моя жизнь была не сладка, я не стану томить васъ описаніемъ моей юности, довольно знать, что меня нищаго сироту, призрѣлъ одинъ баринъ кормилъ меня, ругалъ когда бывалъ голоденъ, попрекалъ на каждомъ шагу и, въ качествѣ не то слуги, не то компаньона привезъ въ Петербургъ, куда пріѣхалъ закладывать имѣніе, чтобъ за эти деньги устроить выварку сахару изъ арбузныхъ корокъ. Мой благодѣтель любилъ всегда, какъ онъ выражался, потолковатъ о предметѣ. Напримѣръ, бывало, онъ увидитъ какого-нибудь пѣтуха и сейчасъ обратится ко мнѣ съ вопросомъ:
   -- Послушай, братецъ, вѣдь этотъ пѣтухъ великъ?
   Не очень.
   -- Какъ не очень? ты, братъ, вѣчно врешь; какъ не очень? до онъ больше гуся! не правда ли?
   Кажется....
   -- Нѣтъ, именно, больше, а? больше?
   Больше.
   -- Ну да, больше! Экіе бываютъ, чортъ возьми, пѣтухи!..... Не забудь этого разсказать Авдотьѣ Ивановнѣ.
   Этой страсти толковать о предметахъ я обязанъ, что мой благодѣтель, возилъ меня съ собой вездѣ, куда только влекло его досужее любопытство. Мы съ нимъ перетолковали подобнымъ образомъ обо всемъ, о пирожкахъ въ кандитерской Излера, о шарманщикахъ, о Крестовскомъ островѣ, о желѣзной дорогѣ, о монументахъ и какъ то, когда истощился запасъ любопытныхъ предметовъ, поѣхали смотрѣть Академію Художествъ..... Въ это время я былъ человѣкъ, безъ всякаго значенія такъ, животное, кушающее чужой хлѣбъ, и не смотря на всю горесть своего положенія, я не зналъ, что съ со-бой дѣлать? Куда дѣваться? по моему рожденію я не могъ вступить въ службу, работать ничему не выучился съ малолѣтства; да, по правдѣ сказать, не чувствовалъ ни къ чему никакой охоты....... Вотъ мы пріѣхали къ Академіи; какой-то радостный трепетъ пробѣгалъ по моимъ жиламъ, когда мы поднялись по широкой лѣстницѣ, уставленный рѣдкими статуями, и вошли въ круглый залъ. Я былъ совершенно счастливъ; съ восторгомъ смотрѣлъ на изящныя произведенія и не впопадъ толковалъ съ моимъ благодѣтелемъ о картинахъ; но не достанетъ словъ разсказать вамъ то чувство, которое овладѣло мной, когда я подошелъ къ картинѣ Брюлова, Вознесеніе Богоматери. Я слѣдилъ глазами за тихо восходящей въ небеса Богоматерью, и вмѣстѣ. съ тѣмъ душа моя рвалась все выше и выше, туда въ далекія облака, которыя сказались изъ миріадъ безплотныхъ силъ живущихъ, смотрящихъ, ликующихъ... и вдругъ, незнаю почему, въ моей памяти воскресло первое, утро одиночества, встрѣченное мною на могилѣ отца, живописныя облака двигались передо мной, казалось отъ нихъ вѣяло утѣшеніемъ и надеждой будущаго и я -- заплакалъ.... мнѣ кажется, если бы я въ это время увидѣлъ Брюлова, я бы преклонился передъ нимъ благоговѣйно съ трепетомъ, съ сознаніемъ своего ничтожества...-- А какъ ты, братъ, думаешь, на кого похоже вотъ это кудрявое личико? спросилъ меня мой благодѣтель, указывая пальцемъ на картину.
   Не знаю, отвѣчалъ я.
   -- Эге! а я такъ знаю, на моего Ванюшу -- не правдали?..
   Я какъ-то не ловко отвѣчалъ на выходку барина, онъ назвалъ меня грубіяномъ, неблагодарнымъ; у насъ вышла размолвка -- и я оставилъ его съ твердымъ намѣреніемъ сдѣлаться живописцемъ. Не стану вамъ описывать моей плачевной участи; не стану утомлять васъ разсказами о грубыхъ оскорбительныхъ отказахъ многихъ стариковъ, которые считаются жрецами искуство, можетъ быть потому что долго живутъ и широко разглагольствуютъ объ изящномъ. Богъ съ ними! я работалъ, тяжко работалъ для пропитанія, а все остальное время занимался рисованьемъ. Сначала мои занятія шли трудно, тяжело, утомляли тѣло и душу, и я часто начиналъ сомнѣваться въ моемъ призваніи, но мнѣ всегда въ моей тѣсной каморкѣ снились чудные сны, блестящее небо, полчища облаковъ легкихъ, прозрачныхъ, сіяющихъ, и эти облака оживали въ сонмы ангеловъ, поющихъ славу Божію и видѣніе становилось торжественнѣе, святѣе.... сложно оживала передо мной картина Брюлова, поразившая меня. И я просыпался, бодрый, свѣжій, крѣпкій, для тру дожъ дневныхъ... такъ прошло нѣсколько лѣтъ, мой трудъ вознагражденъ, и вотъ я, благодаря Бога, художникъ, люблю мое художество, какъ самаго себя и счастливъ и спокоенъ... А что было бы со мной, еслибы я не увидѣлъ картины Брюлова?... страшно и подумать!.... Можетъ быть до сихъ поръ я пресмыкался бы изъ за куска хлѣба передъ человѣкомъ, котораго презиралъ, потакалъ бы ему въ нелѣпыхъ сужденіяхъ, кормилъ бы его собакъ, и хлопалъ бы арапникомъ, въ случаѣ, если гостямъ захотѣлось бы отъ скуки посмотрѣть рысака съ конюшни моего патрона. А теперь?... Я часто сравниваю мою судьбу настоящую съ прошедшей и всегда спѣшу въ Казанскую Церковь, гдѣ, преклони колѣни, тепло молюсь предъ Святой картиной, давшей мнѣ все......
   Молодой художникъ умолкъ; его глаза наполнялись слезами.
   -- Это такъ, замѣтилъ откупщикъ, но мало бываетъ восторговъ души; для счастія человѣка иногда нужно что нибудь и по матеріяльнѣе.
   Понимаю, вы говорите о деньгахъ?..
   -- Совершенно такъ.
   Объ этомъ я ее думаю; за одинъ портретъ самолюбіе людей мнѣ платитъ столько, что я безбѣдно могу существовать полгода и заниматься для себя художествомъ, притомъ же, я не прихотливъ и живу счастливо, словомъ, я свободный художникъ.
   Оно такъ, я съ вами почти согласенъ... сказалъ откупщикъ -- и задумался.

"Картины русской живописи", СПб, 1846

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru