Lib.ru/Классика: Григорович Дмитрий Васильевич. В ожидании парома

ВЪ ОЖИДАНІИ ПАРОМА.

РАЗСКАЗЪ.

Кого хоть разъ въ жизни не застигали на нашихъ дорогахъ продолжительное немастье, весенняя распутица или позднее осеннее время,-- тому, можетъ быть, лишнее описывать все, что претерпѣваетъ въ такихъ случаяхъ путешественникъ. Достаточно сказать, что курная изба, со всею ея грязью, вонью и духотою, привѣтствуется тогда съ величайшею радостію.

На мою долю выпали и грязь и ненастье. Апрѣль стоялъ на половинѣ; зимній путь прекратился; но ѣхать пока еще можно было: почва, благодаря возвратившимся морозамъ и постоянному холодному вѣтру, держалась Довольно твердо. Вдругъ вѣтеръ повернулъ съ юга; по прошествіи какого нибудь часа, небо покрылось тучами и частый, теплый дождь зашумѣлъ со всѣхъ сторонъ. Воздухъ сдѣлался такъ мягокъ, что земля видимо почти распускалась; низменныя мѣста дороги и колеи наливались водою; въ ровныхъ мѣстахъ было еще хуже: глина называлась за колеса цѣлыми ворохами и мѣшала двигаться. Я торопилъ, однакожь, ямщика. Намъ предстоялъ переѣздъ черезъ Оку. Принимая въ соображеніе время и погоду, мы легко могли засѣсть на этомъ берегу, въ случаѣ, если замѣшкаемъ.

До перевоза оставалось верстъ шестнадцать,-- сущая бездѣлица кажется! По желѣзной дорогѣ проѣхать такое пространство полчаса, по шоссе -- часъ, много полтора; но надо замѣтить, мы пробирались такъ называемымъ большимъ почтовымъ трактомъ; какъ всѣ пути такого рода, дорога наша отличалась отъ нолей кое-гдѣ торчавшими по сторонамъ ветелками. Тутъ уже нѣтъ возможности расчислить время, соображаясь съ числомъ верстъ; можете благополучно проѣхать отъ станціи до станціи; можете также просидѣть въ какой побудь котловинѣ и всего чаще, подъ какимъ нибудь мостомъ, цѣлые сутки.

Мы едва тащились.

Время отъ времени попадались подводы съ мукою, которыя безнадежно бились посреди дороги; мы подсобляли ямъ выкарабкаться и продолжая путь, чтобы полверсты далѣе засѣсть, въ свою очередь, и ждать, пока не выручатъ оставшіеся позади и только что нами же вырученные люди. Въ такомъ обмѣнѣ услугъ заключались, можно сказать, путевыя впечатлѣнія и развлеченія.

Гладкая, пустынная какъ степь, мѣстность убѣгала во всѣ стороны; всюду мелькала темная взбудораженная почва, по которой хлесталъ ливень; встрѣчались сломанныя оси, чахлыя ветлы и стаи галокъ, которыя, какъ бы въ контрастъ грустной неподвижности всего остальнаго, проносились стрѣлою надъ нашими головами.

Не помню, чтобы было когда нибудь такъ печально на землѣ и на небѣ! Весеннее время года перемежается въ средней полосѣ Россіи періодами, гдѣ рѣшительно не разберешь, что происходитъ въ природѣ; признаки весны исчезаютъ совершенно; кажется скорѣе, наступила суровая, опустошительная осень; птицы, прилетѣвшія при первомъ тепломъ вѣтрѣ, Богъ вѣсть куда всѣ попрячутся; сѣрый туманъ застилаетъ окрестность; отчаянная глушь воцаряется всюду; обнаженныя деревья, обливаемыя дождемъ и колеблемыя вѣтромъ, уныло гудятъ, дополняя тоску, Которая сама собою вливается въ душу....

Былъ уже часъ восьмой вечера, когда, сквозь частую сѣть дождя и начинающіеся сумерки, блеснулъ въ отдаленьи одинъ изъ поворотовъ Оки. Но прежде, чѣмъ попасть на перевозъ, слѣдовало проѣхать длинную-длинную деревню, раскинутую на низменному берегу. Улица буквально запружена была лошадьми, подводами и народомъ, ждавшимъ очереди. Нечего было думать ѣхать далѣе; надо было остановиться при самомъ въѣздѣ въ деревню.

-- Гдѣ пиромъ, на той или на этой сторонѣ? спросилъ я, какъ только выровнялся съ ближайшими возами.

-- Паромъ ушелъ.... отозвалось нѣсколько голосовъ.

-- Давно ли?

-- Съ утра ушелъ!

-- Какъ съ утра?!...

-- Съ утра.... Канатъ порвался у парома.... онъ и ушелъ!...

Дождь промочилъ во многихъ мѣстахъ мое платье и я продрогъ до костей; но при этомъ извѣстіи меня въ жаръ кинуло. Кромѣ того, что я спѣшилъ достигнуть цѣли своей поѣздки, мнѣ слишкомъ хорошо было извѣстно, что значитъ дожидаться возстановленія порядка, когда наблюденіе за порядкомъ, передаваясь Отъ одного лица къ другому, переходитъ наконецъ къ мелкимъ властямъ, а мелкія власти, послѣ дружескаго объясненія съ содержателемъ перевоза, предоставляютъ послѣднему полную свободу дѣйствовать и распоряжаться по своему произволу.

Я рѣшился оставить лошадей, взять чемоданъ и попытаться переѣхать на лодкѣ. Съ такою мыслію направился я къ рѣкѣ.

Съ каждымъ шагомъ впередъ, труднѣе было двигаться. Улика, окутанная уже полумракомъ, представляла совершенную кашу изъ подводъ, людей и лошадей; все это располагалось зря, безъ всякаго порядка, тискалось и сбивалось, уходя въ грязь по колѣно и по ступицу; иная телѣга стояла прямо, другая поперекъ; въ одномъ мѣстѣ голова лошади упиралась въ возъ, въ другомъ,-- заднія ноги животнаго тѣсно жались къ сосѣднимъ колесамъ; трудно было понять, какъ все это могло уставиться такимъ образомъ; но еще труднѣе было понять, какъ все это разъѣдется, какъ отцѣпится одна ось отъ другой, какъ двинутся колеса безъ того, чтобы не переломать ноги бѣднымъ клячамъ. Нескончаемый этотъ лабиринтъ неожиданно прерывался гуртомъ воловъ, которые неподвижно лежали подъ дождемъ и смутно обозначались въ сѣдомъ парѣ, клубившимся надъ ними. На самомъ берегу, у спуска къ косогору, стояли толпы народа, крики, говоръ и шлепанье по грязи, все это мѣшалось съ грохотомъ рѣки, шумѣвшей отъ падавшаго на нее дождя, и плескомъ волнъ. Не было возможности разобрать цѣлой рѣчи; посреди говора, ясно только слышалось: "куда лѣзешь! народъ! начальство не позволяетъ!... слышь: начальство!..." слова эти, произносимыя съ сильнымъ малороссійскимъ акцентомъ, принадлежали сухопарому, рябому инвалиду очень мирнаго вида, который тутъ и тамъ появлялся съ тоненькой хворостинкой въ рукѣ. Этотъ же самый инвалидъ, на вопросъ мой: можно ли проѣхать въ лодкѣ? отвѣчалъ, что это никакъ невозможно, что лодка была привязана къ парому и ее унесло вмѣстѣ съ нимъ; а что вотъ какъ пріѣдетъ паромъ, тогда, пожалуй, можно и на лодкѣ переѣхать....

Скрѣпивъ сердце, я отправился назадъ искать ночлега.

Сколько ни странствуйте по нашимъ дорогамъ, сколько ни испытывайте всякаго рода дорожныхъ бѣдствій, при каждой новой поѣздкѣ вамъ непремѣнно встрѣтится новый, еще не извѣданный случай. Мнѣ, по крайней мѣрѣ, ни разу не приводилось быть жертвой порваннаго каната, хотя я много разъ слышалъ о подобныхъ случаяхъ. Этотъ канатъ не выходилъ у меня изъ головы: "Отчего бы ему оборваться?... разсуждалъ я мысленно:-- отчего могло произойти все это?... надо думать, вотъ какъ было: конторщикъ или управитель какого нибудь помѣщика купилъ дешевенькія сѣмена конопли (въ расходной книгѣ выставлены были, разумѣется, сѣмена первѣйшаго сорта и самые дорогія): уродилась плохая конопель; изъ нея вышла плохая пакля; управитель или конторщикъ ловко подсунулъ ее купцу-поставщику, который, въ свою очередь, ловко подсунулъ ее канатному фабриканту. Фабрикантъ началъ вить изъ нея особеннаго рода дешевенькіе канаты, предназначаемые на продажу лицамъ, не больно свѣдущимъ въ дѣлѣ веревочнаго производства. Содержатель парома былъ не на столько дуракъ, чтобы покупать дорогой канатъ, когда подъ руками находится дешевый. "Авось сдержитъ!" думалъ онъ, не видя даже лично для себя никакой потери, въ случаѣ, если и не сдержитъ; народу, съѣзжающемуся къ его перевозу, все-равно, дѣваться больше вѣдь некуда,-- хочешь не хочешь, переѣзжай здѣсь, а не въ другомъ мѣстѣ; ближе сорока верстъ въ обѣ стороны нѣтъ парома: потери слѣдовательно никакой нѣтъ для содержателя перевоза; бояться ему также нечего, послѣ предварительнаго переговора съ мелкими властями.

Восходя такимъ образомъ къ источнику безпорядка, я мысленно говорилъ: "но отчего же наконецъ такая круговая порука взаимнаго надувательства и недобросовѣстности?... Отчего же все это?... Отчего?!.."

Совсѣмъ уже стемнѣло и въ окнахъ зажигались огни, когда возвратился я къ своему ямщику. Мы направились къ ближайшей избѣ. Но такъ уже видно суждено было, чтобы въ этотъ день испытывать однѣ неудачи: въ избѣ скопилась цѣлая орда; не оставалось свободнаго уголка. Насъ отправили въ избу насупротивъ, увѣряя, что тамъ найдемъ много свободнаго мѣста: изба принадлежала бурмистру; онъ держалъ горницу и пускалъ однихъ купцовъ и помѣщиковъ.

На этотъ разъ дѣйствительность далеко даже превзошла ожиданія. У бурмистра нашелъ я трехъ человѣкъ; съ первыхъ словъ оказалось, что то была проѣзжіе помѣщики, претерпѣвавшіе одинаковую со мною участь. Всѣ трое сидѣли вокругъ стола, уснащеннаго стаканами и блюдечками; тутъ же возносился самоваръ, шипѣвшій самымъ привлекательномъ образомъ. Минутъ черезъ десять, переодѣтый и обогрѣтый сидѣлъ я между ними со стаканомъ чая, радушно предложеннымъ мнѣ сосѣдомъ, человѣкомъ среднихъ лѣтъ, весьма симпатической наружности, закутаннымъ въ коричневое пальто, повязаннымъ чернымъ галстухомъ, пропускавшимъ бѣлые и тонкіе воротнички рубашки. Второй сосѣдъ былъ миньятюрный, худенькій, но живой и веселый господинъ съ крошечнымъ бѣлокурымъ лицомъ, отличавшимся необыкновенною подвижностію. Третій представлялъ изъ себя толстяка лѣтъ шестидесяти, съ шарообразною сѣдоватою головою, сѣрыми глазами на выкатѣ и коротенькой шеей; онъ сидѣлъ безъ галстуха, въ халатѣ и туфляхъ, покуривая изъ коротенькаго чубука, залѣпленнаго сургучомъ,-- онъ страшно хрипѣлъ, пыхтѣлъ и закашливался,-- обстоятельство, заставлявшее его поддерживать свободною рукою животъ, который, отъ чрезмѣрнаго сотрясенія туловища, приходилъ всякій разъ въ сильное колебаніе. Повидимоху, ему тѣсно было даже въ халатѣ; онъ ѣхалъ, видно, на своихъ: подъ ногами его стоялъ тяжеловѣсный поставецъ, а шагахъ въ двухъ подымалась широкая, пышно взбитая перина съ ситцевымъ одѣяломъ и подушками.

Въ промежутокъ этихъ десяти минутъ, какъ я вошелъ въ избу, онъ слова не промолвилъ; но все время сохранялъ онъ какой-то неловкій, сконфуженный видъ, пыхтѣлъ и краснѣлъ, бросая, особенно на меня, недовѣрчивые, косые взгляды; компанія очевидно стѣсняла его.

Первымъ поводомъ къ бесѣдѣ послужилъ, разумѣется, безпорядокъ, которому обязаны мы были нашимъ столкновеніемъ.

-- Мошенники! неожиданно пробурчалъ толстякъ, къ совершенному удовольствію маленькаго живаго господина, который, казалось, только и ждалъ, чтобы разразиться смѣхомъ.

Замѣчаніе толстяка произнесено было такимъ мрачнымъ, такимъ недовольно-комическимъ тономъ, что дѣйствительно трудно было удержаться.

-- Чего вы смѣетесь? Конечно, мошенники! повторилъ онъ, дико поглядывая на весельчака.

-- Еще бы не мошенники!!... Развѣ я заступаюсь? возразилъ тотъ, продолжая надрываться: -- впрочемъ намъ съ вами нечего много жаловаться, подхватилъ онъ преднамѣреннымъ какимъ-то тономъ и какъ бы желая подразнить старика: -- намъ съ вами грѣхъ роптать; одно развѣ: домой позже пріѣдемъ! Чтожь! касается до всего остальнаго,-- мы здѣсь блаженствуемъ;-- именно блаженствуемъ! видите: садимъ въ теплой избѣ, пьемъ чай... вашъ человѣкъ даже вамъ перину послалъ. Чего жь еще?!.. Нѣтъ, скажите-ко лучше, каково-то теперь бѣдному мужичонку, что стоитъ на улицѣ, вотъ что? Каково этому мужичонку, который, не только не пьетъ теперь чаю и не уснетъ на перинѣ, но которому нечѣмъ даже за ночлегъ отдать, чтобы отъ дождя спрятаться? Скажите-ка лучше,-- ему каково?... Вотъ, добавилъ маленькій господинъ живо обратясь ко мнѣ и насмѣшливо прищуривая глазки по направленію къ толстяку: -- вотъ они говорили намъ, что все это ровнехонько ничего не значитъ; что мужикъ привыкъ, ко всему этому...

-- Разумѣется, привыкъ! произнесъ толстякъ нахмуривая брови и какъ то бокомъ пятясь на своемъ стулѣ.

-- Ну, а какъ вы думаете, заговорилъ въ свою очередь господинъ въ коричневомъ пальто, холодно поглядывая на толстяка,-- думаете-ли вы, что этотъ мужикъ, у котораго, по вашему мнѣнію, кожа должна быть дубовая, привыкъ-ли онъ, напримѣръ, платить за хлѣбъ для себя собственно, и за овесъ и сѣно для своей лошади, привыкъ-ли онъ платить въ три-дорога противъ того, что въ самомъ дѣлѣ стоитъ овесъ, сѣно и хлѣбъ?:Не думаю, чтобы это было ему нипочемъ!... А между тѣмъ,;могу васъ увѣрить, весь этотъ народъ, который вы видѣли здѣсь, на улицѣ, находится въ такомъ положенія! присовокупилъ онъ перемѣняя голосъ и обратясь ко мнѣ:-- я самъ спрашивалъ; тутъ есть бѣдняки, которые ужъ третьи сутки дожидаются; извѣстно; человѣку надо ѣсть, надо, чтобъ и лошадь сыта была; какже невоспользоваться такимъ случаемъ: ломи съ него за все въ тридорога! Такихъ случаевъ, какъ тотъ, которому обязаны мы нашей встрѣчѣ, только и ждутъ обыватели прирѣчныхъ деревень. Надо было видѣть, что происходило въ этой самой деревнѣ (и нѣтъ причинъ, чтобы въ другихъ не было того же самого), во время половодья, недѣли двѣ назадъ: я давно привыкъ ко всему этому, но" признаюсь, послѣдній разъ, пришелъ въ ужасъ: подводъ съѣхалось, я думаю, больше, чѣмъ теперь; большая часть возвращалась изъ Москвы послѣ обоза; Ока восемь дёнъ стояла въ разливѣ, восемь дёнъ не было возможности попасть нашу сторону! Хлѣба, сами полагаю знаете, весною остается ужа немного; у другаго, если семья большая, въ февралѣ уже весь вышелъ; объ овсѣ и сѣнѣ говорить нечего! И наконецъ, не напасешься всего этого дней на десять, которые необходимы для переѣзда изъ деревни въ Москву и обратно. Вотъ тутъ-то поглядѣли-бы вы, что здѣсь происходило: кто продавалъ одежду для того, чтобы прокормиться, а время, надо замѣтить, было самое холодное и дождливое; кто продавалъ лошадь, чтобы не дать ей издохнуть съ холоду, кто сани сбывалъ... Всѣ эти предметы отдавались, разумѣется, за самую бездѣлицу; проѣзжающій находился въ рукахъ обывателей, которые, ни мало не стѣсняясь совѣстью, просто грабило! Я вамъ говорю: такая картина, что не приведи Богъ во второй разъ видѣть!... а придется, непремѣнно придется, потому что я каждую весну и осень проѣзжаю оо этой дорогѣ...

Разговоръ, къ которому тотчасъ же присталъ маленькій женой господинъ, завязался на эту тему. Мы совсѣмъ почти забыли толстяка; онъ, впрочемъ, молчалъ; казалось, онъ недоволенъ былъ предметомъ бесѣды.

Переходя отъ одного вопроса къ другому, мы невольно коснулись быта народа и нравственныхъ его свойствъ. Мнѣнія были очень различны; мы вообще такъ мало обращаемъ вниманія на народъ, такъ мало знаемъ его, что иначе быть не могло; перебравъ хорошія качества нашего простолюдина, мы пришли къ его недостаткамъ; тутъ мнѣнія еще рѣзче стали отличаться одно отъ другаго. Одного болѣе всего возмущала жадность къ барышу, часто даже заглушающая совѣсть и религіозное чувство; другой нападалъ на отсутствіе крѣпкаго нравственнаго начала, на малодушіе и безхарактерность; маленькій господинъ съ жаромъ обвинялъ мужика въ лѣности и внутренней распущенности, которую часто даже прикладываетъ онъ къ личнымъ своимъ интересамъ. Хотя маленькій господинъ очевидно увлекался собственными словами и черезъ чуръ горячился, сужденіи его показывали человѣка не лишеннаго наблюдательности и много обращавшагося съ народомъ. По мѣрѣ того какъ говорилъ онъ, толстякъ замѣтно дѣлался внимательнѣе; онъ началъ даже поддакивать, утвердительно потряхивалъ головою и время отъ времени бросалъ на меня и моего сосѣда торжествующіе взгляды.

Слово за словомъ, рѣчь коснулась той роли, которую играютъ страсти въ душѣ простолюдина.

-- Я имѣю основаніе думать, что страсти вообще, т. е. какъ благородныя, такъ и неблагородныя, одинаково свойственны всему человѣческому роду безъ различія состояній... сказалъ собесѣдникъ въ коричневомъ пальто:-- на мои глаза (думаю я на, ваши точно также), не существуетъ между людьми другой разницы, какъ та, которую даютъ большая или меньшая степень развитія и образованія; но въ дѣлѣ страстей, мнѣ по крайней мѣрѣ такъ кажется, образованіе и развитіе не имѣютъ большаго значенія; онѣ помогаютъ только страсти иначе выразиться, смягчаютъ форму; дѣйствіе страсти, сущность нравственнаго процесса остается все та же....

Такое мнѣніе не встрѣтило возраженія ни съ моей стороны, ни со стороны маленькаго господина. Казалось, это удивило толстяка; до настоящей минуты, онъ не переставалъ моргать панъ обоимъ съ видомъ взаимнаго соучастія, какъ бы ожидая, что вотъ-вотъ оба мы разразимся смѣхомъ; обманутый въ своихъ ожиданіяхъ, онъ раздулъ губы и отвернулся съ видомъ пренебреженія, какъ будто хотѣлъ сказать:

-- "Ну, опять запороли чепуху!..."

-- Мнѣ извѣстно изъ самыхъ вѣрныхъ источниковъ, продолжалъ между тѣмъ господинъ, начавшій разговоръ:-- знаю вѣрно, что въ нашихъ тюрьмахъ, напримѣръ, на три тысячи преступниковъ среднимъ числомъ находится около восьмисотъ такихъ, которыхъ страсти, я разумѣю сердечныя страсти, довели до преступленія; такая пропорція что нибудь доказываетъ въ пользу нашего общаго мнѣнія! Я убѣжденъ въ этомъ. Постоянно живу въ деревнѣ, постоянно наблюдаю;всего насмотрѣлся. Не далѣе какъ прошлою осенью былъ у меня случай съ однимъ изъ этихъ вялыхъ апатичныхъ, какъ вы ихъ называете... Пожалуй, я разскажу вамъ, если не скучно?..

Я и маленькій сосѣдъ мой выразили готовность слушать. Толстякъ ничего не сказалъ; онъ явно предупрежденъ былъ противъ разсказчика; щетинистыя брови его выпрямились однакожъ и пухлое лицо повернулось въ нашу сторону.

Господинъ въ коричневомъ пальто обрѣзалъ сигару, налилъ новый стаканъ чаю и началъ такимъ образомъ:

-- Я замѣтилъ, кажется, что происшествіе, о которомъ пойдетъ рѣчь, случилось осенью; по осенью оно собственно только кончилось; началось гораздо раньше: весною прошлаго года.-- Верстахъ во ста отсюда, за Окою, находится у меня деревушка, вѣрнѣе, выселки изъ другой деревни, гдѣ я провожу обыкновенно лѣто; выселки отъ меня версты двѣ; народъ на оброкѣ; но ни разстояніе, ни оброчное положеніе не мѣшаетъ мнѣ знать очень хорошо, что тамъ дѣлается. Надо вамъ сказать, я самъ занимаюсь своимъ хозяйствомъ; это не весело, если хотите; куда какъ не весело! но я дѣлаю это изъ убѣжденія; дѣйствуя такимъ образомъ, мнѣ кажется, я исполняю свой долгъ, это разъ; и наконецъ я приношу этимъ дѣйствительную, существенную пользу моимъ крестьянамъ, такую пользу, какой не могъ бы принести самый лучшій, самый добросовѣстный управитель...

-- Ужъ это точно! вымолвилъ толстякъ съ увѣренностію:-- эти управители -- всѣ мошенники; кругомъ тебя обворуютъ.

-- Совершенно справедливо! произнесъ разсказчикъ, посылая ему самый серьёзный поклонъ:-- вы угадали мою мысль!-- Но все это, господа, дѣло постороннее; я коснулся всего этого съ тою только цѣлью, чтобы понятнѣе было, какимъ образомъ могъ я извѣдать подробности моего разсказа.-- И такъ, я зналъ болѣе или менѣе всѣхъ выселовскихъ мужиковъ. Въ числѣ ихъ былъ одинъ, который особенно всегда возбуждалъ мое любопытство; это потому, можетъ быть, что я зналъ его менѣе другихъ. Такого рода личность легко впрочемъ могла ускользнуть отъ самого наблюдательнаго глаза: въ жизнь мою не видалъ я человѣка болѣе безцвѣтнаго; не было ни наружной черты, ни факта изъ жизни, которые могли бы служить для поясненія его характера. Представьте себѣ жидкую, въ высшей степени разварную фигуру, съ подслѣповатымъ бѣлокурымъ лицомъ, усыпаннымъ веснушками, длинною головою, странно какъ-то приплюснутою на лбу,-- головою, которая держалась всегда на сторону я сонливо клонилась къ землѣ. Глядя издали, вы бы непремѣнно сказали: -- "Надъ чѣмъ такъ крѣпко задумался этотъ мужичокъ! вѣрно пришибло его какимъ нибудь горемъ..". Вблизи оказывалось, что какъ въ глазахъ его, такъ и во всѣхъ чертахъ царствовало полнѣйшее отсутствіе жизни и даже мысли. Непомѣрная апатія и вялость еще рѣзче проявлялись, когда онъ ходилъ или принимался дѣло дѣлать: длинныя руки болтались словно сами собою; ноги, не смотря на худобу, тяжело передвигались, подгибались въ колѣнахъ, переплетались какъ у пьянаго; онъ не пилъ однакожь, капля въ ротъ не бралъ, не на что было. Присоедините къ этому страшную неряшливость; она какъ бы дополняла жалкій видъ наружности. Не помню, чтобы явился онъ когда нибудь безъ прорѣхи или зацѣпины; въ одеждѣ его непремѣнно чего нибудь да недоставало: или мѣховой обшивки вокругъ шапки, или веревочки на одномъ лаптѣ, или цѣлаго плеча на полушубкѣ; и сколько бы ни пропекало его морозомъ въ прорванное мѣсто,-- онъ, на другой день, выходилъ съ тою же прорѣхой какъ и наканунѣ. Та же самая распущенность была и въ домашнемъ быту его, и въ хозяйствѣ и въ полѣ; у другихъ, напримѣръ, озимо или яровое бархатомъ стелится; у него, смотришь, на десятинѣ тѣ же прорѣхи, что на рубахѣ: вездѣ плѣшины; гдѣ густо, гдѣ нѣтъ ничего.... И между тѣмъ, не было возможности взыскивать съ него, заставить его быть расторопнѣе, дѣятельнѣе,-- заставить, чтобъ дѣло шло иначе....

На этомъ мѣстѣ разсказа, хрипѣнье толстяка перешло къ удушье и онъ началъ выказывать сильнѣйшіе знаки нетерпѣнья.

-- Вамъ, кажется, угодно что-то сказать?... обратился къ нему разсказчикъ.

-- Что ужь тутъ говорить! комически-безнадежнымъ тономъ промолвилъ толстякъ: -- а вотъ я вамъ скажу, подхватилъ онъ съ сердцемъ:-- посѣчь бы его хорошенько, этого мужика,-- такъ ничего бы этого не было.... отличный былъ бы мужикъ.

-- Вотъ оно что значитъ, настоящій-то хозяинъ! воскликнулъ весельчакъ, стараясь сохранить серьёзный и даже почтительный видъ: -- вашу руку, милостивый государь, вашу руку! я всегда питалъ искреннее, глубочайшее уваженіе къ практическимъ людямъ; -- всегда! заключилъ онъ, потрясая жирную руку толстяка, который, повидимому, недоумѣвалъ, какъ принятъ все это: за настоящую ли монету или за насмѣшку.

-- Теперь, довершилъ веселый господинъ, обратившись къ разказчику,-- позвольте просить васъ продолжать; высказали; что нельзя было прицѣпиться къ этому мужику....

-- Я, по крайней мѣрѣ, не могъ этого сдѣлать, подхватилъ разсказчикъ: -- духу не доставало. Онъ рѣшительно, хоть кого бы впрочемъ, обезоружилъ своею кротостію. Иной разъ идешь мимо его поля, невольно возметъ досада: такъ бы вотъ кажется и разругалъ его и тотчасъ же заставилъ передѣлать, перепахать; но при видѣ несчастной этой фигуры, покрытой заплатами, при видѣ этого смиреннаго лица, опущеннаго къ землѣ, только отвернешься да пройдешь поскорѣе мимо. Вся эта распущенность слишкомъ уже очевидно происходила скорѣе отъ внутренняго безсилія, отъ врожденной, свойственной его природѣ лѣности и апатіи, чѣмъ отъ преднамѣренности, лѣности или вообще порочнаго какого нибудь свойства.

"Имъ, наконецъ, и безъ того уже много помыкали. Если безотвѣтные, кроткіе люди играютъ жалкую роль въ образованномъ обществѣ, можете судить, въ какое положеніе ставятъ такія свойства въ кругу народа! Онъ находился во всеобщемъ пренебреженіи; каждый надъ нимъ трунилъ, подсмѣивался. Не было примѣра однакожь, что бы онъ, съ своей стороны, кого нибудь облаялъ; онъ не подавалъ голоса даже въ такомъ дѣлѣ, когда очевидно приходило ему въ накладъ; онъ всегда молча повиновался. Надо думать, что кроткій немирный по природѣ своей, онъ въ дѣтствѣ былъ сильно загнанъ или запуганъ. Тѣмъ только и обозначалось присутствіе его въ выселкахъ, что поле его и изба занимали тамъ мѣсто; на самомъ дѣлѣ, онъ какъ будто не существовалъ. Возьмите также въ разсчетъ, дѣйствительно самую безотрадную домашнюю обстановку: дѣтей куча; ни брата въ домѣ на подмогу, ни старика; по неволѣ упадешь духомъ и одурѣешь! Тутъ же, кстати, одно къ одному, жена попалась ему такая же ничтожная, какъ и самъ онъ. Попадись баба смѣтливая, расторопная, смышленая,-- дѣло, разумѣется, шло бы другимъ порядкомъ. У насъ часто встрѣчаются бабы, которыя вертятъ и хозяйствомъ и мужемъ; любо смотрѣть "сакъ распоряжаются! Мнѣніе, будто въ домашнемъ быту народа жена играетъ второстепенную роль и всегда подчинена мужу,-- ошибочное мнѣніе; второстепенная роль точно присуждена ей обычаемъ; но обычай существуетъ только въ памяти народа, на словахъ существуетъ; это ничего, что мужъ иной разъ поколотитъ; онъ поколотилъ, а она все-таки свое возьметъ. Бываетъ даже, что цѣлой деревней управляютъ бабы: заведется какая нибудь тетка Маланья, да въ дворнѣ еще Аграфена, да къ нимъ присоединится еще мельничиха; одна къ старостѣ подольщается, другая къ конторщику, третья за носъ водитъ мужа, который въ свой чередъ имѣетъ вліяніе на конторщика и на старосту. Староста, конторщикъ и мельникъ воюютъ на міру, надрываются; Маланья, Аграфена и мельничиха виду не подаютъ, такъ только какъ бы невзначай встрѣчаются и шепчутся,-- а дѣло,-- смотришь,-- дѣло дѣлается по ихнему.

"Къ несчастію, жена Якова (такъ звали моего мужика) не изъ такихъ была. Она принадлежала къ разряду такъ называемыхъ плаксъ, конючекъ. Пустѣйшая была баба. Вотъ ее смѣло можно было упрекнуть въ лѣности! Она положительно выказывала явное нерасположеніе къ труду; даже дома рѣдко чѣмъ нибудь занималась; вѣчно сидитъ бывало у сосѣдокъ или шляется по окрестнымъ деревнямъ, навѣщая кумушекъ; жалобы на бѣдность и сѣтованія на судьбу, служили только придиркою къ тому, чтобы поболтать, языкъ поточить. Съ мужемъ жила она однакожь смирно; мнѣ сказывали только, будто они никогда другъ съ другомъ не разговаривали; онъ молчитъ и она молчитъ, и все это не потому, чтобы имѣли они что нибудь другъ противъ друга,-- вовсе нѣтъ; такъ просто: говорить, видно, не о чемъ было.

"Меня всегда удивляло, какъ, при такихъ странныхъ отношеніяхъ, могли у нихъ ежегодно рождаться дѣти;-- ежегодно рождалось, семеро ребятишекъ было. Въ домѣ находилась еще мать Якова; но ее пока считать нечего; все равно, что была она, что нѣтъ. Она уже пятый годъ не сходила съ печки; параличъ свелъ ей лѣвую руку и ногу. Казалось бы, что при такой обстановкѣ, особенно, при такихъ характерахъ, трудно ожидать въ этой семьѣ драматическаго эпизода; по всѣмъ даннымъ, этотъ Яковъ, поживши своею жалкою жизнію, долженъ бы сойти въ могилу не оставивъ послѣ себя малѣйшаго слѣда, даже воспоминанія.... Случилось, однакожь, иначе; вотъ какъ это было:

"Одинъ изъ выселовскихъ мужиковъ, который былъ позажиточнѣе, нанялъ работницу. Взялъ онъ ее изъ за рѣки, верстъ за десять, на какой-то миткалевой фабрикѣ. Женщина эта (она, забылъ вамъ сказать, была вдова и бездѣтна) пользовалась даже между фабричными не совсѣмъ благонадежной репутаціей: значитъ, ужь хороша была. Ее знали въ околодкѣ подъ именемъ рябой Марѳутки.

"Послѣ того, какъ кончилась исторія, которую вамъ разсказываю, я имѣлъ случай ее видѣть; трудно представить наружность болѣе непривлекательную: лицо пухлое, рябое;.носъ комомъ; изъ себя коротышь какой-то; ктому же, было ужь ей лѣтъ сорокъ, можетъ даже и съ хвостикомъ. Но не смотря на все это" въ выселкахъ нашлись поклонники. Марѳутка эта была, впрочемъ, баба бойкая, разбитная; она отлично играла на гармоніи, могла выплясывать часа по три безъ отдыха, знала на перечетъ всѣ мѣстныя пѣсни и обладала такимъ звонкимъ, пронзительнымъ голосомъ, что за версту отличишь его въ хороводѣ.

"Съ первыхъ же дней стала она какъ бѣсъ въ выселкахъ: съ одними вступила въ тѣснѣйшую дружбу, съ другими успѣла поссориться. Число поклонниковъ замѣтно возростало. Недѣли черезъ три послѣ ея прибытія, произошла даже маленькая свалка: она подралась съ одною изъ бабъ, которая, не знаю основательно или неосновательно, но только приревновала ее къ мужу.

"Прошла Святая, наступила и пахота. Мужики стали выѣзжать въ поле; отправлялся и нашъ Яковъ съ ними.

"Въ одинъ изъ этихъ дней, мужикъ, нанимавшій Марѳу, послалъ ее зачѣмъ-то въ сосѣднюю деревню; дорога лежала черезъ тѣ самыя поля, на которыхъ работалъ народъ; нива Якова примыкала къ дорогѣ. Проходя мимо, Марѳа остановилась. До того времени, нужно замѣтить, Марѳа слова не сказала съ Яковомъ; по всей вѣроятности, рѣдко даже съ нимъ встрѣчалась; но вѣроятно она имѣла о немъ нѣкоторое понятіе, слышала покрайней мѣрѣ какъ надъ нимъ подтрунивали, и проходя мимо, вздумалось ей въ свою очередь побалагурить. Бѣдность мужика, его вялая, квелая наружность, служатъ вѣрнымъ подтвержденіемъ, что у Марѳы, кромѣ балагурства, не было другаго повода вступать съ нимъ въ бесѣду. Какъ начался разговоръ, въ чемъ состоялъ онъ, неизвѣстно; но послѣ этой встрѣчи, бесѣды Ихъ стали повторяться. Хотя встрѣчи происходили какъ бы случайно, онѣ не ускользнули отъ глазъ любопытныхъ; это дало новую пищу смѣяться надъ Яковомъ. Марѳа сама, казалось, потѣшалась надъ нимъ вмѣстѣ съ другими; а между тѣмъ, ловила случаи попадаться ему на дорогѣ. Многіе видѣли, какъ иной разъ Яковъ торчалъ гдѣ нибудь за угломъ или подлѣ рощи, переминался на одномъ мѣстѣ нѣсколько часовъ сряду и очевидно ждалъ чего-то; при встрѣчѣ съ кѣмъ нибудь изъ крестьянъ, онъ вдругъ раскисалъ, щурился и съ пристыженнымъ, крайне жалкимъ и неловкимъ видомъ направлялся домой.

"Не могу сказать вамъ, какіе способы пустила въ ходъ Марѳа, чтобы приворожить къ себѣ, сбить съ толку и наконецъ совершенно погубить этого человѣка; послѣ говорило, будто все это случилось по наговору; она, говорили, опоила его какимъ-то задомъ; но это пустяки, разумѣется. Еще труднѣе объяснить какимъ образомъ страсть,-- я говорю: страсть, потому что нельзя дать другаго названія чувству, которое овладѣло Яковомъ; я наконецъ, по заключенію этой исторій, сами вы увидите, что одна безумная страсть въ силѣ одурманить до такой степени человѣка,-- какимъ образомъ, повторяю вамъ, это вялое, повидимому совершенно безжизненное, кислое и робкое существо, могло такъ сильно привязаться къ женщинѣ, которая явно вела постыдную жизнь,-- словомъ, отвратительная была во всѣхъ отношеніяхъ.

"Началось съ того, что Яковъ пришелъ однажды домой безъ полушубка; онъ разсказалъ, что снялъ его и положилъ на межу передъ тѣмъ, чтобы сѣять; вернувшись къ межѣ, полушубка уже не было: его украли. Это случилось въ началѣ недѣли; въ слѣдующее затѣмъ воскресенье, Марѳа явилась въ новомъ, красномъ, какъ маковъ цвѣтъ, платкѣ и новыхъ котахъ.

"-- Фу ты, какъ расфрантилась! говорили бабы:-- откуда у тебя все это?...

"-- Давно было; въ сундучкѣ лежало! возразила безъ малѣйшей запивки Марѳа; пухлое лицо ея лоснилось отъ удовольствія И багровѣло какъ красный сафьянъ.

"Въ этотъ день голосъ ея немолчно дребезжалъ на выселовской улицѣ; она превзошла самое себя и нъ пляскѣ и въ пѣсняхъ. Въ скоромъ времени, со двора Якова, ночью, унесены были корыто, чугунокъ и лошадиная сбруя. Съ женою своею Яковъ не вступалъ почти въ объясненіе по этому предмету; но въ разговорѣ со старухой матерью, выказалъ рѣшительное недоумѣніе касательно того, какъ могли пропасть эти вещи: онъ въ эту ночь, какъ нарочно, спалъ на дворѣ. Спустя нѣсколько дней, у Марѳы завелся новый передникъ, запонка, серьги и позументъ на подолѣ поневы. Короче сказать, по мѣрѣ того, какъ у Якова происходили пропажи,-- а такіе случаи повторялись чаще и чаще,-- Марѳа покрывалась обновками.... Ясно, что въ выселкахъ завелся воръ, который преимущественно избралъ домъ Якова, хотя, надо признаться,-- въ этомъ домѣ меньше было чего взять, чѣмъ въ другихъ...

-- Какой тутъ воръ! нетерпѣливо перебилъ толстякъ, поглядывая съ пренебреженіемъ на разсказчика: -- какой воръ! Вамъ сказали: воръ!-- вы этому и повѣрили.... Этотъ же самый Яковъ, котораго вы такъ жалѣете,-- онъ самъ таскалъ у себя! Утащитъ мерзавецъ, продастъ, да Марѳѣ этой и купитъ обнову.

-- Можетъ ли быть?! спросилъ съ напряженнымъ изумленіемъ весельчакъ, переглядываясь со мною и разсказчикомъ.

-- Разумѣется! возразилъ толстякъ.

-- Они совершенно правы! подхватилъ разсказчикъ, сдерживая улыбку: -- воръ точно былъ никто другой, какъ Яковъ; объ этомъ давно даже догадались всѣ бабы; всѣмъ рѣшительно извѣстно было, что Яковъ тащитъ все изъ своего дома, закладываетъ у цаловальника,-- и на вырученныя деньги наряжаетъ Марѳу. Нашлись люди,-- стали ему выговаривать; но больше, проходу не было отъ насмѣшекъ: стоило Якову на улицу высунуться,-- изъ-за угла ужь непремѣнно кто нибудь кричитъ: -- "Яковъ, ступай скорѣй. Марѳа дожидается!..." и тому водой" мое. Смѣялись также и надъ Марѳой; но вообще, она держала себя тамъ бойко, такъ осаживала тѣхъ, кто приступалъ къ ней, что насмѣшки никогда не переходили за предѣлъ шутки; даже мужикъ, нанимавшій ее, не дѣлалъ ей замѣчаній; его останавливало вѣроятно опасеніе лишиться дешевой и ловкой работаницы; потому что, надо сказать, Марѳа, мимо продѣлокъ своихъ, могла, когда хотѣла, заткнуть за поясъ самого здоровеннаго батрака. Замѣчательнѣе всего, что Яковъ не встрѣчалъ малѣйшаго препятствія со стороны домашнихъ; жена словомъ не обмолвилась,-- виду не показывала, что что нибудь знаетъ. Съ тѣхъ самыхъ поръ, какъ открылись отношенія между Марѳой и Яковомъ,-- жена совсѣмъ почти дома не сидѣла; уйдетъ въ поле или къ рѣкѣ, ляжетъ ничкомъ на земь и давай выть; голоситъ словно по покойникѣ. Но чаще всего забиралась она къ дальнимъ родственникамъ и сосѣдямъ; тамъ уже выгружала она свои горести и, казалось, тѣмъ охотнѣе это дѣлала, чѣмъ больше находилось слушателей. Мало, или, вѣрнѣе сказать, вовсе почти не заботясь о дѣтяхъ, она колотилась теперь головою, говоря о нихъ; говорила, что вотъ пустилъ-де разбойникъ по міру сиротинокъ горькихъ; остались они, черви малые, одни какъ пива безъ огорода,-- и проч. и проч. Лѣта, между тѣмъ, бѣгали по улицѣ оборванные, неумытые; весьма вѣроятно, часто даже бывали голодны.... Разъ только, одинъ единственный разъ, старуха-мать Якова попрекнула сыну. Приходитъ онъ въ избу; никого тамъ не было кромѣ старухи; по обыкновенію, лежала она на печкѣ.

"-- Яковъ! говоритъ она.

"Онъ подошелъ.

"-- Что, матушка?...

"Надъ верхней перекладиной печки показалась сѣдая косматая голова и два мутные глаза пристально на него устремились.

"-- Яковъ, произнесла старуха, не спуская съ него глазъ:-- Яковъ, что ты это затѣялъ,-- разбойникъ, а?!...

"Больше ничего не сказала она; но самъ Яковъ признавался потомъ, что весь этотъ день ходилъ какъ шальной; словно тоска давила его и онъ нигдѣ не находилъ себѣ мѣста. Но минулъ день, и все пошло опять своимъ порядкомъ.

"Передъ людьми и міромъ Яковъ оставался тѣмъ же робкимъ, безотвѣтнымъ, смирнымъ человѣкомъ; онъ постоянно молчалъ; знака сопротивленія не показывалъ, когда староста, не зная ужь чѣмъ остановить его, переговоривъ предварительно со стариками, началъ водить его въ пустой сѣнной сарай и наказывать. Все это рѣшительно, однакожь, Ни къ чѣму не послужило. Стыдъ, совѣсть, самый страхъ,-- всё заглушала несчастная привязанность; это было что-то похожее на запой, противъ котораго всѣ средства оказывались безсильными. Въ домѣ его постепенно, одна за другою исчезли: телка, двѣ овцы, горшки, словомъ, все, что могло превращаться у цаловальника въ наличныя деньги. Марѳа выходила по воскресеньямъ великолѣпная какъ пава, день деньской грызла орѣхи; начали даже часто замѣчать ее на-веселѣ.

"Наступило подъ конецъ совершенное раззореніе; въ избѣ остались только лавки, стѣны, оборванные ребятишки, да старуха, которая, съ того дня; какъ сдѣлала первый намекъ сыну, дала, словно обѣтъ молчанія: слова не произносила она, хотя все видѣла, все замѣчала. Прядутъ къ ней сосѣдки и родственницы, принесутъ ей и внучатамъ творожку или хлѣба, начнутъ разсказывать про сына, ругаютъ его, соболѣзнуютъ о дѣтяхъ,-- старуха слова не промолвитъ: сидитъ понуря голову, молчитъ, точно дѣло не до нея совсѣмъ. Она представляла совершенную противуположность снохѣ, которая всѣмъ уже надоѣла своими слезами и жалобами....

-- Позвольте, почтеннѣйшій, позвольте, прервалъ толстякъ, насмѣшливо прищуривая заплывшіе своя глазки: -- какъ же вы-то, вы, сударь мой, никакихъ мѣръ не принимали противъ такого безпорядка?....

-- Признаюсь, я самъ хотѣлъ сдѣлать вамъ тотъ же вопросъ, замѣтилъ маленькій господинъ.

-- Къ сожалѣнію, меня въ ту пору не было. Я пріѣхалъ домой къ концу уборки, когда Яковъ дошелъ уже до того положенія, о которомъ я говорилъ вамъ. Первымъ распоряженіемъ моимъ было отдать приказаніе, чтобы Марѳу непремѣнно выслали изъ выселокъ; потомъ велѣлъ я призвать Якова. Сначала я сильно было на него напустился; но подумавъ, въ ту же минуту, что всѣ эти разсказы о его продѣлкахъ могла быть преувеличены (мысль, которая невольно раждалась при воспоминаніи о его жизни и характерѣ), обезоруженный, сверхъ того, робкимъ, совершенно потеряннымъ видомъ этого человѣка, который стоялъ передо мной съ опущенною головою, дрожалъ, какъ осиновый листъ и обливался холоднымъ потомъ,-- я перемѣнилъ грозный тонъ на увѣщательный; всячески началъ я его усовѣщивать; говорилъ о грѣхѣ, о семействѣ, о голодныхъ дѣтяхъ, и такъ далѣе. Во все время онъ не проронилъ слова, не сдѣлалъ движенія; онъ казался убитымъ, подавленнымъ совѣстью и раскаяньемъ; изъ-подъ жиденькихъ волосъ, на половину закрывавшихъ лицо его, я замѣтилъ слезы, которыя текли по щекамъ и разбѣгалось по морщинамъ. Я выслалъ его, строго наказавъ старостѣ докладывать мнѣ о томъ, какъ пойдетъ теперь житье Якова.

"Прошелъ мѣсяцъ; я не слышалъ малѣйшей жалобы. Между нимъ и Марѳой, которая перешла версты за двѣ въ сельцо Дысково, прекратились, казалось, всѣ сношенія. Я начиналъ уже радоваться такой перемѣнѣ, какъ вдругъ узнаю, что все пошло опять на прежній ладъ; узнаю, что Яковъ продалъ свою единственную лошадь, а деньги дѣвалъ неизвѣстно куда; должно быть Марѳѣ отдалъ.

"Теперь необходимо слѣдовало уже рѣшиться на энергическую мѣру; во признаюсь, въ чемъ должна была состоять эта мѣра, я не могъ придумать. Отдать въ солдаты человѣка сорока-пяти лѣтъ, не было возможности; посадить въ острогъ, хотя бы временно, нельзя безъ причины, установленной закономъ; не говоря уже объ отвращеніи подвергнуть его домашнему наказанію (наказанію, къ счастью, ограниченному правительствомъ), но и эта мѣра была уже приведена въ дѣйствіе безъ малѣйшей пользы. Отправилъ бы его на поселенье,-- не принесъ бы я ровно никакой пользы его семейству. Кромѣ того, каждая изъ этихъ мѣръ казалась мнѣ черезъ-чуръ уже сильною для человѣка, который хотя и служилъ худымъ примѣромъ остальнымъ крестьянамъ, хотя требовалъ наказанія, но самъ по себѣ не сдѣлалъ ничего особенно-рѣзко преступнаго. Съ нашей пошлой привычкой судить легко или рутинно о нравственныхъ свойствахъ простаго класса, я вѣрить не хотѣлъ въ искренность Якова; я не предвидѣлъ, чѣмъ все это могло кончиться; напротивъ, хотя было не до смѣху,-- мнѣ смѣшнымъ казался этотъ новый кавалеръ Дегріе, явившійся у меня въ выселкахъ. Какъ бы то ни было, я не зналъ на что рѣшиться. Вотъ, однакожъ, чѣмъ все это кончилось.

"Впослѣдствіи объяснилось, что въ этотъ послѣдній мѣсяцъ, между Марѳой и Яковомъ вышла разладица. Причиной была, разумѣется, Марѳа; ей, безъ сомнѣнія, въ голову не приходило, не могла даже понимать она и думать о томъ, какого рода чувство влекло къ ней бѣднаго мужика; видя, что взять съ него больше нечего, она стала вдругъ отъ него отбиваться. Кроткій нравъ мужика поощрялъ ее дѣйствовать грубо и безцеремонно. Она усвоилась въ деревнѣ Лысковѣ такъ же скоро, какъ въ выселкахъ, и также скоро нашла тамъ обожателей. Она попалась Якову въ рощѣ (роща отдѣляла Лысково отъ выселокъ), попалась ему съ работникомъ лысковской мельницы. Раза два потомъ, Яковъ, слѣдившій за нею, украдкой, видѣлъ, какъ входила она въ кабакъ вмѣстѣ съ тѣмъ же работникомъ. Обращеніе ея съ Яковомъ, когда онъ началъ упрекать ее, проникнуто было дерзостью и наглостью, самою возмутительною; то какъ бы не понимала она, чего хотѣлъ отъ нея мужикъ, съ чего онъ къ ней Привязывался. Яковъ, между тѣмъ, день это дня дѣлался сумрачнѣе. Это замѣтила его жена, мать и многіе, даже-изъ постороннихъ людей. Всѣ они сами потомъ говорили Объ этомъ. Въ такомъ-то положеніи, вѣроятно, онъ и рѣшился продать лошадь. Можетъ быть тугъ ревность дѣйствовала; но всего вѣроятнѣе, какъ человѣкъ слабый, безхарактерный, не могъ онъ совладать съ собою, не могъ перенести мысли о разлукѣ. Ослѣпленный страстью, онъ впередъ не загадывалъ; страхъ и послѣдствія ожидавшія его послѣ продажи лошади, все это исчезло при одной надеждѣ, что авось-либо Марѳа снова съ нимъ сойдется, авось-либо пойдетъ у нихъ, хотя навремя, да пойдетъ попрежнему; а тамъ, послѣ... но о томъ, что послѣ будетъ, онъ, вѣроятно, даже и не думалъ. Такъ, по крайней мѣрѣ, кажется все это теперь, когда дѣло уже кончено.

"Кончалось это, какъ я вамъ сказывалъ, прошлою осенью.

"Выселковскіе мужики пилили въ Лысковѣ десятину лѣсу для топлива. Пришли они ко мнѣ проситься на рубку. Я совѣтовалъ Повременить, потому что день, выбранный ими, вовсе не отвѣчалъ такому дѣлу: вѣтеръ ревѣлъ въ поляхъ, какъ голодный волкъ, и безъ пощады рвалъ послѣднія листья; на горизонтѣ видимо росли тяжеловѣсныя тучи; даль застилалась сумракомъ; холодно не было, во рука стыла на воздухѣ; все предвѣщало или грозу, или продолжительное ненастье Я представлялъ имъ всевозможные резоны, говорилъ, что дорога изъ лѣсу идетъ въ гору, у что въ случаѣ дождя, лошадямъ тяжко будетъ тащить возы, навьюченные лѣсомъ; говорилъ, что самыя дрова, смоченныя подъ дождемъ, не просохнутъ до самаго снѣга; но нашъ мужикъ, если ужь что заломитъ, ничѣмъ его не удержишь; поставила на своемъ, поѣхали. Такъ какъ дѣло было мірское, съ ними отправился Яковъ. Началась рубка. Въ то же время, и въ томъ же лѣсу, лысковскія бабы собирали валежникъ; тутъ также и Марѳа была. Подсмотрѣвъ, когда она осталась одна, Яковъ подошелъ къ ней. Съ чего началось у нихъ, никто не знаетъ; надо думать, обращеніе Марѳы было черезъ-чуръ уже грубо и жестоко, потому что самъ Яковъ возвысилъ голосъ; отъ словъ перешло у нихъ къ брани, и наконецъ, Яковъ, потерявъ, видно, терпѣніе, замахнулся и ударилъ ее въ лицо. Марѳѣ ничего не стоило отвѣтить тѣмъ же; но тутъ, она вдругъ, ни съ того, ни съ сего повалилась на земь и стала звать на помощь; она кричала во всю мочь, что Яковъ убилъ ее до смерти. Когда прибѣжали на голосъ, Яновъ стоялъ у дерева; на разспросы товарищей онъ ничего не отвѣчалъ; у него точно языкъ отнялся. Марѳа, между тѣмъ, продолжала кататься по землѣ и кричала, что ее убили. Видя, что никакого толку изъ этого не выходитъ, только народъ смѣется, она встала, разразилась бранью и пошла своею дорогой; ее проводили насмѣшками, добрая часть которыхъ выпала, конечно, на долю Якова.

"Въ мірскомъ дѣлѣ, какъ и слѣдуетъ, впрочемъ, быть, не то, что на барщинѣ: время терять не любятъ, посмѣялись и опять за работу. Но то, что я предсказывалъ мужикамъ, поневолѣ укоротило ихъ дѣятельность; къ полудню тучи окончательно заволокли небо, и дождь пошелъ, какъ изъ ведра. Нечего было думать продолжать работу.

"Обернувшись домой, Яковъ показался домашнимъ чуднымъ какимъ-то; такъ они сами потомъ выразились. Не касаясь уже того, что онъ ни съ кѣмъ слова не молвилъ, ему не сидѣлось на мѣстѣ: то встанетъ, то сядетъ, то выйдетъ въ сѣни, то обойдетъ вокругъ двора, и снова пріидетъ въ избу; и все это дѣлалъ онъ безо всякой причины, самъ, повидимому, не сознавая даже того, что дѣлалъ. Рѣка у насъ не очень далеко: стоитъ обогнуть крестьянскія риги и пройти лугъ. яковъ нѣсколько разъ отправлялся на рѣку. Движимая любопытствомъ, возбуждаемымъ загадочнымъ поведеніемъ мужа, жена выходила изъ избы и за нимъ наблюдала: подойдетъ Яковъ къ рѣкѣ и начнетъ ходятъ взадъ и впередъ по берегу; или спустится къ водѣ, постоитъ-постоитъ, словно въ раздумьѣ какомъ-то, и снова на верхъ подымется. Разъ быстрыми шагами направился онъ къ рощѣ, совсѣмъ уже подошелъ къ деревнѣ. Во все время дождь лилъ, непереставая, вѣтеръ ревѣлъ съ тою же силой, какъ и утромъ. Яковъ ничего не замѣчалъ, какъ будто; онъ продолжалъ бродить у себя по двору и по окрестности.

"Наконецъ наступила ночь. Въ выселкахъ всѣ полеглись и заснули. Несмотря на то, что дождь и вѣтеръ превратились съ наступленіемъ ночи въ бурю,-- Яковъ все еще не возвращался. Онъ пришелъ домой около полуночи; жена и дѣти давно спали. Онъ вошелъ въ избу тихо и сѣлъ на лавку.

"По прошествіи нѣкотораго времени, онъ всталъ, бережно подобрался къ печкѣ нащупалъ въ потемкахъ стремечки, по которымъ взбираются на печь, и сѣлъ подлѣ матери. Она не спала; но Яковъ не могъ разобрать этого: старуха лежала неподвижно и молчала. Руки Якова дрожали такъ сильно, что нѣсколько разъ провелъ онъ ими по воздуху прежде, чѣмъ нащупалъ старуху.

"-- Кто тутъ? спросила она, какъ бы пробуждаясь отъ сна.

"-- Я, матушка!...

"-- Что ты?...

"-- Матушка, произнесъ Яковъ: -- нѣтъ больше моей моченьки.... Матушка, я убью ее!...

"-- Кого? спросила старуха, сохраняя прежнюю свою неподвижность; только голосъ ея, какъ словно нѣсколько оживился.

"-- Ты, матушка, продолжалъ Яковъ:-- ты хотя ничего не говорила, ты все видѣла,-- видѣла все мое раззоренье.... мою погибель.... Заѣла она всю мою жизнь, змѣя подколодная.... Моченьки моей нѣту... я убью ее!...

"Выраженія Якова, при объясненіи съ матерью, были вѣроятно энергичнѣе, можетъ статься совсѣмъ даже другія; приблизительно, въ общихъ словахъ передаю то, что слышалъ, что показала потомъ сама старуха. Вообще во всей этой исторіи нѣтъ, ничего вымышленнаго; точь-въ-точь разсказываю, какъ дѣло происходило въ дѣйствительности; слѣдствіе, которое при мнѣ происходило, и показанія дѣйствующихъ лицъ при допросѣ, доставили мнѣ всѣ свѣдѣнія.

"Старуха-мать осталась, повидимому, совершенно безчувственною къ словамъ сына; она не сдѣлала малѣйшаго замѣчанія, слова не промолвила. Но когда Яковъ въ третій разъ повторилъ: "Матушка, я убью ее!..." она медленно приподнялась на локтѣ, кряхтя и охая, слѣзла съ печки и принялась суетливо шарить въ углу, гдѣ стоялъ столъ. Яковъ слѣзъ также съ печки и слѣдовалъ за матерью. Старуха нащупала въ ящикѣ ножъ а молча сунула его сыну, который тотчасъ же бросился изъ избы.

"По прошествіи часу, выселовскій народъ пробужденъ былъ страшными криками; всѣ въ попыхахъ высыпали на улицу. У околицы нашли Якова; онъ лежалъ ничкомъ на дорогѣ, страшно билъ себя кулаками въ грудь и голову, и кричалъ во весь голосъ: "Батюшки, вяжите меня!... Я убилъ ее!... Батюшки, вяжите! убилъ ее, убилъ!..." Выбѣжавъ тогда съ ножемъ изъ избы, онъ пустился сломя голову въ Лысково, ворвался въ клѣть, гдѣ спала Марѳа, и нанесъ эй сряду, одну за другою, восьмнадцать ранъ!... каждая была смертельна..."

Съ послѣдними словами толстый господинъ, слушавшій разсказъ очень равнодушно, разразился вдругъ противъ Якова самою энергическою, крупною бранью. Онъ какъ будто давно уже вывелъ свое заключенье объ этомъ человѣкѣ и ждалъ только окончанія исторіи, чтобы высказаться. Но къ великому удивленію нашему тотчасъ же открылось, что помѣщикъ выходилъ такъ сильно изъ себя вовсе не потому чтобы возмущалъ его поступокъ Якова; преступленіе само но себѣ было въ глазахъ его самою обыкновенною вещью: такіе случаи часто встрѣчаются, чего же и ждать отъ полудикаго человѣка!-- негодованіе толстяка выходило совсѣмъ изъ другаго источника; Яковъ на столько заслуживалъ вниманія и возбуждалъ негодованія, на сколько шашни его и потомъ убійство, навлекли хлопотъ, безпокойствъ и неудовольствій барину: шутка платить теперь за него и семейство его подушныя до слѣдующей ревизіи! А слѣдствіе-то!-- слѣдствіе, котораго не было бы безъ этого мошенника Якова я которое такъ убыточно для вотчины и слѣдственно Для помѣщика! Словомъ, во всей этой исторіи толстякъ видѣлъ одного только барина; у нешто не было другой точки зрѣнія. Мораль его объясненій состояла въ томъ, что послабленія никуда не годятся и ведутъ только., неминуемо ведутъ помѣщика къ убыткамъ и непріятностямъ.

-- У васъ, сударь мой, заключилъ онъ: -- у васъ, судя по тому, какъ вы о народѣ судите, люди попросту отъ жиру бѣсятся, именно отъ жиру бѣсятся,-- именно отъ жиру! У меня бы этого не-случилось; нѣтъ, шутишь! Заведись такой мужикъ, я бы далъ ему Марѳу!... Этотъ вашъ Яковъ просто мошенникъ, я вамъ скажу: бестія продувная, сударь ной!... да-съ, продувная бестія который такъ только смирнячкомъ прикидывался! А вы еще заступаетесь, сударь мой, да еще жалѣете....

-- Конечно, жалѣю, какъ и слѣдуетъ жалѣть всякаго человѣка, который по чему бы то ни было гибнетъ; но не знаю, съ чего вы берте, что я заступаюсь! возразилъ разсказчикъ: -- я привелъ этотъ фактъ единственно потому, что рѣчь, если помните, зашла у насъ о страстяхъ въ простомъ классѣ народа....

-- Какія тутъ страсти, сударь мой! какія страсти! нетерпѣлива перебилъ толстякъ тономъ пренебреженія: -- же это баловство одно.... Какія нашли вы еще страсти!...

-- Полноте, господа! ну, стоитъ ли спорить объ этомъ! воскликнулъ маленькій собесѣдникъ!-- повѣрьте, вы ихъ не убѣдите! подхватилъ онъ, обратившись къ разсказчику и мигая на толстяка: -- пусть каждый остаётся при своемъ мнѣніи.... Знаете ли что? чѣмъ спорить, разскажу-ка я вамъ лучше другую исторію... Она отчасти идетъ подъ ладъ той, которую мы сейчасъ слушали.... Тутъ, съ одной стороны, дѣйствуетъ крестьянка, простая деревенская дѣвушка; съ другой -- сынъ богатаго фабриканта: малый грамотный, взросшій посреди достатка, даже нѣкоторымъ образомъ шлифованный. Вы говорили, что развитіе и образованіе умягчаетъ человѣческую природу, что страсти человѣка образованнаго, невольно уже какъ-то принимаютъ облагороженную форму... Предстоитъ увидѣть, на сколько внѣшняя шлифовка или полуразвитіе лучше, въ нравственномъ смыслѣ, на сколько лучше они самого полнаго невѣжества.... промолвилъ онъ, украдкой взглянувъ на толстяка.-- Предупреждаю васъ, происшествіе, о которомъ пойдетъ рѣчь, еще трагичнѣе того, которое вы разсказывали.... оно такого рода, что будь здѣсь барышня, я бы не сталъ передавать его.... Хотите слушать? Вѣдь все равно, въ ожиданіи парома намъ нечего дѣлать?...

Одинъ толстякъ не согласился, казалось, съ такимъ мнѣніемъ; онъ предпочиталъ, повидимому, возлечь на перину о предаться сладкому отдыху. Увидѣвъ, однакожъ, что я и господинъ въ коричневомъ пальто просили начать исторію и приготовлялись слушать, онъ остался на своемъ стулѣ.

-- Дѣло, господа, происходило въ Ярославской губерніи, началъ маленькій господинъ, откашливаясь: -- тамъ, какъ вы вѣроятно знаете, сплошь и рядомъ попадаются деревни, въ которыхъ почти совсѣмъ нѣтъ мужиковъ: они не живутъ дома, большая часть молодцовъ, которые въ Москвѣ, Петербургѣ и я губернскихъ городахъ: покрикиваютъ: "Пельсины, лимоны хорошъ!.. -- "Вотъ садова ма-а-лина!..." и проч.; большая часть того народа, который погуливаетъ по городскимъ улицамъ съ лотками на головѣ, а по проселкамъ -- съ коробами за спиною; всѣ почти лавочники, зеленщики, пивовары, цаловальники, мелкіе торгаши,-- спросите у любаго изъ нихъ: откуда?-- "въ почти навѣрное скажетъ: ярославецъ! Домой, на побывку, приходятъ они по большей части въ зиму. Въ деревняхъ остаются однѣ бабы, дѣвки, ребята да старики, которымъ бродячая жизнь уже не подъ силу.

"Въ одной изъ такихъ деревень жило, между прочимъ, семейство, состоявшее изъ бабы и ея дочери, дѣвушка лѣтъ семьнадцати; мужъ бабы,-- отецъ дѣвушки, торговалъ въ Петербургѣ. Мать держала дочь въ большой строгости; это бы еще куда ни шло; но дѣло въ томъ, что строгость эта имѣла характеръ самый безсмысленный и безтолковый; сама мать, впрочемъ, была женщина въ высшей степени взбалмошная, отчасти даже глуповатая,-- съ придурью, какъ въ деревняхъ говорится. Сегодня, напримѣръ, привязывается ко всякой бездѣлицѣ; дочь шагу не смѣй ступить безъ спросу, не смѣй выйти на улицу,-- ругаетъ ее наповалъ, какъ съ дубу рветъ; упрекаетъ ее въ такихъ вещахъ, которыя дѣвушкѣ даже во снѣ не грезились; иной разъ даже и поколотитъ; и все это безъ всякаго основанія, такъ себѣ, здорово живешь! Въ другое время, опять-таки безъ причины, ластится къ дочери, сама съ ней заговариваетъ и всячески выхвалять станетъ. Бѣдная дѣвушка рѣшительно сбивалась съ толку и не знала, какъ приноровиться къ матери. Такая безтолковщина въ обращеніи съ дѣтьми безпрерывно встрѣчается въ простонародьѣ; живя въ деревцѣ, на каждомъ шагу видишь такого рода сцены: положимъ, ребенокъ заплакалъ, мать сломя голову кидается на него съ вѣникомъ: "Ахъ ты, пострѣлъ окаянный! Уймешься ли ты?!.. вотъ же тебѣ! вотъ тебѣ!... Перестань, говорятъ! перестань!... Ну, на пирожка.... на пирожка.... А, такъ ты вотъ какъ! не унимаешься!... Вотъ же тебѣ! вотъ тебѣ!..." и вѣникъ снова пускается въ ходъ; потомъ опять слышно: "Ну, уймись!... ну, на пирожка...." и т. д.

"Въ серединѣ лѣта, когда случилась исторія, мать удвоила вдругъ строгость; покажись ей, что между дочерью и однимъ очень молоденькимъ парнемъ, который доживалъ послѣднее лѣто въ деревнѣ, завелись шашни. Собственно говоря, особенныхъ шашней не было; дѣвушка находилась неотлучно при матеря, и если встрѣчалась съ парнемъ, такъ только на улицѣ и при народѣ. Могло статься, что парень часто торчалъ подлѣ дѣвушки; чаще другихъ ловилъ ее, играя въ горѣлки. Но глупой, взбалмошной бабѣ довольно было подозрѣній; не разспросивъ, не вывѣдавъ дѣла, она накинулась на дочь, и съ того же дня стала запирать ее за ночь въ лѣтничекъ, родъ клѣти, которая примыкала съ сѣнямъ. Какъ только пригонятъ скотину, отдоятъ коровъ, отъ ужинаютъ и уберутся, старуха ведетъ дочь въ лѣтникъ и запираете ее тамъ на запоръ вплоть до зори.

"Около этого времени въ деревнѣ явилось новое лицо, сычъ фабриканта изъ той же губерніи. Явился онъ вотъ по какому случаю: отецъ его купилъ у владѣтеля деревни нѣсколько десятинъ земли, съ цѣлью выстроить фабрику для тканья полотенъ. Началась стройка; но вскорѣ другія заботы отозвали старика и онъ послалъ на свое мѣсто сына; хотѣлось видно ему начать пріучать парня къ дѣлу. Парню стукнуло уже двадцать два года; до настоящей минуты онъ сидѣлъ въ лавкѣ, отмѣривалъ холстъ и ситецъ и перемигивался съ мѣщанками. Основываясь, вѣроятно, на томъ, отецъ далъ ему въ руководители и помощники своего прикащика.

"Пріѣхавъ въ деревню, хозяйскій сынъ и прикащикъ помѣсти, лисъ наймомъ въ избѣ одного крестьянина.

"Отношенія между молодымъ человѣкомъ и пракащикомъ были такого рода: послѣдній, постепенно въ тихомолку отъ родителей, потакалъ дурнымъ наклонностямъ перваго; этимъ способомъ, онъ совершенно овладѣлъ молодымъ человѣкомъ; онъ влѣзъ къ нему въ душу и какъ хотѣлъ, такъ и вертѣлъ имъ. Все это дѣлалось, разумѣется, не съ проста; прикащикъ имѣлъ свои виды; хозяинъ былъ старъ; сынъ долженъ былъ наслѣдовать всѣмъ имѣньемъ. Вообще, этотъ прикащикъ былъ мошенникъ и плутъ первой руки; кромѣ того, что онъ развращалъ сына, онъ и отца обкрадывалъ; впрочемъ, хорошъ былъ также и молодой купчикъ; они другъ друга стоили, несмотря что послѣднему минуло только двадцать-два года.

"Дня два-три послѣ пріѣзда въ деревню, прикащикъ выводитъ купчика на улицу и говоритъ: -- "Ну, говоритъ, какая, только здѣсь есть дѣвушка,-- чудо! говоритъ. Передъ ней всѣ эти бабы, что вы вечоръ выхваляли, самая, то есть, выходитъ мразь,-- сволочь не сіяющая!...." -- "Какая дѣвушка? Гдѣ?..." спрашиваетъ купчикъ. Прикащикъ указываетъ на избу бабы, которая жила съ дочерью и о которой я вамъ сказывалъ. Купчикъ случайно увидѣлъ дѣвушку; она ему очень понравилась. Началъ онъ ухаживать: караулилъ ее на улицѣ, старался заговаривать при встрѣчахъ, прохаживался мимо оконъ; изо всего этого вышло только то, что юноша чаще видѣлъ кулакъ матери, высунутый изъ окошка, чѣмъ самую дочку. Дѣвушка со своей стороны, или пряталась или по просту отворачивалась. Быть можетъ, поступала она такимъ образомъ изъ страха; скромность, робость, также можетъ быть тутъ дѣйствовали; безъ этихъ послѣднихъ свойствъ не могла бы она выносить такъ безропотно обращеніе взбалмошной матери. Ничего нѣтъ мудренаго, если невниманіе дѣвушки происходило также отъ того, что въ самомъ дѣлѣ нравился ей молодой парень, за котораго такъ доставалось ей отъ матери. Какъ бы тамъ ни было, купчикъ отъѣзжалъ ни съ чѣмъ, какъ говорится. Онъ передалъ свои неудачи прикащику. "Ничего, говоритъ тотъ: -- это значитъ не такъ взялись за дѣло; манера не годится; надо взять дѣло въ другую сторону; ничего, наша будетъ; не извольте ничего себѣ безпокоиться! Вы, говоритъ, главное, виду теперь не показывайте... дайте мнѣ уладить дѣло... Практика эта намъ знакома!..... Узнавъ отъ хозяйки, а также и отъ другихъ бабъ, подробности о житьѣ бытьѣ матери и дочери, прикащикъ выдумалъ такую штуку: молодой человѣкъ долженъ былъ пробраться въ лѣтничекъ до того времени, пока мать не заоретъ тамъ дочку; ему слѣдовало завалиться куда нибудь за лавку, за сундукъ и во всю ночь пролежать такъ смирно, чтобы дѣвушка никакъ не могла подозрѣвать его присутствія; онъ долженъ былъ показаться тогда только, когда мать отворитъ лѣтникъ, чтобы выпустить дѣвушку. Купчикъ рѣшительно не понималъ, къ чему поведетъ такая штука; прикащикъ сказалъ, чтобъ онъ только слушался; слушаться будетъ, увидитъ, къ чему поведетъ выдумка. Въ тотъ же вечеръ купчикъ и его товарищъ прокрались къ ригѣ матери; выждавъ минуту, когда старуха и ея дочь вышли на улицу встрѣчать стадо,-- купчикъ бросался и лѣтникъ и спрятался; прикащикъ повторялъ ему свои наставленія и скрылся.

"Съ наступленіемъ ночи, мать, какъ это обыкновенно дѣлалось, запираетъ дѣвушку; молодой человѣкъ слышитъ, какъ она раздѣвается и ложится снять; онъ находился отъ нея въ какихъ нибудь двухъ-трехъ шагахъ; но не отступилъ онъ однакожь ни волосъ отъ того, что говорилъ прикащикъ; во всю ночь не повернулся, не кашлянулъ. На зорѣ дѣвушка одѣлась и стала стучаться въ дверь. Въ ту самую секунду, какъ старуха отворила лѣтникъ, купчикъ ловко вышелъ изъ своей засады и показался подлѣ дѣвушки....

"Предоставляю вамъ самимъ судить объ изумленіи матери и особенно дочери.

"Не успѣла бѣдная дѣвочка притти въ себя, мать яростно на нее бросилась и принялась колотить ее на смерть; послѣ этого старуха какъ бы вдругъ очнулась, повернулась къ купчику и повалилась ему въ ноги:-- "Батюшка, говоритъ, не погуби только! взмилуйся, косатикъ!!. Мужъ узнаетъ,-- убьетъ меня до смерти! Ужъ коли грѣхъ такой случился, такъ по крайности, чтобы мужъ незналъ!... не разславляй, батюшка, объ этомъ дѣлѣ! не срами, косатикъ! никому не разсказывай!!.."

"Молодой человѣкъ, смекнувши къ чему могла новости выдумка прикащика, поспѣшилъ успокоить старуху; онъ клялся, что ничего никому не скажетъ и съ того же утра смѣлѣе приступилъ къ дѣвушкѣ. Въ отвѣть на это, она только заливалась-плакала и осыпала его проклятіями. Жизнь ея сдѣлалась окончательно невыносимою: съ одной стороны неотступно приставалъ купчикъ, который внушалъ ей страхъ и ужасъ, съ другой не было житья отъ матери, которая била ее съ утра и до вечера. Прикащикъ между тѣмъ не переставалъ разспрашивать, какъ идутъ дѣла. Купчикъ сначала лгалъ; говорилъ, что все идетъ превосходно, что дѣло увѣнчалось блистательнѣйшимъ успѣхомъ; но разъ какъ то, послѣ сотаго неудачнаго приступа,-- передалъ ему всю правду.-- "О чемъ же вы думаете? говоритъ прикащикъ:-- развѣ не знаете: онѣ всѣ таковы; сначала слышать не хотятъ, плачутъ, манерничаютъ, а тамъ, посмотрите-ко, сама начнетъ бѣгать да ластиться, отбою даже не будетъ... Объ ней нечего "него думать; главная статья,-- больше на мать напирайте; постращайте хорошенько старуху-то; скажите, что обо всемъ размолвится по деревнѣ; увидите,-- дѣло тогда само собою сладится." "Молодой человѣкъ согласился, что дѣло точно пойдетъ тогда вѣрнѣе: но прежде, однакожъ, чѣмъ исполнить совѣтъ, попытался онъ обратиться сначала снова къ дѣвушкѣ и взять лаской.

"Дѣвушка, какъ и прежде, слышать ничего не хотѣла; она плакала и проклинала его. Юноша приходитъ разъ къ старухѣ и говоритъ:

"-- Послушай, говоритъ, тетка: -- что жь она?... Коли денегъ понадобится, мы въ этомъ не постоимъ; и подарки и все такое.... я хоть сейчасъ. А только не вели ей ломаться.... Теперь ужь поздно, говоритъ.

"Старуха опять бухъ въ ноги:

"-- Кормилецъ, молчи только, не сказывай! Мужъ узнаетъ убьетъ до смерти... Ахъ она, дура этакая проклятая!...

"Накидывается она опять на дѣвушку и давай бить. Та только рыдаетъ, да головой о стѣны стукается". Такого рода сцены повторялись разъ и два; дѣло все-таки не двигалось, вопреки обѣщаніямъ совѣтчика. Потерявъ наконецъ терпѣніе, юноша объявляетъ напрямикъ матери, что если дочь станетъ ещё ломаться,-- онъ рѣшительно начнетъ разсказывать по деревнѣ обо всемъ случившемся. Малый, какъ видно, былъ съ характеромъ. Объясненіе это происходило вечеромъ, послѣ пригона скотины. Купчикъ, дѣйствуя вѣроятно по совѣту прикащика,-- нарочно выбралъ такое время; онъ какъ будто не сомнѣвался уже въ успѣхѣ и билъ навѣрняка. Началось съ того, что мать снова бросилась таскать дѣвушку; она пришла въ такое бѣшенство, что не случись тутъ купчика, она сдѣлала бы дочь калекой. Послѣ этого, старуха силою втаскиваетъ дочь въ лѣтникъ, кланяется въ ноги купчику, умоляетъ его молчать, сама ведетъ въ лѣтникъ и запираетъ съ дочерью....

"Очутившись наединѣ съ дѣвушкой, купчикъ замѣтилъ не безъ удивленія, что она уже болѣе не плачетъ. Ободренный этимъ, начинаетъ онъ разговаривать. Она не бранитъ его, не проклинаетъ какъ прежде; она даже не отворачивается. Какъ окаменѣлая стоитъ она подлѣ постели; изрѣдка, подъ платкомъ накинутымъ на плечи и совсѣмъ почти заслоняющимъ лицо ея, пробѣгаетъ судорожная дрожь; юноша объясняетъ себѣ это робостію, и ободренный болѣе и болѣе, садится онъ подлѣ; она не дѣлаетъ даже сопротивленій, когда онъ начинаетъ обнимать ее. Не отвѣчая на его ласки, не смотря на него, не произнося слова, она совершенно ему покоряется. Одного только никакъ не могъ онъ добиться: не могъ онъ добиться отъ нея живаго слова; она точно онѣмѣла. Впрочемъ, не много заботился онъ объ этомъ. На зорѣ, когда старуха отворила лѣтникъ, торжествующее лицо купчика доказывало, что онъ былъ собою очень доволенъ. Оставивъ дѣвушку въ лѣтникѣ, онъ отозвалъ старуху въ избу; ему хотѣлось сдѣлать ей подарокъ. Въ ту минуту, какъ онъ полѣзъ въ карманъ за деньгами,-- въ дверяхъ неожиданно показалась дѣвушка. Лицо ея было блѣдно, растрепанные волосы разсыпались по плечамъ, въ чертахъ проступало такое отчаяніе, что мать и самъ купчикъ испугались. Дѣвушка сдѣлала два шага, взглянула на мать, произнесла проклятіе, схватила, какъ бы въ безпамятствѣ какомъ-то,-- схватила себя руками за голову и кинулась изъ избы. Мать пустилась за нею въ догонку; дѣвушка какъ словно исчезла; купчикъ присоединился къ старухѣ; стали искать; обошли всѣ закоулки,обшарили ригу, нигдѣ нѣтъ, начали разспрашивать у сосѣдей: не видалъ ли кто?-- Никто невидалъ... Словомъ, искали весь день и нигдѣ не нашли. Къ вечеру только отьискалась она.... Отъискалась на днѣ пруда, который тянулся за деревней.... Ну, какъ вы объ этомъ скажете? заключилъ разсказчикъ неожиданно обращаясь къ толстяку: -- какъ вы скажете: съ чего утопилась эта бѣдная дѣвушка? Что заставило ее поступить такимъ образомъ?...

-- Съ чего утопилась? возразилъ толстякъ съ невыразимымъ спокойствіемъ: -- извѣстно съ чего утопилась: -- съ дуру!...

-- Вы рѣшительно стало быть отвергаете въ простомъ человѣкѣ всякаго рода благородныя движенія души и даже чувство честности?-- воскликнулъ господинъ въ коричневомъ пальто, вдругъ разгорячаясь, такъ, что краска выступила на лицѣ его: -- по вашему, надо думать, человѣки только тѣ, которые, какъ мысъ вами, носимъ халаты, куримъ табакъ, земли вспашемъ, въ избѣ не живемъ, нужды не терпимъ, да знаемъ, что есть на свѣтѣ Франція и были когда-то римляне?... Мы одни стало быть, подхватилъ онъ не замѣчая нашихъ взглядовъ, которые ясно говорили ему о безполезности такихъ объясненій: -- одни мы можемъ чувствовать благородно и думать по человѣчески?... На чемъ же вы все это основываете? Вы человѣкъ уже пожилой, не можете же вы говорить безъ основанія....

-- Эхъ, господа, перестаньте Бога ради! охота же вамъ! снова вмѣшался, и съ тою же поспѣшностью, какъ и прежде, маленькій господинъ:-- такого рода разговоры рѣшительно ни къ чему не ведутъ; вы ихъ не убѣдите, они васъ; убѣждать слѣдовательно безполезно... Не лучше ли, право, что бы кто нибудь изъ васъ разсказалъ еще какую нибудь исторію? Самое краснорѣчивѣйшее разсужденіе, какъ сказалъ одинъ изъ нашихъ писателей:-- не стоитъ самого мелкаго разсказа, взятаго только изъ дѣйствительной жизни и который могъ вы служить фактомъ... Только фактъ что нибудь значитъ, остальное все туманъ... Основываясь на этомъ, позвольте я разскажу вамъ происшествіе, которое пришло мнѣ за память. Я разсказываю плохо, по вы простите неловкость, мѣшковатость слога за смелъ.... Къ тому же, я нахожу, мы довольно уже говорили о мужикахъ.... Кромѣ того, все, что ни говорилось, проникнуто было какимъ-то мракомъ, чѣмъ-то дикимъ, грубымъ, необузданнымъ.-.. Для разнообразія разскажу исторію изъ другаго быта; начать съ того, что исторія эта не мрачнаго свойства; и потомъ, тутъ идетъ рѣчь о людяхъ, которые.... ну, да вы сейчасъ увидите.... присовокупилъ онъ, окидывая насъ лукавымъ взглядомъ и какъ бы приглашая не спускать глазъ съ толстяка, къ которому, какъ казалось, преимущественно хотѣлъ онъ обратить рѣчь.-- Вотъ въ чемъ дѣло: верстахъ въ трехъ отъ меня жили, и теперь еще слава Богу живутъ и благоденствуютъ два помѣщика; одного зовутъ Кондѣй Ильичъ, другаго Михайло Васильичъ; фамиліи ихъ вамъ знать не для чего; онѣ не громки и при томъ не придадутъ интереса разсказу; безъ нихъ обойдемся. Кондѣй Ильичъ человѣкъ вида могущественнаго, сановитаго, ростъ богатырскій, косая сажень въ плечахъ; весь онъ точно цѣликомъ изъ дубоваго пня вырубленъ; въ жизнь не видалъ я такихъ огромныхъ ступнёй, такихъ кулаковъ и мускуловъ, какъ у Кондѣя Ильича; его кажется ядромъ не убьешь. Михайло Васильичъ представляетъ изъ себя человѣка то же коренастаго, но коротенькаго, съ глазами, которые какъ словно чему-то изумились и застыли навсегда въ такомъ видѣ. Въ характерѣ Кондѣя Ильича есть что-то героическое, соотвѣтствующее его осанкѣ: онъ смѣлъ, отваженъ, дѣйствуетъ всегда на проломъ и рѣшителенъ въ высшей степени. Случается ли ему, напримѣръ, разсердиться на Михайлу Васильича,-- а это случается часто,-- онъ тотчасъ же отъвскиваетъ его, Идетъ къ нему, и съ прямотою, свойственною благороднымъ людямъ, говоритъ: -- "Ты подлецъ и скотина!" Михайло Васильичъ обыкновенно ничего на это не отвѣчаетъ; не можетъ онъ вообще похвастать храбростію и прямизною нрава: онъ скорѣе беретъ умомъ и хитростію. Разсердившись на сосѣда, онъ тщательно всегда скрываетъ настоящія свои чувства, старается даже избѣгать его; но съ той же минуты, бѣжитъ на мельницу, къ прикащику сосѣдней деревни, къ пономарю и другимъ лицамъ и наскажетъ всегда такихъ ужасовъ про Кондѣя Ильича и его семью, что у робкихъ людей пробѣгаетъ холодъ въ затылкѣ. У Кондѣя Ильича девять душъ; у Михаила Васильича семь; каждому изъ этихъ мужей уже около пятидесяти лѣтъ; словомъ, оба почтеннаго возраста.

"Съ лѣтами, враждебныя чувства, которыя питаютъ они другъ противъ друга, ни мало не умягчаются; напротивъ: съ годами вражда только усиливается; она, надо думать, перешла къ нимъ по наслѣдству отъ родителей, которые точно также ненавидѣли другъ друга и разъ такъ даже шибко схватились, что сбѣжавшіеся шестьнадцать мужиковъ того и другаго никакъ не могли, разнять ихъ."Впрочемъ, сама обстановка двухъ помѣщиковъ такого рода, что неминуемо должна разжигать ихъ другъ противъ друга; дома ихъ, поставленные еще покойными родителями, находятся на разстояніи шести сажень; они обращены лицомъ другъ къ другу и раздѣляются дворикомъ. До сихъ поръ не рѣшено, кому принадлежитъ дворикъ. Объ этомъ обстоятельствѣ спорили одинаково безуспѣшно отцы и теперь спорятъ дѣти; какъ тѣ, такъ, и эти сотни разъ прибѣгали къ мѣстному начальству и подавали несчетное число прошеній о томъ, чтобы разъ навсегда опредѣлили, кому владѣть дворикомъ; мѣстное начальство являлось; и, всякій разъ, какъ между родителями, такъ и между настоящими, владѣльцами, подымалась такая война, что начальство отказывалось напрямикъ отъ всякаго посредничества; оно уже радо-радо было, когда могло растащить ссорившихся. Какъ Кондѣю Ильичу, такъ и Михайлу Васильичу нѣтъ малѣйшей надобности въ этомъ дворикѣ; ими въ этомъ случаѣ управляетъ та мысль, что тотъ, кто уступитъ дворикъ, дастъ случай восторжествовать надъ собою врагу; другой причины не существуетъ. Какъ бы тамъ ни было, несчастный дворикъ служилъ и служитъ основою театромъ всѣхъ событій, совершающихся въ этомъ уголку нашего уѣзда, который, не мѣшаетъ замѣтить, богатъ такими иголками. Раздраженіе одного семейства противъ другаго такъ сильно, что самое неуловимое обстоятельство способно подлить масло въ огонь. Бываетъ вотъ какъ: индѣйскій пѣтухъ Кондѣя Ильича, прогуливаясь по двору, станетъ, напримѣръ, противъ, конь Михайла Васильича, распушитъ хвостъ и буркнетъ свою пѣсню; Михайло Васильичъ принимаетъ это тотчасъ же въ обидную для себя сторону.

"-- Мошенники, говорить, нарочно подучили его!

"Въ ту же секунду, изъ-за угла летитъ на пѣтуха палка; супруга Кондѣя Ильича стремится на выручку пѣтуха; супруга Михайла Васильича выбѣгаетъ къ ней на встрѣчу; на крикъ, изъ обоихъ домовъ вылетаютъ какъ пули, одинъ за другимъ: Кондѣй Ильичъ и Михайло Васильичъ; за ними бѣгутъ дѣти, потомъ золовки, свояченицы (у обоихъ число душъ собственной семьи втрое превышаетъ число душъ крестьянъ). Черезъ минуту, дворъ представляетъ одну движущуюся кучу людей, изъ которой во всѣ стороны торчатъ и болтаются руки, ноги и головы. И хорошо еще, еслибъ одинъ дворикъ служилъ театромъ и поводомъ для такихъ сценъ! Управляемые тѣмъ же чувствомъ, которое мѣшаетъ имъ покончить съ раздѣломъ дворика,-- они до сихъ поръ еще остаются черезполосными; ихъ, если хотите, давно размежевали, вырыли даже межевыя ямы и столбы поставили; но это ни къ чему не служитъ; такъ бываетъ, впрочемъ, у многихъ помѣщиковъ, которые не чета Кондѣю Ильичу и Михайлу Васильичу. Кондѣй Ильичъ подозрѣваетъ, что Михайло Васильичъ подкупилъ землемѣра; Михайло Васильичъ питаетъ съ своей стороны тѣ же подозрѣнія; оба владѣютъ тѣми же участками, какими владѣли ихъ отцы и прадѣды. Рига Кондѣя Ильича до сихъ поръ открывается на землю Михаила Васильича; бабы Михайла Васильича полощутъ бѣлье въ пруду сосѣда; народъ и семья Кондѣя Ильича пользуется водою изъ колодца Михайла Васильича. При малѣйшей ссорѣ, Михайло Васильичъ ставитъ у колодца мужика съ дубиной; Кондѣй Ильичъ бѣжитъ къ пруду, принимаетъ героическую позу, машетъ кулаками и кричитъ:

"-- Подойди только,-- разобью въ дребезги!!

"Однимъ словомъ, вражда, существовавшая нѣкогда между Иваномъ Иванычемъ и Иваномъ Никифорычемъ Гоголя, ровно ничего не значитъ противъ той, которая существуетъ между Кондѣемъ Ильичемъ и Михайломъ Васильичемъ.

-- Что это вы, сударь мой, разсказываете! позвольте вамъ замѣтить! промолвилъ толстякъ съ замѣтнымъ неудовольствіемъ: -- гдѣ вы видѣли такихъ помѣщиковъ?...

-- Если вамъ не угодно вѣрить, что во всемъ этомъ не прибавлено ни одного слова, не выдумано ни одной черты,-- не хотите ли сдѣлать мнѣ честь отправиться со мною ко мнѣ въ деревню; мы отсюда всего шестьдесятъ верстъ; намъ даже можетъ быть по дорогѣ; я сочту за особенное удовольствіе познакомить васъ съ Кондѣемъ Ильичомъ и Михайломъ Васильичемъ; пожалуй, познакомлю васъ и съ другими, которые ни въ чемъ имъ не уступаютъ.... Господи, примолвилъ маленькій разсказчикъ обратясь къ намъ:-- неужто вы также не даете вѣры моему разсказу? Неужто вамъ не случалось встрѣчать такихъ помѣщиковъ, какъ мои сосѣды?

Господинъ въ коричневомъ пальто вѣрилъ совершенно; мало того, онъ насчиталъ до десятка Кондѣевъ Ильичей въ своемъ уѣздѣ; я съ своей стороны вызвался познакомить присутствующихъ также съ десяткомъ лицъ, которыя шли совершенію подъ стать героямъ, описаннымъ разказчикомъ.

-- Можетъ и есть такіе, только я не видалъ, не приводилось!... пробормоталъ толстякъ: -- и наконецъ, какіе же это помѣщики?.. такъ мелюзга какая-то....

-- Конечно мелюзга, но все они помѣщики!...

-- Семь душъ всего! какіе помѣщики! упорствовалъ толстякъ:-- это тоже мелочь, которую вотъ этотъ вашъ Гоголь описывалъ.... они не идутъ въ счетъ....

-- Ну, нѣтъ; сосчитайте-ка ихъ,-- кушъ выйдетъ порядочный! перебилъ господинъ въ коричневомъ пальто:-- и вы Гоголя читали? прибавилъ онъ.

-- Читалъ; также все преувеличиваетъ и во всемъ прибавляетъ.... Такихъ людей, какъ онъ описываетъ, никогда не было...

-- Ну, этого опять также нельзя сказать!подхватилъ господинъ въ коричневомъ пальто, который обращался теперь къ толстяку неохотно, и явно раздражался, когда говорилъ съ нимъ:-- по моему, напротивъ, нельзя не согласиться, что Гоголь не только не увеличивалъ, но даже смягчалъ, значительно смягчалъ каждое лицо, которое описывалъ; это особенно относится къ помѣщикамъ. Выставляя Собакевичей и Ноздревыхъ, онъ, если смѣю такъ выразиться, беретъ только одну сторону своихъ героевъ; они гадки и пошлы, какъ частныя личности. Описывая нашего брата, русскаго помѣщика,-- одной этой стороны мало. представьте себѣ, во сколько разъ Собакевичи и Ноздревы показались бы намъ гаже, еслибъ Гоголь захотѣлъ выставить ихъ не только какъ мужей, отцовъ семейства, словомъ какъ частныхъ лицъ, но еще и какъ помѣщиковъ? Всякій изъ васъ помѣщикъ. Въ этомъ отношеніи мы находимся въ исключительномъ положеніи; положеніе это такъ тѣсно вяжется съ нашимъ существованіемъ, отъ него въ такой зависимости наша жизнь, Что, описывая одно, необходимо коснуться другаго, чтобы описаніе было полно. Я могу бытъ отличнымъ отцомъ и сквернымъ помѣщикомъ; примѣрнымъ мужемъ, и, изъ любви къ женѣ, раззорять крестьянъ, покупая женѣ шляпки и шали, и т. д. Гоголь не трогалъ этой стороны своихъ героевъ по многимъ причинамъ. Выставь-ко онъ Собакевича и Ноздрева, какъ помѣщиковъ,-- они, можетъ быть, превратились бы въ злодѣевъ; Гоголю не хотѣлось этого.... Мнѣ, признаться, всегда жаль, что онъ не дѣлалъ этого.... Повторяю: наша жизнь слишкомъ тѣсно связывается съ этимъ помѣщичьимъ положеніемъ, оно играетъ въ нашемъ обществѣ слишкомъ большую роль, чтобы можно было выпускать его изъ виду, описывая нашего брата! По моему, невозможно даже имѣть вѣрнаго понятія о комъ нибудь изъ насъ, не руководствуясь въ отношеніи другъ къ Другу такимъ соображеніемъ, или, пожалуй, пословицей: покажи на дѣлѣ, каковъ ты помѣщикъ,-- и я скажу тебѣ, что ты за человѣкъ!...

-- Совершенію справедливо! подхватилъ маленькій господинъ: -- именно: дай мнѣ только понять, каковъ ты, какъ помѣщикъ,-- и я скажу, что ты за человѣкъ! присовокупилъ онъ, украдкою взглянувъ на толстяка: -- по, послушайте, хотя я скажу теперь общее мѣсто, истину, давно уже всѣмъ извѣстную, заслуга Гоголя останется все таки неизмѣримо-огромна! Уже одно то, что онъ внесъ въ нашу литературу правду!-- Правду, которой до него не было, и которая не мѣшаетъ Гоголю быть великимъ поэтомъ! Положимъ, выставилъ онъ частныхъ лицъ, какъ вы говорите, но за то, такъ поразительно она вѣрны въ смыслѣ обще-человѣческомъ! Что ни лицо -- то типъ! Онъ точно собралъ всю нашу братію, раздѣлилъ по кучкамъ, каждую кучку посадилъ въ особую клѣтку, и сказалъ: это Собакевичи, это Маниловы, это Чичиковы, и т. д.-- просто клеймо положилъ! Многіе до сихъ поръ еще не любятъ Гоголя, именно, кажется, за эту сортировку! У меня, напримѣръ, тысяча душу я задаю обѣды, задираю свой глупый носъ, кричу на выборахъ: Гоголь объяснилъ каждому, что я никто другой, какъ Собакевичъ; меня иначе не зовутъ, какъ Собакевичемъ; согласитесь, это очень вѣдь непріятно!... добавилъ маленькій господинъ,-- засмѣялся и снова бросилъ косвенный взглядъ на толстяка, который сидѣлъ, мрачно насупивъ брови, и дышалъ особенно тяжело какъ-то; -- но мы, однакожъ, далеко зашли, господа! Позвольте кончить мою исторію. Кондѣй Ильичъ и Михайло Васильичъ, точно также, какъ жены ихъ, свояченицы, тещи и проч., чрезвычайно, между тѣмъ, заботились о томъ, какъ думаютъ, и что говоритъ объ нотъ сосѣди; дома дрались они, какъ какіе нибудь бойцы и мясники; внѣ дома, оба лѣзли изъ кожи, чтобы казаться настоящими помѣщиками. Съ семью и девятью душами не уѣдешь далеко по части важности; тщеславіе,-- плохая пожива! Для поддержки общественнаго мнѣнія, Кондѣй Ильичъ держитъ пару кобылъ, на которыхъ подкатываетъ къ церковной паперти, или является на ярмарки со своимъ семействомъ; у Михаила Васильича одна только лошадь, и, вмѣсто тарантаса, телѣжка; но къ телѣжкѣ своей придѣлалъ онъ складныя подножки, какъ у тарантаса, и выкрасилъ ее темнобурою краской; за лошади щегольская сбруя, съ мѣдною оковкою, которая такъ сіяетъ на солнцѣ, что рѣшительно ослѣпляетъ глаза. Оба, на ярмаркахъ и на городскихъ праздникахъ, поминутно выходятъ изъ своихъ экипажей, забѣгаютъ на видныя мѣста и кричатъ кучеру: "Эй, подавай!!" Особенно надо любоваться Кондѣемъ Ильичевъ и Михаиломъ Васильичемъ, когда они "водятъ въ церковь, сопровождаемые своимъ семействомъ; Кондѣй Ильичъ гордо, важно проходитъ всегда мимо помѣщиковъ; нужно видѣть, какъ, ведя свое семейство, расталкиваетъ онъ вправо и влѣво народъ, заслоняющій дорогу, и съ какимъ озабоченнымъ видомъ говоритъ: "Посторонись! посторонись!!" Михаилъ Васильичъ ведетъ себя гораздо деликатнѣе: при входѣ въ церковь, онъ оставляетъ семью, протискивается къ каждому помѣщику, и все равно, знакомъ ли онъ съ нимъ, или нѣтъ, протягиваетъ на отмашь руку и освѣдомляется о здоровьѣ. Онъ старается внушить всѣмъ, что онъ свой братъ. Онъ и жена его ведутъ тѣсную дружбу съ дьячкомъ и дьякономъ, нарочно съ тою Цѣлію, чтобъ въ концѣ обѣдни, имъ, время отъ времени, подносили просвиру. Когда въ первый разъ удостоились оки этой чести, жена Кондѣя Ильича вошла тотчасъ же въ тѣснѣйшія сношенія съ попадьей; теперь просвиру подносятъ, какъ женѣ Кондѣя Ильича, такъ и женѣ Михайла Васильича.

"Не смотря, однакожь, на толчки свои и величавый видъ, Кондѣй Ильичъ пользуется въ народѣ несравненно большею популярностію, чѣмъ сосѣдъ его. Кондѣй Ильичъ держитъ себя такъ гордо передъ мужиками и бабами только при постороннихъ,-- особенно передъ помѣщиками; дома живетъ онъ за панибрата со своими мужиками: ходитъ къ нимъ въ избу, пируетъ у нихъ на крестинахъ и свадьбахъ, хлѣбаетъ съ ними щи изъ одной чашки и проч.; онъ вообще не взыскателенъ въ работѣ и если иной разъ котораго изъ нихъ поколотитъ, то это скорѣе потому, что онъ не въ духѣ, чѣмъ на основаніи какой нибудь другой причины; мужики не ставятъ ему этого въ укоръ; они любятъ Кондѣя Ильича. Михайло Васильичъ никогда не дерется; но за то, обращеніе его сухо и холодно; фамильярность съ крѣпостными считаетъ онъ несовмѣстною съ достоинствомъ дворянина и помѣщика; онъ требуетъ, главное, чтобы мужикъ и баба уважали его; требуетъ, чтобы называли его бариномъ, жену его барыней, дѣтей барченками; любятъ, чтобы мужикъ, при видѣ его, снималъ издали шапку, а баба отвѣшивала низкій поклонъ. Мужикъ и баба терпѣть его не могутъ, называютъ его гордецомъ, чуфирой.

"Но оставимъ все это; надо вамъ передать теперь одно маленькое событіе, которое случилось прошлою осенью; въ событіи этомъ нѣтъ ничего, кромѣ самого обыкновеннаго.

"Это было въ сентябрѣ; не помню, они изъ за чего-то опять поссорилась. Михайло Васильичъ, по принятому издавна правилу, пустился тотчасъ же къ мельнику, управителю и пономарю; но потому ли, что злоба бушевала въ немъ сильнѣе обыкновеннаго или находился онъ въ особомъ припадкѣ вдохновенія,-- онъ наговорилъ такихъ ужасовъ про сосѣда, что подъ конецъ самъ даже испугался. Разсказы легко могли дойти до слуха Кондѣя Ильича; съ нимъ, какъ извѣстно, шутить было не совсѣмъ выгодно. Михайло Васильичъ, съ дѣтства, можно сказать, питалъ къ нему непобѣдимый страхъ и чувство это, хотя тщательно имъ скрываемое, служило главнымъ основаніемъ ненависти къ сосѣду; чтожь мудренаго?-- отъ одного взгляда Кондѣя Ильича могъ бы, кажется, вскочить волдырь на лицѣ врага; ударъ долженъ былъ превращать врага въ блинъ! Подъ вліяніемъ своихъ опасеній, Михайло Васильичъ цѣлые трое сутокъ не выходилъ изъ дому; онъ передалъ женѣ свои мысли; на общемъ семейномъ совѣщаніи рѣшено было, прекратить разъ навсегда всѣ сношенія съ злодѣемъ (такъ звали могучаго Кондѣя Ильича). Для этой цѣли, Михайло Васильичъ въ туже ночь, собралъ своихъ семерыхъ мужиковъ, настрогалъ кольевъ, нарубилъ хворосту, и до зари воздвигъ плетень, который заслонилъ домъ его отъ дома врага. Все это было превосходно придумано; оставалось удивляться, какъ до сихъ поръ подобная мысль не приходила въ голову хитрому Михайлу Васильичу; но, къ несчастію, въ горячкѣ своей, Михаилъ Васильичъ не сообразилъ одного обстоятельства: плетень какъ разъ пришелся противъ риги врага! Иначе, впрочемъ, нельзя было устроить; заднія ворота риги Кондѣя Ильича отворялись на землю сосѣда; рига стояла подлѣ дома. "На другое утро, Кондѣй Ильичъ выходилъ съ мужиками вѣять рожь; отворяютъ ворота риги, чтобы дать ходъ вѣтру: -- "что за чортъ,-- плетень!" Не сомнѣваясь, что это было сдѣлано съ цѣлію досадить ему, Кондѣй Ильичъ подошелъ къ плетню, приперъ плечомъ и своротилъ его; но усиліе, употребленное имъ, не было разсчитано; онъ потерялъ балансъ и рухнулся вмѣстѣ съ плетнемъ на земь. Де успѣлъ онъ очнуться, какъ Михаилъ Васильичъ налетѣлъ на него со всѣхъ ногъ и далъ ему оплеуху. Такая необычайная рѣшимость и храбрость со стороны Михайла Васильича объясняется тѣмъ, что уже слишкомъ много, вѣроятно, накипѣло злобы въ его сердцѣ; имъ овладѣло, надо думать, что-то въ родѣ корсиканской вендетты, какая-то необузданная жажда мести бѣшенства. Кондѣй Ильичъ вскочилъ на ноги, взглянулъ, замахнулся, и Михаилъ Васильичъ лежалъ уже разбитый въ дребезги у ногъ врага, на крикъ сбѣжались жоны, золовки, свояченицы и дѣти; картина, какъ можете судить, была торжественная; вскорѣ все умолкло; наступила тишина; но это только была тишина передъ грозою. Полчаса спустя, Михаилъ Васильичъ, перевязанный и упакованный сидѣлъ въ росписной телѣжкѣ своей и катилъ во всю ночь по дорогѣ къ уѣздному городу; за нимъ поспѣвалъ во всѣ лопатки Кондѣй Ильичъ въ своемъ тарантасѣ. Оба стремились къ губернскому предводителю, который жилъ въ деревнѣ, подлѣ самого города. Каждый выбивался изъ силъ, чтобы поспѣть первымъ. Они пріѣхали вмѣстѣ однакожъ; вмѣстѣ ворвались въ прихожую предводителя и оттуда, послѣ доклада, вмѣстѣ бросились къ дверямъ, гдѣ и завязали.

"-- Господа, сказалъ предводитель, смѣкнувъ въ чемъ дѣло, что, мимоходомъ сказать, было не легко, потому что оба помѣщика говорили въ одно время, опровергала клятвенно другъ друга, и раза два даже чуть было не сцѣпились: -- господа, а право не знаю, что мнѣ дѣлать!... Отъ всѣхъ этихъ исторій, я начинаю уже терять голову.... Не говоря уже о срамѣ, потому что, господа, Вы все-таки дворяне.... но.... но такого рода исторіи служатъ еще сверхъ того дурнымъ примѣрокъ.... Ей Богу, это ужасно!...

"Предводитель обратился къ Михайлу Васильичу и просилъ разсказать обстоятельно, какъ было дѣло. Кондѣй Ильичъ тотчасъ же было вмѣшался; но предводитель попросилъ его помолчать до времени.

"-- Помилуйте, ваше превосходительство, сказалъ Кондѣй Ильичъ:-- за что же ему такое предпочтеніе?... за что? вы прежде меня должны выслушать; я первый получилъ оскорбленіе!...

"-- Можетъ быть, можетъ быть, возразилъ предводитель: -- но только я сужу по тому, что вижу.... Вашъ сосѣдъ разбитъ совершенно.... тогда какъ вы невредимы.... тутъ уже улика на лицо....

" При этомъ, Кондѣй Ильичъ отступилъ три шага; сердце его закипѣло и переполнилось негодованіемъ; онъ скрестилъ руки на могучей груди своей и произнесъ голосомъ человѣка, сраженнаго несправедливостію судьбы и людей:

"-- Ваше превосходительство, гдѣ же справедливость?...

"-- Ваше благородіе, паромъ пригнали!... неожиданно прокричалъ бородастый хозяинъ избы, появляясь въ дверяхъ.

Трудно передать дѣйствіе, которое произвело на всѣхъ насъ такое извѣстіе. Разсказчикъ остановился посреди своей фразы. Впрочемъ, и то надо сказать, вздумай онъ продолжать, никто, конечно, не сталъ бы его слушать; всѣ бросились къ шапкамъ, шинелямъ и галошамъ. Толстякъ, кряхтя и задыхаясь отъ суетливости, въ одно и то же время запахивалъ халатъ и убиралъ чайныя ложечки, запиралъ поставецъ и звалъ во весь голосъ лакея. Тишина въ избѣ, прерываемая только голосомъ разсказчика и рѣдкими возраженіями слушателей, уступила мѣсто страшной вознѣ, нетерпѣливымъ возгласамъ и суматохѣ.

Но что значитъ этотъ переходъ отъ тишины къ вознѣ и шуму, сравнительно съ тою перемѣною, которая произошла между отношеніями присутствующихъ? Минуту назадъ, троихъ изъ насъ тѣсно какъ будто связывала одна общая мысль; мы невольно тянулись внутренне другъ къ другу; силою этой мысли чувствовали другъ къ другу что-то близкое, родственное; одинъ магъ, одно слово, одно пустое восклицаніе: "Паромъ пригнали" -- и все это сродство такъ же неизгладимо исчезло, какъ дымъ, когда дунетъ вѣтеръ; мы были уже чужими, перестали существовать даже одинъ для другаго; самая мысль, которая сроднила насъ, была забыта. У всѣхъ была теперь одна мысль: какъ бы опередить другъ друга, поспѣть скорѣе на паромъ и занять тамъ удобное, покойное мѣсто. Что же осталось бы отъ этой мысли и куда дѣлось бы то святое сочувствіе, которое пробудила въ насъ мысль, еслибъ вмѣсто перспективы занять мѣсто на паромѣ,-- передъ нами открылась бы другая, болѣе важная выгода?...

Минутъ черезъ пять, мы уже ощупью пробирались между возами и, завязая въ грязи, перегоняли другъ друга, съ такимъ же комическимъ усердіемъ, какъ Кондѣй Ильичъ и Михаилъ Васильичъ, когда поспѣшали они къ предводителю.

Извѣстіе о приходѣ парома привело улицу въ сильное движеніе. Посреди непроницаемаго мрака бурной, ненастной ночи, раздавались крики, брань, скрыпъ телѣгъ и нескончаемое шлепанье по лужамъ, все рвалось къ рѣкѣ; безпорядокъ былъ невообразимый. Съ помощію локтей, иногда даже пинковъ, мы подвигались, однакожъ, благополучно. Никто изъ васъ, не думалъ теперь о бѣдномъ мужичкѣ, который стоялъ подъ дождемъ; никому уже въ голову не приходило уступить этому мужичку то мѣсто на паромѣ, котораго ждалъ онъ нѣсколько сутокъ,-- каждый изъ насъ, безъ сомнѣнія, встрѣтилъ бы съ насмѣшкой и негодованіемъ того, кто не шутя сдѣлалъ бы намъ такое предложеніе. А сколько между тѣмъ истиннаго, неподдѣльнаго жару было въ словахъ господина въ коричневомъ пальто! Какъ горячо мы ему сочувствовали и какъ готовы была распинаться за наши убѣжденія! Какой же толкъ въ этомъ жарѣ и убѣжденіяхъ?

Первымъ нашимъ дѣломъ, какъ только вошли мы на паромъ, было сунуть скорѣе перевощикамъ денегъ, чтобы они поскорѣе только отчаливали (въ этомъ случаѣ мы дѣйствовали, надо сказать, съ замѣчательнымъ единодушіемъ и снова, казалось, одна общая мысль насъ на секунду связала). Причалъ ловко отняли и мы благополучно отвалили отъ берега.

Дождь лилъ ливмя. Уныло гудѣлъ вѣтеръ, всплескивая волны рѣки, едва отдѣлявшейся отъ темныхъ, пустынныхъ береговъ и еще болѣе темнаго неба, которое облегало, казалось, всю землю и мрачно смотрѣло....

Д. ГРИГОРОВИЧЪ.

"Современникъ", No 8, 1857

Оставить комментарий Григорович Дмитрий Васильевич (yes@lib.ru) Год: 1857 Обновлено: 24/04/2018. 96k. Статистика. Рассказ: Проза Повести и рассказы	Скачать FB2 Ваша оценка:

Григорович Дмитрий Васильевич В ожидании парома

ВЪ ОЖИДАНІИ ПАРОМА.

Григорович Дмитрий Васильевич
В ожидании парома