Аннотация: Der Jude im Dorn. Перевод Софьи Снессоревой (1871).
Братья Гримм
Жид в терновнике
Перевод Софьи Снессоревой
Жил-был богатый человек; у него был батрак, который служил ему верою и правдою: утром первый вставал, ночью последний ложился. Случалась ли трудная работа, за которую никто не брался, добрый батрак всегда первый за неё принимался, и что бы такое ни делалось, он никогда не ворчал и не жаловался, но всем был доволен и всегда был весел. Прошёл год его службы, а господин и не думает платить ему жалованья, так рассуждая сам с собою:
"Всего умнее не платить: у меня в кармане всё же больше останется, да и хороший слуга не уйдёт, а поневоле ко мне привязан будет и пуще прежнего служить будет".
Батрак ни слова не промолвил против барского распоряжения, остался и на другой год и работал по-прежнему. Прошёл и второй год, а жалованья он опять и в глаза не видит, однако промолчал и тут, остался и на третий год. Прошёл и третий; тут уж господин опомнился, схватился за карман и ничего не вынул; тогда уж и батрак заговорил:
-- Господин, три года работал я на тебя и верою и правдою служил, будь же милостив, заплати мне за труды, сколько мне следует по справедливости: мне хочется отойти от тебя и посмотреть на белый свет.
-- Так, так, любезный батрачок, -- отвечал скряга, -- ты отслужил мне честную службу и должен за то получить достойную награду, -- и с этими словами скряга сунул руку в карман, ощупал три гроша, вынул их и, отдавая, продолжал, -- вот тебе, любезный, за каждый год по целому грошу; это самая высокая и щедрая плата, какую вряд ли у другого барина получишь.
Честный батрак мало толку знал в деньгах и, принимая свой капитал, думал:
"Ну, сколько же теперь у меня денег накопилось! К чему же теперь мне заботиться и трудиться над тяжёлой работой?"
Так простился батрак с господином и пошёл себе в путь-дорогу, с горы на гору, попевая и попрыгивая на свободе, сколько душе хотелось. Когда он проходил мимо кустарников, вдруг откуда ни возьмись навстречу ему человечек и кричит:
-- Куда твой путь лежит, брат-весельчак? У тебя, я вижу, не тяжела ноша, да и заботы не много.
-- Да чего заботиться-то? У меня всего вдоволь; жалованье за целые три года в кармане лежит. Слышишь? Вон как звенит!
-- А как велика твоя сохранная казна?
-- Как велика? Да три гроша чистыми деньгами.
-- Послушай, -- сказал он, -- я -- бедный-пребедный человек, подари мне твои три гроша. Ты молод, здоров, можешь заработать себе денег сколько хочешь, а я уж не в силах трудиться.
Доброе сердце было у батрака; сжалился он над бедным человечком и, недолго раздумывая, отдал ему три гроша, а сам говорит:
-- Ну, с Божьею помощью я не буду беден.
А человечек на то сказал:
-- А! Когда у тебя такое доброе сердце, так скажи же три желания, на каждый грош по одному, и чего ты ни пожелаешь, всё сбудется как по писанному.
-- Ага! -- сказал батрак. -- Так, стало быть, ты не спроста, а серой пахнешь. Когда так, слушай же, чего я желаю: во-первых, охотничье ружьё, которое прямо попадало бы в цель, куда бы я ни метил; во-вторых, скрипку, под которую все бы плясали, как только я заиграю; и в-третьих, чтобы ни у кого не было для меня отказа, о чём бы я ни просил.
-- Всё будет исполнено по твоему желанию, -- отвечал человечек и нагнулся к кустарнику, и -- о чудо! -- вынул оттуда ружьё и скрипку, словно они по заказу приготовлены были.
Он подарил их батраку со словами:
-- Помни: чего бы ты ни попросил, всё будет исполнено, и ни один человек в мире не может тебе ни в чём отказать.
-- Сердце, чего тебе ещё желать? -- спросил батрак у самого себя и весело пошёл своею дорогою.
Скоро попался ему на дороге жид с длинною козлиною бородою, который стоял на одном месте и слушал пение птички на самой верхушке дерева.
-- Боже чудес! -- воскликнул жид. -- Такое крошечное животное, и такой могущественный голос! Что, если б эта птичка была в моих руках? Ах! Если б кто мог посыпать ей соли на хвост: была бы она моя!
-- За этим дело не станет, если ничего не надо больше, -- птичка сейчас будет в твоих руках, -- сказал батрак и с этим вместе выстрелил и ни на волосок не промахнулся; птичка упала в терновую изгородь.
-- Ступай, плут, -- сказал батрак, -- и достань себе птицу в руки.
-- А ты вот что знай: птице не миновать моих рук, коли ты её на месте подстрелил.
Жид растянулся наземь и стал пробираться между кустарниками. Вот уж и в самую средину терновника попал он, как вдруг весёлому батраку пришла охота пошутить. Он хватился за скрипку и давай играть.
Мигом ноги у жида кверху и давай скакать, и чем больше батрак дудит, тем лучше ноги пляшут; но колючки рвут истёртый кафтан, расчёсывают козлиную бороду, колют и терзают тело.
-- Послушай, приятель, к чему ты играешь на скрипке? -- кричит жид, что есть силы, -- оставь её, пожалуйста, в покое, я совсем не желаю танцевать.
Но батрак и ухом не ведёт, а только на уме держит:
"Да ты, плут, давно уж обираешь бедных людей, так поделом тебе, коли терновник тебя пообдерёт маленько".
И ещё пуще батрак дудит, и ещё хуже жида подбрасывает кверху, на шипах так и висят лохмотья с его кафтана.
-- Горе, горе мне! -- кричит жид. -- Добрый господин, проси чего хочешь, только перестань играть -- дам тебе весь кошелёк с золотом.
-- Ну, что с тобою прикажешь делать, когда уж ты такой щедрый, -- сказал батрак, -- уж я, так и быть, перестану играть да и ещё повсюду прославлять тебя стану, что такого танцора как ты, со свечкой поискать.
Взял батрак кошелёк полон золотом и пошёл своею дорогою.
Жид оставался на месте и молча смотрел ему вслед до тех пор, пока батрак скрылся из виду, тогда-то уж начал жид кричать во всё горло:
-- Ах, ты дрянной музыкантишка! Ах, ты грошовый пилякалка! Постой-ка ты у меня, попадёшься ты мне один в руки, не дам тебе я спуску, буду гоняться за тобой, пока ты подошвы растеряешь. Ах, ты мошенник! Сунь себе пятак в горло, так будешь стоить пять копеек.
Да и ругал же жид батрака, откуда прыть взялась. Когда же его пооблегчило, и дыхание посвободнее стало, так он во всю прыть побежал в город и прямо к судье.
-- Господин судья, -- кричит он, -- горе мне! Горе мне! Посмотрите-ка сами, как меня отделал безбожный бродяга на большой дороге: ограбил меня дочиста да ещё и увечье нанёс; камень на земле, так и тот бы сжалился надо мною. Платье изорвал, всё тело изранил и исцарапал, да и ещё ограбил последнюю копейку у нищего -- мой кошелёк с червонцами, и с какими червонцами! Всё чистая, необрезанная монета, одна лучше другой. Ради Бога окажите правосудие: бросьте этого разбойника в тюрьму!
-- А что, -- спросил судья, -- это верно солдат так обработал тебя своею саблею?
-- Боже сохрани! У него не было голой сабли, но на спине висело ружьё, а на шее -- скрипка: этого злодея легко узнать.
Судья, недолго думая, послал за батраком в погоню свою стражу. Он преспокойно идёт своею дорогою. Мигом его схватили и вместе с кошельком представили к судье.
-- Я и пальцем не коснулся до жида и денег у него не отнимал, -- сказал батрак, -- а он сам по доброй воле подарил мне свой кошелёк с золотом с тем только, чтоб я перестал играть на скрипке, потому что ему невтерпёж моя музыка.
-- Боже сохрани! -- крикнул жид. -- Вот человек, которому ложь нипочём; лгать ему всё равно, что мух на стене ловить.
Судья тоже не поверил батраку, говоря:
-- Ну, это плохое оправдание, этого не сделает ни один жид, -- сказал судья и тут же присудил его к виселице за открытый грабёж на большой дороге.
Повели батрака на виселицу, а жид и кричит ему вслед:
-- Поделом вору и мука! Этакому собачьему музыканту, этакой медвежьей шкуре только и плясать на виселице.
А батрак преспокойно шагает себе за палачом; вот уж они и на виселице, да только на последней ступеньке он повернулся и сказал судье:
-- Прежде чем я умру, прошу исполнить мою последнюю просьбу.
-- Изволь, -- сказал судья, -- только о жизни не проси.
-- Что мне о жизни-то просить? Вы мне только позвольте в последний раз на скрипочке поиграть.
А тут как закричит жид словно зарезанный:
-- Не позволяйте, ради самого Бога, не позволяйте!
Но судья на то сказал:
-- Отчего же бы ему и не позволить последней радости? Пускай потешится в последний раз, а там получит достойное воздаяние.
Понятно, судья не мог отказать батраку, одарённому волшебным даром.
-- О, горе мне! О, горе мне! -- кричит жид. -- Свяжите меня, свяжите покрепче!
Весёлый батрак взял скрипку в руки, взмахнул смычком -- и всё пришло в движение, зашевелилось и закачалось: судья, писари, служители, и верёвка выпала из рук того, кто, по просьбе жида, хотел его покрепче связать; батрак в другой раз провёл смычком по струнам -- все ноги поднялись кверху, и палач, выпустив из рук батрака, приготовился танцевать, а как в третий раз взмахнул смычком, так тут всё уж поскакало вверх, и всё пустилось в пляс, а судья с жидом очутились впереди всех и скакали выше всех. Скоро заплясали и те, которые из любопытства собрались на площади, плясали старые и толстые, молодые и худые, и даже сбежавшиеся собаки вставали на задние лапы и туда же подплясывали. И чем больше батрак играл, тем выше танцоры подпрыгивали, так что головами только постукивались и жалобно кричали. Наконец судья, задыхаясь, крикнул:
-- Дарю тебе жизнь, только перестань играть.
Добрый батрак склонился на его просьбу и, кончив музыку, повесил скрипку на шею и спустился с лестницы. Прямо подошёл он к жиду, лежавшему врастяжку на земле, едва дух переводя.
-- Признавайся, плут, откуда ты взял эти деньги, не то я опять за скрипку примусь и заставлю тебя танцевать, -- сказал батрак.
-- Украл, украл, -- кричал жид, -- а ты так честно заслужил мой кошелёк.
Услышав то, судья приказал отвести жида на виселицу и повесить его как сознавшегося вора.