Lib.ru/Классика: Груссе Паскаль. Королевская семья

КОРОЛЕВСКАЯ СЕМЬЯ

ИЗЪ АНГЛІЙСКОЙ ХРОНИКИ
ТИБУРГА МОРЭ

ПРИЛОЖЕНІЕ КЪ "ИСТОРИЧЕСКОМУ ВѢСТНИКУ"

С.-ПЕТЕРБУРГЪ
ТИПОГРАФІЯ А. С. СУВОРИНА, ЭРТЕЛЕВЪ ПЕР., Д. 11--2
1882

I.

Апрѣля 5-го 1793 г., на Темзѣ, противъ Гринвича, бросила якорь большая яхта подъ англійскимъ флагомъ, съ королевскими вымпелами на мачтахъ. Съ яхты была спущена тяжелая лѣстница, къ которой подплылъ катеръ съ двѣнадцатью гребцами. Носовая часть катера была устлана ковромъ съ королевскими гербами. Двѣ дамы и высокій мужчина, съ изящными манерами, помѣстились въ катерѣ, который поплылъ къ набережной.

Одна изъ этихъ дамъ, одѣтая въ синее бархатное дорожное платье съ золотыми шнурками и пуговицами и въ черную поярковую шляпу съ бѣлыми перьями, была Каролина-Амалія-Елизавета, дочь герцога Брауншвейгскаго, пріѣхавшая въ Англію въ званіи принцессы Уэльской, то есть наслѣдницы престола. Наканунѣ она прибыла въ Грэвезендъ, на кораблѣ "Юпитеръ", въ сопровожденіи одной изъ своихъ статсъ-дамъ, мистриссъ Гаркортъ, которая встрѣтила ее въ Ганноверѣ, и Джемса Гоуарда Гарриса, перваго лорда Мальмесбюри, чрезвычайнаго и полномочнаго посла, обвѣнчавшагося съ принцессою Брауншвейгскою за Георга, принца Уэльскаго.

Всѣ эти подробности мы заимствуемъ изъ записокъ самого лорда Мальмесбюри, сдѣлавшагося впослѣдствіи англійскимъ посломъ при директоріи французской республики.

Описывать наружность женщины тотчасъ послѣ длиннаго и утомительнаго путешествія, когда лицо ея блѣдно и утомлено, глаза опухли, значило бы грѣшить противъ исторической правды. Довольно сказать, что принцессѣ Брауншвейгской было уже около двадцати шести лѣтъ и она уже утратила легкость стана, свойственную первой молодости. Ростъ ея былъ ниже средняго, глаза голубые, зубы довольно хорошіе, волосы бѣлокурые и отъ природы волнистые. Руки ея были красивы, но не выхолены; ноги такъ дурно обуты, что о формѣ ихъ нельзя было судить. Но что всего болѣе поражало въ ней -- такъ это какая-то небрежность и распущенность всей ея фигуры. Она даже не дала себѣ труда причесаться передъ тѣмъ, какъ высадиться, разсчитывая, вѣроятно, что на это будетъ время по пріѣздѣ въ Лондонъ. Строгій критикъ замѣтилъ бы, сверхъ того, что ноги ея были обуты въ довольно толстые чулки и что она потеряла одну изъ своихъ серегъ.

Нельзя было также не удивляться необыкновенной живости и болтливости принцессы. Она болтала все, что ей приходило въ голову, нисколько не стѣсняясь и ни мало не думая о впечатлѣніи, которое она производила на окружающихъ. Обращеніе ея съ сопровождавшимъ ее важнымъ дипломатомъ болѣе походило на поведеніе своенравнаго ребенка, чѣмъ на поведеніе принцессы зрѣлаго возраста, только что пріѣхавшей въ страну, гдѣ она была призвана царствовать. Но лордъ Мальмесбюри, уже пять мѣсяцевъ находившійся въ постоянныхъ сношеніяхъ съ нею, казалось, привыкъ къ ея манерамъ. Все его вниманіе было сосредоточено на берегу, гдѣ онъ тщетно искалъ глазами какихъ нибудь признаковъ того, что принцессу ждутъ. На всемъ пространствѣ между набережной и величественнымъ фасадомъ гринвичскаго госпиталя не было видно ни каретъ, ни ливрей, ни гвардіи, ни какихъ бы то ни было приготовленій. Только какихъ нибудь двое-трое зѣвакъ замѣтили прибытіе яхты и глазѣли на катеръ, приближавшійся къ набережной. Лордъ Мальмесбюри былъ видимо озадаченъ.

-- Произошло какое-то недоразумѣніе, сказалъ онъ.-- Я не вижу свиты вашего высочества.

-- Ну, такъ что же? безпечно сказала принцесса.-- Пріѣдемъ и безъ барабановъ. Одной скукой меньше.

-- Однако, вѣдь и экипажа нѣтъ! возразилъ Мальмесбюри.

-- Значитъ, все потеряно! вскричала Каролина, расхохотавшись.

Между тѣмъ, катеръ причалилъ къ набережной. Посланникъ, сойдя на берегъ, подалъ руку принцессѣ и сталъ осматриваться вокругъ, не зная, что дѣлать. Онъ уже готовъ былъ предложить возвратиться на яхту, какъ вдругъ ему пришла счастливая мысль.

-- Не пойти ли намъ къ начальнику дома инвалидовъ, сэру Паллизеру? предложилъ онъ.

-- И отлично....

Каролина взяла лорда Мальмесбюри подъ руку и они отправились къ госпиталю. Придя къ рѣшеткѣ, они должны были вступить въ переговоры со старымъ сторожемъ и объяснить ему свое приключеніе. Наконецъ, все объяснилось. Вышелъ сэръ Гюгъ Паллизеръ и, удивленный, кланяясь до земли, провелъ принцессу въ залу, обитую утрехтскимъ бархатомъ. Тамъ ее приняли его сестры, двѣ старыя дѣвы. Тотчасъ былъ поданъ чай и устроена закуска. Принцесса была въ восторгѣ. Она такъ увлекательно смѣялась, что даже лицо Мальмесбюри прояснилось, какъ вдругъ послышался шумъ подъѣзжающихъ экипажей. Прибылъ дворъ.

Принцесса была немало удивлена, услыхавъ, что въ числѣ дамъ, пріѣхавшихъ ее встрѣтить, находится леди Джерсей, бывшая открыто любовницей принца Уэльскаго; Каролина не могла не понять всей неумѣстности назначенія къ ней подобной статсъ-дамы. Удивленіе смѣнилось въ ней негодованіемъ, когда она увидѣла эту красавицу, подходившую къ ней, мѣряя ее съ головы до ногъ дерзкимъ взглядомъ. Сдѣлавъ этотъ обзоръ, леди Джерсей церемонно поклонилась и вскричала:

-- Боже! какъ вы одѣты, принцесса! Да это настоящій егерскій мундиръ! И башмаки съ каблуками! Но вѣдь ихъ уже три года какъ перестали носить. Знаете ли вы, что принцъ Уэльскій очень требователенъ на этотъ счетъ?

Говоря это, хорошенькая графиня выставила изъ подъ платья маленькую ножку, обутую въ черный атласный башмачекъ съ перекрещивающимися ленточками, и посмотрѣла на нее изъ подъ своихъ длинныхъ рѣсницъ съ видомъ самодовольства. Глаза Каролины машинально послѣдовали по тому же направленію. Она промолчала, но глубоко почувствовала уколъ.

Что бы она сказала, если бъ знала, что и свита ея запоздала собственно потому, что леди Джерсей замѣшкалась, обувая свои маленькія ножки?

-- Къ счастью, я предусмотрительна, прибавила графиня;-- я привезла вашему высочеству великолѣпный нарядъ отъ мадамъ Бонтанъ, бывшей камеръ-юнгферы французской королевы. Я увѣрена, что онъ васъ восхититъ.

Пока Каролина соображала, слѣдуетъ ли ей обидѣться, передъ нею разложили картоны и видъ нарядовъ заставилъ ее все забыть. Это была одна изъ тѣхъ натуръ, у которыхъ все дѣлается по первому движенію и подъ впечатлѣніемъ минуты. Чувство досады мигомъ разсѣялось при видѣ газовъ и лентъ. Теперь она думала только о томъ, что ей нужно нравиться, и принялась разсматривать съ дѣтскимъ восторгомъ бѣлое атласное платье, украшенное кружевами, шелковые чулки, башмаки какъ у леди Джерсей, и креповый токъ съ бѣлыми перьями.

Каролина убѣжала въ смежную комнату и, немного погодя, возвратилась въ полномъ нарядѣ. Леди Джерсей помогла ей одѣться, и наивная принцесса не догадалась, какое коварство скрывалось въ ея услужливости.

Подали экипажи. Леди Джерсей изъявила неслыханное притязаніе сесть рядомъ съ принцессой, въ глубину кареты, увѣряя, что ей дѣлается дурно, когда она ѣдетъ на переднемъ сидѣньѣ; но лордъ Мальмесбюри рѣшительно воспротивился такому нарушенію всѣхъ правилъ придворнаго этикета, и предложилъ леди Джерсей свой экипажъ, если она непремѣнно желаетъ сидѣть въ глубинѣ кареты. Послѣ этого она безъ возраженій сѣла на переднемъ мѣстѣ, но всю дорогу капризничала и жаловалась.

Экипажи, запряженные шестернями и конвоируемые отрядомъ драгунскаго полка принца Уэльскаго, помчались по Вестминстерской дорогѣ. Вскорѣ кортежъ переѣхалъ мостъ, углубился въ лабиринтъ темныхъ и узкихъ улицъ, проѣхалъ великолѣпный паркъ и остановился передъ довольно невзрачнымъ зданіемъ изъ красныхъ кирпичей. Это былъ Сентъ-Джемскій дворецъ. Встрѣчавшіеся прохожіе почти не обращали вниманія на этотъ поѣздъ. Только немногіе приподнимали шляпы. Криковъ "ура!" нигдѣ не было слышно; принцъ Уэльскій былъ непопуляренъ.

По прибытіи во дворецъ, леди Джерсей скрылась, извинившись нездоровьемъ. Принцессу привели въ приготовленные для нея покои и лордъ Мальмесбюри готовъ былъ отклоняться и удалиться, какъ вдругъ дверь настежъ распахнулась и слуга торжественно возвѣстилъ:

-- Его королевское высочество, принцъ Уэльскій!

Это былъ высокій, бѣлокурый мужчина, уже съ брюшкомъ, хотя ему было всего тридцать три года. Его цезарскій профиль, съ покатымъ лбомъ, подъ оссіановскою прядью волосъ, достаточно извѣстенъ, будучи столько разъ воспроизведенъ и на полотнѣ, и въ мраморѣ, и на монетахъ. Георгъ IV былъ влюбленъ въ свое лицо и любилъ когда его воспроизводили. Но у него былъ свой тайный червь, наслѣдственный врагъ принцевъ его фамиліи -- преждевременное, непреоборимое ожиреніе. Его высочество былъ неутѣшенъ, видя, какъ тѣло его заплываетъ жиромъ, и даже поссорился съ своимъ другомъ Бруммелемъ за то, что тотъ имѣлъ невѣжливость оставаться тонкимъ, да еще вдобавокъ смѣяться надъ толстяками.

Полный мужчина приближался къ принцессѣ, покачиваясь на стройныхъ ногахъ, обутыхъ въ шелковыя чулки, и глядя на нее въ упоръ совершенно круглыми и необыкновенно яркими глазами. Она тотчасъ замѣтила, что лицо его очень красно, какъ будто налито кровью. Да и она тоже была не авантажна въ своемъ огромномъ токѣ, подавлявшемъ ея маленькую фигурку; цвѣтъ ея кожи терялъ отъ ослѣпительной бѣлизны атласа, а талія была такъ перетянута, что, казалось, корсажъ ея готовъ былъ лопнуть. Лордъ Мальмесбюри уже выучилъ ее ея новымъ обязанностямъ и, когда онъ торжественно сказалъ:

-- Имѣю честь передать вашему высочеству ея королевское высочество, принцессу Уэльскую,-- то Каролина сдѣлала движеніе, чтобы опуститься на колѣни передъ своимъ будущимъ супругомъ и властелиномъ. Онъ поднялъ ее довольно любезно и поцѣловалъ въ лобъ, по потомъ тотчасъ отвернулся и сказалъ лорду Мальмесбюри:

-- Гаррисъ, мнѣ нужно сказать вамъ два слова.

Онъ отвелъ его къ окну.

-- Я чувствую себя несовсѣмъ хорошо... Нужно бы подкрѣпиться, пробормоталъ онъ, и спиртный запахъ, которымъ было пропитано его дыханіе, ясно показалъ, въ какомъ состояніи онъ находился.

-- Не лучше ли вашему высочеству выпить стаканъ воды? не удержался, чтобы не замѣтить на это, дипломатъ.

-- Мнѣ? воды?.. Однако, я пойду теперь къ королевѣ,-- и принцъ Уэльскій торопливо направился къ двери, не бросивъ болѣе ни одного взгляда на свою жену.

Принцесса смотрѣла на эту сцену съ понятнымъ удивленіемъ.

-- Какой онъ странный! сказала она, когда принцъ ушелъ.-- Онъ всегда таковъ? Я нахожу, что онъ очень толстъ и совсѣмъ не такъ красивъ, какъ на портретахъ.

Лордъ Мальмесбюри не зналъ, какъ и объяснить быстрый уходъ принца. Онъ слишкомъ хорошо зналъ придворныя интриги, чтобы не усмотрѣть въ странномъ поведеніи принца руку леди Джерсей, которая, очевидно, предложила жениху позавтракать у нея, прежде чѣмъ сама она отправилась наряжать невѣсту. Но все это было для Мальмесбюри легче понять, чѣмъ объяснить принцессѣ, и онъ старался отвертѣться общими фразами, когда кстати явившійся пажъ вывелъ его изъ затрудненія, пригласивъ его немедленно къ королю. Милордъ поспѣшилъ откланяться.

Оставшись одна, Каролина задумалась и заплакала. Она все поняла.

Однако, черезъ часъ послѣ того, она уже почти утѣшилась, получивъ въ подарокъ отъ своего жениха великолѣпный брилліантовый браслетъ.

II.

Супруги, которые произвели другъ на друга, при первомъ знакомствѣ, такое неблагопріятное впечатлѣніе, воспитывались и жили до той поры среди совершенно различныхъ условій.

Принцъ Уэльскій, сынъ короля Георга III и королевы Шарлотты (принцессы мекленбургъ-стрелицкой), увидѣлъ себя, въ девятнадцать лѣтъ, обладателемъ 60.000 фунтовъ стерлинговъ годоваго дохода, Карльтонскаго дворца и всѣхъ женскихъ сердецъ въ королевствѣ. Одаренный отъ природы блестящими внѣшними качествами, наслѣдникъ самаго прочнаго изъ европейскихъ престоловъ, онъ считался однимъ изъ самыхъ изящныхъ кавалеровъ Англіи, и ему хоромъ твердили вокругъ, что онъ первый джентльменъ своего времени. Окруженный всевозможными соблазнами, которымъ онъ совсѣмъ не былъ способенъ противустоять, онъ, очертя голову, вдался въ разливавшійся вокругъ него океанъ легко доступныхъ ему наслажденій.

Первою страстью его была знаменитая актриса Ковентгарденскаго театра, мистриссъ Робинзонъ. Онъ увидѣлъ ее въ первый разъ въ роли Пердитье, въ "Зимней Сказкѣ" Шекспира, и влюбился въ нее безъ памяти. Онъ тотчасъ же отправилъ къ ней графа Эссекса съ письмомъ, подъ которымъ стояла подпись: "Флоризель", испрашивая свиданія въ садахъ Кью, при лунномъ свѣтѣ. Робинзонъ оказалась не жестокой и съ этого дня началась любовная связь, которая служила одно время забавой и скандаломъ Лондона. Когда страсть остыла, Робинзонъ уѣхала въ Парижъ, гдѣ ее отличила королева Марія-Антуанета, приславшая "красавицѣ-англичанкѣ" кошелекъ собственнаго рукодѣлія. Послѣ различныхъ похожденій, мистриссъ Робинзонъ возвратилась въ Лондонъ, гдѣ она умерла въ 1801 г., редактируя "поэтическій отдѣлъ" въ "Morning Post".

Маріи Робинзонъ наслѣдовала въ сердцѣ принца другая актриса, мистриссъ Кручъ, а этой послѣдней -- цѣлый рядъ другихъ женщинъ, такой же длинный, какъ у донъ-Жуана.

Принцъ Уэльскій одерживалъ побѣды большею частью быстро, но желанія его были неутолимы, а такъ какъ онъ былъ совершенно неспособенъ себя обуздывать и не выносилъ препятствій, то, для устраненія ихъ, когда они встрѣчались, онъ былъ спосбоенъ на самыя пошлыя и ребяческія средства. Онъ катался по полу, рвалъ на себѣ волосы, плакалъ какъ ребенокъ. Случалось, что онъ пускалъ себѣ кровь, чтобы казаться блѣднымъ и удрученнымъ; а такъ какъ фельдшеръ могъ бы отказаться выпустить у него столько крови, сколько требовалось для желаемаго результата, то онъ призывалъ по очереди нѣсколькихъ фельдшеровъ, которые пускали ему кровь изъ разныхъ членовъ, не подозрѣвая, что она уже была пущена ранѣе.

Несомнѣнно, что во всемъ этомъ была значительная доля притворства, но отчасти также и настоящая душевная болѣзнь, патологическое разстройство человѣка, привыкшаго, чтобы всѣ его желанія исполнялись, и не допускавшаго даже мысли, что ему можетъ быть въ чемъ нибудь отказано.

Эта черта особенно ярко выказалась въ его романѣ съ мистриссъ Фицгербертъ.

Мэри-Анна Фицгербертъ овдовѣла на двадцать пятомъ году и, будучи добродѣтельной, составляла нѣкотораго рода рѣдкость въ тогдашней Англіи. Мужъ оставилъ ей большую пенсію и она жила въ уединеніи, въ Ричмондѣ. Судя по портретамъ и по отзывамъ современниковъ, это была женщина чрезвычайно симпатичная; черты лица ея дышатъ кротостью и нравственною чистотой, которыя придавали ей обаятельную силу, притягивавшую къ ней всѣхъ, кто ее зналъ. Принцъ Уэльскій не устоялъ передъ этимъ очарованіемъ. Онъ началъ подсылать къ ней своихъ агентовъ, которыхъ она съ презрѣніемъ гнала отъ себя. Отъ этого страсть его разгорѣлась еще сильнѣе и дошла до крайней степени. Однажды къ мистрисъ Фицгербертъ вбѣжали трое джентльменовъ, блѣдные и взволнованные. Это были личные друзья принца Уэльскаго, лордъ Онсловъ, лордъ Соутгемптонъ и Бувери.

-- Принцъ Уэльскій умираетъ! объявили они.-- Онъ закололся кинжаломъ. Онъ желаетъ видѣть передъ смертью мистриссъ Фицгербертъ...

Что тутъ было дѣлать? Врачъ принца, Кейсъ, клятвенно подтвердилъ, что это правда. Какъ было не исполнить послѣдней воли умирающаго? Но скандалъ, злословіе!... Бѣдная женщина рѣшилась посовѣтоваться съ герцогиней Девонширской, которая жила поблизости и славилась красотой, умомъ, добродѣтелью и богатствомъ. Она считалась царицей большого свѣта, и другъ ея Фоксъ прошелъ въ парламентъ, благодаря дѣятельной роли, которую она играла на выборахъ 1784 г. Въ описываемую эпоху, она была уже не молода и считалась законодательницей свѣтскихъ приличій. Герцогиня Девонширская рѣшила, что мистриссъ Фицгербертъ обязана навѣстить умирающаго, и вызвалась сопровождать ее въ Карльтонъ-Гоузъ.

Онѣ пріѣхали. Во дворцѣ царила мрачная тишина и всѣ лица были печальны. Обѣихъ дамъ ввели въ слабо освѣщенную спальну. Около постели стояли чаши съ водою, лежало окровавленное бѣлье, и посреди этой мрачной обстановки, подъ шелковыми занавѣсами, лежалъ молодой принцъ, блѣдный, изошедшій кровью, почти безжизненный. При этомъ зрѣлищѣ, мистриссъ Фицгербертъ ахнула и почти лишилась чувствъ. Умирающій взялъ ея руки и покрылъ ихъ слабыми поцѣлуями. Но вдругъ онъ приподнялся, проворно снялъ кольцо съ руки герцогини Девонширской и, надѣвъ его на палецъ мистриссъ Фицгербертъ, громко вскричалъ:

-- Беру васъ всѣхъ въ свидѣтели! Вотъ Мэри-Анна Фицгербертъ, моя законная жена! Ничто не можетъ болѣе разлучить насъ, ни въ этой жизни, ни въ будущей.

Произошла суматоха, во время которой герцогиня Девонширская была увлечена изъ комнаты. Мэри-Анна осталась наединѣ съ раненымъ; обезсиленная, побѣжденная, она не могла болѣе сопротивляться...

Впослѣдствіи, когда мистриссъ Фицгербертъ спрашивали, подозрѣвала ли она обманъ, она постоянно увѣряла, что принцъ Уэльскій дѣйствительно ранилъ себя кинжаломъ. Она сто разъ, по ея словамъ, видѣла слѣдъ этой раны. Но какая женщина не повѣрила бы тому, что мужчина, изъ любви къ ней, закололся кинжаломъ, тѣмъ болѣе, когда это могло служить извиненіемъ ея слабости?

Придя въ себя, мистриссъ Фицгербертъ ужаснулась своему паденію. Пристыженная, испуганная, она поспѣшила бѣжать; но Ричмондъ былъ слишкомъ близко, и она бѣжала за Ламаншскій каналъ, въ Ахенъ, въ Голландію, наконецъ, въ Швейцарію, написавъ передъ тѣмъ лорду Соутгемптону письмо, полное упрековъ.

Ее всюду преслѣдовали эмиссары принца Уэльскаго, осаждая обѣщаніями, страстными мольбами его. Онъ поручалъ передать ей, что признаніе ее женою принца занесено въ протоколъ, что онъ считаетъ себя ея мужемъ и готовъ, если она этого пожелаетъ, скрѣпить бракъ церковнымъ обрядомъ. Мистриссъ Фицгербертъ противилась болѣе года, пока, наконецъ, духовникъ ея (она была католичка) не внушилъ ей, что она не вправѣ уклоняться отъ брака, который можетъ принести столько выгодъ ея религіи. Онъ далъ ей понять, что она можетъ способствовать освобожденію ирландскихъ католиковъ. Юридически, союзъ этотъ не могъ имѣть законной силы, такъ какъ англійскій законъ запрещалъ наслѣднику престола жениться на своей подданной и англичанину жениться на паписткѣ, но пока, спрошенный на этотъ счетъ, объявилъ, что, въ глазахъ Бога, бракъ этотъ будетъ законнымъ. Церковь требовала только, чтобы таинство было совершено при свидѣтеляхъ и со взаимнаго согласія брачущихся.

Мистриссъ Фицгербертъ была вторично побѣждена. Она возвратилась въ Лондонъ и бракъ былъ совершенъ протестантскимъ пасторомъ, въ присутствіи дяди и брата невѣсты.

Впослѣдствіи бракъ этотъ не былъ признанъ и самъ Фоксъ торжественно отрицалъ его въ палатѣ общинъ. Достовѣрно, однако, что сама королевская фамилія долго считала его законнымъ. Мистриссъ Фицгербертъ была принята у короля и королевы, и званіе ея, какъ принцессы Уэльской, всѣми молча признавалось. Чтобы обойти вопросъ объ этикетѣ, рѣшено было, чтобы въ тѣ дни, когда она обѣдала при дворѣ, всѣ садились за столъ какъ попало, безъ различія ранга. Велико должно было быть обаяніе этой женщины, чтобы восторжествовать надъ предразсудками самаго чопорнаго изъ европейскихъ дворовъ!

Принцъ Уэльскій помѣстилъ мистриссъ Фицгербертъ въ одномъ изъ роскошныхъ домовъ, окаймляющихъ Гайдъ-Паркъ, и построилъ для нея Брайтонскій павильонъ, сдѣлавшійся зерномъ новаго города. Тамъ гостиная Мэри-Анны Фицгербертъ сдѣлалась вскорѣ мѣстомъ свиданія всѣхъ англійскихъ знаменитостей, въ особенности партіи виговъ. Шериданъ, Фоксъ, Эрскинъ, Фицпатрикъ, Кэрранъ, Понсонби и др. составляли ея близкій кружокъ. Въ ту пору Георгъ IV былъ еще доступенъ либеральнымъ идеямъ; единственнымъ періодомъ порядочности въ его жизни было то время, когда онъ любилъ мистриссъ Фицгербертъ.

Но вліяніе этой женщины не долго могло бороться съ двумя своими страшными соперниками: пьянствомъ и страстью къ игрѣ. Громадныя суммы, которыя тратилъ принцъ Уэльскій на удовлетвореніе этихъ двухъ страстей, произвели значительный дефицитъ, и дѣло дошло до парламента. Пришлось сдѣлать унизительныя сознанія, принять еще болѣе унизительныя обязательства. Парламентъ согласился уплатить долги принца, но взявъ съ правительства формальное обязательство не обращаться къ нему болѣе съ подобными предложеніями. Вмѣсто благодарности, принцъ Уэльскій пришелъ въ негодованіе, возненавидѣлъ политику и болѣе прежняго отдался своимъ порокамъ. Развратъ вскорѣ наложилъ свою печать на самую его наружность. Онъ растолстѣлъ, обрюзгъ, лицо его сдѣлалось краснымъ, голосъ хриплымъ. Въ тридцать лѣтъ, онъ казался пятидесяти-лѣтнимъ старикомъ.

Между тѣмъ, у него снова накопилось пропасть долговъ и пришло время, когда ликвидація сдѣлалась неизбѣжной. Долгу наросло свыше 600.000 фунтовъ стерлинговъ и безчисленные кредиторы стали неумолимы. Обратиться опять къ парламенту нечего было и думать послѣ того, какъ онъ формально заявилъ, что не станетъ болѣе платить долговъ принца. По крайней мѣрѣ, нужно было придумать какой нибудь приличный предлогъ; но никакого предлога не находилось, кромѣ брака, который позволилъ бы испросить у парламента чрезвычайныхъ субсидій. Питтъ, будучи врагомъ кружка мистриссъ Фицгербертъ, предложилъ эту мѣру, и принцъ Уэльскій, подъ пьяную руку, далъ свое согласіе, о которомъ онъ тотчасъ же забылъ.

Стали искать въ Европѣ подходящую протестантскую принцессу. Королева предлагала свою племянницу, Луизу Прусскую, но выборъ этотъ не понравился королю. Въ то время принцъ Уэльскій былъ совершенно подчиненъ вліянію графини Джерсей, съ которою и пришлось вступить въ переговоры насчетъ выбора невѣсты. Она навела справки и остановилась на Каролинѣ Брауншвейгской, племянницѣ короля Георга III,-- остановилась именно потому, что Каролина представляла наименѣе данныхъ для того, чтобы сдѣлаться опасной соперницей. Принцъ Уэльскій согласился, во-первыхъ, потому, что этотъ бракъ нравился леди Джерсей, и, во-вторыхъ, потому, что онъ не нравился его матери. Онъ объявилъ королю, что желаетъ жениться на своей кузинѣ, которую онъ ни разу не видалъ.

Переговоры продолжались не долго. Георгъ Ш написалъ своей матери, герцогинѣ Брауншвейгской, прося руки Каролины для принца Уэльскаго. Это неожиданное предложеніе повергло маленькій брауншвейгскій дворъ въ неописанную радость. Дѣло быстро сладилось, и лордъ Мальмесбюри отправился въ Брауншвейгъ, чтобы обвѣнчаться съ принцессой въ качествѣ представителя принца Уэльскаго и привезти ее въ Англію.

Что касается до мистриссъ Фицгербертъ, то она уже успѣла слишкомъ хорошо узнать характеръ принца, чтобы удивляться тому, что онъ, впродолженіе десяти лѣтъ называвшій ее своею женой, счелъ себя вправѣ вступить въ другой бракъ. Она давно поняла, что для него не существовало ни гражданскихъ, ни нравственныхъ законовъ, и безропотно покорившись судьбѣ, удалилась въ уединеніе.

Отецъ Каролины былъ тотъ самый герцогъ Брауншвейгскій, который, за два года передъ тѣмъ, подписалъ, отъ имени союзныхъ монарховъ, знаменитый манифестъ противъ республики, за который они такъ дорого поплатились. Въ то время, о которомъ идетъ рѣчь, герцогъ жилъ въ уединеніи, въ своемъ герцогствѣ, озлобленный и раздраженный, какъ и всѣ побѣжденные. Онъ проводилъ время въ перепискѣ съ вѣнскимъ и берлинскимъ дворами. Мечтая снова сдѣлаться главнокомандующимъ, онъ употреблялъ всѣ усилія, чтобы достичь этой цѣли. Впрочемъ, онъ былъ только покорнымъ рабомъ воли умной и честолюбивой женщины, г-жи Герцфельдъ.

Жена его, Августа, сестра англійскаго короля, была очень болтливая и скупая женщина, думавшая только о картахъ. На воспитаніе принцессы Каролины не обращали большого вниманія и она не выросла, какъ другія германскія принцессы, въ надеждѣ сдѣлаться когда нибудь наслѣдницею одного изъ крупныхъ европейскихъ престоловъ. Родители ея удовольствовались тѣмъ, что не прикрѣпили ее ни къ какой религіи для того, чтобы она могла безъ всякихъ затрудненій выйти, если представится случай, замужъ за протестантскаго, католическаго, греческаго или хотя бы за магометанскаго принца.

-- Я думала, что братъ мой, король, рѣшительный противникъ браковъ между близкими родственниками, сказала герцогиня лорду Мальмесбюри въ первомъ же разговорѣ съ нимъ;-- поэтому я избѣгала внушать моей дочери подобныя идеи.

Она вообще не внушила своей дочери никакихъ идей, хотя съ тѣхъ поръ, какъ послѣдняя сдѣлалась невѣстой наслѣднаго принца, ей стали приписывать остроумныя или, вѣрнѣе, наивныя словца. Такъ, напримѣръ, на вопросъ: "гдѣ живутъ львы?" она отвѣтила,-- "въ сердцѣ герцоговъ Брауншвейгскихъ". Когда кто-то хотѣлъ опредѣлить время и пространство, Каролина пояснила, что время,-- "это лицо г-жи Л, а пространство -- ея ротъ".

Одного только никто не разсказывалъ: это того, что шестнадцатилѣтняя принцесса чуть не позволила увезти себя одному гвардейскому юнкеру, котораго перевели за это въ армію, а принцессу заперли.

Англійскій посолъ былъ нѣсколько озадаченъ, увидѣвъ будущую англійскую королеву. Любопытно читать, что онъ говоритъ объ этомъ предметѣ въ своемъ дневникѣ, который онъ велъ каждый день. "Принцесса -- писалъ онъ -- скорѣе хороша, чѣмъ дурна, но ей недостаетъ женственности. Когда меня представили ей, она сконфузилась и поклонилась мнѣ довольно неловко, но по всему замѣтно, что она въ восторгѣ отъ того, что ее ожидаетъ. Вчера вечеромъ герцогъ говорилъ мнѣ о ней: "она не глупа, но неразсудительна. Мы держали ее строго; иначе нельзя". Онъ просилъ меня давать ей нужные совѣты и въ особенности посовѣтовать ей быть сдержаннѣе. То же самое подтвердила мнѣ и г-жа Герцфельдъ: "принцессу Каролину нужно держать какъ можно строже, сказала она. Она не глупа и не зла, но безтактна и нуждается въ руководителѣ". Меня постоянно сажаютъ за ужиномъ возлѣ принцессы. Первое, что я ей посовѣтовалъ -- это помалчивать въ первые шесть мѣсяцевъ по прибытіи въ Лондонъ".

Вначалѣ, принцесса Каролина, казалось, готова была слѣдовать совѣтамъ своего ментора. Она чрезвычайно интересовалась всѣмъ, что онъ ей разсказывалъ о сентъ-джемскомъ дворѣ, и съ особеннымъ любопытствомъ распрашивала его о леди Джерсей, о которой она наслышалась, какъ объ интриганткѣ; но лордъ Мальмесбюри говорилъ объ этомъ щекотливомъ предметѣ очень осторожно и не упускалъ случая читать принцессѣ мораль и подготовлять ее къ ея будущему трудному положенію. Онъ такъ добросовѣстно исполнялъ свою задачу, что преслѣдовалъ принцессу своими нравоученіями даже въ маскарадѣ, который былъ данъ въ честь его въ Брауншвейгѣ.

-- Не думайте, что я ревнива, говорила ему его воспитанница.-- Я знаю, что принцъ Уэльскій -- вѣтренникъ, и если онъ увлечется кѣмъ нибудь, то я сдѣлаю видъ, будто не замѣчаю этого.

Но самыя эти увѣренія были слѣдствіемъ природной болтливости Каролины, заставлявшей ее думать вслухъ и говорить все, что ей ни взбредетъ на умъ. Тщетно старался лордъ Мальмесбюри, впродолженіе двухъ или трехъ мѣсяцевъ, которые онъ провелъ при брауншвейгскомъ дворѣ, исправить въ Каролинѣ этотъ недостатокъ, который былъ, въ его глазахъ, важнѣе всѣхъ остальныхъ.

Когда брачныя формальности подходили къ концу и приближажалось время везти принцессу въ Лондонъ, случилось одно незначительное обстоятельство, которое чуть не повлекло важныхъ послѣдствій. Каролина непремѣнно желала взять съ собою подругу своего дѣтства, дѣвицу Розенвейтъ; но для этого потребовалось согласіе принца Уэльскаго, который напрямикъ отказалъ въ немъ. Быть можетъ, причиной этой неподатливости было то, что онъ уже раскаивался въ своемъ согласіи на этотъ бракъ, видя, что онъ не принесетъ ему тѣхъ выгодъ, которыхъ онъ ожидалъ отъ него. Когда вопросъ объ его женитьбѣ поступилъ на разсмотрѣніе парламента, то послѣдній, хотя и согласился еще разъ уплатить его долги, но подъ условіемъ вычета этой суммы изъ увеличенной пенсіи, которая должна была идти на хозяйство наслѣдника престола. Такимъ образомъ, у принца только убавилось долговъ, но прибавилась жена, а доходы не увеличились. Это вовсе не входило въ его разсчеты.

Однажды, въ то время когда маленькій брауншвейгскій дворъ былъ опечаленъ грубымъ отказомъ принца и слухами о преніяхъ въ англійскомъ парламентѣ, бросавшихъ весьма неутѣшительный свѣтъ на причины, побудившія принца Уэльскаго къ браку, лордъ Мальмесбюри засталъ принцессу и мать ея въ сильномъ волненіи. Герцогиня получила анонимное письмо, авторъ котораго былъ, очевидно, хорошо знакомъ съ обстоятельствами, о которыхъ писалъ. Онъ сообщалъ подробныя свѣдѣнія о характерѣ принца Уэльскаго и леди Джерсей, прибавляя, что эта хитрая женщина не преминетъ впутать принцессу въ какую нибудь интригу, въ которой она потеряетъ свое счастье и честь. Герцогиня, разумѣется, не утерпѣла, чтобы не показать этого письма дочери и не разболтать о немъ всѣмъ. Лордъ Мальмесбюри удивился, что она могла придать значеніе анонимному письму, и въ особенности -- что могла дать ему такую огласку. Однако, герцогиня только о немъ и говорила, и самъ герцогъ казался озабоченнымъ не менѣе своей жены.

Въ довершеніе, король Георгъ писалъ свой сестрѣ: "Я надѣюсь, что моя племянница не обнаружитъ слишкомъ большой пылкости характера и будетъ вести мирную, семейную жизнь". Эти слова ясно показывали, что по ту сторону пролива кто-то такъ же исправно чернилъ принцессу, какъ по эту чернили принца Уэльскаго.

Всѣ эти придворныя сплетни вызвали родъ кризиса и побудили лорда Мальмесбюри сказать Каролинѣ, что ни одинъ человѣкъ не осмѣлится приплести имя принцессы Уэльской въ какой нибудь любовной интригѣ, не рискуя своею головой.

-- Вы это серьезно говорите? спросила Каролина.

-- Совершенно серьезно. Всякій мужчина, который дерзнулъ бы поднять свои взоры до васъ, заслужилъ бы смерть, какъ государственный преступникъ. Тому же подверглись бы и вы сами, если бы стали слушать его...

Каролина задумалась.

Сборы въ дорогу вскорѣ разсѣяли тучи. Каролина отправилась въ Голландію, откуда она должна была переправиться моремъ въ Англію. Путешествіе было сопряжено съ немалыми затрудненіями и опасностями. Оно продолжалось три мѣсяца, такъ какъ путешественникамъ не разъ приходилось останавливаться, измѣнять маршрутъ, пережидать въ укрѣпленныхъ городахъ, чтобы не попасть въ руки французской арміи, которая занимала тогда многіе пункты въ Нидерландахъ. Каролина видѣла, такимъ образомъ, всѣ бѣдствія войны и эмиграціи, и во время остановокъ на станціяхъ экипажъ ея не разъ окружали толпы голодныхъ французскихъ дворянъ, просившихъ на бѣдность.

Наконецъ, королевскій кортежъ добрался до англійскаго флота, переправился черезъ проливъ и прибылъ въ Лондонъ. Сближеніе, неизбѣжное при такомъ продолжительномъ путешествіи, открыло лорду Мальмесбюри нѣкоторыя хорошія качества въ его воспитанницѣ: доброту, обязательность, сердечную теплоту; но, съ другой стороны, обнаружило и многіе изъ ея недостатковъ. Нельзя не улыбнуться серезности, съ которою онъ разсказываетъ въ своемъ дневникѣ, какъ онъ былъ вынужденъ намекнуть принцессѣ на необходимость частой перемѣны бѣлья и другихъ новыхъ для нея подробностей тщательнаго туалета.

Очевидно, всѣ эти обстоятельства были уже хорошо извѣстны леди Джерсей, которая воспользовалась неопытностью невѣсты, чтобы нарядить ее въ шутовской костюмъ. Хитрая графиня знала, что принцъ Уэльскій знатокъ въ женскихъ нарядахъ, и предвидѣла, какое впечатлѣніе должна была произвести на него, при первомъ свиданіи, его невѣста въ видѣ расфранченной провинціалки. Эта женская хитрость имѣла важныя послѣдствія.

До бракосочетанія принцессѣ были отведены особые покои, особый столъ и штатъ. Когда прозвонили къ обѣду, она вышла въ свою столовую, съ красными отъ слезъ глазами, но съ выраженіемъ твердой рѣшимости на лицѣ.

На свое несчастье она рѣшилась вступить въ борьбу съ леди Джерсей, уничтожить ее своимъ презрѣніемъ, сбить ее съ ея позиціи. Лордъ Мальмесбюри, сидѣвшій возлѣ нея за столомъ, долженъ былъ сознаться, что она плохо слѣдуетъ его совѣтамъ. Она говорила безъ умолку, съ напускною веселостью; обращалась съ дамами, которыхъ видѣла въ первый разъ, съ неумѣстною фамильярностью; хвасталась передъ ними своимъ браслетомъ и дѣлала слишкомъ прозрачные и несовсѣмъ остроумные намеки на положеніе леди Джерсей. Графиня отмалчивалась, отъ злости блѣднѣя подъ румянами. Двадцать разъ она готова была сдѣлать сцену, сказать Каролинѣ при всѣхъ, что это она, леди Джерсей, сдѣлала ее принцессой Уэльской; однако ей удалось сдержать себя до конца обѣда и она вышла изъ за стола, не сдѣлавъ скандала. Каролина ликовала, полагая, что она одержала побѣду.

-- Каково я отдѣлала эту интригантку? сказала она, по уходѣ графини, обводя вокругъ торжествующимъ взглядомъ. Но отвѣтомъ были только двухсмысленныя улыбки и опущенные глаза, предвѣщавшіе, что принцесса дорого поплатится за свой минутный успѣхъ.

Едва успѣла она вернуться въ свои покои, какъ вошедшій пажъ попросилъ ее, отъ имени принца, дать подаренный имъ браслетъ, сказавъ, что ювелиръ долженъ сдѣлать нѣкоторыя передѣлки въ вензелѣ. Каролина, ничего не подозрѣвая, отдала браслетъ. Черезъ часъ послѣ того, на пріемѣ у королевы, она увидѣла его на рукѣ леди Джерсей.

------

Насталъ день свадьбы. Въ восемь часовъ вечера, церковь Сентъ-Джемскаго дворца, роскошно разукрашенная цвѣтными драпировками, сіяла золотомъ, брилліантами и парадными мундирами.

Звукъ барабановъ и трубъ возвѣстилъ о прибытіи принцессы. Каролина Брауншвейгская, предшествуемая камергерами и другими придворными чинами, первая вошла въ церковь. Ее велъ герцогъ Кларенскій. На ней было бѣлое глазетовое платье съ длиннымъ шлейфомъ, покрытое венеціанскими кружевами, съ серебряными кистями; фреза и рукава изъ такихъ же кружевъ, съ вышитыми на нихъ тремя страусовыми перьями,-- герольдическою эмблемой принца Уэльскаго. Сверхъ платья была накинута красная бархатная мантія, обшитая горностаемъ; фрейлины, въ бѣлыхъ платьяхъ, несли шлейфъ невѣсты, а за ними слѣдовали ея статсъ-дамы, въ томъ числѣ леди Джерсей.

Когда всѣ расположились по мѣстамъ, оберъ-церемоніймейстеръ, предшествуемый трубачами и барабанщиками, отправился за женихомъ. Принцъ Уэльскій, въ мундирѣ кавалера ордена Подвязки, вошелъ въ церковь между двумя шаферами, неженатыми герцогами, и въ сопровожденіи всего своего двора. Королева и принцессы королевскаго дома, каждая съ своей свитой, также заняли свои мѣста.

Для жениха и невѣсты были поставлены два кресла въ рядъ, одно -- на правой, другое -- на лѣвой сторонѣ клироса.

Изъ алтаря вышелъ архіепископъ кэнтерберійскій и, вставъ между двумя креслами, лицомъ къ публикѣ, открылъ молитвенникъ. Въ эту минуту брачащіеся должны были покинуть свои мѣста и встать рядомъ, противъ архіепископа. Каролина, окруженная своими фрейлинами, тотчасъ исполнила это. Очередь оставалась за женихомъ, но тутъ всѣ замѣтили, что принцъ Уэльскій, несмотря на всѣ усилія, не могъ послѣдовать примѣру своей невѣсты. Онъ раза три пытался подняться и всякій разъ тяжело падалъ въ кресло. Онъ былъ очевидно пьянъ, и высокая температура церкви, наполненной народомъ, довершила дѣйствіе винныхъ паровъ. У него хватило, однако, силы сказать въ-полгоса своимъ шаферамъ, герцогамъ Бедфорду и Рексборо:

-- Если вы не поможете мнѣ подняться, то изъ этого чортъ знаетъ, что выйдетъ.

Шафера подхватили его подъ руки и поставили на ноги. Онъ сдѣлалъ нетвердою поступью нѣсколько шаговъ и всталъ возлѣ невѣсты. Начался обрядъ вѣнчанія. Архіепископъ возгласилъ, что, если кому нибудь извѣстно препятствіе къ этому браку, тотъ долженъ объявить объ этомъ. Каждый изъ тысячи слишкомъ человѣкъ присутствовавшихъ подумалъ въ эту минуту: "я знаю препятствіе и сосѣди мои тоже знаютъ: принцъ уже женатъ и жена его жива"...

Но всѣ промолчали. Аріепископъ обратился къ жениху:

-- Георгъ, сказалъ онъ,-- согласны ли вы, чтобъ эта женщина была вашей женой и жила съ вами по закону Божію, въ священномъ брачномъ состояніи? Обѣщаете ли вы любить и уважать ее, помогать ей, заботиться о ней, какъ въ здоровомъ состоніи, такъ и въ болѣзни? Обѣщаете ли забыть всѣхъ другихъ женщинъ и принадлежать ей одной во всю вашу жизнь?

Принцъ Уэльскій что-то пробурчалъ; это было принято за согласіе. Каролина отвѣтила утвердительно, послѣ чего архіепископъ соединилъ ихъ руки и медленно произнесъ обычный обѣтъ брачащихся, который они должны были повторять за нимъ. Нечленораздѣльные звуки, которыми принцъ Уэльскій сопровождалъ каждое слово архіепископа, были приняты за повтореніе этихъ словъ. Принцесса произнесла формулу ясно и отчетливо. Священникъ подалъ имъ кольца, пригласивъ обмѣняться ими и повторить за нимъ: "Симъ кольцомъ обручаюсь съ тобой... Отдаю тебѣ тѣло мое и имущество мое"...

Несчастный принцъ бормоталъ, уже совсѣмъ ничего не понимая:

-- Во имя Отца и Сына...

Тутъ новобрачные должны были опуститься на колѣни, и принцъ Уэльскій исполнилъ этотъ трудный маневръ довольно удачно. Архіепископъ началъ торжественно читать молитву и уже готовъ былъ возгласить "Исаіа ликуй!" -- какъ вдругъ новобрачный, уставъ стоять на колѣняхъ, съ трудомъ поднялся на ноги и, повернувшись къ архіепископу спиной, сталъ обозрѣвать залу отупѣлымъ взглядомъ. Шаферы, пораженные неожиданностью этой комической сцены, или удерживаемые уваженіемъ, не двигались съ мѣста; архіепископъ поднялъ глаза и, увидѣвъ передъ собой спину принца, оцѣпенѣлъ отъ ужаса и прервалъ молитву. Каролина, красная отъ стыда, опустила глаза на коверъ, чтобы не видѣть этой унизительной сцены. Съ минуту всѣ находились въ нерѣшительности.

Наконецъ, король всталъ съ своего мѣста и, подойдя къ сыну, попытался объяснить ему шепотомъ неприличіе его поведенія; но это не помогло. Тогда король подалъ знакъ шаферамъ, чтобы они взяли принца за руки и поставили его на колѣни. Георгъ III самъ помогъ имъ, но операція эта оказалась несовсѣмъ легкой. Принцъ сопротивлялся, хихикая. Впрочемъ, онъ едва держался на ногахъ и съ нимъ скоро справились. Король возвратился на свое мѣсто и обрядъ продолжался, но всѣ нетерпѣливо желали, чтобы онъ поскорѣе кончился. Архіепископъ быстро дочиталъ молитвы и сократилъ церемонію, на сколько было возможно. Едва успѣвъ сѣсть въ свое кресло, принцъ Уэльскій захрапѣлъ и шафера принуждены были трясти его, чтобы разбудить, когда пришла пора выходить изъ церкви и онъ долженъ былъ стать во главѣ кортежа, рядомъ съ своей молодой женой.

Можно себѣ представить, сколько толковъ возбудилъ въ обществѣ этотъ скандальный эпизодъ. Причина неприличнаго поведенія принца Уэльскаго во время брачной церемоніи ни для кого не составляла тайны; наклонности его были всѣмъ хорошо извѣстны. Предметомъ разговоровъ служила только причина, побудившая его явиться въ подобномъ видѣ передъ публикою, и, не довольствуясь самымъ простымъ объясненіемъ -- его страстью къ вину, рѣшили,-- что онъ старался заглушить виномъ голосъ совѣсти, упрекавшій его за двоеженство.

Между тѣмъ, весь Лондонъ оглашался колокольнымъ звономъ. Дворцы и главныя зданія были иллюминованы и весь народъ высыпалъ на улицу, пользуясь теплымъ осеннимъ вечеромъ. Впрочемъ, никто не выражалъ ни малѣйшей радости по поводу праздновавшагося событія. Англійская нація, утомленная и раззоренная войной, которую велъ Питтъ противъ Франціи, видѣла въ этихъ празднествахъ только безполезную трату денегъ.

По выходѣ изъ церкви, королевская фамилія приняла въ залахъ Сентъ-Джемскаго дворца поздравленія дворянства и дипломатическаго корпуса, послѣ чего весь дворъ отправился въ Бэкингемскій дворецъ, гдѣ его ожидалъ парадный ужинъ. Придворные экипажи, выѣзжая изъ Сентъ-Джемскаго дворца, должны были проѣхать сквозь огромную толпу тѣснившагося передъ нимъ народа. Толпа безмолвствовала. Нѣсколько голосовъ пытались возбудить народный энтузіамъ крикомъ: "ура!" но въ отвѣтъ раздались протестующіе возгласы: "Хлѣба! дешеваго хлѣба!" Двадцать тысячъ голосовъ поддержали этотъ крикъ, причемъ иные прибавляли: "Довольно войны!" и даже: "Долой короля!" Однако этотъ послѣдній крикъ не былъ поддержанъ.

Каролина, плохо понимавшая по-англійски, принимала эти крики за привѣтствія и кланялась народу изъ окна кареты. За ужиномъ новобрачные были посажены рядомъ, но принцъ Уэльскій ни разу не обратился къ своей женѣ. Онъ только пилъ, какъ будто въ этомъ еще была надобность.

Послѣ ужина, статсъ-дамы принцессы проводили ее во дворецъ принца, въ Карльтонъ-Гоузъ, гдѣ она должна была жить. Это было довольно красивое зданіе въ новѣйшемъ вкусѣ. Покои новобрачныхъ были отдѣланы со всевозможною роскошью. Спальня была обита голубымъ атласомъ съ золотомъ; потолокъ, росписанный живописцемъ Фузели и изображавшій сцену изъ "Потеряннаго Рая", былъ достоенъ кисти Микель Анджело. По угламъ стояли высокіе канделябры съ амурами, поддерживавшими лампы подъ матовыми абажурами. Всѣ линіи колоссальнаго мраморнаго камина сходились къ удивительнымъ китайскимъ часамъ, которымъ каминъ служилъ какъ бы пьедесталомъ. Постель, въ которую уложили новобрачную, была роскошнымъ гнѣздомъ изъ шелка и кружевъ, за длинными складками полога, спускавшагося изъ-подъ балдахина со страусовыми перьями.

Каролина осталась одна въ этой пышной спальнѣ, освѣщенной мягкимъ свѣтомъ лампъ. Часы Вестминстерскаго аббатства пробили часъ. Почти въ ту же минуту портьера, скрывавшая дверь, приподнялась, и кто-то впихнулъ въ комнату принца Уэльскаго. Онъ сдѣлалъ два шага, споткнулся и тяжело растянулся на коврѣ. По утру его нашли храпѣвшимъ на томъ же самомъ мѣстѣ.

Первый же годъ послѣ этой странной свадьбы оправдалъ то, чего отъ нея можно было ожидать.

Тщетно старалась принцесса Уэльская, подавляя чувство униженія, завоевать любовь своего мужа. Ей не помогало даже то, что, освоившись съ окружавшею ее роскошной обстановкой, она сдѣлалась вскорѣ одною изъ самыхъ изящныхъ женщинъ богатѣйшаго двора въ мірѣ. Принцъ Уэльскій ни на минуту не переставалъ относиться къ ней съ жестокимъ пренебреженіемъ. Правда, оно не всегда проявлялось въ такой грубой формѣ, какъ въ началѣ,-- первый джентельменъ Европы умѣлъ быть вѣжливымъ, когда былъ трезвъ; но самая эта вѣжливость была оскорбленіемъ для принцессы, знавшей, что подъ нею скрывалось. Такъ, напримѣръ, по вечерамъ, уходя съ придворныхъ собраній, онъ неизмѣнно подавалъ руку своей женѣ, чтобы отвести ее въ ея покои; но, доведя ее до порога, онъ дѣлалъ низкій поклонъ и уходилъ. Весь дворъ зналъ, что онъ ночевалъ у леди Джерсей. Эта ироническая вѣжливость, о которую разбивались всѣ усилія несчастной женщины понравиться мужу, была для нея истинною пыткой, и она нерѣдко говорила, что для нея было бы легче переносить побои. Она ясно читала въ холодныхъ голубыхъ глазахъ своего мужа, что ему все ненравится въ ней: лицо, нарядъ, походка, станъ, манеры,-- все, что она ни дѣлала, что ни говорила. Она чувствовала себя безсильной передъ этой глубокой антипатіей, но характеръ ея побуждалъ ее къ борьбѣ тамъ, гдѣ другая женщина почувствовала бы себя совершенно побѣжденной. Съ досады и стараясь разсѣяться, Каролина давала себѣ все болѣе и болѣе воли и говорила глупости или дерзости.

На свое несчастье, она нашла себѣ явнаго врага въ своей свекрови. Королева Шарлотта, черствая и чопорная пруссачка, имѣла самый узкій взглядъ на свои обязанности и во всемъ руководствовалась рутиной и строгимъ этикетомъ. Недовольная съ самаго начала выборомъ своего мужа, она встрѣтила невѣстку съ ледяною холодностью, которой вѣтренность Каролины не была способна смягчить.

Принцесса, какъ вообще молодыя женщины, проводила большую часть времени въ перепискѣ съ матерью и своей подругой Розенвейтъ. Письма эти она, съ свойственною ей неосторожностью, наполняла довольно живыми описаніями всего окружающаго, не щадя и королеву. Въ тѣ времена почтовыя сообщенія съ континентомъ далеко не были правильными, и поэтому пакетъ такихъ писемъ былъ однажды ввѣренъ англійскому пастору Рэндольфу, собиравшемуся ѣхать въ Германію. Но путешествіе это не состоялось и пасторъ счелъ своимъ долгомъ возвратить письма принцессѣ. Не подозрѣвая придворныхъ интригъ, онъ поручилъ передать ихъ принцессѣ первой встрѣченной имъ придворной дамѣ, а эта дама была леди Джерсей.

Графиня была не изъ тѣхъ, кто задумывается передъ нарушеніемъ тайны чужаго письма, и благодаря этому обстоятельству, страницы, на которыхъ осмѣивалась королева, дошли до послѣдней. Она ничего не сказала своей невѣсткѣ, но съ этого дня у Каролины прибавилось однимъ могущественнымъ врагомъ болѣе.

Что касается короля, то онъ всегда благоволилъ къ своей невѣсткѣ. Но вообще безцвѣтная личность Георга III уже была глубоко потрясена первыми приступами помѣшательства, впослѣдствіи окончательно затмившаго его разсудокъ. Зрѣніе его слабѣло вмѣстѣ съ разумомъ и, несмотря на то, что отличительной чертой его характера было непобѣдимое упрямство, его мнѣніе имѣло мало вѣса тамъ, гдѣ онъ не могъ повелѣвать. Что могли значить его совѣты и выговоры передъ непобѣдимымъ отвращеніемъ, которое выражалось въ тысячѣ мелкихъ обстоятельствахъ? Бездна между супругами расширялась съ каждымъ днемъ.

Однако, принцесса Уэльская была беременна. 7-го января 1796 г., спустя девять мѣсяцевъ безъ одного дня послѣ брака, она разрѣшилась дочерью, которая была названа Шарлоттой. Это была наслѣдница престола послѣ принца Уэльскаго. Казалось, такое важное событіе должно было бы сблизить супруговъ; но и оно не сдѣлало этого. Во время родовъ, принцъ Уэльскій, вынужденный этикетомъ находиться въ комнатѣ жены, вмѣстѣ со всею королевскою фамиліею и высшими сановниками двора, не обнаруживалъ ничего, кромѣ глубокой скуки. Онъ стоялъ у окна и разсѣянно барабанилъ пальцами по стеклу. Когда къ нему поднесли ребенка, онъ равнодушно взглянулъ на него.

-- Хорошенькое дитя! сказалъ онъ, и вышелъ изъ комнаты.

Въ слѣдующіе дни онъ регулярно присылалъ освѣдомляться о здоровья жены, но самъ не показывался у ней. Корпорація Сити хотѣла поднести ему адресъ и лордъ-мэръ явился въ Карльтонъ-Гоузъ, съ шерифами и альдерменами, но принцъ отказался принять ихъ.

Это не значило, впрочемъ, что онъ сомнѣвался въ принадлежности ему ребенка, но онъ былъ сильно раздосадованъ этимъ событіемъ, которымъ бракъ его съ Каролиной былъ нѣкоторымъ образомъ окончательно скрѣпленъ, и чувствовалъ потребность выразить какъ нибудь свое безотчетное, болѣзненное отвращеніе къ женѣ. Лишь только она оправилась отъ родовъ, какъ онъ покинулъ Карльтонъ-Гоузъ и уѣхалъ въ Виндзоръ на охоту.

Спустя нѣсколько времени послѣ того, къ Каролинѣ явились лордъ и леди Чольмондели, съ порученіемъ отъ принца Уэльскаго предложить ей полюбовную разлуку, съ пенсіей въ 20.000 фунтовъ стерлинговъ. Каролина не могла быть удивлена этимъ предложеніемъ; все предвѣщало его впродолженіе цѣлаго года. Но, при своемъ порывистомъ характерѣ, она не могла принять его съ достоинствомъ. Съ пылающимъ лицомъ, съ сверкающимъ взоромъ, она отвѣтила, что согласна на новый планъ жизни, но не желаетъ полумѣръ и требуетъ отъ принца Уэльскаго письменнаго и ненарушимаго обязательства никогда болѣе не возвращаться къ прошлому, что бы ни случилось.

-- Я хочу быть увѣрена, сказала она,-- что я не буду еще разъ принесена въ жертву государственному дѣлу.

Она договорила свою мысль на ухо леди Чольмондели. Принцъ Уэльскій немедленно прислалъ ей слѣдующее письмо:

"Милостивая государыня. Лордъ Чольмондели передалъ мнѣ ваше желаніе, чтобы я письменно формулировалъ нашъ будущій образъ жизни. Я постараюсь объясниться со всею ясностью и деликатностью, какія возможны въ этихъ щекотливыхъ предметахъ. Мы не властны въ нашихъ склонностяхъ, и ни одинъ изъ насъ не обязанъ нести на себѣ тягости несходства характеровъ, противъ котораго наша воля совершенно безсильна. Но мы обязаны установить между нами мирный союзъ, которымъ и ограничатся наши взаимныя отношенія. Пускай же впередъ такъ и будетъ. Я охотно принимаю ваше условіе, которое передала мнѣ леди Чольмондели, и обязываюсь, даже въ случаѣ, если бы -- отъ чего избави Богъ -- я потерялъ мою дочь Шарлотту, не нарушать условій нашего договора и никогда не искать болѣе тѣсныхъ сношеній съ вами. Я надѣюсь, что послѣ этихъ тяжелыхъ объясненій, остатокъ нашей жизни пройдетъ въ полномъ мирѣ. Остаюсь, милостивая государыня, искренно вашъ

Георгъ".

На это письмо, присланное изъ Виндзора, принцесса Уэльская отвѣтила лишь спустя нѣсколько дней. Вотъ что она писала:

"Милостивый государь. Результатъ вашего разговора съ лордомъ Чольмондели не удивилъ и не оскорбилъ меня: онъ только подтвердилъ то, что вы, молча, давали понятъ мнѣ впродолженіе цѣлаго года. Жаловаться на предлагаемыя вами условія было бы низостью съ моей стороны, и мнѣ нечего было бы отвѣчать на ваше письмо, если бы оно не было изложено въ такихъ выраженіяхъ, которыя могутъ оставить сомнѣніе насчетъ того, вами или мною предложена эта сдѣлка. Какъ вамъ хорошо извѣстно, иниціатива ея принадлежитъ одному вамъ. При этомъ вы даете мнѣ понять, что ваше письмо будетъ послѣднимъ, вслѣдствіе чего я считаю своимъ долгомъ сообщить королю, моему государю и отцу, какъ ваше предложеніе, такъ и мой отвѣтъ на него. Прилагаю копію письма, которое я пишу ему, дабы вы не имѣли повода подозрѣвать какого нибудь двуличія съ моей стороны. У меня нѣтъ другого покровителя, кромѣ короля; если онъ одобритъ мое поведеніе, то я буду чувствовать себя менѣе несчастной. Примите выраженіе моей полной признательности за то, что вы даете мнѣ средство посвятить себя, въ моемъ уединеніи, благотворительности, которая составляетъ потребность моего сердца. Среди всѣхъ ниспосланныхъ мнѣ испытаній, мнѣ остается только служить примѣромъ терпѣнія и покорности, и я надѣюсь исполнить эту обязанность. Вѣрьте, что я не перестану молиться о вашемъ счастьи и навсегда останусь преданною вамъ

Каролиной".

Въ этомъ разрывѣ между супругами и въ особенности при чтеніи этихъ двухъ писемъ, изъ которыхъ одно было такое холодное и жестокое, а другое, хотя нѣсколько напыщенное, но приличное и исполненное большаго достоинства, чѣмъ вообще поступки той, которая его подписала, если не писала,-- общее мнѣніе могло быть только въ пользу послѣдней. Король, дворъ и публика единогласно приняли сторону принцессы. Она переѣхала изъ Карьтонъ-Гоуза въ виллу на южной сторонѣ Лондона.

Спустя нѣсколько дней послѣ того, во время посѣщенія ею Виндзорскаго замка, гдѣ король встрѣтилъ ее съ особенною нѣжностью и видимыми знаками уваженія, она получила титулъ "рэнджерши", или инспекторши Гринвичскаго королевскаго парка,-- титулъ, дававшій право жить въ Монтэгскомъ замкѣ, въ Блэкгитѣ. Принцесса поселилась тамъ вмѣстѣ съ своимъ ребенкомъ, что служило какъ бы признаніемъ за нею нравственной побѣды. Нѣкоторое время она вполнѣ наслаждалась ею. Король часто посѣщалъ ее и, слѣдуя его примѣру, всѣ высшіе государственные сановники являлись къ ней на поклонъ. Каролина, стараясь встать на высотѣ своего положенія, составила свой кругъ изъ людей серьезныхъ и степенныхъ, въ противуположность обществу, собиравшемуся у принца въ Карльтонъ-Гоузѣ. Государственные люди, въ родѣ Уилліяма Скотта и Джорджа Каннинга, были одно время ея обычными посѣтителями. Но легкомысленный характеръ этой женщины сдѣлалъ ее негодною для той роли, къ которой призывали ее обстоятельства, и она недолго выдержала ее. Когда она вздумала предложить Уилліяму Скотту поиграть съ ея придворными дамами въ горѣлки, когда начала отпускать, въ присутствіи Каннинга, свои легкомысленныя шуточки,-- это такъ шокировало важныхъ государственныхъ мужей, что они стали удаляться отъ нея. Король часто хворалъ и ненависть королевы къ своей невѣсткѣ мало-по-малу оказала на него свое дѣйствіе. Когда маленькая принцесса Шарлотта была отнята отъ кормилицы, ее, по обыкновенію, отдали на попеченія гувернантки, леди Эльджинъ, и помѣстили въ особый дворецъ, съ особымъ штатомъ. Такимъ образомъ, между принцессой Уэльской и дворомъ стало одною связью меньше. Ея сношенія съ Виндзорскимъ замкомъ дѣлались все рѣже и рѣже и принимали все болѣе и болѣе оффиціальный характеръ; кружокъ друзей ея съузился и сдѣлался болѣе соотвѣтственнымъ ея истиннымъ наклонностямъ. Года черезъ два послѣ ея переселенія въ Блэкгитъ, она уже жила тамъ скорѣе какъ молодая, независимая дѣвушка, чѣмъ какъ будущая королева Англіи.

Принцесса Уэльская очень любила дѣтей,-- черта, вообще свойственная женщинамъ, въ особенности тѣмъ, въ которыхъ материнскій инстинктъ не нашелъ себѣ удовлетворенія. Но, при своей склонности къ преувеличеніямъ и эксцентричности, Каролина сдѣлала изъ этого естественнаго чувства что-то въ родѣ маніи. Вѣчно окруженная кормилицами и младенцами, она любила сама пеленать ихъ, укачивать, забавлять, а для болѣе взрослыхъ -- давать дѣтскіе праздники. Это наполняло пустоту ея праздной жизни и составляло для нея поэзію. Каролина не замедлила перезнакомиться со всѣми красивыми дѣтьми въ Блэкгитѣ, и если ей говорили о какомъ нибудь хорошенькомъ ребенкѣ, котораго она еще не знала, то она не успокоивалась до тѣхъ поръ, пока не видѣла его.

Однажды ей сказали, что сосѣдъ ея, сэръ Джонъ Дугласъ, жившій въ своемъ замкѣ, неподалеку отъ Монтэгъ-Гоуза,-- отецъ прелестной маленькой дѣвочки. Каролина тотчасъ же возгорѣла желаніемъ видѣть этого ребенка. Случилось такъ, что это ей не скоро удалось, но она не переставала искать случая увидѣть малютку.

Разъ, зимою, возвращаясь пѣшкомъ съ прогулки, въ сопровожденіи одной изъ своихъ дамъ, и проходя мимо виллы Дугласъ, она полюбопытствовала посмотрѣть, нѣтъ-ли дѣвочки въ саду, и остановилась у рѣшетки. Дѣвочки въ саду не было, но мать ея, леди Дугласъ, смотрѣла въ эту минуту въ окно. Удивленная при видѣ дамы въ шубѣ, крытой лиловымъ атласомъ, и въ русскихъ сапожкахъ, смотрѣвшей во дворъ ея дома, леди Дугласъ тотчасъ же узнала принцессу Уэльскую и сдѣлала ей низкій поклонъ. Въ отвѣтъ на него принцесса фамильярно кивнула головою съ привѣтливой улыбкою. У леди Дугласъ находилась въ эту минуту въ гостяхъ одна пожилая дама, ея сосѣдка, леди Стюартъ, которая надоумила ее выйти къ воротамъ и предложить принцессѣ зайти отдохнуть. Леди Дугласъ поспѣшила исполнить этотъ совѣтъ. Принцесса не заставила себя упрашивать и вскорѣ три дамы фамильярно болтали у камина.

-- Вы леди Дугласъ! сказала Каролина.-- Я слышала, что у васъ есть прелестная маленькая дочка. Какъ бы мнѣ хотѣлось ее видѣть!

Дѣвочка была въ Лондонѣ, но леди Дугласъ обѣщала немедленно вызвать ее оттуда и привезти къ принцессѣ. Посидѣвъ около часа, принцесса распростилась и, сжимая руку леди Дугласъ, объявила, что она въ восторгѣ, что имѣла случай познакомиться съ нею.

Это знакомство вскорѣ перешло въ тѣсную дружбу. Лордъ Дугласъ и его жена сдѣлались частыми посѣтителями Монтэгъ-Гоуза, а черезъ нихъ и всѣ ихъ друзья сблизились съ принцессою. Однимъ изъ нихъ былъ Сидней Смитъ, герой Тулона и Сенъ-Жанъ-д'Акра, которому дано было рѣдкое счастье остановить у воротъ Азіи побѣдоносные орлы Наполеона I. Подобно своему противнику, онъ кончилъ жизнь въ тоскѣ изгнанія, но въ ту пору, о которой идетъ рѣчь, онъ только что возвратился въ Англію, покрытый лаврами, убѣжавъ изъ Парижа, гдѣ онъ провелъ два года въ плѣну. Сидней Смитъ, которому было въ то время около 37 лѣтъ, былъ одаренъ рыцарскимъ характеромъ и обольстительною наружностью. Джонъ Дугласъ, связаный съ нимъ тѣсною дружбой, всегда держалъ для него на-готовѣ покои въ своемъ замкѣ, гдѣ Сидней Смитъ гащивалъ по цѣлымъ недѣлямъ. Король только что пожаловалъ его титуломъ и произвелъ его въ вице-адмиралы.

Въ Монтэгъ-Гоузѣ занимались музыкой, играли на домашней сценѣ французскія пьесы; иногда танцовали. Но принцесса не довольствовалась свободой этихъ собраній и находила ихъ все еще слишкомъ церемонными. Она любила неожиданно пріѣзжать къ леди Дугласъ, болтать съ нею вдвоемъ въ ея комнатѣ, или за-просто оставаться у нея обѣдать. Дружба и фамильярность ея съ нею доходили до смѣшнаго. Вотъ что разсказывала объ этихъ отношеніяхъ сама леди Дугласъ:

"Случалось, что принцесса, оставивъ свою свиту внизу, вбѣгала по лѣстницѣ, врывалась неожиданно въ мою комнату и осыпала меня поцѣлуями, говоря: "Боже! какъ она мила! Я никого такъ не любила, какъ ее. Дайте я васъ одѣну, моя красавица!" Она разсыпалась въ преувеличенныхъ комплиментахъ, которые женщины не имѣютъ обыкновенія говорить другъ другу. Я часто просила ее не льстить такъ моему самолюбію, увѣряя, что это лишнее; но она увѣряла, что я не знаю своихъ достоинствъ и не умѣю выставлять ихъ.

-- "Повѣрьте же мнѣ, что вы прелестны! восклицала она.-- Вы совсѣмъ не похожи на другихъ англичанокъ. Ваши руки, станъ, восхитительны! А глаза!-- о, такихъ глазъ я еще не видывала! У другихъ женщинъ черные глаза имѣютъ жесткое выраженіе, а у васъ они -- сама кротость".

"И подобныя вещи говорились даже при постороннихъ. Однажды къ принцессѣ пріѣхалъ проститься герцогъ Кентскій {Третій сынъ Георга III и отецъ королевы Викторіи.}. Онъ уѣзжалъ въ Гибралтаръ. Въ комнатѣ находились мистриссъ Гаркортъ, я и другія дамы. Принцесса представила меня герцогу, говоря:

-- "Посмотрите, что у нея за глаза! Ахъ, эта широкая шляпа! Она мѣшаетъ вамъ видѣть мою красавицу!"

"Герцогъ Кентскій, дѣлая видъ, что не слышитъ, продолжалъ разговаривать съ мистриссъ Гаркортъ, но принцесса настаивала:

-- "Да снимите же вы эту шляпу! вскричала она и, видя, что я не дѣлаю этого, сама сняла съ меня шляпу".

Каролина разсказывала леди Дугласъ всѣ свои интимныя тайны, стараясь и ее расположить къ такой же откровенности. Она не разъ говорила ей: "сознайтесь, что между вами и Сидней Смитомъ есть кое-что". А когда леди Дугласъ принималась разувѣрять ее, то она приблавляла:

-- Я шучу. Я слишкомъ хорошаго мнѣнія объ васъ обоихъ, чтобы думать это серьезно. Было бы слишкомъ низко злоупотреблять такимъ образомъ гостепріимствомъ и дружбой лорда Дугласа. Однако, все же меня удивляетъ, что, живя въ одномъ домѣ, вы не пришли къ этому...

Какъ видимъ, принцесса не стѣснялась въ своихъ разговорахъ. Приближенныя ея не придавали значенія ея легкомысленнымъ замѣчаніямъ, но въ кружкѣ принца Уэльскаго они передавались съ преувеличеніями и давали почву клеветѣ. Каролина не помышляла о томъ, что друзья ея могутъ перейти въ лагерь ея враговъ, что слуги ея могутъ быть подкуплены, и неосторожная фамильярность ея обращенія съ окружающими можетъ дать противъ нея опасное оружіе. Выйдя замужъ въ странѣ, гдѣ общественное мнѣніе предоставляетъ свободу молодымъ дѣвушкамъ и отказываетъ въ ней молодымъ женщинамъ, поставленная въ самое щекотливое положеніе, въ какомъ только можетъ находиться женщина, она не только не остерегалась окружавшихъ ее опасностей, но какъ будто даже бросала вызовы злословію. Она до поздняго вечера гуляла въ паркѣ подъ руку съ Сидней Смитомъ; дѣлала слишкомъ раннія прогулки по морскому берегу съ другимъ офицеромъ, коммодоромъ Мэнби; каталась по лѣсу вдвоемъ съ молодымъ лордомъ Гудомъ, въ его кабріолетѣ; оставляла ночевать въ своей виллѣ живописца Лауренса, который писалъ ея портретъ и былъ въ свое время не только моднымъ живописцемъ, но и предметомъ вздоховъ всѣхъ великосвѣтскихъ дамъ. Являлась ли ей фантазія ѣхать на морскія купанья, она нанимала первый домъ, который ей предлагали, не разбирая сосѣдства. Словомъ, она вела себя, какъ совершенно независимая женщина,-- нисколько не заботясь объ обязанностяхъ, налагаемыхъ высокимъ положеніемъ ея.

Между тѣмъ, ей было небезъизвѣстно, что принцъ Уэльскій явно желалъ формальнаго развода съ нею, что въ Карльтонъ-Гоузѣ поклялись погубить ее, и для принца Уэльскаго не было болѣе пріятной лести, какъ какой нибудь скандальный анекдотъ объ его женѣ. Подобные анекдоты были любимымъ сюжетомъ его остротъ и шутокъ на попойкахъ съ друзьями, и онъ обыкновенно заключалъ ихъ увѣреніемъ, что, "рано или поздно, дѣло дойдетъ до суда".

-- By Jove! восклицалъ онъ,-- толстая нѣмка воображаетъ, что она будетъ когда нибудь англійскою королевой. Но пускай меня повѣсятъ, если это когда нибудь случится!

При видѣ неосторожности, съ которою Каролина раздувала эту ненависть, можно подумать, что она нарочно дразнила принца, стараясь казаться виновной, но не давая противъ себя никакихъ положительныхъ уликъ, на которыхъ можно было бы основать бракоразводный процессъ.

-----

Дружба принцессы къ леди Дугласъ была слишкомъ пылкой и внезапной, чтобы быть прочной. Черезъ нѣсколько мѣсяцевъ она начала охладѣвать. Многіе думали, что причиной охлажденія было соперничество въ любви къ Сиднею Смиту, но это далеко не доказано. Какъ бы то ни было, а между пріятельницами пробѣжала черная кошка, хотя вначалѣ это обнаруживалось только въ мелочахъ.

Однажды, за столомъ, принцесса отозвалась объ одной дамѣ, что она "страшно дурна". Леди Дугласъ ничего не отвѣтила, зная, что мужъ ея очень привязанъ къ этой дамѣ. Но принцесса непремѣнно желала узнать ея мнѣніе.

-- Говоря по совѣсти, отвѣтила леди Дугласъ,-- я не нахожу ее дурной.

-- Полно, лгунья! вскричала Каролина,-- говорите правду: вы находите ее ужасной.

Слово лгунъ (liar), неумѣстное даже въ шутку, имѣетъ на англійскомъ языкѣ особенно грубое значеніе и употребляется только въ исключительныхъ случаяхъ, въ видѣ жесточайшей обиды. Каролина не разбирала этихъ тонкостей, но леди Дугласъ почувствовала себя глубоко оскорбленной и не могла скрыть этого чувства. Ея холодность вызвала холодность со стороны Каролины и съ этого дня пріятельницы начали расходиться. Вскорѣ случилось еще одно обстоятельство, усилившее взаимныя недоразумѣнія. Среди дѣтей, окружавшихъ принцессу Уэльскую, появилась скарлатина. Каролина поспѣшила предупредить леди Дугласъ, чтобы она не ѣздила къ ней, изъ опасенія передачи заразы ея дѣтямъ; но та перетолковала эту дружескую заботливость въ желаніе отдѣлаться отъ нея, и это еще болѣе усилило взаимное отчужденіе.

Вскорѣ послѣ того лордъ и леди Дугласъ уѣхали въ Лондонъ. Лордъ Дугласъ принадлежалъ ко двору герцога Суссекскаго, шестаго сына короля, и въ этомъ качествѣ долженъ былъ везти свою жену въ Карльтонъ-Гоузъ, чтобы представить ее принцу Уэльскому. Принцъ, никогда не упускавшій случая отбить друзей у своей жены, принялъ леди Дугласъ особенно любезно и внимательно.

Молва объ этомъ пріемѣ дошла до Каролины со многими преувеличеніями, придавшими этому визиту въ Карльтонъ-Гоузѣ характеръ настоящей измѣны. Съ этой минуты прежняя дружба превратилась въ ненависть. Когда леди Дугласъ пріѣхала потомъ къ принцессѣ, та послала ей сказать, что она никогда болѣе не приметъ ее. Леди Дугласъ пыталась объясниться письменно, но письмо было возвращено нераспечатаннымъ. Каролина начала всѣмъ говорить, что она перестала принимать леди Дугласъ за явную связь ея съ Сидней Смитомъ. Такимъ образомъ, война была объявлена и сдѣлалась безпощадною. Бывшія подруги пустили въ ходъ другъ противъ друга самое низкое оружіе: сплетни и клеветы. Леди Дугласъ начала распускать слухъ, будто ребенокъ, воспитываемый въ Монтэгъ-Гоузѣ, незаконный сынъ принцессы Уэльской, и будто она сама созналась ей въ своей беременности. Съ своей стороны и Каролина не оставалась въ долгу. Она написала леди Дугласъ по почтѣ анонимное письмо, полное самыхъ грубыхъ оскорбленій, и, не довольствуясь этимъ, адресовала тѣмъ же путемъ къ лорду Дугласу пошлую каррикатуру, на которой онъ былъ изображенъ съ огромными оленьими рогами, а передъ нимъ въ углу Сидней Смитъ ласкалъ его жену. Рисунокъ былъ, очевидно, сдѣланъ самой принцессою, и она такъ мало старалась скрыть это, что запечатала конвертъ, въ который онъ былъ вложенъ, своею печатью.

Лордъ Дугласъ, въ присутствіи своей жены, показалъ рисунокъ Сидней Смиту, который не обнаружилъ ни малѣйшаго смущенія, но казался глубоко возмущеннымъ. Онъ пожелалъ немедленно объясниться съ принцессою, и во исполненіе этого желанія лордъ Дугласъ написалъ ея дежурной статсъ-дамѣ, что онъ, его жена и Сидней Смитъ просятъ принцессу немедленно принять ихъ по важному дѣлу. Письмо осталось безъ отвѣта; но, дня черезъ два, Каролина написала Сиднею Смиту, въ домъ лорда Дугласа, что она больна и никого не принимаетъ. Эта записка была не только довершеніемъ обиды, но и безмолвнымъ признаніемъ фактовъ.

Поэтому леди Дугласъ отвѣтила за Сидней Смита слѣдующей запиской: "Милостивая государыня! Ваше анонимное письмо и вашъ рисунокъ получены по назначенію, въ чемъ считаю долгомъ удостовѣрить васъ. Ваша покорная слуга Шарлотта Дугласъ".

Принцесса, понявъ, что она зашла слишкомъ далеко, не возвратила этого письма и послала за герцогомъ Кентскимъ, чтобы просить его переговорить съ Сидней Смитомъ.

-- Между нами произошла маленькая непріятность, сказала она,-- но я приму его, если онъ обѣщаетъ избѣгать всякихъ непріятныхъ объясненій.

Узнавъ отъ Сидней Смита, въ чемъ состояла эта "маленькая непріятность", герцогъ Кентскій былъ изумленъ и возмущенъ. Онъ тотчасъ сообразилъ возможныя послѣдствія подобнаго скандала.

-- Если это дѣло получитъ огласку, сказалъ онъ,-- то оно можетъ имѣть роковое вліяніе на здоровье короля. Необходимо замять его, по крайней мѣрѣ, на время. Я полагаюсь на васъ, любезный Сидней. Съ моей стороны, я серьезно поговорю съ принцессой и постараюсь заставить ее понять опасность подобныхъ выходокъ.

Лордъ Дугласъ обязался хранить дѣло въ тайнѣ до поры до времени, чтобы не огорчать короля; но леди Дугласъ не давала никакого обязательства и эта грязная исторія не замедлила получить огласку. Принцъ Уэльскій вскорѣ узналъ всѣ ея подробности, и ничто не могло бы доставить ему большаго удовольствія, какъ то сплетеніе лжи и клеветы, которое изложила ему, по его просьбѣ, леди Дугласъ. Искусно перемѣшавъ вымыселъ съ истиной, она формально объявила, что Уилльямъ Остинъ, ребенокъ, воспитывающійся въ Монтэгъ-Гоузѣ, есть плодъ незаконной любви принцессы Уэльской. Въ первыхъ числахъ іюня 1802 г. принцесса пріѣхала къ ней, будто бы, въ сильномъ волненіи и предложила ей угадать, что съ нею случилось. Леди Дугласъ сдѣлала нѣсколько неудачныхъ предположеній, и принцесса открыла ей, наконецъ, что она беременна. Видя ея испугъ, она прибавила:

-- Вы не ожидаете, что я сдѣлаю: я буду сама кормить ребенка. То-ли еще бываетъ! Прочтите "Записки кавалера де-Граммонъ", такъ вы узнаете, какія штуки выкидывали дамы въ его время.

Въ октябрѣ, леди Дугласъ, возвратившись изъ отсутствія въ свой замокъ, была, по ея словамъ, изумлена полнотою принцессы, которая старалась скрывать ее подъ широкими платьями. Вскорѣ послѣ того, пріѣхавъ въ Монтэгъ-Гоузъ, леди Дугласъ застала ее укачивающею новорожденнаго ребенка. Принцесса показала его ей, сказавъ:

-- Не правда-ли, какой хорошенькій?

Одна изъ ея дамъ, мистриссъ Фицжеральдъ, сообщила леди Дугласъ, что онѣ выдали ребенка за сына одной бѣдной женщины изъ Дептфорда, покинутой своимъ мужемъ. Ребенокъ былъ, будто бы, принесенъ въ замокъ чуть живымъ, и принцесса, сжалившись надъ жалкимъ маленькимъ созданіемъ, приняла его. Съ этого времени, залы Монтэгъ-Гоуза превратились въ дѣтскую. Всюду валялись пеленки, ложки, чашки, игрушки, и принцесса, ни передъ кѣмъ не стѣсняясь, сама нянчиласъ съ ребенкомъ. Что касается до отца, то принцесса никогда не называла его. Леди Дугласъ полагала одно время, что это былъ Сидней Смитъ, которому Каролина оказывала замѣтное вниманіе; но, насколько было извѣстно, онъ никогда не оставался вдвоемъ съ принцессой.

Таково въ главныхъ чертахъ показаніе леди Дугласъ, неправдоподобіе котораго бьетъ въ глаза. Трудно предположить, чтобы Каролина, безъ всякой необходимости, открыла ей такую важную тайну и, давъ ей такое страшное оружіе противъ себя, поссорилась съ нею изъ-за пустяковъ и систематически вооружила ее противъ себя. Но еще труднѣе предположить, чтобы такія важныя событія, какъ беременность и роды принцессы Уэльской, прошли совершенно незамѣченными въ домѣ, гдѣ за каждымъ движеніемъ ея слѣдили придворныя дамы, ежедневные посѣтители и множество слугъ. Къ этому нужно прибавить, что всѣ факты, приведенные въ разсказѣ леди Дугласъ, не были основаны ни на какихъ доказательствахъ, кромѣ ея личнаго утвержденія. Тѣмъ не менѣе, принцъ Уэльскій, заручившись письменнымъ показаніемъ этой свидѣтельницы, хотѣлъ немедленно начать бракоразводный процессъ. Того же мнѣнія были и нѣкоторые изъ министровъ, такъ какъ дѣло приняло государственное значеніе. Но король и Питтъ поняли, что въ такомъ важномъ вопросѣ нельзя полагаться на показаніе одной женщины, къ тому же, очевидно, внушенное личною местью. Рѣшено было произвести предварительное слѣдствіе, которое было возложено королевскимъ декретомъ на лордовъ Гренвилля, Эрскина, Спенсера и Элленборо. Слѣдствіе это было названо "щекотливымъ изслѣдованіемъ".

Комиссія, засѣдавшая въ тайномъ совѣтѣ, въ Доднингъ-Стритѣ, выслушала множество свидѣтелей, въ томъ числѣ лорда и леди Дугласъ, и многихъ изъ обычныхъ посѣтителей Монтэгъ-Гоуза и изъ слугъ принцессы Уэльской. Каролина не была приглашена защищаться и ей даже не было предоставлено права указать свидѣтелей, показанія которыхъ могли бы служить къ оправданію ея. Вся эта таинственная процедура велась помимо ея и, будто бы, даже безъ ея вѣдома. Но эта таинственность, хотя и свидѣтельствовавшая о нѣкоторомъ деликатничаньи съ нею, была весьма рискованной для правосудія. Къ тому же король уполномочилъ герцога Кентскаго сообщить принцессѣ устно объ этомъ слѣдствіи.

Все обвиненіе основывалось на запискѣ леди Дугласъ, поэтому она и открыла рядъ свидѣтельскихъ показаній, повторивъ то, что уже извѣстно. Такъ какъ показанія давались передъ частными комиссарами короля, составившими изъ себя родъ семейнаго совѣта, то свидѣтелямъ было хорошо извѣстно, что показанія эти не имѣли легальнаго характера и не могли повлечь за собою никакой отвѣтственности для нихъ, хотя они и давались подъ присягой. Двое или трое изъ слугъ принцессы дали компрометировавшія ее показанія, но показанія эти противорѣчили одно другому. Всѣ три свидѣтеля были помѣщены къ принцессѣ принцемъ Уэльскимъ и, очевидно, служили его шпіонами. Они показали, что принцесса обращалась съ Сидней Смитомъ очень фамильярно, и онъ долго засиживался у нея по вечерамъ. Его видали, будто бы, въ Монтэгъ-Гоузѣ и рано утромъ, но никто не видѣлъ, какъ онъ входилъ. Изъ этого заключали, что онъ имѣлъ ключъ отъ одного изъ потайныхъ ходовъ. Другимъ частымъ посѣтителемъ Монтэгъ-Гоуза былъ капитанъ Мэнби, и одинъ изъ свидѣтелей видѣлъ, будто бы, однажды въ зеркало, какъ принцесса поцѣловала капитана, прощаясь съ нимъ. Живописецъ Лауренсъ, писавшій портретъ Каролины, раза три ночевалъ въ Монтэгъ-Гоузѣ и нерѣдко засиживался вдвоемъ съ принцессой до поздней ночи. Они запирались на ключъ и свидѣтель слышалъ за дверью шепотъ... Одна изъ служанокъ принцессы показала, что, въ 1802 г., она стала замѣчать, что принцесса полнѣетъ, а впослѣдствіи она вдругъ похудѣла. Докторъ Милльсъ говорилъ ей, что принцесса беременна и нуждается въ движеніи. Однако названный докторъ положительно опровергъ это показаніе, сказавъ, что онъ никогда не говорилъ ничего подобнаго. Этимъ и ограничивались показанія обвинительной стороны. Другіе свидѣтели формально опровергали эти сплетни кухни и лакейской. Двое изъ нихъ согласно показали, что оговорившая принцессу служанка совѣщалась передъ слѣдствіемъ съ леди Дугласъ. Камеръ-юнгферы принцессы никогда не замѣчали у нея ни малѣйшихъ признаковъ беременности. Ребенокъ, котораго принцесса воспитывала въ Монтэгъ-Гоузѣ, былъ принесенъ одною бѣдною женщиной, такъ какъ всѣмъ было извѣстно, что принцесса желала взять на воспитаніе маленькое дитя. Пажъ принцессы уже велъ объ этомъ переговоры съ одной женщиной, которая родила близнецовъ, когда другая женщина, жена одного рабочаго, пришла въ замокъ съ прелестнымъ малюткой на рукахъ. Этого ребенка показали принцессѣ, и она уговорила мать отдать его ей. Всѣ эти факты были подтверждены и матерью ребенка.

Средній выводъ изъ этихъ противорѣчій дается показаніемъ мистриссъ Лайель, сестры лорда Чольмондели и статсъ-дамы принцессы. Свидѣтельница сказала, что Каролина кокетничала и съ Сидней Смитомъ, и съ Мэнби, и съ лордомъ Гудомъ, и со многими другими; что она видимо находило болѣе удовольствія въ обществѣ мужчинъ, чѣмъ дамъ, и вообще была большою кокеткой; но свидѣтельница не имѣла никакого повода думать, чтобы кокетство принцессы переходило когда нибудь въ нѣчто болѣе серьезное.

Какъ бы то ни было, а подробности этого возмутительнаго слѣдствія, продолжавшагося болѣе двухъ мѣсяцевъ, показали, что Каролина Брауншвейгская вела себя слишкомъ легкомысленно и свободно. Комиссары, принадлежавшіе къ партіи виговъ, которой еще придерживался въ то время принцъ Уэльскій, и не скрывавшіе своего нерасположенія къ Каролинѣ, тѣмъ не менѣе, единогласно признали ее невинной, но заявивъ, что, какъ выяснилось изъ свидѣтельскихъ показаній, она вела себя вообще не соотвѣтственно достоинству будущей англійской королевы.

Комиссары изложили результатъ слѣдствія въ тайномъ донесеніи королю, который лишь черезъ нѣсколько недѣль сообщилъ его принцессѣ, съ приложеніемъ копіи съ свидѣтельскихъ показаній.

Англійская печать уже пользовалась въ ту пору большою свободой и газеты не замедлили извѣстить своихъ читателей объ обвиненіяхъ, взведенныхъ на принцессу Уэльскую. Впрочемъ, подробности слѣдствія оставались тайной. Публика распалась на два лагеря и общественное мнѣніе было возмущено.

Кабинетъ, производившій "щекотливое изслѣдованіе", принадлежалъ къ партіи виговъ, и торіи не замедлили смекнуть, какое оружіе давала имъ противъ ихъ враговъ сомнительная легальность всей этой процедуры. Вожди торіевъ, лорды Эльдонъ и Персиваль, тотчасъ же выступили въ качествѣ оффиціозныхъ защитниковъ принцессы. Они составили для нея протестъ, который она вручила королю. Описавъ въ этомъ протестѣ тяжелое положеніе, въ которомъ такъ долго держало ее это тайное слѣдствіе, она приводила факты въ опроверженіе взведенныхъ на нее обвиненій, указывая на то, что лица, на показаніяхъ которыхъ оно было основано, были приставлены къ ней ея явными врагами. Къ этому протесту были присоединены показанія Лауренса и Мэнби, которые утверждали подъ присягой, что относящіяся къ нимъ показанія свидѣтелей суть не что иное, какъ гнусная ложь и клевета. Сидней Смитъ находился въ ту пору въ плаваніи и не могъ присоединиться къ протесту.

Заключеніемъ слѣдствія было оффиціальное королевское посланіе къ обоимъ супругамъ, признававшее невинность Каролины. Въ посланіи было, однако, выражено "желаніе, чтобы на будущее время поведеніе принцессы Уэльской лучше оправдывало знаки отеческой любви и уваженія, которыя король желаетъ оказывать каждому изъ членовъ своей семьи".

Въ резолюціи суда вопросъ о преслѣдованіи леди Дугласъ за лжесвидѣтельство остался открытымъ и вначалѣ преслѣдованіе, дѣйствительно, казалось рѣшеннымъ. Но одинъ изъ комиссаровъ, лордъ Эрскинъ, страстно влюбился въ свидѣтельницу, и это обстоятельство, въ соединеніи съ заступничествомъ принца Уэльскаго, помѣшало дать дѣлу дальнѣйшій ходъ. Такимъ образомъ, въ результатѣ этого скандальнаго процесса, въ которомъ не были выслушаны ни принцесса, ни ея свидѣтели, оказались двусмысленный приговоръ, оправдывавшій принцессу въ главномъ обвиненіи, но заключавшій въ себѣ строгое порицаніе ея поведенія, и безнаказанность клеветниковъ.

Общественное мнѣніе шумно приняло сторону принцессы. Всѣ были глубоко возмущены этимъ неслыханнымъ скандаломъ и въ особенности тѣмъ, что протоколы допроса свидѣтелей, послужившіе къ оправданію принцессы, остались необнародованными, между тѣмъ какъ самое обвиненіе получило полную огласку. Разумѣется, никто изъ свидѣтелей не давалъ себѣ труда скрывать подробностей снятыхъ допросовъ. Публика осталась при томъ заключеніи, что судьи, видя невозможность доказать виновность принцессы, несмотря на тонкое домашнее шпіонство, рѣшились набросить на дѣло покровъ тайны, разсчитывая, что на репутаціи принцессы все-таки останется тѣнь.

Воображеніе публики, разъигравшееся на эту тему, сдѣлало изъ Каролины мученицу. Ея благотворительность, ея ангельская доброта, послужили для враговъ ея орудіемъ противъ нея; она страдала за то, что призрѣвала дѣтей бѣдняковъ; у нея отняли ея дочь и удивлялись, что она почувствовала потребность перенести свою материнскую любовь на сиротъ. Такъ говорили въ народѣ. Гдѣ бы ни показалась принцесса, публика всюду встрѣчала ее неистовыми рукоплесканіями и восторженными кликами, тогда какъ принца Уэльскаго и министровъ преслѣдовали свистками. Слѣдуя этому теченію, парламентская оппозиція взяла дѣло принцессы въ свои руки и сдѣлала изъ него свое знамя. Король, тайно конспирировавшій съ торіями, благопріятствовалъ этому движенію. Распространился слухъ, что лордъ Персиваль готовитъ къ изданію всѣ документы, относящіеся къ процессу принцессы Уэльской, съ коментаріемъ, разбивающимъ въ конецъ все сплетеніе взведенныхъ на нее клеветъ. Публика впродолженіе нѣсколькихъ недѣль ждала эту книгу съ лихорадочнымъ нетерпѣніемъ, и эти грозныя разоблаченія висѣли надъ министерствомъ подобно дамоклову мечу. Но вскорѣ подвернулся католическій вопросъ, открывшій королю и торійской партіи болѣе широкое поле дѣятельности. Въ мартѣ 1807 г., министерство виговъ пало, и ожидаемая "книга" такъ и не явилась.

Однако, первымъ дѣломъ Эльдона и Персиваля, по вступленіи въ министерство, было изданіе деклараціи, за подписью всѣхъ министровъ, объявлявшей, "что всѣ обвиненія, взведенныя на принцессу Уэльскую и послужившія поводомъ къ щекотливому изслѣдованію, оказались лишенными всякаго основанія; и всѣ подробности показаній обвинительной стороны, бросающія неблагопріятный свѣтъ на поведеніе принцессы, опровергнуты самымъ несомнѣннымъ образомъ".

Въ виду этого, новый кабинетъ посовѣтовалъ королю возобновить свои прежнія отеческія отношенія къ своей невѣсткѣ, которыя были прерваны со времени изданія указа о слѣдствіи. Георгъ III немедленно посѣтилъ Каролину въ Монтэгъ-Гоузѣ и, не удовольствовавшись этимъ, пригласилъ ее переселиться въ Кенсингтонскій дворецъ и попрежнему являться на пріемахъ у королевы. Такимъ образомъ, принцесса была оффиціально оправдана даже въ тѣхъ легкомысленныхъ поступкахъ, которые были обнаружены слѣдствіемъ. Это было тяжкимъ ударомъ для Карльтонскаго дворца.

Каролина явилась на оффиціальномъ пріемѣ у королевы, которая приняла ее съ своею обычною холодностью. Принцъ Уэльскій постарался уѣхать въ этотъ день на охоту. Но вскорѣ послѣ того наступилъ день рожденія короля и вся королевская семья должна была собраться въ этотъ день въ Сентъ-Джемскомъ дворцѣ. Наслѣдникъ престола никоимъ образомъ не могъ отсутствовать на этомъ семейномъ праздникѣ. Десять лѣтъ прошло со времени разлуки супруговъ, которые въ первый разъ съ тѣхъ поръ встрѣтились лицомъ къ лицу.

Войдя въ гостиную, принцъ Уэльскій увидѣлъ свою жену стоящею возлѣ небольшого столика, на который она небрежно опиралась рукой. Онъ прямо направился къ ней. Всѣ присутствовавшіе разступились и всѣ разговоры мгновенно смолкли. Супруги съ минуту молча глядѣли другъ на друга, какъ будто любопытствуя узнать, какой слѣдъ оставили на каждомъ изъ нихъ эти десять лѣтъ. Въ обоихъ произошла значительная перемѣна,-- но въ обратномъ смыслѣ. Принцъ Уэльскій, окончательно заплывшій жиромъ, съ краснымъ и обрюзглымъ лицомъ, съ замѣтной сѣдиной въ волосахъ, съ мѣшками подъ глазами, не сохранялъ и тѣни своей прежней красоты; тогда какъ жена его находилась въ полномъ блескѣ пышнаго разцвѣта, который у иныхъ женщинъ приходитъ только въ послѣдніе годы молодости. Подъ вліяніемъ англійскаго климата и изящныхъ привычекъ, кожа ея сдѣлалась болѣе нѣжной и цвѣтъ лица болѣе бѣлымъ, чѣмъ прежде; полнота, портившая молодую дѣвушку, шла къ женщинѣ зрѣлыхъ лѣтъ. Вдобавокъ, нарядъ принцессы отличался самымъ утонченнымъ вкусомъ и лицо ея сіяло такимъ торжествомъ, что принцъ Уэльскій не могъ подавить чувства злобы. Онъ отвѣсилъ женѣ притворно-почтительный поклонъ и, поднявъ голову, сказалъ въ-полголоса, съ ядовитою усмѣшкой:

-- Первая ставка ваша!... Увидимъ, чья будетъ послѣдняя. Каролина поблѣднѣла, не переставая улыбаться, и сдѣлала слабый жестъ рукой, какъ будто желая сказать: мнѣ все равно!

Съ этимъ супруги разстались, чтобы болѣе не встрѣчаться.

III.

Образъ жизни принцессы Уэльской въ Кенсингтонскомъ дворцѣ почти ничѣмъ не отличался отъ ея образа жизни въ Монтэгъ-Гоузѣ. Вокругъ нея по-прежнему былъ тѣсный кружокъ друзей, и дружественныя связи ея, какъ и всегда, были болѣе пылкими, чѣмъ прочными. Полученный ею жестокій урокъ не только не научилъ ее осторожности, но, казалось, еще усилилъ ея наклонность ничѣмъ не стѣсняться. Показалъ-ли онъ безполезность принциповъ нравственности, или они и не были никогда усвоены ей, но только она теряла ихъ все болѣе и болѣе незамѣтно для самой себя. Она сознавала, что честь ея сдѣлалась предметомъ толковъ въ парламентѣ, клубахъ и тавернахъ; репутація ея стала знаменемъ, переходившимъ изъ рукъ одной партіи въ руки другой, и будь она добродѣтельна до аскетизма,-- все равно, клеветы ея враговъ не пощадили бы ее. Съ другой стороны, она знала, что, какъ бы ни была велика ея распущенность, ея сторонники всегда будутъ дѣлать видъ, что не вѣрятъ ей. Ее обвинили въ преступленіяхъ, которыхъ она не совершала, и оправдали въ проступкахъ, которые были очевидны. Значитъ, что бы она ни дѣлала, но для однихъ -- она всегда останется святою, а для другихъ -- погибшею женщиной. Если прибавить къ этой увѣренности праздность, одиночество, сожалѣнія о погибшей молодости, жажду сильныхъ ощущеній и порывы пылкой натуры, при отсутствіи всякихъ возвышенныхъ идеаловъ, то нельзя не признать, что такія ненормальныя условія могли бы затемнить и болѣе сильный умъ.

Страсть принцессы къ приключеніямъ возрастала съ каждымъ днемъ. Она любила сидѣть въ сумерки, закутавшись въ бурнусъ, въ той части Кенсингтонскаго парка, которая была открыта для публики, и вступать въ разговоры съ гуляющими. Если ей удавалось навести рѣчь на принцессу Уэльскую, узнать, что о ней говорятъ, что думаютъ объ обвиненіяхъ, которыя взвели на нее ея враги,-- то она была на верху счастія. Каролина знала, что она популярна, благодаря презрѣнію, которое внушалъ ея мужъ и гонитель, и упивалась этой популярностью. Страсть къ приключеніямъ заводила ее на маскарады. Она уходила тайкомъ изъ дворца, въ сопровожденіи одной изъ своихъ дамъ; нанимала фіакръ и, переодѣвшись гдѣ нибудь въ гостинницѣ, отправлялась наслаждаться новыми ощущеніями среди незнакомой, многолюдной толпы. Иногда она выходила совсѣмъ одна, пѣшкомъ, и входила въ дома жителей ближняго квартала, подъ предлогомъ желанія нанять квартиру. Она вступала въ разговоры съ обывателями, знакомилась съ ихъ домашней обстановкой, съ ихъ семейными дѣлами, и если ее узнавали, то это только дополняло ея удовольствіе. Возвратившись домой, она тѣшила своихъ гостей разсказами объ этихъ экскурсіяхъ. Собиравшееся у нея общество никакъ нельзя было назвать отборнымъ. Ни одинъ домъ не былъ такъ доступенъ, какъ домъ принцессы Уэльской. Случалось, что она не знала даже именъ своихъ гостей. Англійскій обычай, требующій, чтобы дамы уходили въ концѣ обѣда, оставляя мужчинъ за виномъ, никогда не соблюдался въ ея домѣ. Она любила засиживаться за столомъ до поздней ночи, болтая и хохоча со своими гостями, а когда они начинали дремать,-- она съ насмѣшками отсылала ихъ спать.

Лучшимъ удовольствіемъ ея было проводить свободные вечера въ семьѣ музыканта Саппіо,-- итальянца, у котораго она брала уроки пѣнія и игры на арфѣ. Свобода и южная веселость, царствовавшія въ этомъ артистическомъ кружкѣ, были для нея истиннымъ наслажденіемъ. Въ этой нѣмецкой гризеткѣ, перенесенной въ холодную сферу самаго чопорнаго изъ европейскихъ дворовъ, было что-то цыганское, что дѣлало для нея невыносимымъ англійскій формализмъ. Безпечность была господствующей чертой этого характера. Даже смерть отца, убитаго близъ Іены во время сраженія, при загадочныхъ обстоятельствахъ, не произвела на нее большого впечатлѣнія, точно также, какъ и прибытіе въ Англію ея матери, герцогини Брауншвейгской, потерявшей корону и бѣжавшей изъ своей страны. Пріемъ, сдѣланный ей въ Англіи, далеко не отличался радушіемъ. Несмотря на то, что она была родная сестра короля, ей предоставили поселиться въ наемномъ меблированномъ домѣ, гдѣ она должна была существовать на деньги, вырученныя отъ продажи ея драгоцѣнностей. Не только обязанности дочери, но и политическій разсчетъ предписывали Каролинѣ предложить матери гостепріимство, чтобы прикрыться ея именемъ; но принцесса слишкомъ дорожила своею свободой, чтобы добровольно подчиниться такому стѣсненію. Общество стариковъ, окружавшихъ ея мать, нагоняла на нее зѣвоту, а Каролина, по ея собственнымъ словамъ, могла примириться со всѣмъ, кромѣ скуки.

Для характеристики Каролины Брауншвейгской не мѣшаетъ привести отзывъ одной изъ самыхъ близкихъ къ ней придворныхъ дамъ: "Я не знавала женщины болѣе странной, чѣмъ принцесса Уэльская, писала леди Кэмпбелъ. Иногда она кажется полной чувства и ума, и даже обнаруживаетъ рѣдкую возвышенность идей; а въ другой разъ она нисходитъ въ своемъ образѣ мыслей и выраженіяхъ до невѣроятной грубости. Сегодня -- это мишура, завтра -- золото и брилліантъ, а въ иной разъ просто-на-просто грязь, или даже нѣчто худшее". Каролина мотала деньги и вѣчно нуждалась въ нихъ. Ея двадцатитысячная пенсія всегда была затрачена впередъ и ей пришлось ходатайствовать у мужа о прибавкѣ еще двухъ тысячъ. Принцъ Уэльскій согласился на эту прибавку, но предупредилъ, что онъ не приметъ больше никакихъ просьбъ отъ жены.

По обычаю всѣхъ женщинъ, разошедшихся съ мужьями, Каролина находила величайшее удовольствіе въ сплетняхъ и пересудахъ о томъ, что дѣлалось въ Карльтонскомъ дворцѣ. Цѣлый полкъ фаворитовъ и шпіоновъ существовалъ доносами и сплетнями супругамъ другъ на друга. Каролина не удовлетворилась своимъ оправданіемъ и не примирилась съ тѣмъ, что подробности "щекотливаго изслѣдованія" остались оффиціальной тайной. Она жаждала мести, шума, скандала. Ей хотѣлось новаго слѣдствія, публичнаго, въ которомъ она могла бы смѣло выступить противъ своихъ гонителей и восторжествовать надъ ними при рукоплесканіяхъ толпы. Одно только удерживало ее: это формальная воля короля, который рѣшительно воспротивился огласкѣ. Георгъ III, набожный въ вѣкъ вольнодумства и воздержанный среди всеобщей распущенности, внушалъ своей семьѣ уваженіе, смѣшанное со страхомъ, хотя подданные, прозвавшіе его фермеромъ Джорджемъ, не раздѣляли этого чувства. Но физическое и умственное разслабленіе короля усиливалось съ каждымъ годомъ и скрывать его становилось трудно. Почти слѣпой и совершенно глухой, онъ, вдобавокъ, въ пятый разъ впалъ въ помѣшательство.

Однажды, въ Виндзорѣ, слуги, явившіеся раздѣвать короля, не нашли его въ спальнѣ. Поднялась тревога; стали искать по всѣмъ комнатамъ и нашли короля въ парадной залѣ, на престолѣ, въ раззолоченномъ мундирѣ и въ орденахъ. Онъ воображалъ, что присутствуетъ на какой-то церемоніи.

-- Ваше величество, ужъ десять часовъ, объявилъ камеръ-лакей.

-- Господинъ посолъ, величественно отвѣтилъ король,-- я съ удовольствіемъ принимаю выраженіе дружбы отъ вашего августѣйшаго монарха...

-- Ваше величество изволите ошибаться. Я не посолъ, а вашъ нижайшій слуга.

Георгъ III сдѣлалъ пируэтъ и расхохотался.

-- Зовите дамъ! Съ тѣхъ поръ, какъ этотъ Бонни (Бонапартъ) завербовалъ въ свою армію мошенниковъ итальянцевъ, воевать иначе нельзя, какъ подъ музыку. Вѣдь они всѣ музыканты. А протанцую джигу съ другомъ Коллингвудомъ. Только смотрите, не проговоритесь королевѣ, прибавилъ онъ таинственно.

-- Осмѣливаюсь напомнить, что врачи предписали вашему величеству ложиться спать не позже десяти часовъ.

-- Врачи! Уиллисъ! что онъ понимаетъ?.. Къ оружію! всѣ къ оружію! пора покончить съ дерзкимъ народомъ! Вотъ они, мои воины! Нѣтъ! со мною не сдѣлаютъ того, что сдѣлали съ Людовикомъ XVI! Нѣтъ! нѣтъ!..

И король храбро проскакалъ по залѣ верхомъ на своей трости, крича: "Солдаты! Я доволенъ вами! Насъ ждутъ новыя побѣды!" Потомъ онъ вдругъ повернулся къ воображаемымъ дамамъ и сталъ любезно извиняться передъ ними въ томъ, что чай былъ не горячъ и имѣлъ странный вкусъ.

Слуги схватили его. Онъ бился въ ихъ рукахъ и плакалъ, какъ дитя. Вмѣсто царственной мантіи, его облачили въ горячечную рубашку и принялись, по варварскому обычаю того времени, лечить хлыстомъ. Придворный врачъ Уиллисъ считалъ своимъ вѣрноподданническимъ долгомъ примѣнять къ королю этотъ способъ леченья съ особеннымъ усердіемъ.

-----

Принцъ Уэльскій сдѣлался регентомъ и первымъ дѣломъ его было дезертировать изъ лагеря виговъ къ торіямъ, которымъ, разумѣется, пришлось пожертвовать для этого принцессой Уэльской. Естественнымъ результатомъ этого сталъ переходъ на ея сторону виговъ, успѣвшихъ убѣдиться собственнымъ опытомъ, какимъ сильнымъ оружіемъ могла она служить въ рукахъ оппозиціи.

Однимъ изъ вопросовъ, постоянно грозившихъ снова возжечь войну между супругами, было положеніе, созданное ихъ враждой для ихъ дочери, принцессы Шарлотты. Пока она была ребенкомъ и пока не омрачился умъ короля, отношенія къ ней родителей регулировались самимъ королемъ. Каждый изъ нихъ имѣлъ право навѣщать дочь и получать отъ нея визиты по одному разу въ недѣлю. Но, едва сдѣлавшись регентомъ, принцъ Уэльскій изъявилъ намѣреніе ограничить сношенія принцессы Шарлотты съ ея матерью, подъ тѣмъ предлогомъ, что для 14-ти-лѣтней дѣвушки вліяніе подобной женщины могло быть опаснымъ. Строго обвинять его за эту мѣру было бы несправедливо, такъ какъ его предубѣжденіе противъ жены было совершенно искреннимъ. Но и враги его съ неменьшею искренностью объяснили себѣ его рѣшеніе -- не сознаніемъ отеческаго долга, а ненавистью къ женѣ.

Ребенокъ, поставленный между родителями, которые ненавидятъ другъ друга, инстинктивно привязывается къ той сторонѣ, гдѣ онъ видитъ болѣе нѣжности и ласки. Принцъ Уэльскій всегда былъ холоденъ къ своей дочери и лишь изрѣдка отрывался для нея отъ своихъ удовольствій, тогда какъ Каролина, пылкая во всѣхъ своихъ привязанностяхъ и увѣрявшая себя и другихъ, что вся ея любовь сосредоточена на отнятомъ у нея ребенкѣ, осыпала дочь ласками и восхищалась каждымъ ея словомъ. Само собою разумѣется, что дѣвочка незамедлила сдѣлать выборъ между отцомъ и матерью и всей душой привязалась къ послѣдней. Окружающіе тщетно старались скрывать это пристрастіе; отецъ скоро угадалъ его. Понятно, что его рѣшеніе, слишкомъ походившее на месть, не могло не показаться жестокимъ деспотизмомъ.

Негодованію Каролины не было границъ, когда она узнала объ этихъ новыхъ стѣсненіяхъ. Она разразилась горькими жалобами на мужа и незамедлила вступить съ дочерью въ тайную переписку. Пятнадцатилѣтней принцессѣ естественно нравились эти романическія сношенія, но Каролина не удовольствовалась этимъ: ей нужно было, чтобы вся публика знала о страданіяхъ ея материнскаго сердца. Однажды, встрѣтивъ на улицѣ экипажъ своей дочери, она послѣдовала за нимъ, догнала его въ Гайдъ-Паркѣ и, когда оба экипажа поровнялись и остановились, мать съ дочерью, при всей публикѣ, выскочили изъ экипажа и бросились другъ другу въ объятія. Черезъ часъ, весь Лондонъ говорилъ объ этомъ эпизодѣ и на слѣдующій день во всѣхъ газетахъ описывалась эта трогательная сцена.

Кончилось тѣмъ, что молоденькая принцесса открыто возмутилась противъ своего отца и написала ему почтительное, но твердое письмо, въ которомъ требовала себѣ свободы и права видѣться съ матерью во всякое время. Регентъ пришелъ въ ярость; понадобилось вмѣшательство королевы, лорда-канцлера, и въ Виндзорѣ произошла шумная семейная сцена. Принцъ грубо выругалъ дочь и объявилъ ей, что она не получитъ свободы, пока не выйдетъ замужъ. Шарлотта промолчала, но не смутилась и тотчасъ обо всемъ написала матери.

-- Какова твердость! каковъ характеръ! въ восторгѣ восклицала принцесса Уэльская, показывая всѣмъ письмо дочери.

Дѣло становилось серьезнымъ. Въ виду участія публики, возбужденнаго этимъ семейнымъ споромъ, оппозиція рѣшилась перенести вопросъ на парламентскую почву. Дѣло шло о наслѣдницѣ престола, и англійская нація была вправѣ считать себя настолько же заинтересованной въ воспитаніи принцессы, какъ и ея отецъ. Самые вліятельные и дѣятельные изъ вожаковъ либеральной партіи, Брумъ и Уайтбрэдъ, сдѣлавшіеся совѣтниками королевы послѣ измѣны торіевъ, рѣшились воспользоваться, для политической агитаціи, раздорами въ королевской семьѣ, волновавшими всѣ классы общества.

Въ виду того, что регентъ заперъ свою дочь въ Крэнборнъ-Лоджѣ, уединенной виллѣ, въ глубинѣ Виндзорскаго парка, рѣшено было, чтобы принцесса Уэльская протестовала противъ этого заключенія въ формѣ письма къ регенту, съ изложеніемъ всѣхъ своихъ материнскихъ жалобъ. Письмо было сочинено Брумомъ; Каролинѣ оставалось только переписать его и приложить свою подпись къ этому образцовому произведенію, дышавшему твердостью, разсудительностью и кротостью. Каролина требовала въ немъ публичнаго суда, разоблаченія всѣхъ подробностей "щекотливаго изслѣдованія" и полнаго возстановленія своей чести. О принцессѣ Шарлоттѣ въ письмѣ говорилось: "Чѣмъ объяснить въ глазахъ страны подобную систему заключенія, удаляющую будущую монархиню Англіи отъ всѣхъ общественныхъ сношеній, лишающую ее всякой возможности пріобрѣсть знаніе свѣта, столь необходимое въ ея будущемъ высокомъ положеніи? Что, если она будетъ внезапно призвана судьбой къ занятію престола, и вступитъ на него съ меньшею опытностью и знаніемъ жизни, чѣмъ всякая другая дѣвушка ея лѣтъ?" Письмо это было адресовано сначала на имя регента, но осталось безъ отвѣта. Тогда копія съ него была отправлена къ лорду-канцлеру, съ просьбй прочесть ее принцу. Лордъ Ливерпуль извѣстилъ, что просьба принцессы исполнена, но его высочество не далъ никакого отвѣта.

Совѣтники принцессы были въ восторгѣ. Мирные пути были испробованы и теперь оставалось только предъявить регенту прошеніе его жены въ формѣ парламентскаго запроса.

Мѣра эта была уже рѣшена, какъ вдругъ письмо принцессы появилось цѣликомъ въ газетѣ "Morning Chronich". Никто не зналъ виновника этой нескромности. Письмо произвело на публику громадное впечатлѣніе и всѣ газеты перепечатали его на первой страницѣ, въ сопровожденіи грустныхъ коментаріевъ.

Принцъ Уэльскій, заподозривъ, что письмо было сообщено въ газеты самою Каролиной, велѣлъ лорду-канцлеру написать ей, что свиданія ея съ дочерью отсрочиваются на неопредѣленное время, "вслѣдствіе оглашенія въ печати ея письма". Каролина, приведенная этой инсинуаціей въ справедливое негодованіе, поручила леди Гоуардъ отвѣтить канцлеру, что предположеніе регента, будто она сама послала въ газеты письмо, "такъ же ложно, какъ и всѣ другія клеветы, взводимыя на нее негодяями", и что совѣтники регента "должны бы стыдиться, что они внушили ему, на основаніи простаго предположенія, такую мѣру, которая оскорбляетъ въ одно и то-же время законы природы и законы страны".

Однако, оглашеніе письма уже успѣло глубоко взволновать общественное мнѣніе. Важный документъ этотъ, разоблачая тайну королевской семьи, прямо переносилъ дѣло на судъ націи. Въ странѣ, привыкшей считать честь своего царствующаго дома тѣсно связанною съ честью англійскаго народа, вопросъ этотъ дѣлался нѣкоторымъ образомъ личнымъ вопросомъ каждаго. Притомъ же невинная дѣвушка, судьба которой рѣшалась въ этомъ грустномъ спорѣ, была будущая королева Англіи.

Съ другой стороны, вызовъ былъ сдѣланъ слишкомъ прямо, чтобы регентъ и министерство могли оставить его безъ отвѣта. Собралось экстренное засѣданіе тайнаго совѣта, съ участіемъ коронныхъ юристовъ, и черезъ пять дней послѣ обнародованія газетами письма принцессы, "щекотливое изслѣдованіе" возобновилось,-- на этотъ разъ передъ всѣми членами министерства. Всѣ документы слѣдствія 1806 г. были вынуты изъ архивовъ; всѣ свидѣтели, которыхъ еще можно было найти, были снова вызваны. Вся Англія ждала съ напряженнымъ любопытствомъ исхода этого новаго тайнаго процесса. Но каково же было общее изумленіе, когда узнали, что единственнымъ результатомъ новаго слѣдствія былъ простой докладъ регенту, постановлявшій, что "въ виду документовъ, оставленныхъ слѣдствіемъ 1806 г., сношенія принцессы Шарлотты съ ея матерью должны быть подчинены строгимъ правиламъ". Подъ этимъ докладомъ стояли имена всѣхъ министровъ и двухъ архіепископовъ. Едва получивъ копію съ этой резолюціи, Каролина препроводила ее къ президентамъ обѣихъ палатъ, съ приложеніемъ протеста, въ которомъ она требовала гласнаго суда и права защищаться. Президентъ палаты лордовъ, которымъ былъ не кто другой, какъ самъ лордъ-канцлеръ, отказался прочесть письмо принцессы этому собранію; но спикеръ палаты общинъ прочелъ его, и палата, признавъ дѣло неотложнымъ, назначила обсужденіе его черезъ три дня.

Оффиціозныя газеты прикусили язычекъ, между тѣмъ какъ вся независимая печать съ негодованіемъ напала на министерство, возмущаясь тѣмъ, что женѣ наслѣдника престола отказываютъ въ правахъ, въ которыхъ не можетъ быть отказано, въ свободной странѣ, послѣднему изъ гражданъ. Отвѣчать палатѣ отъ имени министерства долженъ былъ министръ-президентъ, Кэстльригъ, положеніе котораго было крайне затруднительно, такъ какъ въ 1807 г. онъ былъ членомъ торійскаго кабинета, громко провозгласившаго невинность Каролины, а теперь находился въ лагерѣ ея враговъ. Онъ выпутался, однако, довольно ловко, сваливъ вину на безтактность друзей принцессы, пытавшихся подкрѣпить ея протестъ ни на чемъ не основанными предположеніями, въ родѣ того, будто цѣлью "щекотливаго изслѣдованія" было "перемѣщеніе наслѣдственнаго права на корону". Министръ прибавилъ, что дѣло шло о спеціальномъ фактѣ, въ которомъ комиссія оправдала принцессу и слѣдующее министерство подтвердило это оправданіе. Провозгласивъ еще разъ ея невинность, Кэстльригъ успѣлъ склонить палату перейти къ очереднымъ дѣламъ.

На этотъ разъ торжество Каролины было полное. Министерство признало себя побѣжденнымъ, и печать хоромъ осудила ея гонителей. Чтобы усилить впечатлѣніе этой побѣды, друзья принцессы послѣдовательно обнародовали ея переписку съ принцемъ Уэльскимъ и съ Георгомъ III, со времени разлуки ея съ мужемъ. Публика была глубоко тронута; сожалѣнія газетъ о грустной судьбѣ принцессы доходили до лиризма. "Никогда еще, говорили онѣ, твердость женщины не подвергалась такому тяжелому испытанію. Принцессу судили четыре комиссіи, три министерства и палата общинъ,-- и во всѣхъ этихъ инстанціяхъ она оправдана!...."

Но дѣло этимъ не кончилось. Регентъ велѣлъ обнародовать въ двухъ оффиціозныхъ органахъ всѣ тайные протоколы "щекотливаго изслѣдованія". Вся грязь свидѣтельскихъ показаній противъ принцессы, хранившаяся въ тайнѣ архивовъ впродолженіе семи лѣтъ, всплыла наружу въ глазахъ всей публики, всего читающаго міра. Дѣйствіе этихъ разоблаченій было поразительно, но совершенно обратно тому, котораго ожидали. Популярность Каролины стала непоколебима, и въ запоздавшей гласности увидѣли только новую гнусность враговъ принцессы, подсказывавшихъ нѣкоторымъ образомъ отвѣты свидѣтелямъ самою формою вопросовъ. Словомъ, разоблаченія, вмѣсто того, чтобы повредить принцессѣ, только подкрѣпили общее участіе къ ней и увѣренность въ ея невинности. Со всѣхъ концовъ королевства начали приходить къ Каролинѣ адресы, въ которыхъ ее поощряли настаивать на своихъ правахъ матери и оскорбленной супруги, увѣряя, что за нее стоитъ весь народъ. Къ ней явилась депутація отъ Сити, предшествуемая знаменами корпораціи и въ сопровожденіи громадной толпы народа, чтобы выразить уваженіе и преданность обожавшаго ее населенія. Англійскіе масоны исключили лорда Дугласа изъ своей среды. Уличныя демонстраціи становились съ каждымъ днемъ все болѣе и болѣе шумными и угрожающими.

Въ палатѣ общинъ, Уайтбрэдъ спросилъ министерство, возбуждено ли противъ леди Дугласъ судебное преслѣдованіе за лжесвидѣтельство. Кэстльригъ промолчалъ, но ораторъ настаивалъ, ссылаясь на то, что невинность принцессы доказана.

-- Легальная невинность!-- замѣтилъ министръ довольно громко.

Этотъ перерывъ вызвалъ краснорѣчивое возраженіе, въ которомъ ораторъ привелъ образчики всего хода "щекотливаго изслѣдованія", свидѣтельствовавшіе, что отвѣты какъ бы подсказывались свидѣтелямъ.

Завязались жаркія пренія, впрочемъ, кончившіяся ничѣмъ. По совѣту Каннинга, положено было предать забвенію этотъ грустный вопросъ и не усиливать волненія умовъ продолженіемъ преній.

Нравственная побѣда осталась безспорно за принцессой Уэльской, но результатомъ всего этого было то, что принцесса окончательно попала въ руки оппозиціи. Каролина сдѣлалась орудіемъ партіи и не смѣла болѣе сдѣлать шага, не посовѣтовавшись со своими новыми менторами -- Брумомъ и Уайтбрэдомъ. Малѣйшій поступокъ ея получалъ значеніе государственнаго дѣла. Она не могла ни поѣхать въ театръ, ни явиться на какомъ нибудь праздникѣ, не спросивъ разрѣшенія своихъ совѣтниковъ. Даже одѣваться она не могла, какъ ей заблагоразсудится. Уайтбрэдъ замѣтилъ ей однажды, что она слишкомъ обнажаетъ свои плечи. Эти новые узы, надѣтыя ею на себя для удовлетворенія своей мести, были ей нестерпимы и жизнь ея проходила въ постоянныхъ волненіяхъ и непріятностяхъ. Оваціи, которыя дѣлались ей публикою, приходилось покупать тайными униженіями. По временамъ, въ порывѣ шальной веселости, она какъ будто нарочно старалась посѣять въ умахъ своихъ друзей сомнѣніе въ тѣхъ фактахъ, на которыхъ была построена вся ея популярность. Такъ, напримѣръ, она говорила о своихъ врагахъ:

-- Не глупы ли они? Выдумываютъ вздоръ, а не видятъ правды, которая могла бы отлично послужить имъ!

Одной изъ своихъ придворныхъ дамъ она объявила по секрету, что ея пріемышъ, Ульямъ Остинъ, хотя и не сынъ ея, но и не то, за что его выдаютъ.

-- Это -- тайна, прибавила она,-- которая откроется только послѣ моей смерти.

Однажды, за столомъ, принцесса сказала при двадцати человѣкахъ:

-- Они увѣряютъ, что это мой сынъ. Пусть они докажутъ это,-- и онъ будетъ вашимъ королемъ!

-----

Насталъ 1814 годъ. Девятнадцать лѣтъ, прошедшія со времени брака Каролины Брауншвейгской съ принцемъ Уэльскимъ, ознаменовались цѣлымъ рядомъ важнѣйшихъ историческихъ событій. Америка упрочила свою независимость. Французская республика впала въ цезаризмъ. Война почти не переставала свирѣпствовать на сушѣ и на морѣ въ обоихъ полушаріяхъ. Человѣческія бойни на поляхъ сраженій грозили обезлюдить европейскій материкъ. Что касается Англіи, то ей эта безпощадная борьба стоила больше золота, чѣмъ крови; производительность ея не прерывалась; бремя войны не давило ее такъ тяжело, какъ другіе народы.

На регентѣ и на его женѣ европейскія катастрофы отзывались слабѣе, чѣмъ на комъ бы то ни было. Какое было дѣло эпикурейцу Карльтонскаго дворца до этихъ непрерывныхъ боевъ? Онъ читалъ бюллетени о нихъ съ равнодушіемъ туриста, который смотритъ съ берега на бушующее море. Съ своей стороны и Каролина была слишкомъ занята своей личной жизью, чтобы интересоваться міровыми событіями.

Между тѣмъ, побѣда измѣнила французскимъ знаменамъ; Бонапартъ палъ и союзныя войска вступили въ Парижъ. Радость всей Европы, включая и Англію, доходила до безумія. Русскій императоръ, прусскій король и Блюхеръ сдѣлались кумирами британскихъ патріотовъ, которые впослѣдствіи сосредоточили свое обожаніе на Веллингтонѣ.

Оба монарха приняли приглашеніе посѣтить Лондонъ. Каролина, тѣмъ болѣе любившая оффиціальныя празднества, чѣмъ усерднѣе супругъ ея старался устранять ее отъ нихъ, напередъ радовалась случаю явиться передъ любопытными взорами представителей союзныхъ главныхъ штабовъ во всемъ блеекѣ своего недавняго торжества. Но надеждамъ ея не суждено было сбыться. Она получила письмо отъ королевы Шарлотты, которая запрещала ей, именемъ регента, показываться при дворѣ во время пребыванія въ Лондонѣ иностранныхъ государей. Первымъ движеніемъ Каролины было пренебречь этимъ запрещеніемъ. Но Уайтбрэдъ настоялъ на томъ, чтобы она осталась вѣрна своей роли жертвы и продиктовалъ ей письмо къ королевѣ, съ изъявленіемъ покорности. Узнавъ объ этомъ, Брумъ остался очень недоволенъ. По его мнѣнію, Каролинѣ не слѣдовало упускать этого единственнаго случая заявить свои права передъ Европой; но сдѣланнаго уже нельзя было поправить.

Государи пріѣхали. Привыкнувъ на континентѣ къ картинамъ раззоренія и народной нищеты, послѣдствіямъ долгой войны, они были несказанно поражены зрѣлищемъ зажиточности и довольства, которое они повсюду встрѣчали на своемъ пути въ Англіи. Веселыя деревни, тучныя пастбища, сытый скотъ, дѣятельныя фабрики, лоснящіяся лошади, безчисленные экипажи,-- словомъ, какъ будто совсѣмъ другой міръ, чѣмъ въ Европѣ. Весь Лондонъ пришелъ въ движеніе. Массы народа день и ночь толпились на улицахъ, жаждая взглянуть на героевъ великой борьбы. Энтузіазмъ доходилъ до опьянѣнія. При дворѣ и въ лондонской Сити праздникъ слѣдовалъ за праздникомъ, и изо всей королевской фамиліи одна принцесса Уэльская не участвовала въ этихъ празднествахъ. Регентъ, поощренный первымъ успѣхомъ, пошелъ далѣе, чтобы уничтожить свою жену всевозможными униженіями. Онъ помѣшалъ герцогу Вюртембергскому, родному племяннику Каролины Брауншвейгской, сдѣлать ей визитъ. Онъ велѣлъ присылать къ нему на просмотръ всѣ пригласительные билеты на общественные балы, чтобы собственноручно исключить изъ нихъ билетъ на имя принцессы Уэльской. Русскій императоръ уже садился въ экипажъ, чтобы сдѣлать ей визитъ, когда подоспѣвшій Кэстльригъ упросилъ его, отъ имени регента, отказаться отъ этого намѣренія. Точто также удалось регенту отклонить отъ этого и прусскаго короля, со стороны котораго подобная уступчивость была совершенно неизвинительна, такъ какъ герцогъ Брауншвейгскій умеръ на службѣ Пруссіи. Согласно обычаю, принцесса Уэльская послала одного изъ своихъ придворныхъ привѣтствовать отъ ея имени иностранныхъ монарховъ, на что они должны были бы отвѣтить такою же любезностью; но изъ угожденія регенту, они не сдѣлали и этого.

Всѣ эти мелочи, раздуваемыя духомъ партій, принимали значеніе настоящихъ событій. Брумъ и Уайтбрэдъ коментировали малѣйшій фактъ, разсчитывали каждый шагъ принцессы. Они послали ее на парадный спектакль въ оперѣ, гдѣ появленіе ея послужило поводомъ къ шумной манифестаціи.

Регентъ сидѣлъ въ боковой королевской ложѣ, между русскимъ императоромъ и прусскимъ королемъ. Позади ихъ помѣщались второстепенные принцы. Друзья принцессы устроили такъ, чтобы она вошла въ свою ложу -- находившуюся прямо противъ королевской -- въ то время, когда оркестръ игралъ "God save the king". Обычай требуетъ, чтобы всѣ присутствующіе стояли во время исполненія этого гимна, и Каролина, наравнѣ со всѣми, исполнила это правило этикета. Когда, по окончаніи гимна, она сѣла на переднее мѣсто своей ложи, весь партеръ разразился неистовыми рукоплесканіями.

Одна изъ сопровождавшихъ принцессу дамъ посовѣтовала ей встать и поклониться, но Каролина, сообразивъ, что это было бы уже слишкомъ, отвѣтила своей спутницѣ извѣстной англійской поговоркой.

-- Милая моя, жена Понча -- ничто, когда самъ Пончъ на-лицо.

Регентъ принялъ (или сдѣлалъ видъ, что принялъ) рукоплесканія на свой счетъ и поклонился публикѣ. Придворные подумали, что поклонъ относился къ принцессѣ, и порицали ее за то, что она не отвѣтила на него. Такимъ образомъ, даже лучшіе изъ ея поступковъ истолковывались во вредъ ей.

По окончаніи оперы, публика, хотя и рукоплескала царственнымъ гостямъ, но эти рукоплесканія были ничто въ сравненіи съ той оваціей, которая была сдѣлана принцессѣ Уэльской, лишь только опустѣла королевская ложа. Весь театръ слился въ неумолкаемое "ура!" Каролина поднялась съ мѣста, раскланялась на всѣ стороны и скрылась. Но публика не ограничилась этой оваціей. На улицѣ экипажъ принцессы былъ окруженъ толпой народа, которая кричала "ура"! еще громче, чѣмъ въ театрѣ. Самые пламенные изъ ея поклонниковъ, отворивъ дверцу кареты, просили чести пожать принцессѣ руку и хотѣли выпрячь лошадей, чтобы самимъ запречься вмѣсто нихъ. Людямъ иногда очень хочется походить на скотовъ. Иные даже просто на-просто предлагали пойти и разнести Карльтонскій дворецъ. Чтобы сдержать ихъ, понадобилось все вліяніе Каролины.

-- Будьте благоразумны, друзья мои, пропустите меня и идите спать, говорила она.

Такая кротость и покорность судьбѣ исторгли слезы у ея простодушныхъ поклонниковъ.

-- Храни васъ Господь! кричали ей.-- Мы заставимъ регента любить васъ, пока намъ не удастся отъ него избавиться!

Однако эти шумные тріумфы только въ половину утѣшали принцессу въ униженіяхъ, которыя ей приходилось испытывать отъ двора. Она всюду была исключена, а если ей случалось быть приглашенной на какой-нибудь изъ общественныхъ баловъ, то царственные гости не являлись туда, чтобы не встрѣтиться съ нею. Словомъ, каждый день приносилъ ей новыя оскорбленія. И все же она не могла отказаться отъ надежды видѣть у себя высокихъ гостей. Часто, обнадеженная какимъ-нибудь ложнымъ слухомъ, она одѣвалась въ простой нарядъ, дѣлала всѣ приготовленія къ пріему и ждала... Но часы проходили, принося новое горькое разочарованіе. Эти ежедневныя волненія были истинною пыткою для Каролины. Еще болѣе угнетало ее сознаніе, что она сдѣлалась игрушкой въ рукахъ партій.

-- Что это за жизнь? жаловалась она своимъ дамамъ.-- Не о моемъ счастьи, не о моей чести идетъ дѣло, а объ успѣхахъ Брума, и его партіи. И это вѣчно такъ будетъ, если я не уѣду изъ этой гнусной страны!

Мысль покинуть Англію уже не разъ являлась ея уму и, наконецъ, совершенно овладѣла имъ вслѣдствіе одного случая, показавшаго ей въ яркомъ свѣтѣ ея ложное положеніе.

Посѣщеніе иностранныхъ монарховъ принудило регента призвать свою дочь въ Лондонъ, и молодая принцесса естественно не могла оставаться равнодушной зрительницей униженій, которымъ подвергалась ея мать. Она выразила свой протестъ слѣдующимъ образомъ: однажды, часу въ восьмомъ вечера, воспользовавшись минутой, когда ее оставили одну, она вышла тайкомъ изъ дворца, въ которомъ жила, и, не будучи узнанной, наняла фіакръ и велѣла везти себя въ Кенсингтонскій дворецъ. Каролины не было дома; она уѣхала на нѣсколько дней въ Блэкгитъ. Принцесса Шарлотта объявила, что она будетъ дожидаться своей матери, и что она твердо рѣшилась не покидать ее болѣе. За Каролиной тотчасъ же былъ посланъ курьеръ, и въ то же время послали извѣстить о случившемся Уайтбрэда и Брума. Было уже поздно, когда принцесса Уэльская и ея совѣтники съѣхались въ Кенсингтонскій дворецъ. Но тщетно представляли они молодой дѣвушкѣ, что отецъ ея, какъ регентъ, имѣетъ неограниченную власть надъ нею: она ничего не хотѣла слушать. Пришлось призвать на помощь архіепископа, лорда-канцлера, герцога Суссекскаго. Но сколько они ни увѣряли принцессу, что попытка ея безполезна, что, волей-неволей, ей придется возвратиться,-- она осталась непоколебима. Такъ прошла вся ночь и уже занялся день.

-- Такъ и вы тоже покидаете меня? И вы тоже присоединяетесь къ моимъ врагамъ! упрекала принцесса Шарлотта Брума.

Молодой членъ парламента подвелъ ее къ окну.

-- Видите ли вы эти парки, эти поля? вскричалъ онъ.-- Мнѣ стоитъ только кликнуть кличъ, чтобы они покрылись народомъ. Двѣсти тысячъ человѣкъ сбѣгутся сюда, чтобы положить за васъ жизнь. Но развѣ мы можемъ побѣдить? Да если бы и могли, развѣ вы согласитесь взять на свою совѣсть такіе ужасы, какіе влечетъ за собою междоусобная война? Подумайте хорошенько!

Этотъ доводъ такъ подѣйствовалъ на принцессу, что она, рыдая, согласилась возвратиться въ свой дворецъ.

Послѣ этой продѣлки, надъ молодою дѣвушкой былъ учрежденъ такой строгій надзоръ, что она рѣшительно стала смотрѣть на своего отца, какъ на жестокаго деспота.

Вскорѣ послѣ того она была сосватана за принца Оранскаго, наслѣдника нидерландскаго престола. Бракъ былъ уже совершенно улаженъ дипломатическимъ путемъ и женихъ послалъ невѣстѣ подарки; но Шарлотта, узнавъ объ этой сдѣлкѣ, наотрѣзъ отказала въ своемъ согласіи, и бракъ не состоялся, къ великой досадѣ регента и министерства.

-----

Всѣ эти треволненія, наконецъ, такъ надоѣли Каролинѣ, что она окончательно рѣшилась распроститься съ ненавистною Англіей. Препятствій къ этому не встрѣтилось: враги ея были очень рады избавиться отъ нея. Въ іюлѣ 1814 г., въ парламентъ былъ внесенъ билль объ опредѣленіи принцессѣ Уэльской ежегодной пенсіи въ 35.000 фунт. стерлинговъ. Парламентъ единогласно утвердилъ его. Такимъ образомъ, Каролина пріобрѣла значительную прибавку дохода, а регентъ былъ облегченъ отъ большой пенсіи, которую онъ выдавалъ съ тѣхъ поръ женѣ. Въ проигрышѣ остались одни плательщики налоговъ. Принцесса отпустила большую часть своего штата, распродала свое движимое имущество и сдѣлала всѣ необходимыя распоряженія для продолжительнаго отсутствія. Рѣшеніе ея всѣми одобрялось, какъ самый простой исходъ изъ невыносимаго положенія. Недовольны имъ были только Брумъ и Уайтбрэдъ, терявшіе въ ней полезное для нихъ орудіе.

-- Если вы останетесь, то я ручаюсь за успѣхъ вашего дѣла; если же уѣдете, то я ни за что не ручаюсь, пророчески говорилъ, ей Брумъ.

Но рѣшеніе принцессы было непреложно. Въ началѣ августа она уѣхала въ сопровожденіи многочисленнаго штата, взявъ съ собою и своего пріемыша, которому было тогда лѣтъ двѣнадцать. Каролина отправилась путешествовать подъ именемъ графини Корнуэльской, но все же какъ царственная особа. На фрегатѣ, который везъ ее, былъ поднятъ королевскій флагъ, и въ Дуврѣ форты салютовали ему установленнымъ порядкомъ. Если бы знала Каролина, что говорилъ о ней въ ту минуту ея мужъ! Сидя за столомъ въ веселой компаніи, онъ радостно поднялъ бокалъ, вскричавъ:

-- Счастливый путь принцессѣ Уэльской! И да не ступитъ къ намъ болѣе никогда ея нога!

-----

Послѣ отъѣзда Каролины, въ Англію лишь изрѣдка и черезъ долгіе промежутки времени доходили слухи о ней. Извѣстно было только, что она путешествовала по Германіи и по Италіи; отъ времени до времени въ какой нибудь газетѣ появлялось извѣстіе о посѣщеніи принцессой той или другой мѣстности и, такимъ образомъ, узнали, что она посѣтила Тунисъ, Іоническіе острова, Іерусалимъ. Члены ея свиты, одинъ за другимъ, возвращались въ Англію: сначала статсъ-дамы, потомъ камергеры, затѣмъ шталмейстеръ, наконецъ и медикъ. Но эти дезертированія оставались незамѣченными. Проходили мѣсяцы, годы, а принцесса не возвращалась, и англичане уже начали забывать, что у регента ихъ есть жена, которая странствуетъ по свѣту.

Каролина начала свое путешествіе съ Брауншвейга. Ей хотѣлось побывать на родинѣ и она провела нѣсколько дней съ своимъ братомъ, герцогомъ Брауншвейгскимъ, убитымъ вскорѣ послѣ того при Ватерлоо. Изъ Германіи принцесса отправилась въ Швейцарію, гдѣ она встрѣтилась съ бывшей императрицей Маріей-Луизой, которая, подобно ей, искала разсѣянія въ своемъ вынужденномъ вдовствѣ. Обѣ принцессы обмѣнялись въ Бернѣ цѣлымъ рядомъ обѣдовъ и баловъ. Тутъ Каролина начала обнаруживать явное стремленіе сбросить съ себя всѣ стѣсненія этикета и дать полную волю своимъ фантазіямъ. Сопровождавшія ее строгія англичанки приходили все въ большій и большій ужасъ отъ рискованныхъ шаговъ, которые она дѣлала на этомъ скользкомъ пути. То она являлась на балъ въ туалетѣ, слишкомъ классическомъ для ея сана; то вальсировала восемь часовъ подъ рядъ съ молодымъ историкомъ Сисмонди, бывшимъ въ большой модѣ у знатныхъ иностранокъ, путешествовавшихъ по Швейцаріи. Смѣлость ея разговоровъ и развязность манеръ не приличествовали не только ея сану, но и лѣтамъ, такъ какъ ей шелъ уже сорокъ пятый годъ. Ея придворныя дамы начинали жалѣть, что онѣ послѣдовали за нею, хотя до скандала дѣло не доходило. Но въ Миланѣ, куда маленькій дворъ переѣхалъ изъ Швейцаріи, произошло одно событіе, которому суждено было имѣть важныя послѣдствія. Принцесса отказала одному изъ своихъ лакеевъ и на его мѣсто наняла итальянца. Это былъ мужчина лѣтъ двадцати семи, по имени Бартоломео Бергами, служившій передъ тѣмъ въ курьерахъ у одного итальянскаго генерала. Высокій ростъ, красивое лицо, широкія плечи, стройный станъ и вообще физическія совершенства всегда были въ глазахъ англійской аристократіи рѣшающими условіями при выборѣ слугъ. Въ Лондонѣ, прежде чѣмъ нанять лакея, его осматриваютъ какъ лошадь въ таттерсалѣ, и люди, промышляющіе лакейскимъ ремесломъ, отлично знаютъ цѣну своимъ физическимъ достоинствамъ.

Въ этомъ отношеніи Бартоломео Бергами былъ безспорно самымъ подходящимъ человѣкомъ для своей должности. Это было великолѣпное животное, ростомъ въ шесть футовъ, съ античными формами, матовымъ цвѣтомъ лица, бархатными глазами, черными вьющимися волосами надъ низкимъ лбомъ и серебряными серьгами въ ушахъ. Онъ былъ похожъ на гладіатора-аллоброга, сохранившагося среди нашей выродившейся расы.

При первомъ же взглядѣ на него, принцесса Уэльская велѣла своему мэтръ-д'отелю взять его, и Бергами въ тотъ же день вступилъ въ отправленіе своихъ обязанностей.

Классическая красота новаго лакея всѣхъ поражала, хотя она и потеряла подъ ливреей свой первобытный характеръ. Однако, дамы принцессы должны были вскорѣ сознаться, что она оказываетъ ему болѣе вниманія, чѣмъ сколько приличествовало бы даже художницѣ но профессіи. Она засматривалась на него, безпрестанно подзывала его, говорила съ нимъ необыкновенно мягко и ласково и ни отъ кого не хотѣла болѣе принимать услугъ, кромѣ него.

Съ переѣздомъ въ Неаполь, странное расположеніе принцессы къ своему слугѣ сдѣлалось еще болѣе подозрительнымъ. До того времени въ домахъ, гдѣ она останавливалась, у нея всегда были отдѣльные и удаленные отъ службъ покои, и пріемышъ ея, Уильямъ Остинъ, обыкновенно спалъ въ одной съ нею комнатѣ. Такія же распоряженія были сдѣланы и въ Неаполѣ. Но, къ общему удивленію, принцесса на другой же день по пріѣздѣ велѣла измѣнить ихъ. Находя, что Уильямъ Остинъ сталъ слишкомъ большимъ мальчикомъ, чтобы спать въ одной съ нею комнатѣ, Каролина помѣстила его отдѣльно, а такъ какъ она боялась оставаться одна въ этой уединенной виллѣ, то одинъ изъ ея слугъ долженъ былъ помѣститься въ смежной съ ея спальной комнатѣ, чтобы слышать ея зовъ. Честь эта выпала не одному изъ ея старыхъ слугъ,-- людей испытанной вѣрности, а итальянцу Бергами. Въ тотъ же вечеръ Каролина отправилась въ оперу, но рано возвратилась оттуда. Раздѣваясь, она удивила камеръ-юнгферу своимъ нетерпѣніемъ и волненіемъ. Кончивъ свой ночной туалетъ, она отпустила служанку, строго наказавъ, чтобы къ ней не пускали Остина.

Съ этого дня всѣ замѣтили, что Бартоломео Бергами началъ зазнаваться и сдѣлался непомѣрно наглъ съ остальною прислугой.

Страстная, можно сказать -- фатальная привязанность Каролины къ Бергами скоро заставила ее забыть всякую осторожность. Она не могла пробыть безъ него ни одного часа и рискнула даже взять его съ собою на костюмированный балъ, который далъ въ честь ея Мюратъ. Но Бергами, одѣтый туркомъ, былъ узнанъ, оскорбленъ и вынужденъ уѣхать. Принцесса послѣдовала за нимъ. Разъ онъ былъ раненъ лошадью въ ногу, и Каролина безпрестанно навѣщала его, ухаживала за нимъ, сидѣла въ его комнатѣ. Она употребляла всѣ средства, чтобы поддержать свою красоту, и приходила въ отчаяніе, когда замѣчала на своемъ лицѣ слѣды времени. Въ одномъ изъ писемъ къ своему повѣренному въ Лондонѣ, принцесса, говоря объ испрошенной ею прибавкѣ пенсіи въ 6.000 фунтовъ стерлинговъ, прибавляетъ въ свое оправданіе, выражаясь въ третьемъ лицѣ: "При дворѣ принцессы находится одинъ очень сумасбродный джентльменъ, который предъявляетъ неслыханныя притязанія и ничѣмъ не удовлетворяется" {Въ рукописяхъ Британскаго Музея.}.

Лица, составлявшія свиту принцессы, возмущенныя фактами, которые были уже слишкомъ очевидны, начали одно за другимъ покидать ее подъ различными предлогами, и вскорѣ у принцессы не осталось ни одной придворной дамы. Бергами, продолжавшій исполнять до той поры должность лакея, началъ пренебрегать своими обязанностями и вскорѣ послѣ того былъ возведенъ въ званіе шталмейстера. Милость къ нему принцессы на этомъ не остановилась. Она взяла къ себѣ на воспитаніе его маленькую дочь, которую слуги прозвали Пикаронкой. Впослѣдствіи ихъ заставили величать ее "принцессой". Братъ Бергами былъ принятъ въ штатъ принцессы, въ качествѣ курьера, а мать и сестра его были приставлены къ дѣвочкѣ. Впослѣдствіи, когда у принцессы не осталось ни одной статсъ-дамы, она вздумала взять къ себѣ въ этомъ качествѣ вторую сестру Бергами, Анджелу, которую нарядили въ титулъ графини д'Ольди. Родство ея съ Бергами въ началѣ скрывалось, вслѣдствіе чего одна изъ сестеръ фаворита обѣдала за однимъ столомъ съ принцессой, а мать его и другая сестра обѣдали съ прислугой. Въ Венеціи Каролина прицѣпила къ своему двору англичанина Борреля, но и этотъ случайный камергеръ не долго выдержалъ. Фамильярность принцессы съ Бергами не оставляла болѣе никакихъ сомнѣній на счетъ ихъ взаимныхъ отношеній, и Боррель счелъ за лучшее удалиться. Послѣднимъ покинулъ принцессу д-ръ Голлэндъ, который, какъ физіологъ, могъ мириться съ самыми крайними фактами въ этомъ отношеніи. Отдѣлавшись отъ всей своей англійской свиты, Каролина, казалось, вздохнула свободнѣе и сбросила съ себя послѣднія стѣсненія. Она по цѣлымъ днямъ играла въ карты съ Бергами. По вечерамъ онъ пѣлъ ей романсы или тѣшилъ ее итальянскими фарсами. Окруженная людьми, которые не понимали по-англійски и, какъ казалось, не могли имѣть никакихъ сношеній съ далекой Англіей при тогдашнихъ трудностяхъ сообщеній, принцесса была совершенно спокойна и не помышляла объ опасностяхъ. Бергами обѣдалъ за ея столомъ и спалъ въ смежной съ нею комнатѣ всюду, гдѣ бы она ни находилась. Она при всѣхъ слугахъ называла его "amico" и "cuor mio".

Капитанъ одного французскаго парохода, на которомъ принцесса собиралась сдѣлать морской переѣздъ, предупредилъ ее, что онъ не допуститъ, чтобы Бергами обѣдалъ за капитанскимъ столомъ послѣ того, какъ онъ, капитанъ, видѣлъ его стоящимъ съ салфеткой позади его собственнаго стула во время одного изъ предшествовавшихъ переѣздовъ принцессы на томъ же пароходѣ. Каролина пыталась расположить капитана къ уступчивости и сослалась на примѣръ одного изъ его собратовъ, болѣе снисходительнаго; но непреклонный морякъ возразилъ, что собратъ его не имѣлъ случая видѣть бабочку въ состояніи куколки, и кончилось тѣмъ, что принцесса должна была обѣдать за особымъ столомъ съ своимъ фаворитомъ и его сестрой. Чтобы утѣшить Бергами за этотъ щелчекъ, нанесенный его самолюбію, Каролина выхлопотала для него крестъ Мальтійскаго ордена, и бывшаго слугу начали величать "кавалеромъ". Но вскорѣ и этотъ титулъ былъ признанъ недостаточнымъ: Бергами сдѣлался "барономъ". Каролина заставляла писать съ себя портреты во всѣхъ видахъ и позахъ для своего друга. На одномъ изъ нихъ она была изображена одалиской, Бергами -- султаномъ, а Пикаронка -- невольницей.

Востокъ былъ тогда въ модѣ и принцесса рѣшилась предпринять путешествіе въ Константинополь, Малую Азію и Іерусалимъ. Въ священномъ городѣ она купила для "барона" за большія деньги крестъ Гроба Господня и, разохотившись, сама учредила новый рыцарскій орденъ св. Каролины, который раздала всѣмъ своимъ слугамъ. Командоромъ этого ордена она сдѣлала Бергами, выдавъ ему патентъ на это званіе. Справедливость требуетъ прибавить, что примѣромъ ей послужилъ въ этомъ случаѣ Наполеонъ I, котораго она посѣтила на островѣ Эльбѣ, гдѣ онъ искалъ разсѣянія отъ скуки въ подобныхъ же занятіяхъ. По возвращеніи въ Италію, принцесса купила для Бергами виллу Барону, гдѣ она провела съ нимъ зиму 1816 года. Вся семья Бергами уже обѣдала за однимъ столомъ съ принцессой и "баронъ" велъ себя въ ея присутствіи съ крайней безцеремонностью. Онъ сидѣлъ и не снималъ шляпы, даже когда Каролина принимала посѣтителей. Привязанность ея къ нему доходила до чего-то болѣзненнаго. Если онъ отлучался на нѣсколько часовъ, то она волновалась отъ нетерпѣнія, не отходила отъ окна и выбѣгала къ нему на встрѣчу.

-----

Какъ ни велико было въ ту пору разстояніе отъ Англіи до Италіи, однако, слухи о такой невѣроятной неосторожности не могли не дойти до Лондона. Впрочемъ, эти смутные слухи не оказывали большого дѣйствія на англійскій народъ, который продолжалъ оставаться предубѣжденнымъ въ пользу принцессы Уэльской и объяснялъ слухи эти систематической клеветой, преслѣдующей ее и въ чужихъ краяхъ. Воспоминаніе объ ея прошлыхъ несчастьяхъ, непопулярность регента и традиціонная преданность англичанъ наслѣдницѣ престола еще поддерживали Каролину въ общественномъ мнѣніи.

Но въ 1817 г., принцесса Шарлотта, вышедшая замужъ за принца Саксенъ-Кобургскаго, умерла, разрѣшившись отъ бремени мертвымъ ребенкомъ. Эта потеря лишила принцессу Уэльскую ея главной опоры въ борьбѣ съ мужемъ. Похоронивъ дочь, регентъ началъ внимательнѣе прислушиваться къ вѣстямъ изъ Италіи, въ надеждѣ найти достаточный поводъ къ разводу, который позволилъ бы ему вступить во вторичный бракъ. Онъ принялся старательно собирать свѣдѣнія о Каролинѣ. Тайные шпіоны его выслѣживали ее уже съ 1815 года и результатомъ ихъ доносовъ было то, что послѣ смерти принцессы Шарлотты регентъ послалъ въ Италію тайную комиссію изъ трехъ преданныхъ ему людей, съ порученіемъ собрать всѣ свѣдѣнія о поведеніи его жены. Комиссія, щедро снабженная деньгами и рекомендательными письмами къ англійскимъ посольствамъ, основалась въ Миланѣ, откуда она распространила свою дѣятельность на всѣ тѣ мѣста, гдѣ живала принцесса, собирая справки и допрашивая свидѣтелей. Такимъ образомъ, ей удалось собрать длинный рядъ подавляющихъ обвиненій. Нечего и прибавлять, что средства, которыми онѣ добывались, невсегда были похвальными.

Въ январѣ 1820 г., Георгъ III скончался и регентъ былъ провозглашенъ королемъ, подъ именемъ Георга IV. Около того же времени умеръ и герцогъ Кентскій, который одинъ изъ всѣхъ членовъ королевской семьи оставался неизмѣннымъ защитникомъ Каролины.

Со вступленіемъ на престолъ Георга IV, участіе къ судьбѣ его жены пробудилось, и всѣ спрашивали себя, гдѣ она и что она предприметъ, сдѣлавшись королевой. Газеты, давно уже не печатавшія о ней никакихъ извѣстій, сообщили, что она находится въ Марселѣ, подъ именемъ графини д'Ольди, и намѣревается возвратиться оттуда въ Италію. Георгъ IV, съ своей стороны, отозвался на эти вопросы, но только въ болѣе грубой формѣ. Въ указѣ, который онъ издалъ въ качествѣ главы англиканской церкви, для установленія формулы молитвъ за царствующій домъ, имя его жены было выпущено. Это было нѣмымъ, но яснымъ отказомъ въ признаніи ее королевой: до того времени она упоминалась въ молитвахъ, какъ принцесса Уэльская.

Подобнаго факта оппозиція не могла оставить безъ вниманія. Въ февралѣ, одинъ изъ членовъ палаты общинъ спросилъ министерство, какое содержаніе будетъ назначено королевѣ, такъ какъ пенсія, назначенная ей въ качествѣ принцессы Уэльской, прекращалась съ перемѣной этого титула, а въ бюджетѣ двора объ этомъ ничего не упоминалось.

Кэстльригъ поспѣшилъ успокоить вопрошавшаго увѣреніемъ, что высокая особа, о которой идетъ рѣчь, не останется безъ средствъ. Другой членъ палаты прямо спросилъ, почему имя королевы не упоминается въ молитвахъ, тогда какъ имя принцессы уэльской упоминалось. Отрицается ли ея право на королевскій санъ? Но это невозможно безъ постановленія парламента. Если противъ нея существуютъ какія нибудь обвиненія, то они должны быть заявлены парламенту. До оратора, какъ и до всѣхъ, дошли неблагопріятные для нея слухи,-- слухи такого рода, что если бы они подтвердились, то присутствіе ея на престолѣ было бы позоромъ для націи; но основываться на однихъ слухахъ нельзя. Если существуютъ улики, то пускай ихъ предъявятъ. Брумъ, въ свою очередь, защищалъ королеву "противъ преслѣдующихъ ее клеветъ и коварныхъ инсинуацій". Первый министръ оправдывался въ приписанныхъ ему инсинуаціяхъ и объявилъ, въ заключеніе, что всѣ члены королевской фамиліи будутъ обезпечены надлежащимъ образомъ. Повидимому, министерство искренно думало, что весь вопросъ сводится на финансовое обезпеченіе и что Каролина не станетъ предъявлять своихъ королевскихъ правъ и останется мирно жить за-границей, пока ей будутъ выдавать ея пенсію. Но это значило не знать характеровъ Каролины и Георга IV и не предусматривать прямыхъ послѣдствій фактовъ.

Съ одной стороны, исключеніе имени королевы изъ молитвъ за царствующій домъ дало оппозиціи оружіе, которымъ она искусно воспользовалась во время выборовъ 1820 года, возбудивъ въ странѣ сильную агитацію въ пользу Каролины; съ другой -- сама королева не преминула замѣтить быстрый упадокъ своего кредита при иностранныхъ дворахъ. До того времени, что бы она ни дѣлала и кѣмъ бы себя ни окружала, въ ней всѣ видѣли наслѣдницу англійскаго престола; но съ тѣхъ поръ, какъ мужъ ея отказался раздѣлить съ нею этотъ престолъ, она стала въ глазахъ всѣхъ не болѣе какъ авантюристской. Австрійскій императоръ оставилъ безъ отвѣта письмо, въ которомъ она жаловалась ему на окружавшее ее шпіонство. Въ Пезаро, губернаторъ отнялъ у нея почетную стражу, которую она постоянно имѣла въ качествѣ принцессы Уэльской. Англійскіе дипломатическіе агенты отказывали ей въ паспортахъ, которыхъ она требовала въ качествѣ королевы.

Къ этимъ дѣйствительнымъ униженіямъ присоединилась еще какая-то манія видѣть повсюду гоненія, шпіоновъ и даже опасаться за свою жизнь. Каролинѣ стало казаться, что всѣ противъ нея въ заговорѣ, всѣ систематически притѣсняютъ и оскорбляютъ ее. Даже если ее заставляли на станціи дожидаться лошадей, то она и въ этомъ видѣла умышленную обиду. Она стала бояться отравы и ѣла только блюда, приготовленныя ея собственнымъ, преданнымъ ей, поваромъ.

Въ такомъ-то состояніи духа она получила извѣстія изъ Англіи, увѣдомлявшія ее, что друзья ея остаются вѣрны ей; что ея права, какъ супруги и королевы, публично отстаиваются; что не партія только, а цѣлый народъ рукоплещетъ ея имени въ своихъ собраніяхъ.

Этого было слишкомъ достаточно, чтобы отуманить голову Каролины и заставить ее закрыть глаза на дѣйствительность. Безъ сомнѣнія, она уже давно привыкла оправдывать свое поведеніе поведеніемъ своего мужа; она давно пришла къ убѣжденію, что для партій не существуетъ истины, а существуютъ только системы, и что нѣтъ такого факта, котораго нельзя было бы отрицать.

Могла ли она колебаться? Съ одной стороны -- корона, почетъ, слава возможной побѣды; съ другой -- безвѣстность, униженіе и позоръ. Каролина не забыла своего прошлаго торжества и жаждала новой борьбы, новыхъ ощущеній. По всей вѣроятности, ей уже опротивѣли ея грязныя любовныя похожденія, которымъ она отдала шесть лѣтъ своей жизни. Словомъ,-- рѣшеніе ея было принято и вскорѣ распространился слухъ, что она возвращается въ Англію.

Въ концѣ апрѣля, англійскія газеты заговорили, что королева вѣроятно возвратится, а, спустя мѣсяцъ, уже стало извѣстно, что она возвращается, что она прислала нарочнаго съ письмомъ къ герцогу Іоркскому (наслѣднику престола), съ протестомъ противъ формулы молитвъ за царствующій домъ; что она потребовала отъ лорда-канцлера, чтобы для нея былъ приготовленъ одинъ изъ королевскихъ дворцовъ и предписала лорду адмиралтейства выслать за нею въ Калэ яхту. Всѣ эти документы носили подпись: "Каролина, королева англійская".

Такое мужество, такая смѣлая рѣшимость идти на встрѣчу обвиненіямъ и общественному суду, не могли не расположить публику въ пользу Каролины. Всѣ съ жадностью читали извѣстія объ ея проѣздѣ черезъ Францію. Альдерменъ Вудъ и леди Гамильтонъ выѣхали къ ней на встрѣчу, встрѣтили ее въ Монбарѣ и возвращались въ ея свитѣ. Она проѣхала уже Мелэнъ, миновала Парижъ, прибыла въ Абдевиль. Вотъ, она уже въ Сентъ-Омерѣ...

И на всѣхъ устахъ былъ одинъ вопросъ:

-- А Бергами?

Бергами сопровождалъ королеву. Теперь это былъ уже "графъ Бергами" -- графъ Священной имперіи. Газеты изображали его какъ аристократа во всѣхъ отношеніяхъ. "Графъ Бергами, говорили онѣ съ удивительной серьезностью, мужчина среднихъ лѣтъ, высокаго роста, съ военною осанкой. Онъ полонъ почтительнаго вниманія къ ея величеству. Манеры его обличаютъ въ немъ вполнѣ аристократа. Какъ слышно, онъ пользуется безграничнымъ довѣріемъ королевы, которое онъ снискалъ своею преданностью и усердіемъ въ управленіи ея финансовыми дѣлами". Къ этому прибавляли не менѣе серьозно, что Бергами заслужилъ свои ордена "въ рядахъ французской арміи, во время похода въ Россію, гдѣ онъ отличился храбростью".

-----

Каролина пріѣхала въ Сентъ-Омеръ въ сопровожденіи лорда Гуда, леди Гамильтонъ, Уильяма Остина, Бергами и Пикаронки. Комендантъ Сентъ-Омера тотчасъ явился привѣтствовать ее и предложилъ почетную стражу, но королева отказалась, объявивъ, что она не приметъ отъ одного изъ французскихъ городовъ того, въ чемъ ей отказали всѣ другіе. Въ Сентъ-Омерѣ, Каролина была встрѣчена Брумомъ, вмѣстѣ съ которымъ пріѣхалъ и лордъ Гэтчисонъ, привезшій мирныя предложенія отъ короля.

Въ виду необычайнаго волненія, возбужденнаго во всѣхъ классахъ англійскаго общества предстоявшимъ прибытіемъ королевы, министерство посовѣтовало королю попытаться уладить дѣло мирнымъ путемъ и не доводить до скандала. Георгъ IV избралъ посредникомъ лорда Гэтчисона, бывшаго друга принцессы Уэльской. Онъ передалъ Каролинѣ, что король предлагаетъ ей 50.000 стерлинговъ ежегодной пенсіи съ тѣмъ, чтобы она отказалась отъ титула и прерогативъ королевы, никогда болѣе не возвращалась въ Англію и именовалась впредь Каролиной Брауншвейгской. Въ случаѣ несогласія, король грозилъ, тотчасъ по пріѣздѣ ея въ Англію, возбудить противъ нея уголовный процессъ, по обвиненію въ прелюбодѣяніи, что, съ ея стороны, какъ королевы, равнялось государственной измѣнѣ.

Брумъ, ясно понимавшій опасность, склонялся къ принятію предложеній; но Каролина, уже глубоко оскорбленная его намекомъ на необходимость разлуки съ Бергами, и увидѣвшая въ предложеніяхъ короля признакъ слабости и боязни, отказалась даже разсуждать о нихъ и тотчасъ же уѣхала въ Калэ.

Она не нашла тамъ королевской яхты, которую ожидала найти, и должна была сѣсть на отходившій въ Дувръ почтовый корабль "Принцъ-Леопольдъ". Бергами, посадивъ ее на корабль, уѣхалъ съ дочерью обратно въ Италію. Газеты виговъ возвѣстили, что, передавъ королеву въ вѣрныя руки и не желая служить для нея стѣсненіемъ, онъ подалъ въ отставку.

1-го іюня 1820 г., "Принцъ-Леопольдъ" показался въ виду Дувра, куда уже за два дня передъ тѣмъ сошлись массы народа, чтобы видѣть прибытіе королевы. Военныя власти находились въ большомъ затрудненіи, не зная, какъ ее встрѣтить: салютовать ли, или не салютовать? Какъ было разрѣшить такую важную задачу? Наконецъ, плацъ-комендантъ, увлеченный всеобщимъ энтузіазмомъ, рѣшился сдѣлать королевскій салютъ.

Каролина высадилась. Безчисленныя толпы народа покрывали берегъ, окрестныя высоты и всѣ улицы, ведущія къ порту. При появленіи королевы раздалось нескончаемое "ура!" слившееся съ грохотомъ пушечныхъ салютовъ. Всѣ головы были обнажены и десятки тысячъ рукъ махали шляпами и платками. Никто не спрашивалъ себя, виновна королева или невинна; всѣ видѣли только ея смѣлость и рѣшимость, которыя возбуждали всеобщій восторгъ. Весь путь отъ Дувра до Лондона былъ для Каролины настоящимъ тріумфомъ. Народъ выпрягалъ лошадей и везъ на себѣ ея экипажъ. Всюду ее встрѣчали депутаціи съ музыкой и знаменами; муниципалитеты подносили ей адресы, женщины -- букеты. Вся дорога была покрыта народомъ въ праздничныхъ одеждахъ; кавалькады изъ мужчинъ и дамъ провожали экипажи королевы, и всюду раздавался крикъ: "Да здравствуетъ наша милостивая монархиня!" Публика съ участіемъ замѣчала, что Каролина похудѣла, что щеки ея впали и поблѣднѣли, въ волосахъ проглядывала сѣдина. Слѣды времени приписывались несчастью.

6-го іюня, весь Лондонъ высыпалъ на улицу, чтобы встрѣтить королеву. Народный восторгъ доходилъ до изступленія. Между тѣмъ, лордъ-канцлеръ, какъ и адмиралтейство, не отозвался на требованіе Каролины и не приготовилъ для нея дворца. Ей пришлось остановиться у альдермена Куда, гостепріимно предложившаго ей свой домъ. Путь къ этому дому не лежалъ мимо Карльтонъ-Гоуза, но друзья королевы сдѣлали крюкъ, чтобы дать случай ея мужу видѣть ея тріумфальный въѣздъ. Дворцовый караулъ, застигнутый врасплохъ, отдалъ ей честь, но какъ-то нерѣшительно и неловко. Толпа, оцѣнивъ пикантность этого эпизода, еще громче заголосила: "ура!" Каролина съ трудомъ добралась до дома альдермена. Прибывъ туда, наконецъ, она вышла на балконъ, поблагодарила народъ и сказала, что она нуждается въ отдыхѣ,-толпа тотчасъ разошлась. Вечеромъ большая часть клубовъ и многіе частные дома были иллюминованы, а нѣкоторые изъ черезчуръ пылкихъ поклонниковъ королевы даже побили стекла въ домѣ перваго министра. Между тѣмъ, въ Сити уже подписывался, подъ руководствомъ лорда мэра, адресъ къ Каролинѣ, поздравлявшій ее съ тѣмъ, что она "счастливо избѣжала гнуснаго заговора противъ ея чести и жизни". Въ то же самое время составлялось королевское посланіе къ обѣимъ палатамъ, съ приложеніемъ протоколовъ слѣдствія миланской комиссіи, вложенныхъ въ Зеленый пакетъ, запечатанный государственною печатью. Посланіемъ требовалось назначеніе парламентскаго слѣдствія по обвиненіямъ, тяготѣвшимъ надъ Каролиной Брауншвейгской. Палата общинъ тотчасъ рѣшила не открывать Зеленаго пакета, чтобы не усиливать народнаго возбужденія, и безъ того уже принимавшаго опасный характеръ, а пригласить обѣ стороны къ полюбовному соглашенію. Мнѣніе это, предложенное Вильдберфорсомъ, было одобрено единогласно. Королева объявила, что она согласна на всякую сдѣлку, "сообразную съ ея честью"; но рѣшеніе короля было неизмѣнно. Онъ поклялся покончить съ Каролиной и добиться развода.

Тщетно представляли ему, что англійскій народъ взглянетъ на обвиненія сквозь призму своихъ симпатій; тщетно доказывали вѣроятность парламентскаго пораженія и даже опасность революціи: онъ и слушать не хотѣлъ. Министры его ясно сознавали опасность. Они понимали, что общественное мнѣніе не станетъ разбирать основательности обвиненій противъ Каролины; каковы бы ни были ея вины, ихъ признаютъ вызванными и во-сто кратъ превзойденными неслыханнымъ гоненіемъ. Притомъ же самая крайность фактовъ дѣлала ихъ невѣроятными, и явись хотя бы десять тысячъ свидѣтелей,-- имъ все-таки не повѣрили бы.

Противъ всѣхъ этихъ разсужденій могъ быть выставленъ только одинъ доводъ, но зато самый дѣйствительный: воля короля. Онъ предоставилъ на выборъ министерству, или возбудить процессъ, или подать въ отставку,-- и оно предпочло первое. Въ то же время, король не шелъ въ своихъ предложеніяхъ далѣе того, что онъ предлагалъ въ Сентъ-Омерѣ, а Каролина, разъ отвергнувъ эти условія, не могла принять ихъ. Палата общинъ, проникнутая сознаніемъ опасности, рѣшилась, наконецъ, послать къ королевѣ адресъ, чтобы просить ее отказаться отъ включенія ея имени въ молитвы. Депутація отъ парламента, предводимая Вильберфорсомъ, отправилась къ Каролинѣ съ этимъ адресомъ. Толпа, стоявшая передъ ея домомъ, встрѣтила депутатовъ свистками и оскорбленіями. Каролина приняла ихъ, но отвѣтила, что въ положеніи, въ которое ее поставили, она не можетъ ни отказаться отъ своего священнаго права, ни взять назадъ свою апелляцію къ общественному суду. Послѣднее относилось къ прошенію, которое она послала палатѣ лордовъ, съ протестомъ противъ тайныхъ комиссій и съ требованіемъ гласнаго суда. Парламенту ничего болѣе не оставалось, какъ открыть Зеленый пакетъ.

Между тѣмъ, Каролина посѣщала школы и благотворительныя учрежденія и принимала адресы отъ большихъ городовъ. На чудовищныхъ митингахъ рукоплескали ея имени и провозглашали ее самой чистой и многострадальной изъ женщинъ; враждебныя ей газеты публично сжигались. Въ народѣ со слезами говорили о судьбѣ несчастной королевы, лишенной дворца, переносящей всевозможныя униженія отъ раболѣпнаго двора, оклеветанной продажной печатью, но сильной своею невинностью и готовой встрѣтить лицомъ къ лицу всѣ государственныя власти, вступившія въ заговоръ противъ нея.

4-го іюля, въ палатѣ лордовъ былъ прочитанъ докладъ миланской комиссіи. Каролина обвинялась въ преступной связи съ иностранцемъ, занимавшимъ при ней должность лакея, и въ цѣломъ рядѣ дѣяній самаго преступнаго свойства. Обвиненіе было основано на показаніяхъ множества лицъ всѣхъ классовъ и въ различныхъ частяхъ Европы.

Но ослѣпленіе партій было такъ велико, что даже публичное оглашеніе этихъ позорныхъ фактовъ, вмѣсто того, чтобы повредить Каролинѣ, вызвало въ публикѣ только глубокую ненависть и презрѣніе къ ея врагамъ. "Только-то! всего одинъ любовникъ!" восклицали многіе. "Однако, фантазія враговъ королевы истощается! Въ прежнія времена, они приписывали ей съ пол-дюжины любовниковъ и тайную беременность... Хороши и министры! увѣряютъ, что она жила заграницей въ любовной связи съ лакеемъ,-- и предлагаютъ ей 50.000 фунтовъ стерлинговъ пенсіи для мирнаго продолженія этого похвальнаго образа жизни! Очень были бы польщены иностранные дворы, къ которымъ являлась бы эта счастливая чета!.."

Но главной причиной раздраженія націи противъ короля было то, что онъ, вмѣсто того, чтобы старательно скрывать отъ всей Европы язвы, позорившія королевскую семью, съ честью которой англійскій народъ привыкъ связывать свою собственную честь, раскрылъ ихъ передъ всей Европой. Этого Англія не простила Георгу IV даже черезъ пол-вѣка, и невинность Каролины Брауншвейгской остается для большинства англичанъ догматомъ патріотической вѣры.

Народное волненіе возрастало по мѣрѣ того, какъ приближался день публичныхъ преній. Всѣ знали, что королева будетъ присутствовать на засѣданіяхъ палаты лордовъ, и что съ континента вызваны многочисленные свидѣтели, но имена ихъ оставались неизвѣстными. Вопреки всѣмъ правиламъ, министерство отказалось показать списокъ ихъ даже самой подсудимой, опасаясь, что приверженцы королевы прибѣгнутъ къ насилію противъ этихъ людей. Дѣйствительно, толпа побила многихъ итальянцевъ, высадившихся въ Дуврѣ, по одному подозрѣнію, что это свидѣтели противъ королевы. Органы виговъ передавали самые невѣроятные слухи объ этихъ людяхъ, будто бы не имѣющихъ никакой профессіи и отличавшихся полнѣйшею безнравственностью. Многое въ этихъ слухахъ было преувеличено, а частью и совсѣмъ ложно, но публика была расположена вѣрить имъ. Къ тому же свидѣтели были итальянцы и паписты; имъ заплатили за то, чтобы они пріѣхали, такъ какъ это были люди бѣдные; понятно, что при такихъ условіяхъ всѣ считали ихъ подкупленными...

Настало 17-е августа, день открытія парламентскаго процесса. Вся площадь передъ Вестминстерскимъ дворцомъ, въ которомъ засѣдаютъ палаты, была запружена народомъ. Военные посты были усилены; конные патрули непрерывно объѣзжали улицы. Народъ былъ спокоенъ, но въ этомъ спокойствіи было что-то угрожающее.

Зала засѣданій была переполнена; палата лордовъ собралась въ полномъ составѣ. Для королевы было приготовлено кресло по правую руку престола, и тутъ же помѣщались члены делегаціи отъ палаты общинъ. Не успѣла еще кончиться перекличка, какъ съ улицы донеслось громогласное "ура!" возвѣстившее о прибытіи королевы. Каролина вошла въ сопровожденіи леди Гамильтонъ и нѣсколькихъ преданныхъ друзей. На ней было черное платье, покрытое дорогими кружевами, а на головѣ -- бѣлый вуаль, ниспадавшій длинными складками, на половину скрывая лицо и маскируя тучный станъ. Этотъ нарядъ придавалъ королевѣ траурный и величественный видъ. При входѣ ея, всѣ пэры поднялись съ мѣстъ. Она поклонилась имъ и заняла свое мѣсто, пригласивъ ихъ жестомъ сдѣлать то же.

Представитель министерства прочелъ билль о преданіи суду королевы Каролины-Амаліи-Елизаветы за преступную связь съ итальянцемъ Бартоломео Бергами; о лишеніи ее всѣхъ правъ и прерогативъ, связанныхъ съ королевскимъ титуломъ, и о расторженіи брачныхъ узъ, связывавшихъ съ нею короля Георга IV.

Каролина невозмутимо выслушала чтеніе билля. Послѣ этого слово было дано ея защитникамъ, Бруму и Денмэну, которые, въ краснорѣчивыхъ рѣчахъ, возражали противъ обсужденія билля, стараясь доказать, что королеву предаютъ суду не за указанныя въ немъ вины, а за то, что она отказалась принять сдѣланныя ей предложенія и остаться на континентѣ. Если бы поведеніе королевы позорило націю, то министерство, конечно, не продложило бы ей 50.000 фунтовъ пенсіи на продолженіе ея, будто бы, позорнаго образа жизни. Мало того, ей обѣщали даже, что обѣ палаты вотируютъ къ ней адресъ, если она приметъ эти предложенія. Но въ условія входило отреченіе ея величества отъ своего права на поминаніе въ молитвахъ ея имени, отъ чего она не могла отказаться, такъ какъ фактъ этотъ, самъ по себѣ, могъ бы дать поводъ къ оскорбительнымъ заключеніямъ на ея счетъ.

Палата не приняла во вниманіе этихъ возраженій и постановила перейти къ обсужденію билля. Генеральный атторней началъ чтеніе обвинительнаго акта, которое заняло три засѣданія. Каждый день прибытіе королевы въ Вестминстерскій дворецъ привѣтствовалось шумными оваціями уличной толпы. Подобныя же встрѣчи дѣлались и тѣмъ изъ пэровъ, которые подали голосъ противъ разсмотрѣнія билля, тогда какъ члены большинства встрѣчались свистками и иногда даже комками грязи.

Начался допросъ свидѣтелей. Мы уже сказали, что большинство изъ нихъ были паписты и люди низшаго класса, что возбуждало противъ нихъ двойное предубѣжденіе: религіозное и аристократическое. Вдобавокъ, они говорили по-итальянски и публика слушала ихъ показанія отъ переводчиковъ, изъ вторыхъ устъ, чѣмъ значительно ослаблялось впечатлѣніе непосредственности, которое производили показанія свидѣтелей со стороны защиты, преимущественно англичанъ.

Первымъ изъ допрошенныхъ свидѣтелей былъ Теодоръ Маджіокки, бывшій лакей принцессы Уэльской. При видѣ его, она была такъ изумлена, что у нея вырвалось невольное восклицаніе:

-- Теодоръ! О нѣтъ!.. нѣтъ!..

И съ этими словами она покинула залу и больше не показывалась впродолженіе всего засѣданія. Когда волненіе, возбужденное этимъ эпизодомъ, улеглось, Маджіокки началъ свое показаніе. Онъ изложилъ длинную исторію сумасбродствъ Каролины, у которой онъ прослужилъ три года, и подкрѣпилъ свои показанія самыми мельчайшими, самыми подавляющими подробностями. Онъ не только видѣлъ, какъ и всѣ слуги принцессы, возраставшее вліяніе на нее Бергами, но имѣлъ случай подмѣтить многія характеристическія обстоятельства ихъ связи, которыя онъ и описалъ передъ всею публикой. Впечатлѣніе, произведенное его показаніемъ, было ужасно для чести Каролины; друзья ея были уничтожены, и это впечатлѣніе распространилось на всю страну, по мѣрѣ того, какъ газеты разносили его по провинціямъ. Но въ столицѣ оно произвело на массы совсѣмъ обратное дѣйствіе и еще болѣе ожесточило ихъ противъ правительства. Въ бѣдныхъ кварталахъ всѣ лица были мрачны; во всѣхъ глазахъ свѣтился зловѣщій огонь.

-- Кончено! говорили другъ другу люди, встрѣчаясь.-- Злодѣи торжествуютъ! Они поклялись погубить ее.

По свидѣтельству всѣхъ современниковъ, вечеромъ этого дня, 21-го августа, довольно было бы одной искры, чтобы возжечь пожаръ и вызвать въ Лондонѣ кровопролитный мятежъ. Въ гостиныхъ съ жаромъ коментировали восклицаніе королевы при видѣ Маджіокки, которое всѣ объясняли себѣ изумленіемъ и страхомъ.

Однако, на слѣдующій день, дѣла приняли другой оборотъ. Начался перекрестный допросъ, и Брумъ принудилъ Маджіокки сознаться, что онъ былъ прогнанъ изъ дома принцессы, служилъ потомъ у одного вѣнскаго аристократа, былъ вызванъ въ Миланъ слѣдственною комиссіею и затѣмъ привезенъ въ Лондонъ, гдѣ правительство покрывало всѣ его расходы. Всѣ эти объясненія, безъ труда исторгнутыя у наивнаго итальянца, не оставляли, по мнѣнію публики, никакого сомнѣнія въ томъ, что свидѣтели подкуплены. Это впечатлѣніе еще болѣе укоренилось, когда бѣдняга, утомленный безконечными допросами, вдругъ перемѣнилъ тактику и началъ на все отвѣчать:

-- Non me ricordo. (Не помню).

Эта фраза облетѣла вечеромъ весь Лондонъ и дала тему для множества насмѣшекъ и остротъ. Допрошено было тридцать свидѣтелей, и показанія нѣкоторыхъ изъ нихъ были такъ обстоятельны и скабрезны, что ихъ невозможно даже передать въ приличной формѣ. Но газеты, служившія органами партіи королевы, были неистощимы въ изобрѣтеніи оправданій. Храбро воспроизводя самыя щекотливыя изъ свидѣтельскихъ показаній, онѣ приводили противъ нихъ доводы, смѣлость которыхъ доходитъ до комизма. Такъ, напримѣръ, по поводу описанной однимъ изъ свидѣтелей сцены въ почтовой каретѣ, газета "Times" пресерьезно утверждала, что приводимый свидѣтелемъ фактъ невозможенъ, "будучи противенъ законамъ тяготѣнія".

-- Обвиненіе взяло на себя слишкомъ много, вскричалъ Брумъ въ своей защитительной рѣчи.-- Если бы оно ограничилось одними смутными подозрѣніями, то, быть можетъ, нашлись бы люди, которые повѣрили бы клеветѣ. Но предположить, что принцесса Уэльская дошла до такой степени безумія, чтобы выставлять напоказъ свою унизительную страсть передъ какимъ нибудь Маджіокки, передъ поварами, лакеями, садовниками,-- это уже значитъ перескочить за цѣль. Самое безобразіе приводимыхъ фактовъ доказываетъ ихъ лживость. Посмотримъ, что покажетъ допросъ свидѣтелей защиты,-- людей вполнѣ достойныхъ довѣрія.

Блестящая рѣчь Брума, который привелъ въ ней, съ одной стороны, письма Георга III къ Каролинѣ, исполненныя отеческой пріязни; съ другой -- жесткія письма ея мужа, произвела на всѣхъ успокоительное дѣйствіе. Англія вздохнула свободнѣе, какъ послѣ тяжелаго кошмара. Нѣтъ никакого сомнѣнія въ томъ, что если бы палата немедленно перешла къ подачѣ голосовъ, то приговоръ былъ бы въ пользу королевы. Для всѣхъ стало ясно, что противъ нея существовалъ заговоръ, и всѣ желали пораженія ея враговъ. Едва ли Брумъ не сдѣлалъ важной ошибки, не отказавшись отъ допроса свидѣтелей со стороны защиты. Показанія ихъ не дали въ результатѣ никакихъ положительныхъ фактовъ въ пользу королевы и сводились въ сущности только на похвальные отзывы о ней, и на то, что свидѣтели "никогда не замѣчали ничего предосудительнаго въ ея сношеніяхъ съ ея бывшимъ лакеемъ Бергами, возведеннымъ впослѣдствіи въ званіе камергера". Прибавимъ, что изъ всѣхъ бывшихъ статсъ-дамъ Каролины только одна леди Линдсей согласилась свидѣтельствовать въ ея пользу, да и та сдѣлала это съ крайнею сдержанностью, отвѣчая на всѣ вопросы: "не помню" или "не думаю". Одинъ изъ такихъ свидѣтелей даже формально показалъ, что одинъ англійскій капитанъ выражалъ при немъ свое сожалѣніе о томъ, что принцесса Уэльская сажаетъ Бергами за свой столъ. Словомъ, въ общихъ чертахъ, показанія свидѣтелей со стороны защиты скорѣе подтверждали, чѣмъ опровергали обвиненія. Съ другой стороны, друзья королевы не задумались, какъ и миланская комиссія, вызвать изъ Италіи нѣсколькихъ свидѣтелей такого же сомнительнаго сорта, какъ и Маджіокки съ компаніей.

Но, хотя всѣ эти оттѣнки и не ускользнули отъ вниманія палаты лордовъ и лондонскихъ клубовъ, однако, народъ продолжалъ видѣть въ этой драмѣ только благопріятную для королевы сторону и объяснять себѣ малое число свидѣтелей въ пользу королевы политическимъ вліяніемъ короля въ Европѣ и вмѣшательствомъ его дипломатическихъ агентовъ.

Въ этомъ процессѣ было замѣшано столько политическихъ интересовъ, что о правосудіи никто и не помышлялъ. Каждый имѣлъ въ виду только побѣду своей партіи. Люди, рѣшившіеся подать голосъ за оправданіе, видѣли вину яснѣе, чѣмъ кто бы то ни было; а тѣ, кто рѣшился подать голосъ за обвиненіе, понимали, что это не легко сойдетъ у нихъ съ рукъ. Въ виду всеобщаго раздраженія народныхъ массъ, не могло быть сомнѣнія въ томъ, что билль, принятый палатой лордовъ, будетъ отвергнутъ палатой общинъ. Процессъ продолжался уже одиннадцать недѣль и публикѣ до-нельзя наскучили эти безконечные допросы и передопросы; трудно было отличить правду отъ лжи; всѣ факты вертѣлись въ какомъ-то хаосѣ. При окончательной подачѣ голосовъ въ палатѣ лордовъ, въ пользу билля высказалось большинство всего 9-ти голосовъ. Кризисъ принялъ, впродолженіе преній, такой угрожающій характеръ, что многіе изъ торіевъ, которые готовы были подать, голоса за билль, сочли за лучшее воздержаться. Сомнительный успѣхъ билля въ палатѣ лордовъ гарантировалъ друзьямъ Каролины полную неудачу его въ палатѣ общинъ. Брумъ уже заблаговременно заставилъ королеву подписать торжественный протестъ, который онъ намѣревался внести тотчасъ послѣ окончательной подачи голосовъ пэрами. Онъ уже поднялся съ своего мѣста, чтобы вручить президенту этотъ протестъ, какъ вдругъ, сверхъ всякаго ожиданія, лордъ-канцлеръ объявилъ отъ имени министерства, что оно отказывается отъ билля.

Взрывъ рукоплесканій на скамьяхъ оппозиціи привѣтствовалъ этотъ неожиданный эпилогъ. Нѣкоторые изъ торіевъ съ негодованіемъ возстали противъ раболѣпія министерства, возбудившаго такой скандалъ, чтобы кончить позорнымъ отступленіемъ. Другіе выразили глубокое сожалѣніе, что подсудимая, послѣ уличенія ея въ такихъ важныхъ преступленіяхъ, остается королевой Англіи. Но большая часть осталась довольна тѣмъ, что буря пронеслась надъ ихъ головами не разразившись. Радостные крики толпы, стоявшей передъ Вестминстерскимъ дворцомъ, моментально разнесли важную новость по всему городу. Въ театрахъ она была объявлена со сцены и привѣтствуема національнымъ гимномъ. Улицы освѣтились иллюминаціей. По нимъ двигались толпы народа, разбивая окна въ домахъ торіевъ и съ криками требуя, чтобы они иллюминовали свои дома. Эти радостныя и шумныя уличныя сцены повторялись нѣсколько вечеровъ къ ряду.

Парламентская побѣда королевы не могла, однако, считаться нравственною побѣдой, и если у нея оставалась хотя малѣйшая иллюзія на этотъ счетъ, то она должна была разсѣяться при видѣ пустоты, образовавшейся постепенно вокругъ нея. Послѣ вотированія билля, женщины стали посѣщать ее все рѣже и рѣже, и вскорѣ вокругъ нея остались одни мужчины. Адреса и депутаціи все еще продолжали прибывать, но исчезновеніе дамъ въ домѣ королевы слишкомъ ясно говорило ей, что хотя она и вышла побѣдительницей изъ борьбы, но честь ея осталась на полѣ битвы.

Она вновь потребовала, чтобы ей былъ отведенъ дворецъ, и такъ какъ требованіе и на этотъ разъ осталось безъ отвѣта, то приверженцы ея объявили объ открытіи подписки на построеніе для королевы новаго дворца. Однако, публика отозвалась на это воззваніе довольно холодно. Народъ, всегда готовый кричать противъ враговъ Каролины, не обнаружилъ большого желанія жертвовать для нея своими деньгами. Чтобы подогрѣть его энтузіазмъ, друзья королевы рѣшились устроить большую демонстрацію. Она оффиціально увѣдомила лорда-мэра о своемъ намѣреніи отслужить торжественное молебствіе въ соборѣ св. Павла по случаю своей побѣды надъ врагами, и назначила для этого день.

Утромъ, въ назначенный день, всѣ улицы, ведущія отъ Гаммерсмита, гдѣ жила королева, къ лондонской Сити, были запружены народомъ. Кортежъ ея состоялъ всего изъ двухъ экипажей; въ первомъ -- парадной каретѣ, запряженной шестерней -- сидѣла она сама съ леди Гамильтонъ, а во второй слѣдовалъ ея единственный камергеръ, Кеппель-Кравенъ, одиночество котораго должно было свидѣтельствовать объ его вѣрности несчастью королевы. Брумъ и Денмэнъ отсутствовали и толпа громко обвиняла ихъ въ измѣнѣ. За чертой, отдѣляющей Сити отъ новаго Лондона, Каролина была встрѣчена лордомъ мэромъ и депутаціями съ музыкой и знаменами. Длинный рядъ всадниковъ выстроился позади и впереди ея кареты, за которою слѣдовалъ лордъ-мэръ, и такимъ образомъ процессія приняла вполнѣ тріумфальный видъ. Всѣ окна, балконы и крыши были унизаны народомъ, и мѣста для публики, выстроенныя передъ соборомъ, ломились подъ массой зрителей. Въ воздухѣ стоялъ гулъ отъ радостныхъ кликовъ. Толпа бѣсновалась отъ восторга и всѣ лица были красны отъ избытка вѣрноподданническихъ чувствъ.

Каролина, одѣтая въ бѣлую атласную шубу, съ опущеннымъ на лицо вуалемъ, сіявшая торжествомъ и здоровьемъ, раскланивалась на обѣ стороны. По прибытіи къ собору, лордъ-мэръ подалъ королевѣ руку и провелъ ее къ клиросу, гдѣ она опустилась на колѣни и, закрывъ руками лицо, простояла такимъ образомъ нѣсколько минутъ, будто погруженная въ набожныя размышленія. Лондонскій епископъ и деканъ отсутствовали, но соборные каноники почти всѣ были на лицо. Обѣдня была отслужена дежурнымъ священникомъ, и во время литаніи, когда читается молитва за царствующій домъ, изъ которой имя королевы было исключено, волненіе присутствовавшихъ выразилось слезами.

На другой день, всѣ газеты были наполнены описаніями этой церемоніи, которую органы виговъ изображали, какъ тріумфальное шествіе, тогда какъ торіи видѣли въ ней не болѣе, какъ смѣшную пародію. Однако, эта демонстрація была послѣдней вспышкой участія къ королевѣ. Общественное мнѣніе устало заниматься ею и восторги начали замѣтно остывать. Успокоенные умы трезвѣе взглянули на дѣло, а трезвый взглядъ не могъ быть благопріятенъ ни для Георга IV, ни для его жены. Притомъ же денежныя затрудненія заставили Каролину принять предложенную ей пенсію, что еще болѣе уронило ее въ общемъ мнѣніи. Мало-по-малу умы успокоились и тучи, скоплявшіяся на горизонтѣ вслѣдствіе раздоровъ въ королевской семьѣ, казалось, совсѣмъ разсѣялись.

Вскорѣ, однако, случились обстоятельства, снова раздувшія этотъ раздоръ. Коронація Георга IV, которая нѣсколько разъ откладывалась, была, наконецъ, окончательно назначена на 19-е іюля. Все показывало, что король намѣренъ короноваться одинъ и не расположенъ дѣлиться помазаніемъ съ своей законной супругой. Узнавъ о приготовленіяхъ къ коронаціи, Каролина немедленно обратилась къ королю съ прошеніемъ о возстановленіи ея права быть коронованною вмѣстѣ съ нимъ. Для обсужденія этого вопроса собрался чрезвычайный совѣтъ, въ которомъ защитники королевы привели цѣлый рядъ историческихъ примѣровъ въ доказательство ея неотъемлемаго права быть коронованною. Однако, въ результатѣ совѣтъ не призналъ этого права и поставилъ его въ зависимость отъ воли короля. Получивъ извѣстіе объ этомъ рѣшеніи, Каролина поклялась заставить уважать ея требованіе. Историческіе доводы ея совѣтниковъ, разумѣется, казались ей неотразимыми и она сочла себя обязанной передъ будущими англійскими королевами отстоять свое право. Она увѣрила себя, что, поступая такимъ образомъ, она борется за священное дѣло.

Не проходило дня, чтобы она не придумывала какой нибудь новой формы протеста. Она написала оберъ-камергеру, требуя для себя почетнаго мѣста на церемоніи; написала архіепискому кэнтерберійскому, прося короновать ее на другой день послѣ коронаціи короля, потребовала отъ гофъ-маршала, чтобы онъ принялъ ее съ королевскими почестями у воротъ Вестминстерскаго аббатства; но отовсюду получила отказъ на основаніи формальныхъ предписаній короля. Наконецъ, она обратилась къ самому Георгу IV, обнародовавъ напыщенное письмо къ нему, въ которомъ она грозила ему отвѣтственностью передъ потомствомъ за нарушеніе вѣковыхъ обычаевъ страны. Въ то же время она возвѣстила о своемъ рѣшеніи присутствовать на церемоніи коронаціи, и все заставляло предвидѣть, что она сдѣлаетъ это съ цѣлью нарушить церемонію какою нибудь новою демонстраціею.

Несмотря на эти зловѣщія предзнаменованія, при дворѣ и въ столицѣ шли дѣятельныя приготовленія къ предстоявшему торжеству. Полтораста поваровъ дѣлали приготовленія къ колоссальному обѣду. Цѣлая армія обойщиковъ украшала бархатомъ и золотомъ готическія стѣны древняго аббатства. Всѣ чины двора, въ томъ числѣ и самъ король, разучивали свои роли.

Георгъ IV, несмотря на свои пятьдесятъ девять лѣтъ, по-прежнему оставался влюбленнымъ въ свою наружность. Онъ заказалъ для себя нѣсколько роскошныхъ костюмовъ и по нѣскольку разъ въ день примѣривалъ ихъ передъ цѣлой системой зеркалъ, заучивая всѣ позы, которыя ему предстояло принимать во время коронаціи, и стараясь соединить въ нихъ грацію съ величіемъ. Послѣ долгихъ трудовъ получился, наконецъ, удовлетворительный результатъ, и Георгъ IV сталъ ждать торжественнаго дня съ спокойной совѣстью короля, которому подданные платятъ за представительство достаточно дорого и который можетъ сказать себѣ: "на этотъ разъ, по крайней мѣрѣ, мой добрый народъ признаетъ, что я не даромъ беру деньги".

Но такова извращенность человѣческой природы, что добрый народъ, вмѣсто признательности, обнаруживалъ явное намѣреніе освистать готовившееся зрѣлище. Наканунѣ коронаціи, вечеромъ, настроеніе его сдѣлалось до такой степени подозрительнымъ, что приближенные сочли за лучшее перевезти короля, подъ покровомъ темноты, изъ Карльтонъ-Гоуза въ Вестминстерскій дворецъ, очистивъ предварительно улицы эскадронами конной гвардіи. Георгъ IV переночевалъ въ квартирѣ президента палаты общинъ.

-----

Церемонія коронованія совершилась со всею пышностью и торжественностью, завѣщанными средними вѣками. Съ трехъ часовъ утра, трибуны наполнились массами любопытныхъ, которые терпѣливо прождали въ нихъ шесть часовъ,-- быть можетъ, въ тайной надеждѣ увидѣть нѣчто такое, чего не было въ программѣ. Однако все прошло благополучно и церемонія кончилась безъ всякихъ помѣхъ.

Это не значитъ, впрочемъ, что Каролина отказалась отъ своего намѣренія; но принятыя мѣры предосторожности не допустили ее проникнуть въ аббатство.

Въ пять часовъ утра, она выѣхала изъ дома въ парадной каретѣ, запряженной шестерней, въ сопровожденіи леди Гамильтонъ и леди и лорда Гудъ. Благодаря своему парадному экипажу, ей удалось проникнуть за первыя сторожевыя цѣпи, и караулы даже отдавали ей честь. Выйдя изъ экипажа у главныхъ воротъ Вестминстерскаго дворца, она направилась ко входу, подъ руку съ лордомъ Гудомъ. Дежурный офицеръ спросилъ входный билетъ.

-- У меня нѣтъ его; но я -- королева. Развѣ вы меня не впустите?

Офицеръ извинился: ему предписано было никого не впускать безъ именнаго билета.

Каролина ушла, чтобы попытаться пройти въ боковую дверь. Толпа, стоявшая за рѣшеткой двора и наполнявшая устроенныя на немъ мѣста для публики, съ любопытствомъ слѣдила за ея движеніями. Вначалѣ толпа отнеслась къ ней сочувственно и даже слышались рукоплесканія. Но по мѣрѣ того, какъ королева настаивала, горячилась, вступала въ личные споры съ часовыми,-- безтактность этой попытки всѣмъ бросилась въ глаза. Послышались восклицанія: "Shame!" (Стыдно!) и въ то время, когда королева проходила мимо трибунъ, направляясь ко входу въ палату лордовъ, изъ толпы раздались свистки.

Здѣсь, какъ и въ другихъ дверяхъ, ее отказались пропустить, и Каролина, съ свойственнымъ ей упрямствомъ, сѣла въ карету и велѣла везти себя къ воротамъ аббатства. Подъѣхавъ къ нимъ, лордъ Гудъ сказалъ дежурному офицеру, указывая на свою спутницу:

-- Ваша королева. Надѣюсь, она можетъ пройти въ церковь безъ билета.

-- Намъ не разрѣшено никого впускать безъ пэрскаго билета.

-- Но королеву!.. эти формальности не могутъ относиться къ ея величеству, сказалъ Гудъ.

-- Вѣдь я -- ваша королева! Развѣ вы не признаете меня? вмѣшалась Каролина, волнуясь, но стараясь улыбаться.

-- Мнѣ данъ формальный приказъ и я долженъ ему повиноваться, отвѣтилъ офицеръ.

Королева горько засмѣялась.

-- У меня есть билетъ, сказалъ лордъ Гудъ.

-- Въ такомъ случаѣ, я васъ пропущу, милордъ.

Лордъ Гудъ показалъ свой билетъ.

-- Это только для одного лица, сказалъ офицеръ.

-- Угодно вашему величеству войти одной? спросилъ лордъ Гудъ Каролину.

Она колебалась, но видимо склонна была согласиться. Въ эту минуту подошелъ одинъ изъ придворныхъ, и лордъ Гудъ спросилъ его, приготовлено ли въ церкви особое мѣсто для королевы. Отвѣтъ былъ отрицательный. Тогда лордъ Гудъ снова обратился къ Каролинѣ:

-- Угодно вашему величеству войти безъ своихъ дамъ?

-- Конечно, нѣтъ, отвѣтила королева.

-- Стало быть, намъ остается только уѣхать.

И они пошли обратно къ своимъ экипажамъ. Часовые, мимо которыхъ они проходили, смѣялись и вслухъ обмѣнивались ироническими замѣчаніями. Лордъ Гудъ съ негодованіемъ обернулся и замѣтилъ имъ:

-- Королева думала, что она имѣетъ дѣло, по крайней мѣрѣ, съ порядочными людьми. Ваше поведеніе низко!..

Среди грустнаго молчанія свидѣтелей этой позорной сцены, Каролина сѣла въ карету и выѣхала за ограду аббатства. На улицѣ всего нѣсколько голосовъ крикнули: "ура!" но и тѣ тотчасъ смолкли. Массы народа, стоявшія на улицахъ, провожали ея карету нерѣшительными или насмѣшливыми взглядами.

-----

На другой день, при дворѣ, въ городѣ и въ цѣлой Англіи только и толковъ было, что о неудачной попыткѣ королевы заставить короновать себя. Торійскія газеты осыпали ее насмѣшками, а органы виговъ притихли, не находя, что сказать въ оправданіе этой безрасудной попытки.

Вдругъ по городу разнеслась неожиданная вѣсть: королева заболѣла и слегла.

"Гастрическое разстройство", говорилось въ медицинскихъ бюллетеняхъ; другими словами -- неопредѣленное болѣзненное состояніе, которому наука еще не подъискала настоящаго имени.-- "Разбитое сердце!" кричали хоромъ органы виговъ.

Болѣзнь королевы дала имъ въ руки новое оружіе. "Оскорбленія и гоненія, говорили они, сломили энергію королевы. Здоровье ея рушилось; силы не выдержали долгой борьбы. Гнусность, совершенная надъ нею 19-го іюля, доконала ее. Враги ея могутъ торжествовать: Каролина умираетъ! они зарѣзали ее! Бываютъ нравственныя раны, столь же вѣрныя, какъ и кинжалъ убійцы"...

Событія, казалось, оправдывали эти слова. Дней черезъ девять, положеніе королевы стало безнадежнымъ. Она еще сохраняла свои умственныя способности и успѣла продиктовать свое духовное завѣщаніе, въ которомъ она говорила, что умираетъ жертвой жестокости своего мужа, но прощаетъ его, и наказывала сжечь ея дневникъ, который она имѣла обыкновеніе вести. Вслѣдъ затѣмъ Каролина впала въ безсознательное состояніе, кончившееся, вечеромъ 7-го августа, смертью. Король находился въ это время въ Ирландіи, гдѣ въ честь его давались праздники по случаю коронаціи.

Извѣстіе о смерти королевы было встрѣчено всей страной съ глубокою грустью. Передъ открытой могилой всѣмъ вспоминались только несчастья этой погибшей жизни. Магазины на половину закрылись; виги надѣли двухнедѣльный придворный трауръ и газеты ихъ выходили съ черной каймой. Всякій имѣлъ разсказать какой нибудь фактъ, свидѣтельствовавшій о добротѣ Каролины. Умирая, она вспомнила всѣхъ своихъ друзей и простила своимъ гонителямъ; смерть избавила ее отъ мукъ тяжелой и бурной жизни. Словомъ, общественная чувствительность, источникомъ которой служитъ поклоненіе велечію -- какъ будто страданія простыхъ смертныхъ легче страданій сильныхъ міра -- дала себѣ полную волю, и Каролина сдѣлалась въ глазахъ всѣхъ не только жертвой, но и мученицей.

Королева завѣщала все свое имущество, почти исключительно движимое, своему пріемному сыну Уильяму Остину, выразивъ желаніе, чтобы парламентъ уплатилъ 15.000 фунт. стерлинговъ за домъ, который она купила себѣ въ Лондонѣ, незадолго до смерти. Каждому изъ наиболѣе вѣрныхъ друзей своихъ она завѣщала что нибудь на память. Въ припискѣ къ завѣщанію выразилась свойственная ей склонность къ таинственному и необыкновенному: въ этой припискѣ требовалось, чтобы оставленная ею запечатанная шкатулка была вручена нѣкоему Обикини, итальянскому купцу въ Кальмэнъ-Стритѣ. Подозрѣвали -- и, вѣроятно, не безъ основанія,-- что въ этой шкатулкѣ заключалось то, что Каролина завѣщала Бергами.

Въ другой припискѣ она выражала желаніе, чтобы тѣло ея было перевезено черезъ три дня въ Брауншвейгъ и тамъ похоронено, и чтобы на могилѣ ея сдѣлали надпись: "Caroline the injured queen of England" ("Каролина, оскорбленная королева англійская").

Министерство выказало большое усердіе въ исполненіи послѣдней воли королевы, въ особенности въ отношеніи похоронъ. Оно тотчасъ сдѣлало распоряженіе, чтобы тѣло было перевезено въ указанный срокъ въ Гарвичскій портъ, и виги не преминули заговорить въ своихъ органахъ, что правительство спѣшитъ избавиться отъ этого стѣснительнаго трупа и король торопится возвратиться въ Ирландію, къ ожидающимъ его тамъ удовольствіямъ.

Леди Гамильтонъ и леди Гудъ съ трудомъ добились отсрочки, подъ предлогомъ, что траура нельзя такъ скоро приготовить.

Едва успѣли уладить это затрудненіе, какъ явилось другое. Корпорація Сити выразила желаніе, чтобы траурный кортежъ торжественно прослѣдовалъ по ея территоріи, направляясь отъ Гаммерсмита въ Гарвичъ. Собственно, это и былъ прямой путь, но министерство, заподозривъ намѣреніе произвести демонстрацію, распорядилось, чтобы траурный кортежъ слѣдовалъ другимъ путемъ. Шесть дней прошло въ переговорахъ объ этомъ предметѣ. Наконецъ, 14-гоавгуста явились королевскіе коммисары для выноса тѣла. Рано утромъ, передъ домомъ, гдѣ жила королева, выстроился эскадронъ конной гвардіи и вслѣдъ затѣмъ прибыла траурная колесница съ королевскими гербами, въ сопровожденіи длиннаго ряда траурныхъ каретъ и множества пажей и слугъ.

По прибытіи оберъ-церемоніймейстера, произошла тяжелая сцена. Исполнители завѣщанія отказывались выдать тѣло подъ предлогомъ, что, вопреки ихъ желанію, были призваны войска, тогда какъ королева, говорили они, не имѣла при жизни другой стражи, кромѣ своего народа. Несмотря на этотъ протестъ, послѣ спора надъ самымъ гробомъ, процессія организовалась. Впереди ея шли чины королевскаго двора; царственный санъ покойницы былъ оффиціально признанъ послѣ ея смерти; на гробъ ея были положены царственныя регаліи, и позади гроба, на бархатной подушкѣ, несли корону. Далѣе слѣдовали ея вѣрные друзья и Уильямъ Остинъ. Небо было покрыто тучами и дождь лилъ какъ изъ ведра.

Прежде чѣмъ процессія двинулась въ путь, оберъ-церемоніймейстеръ прочелъ маршрутъ, предписанный правительствомъ и который до той минуты сохранялся въ тайнѣ. На всемъ протяженіи пути кортежъ долженъ былъ сопровождаться войсками.

Между тѣмъ, въ Гайдъ-Паркѣ собралась толпа конныхъ и пѣшихъ людей, въ траурныхъ шарфахъ, которые выстроились въ процессію, чтобы идти въ Гаммерсмитъ и принять участіе въ траурномъ кортежѣ. По приближеніи къ Уксбриджской заставѣ, гдѣ бралась пошлина, толпа народа, слѣдовавшая за этой процессіей, закричала, чтобы ее пропустили безплатно, какъ это принято въ Англіи для траурныхъ процессій. Однако, сборщикъ пошлины не послушался и не поднималъ заставы. Тогда толпа ринулась на балки и, въ мигъ своротивъ ихъ, запрудила всю дорогу въ Гаммерсмитъ. На другихъ улицахъ, ведущихъ къ Сити, также собрались огромныя толпы народа съ цѣлью сопровождать траурную процессію или, по крайней мѣрѣ, видѣть ее.

Относительно маршрута, которому долженъ былъ слѣдовать траурный кортежъ, приходили самыя противорѣчивыя извѣстія. То говорили, что траурная колесница направляется на Пикадильи, то сообщали, что она взяла дорогу на Бэйсватеръ, и при каждомъ извѣстіи, живыя волны неслись подъ проливнымъ дождемъ въ указанномъ направленіи. Корпораціи, депутаціи отъ различныхъ цеховъ, съ своими знаменами, бродили на-удачу по Гайдъ-Парку, не зная, куда направиться. Усталость и неизвѣстность раздували общее раздраженіе противъ правительства, пробужденное смертью королевы.

Наконецъ, было получено достовѣрное извѣстіе, что кортежъ идетъ черезъ Найтсбриджъ къ Пикадильи. Министерскій маршрутъ былъ измѣненъ. Толпа съ неотразимымъ напоромъ, передъ которымъ отступаетъ всякая регулярная сила, заставила везти гробъ королевы въ Сити. Дѣло произошло такимъ образомъ: на одномъ изъ поворотовъ министерскаго маршрута процессія наткнулась на баррикаду, наскоро возведенную изъ телѣгъ и плитъ мостовой. Гвардейцы, изумленные этимъ непредвидѣннымъ препятствіемъ, хотѣли было разнести баррикаду, но угрожающій видъ толпы показалъ, что она не дозволитъ этого сдѣлать. Правда, она была безоружна, но одинъ кирасирскій эскадронъ -- не важная сила для рѣшительныхъ людей, а на баррикадѣ стояли богатыри, размахивавшіе кулаками съ добрый молотъ. Офицеръ, командовавшій эскадрономъ, послалъ за инструкціями къ начальству и, послѣ трехъ часовъ ожиданія, было получено разрѣшеніе слѣдовать на Пикадильи.

Долгое ожиданіе не обошлось безъ дикихъ сценъ. На многихъ пунктахъ полиціи атаковала толпу палками, на что народъ отвѣтилъ избіеніемъ нѣсколькихъ констэблей. Въ то же время въ толпѣ начали ходить по рукамъ печатныя копіи министерскаго маршрута и публика узнала какъ о планѣ кабинета обойти Сити, такъ и объ его унизительной неудачѣ. Эти извѣстія еще болѣе подстрекнули воинственное настроеніе массъ, которыя снова стремились къ Гайдъ-Парку, спѣша опередить погребальную колесницу. Прибывшая на этотъ пунктъ кавалерія была встрѣчена свистками и комками грязи. Тогда войска атаковали толпу въ-карьеръ и разогнали ее саблями плашмя.

Траурный кортежъ прибылъ въ Гайдъ-Паркъ. Корнеръ -- фэшенебльный проулокъ, служащій преддверіемъ Пикадильи и граничащій къ сѣверу -- съ Гайдъ-Паркомъ, а къ югу -- съ Зеленымъ Паркомъ. Если бы правительство искренно согласилось на желанія населенія, то кортежъ долженъ былъ бы прослѣдовать чрезъ Пикадильи, спуститься на Страндъ и прибыть, такимъ образомъ, въ Сити. Но уступчивость министерства была притворствомъ. Вмѣсто того, чтобы продолжать путь въ Пикадильи, процессія вдругъ повернула влѣво и вошла въ Гайдъ-Паркъ, чтобы пройти этой дорогой къ Тиборнской заставѣ и возвратиться къ первоначальному министерскому маршруту. Но толпа, внѣ себя отъ этой измѣны, хлынула къ противоположному выходу изъ парка, чтобы запереть Кумберлэндскія ворота. Кавалеріи было предписано во что бы то ни стало поддержать свободу выхода. Два эскадрона атаковали толпу, преграждавшую дорогу въ самомъ паркѣ, а третій понесся во весь карьеръ къ Кумберлэндскимъ воротамъ и разогналъ карабинами и пистолетами уже образовавшееся тамъ возлѣ рѣшетки сборище. Впродолженіе нѣсколькихъ минутъ паркъ представлялъ страшную сцену кровопролитія и ужаса. По всѣмъ аллеямъ бѣжали обезумѣвшія отъ страха женщины, валялись растоптанныя дѣти, раздавались раздирающіе вопли, крики ярости и выстрѣлы. Сорокъ человѣкъ поплатились жизнью и множество другихъ были ранены или ушиблены. Однако, перевѣсъ остался за министерствомъ, и кортежъ продолжалъ свой путь къ Ислингтону.

Дождь лилъ по-прежнему, но, тѣмъ не менѣе, стеченіе народа на улицахъ было такъ велико, какъ будто никто и не помышлялъ еще разгонять его оружіемъ. Лондонская толпа болѣе всякой другой имѣетъ видъ муравейника.

Во второмъ часу, голова процессіи, вступивъ въ Поддингтонскую улицу, увидѣла, что выходъ изъ нея запертъ. Баррикадисты, которымъ не удалось своевременно запереть выхода изъ Гайдъ-Парка, будучи разсѣяны кавалеріей, быстро снова собрались и, опередивъ кортежъ по дорогѣ въ Ислингтонъ, проворно загородили Тотенгэмскій проходъ цѣлой массой телѣгъ, балокъ и плитъ изъ мостовой.

Оберъ-церемоніймейстеръ попытался провести процессію боковою улицею, но и та оказалась загороженною. Громадныя баррикады словно выростали изъ-подъ земли. Чтобы снести ихъ, нужна была артиллерія, а правительство не догадалось прислать ее. Нечего было дѣлать; пришлось взять единственную дорогу, которая оставалась свободной и вела въ Сити. Министерство еще разъ было поражено. Сколько ни колесили правительственные коммисары, но препятствія, которыя они встрѣчали, непреклонно указывали имъ тотъ путь, кокоторый былъ предначертанъ народною волей.

Лордъ-мэръ вышелъ на встрѣчу къ процессіи и лично повелъ ее черезъ Сити. Густыя массы народа, покрывавшія всѣ улицы на пути кортежа, мирно наслаждались своей побѣдой. Англійскій народъ настоялъ на своемъ съ свойственнымъ ему молчаливымъ упрямствомъ. Дождь пересталъ; баррикады стали излишни и процессія длинной лентой тянулась по улицамъ. Всѣ головы были обнажены, но на возбужденныхъ лицахъ изображалось скорѣе торжество, чѣмъ горесть. Наскоро сдѣланныя зпамена прославляли народную побѣду. На одномъ было написано: "Сила общественнаго мнѣнія!" на другомъ -- "Справедливость торжествуетъ!" и т. п. Въ пять часовъ лордъ-мэръ довелъ процессію до восточной границы Сити, откуда она уже спокойно продолжала путь въ Гарвичскій портъ.

Тѣло королевы, перевезенное въ Брауншвейгъ, было погребено въ фамильномъ склепѣ, между останками ея отца и брата, и на гробницѣ ея до сихъ поръ сохранилась завѣщанная ею надпись.

-----

Такъ кончила свою карьеру, пятидесяти двухъ лѣтъ отъ роду, эта странная женщина! Ея кровавыя похороны соотвѣтствовали бурному характеру всей ея жизни. Сложность интересовъ, которые были связаны съ судьбой Каролины, сбивчивость сужденій о ней современниковъ, ея почти внезапная смерть, шумныя похороны, справедливая непопулярность ея мужа,-- пріобрѣли ей ореолъ мученицы, который окружаетъ ея память въ глазахъ англичанъ. Имя королевы Каролины сдѣлалось символомъ незаслуженнаго несчастья, покорности и мужества. До сихъ поръ англійскія бабушки произносятъ его съ уваженіемъ, и несчастья королевы Каролины стали легендой, которая разсказывается у каждаго домашняго очага.

Бергами сдѣлался родоначальникомъ графской и землевладѣльческой фамиліи въ Италіи, а Уильямъ Остинъ умеръ, въ 1834 г., въ домѣ умалишенныхъ.

Оставить комментарий Груссе Паскаль (перевод: Без указания переводчика) (yes@lib.ru) Год: 1882 Обновлено: 15/01/2018. 193k. Статистика. Повесть: Проза, Переводы Приключенческие романы	Скачать FB2 Ваша оценка:
Аннотация: Из английской хроники Тибурга Морэ (псевдоним). (Tiburce Morey. Un ménage royal, Paris, Degorce-Cadot, 1882). Приложение к журналу "Исторический Вестник", 1882, том 9.

Груссе Паскаль Королевская семья

КОРОЛЕВСКАЯ СЕМЬЯ

I.

II.

III.

Груссе Паскаль
Королевская семья