Центральный нервъ тысячелѣтій персидской исторіи съ миѳическихъ временъ до XV вѣка нашей эры есть непрерывная борьба за самостоятельность племеннаго арійскаго развитія. Съ завоевательнымъ вторженіемъ въ Персію магометанства, этотъ смыслъ иранской исторіи получаетъ специфическій видъ оппозиціи исламу, сознательной и безсознательной. Никто изъ персидскихъ поэтовъ не можетъ равняться по силѣ этого оппозиціоннаго чувства съ великимъ лирикомъ XIV вѣка, Магомедомъ Шемзъ-эддиномъ Гафизомъ, составляющимъ такимъ образомъ замѣчательнѣйшее выраженіе иранской культуры какъ для мыслителя, такъ и для художника.
Гафизъ, ставшій извѣстнымъ Западу въ концѣ прошлаго вѣка, окончательно введенъ въ европейскій міръ великимъ Гёте въ двадцатыхъ годахъ. Съ той поры идетъ непрерывный рядъ переводовъ и воспроизведеній Гафиза въ европейскихъ литературахъ.
Всякій кто прочтетъ такъ-называемые точные или близкіе переводы Гафиза -- не только тяжелый, нехудожественный переводъ Гаммера (1812), но и блестящій, виртуозный Розенцвейга Шваннау (1858--63) -- конечно согласится съ тѣ" что мы сдѣлали единственно вѣрный шагъ въ нашей передачѣ Гафиза, избравъ путь свободнаго поэтическаго воспроизведенія, вѣрнаго подлиннику по духу, а не по буквѣ. Предшественниками на этомъ пути были у насъ Рюкертъ, Платенъ, Боденштедтъ, Фетъ и въ особенности Даумеръ; близкое изученіе предмета только утвердило насъ въ убѣжденіи что въ данномъ случаѣ это есть единственно вѣрное отношеніе къ оригиналу.