Хасидович Владимир Дмитриевич
В ночь под Пасху

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Эпизод из русско-японской войны.

Вл. Хасидович

В ночь под Пасху

Эпизод из русско-японской войны.

   Штабс-ротмистр Гундорин с 80-ю казаками стоял в деревне Ой-Тутзубоия, близ станции Удзими. Ему было поручено высылать разъезды и следить за появляющимися мелкими шайками хунхузов.
   Близость неприятеля заставляла быть осторожным, так что поневоле приходилось спать нераздетым и по ночам поверять часовых и дневальных.
   Деревня была маленькая; несколько полуразвалившихся, крытых гаоляном фанз, с залепленными бумагой окнами ютили в себе нечистоплотных китайцев, за которыми приходилось смотреть в оба, так как они при первой возможности могли донести о стоявших в деревне казаках.
   Была страстная суббота. Штабс-ротмистр Гундорин сидел в фанзе и уныло смотрел в окно.
   "Завтра Пасха, -- думал он. -- Да, Пасха, но не у всех. У меня нет Пасхи, она пройдет для меня также, как пост, как Страстная неделя..."
   И ему вспомнилось прошлое. В прошлом году он не так встретил этот великий день. Он был окружен детьми и любящей женой. Все ходили в церковь, где было светло, радостно, мелькали тысячи свечей, священник, облаченный в белую ризу с крестом в руках, повторял "Христос воскресе". Как было приятно разговеться в своей семье, а теперь...
   -- Ваше-скродие, а, ваше-скродие, -- прервал его горькие думы денщик, что-то чистивший за печкой. -- Так что, ваше-скродие, вы напрасно так задумываетесь. Вы, ваше-скродие, о семье скучаете!
   -- А ты почему так думаешь?
   -- Да как же, ваше-скродие, так что я по себе сужу. У меня тоже дома жена с сынишкой остались. Бывало, каждую Пасху сам куличи в церковь освящать носил... Обидно уж больно такой святой праздник среди нехристей проводить, в церковь сходить нельзя по христианскому обряду, а того гляди еще, что в этакую-то ночь на убийство полезешь. Знают эти черти хунхузы, что у нас святые дни настали, ну, пожалуй, и набросятся... А я вам, ваше-скродие, все-таки гуська да уточку раздобыл. Когда вы вчера посты поверять ездили, я тут с китайчонком с одним сговорился, ну, он и принес откуда-то из другой деревни. Вымыл я гуся, приготовил, начинил рисом да и отправил к вахмистру, чтобы в хлебной печке изжарили, а утку на следующий день оставил, -- ведь надо же праздник чем-нибудь от будней отличить. Вина тоже привезут из Ляояна, туда один вахмистр поехал, так обещал. Яички есть, только вот покрасить их мне не удалось, да вот, надо сходить раздобыть краски какой-нибудь, чтобы все честь честью было... Вон, никак идет кто-то...
   Вошел вахмистр; подмышками у него было несколько свертков и кульков.
   -- Вот, ваше-скродие, гостинцы из Ляояна привезли: вот тут вино, тут ветчины фунтиков пять, вот пара крашеных яичек, а вот это для вас будет всего дороже.
   Он бережно поставил на стол тарелку, на которой была маленькая творожная пасха.
   -- А для солдатиков тоже царские подарки есть из матушки-России, утром завтра раздать можно будет, если позволите. Вот, насчет табачку -- так уж очень плохо. Для вас приобрел четвертку, а для солдатиков не мог найти. Видно, придется китайской махорочкой пользоваться.
   Гундорин поблагодарил. Ему нравилась эта искренняя забота о нем денщика и вахмистра.
   Вахмистр ушел; денщик замолчал и стал чистить шапку офицера, а Гундорин по-прежнему продолжал смотреть в окно. Погода стояла скверная, дул сильный ветер, и капли дождя, шлепая по крыше, просачивались внутрь. Большие мохнатые тучи спустились низко и неслись по воле ветра.
   Гундорин уже стал дремать, когда кто-то громко постучал в дверь. Денщик отворил дверь и впустил сильно промокшего казака.
   -- Ваше-скродие, хунхузы едут, больше ста человек! -- объявил он. -- Они верстах в 10 будут отсюда, двигаются к Ляояну, вьючных лошадей с ними много. Мы стояли в деревушке, верст 5 отсюда, к нам часов в 7 прибежал китаец да все в ногах у старшего валялся. "Шанго, мал-мал капитан (так они урядников зовут), спасите нас, спасите!.." Много он чего лопотал, и поняли мы наконец, что наехали на их деревню хунхузы и ограбили их дочиста. Мы сперва не поверили, да уж больно он убивался. Старший и говорит: "Завтра Пасха, ребята, надо доброе дело делать, съезди кто-нибудь с ним, рассмотри, может, и в самом деле хунхузы!" Вызвался я с товарищем, поехали мы, а китайца с собой взяли, он нам дорогу показывал. Подъехали к деревне, остановили лошадей и подкрались к ним, смотрим -- и в самом деле хунхузы сидят около костра за деревней, а некоторые из них увязывают награбленное имущество да укладывают на лошадей. Вот мы на рысях и поехали сюда, чтобы доложить вашему-скродию.
   Гундорин отдал приказ седлать лошадей и готовиться к походу. Закипела работа, и через пять минут казаки сидели уже на лошадях, ожидая командира. Вскоре показался и он и, сев на коня, скомандовал в путь. Ветер бушевал и срывал папахи.
   Жидкая грязь, образовавшаяся от дождя, покрыла дороги и мешала идти лошадям. Казаки двигались молча, -- каждый был подавлен величием наступавшего праздника.
   Ветер разогнал тучи, и луна, выплывая из-за облаков, изредка освещала дорогу.
   -- Вот здесь бы подождать, -- сказал, наконец, провожатый. -- Они все равно здесь поедут, больше дорог проезжих нет.
   -- Ну, хорошо, -- сказал командир, -- вы, братцы, поставьте лошадей в порядке, да смотрите, чтобы не заржали, а то все дело будет испорчено; а сами сядьте к стенке и держите ружья наготове, зарядите их сейчас, потому что тогда уж будет поздно, да и шума много наделаете.
   Все приготовились. Молча сидели казаки; курить было нельзя, а всякий, бывавший в походе, знает, как без куренья плохо. Изредка где-нибудь завяжется разговор.
   -- Эх, ребята, в такую-то ночь приходится сидеть в грязи, за китайской деревушкой. Совсем плохо! Нехристи наделали дела, чтоб им ни дна, ни покрышки не было! И зачем их Господь только создал!..
   Время тянулось поразительно медленно. Ветер, разогнав тучи, стих, яркие звезды и луна освещали фанзы и глиняные стенки. Некрасиво и неприветливо выглядела китайская деревня. Все было уныло и мертво, как будто в ней никто не жил. В грязных фанзах не было огня, и только ветер, прорвавший смоченную дождем бумагу, врывался внутрь жилищ с жалобным воем.
   -- Ваше-скродие, кажется, едут! -- прошептал казак, наблюдавший за дорогой.
   Вдали в самом деле слышался топот лошадей, и при лунном свете скоро стало видно всадников, ехавших в беспорядке по направлению к деревне.
   -- Готовьтесь, братцы, -- сказал Гундорин и подошел ближе к своей лошади.
   Прошло несколько минут в томительном ожидании; хунхузы медленно подвигались к деревне, разговаривая между собой. Вот они переехали через мостик, находившийся в ста шагах от деревни, как вдруг ехавший впереди остановился, чуткое ухо его услышало щелканье ружейных затворов...
   -- Сотня, пли! -- вдруг раздалось в темноте, и дружный залп прогремел в воздухе. Вот он повторился еще и еще, и эхо ответило за сопкой.
   Хунхузы смешались, передние ряды лошадей лежали на земле мертвыми или ранеными, придавив всадников, а позади не знали, что случилось, откуда стреляли и кто. Но вот казаки бросились из-за стен на лошадей и помчались за бегущими хунхузами. Вот они нагнали бросившихся в разные стороны хунхузов и начали беспощадно рубить их шашками.
   -- Бери их живыми в плен, -- кричал Гундорин, -- не стоит убивать в такую ночь!
   Но казаки не слышали его приказаний и продолжали преследование. Крики и вопли хунхузов неслись отовсюду, собаки, проснувшиеся в деревне, выбежали с жалобным воем. Кое-где раздавались одиночные ружейные выстрелы и дикий визг умирающих людей. Казаки спрыгивали с лошадей, бежали за убегающими в деревню китайцами и, догоняя, рубили их или вязали им руки.
   -- Играй сбор! -- приказал Гундорин.
   Казаки собирались; бледные лица их казались усталыми и взволнованными. Рассвет охватил полнеба, яркие краски горизонта указывали, что скоро появится солнце, обсушит и обогреет мокрых и продрогших за ночь казаков.
   -- Ну, братцы, подождите в деревне, -- сказал Гундорин казакам, -- пусть один из вас поедет на станцию и доложит о случившемся, а также спросит, что делать с пленными.
   Казак отправился на станцию, а остальные вошли в деревню. Солнце вышло из-за горизонта и, бросив первые розовые лучи на вершины сопок со свежею зеленою травой, осветило ужасную картину. В грязи, в самых неестественных позах, с обезображенными лицами, с мутными открытыми глазами, лежали мертвые зарубленные китайцы, синие изорванные одежды их были замараны грязью и кровью. Кое-где попадались еще раненые, и, видя проезжавших казаков, они падали на колени и, беспомощно сжимая на груди руки, с каким-то ужасом твердили:
   -- Шанго, шанго капитана, моя не надо кантами, не надо, шанго капитана!
   -- Подберите их и перевяжите им раны, -- приказал Гундорин и сел на камень под дерево.
   -- Ваше-скродие, не прикажете ли умыться подать, да, вероятно, и покушать бы не мешало? Гусь жареный у меня с собой, так что, ваше-скродие, я его захватил, только рис-то из него вывалился... А утка в деревне осталась, должно быть, так и пропадет. Если, ваше-скродие, позволите, то можно будет и за ней съездить, что она там валяться будет? Все годится на закуску. Уж больно много хлопот ее достать-то было.
   Он сбегал за водой, достал из сумки полотенце и подал умыться ротмистру. Казаки разбрелись по деревне, они осматривали ее и искали в фанзах табаку.
   -- Ну, и встретили Пасху, -- ворчали многие, -- есть, что под старость помянуть да порассказать бабам.
   Между тем, посланный вернулся и привез приказание: отряду ехать на станцию, чтобы сдать пленных хунхузов и награбленное ими имущество. Живо поехали казаки, всякому хотелось провести хотя первый день праздника среди товарищей и помолиться, -- при станции был священник и походная церковь.
   Было около 7 часов утра, когда они подъезжали к станции. Грязь, как и везде в Манчжурии, быстро высохла, и пробивавшаяся зеленая трава казалась сочной и свежей. Легкий ветерок принес от станции звуки церковного колокола, и все казаки, как один человек, сняли папахи и набожно перекрестились. Слезы показались у многих на глазах. Звуки колокола, разливавшиеся широкими волнами в весеннем воздухе, напомнили беспредельную, широкую Русь с ее городами, деревнями, селами, где миллионы людей интересовались своими братьями, борющимися далеко с жестоким и хитрым врагом... Все слышнее и слышнее доносились со станции удары колокола, слова молитв и пасхальные напевы...
  

-------------------------------------------------

   Источник текста: журнал "Дело и отдых", No 16 за 1905 г., стр. 6, 7, 10, 11.
   Сканирование: В. И. Шулятиков; распознание, подготовка текста: В. Г. Есаулов, ноябрь 2013 г.
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru