Иловайский Дмитрий Иванович
Гродненский сейм 1793 года

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Статья первая.

   

ГРОДНЕНСКІЙ СЕЙМЪ 1793 ГОДА

ПОСЛѢДНІЙ СЕЙМЪ РѢЧИ ПОСПОЛИТОЙ.

   Въ основу настоящей монографіи легло богатое собраніе дипломатической корреспонденціи которое хранится въ Московскомъ архивѣ министерства иностранныхъ дѣлъ, именно польскія дѣда 1792 и 1793 годовъ, заключающіяся въ, связкахъ 70, 71, 72 и 73, то-есть депеши русскаго посольства въ Польшѣ, а также, рескрипты и инструкціи препровождавшіеся къ нему изъ Петербурга. (Почти вся эта корреспонденція на французскомъ языкѣ.)
   Затѣмъ приводимъ слѣдующіе матеріалы и пособія въ порядкѣ ихъ относительной важности для нашего труда:
   Korrespondent Krajowy y zagraniczny. Roku 1798. Польская газета, помѣщавшая довольно подробные отчеты о засѣданіяхъ Гродненскаго сейма.
   Ein russischer Staatsmann. Des Grafen Iakob lohann Sivers Denkwürdigkeiten. Von K. L. Blum. Dritter Baud. Leipzig und Heidelberg, 1858. Этотъ томъ весь посвященъ дѣятельности Сиверса, какъ чрезвычайнаго русскаго посланника въ Польшѣ въ эпоху Гродненскаго сейма, и занятъ по преимуществу его перепиской съ дочерьми и съ императрицей.
   Geschichte des Russischen Staates von Hermann. Ergänzungs Band. 1866.
   Seim Grodzienski ostatni. Ustqp od 26 sierpnia do 23 wrzesnia 1793. Zestawii Leon Wegner. Poznan, 1866.
   Recueil des traités et conventions concernant la Pologne 1762--1862. Par le comte d'Angeberg. Paris, 1862.
   Vom Entstehen und Untergange der Polnischen Konstitution von 3 May 1791. Принадлежитъ Гуго Коллонтаю.
   Mémoires de Michel Oginski. Parie, 1826.
   Pamietniki Jana Duklana Ochockiego. Wilno, 1857.
   Pamietniki Bartotomis ja Michalowskiego od roku 1786 do 1816. Warszawa 1857.
   Нѣсколько документовъ изъ рукописнаго отдѣла Виленской публичной библіотеки и изъ библіотеки Красинскихъ въ Варшавѣ".
   Записки Храповицкаго. Чт. Об. Ист. и Др. 1862.
   Histoire des trois demembremens de la Pologne, par Ferrand, Paris, 1820.
   Panowanie Stanis/awa Augusta. loachima Lelewela. Poznan, 1859, Zywot Tomasza Ostrowskiego. Paryz. 1836.
   Pamietniki о Janié Sniadeckim przez Miohala Balinskiego. Wilno, 1865.
   Записки Л. H. Энгельгардта. Москва, 1867.
   Wspomnienia z drugiey polowy osmnastego i poczqtku dziewietna stsgo stulecia przez Bonawenturè z Kochanowa. Poznan. 1859.
   Die östreichisch-preussische Allianz und die zweite Theilung Polens. Von Hermann. Gotha, 1861. (Полемическая брошюра противъ Зибеля).
   Не перечисляемъ многихъ другихъ пособій которыя имѣлись подъ рукой для справокъ или разныхъ соображеній,.какъ напримѣръ: Полное Собраніе Законовъ, Encyklopedjapowszechna, Herbarz Polski, Historyczne Pamietki zn amienitych osnb DawnejPolski Бартошевича, очиненія нѣмецкихъ историковъ: Шлоссера, Хейсера, Зибеля и т. д. Не указываемъ также и русскихъ газетъ того времени, по крайней скудости ихъ извѣстій относительно нашей политики; мы встрѣчаемъ въ нихъ только манифесты и указы, то-есть то что можно найти въ Полномъ Собраніи Законовъ, Точно также недавно изданный Архивъ Государственнаго Совѣта почти ничего не прибавляетъ къ нашимъ матеріаламъ.,
   Изъ русскихъ сочиненій о данной эпохѣ мы имѣемъ двѣ прекрасныя монографіи: Исторія паденія Польши, Соловьева, Москва, 1863, и Послѣдніе годы Рѣчи Посполитой, Костомарова, Вѣстникъ Европы, 1869 г. Замѣчательный трудъ Смита, Suworow und Polens Untergang, къ сожалѣнію, прекратился на 1792 годѣ.
   

I.
Назначеніе Сиверса чрезвычайнымъ посломъ.-- Его первыя дѣйствія въ Варшавѣ.

   18го ноября 1792 года Яковъ Еѳимовичъ Сиверсъ былъ внезапно потревоженъ посреди своего сельскаго уединенія. Въ Бауенгофъ прискакалъ изъ Петербурга курьеръ съ письмомъ отъ графа Платона Зубова: онъ именемъ императрицы, въ лестныхъ выраженіяхъ, предлагалъ Сиверсу постъ чрезвычайнаго и полномочнаго посланника въ Варшавѣ. Послѣдній не колебался ни одной минуты. Продолжительное удаленіе отъ государственной дѣятельности очевидно его тяготило, и теперь, когда онъ, пристроивъ своихъ дочерей, остался одинокъ, предложеніе явилось очень кстати. Яковъ Ефимовичъ отвѣчалъ Зубову, что хотя и чувствуетъ себя не совсѣмъ способнымъ по причинѣ разстроеннаго здоровья и отвычки отъ дѣлъ, но охотно принимаетъ дипломатическую службу, которой были посвящены годы его молодости. Девять дней спустя онъ былъ уже въ Петербургѣ. А 24го ноября, въ день своихъ именинъ, Екатерина дала коллегіи иностранныхъ дѣлъ указъ о томъ что дѣйствительный тайный совѣтникъ Сиверсъ назначается полномочнымъ и чрезвычайнымъ посланникомъ при Польской республикѣ. На путешествіе и обзаведеніе побаловано ему 30.000 рублей, при 20.000 годоваго жалованья, и столовыхъ по 800 червонцевъ въ мѣсяцъ. Тѣмъ же указомъ предписано отозваніе изъ Варшавы Булгакова, который однако долженъ былъ оставаться тамъ до прибытія новаго посла. Около того же времени начальникомъ русскихъ войскъ въ Польшѣ, на мѣсто Каховскаго, назначенъ баронъ Игельштромъ; а войска расположенныя въ Литвѣ, Волыни и Подоліи ввѣрены Кречетникову.
   Пребываніе Сивероа въ Петербургѣ продлилось болѣе пяти недѣль. Время шло между визитами къ разнымъ вельможамъ, придворными обѣдами, балами, спектаклями и прочими удовольствіями, пока въ коллегіи иностранныхъ дѣлъ приготовлялись инструкціи и другія бумаги для нашего посла. Между тѣмъ онъ, по возможности, старался ближе ознакомиться съ тѣмъ вопросомъ въ которомъ предстояло ему принять самое дѣятельное участіе, то-есть съ положеніемъ Польши. Новое назначеніе не застало его врасплохъ уже потому что изъ своего сельскаго уединенія онъ, по иностраннымъ газетамъ, усердно слѣдилъ за ходомъ европейской исторіи. Въ Петербургъ, разумѣется, главнымъ источникомъ для Польскаго вопроса послужили ему бесѣды съ самою императрицей, въ которыхъ она раскрывала предъ нимъ пружины своей политики, свои виды и планы. Въ то же время онъ могъ войти въ личныя сношенія съ нѣкоторыми представителями русской партіи между самими Поляками, такъ какъ въ наг шей столицѣ находилась тогда депутація отъ Тарговицкой конфедераціи, имѣвшая во главѣ гетмана Браницкаго. Офиціальное назначеніе этой депутаціи состояло въ томъ чтобы принести благодарность русской императрицѣ за ея покровительство Польской республикѣ. Кромѣ конфедератовъ, въ Петербургѣ можно было встрѣтить и другихъ знатныхъ Поляковъ, находившихся тамъ по своимъ частнымъ дѣламъ. Въ числѣ послѣднихъ былъ Огинскій, хлопотавшій въ то время о снятіи секвестра со своихъ имѣній. Онъ замѣчаетъ въ своихъ мемуарахъ, будто высшее петербургское общество отличало этихъ Поляковъ отъ членовъ конфедераціи и принимало первыхъ гораздо благосклоннѣе чѣмъ вторыхъ. Далѣе, тотчасъ послѣ своего назначенія,.Сиверсъ поспѣшилъ войти въ дружескую переписку со своимъ предмѣстникомъ Булгаковымъ, и предложилъ ему много вопросовъ, чтобы заранѣе составить себѣ понятіе о тѣхъ обстоятельствахъ которыя ожидаютъ его въ Варшавѣ. Въ отвѣтахъ своихъ Булгаковъ распространился болѣе всего объ экономической части русскаго посольства, то-есть о своемъ помѣщеніи, прислугѣ, экипажахъ, сервировкѣ и т. п. Сиверсъ обратился за свѣдѣніями еще къ одному изъ своихъ предмѣстниковъ, именно къ графу Штакельбергу, который долго былъ нашимъ посланникомъ въ Польшѣ. Штакельбергъ отвѣтилъ вѣжливымъ письмомъ, но уклонился отъ сужденій о политикѣ, говоря Что новый посланникъ, конечно, получитъ всѣ нужныя наставленія отъ нашей безсмертной государыни.
   Наконецъ Сиверсу врученъ высочайшій рескриптъ, помѣченный 22мъ декабря 1792 года. Онъ заключаетъ въ себѣ общій взглядъ императрицы на отношенія къ Польшѣ и излагаетъ причины побуждавшія ее согласиться на новый раздѣлъ, котораго требуетъ прусскій король. Вотъ въ короткихъ словахъ содержаніе этого пространнаго рескрипта:
   Вліяніе, пріобрѣтенное "нами" на правительство Польши, устремлялось всегда на утвержденіе ея вольности и независимости. Но вмѣсто признательности мы встрѣтили злобу и кровопролитные мятежи, которые окончились раздѣломъ 1773 года. Наше участіе въ раздѣлѣ было вынуждено обстоятельствами; мы не только показали въ этомъ случаѣ большую умѣренность, но и воздержали "лакомство и алчность" другихъ дворовъ. Можно "было надѣяться что это событіе образумитъ Поляковъ и побудитъ ихъ соблюдать тѣсное соласіе съ нашею державой. Но время скоро, показало что ихъ вѣроломство и неблагодарность не могутъ быть исправлены и самыми бѣдствіями. Они, какъ только увидѣли насъ озабоченными двумя войнами (Турецкою и Шведскою), тотчасъ поспѣшила расторгнуть всѣ торжественныя обязательства, и 3го мая 1791 года ниспровергли форму правленія утвержденную нашимъ ручательствомъ. Эта перемѣна не согласовалась съ пользой нашего государства, и мы рѣшили ее уничтожить по замиреніи съ Портою Оттоманскою. Чтобы не прибѣгать къ открытой войнѣ и напрасному пролитію крови, мы прибѣгли къ средству, издавна въ Польшѣ употреблявшемуся, тр-есть къ составленію генеральной конфедераціи (Тарговицкой), которая и была обнародована подъ защитой нашего оружія. Король приступилъ къ этой конфедераціи, но неискренно. Сами члены присланной сюда конфедератской делегаціи сознаются, что какъ скоро войска наши выступятъ изъ предѣловъ Польши, то все устанавливаемое конфедераціей немедленно будетъ ниспровергнуто. Но насъ не столько заботитъ это обстоятельство, сколько распространеніе между Поляками гнуснаго якобинскаго ученія Французовъ, которое изъ Польши можетъ перейти и къ ея сосѣдямъ. Мы убѣдились что никогда не будемъ имѣть въ. польскомъ народѣ спокойнаго и безопаснаго сосѣда. Атакъ какъ прусскій король ірозитъ оставить союзъ съ римскимъ императоромъ, если мы не согласимся на вознагражденіе его польскими землями; притомъ, по извѣстной горячности своего нрава, онъ, пожалуй, и безъ нашего согласія силою завладѣетъ этими землями; поэтому мы рѣшили: "земли и грады, нѣкогда Россіи принадлежавшіе, единоплеменниками ея населенные и созданные, и единую вѣру съ нами исповѣдай ющіе, избавить отъ соблазна и угнетенія имъ угрожающихъ и присоединить ихъ къ державѣ нашей".
   Далѣе, рескриптъ предписываетъ спѣшить отъѣздомъ, въ броднѣ остановиться на нѣсколько дней и разными обѣщаніями ободрить соединенную тамъ конфедерацію (коронную и литовскую)" которая безпокоится движеніемъ прусскихъ войскъ и слухами о новомъ раздѣлѣ. Послѣ раздѣла Польшу надобно поставить въ достаточно сильное оборонительное положеніе, чтобъ она могла служить барьеромъ, предупреждающимъ столкновеніе Россіи съ Пруссіей. Пруссія, по всей, вѣроятности, и потомъ будетъ хлопотать о новомъ расширеніи границъ со стороны Польши, чтобы придти въ равновѣсіе съ Австріей и Россіей. Это обстоятельство поставить на Видъ Полякамъ, чтобъ убѣдить ихъ въ необходимости дружбы съ Россіей. Подобнаго же содержанія рескриптъ былъ врученъ и Игельштрому. которому предписывалось распредѣлить въ Польшѣ свои войска сообразно съ предстоявшимъ раздѣломъ между Россіей и Пруссіей и вообще принять всѣ военныя мѣры предосторожности. {Біографъ Сиверса, Блумъ, жалуется на неискренность императрицы къ его герою: будто бы, отправляя его посломъ, она не открыла ему своихъ видовъ на Польшу, и будто бы онъ не звалъ заранѣе орудіемъ какого дѣла онъ призванъ былъ служить, между тѣмъ какъ Игельштромъ получилъ болѣе подробныя инструкціи и глубже былъ посвященъ въ планы Екатерины. Въ доказательство онъ приводитъ сущность инструкціи Игельштрому и только начало рескрипта Сиверсу. Ein russischer Staatsmann, III, 89.}
   Въ началѣ 1793 года Сиверсъ отправился изъ Петербурга къ мѣсту своего назначенія. Дорогою онъ дня два промедлилъ въ Ригѣ, въ бесѣдахъ со своимъ пріятелемъ, княземъ H. В. Репнинымъ, въ то время лифляндскимъ генералъ-губернаторомъ, нѣкогда нашимъ полномочнымъ министромъ въ Польшѣ. Изъ Риги Сиверсъ заѣхалъ въ Митаву, и посѣтилъ герцога курляндскаго Петра Бирона въ его загородномъ дворцѣ. Здѣсь уже началась посольская дѣятельность Якова Ефимовича. Онъ имѣлъ отъ императрицы порученіе, вопервыхъ, сдѣлать герцогу строгое внушеніе по поводу его распрей съ курляндскимъ сеймомъ, то-есть съ дворянствомъ. Курляндія, какъ извѣстно, считалась леномъ Польской республики, но въ дѣйствительности вполнѣ зависѣла тогда отъ Россіи, особенно съ тѣхъ поръ какъ Екатерина возвратила герцогскій престолъ знаменитому Эрнесту Бирону и облагодѣтельствоѣала эту фамилію. Герцогъ Петда, сынъ и преемникъ Эрнеста, изъявилъ Сиверсу крайнее сожалѣніе что навлекъ на себя неодобреніе своей высокой и единственной покровительницы, и увѣрялъ въ готовности ей повиноваться. Второе требованіе, порученное нашему послу, относилось къ раздачѣ арендныхъ имѣній: Сиверсъ долженъ былъ поставить на видъ чтобъ эти имѣнія раздавались преимущественно тѣмъ курляндскимъ дворянамъ которые находились въ русской государственной службѣ или вообще оказали услуги русскому правительству" Петръ Биронъ обѣщалъ исполнить желаніе государыни. Третій пунктъ разговора касался свояченицы герцога, то-есть супруги ея, покойнаго брата, принца Карла, урожденной Повинской, которая просила увеличить ея пенсію. Скупой герцогъ распространился въ жалобахъ на расточительность брата и его жены; во впрочемъ изъявилъ готовность исполнить ея просьбу. Прощаясь съ русскимъ посломъ, герцогъ и герцогиня униженно, со слезами на глазахъ, увѣряли его въ своей преданности къ священной особѣ ея величества. 20го января Сиверсъ прибылъ въ Гродно, мѣстопребываніе генеральной Тарговицкой конфедераціи, и остановился у русскаго повѣреннаго при ней, барона Бюлера. Онъ нашелъ здѣсь умы чрезвычайно взволнованными.
   Уже нѣсколько мѣсяцевъ носились зловѣщіе слухи о новомъ раздѣлѣ Польши и поддерживали умы Поляковъ въ тревожномъ состояніи. Вдругъ въ Гродно прискакалъ курьеръ изъ Варшавы, отъ короннаго канцлера Малаховскаго, съ деклараціей прусскаго посла Бухгольца, отъ 16го января н. ст. Онъ именемъ своего короля возвѣщалъ польскому правительству о предстоящемъ вступленіи прусскихъ войскъ въ Великую Польшу, и приводилъ причины этой мѣры, а именно: распространеніе вреднаго якобинскаго духа между Поляками, особенно въ Великой Польшѣ, связь ея съ французскими якобинскими клубами и необходимость для Пруссіи обезпечить свой тылъ въ войнѣ съ Франціей. {Текстъ деклараціи см. въ Recueil des traités et conventions concernant la Pologne, 297, и у Феррана. III. 332. О занятіи Данцига съ его округомъ послѣдовалъ особый прусскій манифестъ, отъ 24го февраля.} Можно себѣ представить какое впечатлѣніе произвела эта декларація на Тарговицкую конфедерацію. Всѣ поняли что дѣло идетъ о новомъ раздѣлѣ. Въ то время баронъ Игельштромъ, по пути къ своему посту въ Варшаву, остановился на нѣсколько дней въ Гроднѣ. Маршалъ конфедераціи Щенсный-Потоцкій и всѣ ея наличные члены обратились къ русскому главнокомандующему съ предложеніемъ стать въ ихъ главѣ, собрать польскую армію и идти противъ Пруссаковъ. Игельштромъ возразилъ что союзъ существующій. между Россіей и Пруссіей не позволяетъ ему сдѣлать ничего подобнаго. Онъ уѣхалъ, а конфедерація продолжала показывать патріотическій пылъ: рѣшено было драться съ Пруссаками и собрать посполитое рушеніе. Канцлеру Малаховскому отправлено повелѣніе отвѣтить Бухгольцу требованіемъ чтобы прусскія войска не вступали въ Польшу; а коменданту Варшавы Ожаровскому посланъ приказъ приготовить лошадей подъ артиллерію. Болѣе всѣхъ горячился польный гетманъ Северинъ Ржевускій, только что воротившійся изъ Петербурга, куда онъ ѣздилъ вмѣстѣ съ депутаціей. Глава этой депутаціи, великій гетманъ коронный Браницкій, подъ предлогомъ семейныхъ дѣдъ остался въ Петербургѣ, и Ржевускій былъ теперь главнымъ начальникомъ военныхъ силъ въ Польшѣ.
   25го января нов. ст. прусское войско, раздѣленное на шесть колоннъ, перешло границу и съ разныхъ сторонъ вступило въ польскія земли. Въ Гроднѣ поднялась цѣлая буря; конфедераты переходятъ отъ одного рѣшенія къ другому; они хотятъ то созвать посполитое рушеніе, то разорвать конфедерацію. Въ это самое время прибылъ Сиверсъ; его встрѣтили какъ "ангела хранителя", по собственному его выраженію. Волненіе умовъ не помѣшало устроить въ честь русскаго посла нѣсколько обѣдовъ и вечернихъ собраній. Сиверсъ, при содѣйствіи братьевъ Коссаковскихъ и стараго Сапѣги, на сколько могъ, постарался успокоить конфедератовъ, что ему и удалось отчасти, благодаря его мягкимъ, пріятнымъ манерамъ, щедрымъ обѣщаніямъ всякаго покровительства со стороны Россіи, а также и намекамъ на строгія мѣры въ случаѣ упорства. Между прочимъ онъ не преминулъ втолковать Полякамъ что всѣ ихъ несчастія происходятъ отъ жадности Пруссіи. Затѣмъ, онъ оставилъ Гродно, поручивъ дальнѣйшее наблюденіе за конфедераціей тому же барону Бюлеру, человѣку умному и ловкому.
   Сиверсъ спѣшилъ въ Варшаву, гдѣ господствовало тогда всеобщее уныніе, произведенное вступленіемъ прусскихъ войскъ. Уныніе это умножалось еще слухами о томъ что цесарскія войска также войдутъ въ Польшу. Послѣ удаленія за границу вождей Конституціоннаго сейма, многіе члены этого сейма еще оставались въ Варшавѣ. По извѣстію Огинскаго, они вездѣ находили радушный пріемъ и были желанными гостями въ польскихъ семействахъ. А приверженцы Тарговицкой конфедераціи, наоборотъ, встрѣчали вездѣ холодность и презрѣніе. Патріоты не могли выносить ихъ общества и при всякомъ случаѣ выказывали къ нимъ свою антипатію, несмотря на присутствіе въ городѣ сильнаго русскаго гарнизона. Король, хотя и приступилъ къ Тарговицкой конфедераціи, но, не взирая на всѣ приглашенія ея маршала, не ѣхалъ на соединеніе съ нею въ Гродно и продолжалъ оставаться въ Варшавѣ. Онъ подъ рукой распускалъ слухъ что, въ случаѣ новаго раздѣла, отречется отъ короны, лишь бы назначили ему хорошую пенсію, съ которою онъ окончитъ свои дни въ Италіи. Племянникъ его Іосифъ Понятовскій, на требованіе конфедераціи присягнуть ей въ качествѣ шефа пѣхотной гвардіи, прислалъ Ожаровскому изъ Вѣны дерзкій отвѣтъ, который въ то же время и напечаталъ. Напрасно Станиславъ-Августъ пытался замять поступокъ племянника и велѣлъ уничтожить тѣ экземпляры отвѣта которые появились въ Варшавѣ. Іосифъ написалъ еще болѣе дерзкое письмо маршалу конфедераціи Потоцкому, и предлагалъ ему дуэль;
   При печальныхъ политическихъ обстоятельствахъ, Варшава около того времени поражена была еще экономическимъ бѣдствіемъ, а именно многими банкрутствами. До 1792 года ея денежный рынокъ, вслѣдствіе продолжительнаго внѣшняго мира, изобиловалъ звонкою монетой, а во время самыхъ значительныхъ контрактовъ, въ Дубно около Новаго года изъ Варшавѣ около Иванова дня, въ кассахъ банкировъ и землевладѣльцевъ можно было видѣть отъ двухъ до трехъ милліоновъ голландскихъ дукатовъ. Аккуратность, съ которою банкиры платили проценты, пріобрѣла имъ такой кредитъ что и самый незначительный помѣщикъ ввѣрялъ имъ свои сбереженія, чтобъ увеличивать свой капиталъ посредствомъ семи дли восьми процентовъ. Зато и люди имѣвшіе привычку жить сверхъ своего состоянія легко могли доставать взаймы деньги у тѣхъ же банкировъ; эта легкость, въ свою очередь; не мало способствовала еще большему развитію роскоши и расточительности. Чрезмѣрныя выдачи рано или поздно должны были подорвать многіе частные банки, при первыхъ неблагопріятныхъ обстоятельствахъ. Эти обстоятельства настали въ 1792 году, послѣ неудачной войны съ Русскими. Земледѣліе уменьшилось, и торговые обороты упали; нѣкоторые вельможи, компрометированные предъ русскимъ правительствомъ, поспѣшили обратить часть своихъ имуществъ въ наличныя деньги и удалились съ ними за границу. Звонкая монета начала исчезать изъ обращенія. Извѣстіе о вступленіи прусскихъ войскъ, пришедшее во время дубенскихъ контрактовъ, окончательно произвело панику въ торговыхъ и финансовыхъ оборотахъ.
   Къ довершенію печальной картины, изъ Парижа пришла вѣсть о казни Лудовика XVI. Теперь польскій народъ, обвиняемый въ сочувствіи якобинцамъ, еще менѣе могъ ожидать пощады со стороны сосѣднихъ державъ. Между тѣмъ Пруссаки медленно, но постепенно занимали города одинъ за другимъ. Тѣ польскіе гарнизоны которые не отступали заранѣе были вытѣсняемы силой и даже забираемы въ плѣнъ. Въ Торувѣ магистратъ велѣлъ запереть ворота; Пруссаки разбили ихъ топорами и вошли въ городъ. Польскіе отряды начали было стягиваться къ Ловичу. Щенсный-Потоцкій и Ржевускій продолжали разсылать приказы о принятіи разныхъ мѣръ для защиты отечества, и особенно для обороны Ченстохова. Вопреки обѣщаніямъ даннымъ Сивероу, конфедерація вслѣдъ за его отъѣздомъ выдала протестъ противъ вступленія прусскихъ войскъ и универсалъ о томъ чтобы нація готовилась къ посполитому рушенію. Но Игельштромъ отмѣнилъ всѣ приказы конфедераціи о вооруженіяхъ, не допустилъ сосредоточенія польскихъ войскъ и двинулъ ихъ небольшими частями въ юго-восточныя провинціи. Онъ поставилъ на видъ Полякамъ простую дилемму: императрица или за прусскаго короля, или нѣтъ; въ первомъ случаѣ ваши вооруженія тщетны, а во второмъ -- излишни; довольствуйтесь ея могущественною защитой. {Vom Entstehen und Untergange, der Polnischen Konstitution.}
   Посреди этихъ смутныхъ обстоятельствъ, новый русскій посланникъ, въ субботу, 29го января 1793 года, прибылъ въ Варшаву и остановился ночевать въ ея предмѣстьѣ, Прахѣ" На другой день поутру онъ совершилъ свой въѣздъ въ городъ. Отчасти на саняхъ, отчасти въ лодкѣ, онъ перебрался чрезъ Вислу. На берегу его ожидала карета Булгакова, и отвезла ко дворцу графа Борка, одному изъ красивѣйшихъ зданій Варшавы, которое нанимало тогда русское посольство за 2.000 дукатовъ въ годъ. Рота русскихъ солдатъ, стоявшая здѣсь на караулѣ со знаменемъ, отдала ему честь. Булгаковъ заранѣе сдѣлалъ всѣ приготовленія чтобы принять его достойнымъ образомъ. Явился Игельштромъ съ русскими генералами. Они вмѣстѣ отобѣдали, и Сиверсъ нашелъ что серебряная столовая посуда, поваръ и вино были превосходны. Иностранные дипломаты поспѣшили поздравить нашего посланника съ пріѣздомъ, нѣкоторые въ тотъ же день, другіе на слѣдующій, то-есть въ понедѣльникъ. Во вторникъ папскій нунцій, не дожидаясь Визита Сиверса, пріѣхалъ къ нему первый; такой чести онъ не оказывалъ другимъ посламъ. "Но чего не дѣлаютъ въ нуждѣ?" замѣчаетъ во этому поводу посланникъ въ письмѣ къ своей дочери. Дѣло въ томъ что Тарговицкая конфедерація, опираясь на русскую силу, начала безцеремонно распоряжаться не только гражданскими дѣлами, но и церковными, причемъ два епископа, стоявшіе во главѣ этой конфедераціи, Масальскій и Коссаковскій, мало обращали вниманія на представленія нунція. Въ тотъ же день Сиверсъ обмѣнялся визитами съ надворнымъ маршаломъ графомъ Мнишкомъ, которому сообщилъ свои вѣрительныя грамоты.
   Черезъ день послѣ того, то-есть въ четвергъ, Сиверсъ торжественно представился королю. Ровно въ 12 часовъ онъ сѣлъ въ карету и отправился къ королевскому зімку. Улицы и окна были наполнены народомъ. На замковомъ дворѣ стоялъ подъ ружьемъ цѣлый баталіонъ. Сиверсъ прошелъ нѣсколько переднихъ залъ, въ которыхъ толпились придворные кавалеры, всѣ въ траурѣ по случаю смерти Пудовика XVI. Надворный маршалъ принялъ посла у дверей аудіенцъ-залы. Король, въ пурпурной мантіи, стоялъ у трона подъ балдахиномъ. Когда посолъ, подвигаясь впередъ, сдѣлалъ три обычные поклона, Станиславъ-Августъ ступилъ два или три шага ему навстрѣчу, потомъ сѣлъ на свое кресло, и сдѣлалъ послу знакъ сѣсть на другое, стоявшее напротивъ. Послѣдній сказалъ привѣтствіе и вручилъ свою посольскую грамоту. Король отвѣчалъ довольно длинною рѣчью. Сиверсъ нашелъ что Станиславъ-Августъ, съ которымъ онъ познакомился лѣтъ сорокъ тому назадъ на берегахъ Темзы, былъ еще красивый, хорошо сохранившійся мущина, съ блѣднымъ лицомъ. Когда онъ кончилъ свою рѣчь, посолъ всталъ и сдѣлалъ опять три поклона, подвигаясь къ двери, а король опять ступилъ къ нему нѣсколько таговъ. Въ передней залѣ маршалъ представилъ послу первыхъ сановниковъ республики.
   Послѣ этого церемоніальнаго представленія назначена была на слѣдующее утро частная аудіенція въ кабинетѣ короля. Здѣсь, разговаривая съ глазу-на глазъ, посолъ объявилъ Станиславу-Августу неудовольствіе императрицы на его поведеніе, а именно: на его участіе въ Конституціонномъ сеймѣ и въ революціи 3го мая, на сношенія съ польскими эмигрантами и, наконецъ, на его уклоненіе отъ поѣздки въ Гродно и дѣйствительнаго соединенія съ Тарговицкою конфедераціей. Склонить Станислава-Августа къ этой поѣздкѣ и было теперь ближайшею задачей Сиверса. Онъ представлялъ королю что тамъ его величество будетъ вдали отъ варшавскихъ интригъ и разныхъ вредныхъ вліяній, что тамъ удобнѣе принять мѣры для созванія новаго сейма и что, наконецъ, это единственное средство возвратить расположеніе императрицы. Король не оставилъ ни одного пункта безъ оправданія. Станиславъ-Августъ, какъ извѣстно, владѣлъ способностію говорить красно и много. Всѣ эти пункты онъ разсматривалъ съ своей точки зрѣнія, и доказывалъ свою невинность ссылаясь на обстоятельства, отъ него не зависѣвшія. Участіе свое въ конституціи 3го мая онъ объяснялъ невозможностью идти противъ потока и противъ голоса цѣлой націи. Съ эмигрантами польскими, если онъ имѣлъ сношенія, то единственно для того чтобы склонить ихъ возвратиться въ отечество. Въ заключеніе онъ распространился въ жалобахъ на генеральную конфедерацію за причиняемыя обиды, и особенно на графа Потоцкаго, который оскорбляетъ его королевское достоинство на каждомъ шагу и совершенно не признаетъ за нимъ никакого авторитета. Соединеніе съ этою конфедераціей, по его словамъ, безполезно, а путешествіе въ Гродно было бы для него величайшимъ униженіемъ, не считая препятствій со стороны его нездоровья, недостатка денежныхъ средствъ и зимняго времени года. Онъ усердно просилъ посланника донести государынѣ о его печальномъ положеніи.
   Итакъ на первый разъ Сиверсъ не добился отъ короля согласія на поѣздку. Но подобное упорство не могло быть продолжительно; противъ него имѣлось могущественное средство: долги короля и его безденежье. Сумма королевскихъ долговъ простиралась болѣе чѣмъ до полутора милліона дукатовъ, что составляло слишкомъ 30.000.000 злотыхъ. Между прочимъ, банкиру Тепперу онъ долженъ былъ полмилліона дукатовъ, и Тепперъ, какъ на одну изъ главныхъ причинъ своего банкротства, указывалъ на несостоятельность короля и другихъ своихъ должниковъ между польскими магнатами. Это банкротство въ особенности причиняло много заботъ нашему посланнику, потому что Тепперъ былъ довѣреннымъ банкиромъ русскаго правительства, У него хранилась главная посольская касса, которую считали опаснымъ держать въ посольскомъ домѣ при анархическомъ состояніи польскаго общества: самый домъ могъ быть сожженъ и разграбленъ.
   Когда Сиверсъ прочелъ переводъ изданнаго конфедераціей универсала о посполитомъ рутеніи, онъ немедленно призвалъ къ себѣ великаго канцлера Малаховскаго и потребовалъ чтобъ остановлено было публикованіе этого документа, и чтобъ онъ не былъ сообщенъ иностраннымъ посламъ. А. въ Гродно онъ отправилъ ноту съ изъявленіемъ своего крайняго удивленія и прискорбія. Спустя нѣсколько дней прискакалъ курьеръ съ письмомъ отъ конфедераціи: она оправдывалась въ своемъ поступкѣ, и даже увѣряла что ея универсалъ былъ невѣрно понятъ. Вмѣстѣ съ тѣмъ она прислала другой универсалъ, въ успокоительномъ тонѣ: здѣсь она совѣтовала націи всю надежду возложить на великодушіе мудрой Екатерины. Сиверсъ, чрезъ барона Бюлера, отвѣчалъ что онъ доволенъ новымъ универсаломъ.
   Какъ лицо облеченное чрезвычайнымъ полномочіемъ со стороны могущественной Русской императрицы, нашъ посланникъ, тотчасъ по пріѣздѣ въ Варшаву, сдѣлался центромъ, около котораго начали вращаться интересы высшаго варшавскаго общества. Вниманія его заискивала почти вся польская знать, около него увивались всякаго рода интриганы, льстецы, сообщатели новостей и т. п. уже въ первую недѣлю онъ жаловался что здоровье его едва выдерживаетъ безконечные визиты и обѣды. Онъ только еще былъ на трехъ обѣдахъ, а ему говорятъ о тридцати предстоящихъ. Вотъ что онъ разказываетъ въ письмахъ къ одной изъ своихъ дочерей:
   "Воскресенье я обѣдалъ у нунція, гдѣ куталъ превосходное, поистинѣ неаполитанское мороженое и много говорилъ о Неаполѣ. Въ понедѣльникъ обѣдалъ у короля. Представь себѣ какъ бѣдно онъ живетъ: онъ обѣдаетъ въ своей передней; налѣво его кабинетъ, направо спальня, она же вмѣстѣ и гостиная; вообще онъ занимаетъ только три комнаты, за исключеніемъ парадныхъ залъ, назначенныхъ для аудіенцій. Насъ было за столомъ 17, въ томъ числѣ двѣ племянницы короля, то-есть графиня Мнишекъ и графиня Тышкевичъ. Столъ сервированъ хорошо, хотя и безъ пышности. Король говорилъ мало и только со мною. Но замѣтно, что печаль застилаетъ его душу. Онъ носитъ лорнетъ въ петлицѣ своего кафтана и маленькіе карманные часы за обшлагомъ лѣваго рукава. Прощаясь со мной, онъ представилъ мнѣ своего частнаго секретаря Фризе, какъ довѣреннаго человѣка, къ которому я могу обращаться въ случаѣ, если имѣю нужду сказать что-нибудь королю неофиціальныхъ образомъ. Съ тѣхъ поръ Фризе былъ у меня уже разъ десять. Во вторникъ я обѣдалъ у примаса. У него прекрасный домъ. Во всемъ замѣтно что онъ много путешествовалъ и сдѣлалъ много покупокъ въ Италіи." Тутъ Сиверсъ съ особымъ удовольствіемъ распространяется о садѣ примаса и о цвѣтахъ, до которыхъ самъ былъ большой охотникъ. Узнавъ объ этомъ пристрастіи посланника, нѣкоторые владѣтели садовъ и оранжерей поспѣшили прислать значительное количество горшковъ съ цвѣтами для украшенія его жилища. Обѣдъ у примаса былъ великолѣпенъ и продолжителенъ. За столомъ находилось пять или шесть дамъ. Послѣ стола еще съ часъ занимались разговоромъ. Зная, что посланникъ не любитъ картъ, его не принуждали играть. "Вечеромъ, продолжаетъ онъ, я отправился въ италіянскую оперу. Театръ довольно великъ, съ тремя рядами ложъ и парадизомъ. Господинъ Булгаковъ имѣлъ ложу подлѣ самой сцены, и платилъ за нее 40 дукатовъ въ мѣсяцъ. Какъ ты думаешь насчетъ такой цѣны? Вездѣ въ другомъ мѣстѣ на эти деньги можно нанимать отличный, домъ. Оркестръ былъ хорошъ, театръ довольно полонъ. Давали Вину или помѣшательство отъ любви, Опера очень серіозная; первый пѣвецъ и примадонна пѣли недурно."
   Затѣмъ Сиверсъ описываетъ еще цѣлый рядъ обѣдовъ. Въ середу онъ угощалъ у себя дипломатическій корпусъ и русскихъ генераловъ; въ четвергъ обѣдалъ у сестры короля, паяй Краковской или, какъ онъ ее называетъ, madame de Cracovie, вдовы гетмана и краковскаго каштеляна Браницкаго. Въ пятницу онъ посѣтилъ нѣмецкій театръ, который помѣщался въ домѣ князя Радзивила и существовалъ по подпискѣ. "Здѣсь много Нѣмцевъ, которыхъ привлекло сюда правительство саксонскихъ королей, замѣчаетъ Сиверсъ, многіе мущины и дамы изъ Великой Польши говорятъ по-нѣмецки." Въ воскресенье обѣдъ у великаго канцлера Малаховскаго, въ понедѣльникъ у другой сестры короля, графини Замойской, во вторникъ у другаго брата, князя Казиміра Понятовскаго, прежняго великаго подкоморія и т. д. Изъ всѣхъ людей предлагавшихъ свои услуги посланнику, наиболѣе полезнымъ для него сумѣлъ сдѣлаться нѣкто тайный совѣтникъ Бокампъ, хитрый, проницательный интриганъ, родомъ Голландецъ, во время Семилѣтней войны бывшій агентомъ Фридриха Великаго въ Турціи и въ Крыму. Бокампъ, выдававшій себя за отличнаго знатока Поляковъ и Польши, написалъ для Сиверса нѣсколько характеристикъ, относящихся къ важнѣйшимъ лицамъ Польской республики. Онъ обозначилъ ихъ нумерами, не называя по имени. Приводимъ сущность этихъ характеристикъ.
   Подъ первымъ нумеромъ разумѣется самъ король Станиславъ-Августъ. "Пріятность его манеръ, а также кротость характера очаровываютъ всѣхъ его окружающихъ. Онъ созданъ для общества; о дѣдахъ говоритъ чрезвычайно хорошо и говоритъ охотно. У него удивительная память и множество талантовъ; онъ знаетъ гораздо болѣе чѣмъ обыкновенно знаютъ люди въ его положеніи. Онъ хочетъ всѣмъ нравиться, и у него никогда не вырывается ничего такого что можетъ кого-нибудь въ обществѣ оскорбить или привести въ замѣшательство. Всѣ эти достоинства дѣлаютъ его весьма пріятнымъ придворнымъ, но не болѣе. Ему недостаетъ нѣкоторыхъ качествъ необходимыхъ для его сана. Слѣдуетъ оборотная сторона медали: "Онъ не знаетъ ни людей, ни наиболѣе важныхъ дѣлъ. У него нѣтъ собственнаго мнѣнія; подчиняясь вліянію окружающихъ, онъ нерѣдко мѣняетъ свои сужденія о людяхъ и о дѣлахъ. Онъ всю жизнь былъ водимъ на помочахъ. Подсказанное ему мнѣніе онъ такъ хорошо усвоиваетъ и такъ пріятно объясняетъ, что только проницательные и опытные люди на этотъ счетъ не обманываются. Онъ не умѣетъ истинно ни любить, ни ненавидѣть. Изъ представленнаго очерка слѣдуетъ: кто хочетъ овладѣть имъ, тотъ долженъ дѣйствовать посредствомъ лицъ имѣющихъ на него наибольшее вліяніе; а эти лица должны быть руководимы однимъ безраздѣльнымъ авторитетомъ. Слѣдующій очеркъ относится къ примасу Михаилу Понятовскому, брату короля. "Во многихъ отношеніяхъ онъ представляетъ противовѣсіе своему брату, преимущественно въ отношеніи твердости, настойчивости и рѣшительности. Братъ боится его и часто скрываетъ отъ него то что дѣлаетъ не къ чести себѣ. Онъ тугъ на привязанности, даже и къ прекраенему полу; во умѣетъ систематически и сильно ненавидѣть. Онъ не терпитъ равнаго себѣ и не примыкаетъ никогда къ той партіи которой не можетъ быть главой. Онъ не на столько уважаетъ родственныя связи чтобы не приносить ихъ въ жертву своему честолюбію. Онъ созданъ болѣе для монархіи чѣмъ для народнаго правленія и, еслибы могъ, то сдѣлался бы Мазариномъ." Ближайшее знакомство съ примасомъ не подтвердило вполнѣ эту характеристику Бокампа, и именно то что говорится о твердости его характера. Въ послѣдствіи Сиверсъ въ письмѣ къ Игельштрому выразился о немъ такимъ образомъ: "Князь примасъ извѣстенъ вамъ достаточно: если нѣсколько польстите его тщеславію, то можете дѣлать съ нимъ что угодно."
   Третья характеристика, Бокампа изображаетъ сестру упомянутыхъ братьевъ, пани Краковскую, то-есть Изабеллу, вдову гетмана Браницкаго. "Вся ея внѣшность говоритъ въ ея пользу: манеры приличныя и исполненныя достоинства, обхожденіе ласковое, осанка почтенной матроны, тонъ пріятный, отзывающійся откровенностію. Она нерѣдко высказываетъ своему брату, нумеру первому, нелестныя для него истины, почему онъ часто дѣлаетъ глупости у нея за спиной и говоритъ о нихъ уже послѣ. Ея симпатіи обращены къ Франціи. Она желала бы убѣдить всѣхъ что здѣсь, въ Польшѣ, существуетъ такая же королевская фамилія какъ и въ другихъ странахъ; а слѣдовательно фамилія эта должна оказывать и такое же вліяніе на дѣла. Подобную щель поддерживаютъ въ ней пріѣзжіе иностранцы, привыкшіе у себя дома къ иному порядку."
   Далѣе слѣдуютъ, еще два очерка, которые относятся къ великому секретарю литовскому графу Мощанскому и великому канцлеру коронному Малаховскому. Они считались самыми надежными приверженцами Россіи. Извѣстно., что возлѣ переворота 3го мая Малаховскій одинъ только изъ польскихъ министровъ отказался подписать свое имя подъ новою конституціей, хотя братъ его былъ вождемъ этого переворота. Изъ всѣхъ министровъ онъ одинъ продолжалъ носить старое польское платье и усы. Бокампъ замѣчаетъ что "наружностью и характеромъ онъ напоминаетъ настоящаго Сармата, что онъ пользуется заслуженною репутаціей по твердости своего характера и непоколебимо преданъ русскому правительству". Графъ Мошинскій не менѣе его преданъ Россіи; но онъ проницательнѣе и гибче Малаховскаго. "У него необыкновенная вкрадчивость, такъ что многіе невольно высказываютъ ему свои тайны. Дворъ ласкаетъ его и часто считаетъ своимъ тамъ, гдѣ онъ менѣе всего принадлежитъ двору; а это всегда случается, какъ скоро онъ замѣтитъ что не держатся настоящей дороги въ отношеніи къ Россіи, которая всегда была для вето путеводною звѣздой". Бокампъ совѣтуетъ Сиверсу опереться преимущественно на этихъ двухъ сановниковъ и сдѣлать ихъ центромъ русской партіи. Относительно Малаховскаго надежды его не оправдались. Великій канцлеръ не захотѣлъ служить долѣе русскимъ интересамъ, когда убѣдился что дѣло идетъ о новомъ раздѣлѣ; онъ вскорѣ удалился съ политическаго поприща и не игралъ роли въ послѣдующихъ событіяхъ. Но Фридрихъ Мошинскій дѣйствительно сдѣлался главнымъ пособникомъ Сиверса при выполненіи его задачи и вступилъ съ нимъ въ самыя дружескія отношенія. Поэтому мы остановимся еще нѣсколько надъ этимъ лицомъ, для чего воспользуемся его собственною защитительною рѣчью, которую онъ произнесъ предъ своими судьями, когда въ революцію 1794 года его схватили и бросили въ тюрьму какъ извѣстнаго приверженца Россіи. {Blum. Ш, 241.}
   Его отецъ умеръ короннымъ подскарбіемъ и не оставилъ никакихъ счетовъ. Сынъ собралъ его регистры и въ послѣдствіи возвратилъ въ казну собственность республики, между тѣмъ какъ наслѣдники другихъ подскарбіевъ удерживаютъ у себя эту собственность, хотя и добываютъ росписки въ обратномъ ея полученіи. Затѣмъ онъ вполнѣ посвятилъ себя службѣ республики. Почти одиннадцать лѣтъ работалъ въ качествѣ коммиссара скарбовой коммиссіи, и показалъ что можетъ сдѣлать трудолюбіе, соединенное съ ревностію къ общественному благу. О томъ могутъ свидѣтельствовать лучше всего цѣлыя кипы бумагъ исписанныхъ его собственною рукой и находящихся въ коммиссіи. Потомъ онъ сдѣланъ былъ вице-комендантомъ кадетскаго корпуса, и отдалъ всего себя воспитанію будущихъ защитниковъ отечества. А когда республика, вслѣдствіе Барской конфедераціи, страдала безденежьемъ, онъ содержалъ корпусъ на свой счетъ. Нѣсколько разъ былъ сеймовымъ посломъ, но не извлекалъ для себя изъ того ни малѣйшей выгоды. Имени его не найдутъ ни въ какомъ постановленіи направленномъ на пагубу отечества; равнымъ образомъ ни w какой сеймовой конституціи, посредствомъ которой назначало бы ему какой-нибудь подарокъ: староство, поіезуитское имѣніе или что-нибудь подобное. Прохода постепенно по разнымъ должностямъ, онъ достигъ званія литовскаго секретаря; но всѣ эти должности пріобрѣлъ не куплею, а заслугами. Онъ былъ посломъ на Четырехлѣтіемъ сеймѣ, и здѣсь работалъ надъ тѣмъ чтобъ изыскать источники для пополненія казны безъ отягощенія гражданъ новыми податями. Но онъ долженъ сознаться что его почти трехлѣтняя работа въ назначенной по этому вопросу коммиссіи осталась безплодною. Во время революціи 3го мая онъ находился въ отсутствіи изъ Варшавы; но такъ какъ начала ея, основанныя на наслѣдственномъ тронѣ, согласовались съ его убѣжденіями, то онъ охотно присталъ къ ней. Когда русскія войска вступили въ Польшу и завязалась Тарговицкая конфедерація, онъ удалился за границу и жилъ нѣсколько времени въ Дрезденѣ; но, угрожаемый секвестромъ своихъ имѣній и судебнымъ преслѣдованіемъ, воротился въ отечество и послѣдовалъ примѣру короля, то-есть приступилъ къ Тарговицкой конфедераціи.
   Такъ говорилъ о себѣ самъ Мошинскій и, конечно, говорилъ не безпристрастно. Судя по разнымъ отзывамъ современниковъ, это былъ человѣкъ умный, дѣдовой, но большой эгоистъ и чрезвычайно скупой. {Напримѣръ, одинъ изъ воспитанниковъ кадетскаго корпуса разказываетъ въ своихъ воспоминаніяхъ, что комендантъ этого корпуса, князь Адамъ Чартормйскій, все свое комендантское жалованье обращалъ на содержаніе нѣсколькихъ заслуженныхъ офицеровъ; но что ему не приходилось слышать чтобы Мошинскій подобнымъ образомъ отказывался отъ своего жалованья; также какъ князь Адамъ, онъ рѣдко бывалъ въ Варшавѣ, и когда пріѣзжалъ, то не нанималъ приличнаго для себя помѣщенія, а бралъ отдѣльный павильйонъ въ зданіяхъ кадетскаго корпуса. Между тѣмъ онъ былъ очень богатъ и особенно славился своими брилліантами. Авторъ воспоминаній разъ видѣлъ на немъ брильянтовъ, украшавшихъ его генеральскій мундиръ, шпагу, ордена и перстни, по крайней мѣрѣ на милліонъ злотыхъ. О наружности. Мошинскаго воспоминанія замѣчаютъ что онъ былъ очень некрасивъ, малаго роста, сутулый, но силу имѣлъ необыкновенную. (Изъ записокъ Северина Букара. См. Pamietniki Ochockiego. T. IV.)}
   Къ портретамъ, набросаннымъ Бокампомъ, прибавимъ нѣсколько словъ о лицахъ окружавшихъ короля, и именно о тѣхъ которыя по своему вліянію на него въ послѣдующихъ событіяхъ обратили на себя особенное вниманіе вашего посланника. Трое изъ нихъ, великій конюшій Кицкій, главный кономъ Рыксъ и еще нѣкто Крута, оказались люди до того вредные по своимъ интригамъ что Сиверсъ собирался выслать ихъ изъ предѣловъ Польши, о чемъ онъ говоритъ въ упомянутомъ письмѣ къ Игельштрому. {Seim Grodzieneki ostatni. Вегнера. Прилож. VII.} Только два лица изъ королевской свиты заслужили его одобрительный отзывъ: это секретарь Фризе и ксендзъ Гигіоти, которые обнаруживали преданность русскимъ интересамъ, но, конечно, преданность небезкорыстную. А что касается до женщинъ, игравшихъ, какъ извѣстно, большую роль въ жизни Станислава-Августа, то въ данную эпоху, по замѣчанію Сиверса, ни одна изъ нихъ не имѣла особеннаго значенія, ни даже его открытая фаворитка, то-есть пани Грабовская. {Въ другомъ мѣстѣ объ этой Грабовской Сиверсъ выразился еще съ большимъ пренебреженіемъ. По нѣкоторымъ извѣстіямъ, она состояла въ тайномъ бракѣ съ королемъ, отличалась семейными добродѣтелями и не хотѣла мѣшаться въ придворныя интрига. См. Pamietniki Michalowekiege и Pamietniki Ochoekiega. Замѣчательно, что ни въ офиціальной, ни въ частной корреспонденціи нашего посланника мы не встрѣтили имени маркизы Люлли, молодой французской эмигрантки, которая въ эпоху Гродненскаго сейма была счастливою соперницей пани Грабовской. По словамъ Охоцкаго, эта тщеславная, расточительная Француженка совершенно опутала престарѣлаго Донъ-Жуана и заправляла всей его политикой (II, 347). Отзывъ Охоцкаго, основанный на провинціальныхъ слухахъ, очевидно преувеличенъ; но также очень можетъ быть что маркиза, наравнѣ со многими другими, за деньги служила интересамъ сосѣднихъ державъ, только Сиверсъ почему-либо не считаетъ удобнымъ говоритъ о ней въ своей корреспонденціи.}
   По поводу упомянутыхъ характеристикъ, приведемъ и то что написалъ прусскій посолъ Бухгольцъ своему двору о двухъ главныхъ представителяхъ русской политики въ Польшѣ (впрочемъ, не русскихъ по происхожденію), то-есть объ Игёльштромѣ и Сиверсѣ:
   "Генералъ-аншефу Игельштрому около 65 лѣтъ. Онъ нѣсколько обветшалой, но видной наружности; это очень свѣтскій человѣкъ; онъ въ совершенствѣ говоритъ на многихъ языкахъ и легко схватываетъ понятія. Во всѣхъ его манерахъ отражается гордое сознаніе заслугъ оказанныхъ отечеству. Говорятъ, онъ высокомѣренъ и строгъ съ подчиненными. Вѣрно то что армія боится его не менѣе чѣмъ и сами Поляки." Отзывъ слишкомъ благосклонный: предыдущая дѣятельность Игельштрома не давала ему никакихъ особыхъ правъ гордиться своими заслугами отечеству. Мы даже недоумѣваемъ на чемъ былъ основавъ выборъ этого лица на такой важный постъ какъ командованіе вашими военными силами въ Польшѣ въ то критическое время. Императрица, конечно, видѣла въ немъ точнаго, безпрекословнаго исполнителя своей воли; она принимала въ разчетъ его знакомство съ Польшей, такъ какъ онъ служилъ тамъ еще подъ начальствомъ князя Репнина; но ея мнѣніе о его способностяхъ, по всей вѣроятности, было преувеличено. "Въ Сиверсѣ, продолжаетъ Бухгольцъ, нашелъ я почтеннаго старика съ симпатичною наружностью. Обращеніе его совсѣмъ не похоже на то которымъ нѣкогда отличались Русскіе. Съ большою мягкостію характера онъ соединяетъ величайшую вѣжливость и много такту. На многихъ языкахъ онъ объясняется съ замѣчательною ясностію и точностію; а работаетъ, на сколько я могъ замѣтитъ, съ большою легкостію. Здоровье его, кажется, весьма слабо, но онъ очень себя бережетъ." {Hermann, Gesch. des Russisch. Staates. Erganzunge-Band. 418.}
   

II.
Король медлитъ отъѣздомъ.-- Денежныя затрудненія.-- Сиверсъ въ Гроднѣ.

   Нашъ посланникъ началъ готовиться къ отъѣзду въ Гродно. Этотъ городъ, издавна служившій, наряду съ Варшавой, мѣстомъ сеймовыхъ собраній, еще въ іюлѣ 1792 года былъ выбранъ Екатериной для предстоявшаго чрезвычайнаго сейма. {См. Записки Храповицкаго.} Понятно, почему онъ былъ предпочтенъ Варшавѣ. Многочисленное населеніе столицы, подъ вліяніемъ послѣднихъ событій, находилось въ возбужденномъ состояніи; общественное мнѣніе, руководимое патріотическою партіей, оказало бы слишкомъ сильное давленіе на сеймъ, каковъ бы ни былъ его составъ, и, конечно, онъ могъ гораздо удобнѣе выполнить свое назначеніе въ провинціальномъ городѣ. А назначеніе его состояло въ томъ чтобы подписать формальную уступку земель двумъ сосѣднимъ державамъ. Но рѣчь объ этой уступкѣ русскій и прусскій посланники должны были начать послѣ; а пока говорили только о пересмотрѣ конституціи. Употребляя подобные извороты, дипломатія, конечно, имѣла въ виду достиженіе цѣли съ возможно меньшими пожертвованіями, то-есть безъ новой войны, безъ новаго пролитія крови. Предстояла нелегкая задача: во что бы то ни стало принудить націю къ формальной уступкѣ земель, то-есть къ тому что достигается только послѣ упорныхъ и разорительныхъ войнъ. Союзныя державы звали съ кѣмъ имѣли дѣло, и надѣялись покончить его мирно съ помощію обычныхъ въ то время дипломатическихъ уловокъ; они думали повторить только тѣ маневры которые съ успѣхомъ были уже употреблены при первомъ раздѣлѣ Польши. Послѣдствія показали что разчеты дипломатіи на этотъ разъ были не совсѣмъ вѣрны.
   Король продолжалъ писать жалобныя письма къ императрицѣ и отказывался отъ поѣздки въ Гродно, ссылаясь на свое безденежье, на долги, на слабое здоровье, весеннее разлитіе рѣкъ, на приближающееся время его обычнаго говѣнія и т. п. Наконецъ онъ рѣшился Высказать прямо свое опасеніе что тамъ его насильно заставятъ подписать новый раздѣлъ. Съ своей стороны, русскій посолъ, старался опровергнуть всѣ его доводы, и говорилъ что никакого насилія ему не можетъ быть сдѣлано. Для обращика подобныхъ переговоровъ приведемъ сообщеніе посла вице-канцлеру отъ 19го февраля (2го марта). Наканунѣ этого дня Сиверсъ обѣдалъ у короля въ его загородномъ Уяздовскомъ дворцѣ. Послѣ обѣда король пригласилъ посла въ кабинетъ, чтобы поговорить съ нимъ о своихъ финансовыхъ обстоятельствахъ. Онъ началъ длиннымъ вступленіемъ, въ которомъ изобразилъ свое стѣсненное положеніе и старался найти оправданіе своимъ долгамъ; затѣмъ передалъ послу записку, въ этой запискѣ онъ предлагалъ потребовать отъ генеральной конфедераціи чтобъ они назначила коммиссію для устройства его дѣлъ и для уплаты его долговъ. Посолъ обѣщалъ ему похлопотать о томъ.
   "Онъ еще много говорилъ мнѣ о разныхъ предметахъ, продолжаетъ посолъ, и наконецъ признался въ своей боязни что его, съ помощію какого-нибудь постыднаго Василія, заставятъ подписать новый раздѣлъ Польши. Я усердно увѣрялъ его что никакого насилія не будетъ причинено ни ему, ни кому-либо другому: это слишкомъ противорѣчиво бы образу мыслей моей государыни. Я сказалъ что главная цѣль его поѣздки въ Гродно, это -- удалиться отъ варшавскихъ интригъ, принять нѣкоторыя предварительныя мѣры, опредѣлить сроки сеймикамъ и сейму, на которомъ все вниманіе будетъ посвящено возможно большему усовершенствованію конституціи 1775 года. Такимъ образомъ приблизится тотъ моментъ, когда ея императорское величество соблаговолитъ вполнѣ открыть свои виды и тѣ способы, на основаніи которыхъ возможно примиреніе съ ея величествомъ, если онъ съ своей стороны докажетъ искреннюю преданность ея волѣ. Онъ осыпалъ меня еще тысячью вопросами, и заключилъ увѣреніемъ что остается успокоеннымъ и довольнымъ послѣ этого разговора."
   Въ тотъ же день курьеръ изъ Петербурга, вмѣстѣ съ рескриптомъ Сиверсу, привезъ и письмо императрицы къ Станиславу-Августу. На слѣдующее утро посолъ вручилъ его королю. Послѣдній былъ тронутъ милостивымъ содержаніемъ письма и выразилъ послу свою благодарность.
   -- Но, прибавилъ онъ,-- ея величество ничего не говоритъ о путешествіи въ Гродно.
   Сиверсъ отвѣчалъ что, напротивъ, онъ получилъ точный приказъ убѣдить короля къ этому путешествію. Король опять распространился въ жалобахъ на свое безденежье и на опасности которыя ожидаютъ его, если онъ, по требованію конфедераціи, созоветъ посполитое рушенье, что, конечно, погубитъ его въ глазахъ императрицы; а если онъ не подчинится этому требованію, то сдѣлается позоромъ въ глазахъ націи. Сиверсъ снова старался успокоить его, и говорилъ что въ Варшавѣ онъ подвергнется тѣмъ же опасностямъ, но не будетъ имѣть той поддержки отъ русскаго посла какую найдетъ въ Гродвѣ. Далѣе король просилъ Сивероа чтобъ онъ побудилъ канцлера наложить печати на контору Теппера, такъ какъ кредиторы хотятъ насильно войти въ нее чтобы видѣть книги.
   Сиверсъ горячо вступился въ это дѣло, потому что оно затрогивало интересы русскаго посольства: предмѣстники его ассигновали на домъ Теппера уплату пенсій за услуги русскому правительству; обнародованіе банкирскихъ квитъ повредило бы многимъ лицамъ и сдѣлало бы ихъ подозрительными въ глазахъ націи, хотя теперь они болѣе и не получали этихъ пенсій. Посолъ поспѣшилъ подать ноту канцлеру, и печати дѣйствительно были наложены. Спустя нѣсколько времени, генеральная конфедерація назначила коммиссію по дѣлу Теппера. При ближайшемъ знакомствѣ съ этимъ дѣломъ, Сиверсъ высказалъ мнѣніе что Тепперъ, несмотря на свое критическое положеніе, не заслуживаетъ никакого снисхожденія: онъ обманулъ многихъ и особенно дурно поступилъ съ русскимъ главнокомандующимъ; король уплатилъ Тепперу 42.000 дукатовъ, чтобы дать ему возможность выдать эту сумму Игельштрому, но Тепперъ значительную часть ея удержалъ у себя.
   Упорство короля по вопросу о поѣздкѣ въ Гродно, недостатокъ денегъ и другія затрудненія встрѣченныя Сиверсомъ очевидно подѣйствовали на него; такъ что въ одномъ изъ своихъ донесеній онъ рѣшается предложить мѣстомъ дня сейма Варшаву, въ случаѣ удачнаго выбора сеймовыхъ пословъ. Но спустя нѣсколько дней адъютантъ Зубова привезъ ему новый рескриптъ (отъ 21го февраля) и новое письмо императрицы къ Станиславу-Августу.
   Екатерина писала Сиверсу между прочимъ слѣдующее: "Наши переговоры съ королемъ Прусскимъ относительно Польши приведены къ концу. Вы получите инструкціи, чтобы наложить руку на окончаніе дѣда вамъ ввѣреннаго. Вы знаете мотивы заставившіе меня предпочесть Гродно Варшавѣ для сцены которая должна произойти. {Въ посольской корреспонденціи мы не находимъ объясненія этихъ мотивовъ. Вѣроятно рѣчь о нихъ была въ Петербургѣ, когда Сиверсъ получалъ отъ императрицы изустныя наставленія.} Вы должны отправиться въ Гродно; король пусть ѣдетъ туда или вмѣстѣ съ вами, или прежде, или послѣ, смотра по вашимъ соображеніямъ, но только чтобъ это было при началѣ вашей операціи; а она начнется подачей деклараціи, которая будетъ послана къ вамъ на дняхъ. Я отвѣчаю на послѣднее письмо короля и тороплю его предпринять путешествіе немедленно. Поручаю вамъ облегчитъ это путешествіе. Я знаю о денежныхъ затрудненіяхъ короля, но желала бы помочь ему только въ случаѣ абсолютнаго безденежья и совершенной невозможности обезпечить себя другими средствами. Уполномочиваю васъ ссудить ему изъ вашей экстраординарной суммы до 10.000 дукатовъ. Но прежде этого вы предупредите прусскаго министра что справедливость требуетъ чтобъ издержки были раздѣлены на равныя доли, такъ какъ мы дѣйствуемъ заодно и по общему дѣлу. Я уже сообщила мои намѣренія двору Берлинскому относительно издержекъ я ли достиженія нашей цѣли; не сомнѣваюсь что этотъ дворъ послѣдуетъ моему совѣту и отдаетъ въ распоряженіе своего посла въ Варшавѣ экстраординарную кассу, на подобіе той которую я ввѣрила вамъ."
   Послѣ такихъ рѣшительныхъ приказаній Сиверсу оставалось только въ точности ихъ исполнить. Въ тотъ же день онъ отправился къ королю и передалъ ему письмо императрицы. Король началъ читать его вслухъ и казался тронутымъ его благосклонными выраженіями. Но когда онъ дошелъ до того мѣста, гдѣ отъ него рѣшительно требовали немедленной поѣздки въ Гродно, онъ не выдержалъ и воскликнулъ:
   -- Боже мой! Меня хотятъ принудить къ подпискѣ моего позора, то-есть новаго раздѣла! Пусть бросятъ меня въ тюрьму, пусть сошлютъ въ Сибирь, нѣтъ, я никогда не подпишу!
   -- Государь, прервалъ его Сиверсъ,-- все это плоды вашего воображенія; никогда не будетъ и рѣчи о томъ чтобы васъ принуждать и дѣлать то о чемъ вы говорите. Вы останетесь королемъ, въ чемъ ручается вамъ письмо императрицы; я завѣряю васъ ея именемъ; чего же вы хотите болѣе?
   Послѣдовало повтореніе прежнихъ разговоровъ: зачѣмъ ѣхать въ Гродно? полезно ли это? необходимо ли? Король хотѣлъ опять писать императрицѣ, или по крайней мѣрѣ подождать отвѣта на свое послѣднее письмо. Но Сиверсъ назвалъ такой образъ дѣйствія рѣшительно безполезнымъ и даже оскорбительнымъ для ея величества, послѣ того какъ король въ трехъ письмахъ сряду изъявлялъ готовность подчиняться ея волѣ. Наконецъ Станиславъ-Августъ объявилъ что онъ поѣдетъ, причемъ не упустилъ замѣтить что обѣщанные 20.000 дукатовъ не покроютъ всѣхъ издержекъ этого путешествія. Нѣсколько разъ онъ принимался плакать, и упросилъ посла, хотѣвшаго выѣхать на слѣдующій день, остаться еще нѣсколько времени въ Варшавѣ. Посолъ согласился тѣмъ охотнѣе что онъ и безъ того былъ задержанъ разлитіемъ рѣкъ.
   Отъ короля Сиверсъ отправился къ князю примасу; отъ примаса къ пани Краковской. У обоихъ онъ вынудилъ обѣщаніе сдѣлать все возможное чтобъ уговорить короля къ поѣздкѣ въ Гродно. Хотя Станиславъ-Августъ и согласился на эту поѣздку, но предстояло еще много хлопотъ чтобъ ускорить ее. Снова начались ссылки на разлитіе рѣкъ, на приближеніе Страстной недѣли, во время которой онъ исповѣдывался, на безденежье и пр. Снова поднимался вопросъ, не удобнѣе ли созвать сеймъ въ Варшавѣ чѣмъ въ Гроднѣ? Сиверсъ наконецъ потерялъ терпѣніе и прибѣгнулъ къ суровымъ мѣрамъ. Онъ написалъ ходмскому епископу Скаржевскому, какъ предсѣдателю коммиссіи по дѣду Тепперэ, что часть королевскихъ доходовъ надобно подвергнуть запрещенію: она пойдетъ на уплату долговъ Тепперу, и такимъ образомъ доставитъ генералу Игельштрому средства платить за фуражъ и провіантъ. Письмо подѣйствовало. Примасъ поспѣшилъ пріѣхать къ Сиверсу, чтобы вмѣстѣ съ нимъ обсудить средства ускорить созваніе сейма. Король объявилъ что отправляется въ путь, но не прежде Святой недѣли, которая въ тотъ годъ начиналась 23го марта стараго стиля. Сиверсъ принужденъ былъ согласиться на этотъ срокъ. Онъ пишетъ въ Петербургъ что король, по пріѣздѣ въ Гродно, вмѣсто краснаго яйца подучитъ декларацію союзныхъ державъ объ уступкѣ провинцій; а къ тому времени будутъ готовы универсалы для королевской подписи и приняты будутъ всѣ мѣры для скорѣйшаго созванія сейма.
   Между тѣмъ какъ нашъ посолъ продолжалъ увѣрять Поляковъ что никакого раздѣла не будетъ" въ Варшавѣ почти никто уже не сомнѣвался въ дѣйствительности раздѣла и въ той роли которая назначалась предстоявшему сейму. Въ интимныхъ разговорахъ короля съ нѣкоторыми лицами уже обсуждался вопросъ какъ держать себя на этомъ сеймѣ. Когда борьба съ орудіемъ въ рукахъ казалась болѣе нее возможна, то естественно явилась мысль о пассивномъ сопротивленіи. Огинскій, только что принявшій на себя должность литовскаго подекарбія, разказываетъ, будто онъ первый предложилъ эту мысль Станиславу-Августу. Однажды онъ пришелъ къ королю и началъ склонять его къ слѣдующему рѣшенію; всѣмъ угрозамъ и всѣмъ требованіямъ русскаго посла противопоставить непоколебимую твердость, и на предстоявшемъ сеймѣ ни подъ какимъ видомъ не соглашаться на трактатъ о раздѣлѣ. Такимъ поступкомъ король смылъ бы съ себя то пятно которое легло на него съ того времени какъ онъ отказался стать во главѣ арміи и приступилъ къ Тарговицкой конфедераціи; онъ снова возвратилъ бы себѣ любовь націи и уваженіе Европы; его примѣръ увлекъ бы все собраніе къ такому же геройскому поведенію. Русскій и прусскій послы будутъ поставлены въ тупикъ, встрѣтивъ единодушное и неожиданное сопротивленіе. Они принуждены будутъ или отсрочить засѣданія, или распустить сеймъ и созывать новый. А между тѣмъ выигрывается время; новыя событія могутъ измѣнить положеніе дѣлъ; особенно можно ожидать этой перемѣны со стороны Французской революціи.
   Во время патетическихъ рѣчей Огинскаго, въ кабинетъ короля вошли графы Мошинскій и Тышкевичъ, заранѣе предупрежденные подскарбіемъ, и, когда король сообщилъ имъ его планъ, то, къ удивленію своему, услыхалъ отъ нихъ выраженія полнаго сочувствія этому плану. Король сначала, казалось, принялъ къ сердцу убѣжденія Огинскаго; но потомъ мало-по-малу сталъ высказывать разныя сомнѣнія въ томъ чтобы подобный способъ дѣйствія могъ имѣть какія-либо серіозныя послѣдствія.
   Огинскій понялъ что съ этой стороны ждать нечего, что старый король останемся вѣренъ своей слабости и безхарактерности. Тогда онъ отправился къ Сиверсу и сказалъ ему что для освобожденія своихъ имѣній отъ секвестра онъ принялъ на себя должность подскарбія, во только послѣ торжественнаго увѣренія со стороны Зубова что о раздѣлѣ Подыпи не будетъ и рѣчи; но такъ какъ слухи о новомъ раздѣлѣ растутъ съ каждымъ днемъ, то онъ не считаетъ согласнымъ со своею честію продолжать министерскую службу и проситъ его уводить. Въ отвѣтъ на это заявленіе Сиверсъ началъ снова свои увѣренія въ томъ что толки о раздѣлѣ суть выдумки пустыхъ и безпокойныхъ годовъ, что дѣло идетъ только объ умиротвореніи Польши и обезпеченіи за нею хорошаго государственнаго устройства. Слова Сиверса нѣсколько успокоили патріотическій пылъ подскарбія, и онъ остался при своей должности.
   Такъ повѣствуетъ самъ Огинскій. {См. мемуары. T. I, глава 6.} Но мы имѣемъ поводы сомнѣваться въ точности и добросовѣстности его разказа. Въ донесеніяхъ Сйверса не упоминается ни о какихъ патріотическихъ заявленіяхъ со стороны новаго подскарбія; напротивъ, онъ постоянно причисляется къ лицамъ наиболѣе преданнымъ русскому правительству. По всѣмъ признакамъ, Огинскій, какъ и многіе другіе его соотечественники, въ то время игралъ двойную или даже тройную роль: въ кабинетѣ русскаго посланника онъ былъ покорнымъ его слугою; въ польскомъ кружкѣ изображалъ изъ себя рьянаго патріота; а когда приходилось стоять между двухъ огней, напримѣръ на сеймѣ, онъ отличался скромностію и не бросался впередъ со своими заявленіями.
   "Здѣсь все надобно дѣлать деньгами, безъ денегъ ничего", пишетъ Сиверсъ. А между тѣмъ съ этой стороны онъ находился въ затруднительныхъ обстоятельствахъ. Въ рѣдкой депешѣ онъ не жалуется на свое безденежье. Императрица назначила ему 100.000 рублей на текущіе расходы и 200.000 руб. для чрезвычайной кассы; то и другое изъ почтовыхъ доходовъ. При отъѣздѣ изъ Петербурга Безбородко увѣрялъ его что суммы эти уже готовы; но въ Варшавѣ до самаго конца февраля онъ получилъ изъ нихъ только 10.000рублей. Экстраординарная касса, принятая отъ Булгакова, по счетамъ простиралась до 18.000 голландскихъ червонцевъ; но въ томъ числѣ около 15.000 билетами Теппера, а Тепперъ объявилъ себя банкротомъ. Сиверсъ принужденъ былъ занимать по нѣскольку тысячъ дукатовъ у другихъ варшавскихъ банкировъ, которые охотно предлагали ему свои услуги, въ надеждѣ получить на мѣсто Теппера выгодное званіе придворнаго ея императорскаго величества банкира. Прусскій его товарищъ сообщилъ что берлинскій дворъ предписалъ ему во всемъ сообразоваться съ русскимъ посломъ, и что онъ ожидаетъ 50 или 60 тысячъ дукатовъ для своей экстраординарной кассы. Сиверсъ замѣтилъ что этого мало, и чрезъ нѣсколько дней Бухгольцъ объявилъ что ему назначено 100.000 дукатовъ; изъ нихъ 10.000, опредѣленные съ каждой стороны на путешествіе короля, онъ передалъ Сиверсу такъ какъ Станиславъ-Августъ не хотѣлъ ничего брать изъ прусскихъ рукъ. Нашъ посолъ завидуетъ своему товарищу, и въ одной депешѣ вице-канцлеру Остерману восклицаетъ: "Не достаетъ еще чтобъ я занималъ деньги у г. Бухгольца!" Между прочимъ онъ обратился съ просьбой о помощи въ Ригу, къ пріятелю своему князю Репнину. Послѣдній по собственному опыту зналъ что безъ денегъ въ Польшѣ нельзя ничего сдѣлать; онъ немедленно отнесся къ генералъ-прокурору за разрѣшеніемъ послать Сиверсу 10.000 дукатовъ изъ суммъ рижской казенной палаты. Но генералъ-прокуроръ отвѣчалъ отказомъ, и извѣщалъ что деньги уже посланы. Вслѣдъ затѣмъ изъ Петербурга дѣйствительно прискакалъ въ Варшаву курьеръ съ деньгами; но ихъ достало только на уплату долга банкирамъ, и Сиверсъ вскорѣ опять долженъ былъ занимать у нихъ. Послѣ того деньги присылались еще нѣсколько разъ, но всегда въ недостаточномъ количествѣ. Сиверсъ усердно жалуется императрицѣ, описываетъ свое положеніе мрачными красками, намекаетъ на интриги окружавшихъ ее лицъ, которыя препятствуютъ исполненію ея приказаній, и проситъ наказать ихъ достойнымъ образомъ. Такія жалобы встрѣчаемъ мы до самой второй половины іюня, когда прибывшій изъ Петербурга курьеромъ капитанъ Ахматовъ вручилъ послу 50.000 талеровъ. Но и тутъ новая непріятность: Сиверсъ просилъ прислать вексель на Голландію какого-нибудь петербургскаго или рижскаго банкира, а ему прислали сумму въ талерахъ, тогда какъ эти деньги не были въ ходу въ Варшавѣ, и мѣнять ихъ было трудно, потому что варшавскіе банкиры почти всѣ уже объявились несостоятельными.
   Денежныя затрудненія русскаго посольства въ Польшѣ могутъ быть объяснены отчасти плохимъ состояніемъ вашихъ финансовъ; но такъ какъ внѣшняя политика принадлежала къ тѣмъ статьямъ бюджета въ которыхъ мы не отличались особенною бережливостію, то въ данномъ случаѣ могла быть и другая причина. Авторъ извѣстной біографіи Сиверса, Блумъ, на основаніи нѣкоторыхъ его намековъ, всѣ затрудненія приписываетъ интригамъ Зубова и компаніи. Мы не раздѣляемъ увлеченій біографа, который постоянно старается изобразить своего героя жертвою всякаго рода интригъ и простирающимъ свое благодушіе до того что онъ не зналъ будто бы какая роль назначалась ему въ предстоявшей драмѣ. Но не можемъ не согласиться съ тѣмъ что петербургскія придворныя отношенія дѣйствительно оказывали вліяніе на ходъ нашего дѣла въ Польшѣ. Зубовъ имѣлъ особое влеченіе къ занятіямъ внѣшнею политикой; а такъ какъ самъ онъ къ подобной дѣятельности нисколько не былъ приготовленъ, то взялъ себѣ въ помощники Моркова, несомнѣнно даровитаго и опытнаго дипломата, но большаго интригана. {Напримѣръ, въ это время онъ всѣми силами старался оттереть отъ дѣлъ своего прежняго покровителя, Безбородко, чтобы заступить его мѣсто на дипломатическомъ поприщѣ.} Морковъ и секретарь Зубова Альтести (родомъ изъ Рагузы), подъ видомъ помощниковъ, скоро сдѣлались руководителями фаворита въ его дипломатическихъ стремленіяхъ. Такъ какъ офиціальный глава министерства иностранныхъ дѣлъ вице-канцлеръ графъ Остерманъ былъ человѣкъ, хотя довольно честный, но недалекій и уклончивый, то Зубовъ съ товарищами почти безпрепятственно распоряжались дѣлами этого министерства и по мѣрѣ силъ парализовали высокій полетъ и энергію Екатерининской политики. Сиверсъ посылалъ свои офиціальныя донесенія на имя вицеканцлера, а полуофиціальныя на имя Зубова. Но зависимость отъ фаворита, конечно, была ему не по сердцу. Воспоминаніе о прежней благосклонности Екатерины, которая когда-то оказывала ему большое довѣріе и удостоивала личной корреспонденціи, это воспоминаніе и сознаніе всей важности порученнаго ему дѣла не позволяютъ ему успокоиться на офиціальныхъ сношеніяхъ, и еще при такихъ посредникахъ. Онъ старается поставить себя къ нимъ въ независимое положеніе, пытается войти въ непосредственную переписку съ императрицей и прямо къ ней обращается со своими соображеніями и запросами. Небрежность, съ какою относились въ Петербургѣ къ его денежнымъ затрудненіямъ, скоро показала ему что попытки устраниться отъ вліянія фаворита не могутъ пройти безнаказанно. Нѣкоторые признаки не замедлили обнаружить предъ нимъ и то обстоятельство что главный его помощникъ въ Польшѣ, то-есть начальникъ русскихъ войскъ, Игельштромъ, находится въ болѣе дружескихъ сношеніяхъ съ петербургскими дипломатами, и что этотъ человѣкъ не прочь подставить ему ногу, чтобы самому занять его мѣсто. Станиславъ-Августъ также старился завязать съ фаворитомъ сношенія помимо нашего посла. Все это должно было значительно ослабить его вліяніе на ходъ событій. {Въ примѣръ интригъ и шпіонства, которымъ подвергался Сиверсъ, Блумъ приводитъ Американца Литльпажа. Этотъ авантюристъ былъ однимъ изъ довѣренныхъ лицъ Станислава-Августа. Когда Сиверсъ уѣхалъ въ Гродно, Литльпажъ явился къ нему съ рекомендаціями отъ Игельштрома и короля. Онъ отправлялся въ Петербургъ подъ предлогомъ искать счастія при нашемъ дворѣ, и просилъ посла о покровительствѣ. Но Сиверсъ угадалъ въ немъ шпіона и посредника въ сношеніяхъ Зубова съ Варшавскимъ дворомъ и воротилъ его назадъ, объявивъ что на его путешествіе въ Петербургъ надобно подождать согласія императрицы; а къ Зубову написалъ что присутствіе въ Петербургѣ подобной личности можетъ быть только вредно. Ни король, ни Игельштромъ послѣ того не заводили рѣчи о Литльпажѣ. Отдѣлавшись отъ одного шпіона, Сиверсъ не такъ былъ счастливъ относительно другаго, именно подполковника графа Морелли, котораго сама императрица прислала курьеромъ и велѣла оставить его при русскомъ посольствѣ.}
   Прежде нежели покинуть Варшаву, Сиверсъ принялъ нѣсколько энергическихъ мѣръ чтобъ обезпечить по возможности спокойствіе столицы на будущее время. Броженіе въ варшавскомъ обществѣ поддерживали преимущественно два элемента: агенты революціонной Франціи и участники 3го мая. Послѣ казни Людовика XVI Екатерина II издала указъ, въ силу котораго французскіе корабли не допускались болѣе въ русскія гавани, и всѣ Французы находившіеся въ Россіи должны быть высланы. Могли остаться только тѣ которые присягой очистили себя отъ всякаго сочувствія революціоннымъ принципамъ; а пріѣздъ въ Россію дозволялся только лицамъ имѣвшимъ на то особое разрѣшеніе отъ русскихъ посольствъ. {П. С. З. No 17.101.} Сиверсъ распространилъ дѣйствіе этого указа на Польшу и велѣлъ арестовать нѣкоторыхъ Французовъ. Въ числѣ послѣднихъ находился зубной врачъ польскаго короля и прежній секретарь французскаго посольства Бонно, который втайнѣ продолжалъ играть роль политическаго агента. Говорятъ, его выдалъ прежній его товарищъ по этой части, Оберъ, который теперь состоялъ на службѣ при русскомъ посольствѣ. Когда полиція подвергла Бонно аресту и начала отбирать его переписку, онъ обнаружилъ гордость нестоящаго республиканца. "Уваженіе къ этому мѣсту, восклицалъ онъ: -- здѣсь заключаются бумаги принадлежащія великой націи, которая отомститъ вамъ за нападеніе на ея отечество!" Когда представили его Сиверсу, послѣдній встрѣтилъ его вопросомъ: "По какому праву осмѣлились вы вести преступную переписку съ врагами моей государыни?" -- "По такому же праву по какому вы меня спрашиваете," отвѣчалъ Бонно. Сиверсъ потомъ доносилъ Екатеринѣ что, пробѣгая бумаги Бонно, онъ не разъ приходилъ въ ужасъ отъ его сообщеній республиканскому правительству и отъ его якобинскаго образа мыслей, особенно по поводу казни Людовика XVI. Потому посланникъ не возвратилъ его въ руки варшавской полиціи, а препроводилъ въ Петербургъ. О тонѣ захваченной у него переписки можно судить по слѣдующей фразѣ; въ одномъ письмѣ отъ Дюмурье говорилось: "Si la France est heureuse, la Pologne est sauvée."
   Въ то же время Сиверсъ потребовалъ отъ варшавской полиціи чтобы тѣ польскіе эмигранты которые осмѣлились снова появиться въ Варшавѣ, не подписавъ отреченія отъ конституціи 3го мая, были въ 24 часа высланы изъ города и отправлены на житье въ свои имѣнія; а въ случаѣ неповиновенія подвергнуты полному изгнанію. Такому же наказанію должны подвергнуться и тѣ, которые, хотя подписали свое отреченіе, но позволятъ себѣ возмутительныя рѣчи въ какихъ-либо собраніяхъ. Отъ генеральной конфедераціи посланникъ вытребовалъ декретъ запрещавшій ношеніе военнаго знака отдичія, который былъ установленъ польскимъ Королемъ во время послѣдней войны съ Русскими. Сиверсъ постарался распространить подобныя же мѣры и за границей. Такъ какъ самое большое скопленіе польскихъ эмигрантовъ находилось по сосѣдству, въ Саксоніи, то онъ сдѣлалъ представленіе правительству курфирста о томъ чтобъ учредить надъ ними строгій надзоръ, а при случаѣ подвергать ихъ аресту и захватывать ихъ бумаги. Онъ разчитывалъ при этомъ, какъ писалъ Зубову, что если, курфирстъ и не исполнитъ его требованія, все-таки эмигранты будутъ напуганы. Въ Вѣну, къ русскому послу графу Разумовскому, онъ написалъ чтобы тотъ настаивалъ на удаленіи королевскаго племянника Іосифа Понятовскаго, какъ наиболѣе мятежнаго изъ польскихъ патріотовъ и навлекшаго на себя особое неудовольствіе императрицы своимъ дерзкимъ письмомъ къ Щенсному-Потоцкому. Екатерина велѣла показать на немъ примѣръ строгости и потребовать отъ конфедераціи чтобы та наложила секвестръ на его имѣнія въ Литвѣ и Польшѣ, что и было исполнено. Вмѣстѣ съ тѣмъ конфедерація издала декретъ, которымъ отмѣнялись всѣ распоряженія сдѣланныя по войску въ предыдущемъ году, когда главнокомандующимъ былъ Іосифъ Понятовскій. Станиславъ-Августъ не замедлилъ обратиться къ нашему послу съ горькими жалобами на несчастія своей фамиліи, и успѣлъ чрезъ него выхлопотать чтобы староство Ведюнское (въ Самогитіи) было оставлено въ пожизненномъ пользованіи матери Іосифа, урожденной княгини Винской, которая жила у своихъ родственниковъ въ Богеміи.
   Покидая Варшаву, Сиверсъ поручилъ канцелярскія дѣла служившему при посольствѣ надворному совѣтнику Беккеру; къ нему должны были приносить всѣ новости тѣ агенты низшаго сорта которые состояли на русскомъ жалованьѣ, то-есть шпіоны. Ему предписано было ежедневно или черезъ день присылать въ Гродно эстафеты, но предварительно сообщать свои донесенія Игельштрому. Послѣдній оставался въ столицѣ, чтобы наблюдать за охраненіемъ ея спокойствія. Онъ обязался между прочимъ настаивать на непремѣнномъ отъѣздѣ короля изъ Варшавы въ назначенный срокъ, то-есть 4го апрѣля (23го марта). Замѣчательно, что въ Варшавѣ оставался еще Булгаковъ и продолжалъ посылать отъ себя донесенія въ Петербургъ. Но отъѣздѣ Сиверса, онъ говоритъ въ своей депешѣ слѣдующее: "Въ бытность здѣсь посла все мое время было занято объясненіемъ ему дѣлъ; такъ что теперь только могу приняться за свои домашнія и путевыя распоряженія."'
   8го (19го) марта Сиверсъ отправился въ Гродно. "Во вторникъ, около 4 часовъ пополудни," пишетъ онъ своей младшей дочери, "я выѣхалъ изъ Варшавы, ѣхалъ всю ночь при лунномъ свѣтѣ и по хорошей дорогѣ; на слѣдующій день переправился черезъ Бугъ, покрытый плывущими льдинами; въ часъ пополуночи достигъ Бѣлостока, гдѣ отдыхалъ нѣсколько часовъ; а вчера (21го марта) прибылъ сюда, въ Гродно, при громѣ пушекъ, въ добромъ здоровьѣ, но очень утомленный. При выходѣ изъ коляски меня встрѣтили начальники войскъ расположенныхъ въ окрестностяхъ и много народу."
   Сиверсъ остановился въ домѣ королевской экономіи, въ томъ самомъ который занималъ графъ Штакельбергь во время сейма 1784 года. Сюда заранѣе отправлены были изъ Варшавы вина и другіе припасы, необходимые для угощенія членовъ предстоявшаго сейма. Сиверсъ извѣщаетъ Зубова что ему недостаетъ только портрета ея величества съ со. отвѣтствующимъ балдахиномъ, которые и просилъ ему доставить. Въ одномъ изъ писемъ къ старшей дочери онъ такъ описываетъ свое гродненское помѣщеніе: "Это трехъэтажный домъ; низъ занятъ хозяйственными принадлежностями;, въ главномъ этажѣ находятся мои комнаты и парадныя залы; но онѣ низки. Третій. этажъ занятъ всякаго рода чиновниками; въ немъ восемнадцать комнатъ, но ихъ оказалось недостаточно; понадобилось еще нѣсколько въ другомъ домѣ, кромѣ флигеля съ кухней, гдѣ также отведено три комнаты для караула, который состоитъ изъ роты солдатъ. До сихъ поръ живу здѣсь уединенно; столъ накрывается на 16 или 18 приборовъ, и еще другой на 10 или на 12. Но на слѣдующей, Святой, недѣлѣ мой домъ откроется (для публики) баломъ и ужиномъ. Будетъ 150 гостей, въ томъ числѣ 45 дамъ и дѣвицъ.*
   "Вчера, въ Великій Четвергъ, продолжаетъ онъ, я былъ въ церкви, въ прежней іезуитской, и видѣлъ церемонію омовенія ногъ, совершаемую епископомъ. Многаго не доставало чтобъ эта церемонія была я такая же трогательная какою я видалъ ее въ Новгородѣ и Твери. Церковь очень красива, но много суетныхъ украшеній. Я сидѣлъ на стулѣ и читалъ нѣкоторыя молитвы по польской книжкѣ, которую очень хорошо понималъ. Но тамъ я схватилъ насморкъ. Вотъ уже три дня какъ все здѣсь покрылось снѣгомъ, и онъ только сегодня утромъ началъ таять. Варшавскій климатъ много отличается отъ здѣшняго; можно подумать что мы переѣхали на сто миль сѣвернѣе."
   Сиверсъ нашелъ коронную конфедерацію въ состояніи анархіи. Она была безъ руководителя, то-есть безъ маршала. Когда не оставалось уже никакого сомнѣнія въ новомъ раздѣлѣ Польши, и Щенсный-Потоцкій увидалъ въ себѣ только слѣпое орудіе екатерининской политики, онъ "почувствовалъ угрызеніе совѣсти" и рѣшился устранить себя отъ дальнѣйшаго участія въ этомъ дѣлѣ. Онъ послѣдовалъ примѣру Браницкаго. Императрица изъявила согласіе на его прибытіе въ Петербургъ и сообщила о томъ Сиверсу. Она замѣтила въ письмѣ къ послѣднему, что дальнѣйшее пребываніе Потоцкаго въ Гроднѣ было уже безполезно для русскаго дѣла, а для самого Потоцкаго оно могло сдѣлаться предосудительно. Но оставалось еще побѣдить сопротивленіе самой коронной конфедераціи, которая не хотѣла отпустить своего маршала. Она уступила только рѣшительному приказанію, присланному изъ Петербурга. Отъѣздъ маршала, впрочемъ, облеченъ былъ въ благовидныя формы: онъ отправился въ Петербургъ посломъ отъ генеральной конфедераціи съ весьма важными порученіями. Ему предписано: вопервыхъ, личными переговорами съ ея величествомъ постановить условія на которыхъ могъ быть упроченъ продолжительный союзъ двухъ націй; вовторыхъ, заявить что генеральная конфедерація связана торжественною клятвой сохранять цѣлость владѣній республики, и потому въ договоръ не можетъ быть включено ничего такого что бы нарушало эту клятву. Всѣ подобныя заявленія, разумѣется, не производили никакого дѣйствія въ Петербургѣ; впрочемъ Потоцкій былъ весьма ласково принятъ при дворѣ и получилъ много лестныхъ, хотя и неопредѣленныхъ обѣщаній. Около того же времени и великій маршалъ литовской конфедераціи, Александръ Сапѣга, по причинѣ болѣзни, также оставилъ Гродно и удалился въ свои помѣстья, гдѣ вскорѣ потомъ умеръ. Возникъ вопросъ, кого поставить теперь во главѣ Тарговицы?
   Въ средѣ коронной конфедераціи оставался еще одинъ изъ ея основателей, Ржевускій. Но его непослѣдовательность, безпокойный нравъ и ограниченность хорошо были извѣстны, и не трудно было предвидѣть что и его пребываніе въ Гроднѣ не будетъ продолжительно. Вниманіе Екатерины остановилось на бывшемъ воеводѣ серадзскомъ, Михаилѣ Валевскомъ. Когда-то Валевскій принадлежалъ къ Барской конфедераціи; но во время Четырехлѣтняго сейма онъ былъ тайнымъ сторонникомъ Россіи; а когда образовалась Тарговицкая конфедерація, Валевскій сложилъ съ себя званіе воеводы и выступилъ конфедератскимъ маршаломъ Краковскаго воеводства. Когда Сиверсъ прибылъ въ Гродно, коронная конфедерація занята была вопросомъ о выборѣ маршала, и члены ея никакъ не могли между собою согласиться, хотя все ихъ наличное число не превышало 15 человѣкъ. Валевскій находился въ отсутствіи и обѣщалъ пріѣхать только въ концѣ Святой недѣли. До прибытія его Сиверсъ, послѣ многихъ хлопотъ, уговорилъ выбрать временнымъ маршаломъ Антонія Пулавскаго. Болѣе уступчивости и покорности оказывала литовская конфедерація, душою которой были Масальскій, епископъ виленскій, и Коссаковскій, епископъ ливонскій; офиціальнымъ ея главою послѣ удаленія Сапѣги остался вице-маршалъ Забѣлло.
   Какимъ способомъ поддерживалось усердіе русскихъ сторонниковъ, видно изъ одного донесенія Сиверса. При отъѣздѣ изъ Варшавы онъ далъ коменданту столицы, Ожаровскому, 500 дукатовъ за мѣсяцъ впередъ, и обѣщалъ давать по стольку же на будущее время, если онъ того заслужитъ. Вице-маршалу Забѣлло далъ 1.000 дукатовъ съ тѣмъ же обѣщаніемъ. Столько же онъ предполагалъ дать епископу Коссаковскому и тому кто будетъ избранъ маршаломъ коронной конфедераціи. Кромѣ пенсій, русскій посолъ долженъ былъ доставлять нашимъ сторонникамъ еще разныя доходныя должности и синекуры. Такъ, по его требованію, король передалъ Ожаровскому начальство надъ своею пѣшею гвардіей, которое принадлежало прежде Іосифу Понятовскому. Заболѣлъ епископъ познанскій, и Сиверсъ спѣшитъ предупредить короля чтобъ онъ устранилъ всѣ искательства на это мѣсто, такъ какъ ея величество желаетъ чтобы коадюторомъ умирающаго епископа назначенъ былъ одинъ изъ родственниковъ надворнаго маршала Рачинскаго. Чтобы поощрить еще болѣе епископа Коссаковскаго и "оживить умы которые начинаютъ падать" (какъ выражается депеша 20го марта), Сиверсъ совѣтуетъ обезпечить за нимъ 300.000 злотыхъ въ годъ изъ доходовъ Краковскаго епископства (конфискованныхъ Четырехлѣтнимъ сеймомъ). А безпокойнаго Ржевускаго онъ предлагаетъ императрицѣ успокоить парою староствъ, которыхъ тотъ добивается, кромѣ двухъ другихъ обѣщанныхъ ему прежде.
   Вопросъ объ отъѣздѣ короля изъ Варшавы все еще былъ на первомъ планѣ для русскаго посла. Мы видимъ его въ дѣятельной перепискѣ съ королемъ и Игельштромомъ: первому онъ постоянно напоминаетъ о его обѣщаніи выѣхать 4го апрѣля; а втораго побуждаетъ непремѣнно настаивать на отъѣздѣ въ данный срокъ. "Если король", пишетъ онъ Игельштрому, "начнетъ отговариваться болѣзнію, или страхомъ предъ варшавскою чернью, въ такомъ случаѣ поручаю вамъ, именемъ императрицы и согласно съ моимъ полномочіемъ, сообщить ему на частной аудіенціи что онъ навлечетъ гнѣвъ ея величества на себя и на всю свою фамилію; что онъ не получитъ обѣщанныхъ ему 20.000 дукатовъ и не долженъ разчитывать ни на какую дальнѣйшую поддержку; мало того, доходы его будутъ остановлены, о проектѣ уплаты его долговъ нечего и думать болѣе, а дѣла республики будутъ приведены къ окончанію въ Гроднѣ безъ его содѣйствія.
   "На случай страха предъ бунтомъ вы можете его увѣрить что не только полки генерала Ожаровскаго, но и войска состоящія подъ вашимъ начальствомъ, всего до 15.000 человѣкъ, могутъ быть поставлены подъ ружье, а на всѣхъ площадяхъ выставлены пушки, и никто не посмѣетъ сдѣлать какое-либо движеніе. Для большаго успокоенія, вы можете сообщить роднымъ короля что еще новые кавалерійскіе полки двинуты къ Варшавѣ (для охраненія его во время пути). Если король будетъ отговариваться болѣзнію, то я совѣтую познакомиться съ его лейбъ-медикомъ и вручить послѣднему подарокъ въ 250 дукатовъ.
   "Когда король пришлетъ къ вамъ за чѣмъ-нибудь своего частнаго секретаря, то упомяните мимоходомъ что 20.000 дукатовъ уже находятся у васъ въ рукахъ; такъ какъ онъ не преминетъ сообщить о томъ королю и примасу. Въ случаяхъ неважныхъ надобно дѣлать ему всевозможныя уступки, ибо король очень дорожитъ мелочами. Прилагаю здѣсь вексель на банкира Мейснера; по немъ онъ уплатитъ королю 10.000 дукатовъ. Этотъ вексель надобно при случаѣ показать."
   Игельштромъ съ своей стороны сообщалъ Сиверсу слѣдующее:
   "Здѣсь, и во всѣхъ тѣхъ мѣстахъ гдѣ расположены мои отряды, все спокойно. Король готовъ къ отъѣзду, и навѣрно четвертаго или по крайней мѣрѣ пятаго числа отсюда выѣдетъ. Онъ отправится на собственныхъ лошадяхъ и будетъ дѣлать только отъ трехъ до четырехъ миль въ день. Онъ уже послалъ людей чтобы приготовить ночлеги. Во всемъ этомъ меня завѣряли секретарь Фризе, Кинскій, министры и разныя лица изъ прекраснаго пола. Вслѣдствіе этихъ завѣреній я не могъ отказать королю въ 5.000 дукатахъ которые нужны ему на предварительныя издержки для путешествія. Онъ обѣщалъ не присылать ко мнѣ на деньгами пока не выѣдетъ; во, я думаю, до тѣхъ поръ придется еще выдать ему тысячи двѣ дукатовъ. Г. Литльпажь, котораго рекомендую вамъ съ самой лучшей стороны, принадлежитъ совершенно нашей, системѣ. Посредствомъ своего вліянія на короля, онъ добился у него признанія въ томъ что король навѣрное подпишетъ трактатъ о раздѣлѣ. Тайну эту онъ довѣрилъ только ему одному, а въ кругу своихъ родственниковъ и друзей онъ постоянно твердитъ что не подпишетъ трактата. Король того мнѣнія что онъ долженъ быть заодно съ націей; а такъ Какъ большинство голосовъ выражаетъ націю, то чести его не будетъ противно подписать то чего хочетъ нація."
   Въ томъ же письмѣ къ Сиверсу Игельштромъ говоритъ о войскахъ занимавшихъ Гродно и его окрестности. "Весь Гродненскій корпусъ находится въ вашемъ распоряженіи. Приказывайте, ваше превосходительство, все что вы сочтете нужнымъ и полезнымъ. Я усердно прошу васъ о томъ. Ваши приказанія будутъ вмѣстѣ и мои. Я и вы составляемъ одно. Еще до отъѣзда вашего отсюда я далъ генералу Раутенфельду приказъ, который онъ, конечно, сообщилъ генералу Дунину, чтобы приготовить кантониръ-квартиры для всего Гродненскаго корпуса и всѣ повелѣнія вашего превосходительства исполнять самымъ точнымъ образомъ. Гренадерамъ я велѣлъ выйти изъ Гродна, и на ихъ мѣсто перевелъ четыре роты егерей, чтобы полковой обозъ, казначейство, лазаретъ и пр., не загромождали города. Ко времени сейма явится большая нужда въ квартирахъ, и вы, благодѣтель мой, должны будете озаботиться помѣщеніемъ не только для господъ, но и для ихъ служителей. Къ этому времени пусть въ городѣ останутся только солдаты находящіеся подъ ружьемъ, и только въ томъ числѣ какое вы, мой благодѣтель, сочтете нужнымъ. Относительно провіанта, повѣрьте мнѣ что это только интриги Дунина, будто его нѣтъ на мѣстѣ. Онъ всегда поступалъ такъ съ Каховскимъ, чтобы дать полкамъ поводъ къ воровству; а теперь пробуетъ то же со мной. Около Гродна собрано большое количество провіанта, который уже весь, принадлежитъ нашимъ магазинамъ, и надобно только его доставить."
   Три дня спустя Игельштромъ пишетъ опять Сиверсу: "Король поѣдетъ, и я имѣю честь послать вамъ его маршрутъ. Хочу отправить съ нимъ моего дежурнаго подполковника. Онъ будетъ сопровождать короля до Гродна, подъ предлогомъ отклонять отъ него всѣ обременительныя почести со стороны русскихъ войскъ; но моя главная цѣль -- знать обо всемъ что можетъ случиться во время этого путешествія. Подполковникъ имѣетъ приказаніе доносить и мнѣ, и вашему превосходительству о каждомъ днѣ пути." Наконецъ въ назначенный срокъ, то-есть 4го апрѣля (23го марта), Игельштромъ увѣдомляетъ: "Сегодня, въ 11 часовъ утра, король выѣхалъ. Все спокойно. Вице-канцлеръ Хребтовичъ хочетъ ѣхать надняхъ; Мнишекъ послѣ завтра; канцлеръ Малаховскій увѣряетъ что онъ поѣдетъ, но не опредѣляетъ дня. Рачинскій поправился, но говоритъ что онъ слишкомъ еще слабъ чтобы выѣхать ранѣе 15го числа новаго стиля."
   На слѣдующій день Игельштромъ продолжалъ свои сообщенія: "Бѣлинскій не взялъ 500 дукатовъ, потому что этого слишкомъ мало. Онъ клянется что исполненъ къ намъ рвенія и готовъ сдѣлать все что желаютъ; но долги препятствуютъ его отъѣзду. Если онъ необходимъ, какъ увѣряютъ его друзья, надобно ему прибавить и пообѣщать награды на счетъ республики." Спустя нѣсколько дней: "Я спрашивалъ Декаше (австрійскаго посла въ Варшавѣ), говорилъ ли онъ такія слова которыя могутъ возбудить подозрѣніе въ томъ что дворъ его расходится съ нами и противится раздѣлу. Онъ клялся мнѣ, что никогда не говорилъ ничего подобнаго и что, напротивъ, онъ имѣетъ повелѣніе твердо держаться вмѣстѣ съ нами и ни въ чемъ намъ не мѣшать. Сегодня онъ получилъ отъ Тугута извѣстіе что послѣдній замѣнилъ въ министерствѣ Кобенцеля, и вмѣстѣ съ тѣмъ приказаніе ни въ чемъ отъ насъ не отдѣляться." Но эти завѣренія австрійскаго посла, какъ увидимъ въ послѣдствіи, были далеко неискренни.
   Съ наступленіемъ Свѣтлой Недѣли начались въ Гроднѣ пиры и удовольствія. На второй день праздника русскій посолъ давалъ тотъ балъ о которомъ онъ заранѣе извѣщалъ свою старшую дочь. "Было 44 дамы", пишетъ онъ младшей дочери (Луизѣ Икскуль), "нѣсколько старухъ, нѣсколько помѣщицъ, много красивыхъ дѣвицъ и женщинъ. Онѣ казались очень довольны, много танцовали и еще болѣе удивлялись великолѣпію ужина на 50 приборовъ. Послѣ ужина балъ продолжался; но около полуночи всѣ разошлись. Я протанцовалъ нѣсколько полонезовъ, и гости были такъ любезны что нашли во мнѣ хорошаго танцора. Между прочимъ была графиня Потоцкая, которая съ чрезвычайною пріятностію танцовала казачка; англезы шли плохо, а непустъ совсѣмъ не танцовали. Въ воскресенье я буду давать второй балъ; комнаты мои имѣютъ тотъ недостатокъ что очень низки, и потому очень жарки."
   Въ воскресенье, 7го апрѣля, Сиверсъ продолжаетъ: "Вообрази себѣ мои занятія и мои хлопоты. Вчера вечеромъ я отправилъ трехъ курьеровъ, а сегодня утромъ двухъ. Въ пятницу я давалъ обѣдъ на 50 приборовъ. Къ двумъ часамъ обѣдъ былъ уже готовъ, а господа эти только въ 5% часовъ пришли изъ засѣданія. Представь себѣ каково было мнѣ Ждать. У меня почти сдѣлалась лихорадка, что однако не помѣшало мнѣ отобѣдать у прусскаго министра и отправить своихъ курьеровъ. Сегодня большой обѣдъ у князя Масальскаго, Виленскаго епископа, а вечеромъ балъ у меня для всего города. Въ эту минуту я растянулся на постели въ своемъ шитомъ золотомъ платьѣ, чтобы собраться съ силами для предстоящаго бала." Но главный интересъ этого письма заключается въ слѣдующей припискѣ:
   "Нынѣшній день, моя дорогая Лизета, будетъ знаменитъ въ лѣтописяхъ Польши, Россіи и Пруссіи. Сегодня будетъ объявлено новое раздѣленіе Польши: съ русской стороны въ провинціяхъ занятыхъ войсками Кречетникова, а съ прусской въ той части Великой Польши которую занимаютъ войска Мёллендорфа. Такъ какъ ты любишь землевѣдѣніе, то я хочу тебѣ прочесть лекцію. Возьми карту Польши и отыщи конецъ Курляндіи, гдѣ ты найдешь городокъ Друю; оттуда или прямо внизъ и, пальца на три въ ширину, найдешь Нарочъ и немного вправо Дуброву; далѣе или вдоль границы Минскаго воеводства до мѣстечка Столицы и потомъ до Несвижа; затѣмъ немного влѣво до Пинска; отсюда, на два твоихъ пальца длины, оставляя вправѣ Острогъ, Куновъ, равно и Засдавль, или немного внизъ до Ямполя, а потомъ еще немного до Вышегородка и Новой Гребли, которая стоитъ на границѣ Галиціи. Иди по маленькой рѣчкѣ внизъ до Днѣстра, потомъ Днѣстромъ до Ягорлыка, гдѣ начинается новая граг ница Россіи съ Турціей. Все что лежитъ направо отходитъ къ Россіи и образуетъ три новыя губерніи, исключая нѣкоторыхъ отрѣзанныхъ кусковъ, которые будутъ прибавлены къ губерніямъ Полоцкой, Могилевской, Черниговской и Кіевской.
   "Обратимся теперь къ другой сторонѣ. Пруссія беретъ во владѣніе начиная отъ города Сольдау, направо отъ Торна въ Отарой Пруссіи. Иди теперь внизъ до мѣста называемаго Вышгородъ, на Вислѣ; веди пальцемъ внизъ до Равы; потомъ отыщи пониже влѣво, подлѣ Силезіи, городъ Ченстоховъ, гдѣ находится чудотворный образъ Богородицы. Все utö лежитъ налѣво отъ этой линіи отходитъ къ Пруссіи. Прилагаю при этомъ отпечатанную декларацію, которую я, вмѣстѣ съ прусскимъ посломъ, въ слѣдующій вторникъ, 29го марта (Это апрѣля), передамъ генеральной конфедераціи.
   "Итакъ вотъ тебѣ великая новость, ради которой я покинулъ свое уединеніе. Пріобрѣтеніе это представляетъ неизмѣримыя выгоды для Россіи, потому что Кіевская земля, Подолія и Волынь суть превосходныя провинціи, чрезвычайно плодородныя и съ очень мягкимъ климатомъ."

Д. ИЛОВАЙСКІЙ.

(Продолженіе слѣдуетъ.)

"Русскій Вѣстникъ", No 1, 1870

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru