Ивановский Андрей Андреевич
Несчастие

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   

НЕСЧАСТІЕ.

   Въ одно прекрасное утро, послѣ короткой прогулки по Адмиралтейскому бульвару, я, по обыкновенію, присѣлъ на камнѣ подъ монументомъ Императора Петра Великаго. Надѣюсь, что всѣ вы помните меня?...
   Быть-можетъ, вы меня называли оригиналомъ, или сумасшедшимъ, или несчастнымъ: я не гнѣваюсь за эпитеты, потому что въ нынѣшнемъ вѣкѣ всѣ употребляютъ ихъ во зло; но дѣло въ томъ, что я имѣю честь быть вамъ знакомымъ. Невозможно, чтобы вы меня не знали! Я тотъ самый, который лѣтъ тому двадцать,-- болѣе или менѣе,-- каждое утро садился подъ монументомъ Петра Великаго и кланялся всѣмъ идущимъ и ѣдущимъ съ Исажіевскаго Моста, почтительно снимая шляпу передъ ними. Обо мнѣ говорили въ цѣломъ городѣ, одни съ насмѣшками, другіе съ состраданіемъ. Всѣ дивились, и никто не зналъ причины этого поведенія. Многіе, считая меня помѣшаннымъ, приходили ко мнѣ съ любопытствомъ и, не будучи знакомы, вступали со мной въ разговоръ. Уходя, иные, какъ мнѣ самому случалось слышать, говорили между собой -- "Онъ не дуракъ!" Я, въ возвратъ, не платилъ имъ тѣмъ же комплиментомъ. Быть-можетъ это неблагодарность, но они ея заслуживали. Какъ бы то ни было, я по обыкновенію сѣлъ на камнѣ, подъ монументомъ, противъ моста. Взглядъ на этотъ памятникъ, достойный Безсмертнаго, на это обширное зданіе Сенатѣ, всегда переносилъ меня во времена минувшія и раждалъ въ головѣ моей тысячи воспоминаній, такъ близкихъ сердцу Русскаго,-- о томъ, что здѣсь было,-- о томъ, что есть, о томъ, что будетъ,-- какая блистательная, судьба величія и славы предопредѣлена безцѣнному отечеству нашему. Думы эти давно сроднились-было съ моимъ сердцемъ, которое лелѣяло ихъ, какъ нѣжный отецъ лелѣетъ дѣтей своихъ: онѣ были мой міръ, мои дѣти, мои кровные, мои друзья; я съ ними бесѣдовалъ, когда никто не, проходилъ мимо меня съ Васильевскаго Острова и мнѣ не нужно было кланяться; пройдетъ фигура,-- я вскочу, поклонюсь, и опять, лишь-только накрою голову, думы мои толпятся подъ шляпой, бродятъ по моему мозгу, играютъ на моей лысинѣ, и всячески стараются развлечь, занять, утѣшить меня. Въ это достопамятное утро, едва присѣлъ я на камнѣ, какъ явился незнакомый мужчина, среднихъ лѣтъ и важнаго вида. Онъ остановился подлѣ меня, долго смотрѣлъ на монументъ, обошелъ его нѣсколько разъ, и опять остановился. Видъ его поразилъ меня. Судя по наружности, онъ принадлежалъ къ лучшему обществу; но какая-то глубокая тоска, нѣмое отчаяніе, которыя гораздо краснорѣчивѣе громкихъ жалобъ, по-временамъ изображались на блѣдномъ и благородномъ лицѣ его. Ничто его не развлекало. Онъ устремилъ неподвижный, мертвый, взоръ передъ себя, и, казалось, горесть убила въ немъ способность мыслить. Проходящіе, которымъ я кланялся, равнодушно взглядывали сперва на меня, потомъ на страдальца, и удалялись. Сытый голоднаго не разумѣетъ. У счастливаго съ несчастнымъ нѣтъ ничего общаго. Вдругъ новая группа, съ полдюжины хорошенькихъ дамъ и нѣсколько молодыхъ мужчинъ, со смѣхомъ останавливается передо мною: они, казалось, шли отъ моста. Я всѣмъ имъ раскланялся какъ-можно учтивѣе.
   -- Здравствуйте, почтеннѣйшій! произнесъ одинъ изъ мужчинъ, котораго я, такъ какъ у него были очки на носу, назову очконосцемъ: надѣюсь, что вы, какъ философъ, не оскорбитесь моимъ вопросомъ. Мы избрали васъ судьей въ нашемъ спорѣ.
   Я поклонился.
   -- Не безпокойтесь, продолжалъ онъ: сдѣлайте милость, сидите на вашемъ мѣстѣ. Вотъ въ чемъ дѣло Вы, кажется, знакомы съ несчастіемъ...
   Я всталъ, и поклонился еще ниже.
   -- Охъ! не за что Вы очень вѣжливы, равнодушно примолвилъ мужчина: скажите намъ, сдѣлайте милость, что вы думаете о несчастіи.
   -- Вы не то спрашиваете! Живо перервала молодая дама: мы спорили, то есть, я спорила съ этимъ господиномъ, о томъ, что именно должно назвать первымъ и величайшимъ несчастіемъ въ нашей жизни?
   При словѣ "несчастіе" прежній незнакомецъ придвинулся къ группѣ, которая меня окружала, и съ мрачнымъ любопытствомъ, казалось, ждалъ моего отвѣта.
   -- Вы не могли, сударыня, отвѣчалъ я, обратиться съ вашимъ вопросомъ къ человѣку болѣе свѣдущему въ этомъ дѣлѣ. Никто болѣе не размышлялъ о несчастій и никто лучше не можетъ удовлетворить вашего любопытства. Я испыталъ по-крайней-мѣрѣ три четверти того, что люди называютъ несчастіемъ, и убѣдился, что...
   -- Ну!.... что?...
   -- Что на свѣтѣ нѣтъ несчастія.
   Мои слушатели улыбнулись и посмотрѣли другъ на друга. Прежній незнакомецъ вздохнулъ.
   -- Слѣдственно, вы счастливы? спросилъ мужчина въ очкахъ.
   Вы слишкомъ скоры на заключенія, возразилъ я: изъ того, что я отвергаю существованіе несчастія, еще никакъ не слѣдуетъ, чтобы я утверждалъ существованіе счастія.
   По-вашему, сказалъ вертя палочкой очконосецъ, въ мірѣ нѣтъ ни счастія, ни несчастія?
   Я всталъ, и поклонился.
   -- Не стоитъ труда, сказалъ онъ. Ваше ученіе объ этомъ предметѣ, какъ вы видите, начинаетъ насъ занимать...
   Я хотѣлъ встать и поклониться, но онъ удержалъ меня. И на этотъ разъ, я, къ сожалѣнію, не могъ поклониться.
   -- То есть, вы хотите сказать, продолжалъ очконосецъ, что такъ-называемое...... Не правда ли? я правильно говорю, такъ-называемое?...... Пожалуйста не кланяйтесь!...... Что такъ-называемое несчастіе есть......
   -- Суета суетствій и всяческая суета, подхватилъ я, кланяясь всему собранію.
   Они захохотали, и это меня взбѣсило. Я сѣлъ на своемъ камнѣ и произнесъ къ нимъ съ этой каѳедры длинную рѣчь, которую давно уже собираюсь напечатать. Я сказалъ такъ:
   "Милостивые государи и государыни! То, что я имѣю честь вамъ докладывать, такъ вѣрно какъ существованіе этого моста, который въ моей судьбѣ играетъ страшную роль, роковую страницу. Вы всѣ говорите объ несчастій, не зная его, не видавъ его въ глаза. Я видѣлъ несчастіе, и не одно; я испыталъ его въ разныхъ видахъ, и могу васъ увѣрить, что это-плутовство. Несчастія нѣтъ въ природѣ. То, что мы называемъ несчастіемъ, есть просто слѣдствіе нашихъ глупостей, нашихъ страстей, нашихъ происковъ, нашихъ желаній, нашихъ движеній. Слѣдствія того, что мы сами дѣлаемъ, не въ правѣ мы называть "несчастіемъ", потому что въ этомъ словѣ заключается смыслъ случая, котораго нѣтъ въ мірѣ. Вы влюблены до безумія: слѣдствія безумія вамъ извѣстны; вы напередъ ихъ знаете, и, когда они сбудутся, вы не должны имъ даже удивляться. Вы сидите въ комнатѣ или гуляете по тротуару: потолокъ можетъ на васъ обрушиться, стѣна можетъ упасть и раздавить васъ; вы это знаете, и я ме вижу ни какого несчастія въ простомъ послѣдствіи непрочности тога, что творитъ рука человѣческая. Будьте всегда ко всему приготовлены и вы увидите, что нѣтъ нечаянности, и слѣдственно нѣтъ несчастія. Вы честолюбивы......"
   Прежній незнакомецъ содрогнулся.
   "Вы честолюбивы, вы горды, продолжалъ я, одушевляясь моимъ предметомъ: неужели вы не знаете того, что слѣдуетъ иногда изъ честолюбія или гордости? Упадетъ на васъ кара за страсти ваши: пріймите же ее какъ кару, а не какъ бѣдствіе. Видители, милостивые государыни и государи, передъ собою это зданіе Сената, которое занимаетъ все пространство между Англійскою набережною и Галерною улицею? На этомъ мѣстѣ, при основаніи Петербурга, стояли мазанковыя строенія: они тянулись по Невѣ почти до Крюкова моста. Это были чистыя, бѣлыя избы, построенныя изъ фашиннику и глины и покрытыя черепицею; между ними отличался трактиръ, по тогдашнему "австерія", съ четырьмя деревянными столбами и перильцами кругомъ. Строитель и владѣлецъ этой слободы былъ изъ низкаго званія. Онъ имѣлъ привлекательную наружность: продолговатое выразительное лице, чело высокое, большіе голубые глаза, быстрые и полные ума, римскій носъ и во всѣхъ чертахъ необыкновенную живость; прибавьте еще пріятный голосъ и мужественный видъ; все это, и притомъ смѣлые, острые отвѣты, обратили на него вниманіе Императора Петра. Вѣрность въ храненіи повѣренныхъ тайнъ, усердіе при исполненіи порученныхъ дѣлъ; умѣнье приспособить себя къ характеру Государя, предугадывать Его, предупреждать Его намѣренія, и ревностно приводить ихъ въ дѣйствіе, пріобрѣли ему особенную любовь Монарха, который такъ умѣлъ открывать способности и цѣнить заслуги. На полѣ брани онъ соединялъ въ себѣ неустрашимость и дерзкую отвагу простаго воина съ дарованіями полководца. Въ совѣтѣ, съ легкостью обнимая обширнымъ умомъ самые трудные вопросы, онъ предлагалъ всегда вѣрныя и благія мѣры. Такимъ образомъ онъ скоро сталъ первымъ сановникомъ въ государствѣ. Въ десять лѣтъ, онъ изъ сержантовъ гвардіи сдѣлался княземъ двухъ имперій и генералъ-фельдмаршаломъ Русскихъ войскъ. Былъ ли онъ счастливъ?..... Да! Онъ считалъ себя счастливымъ, потому что счастіемъ называлъ онъ, я всѣ называютъ, состояніе минутно удовлетвореннаго самолюбія. Долженъ ли онъ былъ испытать прямое слѣдствіе этого, такъ-называемое несчастіе?...... Да! Несчастіе, для него, заключалось въ униженіи его самолюбія, то есть, униженіи мечты, призрака, вещи, существующей только въ его воображеніи. Къ сожалѣнію, его высокія, блистательныя достоинства помрачились неограниченною страстью къ власти, къ почестямъ, къ корысти, страстію пагубною, которую можно уподобить глубокой пропасти съ дномъ, опускающимся по мѣрѣ того, какъ ее наполняютъ. Этоъ баловень своего самолюбія или, какъ вы говорите, счастія, не терпѣлъ себѣ равнаго, не видѣлъ высшаго себя. Заботливо покровительствуя преданныхъ себѣ людей, онъ никогда не забывалъ малѣйшей обиды, малѣйшаго оскорбленія своего самолюбія; никогда не щадилъ тѣхъ, которые хотѣли превзойти его умомъ, и съ ожесточеніемъ гналъ дерзавшихъ посягнуть на его власть. Тридцать лѣтъ мнимое счастіе вполнѣ ему благопріятствовало. Иностранные государи искали его дружбы. Въ Россіи все дрожало при одномъ его имени. Кромѣ пожалованныхъ ему, императоромъ Леопольдомъ, княжества Козельскаго въ Силезіи и, королемъ Фридрихомъ Вильгельмомъ, Ригемскаго помѣстья въ Пруссіи; кромѣ Ингріи и Лифляндіи, которыхъ доходы обращались въ его пользу, онъ имѣлъ въ Русскихъ губерніяхъ слишкомъ сто тысячь душъ крестьянъ. Къ этимъ отличіямъ присоединялись чинъ генералиссимуса и званіе адмирала. Сынъ его, еще ходившій въ школу, былъ каммергеромъ и кавалеромъ орденовъ Святой Екатерины и Прусскаго Чернаго Орла. Но Меншиковъ, зоркій, осторожный и пронырливый пока имѣлъ противниковъ, забылся, и измѣнилъ себѣ, когда восторжествовалъ надъ ними. И этотъ сѣверный Крезъ, другъ великаго царя, исполинъ своего времени, котораго великій Государь называлъ "отцемъ своимъ", котораго дочь была невѣстою юнаго Русскаго Императора, кончилъ дни плотникомъ въ Березовѣ. Вы безъ сомнѣнія ужаснетесь несчастія, великаго несчастія Меншикова: но, спрашиваю васъ, сударыня, гдѣ же несчастіе -- быть плотникомъ? Неужели вы считаете всѣхъ плотниковъ несчастными и плотничество бѣдствіемъ? Я знаю такихъ, для кого оно составляеть предметъ честолюбія.
   "Послѣ Меншикова, мѣсто это взято было въ казну, и отдано графу Миниху, который построилъ здѣсь большой двухъэтажный каменный домъ, потомъ уступленный имъ графу Андрею Ивановичу Остерману. Я лично зналъ старика фельдмаршала, Бургарда Христофоровича Миниха. Какъ теперь вижу его на почетной лавкѣ Петровской лютеранской кирки съ примасленными, густо покрытыми пудрою, волосами и съ длинной косой; помню его круглое, еще румяное лице, большіе сѣрые глаза, насмѣшливую улыбку и жесткія черты, которыя не возможно было забыть разъ увидѣвши. Я нерѣдко встрѣчалъ его въ обществахъ: въ обращеніи онъ былъ нѣсколько неловокъ, хотя старался быть любезнымъ съ женщинами; и, что удивительно для человѣка, проведшаго большую часть жизни на полѣ брани и двадцать лѣтъ въ заточеніи, онъ на семьдесятъ-шестомъ году былъ влюбленъ, и писалъ самыя страстныя письма къ графинѣ С***, фрейлинѣ двора Императрицы Екатерины второй. Онъ превосходно зналъ инженерное искусство, усовершенствовалъ наши войска, удержалъ въ нихъ духъ и правила, введенныя Петромъ; завелъ у насъ тяжелую конницу, удвоилъ артиллерію, учредилъ кадетскій корпусъ. Во время могущества своего, Минихъ тоже былъ честолюбивъ, тщеславенъ, мстителенъ, злопамятенъ, и грубъ съ подчиненными; но, при всемъ томъ, онъ одаренъ былъ драгоцѣнными для полководца качествами,-- твердостью духа, стойкостью характера, доходившею иногда до упрямства, и хладнокровіемъ, которое не измѣнило ему въ самыхъ позднихъ лѣтахъ. Этимъ качествамъ, а не генію, который приписывали ему иноземные писатели, обязанъ онъ своими успѣхами въ походахъ противъ Турковъ. Тогдашній образъ Турецкой войны представлялъ затрудненія, которыя испугали бы всякаго другаго полководца. Чтобы достигнуть непріятеля надлежало итти мѣсяца полтора безплодною и безводною степью. Тридцать или сорокъ тысячъ телѣгъ слѣдовали за арміею съ провіантомъ, водою, рогатками. Часто появлялись многочисленные Татарскіе отряды, нападали на этотъ безконечный обозъ и разбивали его. Трудно высказать, что терпѣло войско послѣ такихъ несчастныхъ случаевъ: оно ступало по раскаленной солнечнымъ жаромъ землѣ, оно томилось жаждою, не имѣя возможности утолить ея; оно было безъ пріюта во время ночлеговъ въ странѣ, гдѣ обыкновенно послѣ огненнаго дня слѣдуетъ ночь холодная и сырая, всегда изобилующая сильною росой, отъ которой платье и все, даже подъ палаткою, дѣлается мокрымъ, какъ-будто погружено было въ воду; наконецъ его безпрерывно тревожилъ непріятель, который какъ молнія появлялся и исчезалъ въ безконечной степи. Многіе отряды падали на пути жертвою изнеможенія. Но фельдмаршалъ раздѣлялъ съ воинами всѣ труды, не останавливался препятствіями, упорно стремился къ цѣли и достигалъ до ней наконецъ. И что же? Минихъ, который надѣялся въ 1739 году получить титулъ владѣтельнаго князя Молдавіи, который свергъ Бирона и доставилъ Принцессѣ Аннѣ скипетръ Россіи, Минихъ, спустя нѣсколько мѣсяцевъ по назначеніи его первымъ министромъ, обвиненъ былъ въ измѣнѣ, приведенъ былъ на Троицкую площадь для позорной казни, и благодарилъ Бога, когда вмѣсто исполненія приговора, сослали его въ Пелымъ. Что касается до меня, сударыня, то я не вижу ни какого счастія быть Молдавскимъ княземъ, ѣсть Молдавскій виноградъ и говорить сквернымъ Молдавскимъ языкомъ, и ни какого несчастія жить двадцать лѣтъ въ Пелымѣ. Тамъ живутъ люди, сударыня, и весьма многіе изъ нихъ, считаютъ себя счастливѣйшими существами въ мірѣ. Черезъ двадцать лѣтъ Минихъ призванъ былъ въ Петербургъ, гдѣ онъ кончилъ дни свои; согласно своей волѣ, онъ похороненъ въ Лифляндіи, вмѣстѣ съ дѣтьми, на кладбищѣ, лежащемъ въ полѣ, въ десяти верстахъ отъ Дерпта и въ верстѣ отъ мызы Лунья, которая ему принадлежала. Недавно, мимоѣздомъ, я былъ на его могилѣ, сударыня. Какое горестное чувство поразило меня, когда я увидѣлъ это могилу въ развалинамъ! Одинъ мой пріятель, туземецъ, вынулъ изъ нихъ при мнѣ черепъ Миниха, бѣлый какъ вашъ носовой платокъ, сударыня, говоря, что онъ давно уже собирается унести эту благородную кость, достойную лучшей участи, изъ опасеніи, чтобы невѣжественная рука пастуха или Чухонскаго земледѣльца не выбросила и не истребила его. Клянусь вамъ, что тутъ нѣтъ и слѣду несчастія. Черепъ Бургарда Христофоровича, напротивъ того, очень счастливъ у моего пріятеля.
   "Заслуги rpaфа Остермана, который послѣ Миниха былъ владѣльцемъ дома, находившагося на мѣстѣ нынѣшняго Сената, не такъ блистательны какъ этого знаменитаго черепа, но онѣ несравненно важнѣе. Ему обязана Россія тѣмъ, что, не смотря на всѣ препятствія, козни, происки, благотворныя постановленія великаго Петра укоренились при Его преемникахъ. Нейштатскимъ и Бѣлградскимъ договорами, и возведеніемъ Августа Третьяго на Польскій престолъ, онъ утвердилъ навсегда преимущества Россіи надъ сосѣдственными державами. Остерманъ, кажется, нарочно созданъ былъ на то, чтобы быть дипломатомъ. Не говорю уже о привлекательной наружности его, обширномъ умѣ, отличной способности обнимать однимъ взглядомъ всѣ стороны самаго труднаго и запутаннаго дѣла, наконецъ объ его рѣдкомъ образованіи: къ этимъ безцѣннымъ достоинствамъ у него присоединялся еще особенный даръ примѣняться ко всякому характеру, ловко употреблять слабости другихъ въ свою пользу и проникать самыя тайныя намѣренія противниковъ, не обнаруживая своихъ собственныхъ. Разсуждая о дѣлѣ, онъ нерѣдко облекалъ слова свои въ такія формы, что не многіе понимали его,-- преимущество безцѣнное, потому что дураки, сударыня, слушая рѣчь ясную, которую они легко понимаютъ, обыкновенно не вѣрятъ, чтобы она была умна. Часто иностранные дипломаты, пробывъ у графа Остсрмаина часа два на конференціи, уходили, не зная о чемъ онъ говорилъ съ ними. По волѣ своей, онъ во всякое время свободно плакалъ или смѣялся, притворялся разгнѣваннымъ или растроганнымъ, и всегда такъ удачно, что самыя близкія къ нему особы не разъ въ немъ обманывались. Иногда его быстрые голубые глаза измѣняли ему: оттого онъ рѣдко смотрѣлъ въ лице, а всегда или опускалъ глаза, или подымалъ вверхъ такъ, чтобы зрачки закрывались рѣсницами. Но вліяніе канцлера Остермана не ограничивалось иностраннымъ департаментомъ. Двадцать лѣтъ носилъ онъ на себѣ почти все бремя государственнаго управленія, потому что, засѣдая въ Тайномъ Совѣтѣ и потомъ въ Кабинетѣ, онъ, превосходствомъ ума своего, рѣшительно руководилъ прочихъ членовъ. Дѣятельность его была чрезвычайная я неутомимая. Онъ зналъ въ совершенствѣ шесть языковъ, и, не говоря уже о томъ, что вси бумаги по иностраннымъ дѣламъ были писаны имъ самимъ, большая часть манифестовъ, изданныхъ въ царствованіе Анны и Іоанна, вышла изъ-подъ его пера; сверхъ-того онъ подавалъ разные проекты касательно внутреннихъ преобразованій, и здѣсь также не возможно не удивляться его обширнымъ соображеніямъ, его дальновидности и совершенному знанію Россіи. Онъ предлагалъ способы исправить и отвратить злоупотребленія, вкравшіяся въ судебныя мѣста, умножить государственные доходы, усилить торговлю внутрешнею и внѣшнюю, усовершенствовать войско и флотъ; привесть въ лучшее оборонительное положеніе наши границы, распространить просвѣщеніе и богоугодныя заведенія посредствомъ духовенства; однимъ словомъ, онъ обнималъ всѣ предметы и виды государственнаго благоустройства и обо всемъ разсуждалъ какъ человѣкъ, совершенно постигающій духъ народа и всѣ средства государства. Высокая душа его была чужда корысти. Онъ жилъ весьма умѣренно, и въ семейномъ кругу представлялъ рѣдкій примѣръ соединенія всѣхъ добродѣтелей; былъ лучшимъ изъ супруговъ, нѣжнѣйшимъ изъ отцовъ; никогда почти не ѣздилъ въ гости; проведши весь день въ кабинетѣ, онъ только приходилъ къ столу, въ поношенномъ кафтанѣ кофейнаго цвѣту, или повечерамъ являлся въ гостинной, когда къ супругѣ его собирались дамы. Онъ говаривалъ, что женщинъ считаетъ самыми милыми игрушками, какія только есть на свѣтѣ, и любилъ въ ихъ бесѣдѣ отдыхать послѣ важныхъ трудовъ и занятій своихъ. Его упрекаютъ въ излишней осторожности и недовѣрчивости; но Остерманъ былъ чужеземецъ, сынъ бѣднаго сельскаго пастора, безъ связей, безъ громкаго имени, съ одними только личными достоинствами, которыя бы не могли доставить ему твердой опоры при частыхъ тогдашнихъ перемѣнахъ, и при недоброжелательствѣ, съ какимъ вообще смотрѣли другіе на его чрезмѣрное вліяніе при дворѣ. Но излишняя тонкость или, если угодно, хитрость, запутала его въ собственныя его сѣти. Переворотъ, возведшій Елисавету на престолъ, ускорилъ его паденіе. Графъ Остерманъ, величайшій министръ своего времени, облеченный въ званіе генералъ-адмирала, котораго семнадцати-лѣтній сынъ носилъ уже званіе капитана гвардіи и орденъ Святаго Александра Невскаго, посаженъ былъ въ Санктпетербургскую крѣпость и приговоренъ Сенатомъ къ колесованію. Это случилось въ январѣ 1742 года. Мнѣ тогда было тринадцать лѣтъ. Очень помню, что я залился слезами, взглянувъ на этого старца съ длинной, сѣдой бородой, который не могъ ходить отъ подагры, когда его привезли въ шлафоркѣ, въ простыхъ саняхъ, на площадь съ четырмя другими преступниками, Минихомъ, Головкинымъ, Левенвольдомъ и Менгденомъ. На мѣстѣ казни были двѣ плахи и два топора. Остермана взнесли на носилкахъ на эшафотъ. По прочтеніи приговора, который онъ выслушалъ съ спокойнымъ духомъ, небрежно стащили графа съ носилокъ и маститую голову его положили на плаху...
   -- Ахъ, какое несчастіе! вскричали всѣ дамы, мои слушательницы.
   -- Подлинно, несчастіе! произнесъ горестнымъ тономъ очконосецъ.
   Я оглянулся, и увидѣлъ на мостовой разбитыя очки моего очконосца, который перетиралъ ихъ платкомъ, и имѣлъ несчастіе (слогъ моихъ слушателей) уронить безцѣнное украшеніе головы. Я продолжалъ:
   "Положили голову на плаху; палачъ разстегнулъ воротникъ у рубашки, обнажилъ шею и уже занесъ было роковой топоръ, какъ секретарь произнесъ, что Государыня перемѣнила смертную казнь на вѣчное заточеніе въ Березовъ. Народъ, дотолѣ окованный чувствомъ страха и соболѣзнованія, вскрикнулъ отъ радости при этой неожиданной милости. Когда графы снова подняли на носилки, онъ, не измѣнившись въ лицѣ, потребовалъ своего парика и колпака, говоря, что ему холодно. На другой день его снесли больнаго на постели въ сани и отправили въ Сибирь. Такъ какъ графъ Остерманъ не носилъ очковъ и слѣдовательно не могъ разбить ихъ при этомъ случаѣ, то нѣтъ ни какого повода думать, чтобы онъ испыталъ настоящее несчастіе. Но представьте себѣ состояніе души изгнанниковъ въ ту необыкновенную минуту, когда Минихъ, на пути къ своему заточенію, встрѣчается въ Казали съ Бирономъ, котораго онъ низвергъ и отправилъ въ Пелымъ: въ это время Бирона перевозили въ Ярославль. Безмолвный поклонъ былъ взаимнымъ привѣтствіемъ. Минихъ занялъ въ Пелымѣ тотъ самый домъ, который по его назначенію выстроенъ былъ для Бирона.
   "Нынѣшній домъ Сената построенъ преемникомъ графа Остермана, канцлеромъ графомъ Бестужевымъ-Рюминымъ. Этотъ вельможа также испыталъ превратность судьбы. Опасаясь неблаговоленія наслѣдника престола, Великаго Князя Петра Ѳеодоровича, онъ, въ 1758 году, во время опасной болѣзни Императрицы Елисаветы Петровны, осмѣлился именемъ Государыни приказать прекратить военныя дѣйствія противъ Пруссаковъ и призвать изъ заграницы нашу армію, состоявшую тогда подъ предводительствомъ друга его, Степана Ѳедоровича Апраксина, чтобы съ помощію ея совершить еще болѣе преступный и дерзкій умыселъ. Но между тѣмъ Императрица Елисавета выздоровѣла, преступленіе открылось и Бестужевъ, лишенный чиновъ, отправленъ въ ссылку.
   "Такимъ образомъ мѣсто это переходило къ четыремъ честолюбцамъ, которыхъ жизнь представляетъ разительный примѣръ непрочности земнаго счастія и ничтожности нашихъ стяжаніи. Но здѣсь слѣдуетъ вопросъ: были ли эти четыре человѣка дѣйствительно несчастливы? Меншиковъ, не смотря на потерю жены, которыя сначала лишилась отъ слезъ зрѣнія, а вскорѣ потомъ изныла отъ грусти и страданія, никогда не былъ такъ здоровъ и спокоенъ душою, какъ въ Сибири. Осудивъ въ душѣ слабости и пороки былыхъ дней своихъ, утѣшаемый вѣрою и готовясь предстать на судъ Бога сердцевѣдца, онъ благодарилъ Его за то, что ему позволено было заблаговременно познать нищету суетныхъ домогательствъ, которыя дотолѣ день и ночь его тревожили; трудился своеручно надъ сооруженіемъ церкви въ Березовѣ, и представилъ міру явленіе, достойное, по словамъ Платона, созерцанія боговъ, явленіе человѣка, торжествующаго надъ ударами судьбы. Минихъ и Остерманъ сдѣлались жертвами преданности къ Принцессѣ Аннѣ и къ сыну ея Іоанну. Но и тутъ Минихъ имѣлъ случай быть довольнымъ собою: онъ занимался обученіемъ солдатъ Пелымскаго острога, и приводилъ въ трепетъ Сибирскихъ воеводъ, которые, пользуясь отдаленіемъ отъ столицы, позволяли себѣ разныя притѣсненія и безпорядки. Изъ всѣхъ этихъ четырехъ лицъ одного только можно почесть несчастнымъ, потому что онъ былъ преступенъ. Бестужевъ мучился раскаяніемъ и совѣстью, но, согласитесь сударыня, что совѣсть не очки и что она вовсе не зависитъ отъ случая. Преступникъ долженъ почитать себя несчастнымъ, то есть, презрѣннымъ, за то, что онъ совершилъ преступленіе, но онъ не имѣетъ права заслуженную казнь называть несчастіемъ."
   Здѣсь я замолчалъ. Оживленіе въ памяти столь важныхъ событій возбудило во мнѣ грустное чувство. Очконосецъ началъ напѣвать сквозь зубы Французскій романсъ. Прочіе слушатели и слушательницы занялись художественною критикою монумента, и вскорѣ вся компанія меня оставила. Они приняли направленіе къ булевару. Одинъ прежній незнакомецъ оставался у монумента, и молча смотрѣлъ на меня, какъ-бы желая еще слушать. Потомъ онъ быстро протянулъ ко мнѣ руку и сказалъ: "Благодарю васъ,.почтенный старикъ! Вы правы, и я слушалъ васъ съ удовольствіемъ. Дайте мнѣ возможность видѣть васъ чаще....... До свиданія!" Онъ убѣжалъ прежде чѣмъ я могъ узнать, когда и гдѣ мы можемъ видѣться.
   Когда они меня оставили, было уже три часа. Я снова началъ кланяться идущимъ съ Васильевскаго Острова. Почему я дѣлалъ это! Не скажу! Это тайна, страшная тайна, которую всѣ тогда старались разгадать и которую, вѣроятно, исторія когда-нибудь разгадаетъ, эта тайна должна умереть теперь со мною. Не могу сказать!
   Наконецъ свершилось заповѣдное время: я пересталъ кланяться, хотя покойный Матвѣй Сергѣевичъ, который всю жизнь кланялся, повторялъ мнѣ: "Кланяйтесь, любезный другъ, кланяйтесь!..... всё кланяйтесь! Это единственный путь къ счастію. И если есть въ жизни, говаривалъ покойный Матвѣй Сергѣевичъ, наслажденіе чистое, тонкое, смиренное, высокое, такъ это наслажденіе кланяться." Но мнѣ уже не нужно было кланяться Васильевскимъ. Прошло нѣсколько недѣль. Я почта не выходилъ изъ своей квартиры. Наконецъ я рѣшился навѣстить два три знакомыхъ семейства. Слышу разсказы о жалкомъ положеніи одной преклонной и почтенной вдовы, ея молодой невѣстки, и малолѣтней дѣвушки, ея внучки: сынъ ея, говорятъ, застрѣлился и оставилъ мать, жену, дочь, почти въ бѣдности. Въ подробностяхъ, которыя мнѣ сообщили, я узналъ моего незнакомца, который, казалось, ожилъ-было отъ моей теоріи несчастія и разстался со мною съ сердцемъ, неволненнымъ отрады, съ убѣжденіемъ въ суетѣ того, что люди называютъ величіенъ, значеніемъ, силою. Вообразите, къ чему послужило мое глубокомысленное разсужденіе о Меншиковѣ, Минихѣ, Остернанѣ, Бестужевѣ-Рюминѣ: этотъ человѣкъ лишилъ себя жизни, зато что его обошли при повышеніи въ слѣдующій чинъ!

А. ИВАНОВСКІЙ.

"Библіотека для Чтенія", т.21, 1837

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru