Измайлов Владимир Васильевич
Молодой философ

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

ВѢСТНИКЪ
ЕВРОПЫ
издаваемый
Николаемъ Карамзинымъ.

ЧАСТЬ VIII.

NN 5--6

МОСКВА, 1803
Въ Университетской Типографіи,
у Люби, Гарія и Попова.

http://az.lib.ru

Владиміръ Измайловъ.

Молодый Философъ.

   (Издатель съ удовольствіемъ печатаетъ эту повѣсть молодаго, любезнаго Автора, извѣстнаго Публикѣ по его пріятнымъ стихотвореніямь и письмамь о Крымѣ и Кавказской Линіи.)
  
   Щастливъ, кто въ прекраснѣйшихъ лѣтахъ жизни пылалъ восторгами добродѣтели, творилъ себѣ новый міръ по сердцу и воображенію, и летѣлъ на встрѣчу къ щастію въ упоеніи живой надежды; но вдвое щастливѣе, кто, среди быстраго теченія, не потерялъ изъ виду поля милыхъ призраковъ, не утомился отъ препятствій и опытовъ, и не остановился съ горестію далеко отъ своей блестящей цели.
   Въ одномъ сельскомъ уединеніи, послѣ вечерней грозы, тихо возсіяло западное солнце и освѣтило, на прекрасной долинѣ, старца и юношу, одного подъ тѣнію древняго дуба со взорами устремленными къ небу и погруженнаго въ задумчивость; а другаго, подлѣ него стоящаго, съ улыбкою веселою и безпечною. Прекрасное лицо юноши, на которомъ цвѣли здоровье и щастіе; ясный взоръ, не помраченный ни страстями, ни пороками, и гордой, мужественный станъ представляли разительную противоположностъ съ тяжкимъ изнеможеніемъ старца, съ углубленными на лицѣ морщниами и съ дряхлымъ тѣломъ, къ землѣ преклоненнымъ. Молодой человѣкъ, новый во всѣхъ чувствахъ, наслаждался ужасами бури; томная душа старца едва чувствовала радостное явленіе солнца. Скоро остатки бури исчезли, и молодой человѣкъ съ живостію перервалъ молчаніе... --,,Такъ, мужъ наученный опытами, и сѣдыми волосами примиренный со слабымъ человѣчествомъ! такъ; я люблю мудрость, хочу блага людей и вѣрю чистому щастію ума и сердца!"-- Щастію! возразилъ старецъ: нѣтъ его на землѣ; нѣтъ его.... --,,Есть оно," повторилъ юноша: ,,Богъ вселенныя и твореніе рукъ его мнѣ въ томъ свидѣтели. Ахъ! естьли блескъ порока оставляетъ въ тѣни добродѣтель; естьли твари, созданныя для щастія, терзаются иногда горестію; естьли наконецъ исчезаютъ тѣ надежды, которыя изъ колыбели манили насъ къ жизни: то не одно ли мнѣніе перемѣняетъ такъ виды Натуры и судьбу человѣка? Когда сердце мое говоритъ мнѣ теперь: ищи блаженства! какъ то же самое сердце можетъ сказать мнѣ въ другія лѣта: нѣтъ его? Оно обманываетъ меня въ первомъ или въ послѣднемъ случаѣ. Но скорѣе повѣрю первому чувству, вдохновенному Натурою, нежели послѣднему, пріобрѣтенному, можетъ бытъ, съ пороками. И для чего сомѣваться мнѣ въ щастіи, когда все обѣщаетъ его? Эта земля, которая цвѣтетъ для моего удовольствія, и богатыя дары свои изливаетъ для удовлетворенія моимъ потребностямъ; лѣса и долины, гдѣ ожидаютъ меня тихія убѣжища; это сердце, еще свѣжее подъ творческою рукою Природы, которое такъ сильно бьется отъ надежды блаженства: -- сколько вѣрныхъ порукъ за неминуемое щастіе!" -- Старецъ вздохнулъ изъ глубины души; но молодый человѣкъ продолжалъ: ,,Все дышетъ вокругъ меня жизнію и радостями; послѣднія существа въ мірѣ блаженствуютъ: не уже ли благороднѣйшее изъ нихъ одно осуждено на страданіе?" -- Можетъ быть, можетъ быть главное преимущество человѣка есть горесть чувствительности! --,,Нѣтъ! гордость, властолюбіе и невѣжество бываютъ одни источникомъ всѣхъ золъ. Ограниченный потребностями жизни, удаленный отъ прихотей мнѣнія, зависимый отъ Натуры и не подвластный обществу, чего можетъ человѣкъ страшиться въ мірѣ? Какія власти могутъ похитить у него драгоцѣнности разума и собственности сердца? Мудрый щастливъ не многимъ; для него одинъ уголокъ земли заключаетъ въ себѣ всѣ сокровища въ мірѣ, и одна секунда времени всѣ удовольствія въ жизни. Тамъ, въ зеленой рощѣ, стоитъ моя хижина; милая подруга на меня взглядываетъ; нѣжный другъ пожимаетъ мою руку; вдали улыбается младенецъ; я ловлю руку, взоръ, улыбку, и сердце мое дѣлится между ими, и сердце мое не можетъ остаться холодно!" -- Мечта романическая!... -- ,,Но ты думаешь, можетъ быть, что я хочу заключиться въ кругу бездѣйственной жизни? Нѣтъ; хочу быть мудрецомъ дѣятельнымъ. Еще не возмужалъ духъ мой; Но въ груди моей пылаетъ ревностъ служить человѣчеству. Лечу на поле міра защитить слабыхъ, оправдать невинныхъ, просвѣтить безумцевъ." -- Хорошо, естьли бы страсти другихъ и наши собственныя тому не мѣшали! -- ,,Страсть есть огонь небесный, который оживляетъ душу человѣческую, безъ того мертвую и холодную. Щастливъ, кто питаетъ въ груди эту жизненную искру! Горе тому, кто обращаетъ ее въ пламя, все пожигающее!" -- Добрый юноша! воскликнулъ старецъ съ чувствительностію: естьли время и опыты сообщатъ тебѣ нѣкогда другое понятіе о вещахъ и людяхъ, то по крайней мѣрѣ не переставай любить истину и не ослабѣвай никогда въ усиліяхъ добродѣтели!....
   Настала ночь. Гулявшіе сосѣды разсталисъ, пожелавъ другѣ другу щастія; и удаляясь при свѣтѣ восходящаго мѣсяца, нѣсколько разъ обращали взоры другъ на друга: одинъ съ чувствомъ безпокойства о судьбѣ неопытнаго юноши, который ожидалъ всего хорошаго отъ человѣчества; а другой съ чувствомъ сожалѣнія о старости, которая погашаетъ всѣ благородныя надежды.
   Старецъ былъ въ ближнемъ селеніи служитель олтаря, смиренный въ великомъ санѣ, благородный въ простой жизни и кроткій въ нравоученіяхъ; поселяне любили его, какъ отца, бѣдные искали его крова; грѣшники бѣжали къ нему на исповѣдь; но, творя щастіе другихъ, онъ не могъ самъ себя сдѣлатъ щастливымъ. Давно оплаканная супруга, чистая добродѣтель, оклеветанная порокомъ, и состояніе безутѣшнаго одиночества огорчали остатокъ дней его.
   Молодый человѣкъ былъ наслѣдникъ знатнаго имени и великаго богатспіва. образованный просвѣщеннымъ отцемъ, въ тишинѣ сельскаго уединенія, по системѣ Руссовой Философіи, онъ могъ бы рѣшить собою, можетъ быть, важную проблему, заданную славнымъ Женевскимъ Писателемъ, естьли бы внезапная смерть отца не пресѣкла трудовъ воспитанія. Эмилъ -- отецъ далъ ему и самое имя Руссова воспитанника -- Эмиль пятнадцати лѣтъ остался на половинѣ прекраснаго пути безъ всякаго путеводителя, способнаго приближить его къ цѣли; остался съ мудростію и просвѣщеніемъ, но безъ знанія людей и свѣта; съ пылкимъ воображеніемъ и чувствительною душею, Но безъ опытовъ человѣческаго сердца. Помня волю и намѣренія родителя, онъ прожилъ еще нѣсколъко лѣтъ въ уединеніи, читалъ много безъ выбора, прибавилъ романическія идеи къ философскимъ, и самъ доканчивалъ свое воспитаніе по Руссову трактату. Имя его гремѣло въ окрестностяхъ; сосѣди удивлялись, что молодый Эмиль, сынъ знатнаго человѣка, скрывался подъ кровлею смиреннаго домика; бывъ господиномъ нѣсколькихъ тысячь крестьянъ, не зналъ правъ своихъ надъ ними; при великомъ богатствѣ не терпѣлъ слугъ вокругъ себя, и съ талантомъ, риторствовать въ судахъ за обиженныхъ, говорилъ въ кругу сосѣдственныхъ обществъ очень скучно. Поселяне, защищаемые имъ въ притѣсненіяхъ, пользуемые въ болѣзняхъ, утѣшаемые въ горестяхъ, почитали его праведникомъ; провинціяльные дворяне съ важностію называли его иногда Физикомъ, иногда Астрологомъ, иногда Медикомъ; а свѣтскіе люди въ сосѣдствѣ съ коварною улыбкою прославляли его именемъ Философа. Герою нашему минуло 20 лѣтъ, за нѣсколько дней до описанной прогулки со старцемъ, и онъ рѣшился вытти на сцену свѣта съ моралью отца своего въ сердцѣ и съ правилами Ж. Ж. Руссо въ памяти. Уже все было готово къ его отъѣзду; въ послѣдній разъ онъ прогуливался во время бури среди любезныхъ полей, гдѣ цвѣла заря дней его, и юношеское сердце, полное жизни и радости, съ надежностію летѣло къ новымъ предметамъ въ мірѣ.
   Жилище мудраго опустѣло; уже онъ былъ далеко отъ простоты, тишины и щастія -- былъ въ средоточіи развратныхъ нравовъ, въ нѣдрахъ великолѣпнаго, необозримаго города, который казался ему маленькимъ царствомъ.
   Едва двадцати-лѣтній мудрецъ нашъ ступилъ ногою на берегъ новаго свѣта, уже душа его пробудилась, казалось, къ самымъ живымъ чувствамъ, которыя, въ единообразіи уединенной жизни, были ему неизвѣстны. Онъ глядѣлъ на многолюдный городъ, и волны шумнаго народа приводили его въ движеніе -- являлся на великолѣпныхъ пирахъ, балахъ, въ собраніяхъ, и языкъ его нѣмѣлъ отъ изумленія -- встрѣчалъ взоры женщинъ, и красота, освѣженная искусствомъ, оживленная ловкостію, возвышенная блескомъ украшеній, ускоряла біеніе его сердца. Первые дни его городской жизни были днями упоенія. Онъ чувствовалъ какой-то безпорядокъ въ мысляхъ, забывалъ наблюдатъ свѣтъ и нечувствительнымъ образомъ исчезалъ, такъ сказатъ, въ быстромъ вихрѣ разсѣянія.
   Явленіе молодаго человѣка, необыкновеннаго въ образѣ жизни, простаго въ обращеніи и нравахъ, откровеннаго во всѣхъ мнѣніяхъ, возбудило вниманіе свѣта. Всѣ ласкали Эмиля, представленнаго однимъ изъ его родственниковъ; всѣ звали его къ себѣ для забавы гостей, и наконецъ всѣ ловили изъ любопытства. Едва онъ являлся въ кругу блестящаго общества, женщины окружали его съ вопросами: ,,вы занимаетесь болѣе Философіею, нежели любовію?" -- Философія для ума, милостивыя государыни; любовь для сердца. -- ,,Вы любите Платоническія удовольствія?" -- И всѣ тѣ, которыя могутъ быть согласны со щастіемъ добродѣтельной женщины. --,,Чего вы ищете въ женщинахъ?" -- Болѣе достоинства, нежели красоты; болѣе чувства, нежели ума; болѣе любви къ рукодѣлью, нежели вкуса къ учености. -- ,,Находите ли, что мы близки къ вашему мысленному образцу?" -- И близки и далеки. На примѣръ: вы рѣдко краснѣетесь отъ стыдливости; огонь не таится въ вашихъ взорахъ; искусство слишкомъ много васъ украшаетъ: но естьли вы мыслите, какъ говорите; естьли вы чувствуете, что взоры ваши обѣщаютъ; естьли вы ласкаете отъ истиннаго сердца, то нѣтъ ничего умнѣе, чувствительнѣе, достойнѣе васъ. -- Такіе отвѣты забавляли красавицъ; свѣтскіе молодые люди глядѣли на Эмиля съ сожалѣніемъ; а старыя кокетки убѣгали его откровенности.
   Нѣсколько мѣсяцевъ протекли для Эмиля въ жестокихъ опытахъ. Слова перемѣнялисъ для него въ своемъ значеніи, жизнь въ своемъ предметѣ, мораль въ своихъ правилахъ. Нечувствительнымъ образомъ разрывалась та завѣса, за которою другой міръ отъ него скрывался. Ученикъ опытовъ начиналъ примѣчать, что ему, образованному только рукою Природы, надлежало еще обработать себя для общества, и что для человѣка, въ порядкѣ гражданскихъ учрежденій, требовалисъ другія уваженія, должности и нравы, неизвѣстные человѣку въ состояніи Природы. На семъ новомъ театрѣ не являлись ему примѣры тѣхъ великихъ дѣлъ, которымъ научали его слова историческихъ Героевъ, краснорѣчіе моральныхъ Писателей и голосъ добраго родителя; нигдѣ, даже въ пріятныхъ сообщеніяхъ бесѣды, не плѣнялъ его вдохновенный языкъ великодушія, благотворенія, человѣколюбія, и самые такъ называемые мудрецы преклоняли колѣно предъ ничтожнымъ идоломъ мнѣнія. Но то всего болѣе тревожило Эмиля, что среди мертваго усыпленія всѣхъ добродѣтелей благородныя движенія души гораздо рѣже въ немъ самомъ пробуждались. Къ щастію, одно нѣжное природное чувство, которое для неиспорченнаго сердца служитъ вдохновеніемъ всего прекраснаго и великаго, не дало угаснуть въ Эмилѣ любви къ моральной красотѣ и ревности къ мысленному совершенству, безъ которой нѣтъ ни порывовъ къ славѣ, ни усилій добродѣтели.
   Эмиль былъ молодъ и чувствителенъ; всегда пленялся любезнѣйшими изъ существъ, и не могъ, особливо на сценѣ ихъ блестящихъ побѣдъ, сокрыть души своей отъ оружія такой щастливой власти. Женщины, во всей свѣжести красоты и во всемъ цвѣтѣ пріятностей, приводили его въ сладкой восторгъ и въ тихое умиленіе; всегдашнее присутствіе ихъ питало въ немъ влеченіе сердца и Природы, и юный мудрецъ отъ утра до вечера мечталъ о Юліяхъ, Софіяхъ, Клариссахъ. Возвращаясь домой при концѣ дня, онъ засыпалъ съ образомъ прелестныхъ въ мысляхъ, и поутру, въ минуту пробужденія, онѣ улыбались передъ его воображеніемъ.
   Между тѣмъ, плѣняясь всѣми красавицами вообще, онъ не привязывался ни къ одной особенно. Сія наружная нечувствительность сдѣлалась предметомъ важнаго спора. Женщины увѣряли, что никогда любовь не побѣдитъ его Философіи; а мущины утверждали, что сія побѣда могла быть очень легка для молодой, любезной, живой Лины, которая ожидала только конца своего траура по мужѣ, чтобы возвратиться къ рукоплесканіямъ свѣта.
   Въ одинъ лѣтній вечеръ, въ саду, гдѣ жители города собирались каждый день дышать свѣжимъ воздухомъ, и гдѣ былъ нашъ Эмиль, явилась молодая женщина, съ прелестнымъ станомъ Граціи, блескомъ красоты помрачила всѣ взоры, а нѣжностію голоса и языка плѣнила, казалось, всѣ души. Эмиль стоялъ на ту минуту, прислонясь къ дереву, и остался неподвиженъ въ семъ положеніи. Никогда торжество красоты и любезности не было чувствительнѣе. Толпы окружали прелестную. Все летѣло къ ней на встрѣчу; все ловило ея взоры; все покланялось ей какъ Царицѣ, между тѣмъ, какъ она, съ трона славы и величества своего, дарила одного веселою улыбкою, другаго пріятнымъ взглядомъ, инаго ласковымъ словомъ. Это была Лина, двадцати пяти - лѣтняя вдова, первая красавица въ городѣ, первая женщина по любезноспіи, тонкая въ искусствѣ жить, нравиться и осыпать любовь всѣми цвѣтами ума, и даже Философіи! Бывъ около года сокрыта отъ общества, она освѣдомилась о незнакомыхъ лицахъ, узнала о присутствіи Философа, прославленнаго подъ именемъ непобѣдимаго, и бросила на него тотъ быстрый, но вѣрный взглядъ, который скорѣе молніи долженъ былъ воспалитъ всякое чувствительное сердце -- и воспалилъ его въ нашемъ молодомъ мудрецѣ. Онъ стоялъ все еще у дерева неподвижно, устремивъ глаза на лицо прелестной, внимая плѣнительному ея голосу и забываясь въ сладкомъ упоеніи. Скоро Лина скрылась, и шумъ умолкъ въ собраніи: все мало по малу за нею послѣдовало; садъ опустѣлъ; солнце закатилось; настала тишина ночи -- и первые лучи мѣсяца освѣтили Эмиля еще въ саду, въ глубокой томной задумчивости сидящаго подъ тѣмъ деревомъ, гдѣ стояла Лина.
   Въ три часа утра онъ возвратился въ свое жилище, которое показалось ему темною и скучною темницею. Онъ глядѣлъ безпрестанно на часы; стрѣлка двигалась медленно; время не текло по его желанію -- и на другой день, въ шестъ часовъ вечера, Эмиль гулялъ уже въ саду съ нетерпѣніемъ и страхомъ. Въ 7 часовъ алеи наполнились людьми; показалась Лина во всемъ цвѣтѣ прелестей; новый выразительный взоръ ея отличилъ Эмиля въ толпѣ другихъ мущинъ, такъ, что Герой нашъ, еще не довольно знакомый съ обычаями свѣта, почелъ за долгъ поклониться любезной незнакомкѣ, которая тѣмъ же съ улыбкою ему заплатила. Черезъ нѣсколько минутъ Лина съ молодыми сверстницами своими сѣла на дерновомъ канапе, у котораго стоялъ робкій Философъ; взглядывая на него отъ времени до времени, она говорила своимъ пріятельницамъ: ,,Какой прекрасный вечеръ! какъ пріятно лѣто! Щастливъ, кто въ это время года живетъ не въ стѣнахъ душнаго города, а на чистыхъ поляхъ сельскихъ, и, дыша свѣжимъ воздухомъ, дышетъ въ то же время покоемъ и свободою!" -- ,,Какъ вы думаете?" спросила Эмиля одна знакомая ему Дама, которой Лина пошептала нѣчто на ухо. -- Я думаю, отвѣчалъ Эмиль съ живостію, что сельская Природа имѣетъ неизъяснимыя прелести для благородныхъ и прекрасныхъ душъ. -- ,,Ваше мнѣніе ободряетъ меня," сказала Лина, обратясь къ Эмилю съ пріятнѣйшею улыбкою: ,,вы имѣете славу Философа; а Философія безъ сомнѣнія сообщаетъ вкусъ къ прекрасному. но удивляюсь, что вы дѣлите съ нами наши скучныя удовольствія." -- Скучные!... Мнѣ кажется, что вамъ недостаетъ въ городѣ только невинной простоты, какъ намъ недостаетъ въ деревняхъ женской любезности! -- ,,Первая мысль доказываетъ вашу искренность, но послѣдняя оскорбляетъ, можетъ быть, вашу Философію." -- По чему же, милостивая государыня? Развѣ Философія не согласна съ чувствомъ достоинства и красоты? развѣ для нее преступленіе любить то, что достойно почтенія? развѣ мудрый можетъ быть равнодушенъ къ тому, что, подобно вамъ, украшаетъ натуру и человѣчество? --,,Вы приводите меня въ замѣтательство; перервемъ этотъ разговоръ... Позвольте мнѣ по крайней мѣрѣ надѣяться, что съ нимъ не прервется для меня ваше знакомство."... -- Эмиль осмѣлился требовать дозволенія ѣздить въ домъ къ Линѣ, и получилъ его. Черезъ нѣсколько минутъ она встала, откланялась новому знакомцу и скрылась отъ глазъ изумленнаго мудреца, который глядѣлъ въ слѣдъ за нею, и думалъ самъ въ себѣ: Какое рѣдкое соединеніе прелестей лица съ прелестями разума! не уже ли этотъ трогательный голосъ не есть органъ прекрасной души? Чему могу вѣрить на землѣ, когда выраженіе такого взгляда меня обманываетъ? нѣтъ! нѣтъ!.... И доброй Эмиль, возвратясь домой, не заглянулъ уже въ своего Жан-Жака, съ которымъ онъ каждый вечеръ совѣтовался, давая себѣ отчетъ во всѣхъ впечатлѣніяхъ дня. Уже ему казалось, что славный мизантропъ клевещетъ на людей; прелести Лины украшали для него картину свѣта.
   Не позже, какъ на другой день, необыкновенно робѣя, чувствуя неловкость, которой онъ никогда не чувствовалъ, и сожалѣя въ первой разъ жизни своей о томъ, что не имѣетъ пріятностей свѣтскаго человѣка, Эмиль явился въ гостяхъ у Лины, любезной въ кругу публичнаго собранія, но еще любезнѣйшей въ привѣтствіяхъ домашняго угощенія. Она осыпала его скромными ласками, представила ему маленькихъ дѣтей своихъ съ нѣжностію матери, которая еще оживила ея прелести; говорила о любви къ уединенію, о скукѣ общества, о чистыхъ удовольствіяхъ семейственной жизни, тѣсно связанныхъ съ должностями человѣка и чуждыхъ эгоизму свѣта; разсуждала умно, пріятно, согласно со всѣми мнѣніями Эмиля, между тѣмъ какъ онъ слушалъ ее, молчалъ и не могъ скрывать сердечныхъ своихъ движеній. Наконецъ Лина сказала ему: ,,Говорятъ, что вы слѣдуете правиламъ строгой Морали и Философіи; щастіе людей должно быть для васъ дорого; вы видите передъ собой молодую женщину, удаленную по образу жизни и воспитанія отъ хорошихъ примѣровъ; но смѣю сказать что я люблю добродѣтель. Обѣщайтесъ быть моимъ настаиникомъ, подавать мнѣ совѣты. Женщина двадцати - пяти лѣтъ (тутъ Лина потупила въ землю стыдливые взоры) рѣдко сохраняетъ въ свѣтѣ имя непорочное. Иногда самая легкая вѣтреность бываетъ предметомъ злословія. Такъ и я, можетъ быть, отъ нѣкоторыхъ неосторожностей, которыхъ не ищу оправдывать, терплю"...... Неосторожности Лины, перервалъ Эмилъ, не могутъ быть никогда оскорбленіемъ добродѣтели; а чистота совѣсти награждаетъ за несправедливостъ мнѣнія. Но когда свѣтъ таковъ, какъ вы говорите (ибо я не могу еще судить объ немъ), то онъ не достоинъ васъ, прекрасная Лина... -- ,,И такъ Вы совѣтовали бы мнѣ.".... Житъ уединенно, заниманіься воспитаніемъ дѣтей и нѣжными удовольствіями добродѣтели... Сверхъ того.... я думаю... вы могли бы.... ,,Договорите." -- Я не знаю, Какъ изъяснить мысль мою.... Ваши лѣта позволяютъ вамъ возвратить дѣтямъ вашимъ.... вашъ выборъ могъ бы ощастливить.... -- ,,Ахъ, Эмиль! прежде хочу научиться быть достойнѣе невиннаго, добродѣтельнаго сердца, и просвѣщеннѣе въ моемъ собственномъ выборѣ. Но довольно.... послѣдую вашимъ совѣтамъ." -- Пріѣхавшіе гости перервали разговоръ. Возвратясь домой, Эмиль думалъ: она показываетъ ко мнѣ уваженіе; любитъ уединеніе, деревню; наши склонности, вкусы, мнѣнія согласны: для чегожъ мнѣ не надѣяться?.... Ахъ! можетъ быть... -- Эмилъ устремилъ взоры къ небу; сердце его трепетало, грудь орошалась жаркими слезами.
   Глаза его были еще мокры отъ слезъ, когда одинъ добрый его родственникъ пріѣхалъ дать ему совѣтъ. ,,Эмиль! сказываютъ, что славная вѣтреница Лина заманиваетъ тебя въ свои сѣти: остерегись. Не одинъ мущина былъ ея игрушкою и жертвою; и самый мужъ"... -- Другъ мой! ты вѣришъ народнымъ слухамъ; я вѣрю глазамъ и сердцу. -- ,,Послушай, Эмиль. одна извѣстная Дама въ присутствіи многолюднаго общества говорила со смѣхомъ, что Лина хочетъ теперь испытать сердце Философа, и прибавила, что она пересказываетъ собственныя слова Лины." -- Злословіе изливаетъ на все ядъ свой. Ты по крайней мѣрѣ пощади добродѣтель. -- -- Гость, по безполезныхъ представленіяхъ, удалился, досадуя, что заблужденіе страсти побѣждаетъ силу Менторовъ; а неопытный Эмиль радовался сему открытію, заключая, что Лина сама чувствительна къ любви его; когда она желаетъ испытывать его сердце.
   Каждый день любовь приводила Эмиля къ Линѣ; каждый день пріятность и удовольствіе встрѣчали его съ улыбкою хозяйки, и каждой день новое, сильнѣйшее чувство провожало его домой съ прелестнымъ взоромъ ея. Иногда онъ заставалъ у нее гостей; въ теченіи нѣсколькихъ часовъ она оживляла все пріятнѣйшимъ разговоромъ; гости удивлялись ей, а восхищенный мудрецъ думалъ: Какой Философъ съ угрюмою важностію умѣетъ занимать разумъ такъ пріятно, соединяя пріятность съ основательностію, силу мыслей съ легкостію выраженія и нѣжность чувства съ блескомъ остроумія! -- Иногда, прикасаясъ волшебною рукою къ струнамъ арфы, она, какъ новая Сафа, играла чувствами его сердца. Иногда онъ заставалъ ее одну въ кабинетѣ: она призывала тотчасъ дѣтей своихъ; казалось, что женская скромность хотѣла покрыться щитомъ материнскаго сана -- и между тѣмъ, какъ дѣти рѣзвились въ углу, Лина читала всегда какую нибудь книгу Эмилю, который удивлялся охотѣ ея ко чтенію, часто перерывалъ его нетерпѣніемъ и засиживался такъ долго послѣ ужина, что Лина часто принуждена была напоминать ему о времени. Однакожь, не взирая на то, Эмиль былъ всегда остороженъ, скроменъ, почтителенъ; никогда не позволялъ себѣ ни одного яснаго слова о тайныхъ чувствахъ своихъ, которыя, правда, не были уже тайною для проницательной Лины; и естьли въ ней обнаружнвались иногда нѣкоторыя движенія, которыя ему подавали сладкую надежду, то онъ, почитая ихъ невольными, скрывалъ тѣмъ осторожнѣе свою радость. Темно предчувствуя свое блаженство, но еще не смѣя вѣрить надеждѣ, Эмиль, въ честности своихъ намѣреній, ожидалъ точнѣйшаго увѣренія, чтобы принести обѣтъ вѣрности и принять залогъ щастія.
   Однажды Эмиль пришелъ къ Линѣ. Она встрѣтила его съ печальнымъ, но ласковымъ видомъ и сказала: ,,Радуюсь, что васъ вижу. Мнѣ остается не долго пользоваться вашимъ обхожденіемъ. Послѣ завтра ѣду въ деревню. Надѣюсь, что вы иногда посѣтите"... Ахъ, Лина! воскликнулъ Эмиль: будьте чистосердечнѣе. Естьли мое присутствіе для васъ не тягостно, то готовъ слѣдоватъ иа край свѣта за тою, безъ которой не могу быть... щастливъ. -- ,,Эмиль. что я слышу?"... Такъ, прекрасная Лина, такъ! силы человѣческія не могутъ побѣдить такого чувства; сердце мое открывается передъ тобою; рѣши судьбу мою.... Эмиль упалъ на колѣни..... Лина отирала платкомъ глаза свои.... Онъ стоялъ у ногъ ея, и ожидалъ того божественнаго слова, которому надлежало влить блаженство въ его душу, и Лина ангельскимъ голосомъ произнесла: люблю тебя! -- Эмиль былъ щастливъ; онъ почиталъ неразрывнымъ союзъ, заключенный взаимною любовію; передъ воображеніемъ его отворялся тотъ священный храмъ, въ которой рука любви и добродѣтели должна была по цвѣтамъ привести его, къ олтарю священныхъ обѣтовъ. Но хотя бы торжественное благословеніе и не запечатлѣло тайнаго союза сердецъ, Богъ внималъ ихъ клятвѣ; они не могли сдѣлаться клятвопреступниками, не обративъ на себя праведнаго гнѣва небссъ. Такъ думалъ по крайней мѣрѣ Эмиль; бросился въ объятія къ Линѣ и воскликнулъ: ,,клянусь вѣчно любить тебя!" -- Ахъ! Уста Лины не повторили обѣта; но сердце юноши, съ полною довѣренностію, твердило его за обоихъ....
  

(Окончаніе впредь.)

Молодой Философъ.

ПОВѢСТЬ.

(Окончаніе.)

   Не будемъ томить читателей. Эмиль могъ быть Философомъ на древнюю стать: Лина была Аспазіей новыхъ временъ. Онъ ожидалъ щастія вѣчной привязанности: она искала удовольствія одной минутной страсти; уже онъ обожалъ ее какъ нѣжную подругу сердца, какъ будущую мать семейства, какъ милую участницу во всѣхъ радостяхъ и прискорбіяхъ жизни: она любила его какъ пламеннаго любовника, какъ прекраснаго юношу, какъ предметъ романическихъ удовольствій. Онъ читалъ на устахъ ея безмолвный обѣтъ вѣрности: она едва вѣрила громкой и торжественной его клятвѣ. Къ щастію, доброе, чувствительное женское сердце которое безъ порочнаго воспитанія бываетъ святилищемъ всѣхъ добродѣтелей, искренно привязывало ее по крайней мѣрѣ на то время къ скромному, почтительному, нѣжному Эмилю.
   Какъ бы то ни было, Лина согласилась съ Эмилемъ укрыться на лѣто въ сельскомъ уединеніи. Пригласили нѣсколькихъ пріятельницъ для удаленія всякаго подозрѣнія; и наружная благопристойность, которая, по мнѣнію наблюдательныхъ Философовъ, замѣняетъ всегда отсутствіе истинной скромности, служила для нашихъ любовниковъ эгидою, правда, не совсѣмъ непроницаемою.
   Уже черезъ два дни молодой Философъ жилъ подъ одною кровлею съ Линой, въ прекрасномъ сельскомъ домикѣ, на берегу свѣтлой рѣки -- гулялъ съ обожаемою красавицею по лугамъ и рощамъ, и не представлялъ себѣ ничего достойнѣе Лины, ничего сладостнѣе своего жребія. Въ двадцать лѣтъ любовь имѣетъ всю свѣжесть и цвѣтъ сего возраста. Тогда всѣ мысленныя совершенства украшаютъ въ глазахъ нашихъ любимѣйшее существо на землѣ; самая тягостная жертва добродѣтели, въ угожденіе сему сладкому чувству, дѣлается для насъ легкою; тѣни горести сливаются тогда на картинѣ жизни съ лучами радости; и человѣкъ дышетъ, кажется, въ новой, священной атмосферѣ. Сіе небесное чувство наполняло душу Эмиля, который любилъ въ первый разъ въ жизни, съ живостію новаго сердца и съ мечтами романическаго воображенія. Уже каждый день сближалъ нашихъ любовниковъ; уединенная звѣзда ночи не одинъ разъ заставала ихъ въ нѣжиыхъ, но только душевныхъ упоеніяхъ страсти.
   Между тѣмъ Эмиль удивлялся, что Лина, терпя легкія права любовника, еще не позволяла ему торжественнаго имени супруга; но думая въ простотѣ своего сердца, что она хотѣла испытывать его честность, онъ обѣщалъ себѣ быть гораздо терпѣливѣе въ надеждахъ любви и воздержнѣе въ ея движеніяхъ.
   Въ одинъ день, когда прекрасная Лина, освѣженная сладкимъ сномъ, въ небреженіи утренняго наряда, съ румянцемъ на щекахъ оживленнымъ, вышла въ садъ къ Эмилю, впечатлѣніе ея красоты привело его чувства въ волненіе. Не такъ пріятно цвѣли въ саду розы, какъ нѣжное лице ея; черные волосы, развѣваясь, ложились съ нѣжностію, казалось, на бѣлизну полной шеи; неосторожной вѣтерокъ, подкравшись подъ згибы легкаго флера {Cлѣдственно это было уже очень давно, а не въ наше время, когда дерзкой ефиръ унесъ далеко всѣ косынки и покрывала.}, открывалъ взору такія прелести, которыхъ мы не смѣемъ описывать, но которыя должны были наконецъ воспламенить молодаго Философа. Молнія сверкала въ глазахъ его; движеніе чувствъ изображалось на огненномъ лицѣ; онъ затрепеталъ -- устремился къ Линѣ -- и.... вдругъ остановился. Черезъ минуту молчанія, онъ сказалъ дрожащимъ голосомъ: ,,Лина! не хочу употреблять во зло твоей довѣренности и великодушія. Прости минутное заблужденіе. Могу еще повелѣвать собою. Ахъ! мое щастіе должно единственно отъ тебя зависѣть!"-- ,,Такая честность, воскликнула изумленная Лина, достойна всей моей благодарности и требуетъ награды... Эмиль!... даю тебѣ всѣ права надъ собою!"... И молодой человѣкъ сдѣлался щастливымъ обладателемъ своего предмета.
   Прекрасное дѣйствіе добродѣтели никогда не теряетъ силы своей надъ сердцемъ, для нее сотвореннымъ. Лина чувствовала цѣну невинности и великодушія Эмилева: за нѣсколько лѣтъ прежде онъ могъ бы обратить ее къ добронравію; но тогда уже порокъ глубоко вкоренился въ душѣ ея!
   Зная власть свою надъ сердцемъ Эмиля, Лина захотѣла показать обществу зрѣлище славнѣе того, которое нѣкогда представляли древніе Римскіе побѣдители; захотѣла привести насцену свѣта плѣннаго Философа, за блестящею колесницею прелестницы -- увѣнчать славу свою трофеями новой побѣды и цѣпями новаго невольника. Гордая побѣдительница возвѣстила волю свою, и смиренный плѣнникъ былъ тотчасъ готовъ украсить ея торжество. Назначили черезъ недѣлю возвратиться въ городъ.
   Наступилъ день отъѣзда. Эмиль разстался съ блаженнымъ жилищемъ, какъ оъ половиною жизни своей. Во время дороги онъ наблюдалъ сердечныя движенія своей красавицы, глядѣлъ ей въ глаза съ любовію и любопытствомъ, и въ первый разъ не могъ прочесть въ нихъ ничего яснаго, ничего такого по крайней мѣрѣ, что они прежде выражали. Не мудрено: Лина возвращалась къ своему истинному характеру. Едва они успѣли въѣхать въ заставу, едва обвѣялъ ихъ городской воздухъ, уже свѣтская героиня заговорила языкомъ совсѣмъ новымъ для Философа, не съ гибкостію придворнаго льстеца, который прежде угождалъ всѣмъ желаніямъ своего повелителя, но съ гордостію деспота, котораго воля должн служить закономъ. --,,Любезный Эмиль!" сказала она твердымъ голосомъ: ,,я жила для твоего удовольствія въ уединеніи: ты долженъ жить для моего въ обществѣ. Обычаи, ничтожные для мудраго, важны для женщины. Сверхъ того имя мудреца и званіе свѣтскаго человѣка не могутъ быть никогда согласны. Общежитіе имѣетъ свои законы; Кто входитъ съ нимъ въ обязательство, тотъ безмолвно соглашается на его условія; и среди другихъ людей надобно всегда слѣдовать общему примѣру. И такъ ты долженъ перемѣнить образъ жизни, обхожденія и самую одежду. Естьли снисходительность общества позволяетъ въ нѣкоторыхъ бездѣлкахъ свободу выбора, то строгость моды предписываетъ въ другихъ вещахъ непремѣнные законы; не льзя удалиться отъ того, не нарушить благопристойности. Повторяю, что это необходимо. Ты будешъ носить въ свѣтѣ имя любовника моего и долженъ исполнять обязанности, которыя оно налагаетъ." -- Прекрасная Лина! отвѣчалъ Эмиль по нѣкоторомъ молчаніи: въ первой разъ выраженія твои для меня темны. Изъясни мнѣ свои мысли. Что значитъ носить въ свѣтѣ имя твоего любовника? Какая связь между мнѣніемъ людей и чувствомъ нашихъ сердецъ? --,,Другъ мой! я признавалась тебѣ въ своей вѣтрености; не скрываю и того, что я имѣла слабости...... Свѣтъ угадаетъ тайну нашей связи...... Когда первые люди считали за славу быть моими плѣнниками; когда блескъ моего торжества изумлялъ взоры свѣта: могу ли представить на его сценѣ обожателя недостойнаго моей славы?" -- Ахъ, Лина!.. твоя искренность открываетъ мнѣ жестокія истины; но чувствую.... что все поздно! Въ угодность тебѣ всѣ жертвы для меня возможны, кромѣ того, чтобъ перестать любить тебя и отказаться отъ щастія быть тобою любимымъ!.... Естьлижъ Лина моглабъ когда нибудь забыть меня.... -- Она не дала договорить Эмилю, прижала его къ своему сердцу и успокоила нѣжными ласками.
   Вѣтреная красавица, какъ разсказываетъ Мармонтель, перемѣнила законы одного царства: наша героиня переломила скипетръ Философіи. Эмиль, еще покорнѣе Солимана II, на другой день принесъ къ ногамъ Лины -- не величіе царскаго сана, но гордость, достоинство и щастіе мудраго, и, по словамъ Амура, бывшаго свидѣтелемъ сцены, лобызалъ ту руку которая розовыми гирляндами привязывала его къ торжественной колесницѣ, между тѣмъ, какъ Граціи съ улыбкою указывали Минервѣ на торжество свое. Это былъ уже не воспитанникъ Сократовъ въ философской мантіи, но другой Альцибіадъ, убранный рукою искусства, который черезъ нѣсколько дней показался съ Аспазіею на театрѣ учтиваго свѣта, блисталъ между щеголями и услуживалъ женщинамъ -- правда, оъ неловкостію новаго ученика!
   Не взирая на пріобрѣтенные имъ опыты, успѣхи его въ обществѣ были не весьма щастливы. Одинъ разъ онъ вздумалъ въ кругу молодыхъ красавицъ разсуждать о пріятности лѣтнихъ полевыхъ работъ: всѣ засмѣялись; красавица его нахмуриласъ, и въ тотъ же вечеръ запретила ему навсегда хвалить деревню въ городѣ. Въ другой разъ, сидя въ гостяхъ у знатнаго человѣка и видя въ окно нищаго старика, дрожащаго на жестокомъ морозѣ, онъ бросился на улицу, привелъ его въ домъ къхозяину и согрѣлъ передъ каминомъ; но возвратясь домой, Лина сказала ему такимъ голосомъ, который привелъ его въ трепетъ, что онъ сдѣлалъ бѣду; что никогда свѣтскіе обычаи не позволяютъ вводить бѣднаго къ вельможѣ въ палаты, и что такое человѣколюбіе было не у мѣста, оскорбительно для хозяина и противно правиламъ вѣжливости. Наконецъ, къ дополненію всѣхъ бѣдъ, случилось однажды въ домѣ у Лины, гдѣ собралися всѣ блестящіе молодые люди -- случилосъ, говорю, что Эмиль началъ доказывать съ жаромъ строгаго Моралиста щастіе супружеской любви и зло женскаго непостоянства За то, для оскорбителя славныхъ жрицъ Пафосскихъ, два дни не отворялся храмъ любви и наслажденія: наказаніе, соразмѣрное конечно преступленію; но бѣдной Эмиль не могъ угадать причины его. Такія странности, гнѣвъ красавицы и всегдашнее ея молчаніе о бракѣ, не рѣдко терзали Эмиля; но когда земная богиня, украшенная Венеринымъ поясомъ, съ ласкою принимала его въ будуарѣ, тогда всѣ облака исчезали, и мудростъ засыпала иа розахъ.
   Жесточайшіе опыты ожидали Эмиля. Въ одинъ день, когда онъ входилъ въ театръ съ Линою, одинъ зритель, указавъ на нихъ своему сосѣду, сказалъ: вотъ Сократъ и Аспазія! Эмиль бросилъ на него презрительный взглядъ: Лина притворилась, Что она ие слыхала насмѣшки; но во время спектакля глазами искала наглаго и, къ досадѣ своей узнала въ немъ молодаго Эраста, славнаго красавца въ городѣ и перваго героя въ обществѣ. Когда они возвратились домой, Лина сказала Эмилю: ,,Другъ мой! этотъ дерзкой молодой человѣкъ ужасно оскорбилъ нашу честь. Я говорю нашу, будучи увѣрена, что между нами все общее. Такая наглость не должна остаться безъ наказанія." -- Будь покойна! отвѣчалъ Эмиль: я наказалъ Эраста. -- ,,Чѣмъ?" -- Самымъ презрительнымъ взоромъ, который чувствительнѣе всякой обиды для истинно-благороднаго человѣка. -- ,,Хорошо; однакожъ не довольно. Онъ будетъ торжествовать, хвалитъся своимъ остроумнымъ словомъ и забавляться на счетъ нашъ. Свѣтъ судитъ легко. Въ глазахъ его тотъ правъ, кто смѣется; кто молчитъ, тотъ виновенъ." -- Что значитъ пустое мнѣніе людей, прекрасная Лина: Собственное сердце есть важной судья для всякаго; мысли другихъ меня не тревожатъ. -- ,,Эмиль! это одни софистическія разсужденія. Я терплю обиду: честь повелѣваетъ мстить!" -- Естьли честь твоя безъ пятна, то она страдать не можетъ; естьлижъ твое поведеніе могло бъ когда нибудь оправдывать обиду, то наказаніе не загладилобъ оскорбленія. И какого мщенія желаешь? -- ,,Того, котораго требуетъ благородство сердца и храбрость духа." -- Крови обидчика, или -- моей собственной?... Ахъ, Лина! я готовъ умереть за тебя; но мнѣ ли повиноваться убійственнымъ предразсудкамъ? Мнѣ ли забыть и долгъ мудрости и законы чувствительности? Могу ли твердою рукою сразить человѣка за одно нескромное слово, за легкую вѣтреность, которая при другомъ воспитаніи могла быть собственнымъ моимъ порокомъ? Къ томужъ на что законы гражданскіе, естьли каждой имѣетъ самъ право мстить за обиду свою? И тебѣ ли, чувствительная Лина! тебѣ ли, которая не могла никогда глядѣть безъ содроганія на птичку, лишенную жизни, требовать крови человѣческой?.... -- ,,Другъ мой! Сен-Пре, образецъ рѣдкаго любовника, не такъ думалъ, когда онъ летѣлъ мстить за оскорбленную Юлію."... -- Понимаю: ты сомнѣваеться въ любви моей! -- Тутъ Эмиль замолчалъ, и подумавъ нѣсколько минутъ, уѣхалъ. Черезъ полчаса онъ возвратился. Ужинъ былъ готовъ. Ни тотъ, ни другая не сѣли за столъ и разстались до завтрашняго дня.
   На другой денъ, какъ скоро Лина проснулась, отворяется дверь въ спальню -- къ ней вносятъ на креслахъ блѣднаго Эмиля, въ окровавленномъ платьѣ. Она ахнула. Эмиль протянулъ къ ней руку и сказалъ: Щастливъ, естьли та кровь докажетъ тебѣ сильную мою любовь, Которой не могли доказать мои чувства. Я нашелъ средство согласитъ любовь и добродѣтель, угодить страсти и не оскорбитъ совѣсти. -- ,Боже мой! ты былъ на поединкѣ?" -- Былъ на поединкѣ и не дрался; раненный въ руку, я выстрѣлилъ на воздухъ... -- Лина бросилась въ объятія къ Эмилю. Видя, что кровь лиласъ еще изъ руки его, она призвала Доктора, который объявилъ, что рана можетъ сдѣлаться опасною. Истннно тронутая Лина не отходила отъ вѣрнаго любовника, и нѣжными попеченіями награждала его за великую жертву. Эмиль до слезъ восхищался и говорилъ отъ глубины сердца: ,,Чувствую, прекрасная Лина, что я всею кровью своей не могъ бы заплатить судьбѣ за теперешнее мое щастіе. Тверди мнѣ чаще, что ты меня. любишь: вотъ самое цѣлительное для раны моей лекарстно! Благодарю судьбу и Лину за новой опытъ въ жизни. Прежде ужасался я твоей измѣны: теперь знаю, какъ бы легко было мнѣ тогда разстаться съ жизнію!" --
   Черезъ три дни опасность миноваласъ Эмиль выздоровѣлъ тѣлесно, для того, кажется, чтобы страдать душевно. Истинная привязанность, оказанная ему во время болѣзни благодарною Линою, утвердила его въ одномъ пагубномъ заблужденіи. Безпокоясь прежде о томъ, что Лина никогда не хотѣла говорить съ нимъ о бракѣ, онъ увѣрился, послѣ сего послѣдняго случая, что нѣжная любовь ея, достойная совершенной довѣренности, хочетъ доказать, что она умѣетъ быть вѣрною и безъ торжественныхъ обѣтовъ. Въ самомъ дѣлѣ, сердце Лины, испорченное воспитаніемъ, но доброе отъ природы и плѣненное благодарностію, готово было, казалось, навсегда покориться силѣ постоянной любви, какъ вдругъ новой случай не далъ времени утвердиться сему чувству.
   У мужа Лины была тяжба, которая и по смерти его продолжалась. Наконецъ рѣшили ее въ пользу соперника самымъ несправедливымъ образомъ. Эмиль, сколько изъ усердія къ Линѣ, столькожъ и по любви къ правосудію, вздумалъ ѣхать въ тотъ городъ, гдѣ производилась тяжба, возобновилъ дѣло, нѣсколько мѣсяцевъ былъ ходатаемъ любви и правосудія, и наконецъ, съ торжествомъ побѣдителя съ новыми правами на благодарность Лины (которая черезъ письма звала его къ себѣ), летѣлъ нетерпѣливо въ ея объятія -- приближался съ біеніемъ сердца, съ восторгами радости -- летѣлъ по комнатамъ, гдѣ такъ часто душа его пылала отъ любви и нѣжности; вбѣжалъ въ спальню, и... увидѣлъ Лину, ласкающую Эраста, того самого человѣка, который казался ей нѣкогда дерзкимъ наглецомъ и едва не сдѣлался убійцею ея друга... Отъ ужаснаго чувства онъ остановился неподвижно на одномъ мѣстѣ... Лина пришла въ замѣшательство.... Эрастъ хотѣлъ обнять его; но Эмиль, отступивъ нѣсколько шаговъ назадъ, сказалъ ему: ,,Скройся, недостойньй! я имѣю право защитить эту слабую женщину отъ соблазна дерзкаго развратителя: знай, что она любитъ меня!"... Лина сказала Эрасту, чтобы онъ уѣхалъ; но, оставшись одна съ Эмилемъ, объявила ему, что связь ихъ перерывается; что она имѣетъ въ Эрастѣ новаго любовника -- и сняла наконецъ темную завѣсу съ глазъ нещастнаго юноши.... описывать ли его ужасъ?.. Нѣтъ! онъ самъ не могъ бы описать его. Скажемъ только, что пламенныя слезы и мертвое отчаяніе Эмиля тронули сердце Лины, однакожь -- не возвратили ее къ добродѣтели.
   Пораженный любовникъ исжалъ еще путей къ сердцу невѣрной; измѣнница написала къ нему рѣшительно о своей слабости къ Эрасту, и даже отказала ему навсегда отъ дому. Съ отчаяніемъ въ душѣ онъ удалился отъ стѣнъ развратнаго города, заѣхалъ взглянуть на мирное убѣжище, гдѣ онъ съ любовію вѣрной Лины прожилъ такъ щастливо нѣсколько быстрыхъ мгновеній, и наконецъ съ однимъ воспоминаніемъ минувшаго блаженства возвратился въ тѣ мѣста, откуда сладкія надежды вывели его нѣкогда на театръ свѣта. Все перемѣнилось въ глазахъ его. Память прелестнаго образа затмѣвала для него мрачнымъ облакомъ жизнь, человѣчество, Природу, все, кромѣ сего самаго образа, который сіялъ передъ нимъ божественнымъ свѣтомъ. Нѣсколько мѣсяцевъ протекли для Эмиля въ живой сердечной горести; утѣшеніемъ его было читать Вертера, и онъ завидовалъ сему нещастному любовнику, которой, разставаясь съ жизнію, не разстался съ чувствомъ быть любимымъ. Наступила мрачная осень. Онъ встрѣтилъ ее какъ друга, которому надлежало дѣлить его горести. Всегдашнее уединеніе, безмолвная скорбь, бури сердца и Природы гнали его изъ мѣста въ мѣсто и привели однажды на ту долину, гдѣ онъ за два года передъ тѣмъ гулялъ и бесѣдовалъ съ мудрымъ старцемъ. Это случилось также ввечеру. Тусклая луна едва проглядывала сквозь черное облако; все покоилось въ мертвомъ уныніи. -- Вотъ точный образъ души моей! воскликнулъ Эмиль: какъ сладостно будетъ для меня перестать наконецъ чувствовать страданіе и заснуть въ нѣдрахъ вѣчности! -- Въ сію минуту вышелъ изъ лѣсу престарѣлой Священникъ. ,,Это Эмиль!" сказалъ онъ съ удивленіемъ: ,,въ какомъ состояніи нахожу его! Доброй юноша! что съ тобою сдѣлалосъ?" -- Ничего, отвѣчалъ Эмиль съ холодностію: я узналъ только свѣтъ, людей и самого себя. -- ,,Другъ мой! что бы такое ни было, не забудь, что душа мудраго должна быть непоколебима среди ударовъ рока и превратностей щастія." -- Мечта! мечта!.. -- Старецъ, видя отчаяніе молодаго человѣка, не раздражалъ его противорѣчіями, взялъ за руку и привелъ ночевать къ себѣ. На другой день бѣдной Эмиль нашелъ истинное утѣшеніе въ томъ, чтобы разсказыватъ о своемъ приключеніи и плакать съ чувствительнымъ старцемъ. Все, что изливается изъ сердца, облегчаетъ его. Умиленіе смягчило горесть. Юноша нашелъ въ старцѣ друга и почти съ нимъ не разставался. Добрый Пастырь, наученный лѣтами, сердцемъ и Религіею, старался непримѣтнымъ образомъ возобновлять въ немъ влеченіе къ жизни, воскресить надежду и пробудить движеніе страстей благородныхъ; и въ самомъ дѣлѣ щастливо-образованный юноша, имѣя передъ глазами картину тихой, мирной добродѣтелй, мало по малу исцѣлился отъ ненависти къ людямъ и возвратился къ чувству жизни. Наконецъ старецъ сказалъ ему: ,,Я ожидалъ смягченія твоихъ горестей, чтобы говорить тебѣ о цѣнѣ бытія. Болѣзненное сердце не можетъ пользоваться совѣтами здраваго разсудка. Теперь можешь внимать его благодѣтельному голосу. Ты намѣренъ удалиться отъ свѣта и заключиться въ совершенномъ уединеніи; но воля Провидѣнія и польза человѣчества зовутъ тебя къ дѣятельности. Не за тѣмъ Природа даровала тебѣ бытіе, чтобы ты сокрылъ его въ ничтожествѣ; принятый даръ жизни есть нѣкоторымъ образомъ безмолвный обѣтъ сохранитъ порядокъ міра. Ищи твоего назначенія на землѣ и живи по оному. Нѣкогда ты не вѣрилъ злу: теперь не вѣришь благу. Первое было дѣйствіемъ разгоряченнаго воображенія: послѣднее есть слѣдствіе оскорбленнаго самолюбія. Истинное познаніе о вещахъ примиряетъ мудраго съ жизнію. Другъ мой! возвратись къ семейству людей и братій; забудь имя недостойной, и старайся, сколько позволяетъ порядокъ земныхъ вещей, сближать своіо нравственность съ тѣмъ образцемъ мысленнаго совершенства, который съ юныхъ лѣтъ плѣнялъ твое воображеніе." -- Эмиль повиновался гласу безкорыстной дружбы и возвратился въ общество.
   Юный мудрецъ сдѣлался наконецъ старымъ мудрецомъ. Умъ и сердце его примѣнились къ обычаямъ и мнѣіямъ. Онъ не могъ прежде не изъявлять досады своей при видѣ свѣтскихъ несправедливостей и коварства, а въ послѣдствіи времени терпѣлѣ ихъ по крайней мѣрѣ въ безмолвіи; искалъ нѣкогда Элоизы, Клариссы, Юліи, и доживалъ вѣкъ свой съ однимъ ихъ мысленнымъ образомъ; хотѣлъ принести Философію къ людямъ, и скрывалъ ее въ тихомъ углу своемъ. Но сказываютъ, что до конца жизни онъ повторялъ всегда со вздохомъ: ,,ахъ! для чего милыя^ надежды юности оставляютъ одни слѣды восхитительныхъ сновидѣній!"
  

Владиміръ Измайловъ.

  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru