Измайлов Владимир Васильевич
Нечто о Моде

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   

Нѣчто о Модѣ.

   Нынѣ Мода вызывать на судѣ мертвые и живые, древніе и новые обычаи, и никогда Мода неимѣла можетъ быть столь сильнаго вліянія на судѣ и мнѣнія людскія, не ласкаю себя надеждою быть здравомыслящѣе другихъ; и такъ буду судить, и судить о Модѣ; да обратится судѣ мой въ честь и славу богинѣ!
   Тонкіе наблюдатели разсуждали о семъ предметѣ съ важностію строгихъ моралистовъ; а мнѣ надлежало бы говорить о немъ въ духѣ легкомысленной женщины; ибо сей духѣ ближе къ матеріи, и къ моимъ способностямъ: но какъ говорить глубокомысленно, и какъ писать безсмысленно языкомъ вѣтреннымъ и шутливымъ о вещи столь важной, хотя и ничтожной?
   Мода, сей затѣйливый Протей, сей непостоянный хамелеонъ, умѣетъ превращаться во всѣ виды и принимать на себя всѣ лица, всѣ цвѣты, всѣ формы. Здѣсь является она въ образѣ перышка или кокетки, бездѣлки или романа, а тамъ въ лицѣ нагой женщины, или пѣвца кастрата, остроумца или глупца. Она облекается въ пурпурѣ, и осыпаетъ себя алмазами, когда совѣтуется съ роскошью и гордостію,-- когда подражаетъ изящному вкусу и природѣ, украшается простымъ нарядомъ, почти безъискуственнымъ.
   Мода, сестра непостоянства и кокетства, старается угождать всѣмъ вкусамъ и всѣмъ склонностямъ.
   То бываетъ она робкою дѣвою, которая одѣвается покрываломъ стыдливости, то дѣтскою куклою, которая подѣ тонкимъ флеромъ сокрываетъ прелести свои до половины; то записною прелестницею, которая уничтожаетъ послѣднее разстояніе между окомъ міра и наготою природы. Вчера она заимствовала бѣлизну свою отъ Снѣжныхъ Ковровъ зимнихъ; сего дня фіалки и розы оттѣняютъ ее принятыми цвѣтами и красками; завтра въ свою очередь украситъ ее лазурь небесная.
   На теперешній часѣ ей хочется имѣть полы свои опушенныя букетами цвѣтовъ; но скоро ея перемѣнчивыя желанія обратятся для сихъ букетовъ въ дыханіе сѣверныхъ вѣтровъ, отъ которыхъ цвѣты облетаютъ: еще нѣсколько часовъ, и букеты исчезнутъ.
   Одержана побѣда на полѣ сраженія? Вѣнчая героя пальмою и лавромъ съ именемъ его на устахъ и гремя въ подсолнечной трубою, она облетаетъ міръ и туалеты. Растрепались ли волосы у ея любимицы, юной и прекрасной, на бѣгу съ рѣзвымъ Адонисомъ? Тотчасъ она прикалываетъ ихъ гребнемъ и перевязываетъ ленточкою, оставляя на лбу развивающіеся локоны, и тотчасъ вся Европа представляется съ растрепанною головою: такъ царствуютъ безчисленныя моды въ свѣтѣ, имѣя происхожденіе иногда знаменитое, иногда странное.
   Сіи немногія строки сообщаютъ о ней весьма слабое понятіе. Но какимъ образомъ представить вамъ вѣрныя черты модели вѣчно подвижной, безмѣстной и двуличной? Нарисуете ли вы съ точностію переливы листочка, движимаго вѣтромъ? Мода есть етотъ листочикъ. Еслибъ надлежало мнѣ снова приступить въ начертанію ея портрета, то я изобразилъ бы вамъ непостоянство или своенравіе, и въ низу подписалъ бы блестящими литерами: Мода.
   Общее о ней понятіе опредѣляется тѣмъ особеннымъ мнѣніемъ, которое объ ней имѣютъ люди несвѣдущіе и ей незнакомые, а особливо въ провинціяхъ. Они относятъ на ея счетъ все то, что въ нарядахъ и въ обыкновеніяхъ кажется имъ странно или мило. Красиво или нескладно. Такимъ образомъ, когда имъ встрѣчается пышное или чрезвычайное одѣяніе, они воображаю тѣ, что Мода требуетъ того.
   Изъ лоскутка, изъ тряпицы сдѣлайте куклу: дѣвочка, принявъ въ руки сію игрушку, съ радостію и восторгомъ облобызаетъ тряпичный лоскутокъ, подѣ именемъ и видомъ ему присвоеннымъ. Вотъ исторія модѣ; въ семъ отношеніи можемъ всѣ назваться дѣвочками.
   Странность Моды долженствовала бы служить предохранительнымъ отъ нее отводомъ... или по крайней мѣрѣ цѣлительнымъ противъ нее лѣкарствомъ; но ея вѣтренные дары, подобно женскимъ ласкамъ, имѣютъ нѣчто такое. Чему разсудокъ не довѣряетъ, но что заманиваетъ глаза и чувство.
   Украшать и нравиться есть предметѣ Всѣхъ модѣ. Онѣ не у мѣста, не кстати и не въ славѣ, по крайней мѣрѣ относительной, всякой разѣ какъ случится имъ не угодить мнѣнію большаго числа людей; но у модныхъ людей есть духъ общій, котораго ничто не измѣняетъ, и которымъ всегда руководствуетъ тщеславіе. Они не позволяютъ никому судить себя, кромѣ своихъ собраній; ибо сіе правило выведено ихъ вѣтренностію. Для нихъ лестны только мнѣнія имъ подобныхъ; и въ ихъ глазахъ остатокъ міра есть судія ничтожный. Они бываютъ странны не столько отъ моды, которой слѣдуютъ, сколько отъ важности, съ которой передъ ней раболѣпствуютъ.
   Судить о Модѣ по ея первому впечатлѣнію и первому на нее взгляду, есть то же, что приготовиться въ скоромъ времени въ невольному признанію въ пристрастіи или противорѣчіи. Черезъ нѣсколько дней вы плѣнитесь тѣмъ, что Пугало васъ; но и тогда не превозносите ее высоко и громко; недовѣряйте блестящему призраку, навыку, предубѣжденію: они приведутъ васъ къ другой крайности. Черезъ нѣсколько дней вы перемѣнитесь изъ хвалителя въ порицателя. Модель изящности обратится въ образчикѣ дурнаго вкуса.
   Когда модный человѣкѣ воздаетъ передъ вами странной вещи странную похвалу, неоспоривайте его; ожидайте и требуйте только нѣсколько времени: тогда избавитесь отъ труда оспоривать; ибо Мода перемѣнится, и онъ пристанетъ къ вашему мнѣнію съ большею горячностію, нежели вы сами защищали сіе мнѣніе.
   Старинная мода есть любопытный антикъ; перемѣнившаяся мода страшный скелетъ; царствующая мода новый и свѣжій цвѣтокъ. Къ счастію, время, державное время, творитъ свой судѣ и правду надъ формами и цвѣтами изгнанными; и если въ нѣсколько немногихъ лѣтъ переименовываетъ красоту странностію, то равномѣрно обращаетъ странность въ красоту, и предметъ насмѣшекъ въ предметъ поклоненія.
   Моды и превратности ихъ такъ возбуждаютъ общее любопытство, что люди ищутъ вездѣ ихъ памятниковъ, ихъ исторіи. Точность костюмовъ есть существенная часть театра; безъ того обманѣ искусства бываетъ неполный. Не довольно, чтобы Ипполитѣ, Ифигенія, Аменаида выражали чувства свои въ стихахъ приятныхъ или высокихъ; мы хотимъ видѣть въ ихъ одѣяніи моды Трезены, Аргоса, Сиракузъ.
   Мы требуемъ, чтобы путешественникъ сказалъ намъ, какимъ образомъ одѣвается описанный имъ народъ, то есть, какія моды извѣстнѣйшія въ той землѣ, которую онъ посѣщаетъ.
   Авторѣ тратитъ свое Здоровье, отрекается отъ удовольствія или отъ лѣности, чтобы рыться въ кучѣ пыльныхъ рукописей, добираться до смысла изуродованныхъ писцами рѣчей, и сражаться со скукою, Онъ переводитъ ихъ, толкуетъ, объясняетъ; потомъ выдаетъ въ публику труды свои; и книгу его находятъ весьма любопытной, ученой, полезной. Какое же основаніе его ученой славы, конечно сочиненіе очень важно по своему предмету? Безъ сомнѣнія; ибо идетъ въ ней рѣчь о древнихъ модахъ, или, если угодно, обѣ изслѣдованіи древнихъ костюмовъ,
   Когда бы мущина или женщина безпрестанно занимались разсужденіями о настоящей модѣ, изслѣдованіями и наблюденіями ея тонкостей; они прослыли бы конечно если не безумцами, то по крайней мѣрѣ умами ничтожными и мѣлкими; однако же сей пустой мущина, сія странная женщина должны просвѣтить нѣкогда ученыхъ мужей и трудолюбивыхъ антикваріевъ нашего потомства.
   Относительно къ массѣ людей, Мода находится въ обратномъ содержаніи передъ тѣмъ, какъ она находится въ отношеніи къ особенному лицу каждаго, въ юности поклоняются ей люди; въ старости боготворятъ ее народы. Образованныя націи суть милыя прелестницы, которыхъ кокетство возрастаетъ съ вѣками.
   Въ самомъ дѣлѣ, вѣжливость по своему духу ведетъ за собою царство моды. Чѣмъ просвѣщеннѣе разумѣ, тѣмъ утонченнѣе вкусѣ. Тонкость идей зараждаетъ игру и движимость чувства; а нѣжность вкуса приноситъ склонности, прикосновенныя къ непостоянству и вѣтренности.
   Каковы бы ни были ухватки любимой женщины, онѣ кажутся намъ всею на свѣтѣ приятнѣе. Когда Мода бываетъ предметомъ любви нашей, не мудрено что мы дорожимъ ея странностями и прихотями: самая чудесная, самая смѣшная мода имѣетъ толпу своихъ обожателей, своихъ невольниковъ. Для сей толпы одно ея имя за все отвѣчаетъ, все оправдываетъ, все украшаетъ. Непостоянствомъ своимъ она нравится имъ, своенравіемъ заманиваетъ ихъ, и сама утѣшаетъ въ тѣхъ странностяхъ, которыя имъ приноситъ. Когда циническая грубость, или строгая разсудительносить хочетъ вывѣсишь ея выгоды за неудобства, то по примѣру того Галла, который на вѣсы положилъ мечь свой, каждая женщина, каждый рабъ ея накладываетъ въ нихъ. кучу бездѣлокъ туалетныхъ; и самые безвиннѣйшіе служители ея тайно перетягиваютъ вѣсы коварствомъ, и клонятъ ихъ на сторону своей пользы.
   Только одна великая страсть любви въ самой сильной степени можетъ излѣчить кокетку отъ страсти къ модамъ; но и сей рецептъ не очень надеженъ. Шамфоръ зналъ одну женщину, которая разлюбила своего любовника за то, что онъ надѣлъ чулокъ на изнанку, и не обтеръ съ лица пудры.
   Женщина молодая и прекрасная полу-какетка и полу-модная подражательница сестрамъ своимъ, почитается не совсѣмъ безразсудною: мущина, съ мѣрою ея склонности къ модѣ, почитается уже сущимъ невѣждой. Изъ того вывожу заключеніе, что быть женщиной и красавицей значитъ имѣть привиллегію показывать себя невѣждою безъ всякаго зазрѣнія совѣсти и нареканія людей.
   Писатели-остроумцы кокетствуютъ въ литтературѣ, и Мода прославляетъ ихъ. Требуемъ Коцебу, одного Коцебу, говорили за нѣсколько лѣтъ передѣ симъ любители театра драматическимъ сочинителямъ; и если бы я не читалъ никогда и не видалъ произведеній сего автора; то ударился бы обѣ закладъ, что сіе требованіе имѣло въ виду моднаго писателя.
   За моднымъ литтераторомъ бѣгаютъ почти такъ, какъ за любимцемъ мірскаго счастія, какъ за глупцемъ милліонщикомъ, но къ его имени, а не къ его уму относится улыбка вѣжливости и ласки. Моду ласкаютъ, моду прославляютъ, моду зовутъ на вечеринку въ лицѣ сего литтератора. А доказательство? Вотъ оно: кто имѣетъ прямо талантѣ, тотъ бываетъ предметомъ холодныхъ привѣтствій. Ему даютъ разумѣть, что для имени человѣка съ достоинствомъ надобно имѣть модное достоинство, или не имѣть требованій на славу; потомъ его отпускаютъ подъ убогій кровѣ съ однимъ авторскимъ талантомъ, который можетъ на досугѣ и въ тишинѣ уединенія написать, если угодно, драматическій прологъ на сей трагической случай.
   Для таланта, для дружбы, для героизма воздвигаются олтари и храмы, сказалъ одинъ умный человѣкъ; а для глупости растворяются всѣ будуары. Надлежало сказать, что онѣ растворяются для Моды. Правда, что мода и глупости бываетъ нерѣдко одно и тоже; но какъ онѣ не всегда встрѣчаются вмѣстѣ, то и должно по справедливости отличить одно отъ другаго.
   Между тѣмъ у нѣкоторыхъ людей есть мода не слѣдовать Модѣ; ихъ ремесло опровергать и порицать ее. Это общество людей также странно въ числѣ свѣта, привязаннаго къ модѣ, какъ этотъ свѣтѣ страненъ въ глазахъ перваго. За то они перекидываютъ одни къ другимъ епиграммы и сарказмы; по видимому они могутъ всегда разсчитаться честнымъ образомъ. Обѣ стороны равномѣрно не разсматриваютъ, что есть Мода; имъ нѣтъ дѣла до того, что согласно, что несогласно со вкусомъ; довольно имени ея, чтобы однимъ хвалить, а другимъ бранить, Однимъ кажется она столь прелестною, что они не смотрятъ даже и на то, что дли нихъ невыгодно у а другіе такъ озлоблены противъ нее, что не хотятъ принять и полезнаго подъ ея именемъ. Какъ бы то ни было, общее почти правило показываетъ, что враги ея бываютъ по большей части умы разсудительные, а защитники умы приятные.
   Мода въ нѣкоторомъ отношеніи уподобляется любви. Юношество ласкаетъ и молитъ ее; старость злословитъ и нарекаетъ на нее. Тотъ возрастѣ, который можетъ судить о ней всѣхъ безпристрастнѣе и судить почти всегда здраво, есть, къ несчастію, возрастѣ, который отставъ уже отъ нынѣшней моды, а не присталъ еще въ модѣ старинной.
   Когда встрѣчается вамъ старецъ не озлобленный на моду, смѣло вѣрьте, что не былъ онъ никогда рабомъ ея, и что въ семъ случаѣ повиновался всегда разсудку. Если въ противныхъ обстоятельствахъ заключите на оборотъ, то вы также на ошибетесь
   Есть болѣе старыхъ мущинъ, нежели старыхъ женщинѣ, которые судятъ о модѣ безпристрастно. Почти всѣ старыя красавицы имѣютъ непобѣдимую склонность предавать ее проклятію съ досадою явною. Ето есть слѣдствіе вышесказаннаго; ибо число модныхъ женщинъ превышаетъ число модныхъ мущинъ.
   Я упомянулъ о проклятіи и досадѣ; и въ самомъ дѣлѣ не столько чувство оскорбленнаго вкуса, сколько горькое сожалѣніе о невозвратномъ опредѣляетъ судъ женщинъ, но и тогда какъ сатира ихъ происходитъ отъ несправедливости, гораздо лучше утѣшаться имъ порицаніемъ моды для облегченія сердца, нежели сдѣлать старость причастною вкусу моды.
   Какое странное зрѣлище видѣть маститую древность, съ усиліемъ напрягающую слабые стопы свои, чтобы догонять рѣзваго и бѣглаго кумира! Какъ въ рѣчахъ, такъ и въ одѣяніи, старости принадлежитъ, только повѣствованіе о древнихъ временахъ и обычаяхъ.
   Между тѣмъ не будемъ, въ противномъ случаѣ, вооружаться на людей сатирою. Вѣчно дѣйствующій старецъ, неумолимый губитель душъ, время, заноситъ косу свою и скоро потребуетъ своей жертвы. Ахъ! пускай она украшается цвѣтами, если находитъ въ семъ украшеніи отраду и забвеніе роковаго, часа, ей грозящаго.
   Мода вредитъ природной красотѣ и ея дѣйствію; она опасный врагъ ея. Истина изобрѣла зеркальныя стекла; но тщеславіе обратило ихъ во зло, и во вредъ себѣ.
   Не довольно имѣть умъ, свойственный своему возрасту, надобно имѣть умъ, свойственный своему лицу. Простая и благородная опрятность идетъ ко всѣмъ лицамъ и возрастамъ.
   Опрятность въ отношеніи къ модѣ то же, что милая женщина безъ румянъ въ отношеніи къ прелестницѣ нарумяненной. Опрятность есть дѣло вкуса, а мода игра веселости. Первая нравится всѣмъ вообще; а другая только ея собственнымъ любимцамъ и обожателямъ: одна имѣетъ только успѣхи; а другая торжество и побѣды, но въ семъ родѣ успѣхи прочнѣе, а торжество кратковременнѣе.
   Вкусѣ и опрятность составляютъ истинное достоинство. Мода имѣетъ только цѣну мѣстную и произвольную, а опрятность вездѣ и всегда опрятность.
   Уборъ прибранный къ лицу есть искусство, оправданное вкусомъ, хотя заимственное отъ Моды; оно можетъ пристать и нравишься: сіи тайна для наряда то же, что приятность для красоты.
   Рѣдко мода и разсудокъ уживаются въ согласіи. Нынѣ, когда время приближаешь ихъ къ союзу и облегчаетъ ходъ переговоровъ, не льзя ли преклонить ихъ къ заключенію вѣчнаго мира, и нѣтъ ли способовъ ввести моду въ разсудокъ, а разсудокъ въ моду?

Изъ иностр. Жур. В. И.

"Вѣстникъ Европы", No 16, 1813

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru