Яблоновский Александр Александрович
Родныe картинки

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Епископ Гермоген, святитель Филипп и саратовский губернатор Татищев.- Дон-Кихоты министерства внутренних дел.- Двоевластие и троевластие,- О г. Шефтеле, о гофмейстере Бюнтинге и о негодовании А. А. Столыпина.- Екатеринославская тюрьма.

   

Родныя картинки.

Епископъ Гермогенъ, святитель Филиппъ и саратовскій губернаторъ Татищевъ.-- Донъ-Кихоты министерства внутреннихъ дѣлъ.-- Двоевластіе и троевластіе,-- О г. Шефтелѣ, о гофмейстерѣ Бюнтингѣ и о негодованіи А. А. Столыпина.-- Екатеринославская тюрьма.

   Газеты послѣднихъ дней принеси намъ цѣлую серію извѣстій о такъ называемыхъ "междувѣдомственныхъ треніяхъ". Гг. чиновники всѣхъ вѣдомствъ (а въ томъ числѣ и чиновники рясофорные) какъ будто задались мыслью доказать, что административная колымага "обновленнаго" отечества не двинется съ мѣста, пока не будетъ принципіально рѣшенъ вопросъ: кто выше -- губернаторъ, или архіерей? полиціймейстеръ, или іеромонахъ? градоначальникъ, или комендантъ?
   Конечно, въ классической странѣ мѣстничества, каковой и до сихъ поръ справедливо считается матушка -- Россія, эта вѣковѣчная распря не можетъ никого удивить: чиновники всегда пререкаются, пикируются, ссорятся, а мѣстами такъ и просто грызутся. Но интересно, что мѣстничество нашихъ дней сосредоточено, главнымъ образомъ, вокругъ революціи и борьбы съ ней: крамола какъ бы послужила той костью, которая разожгла страсти и обострила мундирное самолюбіе и чиновное честолюбіе.
   Ни одинъ архіерей, какъ это само собой разумѣется, не можетъ допустить, что въ смыслѣ "одолѣнія" онъ долженъ идти въ поводу у губернатора. Равнымъ образомъ, ни одинъ губернаторъ не можетъ признать, что въ смыслѣ "искорененія" онъ долженъ идти сзади архіерея. Поэтому, архіерей пишетъ въ Петербургъ бумагу "о неблагоспоспѣшествующемъ губернаторѣ", а губернаторъ, въ свою очередь, пишетъ бумагу "о неблагоповеденіи архіерея". Иногда, какъ, напримѣръ, въ Саратовѣ, эта распря заходитъ такъ далеко, что для смягченія губернатора и ублаготворенія владыки, изъ Петербурга командируются спеціальные чиновники-миротворцы, которые обязаны все выяснить, все смягчить и, такъ сказать, влить бочку министерскаго масла въ разбушевавшееся губернское море. Но и чиновники-миротворцы далеко не всегда возвращаются въ Петербургъ съ пальмовою вѣткой мира въ рукахъ, а бываютъ случаи (и далеко не рѣдко), когда, пріѣхавъ на мѣсто, миротворцы сами увлекаются пыломъ борьбы, такъ что синодскій миротворецъ начинаетъ коситься на миротворца министерскаго, а министерскій подсиживаетъ синодскаго.
   Впрочемъ, неудачи гг. миротворцовъ будетъ, пожалуй, правильнѣе отнести за счетъ той гипертрофіи власти, которой почти поголовно больна наша губернская администрація. Отношенія различныхъ вѣдомствъ ужо такъ испорчены, а сознаніе своего административнаго первородства вкоренилось такъ глубоко, что не только чиновники-миротворцы, но, пожалуй, и заклинатели не могли бы поправить дѣла. Да и какимъ образомъ прикажете успокоить эти губернскія страсти, если епархіальный архіерей, какъ это было, напримѣръ, въ Саратовѣ, рѣшается, такъ сказать, на активное выступленіе и не только въ доносахъ и газетныхъ статьяхъ, но и въ церковной проповѣди всенародно называетъ администраторовъ "монголами".
   Какъ свидѣтельствуетъ въ своемъ думскомъ запросѣ саратовскій депутатъ гр. Уваровъ, активное выступленіе епископа Гермогена состояло въ слѣдующемъ:
   "Въ день тезоименитства Наслѣдника Цесаревича въ каѳедральномъ соборѣ, при торжественномъ служеніи, въ присутствіи губернатора и всѣхъ властей, епископъ Гермогенъ сказалъ проповѣдь, которая, по свидѣтельству многихъ слушавшихъ, начиналась слѣдующими словами: "Царь окружилъ себя недостойными слугами и сатрапами... Такъ сказалъ нѣкогда святитель Филиппъ Царю Іоанну Грозному. Такъ и въ настоящее время около Царя нашего только шитые мундиры, современные враги духа Христова, всю полноту власти своей употребляютъ на то, чтобы стѣснить пастырей, духовенство и безстыдно лгутъ передъ Тобой и народовъ о какомъ-то успокоеніи. Неумѣлые слуги Царскіе попираютъ законъ, это не слуги Царскіе, а монголы".
   Какъ видите, епископъ Гермогенъ хватилъ, что называется, черезъ край. Его главная ошибка состоитъ въ томъ, что онъ какъ бы сравниваетъ себя со святителемъ Филиппомъ, благодаря чему получается чудовищное нарушеніе законовъ перспективы. Филиппъ былъ истиннымъ другомъ и утѣшителемъ своего народа. Филиппъ былъ украшеніемъ церкви и послѣднимъ прибѣжищемъ всѣхъ страстотерпцевъ и всѣхъ мучениковъ своего ужаснаго времени. Вмѣстѣ съ народомъ, онъ шелъ по кровавому пути Іоанновыхъ ужасовъ и путь этотъ привелъ его къ Голгоѳѣ. Но зато и сейчасъ, когда отъ эпохи Филиппа насъ раздѣляютъ уже вѣка, память о немъ живетъ въ народѣ, и имя его съ благоговѣніемъ повторяютъ и вѣрующіе, и атеисты.
   Но повторяютъ ли съ такимъ же благоговѣніемъ и имя епископа Гермогена? Я думаю, что едва ли, такъ какъ терновый вѣнецъ народнаго заступника рѣшительно не идетъ къ воинственной фигурѣ саратовскаго архіерея. Притомъ же Филиппъ шелъ съ народомъ, а en. Гермогенъ идетъ съ союзомъ русскаго народа; Филиппъ призывалъ духовенство на подвигъ, а Гермогенъ призываетъ его на доносъ; Филиппъ благословлялъ священниковъ, а Гермогенъ обозвалъ _іереевъ своей епархіи "псами нелающими". Наконецъ, и въ смыслѣ христіанской любви и смиренія епископъ Гермогенъ и святитель Филиппъ -- люди далеко не одинаковаго роста, въ особенности если вспомнить, какія словеса отпускалъ саратовскій владыка по адресу Льва Толстого...
   Впрочемъ, я думаю, читатель и самъ прекрасно понимаетъ, до какой степени сравненіе еп. Гермогена было неудачно, и въ какой мѣрѣ его союзническая гордыня не оправдывается фактами жизни. Но и сравненіе, и гордыню я подчеркнулъ намѣренно, такъ какъ и то, и другое несомнѣнно заостряло обиду административныхъ слушателей епископа. Вѣдь надо же, въ самомъ дѣлѣ, войти и въ ихъ положеніе: люди стоятъ въ церкви, стоятъ безмолвные и почтительные, а владыка Гермогенъ какъ бы указываетъ на нихъ перстомъ самого Филиппа и говоритъ:
   -- Вотъ они недостойные сатрапы! Вотъ враги Христа, безсовѣстно попирающіе законъ и безстыдно лгущіе передъ властью!..
   Согласитесь, что такую "марку" не вынесетъ ни одинъ губернаторъ, и что, послѣ такихъ рѣчей, не остается ничего больше, какъ только растащить губернатора и архіерея въ разныя стороны. А такъ какъ къ тому же рѣчь въ данномъ случаѣ идетъ не о чемъ другомъ, какъ объ административномъ первородствѣ, или, другими словами, о преимуществахъ по части искорененія крамолы ("всю полноту власти своей употребляютъ на то, чтобы стѣснить духовенство"), то, по всей вѣроятности, дѣло окончится тѣмъ, что цѣной ли Гермогена, или цѣной губернатора, но единство системы будетъ возстановлено.

-----

   Нѣсколько въ иномъ родѣ "междувѣдомственныя тренія" происходятъ въ Тифлисѣ. Здѣсь за административное первородство тоже ратоборствуютъ губернаторы, но ратоборствуютъ не съ духовенствомъ только, а со всѣми рѣшительно, не исключая, кажется, и вѣтряныхъ мельницъ, ибо тифлисскіе губернаторы -- это, такъ сказать, штатные донъ-Кихоты министерства внутреннихъ дѣлъ.
   Еще недавно, напримѣръ, былъ изгнанъ донъ-Кихотъ Раушъ фонъ-Трахтенбергъ "за непростительно-грубую выходку противъ представителей грузинскаго дворянства", а нынѣ на очереди стоить донъ-Кихотъ Лозина-Лозинскій, о которомъ тифлисскій корреспондентъ "Рѣчи* разсказываетъ положительно чудеса. Какъ оказывается, г. Лозина-Лозинскій считаетъ себя главой всѣхъ вѣдомствъ въ Тифлисѣ и потому требуетъ, чтобы всѣ чиновники, какъ "подлежащіе", такъ и "неподлежащіе", снимали передъ нимъ шапку, или брали подъ козырекъ. Разумѣется, чиновники "подлежащіе", т. е. подчиненные г-ну Лозинѣ и знающіе его въ лицо, исполняли это требованіе безпрекословно. Но чиновники "неподлежащіе" роптали и при встрѣчахъ съ губернаторомъ старались шмыгнуть въ подворотню или "не замѣтить" его. И вотъ, надо же было такъ случиться, что г. Лозина встрѣтился однажды съ неподлежащимъ чиновникомъ г. X--цемъ. Не зная губернатора въ лицо, чиновникъ, конечно, не поклонился ему. Губернаторъ измѣрилъ чиновника гнѣвнымъ взоромъ, но тотъ все таки не бралъ подъ козырекъ. Тогда, безъ лишнихъ словъ, губернаторъ поднялъ длань и -- трахъ... Исторія умалчиваетъ, какъ реагировалъ на это оскорбленный г. X--цъ: отвѣтилъ ли онъ со своей стороны г-ну Лозинскому тѣмъ же, или же отвѣта не послѣдовало. Но зато достовѣрно извѣстно, что когда "Голосъ Кавказа" разсказалъ объ этомъ эпизодѣ, то г. Лозина-Лозинскій тотчасъ же закрылъ газету, найдя въ ней антиправительственное направленіе.
   Другой инцидентъ случился съ г-номъ губернаторомъ 1-го октября. Вмѣстѣ съ двумя стражниками, г. Лозина ѣхалъ въ вагонѣ желѣзной дороги, причемъ стражники занимали мѣста перваго класса, имѣя билеты третьяго. На этой почвѣ и произошло столкновеніе съ желѣзнодорожной администраціей. Сначала у губернатора и его спутниковъ спросилъ билеты кондукторъ, которому г. Лозина отвѣтилъ весьма кратко:-- "Пошелъ вонъ!" Потомъ билеты спросилъ контролеръ, но и ему г. Лозина отвѣтилъ съ тѣмъ же лаконизмомъ: "Пошелъ вонъ!" Тогда контролеръ призвалъ на помощь коменданта поѣзда, офицера Плотникова, однако и Плотникову губернаторъ сказалъ тоже самое:-- "Пошелъ вонъ".
   Легко можетъ быть, что дѣло окончилось бы ничѣмъ, если бы г. Плотниковъ не былъ офицеромъ. Но его воинское званіе обязывало реагировать, и потому начались протоколы, дознанія, дуэли и разслѣдованія, такъ что въ конечномъ итогѣ служебное положеніе г. Лозинскаго сильно пошатнулось. Однако, до отставки все таки было еще не такъ близко, и инцидентъ легко могъ бы загладиться дуэлью, если бы не случилось новаго скандала, и если бы г. Лозинскій не налетѣлъ, въ порывѣ губернаторской восторженности, на тайнаго совѣтника. 17-го октября, послѣ богослуженія въ каѳедральномъ соборѣ, когда присутствовавшіе "чины" стали подходить ко кресту, г. Логинскій къ ужасу своему замѣтилъ, что предсѣдатель судебной палаты, т. е. Кочубей, подошелъ и приложился первый. Это показалось губернатору такимъ нахальствомъ, что онъ тутъ же, въ присутствіи духовенства, народа и чиновниковъ, не стерпѣлъ и "выразился"... Корреспондентъ "Рѣчи", къ сожалѣнію, не сообщаетъ, какимъ образовъ г. Лозина-Лозинскій "выразился", но надо полагать, что "выразился" серьезно, такъ какъ вскорѣ послѣ того его убрали вонъ.
   Нѣтъ никакого сомнѣнія, что самъ по себѣ г. Лозина-Лозинскій -- человѣкъ очень маленькій: это типъ провинціальнаго крохобора-честолюбца,-- изъ тѣхъ, которые и въ баню ходятъ съ орденомъ на шеѣ. Но, тѣмъ не менѣе, обходить его молчаніемъ было бы прямо несправедливо, потому что въ рукахъ этого крохобора была сосредоточена власть надъ цѣлой губерніей, да еще какая власть-то! Крохоборъ "устраивать счастье" цѣлой области, закрывалъ газеты, распекалъ редакторовъ, высылалъ и ссылалъ, налагалъ штрафы, заставлялъ трепетать отъ страха чиновниковъ подлежащихъ и билъ по щекамъ чиновниковъ неподлежащихъ. Но, въ концѣ концовъ, это все таки былъ больной человѣкъ, явно страдавшій отъ той гипертрофіи власти, которая толкала его отъ скандала къ скандалу, отъ драки къ дуэли, и отъ брани на площадяхъ къ столкновеніямъ въ церкви.
   Изъ Тифлисской губерніи приглашаю читателей мысленно перенестись въ Персію, гдѣ среди русскаго представительства можно наблюдать все тотъ же общій недугъ нашего чиновничества -- гипертрофію власти и связанное съ ней мѣстничество и наклонность къ междоусобіямъ. Какъ свидѣтельствуетъ дипломатическій интервьюеръ "Новаго Времени" г. Пиленко, нашъ персидскій посланникъ, г. Гартвигъ, удостовѣрилъ, что среди русскихъ агентовъ въ Тегеранѣ наблюдается не только, двоевластіе, но даже троевластіе: нашъ финансовый агентъ все время рвался въ облака, г. Ляховъ пятился назадъ, а г. Гартвигъ тянулъ въ воду. Въ концѣ концовъ, однако, вмѣсто троевластія, г-ну Гартвигу удалось установить двоевластіе: съ большимъ трудомъ онъ подчинилъ своему вліянію финансоваго агента, но зато ввести въ естественные берега г-на Ляхова оказалось совершенно невозможнымъ. И вотъ, въ самый серьезный и наиболѣе отвѣтственный моментъ Персидской исторіи, когда всю страну охватило революціонное движеніе, и когда это движеніе перешло затѣмъ въ открытое возстаніе,-- мы наблюдаемъ престранную картину: оба ваши представителя, г. Гартвигъ и г. Ляховъ, какъ два козла на узкомъ мостикѣ, сошлись и стоятъ другъ противъ друга. Одинъ говоритъ: "конституція", а другой твердитъ: "реставрація", и никакими силами ни урезонить, ни помирить ихъ невозможно. Но такъ какъ и на мостикѣ вѣчно стоять нельзя, и одинъ изъ двухъ стоящихъ непремѣнно долженъ упасть въ воду, то г. Гартвигъ кончилъ тѣмъ, что покинулъ свою позицію и прилетѣлъ въ Петербургъ, чтобы спросить: кто же долженъ упасть въ воду: онъ, или Ляховъ? Однако, и въ Петербургѣ этотъ вопросъ, пока что, остался нерѣшеннымъ, такъ что и по сей день г. Ляховъ стоитъ на дипломатическомъ мостикѣ одинъ и съ упорствомъ Скалозуба твердить свое: "или шахъ пополамъ, или конституція вдребезги"...
   Въ заключеніе позвольте указать еще на одинъ случай (гораздо болѣе важный) все того же междувѣдомственнаго тренія. На этотъ разъ не поладили между собой морской министръ Диковъ и контръ-адмиралъ Костренъ. Не такъ давно, к.-а. Костренъ былъ назначенъ главноначальствующкмъ всего вашего флота на Черномъ морѣ и уѣхалъ къ мѣсту служенія -- въ Севастополь. Но въ Севастополѣ, должно быть, въ силу какихъ-либо особыхъ инструкцій, Костренъ призналъ себя, вмѣстѣ съ тѣмъ, и начальникомъ сухопутныхъ силъ. Какимъ образомъ могло произойти подобное недоразумѣніе -- неизвѣстно. Но "Новое Время" удостовѣряетъ, что эта черезполосица власти вызвала серьезный конфликтъ между сухопутнымъ генераломъ и морскимъ. Какъ водится, въ Петербургъ полетѣли телеграммы, заскрипѣли перья, и въ результатѣ недоразумѣніе стало выясняться, такъ что черезполосица устранялась простымъ приказомъ: адмиралу -- море, генералу -- земля. Но к.-а. Костренъ не согласился съ этимъ приказовъ и не согласился уступить генералу землю. Тогда, по свидѣтельству "Новаго Времени", между морскимъ министромъ Диковымъ и к.-а. Костремомъ произошелъ обмѣнъ слѣдующими (приблизительно) телеграммами:
   -- " Предлагаю сдать командованіе арміей сухопутному генералу. Диковъ"
   А изъ Севастополя послѣдовалъ отвѣтъ:
   -- "Не сдамъ. Костремъ".
   Разумѣется, эта телеграмма Кострема произвела настолько сильное впечатлѣніе, что министръ Диковъ тотчасъ же выѣхалъ въ Севастополь для личныхъ переговоровъ. И нѣтъ никакого сомнѣнія, что, въ концѣ концовъ, гг. адмиралы какъ-нибудь споются, какъ-нибудь поладятъ между собой и найдутъ болѣе или менѣе удовлетворительный компромиссъ. Но насъ, штатскихъ людей, удивляетъ, конечно, не компромиссъ и даже не поѣздка министра въ Севастополь (хотя и это удивительно, такъ какъ телеграфъ между Петербургомъ и Севастополемъ работаетъ), а поражаетъ насъ самая возможность такого рода конфликтовъ. Столько намъ наговорили о единствѣ власти и столько продолжаютъ говорить о "сильной власти", что невольно оторопь беретъ, когда газеты то и дѣло пишутъ о конфликтахъ, о ссорахъ и о миротворцахъ... Особенно удивительно, что всѣ эти конфликты и миротворцы вынырнули именно теперь, послѣ умиротворенія страны и побѣды надъ революціей. Очевидно, слишкомъ большая власть, делегированная изъ Петербурга въ провинцію, оказалась просто не по плечу нашей губернской и всякой иной администраціи. Вѣдь власть -- это тоже, что вино: въ умѣренныхъ дозахъ оно полезно, а въ дозахъ гомерическихъ ведетъ къ разрушенію организма.
   И конечно, нѣтъ ничего невѣроятнаго въ томъ, что наши гг. губернаторы оказались не въ силахъ вмѣстить ту дозу, какую назначилъ имъ Петербургъ, и что потому-то и "пошла писать губернія", что она охмѣлѣла отъ вина власти.

-----

   Но зато единство власти, безспорно, существуетъ въ другомъ отношеніи. Тотъ самый губернаторъ, который никакъ не можетъ вмѣстить епархіальнаго архіерея, который кричитъ коменданту-офицеру -- "Пошелъ вонъ!" и который въ церкви, не можетъ утерпѣть, чтобы не "выразиться",-- о, какой овцой, какимъ кроткимъ барашкомъ стоитъ этотъ губернаторъ, когда приходится "держать отвѣтъ" передъ союзомъ русскаго народа или передъ "палатой No 6", которую г. Пуришкевичъ переименовалъ въ "Палату Михаила Архангела". Не даромъ же извѣстный "союзникъ", архіепископъ бессарабскій Серафимъ, съ гордостью говорилъ: "насъ всѣ боятся отъ верху до низу".
   Конечно, слова Серафима надо, какъ говорятъ семинаристы, понимать въ ограниченномъ смыслѣ, ибо страхъ передъ "союзниками" -- іудейскій страхъ, за которымъ скрывается столько ненависти, столько презрѣнія и злобы, что гордость тутъ едва ли умѣстна.
   Но тѣмъ не менѣе, страхъ, хотя бы и іудейскій, все таки существуетъ и отрицать этого нельзя. Для образца позвольте сослаться хотя бы на слѣдующій случай (одинъ изъ тысячи). Не такъ давно, въ "Русскомъ Знамени" была напечатана очень глупая, очень наглая и очень безтолковая замѣтка о томъ, что въ городѣ Твери проживаютъ евреи, и что нѣкій Ааронъ Шефтель открылъ тамъ "фабрику губныхъ дѣтскихъ гармоній", причемъ содержитъ въ неисправности ретирадныя мѣста и, кромѣ того, имѣетъ въ виду подготовить вооруженное возстаніе. Какъ видите, замѣтка не блещетъ ни особымъ умомъ, ни значительной прозорливостью, а такъ какъ, сверхъ того, она была написана въ обычномъ нагломъ тонѣ, то и отвѣчать на нее не было ни малѣйшей надобности. но какъ же поступаетъ тверской губернаторъ, гофмейстеръ Вюнтингъ? О, г. Вюнтингъ, разумѣется, счелъ священнымъ долгомъ увѣдомить "милостиваго государя" Дубровина, что корреспондеція "Русскаго Знамени" не соотвѣтствуетъ дѣйствительности: хотя, молъ, евреи и попадаются въ Твери (что жъ съ этимъ подѣлаешь?), но документы ихъ мы провѣряемъ такъ строго, такъ строго, что законъ, можно сказать, торжествуетъ въ полной мѣрѣ. А что касается еврея Шефтеля, то на фабрикѣ у него ни одного еврея нѣтъ и дѣти, что работаютъ на этой фабрикѣ,-- всѣ христіане, и въ домѣ, гдѣ живетъ Щефтель, ни одного еврея и признаковъ нѣтъ...
   Такъ пишетъ гофмейстеръ Вюнтингъ въ отвѣтъ на полуграмотную и полупьяную замѣтку "Русскаго Знамени". Но казалось бы, что этимъ, по крайней мѣрѣ, можно бы и ограничиться,-- однако не тутъ-то было; гофмейстеръ Вюнтингъ "держитъ отвѣтъ" по чистой совѣсти и даетъ свои разъясненія на всѣ запросы до единаго.
   Вотъ, напримѣръ, что пишетъ гофмейстеръ о положеніи шефтелевыхъ ретирадовъ: "За неопрятное содержаніе помѣщенія ретирада при домѣ, гдѣ находятся фабрика, Шефтель постановленіемъ моимъ, отъ 19 сентября сего года, былъ оштрафованъ въ 100 рублей, которые и уплатилъ".
   Казалось бы, дальше идти уже некуда, но г. Бюнтнигъ согласенъ "держать отвѣтъ" и насчетъ выгребныхъ якъ: "Очистка выгребныхъ ямъ при домѣ, гдѣ помѣщается фабрика Шефтеля, по нотаріальному договору, заключенному имъ съ домовладѣлицею Лутриной, лежитъ..."
   Впрочемъ, я думаю, что читатель не посѣтуетъ на меня, если я не послѣдую за г. тверскимъ губернаторомъ и обойду совершеннымъ молчаніемъ шефтелевы выгребныя ямы... Я сдѣлаю это тѣмъ охотнѣе, что меня гораздо больше интересуетъ другой вопросъ. Меня интересуетъ, какимъ образомъ Шефтель, оштрафованный за неисправное содержаніе ретирадовъ, задумалъ подготовить вооруженное возстаніе? На этотъ счетъ гофмейстеръ Вюнтингъ даетъ слѣдующее компетентное разъясненіе: "Никакихъ данныхъ, которыя указывали бы на то, что на фабрикѣ Шефтеля готовятся, какъ предполагаетъ авторъ корреспонденціи, "разныя современныя принадлежности для наступающаго новаго возстанія", ни у полиціи, ни у другихъ мѣстныхъ властей не имѣется".
   Такимъ образомъ, Шефтель, какъ оказывается, уподобился нерадивому полководцу екатерининскихъ временъ: онъ не думаетъ "ни о наступленіи, ни о приличной ретирадѣ". А между тѣмъ, сколько хлопотъ причинилъ губернской администраціи этотъ злокозненный еврей: губернаторъ волнуется, правитель канцеляріи нервинчаетъ, дѣлопроизводитель ночи не спитъ, а гг. участковые пристава, совмѣстно съ околодочными, даютъ справки и лично осматриваютъ шефтелевы помѣщенія. Ахъ, г. Шефтель, не хорошо-съ!..
   Но теперь представьте же себѣ, сколько непримиримой, ожесточенной ненависти должно скрываться въ этой наружной почтительностью къ союзу русскаго народа! Какое бѣшенство, какой зубовный скрежеи долженъ слышаться по губернаторскимъ кабинетамъ, гдѣ гг. шталмейстеры до бѣлаго утра сочиняютъ отвѣты "милостивому государю" ПуриШкевичу!
   О размѣрахъ этого ожесточенія можно судить, хотя бы напримѣръ, по "Новому Времени", гдѣ такой добрѣйшій человѣкъ, какъ А. А. Столыпинъ, по крайней мѣрѣ, два раза въ недѣлю скрежещетъ зубами.
   Въ послѣдній разъ г. Столыпинъ скрежеталъ по поводу поведенія г. Пуришкевича, который сдѣлалъ строгій выговоръ кіевскимъ судебнымъ установленіямъ за оправдательный приговоръ въ дѣлѣ братьевъ Бродскихъ, стрѣлявшихъ въ грабителей во время еврейскаго погрома. Г-на Столыпина особенно возмутило, что Пуришкевичъ сдѣлалъ кіевскимъ судебнымъ установленіямъ оффиціальный запросъ: какъ, молъ, смѣли оправдать? и что на этотъ запросъ Пуришкевичъ получилъ незамедлительный отвѣтъ.
   "Когда, говоритъ г. Столыпинъ,-- союзъ Михаила Архангела, основываясь на самозванномъ правѣ, подходитъ къ судебной инстанціи съ намѣреніемъ вбить ей символическій гвоздь подъ символическій ноготь, то судебная инстанція (изнѣженная современнымъ воспитаніемъ) равнодушно отвѣчаетъ: вбивай, пожалуй,-- отъ меня не убудетъ".
   "Когда Пуришкевичъ со свойственною ему отборностью выраженій грозится "законопатить", инстанція трусливо озирается и утѣшаетъ себя житейскою мудростью: "отъ слова не станется".
   Великолѣпная иронія, съ которой г. Столыпинъ говоритъ объ "изнѣженномъ воспитаніи" современной юстиціи, конечно, сама по себѣ очень цѣнна, ибо гдѣ есть воспитаніе, тамъ имѣются и воспитатели. Но на этой сторонѣ вопроса нововременскій радикалъ, къ сожалѣнію, не останавливается и, вмѣсто того, утѣшаетъ себя мыслью, что если бы судебнымъ дѣятелямъ загоняли подъ ногти не символическіе, а реальные гвозди, то дѣло приняло бы совсѣмъ другой оборотъ: "То, на что было бы безсильно побудить ихъ сознаніе права и собственнаго достоинства, совершилъ бы животный страхъ передъ физическою болью. Сенаторы вспомнили бы о грозномъ величіи своихъ правъ, и весь русскій нелицепріятный судъ нашелъ бы громовыя ноты въ своемъ голосѣ, чтобы сказать дерзкимъ посягателямъ: "прочь отъ нашихъ ногтей!"
   Я не берусь судить, кого и въ какой мѣрѣ можетъ утѣшить это философское соображеніе г-на Столыпина,-- лично мнѣ оно не даетъ ни малѣйшаго утѣшенія. Но согласитесь, что весь этотъ разговоръ о судейскихъ ногтяхъ, о судейской независимости и о судейскомъ же достоинствѣ продиктованъ не только однимъ раздраженіемъ, и что,-помимо нестерпимой, захлестывающей злости, въ немъ слышится еще я отчаяніе заклинателя, который вызвать то вызвалъ чорта, но который теперь совершенно не знаетъ, какими заклинаніями отъ него избавиться и какими молитвами заставить его вернуться назадъ въ преисподнюю.
   Не думаю, чтобы философія г-на Столыпина доставила утѣшеніе и гг. губернаторамъ: вѣдь необходимость "держать отвѣть" передъ "милостивыми государями" остается для нихъ въ прежней силѣ, а между тѣмъ россійскій губернаторъ "не привыкъ" обращать вниманіе на печать и терпѣть не можетъ всякихъ тамъ инеемъ въ редакцію. Это нерасположеніе къ печатному слову доходитъ у гг. губернаторовъ до такой степени, что иногда они не замѣчаютъ даже того, что написано не чернилами, а кровью. Напримѣръ, екатеринославскій губернаторъ не нашелъ нужнымъ замѣтить, что писалъ о екатеринославской тюрьмѣ бывшій политическій заключенный г-нъ Антоновъ. А замѣтить было что, ибо г. Антоновъ нарисовалъ такую картину тюремныхъ нравовъ, что положительно волосы встаютъ дыбомъ. Вотъ нѣсколько отрывковъ изъ его тюремнаго мартиролога, опубликованнаго въ газетѣ "Рѣчь".
   "Изъ камеры, пытавшейся бѣжать 29 апрѣля, уцѣлѣли лишь двое -- Чайка и Таранъ. Ихъ обоихъ избили и бросили въ темный карцеръ. Въ этомъ смрадномъ каменномъ мѣшкѣ оба заключенные валялись 9 дней. Въ теченіе первыхъ 5 дней ихъ систематически избивали по два раза въ сутки: при утренней и вечерней повѣркѣ. 30 апрѣля изъ тюремной больницы взяли въ карцеръ Федора Чубанова, больного чахоткой: его избивали съ такой жестокостью, что кровь шла у него горломъ. Вскорѣ послѣ этого Чубановъ умеръ. Избивали, его за то, что онъ, яко бы, выломалъ въ больничной палатѣ тяжелую дверь, въ дѣйствительности сорванную съ нетель силой взрыва 29 апрѣля. Въ тотъ же день забрали въ карцеръ уголовнаго старосту Сигиду. Его держали въ карцерѣ 7 сутокъ и избивали за то, что онъ, будто бы, зналъ о приготовленіяхъ къ побѣгу. Подъ различными предлогами въ первые дни послѣ 29 апрѣля, такимъ образомъ, было избито и забрано въ карцеръ больше 20 человѣкъ. Избивали всѣхъ, кого волокли въ карцеръ; по карцеры не могли вмѣстить всѣхъ избитыхъ, и многіе избитые оставались въ камерахъ.
   30 апрѣля старшій надзиратель Бѣлокозъ избилъ шашкой заключеннаго Ткаченко-Петренко за то, что тутъ не всталъ при повѣркѣ; избитаго надзиратели поволокли въ карцеръ, осыпая его по дорогѣ ударами.
   Въ IV-ую камеру, которая не встала при повѣркѣ, какъ не вставали никогда по 29 апрѣля, надзиратели ворвались толпой и избили здѣсь всѣхъ заключенныхъ поголовно. Другія камеры оказались въ этомъ болѣе счастливыми -- въ нихъ избіенія носили менѣе общій характеръ. Но не было въ этотъ день почти ни одной камеры, въ которой повѣрка прошла бы совсѣмъ безъ побоевъ. Надзиратели подходили къ тому или другому заключенному: "А, сволочь, политики, будете теперь намъ покоряться!" И вслѣдъ за этими словами на заключенныхъ сыпались удары.
   Такое подтягиваніе тюрьмы продолжалось въ теченіе всего мая. Весь май мѣсяцъ надзиратели являлись пьяные, часто едва держались на ногахъ. По корридорамъ тюрьмы цѣлыми днями раздавались звуки разухабистыхъ пѣсенъ или безобразная ругань. Прерывалась эта музыка лишь сценами побоевъ, стонами и криками избиваемыхъ".
   А вотъ и еще отрывокъ все изъ того же мартиролога г-на Антонова.
   "Одного изъ политическихъ заключенныхъ 12-ой камеры за то, что онъ не стоялъ на повѣркѣ босыми ногами на каменномъ полу, но подложилъ подъ ноги казенные коты,-- избили за порчу казеннаго добра. Былъ цѣлый рядъ случаевъ избіенія заключенныхъ за широкій поясъ, за шапку, надѣтую, по мнѣнію надзирателей, не такъ, какъ слѣдуетъ, за папироску, закуренную, по мнѣнію надзирателя, не во-время, за приближеніе къ окну, на громкій разговоръ въ камерѣ и т. п. Были и еще болѣе нелѣпые случаи: избивали и брали въ карцеръ за просьбу вызвать врача, за обращеніе съ незначительной просьбой къ помощнику начальника. Одинъ заключенный, оправданный наканунѣ судомъ, за вопросъ, когда его освободятъ, былъ избитъ и брошенъ въ карцеръ, а потомъ еще разъ избитъ уже подъ воротами, при освобожденіи. Заключенный военный фельдшеръ Дубинъ обратился въ маѣ къ начальству съ просьбой разрѣшить заключеннымъ получать кипятокъ, котораго вся тюрьма была лишена послѣ 29 апрѣля въ видѣ наказанія. За эту "дерзость" Дубинъ былъ жестоко взбитъ, до потери сознанія; цѣлую недѣлю его держали въ темномъ карцерѣ, а затѣмъ еще мѣсяцъ въ свѣтломъ. Но считая, что и этого мало, начальникъ тюрьмы распорядился переодѣть его въ уголовно-арестантское платье. Избивали и за жалобы начальству: Поздняковъ жаловался губернатору, Горбенко прокурору; послѣ отъѣзда начальства изъ тюрьмы обоихъ взбили. Кочетковъ жаловался товарищу прокурора на то, что при обыскѣ надзиратели рвали въ клочки пропущенныя прокуроромъ письма: черезъ нѣсколько дней Кочетковъ, безъ всякаго иного повода, былъ отправленъ въ карцеръ.
   "Женщинъ взбивали наравнѣ съ мужчинами, больныхъ наравнѣ со здоровыми. Кромѣ Драповой, Чубенко и Алексѣевой, о которыхъ сообщили я знаю еще нѣсколько случаевъ. Такъ, одну женщину, вновь приведенную въ тюрьму, взбили подъ воротами; другую заключенную надзиратель ударилъ, когда она возвращалась въ свою камеру отъ врача. Но, быть можетъ, безконечно тяжелѣе этихъ случайныхъ избіеній были для женщинъ, заключенныхъ въ екатеринославской тюрьмѣ, то издѣвательство и оскорбленія, площадная брань и гнусныя угрозы, которымъ подвергались онѣ со стороны чиновъ тюремной администраціи систематически изо доя въ день, съ утра до поздняго вечера".
   По долгу службы, я просматриваю всѣ русскія газеты, а въ томъ числѣ и екатеринославскія. Но ни въ одной изъ нихъ я не нашелъ ни малѣйшаго намека на опроверженіе и на разъясненіе тѣхъ фактовъ, которые съ такой ужасающей правдивостью разсказалъ г. Антоновъ. И разумѣется, это произошло не потому, что правитель канцеляріи екатеринославскаго губернатора не умѣетъ писать опроверженій,-- я убѣжденъ, что въ этомъ отношеніи онъ заткнетъ за поясъ всѣхъ Шекспировъ и Пушкиныхъ. Нѣтъ, опроверженія не послѣдовало просто-напросто потому, что статью г-на Антонова не замѣтили и содержаніе ея не признали заслуживающимъ вниманія: вотъ, если бы въ "Русскомъ Знамени" "милостивый государь" Дубровинъ написалъ про екатеринославскаго Шефтеля -- тогда другое дѣло....

Александръ Яблоновскій.

"Современный Міръ", No 12, 1908

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru