Ядринцев Николай Михайлович
Очерки общественной жизни на окраинах

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Из истории умственного развития.- Книжные сокровища и Гончаров в сапожном товаре.- Первые идеалисты и золотые сны юности.- Встреча с коробейником.- Действительность.- История кондратовщины.- Смерть Кондрата и его наследство.- Другая смерть.- Елабужцы в Сибири.- Типография.- Вот откуда идет цивилизация.

   

ОЧЕРКИ ОБЩЕСТВЕННОЙ ЖИЗНИ НА ОКРАИНАХЪ

(ФЕЛЬЕТОНЪ).

Изъ исторіи умственнаго развитія.-- Книжныя сокровища и Гончаровъ въ сапожномъ товарѣ.-- Первые идеалисты и золотые сны юности.-- Встрѣча съ коробейникомъ.-- Дѣйствительность.-- Исторія кондратовщины.-- Смерть Кондрата и его наслѣдство.-- Другая смерть.-- Елабужцы въ Сибири.-- Типографія.-- Вотъ откуда идетъ цивилизація.

   Во времена моего золотаго дѣтства на берегахъ Томи, когда проснулась у меня первая потребность къ книгѣ, я отправился въ лавку Павла Ивановича Хлѣбникова (томичи его помнятъ), тамъ было все, то-есть деготь и чай, сѣрная кислота и бумага, карандаши и кнуты. У Павла Ивановича я, увы! нашелъ только сонникъ, засиженный мухами.
   Далѣе я помню, какъ, во время ярмарки, я встрѣтилъ лавчонку на базарѣ, гдѣ заѣзжій ирбитянинъ разставлялъ книги, это были книги въ цвѣтныхъ оберткахъ, новенькія, свѣжія... Какъ я обрадовался! Хотя то были толкучныя московскія изданія, по здѣсь я нашелъ томикъ Никитина и Кольцова, денегъ у меня однако не было, а когда я зашелъ въ другой разъ, то къ удивленію увидѣлъ, что книги съ полокъ убирались, а на мѣсто ихъ появились чайники и посуда.-- А гдѣ же книги? воскликнулъ я.
   -- Запросу нѣтъ-съ на этотъ товаръ! Отвѣчалъ ирбитяиипъ.
   Помню еще, что проѣздомъ въ университетъ въ Тюмени я купилъ Гончаровскаго Обломова въ сапожной лавкѣ, онъ попалъ сюда среди сапожнаго товара.
   Когда въ 60-хъ годахъ пробудилась жизнь, въ Россіи зашумѣла литература, издавалась масса новыхъ книгъ, въ Сибирь они выписывались отдѣльными личностями, запроса на библіотеки не было. Потребности просыпались, но какъ? Въ одномъ городкѣ бѣдный учитель, составивъ для себя библіотеку, вздумалъ подѣлиться и сдѣлалъ приглашеніе читать у него Шекспира, Гейне, Шиллера, Шлоссера и т. д., онъ прибавилъ даже "о неописанномъ наслажденіи, которое можно встрѣтить въ этихъ авторахъ". Но такого чудака почли всѣ помѣшаннымъ. Это былъ городъ, гдѣ были люди образованные, но цѣль жизни была иная, здѣсь жили инженеры, шла картежная игра, и преисправно, грабя заводы, важивали сотни тысячъ.
   Помню еще нѣсколько попытокъ основанія библіотекъ. Одинъ изъ чистыхъ и благородныхъ идеалистовъ Александръ Афанасьевичъ Зерчаниновъ открылъ библіотеку для юношества и продержалъ ее нѣсколько лѣтъ, она имѣла чисто воспитательное значеніе и не руководилась никакимъ барышомъ. Одинъ изъ замѣчательныхъ самородковъ, давшихъ себѣ образованіе, небогатый торговецъ города Томска, Андрей Пичугинъ принималъ дѣятельное участіе въ распространеніи просвѣщенія, даже прикащики выписывали книги, имѣя въ виду безмездно дѣлиться ими съ окружающими. Это были какіе-то безкорыстные порывы къ общественному служенію и пробужденію сознанія. Помню, какъ мы юношами-идеалистами отдавались мечтамъ, строили воздушные планы. Мы мечтали о типографіяхъ, газетахъ и редакціяхъ, намъ казалось, что всѣ эти предпріятія будутъ въ рукахъ такихъ же чистыхъ идеалистовъ, отданныхъ беззавѣтному служенію обществу, какъ и мы. Мы вѣрили въ развитіе и прогрессъ страны молодой, вѣрили, что здѣсь выдвинутся силы, и не замѣчали окружающаго. Это былъ золотой сонъ юности!

-----

   Когда изъ университета я возвращался на родину и былъ все еще въ мечтательномъ состояніи, мнѣ казалось, что вотъ, вотъ умственная жизнь на моей родинѣ просыпается.
   Помню, что, остановившись въ одномъ большомъ сибирскомъ селѣ, я встрѣтилъ въ это время офеню елабужца съ коробомъ, гдѣ рядомъ съ серьгами, тесемками, бабьими приманками, лежалъ цѣлый рядъ букварей, святцевъ, псалтырей и самыхъ грубыхъ московскихъ лубочныхъ изданій.-- Чѣмъ вы торгуете? спросилъ я елабужца.
   -- Душевнымъ товаромъ! отвѣчалъ онъ, улыбаясь.
   Но я не задался тогда вопросомъ, можно-ли торговать "душевнымъ товаромъ", взглянувъ на бойкаго елабужца съ лукавыми глазами и острой рѣденькой бородкой, я съюноше ской поспѣшностью, купилъ у него цѣлую кучу букварей для поощренія. Эта сценка впослѣдствіи мнѣ напоминала великодушіе пушкинскаго героя въ "Капитанской Дочкѣ", который пожертвовалъ заячьимъ тулупчикомъ будущему Пугачеву.
   По мѣрѣ возмужалости жизнь открывалась предо мною во всемъ разнообразіи, но въ тоже время во всей своей безотрадной и неподдѣльной дѣйствительности, иллюзія исчезала. Я увидѣлъ, какъ нашу жизнь заѣдала "Кондратовщина", и предался анализу, что это за явленіе. Вотъ результаты, къ которымъ я пришелъ.
   

ИСТОРІЯ КОНДРАТОВЩИНЫ.

   Сибирскій Кондратъ есть имя нарицательное -- крупный, вымирающій типъ. Создался онъ въ первобытномъ хаосѣ грубыхъ, чисто животныхъ, эгоистическихъ интересовъ буржуазнаго обмана и эксплоатаціи.
   Прототипъ давно сошелъ въ могилу, оставивъ слѣды своего существованія -- свою наживу. Кондратовы наслѣдники, получивъ наслѣдіе, живутъ припѣваючи. Откуда капиталъ -- ихъ не спрашиваютъ: ибо въ прародительскихъ грѣхахъ они не повинны. Есть однако въ сибирскомъ языкѣ фигурныя выраженія, ясно характеризующія сущность дѣла: Иванъ нажилъ гужомъ, Кузьма нажилъ кнутомъ, Вавило -- обухомъ.
   Гужъ, кнутъ и обухъ составляли едва-ли не единственныя орудія первой сибирской культуры и происхожденія капитала. Пажить деньгу гужомъ -- это обогащеніе извозомъ при честномъ трудѣ, исключающемъ грабежи и разбои. Нажива кнутомъ -- извозъ съ грабежомъ. Нажива обухомъ -- это тоже извозъ, по извозъ съ разбоемъ на большихъ дорогахъ.
   Понятно, что способы эти должны были практиковаться именно тамъ, гдѣ пролегаетъ торная дорога, чрезъ всю обширную и богатую сибирскую колонію. Одни пункты на этой дорогѣ считались для этого болѣе удобными, другіе -- менѣе, поэтому и накопленіе капиталовъ въ однихъ мѣстахъ шло успѣшнѣе, въ другихъ--медленнѣе.
   Предметами вывоза изъ Сибири были: мѣха, золото, мамонтовая кость, чай, рыба; ими обогащались столицы и города Россіи. Въ замѣнъ этого ввозились въ Сибирь бракованные товары, дано пути и бракованные люди, разбойники, казнокрады, воры, погубившіе себя жаждой къ обогащенію. Какъ видите, обмѣнъ продуктовъ былъ выгодный. Торная дорога, по которой онъ производился, была населена ямскими людьми, родоначальниками Кондратовъ, которые были прикованы къ мѣстамъ ихъ водворенія. Кондратъ -- ямщикъ урывалъ при ввозѣ и при вывозѣ. Способы эксплоатаціи ввоза были простые, они не требовали ни ума, ни энергіи, ни знанія. Напоить, отравить или просто прихлопнуть на постояломъ дворѣ проѣзжаго торговца, срѣзать съ обоза чаи на большой дорогѣ были занятіями, требующими одного только навыка. Эксплоатація ввоза требовала опытности и изворотливости. Въ массахъ каторжнаго и бродячаго люда нужно было отыскать мастеровъ, нужно было снабдить ихъ красками, штамбами, бумагой, однимъ словомъ всѣмъ, что необходимо для фабрикаціи такъ называемыхъ кредитокъ. Мало этого: нужно было умѣть скрывать подозрѣнія, нужно было во время прекратить жизнь фабриканта, когда услуги его дѣлались не нужными, или когда навертывался болѣе искусный и опытный соперникъ. На гумнахъ, въ тайгахъ и урманахъ, далеко отъ жилья, влачили свою преступную жизнь эти обдерганные, грязные, подземные гномы, искупая свои пороки новыми преступленіями. Въ сбытѣ фальшивыхъ ассигнацій въ Сибири никогда не было затрудненій. Капиталы ямскихъ людей созидались въ короткое время; операція разбоя считалась прочною, денежный курсъ, при легкой наживѣ, стоялъ высоко. Въ этотъ періодъ достаточно обособился типъ сибирскаго волостнаго писаря и такъ называемаго земскаря, которые питались отъ общей трапезы, нерѣдко тѣми же способами. Отсюда создались особые нравы земской полиціи.
   Быстрое обогащеніе вызвало безвкусную роскошь и безобразный разгулъ. Картины уличнаго разврата съ цыганками, карточная игра фальшивыми деньгами, безшабашное пьянство, грубое попираніе всякихъ гражданскихъ и человѣческихъ правъ, царило въ жизни стараго Кондрата.
   Но времена измѣнялись. Зорко по дорогамъ ограждали себя проѣзжіе, обозные научились вооружаться отъ грабителей. Сибирь стала люднѣй, иногда отрубленные пальцы во время отважной экскурсіи въ повозку заставили остановить этотъ родъ промышленности.
   Началась новая форма наживы, надо было умудряться на привозномъ товарѣ, Кондратъ завелъ лавку, онъ пустился въ чайную торговлю, пріобрѣлъ пріиски и замѣнилъ разбой на дорогѣ разбоемъ кабака. Въ колоссальныхъ храмахъ Бахуса, винокурняхъ, устроенныхъ въ дремучихъ лѣсахъ, Кондратъ въ качествѣ верховнаго Халхаса, сталъ варить отраву и ядъ. Широкой волной, какъ море, хлынула эта отрава въ видѣ пѣнной дешовки по сибирскимъ селамъ, раскинувъ веселыя и привѣтливыя пристани и порты. Замутилась крестьянская головушка, ошалѣла, порша кругомъ, а съ нею исчезла трудовая полушку, и женинъ сарафанъ, и сошникъ пошли за застой ку, гдѣ жадный сидѣлецъ загребалъ мужичье барахло среди обезумѣвшаго, одурманеннаго люда, среди дикой оргіи, криковъ, гама, побоевъ, мольбы, стона женщинъ, и какого-то воя, точно древнихъ плакальщицъ матерей-старухъ.
   Хороша была нажива, вѣрно угадана! Но не повезло Кондрату. Онъ былъ избалованъ, распущенъ старой наживой, онъ былъ лѣнивъ и неумѣлъ въ торговлѣ. Лавку его обкрадывали прикащики и, въ компаніи съ ними, собственные дѣтеныши.-- "Михѣичъ, смотри! тятенька пошли съ Иваномъ Мокеичемъ, ключъ здѣсь положили!" сообщалъ сынокъ вору-прикащику и вмѣстѣ шли выгребать товаръ. Обозные нагрѣли Кондрата и опустошали его цибики. Москвичи переставали вѣрить. Наконецъ пала и кяхтинская торговля. На золотыхъ промыслахъ надулъ компаніонъ. Храмъ его, винокурня, также была отнята; но мѣрѣ распространенія дешовки нашелся могучій конкуррентъ.
   Это былъ элегантный, чистый и выбритый Павелъ Ивановичъ Чичиковъ, накопившій капиталъ на службѣ, заведшій подряды, опытный аферистъ, явившійся въ Сибирь на наживу. Съ свойственной осмотрительностью и подходцемъ онъ объѣхалъ деревни, познакомился съ кулачками, намѣтилъ склады и выставилъ артиллерію въ видѣ огромнаго завода. Это былъ настоящій винный генералъ, въ бѣломъ галстухѣ, стратегъ, Наполеонъ водочнаго дѣла въ Сибири. Онъ сочинялъ цѣлые винные конгрессы, заключалъ договоры и одерживалъ винные Ватерлоо. Куда же было до него тягаться неотесанному Кондрату. Когда онъ увидѣлъ какъ пала цѣна, какъ затрещалъ его заводь, Кондратъ издалъ дикій крикъ мамонта и опустился въ свое болото. Я въ это время другая бѣда/ Ловкій москвичъ затянулъ на его горлѣ крѣпкую долговую веревку. Оставалось приступы горя, угрызенія совѣсти заливать виномъ и въ припадкахъ бѣснованія искупать грѣхи благотворительностію -- сплеча, безшабашною. То выбрасываетъ онъ изъ оконъ дождемъ мелкое серебро -- лови честной народъ и радуйся; то золотитъ церковные колокола, то отливаетъ ризы, то позлащаетъ ворота, ведущія на задній дворъ и проч. и проч. Благотворительность его безцѣльна и безсистемна.
   О помощи науки Кондратъ тогда еще но мечталъ. Мысль эта явилась, когда подросли дѣтишки. Животный инстинктъ и широкій опытъ подсказывалъ ему, что деньги и безъ науки добыть можно, тщеславіе говорило другое: если-бы къ деньгамъ-то да почести -- хороша штука. Короче сказать, Кондратъ прочилъ дѣтей своихъ въ чиновники. Однихъ при себѣ оставилъ, другихъ въ извозъ пустилъ, а что побойчѣе въ "пенціонъ" и въ "унерститетъ" отправилъ. Отправилъ дѣтишекъ въ пауку и задумался: а что, если-бы пенціоны эти при себѣ были? но какъ это ненціонъ при себѣ сдѣлать, Кондратъ не зналъ; подсказать рѣшеніе было некому.
   Нужно-ли разсказывать, какая судьба постигла "пенціонеровъ" и "унерститетскихъ": (купеческихъ институтокъ тогда еще не было). Ничему не научились и частію спились. Виновата-ли была въ этомъ тогдашняя школа, когда такіе задатки привиты были съ молокомъ матери, когда молодятина послана была въ школу совсѣмъ не для науки, а для удовлетворенія буржуазнаго тщеславія? Кондратъ раскаялся и проклялъ школу. Не лучшая судьба постигла и тѣхъ, которыхъ онъ при себѣ оставилъ. Отцовскую коммерцію усвоить не могли, а вышли какіе-то слабоумные выродки, хотя живали въ Москвѣ и усвоили носовые платки.
   

СМЕРТЬ КОНДРАТА.

   Испытавъ неудачу на откупахъ, проигравъ на золотыхъ промыслахъ, обобранный заѣзжимъ аферистомъ, подобравшимся къ нему, проигравшійся въ карты, обанкрутившійся на привозномъ товарѣ, опозоренный и оплеванный банкротъ на послѣдней ярмаркѣ, Кондратъ умираетъ безъ утѣшенія. Тускло онъ смотритъ на дѣтей, и на тупаго идіота Іудушку, рожденнаго уродомъ съ эпилепсіей, когда-то неудачно зачатаго среди пьянства и разгула, смотритъ на промотавшагося, безъ силы воли, пропившагося, Вавилушку, начавшаго мелкимъ воровствомъ въ лавкѣ и кончившаго спускомъ цѣлаго капитала на ярмаркѣ, послѣ чего Кондратъ его искалѣчилъ, но капитала не воротилъ, смотритъ онъ на подающаго надежды Спиридонушку, возросшаго уже въ моментъ потери капитала, отданнаго учиться и теперь стоящаго въ вицъ-мундирѣ.
   Кондрату вспомнилось, какъ онъ насмѣхался надъ подъячими, какъ глумился въ своихъ оргіяхъ, какъ презиралъ ихъ, и вдругъ въ устахъ его шевельнулось.-- Стрикулистъ, куроѣдъ! А предсмертныя грезы его одолѣваютъ, встаютъ страшные, забытые образы.
   Припоминается морозная ночь и изумленный застывшій взглядъ какого то проѣзжаго, его крикъ и предсмертный стопъ... потомъ встало молодое съ закрученными усиками лицо поселенца монетчика въ объятіяхъ красавицы любовницы съ разметанными черными косами и опять предсмертный стонъ и хрипота, а тамъ оргія, пьяная, безумная, циничная, насилующая, кощунствующая, а среди этой оргіи раздается крикъ отчаянія, мольбы, крикъ какъ бы беззащитнаго ребенка...
   Зачѣмъ эти образы столпились, мучатъ и напутствуютъ? Такъ умираетъ Кондратъ.

-----

   Рядомъ съ Кондратомъ я припомнилъ и другую смерть. Это была смерть того мечтателя и идеалиста, который мечталъ И библіотекахъ, о просвѣщеніи, это засыпала душа глубоко нѣжная, любившая родину.
   Безпомощнымъ бѣднякомъ, закрывъ свою библіотеку, въ какой-то несчастной землянкѣ на выѣздѣ Томска, умиралъ этотъ человѣкъ. Онъ лежалъ въ жалкой хижинѣ, въ сермягѣ и грубой рубахѣ, среди ужасной обстановки, послѣ массы горя, составлявшаго контрастъ мечтамъ юности.
   Исхудалое, измозженное лицо носило слѣдъ думъ и интеллигентной работы, большіе мягкіе, какъ ленъ, львиные волоса откинуты назадъ, большой свѣтлый и ясный лобъ, на которомъ легла тихая грусть человѣка, глубоко любившаго и много испытавшаго, на губахъ незлобивая дѣтская улыбка и въ глазахъ, впалыхъ отъ мукъ, таже довѣрчивость и какое-то мистическое упованіе. Рука его была свѣшена и на полу лежала много разъ перечитанная книга... Не была ли это книга жизни? Такъ умиралъ А. А. Зерчапиновъ.
   Жизнь несбывшихся ожиданій, жизнь полная честности и благородства, за что же ты погибла? Гдѣ же идолы и дворцы вашей фантазіи? Гдѣ будущность? И когда съ глубокими рыданіями я оторвалъ глаза отъ дорогихъ могилъ, я вдругъ увидѣлъ "новую силу".
   Во время разыгранной старой сибирской драмы неизвѣстно куда исчезъ одинъ изъ приказчиковъ Кондрата, елабужецъ Михѣичъ,-- оказалось, что онъ запасся въ Москвѣ суконнымъ товаромъ на выгодныхъ условіяхъ и пріѣхалъ торговать съ братомъ. Это былъ новый типъ, явившійся въ Сибирь на смѣну Кондрату, бойкій, нахальный, безсовѣстный, но хитрый и со смѣкалкой. Девизъ его, какъ заѣзжаго торговца, было "кабалить Сибирь привознымъ товаромъ". Онъ теперь раскинулъ лавки съ красными парусами въ самомъ центрѣ нашего города. Городъ разросся; когда я увидѣлъ его нынѣ, улицы похорошѣли, тутъ были дома первостатейныхъ пермяковъ, елабужцевъ, верховажцевъ, взявшихъ въ свои рукавицы Сибирь. Здѣсь же къ удивленію своему я увидѣлъ выросшею мечту нашу -- типографію. Кто бы могъ создать ее? Кто сей нашъ просвѣтитель, кто нашъ Гуттенбергъ?
   И вдругъ предо мною мелькнуло знакомое лицо, хитрое, румяное, плутоватое, самодовольное Михѣичева брата. Господи! да вѣдь это "коробейникъ", котораго я въ селѣ встрѣтилъ, и у меня прозвучали слова "душевнымъ товаромъ торгуемъ!" Такъ вонъ она откуда цивилизація то пошла!

Добродушный Сибирякъ.

"Восточное Обозрѣніе", No 49, 1883

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru