Ядринцев Николай Михайлович
По чужим и родным полям

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
 Ваша оценка:

   

ПО ЧУЖИМЪ И РОДНЫМЪ ПОЛЯМЪ.

Какъ непривѣтливъ день сырой,
Какъ холодна волна!
И вновь рыданьемъ по тебѣ,
Душа моя полна...
Изъ прощальной пѣсни.

   Италія! Я помню, какъ во снѣ, что я билъ въ ней и дышалъ ея воздухомъ. Сибирякъ и Италія,-- какая странность, какіе неподходящіе контрасты!
   Когда годъ тому назадъ я оставилъ Швейцарію, и затѣмъ далѣе по С. Готардской дорогѣ, съ ея высями и кручами, среди тупелей и обрывовъ, пронесся чрезъ горы и очутился на итальянской сторонѣ, я помню, какъ сердце мое забилось отъ одного предчувствія Италіи, какъ я старался уловить новую струю воздуха, помню, какъ пахнуло этой струей, теплой и мягкой, точно бархатомъ, ласкавшимъ лицо. Помню первую станцію за Альпами, странный говоръ, какія-то смуглыя фигуры съ черными, какъ смоль, красивыми бородами, свѣтъ фонарей и вдали синѣющія горы. Когда, остановись въ Біеланцовнѣ, маленькомъ мѣстечкѣ (недалеко отъ Лаго-Маджіоре), я проснулся утромъ и выглянулъ въ маленькій дворикъ, я немного изумился сначала, а потомъ заинтересовался, увидя хозяевъ гостинницы и прислугу, вяжущихъ роскошные букетики изъ розъ и прекрасныхъ цвѣтовъ. Ароматъ прекрасныхъ итальянскихъ цвѣтовъ уже начиналъ меня наслѣдовать и не оставлялъ до выѣзда въ Германію. Я выбѣжалъ на минутку на улицу, взглянулъ на сіяющее солнце, пробѣжалъ по узенькой улицѣ, взглянулъ на торчащую скалу въ зелени съ полуразрушеннымъ замкомъ и, торопясь затаить въ себѣ эти первыя впечатлѣнія, прислушаться къ своимъ чувствамъ, воротился въ маленькую, уютную комнатку съ корридоромъ, отдѣленной какой-то грубой, но художественно-поитальянски брошенной драпировкой. Я попросилъ принести себѣ маленькій букетъ цвѣтовъ и заперся.
   Послѣ разнообразныхъ впечатлѣній, послѣ бѣготни и рысканья, какъ испытываетъ туристъ въ живописныхъ мѣстахъ Европы, причемъ онъ, такъ сказать, измыкивается, истощается отъ груды получаемыхъ впечатлѣній, мнѣ хотѣлось сосредоточиться, отдохнуть въ уединеніи. Здѣсь уже ничто не мѣшало, маленькое тихое мѣстечко, съ отсутствіемъ кипучей жизни, безъ рѣдкостей и диковинъ, зовущихъ на улицу, но, тѣмъ не менѣе, все до мельчайшихъ подробностей оригинально, ново, невиданно. Опустивъ штору, я держалъ въ рукахъ книгу любимаго автора, читать котораго въ первый разъ жизни не боялся; перебиралъ мысли, вынесенныя ощущенія, тихо мечталъ, а въ комнату скользилъ яркій лучъ солнца и маленькій букетъ испускалъ тонкій запахъ дикаго жасмина и розы. Какъ покойно, какъ хорошо было мыслить, какъ ровно билось сердце! Гдѣ-то вдали остались эти тревоги, исчезло это нервное, невыносимое состояніе, это чувство безотчетнаго гнёта, унынія, страха. Я лежалъ, читалъ и прислушивался къ ровному біенію сердца, къ ровному біенію пульса. Какъ хорошо! Какъ хорошо очутиться въ такомъ уголку, гдѣ никто не найдетъ васъ, гдѣ никому дѣла до васъ нѣтъ, гдѣ вы можете философствовать; мечтать спокойно и, можетъ быть, творить. Не таково ли было ощущеніе Гоголя здѣсь, въ этой незнакомой, чуждой обстановкѣ?
   Я помню этотъ день отдыха, можетъ быть, рѣдкій и единственный день въ моей жизни. Я знаю, что и вдали отъ той обстановки, гдѣ всякій часъ приносятъ вамъ сюрпризъ съ дорогой родины: "такого-то побили, тамъ-то совершили скандалъ, здѣсь учинили безчинство". Я зналъ, что не заглянетъ ко мнѣ въ коми. старый пріятель съ ищейски-сладострастной физіономіей и не скажетъ:
   -- А что ты, любезный другъ, дѣлаешь!
   Ничто не нарушитъ теченія вашихъ гордыхъ мыслей, ничто не оскорбитъ чувства, не возмутитъ сердца. Я вспоминаю съ какою-то грустью объ этихъ минутахъ теперь, когда опять это сердце истерзано и такъ устало отъ мукъ и волненій.
   Я чувствовалъ, какъ голова моя начинала спокойно работать, мысль, не запуганная, не загнанная, могла свободно бродить, какъ бродятъ небесныя облака въ свободной голубой лазури. Въ головѣ въ воображеніи ютились картины инаго міра, иной цивилизаціи и выступали живописной декораціей. Я думалъ надъ ними, надъ жизнью Запада и смотрѣлъ на него, какъ появившійся антиподъ, какъ лань, выскочившая изъ темнаго лѣса тайги на свѣтлую лужайку долины, гдѣ открылась людская, незнакомая жизнь. Нечего удивляться, что эта жизнь выступила въ моихъ первыхъ впечатлѣніяхъ, какъ праздничная идиллія. Боже мой! вѣдь я былъ житель мрачной тайги, гдѣ хищные волки и медвѣди сторожатъ человѣка! Эта идиллія охватила меня еще на Фирвальдштедтерскомъ озерѣ, и я задался вопросомъ: "отчего здѣсь такъ спокойно, сладко живется, когда у меня что-то щемитъ и болитъ и даже здѣсь я чувствую себя мертвецомъ, явившимся съ другой планеты?" Меня глодала зависть... Я припоминалъ свои ощущенія въ райскомъ городкѣ Швейцаріи Люцернѣ. Въ немъ я любовался на величественную Риги, уходящую въ подоблачную высь, Пилатусъ, которымъ гордятся швейцарцы, я поднимался на живописную гору съ замкомъ Гючь по перпендикулярной желѣзной дорогѣ и смотрѣлъ съ высокой каланчи замка обширной панорамой озера четырехъ кантоновъ. Поболѣе всего меня очаровало озеро, когда я задумчиво блуждалъ по аллеямъ на берегу его въ первый день. Оно очаровало меня своей нѣжной зеленью, своими тѣнями, безпрестанно измѣнявшимися, горы не давили здѣсь своей громадой, но далеко, далеко отступали величавыя, сливаясь въ нѣжныхъ абрисахъ съ голубой далью, а впереди выдвигались только красивые берега съ мягкими контурами. Чудное голубое небо и синева его ночью напоминали Италію. Прекрасный городокъ съ миніатюрными домиками, средневѣковыми колокольнями, садами, лѣпился на берегу. Аллеи платановъ блистали яркой зеленью. Озеро мѣняло цвѣта съ каждой тучкой и становилось все волшебнѣе. По аллеямъ постоянно проходили красивыя молодыя пары, съ розами на груди, букеты и цвѣты носили всѣ и даже старики.
   Все это было такъ свѣжо, весело, здорово, такъ дышало жизнью и счастьемъ, подъ этимъ небомъ все такъ вѣяло поэзіей! И я притаился въ аллеѣ. Я видѣлъ, какъ молодыя швейцарскія пары въ праздничномъ весельѣ садились въ красивые катера и колыхались на нѣжныхъ и чудныхъ водахъ озера. Какая-то красавица съ бѣлымъ перомъ на шляпѣ, гордая, какъ Діана и Абунда, вошла въ лодку, взяла весла, гордо откинулась и поплыла тихо по озеру. Она скрывалась постепенно въ золотыхъ лучахъ, въ нѣжной дымкѣ озера; когда же она очутилась на серединѣ его вдругъ задрожалъ ея звучный контръ-альто и донесся въ нѣжной итальянской аріи до берега. Что пѣлъ этотъ гордый лебедь, что пѣла эта Лорелея? Были ли это мучительныя поты сдержанной любви, или чувство скрытаго, ликующаго блаженства, побѣдная пѣснь любви?-- но эти звуки, эта картина, перенесли меня въ область европейской поэзіи. Эта красивая волшебная обстановка давала пищу многимъ художникамъ. Вѣдь только среди этой природы и идилліи создавались изящнѣйшіе образы и тѣ граціозныя драмы, которыя такъ далеки и такъ мало понятны намъ. Предо мною проснулся и всталъ европейскій романтизмъ со всѣми его красотами и грезами. Силуэты Маріи Бомарше, Маргариты Фауста, Эльвиры Донъ-Жуана, Юліи Шекспира возставали предо мною теперь живыми прелестными образами. Звучала въ воздухѣ музыка Моцарта изъ волшебной флейты, выходилъ подъ эту музыку пажъ изъ свадьбы Фигро и гордый европейскій Донъ-Жуанъ.
   Я взглянулъ въ аллеи: старый рыцарскій міръ смотрѣлъ изъ-за нихъ, а старая арфа звучала изъ рыцарскаго замка. Вѣчно старая и вѣчно новая музыка жизни, но мы никогда не испытали этихъ нѣжныхъ узоровъ и мотивовъ романтизма, мы не знали ни итальянской страсти, ни нѣмецкой идилліи, мы не испытали драмъ шекспировскихъ съ кубкомъ блаженства и яда. Мы не жили жизнью съ безумной ревностью, ненавистью, муками, но и романтическимъ обаяніемъ любви, съ ея самоотверженіемъ, преданностью, геройствомъ и величіемъ. Все это для насъ непонятно! Мы люди другаго міра. У насъ нѣтъ прошлаго, а будущее загадочно. Суровая и леденящая природа насъ окружаетъ и чѣмъ далѣе, тѣмъ грандіознѣе, чудовищнѣе, болѣе могуче она властвуетъ надъ человѣкомъ, а человѣкъ все мельче, униженнѣе, раздавленнѣе.
   Теперь я очутился въ другой обстановкѣ. Я плыву но обширной пустынной рѣкѣ, безконечная низменность, тундра меня окружаетъ, сѣрое небо виситъ надъ горизонтомъ. Осень, рѣки съ холодными водами плещутъ о глинистые берега, кругомъ лѣса и урманы непроходимые, задумчивыя сосны и сѣдые мхи. Угрюмое молчаніе царитъ кругомъ, изрѣдка зареветъ звѣрь, изрѣдка промчится тучный сохатый; жалкій улусъ торчитъ здѣсь, сохраняя жалкаго обитателя съ узенькими глазами. Угрюмый звѣроловъ "промышляетъ" цѣнную чернобурую лисицу, а кулакъ-скупщикъ выманиваетъ ее у несчастнаго тунгуса, близь комелька соблазняя бутылкой водки. Практическій мѣщанинъ, оборотливый торговецъ мчится на ярмарку обмѣнять эту пушнину. Изъ глухой тайги скачетъ золотопромышленникъ. Вотъ городъ жалкій и унылый съ своими сонными жителями, мелкой наживой, винтомъ, пьянствомъ, міръ засѣдателей и вахтеровъ, міръ монополистовъ кулаковъ, міръ грошовыхъ интересовъ. Великая, грандіозная природа, лѣса и пустыни, что вы создали здѣсь?-- шевелится вопросъ. Тронули ли вы человѣческую душу? Вдохновила ли здѣсь природа человѣка, пробудивъ широкія мечты и великія страсти? Создала ли эта обстановка своего Бретъ-Гарта и Купера? Развила ли любознательность жажду живыхъ подвиговъ? Пробудилъ ли міръ инородца человѣческій духъ? Гдѣ пытливый Фаустъ человѣческаго генія? Гдѣ поприще подняться человѣческому духу? Гдѣ гордые рыцари, гдѣ барды съ мечемъ у бедра и арфой на поясѣ? Ничего этого не было. Что же это за мертвый міръ? Гдѣ результаты человѣка, перваго слѣдопыта? Вѣдь и одинъ человѣкъ можетъ наполнить пустыню жизнью. "Я наполню мою тюрьму тысячами образовъ",-- говорилъ Ричардъ III. Дайте мнѣ пустыню, голую скалу со свободой, и я создамъ вамъ рай!" -- говоритъ Гверацци. А здѣсь развѣ мало было простора и свободы?
   "Великимъ страстямъ нужно уединеніе",-- говорилъ Шатобріанъ,-- великимъ подвигамъ нужны новыя страны, гдѣ же всё это? Въ будущемъ?.. Но гдѣ же задатки, гдѣ ростки, гдѣ почва, гдѣ ребенокъ-гигантъ, ждущій размахнуть могучими крыльями? Отвѣтитъ ли загадочная суровая страна?
   Одушевитъ ли паши лѣса и пустыни когда нибудь культурный человѣческій міръ, создадимъ ли мы здѣсь, кромѣ лапотнаго и остяцкаго царства, что нибудь высшее, подобное европейскому? Выступятъ ли здѣсь подвиги героевъ, великія чувства и идеи, зазвучитъ ли поэзія на берегу этихъ рѣкъ и ручьевъ, наполнятся ли лѣса эльфами или дикій лѣсной будетъ только рычать и пугать людей, да подавленный природою человѣкъ будетъ принижаться, мелко плутовать, тупѣть и вырождаться!..

Старый Странникъ.

"Восточное Обозрѣніе", No 42, 1886

   

ПО ЧУЖИМЪ И РОДНЫМЪ ПОЛЯМЪ.

   Гдѣ бы я ни былъ, но мысль о далекомъ Востокѣ не покидала меня совершенно, даже тогда, когда я былъ на самомъ противоположномъ полюсѣ Запада, и когда волна западной жизни охватывала меня всецѣло. Блуждая по музеямъ и дворцамъ Европы, я часто задумчиво стоялъ надъ сирійскими памятниками, вавилонскими древностями, египетскими сфинксами, индійскими богами; они переносили мою мысль далеко въ невѣдомыя царства прошлаго, туда на берега Евфрата и Инда, гдѣ создавалась какая-то причудливая цивилизація, выплывшая въ отдаленномъ туманѣ вѣковъ ровно фантастическій образъ и изчезшая какъ волшебный островъ на океанѣ, какъ красивый миражъ въ степяхъ Аравіи. Жизнь Европы, ея блескъ, ея цивилизація стояли предъ моими глазами съ своими чудесами; гордые и законченные, они своей живучестью давали увѣренность въ существующемъ, убѣждали въ совершающемся движеніи, въ великой творческой дѣятельности настоящаго, но живая философская мысль не удовлетворялась этимъ: она стремилась къ будущему и въ то же время стремилась къ тому безконечному прошлому, гдѣ лежало начало всего. Взоръ образованнаго человѣка, поэтому, обращается невольно къ этимъ ливійскимъ пустынямъ, молчаливымъ и таинственнымъ, туда, въ священные лѣса, гдѣ блуждалъ Рама, гдѣ покоятся причудливые индійскіе памятники, фантастическіе сфинксы, гдѣ чудовищныя изваянія, выходя изъ таинственнаго прошлаго, навѣваютъ какія-то преданія и заявляютъ свое родство съ живущимъ человѣчествомъ. Эти образы приковываютъ европейскихъ поэтовъ, философовъ, этнологовъ, историковъ, они будили воображеніе ученыхъ, наполняли его тысячами образовъ, также какъ когда-то наполняли душу какого нибудь древняго жреца или буддиста. И чѣмъ болѣе европейская наука проникаетъ въ глубь временъ, тѣмъ эти образы становятся ярче, ослѣпительнѣе, тѣмъ они болѣе удивляютъ и приковываютъ; мало того, чѣмъ непонятнѣе чѣмъ загадочнѣе эти памятники, тѣмъ болѣе хочется разгадать ихъ, тѣмъ они становятся притягательнѣе. Мнѣ ли было, не остановиться предъ ними и не почувствовать влеченія и какого-то таинственнаго трепета, какого-то дальняго родства, ибо почва, породившая ихъ, была и моей почвой? Тамъ она творила въ отдаленномъ прошедшемъ, теперь она должна творить въ будущемъ!
   Странно! вѣяніе Востока и простертыя ко мнѣ объятія знакомой Азіи я почувствовалъ особенно въ Венеціи, въ этой царицѣ Средиземнаго моря, съ ея дворцами дожей, съ соборомъ св. Марка, украшаемаго мозаикой XVI столѣтія, гдѣ все вѣяло исторіей среднихъ вѣковъ. Я былъ, повидимому, болѣе чѣмъ когда либо отдѣленъ отъ Востока, и цѣлый рядъ итальянскихъ картинъ и пейзажей окружали меня роскошью. Я только-что вернулся изъ Флоренціи, столицы классическаго искусства, съ ея историческими галлереями, памятниками Медичисовъ, чудными статуями, предо мной еще рисовался Миланъ съ его грандіознымъ мраморнымъ выточеннымъ соборомъ, съ пассажемъ Виктора Эмануила, украшеннымъ внушительными статуями великихъ людей. Я только-что оставилъ площади и дворцы Турина, я видѣлъ капеллы Венеціи, съ памятниками Кановы, Тиціана, предо мной стояли образы Рафаэля. Словомъ, классическій міръ и европейское искусство во всемъ его гигантскомъ величіи подавляли меня. Кажись здѣсь ли было мѣсто соперничать съ Европой далекой Азіи?
   И тѣмъ не менѣе, когда я стоялъ на берегу Европы когда свѣтло-зеленыя адріатическія волны плескались и играли своимъ золотомъ на венеціанскомъ берегу, изъ пѣны ихъ я увидѣлъ чарующій знакомый образъ смуглой женщины: это азіатская наяда, которая на спинѣ быка давнодавно подплыла къ этому берегу и, стряхнувъ съ себя серебряную пѣну, вышла, чтобы возродиться и явиться въ новой одеждѣ. Мнѣ ли было не узнать ея?
   Было чудное солнечное Венеціанское утро, европейскіе корабли стояли въ портѣ и рѣяли своими флагами, гдѣ-то звучала музыка, огромный корабль выходилъ въ море, отправляясь въ дальнее океанійское плаванье.
   Не такъ ли выходилъ отсюда корабль, везшій знаменитаго Марко-Поло?
   Для меня эта пристань предстала въ далекомъ прошломъ, освѣщенная иной эпохой въ пору золотой Венеціанской республики, въ пору обрученія дожа съ моремъ, когда далекіе азіатскіе корабли неслись къ этому берегу, а индійскія, арабскія и персидскія произведенія въ первый разъ наводнили Европу. Я видѣлъ здѣсь на пристани мавра, гордаго и красиваго, служившаго на венеціанской службѣ генераломъ и сочетавшагося счастливымъ бракомъ съ дочерью венеціанскаго сенатора. Вѣдь это былъ тоже бракъ Азіи съ Европой, увы! такъ трагически кончившійся.
   Сюда Азія свезла когда-то свои сокровища, свое приданое. Я видѣлъ чудный черный и жолтый мраморъ на саркофагахъ дожей, на фрескахъ церквей, на помостахъ дворцовъ. Здѣсь въ первый разъ, вѣроятно, приставали финикійцы. Здѣсь же поднимающійся въ своей цивилизаціи классическій міръ получилъ первыя вѣсти объ азіатскихъ странахъ. Во дворцѣ дожей осталась памятникомъ этого великаго событія зала Марко-Поло. Я видѣлъ этого героя путешественника праотца европейскихъ географовъ, изображеннаго съ знаменемъ, и предъ нимъ склоненную фигуру азіатскаго человѣка, котораго онъ покорилъ своимъ открытіемъ. На древнемъ глобусѣ и картѣ, оставленной Марко-Поло, я прочелъ латинскія слова: "Tungut", "Borgu", "Altai", "Tartaria", "Karacorum". Онъ былъ здѣсь, и эти слова впервые раздались въ этой венеціанской залѣ.
   Что такое, наконецъ, была сама Венеція, эта Венеція съ своими лагунами, большимъ каналомъ, съ своимъ Ріальто... Какъ она попала на эти острова? 11 здѣсь ея исторія связана таинственно съ судьбами Азіи. Когда-то съ востока надвинулись на Европу страшныя полчища варваровъ, жители материка искали спасенія, и вотъ здѣсь, на лагунахъ, они находятъ свое убѣжище среди океана разлившагося нашествія. Что совершалось здѣсь? Кто и что были эти таинственные народы, побѣдители, которые конечно, оставили здѣсь часть своихъ слѣдовъ и часть своего населенія? Что такое были эти гунны, вандалы, готы, шедшіе точно волны изъ далекой Азіи и впослѣдствіи оставившіе часть семьи своей въ семьяхъ европейскихъ народовъ? Что двигало этими народами, что загнало ихъ въ Европу? Мнѣ хотѣлось видѣть ихъ обликъ. Долго я искалъ въ картинныхъ галлереяхъ Италіи портрета Атиллы. И вотъ, пробѣгая одинъ изъ корридоровъ галлереи Уфиччи, (Ufizi) во Флоренціи, я остановился предъ портретомъ грознаго и таинственнаго вождя. Я не знаю, была ли это фантазія и заочное созданіе итальянскаго художника, но это грозное, неподвижное лицо и повелительный, жесткій взглядъ старался дать понятіе о несокрушимой силѣ и той безпощадной энергіи, которая лежала въ этомъ представителѣ азіатскаго міра и бичѣ европейскаго. Что руководило этимъ человѣкомъ, что выдвинуло его изъ степей Азіи? Что такое былъ самъ онъ? Вѣдь, кромѣ физической силы, здѣсь была какая-то внутренняя сила, талантъ соединить огромныя орды" дисціЛлинировать ихъ и завоевывать незнакомую половину міра. Вѣдь нужно было искусство и энергія покорить этотъ могучій мірь, преисполненный блеска, силы, рыцарской гордости и величія, и азіатецъ записалъ желѣзной стрѣлой свое имя въ скрижали исторіи. Ольвійскіе львы были заклеймлены тавромъ, которое сохраняется на берегахъ Енисея {Эти ольвійскіе львы, покрытые знаками, сходными съ тамгами сибирскихъ племенъ, находятся Петербургскомъ эрмитажѣ.}.
   Исторія нашествій на Европу азіатскихъ племенъ, какъ и исторія переселенія народовъ, остается темною и неразработанною исторіею. Ужасъ, наведенный ими, ненавистное прозвище "варваровъ" и "бичей Божіихъ", никогда не дали съ ними познакомиться. Часть этихъ варваровъ, однако, водворившись въ Европѣ и соединившись съ побѣжденными, начала новую исторію.
   Наконецъ, что такое была сама древняя Европа? Дѣйствительно ли она, какъ Минерва изъ головы Юпитера, вышла во всеоружіи сама отъ себя? Откуда песъ быкъ Юпитеръ прекрасную богиню на берега Греціи? Это родство давно забыто. Греція и Римъ съ своимъ искусствомъ, создавъ свою цивилизацію, дали начало классическому міру Европы. Здѣсь начало началъ. Мы учимся исторіи Европы съ Гомера, и забвеніе прошлаго историческаго родства составляетъ доселѣ скорѣе гордость Европы, чѣмъ ея славу. По трудно не догадаться, откуда приплыла европейская царица. Современные ученые, какъ Шрадеръ, чтобы отстоять самобытность арійцевъ, готовы отвергнуть даже пришествіе ихъ въ Европу. Но мы позволимъ себѣ остановиться на этомъ родствѣ. На самомъ дѣлѣ исторіи эллиновъ предшествовала исторія пелазговъ. Историческая цивилизація Греціи представляла уже третью формацію. Кто же были эти пелазги? Кто были ихъ предки? Яваны {Яванъ -- у евреевъ, яуна -- у ассирійцевъ и персовъ.} изъ Бактріаны, перешедшіе въ Малую Азію, а потомъ явившіеся въ Грецію,-- отвѣчаетъ исторія. Эти пелазги-циклопы (своего рода одноглазая чудь) создали первыя сооруженія и постройки, провели каналы, они положили начало Аѳинскому акрополю и Roma quadrata, древнѣйшему Риму. Родство съ Малой Азіей сохранялось долго у эллиновъ въ ихъ цвѣтущее время; цивилизація Греціи, ея геніи, какъ и народъ, еще разъ соединились родствомъ въ колоніяхъ съ древней цивилизаціей востока изъ Вавилона и Финикіи. Самъ Иліонъ, градъ Пріама, создался на почвѣ этой колонизаціи,-- вотъ родство великой Трои {Новѣйшія раскопки доказали оригинальность и самобытность троянской цивилизаціи, тѣсно связанной съ фригійской.}. Великое зачатіе Европы и всей ея цивилизаціи, такимъ образомъ, не совершилось ли при участіи другой богини, память которой остается утерянной во мракѣ прошлаго? Точно также взглянемъ на начало италійской цивилизаціи и спросимъ: что такое были таинственные этруски, предшественники римлянъ, откуда появились они? Изслѣдователи говорятъ: "Архитектура у этрусковъ находилась на степени высокаго искусства и представляла особенности, приближающія ее къ архитектурѣ востока, особенно къ Малой Азіи, и рѣзко отличалась отъ греческой" {При осмотрѣ этрусскихъ древностей въ Миланѣ, профессоръ Милано, на вопросъ нашъ о родствѣ ихъ съ азіатской культурой, опредѣленно сказалъ, что вліяніе Азіи видно на всѣхъ этрусскихъ предметахъ.}. Эти этруски были циклопами Рима. Они также сооружали каналы, отводили рѣки, даже образовывали внутреннія моря. Эти этруски не могли скрыть своего происхожденія ни въ кровныхъ связяхъ, ни въ обычаяхъ, ни въ мрачной религіи, которая напоминала финикійскую. Вмѣстѣ съ уродливыми азіатскими божествами и жертвоприношеніями они принесли, какъ и пелазги, первое искусство орошенія полей, давно изученное въ Азіи; они принесли архитектурное искусство Ассиріи: это -- Тотъ замысловатый сводъ, который усвоили эллины; они принесли искусство живописи, этрусскую дорогую вазу и финикійскую азбуку. Мало того, они положили основаніе финикійской страсти къ мореплаванію, чему свидѣтелемъ было Тирренское (или Этрусское) море.
   Можно ли отвергать, такимъ образомъ, родство съ Азіей? А эти древніе памятники, разсѣянные по Европѣ въ видѣ огромныхъ нагроможденныхъ камней, эти друидскіе жертвенники, развѣ они не ведутъ своего родства съ азіатскими могилами, которыми покрыты берега Инда, какъ сѣверъ Монголіи Даурія, Минусинскій округъ, Алтай. Эти каменныя изваянія, идущія какъ маяки съ дальняго Востока по пути переселенія народовъ, что означаютъ они?... Откуда пришли въ Европу эти обо {Языческія насыпи въ Монголіи и Сибири изъ камней, приносимыхъ въ жертву божествамъ.}? Что такое начало европейскаго пантеизма, греческой миѳологіи? и развѣ это не были, переряженные въ красивый классическій костюмъ, старые семирукіе и двухголовые маскарадные шутники востока?
   Да, все это, конечно, забыто, и и и когда впослѣдствіи европейскій рыцарь, шедшій въ ту же Малую Азію, не хотѣлъ признать генеалогической связи съ тѣмъ, кого кололъ священнымъ мечемъ своимъ. Что такое Азія стала для Европы впослѣдствіи со своими османами, тюрками, маврами, семитами? Даже мавры съ своей цивилизаціей и мавританскими университетами не могли примирить Европу съ Азіей. Таинственная драма исторіи разыгралась здѣсь.
   Точно моря навсегда разъединили народы двухъ континентовъ, они раздѣлили ихъ враждой и морями крови? Цивилизація, какъ древніе евреи, прошла чрезъ проливъ и волны опять сомкнулись! Когда произошло это? Меня интересовало здѣсь начало этого разрыва болѣе, чѣмъ самое начало родства. Семейная драма не кончена. Венеція, ты была, конечно, ея свидѣтельницей, точно также какъ и того, когда Отелло Мавръ зарѣзалъ здѣсь турка?..
   Такимъ образомъ, стоя на берегу Венеціи, я былъ окруженъ совершенно другими видѣніями. Къ этой каменной пристани, принимавшей корабли всего свѣта много вѣковъ, мнѣ казалось, точно опять неслись корабли съ дальняго азіатскаго востока. Я видѣлъ ихъ: золото и слоновая кость сверкали на лодкахъ, сверкали одежды и темныя лица оттѣнялись бѣлыми страусовыми перьями на чалмахъ; эти корабли несли все драгоцѣнное, они везли брилліантъ великаго Монгола и свою прекрасную царевну. Ее встрѣчали процессіей дожи въ золотыхъ одеждахъ, мальтійскіе рыцари, средневѣковые монахи, словомъ вся средневѣковая Европа.
   Я увидѣлъ эту царицу, прекрасную и гордую, сбросившую индійское покрывало, воскресшую изъ волнъ Адріатики, она стряхала съ себя серебряную пѣну и дружески протягивала руки, изукрашенныя драгоцѣнными запястьями... но вдругъ съ ужасомъ кинулись назадъ католическіе монахи, содрогнулись дожи, показалась стража, зловѣщіе факелы, шла великая инквизиція, та инквизиція, которая приговорила къ смерти и мученіямъ не одного язычника. Я видѣлъ, какъ выступили желѣзные рыцари съ огромными мечами, а она, заморская царица, стояла, также улыбаясь, протягивая свои ослѣпительно прекрасныя руки. Поднялись мечи, и эти прекрасныя протянутыя мраморныя руки упали въ море. Вѣроятно, вотъ разгадка, почему луврская Венера оказалась безъ рукъ.
   Венеція была свидѣтельницей многихъ кровавыхъ событій и драмъ средневѣковой Европы, она же разсказала мнѣ печальные похороны азіатской царицы.
   Да, азіатская царица была принесена въ жертву, но гдѣ же съ тѣхъ поръ твое богатство, твое собственное величіе, скажи, гордая Венеція?!..

Старый Странникъ.

"Восточное Обозрѣніе", No 44, 1886 г.

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru