Ядринцев Николай Михайлович
Отъезд Добродушного Сибиряка в Сибирь

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   

ОТЪѢЗДЪ ДОБРОДУШНАГО СИБИРЯКА ВЪ СИБИРЬ.

(ФЕЛЬЕТОНЪ).

   На-дняхъ я благополучно грѣлся у камина въ редакціонной комнатѣ, когда раздался звонокъ и потребовали меня къ редактору. Я вошелъ. Редакторъ передалъ спокойно нѣсколько телеграммъ разсыльному, сказавъ хмуро: "Немедленно отправить!" -- а затѣмъ обратился ко мнѣ съ слѣдующимъ, неожиданнымъ для меня, распоряженіемъ:
   -- Г. Добродушный Сибирякъ, потрудитесь собраться въ дорогу, мы ѣдемъ съ вами въ Иркутскъ черезъ три дня!
   -- Какъ, г. редакторъ!-- воскликнулъ я,-- мною взятъ билетъ въ оперу, наконецъ, какъ же это такъ вдругъ, а газета, а вы?... Вы ничего не говорили доселѣ?...
   -- Это незачѣмъ было вамъ знать,-- сухо сказалъ редакторъ.-- Потрудитесь сбираться! извините, мнѣ некогда!-- и онъ потянулся опять къ звонку.
   Когда я вышелъ изъ кабинета, я совершенно оторопѣлъ. Хотя я и давно соскучился по нашей родинѣ, но все это вышло какъ-то экспромтомъ. Иное дѣло вѣдь -- мечтать и путешествовать по Сибири въ области фантазіи фельетона, а иное дѣло -- проѣхаться въ 30о и 40о морозы, бррръ! нѣсколько тысячъ верстъ. Однако я такъ свыкся съ обязанностью сибирскаго репортера и въ то же время такъ привыкъ къ рѣшительнымъ дѣйствіямъ нашего редактора, что и минуты *не могъ колебаться. Разница у насъ съ нимъ та, что редакторъ" нашъ, созвавъ что-либо, смотритъ на выполненіе этого, какъ на долгъ, не колеблясь, и осуществляетъ съ большой стремительностью. Я же, поэтъ и мечтатель, люблю порывы въ области чувства, фантазіи, но не въ области холодной дѣйствительности. Шутка сказать, оставить Петербургъ такъ быстро и даже тогда, когда взятъ билетъ въ оперу. Я отправился къ своимъ сотоварищамъ журналистамъ проститься, зная, что успѣю еще набить свой чемоданчикъ дорожной рухлядью. Счастливцы, они будутъ здѣсь въ теплѣ, будутъ на праздникахъ наслаждаться всѣми удовольствіями, ходить въ театры, слушать Фигнера, а я? Въ кибиткѣ, буду слушать вой сибирскаго бурана. И что это вздумалось нашему редактору перебираться? Чудакъ, ей Богу! Когда я сообщилъ моимъ петербургскимъ пріятелямъ вѣсть о переѣздѣ, всѣ изумились и посмотрѣли на меня, не спятилъ ли я съ ума.
   -- Что ты! Да какъ же ты рѣшился? Да знаешь ли, что тебя тамъ ожидаетъ?... Тебя, который такъ ссорился съ Кондратомъ и исправниками?...
   -- Но, позвольте, друзья, я ѣду на родину,-- началъ защищаться я.
   -- Хороша родина бѣлыхъ медвѣдей! Гдѣ волки рыскаютъ по лѣсамъ, гдѣ 40 градусные морозы, гдѣ любой засѣдатель можетъ тебя сглотнуть и сапоги выплюнуть.
   -- Однако... друзья, вы, право, преувеличиваете, у насъ прекрасно!...
   -- Прекрасно то прекрасно,-- думалъ я, выходя, а что какъ въ самомъ дѣлѣ?... Вообще я замѣчалъ,-- когда находишься въ компаніи спиритовъ или людей, вѣрящихъ въ чорта съ хвостомъ, невольно начинаешь прислушиваться къ шорохамъ, вѣрить въ сверхъестественное, и подъ вліяніемъ чужаго настроенія, ожидать, что вотъ-вотъ чортъ выскочитъ изъ чернильницы.
   Точно такъ же и въ другихъ вещахъ. Давно я знаю мою родину, много разъ въ ней ѣзжалъ, даже знаю поэзію зимнихъ ночей съ сѣвернымъ морознымъ небомъ, съ тысячами звѣздъ, роскошными метеорами, видѣлъ я лѣтомъ пашу грандіозную величественную природу, полную дикой красоты, это голубое чудное небо, лѣса, рѣки раздольныя, знаю цѣну нашихъ пышныхъ цвѣтовъ. Можетъ ли это сравниться съ хмурымъ петербургскимъ небомъ, съ этой слякотью на улицѣ, съ гнилымъ моросящимъ дождикомъ, съ этимъ геммороидальнымъ, флюсовымъ и ревматическимъ расположеніемъ духа? И однако, у меня никогда не доставало духу въ извѣстномъ кругу петербуржцевъ все это доказать ясно и убѣдительно.
   Напротивъ, петербургскіе пріятели надо мной брали верхъ, и я начиналъ самъ ощущать страхъ и отъ медвѣдей, и отъ морозовъ,-- такова ужъ сила внушенія.
   Съ одной стороны, я ободрялъ и утѣшалъ себя.-- Боже мой! развѣ впервые рыскать и по тай гамъ, и по горамъ, скакать въ повозкѣ въ морозы. Развѣ все это не извѣстно? Конечно, все это можетъ быть ужасно людямъ, которые далѣе Коломягъ и Ливадіи не ѣздили. Русскій человѣкъ -- удивительный человѣкъ. Скажите французу, что вы ѣдете во внутреннюю Африку или къ полюсу, и онъ воскликнетъ: "Oh, c'est très intéressant, monsieur, c'est très intéressant!" Скажите англичанину, что вы отправляетесь въ Патагонію или Лапландію,-- онъ скажетъ вамъ: "Yes, I have been there".
   Но русскій человѣкъ непремѣнно начнетъ пугать и выдумывать страхи. И это -- дѣти народа, который спокойно, безъ всякой боязни прошелъ до Восточнаго океана, въ Среднюю Азію, въ армячкѣ, съ топорикомъ; дѣти народа, совершившаго величайшіе колонизаціонные подвиги! Мы страшимся ѣхатъ въ удобной кибиткѣ, по готовымъ станціямъ, съ подорожной; а какъ казаки по Журавлѣ да по Серебряной тянулись, какъ лодки на себѣ перетаскивали? Что же, люди мельчаютъ или мы выродились?...
   Впрочемъ, и мужикъ теперь иной. Медвѣдя не боится, герой въ лѣсу, атлетъ, тѣло желѣзное, нервы какъ проволоки, а крикнетъ засѣдатель -- оторопь беретъ. Ну, вотъ и я такой же.
   Словомъ, подъ вліяніемъ внушенныхъ страховъ я началъ придумывать, нельзя ли какъ нибудь перенестись болѣе удобнымъ и скорымъ способомъ. Какъ бы избавиться отъ безконечныхъ ожиданій на станціи, этого роковаго: "нѣтъ-съ лошадей!", безконечнаго подпрыгиванья на ухабахъ и томительныхъ станцій, по которымъ, сдѣлавъ переѣздъ, вы какъ будто не приближаетесь къ цѣли, а чувствуете, что еще безконечное число миль впереди, точно къ неподвижной звѣздѣ приближаетесь, и обречены ѣхать, ѣхать и не доѣхать. Подъ вліяніемъ этихъ ощущеній, даже сладости отдаленнаго, роднаго, теплаго очага какъ-то меркнутъ въ безконечной перспективѣ дали. но какъ же миновать это? Желѣзная дорога до осуществленія далека. Знаю, что отводятъ мѣсто подъ вокзалъ, но что же я съ однимъ вокзаломъ буду дѣлать?
   Развѣ попытаться къ Дмитрію Ивановичу Менделѣеву сходить, не посовѣтуетъ ли онъ мнѣ на воздушномъ шарѣ отправиться, только безъ г. Кованько. Пойду! А вѣдь прелестно, сѣлъ въ корзину, поднялся и понесетъ тебя надъ нашею планетою: ни вольныхъ почтъ г. Михайлова, ни станціоннаго писаря съ ехидной физіономіей, которая доводила г. Алабина до положительнаго свирѣпѣнія, ни рыжебородыхъ пауковъ, ожидающихъ проѣзжающаго, ни засѣдателя, который скачетъ и заставляетъ кибитку частнаго проѣзжающаго сворачивать въ суметъ, изъ котораго послѣ не выкарабкаешься, ни донкихотской войны съ обозниками, взаимнаго обмѣна вѣжливостями, кнутами и подзатыльниками,-- никакихъ этихъ petits embarras.... Несись по волѣ стихій, развѣ на лунѣ перекусить остановишься, да для развлеченія гайдъ-ропъ попробуешь, не закрутили ли 99 узлами.
   Но вотъ бѣда, если въ тайгѣ спустишься да на бродягъ попадешь, или на вашихъ червонныхъ валетовъ,-- тутъ не жди добра. И гайдъ-ропъ не поможетъ. Дадутъ тебѣ карачунъ, да еще твоими документами воспользуются и выдадутъ себя за писателей, "преданныхъ дорогому имъ краю" (въ который ихъ на веревочкѣ привели). Случаи бывали.
   Со всѣми этими мыслями я подходилъ уже къ университету, гдѣ квартируетъ нашъ дорогой землякъ Дмитрій Ивановичъ Менделѣевъ, но здѣсь меня взяло раздумье. Кстати встрѣтилъ земляка химика, который сообщилъ, что Дмитрій Ивановичъ не особенно въ духѣ, а потому я воспользовался случаемъ и отправился домой.
   Едва пришелъ, новое требованіе къ редактору: заготовить фельетонъ!
   -- Но позвольте, г. редакторъ, вѣдь остается ночь,-- говорю,-- я долженъ сбираться!-- Но онъ неумолимъ.
   -- Извольте изготовлять!-- И вотъ я пишу, а въ глазахъ уже мелькаетъ дорога, кибитка, станціи, а тамъ не ставшая еще, бурная, борящаяся со льдомъ А и тара. Борьба этой незамерзающей рѣки съ ледяными оковами напоминаетъ мнѣ какую-то титаническую борьбу въ природѣ моей родины.
   -- Ау! ау! перевозъ давай!-- кричу я. А кругомъ морозецъ играетъ, все закуржевѣло. О Marmore schöne, Marmore kalt!
   Звонокъ... вызываютъ по телефону.-- Что нужно?-- Редакторъ спрашиваетъ: "собрался ли въ дорогу?" -- На поѣздъ! О, Господи! Гдѣ мой чемоданъ, записныя книжки! Припасы купимъ на дорогѣ, ѣдемъ!
   Тогда, читатель, когда ты будешь читать эти строки, добродушный Сибирякъ будетъ уже по дорогѣ въ Сибирь. Отправляясь въ дальнюю, дальнюю дорогу, за 6,000 верстъ, въ глухую зиму, и отдаваясь на волю сибирскимъ вьюгамъ, передъ тѣмъ какъ сѣсть въ кибитку, я посылаю тебѣ послѣдній привѣть. Если ты писателя считаешь за человѣка съ плотью и кровью, съ сердцемъ, дорогими привязанностями, то, конечно, поймешь, что и онъ испытываетъ боль и грусть прощанья съ знакомыми и друзьями,-- и наши бока не желѣзные на жизненной дорогѣ. Прощай, читатель, не поминай лихомъ! Дай Богъ встрѣтиться.

Добродушный Сибирякъ.

   21-го ноября 1887 г.

"Восточное Обозрѣніе", No 47, 1887

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru