Конецъ желѣзнаго пути. Вотъ онъ полу татарскій Оренбургѣ. Здѣсь оканчивается желѣзная дорога и начинается Башкирія и Киргизія съ ея азіатской ѣздой, съ азіатскими. населеніемъ. Смѣсь Азіи и Европы дастъ себя чувствовать во внѣшности города, въ жителяхъ, въ обстановкѣ.
Затѣмъ средь комфортабельной обстановки нѣтъ, нѣтъ да и появится татаринъ. Въ цивилизованномъ Оренбургѣ татаринъ играетъ роль перваго негоціанта, а потому не прочь задавать тонъ цивилизаціи. Съ своей стороны цивилизація воздѣйствовала на татарина. Получилось явленіе оригинальное.
Въ вокзалѣ, гдѣ приходятъ желѣзнодорожные поѣзда съ столичными гостями, у декорированнаго стола, пріѣзжему бросается въ глаза фигура татарина въ тибитейкѣ, бобровой шапкѣ и въ щегольской дохѣ, ичигахъ и зимнихъ калошахъ. Онъ сидитъ, развалясь, и повелѣваетъ буфетомъ; предъ нимъ нѣсколько бутылокъ портера и опорожненная бутылка шампанскаго. Изрѣдка онъ подмигиваетъ проходящему знакомому чиновнику пришедшему на вокзалъ для проводинъ или встрѣчъ. Иванъ Иванычъ, хочешь мала-мала портеръ, говорить онъ татарскимъ акцентомъ. Иванъ Ивановичъ конфузится и приближается. Татаринъ вѣдь милліонеръ.
Въ гостинницѣ другая сцена: нѣсколько пріѣзжающихъ изъ столицы сидятъ вечеромъ въ элегантной гостинницѣ, напоминающей столичную роскошь, бульонъ, консоме cъ гренками, пулярки, котлеты и все пожарскія поглощаются съ аппетитомъ; за столомъ все прилично. Вдругъ, изъ-за растворенной двери изъ гостинной или особаго кабинета, куда безпрестанно проноситъ массу блюдъ и бутылокъ, раздается рѣзкій голосъ выпившаго человѣка, съ наклонностью буянить; въ отвѣть на это послѣдовалъ ровный, холодный металлическій голосъ женщины. Еще пьяная болтовня, потомъ опять всхлипыванье, какія-то мольбы, униженіе, а тамъ приливъ пьянаго хмѣля, и опять ровный, насмѣшливый, металлическій голосъ усмирительницы. Поздно. Блюда выносятся. Шумъ стихъ. Въ это время изъ кабинета по корридору, мимо буфета, на лѣстницу прошли двѣ фигуры: дама закутанная въ бурку и сзади красивый; стройный брюнетъ съ усами, въ изящномъ фракѣ и открытой ширококрахмаленной грудью. Боже мой! Неужели этотъ господинъ рыдалъ, но, повидимому, онъ трезвъ и прошелъ твердо-гордой походкой. Любопытство взяло свое.
-- Человѣки! Кто это такіе прошли.
-- Это актеръ, сударь, съ актрисой -- женой изъ театра.
-- Кто-же это шумѣлъ изъ нихъ и плакалъ.
-- Это сударь не они, это татаринъ Юнуска, богачъ, ихъ пригласилъ: больно влюбленъ въ ахтрису-то...
Такъ вотъ оно что. Я представилъ осанку красивой женщины, ея повелительный голосъ и рядомъ пьянаго Юнуску. Видно, какъ усмирительница звѣрей въ звѣринцѣ, она сдерживала гнѣвъ еіѣ. По чтоже привело эту несчастную артистку и ея мужа сюда къ подножію этой татарской цивилизаціи. Нужда артиста?!...
II.
Мнѣ развернулась любовь Юнуски. Онъ въ театрѣ съ жирнымъ лицомъ, вспотѣвшій, уставился и жадно смотритъ на сцену, гдѣ легкое и нѣжное существо въ треугольной шляпѣ съ перьями, кокетничая и улыбаясь, поетъ страстную и шаловливую арію. Звуки one реточной музыки опьяіныи Юнусцу.
Все ей отдамъ! Бери все, оретъ онъ послѣ спектакля, когда на него, разгоряченнаго буфетомъ и оперой, напяливали пріятели-татары доху.
Въ душѣ Юнуски запылала страсть, но какъ она запылала Это была страсть полудикаря, полуазіата. Здѣсь не было глубокой страсти Оттело, которая подкралась тихими шагами и въ концѣ охватила человѣка до безумія. Здѣсь не было нѣжныхъ руладъ и замираній сердца, робкихъ вздоховъ и трепетныхъ признаній, но страсть несомнѣнно охватила и его: онъ вылъ и плакалъ, возвращаясь изъ театра.
Съ мутными глазами, опухшій Юнусъ выходилъ осматривать отправляющіеся караваны въ Ташкентъ. Эти киргизы, приказчики, татары, верблюды опостылѣли для него. Легкій образъ баядерки и дьявола, и въ тоже время гуріи носился надъ нимъ. Сначала компанія и товарищи удерживали Юнуса отъ знакомства съ труппой и актрисами. Онъ просадить груду денегъ и покажетъ себя дуракомъ. Но Юнусъ сдурѣлъ, онъ становился невыносимъ, гналъ друзей, пересталъ даже имъ давать деньги. Не хочу васъ знать, покажите мнѣ ея кончики пальцевъ, цѣловать буду, собака буду. Алла!! Алла! Надъ Юнусомъ сжалились.
Послѣ театра она была приглашена на ужинъ. но требовалось пригласить и его, т. е. "мужа". Въ черномъ глухомъ платьѣ, блѣдная и гордая, со смѣлымъ взглядомъ, съ изяществомъ въ каждомъ жестѣ, въ поворотѣ головы и въ тоже время насмѣшливая и холодная явилась она предъ Юнусомъ. Это было еще неожиданнѣе дли Юнуса. Это не была баядерка, фривольная танцовщица, пѣвица, кипятящая кровь, готовая къ вакхическому пиру. Это была ледяная красота и сама скромность.
Пораженный Юнусъ конфузился, какъ мальчикъ; онъ угощалъ, лепеталъ безсвязныя вѣжливости и былъ радъ, какъ ребенокъ. Она смѣялась, видя;пою обожателя, молодаго татарина-креза, тихо бѣгавшаго въ своихъ ичигахъ и бешметикѣ. Юнусъ изобрѣталъ, какъ сдѣлать ей подарки; его научили. Бѣдному артисту, другу дѣвицы, онъ самъ навязалъ денегъ въ займы. Теперь стало уже обязательно для нихъ посѣщать ужины Юнуса послѣ театра. И гостинница стала свидѣтельницей Юнусовой любви. Онъ освоился съ артистами, сталъ развязнѣе, но у него закипѣла ревность, ревность азіата. Онъ не мни. быть новымъ Оттело и обдумывать месть. Дездемона вдобавокъ не принадлежала ему. Онъ дѣлалъ ей признаніе, иногда валялся на коврѣ, истерически рыдая, но она смѣялась, голосъ ея былъ ровный, спокойный. Внѣ сцены она была недосягаемое божество.
Въ дикихъ сценахъ отчаянія подъ пьяную руку проявлялась страсть Юнуса, онъ бранился и плакалъ, и молилъ о прощеніи, когда она усмиряла его однимъ взглядомъ. Пропалъ Юнуска, говорили пріятели.
Д. С.
(Окончаній въ слѣдующемъ No).
"Восточное Обозрѣніе", No 12, 1888
ЛЮБОВЬ ЮНУСА
(Разсказъ).
(Окончаніе).
III.
Невесела будничная жизнь провинціальныхъ артистовъ. Бѣдные ремесленники, давно разставшіеся со сценою въ большихъ россійскихъ городахъ, странствуя и блуждая, они перенеслись на окраину и пролагали пути оффенбаховской цивилизацій. Два молодые артиста сошедшіеся, какъ мужъ и жена, жили сначала безмятежно, время проходило только въ борьбѣ съ антрепренерами, въ выговариваніи условіи. Условія, однако, выпадали нелегкія: нужно было играть, пѣть, танцовать до одуренія и истощенія, нужно было угождать и райку и татарской цивилизаціи. Театръ и призваніе стали по-немногу противѣть. Сцена красива изъ креселъ, а артисты всегда стояли сзади декорацій, гдѣ помѣщаются блоки, веревки, доски, метла, известка и проза эта мозолила имъ глаза. Тяжело было также спускаться всякій день съ подмостокъ и изъ "Герцогини Герольдшейнской" превращаться въ швею и штопать собственное трико. Артистка разочаровывалась. Ухаживанья губернскихъ франтовъ ей были противны, дешовые букеты вяли и не соблазняли ея. Небольшія деньги постоянно незамѣтно исчезали, а, между тѣмъ, артистическая жизнь требовала комфорта. Она мирились съ бѣдностью и когда то любила красиваго тенора, но праздникъ любви кончился. Онъ былъ предъ нею не король, не рыцарь, а такой-же жалкій ремесленникъ, какъ и она. Онъ считалъ себя ея господиномъ и требовалъ вѣрности, она" же любнла кокетничать и испытывать силу своей красоты надъ поклонниками.
Иногда у артистовъ выходили размолвки и бурныя сцены, они были очень вспыльчивы. Знакомство съ Юнусомъ очень не нравилось тенору, онъ находилъ его просто унизительнымъ.
-- Послушай, и прошу не принимать этого татарина, говорилъ онъ, мнѣ надоѣло также ѣздить на ужины и смотрѣть на его пьяныя нѣжности.
-- Юнусъ очень добръ для насъ, что-же дѣлать, если онъ татаринъ, вѣдь и Отелло былъ...
-- Пожалуйста, безъ глупостей. Я вышвырну его въ окно. Ты помни, что ты моя...
-- Раба? хотите сказать. Не слишкомъ-ли вы много требуете? И свободная артистка.
-- А вотъ какъ! Негодная! со стола полетѣли чашки и посуда отъ удара разгнѣваннаго тенора.
-- Мнѣ эта ревность надоѣда! сказала она и вышла блѣдная въ свою комнату. Онъ закрылъ глаза рукою и опустился на столъ. Такъ и должно было кончиться., подумалъ онъ.
IV.
Въ головѣ ея работала мысль и зрѣлъ замыселъ. Она думала про себя: -- что такое впереди у насъ? Бѣдность и рабство, мой голосъ пропадаетъ, цвѣтъ лица мой портится, исчезнетъ молодостъ, а тамъ пропавшій голосъ и нищенская сума. Голосъ, голосъ! Мнѣ когда-то говорили, что я его могу обработать, что я могъ стать настоящей артисткой. Моя подруга недавно кончила консерваторіи". Кому я приношу жертвы эти. А первыя артистки? развѣ онѣ пренебрегали деньгами поклонниковъ. Онъ думаетъ, я раба, ошибается: мнѣ нуженъ рабъ. Поѣду въ столицы, испробую голосъ. Ее увлекали мечты, дьяволенокъ набрался въ ея сердце и слушалъ ее.
V.
Жалкій, обезсиленный страстью, полусумасшедшій лежалъ Юнусъ у ея вотъ.
-- Скажи, шепталъ онъ, скажи, звѣзда моя, сердце мое, что тебѣ нужно? возьми все, взгляни ласково. Душа -- адъ моя! Она сидѣла разсѣянная на диванѣ, почти не слушая его мольбы, затѣмъ она встала и выпрямилась.
-- Юнусъ! сказала она гордо, я актриса, но у меня есть жалость. Ты пропащій человѣкъ, ты глупый татаринъ, хочешь я сдѣлаю изъ тебя человѣка, условіе, одно: ты отнынѣ рабъ мой. слушайся меня. Она взяла съ комода опереточный хлыстикъ и помахала имъ въ воздухѣ. Затѣмъ вдругъ, обратившись къ Юнусу, продолжала.
-- Много у тебя денегъ прежде всего?
-- Будетъ деньги у меня пять сотенъ тысячъ.
-- Недурно, ты дашь мнѣ, ну сто тысячъ, это немного и поѣдешь со мною. Куда я тебя повезу, это все равно. Хочешь?
-- Королева, царица, мамочка, гурія, все, все твое. Готовъ съ тобой на конца свѣта!
Она стояла въ гордой позѣ, глаза ея горѣли хищнымъ огнемъ тигрицы.
-- Смотри же, ты-мой рабъ... она подала ему кончики пальцевъ, Юнусъ припалъ къ рукѣ и застылъ.
VI.
Чрезъ три дня тайкомъ вечерамъ артистка, закутанная, пробиралась на вокзалъ желѣзной дороги, въ рукахъ ея былъ только небольшой сакъ-вояжъ. Въ комнатѣ ея осталась трогательная записка другу и небольшой банковый билетъ; кромѣ того, на память она оставила весь свой туалетъ.
Чрезъ нѣсколько дней обнаружилось, что въ этотъ вечеръ неизвѣстно куда изчезъ и Юнуска, оставивъ довѣренность и часть наслѣдства своему брату. Въ городѣ шли всякія предположенія и сыпались остроты.
-- Въ Ташкентъ увезъ ее татаринъ,-- хохотали франты въ Европейской гостинницѣ, запивая скандалъ шампанскимъ. Теноръ былъ въ отчаяніи, онъ хотѣлъ застрѣлиться, но удержался, заключалъ новый контрактъ и примирился съ одиночествомъ тѣмъ болѣе, что ожидалась новая недурная примадонна.
Гдѣ пропалъ Юнуска и артистка -- въ татарскомъ городѣ остались неизвѣстно. Но годъ спустя въ Миланѣ во время лѣта дебютировала въ опереткѣ талантливая артистка, весьма похожая на оренбургскую знакомку; она блистала и производила аффектъ брильянтами. Въ первыхъ рядахъ сидѣлъ красивый брюнетъ, спутникъ артистки; увѣряли, что это былъ богатый молодой турокъ, другіе называли его арабомъ. Никто-бы не узналъ теперь Юнуску, она дала ему лоскъ, онъ говорилъ уже по-французски, они имѣли виллу и ѣздили зимою въ Парижъ. Кто бы подумалъ, что подъ небомъ Италіи сойдется эта пара. А въ татарскомъ городѣ по прежнему въ маленькой гостинной били посуду и полутатарская цивилизація пускала дымъ коромысломъ. Д. С.