Яковлев Н.
Святая простота

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   

СВЯТАЯ ПРОСТОТА.

I.

   Это было очень недавно. Я сидѣлъ съ своимъ другомъ Зайчиковымъ и только что мы намѣревались приступить къ разговору, которымъ прилично заниматься либеральнымъ сонногородцамъ, какъ совершенно неожиданно предъ нами предсталъ нашъ общій знакомый Фіалкинъ.
   Фіалкинъ былъ всегда веселъ, безпеченъ, но, на этотъ разъ, онъ даже превзошелъ самого себя. Его красненькое лицо, обрамленное жиденькими бакенбардами и украшенное большой бородавкой на верхней губѣ, просто сіяло. Маленькіе глазки прыгали и точно смѣялись. Фіалкинъ даже не раскланялся съ нами такъ, какъ онъ раскланивался всегда, сонно склоняя на бокъ свою голову, но какъ-то наспѣхъ кивнулъ намъ, схватилъ меня за руку и повлекъ къ окну, жестомъ пригласивъ Зайчикова слѣдовать за нами.
   Сначала я ничего не понялъ, но понять оказалось очень не трудно. На дворѣ, какъ разъ противъ оконъ, стояла совершенно новенькая, съ иголочки пролетка, запряженная гнѣдой лошадью. Фіалкинъ указалъ намъ на пролетку.
   -- Какова? торжественно возгласилъ онъ и неменѣе торжественнымъ взглядомъ обвелъ меня и Зайчикова.-- Какова! Посмотрите!
   Я чуть было не разсердился, но отъ выраженій гнѣва удержался. По лицу Зайчикова было замѣтно, что и онъ испытывалъ чувство, подобное тому, которое обуревало меня. Мы молчали, но Фіалкинъ не унимался. Онъ ждалъ восторговъ и поперемѣнно кидалъ блаженные взоры то на насъ, то на пролетку.
   -- Ну, за то и цѣна! разсуждалъ онъ.-- Однако, господа, угадайте.
   Конечно, угадывать мы не стали.
   -- Пять сотъ! провозгласилъ Фіалкинъ и многозначительно посмотрѣлъ на насъ, вѣроятно, съ цѣлью узнать, какое дѣйствіе производятъ его слова.-- Да вы на втулки-то посмотрите! а кожа-то... Лайка, просто лайка!
   Отъ кожи онъ перешелъ къ колесамъ, рессорамъ и долго предавался восторгамъ по поводу пролетки. Но такъ какъ мы нетолько не вторили ему, а, напротивъ, изображали изъ себя подобіе истукановъ, то Фіалкинъ смолкъ и отошелъ отъ окна.
   -- Теперь мнѣ ничего не надо, заговорилъ онъ, садясь къ столу и опять окидывая насъ веселымъ взглядомъ.-- Все есть. Только вотъ кучера надо перемѣнить. Этотъ -- дуракъ. Того и гляди, пролетку изломаетъ.
   Онъ нѣсколько разъ черкнулъ спичкой и сталъ было закуривать папироску, но вдругъ о чемъ-то вспомнилъ и быстро бросилъ спичку.
   -- Да нѣтъ, надумался онъ и даже поднялъ вверхъ руку.-- Объ этомъ я и забылъ... Еще цѣпочку съ передвижкой къ часамъ надо (онъ дотронулся до моего колѣнка и какъ-то особенно подмигнулъ). Ну, въ родѣ того, какъ у купца Пастухова, съ брилліантами... Вотъ бы такую...
   Пріобрѣсть передвижку ему до того хотѣлось, что онъ даже на минуту задумался и молча сталъ курить папироску.
   -- Хороша пролетка у Травина, продолжалъ онъ: -- но моя лучше. Вида у той нѣтъ. Какъ вамъ кажется?
   -- Кто ихъ знаетъ, сказалъ я, чтобы отдѣлаться.
   Но Фіалкинъ не отвязался. Онъ началъ сравнивать свою пролетку съ Травинской, пустился въ тонкости и окончательно опротивѣлъ. На наше счастье, онъ о чемъ-то вспомнилъ, посмотрѣлъ на часы и объявилъ, что ему надо ѣхать.
   Стукъ пролетки смолкъ, а мы все еще сидѣли молча. Наконецъ, Зайчиковъ прервалъ молчаніе.
   -- Какова скотина! вскричалъ онъ, злобно тряхнувъ головой Я только развелъ руками и ничего не сказалъ.
   -- Онъ въ пролетку свою влюбился, ему ничего, кромѣ брилліантовой передвижки къ часамъ не надо -- а! продолжалъ мой другъ.
   -- И вы думаете, онъ шутитъ, не унимался Зайчиковъ.-- Нисколько. Вы только на его физіономію посмотрите и сейчасъ убѣдитесь въ томъ, что человѣкъ говоритъ отъ чистаго сердца... Весь сіяетъ... Фу!..
   -- Конечно, не шутитъ.
   -- И этотъ человѣкъ чему-то учился, да гдѣ?.. въ университетѣ! чуть не со слезами началъ опять Зайчиковъ.-- Да, учился когда-то, чему-то учился! повторилъ онъ съ грустью и смолкъ.
   Грустное настроеніе, должно быть, совсѣмъ охватило его. Онъ хлопнулъ себя по бедрамъ, покачалъ съ видомъ сокрушенія головой и опять заходилъ.
   -- Учился, учился, повторялъ онъ по временамъ, точно жалуясь кому-то.-- А теперь пролетка, передвижка...
   Черезъ нѣсколько секундъ, опять онъ остановился противъ меня и посмотрѣлъ на меня, не говоря ни слова.
   -- А вѣдь до такого состоянія дойти грустно. Чтобы въ головѣ ничего, кромѣ передвижекъ... Дѣла никакого живого нѣтъ... Какой онъ докторъ! Такъ шарлатанитъ у купцовъ. Нѣтъ, я бы никому этого не пожелалъ! И знаете мнѣ даже жаль его...
   Онъ махнулъ рукой въ ту сторону, куда уѣхалъ Фіалкинъ и началъ дальше развивать свои мысли.
   -- Развѣ это жизнь! Помню, мнѣ моя нянька говорила, что передъ смертью каждому человѣку предъявляютъ хартію (онъ улыбнулся). На одной сторонѣ хартіи будто-бы написаны добрыя дѣла, на другой злыя, грѣхи... Ну, что предъявятъ Фіалкину, какую хартію?
   Разговоръ пока прекратился. Отъ нечего дѣлать, а барабанилъ по столу, а Зайчиковъ принялся перелистывать какую-то книгу. Впрочемъ, мысль о гнусности Фіалкина должно быть не совсѣмъ оставила его, ибо время отъ времени онъ скорбно покачивалъ головой.
   -- Вы какъ? вдругъ спросилъ онъ, откладывая книгу и откидываясь на спинку кресла.
   Я сталъ сообщать о впечатлѣніи, вынесенномъ мною изъ недавней поѣздки въ свою деревню.
   -- Бѣдность тамъ такая, что не приведи и Богъ, повѣствовалъ я.-- Ѣсть положительно нечего... Ни коровенки, ни лошаденки, а невѣжество... страсть!
   Зайчиковъ тихо качалъ одной ногой, положенной на другую, и тяжело вздыхалъ, слушая меня. Мнѣ стало тоже очень скверно отъ воспоминаній о томъ, что я видѣлъ въ деревнѣ.
   -- Разуты, раздѣты, голодны и такъ, а тутъ еще кулаки, міроѣды... Земля около Одуева одна глина, да и той у мужиковъ чуть не по десятинѣ. Которая получше, къ папенькѣ покойнику по уставной граматѣ отошла... Какъ-то онъ сдѣлалъ такъ не хорошо. Обидѣлъ онъ ихъ, надо правду сказать.
   -- Школы нѣтъ?
   -- Какая школа!
   Зайчиковъ опять сталъ качать ногой и по временамъ пристально смотрѣлъ на меня.
   -- А вотъ что, вдругъ произнесъ онъ:-- вамъ это стыдно, что школы въ Одуевѣ нѣтъ. Взялись бы за это дѣло.
   -- Я и самъ подумывалъ...
   -- Было бы отлично, продолжалъ Зайчиковъ, замѣтно воодушевляясь.-- Вы только подумайте, какое благое дѣло...
   -- Да.
   -- Теперь крестьянинъ ничего не знаетъ, а научите-ка его читать-писать, посмотрите, что будетъ...
   Зайчиковъ долго перечислялъ выгоды просвѣщенія, а я вторилъ ему и понемногу началъ расплываться отъ умиленія, все болѣе и болѣе охватывающаго меня. Сердце мое хорошо билось въ моей груди.
   -- Да намъ съ вами сидѣть сложа руки и смотрѣть на это невѣжество нельзя. Стыдно, заключилъ онъ.-- Возьмите ка, да и устройте школу. Ни пьянства, ни невѣжества, ни грубости, ничего этого не будетъ.
   -- Надо, непремѣнно надо.
   -- Сами за это дѣло и возьмитесь, настаивалъ мой другъ.-- Дѣла у васъ никакого особеннаго нѣтъ, къ городу васъ ничто не привязываетъ... Переѣхали туда, да и учите! Отлично. Буду и я къ вамъ до временамъ пріѣзжать, книги возить...
   Предо мной ужъ совсѣмъ, какъ на яву, стала рисоваться картина того, какъ я буду учить у себя въ Одуевѣ. Предъ моими мысленными очами предстали, какъ живые, Одуевскіе мужики, внимательно читающіе книги, благо времени для чтенія много, вслѣдствіе того, что у мужиковъ земли всего по десятинѣ и обработывать почти нечего. Въ кабакъ ходить они бросили, такъ что цѣловальникъ собирается ужъ прикрыть заведеніе и на чемъ свѣтъ ругаетъ меня. Но эта брань нетолько не сердить меня, но мнѣ отъ нея лестно. Вдругъ, среди этихъ мечтаній, я вспомнилъ кое-что. Иллюзіи разлетѣлись.
   -- Ахъ, вѣдь самому мнѣ переѣхать въ деревню никакъ нельзя, пожалѣлъ я.
   Зайчиковъ удивился.
   -- Это почему? Что вамъ городъ? переѣхали, да и только.
   -- А бабушка? Она привыкла непремѣнно быть тутъ,
   -- Ну, она здѣсь и останется.
   Я отрицательно покачалъ головой.
   -- Нѣтъ, безъ меня, ей будетъ скучно. Привыкла она, чтобы по вечерамъ я съ нею въ карты поигралъ, книжку иногда почиталъ.
   Зайчиковъ крѣпко задумался.
   -- Да, это такъ, согласился онъ послѣ нѣкотораго размышленія.-- А было бы хорошо. Охъ, великое дѣло просвѣщеніе!
   Онъ подошелъ къ окну и нѣсколько времени, о чемъ-то размышляя, глядѣлъ въ него.
   -- Оставить бабушку вамъ, конечно, нельзя, бормоталъ онъ по временамъ. Старуха, привыкла всегда съ вами... А то было бы хорошо. Надо учить... долгъ нашъ! Да и мало ли хорошаго можете вы сдѣлать, вдругъ отнесся онъ ко мнѣ.-- Школа! Да развѣ одна она? Вотъ, напримѣръ, ферму образцовую открыть, раціональное хозяйство завести...
   -- Конечно.
   -- Развѣ у насъ объ "нихъ" кто-нибудь подумаетъ? Какъ же! Я вамъ пересказывалъ, кажется. Недавно, ѣду съ однимъ помѣщикомъ. Мужикъ намъ навстрѣчу съ возомъ. Кучеръ кричитъ ему свернуть, а у мужика лошаденка еле-еле двигается. Что же вы думаете?.. Разсвирѣпѣлъ помѣщикъ, вырвалъ у кучера кнутъ, да нѣсколько разъ по мужику...
   -- Полноте!
   -- Да, хватилъ. Это интиллигенція-то наша! Ну, развѣ этотъ позаботится о "нихъ"... Вы и помѣщика-то этого знаете, прибавилъ онъ, помолчавъ.
   -- Кто?
   -- Дрыгаловъ... Возмутительно. Знаете, я и теперь объ этомъ не могу безъ отвращенія вспомнить.
   Въ самомъ дѣлѣ видно было, что одно воспоминаніе объ этомъ случаѣ возмущало Зайчикова до глубины души. Даже лицо у него стало какое-то особенное, и углы губъ немного задергало.
   -- Всѣ они хороши! сказалъ я, чтобы успокоить моего собесѣдника.
   Онъ только махнулъ рукой.
   -- Посмотрите! вдругъ обратился онъ ко мнѣ, показывая въ окно на улицу.
   Черезъ улицу переходилъ старый дьячекъ Панкратьичъ. Онъ шелъ тихо, сильно, сгорбившись и придерживая одной рукой полу своего длиннаго сюртука.
   -- Вонъ они, прежніе то педагоги! говорилъ между тѣмъ Зайчиковъ съ оттѣнкомъ не то грусти, не то мечтательности.-- Ну, развѣ можно ожидать отъ нихъ чего-нибудь хорошаго?..
   Я унесся мыслью въ тѣ времена, когда Панкратьичъ дѣйствительно былъ однимъ изъ видныхъ педагоговъ въ Сонногородскѣ. Что это были за времена, и чего въ самомъ дѣлѣ можно было ожидать тогда?..
   -- Да! Онъ и самъ кромѣ буки-азъ-ба ничего не знаетъ, раздавался между тѣмъ голосъ моего друга.-- Ему годъ-два нужно было на то, чтобы кое-какъ научить мальчика читать-писать, а теперь это въ нѣсколько уроковъ...
   Панкратьичъ давно перешелъ черезъ улицу и за угломъ противоположнаго дома въ переулкѣ скрылась его высокая сгорбленная фигура, съ широкополой рыжей шляпой и торчащей изъ подъ нея косичкой, а Зайчиковъ все еще развивалъ свои мысли по поводу того, что было прежде, и что стало теперь. Но странно, какъ мнѣ теперь помнится, никакого особеннаго различія между нами и Панкратьичемъ Зайчиковъ не разъискалъ, кромѣ того, что мы можемъ научить читать-писать въ нѣсколько уроковъ, а Панкратьичу надо было для этого годъ...
   Въ пріятныхъ разговорахъ, въ родѣ вышеприведенныхъ, мы извели бы много времени, но Зайчиковъ вспомнилъ, что ему надо еще сегодня ѣхать въ свой округъ осматривать школы и заторопился.
   -- Бѣгу домой. Надо еще газеты прочитать. Интересное теперь время. У насъ война, во Франціи своего рода борьба идетъ. Кто то побѣдить?.. Неужели опять 2 декабря?
   Но только что онъ хотѣлъ идти, какъ раздался звонокъ. Явился нашъ другъ Ушковъ. Въ данный моментъ, онъ представлялъ совершенную противоположность съ нами. Мы были угрюмы, онъ сіялъ восторгомъ и притомъ такъ, что даже вовсе не замѣтилъ нашей угрюмости. Еще снимая пальто, Ушковъ показывалъ намъ какія-то бумаги.
   -- Угадайте! угадайте! кричалъ онъ.
   Но онъ не далъ намъ даже времени на угадываніе и, снявъ пальто, немедленно вручилъ каждому изъ насъ по большому лоскутку бумаги. Мы взглянули въ эти лоскутки и немедленно возликовали. Наше пламенное желаніе было исполнено. Уставъ общества, имѣвшаго цѣлью поощрять юныхъ сонногородцевъ, стремящихся достичь высшихъ предѣловъ просвѣщенія, былъ утвержденъ. Насъ приглашали завтра явиться на первое о5щее собраніе.
   -- Утвержденъ, утвержденъ! кричалъ Ушковъ, трепля насъ по плечамъ и размахивая шляпой.-- Теперь пойдетъ!
   Зайчиковъ чуть не прыгалъ отъ радости, несмотря на свои уже довольно почтенныя лѣта. Я улыбался.
   -- Да, почти нигдѣ нѣтъ такого общества! Превосходно, ура! кричалъ Зайчиковъ.
   

II.

   Хотя мы явились на общее собраніе членовъ новаго общества очень рано, но застали ужъ много народа. Собраніе происходило въ залѣ одного изъ присутственныхъ мѣстъ. Огромный столъ, покрытый зеленымъ сукномъ, стоялъ среди зала и кругомъ весь былъ обставленъ стульями. Ревнители просвѣщенія тѣснились у стола, стояли кучками и ходили по залу.
   Кого только не было. Судьи, прокуроры, чиновники всѣхъ вѣдомствъ, адвокаты, неслужащіе дворяне, дамы... Всѣ тѣ, которые вчера только тѣмъ и занимались, что пили и, веселились всякими способами, сегодня вдругъ возревновали о просвѣщеніи и готовы были положить за него свою душу.
   Само до сихъ поръ сумрачное сонногородское небо, кажется, возрадовалось и прояснилось. Солнечные лучи весело врывались въ залъ и играли на позументѣ, которымъ было обшито сукно, покрывавшее столъ, на мебели, на довольныхъ, горѣвшихъ любовью къ просвѣщенію физіономіяхъ сонногородцевъ. Веселый говоръ несся по залу. На всѣхъ устахъ было одно слово: просвѣщеніе.
   Видя такое множество народа, слыша отовсюду самыя нѣжныя заботы о просвѣщеніи, мы съ Зайчиковымъ переглянулись торжествующимъ взглядомъ.
   Генералъ Лейбинъ былъ въ числѣ ревнителей и разговаривалъ съ однимъ юнымъ сонногородцемъ. Я подошелъ къ нимъ.
   -- Какая прекрасная мысль учредить это общество! привѣтствовалъ меня генералъ и необыкновенно душевно пожалъ мнѣ руку.
   Я не замедлилъ согласиться, а юноша даже осклабился.
   -- Да, прекрасная мысль, продолжалъ Лейбинъ.-- Просвѣщеніе -- великая вещь! Вездѣ, рѣшительно вездѣ... хоть бы на службѣ. Какая карьера!
   Онъ нѣсколько времени говорилъ похвалу просвѣщенію, а мы слушали.
   -- Непремѣнно выберемъ васъ, заключилъ генералъ, обращаясь ко мнѣ.-- Намъ нужны молодыя силы...
   Немного помолчали, а потомъ я освѣдомился, не слыхать ли чего-нибудь на счетъ ревизіи, недавно бывшей въ управляемомъ Лейбинымъ учрежденіи. Генералъ отвѣтилъ отрицательно и вмѣстѣ съ тѣмъ какъ бы грустно. Но юный сонногородецъ вмѣшался въ нашъ разговоръ.
   -- Я видѣлъ вашего ревизора, сказалъ онъ и опять осклабился.-- Иду мимо квартиры, а онъ сидитъ на окнѣ, разсматриваетъ какія-то бумаги и все качаетъ головой.
   Ахъ, зачѣмъ онъ только сказалъ это! Мнѣ стало даже жаль Лейбина. Онъ вдругъ перемѣнился въ лицѣ и глаза его заморгали. Но, странно! Мнѣ показалось, что этотъ трепетъ гораздо больше идетъ къ лицу генералу, чѣмъ тотъ восторгъ, который онъ старался выражать, толкуя о просвѣщеніи.
   -- Вы говорите: смотрѣлъ бумаги и качалъ головой? привскочивъ на мѣстѣ затараторилъ Лейбинъ.
   -- Да, сидитъ на окнѣ, смотритъ бумаги и качаетъ, спокойно отвѣчалъ юноша.
   -- Какія же бумаги? волнуясь, допрашивалъ Лейбинъ.
   -- Бумаги... ну, дѣла, въ печатныхъ обложкахъ, какъ у васъ въ судѣ.
   Генералъ окидывалъ залъ испуганнымъ взглядомъ, но юноша остановился, и Лейбинъ живо оборотился къ нему.
   -- Ну, ну!
   -- Больше ничего... Переворачиваетъ листы и качаетъ головой.
   -- Однако, какъ качаетъ?
   -- Обыкновенно какъ... Вотъ такъ.
   Молодой человѣкъ сдѣлалъ примѣръ того, какъ ревизоръ качалъ головой и, улыбнувшись довольно весело, поправилъ свой галстухъ. Лейбинъ глядѣлъ кругомъ по залѣ, очевидно, отыскивая кого-то глазами.
   Черезъ нѣсколько секундъ онъ ходилъ по залу съ двумя своими сослуживцами и о чемъ-то таинственно сообщалъ имъ, указывая по временамъ на юношу, который, какъ ни въ чемъ не бывало, разсказывалъ мнѣ о вчерашнемъ спектаклѣ.
   Но все-таки юношѣ пришлось еще одинъ разъ выдержать допросъ. Лейбинъ вернулся къ намъ со своими сослуживцами и опять началъ задавать вопросы.
   Я отошелъ. Тотчасъ же мнѣ пришлось наткнуться на одну необыкновенно восторженную даму, Анну Ивановну.
   -- Какая мысль -- это общество! Какая мысль! восклицала она и вся сіяла.
   Такъ какъ у либеральнаго сонногородца душа всегда кипитъ восторгомъ, то и я не замедлилъ распространиться о просвѣщеніи.
   -- Непремѣнно, это ваша мысль! декламировала Анна Ивановновна, закатывая глаза, а потомъ благодарно устремляя ихъ на меня.
   Я поспѣшилъ заявить, что мысль устроить общество принадлежитъ, между прочимъ, важному сонногородцу Крышину.
   -- Онъ то же славный! Всѣ, всѣ, всѣ... славные! Но все равно, прибавила моя собесѣдница:-- вы теперь возьметесь за это дѣло. Я... ахъ, я всѣми силами готова...
   Я въ свою очередь благодарно улыбнулся.
   -- Я буду надоѣдать всѣмъ, просить у всѣхъ, продолжала Анна Ивановна, чуть не поднимая отъ восторга своихъ рукъ къ небу.-- У меня много знакомыхъ. Только не знаю... У насъ такъ мало сочувствуютъ такимъ дѣламъ. Насъ больше интересуетъ другое. Она начала было грустить, но дальнѣйшему разговору помѣшалъ Зайчиковъ, который увлекъ меня въ курильную комнату. Я сообщилъ о страхѣ, обнаруженномъ Лейбинымъ по поводу извѣстій о качавшейся головѣ ревизора. Зайчиковъ и присоединившійся къ намъ Ушковъ выслушали мой разсказъ и презрительно отнеслись къ генералу.
   Пришелъ Крышинъ. Онъ только что явился на собраніе и былъ очень радъ, что не опоздалъ. Цѣлое утро, по его словамъ, онъ хлопоталъ по дѣламъ общества.
   -- Членовъ новыхъ нѣсколько завербовалъ, разсказывалъ онъ.-- Въ банкѣ былъ. Обѣщали часть дивиденда отчислить въ кассу общества. Съ барынями толковалъ. Уговариваю ихъ дать спектакль въ пользу общества... Всѣ сочувствуютъ. Вотъ надо еще о концертѣ кой съ кѣмъ переговорить.
   Онъ наскоро покурилъ и пошелъ въ залъ, мы послѣдовали туда же. Залъ чуть не совсѣмъ былъ полонъ.
   -- Отлично! радовался Крышинъ, осматриваясь блаженнымъ взглядомъ.
   Мы склоняли въ знакъ согласія головы и весело улыбались. А народу все прибывало и прибывало. Дверь подъѣзда поминутно хлопала, впуская новыхъ и новыхъ ревнителей. Крышинъ ушелъ отъ насъ. Видно, что онъ дѣятельно хлопоталъ о концертѣ и горячо разговаривалъ съ дамами, распаляя ихъ ревностью къ просвѣщенію.
   Оглядывая залъ, я просто пришелъ въ изумленіе. Въ числѣ ревнителей оказался даже извѣстный проходимецъ Цвѣточкинъ, котораго я привыкъ видѣть на публичныхъ торгахъ, куда онъ аккуратно являлся всякій разъ и торговался съ единственной цѣлью получить отступное. Зайчиковъ тоже его замѣтилъ. Мнѣ вспомнилась судьба Цвѣточкина.
   -- Цѣловальникомъ недавно вѣдь былъ, имѣньемъ управлялъ, наворовалъ денегъ, а вотъ теперь...
   -- Раньше этого еще лакеемъ былъ, тряхнулъ головой Зайчиковъ.-- Барина, говорятъ, до чиста ограбилъ.
   -- Правда ли?
   -- Вотъ-то! Только стоитъ на него посмотрѣть.
   Дѣйствительно, нужно было только взглянуть на физіономію Цвѣточкина и ужь не сомнѣваться въ томъ, что онъ можетъ сдѣлать все. И теперь его глаза такъ и бѣгали по залу, какъ будто высматривая, нельзя ли чѣмъ-нибудь поживиться.
   -- А теперь поощряетъ просвѣщеніе, замѣтилъ я.
   Зайчиковъ улыбнулся. Цвѣточкинъ увидалъ насъ и направился въ нашу сторону.
   -- И вы здѣсь? привѣтствовалъ его мой другъ.
   Цвѣточкинъ пожалъ намъ руку и, почтительно изгибаясь, хихикалъ какимъ-то особеннымъ, гаденькимъ смѣхомъ.
   -- Какъ же, нельзя же-съ, отвѣтилъ они на слова Зайчикова.
   -- Отлично, отлично! одобрялъ тотъ.-- Чѣмъ больше членовъ, тѣмъ лучше.
   Цвѣточкинъ сталъ перебирать длинную, висѣвшую у него черезъ шею цѣпочку, причемъ сверкалъ на солнцѣ большими перстнями, украшавшими его пальцы.
   -- Я бы и не зналъ, докладывалъ онъ, умильно улыбаясь и повременамъ продолжая хихикать.-- Да вчера былъ по дѣлу у Ивана Сергѣича... Они мнѣ и сказали, просили непремѣнно saписаться.
   -- Это Крышинъ?
   -- Да-съ, Крышинъ, Иванъ Сергѣичъ.
   Зайчиковъ взглянулъ на меня такъ, что въ глазахъ его я тотчасъ же прочелъ восторгъ и удивленіе передъ Крышинымъ, а этотъ послѣдній продолжалъ хлопотать, переходя отъ одной барыни къ другой. Немного погодя, онъ суетливо пробѣжалъ мимо насъ.
   -- Все устроилъ. И концертъ, и спектакль будутъ. Еще балъ дать обѣщали, весело сообщилъ онъ.
   Къ намъ подошли два землевладѣльца и черезъ нѣсколько времени въ нашей группѣ уже шелъ разговоръ о просвѣщеніи. Хотя землевладѣльцы не отрицали того, что просвѣщеніе полезно, но Зайчиковъ счелъ своимъ долгомъ какъ нельзя болѣе уяснить имъ этотъ вопросъ.
   -- Вамъ, господа, надо непремѣнно помочь этому хорошему дѣлу, доказывалъ онъ.-- Образованные люди нужны вездѣ, на всѣхъ поприщахъ. Вотъ хоть бы ученые агрономы... Недокуда же намъ разныхъ нѣмцевъ выписывать!
   Землевладѣльцы согласились въ одинъ голосъ.
   -- Вы посмотрите-ка, какъ дѣла Шалькова пошли! продолжалъ мой другъ.
   -- Петра Петровича? почтительно освѣдомился Цвѣточкинъ и послѣ утвердительнаго отвѣта вполнѣ согласился съ Зайчиковымъ.
   -- А, между тѣмъ, имѣніе никакого почти дохода не давало, разъяснялъ послѣдній.-- Теперь часть долга уплатилъ. А отчего? Новый управляющій. Самъ Шальковъ ничего въ хозяйствѣ не смыслитъ, да ему и не до того.
   -- Ему бы только въ карты, направо, налѣво, вставилъ одинъ изъ земцовъ и сдѣлалъ пояснительный жестъ рукой.-- Недавно много проигралъ; говорятъ, семь тысячъ, таинственно прибавилъ онъ.
   -- Да, Шалькову теперь хорошо, заговорилъ другой земецъ.-- Только поглядите, провертитъ онъ и это имѣніе. Ужъ два пропустилъ. Вонъ какія оранжереи заводитъ, какіе пиры задаетъ, какая у него охота! То ли теперь время!
   -- И все-таки, еслибы побольше такихъ управляющихъ, какъ Павелъ Иванычъ, фантазировалъ Зайчиковъ:-- хорошо бы! Какъ бы народное хозяйство процвѣло!
   Немного помолчали.
   -- Видѣлъ я недавно Павла Иваныча, началъ Цвѣточкинъ.-- Кажется, нездоровы.
   -- Такъ, хандритъ, объяснилъ мой другъ.
   -- Что такъ? Или надоѣло? засмѣялся одинъ изъ земцовъ.-- Обидно видно, что онъ трудится, а Шальковъ только въ карточки поигрываетъ...
   Помолчавъ немного, землевладѣлецъ слегка вздохнулъ и вслѣдъ затѣмъ опять объявилъ, что просвѣщеніе великое дѣло. Этимъ онъ положилъ основаніе къ дальнѣйшимъ разсужденіямъ.
   -- Образованному вездѣ дорога открыта, добавилъ другой земецъ.
   -- Учиться только ныньче долго, пожаловался Цвѣточкинъ.-- Эта латынь, греческій...
   -- Зато хорошо потомъ, остановилъ его земецъ.-- Капитала не надо оставлять дѣтямъ, а только дать образованіе...
   -- Конечно, весело согласился Зайчиковъ и одобрительно посмотрѣлъ на всѣхъ насъ.
   Цвѣточкинъ, наведенный, вѣроятно, на новыя мысли упоминаніемъ о капиталѣ, вдругъ сообщилъ какую-то страстность нашему разговору.
   -- Дѣйствительно, никакого капитала не надо, воскликнулъ онъ.-- Что капиталъ! Образованіе лучше. Вонъ недавно отсюда уѣхалъ инженеръ Эспаньёлкинъ. Пятнадцать тысячъ въ годъ съ желѣзной дороги одного жалованья взялъ, да шестьдесять неустойки, если раньше четырехъ лѣтъ откажутъ. Контрактъ заключилъ!
   Хотя этотъ фактъ былъ всѣмъ извѣстенъ, но все таки, при такомъ неопровержимомъ доказательствѣ важности просвѣщенія, глаза у всѣхъ заблистали.
   -- А отчего? продолжалъ Цвѣточкинъ, плотоядно глядя на насъ.-- Инженеръ, образованъ -- отъ этого! Развѣ намъ когда-нибудь этакъ... придется?
   Онъ вдругъ замолчалъ, точно обрѣзалъ и началъ судорожно вертѣть перстень на своемъ указательномъ пальцѣ. Нѣсколько секундъ царило молчаніе. Только и слышно было порывистое дыханіе Цвѣточкина.
   -- Контрактъ! а вдругъ его какъ-нибудь въ первый же годъ нарушатъ! точно не своимъ голосомъ вскрикнулъ онъ и ужъ совсѣмъ заворочалъ глазами.
   -- Сразу себя обезпечитъ! вырвалось у одного земца.
   -- Съ одного раза на всю жизнь! точно подчеркнулъ другой.
   -- Да развѣ одни инженеры, задыхался Цвѣточкинъ.-- А адвокаты!
   Землевладѣльцы вразъ махнули рукой.
   -- О нихъ нечего и говорить, вымолвилъ одинъ.-- Вонъ Плевако!.. По сту тысячъ хватаетъ.
   -- Одинъ ли онъ... Лохвицкій! дерутъ со всякаго!
   -- А доктора! Двѣсти рублей визитъ.
   Начался самый восторженный панегирикъ просвѣщенію. Передъ этимъ панегирикомъ мои и Зайчикова ликованія и умиленія не стоили ничего. Мы мямлили, распускали слюни, а здѣсь, въ этой похвальной пѣснѣ, человѣкъ участвовалъ всѣмъ своимъ существомъ. Мы стушевались. Цвѣточкинъ и землевладѣльцы принялись кричать, махать руками, чуть не наскакивали одинъ на другого, стараясь выставить самыя рельефныя доказательства того, насколько просвѣщеніе полезно. Куши, имена такъ и сыпались изъ ихъ устъ.
   Звонокъ, раздавшійся въ залѣ, прервалъ нашу бесѣду. Цвѣточкинъ и землевладѣльцы смолкли, но успокоились не вдругъ. Они были сильно взволнованы и продолжали нѣсколько времени звѣрообразно смотрѣть другъ на друга разгорѣвшимися глазами.
   Я и Зайчиковъ бросились къ столу, куда со всѣхъ сторонъ спѣшили другіе ревнители просвѣщенія. Когда шумъ отъ передвиганія стульевъ смолкъ, кто-то нѣсколько секундъ говорилъ тоже похвалу просвѣщенію, а затѣмъ насъ пригласили выбирать членовъ совѣта, имѣющаго управлять дѣлами общества.
   На столѣ лежали карандаши, бумага. Способъ избранія былъ двойной: сначала по запискамъ, затѣмъ баллотировка тѣхъ, кто по запискамъ получилъ большее числа голосовъ.
   Всѣ принялись писать. Но процедура была слишкомъ длинна и скоро надоѣла. Послышались голоса недовольныхъ.
   -- Что въ самомъ дѣлѣ! Точно мы членовъ парламента выбираемъ! говорилъ кто-то подлѣ меня.
   Но Зайчиковъ, усердно обдумывавшій, кого ему записать въ члены совѣта, сердился на то, что ему мѣшали.
   -- Такъ въ уставѣ, обернулся онъ.
   -- Ну, что уставъ! продолжалъ недовольный.-- Выбрать кого-нибудь, да и только. Не все ли равно!
   Наконецъ, записки были готовы и собраны. По повѣркѣ ихъ оказалось, что наибольшее число голосовъ получилъ Крышинъ. У Лейбина оказалось тоже много сторонниковъ. Онъ былъ польщенъ этимъ и довольный расхаживалъ по залу. Зайчиковъ и я особенно радовались несомнѣнному избранію Крышина, а онъ и теперь еще не унимался хлопотать, подбивая барынь на какіе-то новые подвиги.
   Въ залѣ опять поднялся говоръ; принесли ящики, началась баллотировка. Первый на очереди былъ Крышинъ. Ревнители одинъ за другимъ потянулись къ ящикамъ. Я положилъ свой шаръ и ушелъ курить. Вдругъ въ курильную влетѣлъ Зайчиковъ. На немъ не было лица. Сердито онъ не отвелъ, а какъ-то отдернулъ меня въ сторону.
   -- Крышина забаллотировали, зашепталъ онъ.
   Я удивился, а глаза Зайчикова такъ и метали молніи.
   -- Ну, что это такое! продолжалъ онъ нашептывать.-- Подать за него столько голосовъ по запискамъ, и вдругъ... Не понимаю... Это какая-то интрига! Непремѣнно интрига!;
   Пошли въ залъ. Баллотировался Лейбинъ. Крышинъ сидѣлъ въ сторонѣ, уже не хлопоталъ и, замѣтно, былъ пораженъ. Мы положили свои шары и опять ушли въ курильную.
   Вдругъ курильная огласилась веселымъ хохотомъ. Изъ зала сразу привалило много народа. Всѣ были необыкновенно веселы и заливались смѣхомъ.
   -- Удружили! подмигнулъ мнѣ кто-то.
   -- Что такое?
   -- Лейбину только пять бѣлыхъ, а по запискамъ чуть ли у кего было не больше всѣхъ. Ха, ха!
   Хохотъ усилился.
   -- Ужасно недоволенъ. Подите, посмотрите, предложилъ мнѣ сообщившій о пораженіи генерала.
   Многіе пошли смотрѣть на Лейбина. Зайчиковъ тоже ушелъ, но, конечно, не затѣмъ, чтрбы потѣшаться надъ генераломъ. Мой другъ не могъ выносить смѣха, господствовавшаго въ курильной. Все это коробило его. Я пошелъ за нимъ.
   Баллотировка шла своимъ чередомъ. Крышинъ, по прежнему, держался въ сторонѣ и былъ сумраченъ до-нельзя. На Лейбина пораженіе подѣйствовало тоже сильно. Онъ старался показать, что ему все равно и, разговаривая съ кѣмъ-то, ходилъ по залу, но по безпрестанному морганію глазъ и подергиванію всего тѣла видно было, что на душѣ у него не хорошо.
   Наконецъ, баллотировка кончилась. Зайчикова немного утѣшило то, что я попалъ въ члены совѣта. Кромѣ меня, выбранными оказались двѣ дамы, въ томъ числѣ восторженная Анна Ивановна, а также два нашихъ пріятеля: Петровъ и Карповъ. Всѣ мы горѣли желаніемъ немедленно приступить къ дѣлу и порѣшили завтра же собраться и разсмотрѣть нѣкоторыя просьбы. Анна Ивановна горячо пожала мнѣ руку.
   -- Какъ я рада, что мы съ вами! объявила она, мгновенно восторгаясь.
   Ревнители расходились. Я тоже собирался идти и стоялъ на лѣстницѣ. Ко мнѣ подошелъ Лейбинъ. Онъ, по прежнему, ежесекундно моргалъ глазами и, весь подергиваясь, началъ торопливо шарить въ боковомъ карманѣ своего сюртука. Чего-то онъ искалъ, но не находилъ. Наконецъ, усилія его увѣнчались успѣхомъ. Онъ держалъ въ рукѣ пятирублевую бумажку. Вѣроятно, онъ заранѣе приготовилъ ее и положилъ въ боковой карманъ.
   -- Я, обратился онъ ко мнѣ:-- вношу слѣдующія съ меня въ общество деньги, но больше членомъ его не состою.
   Онъ произнесъ эти слова церемонно и, съ достоинствомъ позвавъ мнѣ руку, удалился. Я взялъ пятирублевку и, самъ не зная почему, держалъ ее на виду, смотря вслѣдъ уходившему Лейбину. Многіе сонногородцы, проходя мимо, улыбались и даже подмигивали на удалявшагося генерала.
   Его догналъ Крышинъ. Между ними начался оживленный разговоръ. О чемъ они говорили, въ подробностяхъ мнѣ было не слышно. Впрочемъ, догадаться нетрудно. Лейбинъ необыкновенно энергично доказывалъ что-то Крышину, упоминалъ часто объ оскорбленіи и, пожимая плечами, спрашивалъ, можно ли было чего-то ожидать. Нѣсколько секундъ тянулась между ними бесѣда, потомъ Крышинъ тоже подошелъ ко мнѣ и тоже вручилъ пятирублевку.
   -- Это мои деньги, сказалъ онъ, и увы! теперь на его лицѣ уже не читалось прежняго умиленія передъ просвѣщеніемъ.-- Больше членомъ общества состоять не желаю и прошу исключить меня изъ списка.
   Я вспомнилъ о томъ, какъ онъ хлопоталъ, чего могло ожидать отъ него общество, хотѣлъ было что-то сказать, но едва началъ, какъ Крышинъ жестомъ, недопускающимъ возраженій, остановилъ меня и также церемонно, какъ Лейбинъ, пожавъ мнѣ руку, удалился.
   Онъ присоединился къ генералу, и они опять заговорили, спускаясь съ лѣстницы.
   -- А я было для нихъ... концерты, спектакли! объяснялъ Крышинъ.-- Нѣтъ, еще рыломъ не вышли...
   -- Конечно, конечно, тараторилъ Лейбинъ.
   Зайчиковъ былъ недалеко отъ меня и видѣлъ все. Мы пошли домой... Онъ былъ суровъ еще больше прежняго и про себя ругалъ тѣхъ, кто лишилъ просвѣщеніе такого великаго ревнителя, какъ Крышинъ.
   

III.

   А мы все-таки ликовали, получивши возможность поощрять просвѣщеніе. Но это было тогда, въ дни блаженнаго легкомыслія. Теперь я нетолько не ликую, когда узнаю, что либеральные сонногородцы начинаютъ поощрять просвѣщеніе, но часто скорблю и испытываю страхъ за будущее. Иначе и быть не можетъ. Я очень хорошо знаю, что просвѣщенія сонногородцамъ ни въ какомъ случаѣ не поощрить ужь по одному тому, что самое понятіе о просвѣщеніи у нихъ какое-то смутное. Мало того, я боюсь, что изъ этого поощренія получится какая-нибудь первосортная пакость.
   Въ самомъ дѣлѣ, что такое просвѣщеніе?
   Цвѣточкинъ, по ограбленіи своего барина, сдѣлавшійся ревнителемъ просвѣщенія, обладалъ, по крайней мѣрѣ, строго опредѣленнымъ воззрѣніемъ на этотъ предметъ и, не стѣсняясь, его высказывалъ. Онъ предпочиталъ то просвѣщеніе, которымъ обладалъ инженеръ Эспаньёлкинъ и благодаря которому, онъ, Эспаньёлкинъ, рвалъ съ желѣзной дороги ежегодно по пятнадцати тысячъ, а при благопріятномъ стеченіи обстоятельствъ могъ сорвать и всѣ шестьдесятъ и потомъ опять рвать, рвать и рвать въ какомъ-нибудь другомъ мѣстѣ. Цвѣточкинъ очень хорошо, такъ сказать, всѣмъ существомъ своимъ понималъ прелести такого просвѣщенія ("Сразу шестьдесятъ, а потомъ опять!"). Потому онъ, всякій разъ когда заходила рѣчь объ Эспаньёлкинѣ, дрожалъ и начиналъ ляскать зубами. Несомнѣнно о такомъ именно, а не инакомъ просвѣщеніи Цвѣточкинъ вздыхалъ, когда говорилъ, что ему пришлось учиться на мѣдныя деньги.
   -- Какое наше ученье, жаловался онъ.-- Ахъ, еслибы да мнѣ настоящее образованіе...
   Дѣйствительно, что было бы тогда? Если и не просвѣщенный свѣтомъ науки онъ дошелъ до такого благосостоянія, что въ иныя минуты все-таки признавалъ, что "теперь, слава Богу, жить можно", то что бы было, получи онъ, Цвѣточкинъ, "настоящее" образованіе? Для меня одно не подлежитъ сомнѣнію, что въ такомъ случаѣ Эспаньёлкинъ едвали бы былъ въ состояніи соперничать съ Цвѣточкинымъ.
   Мы, либеральные сонногородцы, не имѣли такого строго опредѣленнаго воззрѣнія на просвѣщеніе. Что же мы разумѣли подъ этимъ понятіемъ?-- я и самъ не знаю. Знаю только, что всякій разъ, когда заходила о немъ рѣчь, мы распускали слюни, млѣли и желали ему процвѣтанія. Разъ, когда я, не помню вслѣдствіе чего именно, задалъ Зайчикову вопросъ о томъ, что такое просвѣщеніе, онъ только удивленно посмотрѣлъ на меня. Сначала онъ подумалъ, что я шучу, но, видя, что я говорю совершенно серьёзно, разсердился.
   -- Что такое просвѣщеніе! воскликнулъ онъ, схватывая перо поднося его къ моему носу.-- Что такое перо? что такое бумага?... Охота вамъ языкъ чесать! заключилъ онъ, укоризненно покачавъ головой, и величественно замолкъ.
   Конечно, мой другъ уклонялся отъ подобнаго рода разговоровъ единственно потому, что, по его мнѣнію, слишкомъ глупо было говорить о такихъ вполнѣ извѣстныхъ предметахъ. Однако, нѣсколько разъ во время нашихъ млѣній и восторговъ онъ высказывался, для чего намъ потребно просвѣщеніе.
   -- Людей намъ хорошихъ надо побольше, мечталъ онъ: -- съ твердыми убѣжденіями, съ честными стремленіями. Ахъ, еслибы наше "общество для поощренія просвѣщенія" пошло!... Людей съ убѣжденіями и стремленіями побольше!
   Несомнѣнно, даже и теперь въ Сонногородскѣ просвѣщенныхъ людей много. Мы нетолько не отрицали, но вполнѣ признавали это. Хотя бы тотъ же Эспаньёлкинъ... Конечно, онъ просвѣщенъ. Но главное доказательство присущаго ему просвѣщенія мы видѣли вовсе не въ томъ, что онъ рвалъ очень хорошіе куски. По нашему, онъ былъ просвѣщенъ потому во-первыхъ, что у него былъ документъ, который свидѣтельствовалъ объ этомъ. Кромѣ того, онъ былъ просвѣщенъ, ибо могъ говорить о разныхъ высокихъ матеріяхъ и читалъ хорошія книги. Но не радъ просвѣщеніемъ Эспаньёлкина мы не преклонялись такъ, какъ преклонялся Цвѣточкинъ. Въ нашихъ глазахъ, одинаково съ Эспаньёлкинымъ были просвѣщены и прочіе сонногородскіе инженеры, хотя рвать огромные куски имъ еще не подошло случая. Просвѣщены были также чиновники и другихъ вѣдомствъ какъ напримѣръ Коровкинъ, который самъ себя считалъ и всѣ его признавали за литератора и даже за ученаго, ибо онъ составилъ и нэдалъ сборникъ, имѣвшій руководить курьеровъ и сторожей присутственныхъ мѣстъ при исполненіи служебныхъ обязанностей...
   Однако, всѣми этими людьми мы были недовольны, а Зайчиковъ подчасъ даже горько жаловался на нихъ. Въ ихъ просвѣщеніи чего то недоставало... чего именно? Жалобы Зайчикова, формулировались иногда слѣдующимъ образомъ:
   -- Ну, что Эспаньёлкинъ! говорилъ мой другъ.-- Конечно, онъ образованъ, и можно сказать ученъ. Постоянно надъ книгами сидитъ, въ Америку съ научной цѣлью ѣздилъ. А сталъ я ему недавно говоритъ о той фермѣ, которую вы намѣрены открыть въ Одуевѣ -- слушалъ, но сейчасъ видно, только изъ одного приличія. Когда то были стремленія, убѣжденія... гдѣ они?
   У Эспаньёлкина не было стремленія облагодѣтельствовать родъ человѣческій, а Зайчиковъ именно желалъ людей съ такими стремленіями и твердыми убѣжденіями.
   Но я положительно не понимаю, для чего намъ были такіе люди и какъ бы они стали жить въ Сонногородскѣ, по рецепту Зайчикова. Не понимаю я этого, потому что мнѣ припоминается немало случаевъ, которые никакъ не вяжутся съ отличными отъ сонногородскихъ убѣжденіями. Возьмемъ изъ этихъ случаевъ самый простой.
   -- Что это вы? съ ужасомъ восклицалъ однажды Зайчиковъ, видя, что одна изъ нашихъ знакомыхъ вдругъ взяла да обрѣзала свои волосы.
   -- Такъ удобнѣе, отвѣчала та и, ничего не подозрѣвая, весело потряхивала своей головой.
   Зайчиковъ, какъ помню, чуть не воздѣвалъ къ небу свои руки.
   -- Къ чему, къ чему! Что станутъ говорить о васъ!
   -- Пусть говорятъ.
   -- Ахъ, Боже мой, зачѣмъ осложнять жизнь! Послушайтесь меня, пожалуйста, ласково начиналъ упрашивать онъ:-- надѣньте шиньонъ. Вы вѣдь идете къ директору просить о мѣстѣ учительницы. Право, надѣньте.
   -- Да вѣдь прическа -- пустяки!
   -- Конечно, пустяки. Развѣ я этого не знаю. А вотъ другіе не такъ думаютъ, не такъ смотрятъ. Зачѣмъ вооружать противъ себя, зачѣмъ создавать осложненія!
   Говорю, я взялъ простой и часто повторявшійся случай. Если подобнаго рода разговоры происходили по поводу волосъ, то чего же можно было ожидать по другимъ гораздо болѣе важнымъ вопросамъ. Конечно, въ послѣднемъ случаѣ, осложненіе, по мнѣнію самого Зайчикова, было еще возможнѣе. Въ тѣхъ случаяхъ, когда чьи либо убѣжденія не подходили къ сонногородскимъ, надо было тоже принимать свои мѣры, лицемѣрить, лгать, подличать и избѣгать всякими способами осложненій. Къ чему, въ такомъ случаѣ, какія нибудь особенныя убѣжденія и могъ ли человѣкъ, обладавшій ими, жить по рецепту моего друга?
   Изъ всѣхъ либеральныхъ сонвогородцевъ особеннымъ почтеніемъ пользовался у Зайчикова Павелъ Иванычъ, тотъ самый, который управлялъ имѣніемъ Шалькова.
   -- Вотъ человѣкъ! говорилъ о немъ мой другъ.-- Фантазій у него нѣтъ... Дѣлаетъ свое дѣло, не большое, да настоящее дѣло.
   Разъ кто-то засмѣялся во время этихъ восхваленій. Зайчикову показалось, что смѣются надъ превозносимымъ имъ "настоящимъ дѣломъ", и онъ началъ говорить особенно сильно, подчёркивая свои слова.
   -- Да, настоящее дѣло. Оно не велико, да лучше чѣмъ какія-нибудь фантазіи. Посмотрите-ка, какъ онъ устроилъ теперь Шалькову имѣніе.
   Пошли перечисленія доблестей Павла Иваныча, въ концѣ которыхъ оказывалось, что, благодаря трудамъ своего ученаго управляющаго, Шальковъ игралъ и кутилъ на пропалую, и недавно задумалъ воздвигнуть въ Сонногородскѣ чуть не палаццо.
   Однимъ словомъ, Павелъ Иванычъ былъ настоящій человѣкъ, и вотъ еслибы такими людьми намъ удалось, при помощи просвѣщенія, населить Сонногородскую Губернію, то, конечно, благоденствіе не замедлило бы разлиться по всѣмъ ея градамъ и весямъ. Всякій изъ этихъ людей непремѣнно бы занимался какимъ нибудь "настоящимъ" дѣломъ. Одни бы управляли имѣніями Шальковыхъ, другіе бы строили палаццо Шальковымъ, третьи заботились объ ихъ здоровьи, объ ихъ безопасности и т. д. Въ свободное отъ прямыхъ обязанностей время, всѣ эти трудящіяся на пользу и удовольствіе Шальковыхъ лица разсуждали бы о фермахъ, школахъ и даже заводили бы ихъ въ имѣніяхъ своихъ принципаловъ. Объ осложненіяхъ, конечно, не поднималось бы и рѣчи.
   Конечно, мой другъ прямо не высказывалъ этого, но несомнѣнно, что при помощи просвѣщенія онъ желалъ дойти до такого положенія дѣлъ. Можно было имѣть какія угодно убѣжденія, но, памятуя изрѣченіе: "съ волками жить по волчьи выть", слѣдовало эти убѣжденія имѣть про себя, если они грозятъ опасностью осложненій.
   Но какъ бы мы глубоко ни вѣрили въ несомнѣнныя достоинства Павла Иваныча, я думаю намъ все-таки не пришлось бы населить Сонногородскую Губернію исключительно людьми его типа. Конечно, благодаря нашему поощренію, Павловъ Иванычей явилось бы больше, чѣмъ теперь, и дѣла Шальковыхъ процвѣли бы такъ, что въ нашемъ клубѣ столы постоянно были бы покрыты горами кредитокъ... Да, все это несомнѣнно бы случилось, ибо развести многое множество Павловъ Иванычей -- это тоже самое, что сказать Шальковымъ: "пейте, ѣшьте, веселитесь" и доставить имъ средства для выполненія этой программы.
   Помню, я летѣлъ на засѣданіе совѣта въ полномъ восторгѣ. Но, прохода мимо дома моего сотрудника по части просвѣщенія, Карпова, я былъ непріятно пораженъ тѣмъ, что онъ нетолько не спѣшилъ исполнить свой долгъ, но въ открытое окно слышно было, что онъ необыкновенно энергично доказывалъ что то относительно короля самъ-другъ.
   Взглянувъ въ окно съ тротуара, я увидалъ, что Карповъ вмѣстѣ съ нѣкоторыми изъ сонногородцевъ былъ погруженъ въ карты.
   -- Идемте, пригласилъ я его, объяснивъ, что насъ, вѣроятно, ужъ дожидаются.
   -- Некогда. Куда а пойду? Видите (онъ указалъ на столъ и своихъ партнеровъ).
   -- Однако, какъ же... безъ васъ...
   -- Экая бѣда! возгласилъ Карповъ.-- Судебное засѣданіе что ли какое. Порѣшите какъ нибудь безъ меня. Я потомъ подпишу. Все равно.
   -- Неловко.
   -- Полноте, махнулъ рукой Карповъ и началъ сдавать карты.-- Вы, пожалуйста, и потомъ никогда меня не дожидайтесь.
   Пришлось идти одному къ Аннѣ Ивановнѣ, гдѣ было предположено собраться. Прочіе члены были на лицо. Анна Ивановна восторженно порхала по комнатамъ и радостно привѣтствовала меня.
   -- Еще десять членовъ завербовала, объявила она.-- Только не повѣрите, какъ это трудно. Ахъ, мы совсѣмъ не о томъ думаемъ!..
   -- Александръ Александровичъ рубль сдачи сегодня потребовалъ, присовокупила другой членъ-дама, Юлія Николаевна:-- шести рублей подписать не могъ.
   -- Такой-то богачъ! На что-нибудь другое мы денегъ не жалѣемъ, многозначительно замѣтила хозяйка и опустилась было въ кресло, но умолкла не на долго.-- Слышали? вдругъ заговорила она.-- Это ужасно!
   Оказалось, что относительно нашего общества уже явились въ городѣ разныя сплетни. Наше избраніе объясняли разными интригами и обвиняли насъ въ разныхъ предосудительныхъ дѣйствіяхъ для этого. Слухи эти распускались Крышинымъ и Лейбовымъ. При этомъ оказалось, что послѣдній очень недоволенъ, если кто-либо изъ его сослуживцевъ вступалъ въ члены общества.
   -- Впрочемъ, Богъ съ ними, какъ-то всепрощающе махнула рукой Анна Ивановна въ заключеніе своего разсказа.-- Пора начинать.
   Въ сосѣдней комнатѣ все было приготовлено для засѣданія. Къ большому столу придвинуто нѣсколько креселъ. На столѣ разложены перья, бумага, поставлены чернильницы. Перешли въ эту комнату и усѣлись. Лицо Анны Ивановны приняло серьёзное выраженіе. Юлія Николаевна тоже задумалась.
   Хотѣли было немедленно приступить въ разсмотрѣнію поступившихъ въ общество прошеній, но вдругъ вспомнили, что еще не избрали предсѣдателя. Занялись этимъ. Предсѣдательство единогласно было предложено Аннѣ Ивановнѣ, но она энергически отказалась, заявивъ, что никакихъ отличій не ищетъ.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, господа, благодарю васъ, говорила она.-- Я желаю быть послѣдней между вами. И такъ ужъ говорятъ...
   Мы попробовали упрашивать, но Анна Ивановна стояла на своемъ.
   -- Не просите. Я и такъ готова хлопотать для общества. Пожалуйста. Вотъ Юлія Николаевна принимаетъ такое участіе... Будемъ просить ее.
   Юлія Николаевна тоже отказалась. Послѣ долгихъ разсужденій я упрашиванія, избрали Петрова.
   Приступили къ дѣлу.
   -- А! Пыхачевъ! обрадовался я. Дѣйствительно, несмотря на торжественность минуты, мнѣ стало чуть не смѣшно, когда я узналъ, что поощрить надо было не кого иного, какъ хорошо извѣстнаго мнѣ Пыхачева.
   -- Вы его знаете? весело отнеслась ко мнѣ Анна Ивановна.
   -- Еще бы!
   -- Какой прекрасный молодой человѣкъ!
   Я засмѣялся.
   -- Что вы? спросила Анна Ивановна.
   -- Ну, полноте! Какой же онъ прекрасный! Знаете, господа, отнесся я ко всѣмъ членамъ, продолжая смѣяться.-- Пыхачевъ всѣ науки называетъ почему-то философіей и находитъ, что набивать, ими голову глупо. По его словамъ, ему потомъ деньги за физіономію платить будутъ.
   Всѣ засмѣялись. Анна Ивановна какъ будто обидѣлась.
   -- Это неправда, сухо произнесла она.-- Его не любятъ товарищи и вѣроятно наговорили вамъ.
   Но я поспѣшилъ увѣрить свою собесѣдницу, что слышалъ всѣ эти сужденія отъ самсго Пыхачева. Анна Ивановна что то возразила мнѣ. Между нами завязался споръ о достоинствахъ прекраснаго молодого человѣка. Остальные члены нашли этотъ споръ неумѣстнымъ и вѣжливо вмѣшались въ него.
   -- Однако, помочь мы ему должны, послышались голоса.-- Онъ нуждается, это доказано. Сколько онъ проситъ? Полтораста?
   Анна Ивановна дѣятельно стояла за Пыхачева.
   -- Да, онъ очень нуждается, говорила она.-- Мнѣ это извѣстно. Право, вамъ на него наговорили, отнеслась она ко мнѣ.-- Посмотрите, какой онъ будетъ прекрасный докторъ.
   Однако, всѣмъ показалось, что 150 р. дать Пыхачеву нельзя. Денегъ было немного. Но когда попробовали заговорить о томъ, что можно дать и меньше, Анна Ивановна очень мило надула губки и начала весьма недовольно перебирать лежавшія на столѣ бумаги. Замѣтивъ это, мы скоро порѣшили съ вопросомъ о Пыхачевѣ. Просьба его была уважена вполнѣ.
   Перешли къ другому прошенію и съ этимъ тоже покончили безъ споровъ. Всѣ въ одинъ голосъ признали, что Степанову непремѣнно надо оказать помощь.
   -- Онъ такой, право, начала Анна Ивановна, но затруднилась опредѣлить какой именно Степановъ.
   -- Жалкій, подсказала Юлія Николаевна.
   -- Да, именно. Говорятъ, у него вовсе нѣтъ способностей.
   -- Какъ нибудь кончитъ.
   -- Получить ли потомъ мѣсто?
   Я поспѣшилъ заявить, что Степанову, который долженъ былъ кончить курсъ черезъ годъ, обѣщано уже мѣсто, кажется, Лейбинымъ.
   На очереди была просьба Павлова. Его никто незналъ, но за него ходатайствовала Юлія Николаевна.
   -- Его мать живетъ у моихъ знакомыхъ, объясняла она.-- Надоѣла мнѣ ужасно, все проситъ за сына. Пожалуйста, какъ-нибудь сдѣлайте. Избавьте меня...
   Конечно, просьбу Павлова уважили. Осталась одна просьба Дмитріевой, той самой, на которую указывалъ мнѣ Зайчиковъ, какъ на пренебрегающую общественнымъ мнѣніемъ. Дмитріева хотѣла ѣхать на медицинскіе курсы и просила пособія.
   -- Это изъ тѣхъ, которыя библіотеку держатъ? освѣдомилась Анна Ивановна.
   -- Да.
   Она откинулась на спинку стула и принялась играть карандашомъ.
   -- Какъ хотите, говорила она.-- Но ихъ направленіе... Удобно ли будетъ для нашего общества оказывать помощь такимъ лицамъ, не посмотрятъ ли на это какъ-нибудь...
   -- Значитъ, вы противъ? спросилъ кто-то.
   Анна Ивановна встрепенулась.
   -- Ахъ, нѣтъ, нѣтъ, оживленно заговорила она.-- Ради Бога, не думайте этого. Я никому не хочу становиться поперекъ дороги.
   Юлія Николаевна тоже какъ бы поколебалась и нѣсколько разъ повторила: "да, ихъ направленіе!"
   -- Держатъ себя странно, размышляла Анна Ивановна.-- А впрочемъ, это не наше дѣло. Богъ съ ними.
   Всѣ молчали. Мнѣ пришла въ голову прекрасная мысль. Я предложилъ отложить разсмотрѣніе прошенія Дмитріевой и внести его на разрѣшеніе общаго собранія членовъ. Всѣ обрадовались и согласились.
   -- Вотъ и отлично, говорилъ кто-то.-- Такъ гораздо лучше.
   -- Конечно. И такъ о насъ говорятъ, а дай пособіе Дмитріевой, еще больше говорить будутъ.
   Засѣданіе было кончено. Стали подписывать постановленіе о томъ, кому и сколько выдать. Анна Ивановна никакъ не хотѣла подписываться прежде меня.
   -- Ахъ, нѣтъ, я послѣ всѣхъ, говорила она, отстраняя отъ себя перо, которое я протягивалъ ей.-- Я меньше всѣхъ приношу обществу пользы.
   Посмѣялись. Однако, Анна Ивановна настояла на своемъ и подписалась послѣдней. Стали расходиться и опять порадовались.
   -- Вотъ и отлично, говорили всѣ.-- Троимъ помогли.
   

IV.

   Отъ Анны Ивановны я немедленно отправился къ Зайчикову съ цѣлью отрапортовать о всемъ происходившемъ въ засѣданіе совѣта.
   Назначеніемъ пособія Пыхачеву мой другъ былъ недоволенъ, до единственно только потому, что, по его предположеніямъ, у Пыхачева должны быть средства.
   -- У него прекрасные уроки, говорилъ Зайчиковъ.-- Анна Ивановна отрекомендовала его многимъ знакомымъ. Очень можетъ быть, впрочемъ, что онъ нуждается. Въ карты онъ сильно играетъ.
   Я возразилъ, что едва ли Пыхачевъ сталъ бы просить пособія, еслибы у него что-либо было, но Зайчиковъ только засвисталъ въ отвѣтъ.
   -- Видно, вы его плохо знаете, сказалъ онъ, переставши свистать.-- Вѣдь это такой человѣкъ, что прелесть... Впрочемъ, прибавилъ онъ, помолчавъ:-- не дать было нельзя. Сами говорите, что Анна Ивановна за него просила. Къ чему сердить ее, когда она можетъ быть полезна для общества.
   Зато назначеніемъ пособія Степанову мой другъ былъ доволенъ какъ нельзя больше.
   -- Этому нельзя не помочь, разсуждалъ онъ.-- Вполнѣ обиженъ Богомъ. Ему безъ пособія и курса не кончить. Самъ ничего себѣ добыть не въ состояніи. А кончи, все же потомъ какъ-нибудь въ члены суда проберется.
   Я сообщилъ, что Степанову уже обѣщано мѣсто въ здѣшнемъ судѣ. Зайчиковъ одобрительно тряхнулъ головой.
   -- Помощника секретаря, говорите? Это по немъ. Настоящій секретарь, вполнѣ по новымъ порядкамъ, изъ послушанія невыйдетъ. Какъ прикажутъ, такъ и сдѣлаетъ.
   -- Да, парень недалекій.
   -- Ну, протоколъ все-таки вести какъ-нибудь съумѣеть.
   Онъ помолчалъ и потомъ вдругъ весело засмѣялся.
   -- Только замуштруетъ его Степанъ Степанычъ Лейбинъ, пришло ему въ голову.-- Всѣмъ своимъ штукамъ его выучитъ: какъ ревизорамъ угождать надо, какъ на заднихъ лапкахъ ходить, всему... Павлова я тоже знаю. Этотъ не то, что Степановъ. Этотъ желѣзныя дороги будетъ строить. Онъ и сейчасъ управляющимъ дорогой выглядитъ.
   -- Развѣ?
   -- О-о! Недавно какъ-то онъ со мной разговорился объ одномъ изъ своихъ товарищей. Удивляться надо, какъ онъ всѣ эти штуки ужь теперь хорошо понимаетъ. Прелесть! Назначили, видите ли, его товарища на службу куда-то далеко. Ну, Павловъ и разъясняетъ мнѣ, что служить тамъ его товарищъ долго не станетъ. Наживетъ, говоритъ, капиталъ -- и назадъ. И какъ нажить, досконально разъяснилъ. Дадутъ, говоритъ, ему командировку съ извѣстной цѣлью, назначатъ произвести изслѣдованія, денегъ выдадутъ, положимъ, на 300 рабочихъ, а онъ со ста человѣками это сдѣлаетъ. Лишнее -- его. Года въ два-три, глядишь, капиталецъ. Разсказываетъ и какъ ни въ чемъ не бывало.
   -- Удивительно.
   -- Я тоже удивился. Ужъ теперь въ немъ этотъ духъ. Учатъ ихъ этому, что-ли...
   Немного погодя, Зайчиковъ опять вернулся къ Степанову.
   -- Этому ужь прямо вы благодѣяніе сдѣлали, весело сказалъ онъ.-- Вотъ видите, и недавно существуетъ наше общество, а результаты его дѣятельности видны. Благое дѣло!
   Самъ не знаю, вслѣдствіе чего именно, но только вдругъ мнѣ въ голову пришли наши мечты и восторги. Думали мы двинуть просвѣщеніе, чуть не создать новые Аѳины, а вмѣсто того...
   -- Что же, стало быть, мы секретарей плодить станемъ для Лейбина? совершенно неожиданно даже для самого себя вдругъ выпалилъ я.
   Зайчиковъ остановился противъ меня, и нѣсколько времени стоялъ точно ошеломленный.
   -- Да, секретарей... для Лейбина, продолжалъ я.-- А онъ ихъ потомъ по-своему будетъ обработывать. Павловыхъ на дорогу станемъ выводить?.. Отлично.
   Зайчиковъ еще нѣсколько секундъ молча посмотрѣлъ на меня и вдругъ язвительно улыбнулся.
   -- Да вамъ-то что же надо? чуть не закричалъ онъ.-- Вы, кажется, ужь и образованіе отрицать начали?
   Я удивился.
   -- По вашему, учиться, значитъ, не надо, продолжалъ, между тѣмъ, мой другъ.-- Фу ты, Боже мой! Въ образованныхъ чиновникахъ, въ инженерахъ никакой нужды нѣтъ!
   Я сидѣлъ и молчалъ.
   -- Пожалуйста, вы меня не сердите, произнесъ онъ, видя, что наскочившая на меня дурь больше не проявляется.-- Хорошій вы человѣкъ, только вотъ по временамъ на васъ, извините, чтс-то такое странное... находитъ. Помните, мы какъ-то говорили съ вами о Надеждѣ Александровнѣ, насчетъ ея отношеній къ Николаеву?
   Я отвѣчалъ утвердительно.
   -- Опять встрѣтилъ ихъ вмѣстѣ на улицѣ. Смотрите, непремѣнно, что-нибудь сочинять и она лишится школы. Надо, непремѣнно надо предупредить ее. Она, кажется, немного увлеклась имъ. Неопытна, ничего не понимаетъ. Представьте себѣ, имѣла неосторожность какъ-то даже зайти къ нему. Ну, возможно ли здѣсь это!
   Я согласился, что невозможно.
   -- Конечно, мы съ вами поймемъ, что ничего тутъ особеннаго нѣтъ, продолжалъ мой другъ: -- ну, а прочіе?.. что они подумаютъ? Къ чему осложнять свою жизнь... Надо поговорить съ Надеждой Александровной. Непремѣнно надо поговорить.
   -- Удобно ли намъ мѣшаться въ ея дѣла? робко замѣтилъ я; но Зайчиковъ не далъ мнѣ кончить.
   -- Странно! Она, можетъ быть, сама не понимаетъ того, что дѣлаетъ. Я думаю, нетолько нѣтъ ничего неловкаго, но, напротивъ, мы обязаны, нашъ долгъ -- предупредить ее.
   Зайчиковъ распространился опять о возможности лишиться школы и, черезъ нѣсколько минутъ, я нетолько не сомнѣвался въ томъ, что Надежду Александровну надо предупредить о высшей необдуманности ея поведенія, но взялъ даже на себя эти переговоры. Мой другъ съ удовольствіемъ согласился на это. Онъ очень мало былъ знакомъ съ Надеждой Александровной. Положимъ, и я познакомися съ нею недавно, но, во всякомъ случаѣ, видался съ нею больше Зайчикова. Впрочемъ, много ли, мало ли мы были знакомы съ нею, это обстоятельство не имѣло особеннаго значенія. Мы дѣйствовали для ея пользы...
   Я остался у Зайчикова, такъ какъ Надежда Александровна хотѣла быть у него въ этотъ день и такимъ образомъ представлялся самый удобный случай переговорить съ нею.
   -- Да, вспомнилъ мой другъ, когда вопросъ о переговорахъ съ Надеждой Александровной былъ конченъ.-- А я сегодня доброе дѣло сдѣлалъ.
   Оказалось, что у Зайчикова была наша общая знакомая Гаврилова и изъявила желаніе поступить въ сельскія учительницы.
   -- Плохая изъ нея будетъ учительница, замѣтилъ я.-- Нисколько не развита, ханжа...
   Мой другъ совершенно согласился со мной.
   -- Конечно, сказалъ онъ.-- А все же хорошо, что человѣкъ надумался самъ себѣ хлѣбъ заработывать. Я ужь ей и мѣсто назначилъ... Ничего, учить читать-писать она въ состояніи.
   Онъ помолчалъ нѣсколько секундъ, какъ будто думалъ о чемъ-то и потомъ прибавилъ.
   -- Да и какъ не дать ей мѣста? Жаль.. Средствъ у нея никакихъ нѣтъ. Не съ голоду же умирать.
   Явилась дочь Зайчикова и съ нею двѣ барышни. Начался самый оживленный разговоръ. Барышни усѣлись къ столу и болтали безъ умолку, стремясь превзойти другъ друга по части благихъ намѣреній. Зайчиковъ, конечно, тотчасъ же сообщилъ имъ о Гавриловой. Барышни возрадовались и объявили, въ одинъ голосъ, что теперь такое время, когда всѣ должны жить своимъ трудомъ.
   -- Чувствовать себя ни отъ кого независимой, мечтательно добавила одна изъ нихъ, Ольга Петровна.-- Ахъ это такое счастіе!
   -- Именно счастіе! Знать, что не просто коптишь небо, а приносишь и пользу... Жаль, что еще не всѣ у насъ понимаютъ это, скорбѣлъ Зайчиковъ.-- Вотъ Клавдія Васильевна. Она живетъ вполнѣ...
   Ольга Петровна умилилась и объявила, что она только что встрѣтила Клавдію Васильевну.
   -- Навѣрное идетъ на урокъ? спросилъ мой другъ.
   Ольга Петровна подтвердила.
   -- Такъ и есть! цѣлый день занята; умилялся Зайчиковъ.
   -- Труженица, человѣкъ дѣла вполнѣ... Еслибы всѣ женщины походили на нее!
   -- А отлично пошли ея дѣла, замѣтила Ольга Петровна послѣ нѣсколькихъ секундъ молчанія, навѣяннаго послѣдними словами моего друга.
   -- Да, во всѣхъ дѣлахъ теперь одна она. Она съумѣла очень хорошо себя поставить. Никакихъ сплетней о ней, ничего.... Сегодня она говорила, что ее пригласили къ Кондратьевымъ учить музыкѣ m-lle Marie. У Сидоровыхъ, Егоровыхъ стала учить танцамъ....
   -- Вотъ о чемъ, господа, намъ надо подумать, предложилъ Зайчиковъ, когда кончились восхваленіи Клавдія Васильевйы.-- Не мѣшало бы намъ устроить литературные вечера.
   Всѣ съ восторгомъ приняли эту мысль, а барышни даже покраснѣли отъ восхищенія и, сложивъ на колѣняхъ руки, обратились въ слухъ и вниманіе.
   -- Будемъ иногда читать, но я думаю лучше всего будетъ, если мы сами будемъ писать что нибудь и затѣмъ читать на такихъ вечерахъ, заявилъ Зайчиковъ свое предложеніе.-- Браво, будетъ отлично. Вотъ соберемтесь какъ нибудь, да обсудимъ это какъ слѣдуетъ.
   Предложеніе было принято съ удовольствіемъ; но однихъ литературныхъ вечеровъ показалось мало. Одна изъ барышень, не Ольга Петровна, а другая, Наталья Николаевна, пошла еще дальше.
   -- Я вотъ давно думаю устроить мастерскую, начала она, и отъ волненія, охватившаго ее, даже слегка законфузилась.-- Чтобы самимъ заработывать деньги...
   -- Вотъ мысль! прекрасно! одобрилъ Зайчиковъ.-- Однако, что же вы станете дѣлать? какая будетъ мастерская?
   Наталья Николаевна объявила, что этотъ вопросъ еще не рѣшенъ окончательно, но что у нихъ есть нѣсколько предположеній относительно того, какая будетъ мастерская.
   Во время этого разговора, явилась Надежда Александровна. Зайчиковъ обрадовался и немедленно началъ посвящать ее въ предположенія на счетъ литературныхъ вечеровъ и мастерской. Но Надежда Александровна слушала разсѣянно, перелистывая какую-то книгу.
   -- Что это? а! басни Крылова! опасная книга, шутливо пронэнесь Зайчиковъ, покончивъ свои сообщенія.
   -- Какъ такъ? удивилась Надежда Александровна.
   Зайчиковъ совсѣмъ засмѣялся.
   -- Очень опасная. Да. Вотъ недавно нашъ директоръ пріѣхалъ въ школу и увидалъ, что ученицы читаютъ "Жучка и Барбосъ"... Знаете: "дворовый старый песъ, Барбосъ, который службу барскую" и т. д. Не велѣлъ читать и, кромѣ тдго, распорядился, чтобы еще нѣкоторыя басни не показывать ученицамъ....
   Всѣ удивились.
   -- Направленіе ихъ опасное, пояснилъ Зайчиковъ.-- Дѣтямъ нельзя давать читать ихъ. Каковы у насъ педагоги!
   Начали негодовать по поводу директора.
   -- Что это вы? отнесся мой другъ къ Надеждѣ Александровнѣ, замѣтивъ, что она безпрестанно посматриваетъ на часы. Надежда Александровна объявила, что ей надо торопиться домой. Зайчиковъ выразительно взглянулъ на меня, какъ бы говоря, что время дорого.
   Точно на грѣхъ, немного погодя, я остался вдвоемъ съ нею. Барышни и Зайчиковъ, разсуждая о мастерской и литературныхъ вечерахъ, ушли въ садъ. Надежда Александровна, попрежнему, перебирала листы книги. Изрѣдка она перебрасывалась со мной отдѣльными словами, но по ея лицу сейчасъ было замѣтно, что ея мысли гдѣ-то далёко.
   Я рѣшился немедленно приступить къ дѣлу. Она что-то спросила меня, но я, кажется, вовсе не отвѣтилъ ей, и, пріободрясь на своемъ мѣстѣ, объявилъ, что намъ надо переговорить.
   -- Объ очень важномъ, близко касающемся васъ вопросѣ, Надежда Александровна, пояснилъ я.
   Она какъ будто удивилась, отложила книгу и приготовилась слушать.
   -- Вы поступаете очень неосторожно, выпалилъ я.-- Зачѣмъ вы вооружаете противъ себя общественное мнѣніе?
   Эти слова я очень хорошо помню, и помню, что она совсѣмъ удивленно посмотрѣла на меня. Она хотѣла что-то сказать, но говорить ей я не далъ. Я понесся дальше, какъ ураганъ. Благія намѣренія, расположеніе, къ Надеждѣ Александровнѣ заговорили во мнѣ Теперь я не въ состояніи припомнить всего, что я говорилъ въ то время. Это была какая-то восторженная, пламенная импровизація, которая ни въ какомъ случаѣ не можетъ быть возстановлена въ томъ видѣ, въ какомъ она вырвалась подъ вліяніемъ всего, что воодушевляло меня въ ту минуту.. Я говорилъ такъ, какъ не говорилъ никогда. Я говорилъ объ ужасѣ частыхъ гуляній съ Николаевымъ, вызывалъ страшный образъ общественнаго мнѣнія; говорилъ о неосложненіи жизни, стращалъ неминуемой опасностью лишиться школы, а слѣдовательно и возможности работать на пользу общества. Однимъ словомъ, я металъ громъ и молніи.
   Мнѣ помнится, что еще чуть-ли не въ самомъ началѣ моей рѣчи, когда я заговорилъ о частыхъ прогулкахъ съ Николаевымъ, Надежда Александровна вдругъ встрепенулась. Она быстро выпрямилась на своемъ мѣстѣ и рѣзко повернулась ко мнѣ. Но это продолжалось только одно мгновеніе. Почти тотчасъ же она откинулась назадъ, прижалась къ спинкѣ кресла и стала слушать меня. Она глядѣла на меня широко раскрытыми глазами и молчала. Тогда, замѣтивъ порывистое движеніе Надежды Александровны, я подумалъ, что рѣчь моя производитъ свое дѣйствіе, но это было не то.
   Она сидѣла молча, а я все больше и больше воодушевлялся. Мнѣ казалось, что надо спасти эту неопытную дѣвушку, что я успѣваю въ этомъ, и входилъ въ какой-то ражъ.
   Зайчиковъ на секунду мелькнулъ въ комнатѣ, но тотчасъ же скрылся. Онъ, должно быть, увидалъ мою воодушевленную фигуру и остался доволенъ. Я даже не посмотрѣлъ на него.
   Я несся впередъ, а Надежда Александровна все продолжала сидѣть и молча смотрѣть на меня. Вотъ я напалъ на Николаева, по частямъ разобралъ его душу, осмѣялъ его убѣжденія, презрительно отнесся къ нему. Я недоумѣвалъ, можно ли полюбить такого человѣка и... Немного погодя, поднявшись съ своего мѣста, чуть не схвативъ Надежду Александровну за руку (она отвела ее), я спрашивалъ ее, не заблуждается ли она въ своихъ чувствахъ....
   Отчего она не остановила меня?.. А она хотѣла меня остановить въ то время, когда встрепенулась на своемъ мѣстѣ. Мнѣ было бы лучше, еслибы она оборвала меня, но она дала мнѣ говорить до конца и вдругъ какъ-то особенно взглянула на меня въ то время, когда я, увлеченный своимъ добрымъ сердцемъ, началъ выворачивать и встряхивать ея душу.
   Она взглянула на меня... Я самъ не знаю, что выражалъ этотъ взглядъ, но во всякомъ случаѣ онъ былъ очень, не хорошъ. Я мгновенно опомнился... Такъ еще никто не смотрѣлъ на меня.
   Она поднялась съ своего мѣста и хоть бы слово, хотя бы одно слово... Я что-то залепеталъ, именно залепеталъ. Увлеченія, воодушевленія, которымъ я только-что горѣлъ, не было и въ поминѣ послѣ того, какъ она посмотрѣла на меня.
   -- Надежда Александровна, вѣдь я... мнѣ жаль васъ! вырывалось у меня:-- я... повѣрьте, а, право, ничего не думаю особеннаго о вашихъ отношеніяхъ...
   Она не слушала меня и шла изъ комнаты. Не помню, подала я она мнѣ руку.
   Вслѣдъ за тѣмъ, какъ ушла Надежда Александровна, ворвался Зайчиковъ. Я стоялъ на одномъ мѣстѣ, тамъ, гдѣ она оставила меня.
   -- Ну, что? быстро заговорилъ мой другъ:-- говорите... да говорите же! Она, кажется, разсердилась? за что?
   Онъ былъ удивленъ и недоумѣвалъ, за что разсердилась Надежда Александровна. Я кое-какъ разсказалъ ему все, что было. Онъ пожалъ нѣсколько разъ плечами и на секунду задумался.
   -- Со мной почти не простилась, быстро опять заговорилъ онъ.-- Странно! Что тутъ особеннаго. Вѣдь мы... для ея же пользы! Отчего вотъ Наталья Николаевна не сердилась, когда увлеклась Санинымъ. Я ей постоянно говорилъ тогда, какъ надо держатъ себя, писалъ ей. Сама даже совѣтовалась, что ей надо дѣлать... А тутъ... странно, не понимаю!
   Онъ сталъ ходить по комнатѣ, удивленно разводя руками.
   -- Какъ-то разъ, она, Надежда Александровна, говорила мнѣ, что общественное мнѣніе -- старая сплетница... Ну, и еще, что учительница не можетъ двоедушничать, лгать... Это его идеи, Николаева! Мы, изволите видѣть, двоедушные люди, лжецы!
   Послѣднія слова онъ произнесъ съ значительной долей ехидства и засмѣялся, хотя не веселымъ смѣхомъ.
   Влетѣли барышни. Немного погодя, разговоръ опять кипѣлъ. Во время прогулки по саду, барышни отыскали и работу для будущей мастерской.
   -- А мы придумали, какую намъ открыть мастерскую, щебетала Наталья Николаевна, обращаясь съ сіяющимъ лицомъ къ Зайчикову.-- Я превосходно умѣю бисерные кошельки, колечки изъ волосъ дѣлать... Всѣ этому скоро научатся. Будемъ продавать... Только удобно ли это?
   -- Всякій трудъ хорошъ, одобрилъ мой другъ.
   -- Вотъ и отлично! радовались барышни.
   -- Да, надо перестать жить на чужой счетъ, надо трудиться... Трудитесь!..
   

V.

   Я скоро ушелъ отъ Зайчикова. Мнѣ стало просто невыносимо слушать восторги по поводу бисерныхъ кошельковъ и колечекъ.
   Была уже ночь, холодная, свѣтлая осенняя ночь. Звѣзды ярко блестѣли на совершенно чистомъ небѣ. На улицахъ царила тишина. На какой-то колокольнѣ протяжно и гулко пробило двѣнадцать часовъ. Вслѣдъ затѣмъ ночной сторожъ гдѣ-то заколотилъ въ чугунную доску. Звуки эти понеслись въ тихомъ ночномъ воздухѣ.
   Домой идти не хотѣлось я я пошелъ бродить по улицамъ. Нигдѣ ни души. Вонъ домъ Фіалкина. Огни погашены. Фіалкинъ, накатавшись въ своей новой пролеткѣ, вѣроятно, спятъ безмятежнымъ сномъ и, можетъ быть, видитъ во снѣ, что по его жилету протянулась цѣпочка съ передвижкой, еще лучшей, чѣмъ передвижка купца Пастухова. Жалкій человѣкъ, этотъ Фіалкинъ! Но тотчасъ другія мысли полѣзли въ мою голову. Имѣемъ ли мы право смѣяться надъ Фіалкинымъ, лучше ли мы его?
   Изъ всѣхъ либеральныхъ сонногородцевъ я былъ какой-то уродъ. У меня была странная, совсѣмъ неидущая къ либеральному сонногородцу особенность. Я легкомысленъ, до того легкомысленъ, что, право, мнѣ ничего не стоитъ вообразить все что угодно, ну, напримѣръ, хоть бы то, что въ той самой навозной кучѣ, которая давнымъ давно покоится на стогнахъ родного города, какъ разъ предъ моими окнами, что въ этой самой навозной кучѣ скрываются сокровища, какихъ нѣтъ и въ Калифорніи. Я нетолько могу увѣровать въ это и тотчасъ же предаться самымъ чистымъ восторгамъ по поводу своего открытія, но и со всѣмъ пыломъ непоколебимой вѣры немедленно примусь за разработку новоявленныхъ рудниковъ и буду ждать, что вотъ теперь наконецъ... озолочу!
   Но это не все. Истиннымъ "уродомъ" между либеральными сонногородцами меня дѣлаетъ то обстоятельство, что на меня порой "находитъ", какъ выражается Зайчиковъ. Въ навозной кучѣ, положимъ, я усмотрю Калифорнію и даже ревностно пріймусь за ея разработку... но вдругъ въ одинъ прекрасный день у меня "откроются вѣщія зеницы"... Это значитъ, что на меня "нашло"... Картина перемѣняется; восторговъ какъ не бывало. Я поднимаю вверхъ свои испачканныя тукомъ руки, взываю и каюсь въ своихъ заблужденіяхъ. А сонногородцы, которые тутъ же подлѣ меня работаютъ въ своихъ собственныхъ Калифорніяхъ (точь въ точь похожихъ на мою), приходятъ въ изумленіе.
   Отчего на меня "находитъ", а самъ не знаю. Правда, иногда бываютъ причины, хотя и отдаленныя, но часто на меня находитъ какъ будто такъ, безъ всякаго основанія. Является сначала, какая-то хандра, потомъ подъ вліяніемъ ея, слѣдуютъ размышленія: "Ой такъ ли? золото ли?" и т. п.
   Несомнѣнно, для кого-нибудь другого такая особенность, которой я обладаю, была бы въ высшей степени драгоцѣнна, но я до того уже легкомысленъ что, несмотря ни на какія разочарованія, легкомысліе не оставляетъ меня, а только мѣняется сюжетъ. Я брошу одну Калифорнію, но изъ этого вовсе не слѣдуетъ, чтобы завтра же я не наскочилъ на другую, только кой-какими внѣшними признаками отличную отъ первой.
   Иногда мнѣ хочется освободиться отъ своего либерально-сонногородскаго бытія, т. е. отрѣшиться отъ всѣхъ тѣхъ благихъ намѣреній, которыми я постоянно горю, отдѣлаться отъ непрестаннаго стремленія облагодѣтельствовать родъ человѣческій... Но увы! сбросить съ себя существо либеральнаго сонногородца и обратиться въ простого безхитростнаго обывателя родного города я не могу. Судите сами, возможно ли устоять, когда кажется, что вотъ наконецъ открытъ тобой чуть не жизненный элексиръ?
   Всѣ либеральные и нелиберальные сонногородцы счастливѣе меня. Одни, горя благими намѣреніями, мечтаютъ о благодарности потомства; другіе спокойно сидятъ подъ своей смоковницей. Я же мучусь и стенаю...
   Вотъ и теперь на меня нашло, когда я стоялъ передъ домомъ Фіалкина...
   Имѣемъ ли мы право смѣяться надъ Фіалкинымъ? Кто изъ насъ лучше, мы или онъ?
   Зайчиковъ говорилъ, что передъ смертью Фіалкину предъявятъ хартію, у которой сторона назначенная для добрыхъ дѣлъ, правая, будетъ пуста, а на лѣвой, гдѣ записываются грѣхи, будетъ написано много: пролетки, передвижки и т. д. Дѣйствительно, что Фіалкину написать на правую сторону, когда онъ былъ плохъ даже въ медицинѣ и не могъ вылечитъ хоть бы того же Душкина, который ограбилъ чуть не всѣ уѣзды Сонногородской Губерніи? когда онъ не умѣлъ помочь Одуевскому цѣловальнику Куземкину, отъ котораго ревмя ревѣла вся деревня съ окрестностями?
   У Фіалкина нѣтъ добрыхъ дѣлъ. Положимъ. Но что намъ, мнѣ и Зайчикову, напишутъ на правую сторону нашихъ хартій? Что хорошаго мы сдѣлали въ послѣдніе два-три дня, когда мы особенно сильно ревновали о просвѣщеніе? Исполненные этой ревности, мы помогли Степанову, который теперь положительно можетъ разсчитывать на руководительство почтеннаго генерала Лейбина. Мы поощрили Павлова, который, конечно, ни въ чемъ не уступитъ Эспаньёлкину, а, можетъ, сравняется даже и съ Цвѣточкинымъ. Наконецъ, мы дали возможность Быхачеву кончить курсъ, и такимъ образомъ дойдти до полученія денегъ за свою физіономію...
   Но развѣ Фіалкинъ не совершалъ ничего подобнаго? Какъ онъ ни плохъ въ своей медицинѣ, а, мнѣ достовѣрно извѣстно, что онъ поднялъ съ одра не одного столоначальника, что онъ помогъ одному желѣзнодорожному дѣятелю, который захворалъ послѣ одной катастрофы на управляемой имъ дорогѣ (убитыхъ 20, раненыхъ 50) и которому почему то представилось, что онъ виновенъ въ этомъ дѣлѣ.
   Ничего нѣтъ, чѣмъ бы мы могли премировать передъ Фіалкинымъ... Сколько людей мы научили читать-писать? сколько такимъ образомъ мы вывели на настоящую дорогу? И вдругъ мнѣ стало неловко. Я кое-что вспомнилъ.
   Прихожу одинъ разъ въ судъ и вдругъ, къ великому изумленію своему, вижу на скамьѣ подсудимыхъ одного изъ бывшихъ учениковъ моего друга Зайчикова. Я даже не повѣрилъ своимъ главамъ, но нѣтъ это онъ, Мякишевъ, онъ фигурируетъ передъ судомъ въ качествѣ обвиняемаго въ какомъ то подлогѣ.
   -- Такая петля, объясняетъ кто-то въ публикѣ:-- что не приведи Богъ. Сколько у насъ, въ городѣ, народу отъ него плачетъ! Даромъ что молодъ.
   А Трошка кабачникъ? Одуевскіе мужики ревутъ отъ его живодерства и рекомендуютъ Трошку, какъ человѣка, который сниметъ суму съ нищаго, а Трофимъ всякій разъ, какъ встрѣчается со мной, необыкновенно мягкимъ голосомъ объявляеть, что за господина Зайчикова онъ намѣренъ вѣчно молить Господа Бога. "Потому, присовокупляетъ онъ, весело встряхивая своими намасленными волосами -- они меня граматѣ выучили, а черезъ нее самую, можно сказать, я вышелъ въ люди".
   Я точно теперь слышу восторги Зайчикова по поводу способностей Трошки и Мякишева, когда они были учениками моего друга.
   -- Только бы ихъ хорошенько читать-писать научить, восклицаетъ, бывало, мой другъ: -- пошли бы... Хорошіе были бы ребята!
   Но развѣ только и всего, что Мякишевъ и Трошка... Увы, я могъ бы насчитать многихъ изъ учениковъ моихъ и моего друга, которые пошли той же дорогой!.. Когда я теперь говорю о нихъ Зайчикову и спрашиваю его, хуже ли бы было, еслибы хоть того же Трошку не учить граматѣ, мой другъ приходить въ азартъ и кричитъ, что я отвергаю образованіе.
   На которую сторону нашей хартіи запишутъ Мякишева, Трошку и прочихъ нашихъ учениковъ, на правую, или на лѣвую?.. Какую бы хартію я выбралъ: ту ли, гдѣ въ числѣ худыхъ дѣлъ записаны пролетки, передвижки, или ту, гдѣ будутъ значиться Трошки?
   Впрочемъ, еслибы мы не вѣрили въ то, что, уча читать-писать, мы тѣмъ самымъ исполняемъ свой долгъ, еслибы поэтому мы въ каждаго ученика перелили бы самихъ себя -- лучше ли бы тогда было? Кто мы? Мнѣ кажется, что мы съ нашей теоріей неосложенія жизни лучше, чѣмъ кто либо другой, могли бы выдрессировать разныхъ Жужу... Больше ничего мы сдѣлать не въ состояніи.
   Въ самомъ дѣлѣ, развѣ мы не стремились къ этому? Зачѣмъ, напримѣръ, а запускалъ пальцы въ душу Надеждѣ Александровнѣ, зачѣмъ мой другъ Зайчиковъ писалъ письма Натальѣ Николаевнѣ, какъ только не за тѣмъ, чтобы онѣ прислушивались, узнавали, что о нихъ думаютъ Анна Ивановна, Юліи Николаевна и... не осложняли своей жизни?
   Соблазнить единаго отъ малыхъ сихъ! Будетъ ли что либо подобное на лѣвой сторонѣ хартіи Фіалкина? Кто изъ насъ лучше, или -- это чуть ли не вѣрнѣе -- кто изъ насъ безвреднѣе?
   Фіалкинъ не имѣетъ хорошихъ стремленій. Онъ мечтаетъ только о пролеткахъ и передвижкахъ. У насъ были стремленія, и что же изъ нихъ вышло? Въ самомъ благопріятномъ случаѣ -- нуль, а очень часто пакость.
   И все это отъ доброты сердечной. Мнѣ жаль хоть ту же Надежду Александровну, мнѣ жаль всѣхъ, рѣшительно всѣхъ... Сердце мое полно любви... Сердце! У насъ, либеральныхъ сонногородцевъ, даже и доброе сердце -- порокъ, поводъ къ пакости...
   На колокольнѣ опять забили часы... Два или три. Я вернулся домой, но заснуть не могъ и ходилъ по темнымъ комнатамъ Начало свѣтать. Вотъ ужь кое-что видно.
   Гдѣ-то гремитъ телега... Ближе, ближе. Это ѣдетъ тотъ самый Панкратьичъ, по поводу педагогической дѣятельности котораго грустилъ Зайчиковъ. Я знаю, что онъ отправляется въ поле рыть картошку.
   Этотъ, думалъ я, смотря въ окно на то, какъ Панкратьичъ, стоя въ телегѣ, погонялъ возжами свою тощую лошаденку, этотъ хоть самъ себѣ картофель садитъ, сапоги себѣ починитъ, домъ свой поправитъ. А я не могу обойтись безъ того, чтобы Иванъ не вычистилъ мнѣ сапогъ, Дарья не приготовила обѣда. Да это ли одно? Чтобы отдохнуть отъ моихъ великихъ трудовъ и имѣть силы для новыхъ столь же великихъ, мнѣ нуженъ театръ, общество хороваго пѣнія и пр., и пр.
   И за все это я плачу тѣмъ, что приготовляю нѣсколько Трошекъ, проповѣдую теорію неосложненія жизни и такимъ образомъ, хотя и смѣюсь надъ Панкратьичемъ, что онъ стращалъ своихъ учениковъ букой, но трепещу самъ, и учу всѣхъ трепетать передъ букой другого рода... И при всѣмъ этомъ считаю себя человѣкомъ дѣла и чуть не мечтаю о монументѣ. О, простота, святая простота!

Н. Яковлевъ.

"Отечественныя Записки", No 11, 1878

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru