"Никѣмъ же враги гонимы, только властію Божіею; мудрость бо плотская, что содѣяла?"
Кто живалъ въ деревняхъ далеко отъ столицъ, тотъ помнитъ, какою неожиданностію для всѣхъ былъ знаменитый высочайшій рескриптъ Виленскому военному генералъ губернатору; всѣ встрепенулись и съ судорожнымъ смиреніемъ ждали съ минуты на минуту: одни -- всѣхъ благъ земныхъ, другіе -- всѣхъ бѣдъ. Этихъ ожидающихъ, принадлежащихъ двумъ противнымъ лагерямъ, вы нашли бы во всѣхъ классахъ, во всѣхъ сословіяхъ. Въ рядахъ и того и другаго лагеря было иного дворянъ-помѣщиковъ и крѣпостныхъ мужиковъ. Одно мнѣ кажется въ особенности замѣчательнымъ: вольные изстари крестьяне (государственные, экономическіе), рѣшительно всѣ вольноотпущенные, а также рѣшительно всѣ аристократы-крѣпостные крестьяне смотрѣли на ожидаемое улучшеніе крестьянскаго быта съ страшною непріязнію; отъ этого улучшенія они видѣли для себя совершенную гибель, и -- не знаю, искренно ли,-- тоже для крѣпостныхъ.
Толки дворянъ, сочувствовавшихъ этому преобразованію крестьянъ, извѣстны: чего они ждали и чего еще и теперь ждутъ отъ освобожденія крестьянъ отъ крѣпостной зависимости, мы знаемъ изъ литературныхъ статей, появлявшихся безъ счету во всѣхъ нашихъ журналахъ. Надежда освобождаемыхъ высказывались не такъ громко. Многіе прислушивались къ недосказаннымъ рѣчамъ крѣпостныхъ крестьянъ и выводили свои рѣшительныя заключенія.
Большею частью, толки крестьянъ вращались около одного пункта: земля будетъ наша. Они говорили, что землю "самъ Богъ зародилъ, что баринъ и пахать то не умѣетъ -- что онъ съ землей будетъ дѣлать?"
Это мнѣніе, что земля будетъ крестьянская, еще крѣпче утвердилось, когда было объявлено, что дворовые люди не получаютъ надѣла землей.
-- Дворовые люди не получаютъ земли, не разъ мнѣ случалось слышать:-- отъ того что дворовые люди не умѣютъ пахать земли; да вѣдь и дворяне тоже пахать не умѣютъ; зачѣмъ же имъ земля?
Съ другой стороны слышались и слухи другіе. Помѣщики говорили, что они лучшіе полицейскіе чиновники, лучшіе сборщики податей. Не будетъ этихъ чиновниковъ-помѣщиковъ, водворится безначаліе.
-- Не будетъ изъ этого пути, говорили государственные крестьяне:-- какъ можно господскаго, подневольнаго человѣка вольнымъ сдѣлать?
-- Вы же вольные, а вѣдь тоже мужики?
-- Мы!... Мы дворянской крови, только не пишемся дворянами!
-- Съ мужикомъ безъ палки не сладишь! говорили вольноотпущенные, только наканунѣ почти вышедшіе изъ крѣпостной зависимости.
-- Какъ же съ вами ладятъ?
-- Мы... мы... не всякому то Богъ далъ...
-- Какъ я буду ладить съ мужикомъ? Тогда мужикъ меня и слушать не станетъ: теперь написалъ въ барину,-- кто самъ воли на то отъ барина не имѣетъ,-- баринъ велитъ въ солдаты отдать, въ Сибирь послать... А тогда что? пойдетъ безначальщина!
-- Нѣтъ, ничего не будетъ, говорили другіе: -- не даромъ про волю и говорить перестали.
-- Какъ перестали?
-- Да такъ, перестали и перестали!
-- Толковали про слободу, говорили еще другіе, а есть, которые и теперь еще говорятъ! толковали, толковали про слободу: слобода всѣмъ будетъ, а теперь стали въ сипацу загонять.
Эмансипація -- слово, должно быть, и хорошее; но это слово -- эмансипація, перешедшее въ устахъ народа въ сипацу, означало что-то не совсѣмъ ладное.
Какъ бы то ни было, а пришлось волею, не волею идти въ сипацу. Послѣ извѣстныхъ рескриптовъ всѣ стали ждать манифеста объ освобожденіи крестьянъ. Тутъ-то пошли новые толки и толки уже о томъ, какъ приметъ народъ на первый разъ эту волю, да и какая будетъ воля?
-- Да что же это значить? спрашивала одна барыня, когда ей прочитали рескриптъ.
-- Уничтожается крѣпостное право, отвѣчали ей.
-- И крѣпостныхъ крестьянъ не будетъ? Крѣпостныхъ совсѣмъ не будетъ?
-- Совсѣмъ не будетъ.
-- Ну, этого я не хочу! объявила барыня, вскочивъ съ дивана.
Всѣ посмотрѣли на нее съ недоумѣніемъ.
-- Рѣшительно не хочу! Поѣду сама къ государю и скажу: я скоро умру, послѣ меня пусть что хотятъ, то и дѣлаютъ, а пока я жива, я этого не хочу.
-- Какъ у меня отнимутъ мое? слыхалъ я вскорѣ послѣ объявленія рескрипта Виленскому генералъ-губернатору. Вѣдь я человѣкомъ владѣю: мнѣ мой Ванька приноситъ оброку въ годъ по пятидесяти цѣлковыхъ... Отнимутъ Ваньку, кто мнѣ за него заплатитъ, да и кто его цѣнить будетъ!
-- Никто не споритъ, что владѣть человѣкомъ, какъ какою нибудь вещью, безнравственно! говорили тѣ же самые люди, едва прошло мѣсяца два послѣ первыхъ толковъ: за людей мы не стоимъ,-- крестьянъ должно освободить, но скажите Христа-ради, за что же у меня землю отнимутъ и отдадутъ другому?
-- Необходимо крестьянамъ дать землю, заговорили еще позднѣе:-- это необходимо для насъ самихъ; мужику нечего будетъ ѣсть: поневолѣ пойдетъ на большую дорогу, сядетъ подъ мостъ, проѣзду никому не будетъ; дневной разбой пойдетъ!
Наконецъ дозволено было просить государя объ освобожденіи крестьянъ. По губерніямъ собрались дворяне: надо писать адресы... дозволено и адресы подавать.
-- Мы подпишемъ адресъ безъусловный! говорили одни.
-- Не должно подписывать безусловнаго адреса! толковали другіе.
-- Дать мужикамъ землю!.. Мужиковъ нельзя отпустить совсѣмъ безъ земли!.. Не давать мужикамъ земли! шумѣли въ одномъ собраніи.
Толковали, толковали и подписали безъусловный адресъ рѣшительно всѣ.
Дозволили и писать, и подавать проекты объ освобожденіи крестьянъ.
Стали и писать, и подавать проекты объ освобожденіи крестьянъ. Благородные дворяне, не бравшіеся никогда за перо, стали писать проекты, стали читать эти проекты; только мало охотниковъ было слушать эти проекты.
Разсказываютъ: входитъ нѣкто во время выборовъ въ домъ дворянскаго собранія, заходитъ въ буфетъ и находитъ тамъ всѣхъ дворянъ.
-- Что вы здѣсь господа дѣлаете? спросилъ онъ одного изъ дворянъ.
-- Водку пьемъ! отвѣчалъ тотъ, закусывая только что выпитую рюмку соленымъ грибкомъ.
-- Что же не идутъ въ залу собранія?
-- Да что же тамъ дѣлать?
-- Какъ что?
-- Да такъ Семенъ Петровичъ читаетъ свой проектъ, что самъ написалъ.
-- Ну, такъ слушать этотъ проектъ?
-- Нечего тамъ слушать, никто и не слушаетъ! Одинъ и читаетъ...
Заглянулъ этотъ нѣкто въ залу: такъ одинъ баринъ читаетъ, а другой баринъ этого барина съ видимымъ вниманіемъ слушаетъ.
Да и въ самомъ дѣлѣ: если Петръ Семеновичъ не станетъ слушать Семена Петровича, Семенъ Петровичъ потребуетъ долгъ съ Петра Семеновича, а у Петра Семеновича и денегъ на ту пору, можетъ быть, нѣтъ.
А проекты были великолѣпные!.. Одни предлагали такъ, другіе иначе. Одни говорили, что, конечно, крестьянамъ, хотя и составляютъ они помѣщичью собственность; необходимо даровать свободу, но при этомъ не должно забывать и права помѣщиковъ на ихъ собственность; а потому предлагали всѣхъ крестьянъ выкупить за цѣну чрезвычайно умѣренную. А именно, такъ какъ за человѣка, отданнаго въ рекрута, казна платитъ 300 руб. сер., то и за освобожденіе слѣдуетъ заплатить По тому же разсчету; а какъ, сверхъ того, крестьянамъ нужна земля, то и за землю должни дать помѣщику изъ казны: за коноплянники по 200 руб., а за распашную по 150 руб.
-- Помилуйте, говорили этому писателю: да вѣдь вы хотите взять за часть вашего имѣнія въ десять разъ больше, чѣмъ стоитъ все имѣніе!
-- Этотъ выкупъ должна произвести казна, а казна должна быть великодушна.
-- При всемъ великодушіи казнѣ и деньги нужны; а ежели въ казнѣ не хватитъ столько денегъ, сколько нужно по вашимъ разсчитанъ? Тогда какъ?
-- Да что казна?!. Не о томъ вопросъ!.. Вы согласны-ли съ моимъ проектомъ? спрашивалъ писатель своихъ согражданъ, сообщая имъ вкратцѣ на словахъ свой проектъ.
И проектъ объ освобожденіи крестьянъ переписывался крѣпостнымъ псаремъ и отсылался куда слѣдуетъ, а сочинитель проекта получалъ заслуженное уваженіе и начиналъ пользоваться авторитетъ государственной головы.
-- Читали вы проектъ такого-то? спрашивалъ одинъ господинъ другаго.
-- А вы читали?
-- Великолѣпный!... гуманный!... Представьте: всѣхъ крестьянъ безъ всякаго возмездія помѣщики отпускаютъ на волю. Но тутъ представляется два вопроса: первый, гдѣ мужикамъ взять землю, потому что мужикамъ земля необходима, безъ земли мужикъ пропадетъ. Второй вопросъ вытекаетъ изъ перваго. Первый вопросъ рѣшается чрезвычайно удачно и чрезвычайно просто. Земля мужикамъ нужна; а какъ земля въ нашихъ губерніяхъ вся барская и мужикамъ отдать эту землю нельзя, то переселить мужиковъ на вольныя земли въ Сибирь, разумѣется на казенный счетъ. Теперь -- мужиковъ переселили въ Сибирь, кто же намъ будетъ работать? Это второй вопросъ, который тоже совершенно рѣшается: для помѣщиковъ должно выписать работниковъ изъ Германіи и Сѣверной Америки, гдѣ какъ извѣстно, земледѣльцы очень искусные!
Отсылался и этотъ проектъ... Мало этого, всѣ составители проектовъ задумали печатать свои произведенія, редакторы журналовъ были засыпаны проектами, изъ которыхъ одинъ былъ лучше другаго... но увы!-- читателей этихъ журналовъ редакторы не разсудили за благо познакомить съ этими великолѣпными произведеніями...
-- Слышали вы, Иванъ Михайловичъ послалъ свой проектъ въ "Современникъ?" спрашивалъ меня одинъ господинъ, разсказавъ кстати и самый проектъ.
-- Нѣтъ, не слыхалъ.
-- Какъ вы думаете, скоро напечатаютъ проектъ Ивана Михайловича?
-- Право, я и этого не знаю.
-- Прекрасный проектъ; ежели этотъ проектъ кому не понравится...
Недѣли черезъ двѣ, черезъ три, я опять встрѣтилъ этого господина.
-- Вѣдь проектъ Ивана Михайловича не напечатали, объявилъ онъ мнѣ.
-- Еще рано; можетъ быть, еще и напечатаютъ, отвѣчалъ я.
-- Нѣтъ не напечатаютъ: ему пишутъ изъ Петербурга, что не напечатаютъ, и проектъ назадъ отдали...
-- Скажите, пожалуйста, почему же этотъ проектъ не напечатала въ "Современникѣ*?
-- Право, не знаю.
-- Ну, однакожъ?
-- Я думаю, не хорошъ.
-- Нѣтъ! проектъ прекрасный!
-- Вѣроятно не согласенъ съ направленіемъ журнала, въ который посылалась статья.
-- Чтожь изъ этого? спросилъ онъ, совершенно не понимая, въ чекъ дѣло.
-- Ну, тогда не напечатаютъ.
-- Какъ! онъ будетъ врать чортъ-знаетъ что, а тутъ и дѣла не позволяютъ сказать! горячился мой собесѣдникъ.
-- Какъ не позволяютъ! Печатайте въ другомъ журналѣ.
-- А какъ ни въ другомъ, ни въ третьемъ не станутъ печатать?
-- Тогда пусть печатаетъ самъ отдѣльной брошюркой.
-- Вѣдь въ типографію надо деньги впередъ заплатить, а послѣ продавать?
-- Да, впередъ.
-- Ну, нѣтъ, слуга покорный! Такъ еще пожалуй своихъ денегъ не выручишь!
-- Можетъ быть.
-- Нѣтъ! по моему не такъ: издаешь журналъ, печатаешь проекты,-- печатай всѣ!
-- Да вѣдь и журналъ, кромѣ траты денегъ, можетъ имѣть другой интересъ въ статьѣ...
-- Какой такъ интересъ! Просто сказать: проектъ напишетъ какой нибудь записной писатель, у котораго и штановъ-то нѣтъ,-- печатаютъ... А нашъ братъ напишетъ, бесштанные господа ходу не даютъ...
Не смотря на эту несправедливость, во всѣхъ журналахъ была очень иного толковъ, да и теперь продолжаются, объ устройствѣ крестьянскаго быта; и большая часть журнальныхъ статей по этому предмету принадлежитъ помѣщикамъ.
Собрались губернскіе комитеты и разъѣхались; съѣздили въ Петербургъ депутаты отъ губернскихъ комитетовъ и вернулись; стали ждать манифеста. Простой народъ ждалъ этого манифеста отъ праздника да праздника: не пришелъ къ рождеству, придетъ, думалъ народъ, въ свѣтлому празднику; свѣтлый праздникъ обманулъ, не обманетъ петровъ день... Образованный классъ ждалъ манифеста къ какому нибудь высокоторжественному дню; къ дню коронаціи, тезоименитства государя или наслѣдника. И тутъ-то пошли толки, какъ приметъ народъ на первый разъ желанную волю.
-- Скажите пожалуйста, спрашивалъ меня тогда одинъ мой знакомый литераторъ:-- скажите, успѣетъ мать моя пріѣхать въ Москву изъ деревни?
-- Отчего же не успѣетъ?
-- Да вѣдь будутъ безпорядки послѣ объявленія крестьянамъ свободы... какъ вы думаете?
-- Безпорядковъ, вѣроятно, никакихъ не будетъ, отвѣчалъ я, хоть мнѣ и очень не хотѣлось отвѣчать:-- вы сами изучаете и русскую исторію и бытъ русскаго народа, вамъ должно быть это лучше извѣстно...
Встрѣтился я на одномъ постояломъ дворѣ съ господиномъ, ѣхавшимъ въ своемъ тарантасѣ.
-- Что, хозяинъ, народъ ждетъ, чай, не дождется воли? спросилъ онъ дворника.
-- Какъ, родной, ваше благородіе, не ждать: тогда мужички сподобятся свѣтъ увидать! отвѣчалъ хозяинъ-дворникъ.
-- Все бы, чай, погулять надъ бариномъ? продолжалъ приставать господинъ.
-- Тѣшиться, не тѣшиться было прежде, а на послѣдяхъ и толковать объ этомъ нечего!
Въ этомъ вопросѣ, партіи рѣзко отличались классами: извѣстнаго сорта помѣщики увѣрены были, что произойдетъ нѣчто такое, что извѣстно было подъ таинственнымъ наименованіемъ "потѣхи"; весь народъ зналъ, что не изъ-за чего даромъ въ Сибирь идти.
Около 10 марта 1861 года былъ прочитанъ манифестъ 19-го февраля. Но прочитанъ онъ былъ не вездѣ толково и ясно: отсюда толкованья, отсюда нелѣпицы.
Такъ, напримѣръ, мнѣ случалось слышать, что "воля отъ трехъ царей пришла". Оказывалось, что такое пониманіе отъ того произошло, это высочайшій титулъ былъ невнятно прочитанъ...
Другіе толки были еще страннѣе.
-- Эта воля давно, братцы, пошла, толковалъ при мнѣ толпѣ мужиковъ и крестьянъ отставной солдатъ.
-- А какъ давно?
-- А такъ давно, когда еще былъ живъ самъ польскій король въ своемъ польскомъ королевствѣ.
-- Наврядъ это такъ!...
-- Такъ! и въ указѣ сказано: что эту волю еще батюшка царь Николай Павличъ задумалъ, а мы при немъ и Польшу-то покончили...
Въ одномъ селѣ старикъ попъ сталъ читать съ амвона въ церкви манифестъ; разбиралъ плохо и, плохо разбирая, прочиталъ:
-- О сѣни... о сѣни... нѣтъ, ребята! Осѣни себя крестнымъ знаменіемъ, православный народъ!...
Народъ вообразилъ, что въ манифестѣ сказано что-то о сѣнѣ, чего священникъ не хочетъ читать. Заставили читать дьякона, но о сѣнѣ все-таки ничего не было. Взяли манифестъ, вышли изъ церкви и стали читать сами.
Какъ бы то ни было, а воля отъ одного царя пришла, стали ждать еще двѣ воли... Ожиданія скоро сбылись: пришла и другая воля -- прислано высочайшее положеніе 19 февраля съ царскими послами, какъ звалъ народъ генераловъ свиты его величества и флигель-адъютантовъ. Эта другая воля была въ одномъ городѣ получена раньше, въ другомъ позже.
-- Отчего воля не всѣмъ заразъ сказана?-- допытывались мужики.
Небрежность въ разсылкѣ экземпляровъ положенія была невѣроятная: во многія деревни было прислано, вмѣсто полныхъ экземпляровъ положенія, нѣсколько экземпляровъ нѣкоторыхъ листовъ; напримѣръ, въ Орловской губерніи раздавали въ одной деревнѣ тетрадь не сшитую изъ 20 экземпляровъ правилъ о людяхъ, вышедшихъ изъ крѣпостной зависимости въ Бессарабской области; въ другой деревнѣ -- дополнительныя правила о приписныхъ въ частнымъ горнымъ заводамъ... И такихъ экземпляровъ было множество.
-- У насъ что за воля!... у насъ воля 87 листовъ, а вотъ графскимъ привезли на 193 листахъ, братецъ ты мой! съ завистію говорилъ мнѣ одинъ мужикъ.
Всѣ единогласно говорятъ, что царская воля вездѣ принята со страхомъ и трепетомъ, какъ что-то священное, святое, не смотря на то, что она была объявлена чиновниками, которые, неизвѣстно по чьему приказанію, составляли разныя легенды:
-- Помѣщики знали, что вамъ на волѣ лучше будетъ; вотъ они и просили государя дать вамъ волю, а вашъ баринъ прежде всѣхъ! вразумлялъ одинъ такой чиновникъ, объявляя волю мужикамъ.
Зачѣмъ все это говорилось? Затѣмъ ли, чтобы мужики, видя явную реторику въ одномъ, не вѣрили ничему вообще?
-- Какъ прослышали мы эту волю, говорили мужики:-- сами себѣ не вѣримъ!... Столько прежде говорили, что ужь и всякую вѣру потеряли! Одначе воля пришла: самъ чиновникъ изъ губерніи пріѣхалъ; привезъ волю, собралъ сходку, съ каждаго двора по человѣку, а и два ничего. Сталъ толковать сходкѣ; толковалъ тотъ чиновникъ много пустаго. Потолковавши сколько ему было нужно, говоритъ:-- А кто у васъ, ребята, старше всѣхъ?-- Мы глянули другъ на дружку да и говоримъ:-- "Старше старосты у насъ человѣка нѣту".-- Нѣтъ, говоритъ чиновникъ:-- староста старше всѣхъ васъ чиномъ, а мнѣ уважите, кто старше всѣхъ годами?-- Мы опять переглянулись промежъ собою.-- "Годами старше Арсенія Петрова у насъ старика нѣту; Арсеній Петровъ самый старый у насъ старикъ!" -- Ну, подойди сюда во мнѣ, Арсеній Петровъ! кликнулъ чиновникъ. Подошелъ этотъ самый Арсенъ Петровъ.-- На, говоритъ чиновникъ: -- на тебѣ волю: держи!-- А самъ суетъ ему въ руки книгу,-- ту самую волю: Арсенъ такъ и упалъ на колѣночки!-- "Я человѣкъ, говоритъ, старый, не смогу сдержать воли!" -- Какъ загогочетъ чиновникъ, а Арсенъ еще пуще заробѣлъ!... Кланялся, кланялся, а все таки волю ему на руки сдали!.. Взяли эту волю: читать надо, что въ той волѣ сказано? У насъ дьячокъ есть, Афонькой зовутъ: малый шустрый и письменный тоже; порядили того дьячка Афоньку волю читать; запросилъ полтинникъ денегъ, полштофа водки-дали! Только сталъ читать дьячекъ эту волю -- не могитъ читать ту волю!.. А для того не могитъ, что та воля на четыре грани написана: и туда верни, и сюда верни, а намъ читай всю волю сряду!... Такъ даромъ и отдали водку и деньги!.. Можетъ, знаешь у Афросимовскихъ садовникъ есть, въ Москвѣ учился: вотъ тотъ можетъ волю читать!.. Тотъ объявилъ штофъ водки и цѣлковый денегъ... Что же ты думаешь?-- вѣдь еще полштофа надбавили!... Какъ сталъ читать съ утра, такъ только на другой день въ вечеру кончилъ: половина барщины спитъ, другая слушаетъ! половина барщины спитъ, другая слушаетъ!... Такъ и прочиталъ!...
-- Что же вы поняли? спрашивалъ я тѣхъ мужиковъ.
-- А что поняли?!.. Тебѣ говорятъ: та воля на четыре грани написана!
-- Для чего же вы читали ту волю, воли изъ васъ никто и понять ее не можетъ?
-- А такъ, другъ любезный, законъ велитъ! А мы, другъ любезный, отъ закону не прочь!...
Я бы не сталъ разсказывать этого случая, если бы онъ былъ рѣдкимъ исключеніемъ; но къ несчастью воля была прочитана почти повсемѣстно такимъ образомъ... Чиновникамъ и помѣщикамъ крестьяне не вѣрили; поневолѣ имъ пришлось нанимать выгнанныхъ дьячковъ, подьячихъ, да промотавшихся помѣщиковъ. И должно сказать правду: эти люди читали волю добросовѣстно; желаніе ли добра крестьянамъ, боязнь ли страшной отвѣтственности за ложное толкованіе, то ли и другое вмѣстѣ дѣйствовало на чтецовъ, но я не встрѣчалъ ни одного умышленнаго толкователя изъ этихъ грамотѣевъ-чтецовъ; да изъ чтецовъ вообще было мало и толкователей: всѣ боялись ошибиться, а ошибиться было легко!... Многихъ изъ этихъ чтецовъ ловила полиція, но кажется ни одного, кромѣ извѣстнаго Антона Петрова, не нашли виновнымъ.
Весной, въ 1861 году, я былъ у П--ва въ Мценскомъ уѣздѣ. П--въ, поподчивавъ своихъ мужиковъ водкой, повелъ съ ними такую рѣчь:
-- Вы знаете, что я васъ никогда не обманывалъ ни въ чемъ?
-- Знаемъ, батюшка Иванъ Васильичъ, знаемъ!... Ни въ чемъ, какъ есть ни въ чемъ никогда ты насъ не обманывалъ! загомонили мужики.
-- Ну, такъ вотъ что я вамъ скажу: по положенію приказано въ два года уставныя грамоты написать...
-- Такъ-съ!...
-- Въ этихъ грамотахъ должно сказать, сколько вамъ дано земли, какая земля и сколько съ васъ оброку за ту землю, по закону, слѣдуетъ, или какая работа за землю, вмѣсто оброка, положена.
-- Да вѣдь вы сами же читали? какъ же вы спрашиваете, сказано ли?
-- Да чтожъ, что читали!...
-- Развѣ плохо вамъ читали? Развѣ не все поняли въ положеніи?
-- Да ничего не поняли! Гдѣ тамъ понять?!.. Мы люди не письменные!
-- Ну, такъ я же вамъ говорю правду: приказано уставныя грамоты написать. Ежели ни согласился сами объ землѣ, какая вамъ отойдетъ, какая мнѣ, сами напишемъ грамоту; а не сойдемся, заспоримъ,-- пріѣдетъ отъ казны чиновникъ, тотъ насъ разведетъ.
-- Нѣтъ, Иванъ Васильичъ! До казны не пущать! Расходиться самимъ! Какъ ни на есть, а расходиться промежъ собой безъ казны! До казны доводить послѣднее дѣло!
-- Отчего же?
-- Отъ того: ты заплатишь,-- тебѣ землю нашу отрѣжутъ; наша пересилитъ,-- тебя обидятъ!
-- Ну, такъ давайте сами въ землѣ разберемся. Вамъ отдамъ всю землю ближнюю, а себѣ беру дальнюю: такъ хорошо будетъ?
-- Какъ не хорошо! Чегожь лучше, Иванъ Васильичъ! Намъ вся ближняя!
-- Такъ и грамоту сейчасъ напишемъ. Старики! станемъ грамоту писать!
-- Грамоту-то, Иванъ Васильичъ, грамоту-то ты писать погоди!
-- Отчегоже?
-- Да такъ, погодя: вѣдь надъ нами не каплетъ! Куда намъ слѣпить?
-- Чего же ждать?
-- Да посмотримъ, какъ люди станутъ дѣлать, такъ и мы съ тобой тогда ужъ! Вѣдь самъ знаешь: теперь дѣло на цѣлый вѣкъ идетъ; стало, надо хорошенько пораздумать да поразмыслить!
-- Да вы сами говорите, что я васъ не обману, сдѣлаю по закону...
-- Какъ тебѣ, Иванъ Васильичъ, не вѣрить! Безпремѣнно по закону сдѣлаешь! Объ этомъ и толку нѣтъ!
-- Отчего же теперь не хотите грамоты писать, когда мнѣ воѣ ни вѣрите?
-- А надо правду сказать! заговорилъ одинъ старикъ, попьянѣе, а потому, можетъ быть, пооткровеннѣе другихъ:-- это точно, что ты доселева насъ не обманывалъ, да теперь вѣдь дѣло-то вѣковое! Посмотримъ, какъ другіе, такъ и мы!...
Послѣ этого я говорить было нечего, и мой хозяинъ ушелъ не только ее сходки, но и совсѣмъ со двора къ своимъ сосѣдямъ въ гости; а я пошелъ въ домъ. Спустя нѣсколько времени, во мнѣ въ комнату вошли человѣка четыре мужиковъ, съ волей подъ мышкой у одного; за этими мужиками стали входить и еще по одному, по два, такъ что въ нѣсколько минутъ въ моей комнатѣ собрались всѣ мужики, пировавшіе до этихъ поръ на дворѣ.
-- Что вамъ, старики, надо? спросилъ я вошедшихъ ко мнѣ мужиковъ.
-- Да вотъ, Павелъ Иванычъ, сдѣлай такую милость, покажи намъ въ нашей волѣ тое мѣсто, гдѣ сказано: кто эту книгу будетъ читать, того безпремѣнно сѣчь! предложилъ мнѣ одинъ изъ пришедшихъ стариковъ, подавая свой экземпляръ положенія иди, по ихнему, свою волю.
-- Нѣту, братцы, такого мѣста въ вашей волѣ, отвѣчалъ я стариканъ.
-- Есть! право, есть!...
-- Да нѣту, во всей книгѣ нѣтъ такого мѣста.
-- Поищи, пожалуйста, право найдешь! настаивали подгулявшіе старики.
-- Нѣту такого мѣста во всей книгѣ; эту книгу я сколько разъ читалъ,-- такого мѣста не видалъ! да и для чего же было бы вамъ давать такую книгу, которую читать не велѣно; эту книгу и дали всѣмъ нарочно съ тѣмъ, чтобы ее всѣ читали!
-- Вѣрное тебѣ слово говоримъ, что есть такое мѣсто, гдѣ сказано: кто эту книгу будетъ читать, безпремѣнно сѣчь... Ужъ сдѣлай же такую твою милость, покажи намъ тое только мѣстушко; намъ больше ничего не надобно! пожалуйста, возьми эту самую книгу, да поищи это намъ мѣстушко.
-- Этого мѣста во всей книгѣ этой нѣтъ; стало быть и искать нечего.
-- Такъ нѣтъ этого мѣста во всей книгѣ? спросилъ одинъ изъ мужиковъ.
-- Нѣтъ!...
-- А такое мѣсто есть, что всѣ сады, всѣ амбары барскіе намъ слѣдуютъ?
-- И такого мѣста нѣтъ; а если ты будешь это говорить, то безпремѣнно будутъ пороть.
-- Такъ нѣтъ такого мѣста во всей этой книгѣ, говоришь ты?
-- Нѣту!
-- Дай же, я тебѣ покажу! И съ этими словами онъ поднесъ мнѣ положеніе, сталъ перевертывать Листы, и нашелъ послѣднюю страницу манифеста по клейму, приложенному вмѣсто печати (мужики были неграмотные). -- На, читай эту страницу!
-- Я сталъ читать: ".... Дабы вниманіе земледѣльцевъ не было отвлечено отъ ихъ необходимыхъ земледѣльческихъ занятій..."
-- "... Пусть они тщательно воздѣлываютъ землю..."
-- Это мѣсто!... Это мѣсто!... Читай, читай!
-- "... и собираютъ плоды ея..."
-- Ну, что? спросилъ съ торжествомъ мужикъ.
-- А что?
-- Да что ты прочиталъ?
-- Прочиталъ: чтобъ вы хорошенько работали землю и собирали тогда...
-- Плоды?
-- Ну да: будешь хорошо пахать, посѣешь рожь,-- рожь и родится хорошо; вотъ тебѣ и плоды...
-- Нѣтъ, Павелъ Иванычъ! посѣешь рожь, рожь и родится, а плодовъ все-таки не будетъ! Плоды въ садахъ, а сады-то барскіе; а какъ плоды намъ, стало и сады къ намъ отойдутъ!... Вотъ что!
-- Пустое, братцы, болтаете!... Здѣсь не такъ сказано...
-- Читай! читай еще!
-- "... чтобы потомъ изъ хорошо наполненной житницы взять сѣмена для посѣва на землѣ..."
-- Ну, а это что?
-- А это вотъ что; будете хорошо работать, будутъ у васъ житницы полныя, вы и берите сѣмена...
-- Ишь куда!... не туда, баринъ, прешь!... Какія у насъ житницы?!... Анбаришки! Куда тутъ житницы!... Амбаришки!... А то полныя житницы! заговорили въ толпѣ.
-- "... на землѣ постояннаго пользованія или на землѣ, пріобрѣтенной въ собственность..."
-- А это что, по твоему?
-- Это значитъ: засѣвай землю, которую даетъ тебѣ баринъ пользоваться, или ту землю, которую самъ купишь, пріобрѣтешь въ собственность.
-- Про барскую землю тутъ и помину нѣтъ, а говорятъ: постоянно ты землей пользуйся, а, коли хочешь, купи. Только для чего же я покупать стану землю, коли и такъ можно ее пахать? хочешь пахать -- бери землю; а не хочешь пахать -- покупай!... А намъ не пахать -- и дѣлать съ землей нечего!...
-- Не такъ вы, братцы, толкуете...
-- Читай-ко еще, такъ будетъ!.. Ты знай свое дѣло: читай, а мы ужъ разберемъ! . Читай!...
-- "... Осѣни себя крестнымъ знаменіемъ, православный народъ, и призови съ Нами Божіе благословеніе на твой свободный трудъ..."
-- Это какъ, по твоему, Павелъ Иванычъ, обозначаетъ?
-- Вы теперь свободные люди; сперва ходили на барщину, а теперь, какъ землю выкупите, такъ свободно, какъ хочешь, такъ и работай; вотъ тебѣ и свободный трудъ...
-- Такъ, да не такъ! Сказано: перекрестись и только!-- тамъ, значить, и пошелъ сейчасъ свободный трудъ! Какая тутъ купля?
-- Ой, братцы, будутъ васъ за эти ваши толки больно наказывать!...
-- Наказывать долго-ли? Было бы за что!
-- За самые за эти ваши толки...
-- За эти слова сѣчь не за что: это царская воля!
Этимъ-то мужикамъ написано было Положеніе...
Ну-съ, хорошо. Только наѣхали отовсюду особы разныя и начали дѣйствовать. Ну, извѣстно, особа народъ знаетъ мало, а знаетъ-ли, нѣтъ-ли, однихъ пейзанъ. И за всѣхъ тѣмъ -- либералы. Поэтому были очень частыя сцены... Попробуемъ изобразить одну. Дѣйствующія лица: 1) господинъ, пріѣхавшій было къ пейзанамъ, но послѣ узнавшій, что онъ дѣло имѣетъ не съ пейзанами, а съ простыми мужиками, и потому въ первый періодъ своей дѣятельности принимавшій пейзанъ съ жалобами безъ всякаго разбора и безъ разбора же распекавшій и помѣщиковъ, и чиновниковъ (исправника хотѣлъ, какъ носились слухи, въ позорному столбу прибить!), а потомъ, когда пейзане надоѣли, круто повернувшій въ системѣ сѣченья; 2) барыня, увѣренная, что холопа не душа, а парь все равно, какъ у коровы, и непонимающая невозможности ей самой сѣчь людей -- своихъ холоповъ и необходимости до сыта кормить ихъ. Дѣйствіе происходитъ въ Орлѣ въ 1861 году, въ первый періодъ дѣятельности, то есть въ пейзанскій.
Особа. Почему вы, сударыня, не явились во мнѣ по первому требованію?
Барыня. Ахъ, отецъ родной! Да я думала, что ты самъ во мнѣ пожалуешь: вѣдь я дама, какъ чесной человѣкъ! Думала, самъ ко мнѣ пріѣдешь!
Особа. На васъ, сударыня, ваши люди жалуются, что вы ихъ совсѣмъ не кормите.
Барыня. Ахъ они хамы!... Да я ихъ въ Сибирь, хамовъ! какъ они смѣютъ жаловаться, какъ чесной человѣкъ! Да я, какъ чесной человѣкъ, десяти тысячъ рублей серебромъ не пожалѣю...
Особа (вспыливъ). Какъ?!... Такъ вы меня считаете взяточникомъ?!..
(Идутъ распеканціи, угрозы барынѣ; барыня удаляется со стыдомъ).
Сцена вторая, тамъ же и въ тотъ же пейзанскій періодъ.
Мужики приходятъ съ просьбой защитить ихъ отъ обидъ и притѣсненій.
-- Кто же васъ обижаетъ? спрашиваетъ особа, принявъ ихъ, какъ истыхъ пейзанъ, въ залѣ, а не въ передней.
-- Просятъ девять рублей тридцать одну копѣйку съ половиной, твоя свѣтлая свѣтлость {Цифру я поставилъ для красоты слога, настоящей не помню, но только вѣрно, что были рубли съ копѣйками. Авт.}!
-- Кто съ васъ проситъ?
-- Да всѣ въ судѣ просятъ! Говорятъ, что слѣдуетъ съ насъ столько требовать.
-- Это грабежъ! Дневной грабежъ, братцы!
-- Грабежъ!... Какъ есть грабежъ дневной, твоя свѣтлая свѣтлость!