Йотуни Мария
Соседи

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Перевод О. Вальстрем (1917).

Мария Йотуни.
Соседи

   Хорошо создан этот свет -- слава Создателю! Лучше и не надо. Взять хоть Эсалу. Были там озера под порой; рыбы в них -- знай только закидывай невод. Быkи леса, старые, высокие -- уходили под самое небо, что царские палаты на столбах. По беретам рощи густые, прохладные. А посредине, по скату горы, луга пышные и пышные нивы. Взрыл кое-как землю да бросил горсть семян -- и нарастет у тебя хлеба, сколько душе угодно.
   Мастер, большой мастер своего дела был Тот, Кто устроил этот свет. Надо сказать правду, все к своему месту приладил. Чем не житье в этаких местах? Всего тебе вдоволь -- не знаешь, какая и нужда бывает.
   Да и откуда взяться нужде -- знай только работай; откуда взяться невзгодам -- умей только жить в ладу с людьми.
   Да и как не ужиться -- держись только от греха подальше. И какие грехи, когда лето на дворе!
   Вот и теперь на диво греет солнышко. Небо ясное, только там и сям лениво ползет небольшое облачко. Греет-таки уж так-то горячо греет солнышко мать-сыру землю.
   Рожь поспела -- бери серп, да и режь хлеб Божий.
   Эсайя Хуттуинен пашет паровое. Он остановил свою лошадь на откосе горы, отер с лица пот и взглянул в ту сторону, где стояла его усадьба.
   Среди полей, на пригорке, виднелись выкрашенные в красный цвет постройки. Это его владения. На другом пригорке, тут же рядом, находился двор брата Петтера.
   Брату Петтеру достались уж не те поля, что ему: земля у него будет покаменистее.
   Хуттунен поторопил лошадей -- недосуг застаиваться -- и опять пошел пахать, то поднимаясь вверх по косогору, то спускаясь вниз. Плуг пластами выворачивал землю, и крепкий дух шел от чернозема, так и дышал он могучей силой.
   Нет, у брата пашня не такова!
   Земли их лежали так близко, что поля вплотную подходили одно к другому. Между дворами была лишь небольшая ложбинка; при покойном отце и после они составляли одну усадьбу. Да и теперь было бы так, кабы не Петтер. Надо же ему было жениться на этой Серафиме. Из-за нее и вышел у них раздел с Петтером. От бабы ведь пошел весь раздор на сем свете, это уж известно.
   Эсайя опять остановил лошадь -- не мог он не взглянуть еще раз на Пеккалу.
   Тоже окруженные полями, на таком же пригорке, виднелись постройки Петтера, выкрашенные в тот же красный цвет. Там тоже топили избу, дым кольцами поднимался из трубы: видно, там, как и в Эсале, хлебы пекут. Вон Серафима тащит из амбара в избу кадку с молоком -- не иначе, как хлебы пекут. На дворе возились ребятишки, кудахтали куры. Хорош петух у Серафимы! Не худо бы и Софье завести такого.
   С его двора слышался такой же шум. Только что же это такое? Никак, Софья опять бранит ребят.
   Вдруг оттуда послышался неистовый крик:
   -- Эсайя! Эса-айя!
   -- Чего вам? -- закричал он в ответ.
   -- Свиньи из Пеккалы залезли в наш картофель.
   Эсайя оставил мерина на борозде, подтянул свои холщевые штаны и с прутом в руке пустился бежать по мягкому полю ко двору.
   Софья с ребятами метались по картофельнику, гоняясь за свиньями.
   -- Я вам покажу, как по чужим огородам лазать!
   -- Вон отсюда, поганые!
   Софья гонялась за ними с хлебной лопатой. Руки у ней по самые локти были в тесте. Все ее тучное тело колыхалось, когда она, .в платке, холщевой рубахе и красной юбке, тяжело пыхтя, бегала за свиньями.
   Свиньи визжали и хрюкали. Эсайя и Софья крякали и пыхтели, дети кричали от радости и напряжения, прыгая в одних рубашёнках через картофельные грядки и гоняясь за большими неповоротливыми животными.
   Наконец свиньи были окружены, но их не прогнали со двора, а загнали в хлев и там заперли.
   -- Посидите-ка тут, соседушки, -- сказал Эсайя, задвигая засов.
   -- Да поучитесь, как ходить по. чужой земле, -- прибавила Софья.
   -- Не мешало бы и людям знать, как жить в ладу с соседями, а не только что свиньям, -- сказал Эсайя, подтягивая штаны.
   -- Проучи-ка ты, Эсайя, хорошенько этих пеккалайских.
   -- Следовало бы.
   -- Пошли Тийну сказать им пару слов.
   -- Слышишь ли, Тийна, -- сказал Эсайя прислуге, которая, с кочергой в руках, стояла у дверей избы, -- сбегай-ка сейчас в Пеккалу.
   Тийна бросила кочергу.
    -- Поди скажи Петтеру, что если он сейчас же не возьмет своих свиней и не заплатит, что следует, за потраву, так я его притяну.
   -- Да спроси, -- прибавила Софья, -- не видали ли там кошек.
   Эсайя был доволен, что ему опять удалось насолить Петтеру.
   Он зашел в кладовую -- благо, было по дороге -- и хлебнул полкружки кислого молока.
   И весело было у него на душе, когда он опять вернулся к своей пашне. Эх, хороши стоять денечки! Вот это лето, так лето! Солнечный свет, словно чистое золото, лился на землю и нес с собой богатство. Досталось и на их долю, нельзя жаловаться.
   Досталось и соседу, хоть и не так много.
   Эсайя опять глянул в ту сторону, где была Пеккала, и увидел идущую оттуда Тийну.
   "Посмотрим-ка, что теперь окажет Поттер. Небось, задело за живое? Ага, забегал! Вот уж и на ребят раскричался. Ага, сердишься!"
   Эсайя видел, как хозяин Пеккалы сейчас же пошел в их сторону. Видно, хочет на мировую.
   Эсайя, как ни в чем не бывало, продолжал пахать свою пашню. Незачем торопиться -- подождет.
   Придя во двор Эсайи, Петтер принес повинную, обещал дать две каппы [каппа = 12/3 гарнца. Прим. пер.] за потраву.
   Но Эсайя не соглашался на такую малую плату, требовал четыре каппы.
   Это было для Петтера слишком много; он торговался, давал три, но Эсайя не уступал.
   Так как не сошлись, то Эсайя ушел в избу и не обращал никакого внимания на Петтера.
   Петтер сидел на колодце, курил и ждал. Торопиться было некуда, потому что день уже клонился к вечеру. Невелика беда. Поспеть бы только в баню.
   Там, в Пеккале, уже дымилась баня, дымилась баня и в Эсале. Обе бани стояли близко одна от другой, под горкой, на берегу одного и того же заливчика. Дым поднимался дрожащими султанами и таял в неподвижном воздухе.
   Пекка ждал Эсайю, но тот как сквозь землю провалился. Ничего, посидим, торопиться некуда: давненько я не бывал в родном доме. Навряд ли и теперь пришел бы, если бы не Серафима: она меня уговорила идти уладить ссору, да заодно и свое дело справить. И то сказать -- отчего не уступить, когда нужда заставляет; при случае и мы покуражимся.

* * *

   Вначале они жили душа в душу, и жена Эсайи не показывала своего характера, пока Петтер не женился на Серафиме. Тут и пошло. У баб было равное понятие о жизни: Софья любила кошек, Серафима их терпеть не могла.
   Случилось, что Софьин кот забрался в кладовую Серафимы и вылакал сливки из кадки, а другую кадку опрокинул. То-то была потеха, когда Серафима на другое утро открыла дверь в кладовую!
   Само собой разумеется, Серафиму это рассердило. Злая, она велела потихоньку извести кота.
   С этого и началось.
   Рассердилась Софья, и когда Серафима спала в сарае, она стала шарить кочергой под сараем и кричать: кис! кис!
   Конец миру -- пошли беспрестанные ссоры, всем стало невтерпеж. Когда бабы начнут ссориться, нет конца выдумкам, Софья теперь звала Петтера не иначе, как Картавым, Петтер -- на то была воля Божья -- не мог выговорить "р". А Софьины ребятишки, когда Петтер шел по двору, принимались жужжать, словно прялка: ррр...
   Пришлось Пекке со своей семьей уходить, и они свили себе гнездо в Пеккале.
   Потом понадобилось поставить межевую изгородь между соседями, и каждый из братьев при свидетелях грозил другому, что если к такому-то дню изгородь не будет готова, то он притянет его к суду. И так оба в сердцах принялись за работу: один с одного конца, другой с другого. И когда посредине они сошлись, то от злости ни словом не обменялись друг с другом. Они нарочно прошли мимо, и ни тот, ни другой не прервал своей работы. Явились рядом две изгороди из молодого ельника, от одного межевого столба до другого, так близко друг к дружке, что и поросенок насилу прошел бы между ними. У дороги каждый сделал ворота; один выкрасил их в красную краску, другой в синюю.
   Но рыбы в озерах по-прежнему плавали вместе. Раз весной кто-то из пеккалайских нашел свою мережу на берегу. На другой день мережи эсалайцев оказались на вершине самой высокой ели и были битком набиты хворостом. Потом однажды Эса привел самого заседателя на овсяное поле, вытоптанное овцами Петтера, и Петтеру пришлось заплатить целый гектолитр штрафу.
   Теперь вот эта новая история. Подавай ему четыре каппы за свиней, а те не только что ничего не поели, даже камушка рылом не тронули.
   А что, если бы напомнить Эсайе про тот свет? Что бы он на это сказал? Рассердился бы, небось.
   Надо сказал, что раз Эсайя захворал; боялся он, что помрет, и отошло у него сердце со страху. Позвала 'Софья попа, и поп оказал за верное, что это конец приходит. Сам Эсайя не верил и спорил с попом. Но поп стоял на своем и велел Эсайе, пока не поздно, вспомнить свои грехи и покаяться. Эсайя сказал, что не помнит никаких особенных грехов; но тут вмешалась Софья и принялась пересчитывать все эти истории с мережами и прочее. Пришлось Эсайе обещать попу, что он будет просить прощения у пеккалайских. Позвали потом Петтера и Серафиму в Эсалу, к Эсайе в комнату, где он готовился к смерти и покаянию. Бабы плакали о немощах человеческих и о скверне греховной, а Эсайя просил у всех прощения, просил, чтобы не поминали его лихом, -- ведь всего бывало, нечего греха таить; чего бы лучше, коли бы с самого начала в ладу жили.
   -- Чего бы лучше, коли бы в ладу, -- соглашался Петтер.
   -- Кабы вот знать наперед-то, -- сказал Эса.
   -- Как тут узнаешь, -- подхватил Петтер. -- Не надобно было тебе делать этой изгороди. Одна глупость из этого вышла. На прошлой неделе пропала у нас овца. Уж мы искали-искали ее, жалели-жалели. Вчера -- глядь -- лежит мертвая между изгородями.
   -- Черт ли вам велел оставить ворота открытыми? -- Не делать изгороди! Ишь ты! Ведь не я же твою овцу укокошил. -- Я и кошки-то чужой не тронул, а не только что овцы.
   -- Ишь ты, -- зашипела Серафима. -- Тоже умирать собрался.
   -- И не думал; кто вам сказал?
   Эса поднялся со своего места.
   Пришлось пеккалайским уйти. Так ничего и не вышло из всей этой поповской затеи -- одна глупость. А Пекка потом смеялся, и это сердило Эсу.

* * *

   Пекка все сидел на колодце да курил свою трубку, а Эса словно сквозь землю провалился. Вот уж Софья прошмыгнула мимо с подойником в руке и даже не взглянула на Петтера. Тийна развела огонь в коровнике, и оттуда послышалось мычанье коров.
   Вот уж и в Пеккале задымился коровник, видно, как Серафима идет додать коров, а ребятишки бегут за ней следом.
   Во двор вошел заседатель и поздоровался с Петтером.
   -- Какими судьбами? -- спросил заседатель.
   -- Да вот свиньи залезли в огород.
   -- А ты бы их хворостиной.
   -- Да свиньи-то мои.
   -- Ага!
   -- Лишнее хочет взять за них, будь свидетелем.
   Эсайя увидел заседателя и подошел поздороваться.
   -- По службе никак?
   -- По службе. Зашел на перепутье.
   -- Рассуди-ка заодно нас с Петером: его свиньи, вишь...
   -- Заплачу и так.
   -- Будто бы?
   -- Хочешь три каппы?
   -- Без четырех не помирюсь.
   -- Ну, ладно, так и быть. Посылай хоть сейчас Тийну, получай свою картошку.
   -- Эй, Софья! -- крикнул весело Эсайя в коровник, -- пошли-ка Тийну в Пеккалу -- получить четыре каппы картошки. Да свари-ка ты нам к ужину картофельной каши.
   -- Свиней-то выпустишь?
   -- Отчего не выпустить? Выпущу.
   -- Будь свидетелем, -- сказал Петтер заседателю. -- А тебе, друг любезный, скажу при том же свидетеле: подавай-ка пять марок за мерина, что забрался на наше поле. Не заплатишь -- ответишь по закону.
   -- Ах ты, черт побери!
   Петтер засмеялся, набил трубку и затянулся так, что даже нос у него зашевелился. Эсайя чесал за ухом, плевался, семенил ногами. Экая досада!
   -- Ох уж мне эта скотина! -- простонал он.
   -- Не дай Господи! Одна мука с ней, -- подтрунивал Петтер.
   -- А?
   -- Вот тоже ихний кот бегает через забор к чужим кошкам.
   Эсайя еще пуще разозлился и сказал:
   -- А как ваше воронье по ночам пойдет каркать на наших полях, так только треск идет -- всю ночь глаз не сомкнешь. Ага!
   -- А как у тебя совесть затрещит, так ничего, спишь, небось.
   -- Что?
   -- Однако, раз так затрещала, что прощенья стал просить.
   -- Врет он все. Будь свидетелем. Чтобы я у вас стал просит прощения! Вот еще! Вот ужо ответишь за этот поклеп. Спроси-ка заседателя, -- хрипел Эса.
   Но Петтер поднялся с места и отправился домой.
   Был уже вечер, когда Петтер, не спеша, шел к своему дому, покуривая трубку.
   Солнце опускалось за залив, золотя спелую рожь на полях Пеккалы; сноп ярких лучей из окна пеккальского дома шел к Эсайе. Из окошек обеих бань курился тонкий пар, подымаясь к ясному вечернему небу.
   Тихо было все кругом; безмолвно стояли леса и острова, отражаясь в гладкой поверхности озер.
   Да, хороши, хороши места! Лучше и желать нельзя.

Перевод О. Вальстрем.

------------------------------------------------------------------------------

   Источник текста: Сборник финляндской литературы / Под ред. В. Брюсова и М. Горького. -- Петроград: Парус, 1917. -- 490 с.; 21 см. -- С. 460--466.
   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru