Каченовский Михаил Трофимович
Смесь

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

Смесь

   В изданной г-жою Сталь новой книге Письма и мысли принца де Линя (Ligne) сочинители парижских листков находят много достойного любопытства. Сей принц объездил почти всю Европу, был в российской службе, пользовался благоволением многих особ венчанных, любил словесность и науки, и слыл человеком остроумным. Говорят, что каждое письмо его отличается или удачными выражениями, или необычайными оборотами в словах, или прекрасными анекдотами. По следующему описанию о князе Потемкине судить можем, что принц де Линь слишком уже гонялся за остроумием, которое по его мнению состояло в противностях. "Я вижу полководца по наружности ленивого, а в самом деле беспрестанно трудящегося... Он всегда лежит; однако ж не спит ни днем, ни ночью, стараясь угождать обожаемой государыне, и тревожась мыслью, не отняло ли жизни пушечное ядро у кого-либо из подчиненных ему воинов. Боязлив, когда дело идет о других; сам за себя неустрашим. Беспокоится прежде опасностей, веселится при опасностях, бывает смутен среди веселостей. Любит Бога, боится сатаны... Одною рукою дает знак любимым женщинам, другою крестится... Получает деревни от императрицы, и платит за нее долги без ее ведома... С генералами беседует о богословии, а с архиепископами о военном деле... Как младенец, всего желает, и как великий человек, без всего обойтись может". Несколько странным покажется, что принц де Линь уверяет, будто слово не бойся у турок значит n'ayez pas peur, или то же что и по-русски, и будто турки произносят сие слово, когда отсекают кому-либо голову. Полно правда ли?

*

   Выписываем из Парижского модного журнала довольно забавный анекдот об одном французском Простакове. "Поансенет младший так слепо во всем полагался на Палиссота, что сему не один раз случалось уверять его в самых несбыточных нелепостях, и тем забавлять своих приятелей. Палиссот показывает ему подложное письмо, будто бы полученное от одного немецкого владетельного князя, который дает препоручение вызвать из Франции молодого человека, искусного в словесности, для воспитания наследного принца. Поансенет убедительно просит своего друга употребить его для столь выгодной должности. Палиссот обещается писать к владетельному князю, и через несколько времени говорит простодушному своему приятелю: теперь от тебя, любезный друг, зависит получить желаемое место; хотя есть небольшое препятствие... -- Препятствие? Скажите, какое? -- Принц лютеранин; надобно чтоб наставник был одного с ним закона. -- Что нужды! Я готов сделаться турком, жидом, брамином. -- Назначают день, и Поансенет при свидетелях подписывает отречение свое от католического исповедания. Забавникам вздумалось продолжить шутку. Говорят Поансенету, что он поступил неосторожно, и что от правительства дано повеление взять его под караул, как отступника от веры. Поансенет, следуя совету добрых приятелей своих, переодевается в женское платье, и прячется в погреб. Его уверяют, что он все еще находится в опасности, и что с помощью одного велемудрого кабалиста может сделаться невидимкою. Благодетельный мудрец вымазывает Поансенету лицо желтым масляным составом, и для опыта на первый случай ведет его в гостиницу, в которой забавники ужинали. Невидимка наш идет прямо в столовую; собеседники не замечают его; открыто говорят об уме его и о нравах, как будто бы тут его не было. Разумеется, что Поансенетово самолюбие жестоко страдало, но тут еще не все: один льет на лицо ему вино из стакана, другой бросает тарелку на ноги. Между тем Поансенет внутренне веселится, и говорит сам себе: глупые и о если б знали они, что я здесь!"

*

   В Китае богатые люди, ученые и мандарины отращивают ногти на левой руке, а особливо на мизинце, на котором ноготь обыкновенно имеет длины несколько дюймов. Такое отличие принадлежит не всем состояниям; ремесленник, упражняясь в своей работе, не может пользоваться сим роскошным преимуществом. Г. Гинье (Guignes), издавший теперь описание своего путешествия в Пекин, повествует, что посещал его один китайский врач, у которого самый длинный ноготь был двенадцати дюймов с половиною, а прочее по девяти и по десяти дюймов. Ноготь мизинца однако не равнялся другим в достоинстве; китаец с горестью объявил, что сей драгоценный ноготь изломался. Стоит великих трудов довести ногти свои до такого совершенства; зато уж каким уважением пользуется тот, кто преодолел все препятствия! В случае тяжбы, например, мандарин всегда оправдывает просителя или ответчика, у которого длиннее ногти. Китайский судья умствует таким образом: кто столько терпелив и столько сам о себе печется, что успел отрастить длинные ногти; тот конечно не станет заводить пустых тяжб и неспособен ни к каким дурным поступкам. Смешна логика китайских мандаринов! Но европейские наши мандарины лучше ли рассуждают? Не видим ли, что и у нас часто заключают об ученом или о медике по карете его, по наряду, по ухваткам? -- Тот же Гинье пишет следующее о китайских операх: "Мандарины велели представить для нас Башню Си-Гу -- так называется драма от имени одной башни, находящейся на берегу озера близ города Ганг-Тиеу-Фу. Сначала явились духи, которые верхом на змеях прогуливались на берегу озера. Потом некоторый бонз влюбился в одну богиню и стал искать ее благосклонности; богиня, вопреки советам сестры своей, вняла просьбам молодого бонза, вышла за него замуж, сделалась беременною и родила на театре младенца, который в то же время начал бегать. Раздраженные духи погнались за бонзой, и бросили молнию в башню, которая от того развалилась. Кто хочет составить себе некоторое понятие о совершенстве драматического искусства в Китае; тот должен еще ведать, что там два актера стоя вместе, не видят один другого; что входящий в комнату делает знак, будто отворяет дверь и преступает через порог, хотя в самом деле нет ни двери ни порога; наконец, что когда у актера в рук хлыстик, то зритель должен почитать его сидящим на лошади".

*

   На одном из парижских театров недавно представляли новую комедию: Боаловы Сатиры. Сочинитель, захотевший похвастать остроумием, сшил свою поэму из лоскутков Сатир известного Боало, занявши у него множество стихов и полустиший. Но дело не о том. В рассмотрении сей комедии мы находим весьма хорошие мысли; находим такие истины, к которым наши писатели рано или поздно должны привыкнуть, ежели искренно желают успехов отечественной словесности.
   "Поносить человека и объявлять мнение свое о стихах его и прозе -- не есть одно и то же. Ни стихи, ни проза не представляют самого сочинителя. Можно быть весьма честным гражданином, весьма достойным уважения человеком, и в то же время писать нескладною прозою или кропать негодные стихи; равным образом хорошая проза и хорошие стихи не приемлются за верных поручителей в доброте сердца. Напрасно господа писатели берут на свой счет сказанное критиком об их сочинении; только одна гордость, и притом очень странная, заставляет их не полагать никакого различия между собственною особою и между книгою собственного рукоделья. Согласимся, что книга есть чадо, любезнейшее сердцу родительскому. Но разве отец, имеющий детей хромых или горбатых, может требовать, чтобы все называли их стройными? И неужели он должен обижаться, услышав от кого либо, что сын его ходит непрямо или имеет нескладную фигуру? Вспомнивши о срамных ругательствах и бесчестных клеветах, Вольтером и учениками его изрыгнутых на критиков, нельзя не придти в ужас от сего невероятного высокомерия, от сей сатанинской гордыни, которая вселила столько бешенства и злобы в мудрецов, в проповедников человеколюбия, терпимости и всех кротких добродетелей. Немногие сочинители трудятся единственно для пользы, хотя все они торжественно в том уверяют; почти каждый ищет или славы или денег. Поприще литературы усеяно камнями преткновения; вступая на сие поприще, надлежит с твердостью взирать на опасности, коих избежать не можно. Воин, идучи на сражение, знает наперед, что или погибнет, или возвратится победителем; равным образом стихотворец, отдавши на театр свою комедию, должен заблаговременно вооружиться терпением и быть в готовности к похвалам и к порицанию: точно так же и всякий сочинитель, отдавши в лавку труды свои, должен знать, что о книге его судить будут и умные люди, и невежды. Для чего же досадовать, шуметь и браниться на тех, которые, купивши книгу вашу, судят о ней, нет нужды прямо или криво? Для чего почитать своими неприятелями тех людей, которым вы сами дали право говорить о вашем сочинении? Кто волен хвалить труды ваши, тот конечно уже волен и не одобрять их. Звание писателя сопряжено с неудобствами; решитесь преодолеть их, ежели хотите достигнуть храма славы. Путь и нему тернист и не гладок!"

К.

-----

   [Каченовский М.Т.] Смесь / К. // Вестн. Европы. -- 1809. -- Ч.45, N 9. -- С.67-75.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru