Каченовский Михаил Трофимович
От Киевского жителя к его другу

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

  

Отъ Кіевскаго жителя къ его другу.

(Продолженіе.)

   Возвращаюсь къ господамъ Парижскимъ перелагателямъ Предисловія. Посмотримъ далѣе, что они переводять и что оставляютъ безъ вниманія. "Историкъ Россіи могъ бы конечно, сказавъ нѣсколько словъ о происхожденіи ея главнаго народа, о составѣ Государства иначе: о томъ какъ составилось Государство представить важныя, достопамятнѣйшія черты древности въ искусной картинѣ, и начать обстоятельное повѣствованіе съ Іоаннова времени или съ XV вѣка..." Господинъ Фюрси-Лесне съ господиномъ Жюльенемъ не усомнились перевести сіи строки отъ слова до слова; слѣдующія же слова они пропустили, вѣроятно не понявши ихъ: "когда совершилось одно изъ величайшихъ государственныхъ твореній въ мірѣ." Думаю, что они не могли добраться, за что здѣсь принять должно слово твореніе, за предметъ, или за дѣйствіе, за Государство, или за государственное дѣяніе; въ одномъ случаѣ находили они излишнимъ прилагательное государственныхъ, въ другомъ не умѣли себѣ объяснить глагола совершилось. Такимъ образомъ ученые Парижане, видя съ одной стороны Скиллу, а съ другой Харибду, рѣшились объѣхать сіе опасное для нихъ мѣсто. За то Петербургскіе переводчики, имѣя всю возможность пользоваться наставденіями самаго Автора, летятъ на всѣхъ парусахъ при столь попутномъ для себя вѣтрѣ, и мы получаемъ отъ нихъ слѣдующее объясненіе: "Epoque ou le monde venait d'être témoin d'une des plus grandes creations politiques." Слѣдственно рѣчь идетъ о присоединеніи многихъ Княжествъ къ Московскому, и о томъ что составилось обширное Государство, которое въ послѣдовавшія времена содѣлалось однимъ изъ величайшихъ въ мірѣ. Я продолжаю повѣрять господъ Парижскихъ перелагателей. "Онъ {Т. е. Историкъ.} написалъ бы легко 200 или 300" (сѣверные и южные г-да Французы, разсудивъ, что переводятъ не ариѳметическую задачу и не денежной счетъ, написали складомъ, а не цыфрами; да будетъ ихъ воля!), краснорѣчивыхъ, приятныхъ страницъ, вмѣсто многихъ книгъ трудныхъ для Автора, утомительныхъ для читателя. Но сіи обозрѣнія, сіи картины не замѣняютъ лѣтописей, и кто читалъ единственно Робертсоново введеніе въ Исторію Карла V, тотъ еще неимѣетъ основательнаго, истиннаго понятія о Европѣ, среднихъ временъ. Мало, что умный человѣкъ" (на сѣверѣ ето значитъ: un homme de génie; на югѣ: un écrivain philosophe) "окинувъ глазами памятники вѣковъ, скажетъ намъ свои примѣчанія: мы должны сами видѣть дѣйствія и дѣйствующихъ; тогда знаемъ Исторію. Хвастливость Авторскаго Краенорѣчія" (ета фраза показалась трудноватою; въ Петербургѣ ее объяснили таковымъ образомъ: la vanité d'un auteur, son gout pour l'éloquence; а вотъ какъ въ Парижѣ: L'amour propre d'un écrivain qui, ne voudrait que faire triller son eloquence. Нашъ языкъ способенъ къ выразительной краткости, которой: милая неправильность иногда въ глаза бросается), и нѣга Читателей осудятъ ли на вѣчное, забвеніе дѣла и судьбу нашихъ предковъ? "Они страдали, и своими бѣдствіями изготовили наше величіе: а мы не захотимъ и слушать о томъ, ни знать, кого они любили, кого обвиняли въ своихъ несчастіяхъ." За симъ господа Парижане вмѣсто нѣсколькихъ строкъ подлинника снова представляютъ читателямъ своимъ однѣ безгласныя точки. Но и здѣсь, равно какъ прежде, не совсѣмъ они виноваты. Какой законъ обязываетъ ихъ дѣйствовать вопреки своимъ собственнымъ выгодамъ? Вотъ что слѣдуетъ въ Предисловіи: "Иноземцы могутъ пропустить скучное для нихъ въ нашей древней Исторіи; но добрые Россіяне необязаны ли имѣть болѣе терпѣнія, слѣдуя правилу государственной нравственности, которая ставитъ уваженіе къ предкамъ въ достоинство гражданину образованному?" Г-да Фюрси-Лесне и Жюльень, которые переводятъ для иноземцовъ, имѣющихъ право нечитать скучнаго, были бы слишкомъ просты, когда бы заблаговременно открыли читателямъ своимъ, что въ книгѣ ихъ будетъ и нѣчто скучное. Такая оплошность непростительна въ политикѣ торговли книжной. По чему же Петербургскіе, спросишь ты, неубоялись подобнаго нареканія? -- Другъ мой! Петербургскимъ невозможно увернуться; они работаютъ передъ глазами самаго Автора; притомъ же они переводятъ не столько для иноземцовъ, сколько для насъ, добрыхъ Россіянъ, а между нами ты знаешь, есть не мало еще и такихъ, которымъ необходимо нужно прочитать Русскую нашу исторію на чужомъ Французскомъ языкѣ, чтобы получить о ней надлежащее, или по крайней мѣрѣ сколько нибудь достаточное свѣдѣніе. Я даже такого мнѣнія, что отъ насъ, добрыхъ Россіянъ, не только не надлежитъ скрывать будущей встрѣчи со скукою или досадою; но что весьма было бы полезно объявить намъ напередъ и какимъ именно количествомъ терпѣнія запастись должно, и въ какихъ мѣстахъ должно прибѣгать къ благодѣтельной его помощи. Развѣ не предъувѣдомляютъ мореплавателей о мѣляхъ и подводныхъ камняхъ? Развѣ не говорятъ путешественникамъ, въ какихъ именно мѣстахъ потребна бодрость, дабы превозмочь опасности, если уже не можно предотвратить ихъ. Такъ, другъ мой! мы не иноземцы, неимѣемъ драгоцѣннаго права перекинуть нѣсколько листовъ, пропустить скучное; чтожъ остается дѣлать? Терпѣть, читать все, изъ уваженія къ памяти предковъ нашихъ. Но ето одни только предположенія. Въ Исторіи Государства Россійскаго читатель не найдетъ ничего скучнаго; ибо въ Предисловіи сказано весьма справедливо: "нѣтъ предмета столь бѣднаго, чтобы Искусство уже не могло ознаменовать себя пріятнымъ для ума образомъ."
   До сихъ поръ я говорилъ болѣе о томъ, что пропускаюятъ Парижскіе переводчики; теперь строгая необходимость заставляетъ меня нѣсколько распространиться о томъ, что почли они неизлишнимъ оставить въ Предисловіи. Весьма желательно знать, по какому праву историкъ Россіи, объявившій на примѣръ, что пишетъ полную исторію Государства, могъ бы одну половину ея предложить сокращенно, а другую пространнѣе, въ обстоятельномъ повѣствованіи? Такая исторій неимѣла бы надлежащей соразмѣрности въ частяхъ, слѣдственно пугала бы своимъ безобразіемъ, и едвали есть примѣръ такой исторій. Драгоцѣнное, мастерское, образцовое Робертсоново Введеніе не есть Исторія Карла V: въ немъ великій умъ приготовляетъ своихъ читателей къ будущему повѣствованію, и тѣмъ освобождаемъ себя отъ неприятной, затруднительной надобности останавливать ходъ происшествій, часто уклоняться отъ своей матеріи, для неумѣстныхъ изъясненій, закрывать картины свои, которыми плѣнялъ воображеніе читателя, и говорить разуму его о своихъ примѣчаніяхъ. Будущій біографъ Петра Великаго можетъ взять себѣ образцемъ Робертсона и въ искусномъ Введеніи представить достопамяшнѣйшія черты древностей Государства Россійскаго, чтобы напередъ многое объяснить своимъ читателямъ, чтобы послѣ неостанавливаться тамъ, гдѣ быстрота повѣствованія увлекаетъ внимательность, и гдѣ должно представлять настоящее, а непрошедшее, и для полной исторіи Государства такія введенія весьма полезны; но Введеніе, опять скажу, -- не исторія, которой всѣ части должны быть соразмѣрны, не сжаты однѣ, не растянуты другія, должны составлять изящное цѣлое. Оставимъ шутки и будемъ говорить дѣло. Что можетъ быть скучнымъ для просвѣщеннаго читателя въ такой исторіи, которая написана по существующимъ образцамъ древнихъ вѣковъ и новѣйшихъ, и по извлеченнымъ изъ нихъ правиламъ? Исторія государства есть обширная картина, или лучше сказать коллекцію картинъ одного рода: ежели фигуры изображены вѣрно и съ надлежаще выразительностію, ежели всѣ онѣ принадлежатъ къ главному дѣйствію, ежели нѣтъ лишнихъ предметовъ, ежели группы, разставленныя съ наблюденіемъ перспективы, не заслоняютъ однѣ другихъ и не ослабляютъ значительности въ главныхъ лицахъ; то что можетъ казаться тутъ скучнымъ? Пропускай не принадлежащее къ дѣлу, изображай одно существенно нужное, расположи матерію, какъ предписываютъ знаменитые наставники изъ древнихъ Лукіанъ, изъ новыхъ Батте, Блеръ; тогда исторія не можетъ быть незанимательною, или скучною. Исторія не лѣтописъ и не поденная записка, куда вносится всякая всячина, чтобы ни запамятовать о томъ что сдѣлано, что случилось, или что замѣчено. Тамъ нѣтъ ни единства, ни плана; въ исторіи непремѣнно должно находиться то и другое. Какимъ же образомъ предположимъ, что въ ней можетъ быть скучное, когда не будешь ничего излишняго, и какой историкъ пропуститъ нужное, для того чтобы не наскучить своимъ читателямъ? Но, скажутъ намъ, мы обязаны имѣть терпѣніе и тогда, когда найдемъ въ Исторіи случаи маловажные, не принадлежащіе къ системѣ повѣствуемыхъ значительныхъ происшествій, случаи, которые не связаны съ ними ни причинами своими, бы слѣдствіями; осудимъ ли на вѣчное забвеніе дѣла т судьбу нашихъ предковъ? Другъ мой! дѣла важныя предковъ нашихъ являются въ исторіи; а маловажныя, дѣла такія, которыхъ при всей доброй волѣ нашей не можемъ начертать на размѣренныхъ ея скрыжаляхъ, пускай остаются въ лѣтописяхъ; мы не будемъ лѣниться читать сіи древніе памятники, лишь бы только они были издаваемы въ свѣтъ съ надлежащею вѣрностію. Не уже ли жъ намъ теперь бросить въ огонь, или предать мышамъ на снѣденіе старинныя лѣтописи, по той причинѣ единственно, что описываемыя въ нихъ происшествія были уже нѣсколько разъ повторены сочинителями Исторіи? Нѣтъ, мы охотно и впредь станемъ читать лѣтописи, и дѣла предковъ нашихъ не предадутся забвенію.
   Слѣдующее мѣсто пропущено Парижанами: "Но исторія, говорятъ, наполнена ложью:, скажемъ лучше, что въ ней, какъ въ дѣлѣ человѣческомъ, бываетъ примѣсь лжи; однакожъ характеръ истины всегда болѣе или менѣе сохраняется; и сего довольно для насъ, чтобы составишь себѣ общее понятіе о людяхъ и дѣяніяхъ. Тѣмъ взыскательнѣе и строже Критика; тѣмъ непозволительнѣе историку, для выгодъ его дарованія, обманывать добросовѣстныхъ читателей, мыслить и говорить за героевъ, которыя уже давно безмолвствуютъ въ могилахъ. Чтожъ остается ему, прикованному, такъ сказать, къ сухимъ хартіямъ древности. Порядокъ, ясность, сила, живопись." и далѣе нѣсколько строчекъ. Къ послѣднимъ словамъ я прибавилъ бы еще: единство, полнота, систематическое расположеніе частей. Про себя замѣть, что словцо его съ намѣреніемъ написалъ я косыми буквами; ибо надобно было сказать: непозволительнѣе историку для выгодъ своего дарованія. Такъ лучше! Впрочемъ, истинно я не понимаю, почему г-да Фюрси и Жюльень полѣнились перевести нѣсколько строкъ весьма пріятныхъ. Замѣть, любезный другъ, что Исторіографъ на трехъ или болѣе мѣстахъ Предисловія весьма равнодушно упоминаетъ о Критикѣ; даже говоритъ, что справедливая Критика можетъ заградить писателю (у Петерб. fermerait la bouche; у Париж. viendrait briser la plume) -- доказательство его расположенія къ ученой Критикѣ. Слѣдственно ваши журналисты худо поступаютъ, если не разсматриваютъ исторіи Государства Россійскаго, думая, что могутъ сдѣлать симъ неприятность почтенному ея Автору.

(Оконч. въ слѣд. книж. )

-----

   [Каченовский М.Т.] От Киевскаго жителя к его другу: (Продолжение) // Вестн. Европы. -- 1819. -- Ч.103, N 4. -- С.289-298.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru