Калашников Петр Иванович
Жук

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Текст издания: журнал "Сынъ Отечества", No 4, 1852.

   

ЖУКЪ

Повѣсть.

I.

   Въ южной части... губерніи стоитъ маленькій уѣздной городокъ. Мѣстоположеніе этого городка довольно живописно, Онъ раскинутъ на горѣ, у подошвы которой, въ крутыхъ и покрытыхъ густою зеленью берегахъ, течетъ не широкая, но быстрая рѣчка. По другую сторону рѣчки разстилаются обширныя пашни и сѣнокосы, и мѣстами зеленѣютъ рощи. Далѣе поднимаются длинною грядою, покрытыя пустырникомъ горы, и между ними есть двѣ или три бѣлаго цвѣта: это горы меловыя.
   Самый городокъ весьма маленькій и бѣдный. Онъ весь срстоить изъ двухъ квадратныхъ площадей, на которыя, съ разныхъ сторонъ, выходятъ шесть или семь улицъ.
   На одной изъ площадей возвышается каменная церковь, а на другой поставлено нѣсколько деревянныхъ балагановъ: это гостинный дворъ.
   Домы почти всѣ деревянные, необшитые тесомъ, и большею частію съ тростниковыми крышами.
   По улицамъ, между домами тянется частоколъ. Но при всей незначительности, лѣтомъ городокъ дѣлается довольно пріятнымъ. Тогда улицы его, обсаженныя густыми и высокими деревьями, образуютъ длинныя тѣнистыя аллеи, а его маленькіе незатѣйливые домики совершенно прячутся въ густотѣ зелени.
   Въ этомъ городкѣ, въ одной изъ самыхъ малолюдныхъ улицъ, стояли неподалеку одинъ отъ другаго, два домика. Они, какъ два близнеца, походили другъ на друга. Оба строены по одному плану, оба деревянные и необшитые тесомъ, у обоихъ посрединѣ тростниковой крыши высовывались высокія и узкія трубы, около обоихъ тянулся ольховый плетень, и только передъ окнами одного домика росла густая липа, а передъ окнами другаго -- береза.
   Домикъ съ липою передъ окнами принадлежалъ Василью Кузьмичу Бобренко, а домикъ съ березою другу его, Якову Савичу Китову.
   Въ прекрасный лѣтній вечеръ, у окна домика съ липою сидѣлъ Василій Кузьмичъ и смотрѣлъ на козу, которая, будучи привязана къ липѣ на длинной веревкѣ, щипала траву на улицѣ.
   Василій Кузьмичъ былъ человѣкъ лѣтъ подъ сорокъ. Наружности онъ былъ вовсе непривлекательной: средняго роста, смугловатый, сутоловатый и съ большою курчавою головой, съ бровями, нависшими надъ глазами и соединявшимся на нопереносьѣ, словомъ, въ немъ было что-то дикое; да и въ-самомъ-дѣлѣ, Василій Кузьмичъ былъ совершенный дикарь. Онъ велъ жизнь самую отшельническую. Ни съ кѣмъ не знакомился, никуда не ходилъ иначе, какъ по дѣлу; отродясь не бывалъ въ дамскомъ обществѣ, и только единственный пріятель его былъ Яковъ Савичъ Китовъ.
   Впрочемъ Василій Кузьмичъ велъ такую жизнь вовсе не по желанію. Онъ весьма любилъ женщинъ, но не бывалъ въ ихъ обществѣ единственно отъ какого-то страха, въ которомъ самъ Василій Кузьмичъ не могъ дать себѣ отчета.
   Единственная женщина, передъ которой онъ не конфузился, была старуха Домна, прежняя нянька Василія Кузьмича, а теперь занимавшая у него всѣ должности, начиная отъ камердинера до судомойки -- включительно. Что же касается до характера Бобренко, то онъ былъ до того кротокъ, что Яковъ Савичъ Китовъ иначе и не называлъ Василія Кузьмича, какъ мокрою курицей.
   Итакъ Василій Кузьмичъ сидѣлъ подъ окномъ и смотрѣлъ на козу; но онъ только смотрѣлъ на козу, а думалъ совершенно о постороннемъ.
   -- Что за скучная жизнь моя? думалъ онъ. Лежишь себѣ цѣлый день къ верху оглоблями, да на потолокъ зѣваешь! Вѣдь этакъ просто можно одурѣть -- право одурѣть! Вѣдь вотъ посмотришь на другихъ: -- право, даже сердце радуется! Порхаютъ какъ бабочки съ цвѣточка на цвѣточекъ; около дамъ какъ пчелки вьются; а я что?...
   Тутъ Василій Кузьмичъ махнулъ рукой, и глубоко вздохнулъ.
   -- Вотъ Китовъ, продолжалъ онъ: ему такое счастье! Вездѣ бываетъ, за всѣми волочится! Правда и на него бываетъ проруха: недавно онъ что-то такое сказалъ, а дамы его и подняли на смѣхъ. Вѣдь дамы эти милашки, просто милашки, рады подтрунить! Ну да Китовъ парень не робкой: какъ съ гуся вода, плюнулъ да и пошелъ! А случись ка со мной такой грѣхъ: да я бы тутъ же и умеръ, право бы умеръ!
   Размышленіе Василія Кузьмича было прервано приходомъ Якова Савича.
   -- Поздравьте меня, любезнѣйшій, поздравьте меня съ новымъ знакомствомъ, кричалъ Яковъ Савичъ, вбѣгая въ комнату и едва переводя духъ отъ усталости.
   Такой неожиданный и шумный приходъ совершенно всполошилъ Василія Кузьмича. Онъ проворно вскочилъ на ноги, и съ изумленіемъ посмотрѣлъ на пріятеля.
   -- Что такое? съ какимъ знакомствомъ? спросилъ онъ торопливо.
   -- Съ новымъ, почтеннѣйшій, съ совершенно новымъ! Ахъ, что это за семейство, монъ-шеръ! прелесть! Представьте себѣ, мать.... этакая, знаете, почтенная женщина, и у нея дочка.... малина! Но я вамъ разскажу все по порядку, только прежде выкурю трубочку. Эй, красавица!-- закричалъ онъ Домнѣ, которая въ это время, любопытства ради, просунула въ дверь голову.... трубку подай.
   Домна, желая тоже узнать поскорѣе, что случилось, торбпливо набила трубку, раскурила подъ плитой, и подала Якову Савичу. Тогда Василій Кузьмичъ и Яковъ Савичъ сѣли на единственный кожаный диванъ, и Яковѣ Савичъ началъ:
   -- Иду я себѣ спокойно по улицѣ, вдругъ, вижу, скачетъ коляска четверней, такая чудесная коляска, синяя. Въ коляскѣ сидятъ незнакомыя дамы. Вотъ я тотчасъ бѣгомъ за коляской.... она скачетъ, я за ней.... Вотъ она завернула за у голъ и остановилась у дома помѣщика Крупина... знаешь, что стоитъ на берегу.... Ну еще каменный, богатый домъ.... Онъ стоялъ все пустой, и въ немъ развѣ однѣ совы жили.... Ага! думаю себѣ, такъ вотъ это кто. Коляска остановилась, и лакей еще не успѣлъ соскочить съ козелъ, а я ужъ тутъ и растворяю дверцы.
   Нужно замѣтить, что Яковъ Савичъ всегда былъ предметомъ удивленія Василія Кузьмича, въ отношеніи къ свѣтскости.
   -- Ну что жъ они? спросилъ Василій Кузьмичъ, смотря съ нѣмымъ удивленіемъ на своего пріятеля.
   -- Да что!-- продолжалъ самодовольно Яковъ Савичъ.-- Дѣвушка-то улыбнулась, а дама говоритъ мнѣ: Что вы безпокоитесь?... Ну я говорю: помилуйте!... ничего-съ!... а дѣвушка говоритъ: я думаю, вы устали.... а я говорю.... помилуйте!... мнѣ еще и не такъ случалось уставать, а это что! А дѣвушка говоритъ: вы, говоритъ, едва дышете.... я говорю: ничего-съ! послѣ отдышусь! А она улыбнулась, да какъ улыбнулась!... Тутъ Яковъ Савичъ сталъ искать выраженіе, и не найдя его, улыбнулся самъ, стараясь дать понятіе, какъ улыбнулась незнакомка. Разумѣется вышло непохоже.
   -- Потомъ они пошли въ домъ,-- продолжалъ Яковъ Савичъ,-- а я къ тебѣ побѣжалъ поразсказать, что случилось.
   Пріѣздъ въ маленькій уѣздный городъ богатыхъ помѣщицъ, особенно же постоянно жившихъ въ Петербургѣ, есть событіе дѣйствительно необыкновенное: это хоть кого такъ заинтересуетъ, а тѣмъ болѣе это должно было поразить Василія Кузьмича, который и на своихъ туземныхъ дамъ смотрѣлъ съ какимъ-то невольнымъ страхомъ. Василій Кузьмичъ совершенно оторопѣлъ.
   -- Какъ же это такъ?-- спрашивалъ онъ у Якова Савича,-- да что-жъ они сказали вамъ, когда вы растворили дверцы-то?
   -- Экой вы какой, монъ-шеръ!-- возражалъ Яковъ Савичъ, и снова принимался расказываіь, только съ нѣкоторыми добавленіями, какъ напримѣръ: какая ручка у дверецъ коляски, какая физіономія у лакея, и тому подобное.
   Но такъ какъ все на свѣтѣ имѣетъ конецъ, то, наконецъ, и Яковъ Савичъ истощилъ весь запасъ краснорѣчія, взялъ фуражку, и отправился еще къ кое-кому разсказать о случившемся и оставилъ Василія Кузьмича на свободѣ размышлять о слышанномъ.
   Василій Кузьмичъ дѣйствительно задумался.
   Вѣдь вотъ -- думалъ онъ -- иному какъ везетъ счастіе, такъ ужъ везетъ! Сунься-ка кто-нибудь другой къ дверцамъ, такъ сказали бы: убирайтесь прочь? что вамъ надобно? а ему такъ нѣтъ! что вы безпокоитесь?-- да еще пожалѣли, говорятъ: вы едва дышете, устали.... Нѣтъ, вѣрно, видна птичка по полету! Видятъ, что парень свѣтской. И какъ онъ умѣетъ этакъ во-время подоспѣть.... Охъ ужъ мнѣ право, этотъ Китовъ.... на комплиментахъ собаку съѣлъ!
   Размышляя такимъ образомъ, Василій Кузьмичъ пришелъ наконецъ къ мысли, или правильнѣе сказать, мысль пришла къ Василію Кузьмичу: за чѣмъ пріѣхали богатыя помѣщицы изъ столицы въ маленькій уѣздный городишко?
   -- Что имъ, думаетъ Василіи Кузьмичъ: Петербургъ-то малъ что ли показался? Эта мысль его сильно заинтересовала.... Домна! кликнулъ онъ -- а! Домна, поди-ка сюда на минутку! Какъ ты думаешь, зачѣмъ они сюда пріѣхали?
   -- А кто ихъ знаетъ!-- отвѣчала Домна изъ другой комнаты -- видно хотятъ посмотрѣть, какъ здѣсь люди живутъ.
   -- Да что-жъ въ Петербургѣ-то хуже что ли, чѣмъ у насъ?
   -- Видно, хуже, батюшка, что сюда пріѣхали; кабы лучше-то было, такъ не поѣхали бы.
   -- А какъ ты думаешь Домнушка: не сходить ли маѣ, посмотрѣть что за барыни пріѣхали изъ Петербурга?... Китовъ говоритъ, что просто прелесть какія! Онъ ужъ познакомился.
   -- Отъ чего-жъ, кормилецъ, и не сходить? чѣмъ ты хуже Китова? На мои глаза еще и получше будешь. Такъ коли ужъ онъ высаживалъ изъ коляски, тебѣ и подавно можно знакомство свести.
   Разсужденія Домны придали бодрости Василію Кузьмичу. Безъ этого, онъ едвали бы рѣшился идти смотрѣть на пріѣзжихъ, а тутъ бодро взялъ картузъ и пошелъ, да еще что то такое напѣвать сталъ дорогою.
   Но когда Василій Кузьмичъ сталъ подходить къ дому Крупиныхъ бодрость его оставила.
   -- Неловко, подумалъ Василій Кузьмичъ, такъ близко подходить къ дому: неравно замѣтятъ, да спросятъ: что вамъ надобно? что тутъ отвѣтишь? Вѣдь ничего не найдешь, что отвѣчать; просто осрамишься. Лучше вотъ что сдѣлать: перебраться на другую сторону рѣчки, да оттуда и посмотрѣть. Садъ-то на горѣ, у самой рѣчки, даже и забора тутъ нѣтъ, такъ, можетъ-быть они вздумаютъ по саду погулять, мнѣ ихъ и будетъ видно.
   Разсудивъ такимъ образомъ, Василій Кузьмичъ повернулъ назадъ, и перебравшись на другой берегъ рѣки, сталъ подходить къ дому Крупиныхъ совершенно уже съ другой стороны.
   Домъ помѣщицы Крупиной находился на краю города, и былъ построенъ на горѣ, у подошвы который текла рѣчка.
   Около дома и по скату горы былъ расположенъ обширный и довольно тѣнистый садъ, который, спускаясь до самой рѣчки, дѣйствительно, какъ говорилъ Василій Кузьмичъ, съ этой стороны не былъ огороженъ. На рѣчкѣ былъ устроенъ плоть и къ нему привязана лодка. Другой же берегъ рѣчки былъ весьма высокъ и весь покрытъ густымъ ольховымъ кустарникомъ.
   Василій Кузьмичъ засѣлъ въ этотъ кустарникъ, и оттуда сталъ производить свои наблюденія. Онъ увидѣлъ, что въ привязанной къ плоту лодкѣ сидѣла дѣвушка съ прекрасными бѣлокурыми локонами, а передъ ней стояла чорная курчавая собачка.
   Дѣвушка сидѣла оборотившись спиною къ Василію Кузьмичу, а потому лица ея не было видно.
   -- Должно быть душка, подумалъ Василій Кузьмичъ, и пораздвинулъ вѣтви.... Да что такое она тутъ дѣлаетъ ворожитъ что ли?... А! вотъ что!-- она рыбу удила, а теперь сматываетъ удочку. Ай, ай! какъ покачнулась лодка.... этакъ можно перекувырнуться! Въ это время дѣвушка встала и оборотилась лицомъ въ ту сторону, гдѣ сидѣлъ Василій Кузьмичъ....
   -- Ай, батюшки, караулъ! чуть было не вскрикнулъ Василій Кузьмичъ, такъ поразила его красота дѣвушки.
   Дѣвушка выпрыгнула на плотъ и убѣжала, а Василій Кузьмичъ, довольный своею выдумкой, отправился домой. Домна уже спала.
   Василій Кузьмичъ не разсудилъ будить ее, залегъ на свой кожаный диванъ, и всю ночь ему спилось, то бѣлокурая дѣвушка, то курчавая собаченка.
   Утромъ Василій Кузьмичъ проснулся рано, такъ рано, что Домна, которая всегда вставала раньше своего барина и чистила ему сапоги, въ это утро еще не просыпалась. Василій Кузьмичъ, лежа, сталъ смотрѣть на ползающую по потолку муху, а самъ все думалъ о бѣлокурой дѣвушкѣ, и въ этомъ невинномъ размышленіи пролежалъ цѣлый часъ, такъ что дождался Домны, которая пришла за сапогами.
   -- Да ты ужъ проснулся, батюшка? сказала Домна, видя, что Василій Кузьмичъ лежитъ съ открытыми глазами.
   Василій Кузьмичъ, вмѣсто отвѣта, только улыбнулся, но въ этой улыбкѣ выражалась мысль его; онъ въ это время подумалъ: Вѣдь Домна еще ничего не знаетъ, что случилось.
   -- Что ты, батюшка посмѣиваешься? спросила Домна.
   -- Ничего, ничего отвѣчалъ Василіи Кузьмичъ, и спустя минуты двѣ прибавилъ: Домнушка, а Домнушка! хорошо бы мнѣ завести удочку; сталъ бы я рыбу удить.
   -- Что тебѣ вздумалось, кормилецъ? спросила Домна: у насъ въ рѣчкѣ и рыбы-то никакой нѣтъ, окромѣ колюшки.
   -- Такъ чтожъ, Домнушка, можно и колюшку поймать.
   -- Да вѣдь ихъ не ѣдятъ, кормилецъ,
   -- Экая ты какая, Домнушка! возразилъ Василій Кузьмичъ: все бы тебѣ только ѣсть; можно и такъ позабавиться, пустить поплавать въ тарелочкѣ.
   -- Полно, батюшка, пустяки-то затѣвать, проворчала Домна, выходя изъ комнаты: колюшка рыба поганая, куда она годна? а еще неровенъ часъ, самъ въ воду кувырнешься, такъ вотъ тебѣ и колюшка будетъ.
   Домна, бывши нѣкогда нянькою Василія Кузьмича, сохранила надъ нимъ какую-то власть, такъ что Василій Кузьмичъ ее во всемъ слушался.
   По уходѣ Домны, онъ пересталъ и думать объ удочкѣ. Ему представилось, что и въ-самомъ-дѣлѣ можно кувырнуться въ воду, какъ говорила Домна.
   Полежавъ еще немного, Василій Кузьмичъ одѣлся, и уже взялъ картузъ, чтобы идти изъ дома, какъ вдругъ въ окнѣ показалась голова Якова Савича.
   -- Не хотите ли прогуляться, Василій Кузьмичъ?
   -- Нѣтъ не хочется, Яковъ Савичъ: что-то нездоровится.
   -- Нездоровится! а отъ чего же вы картузъ-то взяли?
   Василій Кузьмичъ покраснѣлъ. Онъ въ первый разъ хотѣлъ схитрить, чтобы отдѣлаться отъ пріятеля. Василію Кузьмичу хотѣлось одному пойти погулять, по причинѣ ему одному извѣстной.
   -- Картузъ, повторилъ Василій Кузьмичъ, проворно швырнувъ его на диванъ: да это я.... такъ себѣ....
   -- Ну что такое, такъ себѣ?
   -- Ну да такъ себѣ! что вамъ за дѣло, Яковъ Савичъ? Ну, я хотѣлъ козу привязать къ липѣ.
   -- Козу къ липѣ! подхватилъ Яковъ Савичъ, подозрѣвая что-то: а отъ чего же вы новый фракъ-то надѣли? Это также чтобы козу къ липѣ привязать?
   Василій Кузьмичъ вооружился всѣми силами и старался вывернуться.
   -- Да отъ того надѣлъ новый фракъ, сказалъ онъ: что старый-то у меня прорвался подъ мышкой; такъ Домна зашиваетъ.
   -- Ну, такъ бы вы и говорили, перебилъ Яковъ Савичъ.
   -- Да я такъ и говорю, Яковъ Савичъ; я говорю, что фракъ прорвался подъ мышкой, такъ Домна зашиваетъ.
   -- Такъ прощайте, Василій Кузьмичъ: я одинъ ужъ пойду.
   -- Прощайте, Яковъ Савичъ.
   Китовъ ушелъ, а Василій Кузьмичъ, выждавъ время, когда Китовъ повернулъ за уголъ, быстро схватилъ картузъ, и пустился въ противуположную сторону.
   Но не такъ было легко обмануть Китова. Когда Василій Кузьмичъ вышелъ изъ дома, изъ-за угла улицы, въ которую поворотилъ Китовъ, показалась чья-то голова, и эта голова каждый разъ проворно пряталась, когда Василій Кузьмичъ оглядывался назадъ.
   

II.

   Василій Кузьмичъ шелъ быстро къ завѣтному кусту.
   -- Пріятно, думалъ онъ, этакъ сидѣть подъ кустикомъ. Все видишь, а тебя никто не видитъ. Вотъ вѣдь этой барышнѣ съ собачкой и во снѣ не снилось, что изъ-за куста на нее смотрятъ. А, право, хорошенькая эта мамзель! Такіе у нея глазки, ну бѣда да и только.... А впрочемъ вѣдь не влюбленъ же я въ нее. Я это такъ-себѣ шалю... просто изъ одной шалости дѣйствую, и Василій Кузьмичъ засѣлъ за кустъ, раздвинувъ вѣтки.... Вотъ-тебѣ-на, прошепталъ, она опять въ лодкѣ и съ собаченкой.
   Дѣвушка дѣйствительно была въ лодкѣ и съ собаченкой, какъ говорилъ Василій Кузьмичъ; она стояла на кормѣ, и поставивъ свою маленькую ножку на бортъ лодки, держала въ рукахъ собаченку, собираясь бросить ее въ воду.
   -- Того и гляди, что кувырнется, говорилъ про себя Василій Кузьмичъ.... Домна правду говоритъ: долго ли тутъ кувырнуться? Домна всегда правду говоритъ, старуха умна.... Вѣдь этакая рѣзвушка эта мамзель.... лодка-то такъ и качается.... а ей горя мало.... ну бросила собачку.... экз. барахтается!... Ну приплыла.... что это, опять бросать.... Ухъ!-- вдругъ вскрикнулъ Василіи Кузьмичъ, и вскочилъ на ноги.
   Въ это время дѣвушка, стараясь подалѣе бросить собачку, сильно покачнула лодку, и отъ неосторожности сама упала въ воду.
   У Василія Кузьмича сердечко такъ и ёкнуло....
   -- Потонетъ.... Караулъ! вскрикнулъ онъ, и съ размаха кинулся въ воду.
   Василій Кузьмичъ плавалъ не хуже тюленя; но въ этомъ мѣстѣ теченіе было такъ быстро, что Василію Кузьмичу стоило не малаго труда бороться съ нимъ, и притомъ онъ былъ во фракѣ.
   Дѣйствуя изо всѣхъ силъ и руками, и ногами, Василій Кузьмичъ наконецъ достигъ до лодки, съ которой упала дѣвушка, и ухватившись руками за бортъ, бросилъ безпокойный взглядъ вокругъ себя. Онъ смотрѣлъ, не высовывается ли гдѣ-нибудь изъ воды платье утонувшей. но какъ удивился онъ, когда, случайно взглянувъ на берегъ, увидѣлъ дѣвушку, которая, выжимая воду изъ своего платья, съ изумленіемъ смотрѣла на плывущаго Василія Кузьмича. Василій Кузьмичъ ужасно обрадовался, и вмѣстѣ изумился.
   -- Вы ужъ выплыли? закричалъ онъ, высовываясь изъ-за лодки.
   Дѣвушка взглянула на Василія Кузьмича, и расхохоталась.
   Въ-самомъ-дѣлѣ, онъ былъ очень смѣшенъ. Платье его облипло; мокрые волосы опустились на лобъ, и съ нихъ бѣжала вода.
   Смѣхъ дѣвушки совершенно сконфузилъ Василія Кузьмича, и онъ никакъ не рѣшался выдти изъ воды.
   -- Да что жъ вы тамъ сидите, говорила, умирая отъ смѣха, дѣвушка: выходите скорѣе на берегъ.
   --.На берегъ, произнесъ Василій Кузьмичъ: да я весь мокрый, на мнѣ просто сухой нитки нѣтъ.
   -- Такъ вѣдь не вѣкъ же вамъ сидѣть въ водѣ?
   Василіи Кузьмичъ вылезъ. Въ сапогахъ у него бурлила вода....
   -- Экъ фракъ-то мой! сказалъ онъ: совсѣмъ съёжился, а былъ новый; только въ первый разъ надѣлъ сегодня.
   -- Неужели только въ первый? спросила дѣвушка, смѣясь еще болѣе, что приводила Бобренко въ совершенное замѣшательство.
   Наконецъ Василій Кузьмичъ самъ расхохотался, и прегромко.
   -- Да какія вы веселыя сказалъ онъ: бѣда, право, съ вами! Я думалъ, что вы захлебнулись, а вы не тутъ-то было -- прежде меня еще на берегъ выскочили.
   -- А вы это меня спасать кинулись?
   -- Конечно спасать! Что же, я купаться что ли въ новомъ-то фракѣ вздумалъ?
   -- Очень вамъ благодарна за ваше доброе намѣреніе.
   -- Да, признаться, напугали вы меня, говорилъ Василій Кузьмичъ, чувствуя себя нѣсколько смѣлѣе, и совершенно забывъ, что онъ и разговаривающая съ нимъ особа съ ногъ до головы мокрые:-- признаться напугали. Я думалъ, что вы непремѣнно утонете; да еще сегодня старуха Домна говорила мнѣ: долго ли кувырнуться, такъ вотъ тебѣ и будетъ колюшка.... Эта Домна совершенная ворона, всегда что-нибудь худое накликаетъ....
   Василій Кузьмичъ не зналъ самъ что говоритъ. Такъ много различныхъ ощущеній, и въ такое короткое время, совершенно сбили его съ толку.
   -- Послушайте, сказала дѣвушка: какъ васъ зовутъ?
   -- Васильемъ Кузьмичемъ.
   -- Ну такъ, Василій Кузьмичъ, какъ же вы пойдете домой-то мокрые?
   Этотъ вопросъ сильно смутилъ Василія Кузьмича.
   -- Въ-самомъ-дѣлѣ, какъ я пойду домой-то мокрый?-- повторилъ онъ. Вѣдь меня мальчишки грязью закидаютъ, если я въ такомъ видѣ пойду по улицѣ.
   -- Не хотите ли пойти къ намъ, васъ довезутъ въ коляскѣ.
   -- Нѣтъ, ни за что! торопливо произнесъ Василій Кузьмичъ. Я лучше переплыву на ту сторону, и доберусь до дому по полю; тамъ никто не ходитъ, да притомъ и картузъ мои остался на той сторонѣ. Прощайте.... а какъ васъ зовутъ?
   -- Меня зовутъ Вѣрой Васильевной.
   -- Мое почтеніе, Вѣра Васильевна, счастливо оставаться.
   Василій Кузьмичъ опять отправился въ воду и поплылъ, страшно размахивая руками, что еще болѣе разсмѣшило дѣвушку.
   -- Василій Кузьмичъ! закричала она ему вслѣдъ: когда высохнете, такъ приходите къ намъ.
   -- Покорно васъ благодарю за приглашенье, отвѣчалъ Василій Кузьмичъ, перевертываясь на спину.
   Дѣвушка убѣжала, а Василій Кузьмичъ благополучно прибылъ на другой берегъ, отыскалъ свой картузъ, и пустился домой, стараясь при томъ болѣе держаться между кустовъ, чтобы не быть примѣченнымъ.
   Ужъ онъ сталъ подходить къ дому, какъ вдругъ его поразила мысль: что сказать Домнѣ, если ей вздумается допрашивать, отъ чего все платье мокрое?
   -- Совру что попало, подумалъ Василій Кузьмичъ: а если не повѣритъ, скажу, что не ея дѣло. Только вотъ что скверно: разсердится старуха, цѣлую недѣлю ворчать будетъ. Всего бы лучше, еслибы ее дома не было.
   Размышляя такимъ-образомъ, Василій Кузьмичъ подошелъ къ калиткѣ и посмотрѣлъ въ щелку. Дверь отъ ледника была отворена.
   -- Вотъ счастье! подумалъ Василій Кузьмичъ: Домна возится со сливками,-- и шмыгнулъ по двору на крыльцо.
   Войдя въ комнаты, онъ заперъ ключемъ дверь и сталъ переодѣваться. Съ трудомъ стянувъ фракъ, Василій Кузьмичъ грустно посмотрѣлъ на него.
   -- Вотъ тебѣ и новый фракъ! сказалъ онъ, вздохнувъ. Хуже стараго сдѣлался. Что съ нимъ теперь дѣлать? посушить что ли?
   Василій Кузьмичъ, придвинувъ на солнышко стулъ, растянулъ на немъ фракъ и развѣсивъ остальное платье по окошкамъ, прилегъ, закутавшись въ старенькій халатъ, на кожаномъ диванѣ.
   -- Вотъ исторія-то! разсуждалъ онъ въ полголоса: престранная исторія! Не думалъ, не гадалъ,-- выкупался... зато познакомился, приглашала приходить когда высохну. А какая она-то? прелесть!... вотъ прелесть, такъ ужъ прелесть! Что ни говори, прелесть! Вотъ только фрака жаль -- прибавилъ Василій Кузьмичъ, жалостно взглянувъ на него.... А какія у нея ножки маленькія! Ну, право, въ мой кулакъ уберутся обѣ, и видно не будетъ!
   Разсуждая самъ съ собою, уставшій Василій Кузьмичъ мало-по-малу заснулъ самымъ пріятнымъ сномъ, и проспалъ часовъ пять къ ряду, даже не переворотившись ни разу на другой бокъ.
   Проснувшись, Василій Кузьмичъ подошелъ къ фраку. Фракъ почти высохъ. Василій Кузьмичъ радостно улыбнулся.
   -- Почти незамѣтно,-- прошепталъ онъ, встряхивая фракъ: немножко поморщился мѣстами, да это не бѣда, растянется.
   -- Не здѣсь ли живетъ Василіи Кузьмичъ? раздался въ окошкѣ голосъ.
   Василій Кузьмичъ взглянулъ на окно. Изъ-за него высовывалась незнакомая физіономія.
   -- Здѣсь, отвѣчалъ онъ.
   -- Госпожа Крупина проситъ пожаловать къ нимъ, сказалъ пришедшій.
   -- Къ нимъ? какъ, къ нимъ?
   -- Да, такъ-съ къ нимъ, чай кушать.
   -- Чай кушать! повторилъ Василій Кузьмичъ: какъ чай кушать?
   Пришедшій съ изумленіемъ посмотрѣлъ на Василія Кузьмича.
   -- Что прикажете сказать? спросилъ онъ.
   Тутъ Василій Кузьмичъ началъ такъ мяться, что, вѣрно, посланный потерялъ бы терпѣніе, но, къ счастію, подоспѣлъ въ эту минуту Яковъ Савичъ.
   -- Въ чемъ дѣло? спросилъ Яковъ Савичъ, быстро входя въ комнату.
   -- Къ Крупинымъ чай пить?
   -- Скажи, что сейчасъ придемъ.
   Посланный поклонился и ушелъ.
   -- Что это Яковъ Савичъ вы такое сказали? спросилъ Василіи Кузьмичъ по уходѣ посланнаго.
   -- Какъ что сказалъ? сказалъ, что сейчасъ придемъ.
   -- Какъ придемъ? да кто же пойдетъ Яковъ Савичъ?
   -- Я, и вы, разумѣется.
   -- Нѣтъ! Я ни за что не пойду.
   -- Какъ не пойдешь? такъ даромъ что ли вы купались во фракѣ-то?
   Василій Кузьмичъ покраснѣлъ.
   -- Что, покраснѣлъ? продолжалъ Яковъ Савичъ. Вы думаете, что я не знаю? Я все знаю. Знаю, что вы подъ кустикомъ лежали, что въ воду сунулись во фракѣ, все знаю, такъ ужъ лучше вы, Василій Кузьмичъ, со мной не спорьте, а одѣвайтесь поскорѣе, да пойдемъ.
   -- Такъ какъ же я пойду, Яковъ Савичъ? Вѣдь я съ ними не знакомъ.
   -- Я васъ отрекомендую, Василій Кузьмичъ; да притомъ приглашали васъ, когда обсохнете; ну, теперь вы высохли, такъ и идите, а если не пойдете, такъ будете невѣжа, грубіянъ, и я съ вами знаться не буду.... слышите, Василій Кузьмичъ? Такъ лучше одѣвайтесь, а я пойду надѣну свой фракъ.
   Василій Кузьмичъ покорился.
   -- Ну была, не была, пойдемте Яковъ Савичъ! сказалъ онъ, и сталъ одѣваться.
   Черезъ четверть часа возвратился Яковъ Савичъ во фракѣ, и пріятели отправились къ дому Крупиныхъ. Марья Павловна Крупина, мать Вѣры Васильевны, встрѣтила Якова Савича и Василія Кузьмича въ залѣ. Яковъ Савичъ сталъ разшаркиваться самымъ отчаяннымъ образомъ.
   -- Честь имѣю рекомендовать вамъ сударыня, началъ онъ: моего пріятеля, Василія Кузьмича Бобренко, а самъ я уже нѣсколько съ вами знакомъ; помните коляску?
   -- Какую коляску?
   -- Дверцы-то я растворялъ?
   -- А! да помню, сказала Марья Павловна, улыбаясь: очень пріятно познакомиться, господа! Милости просимъ! и пригласила гостей на балконъ.
   Марья Павловна сѣла на диванъ, а Бобренко и Китовъ на креслахъ.
   -- Я должна васъ очень благодарить, начала Марья Павловна, обращаясь къ Василію Кузьмичу: неосторожность моей дочери заставила васъ....
   -- Покупаться, перебилъ Яковъ Савичъ: помилуйте, за что тутъ благодарить? Василію Кузьмичу ровно ничего не стоитъ окунуться въ воду. Въ этомъ отношеніи онъ совершенный тюлень: онъ готовъ всю жизнь просидѣть въ кадкѣ съ водой, лишь бы его тамъ кормили.
   -- Что вы такое говорите, Яковъ Савичъ? возразилъ въ полголоса Василій Кузьмичъ, нѣсколько обидясь. Когда же я сидѣлъ въ кадкѣ съ водой?
   Яковъ Савичъ началъ, впрочемъ довольно замѣтно, толкать ногой Василія Кузьмича.
   -- Экіе вы какіе, шепталъ онъ: вѣдь это только такъ говорится.
   -- Да что такъ говорится! продолжалъ, не унимаясь, Василій Кузьмичъ: садитесь, Яковъ Савичъ, если хотите, сами въ кадку съ водой, и пусть васъ тамъ кормятъ, а я не хочу.
   -- Ну какъ хотите, сказалъ, разсердясь въ свою очередь, Яковъ Савичъ: по мнѣ, вы хоть въ пустую сядьте и умрите съ голоду, такъ мнѣ все-равно!
   -- Да я и въ пустую не хочу, Яковъ Савичъ; садитесь сами, если хотите въ пустую, и умирайте въ ней съ голоду, только меня оставьте въ покоѣ.
   Марья Павловна, видя, что пріятели начинаютъ ссориться, заступилась за Василія Кузьмича, и мало-по-малу споръ утихъ. Разговоръ склонился къ другимъ предметамъ. Впрочемъ Василій Кузьмичъ молчалъ почти все время; ссора съ Яковомъ Савичемъ его нѣсколько разстроила. Зато Яковъ Савичъ говорилъ за двухъ, и при всякомъ случаѣ старался уколоть Василія Кузьмича, даже часто и вовсе некстати.
   Василій Кузьмичъ не обращалъ на это никакого вниманія, да, кажется, и на весь разговоръ не обращалъ вниманія Въ головѣ Василія Кузьмича все бѣгали мыслишки о бѣлокурой Вѣрѣ Васильевнѣ.
   -- Не выходитъ! думалъ онъ: странная вещь! отьчего она не выходитъ? Неужели она все возится съ тѣмъ курчавымъ бѣсенкомъ? Вотъ далась игрушка! Гадина! Совершенная гадина, просто смотрѣть мерзко....
   Въ эту минуту подъ стуломъ Василія Кузьмича послышалось ворчанье, и онъ почувствовалъ, что кто-то теребить его за ногу. Василій Кузьмичъ быстро вскочилъ, и въ ту же минуту изъ-подъ стула кинулась собаченка, стараясь снова поймать ногу Василія Кузьмича.
   -- Дружокъ, шалишь! ши.... дружокъ! закричала Марья Павловна; но это было уже напрасно: Василій Кузьмичъ далъ такого пинка дружку, что онъ отлетѣлъ черезъ весь балконъ и завизжалъ.
   -- Кто обижаетъ мою собаку? вскрикнула Вѣра Васильевна, выскочивъ на балконъ.
   Яковъ Савичъ молча указалъ пальцемъ на Василія Кузьмича.
   Василій Кузьмичъ ужасно растерялся.
   -- Я.... я.... хотѣлъ ее поласкать, началъ онъ: да нечаянно....
   -- Далъ пинка, подхватилъ Яковъ Савичъ: славно приласкалъ! Этакъ вы ей ребра переломаете, Василій Кузьмичъ.
   Василій Кузьмичъ съ упрекомъ посмотрѣлъ на Якова Савича.
   -- Какой вы недобрый, сказала Вѣра Васильевна, взявъ собаку на руки и подходя съ нею къ Василію Кузьмичу.
   -- Она меня за ноги, началъ-было Василій Кузьмичъ.
   -- Да вѣдь она не кусается, перебила Вѣра Васильевна: погладьте ее.
   Еслибы Вѣра Васильевна велѣла погладить змѣю, то и тогда Василій Кузьмичъ исполнилъ бы ея желаніе, а теперь онъ съ веселымъ лицомъ подошелъ къ дѣвушкѣ, и сталъ гладить спину дружка, только противъ шерсти.
   Вѣра Васильевна съ улыбкой смотрѣла на Василія Кузьмича.
   Василій Кузьмичъ это замѣтилъ. Ему стало какъ-то такъ пріятно, что онъ чуть не растаялъ.
   -- Пойдемте на плотъ, сказала Вѣра Васильевна.
   -- Пойдемте, отвѣчалъ Василій Кузьмичъ, и съ нѣкоторымъ сомнѣніемъ посмотрѣлъ на дѣвушку.
   -- Что вы такъ смотрите? Вы боитесь, что я опять упаду въ воду? Успокойтесь, я сегодня уже купала дружка.
   Они пошли.
   Между-тѣмъ Яковъ Савичъ распространялся съ Марьей Павловной.
   -- Я, говорилъ Яковъ Савичъ: я веду жизнь самую разнообразную и свѣтскую. Я на это счастливъ. Вездѣ меня приглашаютъ, ласкаютъ, даже говорятъ: гдѣ нѣтъ меня, такъ гамъ и пирушка не въ пирушку. Вы не вѣрите?
   -- Отъ чего же, помилуйте, я вѣрю.
   -- Увѣряю васъ: это правда. Вотъ еще недавно давалъ балъ одинъ изъ моихъ знакомыхъ. Я былъ неочень здоровъ, однакожъ пошелъ, думаю: безъ меня скучно будетъ тамъ. И въ-самомъ-дѣлѣ, прихожу... скука страшная! Всѣ танцуютъ какъ-будто по заказу. Никто ни посмѣется, ни пошалитъ, ну точно на похоронахъ! Нужно повеселить, думаю себѣ. Вотъ я тотчасъ взбилъ всѣ волосы дыбомъ, скорчилъ пресмѣшную гримасу, да и выскочилъ этакъ въ залѣ. Сначала всѣ посмотрѣли на меня съ изумленіемъ: вѣрно не узнали, а потомъ начали всѣ посмѣиваться; ну всѣ и развеселились. Тутъ былъ еще одинъ пріѣзжій, такъ онъ спрашиваетъ: кто этотъ шутникъ? Ему говорятъ -- Китовъ. Хорошъ, говоритъ, молодецъ! А когда я уходилъ, такъ слышу, въ другой комнатѣ, хозяинъ допрашиваетъ лакеевъ: кто приглашалъ Китова? Вѣрно хотѣлъ похвалить. Да пріятный, очень пріятный вечерокъ вышелъ! Всѣ остались довольны.
   Марья Павловна, слушая Китова, едва удерживалась отъ улыбки.
   -- Это пріятно, сказала она: пріобрѣсти такую общую любовь.
   -- Чрезвычайно! подтвердилъ Яковъ Савичъ.-- Я вамъ скажу, это такъ пріятно, что и сказать нельзя.
   -- А вашъ пріятель такую же жизнь ведетъ?
   -- Кто? Василій Кузьмичъ? что вы, помилуйте! да его съ собаками не вытравишь изъ дома.
   -- Да, что жъ онъ дѣлаетъ дома?
   -- Кто его знаетъ, должно быть о чемъ-нибудь думаетъ, сказалъ Яковъ Савичъ, и прегромко расхохотался.
   Марья Павловна встала и пошла въ садъ. Яковъ Савичъ послѣдовалъ за ней.. Они нашли Василія Кузьмича и Вѣру Васильевну сидящими на скамейкѣ въ одной изъ тѣнистыхъ аллей сада.
   -- Вы здѣсь? сказалъ Яковъ Савичь: а мы съ Марьей Павловной очень пріятно побесѣдовали на балконѣ.
   Василій Кузьмичъ, сидя подлѣ Вѣры Васильевны, обрѣтался въ какомъ-то очарованіи. Ему было и страшно и пріятно, до того пріятно, что онъ сталъ уже сомнѣваться: не спитъ ли онъ и не видитъ ли все это во снѣ.
   Вдругъ крикъ Вѣры Васильевны заставилъ его очнуться.
   -- Что съ вами? съ испугомъ спросилъ Василій Кузьмичъ,
   -- Посмотрите, что это у меня ползетъ по шеѣ? произнесла Вѣра Васильевна плаксивымъ тономъ.
   Василій Кузьмичъ нагнулся и осторожно снялъ чернаго жука.
   -- Жукъ! сказалъ онъ, и показалъ его дѣвушкѣ.
   -- Фи, какая гадость! вскрикнула Вѣра Васильевна: бросьте его куда-нибудь поскорѣе.
   -- Зачѣмъ бросать?
   -- Ну такъ возмите себѣ: я вамъ дарю его.
   Василій Кузьмичъ положилъ жука въ карманъ.
   -- Сувенирчикъ!-- замѣтилъ Яковъ Савичъ, подмигнувъ Вѣрѣ Васильевнѣ и искоса взглянувъ на Василія Кузьмича,
   Вѣра Васильевна ничего не отвѣчала и отошла.
   Вскорѣ подали чай и Марья Павловна пригласила гостей въ комнаты. Послѣ чаю вздумали играть въ карты.
   Яковъ Савичъ сѣлъ визави съ Василіемъ Кузьмичемъ.
   -- Во что же мы будемъ играть? спросилъ онъ. Не съиграть ли въ ералашъ по маленькой?
   Яковъ Савичъ вовсе не умѣлъ играть въ ералашъ; но предложилъ игру въ надеждѣ, что Василій Кузьмичъ воспротивится. Яковъ Савичъ зналъ, что его пріятель кромѣ хрюшекъ и своихъ козырей, ни во что болѣе не умѣлъ играть. Василій Кузьмичъ дѣйствительно затруднился.
   -- Въ какую же вы игру умѣете? спросила Вѣра Васильевна.
   Василій Кузьмичъ замялся.
   -- Да я вовсе не умѣю, началъ онъ: я только въ свои козыри!
   -- Ахъ, давайте въ свои козыри! подхватила Вѣра Васильевна и стала сдавать карты.
   При семъ случаѣ, Яковъ Савичъ счелъ долгомъ сдѣлать мину, будто бы ему непріятно играть въ такую простую игру, и что онъ непривыкъ къ этому; но Василій Кузьмичъ совершенно углубился въ карты, подбирая ихъ по мастямъ, и вовсе не обратилъ вниманія на Якова Савича.
   Игра началась.
   Василью Кузьмичу повезло. Онъ покрылъ большую кучу картъ козыремъ и навалилъ козырной дамой Марьи Павловны. Марья Павловна въ свою очередь перекрыла и навалила козырнымъ тузомъ Якова Савича. Яковъ Савичъ долженъ былъ принять. Якову Савичу было это весьма непріятію, а Василій Кузьмичъ торжествовалъ. Наконецъ игра кончилась.
   Проигралъ Китовъ.
   Гости разошлись, и Василій Кузьмичъ отправился домой въ совершенномъ очарованіи.
   Домна уже спала.
   Василію Кузьмичу хотѣлось подѣлиться съ кѣмъ-нибудь своими впечатлѣніями.
   -- Домна! а Домна! говорилъ онъ, стараясь раскачать старуху: проснись на минутку!
   Домна не просыпалась.
   -- Тетеря! проворчалъ Василій Кузьмичъ, и ушелъ въ свою комнату.
   

III.

   Прошло болѣе двухъ недѣль съ-тѣхъ-поръ, какъ Василій Кузьмичъ познакомился съ Крупиными. Онъ довольно часто посѣщалъ своихъ новыхъ знакомыхъ, и съ каждымъ разомъ Вѣра Васильевна казалась ему прекраснѣе и прекраснѣе. Василій Кузьмичъ влюбился по уши.
   Любовь дѣлаетъ чудеса: Василій Кузьмичъ во многомъ измѣнился. Въ немъ пропало прежнее равнодушіе къ туалету.
   Онъ замѣтилъ въ первый разъ отъ роду, что въ волосахъ его не имѣется пробора; что они всѣ всклочены и торчатъ къ верху. Въ-слѣдствіе этого открытія, Василій Кузьмичъ каждый вечеръ мочилъ волосы квасомъ, и старался, иногда съ помощью Домны, разбирать проборъ, а потомъ на ночь обвязывалъ голову платкомъ, чтобы пріучить волосы лежать въ порядкѣ.
   Но къ несчастію, все это было безполезно: къ утру волосы высыхали и опять торчали попрежнему. Василій Кузьмичъ несравненно долѣе прежняго чистилъ вѣникомъ свой фракъ, когда собирался идти къ Крупинымъ. Онъ даже купилъ себѣ бѣлыя замшевыя перчатки, чего съ нимъ никогда не бывало.
   Всѣ эти перемѣны, конечно, не скрылись отъ проницательности Домны, и старуха радовалась, что ее кормилецъ повеселѣлъ. Она догадывалась кое-о чемъ, и съ нетерпѣніемъ ожидала времени, когда Василій Кузьмичъ сдѣлается женихомъ. По ея понятіямъ, это и не могло быть иначе.
   Яковъ Савичъ во все это время ни разу не завернулъ къ Василію Кузьмичу. Пріятели были въ ссорѣ. Впрочемъ Василій Кузьмичъ вовсе не сердился. Ему даже было это весьма прискорбно. Онъ раза четыре уже заходилъ къ
   Кигову; но все или не заставалъ дома, или Китовъ не сказывался. Это обстоятельство нѣсколько отравляло счастіе добраго Василія Кузьмича.
   -- За что онъ сердится?-- думалъ часто Василій Кузьмичъ. Что жъ за бѣда, что мы поспорили? Ну поспорили да и только: за что же дуться то?
   Въ началѣ августа, въ прекрасное, теплое утро, Василій Кузьмичъ сидѣлъ на кожаномъ диванѣ, въ своей комнатѣ. Въ головѣ его вертѣлись разныя мысли относительно Вѣры Васильевны. Подобныя размышленія часто занимали Василія Кузьмича съ-тѣхъ-поръ, какъ онъ познакомился съ Крупиными. Въ комнату вошла Домна съ радостнымъ лицомъ.
   -- Поздравляю васъ съ прибылью, батюшка, -- сказала она, и поднесла Василію Кузьмичу маленькую козочку.
   Василій Кузьмичъ весьма обрадовался. Ему тотчасъ пришла мысль подарить козочку Вѣрѣ Васильевнѣ.
   -- Какъ она обрадуется! думалъ Василій Кузмичъ, какъ будетъ благодарить меня!-- и Василій Кузьмичъ замечтался. Ему казалось, что онъ уже подарилъ козочку; что Вѣра Васильевна уже протянула ему свою бѣленькую ручку, и что онъ крѣпко цѣлуетъ ручку ея, и говоритъ ей про свою любовь, а Вѣра Васильевна слушаетъ и улыбается такъ пріятно.... ну и мало ли что еще приходило ему въ голову, всего не перескажетъ.
   Однимъ-словомъ Василій Кузьмичъ прежде все сидѣлъ и размышлялъ, потомъ прилегъ, потомъ вытащилъ изъ кармана небольшую коробочку, и открылъ. Въ коробочкѣ сидѣлъ жукъ. Василій Кузьмичъ пустилъ его поползать по подушкѣ, а самъ смотрѣлъ на жука и думалъ о Вѣрѣ Васильевнѣ.
   Въ этомъ невинномъ занятіи прошло часа два времени, и наконецъ Василій Кузьмичъ вздремнулъ.
   Во снѣ ему снились все какія-то странныя вещи. Сначала ему приснилось, что онъ лежитъ на диванѣ и передъ его носомъ ползаетъ по подушкѣ жукъ, какъ это было и въ-самомъ-дѣлѣ; но потомъ жукъ превратился въ Вѣру Васильевну; потомъ Вѣра Васильевна превратилась въ Домну. Василій Кузьмичъ даже и во снѣ улыбнулся: такъ показались ему нелѣпы эти превращенія. Но когда изъ Домны вдругъ сдѣлался Яковъ Савичъ, Василіи Кузьмичъ проснулся и открылъ глаза. Передъ нимъ въ-самомъ-дѣлѣ стоялъ Китовъ, и со вниманіемъ разсматривалъ жука, который все еще ползалъ по подушкѣ.
   -- Ахъ, Яковъ Савичъ! произнесъ Василіи Кузьмичъ, потягиваясь:-- Какъ я давно васъ не видалъ. Не стыдно ли такъ долго сердиться?
   -- Съ чего вы взяли, Василій Кузьмичъ, что я сержусь? нимало! Я давно ужъ забылъ все; мнѣ просто было некогда. Меня безпрестанно приглашали на разные балы, вечера. Всѣ находятъ, что я оживляю общество; что я знаю что и гдѣ говорить; одни вы только Василій Кузьмичъ этого не замѣчаете.
   -- Что вы! что вы, Яковъ Савичъ, когда жъ я вамъ это говорилъ?
   -- Да вы не говорили, Василій Кузьмичъ, да спорили со мной, какъ будто я не знаю, что нужно сказать въ обществѣ, что ненужно.
   -- Да вѣдь вы сказали, Яковъ Савичъ, что я готовъ всю жизнь просидѣть въ кадкѣ съ водой. Вѣдь это неправда, Яковъ Савичъ! Я отъ того и заспорилъ, что это неправда.
   -- Да кто жъ вамъ говоритъ, что это правда, Василій Кузьмичъ? Вѣдь не тюлень же вы въ-самомъ-дѣлѣ! Но это такъ говорится въ обществѣ. Понимаете теперь?
   -- Ну! я этого не зналъ, сказалъ Василіи Кузьмичъ, начиная убѣждаться, что онъ въ-самомъ-дѣлѣ виноватъ.
   -- Вотъ то-то и есть! не зналъ!-- подхватилъ Яковъ Савньь. Впередъ знайте, да не ставьте въ дураки людей свѣтскихъ.
   -- Ну извините, Яковъ Савичъ.
   Пріятели обнялись, поцѣловались и между ими водворилось прежнее согласіе.
   -- А скажите мнѣ, Василій Кузьмичъ, спросилъ Яковъ Савичъ:-- что это за жукъ у васъ ползалъ по подушкѣ?
   Василій Кузьмичъ покраснѣлъ. Онъ въ это время успѣлъ уже запрятать жука въ коробочку и положить ее въ карманъ.
   -- Жукъ? какой жукъ?-- произнесъ Василій Кузьмичъ съ замѣшательствомъ.
   -- Простой чорный жукъ, сказалъ Яковъ Савичъ, тотъ самый, который теперь сидитъ у васъ въ карманѣ.
   Василій Кузьмичъ пришелъ въ совершенное замѣшательство. Стараясь вывернуться, онъ заговорилъ такъ нескладно, что даже Яковъ Савичъ это замѣтилъ и разсмѣялся.
   -- Что вы за дичь несете, Василій Кузьмичъ,-- сказалъ онъ. Я ровно ничего не понимаю.
   -- Какъ не понимаете, Яковъ Савичъ, это весьма просто. Я жука нашелъ....
   -- На шейкѣ у Вѣры Васильевны,-- подхватилъ Яковъ Савичъ:-- ну такъ бы вы и говорили. Признайтесь ужъ лучше, Василій Кузьмичъ. Вы влюбились въ Вѣру Васильевну, и жука спрятали на память.
   -- Что вы! что вы! Яковъ Савичъ, какъ можно?
   -- Да что: какъ можно! видно можно, коли влюбились. У васъ Василій Кузьмичъ, какъ я вижу, губа то не дура: знали въ кого влюбиться. Ну чтожъ женитесь, Василій Кузьмичъ! Дѣло хорошее.
   Василій Кузьмичъ пріятно улыбнулся; но потомъ вздохнулъ.
   -- О чемъ вы вздохнули, Василій Кузьмичъ? Я вамъ говорю: сватайтесь.
   -- Сватайтесь, повторилъ Василій Кузьмичъ: да вѣдь не пойдетъ за меня, Яковъ Савичъ.
   -- Отъ чего не пойдетъ? Пойдетъ!
   -- Вы думаете, что пойдетъ, Яковъ Савичъ?
   -- Пойдетъ, Василій Кузьмичъ!
   -- А что въ-самомъ-дѣлѣ, не рискнуть ли, Яковъ Савичъ? Можетъ-быть, въ-самомъ-дѣлѣ пойдетъ!
   -- Я вамъ говорю: рискните!
   -- А если затылокъ забрѣютъ?
   -- Что жъ за бѣда? не велика важность! только прежде вамъ нужно объясниться съ дѣвушкой, узнать, любитъ ли она васъ.
   -- Да какъ узнать то, Яковъ Савичъ?
   -- Какъ узнать? Ну спросите ее! Кстати, завтра рожденіе Вѣры Васильевны; у Крупиныхъ будетъ балъ: вотъ вамъ и случай объясниться.
   -- Какой же тутъ случай. Яковъ Савичъ? На балѣ весьма неудобно это.
   -- Какъ неудобно, Василій Кузьмичъ? попросите ее на кадриль, да и разговоритесь съ ней.
   -- Да я не умѣю плясать-то, Яковъ Савичъ.
   -- Вотъ то то и есть, сказалъ Яковъ Савичъ съ нѣкоторою гордостью: человѣкъ-то вы не свѣтскій! Ну да ничего, какъ-нибудь протанцуете.
   Василій Кузьмичъ задумался.
   -- Знаете что, Яковъ Савичъ, сказалъ онъ по нѣкоторымъ молчаніи вѣдь я кажется, не рѣшусь объясниться съ Вѣрой Васильевной. Я какъ-то не умѣю! Не равно она засмѣется: тогда что тутъ дѣлать?
   -- Не безпокойтесь, не засмѣется.
   -- Такъ вы думаете, Яковъ Савичъ, что она не засмѣется
   -- Я говорю вамъ, что не засмѣется.
   -- Ну такъ я попробую завтра. Только знаете что, Яковъ Савичъ: ужъ мы вмѣстѣ пойдемъ къ Крупинымъ, а то одному мнѣ какъ то неловко. Знаете, я никогда не бывалъ на балахъ: не знаю, что тамъ и какъ....
   -- Пожалуй! произнесъ Яковъ Савичъ тономъ покровителя, и потолковавъ еще кое о чемъ, Яковъ Савичъ отправился, какъ онъ говорилъ, съ визитами, а въ-самомъ дѣлѣ, Яковъ Савичъ прошелъ прямо домой, и даже не завернулъ никуда.
   По уходѣ Китова, въ домѣ Василья Кузьмича поднялась совершенная мастерская.
   Въ комнатѣ, Василій Кузьмичъ, растянувъ по столу фракъ, безпощадно теръ его скипидаромъ, а въ кухнѣ Домна мыла, гладила и крахмалила манишку и мыла бѣлыя пантолоны гвоего кормильца.
   Приготовленія эти конечно относились къ предстоящему балу въ домѣ Крупиныхъ. Въ такихъ занятіяхъ прошелъ весь день; наконецъ Василіи Кузьмичъ успокоился, но и во снѣ все ему грезилось, что на фракъ, около лѣваго рукава, виднѣется какое то -- пятнышко.
   Утромъ Василій Кузьмичъ поднялся рано. Ему не спалось. Въ головѣ его все вертѣлисьслова Якова Савича: пойдетъ, право пойдетъ, я вамъ говорю: сватайтесъ, рискните и проч. Василій Кузьмичъ въ волненіи ходилъ по комнатамъ.
   То подходилъ онъ къ окну и смотрѣлъ, нейдетъ ли Яковъ Савичъ; то выходилъ въ кухню и справлялся, не готова ли манишка и бѣлыя перчатки; то безъ всякой надобности выбѣгалъ за вороты и гладилъ козу, которая, какъ и всегда, щипала траву передъ домомъ.
   Наконецъ часу въ седьмомъ вечера пришелъ Яковъ Савичъ. Онъ то же, какъ и Василій Кузьмичъ, былъ въ бѣлыхъ панталонахъ и въ желтомъ жилетѣ.
   -- Не пора ли отправляться, Василій Кузьмичъ?
   Василій Кузьмичъ содрогнулся.
   -- Который часъ, Яковъ Савичъ?
   -- Да ужъ скоро шесть.
   -- Такъ пойдемъ, Яковъ Савичъ;
   -- Пойдемъ, Василій Кузьмичъ!
   Они отправились.
   На дорогѣ Яковъ Савичъ оглянулся назадъ и увидѣлъ, что за ними слѣдуетъ Домна и несетъ что-то подъ салопомъ.
   -- Ты куда? спросилъ Яковъ Савичъ
   -- И я съ вами, батюшка!-- отвѣчала Домна.
   -- Съ нами! какъ съ нами? да кто жъ тебя пуститъ?
   -- Да вѣдь я батюшка за дѣломъ иду. Мнѣ вотъ только отнести.
   -- Что только отнести?
   Яковъ Савичъ подошелъ къ старухѣ и распахнулъ салопъ; подъ салопомъ Домна несла маленькую козу.
   -- Куда ты эту мерзость несешь? спросилъ Яковъ Савичъ.
   -- А тебѣ что, батюшка? куда бы не несла! возразила Домна.
   Василій Кузмичъ вступился.
   -- Я хочу подарить это Вѣрѣ Васильевнѣ, сказалъ онъ.
   -- Козу! подарить Вѣрѣ Васильевнѣ!-- воскликнулъ Яковъ Савичъ.-- Да вы рехнулись, Василій Кузьмичъ! Кто же даритъ козу! Гдѣ вы видѣли?
   -- Отъ чего жъ и не подарить, Яковъ Савичъ?
   -- Воля ваша, Василій Кузьмичъ, а я съ козой не пойду на балъ!
   -- Отъ чего жъ не пойдете, Яковъ Савичъ?
   -- Не пойду, ни за что не пойду! Гдѣ это видано съ козой на балъ ходить? Нѣтъ, ужъ вы лучше ее дома оставьте, Василій Кузьмичъ.
   Василій Кузьмичъ усумнился.
   -- Ну ужъ нечего дѣлать, сказалъ онъ: вѣрно въ-самомъ-дѣлѣ нехорошо. Ступай домой, Домна.
   -- Да что ты его слушаешь, батюшка!-- возразила Домна, разсердившись на Китова. Ну что онъ смыслитъ? Въ немъ просто зависть говоритъ, что самому то нечего подарить. Пусть его одинъ идетъ, а мы съ тобой, батюшка, и сами дороту найдемъ.
   Василій Кузьмичъ находился въ затруднительномъ положеніи. Ему хотѣлось послушаться Домны; но въ то же время, онъ вѣрилъ вѣрилъ свѣтскости Китова, и боялся, чтобы въ-самомъ-дѣлѣ не сдѣлать промаха.
   -- Ну что-же, спросилъ Яковъ Савичъ, берете вы козу?
   -- Беремъ беремъ! закричала Домна.
   Китовъ повернулся и ушелъ, оставивъ Василія Кузьмича разсуждать съ Домной.
   -- Вѣдь этакой озорникъ!-- ворчала Домна.-- И что ему не понравилось тутъ? Просто, зависть его мучитъ. Удалось распахнуть коляску, такъ думаетъ, что и не вѣсть какой щеголь сталъ! Судитъ и рядитъ, и это нехорошо, и то неладно! Да ты, батюшка, не вѣрь ему, вретъ, просто, вретъ, окаянный!
   -- А какъ въ-самомъ-дѣлѣ, Домнушка, нехорошо?-- возразилъ Василій Кузьмичъ.
   -- Полно, батюшка, полно! Ну самъ ты разсуди, что тутъ не хорошаго? Коза скотина чистая и полезная; молоко даетъ: что-жъ тутъ худаго?
   Эти доводы нѣсколько убѣдили Василья Кузьмича, и онъ отправился въ сопровожденіи вѣрнаго слуги своего къ дому Крупиныхъ. Когда Василій Кузьмичъ сталъ подходить къ дому, то увидѣлъ, что нѣсколько экипажей различной величины и формы стояли у крыльца. Тутъ были двѣ старомодныя кареты, принадлежащія: одна городничему, другая откупщику; три коляски, запряженныя четвернею въ рядъ: это показывало, что они прибыли изъ далека и принадлежатъ сосѣднимъ помѣщикамъ; нѣсколько дрожекъ и одна франтовская пролетка уѣзднаго франта, проживающаго постоянно въ городѣ Б.
   -- Мнѣ что-то такъ неловко Домнушка,-- сказалъ Василій Кузьмичъ.
   -- Что съ тобой, кормилицъ, отвѣчала Домна: нездоровъ что-ли ты?
   -- Не то, чтобы нездоровъ, а такъ такъ то.... знаешь.... народу тамъ должно быть гибель.... видишь сколько съѣхалось.... Такъ, какъ туда войдемъ? Нѣтъ право, Домнушка, не воротиться ли ужъ домой? Дома такъ привольно: сѣли бы чай пить....
   -- Полно, батюшка, что ты это задумалъ, проворчала Домна, которой весьма хотѣлось, хоть однимъ глазкомъ посмотрѣть на балъ:-- что ты Василій Кузьмичъ? собирался, собирался, мыли, мыли, чистили, чистили, и манишку, фракъ, и панталончики! А теперь вдругъ раздумалъ. Нѣтъ, батюшка, нѣтъ! ступай-ко повеселись, родимой!
   -- Какъ-то страшно, Домнушка!
   -- Чего страшно, родимый? Никто тебя не обидитъ; да вѣдь и я съ тобой пойду.
   -- А куда же мы козу то дѣнемъ? вѣдь не въ комнаты же ее тащить.
   -- Вѣстимо, батюшка, не въ комнату: я съ козой въ передней пообожду. А ты вызови барышню, да и подари.
   Во-время этого разговора, они вошли на крыльцо и очутились въ прихожей.
   Человѣкъ десять лакеевъ, въ разныхъ ливреяхъ и безъ ливрей, лежали и сидѣли около салоповъ своихъ господъ.
   Дверь въ комнаты была затворена и за ней слышались музыка и шарканье танцующихъ. Василій Кузьмичъ совершенно оробѣлъ. Онъ даже не замѣтилъ, какъ съ него сняли шинель, и съ трепетомъ вошелъ въ комнату.
   Множество свѣчь на стѣнахъ и въ люстрахъ ярко освѣщали довольно обширный залъ. Музыка гремѣла вальсъ. Пара за парой быстро носились по гладкому полу, и нѣкоторыя изъ нихъ такъ приближались къ Василію Кузьмичу, что дамы задѣвали его платьемъ.
   Василій Кузьмичъ стоялъ въ какомъ-то оцѣпенѣніи. Въ глазахъ у него рябило. Онъ ничего не могъ разсмотрѣть; не могъ даже разсмотрѣть Якова Савича, который стоялъ въ нѣсколькихъ шагахъ отъ него, и сильно билъ тактъ ногою.
   -- Здравствуйте, Василій Кузьмичъ, раздался голосокъ Вѣры Васильевны.
   Василій Кузьмичъ взглянулъ въ ту сторону, откуда слышался голосъ. Мимо его неслась въ вирхѣ вальса Вѣра Васильевна съ какимъ-то усатымъ адъютантомъ....
   -- Мое почтеніе! крикнулъ ей вслѣдъ Василій Кузьмичъ:-- какъ ваше здоровье?
   -- Какъ видите, отвѣчала, смѣясь Вѣра Васильевна, и пронеслась далѣе.
   -- Съ кѣмъ это она пляшетъ?-- подумалъ Василій Кузьмичъ. И его какъ будто кольнула ревность.
   Мало-по-малу спокойствіе стало возвращаться къ Василію Кузьмичу, и онъ, оглядѣвшись, замѣтилъ Якова Савича.
   Василій Кузьмичъ къ нему приблизился; но Яковъ Савичъ не обратилъ никакого вниманія на своего пріятеля и продолжалъ бить тактъ ногой.
   -- Сердится! подумалъ Василій Кузьмичъ. За что онъ сердится? самъ не знаетъ, и помѣстившись послѣ него, отъ нечего дѣлать сталъ также постукивать ногой.
   -- Что вы тутъ барабаните? замѣтилъ сердито Яковъ Савичъ;-- вы только музыкантовъ съ толку собьете.
   -- Да я потихоньку, Яковъ Савичъ, меня почти и неслышно.
   -- Совсѣмъ ненужно Василій Кузьмичъ, кто васъ проситъ тутъ стучать?
   -- Да вѣдь и васъ, Яковъ Савичъ, вѣрно никто не просилъ: здѣсь и безъ того шуму довольно.
   -- Васъ, Василій Кузьмичъ, просто нельзя въ домъ пускать: вы вездѣ ссору затѣваете.
   -- Помилуйте, Яковъ Савичъ, какую же ссору я затѣваю: вѣдь вы разсердились, что я козу взялъ съ собой.
   Китовъ махнулъ рукой и отвернулся съ неудовольствіемъ.
   -- Сидѣли бы, Василій Кузьмичъ, лучше дома, да говорили бы съ своей Домной, сказалъ онъ.
   Василій Кузьмичъ очень обидѣлся этимъ замѣчаніемъ.
   -- Толкуйте съ нею сами, Яковъ Савичъ, если хотите!-- отвѣчалъ онъ обиженнымъ тономъ.
   -- Тюлень!-- проворчалъ Яковъ Савичъ, удаляясь.
   Хотя разговоръ этотъ и былъ произнесенъ громко, по за музыкой и шумомъ не былъ разслышенъ, и потому никто не обратилъ вниманія на поссорившихся пріятелей.
   Пока въ залѣ Василій Кузьмичъ разговаривалъ такимъ-образомъ съ Яковымъ Савичемъ, въ передней происходила сцена другаго рода.
   Домна, сопровождавшая Василія Кузьмича, была остановлена швейцаромъ.
   -- Не туда, тетка, съ бараномъ-то! сказалъ онъ:-- неси въ поварню.
   Олухъ! подумала Домна: козы не узналъ.-- Нѣтъ, батюшка, ты впусти меня, возразила старуха: это подарочекъ отъ моего барина Вѣрѣ Васильевнѣ.
   Швейцаръ впустилъ ее, и Домна очутилась въ передней, посреди съ любопытствомъ смотрящихъ на нее лакеевъ.
   -- Что, тетка, продаешь что ль? спросилъ ее одинъ изъ нихъ, потягиваясь на салопахъ.
   -- Вѣстимо, нѣтъ! отвѣчала Домна.
   -- Такъ зачѣмъ же ты пришла съ козломъ-то?
   -- А нешто помѣшали тебѣ спать на барскихъ салопахъ? проворчала Домна.
   -- Омноковенно, коли станетъ блеять, такъ не заснешь, отвѣчалъ посмѣиваясь лакей.
   -- Не велика фря, не погнѣвайся!-- говорила старуха, сердясь болѣе и болѣе, можешь и не спать!
   -- Фря-то я не фря, возразилъ лакей: да вѣдь и здѣсь, тетка, не скотный дворъ!
   Вслѣдъ за этой выходской раздался всеобщій смѣхъ, и лакеи стали подшучивать наперерывъ надъ оробѣвшею Домной.
   -- Полно вамъ смѣяться, говорилъ высокій ливрейный лакей: старуха и то чуть не плачетъ. Пусти, бабушка козла то на полъ сказалъ онъ, обращаясь къ Домнѣ: у него чай ноги отерпли, висѣвши.
   Домна, полагая, что высокій лакей дѣйствительно принялъ ея сторону, спустила козу на полъ; но въ туже минуту лакей шугнулъ ее, и коза поскакала по комнатѣ при общемъ смѣхѣ.
   -- Эхъ ты, озорникъ этакой! крикнула Домна, пускаясь въ слѣдъ за козой.
   Но поймать козу было весьма нелегко; лакеи шугали ее изъ угла въ уголъ; коза быстро совалась по передней, и Домна совершенно измучилась, гоняясь за ней.
   -- Озорники вы этакіе, разбойники окаянные!-- произнесла она, въ изнеможеніи опускаясь на ларь.
   -- Что-жъ ты, старуха, козла то не ловишь? говорилъ, смѣясь, высокій лакей: вѣдь этакъ онъ издохнетъ бѣгавши.
   Въ эту минуту дверь изъ комнаты отворилась и вошла Вѣра Васильевна, а за ней выскочилъ и Василій Кузьмичъ, который обрадовался случаю представить свой подарокъ.
   -- Что это значитъ? спросила Вѣра Васильевна: откуда взялась здѣсь коза?
   -- Это я-съ, Вѣра Васильевна, съ замѣшательствомъ произнесъ Василій Кузьмичъ:-- я хочу подарить ее вамъ.
   -- Ахъ! Очень вамъ благодарна, Василій Кузьмичъ: я ужасно люблю маленькихъ козъ! и Вѣра Васильевна стала ласкать своей бѣленькой ручькой козу, а Василій Кузьмичъ въ восторгѣ поглядывалъ то на козу, то на Вѣру Васильевну.
   -- А я такъ боялся, сказалъ онъ..., то-есть Яковъ Савичъ....
   -- Чего вы боялись?
   -- Да боялся, что вамъ будетъ непріятенъ подарокъ.
   -- Что вы, Василій Кузьмичъ? Напротивъ, очень, очень пріятенъ: это мнѣ настоящій сюрпризъ.
   -- Неужели? вскрикнулъ въ восторгѣ Василій Кузьмичъ.-- Ахъ какъ я радъ.... а Яковъ-то Савичъ пугалъ, пугалъ меня сегодня.
   -- Очень пріятенъ, повторила еще Вѣра Васильевна: я сама буду кормить ее, ходить за ней, и она протянула съ благодарностью руку Василію Кузьмичу.
   Василіи Кузьмичъ совершенно растерялся, прикоснувшись губьми къ ручкѣ Вѣры Васильевны.
   -- Эта козочка, будетъ мнѣ на память отъ васъ, продолжала Вѣра Васильевна,-- черезъ двѣ недѣли мы ѣдемъ въ Петербургъ.
   Василій Кузьмичъ вздрогнулъ. Ѣдете?-- произнесъ онъ -- зачѣмъ ѣдете?
   -- Жить тамъ,-- отвѣчала Вѣра Васильевна. Мы поселились здѣсь не надолго, а теперь пріѣхалъ мой женихъ и мы вмѣстѣ отправляемся. Ахъ! кстати, Василіи Кузьмичъ, пойдемте, я васъ познакомлю съ моимъ женихомъ.
   -- Съ женихомъ?-- повторилъ Василій Кузьмичъ, поблѣднѣвъ какъ полотно: а у васъ ужъ есть женихъ?
   Вѣра Васильевна съ изумленіемъ посмотрѣла на Бобренко.
   -- Хотите познакомиться? спросила она.
   -- Нѣтъ ни за что! крикнулъ Василій Кузьмичь.... прощайте, Вѣра Васильевна.... Богъ съ вами!... и бросился вонъ изъ дома.
   -- Что это вы Василій Кузьмичъ говорила Вѣра Васильевна: куда вы, бѣжите? Но Василій Кузьмичъ, ничего не слыхалъ, и выскочивъ на улицу, бѣгомъ пустился домой.
   Вѣра Васильевна, грустная, возвратилась въ залъ. Она поняла, отъ чего поблѣднѣлъ Василій Кузьмичъ и отъ чего онъ такъ скоро скрылся. Ей стало жаль его.
   

VI.

   Недѣли черезъ двѣ послѣ описаннаго нами происшествія, въ одинъ пасмурный, но теплый день, на краю города, около дороги, ведущей въ Петербургъ, стоялъ мужчина лѣтъ сорока. Курчавые чорные волосы его въ безпорядкѣ падали на лобъ, и по его блѣднымъ щекамъ текли изрѣдка слезы.
   Мужчина часто поглядывалъ на дорогу, какъ будто чего-то ожидая.
   Изъ улицы города выѣхала синяя коляска и въ ней сидѣли двѣ дамы.
   Мужчина, стоявшій на дорогѣ, вздрогнулъ и поспѣшно отеръ слезы.
   Скоро коляска поравнялась съ мужчиною, и одна изъ дамъ, увидѣвъ его, тотчасъ велѣла остановить лошадей. Прощайте, Василій Кузьмичъ! сказала она, протягивая изъ коляски свою маленькую ручку.
   -- Прощайте, Вѣра Васильевна, отвѣчалъ мужчина, поцѣловавъ протянутую ручку.... Богъ съ вами!... будьте счастливы!... Прощайте Марья Павловна!... И Василій Кузьмичъ отвернулся, чтобы скрыть выкатившуюся слезу.
   Коляска помчалась, и скоро скрылась изъ виду, а мужчина все еще стоялъ и смотрѣлъ вслѣдъ ей.
   Наконецъ онъ какъ бы очнувшись, вздохнулъ и пошелъ въ городъ.
   На дорогѣ ему встрѣтилась другая коляска, и въ ней сидѣлъ усатый адъютантъ. Василій Кузьмичъ погрозилъ вслѣдъ за нимъ.
   Часа три спустя послѣ этого, въ маленькомъ домикѣ, съ липою подъ окномъ, сидѣли на диванѣ Василій Кузьмичъ и Яковъ Савичъ.
   По блѣднымъ и впалымъ щекамъ Василія Кузьмича текли слезы.
   -- Вотъ видите,-- говорилъ Яковъ Савичъ:-- сколько разъ я совѣтовалъ вамъ не ходить къ этимъ Крупинымъ, а вы все не слушались! Ну что вышло! Она уѣхала въ Петербургъ, выйдетъ тамъ замужъ, будетъ жить.... а вамъ что осталось?...
   -- А вотъ что осталось, перебилъ Василіи Кузьмичъ, протягивая руку и держа что-то на ладонѣ.
   -- Жукъ?-- сказалъ Яковъ Савичъ.-- Околѣлъ, бѣдняжка!
   -- Да, околѣлъ! печально повторилъ Василій Кузьмичъ, и слезы блеснули на глазахъ его.

П. КАЛАШНИКОВЪ.

"Сынъ Отечества", No 4, 1852

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru