Камаровский Леонид Алексеевич
Новая книга о восточном вопросе

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    (Жихарев. "Русская политика в восточном вопросе". 2 тома. Москва, 1896 г.)

   

Новая книга о восточномъ вопросѣ.

(Жихаревъ. "Русская политика въ восточномъ вопросѣ". 2 тома. Москва, 1896 г.)

   Въ такое время, какъ наше, когда толки о восточномъ вопросѣ не сходятъ почти со столбцовъ періодической печати и когда важныя событія, совершающіяся въ Турція, необходимо выдвигаютъ этотъ вопросъ на первый планъ, появленіе о немъ книги г. Жигарева не можетъ не быть названо крайне благовременнымъ, особенно же у насъ въ Россіи. Это сочиненіе серьезное, спокойное и весьма широко задуманное. Оно распадается на три отдѣла: введеніе и части историческую и критическую.
   

I.

   Во введеніи авторъ знакомитъ насъ съ предметомъ своего изслѣдованія, указывая на моментъ возникновенія для Россіи восточнаго вопроса, на факторы, вызвавшіе его къ жизни, на составные его элементы и періоды послѣдовательнаго его развитія.
   Не одобривъ опредѣленія восточнаго вопроса Соловьевымъ, который видѣлъ въ немъ одинъ изъ мотивовъ борьбы Европы съ Азіей, и мнѣніе Данилевскаго, по которому вопросъ этотъ есть въ сущности не что иное какъ борьба романо-германскаго, католическаго міра съ міромъ греко-славянскимъ или православнымъ, авторъ полагаетъ, что восточный вопросъ для Россіи "состоитъ въ томъ, чтобъ обезпечить собственные матеріальные интересы на Востокѣ и помочь своимъ восточнымъ единовѣрцамъ и единоплеменникамъ въ борьбѣ съ мусульманствомъ за національное и религіозное самосохраненіе, вывести ихъ изъ турецкаго порабощенія и ввести въ семью европейскихъ народовъ, не нарушая законныхъ интересовъ и правъ какъ остальныхъ независимыхъ державъ Европы, такъ и самихъ турецкихъ христіанъ".
   Мы однако полагаемъ, что опредѣленіе Соловьева, несмотря на свою широту, остается вѣрнымъ и именно съ обще-исторической и международной точекъ зрѣнія. Моментъ возникновенія изучаемаго имъ вопроса г. Жигаревъ видитъ въ фактѣ завоеванія Царь-Града турками. Это не согласуется съ дальнѣйшимъ его изложеніемъ о событіяхъ, которыя гораздо ранѣе этого установили связь Россіи съ Константинополемъ, обусловили ея историческую миссію на Востокѣ, каковы: походы ея первыхъ князей на Царь-Градъ, принятіе Владиміромъ христіанства и возникшая отсюда духовная связь между Константинополемъ и Кіевомъ, бракъ Ивана Ш съ царевною Софіею Палеологъ и т. д.
   Въ самомъ восточномъ вопросѣ авторъ различаетъ для Россіи лишь двѣ задачи или стороны: матеріальную, состоящую въ стремленіи къ свободѣ судоходства по Черному морю и проливамъ, ведущимъ изъ него въ море Средиземное, и религіозно-національную, требующую отъ Россіи защиты подпавшихъ подъ турецкое иго православныхъ христіанъ. На этомъ основаніи онъ дѣлить русскихъ писателей по восточному вопросу на двѣ категоріи и все свое изслѣдованіе сводитъ къ разсмотрѣнію этихъ двухъ сторонъ занимающей его проблемы. Сочиненіе его выиграло бы въ точности и глубинѣ, еслибъ онъ въ поставленной себѣ темѣ различалъ не двѣ, а три и даже четыре стороны: экономическую, религіозную, политическую и національную.
   

II.

   Исторію отношеній Россіи къ Турціи авторъ дѣлитъ не на два періода, по Неклюдову, а на три, какъ Мартенсъ, съ тою лишь поправкою, что второй періодъ онъ доводитъ не до парижскаго трактата 1856 г., а до лондонскихъ конвенцій 1840 и 41 гг., подготовившихъ самое появленіе этого трактата.
   На событіяхъ перваго періода (1453 -- 1774 гг.) авторъ останавливается немного, отводя лишь особую главу восточной политикѣ Петра Великаго. Но это не мѣшаетъ ему сдѣлать нѣсколько любопытныхъ замѣчаній объ отношеніяхъ къ Турціи Ивана Грознаго, Бориса Годунова и особенно Алексѣя Михайловича. Петръ Великій серьезно помышлялъ объ утвержденіи русскаго господства на Черномъ морѣ и объ открытіи Россіи Босфора и Дарданеллъ для торговыхъ сношеній съ Европою, но послѣдующая война съ Швеціей, какъ извѣстно, отвлекла его вниманіе отъ этихъ широкихъ плановъ. Тѣмъ не менѣе, въ своихъ грамотахъ къ балканскимъ христіанамъ, въ эпоху прутскаго похода, онъ выдвигаетъ не только ихъ единовѣріе съ русскими, но и современный принципъ національности. Не менѣе интересны выдержки изъ донесеній Вешнякова, нашего посла въ Константинополѣ, который еще въ 1745 г. писалъ императрицѣ Елизаветѣ Петровнѣ о своевременности разрушенія тогда Оттоманской имперіи. Достойно вниманія, что въ этомъ первомъ подготовительномъ періодѣ Европа неоднократно приглашала Россію къ вступленію съ нею въ союзъ для совмѣстной борьбы съ невѣрными, но Россія оставалась къ этому призыву, за немногими исключеніями, равнодушною. Съ Карловицкаго мира (1699 г.) начинается паденіе Турціи и возрастаніе могущества и внѣшняго вліянія Россіи, что навело европейскія державы постепенно на мысль о необходимости, въ противовѣсъ ей, поддерживать Порту. Болѣе всего этой политикѣ слѣдовали Англія, Франція я Австрія, но ей была не чужда по временамъ и Пруссія.
   Обозрѣвая событія этого періода, авторъ напоминаетъ, что въ 1682 г. въ бахчисарайскій договоръ включено обѣщаніе падишаха не препятствовать русскихъ подданнымъ ходить въ Іерусалимъ на поклоненіе св. мѣстамъ. Это -- первое упоминаніе о религіозныхъ интересахъ Россіи. Съ 1702 года учреждается въ Константинополѣ постоянное русское посольство.
   Весьма подробно и обстоятельно останавливается авторъ на двухъ послѣдующихъ періодахъ отношеній Россіи къ Портѣ. Второй періодъ (1774--1841 гг.) характеризуется установленіемъ односторонняго преобладанія Россіи надъ Турціей и кульминаціонными пунктами его являются договоры Кучукъ-Кайнарджійскій (1774 г.), Адріанопольскій (1829 г.) и Ункіаръ-Искелесскій (1833 г.). Въ третьемъ, послѣднемъ періодѣ (1841--95 гг.) Порта вводится въ сенью европейскихъ народовъ и на мѣсто русскаго преобладанія надъ нею учреждается коллективная охрана великихъ державъ. Главными международными актами этой эпохи, донынѣ отчасти не утратившими своего дѣйствія, представляются: лондонскія конвенціи (1840 и 41 іт.), парижскій (1856 г.) и берлинскій (1878 г.) трактаты. Всѣмъ этимъ, а равно стоящимъ съ ними въ связи переговорамъ и договорамъ авторъ удѣляетъ должное вниманіе.
   Изъ частностей отмѣтимъ: къ греческому проекту Екатерины авторъ относится сурово, какъ "не выдерживающему и легкой критики"; осуществленіе его отдало бы славянъ во власть грековъ, къ ущербу ихъ и Россіи, встрѣтило бы сильное сопротивленіе со стороны другихъ европейскихъ государствъ; но далѣе авторъ говоритъ, что присоединеніе Крыма такого противодѣйствія не встрѣтило ни отъ Европы, ни отъ Турціи, и, дѣлая оцѣнку восточной политики Екатерины, онъ называетъ "ошибкою" русскихъ государственныхъ людей, "которые не сумѣли тогда воспользоваться успѣхами нашего оружія для того, чтобъ уничтожить мусульманское господство на берегахъ Босфора. Они не двинули русскія силы къ Константинополю {Какъ это совѣтовалъ Орлову адмиралъ Эльфинстонъ.} тотчасъ же послѣ чесменскаго боя, чтобы застать турецкую столицу врасплохъ, не укрѣпленной, и такимъ образомъ разъ навсегда покончить съ восточныхъ вопросомъ". Что нѣчто подобное считалось уже тогда иностранцами возможнымъ для Россіи, видно изъ любопытнаго отзыва Тугута, австрійскаго посла въ Турціи, о кучукъ-кайнарджійскомъ мирѣ: "Отнынѣ,-- писалъ посолъ своему правительству 3 сент. 1774 г.,-- поддержаніе Оттоманской имперіи уже не будетъ зависѣть отъ европейскихъ державъ, а единственно отъ доброй воли Россіи. И дѣйствительно, по окончаніи работъ, производимыхъ русскими въ сооружаемыхъ ими верфяхъ и докахъ,-- что, конечно, не затянется на долгое время,-- можно съ часу на часъ ожидать взятія ими Константинополя; притомъ паденіе этой столицы послѣдуетъ такъ внезапно, что совершится ранѣе, чѣмъ вѣсть о движеніи русскихъ войскъ донесется до предѣловъ ближайшихъ къ границамъ Россіи христіанскихъ державъ".
   Полнаго вниманія заслуживаютъ далѣе извлеченія изъ записокъ о задачахъ русской политики на Востокѣ гр. Ростопчина, поданной императору Павлу въ послѣдніе мѣсяцы его царствованія, и гр. Кочубея, представленной уже его преемнику въ 1802 г. Послѣдній высказалъ положеніе, которое сдѣлалось надолго руководящимъ началомъ въ нашихъ высшихъ правительственныхъ сферахъ, именно, что "нѣтъ сосѣдей спокойнѣе турокъ и что сохраненіе ихъ должно быть кореннымъ правиломъ нашей политики", хотя это не помѣшало Кочубею назвать ихъ "естественными непріятелями нашими!"
   Авторъ подробно слѣдуетъ за колебаніями восточной политики Александра I, особенно выдвигая борьбу за независимость сербовъ и грековъ. Какое тяжелое впечатлѣніе оставляетъ чтеніе письма Ипсиланти въ мартѣ 1821 г. въ императору Александру и отвѣта ему государя, составленнаго, по его приказанію, гр. Каподистріей! Однако, передъ смертью Александръ помышлялъ выступить на защиту грековъ и отказаться, хотя въ этомъ пунктѣ, отъ бездушной политики Меттерниха.
   Отношенія между Александромъ и Наполеономъ въ Тильзитѣ и Эрфуртѣ авторъ разсказываетъ по извѣстному сочиненію Богдановича, вышедшему еще въ 1869 г., и не останавливается на позднѣйшихъ объ этомъ трудахъ Татищева и Вандаля. Общія воззрѣнія г. Жигарева на актъ священнаго союза смутны и даже противорѣчивы.
   Много мѣста отводитъ авторъ по занимающему его вопросу и царствованію императора Николая. Приводя извѣстное постановленіе тайнаго комитета 1829 г. о нежелательности для Россіи распаденія Турціи, легшее въ основаніе всей восточной политики этого государя, авторъ критикуетъ его и противопоставляетъ ему тогдашній же отзывъ герцога Веллингтона: "Нелѣпо поддерживать Турецкую державу въ Европѣ. Фактически она погибла... Несомнѣнно, что для всего свѣта было бы лучше, еслибъ русскіе вошли въ Константинополь и еслибъ Турецкая имперія была разрушена". "Своимъ страннымъ рѣшеніемъ,-- добавляетъ авторъ,-- тайный комитетъ лишалъ Россію весьма благопріятнаго случая окончательно рѣшить восточный вопросъ, согласно собственнымъ пользамъ и нуждамъ балканскихъ народностей". Авторъ приводить слова государя Муравьеву въ 1833 г., ясно рисующія его политическую программу: "Странно, что общее мнѣніе приписываетъ мнѣ желаніе овладѣть Константинополемъ и Турецкою имперіей. Я уже два раза могъ сдѣлать это, еслибы хотѣлъ: въ первый разъ -- послѣ перехода черезъ Балканы, а второй -- нынѣ; но я отъ того весьма далекъ. Мнѣніе это осталось еще со временъ императрицъ! Екатерины... Какія мнѣ выгоды отъ завоеванія Турціи?... Какія выгоды произошли бы отъ того для нашей матушки-то Россіи, т.-е. для губерній: Ярославской, Московской, Владимірской и прочихъ? Мнѣ и Польши довольно. Такъ, мнѣ выгодно держать Турцію въ томъ слабомъ состояніи, въ которомъ она нынѣ находится; это и надобно поддерживать, и вотъ настоящія отношенія, въ какихъ я долженъ оставаться съ султаномъ". Консервативная и дружественная политика Николая по отношенію къ Турціи была, однако, не свободна отъ противорѣчій, мало соотвѣтствовала истинно*національнымъ потребностямъ Россіи и привела въ концѣ концовъ къ печальнымъ результатамъ. Авторъ внимательно и хорошо слѣдитъ за ея отдѣльными фазами. Онъ указываетъ на то, какъ безцеремонно и произвольно распорядились европейскіе дипломаты съ судьбами возрожденной Греціи, урѣзавъ ея границы. Между тѣмъ ея представители даже не были допущены къ участію въ засѣданіяхъ лондонской конференціи, постановленія которой поэтому оказались мало отвѣчающими истиннымъ желаніямъ грековъ. Подписавъ мюнхенгрецкую конвенцію съ Австріей въ 1833 году, Николай тѣнь стѣснилъ свою свободу дѣйствія на Балканскомъ полуостровѣ и сдѣлалъ первый шагъ къ исполненію завѣтной мечты Меттерниха о томъ, чтобы втянуть Турцію въ кругъ европейскихъ державъ {Международную охрану надъ Турціей онъ пытался установить неоднократно: еще на вѣнскомъ конгрессѣ, позднѣе въ 1830 и 39 гг., но безуспѣшно, благодаря главнымъ образомъ оппозиціи Россіи.} и чрезъ это ослабить исключительное положеніе, занятое Россіей на Востокѣ со временъ Екатерины. Противоположное мнѣніе объ этомъ Татищева не выдерживаетъ критики, но нельзя также согласиться тутъ съ нашимъ авторомъ, который сѣтуетъ, что Россія предпочла войти въ соглашеніе съ нѣмецкими державами, а не захотѣла "путемъ собственныхъ усилій, согласно съ требованіями права и своихъ интересовъ, безъ всякой посторонней помощи стремиться къ рѣшенію восточнаго вопроса". Это утвержденіе не согласуется съ основными положеніями автора, что "западно-европейскія государства не менѣе насъ заинтересованы въ судьбахъ Востока", которыя и подлежать обсужденію съ точки зрѣнія международнаго права, а не права и интересовъ того или другого конкретнаго государства. Нельзя согласиться и съ другимъ мнѣніемъ г. Жигарева, будто "общность нашихъ политическихъ интересовъ съ Австріей была только кажущеюся". Въ ту пору, напротивъ, Россію связывали съ Австріей не только начала консерватизма, но и польскій вопросъ.
   Обсуждая лондонскія конвенціи 1840--41 гг., авторъ не разъ повторяетъ, что ими "существованіе Турціи было поставлено подъ коллективную гарантію всѣхъ великихъ державъ Европы". Это невѣрно. Лондонская конвенція 1841 г., въ которой участвовали всѣ пять великихъ державъ, предметомъ своимъ имѣетъ спеціальный вопросъ о проливахъ; лондонская же конвенція 1840 г., не подписанная Франціей, говоритъ лишь о помощи султану со стороны его союзниковъ въ борьбѣ съ возставшимъ противъ него египетскимъ пашею, Мегметъ-Али. Но при этомъ оговаривается, что "означенное совмѣстное дѣйствіе великихъ державъ должно считаться лишь исключительною мѣрой, принятою единственно въ вышеозначенномъ случаѣ, по особой просьбѣ султана и только для защиты его". Значитъ, это были мѣры чрезвычайныя, какъ называетъ ихъ и самъ авторъ, которыя приводились въ дѣйствіе по просьбѣ самого султана. Державы, правда, во вступленіи къ конвенція говорятъ, что "одушевленныя желаніемъ наблюдать за цѣлостью и независимостью Оттоманской имперіи въ интересахъ укрѣпленія мира въ Европѣ, онѣ имѣютъ намѣреніе предупредить кровопролитіе, неизбѣжное при продолженіи непріязненныхъ дѣйствій между падишахомъ и его вассаломъ". Упоминаемое тутъ "наблюденіе" далеко не тождественно съ "гарантіей" цѣлости Турецкой имперіи, созданной лишь парижскимъ трактатомъ. Приводя сѣтованія Татищева на эти конвенціи, уничтожившія почти всѣ плоды нашей восточной политики, достигнутые съ 1774 г., авторъ совѣтуетъ смотрѣть на нихъ болѣе безпристрастно, не съ узко-патріотической точки зрѣнія, а съ точки зрѣнія общихъ международныхъ интересовъ.
   Въ виду этого онъ напоминаетъ, что 1) Россія сама, своими дипломатическими промахами, вызвала и допустила участіе западныхъ державъ въ судьбахъ Порты; 2) что участь христіанскихъ народностей, входящихъ въ составъ Оттоманской Порты, всегда представляла международный интересъ и Франція раньше насъ покровительствовала своимъ единовѣрцамъ на Востокѣ {Если такъ, то авторъ впадаетъ въ очевидную ошибку въ другомъ мѣстѣ, замѣчая, что судьба народовъ, входящихъ въ составъ Турецкой имперія, интересуетъ не одну Россію, а всю цивилизованную Европу, которая такъ же, какъ и мы, имѣетъ вполнѣ законное основаніе претендовать на покровительство христіанскимъ народностямъ Востока, если не въ силу племенныхъ и религіозныхъ связей, то въ силу своей политической цивилизаціи... и другихъ идеальныхъ началъ, проводимыхъ въ жизнь послѣднею". Франція искони покровительствовала католикамъ, Англія и Пруссія -- протестантамъ.}; 3) что западныя державы, въ виду общаго направленія внѣшней политики, не могли допускать рокового для равновѣсія Европы преобладанія Россіи на Босфорѣ.
   Къ этому слѣдовало бы прибавить, что, независимо отъ какихъ бы то ни было дипломатическихъ промаховъ, Россія за-долго до конвенцій 1840--1841 гг. предлагала то той, то другой державѣ вступить съ нею въ соглашеніе для совмѣстнаго дѣйствія противъ Порты: союзъ Екатерины съ Іосифомъ II во время ея второй турецкой войны; переговоры Александра съ Наполеономъ о Востокѣ въ Тильзитѣ и Эрфуртѣ и мысль его о предложеніи на обсужденіе членовъ вѣнскаго конгресса положенія дѣлъ въ Турціи {Объ этомъ свидѣтельствуетъ циркулярная нота нашего правительства отъ февраля 1816 г., относительно которой существуетъ сомнѣніе, была ли она сообщить прочимъ кабинетамъ конфиденціально, или вовсе не была сообщена.}; Николай, при самомъ своемъ воцареніи, по словамъ автора, "признавалъ, подобно своему предшественнику, греческій вопросъ дѣломъ обще-европейскимъ и потому объявилъ, что греко-турецкое столкновеніе можетъ быть улажено совокупнымъ вмѣшательствомъ Европы". Позднѣе этотъ государь дѣйствовалъ въ согласіи съ Австріей) и пытался, но безуспѣшно, въ 1844 г. привлечь къ этому соглашенію и Англію. Въ виду этихъ и многихъ другихъ фактовъ, авторъ не правъ, утверждая, что "не допускать вмѣшательства иностранныхъ государствъ въ наши отношенія съ Портой было кореннымъ началомъ восточной политики русскаго двора, который никогда (!) не былъ склоненъ добровольно поступаться обезпеченнымъ за нимъ договорами правомъ покровительства христіанскимъ народностямъ, какъ въ непосредственныхъ владѣніяхъ султана, такъ и въ вассальныхъ его княжествахъ. Со времени Екатерины мы терпѣть не могли никакого, хотя бы даже и благожелательнаго, сторонняго вмѣшательства въ свои международныя отношенія". А нѣсколько далѣе: "оспаривать за европейскимъ концертомъ право вмѣшательства въ дѣла Востока русское правительство перестало лишь послѣ событій 1856 г.". Авторъ тутъ слѣдуетъ ошибочнымъ утвержденіямъ Татищева. Русское правительство, какъ мы видѣли, признавало и до 1840 г. это право вмѣшательства, но только, смотря по временамъ, за различными отдѣльными кабинетами, а съ парижскаго трактата оно должно было призвать это право за Европою (европейскимъ концертомъ). Тутъ опять авторъ не правъ, говоря, что парижскій трактатъ "ни на шагъ не подвинулъ впередъ рѣшеніе восточнаго вопроса". Въ указанной нами сейчасъ постановкѣ этого вопроса парижскимъ трактатомъ дѣлался, напротивъ, большой шагъ впередъ къ болѣе справедливому и мирному его рѣшенію, сообразно именно съ духомъ и принципами международнаго права. Авторъ очевидно впалъ тутъ въ нѣкоторое смѣшеніе національной и международной точекъ зрѣнія.
   Онъ указываетъ на недавно напечатанную (въ Русской Старинѣ за 1892 г.) записку императора Николая, изъ которой мы узнаемъ, что предъ началомъ крымской войны, въ ноябрѣ 1853 г., государь имѣлъ намѣреніе провозгласить "желаніе дѣйствительной независимости молдаво-валаховъ, сербовъ, болгаръ, боевиковъ и грековъ съ тѣмъ, чтобы каждый изъ этихъ народовъ вступилъ въ обладаніе страною, въ которой живетъ уже цѣлые вѣка, и управлялся человѣковъ по собственнону выбору, избраннымъ имъ самимъ изъ среды своихъ же соотечественниковъ. Таковою должна была бы быть всегда основная цѣль вашей политики на Востокѣ. Но, къ сожалѣнію, гр. Нессельроде, насквозь проникнутый австрійскими идеями, увидѣлъ въ этомъ планѣ уклоненіе Россіи отъ той политики, которой она неуклонно слѣдовала въ теченіе полстолѣтія, и въ этомъ смыслѣ повліялъ на государя, который и отказался отъ своего намѣренія, и "Россія,-- замѣчаетъ авторъ,-- благодаря крупнымъ ошибкамъ своей прошлой политики, всюду нажила себѣ серьезныхъ внѣшнихъ враговъ и въ критическую минуту борьбы съ ними осталась совершенно одинокой, ни откуда не видя себѣ помощи".
   Подробно и хорошо анализируются авторомъ постановленія парижскаго и берлинскаго трактатовъ. "На берлинскомъ конгрессѣ, говоритъ онъ въ заключеніе, не было достигнуто обезпеченія главнаго интереса Европы -- упроченія мира на Востокѣ. Мало того, новое положеніе вещей вводило европейскую дипломатію въ мучительную сферу неопредѣленныхъ и тревожныхъ ожиданій, создавало для великихъ державъ серьезныя опасенія за завтрашній день и заставляло ихъ постоянно умножать и усиливать свои вооруженія".Особенно критикуетъ авторъ постановленія о Болгаріи, "раздѣлившія живое ея тѣло на куски и давшія этимъ кускамъ различное положеніе", безсрочную отдачу Босніи и Герцеговины въ руки Австріи, "этой систематической угнетательницы славянъ", и распространеніе сферы ея вліянія въ Сербіи и Черногоріи, чѣмъ усиливалось исконное соперничество между Россіей и Австріей на Востокѣ.
   Капитальный недостатокъ этихъ договоровъ въ томъ, что они, вводя Турцію въ семью европейскихъ народовъ и даже создавая для нея международную гарантію, не обезпечиваютъ надлежащимъ образомъ положенія турецкихъ христіанъ, но предоставляютъ въ сущности ихъ участь на произволъ и усмотрѣніе султана, чѣмъ полагаютъ основу для вѣчныхъ смутъ и недоразумѣній на Востокѣ по сей часъ. Авторъ доводить свой историческій очеркъ до нашихъ дней, т.-е. до признанія Россіей Фердинанда Кобургскаго княземъ Болгаріи. Тутъ полны живого интереса послѣднія главы, излагающія уже современныя, нами пережитыя событія: политическія волненія въ Болгаріи послѣ берлинскаго конгресса, румелійскій переворотъ 1885 г., неудачную миссію барона Еаульбарса въ Болгарію, водвореніе Фердинанда и отношенія къ нему до 1895 г. Россіи и западныхъ державъ. Продолжительное, десятилѣтнее отчужденіе Россіи отъ Болгаріи онъ не оправдываетъ ни нашимъ миролюбіемъ, ни преданностію законности. За то онъ привѣтствуетъ прекращеніе этого ненормальнаго и тягостнаго положенія.
   Изложеніе каждаго періода оканчивается обзоромъ общихъ результатовъ, достигнутыхъ Россіей" въ отношеніи къ Турціи по двумъ вышеуказаннымъ главнымъ задачамъ ея восточной политики.
   Общій заключительный выводъ автора изъ его историческаго очерка таковъ: "вопросъ о нашихъ матеріальныхъ интересахъ на Востокѣ, сводящійся въ настоящее время къ вопросу о пропускѣ русскаго военнаго флота чрезъ Дарданельскій и Босфорскій проливы, все еще не разрѣшенъ въ желательномъ для Россіи смыслѣ. Что же касается до вопроса о нашихъ религіозно-національныхъ интересахъ, состоящихъ въ достиженіи окончательнаго распаденія Оттоманской имперіи и образованія на ея развалинахъ новыхъ независимыхъ политическихъ тѣлъ изъ единовѣрныхъ и единоплеменныхъ намъ народностей, то разрѣшеніе этого вопроса въ современный намъ періодъ настолько подвинулось впередъ, что цивилизованному европейскому міру едва ли придется долго ждать полнаго освобожденія изъ-подъ турецкаго ига всѣхъ христіанъ Востока".
   Историческій очеркъ составляетъ большую часть труда г. Жигарева (свыше 700 изъ 1,000 стр.); онъ не носитъ, самостоятельнаго характера, но написавъ на основаніи трудовъ частью нашихъ историковъ (Карамзина, Соловьева, Устрялова, Попова, Богдановича), частью лицъ, спеціально изучавшихъ тотъ или иной вопросъ (Мартенса, бар. Жомини, Татищева, Матвѣева), частію, наконецъ, по различнымъ статьямъ, разсѣяннымъ въ нашей періодической печати, нало доступнымъ читателю, но интереснымъ по сообщаемымъ въ нихъ свѣдѣніямъ. Кромѣ того, этотъ очеркъ страдаетъ нѣкоторою растянутостью и излишними заимствованіями у авторовъ, которымъ слѣдуетъ г. Жигаревъ, но къ его достоинствамъ относятся: то, что мы находимъ въ немъ цѣльный и связный разсказъ о восточномъ вопросѣ на всемъ протяженіи его четырехвѣкового прошлаго, съ паденія Царь-Града до нашихъ дней; тщательное изученіе всѣхъ договоровъ и главныхъ дипломатическихъ переговоровъ Россіи съ Турціею за все это время. Тексты трактатовъ цитируются по Юзефовичу, Полному Собранію Законовъ и иногда по Мартенсу, но ихъ содержаніе авторъ передаетъ обыкновенно въ систематическомъ порядкѣ, основанномъ на ихъ предметахъ.
   

III.

   Часть критическая въ сочиненіи г. Жигарева распадается на два отдѣла: на обзоръ прошлой политики Россіи въ восточномъ вопросѣ и на изложеніе ея задачъ на Востокѣ въ будущемъ. Въ этой части -- центръ научнаго интереса и значенія разбираемаго сочиненія. Достигнутые понынѣ Россіей результаты въ рѣшеніи восточнаго вопроса авторъ разсматриваетъ въ свѣтѣ принциповъ международнаго права и приходитъ къ цѣлому ряду выводовъ, представляющихъ не малый интересъ какъ въ теоретическомъ, такъ и въ практическомъ отношеніяхъ.
   Онъ разбираетъ сперва мнѣнія нѣкоторыхъ наиболѣе извѣстныхъ и типичныхъ писателей о восточномъ вопросѣ у насъ въ Россіи: Мартенса, Татищева, Данилевскаго, Штиглица и Карновича. Каждому изъ нихъ онъ удѣляетъ достаточно мѣста и вниманія.
   Мысли Мартенса важны особенно потому, что онъ является главнымъ, такъ сказать, оффиціальнымъ защитникомъ той политики, которой слѣдовало русское правительство въ своихъ отношеніяхъ къ Турпіи. Татищевъ и Данилевскій придерживаются строго національнаго направленія, которое, по ихъ мнѣнію, должно возобладать и въ нашей восточной политикѣ. Болѣе частнаго характера мнѣнія Штиглица и Карновича, и на нихъ авторъ останавливается сравнительно менѣе подробно. Само собою разумѣется, въ разныхъ мѣстахъ своей книги онъ попутно касается воззрѣній и многихъ другихъ писателей: Пыпина, Щебальскаго, Успенскаго, Ѳеоктистова и проч.
   Русскую политику по восточному вопросу въ прошломъ онъ упрекаетъ въ слѣдующихъ недостаткахъ: въ отсутствіи яснаго пониманія собственныхъ интересовъ на Востокѣ, въ антинаціональномъ направленіи и въ постоянномъ возбужденіи ею страха въ западныхъ державахъ за безопасность ихъ интересовъ на Востокѣ. Каждая изъ этихъ чертъ разсматривается авторомъ въ особой главѣ. Изъ самаго же чтенія этихъ главъ выясняются и другіе недостатки нашей политики: противорѣчія; медленность, гдѣ, повидимому, рѣшимость и быстрота часто требовались однако самыми событіями; подчиненность иноземному вліянію и особенно австрійскому, столь намъ противоположному на Востокѣ; наконецъ, частое отчужденіе, не безъ нашей вины, симпатій и расположенія къ намъ балканскихъ народностей, въ значительной степени обязанныхъ Россіи своимъ освобожденіемъ, или, по крайней мѣрѣ, улучшеніемъ своего положенія. Сужденія обо всѣхъ этихъ недостаткахъ подкрѣпляются историческими примѣрами.
   Ошибки нашей политики въ прошломъ должны послужитъ для насъ лучшимъ предостереженіемъ относительно будущаго. Задачамъ этого будущаго и посвященъ послѣдній отдѣлъ книги г. Жигарева, представляющіе столь же практическій, какъ и современный интересъ. Исходя отъ совершенно вѣрной мысли, что восточный вопросъ, какъ обще-европейскій и международный, долженъ быть рѣшенъ по принципамъ международнаго права, а не по политическимъ интересамъ той или иной изъ державъ, г. Жигаревъ послѣдовательно разсматриваетъ въ этомъ отдѣлѣ: наиболѣе правильную, съ точки зрѣнія международнаго права, форму рѣшенія восточнаго вопроса; возможность этого рѣшенія мирнымъ путемъ и тѣ основныя начала, которыми должна руководиться Россія для скорѣйшаго достиженія этой цѣли.
   Въ самой восточной проблемѣ авторъ различаетъ три главныхъ элемента: вопросъ о возможной въ будущемъ судьбѣ Константинополя, о положеніи проливовъ Босфора и Дарданеллъ и объ устройствѣ христіанстъ государствъ, призванныхъ смѣнить Турцію.
   Изъ различныхъ способовъ, предлагавшихся относительно рѣшенія участи Константинополя, автору, въ интересахъ Россіи, Европы і самихъ балканскихъ государствъ, лучшимъ представляется либо объявленіе его вольнымъ, нейтральнымъ городомъ, либо признаніе его столицею балканской федераціи. Авторъ приводить доводы Данилевскаго и поэта Жуковскаго противъ присоединенія Царь-Града къ Россіи. Особенно характерны слова послѣдняго: "Византія -- роковой городъ... Въ ней православные русскіе цари исчезли бы для Россіи за стѣнами султанскаго сераля, вновь обращеннаго во дворецъ византійскихъ властителей. Нѣтъ, избави Богъ насъ отъ превращенія Русскаго царства въ имперію Византійскую".
   Относительно проливовъ авторъ полагаетъ, что ихъ слѣдовало бы объявить открытыми какъ въ мирное, такъ и военное время для всякаго торговаго и военнаго судоходства, безъ различія флаговъ и съ установленіемъ правила, воспрещающаго всякія дѣйствія, которыя могли бы угрожать свободѣ движенія не только въ самихъ проливахъ, но даже и на извѣстномъ разстояніи отъ нихъ, какъ-то условлено, напримѣръ, въ Константинопольскомъ договорѣ 1888 г. по отношенію къ Суэзскому каналу.
   Существованію Турціи въ Европѣ, по автору, долженъ быть положенъ конецъ: на основаніи многовѣкового историческаго опыта, онъ не вѣритъ ни въ ея живучесть, ни въ способности ея къ перерожденію путемъ искусственныхъ иноземныхъ реформъ, о чемъ на нашихъ глазахъ съ такимъ усердіемъ и, конечно, совершенно тщетно хлопочутъ всѣ послы великихъ державъ въ Константинополѣ {Недавно одинъ профессоръ мусульманскаго права въ педологическомъ институтѣ въ Дельфтѣ (въ Голландіи) Ван-Ден-Бергъ, въ весьма серьезной и интересной статьѣ высказалъ мысль, что всѣ бѣдствія современной Турціи проистекаютъ изъ того, что она уклонилась отъ древне-мусульманскаго закона (шери) и, по совѣту своихъ лукавыхъ друзей, вступила на роковой путь реформъ, взятыхъ съ Запада. Эти реформы, какъ и всѣ планы младо-турокъ -- для нея гибель. Поэтому возвращеніе къ дореформенному порядку -- такова единственно вѣрная для Турціи политическая программа. Эти заключенія дѣлаютъ честь туркофильству автора, но не выдерживаютъ критики уже потому, что, по его собственному изложенію, распаденіе Турціи началось до этихъ реформъ XIX, в. и онъ, кромѣ того, не обращаетъ вниманія на несовмѣстимость самыхъ ея основъ (но Корану) со всѣмъ современнымъ міровоззрѣніемъ и политическимъ строемъ цивилизованнаго человѣчества. Турки -- оставайся чѣмъ они были, но не властвуй они надъ христіанами и не угрожай миру и благосостоянію Европы. За исключеніемъ этихъ нелѣпыхъ выводовъ, работа Ваи-Деи-Берга интересна однако тѣмъ, что сообщаетъ много свѣдѣній по первоисточникамъ о мусульманскомъ правѣ и представляетъ очеркъ произведенныхъ съ 1839 г. въ Турціи реформъ въ области права публичнаго, уголовнаго и торговаго. Авторъ указываетъ и на то, какъ турецкіе государственные люди обходятъ всѣ вынужденныя отъ нихъ реформы, придавая имъ совершенно иное, чѣмъ въ Европѣ, значеніе и толкованіе (Van-Don-Berg: "Les réformes législatives en Turquie* въ Revue de Dr. intern. 1896, No 8 et 4).}. Развѣ въ Азіи "ей можетъ быть предоставлена полная возможность влачить еще свое существованіе?" Но и съ этимъ нельзя согласиться: въ Анатоліи, Арменіи и Сиріи, какъ и на Балканахъ, христіане должны быть призваны къ независимости.
   Лучшее обезпеченіе въ будущемъ положенія и свободы балканскихъ народностей г. Жигаревъ видитъ въ соединеніи ихъ въ федерацію и указываетъ на сдѣланныя въ этомъ направленіи попытки Катича и Трикуписа; по мысли автора неустойчивы относительно того, созрѣли ли уже теперь славянскіе народы для такой федеративной формы. При традиціонной ихъ розни и имѣя въ виду теперешній антагонизмъ между сербами и болгарами, славянами и греками, можно усомниться въ осуществимости идеи такого союза балканскихъ государствъ, который, конечно, болѣе всего утвердилъ бы политическое и народное существованіе своихъ членовъ. Въ отличіе отъ г. Татищева, г. Жигаревъ высказывается противъ главенства (политическаго и военнаго) Россіи въ этой федераціи и допускаетъ панславизмъ вмѣстѣ съ Пыпмнымъ, развѣ для будущаго. "Идея эта,-- говоритъ онъ,-- имѣетъ за собою несомнѣнное право, но она далеко еще не созрѣла, и если ей суждено когда-нибудь получить осуществленіе, то мы можемъ сказать только одно, что сліяніе русской народности съ юго-западнымъ славянствомъ должно произойти по взаимному добровольному соглашенію, а никакъ не противъ желанія заинтересованныхъ въ томъ народностей". Ближайшая же цѣль восточной политики Россіи должна состоять только въ томъ, "чтобы балканскія народности всегда былъ самостоятельны и независимы, жили своею жизнію, держались своихъ природныхъ началъ и сохраняли вѣрность своей церкви, чтобы сербы, болгары, румыны и греки не питали другъ къ другу взаимной вражды и мирно распредѣлили между собою турецкое наслѣдство". Авторъ совершенно основательно указываетъ, что въ этихъ видахъ необходимо признать полное сліяніе Болгаріи съ Восточною Румеліей, какъ странъ независимыхъ, затѣмъ предоставить сербамъ -- Боснію и Герцеговину, болгарамъ -- Македонію, а грекамъ -- острова Архипелага, Кандію, Кипръ и страны, лежащія на сѣверъ отъ теперешней ихъ границы до тѣхъ мѣстъ, до которыхъ разселился этотъ народъ.
   Высказываясь столь категорично за замѣну Турціи на Балканскомъ полуостровѣ независимыми христіанскими государствами, авторъ относится одинаково отрицательно къ другимъ способамъ рѣшенія этого вопроса, иногда выдвигавшимся даже государственными людьми, каковы: поддержаніе Турціи посредствомъ реформъ, которыя придали бы ей нѣкое европейское обличіе; возстановленіе на ея развалинахъ Греческой имперіи; раздѣлъ ея земель между наиболѣе заинтересованными державами, особенно между Россіею и Австріею, отчасти Франціею и Англіею; наконецъ, присоединеніе хотя нѣкоторыхъ балканскихъ земель къ Россіи, главнымъ образомъ дунайскихъ княжествъ, о чемъ, какъ извѣстно, не разъ поднималась рѣчь {Еще въ 1654--56 гг. шли переговоры о вступленіи Молдавіи въ вассальныя отношенія къ Москвѣ. Молдавскому владѣтелю Кантакузену, вслѣдствіе прошенія духовныхъ и свѣтскихъ молдавскихъ чиновъ, была дана въ 1688 г. грамота нашимъ правительствомъ, обнадеживавшая въ принятіи его со всѣми подвластными ему землями въ русское подданство. Позднѣе, въ 1739 г., послѣ занятія русскими Яссъ, въ лагерь Миниха явилась молдавская депутація, которая заявила о желаніи Молдавіи признать русскую императрицу своею государынею; вмѣстѣ съ тѣмъ молдаване обязывались взять на счетъ своей страны содержаніей20,000 русскаго войска. Договоръ этотъ былъ утвержденъ 5 сент. 1739 г. гр. Минихомъ, который надѣялся завоевать потомъ и Валахію. Въ 1769 г. русскія войска завяли Яссы и Бухарестъ, послѣ чего молдаване и валахи принесли присягу Екатеринѣ II и отправили въ Петербургъ грамоту съ выраженіемъ своихъ вѣрноподданническихъ чувствъ. Александръ I имѣлъ намѣреніе въ 1807 г. присоединить дунайскія княжества къ Россіи, а Николай нѣсколько разъ занималъ ихъ русскими войсками.}.
   Жигаревъ, какъ замѣчено, высказываетъ увѣренность въ возможность мирнаго и для всѣхъ справедливаго рѣшенія восточнаго вопроса. Ручательствомъ ему въ этомъ служатъ успѣхи новѣйшаго международнаго права въ теоріи и жизни. Подтвердивъ это примѣрами, онъ рекомендуетъ, для достиженія намѣченной цѣли, созваніе конференцій и конгрессовъ съ опредѣленными программами и преобразованныхъ по своему составу. Здѣсь заслуживаетъ вниманія его критика войны, какъ необходимаго будто бы элемента мірового порядка, а равно слова его, о неспособности дипломатіи къ рѣшенію наиболѣе трудныхъ международныхъ вопросовъ вообще и восточнаго въ частности. Большаго ждетъ онъ отъ права, его принциповъ и органовъ, какъ должно проведенныхъ въ жизнь. Программы нашихъ націоналовъ ему представляются практически неосуществимыми ни мирными способами, ни вооруженною борьбою. Съ тѣмъ вмѣстѣ онъ осуждаетъ и мнѣніе Данилевскаго о томъ, что будто бы Россіи слѣдовало бы выступить изъ европейскаго концерта, и мысль Татищева, что она нынѣ вправѣ вернуть себѣ свободу дѣйствія на Востокѣ. Такое "выступленіе"говорить авторъ,-- означало бы возвращеніе Россіи къ до-петровскимъ временамъ; оно было бы равносильно обреченію ея на нравственный и умственный разладъ съ Европой, на отчужденіе отъ общаго хода западно-европейской жизни. Въ отношеніи къ Востоку Россія должна призвать себя несвободной и стремиться согласовать свою политику съ интересами Европы. "Мы пять разъ утверждали своею подписью, что восточный вопросъ представляетъ собою обще-европейскій интересъ, не говоря уже о томъ, что объ этомъ намъ всегда твердили и наши враги, и наши союзники, и что эту точку зрѣнія отстаиваетъ и современное международное право".
   Въ заключительной главѣ своего изслѣдованія г. Жигаревъ сводить къ слѣдующемъ пунктамъ основныя начала, которыхъ Россіи должно держаться ради скорѣйшаго и успѣшнѣйшаго рѣшенія восточнаго вопроса:
   1. Не вступать въ кабинетные союзы, а тѣмъ болѣе не жертвовать народными силами и средствами для защиты тыла тѣхъ или другихъ своихъ сосѣдей и не гнаться за вліяніемъ въ постороннихъ дѣлахъ.
   2. Не поддерживать дряхлаго зданія Турецкой имперіи, не расшатывать его искусственными мѣрами. На обязанности Россіи лежитъ лишь пользоваться всякимъ удобнымъ случаемъ для того, чтобы во-время оказывать содѣйствіе естественному процессу выдѣленія христіанскихъ народностей изъ разлагающагося государственнаго организма Турціи. Въ особенности отказаться отъ всякихъ дружественныхъ съ нею союзовъ, ибо это изобличаетъ нашу непослѣдовательность въ глазахъ восточныхъ христіанъ и заставляетъ ихъ смотрѣть на насъ не какъ на своихъ защитниковъ, а какъ на покровителей оттоманскаго деспотизма въ Европѣ.
   3. Уважать принципъ національности, которому суждено играть еще громадную роль на Балканскомъ полуостровѣ, гдѣ процессъ развитія національнаго самосознанія и образованія новыхъ государствъ далеко еще не закончился.
   е 4. Не вмѣшиваться во внутреннія ихъ дѣла и тѣмъ не противодѣйствовать развитію ихъ самостоятельной политической жизни. Нарушеніемъ этого правила Россія болѣе всего вызывала охлажденіе къ ней ею же освобожденныхъ христіанъ на Балканахъ: грековъ, сербовъ и болгаръ.
   5. Защищать и оберегать на Балканскомъ полуостровѣ принципъ свободы народнаго самоуправленія, которому, также какъ и принципу національности, предстоитъ здѣсь великая будущность. Вѣрность этого положенія можетъ показаться сомнительною для племенъ только что еще вышедшихъ изъ-подъ вѣкового ига Турціи. Во всякомъ случаѣ, каждое изъ нихъ по-своему рѣшитъ итогъ вопросъ, и Россіи тутъ дѣлать нечего.
   6. Стараться о насажденіи въ земляхъ православнаго Востока русской науки и русскаго просвѣщенія, а не предоставлять, какъ это было прежде, Западной Европѣ воспитывать возраждающіяся національности въ духѣ своихъ стремленій. Для этого широко открыть двери нашихъ университетовъ и другихъ учебныхъ заведеній для восточныхъ христіанъ и путемъ русской пауки вселить и укрѣпить въ ихъ массахъ солидарность во взглядахъ съ Россіей.
   7. Для вполнѣ удовлетворительнаго выполненія всѣхъ этихъ задачъ заботиться о томъ, чтобъ имѣть достойныхъ дипломатическихъ агентовъ, русскихъ по происхожденію и духу, понимающихъ великое назначеніе Россіи и способныхъ внушить къ ней довѣріе какъ западно-европейскихъ дворовъ, такъ и балканскихъ народностей.
   8. Наконецъ, оставить мысль о какихъ бы то ни было территоріальныхъ пріобрѣтеніяхъ на счетъ земель Востока. Это не требуется политическими интересами самой Россіи, противорѣчило бы интересамъ ея восточныхъ единовѣрцевъ и было бы совершенно несовмѣстимо съ равновѣсіемъ Европы.
   Въ концѣ своей книги г. Жигаревъ помѣстилъ подробный библіографическій указатель служившихъ ему источниковъ и пособій. Тутъ перечисляются: сборники дипломатическихъ документовъ, сочиненія по исторіи внѣшнихъ сношеній Россіи и по исторія ея восточной политики, стати въ періодическихъ изданіяхъ и нѣкоторыя работы спеціально по исторіи балканскихъ народностей и Турціи.
   

IV.

   Намъ остается еще сдѣлать нѣсколько общихъ замѣчаній о книгѣ г. Жигарева. Напрасно авторъ очень мало обращаетъ вниманія на иностранную литературу изучаемаго имъ предмета. Приводимые имъ въ оправданіе этого доводы: богатство русской литературы и желаніе уяснить русскую точку зрѣнія на восточный вопросъ -- не выдерживаютъ критики, если принять въ соображеніе,-- съ чѣмъ согласенъ и авторъ,-- обще-европейскій, международный характеръ его темы. Впрочемъ, самъ онъ нѣсколько преувеличиваетъ этотъ (безспорно крупный) недостатокъ своего труда, когда онъ говорить, что составилъ его "исключительно на основаніи русскихъ источниковъ" и что онъ "совершенно игнорировалъ богатую иностранную литературу предмета". Знакомый съ иностранными языками, авторъ во многихъ мѣстахъ своего сочиненія воспользовался иностраннымъ пособіями, не переведенными на русскій (Мартенсъ, Роленъ-Жакменъ, Аврилъ, Аритцъ, Блюнчли), но не помѣстилъ ихъ въ свой библіографически указатель.
   Изъ всей восточной проблемы, авторъ, строго говоря, выдвигаетъ лишь одну, но главнѣйшую ея сторону -- балканскій вопросъ. Другихъ его элементовъ: Сиріи, Арменіи, Египта -- онъ либо не касается вовсе, либо говоритъ о нихъ мимоходомъ, по поводу того или другого трактата (о событіяхъ въ Египтѣ въ 30-хъ годахъ рѣчь идетъ какъ о подготовительныхъ къ лондонскимъ конвенціямъ; относительно Арменіи упоминаются статьи санъ-стефанскаго и берлинскаго договоровъ и т. д.). Еслибъ авторъ обратилъ болѣе вниманія на религіозный элементъ восточнаго вопроса и на международный его характеръ, онъ не оставилъ бы въ тѣни названныхъ нами сторонъ восточнаго вопроса.
   Есть нѣкоторое противорѣчіе въ принципіальномъ отношеніи между историческою и критическою частію разбираемаго сочиненія. Въ первой авторъ довольно часто и рѣзко противопоставляетъ западныя державы Россіи: у нихъ не было будто бы общей идеи защиты христіанства, но руководились онѣ всегда своими отдѣльными и частными интересами. Мало того, добиваясь для себя отъ Турціи тѣхъ или иныхъ выгодъ, онѣ стремились парализовать успѣхи восточной политики Россіи, какъ самой опасной для нихъ соперницы на Балканскомъ полуостровѣ.
   Это было только слѣдствіемъ возведенія политики (вмѣсто права) въ законъ взаимныхъ сношеній государствъ. Кромѣ того, и западные народы въ борьбѣ съ исламомъ не были по временамъ чужды великихъ идей и благороднаго энтузіазма (крестовые походы, попытки папъ и римскихъ императоровъ съ XVI в. побудить Россію къ приступленію къ союзу противъ невѣрныхъ, сочувствіе въ началѣ этого столѣтія къ возставшимъ грекамъ и т. д.), Россія въ своей восточной политикѣ развѣ не часто также руководилась матеріальными, экономическими соображеніями и всегда ли она отстаивала, какъ должно, права и интересы своихъ братьевъ по крови и вѣрѣ? Вполнѣ освободительною и благороднѣйшею изъ всѣхъ ея войнъ съ Турціей) была война 1877--78 гг.
   Съ другой стороны, въ критической части авторъ хорошо разъясняетъ причины недовѣрія и вражды къ намъ западной Европы. Въ этомъ онъ отчасти винитъ Россію, именно "тѣ завоевательныя ея стремленія, которыя она не разъ обнаружила во время турецкихъ войнъ и тайныхъ дипломатическихъ переговоровъ съ дружественными дворами относительно раздѣла турецкихъ владѣній... Европейская дипломатія не вѣрила, да и не могла повѣрить, нашимъ заявленіямъ о чистотѣ намѣреній петербургскаго двора". А въ другомъ мѣстѣ: "Стремленіе западно-европейскихъ кабинетовъ къ ограниченію нашей свободы дѣйствій на Востокѣ имѣло вполнѣ законное основаніе", и "европейская дипломатія, ревниво оберегая политическое равновѣсіе, была на высотѣ своего историческаго призванія".
   Указываемое различіе въ оцѣнкѣ западной политики объясняется тѣмъ, что въ исторической части авторъ стоить на національной почвѣ, въ критической -- онъ выдвигаетъ болѣе широкую и вѣрную оцѣнку событій -- международную. Она-то и требуетъ, чтобы въ рѣшеніи восточнаго вопроса политика отступила на второй планъ передъ принципами права.
   Авторъ относится вполнѣ неодобрительно къ столь долго господствовавшему союзу Россіи съ Австріею и Прусciею. "Эта международная комбинація,-- говоритъ онъ,-- не только никогда не приносила намъ никакой пользы въ дѣлѣ обезпеченія нашихъ собственныхъ интересовъ, но, напротивъ, постоянно вредила намъ въ томъ отношеніи, что вовлекла насъ въ ненужныя предпріятія и обязательства".
   Такое утвержденіе слишкомъ узко и односторонне: въ прошломъ Россію связывали съ Австріею и Пруссіею, помимо родственныхъ и дружескихъ узъ между царствующими ихъ домами, однородность ихъ политической программы, интересы монархическаго начала, польскій вопросъ и проч. Поэтому можно еще спорить о томъ, что разумѣть подъ національнымъ или антинаціональнымъ направленіемъ въ русской политикѣ вообще и въ восточной политикѣ въ частности. Но нельзя не согласиться, между прочимъ, съ авторомъ въ томъ, что политика Священнаго Союза, которой такъ долго придерживалось наше правительство, дѣлала насъ блюстителями яко бы законнаго порядка въ Европѣ и, вызвавъ не мало ненависти противъ Россіи, явилась для нея однимъ изъ главныхъ тормазовъ въ рѣшеніи восточнаго вопроса, приведя, между прочимъ, и къ коллективной охранѣ Турціи Европою.
   Указанные нами и нѣкоторые другіе недостатки сочиненія г. Жигарева не мѣшаютъ намъ однако признать перевѣшивающія ихъ хорошія его стороны. Это -- трудъ многолѣтнихъ чтеній и размышленій. Съ любовію къ отечеству и къ своему предмету выполнилъ его авторъ, несмотря на свои многочисленныя постороннія занятія. У насъ нѣтъ другого сочиненія, такъ полно и разносторонне обнимающаго великій и запутанный восточный вопросъ. Авторъ добросовѣстно изучаетъ его въ главныхъ фазисахъ прошлаго и старается намѣтить основныя черты для возможно лучшаго, т.-е. справедливаго и мирнаго, рѣшенія его въ будущемъ. Но при этомъ онъ слѣдуетъ не собственной фантазіи, а указаніямъ исторіи и принципамъ международнаго права, поскольку они выразились въ трактатахъ, переговорахъ и въ произведеніяхъ авторитетныхъ писателей. Книга г. Жигарева, при всемъ ея объемѣ, читается легко и съ интересомъ не только ради ея темы, но и благодаря хорошему языку, ясности мысли и благородству выраженныхъ въ ней убѣжденій. Вся она резюмируется въ слѣдующихъ словахъ автора: "Исторія свидѣтельствуетъ лишь объ одномъ, что политика Россіи на Востокѣ должна быть вполнѣ безкорыстной и освободительной" {Т. II, стр. 430.}.

Гр. Л. Камаровскій.

"Русская Мысль", кн.IV, 1897

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru