Камышнюк Федор Леонтьевич
Стихотворения

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    МУЗЫКА БОЛИ
    [Вступление]
    Зорьные зеркала
    Свете тихий
    Излом
    Мистерии хаоса
    Молнии в сумраке
    Глубины наркозные
    Ледянолилии
    Музыка боли
    СТИХОТВОРЕНИЯ ИЗ ПЕРИОДИЧЕСКИХ ИЗДАНИЙ И ПОДНОСНОГО ЭКЗЕМПЛЯРА "МУЗЫКИ БОЛИ"
    Любовь наркозная
    Улыбаль
    Так, как-то
    Новогоднее
    Аттракцион опиофага
    На заре морей (Возрождение)
    Неизбывной памяти А. Блока
    Святая Русь
    "Вы, глумясь, называли меня..."
    Во дни падений
    "Когда дни жизни сумраком разгаданы..."
    "Вино печали я сливаю в урны..."
    "У них слова - победные фанфары..."
    "Наступает желанный искус..."
    "Сколько раз уже чашечкой ландыша..."
    "Никогда так не грезил пустыней..."
    "Ночь прозрачна. Голубой хрусталь..."

0x01 graphic

   Камышнюк Ф. Л. Аттракцион опиофага: Избранное.Б. м.: Salamandra P.V.V., 2020. (Библиотека авангарда, вып. XL).

0x01 graphic

ОГЛАВЛЕНИЕ

МУЗЫКА БОЛИ

   [Вступление]
   Зорьные зеркала
   Свете тихий
   Излом
   Мистерии хаоса
   Молнии в сумраке
   Глубины наркозные
   Ледянолилии
   Музыка боли

СТИХОТВОРЕНИЯ ИЗ ПЕРИОДИЧЕСКИХ ИЗДАНИЙ И ПОДНОСНОГО ЭКЗЕМПЛЯРА "МУЗЫКИ БОЛИ"

   Любовь наркозная
   Улыбаль
   Так, как-то
   Новогоднее
   Аттракцион опиофага
   На заре морей (Возрождение)
   Неизбывной памяти А. Блока
   Святая Русь
   "Вы, глумясь, называли меня..."
   Во дни падений
   "Когда дни жизни сумраком разгаданы..."
   "Вино печали я сливаю в урны..."
   "У них слова -- победные фанфары..."
   "Наступает желанный искус..."
   "Сколько раз уже чашечкой ландыша..."
   "Никогда так не грезил пустыней..."
   "Ночь прозрачна. Голубой хрусталь..."

СТИХОТВОРЕНИЯ, ПОСВЯЩЕННЫЕ Ф. КАМЫШНЮКУ

   Г. Эльф. Феодору Камышнику
   С. Алымов. Ядоплен
   

МУЗЫКА БОЛИ

(1918)

0x01 graphic

   Душа на заре звеняща. Зеркально приемлет мир и восторженно струною ему отвечает. И сама приемлемая миром многообразным и единым -- многозвучная и гармоничная, в серебряных струях весенней прелюдии -- Ее, Неземную, Царевну лучистую, в мире встречает.
   Но невечна фанфарная радость сверкающей встречи. Роковое проносится вихрем. И туманная тишь повисает во мраке. Лишь Владыка далекий, жестокий и чудный сиянья вдали зажигает зовуще. И влекомая тихим сияньем, в жажде прозрений, к снежным вершинам с глубокою верой, с пеньем мантрам шелестящих, таинственный путь свой душа начинает.
   Сиянья легкие! Промелькнув, исчезают... А во мраке зияют провалы, чудовищно высятся стены, свисают грозяще... А гирлянды цветов обнимают, ласкают, зовут; алым, атласным, ласкающим звоном из бездны взывают.
   Ах, излом это вопль! В нем отчаянье, ненависть, ожидание и любовь. И пусть видением призрачным расступились, исчезли во тьме огнероз алоцветы -- возвращения после излома уж нет.
   Мольбы напрасны. Отвергая, не слышит, не хочет Он. Предначертанность. И проклятье ему посылает рыдающая, отрекаясь навеки.
   Жаждет прежнего мира, но, к нему возвращаясь, его не находит. В хаосе зыбком, свистящем, в метельно-колеблемых светах -- мгновенные, быстрые, неуловимые носятся тени. Трупы хохочут и воют во мраке. Приходит на площади, и они -- как разрытые кладбища. И так больно любимых когда-то узнать меж другими в чернеющих, жутко смеющихся трупах.
   Возгласом вьюжного ветра, мгновенно пронзающим, бурей холодной душа прозревает глубины: в мире Его нет пристанища, нет прощения, вечно проклятье!
   Тогда, оледенелая, замирает душа, отходя от мистерий хаоса-мира. Замирает.
   Мгновенья? Века?
   Возрождается гордая. Из глубин своих в жажде реальности созидает свой мир, извлекая в молчании сумрака жемчуг мелодий, алмазы стоцветные молний, рубины багряные. Непроницаемой, легкой, прозрачной стеной, паутиной наркоза отделяет свой сумрак; созидая свой мир в глубине своей, тайно становится богом. Из лучей и мелодий сияющий замок возносит; одинокая, в замке своем вызывает огни, деет чары.
   Нежданно -- иронический, шумом стихающим, вновь возрастающим -- шепот сверкает: -- Ты совершила, ты повторила! Велено было тебе то, предначертано!.. -- хохотом гулким проносится в безднах.
   Напряженная, побежденная, но живая, вновь томится душа. И, падая в муках, образ Истар вызывает.
   О, моря ароматные, океаны наркозные! Погрузиться, забыться, захлестнуться волнами -- навеки, навеки!..
   Но болью, вскипающей болью в глубинах наркоза проносятся отблески прошлого. Замок искристый в волнах зажигается. Призраки, блеклые тени рыдают и молят. И виденьем нежданным и легким Царевна лучистая, на заре в зеркалах промелькнувшая, воскресает. Возмещается белым цветком.
   Ледянолилией стройной возносится в белых одеждах, все та же Непостижимая, Тайная!..
   И снова стенают гобои, хохочут безумные флейты, и скрипок рыданья ножами вонзаются в душу. О, безумная музыка боли! Но близятся миги свершений, железное скоро замкнется кольцо. Предчувствия, знаменья тайные, в вихре рыдающем обещают свершения.
   

ЗОРЬНЫЕ ЗЕРКАЛА.

УТРЕННЯЯ ГРЕЗА.

             Вместе с утренним туманом, в златоплеске осиянном
             Ты явилась, наклонилась надо мной,
             Вся обвеяна мечтами, зачарованными снами,
             Серебристой и душистой тишиной.
   
             Околдован поцелуем, я отдался легким струям,
             Утомленным и влюбленным ручейкам.
             В изголовьи у постели складки газа шелестели
             И шептали. Улетали. К облакам.
   
             И на белом покрывале в тонкой дымке умирали
             Роз атласных, нежновластных лепестки...
             Ты ушла, оставив розы... Тихий звон ушедшей грезы
             Чуть струился, серебрился -- звон тоски.
   

* * *

             Если можно, поймите; если надо, простите:
             В заколдованном море я лишь зори ловлю,
             Я живу средь видений, тку жемчужные нити,
             Лишь мечты я безвластно и страстно люблю.
   
             Но люблю я так нежно, так безумно, безбрежно,
             Что, ломая преграды, в двери ада войду,
             Если сердце почует вдруг с тоскою мятежно
             Впереди золотую, святую звезду.
   

ВЕСЕННИЕ ГРОМЫ.

             Всю ночь рокотали весенние громы,
             Всю ночь трепетали сиянья вдали,
             И полные тяжкой, свинцовой истомы,
             Клубилися тучи над грудью земли.
   
             Всю ночь шелестели, шептались на крыше,
             О чем-то звенели потоки воды...
             К рассвету устали. Влюбленней и тише
             Шептались про дали, про сказку звезды.
   
             К рассвету уснули. Затихли. Устали,
             Я видел -- сверкнули зарницы вдали...
             И в сладостной дреме, в весенней печали
             Забыл я о громе, о счастьи земли.
   

ОЖИДАНИЕ

             У ворот притаились тени,
             Сумрак стал за немым окном.
             Заскрипят на крыльце ступени --
             Я томлюсь в ожиданьи дрем.
   
             Ты придешь из глубокой сини,
             Твои губы -- улыбка роз,
             И глаза утомленно-сини...
             В них утонет немой вопрос.
   
             Позовешь, позовешь глазами,
             Словно тайной морской волны,
             И вспылает живое пламя,
             И невнятные вспыхнут сны.
   
             Обниму и склонюсь в истоме,
             Ароматом упьюсь духов...
             Пронесутся в затихшем доме
             Отголоски влюбленных слов.
   
             Ты придешь. Я хочу томлений
             И молюсь. И безмолвно жду.
             У ворот притаились тени,
             И в вечернем молчат бреду.
   

* * *

             Душа поэта не знает рамок.
             В ней -- мощь и яркость живой волны,
             Когда из мрака и тишины
             Она сплетает огнистый замок,
             Алмазный замок из брызг волны.
   
             Душе поэта покой неведом:
             Огнем искристым из тьмы долин
             Взлетают песни волшебным светом,
             Взлетают песни к снегам вершин.
   
             И умирают в снегах холодных
             И засыпают в томленьи грез,
             И чистой влагой кристальных рос
             Струятся гимном о днях свободных,
             О ярком счастьи пылавших грез.
   

* * *

             В бирюзовом небе розовоопалами
             Радужно играют гирлянды облаков.
             Ночь близка... И тихо, крыльями усталыми
             Раскрывает ветер таинственный альков.
   
             Ночь близка! И сумрак веет поцелуями.
             Ночь близка! И будем с тобою мы вдвоем.
             И звенеть до света будет смех твой струями
             Как звенит вечерний, струистый водоем.
   
             И всю ночь в аллее, под густыми ивами
             Упиваться сказкой мы будем, как тогда...
             На заре вспылают облака извивами,
             И утонет в небе мерцавшая звезда.
   
             И лучами солнца, как мечом, пронзенная,
             В изумрудах тонких измятого венка,
             Ты уйдешь с улыбкой, сказкой утомленная,
             Пьяная от грезы, от шелеста цветка.
   

ДУША -- ЧТО МОРЕ.

             Душа -- что море: в ней все красиво,
             В ней все звеняще, как шум воды.
             В часы прилива, в часы отлива,
             В часы мерцаний ночной звезды.
   
             Бывает сумрак. Звенит в изломе,
             Сверкает негой напевность струй,
             Поет в истоме, в вечерней дреме
             Пьянит, чарует, как поцелуй.
   
             Порой застынет в мечте кристальной,
             В желаньи Неба, в святой любви --
             И так зеркальны, и так печальны,
             И так влюбленны слова струи.
   
             А в час полночный, в сияньи лунном
             Глубин легенды из волн встают
             И в хоре струнном, в огне безумном
             О страшных безднах морских поют.
   
             Но если в Небе родились тени...
             О, хохот моря! О, дикий гром!..
             И нет сомнений, и нет прощений,
             И все рыдает на дне морском
   
             Но... не надолго. Душа -- что море.
             И снова будет вечерний час,
             В святом просторе воскреснут зори
             Призывной лаской алмазных глаз.
   

* * *

             Сегодня пришла ты вся в белом;
             Сверкнуло в глазах торжество. --
             Но в сердце моем онемелом
             Желание счастья мертво.
   
             Я знаю, чего ты так страстно,
             Так нежно и робко ждала:--
             На грудь твою огненнокрасной
             Загадкою роза легла.
   
             Я видел, мгновенно сверкнули
             Глаза твои блеском волны,
             Но сердце мое затянули
             Долинные, тихие сны.
   
             И гасло, и трепетно тлело
             Во взгляде твоем торжество... --
             Сегодня пришла ты вся в белом,
             Но сердце мое уж мертво.
   

ВДОХНОВЕНИЕ.

             Я устал безумно смеяться,
             И в глазах -- бездонная синь,
             И пали одежды паяца
             У черных подножий святынь.
   
             О, зажги мне, Вечный, лампаду. --
             Я найду твои алтари.
             В сияньи у тихой ограды
             Дождусь золотистой зари.
   
             Я устал от быстрых сияний,
             Слышу вновь безмолвную речь,
             И грезится в синем тумане
             Сверкающий, пламенный меч.
   

* * *

             В белом поле -- огненные пятна;
             Умирая, светятся огни...
             Кто-то вдаль позвал меня невнятно
             И напомнил умершие дни.
   
             Светлячки -- под белотканным снегом
             И блестят... Чуть слышен тихий звон...
             Я -- в сетях -- пойду к лучистым негам,
             Я в кого-то сладостно влюблен.
   
             Я пойду... И будут в отдаленьи
             Умирать сиянья нежных дрем,
             Будут прядать голубые тени,
             Укрываясь в небе голубом.
   

ОГНИ ВЕЧЕРНИЕ.

             В печали сумрака сапфирны дали,
             И за долинами, в немой тени
             Горят рубинами, дрожат огни
             В сапфире сумрака -- огни печали.
   
             Земля усталая... Как блеск вуали,
             В безмолвьи медленном плывет туман
             Волной серебряной из дальних стран
             На землю спящую -- из стран печали.
   
             Устали горести. В чаду неволи,
             В мечте усталости -- сапфирный дым,
             И столько жалости: к себе, к другим,
             И столько чудного в забытой боли.
   
             В печали сумрака земной юдоли --
             Покой прощения... Огни лампад...
             Мечта видения последних врат
             К сиянью кроткому из тьмы неволи.
   
   

СВЕТЕ ТИХИЙ.

* * *

             Я причащен твоим дыханьем
             К жемчужно-трепетной мечте.
             Я подошел к небесным зданьям --
             И ты светла. И ты -- в фате.
   
             Не открывай же двери храма:
             Я полюбил в тебе звезду,
             И вновь пойду все прямо, прямо...
             Я в выси горные иду.
   
             К снегам иду с тоской победной,
             Горящий меч вонзая в грудь,
             И если вспомнишь облик бледный,
             Скажи: безумец -- и забудь.
   

ПРОШЛОЕ.

             Я прошлое люблю, как дольние ступени,
             Минувшие в страданьи и труде.
             Я прошлое люблю, как день ласкает тени,
             Я ввысь и ввысь иду к сверкающей звезде.
   
             Я прошлое люблю... То -- символ восхождений,
                       Что в высях ждут меня.
             То -- волны побежденных сновидений
                       Из алого огня.
   

* * *

             Есть много сокровищ безвестных
             В бездонных глубинах души!
             Как звезд -- хризолитов небесных
             В заоблачной синей тиши.
   
             Поверь в них -- и станешь счастливым!
             Ищи, находи, достигай,
             Поверь непонятным порывам, --
             Откроешь неведомый рай.
   
             Увидишь, как жалок и тесен
             Твой прежний, родной тебе мир,
             Как много чарующих песен
             Рождает безмолвный эфир.
   
             Сокровищ незримых есть много,
             И радостно их находить,
             И кажется легкой дорога,
             И хочется, хочется жить!
   

* * *

             Я лег, обратившись к закату,
             К закату с вечерней мольбой,
             И сердце задумчиво-свято,
             И радостен мрак голубой.
   
             Бледнеют лучистые блестки,
             Восток неподвижен и синь,
             И в сердце моем отголоски
             Звенящих, грядущих пустынь.
   
             Я лег, обратившись к закату.
             Я в дреме молчал до зари.
             Был солнечно счастлив когда-то
             И счастью сказал я: умри.
   
             И с тлеющим, гаснущим светом
             В усталую душу проник
             Напев о Далеком, Одетом
             В звенящие громы вериг.
   

* * *

             Есть души твердые, как камень,
             И есть холодные, как лед. --
             Не им познать влекущий пламень,
             Сиянья утренних высот.
             Чужих и сумрачных так много!
             Темно и тяжко на пути
             Гранитом выстлана дорога,
             И надо вечно вдаль идти.
   
             Но в тусклом сумраке неверии
             Порой сверкнет вверху звезда,
             Открыв сияющие двери
             И прошептав: -- Иди туда!.. --
             То -- души светлые, как зори;
             Звеняще-нежные, как сон,
             Устав страдать, роняют стон
             И утопают в дальнем море.
   

* * *

             Возникают, гаснут зори
             Над безмолвием равнин.
             Между скал, в гранитном море,
             В мертвом мире я один.
   
             Расплываясь тают тени,
             Тонут с бледною тоской...
             Я в безумьи сновидений,
             Каждый миг я вновь другой.
   
             Я -- другой. Но вечный факел
             Тлеет в трепетных руках.
             Я в долине долго плакал,
             Я покинул дольний прах.
   
             Стану ль ярким исполином?
             Донесу ль свой гордый свет?
             -- Нет конца глухим равнинам,
             И привета свету нет.
   

* * *

             По гребню таинственных скал
             Иду я, ползу я, без крылий,
             И много я раз упадал
             В обрывы из щебня и пыли.
   
             Но вера святая живет:
             Я видел небесные зори --
             И будет сверкающий грот,
             И будет желанное море.
   
             И Тот, кто велел мне идти,
             Мне скажет: -- Довольно, ты светел.
             Страданий немых на пути
             И горестей много ты встретил. --
   
             О верю! Я буду летать,
             Мне радостно-больно томиться...
             Он -- Тайный -- сломает печать,
             И в небе вспылает денница.
   

ЖИЗНЬ МОЯ.

             Жизнь моя -- тропа прямая, без начала, без конца.
             Я иду, смеясь, рыдая, я томлюсь в кругу кольца.
             Я не знаю уклонений. Путь мой вечен: вдаль и вдаль... --
             В тихом сумраке сомнений притаилася печаль.
             Но иду я, одинокий... -- Нет людей вблизи, вдали... --
             Так в бескрайность шли пророки, так безумцы в бездну шли.
             Прохожу виденья рая, прохожу угрюмый ад, --
             Ночь и день, в борьбе стихая, в глубь души моей глядят...
             Но, усталый, их минуя, я иду, всегда иду...
             Я не знаю, что найду я: бездну тьмы или звезду.
   

* * *

             Из долин пурпурных сновидений
             Я иду к снегам гранитных гор;
             Сын бездонных пропастей и теней,
             Я ловлю звезды лучистый взор.
   
             И, молясь, я чутко замираю,
             Робко верю трепетной мечте,
             Но в лицо мерцающему раю
             Смотрит мрак в бесстыдной наготе.
   
             Я всхожу к сияющим отрогам,
             Заклинаю радости вериг...
             О, как чудно быть крылатым богом! --
             Но в долине там, на дне пологом,
             Отраженный виден бледнолик.
   

* * *

             Я боролся всю ночь. До рассвета пурпурного
             Я боролся с кипящей волной...
             Я не мог одолеть вдохновения бурного
             И не мог овладеть вышиной.
   
             Я отдался волне. Огневыми туманами --
             О, пылающий, бурный самум! --
             Обняла, опьянила, обвила лианами,
             Убегая в смеющийся шум.
   
             Я отдался волне. И волной переменною
             На песчаную гладь отнесен;
             И одет, словно в саван, серебряной пеною,
             Я лежу... Это смерть или сон?
   
             Неподвижностью мертвою медленно скованы,
             Разметалися руки в тоске. --
             Чайки белые, плеском волны очарованы,
             Серебрятся на влажном песке.
   
             Беспредметная даль, тихий стон монотонности... --
             Я лежу. Я устал. Я не жду.
             Я безумно любил огневые бездонности,
             Но искал голубую звезду.
   
             Я не жду. Но в душе, бесконечно измученной,
             Алоцветы поднялись со дна.
             Я не жду. Но вспылает блестящей излучиной
             И призывно сверкнет вышина.
   

ИЗЛОМ.

ИЗЛОМ.

             Я заснул или проснулся? Надо мною в вышине
             Кто-то гулко встрепенулся, замер в жуткой тишине.
             Я упал или поднялся? И утих далекий звон...
             В громком смехе вдруг прорвался заглушённый, тяжкий стон.
   
             Кто-то, как ребенок, плакал... Умер он или уснул?
             И чадит потухший факел. Слышен мертвый дальний гул.
             Я в цепях. Я бурно волен. Я взлетаю к небу, ввысь!
             Звоны вышних колоколен мне вдали отозвались.
             Но смешался звон желанный с резким хохотом долин --
             Блекнут, падают туманы... Я один во мгле! Один!
   

* * *

             Взметнулись бездны! Я -- в диком гуле!
             В самумных воплях я вновь один!..
             Нежданно, ало огни сверкнули
             В затишьи мертвых, немых долин.
   
             Погасли звезды... Я -- в диком танце,
             В безумном лете пронзаю синь
             И вижу, вижу -- огнебагрянцы,
             Сиянья новых, живых святынь.
   
             В душе погасшей вдруг крикнул кто-то...
             Взметнулись бездны... И дым, и чад...
             И звон литавров, и крик фагота,
             И близкой смерти пьянящий яд.
   

* * *

             Умирает во тьме яркозвонное --
             И все та же поющая боль,
             И пронзаю пустыни бездонные,
             Уходя от сжимающих воль.
   
             Наклоняюсь в безмолвное, синее,
             Заклинаю, молю и зову,
             И томится в пространствах уныние:
             Ах, никто не пришел к торжеству.
   
             Но звенит, призывает Незримая...
             Огнетайна, я жажду, я жду,
             Опущуся в холодные дымы я,
             На вершинах, иль в безднах -- найду.
   

РОДНЫЕ.

             Подходили стояли над бездной
             Шептали невнятно:-- Где Он?... --
             Срывался от цепи железной
             Томящий, окованный звон.
   
             Подходили, стояли у края...
             Сплетался невидимый бред --
             И прядали в тень, умирая,
             Беззвучно шептали:-- Где свет?
   
             И, бледнея, с улыбкою смерти,
             Как тени, от края ушли.
             Твердили:-- Ищите, не верьте;
             Он -- в легком сияньи земли! --
   
             Я -- последний -- с тоскою о чуде
             Над бездной склоняюсь в огне
             Покой и безмолвье!.. -- О, люди,
             Молитесь о сыне, о мне!
   

НЕВЕСТЕ.

             Я встретил тебя не случайно
             В лучистом сияньи венца --
             Ты скрыла железные тайны
             Красивой улыбкой лица.
   
             Но больше сияний не надо:
             Я в тайну войду -- иль умру,
             И труп с отражением ада
             Ты завтра найдешь поутру.
   
             Умру ли? Для тайны рожденный
             Не может бесследно уйти!
             И вечны безумные стоны
             На линиях вечных пути.
   

* * *

             Я любил вас, зеркала
             И закатные багрянцы,
             И волнующие танцы!...
             Но, слепя, сверкнула мгла,
   
             В душу призраком легла.
             Я -- в глухом монастыре
             Неподвижно-черный инок.
             Завтра будет поединок,
   
             Завтра будет на заре
             Тихий шепот в алтаре.
             Не скажу:-- Пойми, прости!.. --
             Если злобно вспыхнут тени,
   
             Прокляну Его ступени.
             Я устал в цепях идти,
             В тайнах вечного пути.
             Прокляну в тоске звезду.
   
             Мне не страшен бездны холод!
             Пусть раздавит тяжкий молот,
             Пусть огонь томит в аду,
             Но к Нему я не приду.
   

* * *

             Я -- призрак, ужасом рожденный,
             Я в мире призраков живу.
             Молитвы, хохот, ласки стоны --...
             Всегда... Во сне иль наяву?
   
             Я в этот мир пришел из бездны.
             Там вечный мрак? Иль краткий сон?
             О, безысходный и железный,
             Никем не признанный закон.
   
             Я вечно жаждал разрешений,
             Рыдая, шел во тьме миров.
             Вставали призраки и тени,
             Страданья, радость и любовь.
   
             Любовь -- и сумраки страданий,
             И медленно рождалась жуть. --
             Я не хочу своих скитаний,
             Я проклинаю тайный путь!
   

* * *

             Вы долго страдали, вы долго искали,
             Вы в пропасть манящую шли.
             И умерли песни, поблекли печали,
             И -- сумрак над пылью земли.
   
             И серой пылинкой, невидной, ничтожной,
             Я в пропасть за вами пойду.
             Я знаю: восторги побед невозможны,
             Но я ли забуду звезду?
   
             Вы долго томились, рыдающе пели,
             И скрылись. Над бездной -- мертво.
             О, знаю! Я встречу безумье метели,
             Но в сердце моем торжество.
   

* * *

             Тонет степь в туманной жути,
             Тусклы звезды в синей мгле. --
             За снегами, на распутьи
             Ночь прижалася к земле.
   
             Ночь застыла. Страшно, дико...
             Степь темна. Дороги нет.
             Мгла бездонна, мгла безлика,
             В тусклой мгле струится бред.
   
             Встала жуть кошмарным криком,
             Неподвижным и глухим...
             В белом вихре, в море зыбком --
             Снег и холод, жуть и дым.
   

ДОМИК В СТЕПИ.

             Мой домик в степи безбрежной.
             Искрится алмазный снег. --
             Взываю всю ночь мятежно,
             Всю ночь не смыкая век.
   
             Молю о безвестном чуде;
             Молю, но кого?.. Кого?
             Не слышат сонные люди,
             В степи голубой мертво.
   
             Мгновенно могуч и молод,
             Я в небо бросаю зов. --
             За окнами степь и холод,
             И гаснет пыланье слов.
   
             Тогда вызываю чары,
             Наркозов кипящих сонь...
             Взгремите, звеня, фанфары,
             Струя золотой огонь!
   

* * *

             Над землею ледяною, над пустыней,
             Словно призрак онемелый на волне,
             Бредит месяц мутно-белый в полусне,
             И бледнеет и мутнеет воздух синий.
   
             Мир усталый! Мир, как скалы, помертвелый,
             Что мне делать в мутном дыме средь долин?
             В сердце искрами живыми жжет рубин,
             Огневые, роковые жалят стрелы.
   
             И куда я, изнывая, брошу пламя?
             Мир усталый, ты безмолвен, лунно-стар,
             И тоскуют в сердце волны алых чар,
             И аккорды, мрачно горды, тают в храме.
   
             Мир холодный! Я, подобный урагану,
             Жгучим вихрем, быстрым танцем пробегу,
             Смехи, стоны и багрянцы я зажгу,
             Алой страстью, тайной властью осиянный.
   

НОЧЬ.

             Ночь бездонно-глубокая,
             Ночь серебряноокая,
             Словно сон,
             Словно звон утомленной мечты!
   
             Вечно ночь! Бледнолунная,
             Очарованно-струнная!
             Сон -- и мгла,
             Как скала, на которой цветы.
   
             Ах, не надо цветов и томлений, и ласк,
             И мерцающих, трепетных, гаснущих маек!
             Где начало? Конец?
             Темносклепа мертвец,
   
             Я не верю, рыдаю, ищу,
             Я безбрежного света хочу.
             Если радости нет,
             Если сказочен свет. --
   
             Ах, зачем роковые граниты
             Яркоцветной гирляндой увиты?
             Ночь бездонно-глубокая,
             Ночь серебряноокая!
   
             Бесконечно любя
             Твой лучистый венец,
             Я -- холодный мертвец --
             Проклиная тебя!
   

* * *

             Снова в немой отуманенной мгле
             Тускло горят фонари.
             Снова томлюсь до зари,
             Снова так стыдно, темно на земле.
   
             Если умру, ничего не создам,
             Если, как все, утомленный усну,
             Если растаю, уйду в глубину
             И не вернусь к золотым алтарям, --
   
             Где же Ты, светлый, сияющий Бог?!
             Мудрый, ты знаешь, с какою борьбой,
             С черною, страшною птицей-судьбой
             Я уходил из глубин, где порок.
   
             Через какие бездонья тоски,
             Мрак и безмолвье, и мутную боль
             Плыл я от черных, таинственных воль
             На золотые Твои огоньки.
   
             Снова так жутко и стыдно во мгле!
             Тускло горят фонари...
             Будет ли счастье зари?
             Странно, бесцельно томлюсь на земле.
   

* * *

             Я верю в то, что не умру я,
             Свершая вечный путь в оковах,
             И буду вечно жить тоскуя,
             Желая достижений новых.
   
             Я верю в то, что с каждым шагом
             Горящий меч в себя вонзаю,
             Что заколдованным оврагам
             Во тьме таинственной нет краю.
   
             Я верю в то, что, если в бурю
             Достигну я Святой Вселенной,
             Я прокляну небес лазури
             И вновь пойду к борьбе бессменной.
   
             Я верю в то, что Бог, создавший
             Меня и мир -- волну и скалы,
             Был Бог жестокий, Бог страдавший,
             Безумец черный и усталый.
   

* * *

             Еще живут в душе усталой
             Огни закатно-алых чар,
             Еще гремят, зовут кимвалы
             И звонорадости фанфар.
   
             Но, бросив счастье снежным вьюгам,
             Я полюбил живую сталь,
             И впереди, там синим кругом
             Сомкнулась сумрачная даль.
   
             И в голубом великолепьи
             Спустилась ночь. Безмолвна синь. --
             Я вновь уйду в снега и степи
             В пространства блещущих пустынь.
   
             Я в тишь уйду тропою терний,
             Я сжег мираж закатных дрем --
             И буду жить в тиши вечерней,
             И буду сумрачным царем.
   

ОЧАРОВАННОСТЬ.

             У тебя глаза зелено-синие,
             Как предбурный, неподвижный зной.
             В них с тоской сложил свои святыни я
             И обнялся с трепетной волной.
   
             Мое счастье -- достигать и вдаль идти.
             Я закован... Греза или быль?
             Волны синие, зачем вы сердце жалите? --
             Взъярь же бурю, раскаленный штиль!
   
             Волны робкие, стыдливо-нежно-пьяные,
             Я хочу забыть вас и уйти,
             Но люблю томящие дурманы я,
             Но безумьем заросли пути!
   
             Волны страстные, томяще-обнаженные,
             Шепот сладостный и упоенный звон,
             Ласки тихие, невнятно-томно-дремные, --
             Я ль навеки в трепет ваш влюблен?
   
             У тебя глаза зелено-синие,
             Как легенды дремлющих глубин...
             В них с тоской сложил свои святыни я,
             В них зажег я пламенный рубин.
   

ЛЕГЕНДА.

             Не проснулись сияния солнца,
             Опустилась холодная мгла --
             Кто-то бросил последние кольца,
             Кто-то робко взглянул в зеркала.
   
             И беззвучною, мглистою тенью
             Отошел, от тоски побледнев,
             И недвижно упал на ступени,
             Отразив тайно-яростный гнев.
   
             Набежавшие волны умчали
             Освинцованный, скованный труп --
             И улыбкою мертвой печали
             Прозвучало молчание губ...
   
             В полночь жутко мерцали зарницы,
             Бледнолики вонзалися в даль.
             Побежденный вставал белой птицей,
             Покидал моресинюю сталь.
   

* * *

             Я полюбил свои паденья,
             Я сумрак ночи полюбил:
             За ним сверкают откровенья
             Дотоль неведомых светил.
   
             Я полюбил своих страданий
             Безмолвно-горестный хаос,
             Когда томился в океане
             Таинственно-невнятных грез.
   
             Я полюбил тоску неверии,
             Кошмарных и мгновенных снов.
             Я знаю: будут, будут двери
             И радость свергнутых оков.
   

МИСТЕРИИ ХАОСА.

* * *

             Есть живые и мертвые
             Среди нас.
             Есть прекрасные, гордые,
             С блеском глаз,
   
             Есть недвижные, с холодом
             Бледных лиц,
             Словно смятые молотом... --
             Блеск зарниц.
   
             Сны, мечты, упоения --
             Для живых;
             Мертвым нет вдохновения,
             Звон затих.
   

ТЛЕН.

             Жизнь и смерть -- пылание и тлен.
             Но в пыланьи красота бездонна:
             Миг огня, покинувшего плен,
             Звездный танец! Утро небосклона.
   
             Бледен тлен. Закованы черты,
             Неподвижен. И безмолвье славит.
             Под проклятьем мутной слепоты
             Жадно ждет и тихо, страшно давит.
   
             И впиваясь бледною рукой,
             Шепчет гнусно, дышит сладким смрадом
             И страданье называет адом,
             И беззвучно шепчет про покой.
   

ЖИЗНЬ.

             На площадях и в шумных балаганах
             В одеждах ярких были все бледны.
             Кричало небо, и в улыбках странных
             Была печать свинцовой тишины.
   
             Но кто-то дерзкий в синие зарницы
             Вперил ослепший и молящий взор,
             И стали трепетны немые лица,
             И призрак черный глянул из-за гор.
   
             То был лишь миг. И все неслися в танце,
             Кричал паяц на гнущейся доске,
             И красных огоньков струилися багрянцы,
             И бледный вздрагивал в немой тоске.
   

ЗАКОН СТРЕМЛЕНИЙ.

             Смотри вокруг: в безбрежно-ярком мире
             Нежданности блистающих планет.
             Живой огонь в таинственном сапфире,
             И в бледных струях отраженный свет.
   
             Живой огонь. Звезды искристый танец.
             Мгновенный блеск и кровь горячих ран... --
             Холодный свет, мертвеющий багрянец,
             Сырой долины плесень и туман.
   
             И бледное -- к пылающему, злому;
             Холодное -- к сжигающим лучам;
             Немая тишь -- к смеющемуся грому;
             К долинам сумрачным -- пылающий, я сам.
   

* * *

             Иду в толпе. Сгущаются туманы,
             И темен свод, и странен свет вдали.
             И -- тайна черная в молчании земли... --
             В душе пылают, бредят океаны,
             Но в сумраке пестреют балаганы.
             Иду один, как все родные шли.
   
             Земля рыдает. Жаждет грудью черной.
             А в сумраке -- мираж веселых дрем.
             И кто-то пляшет в платье голубом,
             И шут, кричащий, пестрый и узорный,
             Поет куплет разнузданно-мажорный,
             Кричит мне:-- вместе, вместе, мы умрем.
   

ЛЮБОВЬ МЕРТВЫХ.

             Вдали, над городом расплылся мутный свет,
             Холодный небосклон к земле приник сурово.
             Ночь. Дикий сон. Нас двое. Я -- скелет,
             Он -- синий труп. И впереди -- корова.
   
             Застыла ночь. Мерцает бледный снег...
             Мой друг побрел за ней с игривым свистом,
             У синих губ ползет тяжелый смех
             И змейками струится в небе мглистом.
   
             Я -- в свете чар. Вечерний полонез,
             Лучистая мелодия поющих скрипок...
             -- "Я вас люблю!.. Я жду давно чудес!..
             Ваш стройный стан так девственен и гибок".
   
             Вдруг -- резкий смех. Пощечина, как гром --
             И все исчезло. Сумрак неба снова,
             И мы бредем, и бледный снег кругом,
             И мы бредем, скелет и труп свинцовый.
   

* * *

             Гирлянды звезд мерцающих, неведомых миров,
             Таинственно зажженные сплетения цветов!
   
             Так много было жаждавших! Они уже мертвы,
             Они хотели яркости, какой горите вы.
   
             Тоска молений сумрачных! Ее вам не понять:
             На вас -- благословения алмазная печать.
   
             Но люди, тени бледные страдающей земли,
             Как призраки печальные, к сиянию ползли.
   
             К вам, вечные, горящие в глубокой вышине,
             В сверкающем, стремительном, волшебно-ярком сне.
   

* * *

             В кричащем, ярком балагане --
             Огни на быстром колесе...
             Притворный смех и всплеск рыданий,
             И я в стоцветном океане,
             Кричащий, пестрый, как и все.
   
             Какой-то шут с лицом печали
             Поет и пляшет. Резкий звон
             Разбитых каменных скрижалей...
             -- Вы все смотрели? Все видали?... --
             И тихий смех. Глубокий стон.
   
             Стою в толпе. Вдруг -- холод рядом,
             Дрожанье чьих-то синих губ. --
             Толпой прижатый, с мутным взглядом,
             Обвеянный мертвящим смрадом,
             Поднялся посиневший труп.
   

* * *

             Она жила во сне, и были пляски лунны,
             И милый взгляд ласкал, как яркий, знойный луч,
             И зов его всегда был пламенно могуч
             И пробуждал в душе смеющиеся струны.
   
             Но из глубин его -- кипящий и безумный
             Сверкнул немой тоской смертельный черный ключ.
             Она стояла с ним на грани страшных круч,
             О смерти пели ей свинцовые буруны.
   
             И властною рукой обнял в последний раз,
             И душу опалил, и в бездну бросил тело,
             И, падая, она искала страшных глаз.
   
             А перед ним вдали безмолвно заблестела
             И новой радостью стремления зажглась
             Звезда, горящая у тайного предела.
   

ЛИЛИИ, КРОВЬ И ПРИЗРАК.

             Были дети. Но молчали
             В заколдованной печали.
             Стало странно: как светла! --
             В сердце глухо залегла
             Опьяняющая мгла.
   
             Прикоснулся к шелку лилий. --
             Вы страдали? Вы любили?.. --
             Пряный запах. Вечер глаз.
             Тонких рук немой атлас.
             Алостью волна зажглась.
   
             В поцелуях ночь промчалась...
             Шорох, бледная усталость,
             И зияет сумрак ран. --
             Ты безмолвна как туман,
             Я -- звездою осиян.
   
             Так манило, чаровало
             Мертвой бездны покрывало.
             Путь от бездны. Сумрак встал.
             Я приду к сиянью скал,
             Но мой путь горяч и ал.
   
             Сталь вонзилась. Как зарницы,
             Тихо вздрогнули ресницы... --
             Миг. Я понял. Я -- в кругу,
             Я от призрака бегу,
             Кровь застыла на снегу!
   
             Страшный призрак! Нет прощений,
             В мертвом небе стынут тени.
             Было все предречено,
             Кто-то знал уже давно,
             Кто-то знал -- и пал на дно.
   
             Встало яростное пламя
             И плывет, идет кругами.
             Где же бездна? -- Бледный труп
             И насмешка синих губ,
             Резкий хохот медных труб.
   

NOCTURNE.

             Не воскреснет звезда. Можно жить и не жить,
             Леденея, спускаться на дно
             И, мертвея, шептать:-- Суждено, суждено.
             Так дрожит бледнолунная нить.
   
             О, зияющ обрыв! Тонет призрак вдали,
             Плачет в сумраке жалкая мать...
             Но не слышу мольбы, заклинаю печать...
             Так в туманах плывут корабли.
   
             Не воскреснет звезда. Но сверкающий миг
             Дикой яростью сердце толкнет,
             И стрелой из огня и мечом станет лед,
             И затихнет рыдающий крик.
   

* * *

             Я с печалью немой оторву твою душу от тела,
             Твои тонкие грезы с холодной тоской растопчу
             И вонжу в светлый лик раскаленные, жгучие стрелы,
             В безобразном безумьи о ласке твоей закричу.
             Но с ножом обагренным я буду ласкать и смеяться,
             И ловить упоенный, влюбленно-тоскующий взгляд;
             И цветы поцелую твои с диким смехом паяца,
             Поцелуем своим я налью в них сжигающий яд.
             Твое гибкое тело я брошу в чужие объятья,
             Твои ласки святые отдам я голодной толпе. --
             И никто не увидит, как буду в безмолвьи рыдать я
             И молиться, и ждать, и влюбленно мечтать о тебе.
   

ТЕМНЫЙ КРУГ.

             Кто-то алой чертой круг манящий замкнул.
             Обернулся, позвал -- и во мгле утонул.
   
             Знаю! Ужас и боль в заповедном кругу,
             Но уйти и забыть, не искать -- не могу.
   
             Знаю! Там, за чертой -- обезумевший бред.
             Знаю! Есть небеса и ласкающий свет.
   
             Но от страшной черты не уйти, не уйти,
             Затуманены все световые пути.
   
             У границы немой затомлюсь, как в бреду,
             За горящую грань в час глубокий войду.
   
             И кого здесь любил -- с диким смехом убью,
             В темнопламенный мир брошу душу свою.
   
             Брызнет алая кровь, раскаленный рубин --
             Брошу бледную в смерть... Я -- ее властелин.
   
             И умрет под ножом, непорочно-чиста,
             И в последней мольбе побледнеют уста.
   
             Но так жадно ищу роковой глубины,
             Где таятся и ждут заповедные сны!
   
             Но хочу умереть на кипящей волне,
             В темносинем и бледном, и страшном огне.
   

* * *

             Гудят колокола
             И воплями железными
             Над яростными безднами
             Поют, что смерть взяла.
   
             Но я еще живой,
             И если странным знаменьем
             Звезда призывным пламенем
             Сверкнет передо мной, --
             Безумьем осиян,
             Я бледную, лежащую,
             Взволнованно-дрожащую
             Низвергну в океан.
   
             Я знаю: встанет мгла!..
             Но вся душа изранена,
             А меч сверкает пламенно,
             Гудят колокола.
   

* * *

             К вам, звезды яркие манящей глубины,
             Цветы жемчужные сапфирно-темной сини,
             Мы, люди бледные, как призраки пустыни,
             Несем мольбы свои, томления и сны.
   
             В покой мерцающий всегда погружены,
             Вы не изведали томительных уныний,
             Игре чарующей алмазно-быстрых линий
             Творцом неведомым давно обречены.
   
             Безумец яростный! Под царством светлых дрем
             Он создал тление. Он жаждал слышать стоны,
             Он болью радостен и горестью бездонной.
   
             Но вы, горящие негаснущим огнем,
             Живите, нежные, мечтою отдаленной,
             Как сказка чудная о бытие ином.
   

* * *

             Парус белый -- символ смирения --
             Подымаю, не надо руля.
             Кто-то бросил в волны борения
             И поведал, что будет земля.
   
             Ах, я верю! Радостью огненной
             Обожжет и промолвит: Я жду!
             И почую, вдруг обездоненный,
             В темном небе -- сиянье -- звезду.
   
             Он, жестокий, мудрый и сладостный,
             Сокрушающий древним мечом,
             Он, в проклятьи грозный и яростный, --
             Прикоснется светящим лицом.
   

* * *

             Я каждый день побеждаю ропот
             На небесную твердь
             И слышу вновь чей-то властный шепот,
             Словно зов
             От цветов
             В смерть.
   
             Хотел пройти через много теней
             К царству радостных звезд,
             Но душен мрак неизбывных сомнений... --
             Сброшу в синь
             Путь святынь --
             Мост.
   

* * *

             В час глубокий, в час томлений
             Гаснут звезды, блекнут сны.
             И встают безмолвно тени,
             И несется стон волны.
   
             В час глубокий -- вихри чада
             С диким воем, с жаждой слез,
             Закипая в безднах ада,
             Налетают на утес.
   
             В час глубокий, в час рыданий... --
             Бледный, жалкий и слепой,
             Как маяк у страшной грани,
             Отражаю я прибой.
   
             В час глубокий струи зыбки
             И прекрасны, и нежны...
             Струи смерти бледнолики!..
             Гаснут звезды. Блекнут сны.
   

ДЕТИ У МОРЯ.

             Бездна. Море. Зыбкий блеск луны.
             Звезды притаились в ожиданьи. --
             На скале, на обнаженной грани
             Дети видят радостные сны.
   
             Не мигая, смотрит с высоты
             Холод синий. В море стоны дики,
             И зловещи и пред бурны крики... --
             Дети видят звезды и цветы.
   
             Смех веселый. Топот детских ног.
             Дрогнул призрак: одного не стало!..--
             Дети пляшут. Неподвижны скалы,
             И хохочет яростный поток.
   

* * *

             Сброшена маска шута.
             О, час размышлений,
             Холодных томлений!..
             Близко, уж близко черта.
   
             Бледно и жалко лицо, --
             Зачем притворяться,
             Шутить и смеяться?.. --
             Вечно немое кольцо!
   
             Близко, уж близко черта.
             Не буду томиться:--
             Вспылает зарница,
             И в мире не станет шута.
   

У ГРАНИ.

             Безмолвный томился у грани
             В кричащей одежде шута
             С дрожащей улыбкой страданий,
             С недвижной печатью стыда.
             Но было... Но было уж поздно:
             Навеки угасла звезда.
             В молчаньи холодном и грозном
             Раскрылась, обвилась черта.
   
             О, сумрак, зовущий, спокойный,
             О, тишь, наступившая вдруг!
             Виденья неслышно и стройно
             Вошли в очарованный круг.
             На грани сверкнула зарница,
             И сталь загорелась у рук,
             И дрожь роковая струится
             В лице, побледневшем от мук.
   
             Виденья сомкнулись, плясали,
             Плясала, мерцала черта...
             Лежал с помертвевшей печалью,
             Холодный, в одежде шута.
             Их было, кричащих, так много,
             Но не было больше стыда.
             В глазах, остановленных строго, --
             Как сон, отразилась звезда.
   

* * *

             Раскрылась тайна: будет исполненье!
             И с каждым мигом близится черта,
             И каждый миг -- безумье, искупленье,
             Рыдание безумного шута.
   
             Сверкнула близость -- тайная отрада.
             Миг после казни... Шепот. Тишина... --
             О, где же крики? Где проклятья ада? --
   
             Покой. Мечта. Звенящий шелест сада.
             И стихла вдруг рыдавшая волна,
             И бездна черная навеки сожжена.
   

МОЛНИИ В СУМРАКЕ.

* * *

             В клубящихся и мглистых океанах
             Огонь неумирающий горел
             И вспыхивал багровостями стрел,
             Блуждающий в глубинах несказанных.
   
             В движениях сверкающих и странных
             Он вздрагивал мучительно и тлел
             Безумными огнями каравелл,
             Молящими в зловещих ураганах.
   
             Он духом стал в безмолвии веков,
             Низринулся он в сердце человечье
             Рыдающей, томящеюся речью,
   
             И вдаль зовет из яростных оков
             От медленных и сумрачных ступеней
             Звенящею предбурностью осенней.
   

* * *

             Огонь, томивший во мраке мирозданий,
             Ты в бездну синюю души моей проник,
             Святым мерцанием осветочил мой лик,
             Наполнил душу мне мелодией страданий.
   
             С тех пор -- блуждающий в таинственном тумане,
             Я болью яростной сгораю каждый миг.
             Я в мире сумрачном -- зловеще-звонкий крик
             И стон рыдающий сапфирных ожиданий.
   
             Низринуть призраки, что ночь мне принесла,
             Создать свою мечту, исполненную тайн, --
             О, как мне близок ты, восставший, гордый Каин!
   
             Закон стремления -- он в мире не случаен:
             Навеки рушится клубящаяся мгла,
             И вспыхнет радостью стоцветная скала.
   

* * *

             Владыка злобный дал мне разум --
             Огонь, блуждающий во мгле,
             Светящий сумрачной земле,
             Червям стенающим, безглазым.
   
             Но ярким, пламенным экстазом
             Я грани сжег в добре и зле
             И в ночь на древнем корабле
             Приплыл к неведомым алмазам.
   
             Из бездны сумрачной моей
             Восставлю мир волшебным словом
             И поклонюсь сияньям новым,
   
             И если окриком суровым
             Он зазвучит в туманах дней, --
             Я буду царь своих огней.
   

ПАУТИНА.

             Золотая паутина. Нити, нити -- без конца.
             Щекотанья и пыланья заалевшего лица.
             Тихий шелест. Отблеск легкий. Вечер. Ласки. Поцелуй.
             Сказка томных, утомленных, отдаленных, сонных струй.
   
             Синий вечер. В синем небе блестки-вспышки паутин,
             Звуки нежных, словно шепот, серебристых каватин.
             Было солнце. Было море. Все исчезло. Лишь цветы
             У безмолвной, страшно ровной, зачарованной черты.
   
             Отступленья, возвышенья, достиженья -- дальше нет:
             В паутине, легкой, зыбкой, замерцал вечерний свет.
             Стали призрачною былью достижений трудных дни...
             Тихий шепот. Волны. Ласки. И вечерние огни.
   

ЗАКОН.

             В безумном небе застыли цепи,
             Сплетенья ярких, блестящих звезд.
             Безмолвны степи.
             Я -- в темном склепе,
             Я образ чьих-то бездонных грез.
   
             Но, наклоняясь над океаном,
             Я зажигаю свою зарю...
             Во сне тумана
             Крик урагана
             И свет алмазный во тьме творю.
   
             Века неволи, немых томлений... --
             И смерть Владыки. И миг раба.
             Мечта молений
             И низвержений,
             И -- солнце в бездне! -- моя судьба!
   

* * *

             Над бледным сумраком лучисто и печально
             Сияла странная, влекущая звезда,
             И блеск мерцающий манил меня туда,
             Где высь надгорная звеняща и хрустальна.
   
             Она мертва теперь. С улыбкою прощальной
             Во тьме растаяла, безмолвна и горда,
             И не воскресла вновь... И вот прошли года,
             Но помню светлый путь, таинственно-венчальный.
   
             Тропой неведомой иду, завороженный,
             И тлеет факел мой, страданием зажженный,
             Над синей пропастью, где дремлет сонно мгла.
   
             И знаю трепетно: царевна умерла,
             Грозит безумьем тишь вершины обнаженной.
             Но чудно грезить мне, и высится скала.
   

* * *

             Стеная, рыдая, извиваясь от боли,
             Один покидаю потемневшую землю
             И, все проклиная в страшном мире неволи,
             В сапфирные выси подымаюсь, и внемлю.
   
             Тогда над кошмаром привидений печальных,
             В прелюдии нежной, как сияния утра,
             Возносится мост мой, весь из радуг кристальных,
             Алмазный и зыбкий -- легкий блеск перламутра.
   
             И в вальсе стремлений, огневых достижений
             Красивые люди -- словно птицы из рая!.. --
             Из пропасти темной подымаются тени
             И падают молча, умирая, сгорая.
   
             Мерцание звука, и аккорды безмолвней...
             Прелюдия стихла в бесконечности строгой.
             В гремящем изломе разорвавшихся молний
             Мне чудятся стоны побежденного Бога.
   

* * *

             В непостижимой глубине сапфира,
             Из океана снов и темносиних вод
             Светло-мерцающая линия идет
             И не теряется в бездонном мраке мира.
   
             Серебряная, бледная вначале,
             Растет в сиянии, подобная звезде,
             И нет истока ей, и нет конца нигде,
             В ней алый свет любви и голубой -- печали.
   
             И тайна линии -- двуцветное мерцанье,
             И красота в бореньи двух цветов:
             Печаль от вечности и вечная любовь... --
             И нет конца ей в темном океане.
   

* * *

             От смеха балаганного, от пестрых красок грима,
             Из мира, мира странного я ухожу незримо.
   
             И все, что было сказано в чаду несвязной речи,
             Навеки болью связано... Вериги давят плечи.
   
             Но ярко и размеренно над бездной темносиней
             Встают волной серебряной лучи спокойных линий:
   
             Серебряными взлетами, жемчужными огнями
             Над темными высотами, над белыми снегами
   
             Плывут, блестят хрусталево стенами стройных башен,
             И блеск немого зарева таинственен и страшен.
   
             И, в трепетном стремлении поднятый облаками,
             Живу века, мгновения -- и созерцаю пламя.
   

* * *

             Мгновенья сумрака, туман безмолвия,
             В свинцовом небе -- тоска пустынь...
             И вдруг рождаются багряномолнии,
             Души бездонной пронзая синь.
   
             Мечи из пламени! Мечи серебряны! --
             Взметнется бездна -- ив глубине,
             В лучистой музыке, влюбленно-медленной, --
             Цветы и танцы. И как во сне.
   
             И в вальсе трепетном, в страданьи пламенном
             Слились в безумье и жизнь и мрак.
             И отуманена, и вся изранена
             Душа -- в мерцаньи безвестных саг.
   

* * *

             Угасшее пламя багрянозаката
             В темнеющем храме за призраком гор.
             И -- сумрак, мерцанье... Влекомый куда-то,
             Плыву в океане светящихся зорь.
   
             Гирлянды рубина, жемчужности линий
             Уходят в глубины, сверкают огнем...
             Я в ярких одеждах, в звенящей пустыне
             В размеренных танцах, спокойный, как гном.
   
             Движения смелы в огне созиданья!
             Горящие стрелы вонзя в высоту,
             Вздымаю я стены и стройные зданья,
             Из темного плена взметаю мечту.
   
             . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
             . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   
             Вдруг дыхания ада! Смертоносны и дики,
             Из безумья и чада, как томленья могил, --
             Разъяренные волны!.. Заглушённые крики,
             Леденящие стоны побежденных светил.
   
             И в безумьи покоя, холодея, рыдая,
             Ожидая прибоя иль мерцанья зари,
             У измученной бездны, у безмолвного края,
             Униженный и бледный, стерегу алтари.
   

* * *

Посв. А. Н. У.

             Я в кругу мерцающем долго был один,
             В гроте зачарованном вечный паладин.
   
             Страшен круг, безжалостен! Гаснет крик в тиши,
             Лишь покинет зарево страждущей души.
   
             Но в кристаллах дальности вспыхнул слабый свет... --
             Ты родной иль чуждый мне, легкий силуэт?
   
             Ты -- прекрасный, пламенный!.. Ты, как солнце, горд,
             Но ко мне страдания долетел аккорд.
   
             Пламя и жемчужные выси горних мук --
             Знаю!-- это молнии, это мне отзвук.
   
             Ты сверкнул, измученный мраком и тоской,
             И в кругу -- мерцающий, радостный покой.
   
             На вершинах холода, там, где лишь снега,
             Встретятся сияния, вспыхнут жемчуга,
   
             И мгновенье встречное будет смертным сном:
             В блеске остановятся звуки дольних дрем.
   
             Это разве страшно нам? Этого хочу!
             Лишь на миг приблизиться к острому лучу
   
             И понять невнятное, что горит в тебе,
             В жемчугах и пламени, в огневой борьбе.
   
             И, поняв невнятное, странно уловить
             Вечно ускользавшую, роковую нить.
   
             И тогда почувствовать в заповедный миг
             Стон изнемогающий и желанный крик.
   
             Ты пришел, и -- видишь ты? -- башня изо льда!
             Значит, из безумия встала красота.
   
             Значит, мир окутанный мглою тяжких снов
             К световым причастиям будет вновь готов.
   
             И мои томления и твой крик вдали
             Чудно претворяются в яркий звон земли.
   

* * *

             Я, всегда одинок, восхожу, восхожу на ступени
             И смотрю на восток, прозреваю неясные тени.
             Я люблю жемчуга. И при них я еще суеверней.
             Словно в высях снега. Сумрак синий, прозрачный, вечерний.
             Одного я хочу: уходя, уходя за пределы,
             Заповедать ручью мой затихнувший звон онемелый.
             Самоцветы огней, огневые, живые рубины
             Бросить в сумрачность дней, в ключ бегущий, звенящий, долинный.
             Пусть во мне сожжено. Самоцветы-огни засветил я
             И я брошу на дно. И другой их найдет без усилья.
             Лик далекий, родной странным блеском и светом упьется,
             И созвучной струной его сердце в веках отзовется.
             Через век или два, но все будет, все будет иначе --
             Разве жизнь уж мертва? Или я, я один только зрячий?
             Нерожденный придет, погрузится в сапфирную древность,
             Осиянный, возьмет затаенную в далях напевность.
             Я всегда одинок, и светлы и печальны ступени,
             Но смотрю на восток -- прозреваю неясные тени.
   

* * *

             Я люблю умирающих огненно,
             У полуночи бьющих в набат.
             Я люблю, чья душа обездонена,
             В ком всегда -- и восход, и закат.
   
             В чьей душе чистый воздух надскальности,
             Или вихри взъяренных долин--
             В голубые, святые хрустальности
             Крепко вправленный алый рубин.
   
             Я -- горящим жрецам созидания,
             Очарованным -- радостный брат!
             Я построил алмазные здания,
             Я сияньем безумья богат!
   

* * *

             Угасло море быстролетных видений,
             Поблекли светы очарованных дрем... --
             Все ближе, ближе заповедные тени,
             И кто-то шепчет о воскресшем былом.
   
             Так, днем алмазным утомленный до боли,
             Вступаешь в холод и безвестную синь,
             И сердце хочет темной власти и воли,
             В тоске предчувствий у преддверья святынь.
   
             В глубокий сумрак! Где над пропастью темной
             Лучами вспыхнут мои мысли и сны!..
             В глубокий сумрак! И в недвижности дремной
             Молчат ступени, древней тайной полны.
   
             О, мрак томлений! О, неясные зовы!
             Гранит ступеней. И -- вершины, снега!...
             В моем безмолвьи славословья готовы,
             В моем исканьи шелестят жемчуга.
   

ТВОРЯЩЕМУ.

Посв. А. Н. Усову.

             Пусть я не знаю, кто дал мне посох,
             Кто начертал мне зовущий знак, --
             Далек мой отдых. Он -- на утесах.
             Мечи из молний разрежут мрак.
   
             Пусть луч мгновенный осветит бездны!
             Я стану богом. Потом умру.
             Мой темный ужас, как саван, тесный,
             Легендой света сверкнет к утру.
   
             И ты, мелькнувший с огнем сапфира,
             Позвавший в выси, к восторгам мук --
             В холодном мраке немого мира
             Мой странно-близкий, лучистый друг!
   
             Благословляю твой свет и голос;
             Перекликаясь иду с тобой.. --
             Как долго пламя мое боролось
             С угрюмой птицей, с немой судьбой!
   
             Боролось пламя... Дитя, я плакал,
             Я так боялся!.. Погаснет свет...
             Сверкнул твой голос. Пылает факел,
             И в сердце -- яркость и звон побед!
   

МИРУ.

             Есть круг веселий. От него
             Я в синий мрак поставил вехи. --
             Вы все, томящиеся в смехе,
             Когда погаснет торжество,
             Придете в синь, где все мертво.
   
             Где лишь звенит печаль пустынь,
             Жемчужный путь едва намечен,
             И -- замок мой! Он вечен, вечен!
             И вечны в нем огни святынь...
             Печаль звенит, бездонна синь.
   
             Печаль звенит. Я там зажег
             Огни сверкающих проклятий.
             Ваш день пройдет, и на закате,
             Когда к вам глянет Ужас-Бог,
             Вы все войдете в мой чертог.
   

* * *

             Я призрак и греза Владыки,
             Сверкнувшая в бездне звезда,
             И жизнь моя -- в горестном крике...
             Он -- таинственный, яркий и дикий, --
             Он -- святой -- не умрет никогда.
   
             И все, о чем пели буруны
             В безжалостном море тоски,
             И свет, что любил я, безумный, --
             Лишь волшебные, тайные струны,
             Лишь движенья незримой руки.
   
             Из грез и страданья изваян,
             Смеюсь и рыдаю, и жду...
             В предчувствии огненных тайн.
             К несказанному, дивному краю,
             К заповедной черте я иду.
   
             Но каждый мой шаг -- исполненье,
             И раны мои сочтены.
             И холод бездонных томлений,
             И недвижные, страшные тени --
             Иронический смех Сатаны.
   

ТИШИНА.

             Цветы огнеалые, упоения жгучие
             Побледнели... Беззвучна волна... --
             Как долго томился, подымался на кручи я,
             Как прекрасна была глубина!
   
             И ночью беззвездною, страшным отблеском мучая,
             Темный ужас молчит у окна.
             И только созвучья замедленно-певучие
             Голубая дарит тишина.
   
             Свеча догоревшая. И с дрожащими тенями
             Перевит умирающий свет.
             Всю ночь промолчу я, утомленный сомненьями...
             Стук часов -- словно звон кастаньет.
   
             О, миги бесплодные! Голосами осенними
             Ночь навеяла сумрачный бред.
             И знаю. И страшно мне уходить за ступенями
             В синий сон, где пылания нет.
   

УМИРАНИЕ.

             Небо звучит голосами осенними.
             Ветви роняют поблекшее золото.
             Сжалося сердце, немыми сомненьями,
             Острой печалью незримо исколото.
   
             В ночи безмолвные, мглисто-безлунные,
             Дали обвеяны жуткими звонами.
             Черные птицы, зловеще-безумные,
             Тускло мерцают зрачками зелеными.
   
             Призраки бледные с лицами страшными
             Звякают глухо цепями железными... --
             Замок жемчужный со светлыми башнями,
             Кто же грозит тебе мрачными безднами?...
   
             Кто этот тусклый, в одежде серебряной
             Словно прикован к стене ожиданием? --
             Знаю! О, знаю!.. Томительно-медленно
             Глубь закипает бесслезным рыданием.
   

* * *

             Я в пестром беге всех мерцаний
             Искал глубокий, синий цвет.
             Весь путь -- безмолвье ожиданий,
             Весь путь -- как бред.
   
             Еще пройдут и дни и ночи,
             Но верю в яркость глубины!--
             И прежде, чем закрою очи, --
             Разрушу сны.
   
             В последний час -- слепой, жестокий,
             Пронзит Он душу мне копьем,
             И с болью темной и глубокой
             Уйду из дрем.
   
             С одним проклятием суровым,
             Со смехом, брошенным Ему,
             Уйду к пустыням мертвым, новым,
             Уйду во тьму.
   

* * *

             Пестрый шут над рампою склонялся,
             На полу свечу впотьмах зажег...
             --Я из мрака вынул все гримасы,
             Я творец смеющийся и бог!.. --
             Но в антракте умер шут от крика.
             Смерть писала на лице свой грим.
             И другой смеялся:-- Посмотри-ка!--
             И другой был тоже пестрый мим.
   

ГЛУБИНЫ НАРКОЗНЫЕ.

* * *

                       Вечер темный. Резкий холод.
                       Над рекой застыла мгла.
                       Сердце -- тяжкий, черный молот.
                       Бьются волны, злятся волны,
                       Встала жуткая скала.
   
                       Только капля! Чудной негой
                       Защекочется рука...
                       . . . . . . . . . . . . . .
                       Под спокойной, мерцающей Вегой,
                       Улыбаясь, плывут облака.
   
             И в таинственно-ждущей улыбке,
             У реки, на пахучей траве
             Ирис нежный, лиловый и зыбкий
             В опьяняющей тонет молве.
   
             Облака с голубыми краями!
             Я люблю вас. Я скоро усну,
             На прибрежном мерцающем камне
             Обнимая, лаская волну.
   
             Засыпаю... -- на миг, навсегда ли?... --
             Ах я верю, я верю лучу!--
             Мысли долго томились, страдали,
             Я лишь ласковой грезы хочу.
   

* * *

             Покидаю я стоны
             И рыданье, и зло,
             Ухожу в звоносветы,
             Где цветы и тепло.
   
             Я качаюсь, летаю
             И смеюся во сне.
             Замираю, вздымаясь,
             И пою в вышине.
   
             О, как сладостны дремы
             На груди облаков!--
             Позабыты томленья
             И безумье оков.
   
             Я летаю и плачу,
             И смеюсь, и люблю,
             И пою вдохновенно,
             И жемчужно скорблю.
   

* * *

             Сгущаются синие тени
             И падают, падают ниц...
             Я трепетно жду сновидений,
             Красивых и страшных зарниц.
   
             Стою у безмолвного входа,
             У двери в притихший алтарь. --
             Сближаются медленно своды
             В немом ожидании чар.
   
             Проснусь ли с недвижной печалью,
             Воскресну ль с улыбкой мечты, --
             Люблю вас, лазурные дали,
             И страшно-немые цветы.
   
             Не знаю, любовь иль распятье
             Я с вами сегодня найду,
             Но радостны ваши объятья,
             И сладко мне в вашем аду.
   
             Сгущаются синие тени...
             Уж близко мгновения дрем. --
             И слышу: толпа сновидений
             Летает и плещет кругом.
   

ХОЛОДНЫЙ БРЕД.

             У двери всю ночь дрожали вздохи,
             И я томился в холодном огне. --
             Старик свинцовый, седой и высокий
             Уже два раза стоял в окне.
   
             Я видел, как вылетали звуки
             В коридоре из часов. Один, два...
             Чьи-то тянулись дрожащие руки,
             Чья-то безумная корчилась голова.
   
             Утро. Ко мне никто не заглянет...
             Даже солнце. Сегодня -- туманный день.
             В сумерки опять у порога станет
             И будет томиться черная тень.
   
             А когда в голове оборвутся нити,
             Кто-то ледяно сердце сожмет,
             И снежные птицы закричат на граните,
             В шумноалое пламя бросая лед.
   

* * *

             Всегда ищу очарований,
             Таинственных и странных грез.
             Мой бог -- томительный наркоз,
             Одетый в сумрачные ткани.
   
             И знаю: уходя за грани,
             Я в холод мглы огонь принес.
             О, как вспылал немой утес
             Неразделенных упований!
   
             Вы все, не знающие зла,
             Придавленные вечной ложью,
             Глядитесь тускло в зеркала.
   
             Но вы придете все к подножью
             Безжалостных, полночных скал,
             Где я, рыдающий, искал.
   

ВЕСЕННИЕ ТЕНИ.

             В снежном поле -- нити проталин,
             Перепутья далеких дорог.
             Я люблю, но я буду печален,
             Молчалив и радостно-строг.
   
             Я люблю светло и весенне,
             Но в груди моей тяжесть свинца,
             И легли почерневшие тени,
             Обрамляя бледность лица.
   
             Ты придешь с лучистой печалью,
             Молчалива, светла и бледна... --
             Поле сковано снежною далью,
             В поле тихо грезит весна.
   

* * *

             Я лежал, утомленно мечтая,
             Под зеленою крышей кустов,
             И по небу неслися стаи
             Золотых голубей-облаков.
   
             Ты вошла за немую ограду
             С тихим блеском в печальных глазах... --
             Чуткий шелест пронесся по саду
             И в зеленых, влюбленных ветвях.
   
             Побледневшие губы дрожали... --
             Ты склонилась над грудью моей. --
             Ах, в лице было столько печали,
             Сколько в небе вечернем огней.
   
             Две жемчужины пали на щеки.
             Было небо. Деревья. И ты.
             И шептали:-- Жестокий, жестокий!--
             Упоенные солнцем кусты.
   

ВО СНЕ.

             Я спал -- и был вой метели,
             И чернели тучи вдали. --
             Чей-то дикий страх был смертелен. --
             Трепетали, гасли огни...
   
             Кто-то быстро вошел в ограду
             С помертвевшим, черным лицом,
             С неестественно-чуждым взглядом --
             И звездистый снег был на нем.
   
             Он ушел с неподвижным смехом,
             И ворвалась вьюга в окно. --
             Кто-то плакал вверху, под застрехой,
             Но безумно было смешно.
   
             Я знал. Было счастье взято, --
             Ты в метельную ночь умерла
             И смеялся, смеялся невнятно
             И сидел у немого окна.
   

* * *

             В эфире ночных озарений
             Оград серебрились решетки,
             И прядали быстрые тени,
             Причудливы, сини и четки.
   
             Мы шли так таинственно-близко,
             И гравий шуршал под ногами...
             Шептались уснувшие листья,
             И тени скользили за нами.
   
             Убор твой, как саван, был беден.
             Дрожали прекрасные руки...
             В лице неподвижном и бледном
             Застыли кошмарные муки...
   
             Но ты мне была уж чужою,
             И было до ужаса странно,
             Что шел я так близко с тобою,
             Печалью немой осиянной.
   

* * *

             Золотистые листья в аллее
             Осыпаются, тихо шуршат... --
             Я всю ночь милый образ лелею
             И смотрю в умирающий сад.
   
             Там, колеблемы холодом резким,
             Увядают и блекнут цветы,
             И луна холодеющим блеском
             Освещает немые кусты.
   
             И всю ночь вдоль намокшей ограды
             Кто-то бродит, как будто во сне,
             По таинственно-черному саду
             При серебряно-белой луне.
   
             В неизбывной тоске цепенея...
             Листья падают с белых берез...
             Я сижу у окна и, бледнея,
             Стерегу алтари своих грез.
   

* * *

             Во тьме глубокой я вознес
             Мой замок огненно-жемчужный,
             И на вершине горной, вьюжной
             Сверкнул он счастьем странных грез.
   
             И созиданье и наркоз
             Слилися в нем гирляндой дружной.
             В снегах метели лаской южной
             Алели сны душистых роз.
   
             Но -- шелест, хохот! Крик фагота!--
             С лицом погаснувшим от мук,
             Склонился бледный, тихий кто-то...
   
             Умолкло все. В лучистый круг
             Он бросил зыбкие тенета
             И холод страшных, цепких рук.
   

* * *

             Отпылало. Никогда
             Не воскреснет, не вернется...
             Мимо, чуждо, странно льется
             С черным белая вода.
   
             Но без боли жить нельзя!
             Я хочу томленья-мрака...
             Алоцветиками мака
             Зарастет моя стезя.
   
             За восторги заплачу --
             Знаю, помню!-- бледным тленом...
             Но хочу быть вдохновенным,
             И пою, стремясь к лучу.
   
             И когда замолкнет звон,
             И когда угаснет алость, --
             В сердце вырастет усталость,
             И умру, тоской сожжен.
   

ОГНИ НАРКОЗА.

             Сумрак синий. В паутине
             Смехи, крики блестких звезд,
             Тайнозовные святыни,
             Солнцелики. Зыбкий мост.
   
             Страшно стынуть и не вынуть
             Озаренности огней...
             Не узнав зари, покинуть
             Монотонность мертвых дней.
   
             Но, бессильный, сетью пыльной
             Я привязан у черты,
             И звучат тоской могильной
             Мне алмазные мечты.
   

* * *

             Кто умеет не бояться
             Из живущих на земле?
             Кто умеет рассмеяться,
             Смехом вечного паяца
             Рассмеяться на скале?
   
             Хохот в небо -- хохот странный
             И безумье червяка,
             Но в душе моей туманной --
             Как немые океаны,
             Потемневшая тоска.
   
             Приходи! Мы станем рядом,
             Над безмолвьем наклонясь.
             Мы пронзили бездну взглядом!
             Хохочи же каждый атом,
             В мертвом теле шевелясь!
   

* * *

             Я медленно иду в холодные долины,
             Туда, где гаснет день, где плесень и туман...
             В душе -- восторги скал, в душе -- полет орлиный
             И пламя ранних зорь, и пьяный ураган.
   
             Туманная стена все толще и недвижней... --
             Прощай, моя скала, прощальный над скальный свет!
             Уж близок мой покой. В тени долины ближней...
             Туман растет, растет... Пути обратно нет.
   
             . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   
             Я был уж там, вверху. Мечты с тоской сложил я
             И тихо повернул. Тропа ведет все вниз.
             Я медленно иду. И сломанные крылья
             Несу, несу с собой -- остатки ярких риз.
   
             Туманная стена. Я был недавно молод,
             В сверкающую высь хотел всегда идти... --
             Тропа ведет все вниз, и дышит смертный холод,
             И я иду. Иду... Другого нет пути.
   

* * *

             Я в мире мрака, в мире боли
             Зажег бездонный алый свет. --
             Я -- раб несбывшихся побед;
             Я вас любил, огни магнолий!
   
             Стеная в сумраке юдоли,
             Томясь в кольце чугунных лет,
             Услышал я невнятный бред
             И тихий стон уснувшей воли.
   
             И подошел. Веселый бог,
             Склонясь на мертвые граниты,
             Срывал таинственный цветок;
   
             И лился воздух ядовитый
             На зачарованные плиты...
             И понял я. И свет зажег.
   

* * *

             Из мира вечного, молчанием овьюжен,
             Спускаюсь медленно в таинственную глубь.
             Там -- дремы синие. Звеня, смеется хрупь...
             Там -- сказка нежная мерцающих жемчужин.
   
             И если в мире я ничтожен и ненужен,
             И если буду я -- холодный, бледный труп, --
             Как сладко грезить мне прикосновеньем губ,
             Не зная, буду ли к страданию разбужен.
   
             И каждый миг тогда -- бездонная зарница;
             В нем боль и радости давно минувших встреч
             И неизбывностей глубинных багряница;
   
             И радость чудная в предбурности струится:
             К рассвету вспыхнет он, нежданно-яркий меч,
             Вспылает огненно, чтоб душу, душу сжечь!
   

* * *

             Синим блеском чутко вздрагивая,
             Смотрят в душу мне зарницы.
             Нить немой тоски вытягивая, --
             Крик усталой черной птицы --
             Ночь в безмолвии струится.
   
             Бьется сердце. Бьется молотами... --
             Бледным утром -- на распятье!
             Где-то звонами расколотыми
             Отозвалися проклятья... --
             Было счастье на закате.
   
             Ночь молчит, граниты вскатывая.
             Путь мой долог, вечен, страшен!--
             Облака чугунно-матовые...
             Знаю: свет навек погашен,
             Темен призрак дальних башен.
   
             Утро будет отуманенное,
             Заскользит по мутным безднам,
             И душа, душа израненная,
             Саваном обвита тесным,
             На кресте замрет железном.
   

* * *

             Глубокая ночь. Тишина.
             Свет в окнах давно уж погашен.
             За темные призраки башен
             Заходит немая луна.
   
             Но чаша еще не полна,
             И буду, бледнея, молчать я...
             С рассветом пойду на распятье
             И выпью я чашу до дна.
   

КРИК ЗЕМЛИ.

             В жутком свете зарниц
             Расплывалася мгла темной ночи осенней.
             Я внимал, замирая, гулу странных видений,
             Взлетам призрачных птиц,
   
             Проклиная, моля,
             Извиваяся в корчах таинственной боли,
             От жестокой, безумной, сверкающей воли
             Убегала земля.
   
             И кричала от мук;
             Проклинаю железный закон я навеки!
             Я взметну океаны и темные реки
             И зажгу страшный круг.
   
             Я сломлю твою власть!
             Роковыми твоими, слепыми путями
             Познавать твое вечное, злобное пламя --
             И в сиянье упасть!..
   
             Светлый бог, не хочу!
             Есть другие пути за чертой запрещенной!
             Я в глубокие дали, что в сапфирности дремной,
             Свою душу умчу.
   
             Бросив яростный крик,
             Оторваться в стремленьи кипящем и хмельном
             И в глубоком пространстве лететь запредельном, --
             О, чарующий миг!
   
             Оставляя твой свет,
             Буду мчаться я в холод, во мглу и туманы,
             Умирать и опять воскресать осиянной
             В блеске новых побед!..
   
             Так томилась земля.
             И я слышал сквозь шум и гуденье, и грохот --
             Чей-то дикий и злобный, сверкающий хохот,
             И бледнели поля.
   

* * *

             Косматый Хаос, темный, синий,
             Простерся тусклым ликом вниз,
             И падали, виясь в пустыне,
             Слепые складки черных риз.
             Чудовище в болотной тине,
             Покой в опущенных руках,
             Холодный сумрак. В комьях глины
             Таился мутный, бледный страх.
   
             Но в пальцах скрюченных, сплетенных
             И в сумраке седых волос
             И в складках ризы затаенных
             Струились искры странных грез.
             И загорались в быстрых звонах
             Сиянья жизней. Жемчуга.
             Так в сумерках осенне-темных
             Мерцают блесткие снега.
   
             И я прозрел. И огнелико
             Взглянули звезды на меня;
             Рыданья, смех, восторги крика
             Неслися в шелесте огня.
             И было хмельно, ало, дико
             Дыханье огненных светил. --
             Над ними -- хаос, их владыка,
             Свой темный холод опустил.
   

* * *

             Книга песен -- темная гробница.
             Легкий шелест. Синий полумрак.
             И слова как трупы. И страница --
             В полумраке белый саркофаг.
   
             Как томилась, как в тоске металась?
             Чьи глаза пожар в душе зажгли?--
             Но в чертах недвижная усталость,
             И поблекли письмена в пыли.
   
             Есть в гробницах тайные притворы.
             На стенах веков написан ряд... --
             В час глубокий пламенные взоры,
             Как лампады, в сумраке горят.
   
             И встают задумчивые тени
             И рыдают глухо, и кричат,
             И стучат в холодные ступени,
             И толпятся у чугунных врат.
   
             Стены вечны! Ужас! Нет исхода!
             На ступенях страшный знак времен!--
             Тихо вздрогнув, гаснут и уходят,
             И в тиши немеет чей-то стон.
   

* * *

             Знак огня в твоей судьбе,
             Алый звон кристалла. --
             Я подумал о тебе,
             И звезда упала.
   
             Мрак тоски, желаний дрожь... --
             Круг железный страшен!
             Но в последний час придешь
             К силуэтам башен.
   
             На вершинную ступень
             Станешь с темным взглядом:
             День ли вспыхнет, вечный день?
             Бездна ль глянет адом?
   
             В час последний глубина --
             В сердце меч -- вонзится,
             И умрешь ты, сожжена
             Яростью денницы.
   
             В этот миг предречено
             Слиться нам в желаньи.
             Я стою уже давно
             У вершинной грани.
   
             У черты, в немой борьбе,
             В бледности опала
             Я послал мечту к тебе --
             И звезда упала.
   

О ГЛУБИНАХ.

             Ах, душа это бездна! Наклоняясь над ней,
             Вызывай же сиянья светозарных огней!
             В час рассветный и яркий, упиваясь, ищи
             Жемчуга снеговые, золотые лучи.
   
             В час рассветный -- в тумане шелестит глубина,
             Вся в серебряной дреме, тонкой негой полна.
             Это час нежных песен, поцелуйной мечты
             И жемчужных видений голубой высоты.
   
             В час притихшего полдня -- напряженной волной
             Море жадно вбирает искросолнечный зной.
             И звенит заглушенно, словно в яркую даль
             Хочет бросить томлений темносинюю сталь.
   
             Это час гордой силы, осторожной борьбы...
             Притаились и дремлют птицы страшной судьбы.
             Встрепенутся пугливо, когда вспыхнет закат,
             Когда алою кровью небеса закипят.
   
             Когда в море заглянет очарованный лик,
             Пронесется над морем умирающий крик... --
             Встрепенутся -- и реют, и тревожно кричат,
             Будто слыша зловещий, заглушённый набат.
   
             Встань над морем, у края обнаженной скалы
             В час вечерних молений, хаотической мглы... --
             Лишь туман тихозвонный, монотонная синь,
             В плески, хохоты, шумы затаенных пустынь.
   
             Но в полночном молчаньи разрушается гнет:
             Все, что стихло, застыло, в час полночный встает,
             И над синею бездной при холодной луне
             Хороводы видений пролетают в огне.
   
             Видишь?-- Юноша стройный. И мольба о любви...
             Слышишь?-- Девушка плачет в тонком плеске струи.
             Видишь?-- Руки убийцы... -- и цветы... и цветы...
             И сверкающий холод заповедной черты.
   
             Видишь?-- Бледный, угасший, в грудь вонзил себе сталь...
             Крик последний унесся в потемневшую даль.
             И никто не узнает, и никто не поймет,
             Как он пламенно рвался в зачарованный грот.
   
             Ах, душа это бездна! Наклоняясь над ней,
             Вызывай же сиянья чародейных огней,
             Но узнай и готовься: в заколдованный час
             Тьма пронзит твою душу глубиной мертвых глаз.
   

ОСЕННИЕ ЗВЕЗДЫ.

             Есть в жизни тихая, печальная пора,
             Когда угаснут в ней пылающие зори,
             И нити бледные немого серебра
             Закоченеют в неподвижном море.
   
             Все яркое прошло. Его не возвратить...
             Мечта о нем томит невнятной жаждой --
             И вот тогда берешь серебряную нить
             И начинаешь прясть невидимую пряжу.
   
             Прядешь и дремно никнешь головой.
             Очнешься -- осень... Небо из сапфира...
             И звезды тихие мерцают над тобой,
             Как бы предвестницы серебряного мира.
   
             Всхрусталится упавшая звезда,
             Зашепчутся испуганно деревья... --
             А ты прядешь и шепчешь:-- Никогда... --
             И затихаешь чутким сном безгневья.
   

* * *

             Я не пою тебе фанфарного сонета:
             В душе моей уж нет сереброзвонных струн,
             В моей любви дрожит мерцанье бледных лун
             И голубая зарь свежеющего лета.
   
             Но сказка не умрет, восторгом не воспета!
             И зазвенит в груди смеющийся бурун,
             В порыве трепетном я снова буду юн,
             Согрет живым огнем чарующего света.
   
             Так в тихий, тусклый день немеющей печали
             Я жду симфонии сжигающих лучей,
             Горячих, пламенных, ласкающих мечей
   
             И знаю: сквозь туман серебряной вуали
             В закатно-яркий миг позолотятся дали,
             И вспыхнет радостью брильянтовый ручей.
   

AD FILIUM.

I.

             В предбурный час ночной зажглась твоя звезда;
             Ты нежной матерью к страданью был разбужен.
             Искатель сумрачный мерцающих жемчужин,
             Отец на ловле был в ту ночь, как и всегда.
   
             Он не приплыл домой. И потекли года,
             И знала только мать, что в мире ты не нужен,
             Что будешь с морем ты хрустальным сердцем дружен
             И будешь песни петь страданья и труда.
   
             И оттого порой в святых глазах сверкали
             Две капли жемчуга. То он оставил ей,
             Навек исчезнувший, как знак любви своей.
   
             Когда же ветер злой туманом кутал дали,
             Она всю ночь была прибрежных волн бледней,
             Склоняясь над тобой в тревоге и печали.
   

II.

             Отлив твоей кожи жемчужен и матов,
             И ротик ал --
             Но встретишь пожары багряных закатов,
             Граниты скал...
   
             Сверкнули мгновенно зарницы-улыбки
             В виденьях сна. --
             Но жребий твой -- сумрак безмолвный и зыбкий
             И глубина.
   
             Рубинораспятье -- жесток я, безумен!--
             Тебе отдам,
             Как древний, суровый волшебник-игумен
             Свой сумрак-храм.
   
             И сердце взметнется, взметнется в рыданьи
             В косматый мрак
             Проклятие вечно! И за темные грани
             Уйдешь ты, наг.
   
             И нить огневую в метели, туманы
             Ты будешь несть,
             И кровь твоей раны, как знак осиянный,
             Подаст мне весть.
   

ИСКАТЕЛИ ЖЕМЧУГА.

             Искатели жемчуга! Ранней, лучистой зарею
             Вы в утлых ладьях уплываете вдаль от земли,
             И с берега вас провожают словами любви и привета,
             И девушка в белом машет вам тонкой рукой.
   
             И если спросить вас, надолго ль покинули землю,
             Вы скажете верно, что лишь до вечерней зари,
             Как все рыбаки, для которых привычной угрозой
             И скучной заботой стало волненье морей.
   
             Но, грозой волшебной, желанием чудным томимы,
             Безумьем объяты влекущих, несбыточных снов,
             Плывете вы в дали, где бури безжалостно-дики,
             Где нет вам пощады в синих и злобных волнах.
   
             И там, между небом немым и свинцово-надменным
             И зыбкой печалью холодных и синих глубин,
             Вы боретесь долго на грани восторгов и смерти,
             Из тьмы извлекая серебряный сон -- жемчуга.
   
             Тогда вы забыты! От мира вы скрылись навеки,
             Проклятие мир подарил безумцам, плывущим в моря;
             И каждый из вас -- обреченный, и в сердце не тлеет надежда
             В торжественный, жуткий, смертный и сумрачный час.
   
             И лишь после гибели вашей изменные волны
             На берег выносят, играя звеняще, ладью,
             И люди, проклявшие вашу любовь и безумье,
             Нежданно находят радость жемчужин святых.
   

* * *

             Я был во тьме печальный филин.
             Ища мерцающих видений. --
             О, миги странных вдохновений,
             Провалы опиекурилен.
   
             Взметнулся хаос, и, бессилен
             Оставить дольние ступени,
             Я жду. Немею. Тусклы тени,
             Покой недвижен и могилен.
   
             И в этом тайна. Кто заглянет
             В немой тоске за грань предела, --
             Бессильный, больше не отпрянет!
   
             И будет грезить онемело,
             Но все угасло, отзвенело,
             И бледный призрак в бездну тянет.
   

* * *

             Слова -- пылающие звенья,
             Рожденные из тишины.
             Они безумьем сплетены
             В неразделимые мгновенья.
   
             В них ключ звенящий откровенья.
             Но страшен холод глубины!
             И лишь -- мерцающие сны --
             Горят огнем самозабвенья.
   
             Но если глянешь в мертвый круг,
             Обвитый в огненные строки, --
             О, не пугайся темных мук!
   
             Они безумны и жестоки,
             И все, что в блеске не дано,
             В молчанье тьмы заключено.
   

* * *

             Тебе, желанной и лучистой,
             Еще не встреченной нигде,
             Тебе, сверкающей, огнистой,
             Зовущей пламенем звезде,
   
             Тебе, мелькавшей в сновиденьях
             И утопавшей в блеске чар,
             Пою всегда, на всех ступенях
             Тебе, прекрасная Истар.
   
             И неизбывные глубины,
             Живую боль поющих книг,
             И лет безбурно-голубиный,
             И звон рыдающих вериг;
   
             И стыд позорной багряницы,
             И отраженный вдалеке
             Холодный блеск немой зарницы
             В последней, гаснущей тоске;
   
             И блеск вершин, и свет нежданный,
             Алмазно-горние снега, --
             О, все солью я в трепет странный,
             В золотосветы-жемчуга.
   
             И если примешь, о, царевна,
             Восторг и стыд моих глубин,
             Вспоет в тоске безумнопевной,
             В лучах твоих живой рубин.
   
             Тебя одну, тебя прославит,
             Тебя, упавшую к земле,
             И призрак мой векам оставит
             В холодной и недвижной мгле.
   

* * *

             Так медленно, но тяжко, неуклонно
             Смыкается начертанности круг.
             Безумна боль подавленного стона.
   
             Бездонны сны. И бледность чьих-то рук
             Томит, как бред, и жутко в бездну тянет,
             В немой покой мгновенно стихших мук.
   
             И огненным виденьем то отпрянет
             То вновь мелькнет насмешливым лицом
             Владыка, Он!-- и в сумрак черный канет
   
             И, в чарах, жду, окованный кольцом.
             Прекрасна высь... Подняться по ступеням.
             И там -- огни пылающим венцом.
   
             Но -- горький стыд! Приду к долинным теням,
             Лишь прежде ввысь метну зажженный меч,
             И вспыхнет синь безумным вдохновеньем.
   
             В тоску времен! К восторгам странных встреч!
             То призрак мой. С грядущим, нерожденным
             Сливаются в задумчивую речь
   
             Мерцающим и вдохновенным звоном.
   

* * *

             Блекнут звезды. Деревья черны.
             Ночь застыла в немеющем ужасе.
             Все умрет!-- и по каменной улице
             Пробегает восторг Сатаны.
   
             Все умрет! О, сверкающий князь,
             Я причастен к стремительной ярости!..
             Создал мир я мучительной радости,
             Над глубокою тьмой наклонясь.
   
             Захвати меня вихрем огня,
             Низведи меня в пропасти темные!..
             Я причастен! С тоской затаенною
             Ожидаю я вечного дня.
   
             В дальнем небе я проклял звезду,
             Я бросался в холодные сумерки,
             Но кричал Он: О, нет, нет не умер ты!
             Вечно будешь в свинцовом аду.
   
             Страшен лик. Но не твой, а другой
             Что сияет во мраке обителей...
             Я послал ему смех оскорбительный...
             Упокой же меня! Упокой!
   

* * *

             И шум прибоя и хохот каменный
             Душой покорной глубоко внемлю.
             И холод неба сапфирнопламенный
             И ледяную вместил я землю.
   
             Созвездий ярких висят жемчужины;
             Им уподоблю свои я мысли;
             Они вечерней тоской разбужены
             И счастьем боли во мгле нависли.
   
             О, синетучи, поля туманные,
             Я пронизал вас огнемечами
             И сны пустыни обетованные
             Проник алмазно чудо-очами.
   
             И в летний вечер цветы раскрытые
             Я уподоблю любви и грезам:
             Забыл я холод, забыл граниты я,
             Пришел к безмолвью, к вечерним росам.
   
             Вы опьянили, вы, упоенные
             Цветы-бокалы, бокалы счастья!
             Вы золотисты, но вы бездонные,
             И я в восторгах, я в вашей власти.
   
             Душисто-тонко раскинув лопасти,
             Живые ткани, вы -- в дреме зыбкой. --
             Я погружаюсь... -- вершины? Пропасти?--
             О, все равно мне! Лечу с улыбкой.
   
             А иногда вы соединяетесь,
             Цветы и звезды!-- О, сон весенний!--
             И так прозрачно вы обнимаетесь...
             Тогда в тумане -- огни ступеней.
   
             И звезд сиянья скользят, струистые,
             И ароматы цветов пьянеют.
             То -- вихретанцы! То -- сны лучистые!
             Цветы-рубины в опалах млеют.
   
             Золотозвоны. Движенья медленны.
             И ароматы и светодымы,
             И свет жемчужный, и меч серебряный,
             Мгновенно-легкий, неуловимый.
   
             И с каждым мигом вы все влюбленнее,
             Вы пьяны счастьем, забыв о стуже,
             В скользящем блеске, в волнах гармонии,
             И я не знаю восторгов глубже.
   

* * *

             Ах, звенящи, переливны
             Грез прозрачных хрустали,
             И с печалью неизбывной
             Погружаюсь в сумрак дивный,
             Сон неведомой земли.
   
             Хрусталями -- ядовитый
             Выпиваю сон долин,
             И цветами перевиты
             Позолоченные плиты... --
             Только я здесь властелин.
   
             Кубки яду прозвенели,
             В них восторг и глубина...
             Сквозь безмолвие ущелий,
             Взлеты северных метелей
             Вижу лик твой, Сатана!
   
             Ты, восставший, не обманешь;
             Равный, к равному придешь
             И вовеки не отпрянешь...
             Огнеликий, в душу глянешь
             Чужда бледность ей и ложь.
   
             И с тобою по долинам
             Пролетать и налету
             Быть с тобою и единым,
             Огнеликим, равным сыном,
             Созидая красоту;
   
             Сквозь туман и холод жгучий
             Быть пылающим, живым;
             Сквозь клубящиеся тучи
             В мир вонзать свой зов могучий,
             Как пожар сквозь мрак и дым;
   
             Созидая, все отринуть,
             Все предать огнемечу,
             Мир окованный покинуть,
             Из глубин восторги вынуть
             И в веках пылать хочу.
   

* * *

             Когда глубины мои
             Вечерних далей сапфирней,
             Под плеск ритмичной струи
             Вхожу в притворы кумирни.
   
             Из темной сини веков
             Безумен голос Владыки,
             Но... звон упавших оков!
             Там -- Он, родной, огнеликий...
   
             В бездонья с ним я пойду,
             С восставшим, гордым... Навеки!
             Темно и чудно в бреду,
             Влекут незримые реки.
   
             И ты, чье имя -- Звезда
             Бездонно-кратких мгновений,
             Светло-призывна тогда,
             Горишь над мраком ступеней.
   

* * *

             Истар угасала в посиневшем тумане...
             Опускался безжалостный мрак.
             Но кто-то, мерцавший в серебре одеяний,
             Огнецветный вычерчивал знак.
   
             Была золотою, о, царица сияний,
             Угасала в немеющей мгле;
             По темным ступеням, сквозь холодные грани
             Уходила к безвестной земле.
   
             Но в далях вечерних, в серебре одеяний
             Возносился мерцающий лик.
             И плакал. Молился. И в холодном тумане
             Окрылялся и вспыхивал крик.
   

* * *

             Была подругой солнца, о, дивная И стар,
             Пьянимая восторгом его горячих чар.
   
             Венчала лик любимый короной золотой,
             Закатно-яркий пурпур -- прозрачною звездой.
   
             И нежно потопляла в его лучах свой блеск,
             Вечернего бокала янтарно-винный плеск.
   
             Лучистою Денницей в рассветный час горя,
             Была всегда царицей, подругою царя.
   
             Но трепетно-молящей -- о, гордая звезда!--
             Могла ли стать рабыней хоть солнца?-- Никогда!
   
             И в час, когда ледяно замкнулся лик его,
             Когда в надменном взгляде скользнуло божество,
   
             Она зажглась мятежно. Она отвергла власть.
             О, лучше в синь долины, в холодный мрак упасть,
   
             И странствовать в ущельях по сумрачным путям,
             Чем робкою рабыней входить в любовный храм.
   
             Зажглася злом. Метнула проклятия огонь
             Упала в дольний сумрак, в клубящуюся сонь,
   
             И юношей прекрасным волшебно обратясь,
             Она во мгле сверкнула, бездонной ночи князь.
   
             Смотри же, в час вечерний, когда сапфирен свод,
             Уступами сапфира она к земле идет
   
             И светит сквозь пространства, тоскою жжет сердца,
             И шепчет о безумьи замкнутого кольца.
   
             К проклятию, к восстанью блуждающих зовет,
             Проклятием низринуть недвижно-вечный свод
   
             И жить в томленьи мрака, где бездны и снега,
             В безмолвной мгле рождая живые жемчуга.
   

* * *

             Я был в бездонной глубине --
             Томила злая жуть --
             Молился мраморной луне,
             Мне колдовавшей путь.
   
             Я взял холодной смерти тлен,
             Вернулся к жизни вновь,
             И смутно помню темный плен,
             И чужда мне любовь.
   
             Так призраки встают со дна
             Зияющих могил
             И в мир приходят, где весна,
             Где сон цветы обвил.
   
             Мучительно и страшно им
             И трудно вспоминать:
             Минувший сон -- как черный дым,
             Как вечная печать.
   
             И лишь в полночный, мертвый час,
             Когда зовет их мрак,
             Встает в недвижной мути глаз
             Видений прошлых знак.
   
             Тогда мелькает огнелик,
             Сквозит глухая мгла...
             Тоска зовет зажженный крик
             Отбросить в зеркала.
   
             В покой, немеющий вокруг,
             В молчанье пустоты
             Метнуть пожар кровавых мук
             И жуть немой черты;
   
             И боль тоски и алый смех
             Навеки в мир вдохнуть
             И нитями жемчужных вех
             Означить новый путь.
   
             Глубинный путь, где тишь мертва,
             Где воздух ядовит,
             В тот мир, где мглится синева
             Колеблющихся плит.
   
             О, там -- сквозь сумрачный кошмар
             И ярче и нежней
             Сиянье излученных чар,
             Танцующих огней.
   

* * *

             Когда, спокойный, бледный, твердый,
             Я подходил к безмолвью скал
             И зов магический бросал
             В окоченевшие фиорды,
   
             Тогда Владыка злобный, гордый
             Меня цветами ослеплял:
             Атлас. И звон. Живой бокал
             И опьяненные аккорды.
   
             Я долго верил ярким тканям
             И серебристому лучу,
             И светлозвонному ручью.
   
             Но больше лжи я не хочу,
             И, вновь придя к немым желаньям,
             Навек приникну к темным граням.
   

* * *

             Снова сумрак упоенный, сине-темный...
             Улетаю, уплываю от земли,
             И в глубинах затаенно, тихозвонно
             Пламенеют и бледнеют хрустали.
   
             Сумрак нежный, сумрак синий, звон пустыни...
             Все, что было, все отжило... Навсегда!
             Лишь мерцают взлеты линий. И святыни,
             Луноблики, светолики, -- изо льда.
   
             Хрусталями ледяными в темном дыме
             Вырастают, нежно тают в блеске лун
             И глазами огневыми, роковыми
             Тайно жалят и печалят, вздохи струн.
   
   

ЛЕДЯНОЛИЛИИ.

СОНЕТ.

             Свои сонеты, стансы и поэмы
             Тебе пою я, тайносветный лик.
             Огнеявлений каждый краткий миг
             В душе рождает яркость хризантемы.
   
             Ищу я в мире лишь твои эмблемы --
             Сияний дальних отраженный блик,
             И все созвучья холодны и немы,
             И стих печальный -- словно звон вериг.
   
             О, ночи долгих, горестных сомнений!
             Порой сверкает радость воплощений
             И снова гаснет...-- Звездный луч во сне...
   
             Но путь мой вечен. И ведут ступени --
             Снега метелей... Призраки в огне --
             К восторгам встречи в горней тишине.
   

ЗВЕЗДА ВЕЧЕРНЯЯ.

             Над рябью синей воды
             Белый парус тоскливо бился. --
             Я ждал вечерней звезды,
             Упоенный болью, молился.
   
             И -- смерклось. Тихая даль,
             Голубая волна певучей,
             И стала белой печаль,
             И оделись в золото тучи.
   
             И в белой ризе своей
             Ты склонилась к моим ланитам...
             Вдали -- мерцанья огней
             За свинцовым, черным гранитом.
   

* * *

             Ты не скажешь. Мелькнешь в голубой тишине.
             Я молчания принял печать.
             Но на медленном, тайном, звенящем огне
             Мне так больно и чудно молчать.
   
             На сребристом песке, у реки ледяной
             Ты -- в мерцаньи холодной луны.
             И, тебя не спугнув, прохожу стороной,
             Прозреваю невнятные сны.
   
             О, взметнувшая мрамор немеющих рук,
             Вся в томленьи сквозящих лучей!
             Помню лик твой молящий и бледный от мук,
             Белый отблеск в молчаньи ночей.
   
             Через много веков, через хохот пустынь --
             Знаю!-- встречу опять я тебя!
             Вспыхнет огненной сказкой холодная синь,
             И не будем молчать мы, скорбя.
   
             А теперь -- что ни ночь -- на сребристом песке --
             Словно призрак... опять и опять!..
             Ты прозрачна в холодной, лучистой тоске,
             Мне так больно и чудно молчать.
   

* * *

             Степи томятся, немеют, безбрежные --
             Черные крики в сверкающем саване.
             Словно устав от мерцающих плаваний,
             Тихие звезды, огни безмятежные,
             Скрылись -- навеки!-- в безмолвные гавани...
   
             Дрогнуло. Странно, нежданно румянится
             Темное небо гранатовой россыпью.
             Темной дорогой, лучистою поступью
             Тихо проходишь, прекрасная странница.
   
             В трепетном лике играют жемчужности,
             Завороженные светлыми дымами.
             В трепетном лике -- дыхание вьюжности,
             Но ты уносишься вдаль херувимами.
   
             Благословляю приход твой таинственный
             И умиленно склоняюсь к проталинам,
             И очарованным и опечаленным
             Сердцем взволнованным вижу единственный
             Лик твой в глубоком сапфире причаленным.
   

* * *

             Есть мрачные зимы. И под саваном снега
             Немеет и стынет, цепенеет земля...
             Но солнце вернется! И воскреснут поля,
             Засмеются ручьи в упоенности бега.
   
             Так в жутком безмолвьи, каждым мигом овьюжен,
             В тоске ожиданья, замирая, дрожишь,
             И жутью безмолвной претворяется тишь,
             И лишь в небе горят ожерелья жемчужин.
   
             О, будет ли яркость? Или вечны метели,
             И больше не стало огневой красоты,
             Под снегом навеки онемели цветы,
             И, как листья, шурша, златосны пролетели?
   
             И сердце не знает. Заклиная бессилье,
             Не верит возврату огнеяркой зари,
             И в сумраке дальнем уж горят янтари,
             И навстречу звенят чьи-то легкие крылья.
   

ИЗ "СОЛНЕЧНОГО САДА".

I.

             Из подземелий мутнодымных
             Звенящий свет привлек меня. --
             О, переливы в светогимнах!
             О, струи вечного огня!
   
             И вновь брожу по ясным зорям
             И пью вино росистых трав,
             Ласкаемый певучим морем
             Веселых солнечных отрав.
   
             И верю: вечером я встречу
             Тебя в прохладной полумгле,
             Затеплю сладостные свечи
             На отуманенной земле.
   

II.

             В твоем саду цветы багряны;
             Благоуханья в алтаре;
             И космы белого тумана
             Мгновенно тают на заре.
   
             И тают бредовые лики,
             Сквозные тени на скале. --
             Веселый бог, пьянящий, дикий
             Живет в смарагдовой земле.
   
             И ты, в одежде лилий белых --
             Царевна белых, стройных жриц.
             Твоя корона -- в ярких стрелах
             Алмазнопламенных денниц.
   

III.

             Утро дышит. Шепчет дождь.
             В синеве ночной вуали,
             Под невнятный шелест рощ
             Я взрастил свои печали.
   
             Но ушла немая сонь.
             Листья -- чаши изумруда --
             Ждут тебя, святой огонь,
             Искросолнечное чудо.
   
             Ты озвучишь утра тишь,
             Прозвенишь в блестящем хмеле,
             Сердце сладко напоишь,
             И в вине твоем -- веселье.
   
             Опьяненный, я ищу
             Вышек солнечного сада.
             В полдень к быстрому ручью
             Прянет белая ограда.
   
             И навстречу выйдешь ты,
             Бросишь в ноги мне, царевна,
             Винноалые цветы,
             Звоносмех серебропевный.
   
             Утро. Дождь. Но будет свет.
             Солнце ало! Солнце встанет!
             И ночной холодный бред
             С чуткой синью в вечность канет.
   

ИЗ "СЕВЕРНОГО САДА".

I.

             В вашем северном, тихом саду
             Чуткошелестно шепчутся ели.
             Я, ваш преданный рыцарь, приду
             В звоносвистах вечерней метели.
   
             Из окна улыбнетеся мне,
             Проведете в свой ласковый терем,
             И в томительно-нежной весне
             Упоенным мечтаньям поверим.
   
             Будет вьюга стихать на заре
             И шептать у хрустальной ограды,
             И рубинно сверкнут в серебре
             Над оснеженной елью лампады.
   

II.

             Боярышня стройная в ночь луннотканую
             Мечтая, скользила, плыла над муравами.
             Прозрачно склонялася, тайножеланная,
             Прильнув, упивалася нежноотравами.
   
             Душа моя, ландышам звонным причастная,
             Рыдала звеняще над темной проталиной,
             И к ней наклонилась, неведомовластная,
             Прильнула с улыбкой, навек опечаленной.
   
             В опалах рассвета неслись осиянности,
             Лучистая кика горела, стожарная. --
             К лучам потянулась мечтой фимиамности
             Душа осветленная, ласковочарная.
   

III.

             Над болотами светятся марева,
             Темномглистыми снами вознесены,
             И в полях умирающим заревом
             Незабудки рыдающе-песенны.
   
             Жемчугами блестят болеросными,
             Умирая под злыми валунами,
             Очарованы тихими веснами,
             Звонопевами северострунными.
   
             Но приходишь ты с темного севера
             С голубыми лучами-зарницами...
             Голубые глубинности клевера
             Пламенеют, горят под ресницами.
   
             И под соснами, темными соснами,
             Прозреваю лучисто туманы я. --
             Воскресают улыбками звездными
             Незабудки, тобой осиянные.
   
   

НЕВОЗМОЖНОЕ.

             Сегодня царевна мне снилась
             Бездонно мерцали глаза...
             Весеннее поле дымилось,
             И в поле горела роса.
   
             Была молчалива царевна,
             И было лицо изо льда
             Но губы смеялись безгневно. --
             И вспыхнула в небе звезда.
   
             Ласкающе подняла руку,
             Простила, бледна и светла,
             И в сердце застывшую муку
             Навеки, навеки сожгла.
   
             И лаской прощенья звучали
             И плакали тихо слова...
             Туманом окутались дали,
             Росою горела трава.
   

* * *

             Я в чаду мутнозвонных похмелий
             Сквозь литавровый, гулкий бред
             Над туманами темных ущелий
             Вижу тихий, кроткий, твой свет.
   
             Словно пали чугунные двери,
             И -- светла -- ты во мгле блестишь...
             О, как хочется радостно верить,
             И какая странная тишь.
   
             О, серебряность копий лучистых!
             Истекает в восторгах кровь,
             За метелями, в северных свистах
             Возникает яркая новь.
   
             И, рыдая, немею, беззвучен,
             Прикасаюсь к рукам твоим...
             Уплываешь, уходишь за тучи,
             За холодный, сумрачный дым.
   

БЕЗНАДЕЖНОСТЬ

             Ко мне ты не опустишься вовеки,
             В вершинностях рассеешься зарницей...
             О, ласково опущенные веки,
             О, шелковые, темные ресницы!
   
             Упиться бы мерцающею речью!..
             Мне тонкие отравы горькодымны --
             В желанную, обещанную встречу,
             Как соколы, взвились бы светогимны.
   
             Не крикну я. Из пропасти не встану,
             Безмолвия томлений не нарушу,
             Лицо свое отдам темнотуману,
             Мучениям -- стенающую душу.
   
             Над пропастью пройдешь незамедленно,
             Не дрогнут притаившиеся тени,
             И, отблесками вспыхнув отдаленно,
             Рассеешься, прекрасное виденье.
   

* * *

             Ах, я мчался, качался в хрустальных,
             Сквозь немые пространства пустынь!..
             И мелькало, мелькало зеркально
             И ныряло в бездонную синь.
             Я томился, молился на грани,
             А внизу наслажденья огонь
             Зажигал огнерозы желаний,
             Фимиамных, зовущих погонь.
             Огневая, струила багрянцы,
             Белых плеч обнажала атлас
             И звала меня в пламенном танце,
             Поцелуйный откинувши газ.
             Но мелькало. Мелькало нежданно.
             Исчезало -- и прядало вновь,
             И в вершинах небес-океана
             Разливалась поблекшая кровь.
             И с лицом из бледнеющих лилий
             Наклонялась... Лунита? Звезда?..--
             Лишь сквозные хрустальности крылий,
             Стрелы тонкого, звонкого льда.
             К этой бледной, в лучистых убранствах,
             К тайнозовам мерцающих стрел...
             Ах, я мчался, качался в пространствах,
             Беззаветно, стоцветно горел.
   

* * *

             В это царство мы входили, мы входили лишь вдвоем,
             В царство лунных, строгих лилий, океан звенящих дрем.
             В лунном свете мы бродили, в переливах световолн
             И луна в звездистой пыли возносилась -- бледный челн.
   
             По пустыням емкосиним проплывала -- изо льда --
             Над землею опускала световые невода
             И ловила неводами светозамки-облака
             И неслась, жемчужнодымна, и зеркальна, и легка.
   
             В этом царстве мы бродили, мы бродили --я и ты,
             Очарованные тени углубленной темноты. --
             В свете лунных, нежных кружев, потухающих полос
             Я не знаю, сколько мигов иль столетий пронеслось.
   
             Но я помню, вечно помню, буду помнить до конца
             Тонкий очерк и туманность, опечаленность лица
             И касанья, трепетанья лунно-тонких, струнных рук...
             Буду помнить!-- и замкнется повторяющийся круг.
   
             Будут снова, снова встречи в зыби горних хрусталей
             В зыбкотрепетных пространствах и сапфирностях аллей,
             И -- сквозные светолики -- снова встретимся мы там
             Упиваться, отдаваться опьяняющим мечтам.
   

* * *

             Вдыхаю тонкие дымоотравы
             И огнесмолами бичую тело. --
             О, чьи явления во тьме кровавы,
             Чьи ласки быстрые, как огнестрелы?
   
             В провалах сумрачных и подземельях,
             Когда последние мечты застыли,
             Блестят в метельности, вечерохмелях
             Одежды строгие ледянолилий.
   
             Они не радуют. Они ледяны;
             Хрустально-тонкие, они кинжалят
             И в далях сумрачных, в волнах тумана
             Лучисто-строгие безмолвьем жалят.
   

* * *

             Был у вашей замолкшей светлицы,
             И в окне неподвижная жуть.
             Захотелось рыдать и молиться,
             И навеки, навеки уснуть.
   
             И так долго и странно казалось,
             Что минувшее -- ласковый сон,
             И в душе опустилась усталость,
             Звоногрусть голубых похорон.
   

* * *

             Разве можно томиться безумнее?
             Разве можно еще ожидать?--
             Но еще, но еще бледнолуннее
             Ты придешь, отрывая печать.
   
             Белоснежно-метельная лилия,
             Пролетишь, возметясь в вышину,
             И к тебе ослабевшие крылия
             В неизбывной тоске протяну.
   
             И опять и опять безнадежнее
             Обовьется холодная мгла,
             И безумней, звончее, тревожнее
             Алым светом вспоют зеркала.
   

* * *

             Я всю ночь о тебе, хризантемная,
             Созидаю в восторгах псалмы --
             О, прозренья ледяно- мгновенные
             В неизбывном молчании тьмы.
   
             До зари созерцаю я грезово
             Твои руки -- холодный атлас.
             На заре одеваешься в розовый,
             Как туман зацветающий, газ.
   
             И, жемчужная, ласковым обликом
             В золотой утопаешь пыли;
             Розопенным одетая облаком,
             Растворяешься дремно вдали.
   

* * *

             Ты прозрачна, как струи кальяна
             В серебристых восторгах погонь,
             О, ты вся хризантемно-ледяна,
             Луннобледный, холодный огонь.
   
             Пролети над тоской океана,
             Мою душу навек обездонь!--
             Пусть алеет глубокая рана,
             Разрезая недвижную сонь.
   
             Я хочу цепенеть осиянно,
             Созерцая твой белый огонь, --
             О, ты вся хризантемно-ледяна,
             Вся в игре серебристых погонь!
   

* * *

             Я в лазури осенней прохлады
             Прозреваю томления встреч.
             Георгины горят, как лампады.
             Иммортели -- мерцания свеч.
   
             Ты -- в аллеях, парчою одета;
             Как всегда, тонкий облик незрим.
             Только в струях холодного света --
             Фимиамный, восторженный дым.
   
             Ты умрешь, ты затихнешь хрустально,
             Лишь погаснут моленья лампад--
             И в саду шелестит погребальный
             Затаенных рыданий обряд.
   

* * *

             В лепестковости, в ласковой струнности
             Пролетаешь в безмолвии ты.
             Но лишь тонкие, льдистые лунности
             Достигают до страшной черты.
   
             Ты вдали зажигаешься, белая,
             Непостижной мечтой по ночам,
             И я сердце свое онемелое
             Отдаю твоим острым лучам.
   
             А когда умирают усилия,
             И у ран зарубинится кровь, --
             Ты склоняешься, стройная лилия,
             Прошептав мне:-- Уста приготовь!.. --
   
             И в раскрытые, чудно-волящие --
             О, я жажду безмерно давно!--
             Ты струишь, горькоцветно-кипящее,
             Голубое, святое вино.
   

* * *

             Золотая и ясная осень.
             Тонкотканые листья звенящи.
             И глубокая, темная просинь
             В золотой и рубиновой чаще.
   
             Бледноликая, ты на закате
             Освящаешь немые аллеи
             Темнобархатно строгое платье,
             И -- агаты на нежной камее.
   
             Твои руки томительно сжаты. --
             О, хрустальные, лунные руки!--
             И в лице твоем горесть утраты,
             И в очах неизбывность разлуки.
   
             Тихошепчущий ветер нежданно
             Ожерелья листвы возметает,
             Ты уходишь в незримые страны,
             Темный бархат в зеркальности тает.
   

МУЗЫКА БОЛИ.

* * *

             Еще завесу одну подъемлю,--
             О, боль предчувствий, рубиноткани!.. --
             Какие ночи, сумракоземли
             Возникнут зыбко в путях исканий?
   
             Еще мгновенье -- взогню без донья.
             Вспоют звеняще, всклубятся дымно,
             Вольюся в хмельный закатозвон я,
             Огнеплетями просвищут гимны.
   
             Горячей сталью, багряным жалом
             Вонзятся в сердце и дым прорежут!
             Багрянокрылы в бореньи алом!--
             Безумья хохот!.. Свершений скрежет.
   
             Исполосуют!.. И будут раны,
             Предсмертных стонов нахлынут муки --
             Свершится знаю!-- Тогда нежданно
             Сверкнут из мрака Ледяноруки.
   
             Вейными вейно овеют волнами;
             Вейно касаясь, лаская, онежат... --
             Милый, безумный, надолго ли с нами?
             Что твою душу извечно мятежит?
   
             И, воздевая алмазности крылий,
             Тихо откроют прозрачные лики,
             Емко озыбят хрустальностью лилий,
             В темные бездны бросая вериги.
   

* * *

             Был сумрак хрусталевый
             У темной скалы.
             Поюще, звеняще, напевно рыдали вы,
             Поднявшись на крыльях из мглы.
   
             И медными трубами
             Кричали в пространства высот,
             Цветами рубиновогубыми
             Манили в темнеющий грот.
   
             Безумьем изранены,
             Вы встали над мутью могил,
             И сумрак хрусталевый пламенно
             Прозрачные крылья струил.
   

ВОСПОМИНАНЬЯ.

С. Я. Алымову.

             Воспоминанья -- древние книги.
             Полуистлели, желты листы...
             Но неизбывны прошлые миги,
             Миги страданий и красоты.
   
             Тяжелый мрамор. Холод осенний,
             Огни в тумане мертвых страниц.
             И погружаюсь... Шатки ступени...
             О, нежный отблеск вешних зарниц!
   
             И встали лики.-- О, светолуны!--
             Прозрачно-сини взлеты, как встарь.
             И словно слышу ласковострунный,
             Стариннозвонный рокот гитар.
   

ОГНИ РАСПЯТИЯ.

             Осенний голос вновь зовет к ступеням,
             Давно оставленным;
             Вскипает глубь рыдающим томленьем,
             Свинцом расплавленным.
   
             Навстречу мраку, яростной метели,
             Сквозь сны бездонные
             Гляжу туда, где пламенно блестели
             Цветы влюбленные.
   
             Тогда в тумане остовом железным
             Скала возносится. --
             Бездумно вниз, к холодным, синим безднам
             Так чудно броситься!
   
             Осенний голос! Знаю, сумрак вечен,
             И боль страдания...
             Зачем идти? Кем крестный путь намечен?
             Зачем в тумане я?
   
             Но чутким воплем дальности пронзают... --
             О, боль проклятия!--
             И там вдали, вдали уже мерцают
             Огни распятия.
   
             В тоске последней вновь иду к ступеням,
             Давно оставленным,
             И глубь кипит рыданьем и томленьем,
             Свинцом расплавленным.
   

* * *

             Я брошен в темный мир с холодным, бледным тленом,
             И хохот яростный мне долго несся вслед.
             В моих глазах горит и гаснет слабый свет,
             Отравленная кровь ползет по черным венам.
   
             Мне в жизни долгий путь сомкнулся тяжким тленом:
             Над мглистой тьмой болот сияний зорьных нет...
             В трясинах голубых растет безумный бред,
             И в сумраке иду к недвижно-темным стенам.
   
             Но был глубокий миг! Душа жила в огне,
             В бездонной синеве мои горели чары,
             В сереброзвонный гул сливалися фанфары!..
   
             И пусть наркоз и тлен сияньем будут мне --
             Я в сонной глубине зажгу свои пожары
             И пламенным мечом взметнуся в вышине.
   

* * *

             Подымаюсь, как рыцарь, из ночи,
             Возношу огнепламенный меч. --
             Звезды тихие, грустные очи,
             Я ли призван безмолвье зажечь?
   
             Слышу. Шепчут. Смеются глубины.
             Я лишь призрак на мертвом кругу.
             Вопли ада и хохот совиный
             Заплелися пожаром в мозгу.
   
             Бледный призрак. А в мире -- бездонно!..
             Притаился томительный страх.
             Воет очень тоской монотонной
             В отуманенно-темных горах.
   
             И когда прокляну я, ударив
             Холод неба горящим клинком,
             Лишь зловещие отблески марев
             Тихо вздрогнут на небе ночном.
   

ХРИСТУ.

             Христос печальный и далекий!
             Твой кроткий взор и бледный лик,
             Тебя я встретил на истоке. --
             Твой голос в душу мне проник.
   
             И я спустился по уступам,
             Пришел к подножью скал, как Ты...
             Я долго наклонялся к трупам,
             Ища нетленной красоты.
   
             Их страсти -- сумрак... Царство смрада...
             Их мысли -- сотни острых жал...
             Но черви недостойны ада, --
             Мне кто-то, тайный, прошептал.
   
             Я вздрогнул. Понял. Я отпрянул.
             Ты боль свою червям принес,
             И распят был, и в вечность канул, --
             Ты был обманут, о, Христос!..--
   
             И я вернулся вспять, к вершинам,
             Я встретил красную зарю
             И в лете жаждущем, орлином
             Я каждый миг с тех пор горю.
   
             И все, что Ты назвал соблазном,
             На что Ты бросил свой запрет,
             Мне просияло сном алмазным,
             Меня влекло, как яркий бред.
   
             Мгновенья, вечность ли промчалась?.. --
             В душе был сумрак и туман,
             И молний пламенная алость,
             И кровь глубоких, страшных ран.
   
             В живые раны с болью жгучей
             Я влил томительный наркоз.
             Росли в багряном свете тучи --
             Немая смерть поблекших грез.
   
             Но смех холодного коварства
             Я уловил сквозь стыд и боль,
             И я ушел из злого царства
             Чарующих, жестоких воль.
   
             О, жрицы сладостных магнолий!--
             Ты их не знал.-- Они меня
             Томили властью странной боли
             И жутким ожиданьем дня.
   
             О, смуглотелые богини!
             Покой движений. Четкость рук...
             И только взгляды, взгляды сини
             В предчувствии томящих мук.
   
             Но жил огонь! Окровавленный,
             Я факел свой вздымал все ввысь.
             В долине гасли крики, стоны,
             В долину призраки неслись.
   
             Я встал на грань. И мир свинцовый,
             Холодный мир свинцовых дрем
             Мне в душу глянул... Чьи-то зовы
             Блуждали и бледнели в нем.
   
             В немом и облачном тумане
             Тянулись, жуткие, за мной...
             Но я, прошедший путь страданий,
             Обнялся с гордой вышиной.
   
             С вершин своих метнул я в бездны,
             В безмолвье сумрачных пустынь
             Свой смех пылающе-железный,
             Как сокола в немую синь.
   
             И вот -- стою... И мрак безмолвней,
             И в глубине томится жуть... --
             Тоска горячих, быстрых молний,
             Пронзишь ли ты кого-нибудь?
   
             А если я во всей вселенной,
             В безбрежном хаосе -- один?
             О, боль борьбы, борьбы бессменной --
             Проклятье яростных долин!
   
             Христос! У тайной, черной грани
             В смертельной скорби Ты воззвал.
             Ты помнишь стон глухих рыданий
             И страшный, бледный, мутный вал?
   
             Ты был один в томленьи крика,
             И где-то вспыхнул злобный смех,
             И отозвались странно-дико
             Слова Твои у всех... У всех...
   
             Так я теперь в немом смятеньи
             Стою у мрака на черте,
             И только трупы, только тени
             Дрожат и пляшут в темноте.
   
             Христос далекий и прекрасный!
             Ты в бездне утренний цветок,
             Я -- зверь, тоскующий и страстный...
             Но, как и Ты, я одинок.
   
             И у последней, темной двери
             Молю Тебя: зажги алмаз
             И осияй тоску неверии
             Глубокой лаской кротких глаз.
   

СИНИЙ ЦВЕТ.

             Синий цвет излил я ныне,
             Блик сапфирной глубины,
             Символ мысли и уныний, --
             Ирис дикий. Бред волны.
   
             Неизбывный лик святыни,
             Звон невидимой зурны.
             Призрак тихий над пустыней. --
             Лиги зыбкой тишины.
   
             Засветив огни в долине,
             Уходить в немые сны,
             Жить в сапфире... Дивный, синий
             Символ!-- Крики сожжены.
   

ИЗ МРАКА.

             Еще никто нигде не связывал
             Рубина с траурным агатом.
             Еще никто вам не рассказывал
             О мире легком и крылатом,
             О мире страшной глубины,
             Куда приводят только сны.
   
             Но я путями заповедными
             Проник в кошмарные глубины.
             Я шел за вестницами бледными,
             Во тьме я слышал крик совиный.
             И вот -- конец. Холодный бред,
             И в прежний мир возврата нет.
   
             И только змеями-лианами
             Своих горящих песнопений
             Обвею мир мечтами странными,
             Зажгу во мгле огни ступеней;
             Стремясь к безвестным небесам,
             По ним во мрак сошел я сам.
   
             Стою. И лик мой бледен мертвенно,
             И крик несет проклятье бездны.
             Но будет, будет дым наджертвенный,
             Цветы над сумраком железным... --
             Склонитесь к пламенным цветам,
             Любите все, что я создам!
   
             Еще никто -- из тьмы таинственной
             Еще никто не звал отсюда.
             Зовущий вас, я здесь единственный,
             Но -- верю, знаю!-- Будет чудо!
             Я скоро буду не один
             В свинцовом замке паладин.
   

ОБРЕЧЕННОСТЬ.

             О, призраки, позвавшие к живым,
             Пропевшие безумно на закате!.. --
             Рассеялись. Холодный мутнодым...
             Но помню я звенящее проклятье.
   
             Томящиеся в яростном огне,
             В бездонностях и сумрачных трясинах,
             Вы -- яркие, живые -- в глубине
             В мучительности язв крысиных.
   
             И медленно иду, ледянотруп... --
             Рыдания и заглушённый скрежет.
             Рыдающими отзвуками труб
             Безмолвие предчувствий болережет.
   
             А в темной и зовущей глубине
             Горят неугасимые во мраке
             Бездонные глаза- рубиномаки
             В безжалостном, пылающем огне.
   

ИМПЕРАТОРЫ.

H. Ф. Олигеру.

             Здесь небо глубокое -- моревоюжная сонь!
             И тысячеокое: звезды так ярко отмечены!
             Короны лучистые, желтый и синий огонь,
             В сапфире мерцающем искрожемчужные трещины.
             Душа утомленная -- вейного вечера высь.
             В мелодии сумрачной тают огнями излучины.
             В душе обездоненной вихри-века пронеслись,
             Экстазно воскресли, вечерней печалью озвучены.
   
                       О, синий вечер Хей-лу-цзяна!
                       Я -- грез востока паладин.
                       Душа раскрылась. Из тумана
                       И зыбких дремлющих глубин
                       Вздымаются глубиносны,
                       И все так близко и желанно
                       В звенящих грезах тишины.
                       Покой в песках и травах степи,
                       Но небо сине здесь, как там
                       И вновь, как в позабытом склепе,
                       Я вижу... -- призрак? Фимиам?.. --
                       Дворцы и башни, и моря,
                       И золото великолепий
                       Ласкает красная заря.
   
             Вы проходите, императоры, предо мной.
             Арки мостиков беломраморны и хрусталевы.
             Пронеслись века. И приплыли вновь. Как с волной... --
             Тени гордые, бледно-зыбкие, где летали вы?
   
                       Я один из вас. Я такой, как вы.
                       Разве я угас? Разве вы мертвы?
   
             Мы под маской покоя совершали в беседках приемы,
             Но влекло нас другое. Нас влекли мутнодымные дремы,
             И влекли нас наркозы, знойноалые, жгучие маки;
             Желтопряные розы трепетали, пьянели во мраке.
             Ароматы, как сети, чародейные, тяжкие дымы
             В умирающем свете возносились неслышно, незримо.
             И когда мы бросались упиваться наркозно, безумно,
             Из глубин подымались бледнолики, мерцавшие лунно,
             Возметали самумно мглисто-цепкие, темные руки
             Трепеща ярошумно, покидая в проклятиях муки
             И сверкали нежданно, и на миг замирали в багрянцах,
             И неслись ураганно в яркопламенных, яростных танцах.
   
             О!-- вы помните?-- вместе подходили мы к сумрачным граням,
             К долгожданной невесте, к заповедным, загранным страданьям.
             Во дворце, потаенно, под немолчные шелесто-звоны,
             Мы, как темные тени, проникали восторги курений --
             И в задумчивых башнях нам все чудились тихие стоны,
             Утомленные вздохи безнадежных, тревожных молений.
             И рабы умирали под решеткой в подземном канале,
             И склонялись виденья на циновочный пол, как рабы...
             А потом мы смеялись в непонятной и легкой печали
             И, смеясь, вспоминали полутрупов холодных мольбы.
   
             Яркие утра встречали на яшмовых башнях,
             Словно навеки забыв о виденьях вчерашних,
             Словно затем подходили к зияющей грани,
             Чтобы потом улыбаться в лучах осияний.
             О, далекие императоры! Снова вы!
             Заключенные темносклепами, вы мертвы,
             Но -- один из вас -- через много лун я воскрес... --
             О, как жажду я отзвучавших струн и чудес.
   
                       И в синий вечер Хей-лу-цзяна,
                       Когда в косматых тучах мглы
                       Задремлют темные орлы, --
                       Все прошлое встает нежданно:
                       Дворцы и башни, и моря... --
                       Здесь все теперь так чуждо, странно,
                       Лишь звезды прежние горят.
   

* * *

             Все запреты, законы,
             Боль и мрак побеждая,
             Слышу вечные стоны,
             Наклоняясь у рая.
   
             Здесь никто еще не пил
             Острой влаги желаний...
             Мир оставленный -- пепел
             За безмолвием грани.
   
             И вонзается в душу
             Вечный голос Владыки... --
             Но запреты нарушу,
             О, божественно-дикий!
   
             Алый свет преступлений,
             В синеве -- светозданья,
             Надмогильные тени,
             Блеск и холод страданья, --
   
             Мир мой -- музыка боли,
             Вихри тайные страсти!..
             О, Владыка неволи,
             Я -- в своей только власти!
   
             Даже смерть я провижу,
             Сумрак самый глубокий:
             Опущусь еще ниже,
             Яркий, темный, стоокий.
   
             Не познал своей цели,
             Но прекрасны глубины,
             Но из мрака ущелий --
             Гулкий хохот совиный,
   
             Но в страданьи распятья --
             Роковая бездонность,
             Наслажденье проклятья
             И немая влюбленность.
   
             В сумрак, жадно влекущий!
             В пьяный, сумрачный запах!
             Тьма -- желанней, чем гуще --
             Держит в яростных лапах.
   
             Будет бледность и холод,
             И покой после смерти,
             Но -- убийцей заколот!--
             И победе не верьте.
   

ЗАКЛИНАНИЕ.

Ф. С. Старовойтову.

             Гулкомолотами искрожгучими
             Вся израненная, болеструнная,
             Ты над сумраками, синетучами,
             Бурнопламенная, бурноумная,
             Крыломечешься, о, душа моя!
   
             Ах пронизывайте, стрелохолоды,
             Затуманивайте облака меня,
             Искалечивайте, бейте молоты!.. --
             Призывающие вижу знаменья.
   
             Опрозраченная ураганами,
             Обезболенная огнепыткою,
             Над пустотностями осиянными,
             Окристаленная, ты возносишься,
             Замирающая, о, душа моя!
   

СТИХОТВОРЕНИЯ ИЗ ПЕРИОДИЧЕСКИХ ИЗДАНИЙ И ПОДНОСНОГО ЭКЗЕМПЛЯРА "МУЗЫКИ БОЛИ"

ЛЮБОВЬ НАРКОЗНАЯ

СОН ВО СНЕ

             Я во сне был с тобою, Белогрезка-Царевна!
             Мы лежали у моря, на песчаном откосе,
             Ветерок холодящий доносил жуткий рев нам,
             То взывала над морем заплясавшая Осень.
   
             Посиневшие волны набегали свирепо;
             Ты следила с улыбкой, вся в веселой игре,
             Я шептал твое имя: Сумире, Сумире!
             И в душе запевало южносинее небо.
   

ПОСЛЕ УТРАТЫ

             Я лежал с открытыми глазами.
             Ты вошла неслышно в темноте. --
             Снег -- жасмины звоноголосами
             Шелестели на твоей фате.
   
             Наклонясь ласкающе и нежно
             Обливала струями луны
             Улыбалась звездно и безгрешно
             Уводила в голубые сны.
   
             А когда лучи сквознули в ставне, --
             Золотые, блесткие лучи, --
             Положила розу на уста мне,
             Шелестя: "Молчи... Ищи... ключи"
   
             Был мой путь сквозь шелестные реки,
             Ты струилась, Грезная, со мной,
             И струили смехом твои веки
             Синеву лучистую волной.
   

ГРУСТНЫЙ ВЕЧЕР

             Тоненькая деточка, снова -- грустный вечер....
             И сегодня снова я, снова не приду. --
             Полночью звенящею вы зажжете свечи
             Тихо плакать будете в грозовом саду.
   
             Будут мысли бледные утомленно плавать
             Траурными лентами грезу облекать
             И приникнет холодом, шорохом отравы
             В серый плащ окутается тихая тоска.
   
             Где же, где же ангелы? Запылайте грезы...
             Но тоска холодная оттолкнет их прочь
             И все будет сниться вам, что в бреду наркозовом
             Я встречаю смертную сладостную ночь.
   
             Но от вас, Фиалковой, в этот грустный вечер
             Сумрачная грусть меня грустно увела
             И молясь вам грезово, я затеплил свечи
             И шептала спутница, что уж близко мгла.
   
             И слова шуршащие словно стелют саван...
             Тоненькая девочка! Где же, где же вы?
             Эта ночь свинцовая разлила отраву
             В шорохе гипнозящем призрачной травы.
   

БЛИЗОСТЬ ХОЛОДА

             Сумире! Во мне хохочет адовый,
             Адовый хохочет злобно демон...
             Страшного отведаете яду вы:
             Любит слезы белых хризантем он.
   
             Никогда уж больше не скажу я вам,
             Но молю вас!-- верьте мне, о, верьте!
             Наши встречи звоноплеском струевым
             Нас ведут к безумию и смерти.
   
             Потому что верили поэту вы,
             Потому что я умел смеяться.
             Когда в сердце плакал темнобредовый
             Хохот сумасшедшего паяца.
   
             О, я знаю! Откровенен поздно я:--
             Но сегодня верьте мне, о, верьте!--
             Бредит полночь гибелью наркозною,
             Слышу шорох сторожащей смерти.
   

УЛЫБАЛЬ

             Когда я бываю, хризантемная, с вами,
             Мне солнечно!.. Правда! И как будто бы в вальсе
             An dan te прелюдит голубыми словами
             И сердце щекочут ваши нежные пальцы...
   
             И в музыке звездной, о, вы вся -- как поэма
             В певучем экстазе, замедленно ритмичном!
             Серебряны руки -- шелестят хризантемно
             И вы здесь, неземная! Вы со мной, Беатриче!
   

* * *

             Благоуханны были встречи
             Мы уходили в синий вечер
             На зовы тьмы,
             И, тихие затеплив свечи,
             Я Ей молился в синий вечер
             И пел псалмы.
   
             И падало благоуханно
             На заживающие раны
             Крыло, шурша...
             И звонко пела Ей: Осанна!..
             Ей, лилии благоуханной --
             Моя душа.
   

* * *

             До утра звенел весенний дождь
             И смеялись капельки на желобе. --
             Утро. Розы абрикосных рощ,
             И воркуют на беседке голуби.
   
             На заре -- старушка Смерть звала.
             Что же? Выйду в космос, мной приемлемый,
             Против смены не имею зла,
             Познакомлюсь с голубыми землями!
   
             О, прекрасна звонкой песни мощь!
             О желанны встречи с Бледноландышной!--
             Что же? Ночью веселился дождь
             И замолк, в сухую землю канувши. --
   

0x01 graphic

ТАК, КАК-ТО

   Перед этим ты нежно упрашивала, глубоко заглядывая в глаза, просила что- то вспомнить, слабеющим голосом повторяла мое имя.
   Еще за несколько мгновений до этого ты схватила мои руки и сжимала их, умоляя.
   А потом упала, упала на пол оттого, что я злобно оттолкнул тебя.
   И, падая, еще надеялась, еще пыталась удержаться, удержаться схватившись за меня -- и при этом неожиданно, почти комично потянула за борт моего пиджака...
   После этого уже не хотелось уходить; вдруг почувствовал что ничего этого не надо было; в душе было только утомление от происшедшей борьбы...
   Да, еще, когда ты неловко поднялась и, притихшая, заплакала, отвернувшись, -- на мгновение, на одну миллионную мгновения, смутно, неясно, как предчувствие умирающих сумерек, мелькнула, пробрезжила глубина твоего страдания.
   Это -- когда задрожали, когда под полинявшим ситцем кофточки задрожали плечи...
   Вдруг понял, что больше всего хочется остаться... Положить на письменный стол шляпу, снять уже одетое пальто...
   Но было неловко. Что-то помешало. Кажется это: "Надо же довести до конца". Й припомнил, умышленно припомнил и еще раз повторил про себя все жесткие и грубые слова о мелодраме, о патентованной любви, о семейном, тихом разврате...
   И ушел, хлопнув дверью.
   Отчего ты не крикнула тогда, не удержала? Отчего не сказала что это бред?
   Не бросилась, не обняла ласкающими, любящими руками. -- Знаешь?-- Я верю, я знаю, что все бы случилось иначе... Даже, если бы еще раз, еще последний раз прошептала мое имя и позвала...
   Уходя, не смотрел, конечно.
   Но знал, что под сереньким ситцем вздрагивали плечи, что из-под пальцев, закрывших лицо, падали, падали капли слез.
   

НОВОГОДНЕЕ

             И вот опять... Еще раз празднуя,
             Встречаем, верим в Новый год,
             А высь такая же бесстрастная,
             И в ней все тот же синий лед.
   
             И снова, снова верим в вешнее,
             В цветы несбыточных надежд!--
             А там -- насмешливое прежнее --
             Мерцанье синих, зыбких вежд...
   

АТТРАКЦИОН ОПИОФАГА

I

1

             Конечно, так еще не жил
             Ни один, даже самый бездарный
             И, следовательно, гениальный
             Поэт --
             Печально!..
   

2

             А я-то себя разнежил
             Надеждой смешной и вульгарной,
             Коварной --
             На тяжесть преклонных лет.
   

3

             Мне стыдно?-- все ничего бы,
             Но ужасно, что я обманул их!--
             Из сумеречных темножутий
             Обещал к огням, --
             А сам...
             А сам застеклел на распутье.
             Ах, темные тмятся сугробы,
             Ах, ужас маячит в гулах,
             Жутью движет меня!
             Так. Жутью, холодом дышит
             И не движет!
             Недвижит
             А ветер
             Бредовой зыбью колышет.
             Ах, призраки, тени -- все ближе!
             Растут, наплывают... Кричать?-- Но никто не услышит!
             А если в крике -- всю жизнь, все грезы?!..
             Улыбается высь
             И брызжет
             Навозом.
   

II

             И вдруг
             Рассыпается жуть,
             Как легкий испуг
             Бегу, перепрыгнув, упав
             На звонкие лучики трав,
             Ухожу, Бегу
             По снегу!
             Ах, опять, не к ним,
             Не туда!
             Господи, вечно нелепый, как дым!..
             Где звезда? Где звезда?
             Обманул. Но ведь так и должно быть --
             Ведь не было злобы!--
             А просто:
             Ночью кокетки-звезды
             Зовут. Улыбаясь, печалятся
             И прячут, от грез трепеща, лицо...
             А если...
             А если тучи свой бред развесили
             И ветер тревожный в пространствах,
             Стремительно вструнясь, вдруг стихнет, застынувши в трансе?!
             Ах, тоже...
             То же, когда в апреле --
             Почки уже отсырели,
             Снег желтый повысох...
             Зато -- жемчуга в голубых и серебряных ризах.
             И между ними --
             Вся, чудится, в легком дыме
             И черная-черная, тянется,
             Обманно-влажная строгая,
             Как будто печальная странница.
             Дорога.
             Ах, как
             Ах, как тогда
             Каждый шаг
             Каждый шаг твой
             Стеклозвонен, хрустальнозвонен!...
             Тогда, --
             О, да!--
             Тогда не грех изменить и самой королеве,
             Тогда и дворцы -- как шахты,
             И тогда быть на привязи, мякотью комнат дыша,
             Ведь, это же -- каторга!..
   

III

             А, все-таки --
             Почему же?
             Возметаться в высоты,
             Проскальзывать в светлые, важные гавани
             А там... Ведь, по-прежнему, там они
             В позорном бредовом саване,
             В липкой луже!
             Да! Маленький, чудный Христосенька!..
             Забыл окаянный папка!--
             Какая пухлая, нежная лапка
             Ложится на шею доверчиво
             Забыл!.. Ах, ведь холодно!...
             Осень как?...
             Теперь так тогда изменчива --
             У сына пальтишко изорвано,
             А папка... Он пил нежных зорь вино.
   
             . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   
             Ах, стыдно как! Стыдно щемяще!
             Томимый печалью, так часто я
             Иду в сребролистые чащи,
             Алмазами полночи властвуя,
             Как викинг, как солнечный вождь!
             Сиянья звучащихся рощ
             Открыты мне ласково-мощному... --
             А сын... -- о, Боже!-- мой маленький,
             Синеглазый и звонкий мальчичек --
             Заплачет!--
             Слезы -- ах, в синих глазах -- как хрустальчики!... --
             Милый мой, маленький,
             Какой жалкий, жаленький
             Я плачу. О, Господи!
             Хоть раз со своих Ты звезд сойди!
             Или Ты сопричислен им
             Всем легкомысленный?..
   
   

НА ЗАРЕ МОРЕЙ

(Возрождение)

             Снова, снова люблю
             Белый возглас морей!
             Снова облако, рея,
             Призывает к рулю!
   
                       О как бесконечно давно
                       Ветер лицо целовал!...
                       Песенны снова слова,
                       Песенны снова и новы!
   
             Как чудно крепить паруса,
             Ласке предбурной не веря!
             Как чудно ловить в синеве
             Утренне-свежую алость!
   
                       Ветру шепнув о заре,
                       Полночь позвала к рулю, --
                       Возглас грядущих морей
                       Снова, снова люблю!
   

НЕИЗБЫВНОЙ ПАМЯТИ А. БЛОКА

"...Ты в поля отошла без возврата...
Да святится имя Твое..."

I

             Ты в поля отошел без возврата --
             Да святится имя Твое!--
             Небо кровью пожарищ объято,
             Закровавлено зорь острие.
   
             Ты в поля отошел, светлоликий,
             В снеговые поля тишины.
             Здесь безумятся черные крики,
             Пляшут молнии жуткой весны.
   
             Ты в поля отошел без возврата
             К нареченной, последней мечте --
             Но смеялся и плакал, распятый,
             До последней зари, на кресте.
   
             Ты -- в полях, но Твой голос над нами,
             Над Голгофой звенел и не стих.
             Не сгорает чудесное знамя.
             Не избыть светогимнов Твоих.
   
             Ты в поля отошел. Но не замер,
             Не померк Твой сияющий лик.
             В полыхающем зареве -- мрамор
             Белогрезовый -- вестью возник.
   

II

             Томился в темных перепутьях,
             Впивал немые голоса
             И знал: на облачных лоскутьях,
             Пылая, расцветет гроза.
   
             И так внезапно и так вешне
             Загромовела высота!--
             Еще светлее, белоснежней
             Распятый славил высь с креста.
   
             И пусть восторг внезапных молний
             Разлился кровью на горе --
             Он в жуткий миг не стал безмолвней,
             Он даже кровь простил заре!
   
             Когда ж костровое безумье,
             Мертвя, коснулося его, --
             Звенящим гимном в алом шуме
             Его сверкнуло торжество.

0x01 graphic

   

СВЯТАЯ РУСЬ

I

             Огнесинеющая, о, не заглохнет:
             В мечтах дремучая -- в веках душа моя!
             И пусть отчаянье, как смерть; и пусть дорог нет;
             Благоуханная, она -- все та же самая.
   
             Все та же самая она, душа младенца,
             Равнинношелестная; ковыль и грусть на ней!
             И песни жаворонка!.. Но не изменится.
             И -- что напевнее? Что безыскусственней?..
   

II

             Душа покорно отразила
             Родную Русь!.. Какая власть,
             Какая моревая сила
             В душе разбуженной зажглась!
   
             Душа восторженно припала,
             Хрустальнострунью покорясь.
             И звонкоогненная вязь
             Неудержимо повлеклась
             В туманных заревах опала.
   
             Душа так долго подымалась
             До предреченной высоты.
             И прядали, страша, цветы,
             Кровавившие жгучей алостью,
             И хохот каменных безжалостей
             Недвижим жутью у черты.
   
             Но в миге пыточного бреда --
             Какая радость!.. С высоты
             К Тебе одной стремя мечты,
             Я лишь Тебе, Тебе лишь предан,
             О, Родина!.. В душе -- лишь Ты.
   

III

             В Тебе -- опечаленность немого севера,
             Тоска и безмолвие угрюмой тундры,
             И снежным цветением на вешнем севе --
             Расцветшие льдистые холодных лун дары.
   
             Так долго зима была! И, веря весени,
             Немая, молилась Ты, чтоб солнце-пламя
             Заулыбавшимися прошло полями,
             Бросая ландышные восторги песни.
   
             Был путь Твой так горестен! Молчало небо.
             Ты шла так безропотно к мучениям крестным.
             О, Ты улыбалася грозившим безднам.
             И в полночь -- Голгофы высь. И крест на ней был.
   
             О, знала: повелены мгновения скорби!..
             И шла, улыбаясь, к ним. И кровь на лоскутьях,
             И наглые хохоты на гулких распутьях --
             Незримым томлением улыбку горбили.
   
             Свершилось! Зима была -- и встала весень!
             И -- там, где оснеженность, запело пламя,
             Заулыбавшимися пройдя полями,
             Бросая ландышные восторги песен.
   

* * *

             Вы, глумясь, называли меня
             Пролетарским и красным поэтом,
             Я б хотел, чтобы память об этом
             Донеслась до грядущего дня.
   
             Я б хотел, чтобы весть о клейме том,
             О клейме вашей брани тупой, --
             Через тысячелетний прибой
             Запылала над бедным поэтом.
   
             И тогда -- о, я знаю -- простятся
             Мне мои мутно-хмельные дни:
             Пусть они были жизнью паяца,
   
             Бесшабашны пусть были они...
             Над одним не хотел он смеяться,
             Над зарей, лившей кровь и огни.
   

ВО ДНИ ПАДЕНИЙ

                       Я дни твои наполнил горем,
                       Вином печали -- до краев.
                       Мы до сих пор во сне все спорим,
                       Чья пламенней была любовь.
   
             Теперь ты так недостижима,
             Но неотступна вновь и вновь.
             Отравой горечи и дыма
             Я отравил твою любовь.
   
                       О, не кори! О, пощади же!
                       Я весь в мольбе, в мольбе без слов.
                       Я каждый день склоняюсь ниже
                       Перед тобой, моя любовь.
   
             Самара, 1926.
   

* * *

             Когда дни жизни сумраком разгаданы
             Стремниной страсти трепет унесло, --
             Печаль блеснет созвездьем незакатным
             Несказанных и самых нежных слов.
   
             Они мерцают перламутро-нежно
             Над холодом оледенелых глыб. --
             О, если бы мгновенная надежда!--
             Как они юно, ярко расцвели бы!
   
             Но лучше -- нет!-- волнения не надо:
             Их лишь спугнет и призрачная зыбь.
             Их береги. Неяркость их так внятна,
             Так выразителен бессловный их язык.
   
             1929 г.
   

* * *

             Вино печали я сливаю в урны
             И зарываю в подземелье темном.
             Сейчас -- не время. Солнечны и бурны
             Зиянья мига в море неуемном.
   
             В далекий час, когда потухнет яркость
             Под портиками гениальных зодчих,
             В далекий вечер -- вдруг поникнет парус
             Не унося из сумеречной ночи.
   
             Тогда -- о радость викинга и воина!--
             Открыть подвалы -- хлынет тишина,
             И с ней -- тысячелетьями отстоянный
             Смертельный хмель печального вина.
   
             1929 г.
   

* * *

             У них слова -- победные фанфары,
             Когорты их -- пылание знамен.
             Мне -- шелесты, блеснувшие неярко
             На небе предвечерне-безымянном.
   
             Но знаю. Проплывут тысячелетья
             И станет яркость непонятна им,
             И будет падать в сумерки к земле
             Тяжелый шум задымленного гимна.
   
             И будет поседевший полководец
             Искать звезды мерцающую хрупь... --
             Тогда ему источником откроется
             Тысячелетней грусти кубок.
   
             1929 г.
   

* * *

             Наступает желанный искус,
             Наплывает на сердце пора.
             Пусть -- безмолвен. Пусть падал низко.
             Скоро -- огненная игра.
   
             Ни одной, ни одной поэмы!..
             Не уйти и не выдохнуть -- нет!
             Братья вечные! Скованы все мы.
             Все же вы оставили след.
   
             Все же милые лики Эдгара,
             И Бодлера, и твой, Сы Кун-ту,
             Освещают немую, угарную
             И удушливую темноту.
   
             . . . . . . . . . . . . . .
   
             Наступает желанный искус,
             Наплывает на сердце боль.
             Будь же ты путеводной искрой
             В топях жизни -- ты, Ли Тай-бо!
   
             <1930>
   

* * *

             Сколько раз уже чашечкой ландыша
             Зацвела, отцвела луна!
             За одной невозвратно-отпрянувшей
             Улетала другая весна, --
   
             А еще ничего не сделано
             Из заветов весенней грозы.
             Тонко прядает... Так на воде, луной
             Подожженная, пляшет зыбь.
   
             Ах, короткая ночь до утра дана,
             И где близок последний свет!
             Боже, будет ли после оправдана
             Моя темь в заревой синеве?
   
             <1930>
   

I

             Никогда так не грезил пустыней,
             Одиночеством, мыслью и цветеньем души
             Никогда так не рвался под шатер темносиний,
             В заповедную глушь, где одни камыши.
   
             Одного: чтобы был обеззвученный берег
             Чтоб дымок завивался над моим шалашом,
             Чтоб серебряноструйной, жемчужной феерией
             Ввечеру проструилися звезды свежо.
   
             Да. Уйти бы. Надолго. Поглубже. Подальше.
             От восторженных воплей и зычных команд,
             От зловония спертой, удушливой фальши,
             В синий мрак, чтоб луна только -- красный бант.
   

II

             Облака -- жемчужные триремы
             Уплывают к синим сферам льда.
             Уплывают... Я своей поэмы
             Не закончу, видно, никогда.
   
                       Оттого, что быть огнепоклонцем
                       Значит: жить средь пламенных дорог
                       Голубым и странным верить солнцам,
                       Осушать луны янтарный рог.
   
                                 Но под страхом смерти помнить надо:
                                 Солнце не рождалось из болот!
                                 Упадешь в холодный сумрак ада --
                                 Дышат жабы. Сероуглерод.
   
             25.5.1931
   

* * *

                       Ночь прозрачна. Голубой хрусталь
                       Нарушают черные лишь сосны. --
                       Как мне жаль вас, как мне больно жаль
                       Вас, мои угаснувшие весны.
   
             Холоднее с каждою весной
             И бледнее отцветают зори,
             Только неотлучное со мной
             Вечное, негаснущее горе.
   
                       Я, наверно, тяжко согрешил,
                       Юную сгубил, наверно душу:
                       В этой бледной, призрачной глуши
                       Мне так страшно бледный сумрак слушать.
   
             Даже сам не верю: мчался в даль,
             Слушал звездный жемчуг бледно-росный...
             Как мне жаль вас, как мне больно жаль
             Вас, мои угаснувшие весны.
   
             Ленинград. Павловск, 27/V., 1931
   

СТИХОТВОРЕНИЯ, ПОСВЯЩЕННЫЕ Ф. КАМЫШНЮКУ

Гавриил Эльф

ФЕОДОРУ КАМЫШНИКУ

             В душе твоей огненно-синей и алой
             В узорах цветистых зеркало спряталось
             Я в нем подглядел отраженье усталое
             Отраженье забытого и проклятого.
   
             Как я, ты потерян для многих, для многих
             О, как ты один и покинут!
             Позволь у святых поклониться порогов
             У порогов мучений раскинутых...
   
             Позволь мне тебя не покинуть.
             В ущельях души твоей огненно-синей и алой,
             Таится мечта -- ненасытны уста ее
   
             В лелеяньях и томленьях ненасытны уста ее
             И дерзает мечтание в гореньях и таяньях...
   
             Декабрь 1918 год.
   

Сергей Алымов

ЯДОПЛЕН

Федору Камышнюку

             В каждом предмете есть жуткая сила отравности,
             Даже в левкоях запрятано острое зло, --
             Дремлет кураре в афишах -- герольдах забавности,
             В вывесках дико маячит Харона весло.
   
             В пыльном асфальте шевелятся зала змеиные,
             В пышном боа -- удушенья кокетливый знак;
             Шарят стилеты прожекторов длинные-длинные,
             Чаша с цикутой -- изящной кокотки башмак.
   
             Город волшебник, готовящий зелья различные,
             Знает напитки какие для грезы какой --
             Только всмотритесь внимательно в факты обычные,
             К вам никогда не вернется бывалый покой.
   
             Каждая радость несет неизменно страдание.
             Каждый восторг причиняет сосущую боль. --
             Но не в разладе ли главное дней обаяние?
             Не диссонанс ли поэта коронная роль?
   
             Наша трагедия -- ложь смущения цельности.
             Все мы в осколках и сердце у нас -- бахрома.
             Сердце всецело во власти мирской карусельности,
             В нем Поль де Кок, и Бодлер, и Толстой, и Дюма...
   
             Мы автоматы, но жизни у нас есть подземные,
             Тихо звенящие, где-то у грезы на дне...
             Наши желанья -- смешные рабыни гаремные...
             Может быть истинно все мы живем лишь во сне?..
   
             Может быть в мрачном и мутном ума помрачении
             Есть просветление Истины, скованной в нас?..
             Может быть бред -- это Мудрости солнцесвечение?
             Может быть нужен, как Бог, кокаинный экстаз?
   
             Все мы -- Шекспиры, лишенные счастья Гармонии,
             Все мы -- Бетховены брызгно гремящих сонат,
             Радостей, боли, мучений, эксцессов, агонии...
             В душу вливается мерно пылающий яд. --
   

КОММЕНТАРИИ

   Включенные в данное издание стихотворения, за исключением отдельно оговоренных случаев, публикуются по первоизданиям в новой орфографии, с сохранением авторской пунктуации.
   Издательство и составитель приносят глубокую благодарность Л. М. Турчинскому за возможность использовать в работе экземпляр сборника "Музыка боли" из его собрания.
   Вписанные в этот экземпляр стихотворения расположены во втором разделе настоящего издания ("Стихотворения из периодических изданий и подносного экземпляра "Музыки боли"") в хронологическом порядке с обозначением источника как ""Музыка боли". Экз. Л. Турчинского". Из числа вписанных в книгу стихотворений нами исключены несколько шуточных дружеских посланий, два малозначительных отрывка и стихи из "Сборника статей профессоров и студентов..." (1917)? которые отличаются от опубликованных в книге вариантов лишь небольшими и отмеченными в комментариях разночтениями.
   В указанный раздел также включена прозаическая миниатюра или стихотворение в прозе "Так, как-то" (1920).
   В оформлении обложки использована литография В. Пруве "Опиум".
   

МУЗЫКА БОЛИ

   Впервые: Камышнюк Федор. Музыка боли: Стихи. Зорьные зеркала. Свете тихий. Излом. Мистерии хаоса. Молнии в сумраке. Глубины наркозные. Ледянолилии. Музыка боли. Харбин: Издатель Ф. Старовойтов [тип. Штаба Охранной Стражи Кит. Вост. жел. дор.], 1918.
   

[Вступление]

   ...пеньем мантрам шелестящим -- так в тексте. Возможно, должно было стоять "пеньем мантр".
   

"Есть души твердые, как камень..."

   В первой ред. ст. 5: "бесцветных лиц кругом так много", ст. 10: "И прошептав: "Иди туда!"", ст. 13-14: "-- То души светлые, как зори; / -- То души, нежные, как сон" ("Музыка боли". Экз. Л. Турчинского).
   

Ночь

   Проклиная тебя!-- так в тексте. Не исключена опечатка, вместо "проклинаю".
   

"Огонь, томивший во мраке мирозданий..."

   Возможно, опечатка, вместо "томившийся".
   

Закон

   В раннем варианте последняя ст.: "И солнце в бездне -- моя судьба" ("Музыка боли". Экз. Л. Турчинского).
   

"Я в мире мрака, в мире боли..."

   В первой ред. под загл. "Наркоз" и без разбивки на строфы ("Музыка боли". Экз. Л. Турчинского).
   

Ad filium

   Adfilium -- К сыну (лат.).
   

Императоры

   Н. Ф. Олигеру -- Н. Ф. Олигер (1882-1919) -- популярный в свое время прозаик и драматург, бывший революционер. Ф. Камышнюк познакомился с ним, видимо, в 1918 г. во время недолгого пребывания писателя в Харбине, куда Олигер приехал после путешествия по восточным странам; в Харбине он состоял начальником осведомительного отдела при штабе атамана Г. М. Семенова и был официальным редактором ежедневной газеты "Призыв". В 1921 г. Камышнюк опубликовал очерк "Н. Ф. Олигер: К двухлетию со дня смерти)" (Дальневосточный синий журнал, No 12).
   Хей-лу-цзяна -- Хэйлунцзян --современная провинция на северо-востоке Китая, в прошлом часть Манчжурии; Харбин является центром этого региона.
   

Заклинание

   Ф. С. Старовойтову -- Ф. С. Старовойтов -- издатель книги и, не исключено, тот самый упоминаемый мемуаристами "меценат", благодаря которому она вышла в свет.
   

СТИХОТВОРЕНИЯ ИЗ ПЕРИОДИЧЕСКИХ ИЗДАНИЙ И ПОДНОСНОГО ЭКЗЕМПЛЯРА "МУЗЫКИ БОЛИ"

Любовь наркозная

   Впервые: Лель (Владивосток). 1919. NoNo 3-4.
   

Улыбаль

   Впервые: Окно: Литературно-художественный ежемесячник (Харбин). 1920. No 2, декабрь.
   

Так, как-то

   Впервые: Окно: Литературно-художественный ежемесячник (Харбин). 1920. No 2, декабрь. Илл. взята из оригинального изд.
   

Новогоднее

   Впервые: Вперед (Харбин). 1921. 7 янв. Публ. по Зеркало 2002.
   

Аттракцион опиофага

   Впервые: Вперед (Харбин). 1921. 15 мая. Публ. по Зеркало 2002.
   

На заре морей (Возрождение)

   Впервые: Вперед (Харбин). 1921. 24 мая. Публ. по Зеркало 2002.
   

Неизбывной памяти А. Блока

   Впервые: Фиал (Харбин). 1921. No 1, октябрь. Эпиграф -- из стих. А. Блока "Ты в поля отошла без возврата" (1905). Илл. взята из оригинального изд.
   

Святая Русь

   Впервые: Сунгарийские вечера (Харбин). 1923. Тетр. 1. Публ. по: Поэзия 2001.
   

"Вы, глумясь, называли меня..."

   Впервые: Трибуна (Харбин). 1925. 24 марта. Публ. по: Поэзия 2001.
   

Во дни падений

   "Музыка боли". Экз. Л. Турчинского.
   

"Когда дни жизни сумраком разгаданы..."

   "Музыка боли". Экз. Л. Турчинского. Перед текстом данного и следующих двух стих, пометка прежнего владельца: "Стихотворения из писем Ф. Камышнюка".
   

"Вино печали я сливаю в урны..."

   "Музыка боли". Экз. Л. Турчинского.
   

"У них слова -- победные фанфары..."

   "Музыка боли". Экз. Л. Турчинского.
   

"Наступает желанный искус..."

   "Музыка боли". Экз. Л. Турчинского. Перед текстом пометка бывшего владельца: "Из письма 24-XII 1930 г.".
   Милые лики Эдгара... -- Как нам уже приходилось указывать в других местах, в владивостокском кругу Камышнюка, В. Марта и др. царил культ Эдгара По; своего умершего вскоре после рождения первенца Март назвал Эдгаром.
   Сы Кун-ту (Сыкун-ту, Бяошэн, 837-908) --китайский поэт времен династии Тан. Одно из его главных произведений, "Поэма о поэте", было переведено на русский яз. В. М. Алексеевым (см.: Алексеев В. М. Китайская поэма о поэте. <..> Пг., 1916) и пользовалось известностью среди символистов.
   Ли Тай-бо (Ли Бо, Ли Бай, 701-762/3) -- крупнейший китайский и мировой поэт, оставивший около 900 стихотворений. Камышнюк (как и В. Март) перевел на русский язык его знаменитое "Пьянство втроем" (Дальневосточный синий журнал. 1921. No 11). В рукописи "Литай-бо".
   

"Сколько раз уже чашечкой ландыша..."

   "Музыка боли". Экз. Л. Турчинского. Перед текстом пометка бывшего владельца: "Из письма 24-XII 1930 г.".
   

"Никогда так не грезил пустыней..."

   "Музыка боли". Экз. Л. Турчинского.
   

"Ночь прозрачна. Голубой хрусталь..."

   "Музыка боли". Экз. Л. Турчинского.
   

СТИХОТВОРЕНИЯ, ПОСВЯЩЕННЫЕ Ф. КАМЫШНЮКУ

Г. Эльф. Феодору Камышнику

   Впервые: Март В., Эльф Г. Фаин. [Владивосток: К-во "Хай-шин-вей", 1919]- На обл.: "Сумерки Четверга. Великий Град Трепангов. Март. 1919 год".
   

С. Алымов. Ядоплен

   Впервые: Лель (Владивосток). 1919- No 1,15 ноября.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru