Караскевич-Ющенко Стефанида Степановна
Хозяйственный Зоть

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Текст издания: журнал "Русское Богатство", No 12, 1912.

   

ХОЗЯЙСТВЕННЫЙ ЗОТЬ.

I.

   Иванъ Трикузюкъ вернулся въ свое село умирать. Тяжелую смерть послалъ ему Богъ... Тою весною онъ съ сыномъ пошелъ на хуторской участокъ въ сосѣднюю Волынскую губернію, да не осилилъ работы на чужой сторонѣ и къ осени такъ разболѣлся, что едва добрался до дому. Денегъ на подводу отъ станціи не хватило, и Зоть, хлопецъ слабосильный и хлипкій,-- едва дотащилъ отца до дому подмышки.
   Трикузюкова старуха, которую на селѣ все еще по первому мужу звали Стрихалкой,-- встрѣтила своихъ радостными слезами:
   -- Голубята мои! Я-жъ васъ день и ночь выглядала...
   Казалось, она совсѣмъ забыла, какъ билъ ее Иванъ, требуя, чтобы она продала огородъ и поле, и ѣхала съ ними на новыя мѣста. Но старуха была словно желѣзная: изобьетъ онъ ее до того, что она почернѣетъ вся, какъ головешка, а она отлежится у сосѣдей и на утро, какъ ни въ чемъ не бывало, опять возится у себя въ хлѣву или на огородѣ, повторяя старое:-- "не продамъ батьковой хаты, не продамъ! Тутъ я росла, тутъ и помру"...
   Теперь вся она ушла въ заботу о больномъ. Выпарила его въ печи чебрецомъ, расходникомъ и мятой, напоила липовымъ цвѣтомъ, а на столъ передъ нимъ поставила и масло, и сметану, и горячіе вареники.
   -- И гдѣ ты, Любыно, молоко добываешь?-- спросилъ Иванъ, благодарно глядя на жену.
   -- А то-жъ моя телочка-трехрублевочка долгъ платитъ,-- отвѣтила старуха, и онъ вспомнилъ, какъ года три тому назадъ Любына принесла съ базара въ котикѣ за плечами замореннаго теленка.
   Рожкомъ его выпаивала, а сосѣди смѣялись.
   Въ своей хатѣ, убранной пучками калины и душистыхъ чернобривцевъ, больному будто полегчало. Онъ лежалъ на лавкѣ, головою подъ святые, одѣтый въ чистую, вышитую сорочку, укрытый до плечъ новымъ тулупомъ. А кругомъ сидѣли и стояли сосѣди, сошедшіеся попытать объ Овручскомъ уѣздѣ, гдѣ нарѣзали мужикамъ хуторскіе участки.
   Больной долго молчалъ, наконецъ, медленно, по слову выговорилъ:
   -- Поганая сторона... Возы нелюдскіе,-- долгій возъ, долгій, а узенькій,-- только одному сѣсть. Самъ хрестьянинъ спереду сядетъ, жинку сзаду посадитъ... Такъ и ѣдутъ, трясутся, какъ въ колыскѣ.
   Ничего больше Иванъ не сказалъ, а люди поняли, что по хорошему мѣсту въ такомъ чудномъ возѣ не поѣдешь:-- либо болота тамъ, либо пески. И даже тѣ, кто собирался весною на хутора, перестали думать о Волыни. Вечеромъ, когда хата опустѣла, больной поманилъ къ себѣ жену рукою: Чѣмъ ты меня, стара, похоронишь?
   -- Есть у меня и на тебя, и на себя, -- не сморгнувъ, отвѣтила Любына,-- ты-жъ забылъ, что у насъ въ скрынѣ, въ красномъ клубочкѣ, на смерть три сотни злотыхъ замотано.
   Иванъ дрогнулъ:-- это были тѣ самыя деньги, которыя, уходя, выкралъ онъ у жены, понадѣявшись на то, что она подумаетъ на печниковъ-кацаповъ, работавшихъ въ ту пору на сосѣднемъ дворѣ, у старшины. Теперь по глазамъ Любыны онъ видѣлъ, что она знаетъ, кто укралъ деньги, и никогда не проститъ.
   -- Высипала ты мою душу,-- сказалъ онъ и отвернулся къ стѣнѣ. И было то послѣднее его слово, потому что къ утру Ивана не стало.
   

II.

   Похоронила Стрихалка третьяго мужа, какъ и первыхъ двухъ,-- съ честью. На поминкахъ три перемѣны ставила не считая пампушекъ и паляницъ, и всю дорогу отъ церкви до могилы голосила еще жалостнѣе, чѣмъ за тѣми. И не мудрено:-- съ тѣми прожила она недолгіе красные годы и дѣтей не имѣла, а съ Иваномъ -- всю долгую, горькую жизнь и дѣтей родила ему шестерыхъ, а выростила только послѣдыша,-- Изота. Послѣ похоронъ вымазала она хату, какъ водится, бѣлою известкой и принялась съ сыномъ хозяйничать.
   Зоть унаслѣдовалъ самыя характерныя черты родителей: былъ, какъ отецъ, упрямъ, фантазеръ, любилъ раздумывать о томъ, какъ бы разбогатѣть, не работая, сразу. И, какъ мать,-- жаденъ на деньги, работящъ и домовитъ.
   На другой годъ въ Красную Горку на поминкахъ Любына поставила поминальныя блюда на могилахъ всѣхъ трехъ своихъ мужей, раскиданныхъ по тремъ концамъ кладбища.
   -- Что, старушка, какъ справляешься?-- участливо спросилъ батюшка у Ивановой могилы.
   -- А все слава Богу,-- живо затараторила вдова, утирая повеселѣвшіе при этомъ вопросѣ глаза.-- Какъ живъ былъ Иванъ, не справлялись мы съ полемъ, -- все съ половины отдавали, а теперь мы съ сынкомъ старшинѣ за оранку отработали, посѣяли озимину въ полѣ, ярину въ огородѣ... Набралъ сынокъ около панской молотилки двѣ шапки гороху. Горохъ тотъ въ долочку въ земельку вкинули... А просца уже и негдѣ мнѣ посѣять. Стою я надъ моими могилками, да думаю: "Ой, кину я на каждую по горсточкѣ,-- хоть на три кашки наростетъ".
   Батюшка улыбнулся, махнулъ кадиломъ и молча отошелъ къ сосѣдней могилѣ.
   Главною заботою старухи теперь стало -- женить сына. Ради этого каждый праздникъ Зоть надѣвалъ съ утра сорочку, вышитую "низью" по самому тонкому полотну, заламывалъ на бокъ смушёвую шапку и шелъ на село, присосѣживаясь къ каждой толпѣ дѣвчатъ.
   Но и въ нарядѣ неказистъ былъ хлопецъ: приземистый, слишкомъ широкій въ плечахъ, онъ слегка косилъ, а руки у него всегда были "разъятренныя", какъ брезгливо говорили дѣвки.-- Нездоровую кровь дала старая Любына своему послѣдышу:-- стоило ему на работѣ обрѣзать или оцарапать руку,-- какъ прикидывалась болячка, и вѣчно на рукахъ у него темнѣли пятна паутины, хлѣбнаго мякиша, нажеваннаго съ медомъ, да сѣрыя тряпки. Но еще хуже "разъятренныхъ" рукъ были Зотевы рѣчи... Говорилъ онъ всегда объ одномъ:-- о своемъ хозяйствѣ... Сколько кулей соломы купилъ на пошивку хаты, сколько будетъ править на ярмаркѣ за кормнаго кабана, какою телочкой отелилась корова... И былъ ревнивъ: чуть замѣтитъ, что собесѣдница заглядѣлась на красавца Волкобоя, старшиноваго сына, или заслушалась, какъ поетъ Лыгинова скрипка,-- у Зотя глаза пойдутъ въ раскосъ и онъ говоритъ обиженно: "Я за два года хату покрылъ, батька поховалъ, да еще помянулъ, пару коней купилъ, самъ жениться буду... А ну, вашъ Лыгинъ, разумный, пускай коней купитъ, а то хоть батька поховаетъ"...
   И дѣвки съ пересмѣшкой разсказывали другъ другу, что Зоть собирается батькову могилу пошивать парой коней, а не то на хатѣ жениться.
   

III.

   Всего труднѣе найти невѣсту было потому, что Зоть рѣшилъ взять жену непремѣнно съ землею. Въ своемъ селѣ богатыя невѣсты были на перечетъ и смотрѣть не хотѣли на косоглазаго бѣдняка, у котораго своей земли только и насчитывалось, что одна неполная десятина и въ полѣ, и въ огородѣ. Двѣ зимы, въ долгіе темные вечера, мать и сынъ перебирали всѣхъ невѣстъ ближнихъ и дальнихъ, пока напали на Ганю Танцюрову. Дѣвка была панскихъ кровей.-- Ея бабка,-- до сихъ поръ еще живая, черноглазая старуха,-- въ незапамятныя времена, еще при крѣпостяхъ, была взята въ покои къ молодому графу. И за ту службу пригожей дѣвкѣ, когда нашлась у нея дочка,-- нарѣзали въ приданое цѣлый чиншевой надѣлъ: пять десятинъ въ полѣ, да три въ огородѣ. Послѣ великаго мятежа графскую землю на казну отписали, а самъ графъ невѣдомо куда сгинулъ. Дѣвочка выросла и рано вышла замужъ. Но доли Богъ не далъ... Родила двоихъ дѣтей, тоже дѣвчатъ, и сошла съ ума. И теперь бродитъ по мѣстечку простоволосая, въ одной рваной сорочкѣ. Старшая дѣвка, уже засватанная, разумъ потеряла и умерла въ больницѣ. И досталося все богатство семнадцатилѣтней Ганѣ. Дѣвушка была тихая, работящая, личикомъ бѣленькая... И хлопцы со всего мѣстечка любили яснымъ вечеромъ постоять съ нею у криницы или подъ липками у церковной ограды. А жениться никто не рѣшался: боязно было, что она родъ переведетъ. Но Зоть съ матерью высчитали, что у дѣвки такое богатство, съ котораго будетъ чѣмъ прокормить и благую жену, коли и надъ нею Господь явитъ свою святую волю.
   Повѣнчали Ганю съ Зотемъ осенью, а въ жнива она нашла сына. Назвали его Василемъ... Жили молодые счастливо: Зоть говорилъ, а она слушала. И когда кто-нибудь изъ сосѣдокъ-молодицъ спрашивалъ: "И какъ ты только его рѣчи терпишь?" -- Ганя тихо улыбалась и объясняла: "Онъ себѣ свое торочитъ, а я себѣ свое думою"... Зоть осмѣлѣлъ... Сталъ понемногу ссыпать хлѣбъ для отправки въ Винницу, завелъ себѣ жилетъ и, наконецъ, пополамъ съ дьякономъ выписалъ "Газету-Копѣйку"... Учился онъ въ школѣ двѣ зимы и, хоть не окончилъ, а читать-писать умѣлъ. Только мужики, жадные до всякаго грамотнаго человѣка, не очень довѣряли Зотевой грамотности, потому что въ письмахъ онъ писалъ не то, что ему говорили, да и въ газетѣ вычитывалъ не совсѣмъ то, что въ ней было написано.
   На третью Пречистую въ тотъ годъ умерла Ганина бабка и всѣ думали, что новый богачъ переберется на житье въ мѣстечко. Но Зоть не бросилъ материнской хаты... Не хотѣлось ему глядѣть, какъ ходитъ мимо оконъ малоумная, расхрыстанная теща. Огородъ въ мѣстечкѣ засѣяли сахарнымъ бурякомъ, а въ хату пустили за дешево бѣдняковъ-евреевъ, на обязанности которыхъ было беречь посѣвъ. На другую осень негаданно умеръ маленькій Василь. Лежало дитя въ колыскѣ, крикнуло не своимъ голосомъ, затрепыхалось, какъ голубь, и -- отошло.
   

IV.

   Отъ той причины Ганя разумъ потеряла.
   По началу никто ничего и не замѣтилъ. Скучно стало въ хатѣ, когда вынесли изъ нея опустѣвшую Василеву колысочку. Но жизнь брала свое. Какъ бывало, свѣтло горѣла новая, привѣшенная къ сволоку, лампа и каждый занимался стоимъ дѣломъ:-- жужжало Любынино веретено, выпрядая тонкую пряжу, Зоть вычитывалъ по складамъ: "Крестьяне-депутаты продолжаютъ свое паломничество", и тутъ-же пояснялъ; "Поломаны депутаты... Опять, видно, билися въ Думѣ". Вдругъ изъ запечка, гдѣ сидѣла Ганя, донесся ея тихій и жалобный голосъ, пѣвшій колыбельную пѣсенку:
   
   Аа! аа! аа!-- Котка два!
             Сиры-билы обыдва.
   Кругомъ хаты не ходить,
             Мого сына не будить.
   
   Глянули Зотъ матерью въ запечекъ и увидѣли, что Ганя качаетъ колыску, въ которой положено грабовое полѣно: и не оглядѣлась старуха, какъ Ганя выкрала люльку изъ коморы. Кинулись къ бабкамъ-знахаркамъ, возили въ Немировскій монастырекъ бѣса вычитывать... Лучше не стало. Отвезти больную въ городъ въ лечебницу Зоть пожалѣлъ, да и денегъ -- семь съ полтиною въ мѣсяцъ -- жалко было. На работу онъ ее не неволилъ, съ ярмарки привозилъ, какъ малому ребенку, бублики въ гостинецъ...
   

V.

   Тадъ шло дѣло до весны. Но когда бурякъ намѣтилъ ряды, выбуяла картошка и телята мычали въ садку, цѣлый день не поеныя, -- Зоть понялъ, что безъ бабьей руки его хозяйство пропадетъ. Стали искать работницу, но хозяйская дѣвка въ рабочую пору ни за какія деньги не пойдетъ, а отбившіяся отъ дому наймычки самую тяжелую службу у пановъ предпочитаютъ мѣсту у мужика, гдѣ на работу надо стать вмѣстѣ съ хозяиномъ, -- до свѣта, а лечь послѣ хозяйки, -- когда перекричатъ пѣтухи. Къ тому-же, и дряблое Зотево тѣло съ новою весною своего запросило, а батюшка на исповѣди загрозилъ страшнымъ грѣхомъ, если тронетъ больную жену. Одно осталось:-- искать вдову или "покрытку", которая согласилась-бы пойти въ хозяйки "на виру". Напытать такую было, пожалуй, труднѣе, чѣмъ богатую невѣсту, потому что съ чужимъ ребенкомъ Зоть брать не хотѣлъ, а бездѣтныхъ покрытокъ на все село было двѣ. Да и то одна изъ нихъ до того стыдъ потеряла, что на селѣ забыли ея имя за обидною кличкой Гультяйки. Оставалась Варька Кущукова, дѣвка здоровая, сильная, видная. И хоть Варькинъ грѣхъ былъ у всѣхъ на памяти, она все еще не совсѣмъ вышла изъ дѣвичьяго круга и ей кое-когда доводилось бывать дружкою хоть на плохенькихъ свадьбахъ.
   Но Варька заломила несуразную цѣну: потребовала, чтобы Зоть далъ подписку прожить съ нею до самой смерти и повѣнчаться, какъ только хворая жена помретъ. Если же онъ вздумаетъ выгнать изъ хаты, -- долженъ разсчитать за всѣ зимніе мѣсяцы по пять рублей, а за лѣто поденно, по три злотыхъ въ день. Прикинулъ Зоть за три года. Долго самъ считалъ, потомъ пошелъ въ мѣстечко, въ лавку Моше-Зейлика, и когда тотъ сказалъ ему конечную цифру, Зоть только за голову взялся и рѣшилъ не думать о Варькѣ. Но, когда на огородѣ вся картошка выбуяла блѣдными будылками и сосѣди зажали первый снопъ въ полѣ, пришлось на все согласиться, потому что Варька была золотая работница: на бурякахъ выгоняла три рядка вмѣсто урочныхъ двухъ и ставила за день на полѣ двѣ копы жита. И Зоть подписалъ длинную бумагу, сочиненную для Варьки за двугривенный базарнымъ адвокатомъ.
   "Разумный жнетъ-коситъ, а дурный на веселье проситъ", говорили званые гости, идучи справлять Варькино новоселье въ Трикузюковой хатѣ. И хоть свадьба была "на вѣру", а справляли ее весело: поросенка заколола старая Любына, три чугуна варениковъ откинула, а водки гости выпили цѣлое ведро.
   До самаго свѣта пили-гуляли и пѣли пѣсни изъ тѣхъ, что живутъ въ Украинѣ на случай "поганой" свадьбы.

-----

   Только что разсвѣло, когда Зоть съ матерью и новой хозяйкой выѣхалъ со двора. Ѣхали жать за семь верстъ, на Широкую Руду, на два дня. Поднялись на пригорокъ и солнце стало противъ нихъ, красное и большое, чуть держась нижнимъ краешкомъ за землю. И по его лицу тонкою, золотой дымкой переливался паръ.
   -- Ой, спека-жарота будетъ,-- сказала старуха, оглядываясь на село. Глянулъ и Зоть въ зеленую долину, гдѣ въ кучѣ черныхъ стрѣхъ золотѣла на встрѣчу первому лучу новая крыша его хаты. Одна и та же мысль пришла матери и сыну: пока навѣдается сосѣдка, которой поручили домъ,-- сожжетъ благая и свою хату, и все село. Зоть придержалъ лошадь.
   -- Погоняйте, мамо, сами на Руду. Я съ дядькой Кириломъ подъѣду: онъ у коваля возъ ладитъ.
   Старуха и Варька уже сѣли полудновать, когда Зоть вернулся.
   -- Какъ-же ты, сыну, удумалъ?-- спросила старуха.
   -- Въ погребъ замкнулъ, а ключъ съ собою взялъ. Пампушекъ положилъ... молоко на всѣхъ полицахъ стоитъ: ѣсть захочетъ,-- догадается.
   -- Дуже билася, какъ ты въ лехъ тащилъ?
   -- Не пришлося тащить. Я взялъ колыску, понесъ, на середнемъ столбѣ повѣсилъ... а она за колыскою, какъ овца за ягнемъ.
   Варька облизывала красныя губы, смачно пережевывая мягкую пампушку съ чеснокомъ и саломъ, смотрѣла въ сторону и дѣлала видъ, что ничего не слышитъ.
   Поѣли, помолились и молча принялись жать, чтобы наверстать упущенную работу.

С. Караскевичъ-Ющенко.

"Русское Богатство", No 12, 1912

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru