Карнович Евгений Петрович
Шевалье д'Еон

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

Евгений Петрович Карнович

Замечательные и загадочные личности XVIII и XIX столетий

Шевалье д'Еонъ

I.
Копія съ завѣщанія Петра Великаго, добытая д'Еономъ. -- Указаніе истопниковъ. -- Сочиненія Бергольца, Галльярде и Журдана. -- Рожденіе и дѣтство д'Еона. -- Его сочиненія. -- Описаніе его наружности. -- Причины посылки его въ Петербургъ. -- Дипломатическія сношенія между Россіей) и Франціею. -- Взаимное охлажденіе. -- Попытка возстановить прежнія отношенія.

   Въ недавнее еще время европейскіе кабинеты съ крайнимъ недовѣріемъ слѣдили за политикою Россіи въ отношеніи къ Турціи. Между разными поводами, возбуждавшими недовѣріе, занимало не послѣднее мѣсто такъ называемое "завѣщаніе Петра Великаго", внушающее преемникамъ этого государя мысль о необходимости утвердить господство Россіи надъ Оттоманскою имперіею. Хотя въ изданной, въ 1863 году, въ Брюсселѣ г. Берголъцемъ брошюрѣ подъ заглавіемъ: "Napoléon I, auteur du testement de Pierre le Grand" доказывается, что упомянутое завѣщаніе не только подложно, но что оно было составлено лишь въ 1812 году, по порученію Наполеона I, французскимъ историкомъ Лезюромъ, но все же брошюра г. Бергольца не уничтожила окончательно слиткомъ распространеннаго въ Европѣ мнѣнія на счетъ достовѣрности этого завѣщанія, копія съ котораго, какъ разсказывалось прежде, была будто бы добыта съ неимовѣрнымъ трудомъ кавалеромъ д'Еономъ изъ самыхъ секретныхъ архивовъ русской имперіи. Такимъ образомъ имя д'Еона, какъ лица, пустившаго въ ходъ пресловутое завѣщаніе Петра Великаго, получило извѣстность въ исторіи русской политики. Но и помимо этого, загадочная личность д'Еона и его участіе въ разныхъ политическихъ интригахъ, которыя велись имъ одно время и при дворѣ императрицы Елисаветы Петровны, вызываютъ на изслѣдованіе нѣкоторыхъ обстоятельствъ его жизни, не лишенныхъ важнаго значенія во взаимныхъ отношеніяхъ, существовавшихъ между Россіей) и Франціей) передъ началомъ и во время семилѣтней войны. Не подлежитъ ни малѣйшему сомнѣнію, что д'Еонъ имѣлъ вліяніе на участіе Россіи въ этой войнѣ, стоившей намъ такъ много и крови, и денегъ. Между тѣмъ въ русской печати встрѣчаются о д'Еонѣ слиткомъ скудныя свѣдѣнія. Очеркъ его жизни, составленный Бюлау и переведенный съ нѣмецкаго, былъ въ 1866 году помѣщенъ въ 4-мъ нумерѣ "Заграничнаго Вѣстника", но главный недостатокъ этого очерка заключается въ отсутствіи удовлетворительныхъ свѣдѣній о пребываніи д'Еона въ Россіи, тогда какъ именно этотъ періодъ его жизни и долженъ преимущественно интересовать русскихъ читателей. Кромѣ упомянутаго очерка, въ 94-мъ нумерѣ "С.-Петербургскихъ Вѣдомостей" за 1867 годъ, въ небольшой фельетонной статьѣ говорилось кое-что о д'Еонѣ, но само собою разумѣется, что такая статья не представляетъ никакой возможности ознакомиться съ его личностью вообще и въ частности съ его дипломатическою дѣятельностію при русскомъ дворѣ. Наконецъ, въ то время, когда статья наша была уже готова, въ "Русской Старинѣ" была напечатана статья г. В. Зотова подъ заглавіемъ "Шевалье д'Еонъ", но авторъ ея не воспользовался тѣми новыми свѣдѣніями, какія въ послѣднее время появились о д'Еонѣ, какъ-то: опроверженіемъ Галльярде изданныхъ имъ же самимъ записокъ д'Еона, изданіемъ Бутарика. архивомъ князя Воронцова и брошюрою г. Бергольца -- чрезвычайно важною въ отношеніи дипломатической дѣятельности д'Еона въ Россіи. Что же касается французской литературы, то она чрезвычайно богата сочиненіями о д'Еонѣ. Существуютъ даже его мемуары, изданные на французскомъ языкѣ, въ 1863 году, довольно извѣстнымъ писателемъ Галльярде. Нынѣ достовѣрность этихъ мемуаровъ опровергнута самимъ авторомъ. Нѣкто г. Журданъ употребилъ сочиненіе Галльярде для контрафакціи, издавъ почти слово въ слово книгу Галльярде подъ заглавіемъ: "Hermaphrodite". Тогда Галльярде выпустилъ второе изданіе своей книги: "Mémoires sur le chevalier d'Eon" съ слѣдующимъ объяснительнымъ заглавіемъ: "La
   vérité sur les mystères de sa vie d'après des documents authentiques". Въ этомъ новомъ изданіи Галльярде пряма сознается въ тѣхъ вымыслахъ и мистификаціяхъ, которыя онъ позволилъ себѣ сдѣлать при первомъ изданіи записокъ д'Еона. и которыя Журданъ не только перепечаталъ въ своей книгѣ, но и дополнилъ своими разсужденіями по поводу ихъ, какъ о несомнѣнныхъ фактахъ.
   Для насъ, конечно, во всѣхъ извѣстіяхъ, касающихся кавалера д'Еона, имѣютъ важность только тѣ свѣдѣнія, которыя относятся къ пребыванію его въ Россіи, остальными же свѣдѣніями мы воспользуемся для того только, чтобы датъ общее понятіе объ этой загадочной личности.
   Дѣвица или господинъ д'Еонъ де-Бомонъ родилась или родился 5-го октября 1728 года въ Тоннерѣ, главномъ городѣ Іенскаго департамента. Въ актѣ, составленномъ объ его рожденіи, онъ былъ записанъ мальчикомъ и считался таковымъ у всѣхъ своихъ сосѣдей. Но одинъ изъ его біографовъ, де-ла-Фортейль, заявляетъ, что будущій шевалье д'Еонъ былъ дѣвочка, и что ее одѣвали и воспитывали какъ мальчика потому только, что отецъ новорожденной дѣвицы, желавшій имѣть непремѣнно сына, думалъ хоть этимъ отомстить природѣ, не исполнившей его завѣтнаго желанія. Впрочемъ, относительно повода къ переодѣванію и воспитанію дѣвицы д'Еоиъ, какъ мальчика, встрѣчается другое болѣе практическое объясненіе, а именно, что родители этой дѣвицы, при неимѣніи ими сына, должны были лишиться какого-то принадлежавшаго имъ помѣстья, что, конечно, было имъ крайне непріятно, почему они и рѣшились на подлогъ, выдавъ новорожденную дочь за сына. Но нѣкоторыя вполнѣ достовѣрныя обстоятельства, а также оффиціальное свидѣтельство англійскихъ врачей о вскрытіи трупа д'Еона и даже надпись на его могильномъ памятникѣ, -- хотя д'Еонъ и умеръ, считаясь женщиною, -- съ полною несомнѣнностію подтверждаютъ, что онъ былъ мужчина, такъ что появленіе его женщиною было только мистификаціею, причины которой, однако, до сихъ еще поръ не вполнѣ выяснены.
   Поводомъ къ сомнѣнію въ томъ, что д'Еонъ былъ мужчина, служило, между прочимъ, и то обстоятельство, что въ длинномъ ряду именъ, данныхъ ему при крещеніи, встрѣчаются имена, которыя, -- какъ имя Женевьева, -- даются исключительно дѣтямъ женскаго пола, или которыя, -- какъ имя Тимотэ, -- даются одинаково и мальчикамъ и дѣвочкамъ. Впрочемъ, вообще въ католическихъ странахъ мужчины съ женскими, а женщины съ мужскими именами не представляютъ ничего необыкновеннаго, такъ какъ по существующему тамъ обычаю, новорожденнымъ, при крещеніи, даются, безъ различія пола, имена и въ честь ихъ воспріемниковъ и въ честь ихъ воспріемницъ. Такимъ образомъ ссылка на то, что д'Еонъ при крещеніи получилъ имя Женевьевы вовсе не доказываетъ, что онъ былъ крещенъ какъ дѣвочка, тѣмъ болѣе, что на ряду съ этимъ именемъ онъ получилъ имя Шарля и Луи, исключительно- даваемыя младенцамъ мужскаго пола. Заявленія самого д'Еона объ его полѣ не могутъ быть приняты въ соображеніе потому, что онъ въ одно и то же время подписывался въ оффиціальной перепискѣ "Луиза де-Бомонъ", и съ ожесточеніемъ возставалъ противъ королевскаго повелѣнія -- предписывавшаго ему надѣть женское платье -- заявляя, что лакая одежда не соотвѣтствуетъ его полу.
   Дѣтство, отрочество и юность провелъ д'Еонъ какъ и слѣдуетъ провести эти періоды жизни настоящему представителю непрекраснаго пола. Для воспитанія онъ былъ отправленъ своими родителями въ Парижъ, гдѣ поступилъ въ коллегію Мазарена, и въ своихъ школьныхъ занятіяхъ отличался замѣтными успѣхами; изъ этой коллегія онъ перешелъ въ юридическую школу и, по окончаніи тамъ курса, получилъ степень доктора гражданскаго и каноническаго права. Въ самой ранней молодости у д'Еона проявилась охота къ писательству и первымъ литературнымъ его произведеніемъ было надгробное слово герцогинѣ де-Пентьевръ. происходившей изъ знаменитой фамиліи д'Есте. Впослѣдствіи д'Еонъ написалъ "Essai historique sur les differentes situations de la France par rapport aux finances" и два тома "Considérations politiques sur l'administration des peuples anciens et modernes". Кромѣ того, онъ оставилъ послѣ себя обширную переписку, разныя замѣтки и очерки своей жизни. Одновременно съ призваніемъ къ мирнымъ литературнымъ трудамъ, онъ чувствовалъ наклонность и къ военному ремеслу и вскорѣ пріобрѣлъ себѣ въ Парижѣ громкую извѣстность своимъ искусствомъ стрѣлять и драться на шпагахъ, почему впослѣдствіи считался, во всей тогдашней Франціи, однимъ изъ самыхъ опасныхъ дуэлистовъ.
   Несмотря на воинственныя наклонности д'Еона, свойственныя мужчинамъ, внѣшность его отличалась чрезвычайною женственностію. Въ лѣта своей юности онъ поразительно походилъ на хорошенькую дѣвушку, какъ по наружности, такъ и по голосу и по манерамъ. Въ двадцать лѣтъ отъ роду онъ имѣлъ прекрасные бѣлокурые волосы, свѣтло-голубые, томные глаза, такой нѣжный цвѣтъ лица, какому могла бы позавидовать каждая молодая женщина; роста онъ былъ небольшаго, а на гибкую и стройную его талію былъ въ пору корсетъ самой тоненькой дѣвушки; маленькія его руки и такія же ноги, казалось, должны были бы принадлежать не мужчинѣ, а дамѣ-аристократкѣ; надъ губой, на подбородкѣ и на щекахъ у него, по словамъ одного изъ его біографовъ, пробивался только легкій пушекъ какъ на спѣломъ персикѣ. Въ мемуарахъ о д'Еонѣ передавалось, что на одномъ изъ блестящихъ придворныхъ маскарадовъ, которыми такъ славилось роскошное царствованіе Людовика ХУ, находился кавалеръ д'Еонъ съ одною изъ своихъ знакомыхъ, молоденькою и веселою графинею де-Рошфоръ, убѣдившей д'Еона нарядиться въ женскій костюмъ. Переодѣтый шевалье былъ -- какъ хорошенькая дѣвушка -- замѣченъ королемъ и когда Людовикъ узналъ о своей ошибкѣ, то ему пришло на мысль воспользоваться женственною наружностію д'Еона для своихъ дипломатическихъ цѣлей. Галльярде заявляетъ однако, что весь этотъ разсказъ ничего болѣе какъ только собственная его фантазія и что изъ достовѣрныхъ документовъ о д'Еонѣ нельзя узнать съ точностью, почему именно явилась у Людовика XV мысль объ отправкѣ д'Еона въ женскомъ костюмѣ тайнымъ дипломатическимъ агентомъ ко двору императрицы Елисаветы Петровны.
   Непосредственныя сношенія Россіи съ Франціею начались въ первой четверти XVII столѣтія, такъ какъ въ 1625 году явился въ первый разъ въ Москву чрезвычайный посолъ французскаго короля Людовика XIII. Съ 1702 года, учреждено было постоянное французское посольство въ Россіи, и въ числѣ замѣчательныхъ пословъ того времени былъ Кампредонъ, назначенный въ 1721 году и замѣненный черезъ шесть лѣтъ Маньяномъ, депеши котораго къ версальскому двору представляютъ столько интереса для русской исторіи относительно избранія на престолъ императрицы Анны Ивановны. Въ 1734 году, мѣсто французскаго посла въ Петербургѣ занялъ Понтонъ де-Етанъ, при немъ послѣдовало между петербургскимъ и версальскимъ дворами нѣкоторое охлажденіе, но дѣло вскорѣ поправилось съ назначеніемъ въ Парижъ русскимъ посломъ извѣстнаго князя Антіоха Дмитріевича Кантемира. На посылку Кантемира, версальскій кабинетъ отвѣчалъ такою-же любезностію, назначивъ своимъ представителемъ въ Россіи графа Вогренана, но такъ какъ Вогренанъ отказался отъ этого назначенія, то вмѣсто его былъ отправленъ маркизъ де-ла-Шетарди, бывшій до того времени французскимъ посломъ въ Берлинѣ. Предшественники маркиза не оставили никакихъ слѣдовъ въ нашей исторіи, между тѣмъ какъ дѣятельность де-ла-Шетарди была весьма замѣтна при переворотѣ, доставившемъ императорскую корону цесаревнѣ Елисаветѣ Петровнѣ. Мѣсто де-ла-Шетарди, въ августѣ 1742 года заступилъ д'Юссонъ д'Альонъ, не умѣвшій однако сохранить вліяніе, пріобрѣтенное при русскомъ дворѣ, его энергическимъ и ловкимъ предшественникомъ. Въ 1743 году Шетарди снова явился въ Петербургъ въ званіи полномочнаго посла. Главною его задачею было воспрепятствовать императрицѣ Елисаветѣ заключить союзъ съ Австріею и Англіею противъ Франціи и Пруссіи. На первыхъ же порахъ благорасположеніе къ Шетарди со стороны императрицы было пріобрѣтено готовностію версальскаго кабинета признать за нею императорскій титулъ. Такъ какъ при дворѣ императрицы главнымъ и могущественнымъ противникомъ Франціи считался канцлеръ графъ Алексѣй Петровичъ Бестужевъ-Рюминъ, то маркизу Шетарди было поручено стараться о низверженіи канцлера съ его высокаго поста. Маркизъ вдался въ тогдашнія придворныя интриги, но слишкомъ неудачно. Дѣло кончилось тѣмъ, что канцлеръ удержался на своемъ мѣстѣ, а маркизъ де-ла-Шетарди не только что былъ высланъ изъ Петербурга, но и былъ, по повелѣнію Людовика XV, первоначально заключенъ въ цитадель города Монпелье, а потомъ удаленъ на житье въ свое помѣстье. Послѣ Шетарди былъ, 27-го марта 1745 года, назначенъ снова д'Аль-онъ, привезшій съ собою грамату, окончательно признавшую за Елисаветою Петровною титулъ императрицы всероссійской. Повидимому, отношенія наши къ Франціи улаживались самымъ благопріятнымъ образомъ, но совершенно неожиданно вышелъ случай, разстроившій эти отношенія. На одномъ изъ торжественныхъ придворныхъ собраній, происходившихъ въ Лондонѣ, тамошній французскій посолъ Шатле заспорилъ о первенствѣ съ русскимъ посломъ графомъ Чернышевымъ. Шатле не только наговорилъ ему публично дерзостей, но даже позволилъ себѣ столкнуть Чернышева съ занятаго имъ мѣста. Чернышевъ смиренно перенесъ такое оскорбленіе, но совершенно иначе взглянула на оскорбленіе посла сама императрица. Охлажденіе вслѣдствіе обиды, нанесенной Чернышеву, дошло между версальскимъ и петербургскимъ дворами до того, что король вынужденъ былъ отозвать д'Альона изъ Петербурга, гдѣ, вмѣсто упраздненнаго такимъ образомъ французскаго посольства, оставалось только консульство. Между тѣмъ, по тогдашнему положенію политическихъ дѣлъ въ Европѣ, Франція все сильнѣе и сильнѣе начала чувствовать невыгоды своего отчужденія отъ Россіи. Дружественныя въ то время отношенія Франціи и Пруссіи, а также и польскія дѣла, которыми интересовался версальскій кабинетъ, разсчитывая посадить на польскій престолъ своего кандидата, побуждали французскую дипломатію если не сходиться съ Россіею по прежнему, то, по крайней мѣрѣ, хотя обстоятельно знать что дѣлалось при дворѣ императрицы Елисаветы Петровны, но какъ на бѣду прекратились всѣ непосредственныя сношенія между этимъ дворомъ и версальскимъ. Посылка въ Россію для развѣдокъ обыкновенныхъ тайныхъ агентовъ представлялась дѣломъ нелегкимъ, въ особенности же послѣ того, какъ одинъ изъ такихъ агентовъ, шевалье Вилькруассанъ, былъ открытъ, признанъ шпіономъ и запрятанъ въ Шлиссельбургскую крѣпость.
   Въ виду такихъ затруднительныхъ обстоятельствъ, Людовикъ ХV первый рѣшился на попытку возстановить дружественныя отношенія къ Россіи. Съ своей стороны и императрица Елисавета Петровна, у которой успѣли уже отлечь нѣсколько отъ сердца и злоба на Шетарди, и досада на обиду, нанесенную въ Лондонѣ графу Чернышеву, и которая, въ добавокъ къ этому, находясь въ то время подъ сильнымъ вліяніемъ Ивана Ивановича Шувалова, -- страстнаго поклонника Франціи, -- была не прочь увидѣть снова въ Петербургѣ французское посольство. Но о готовности императрицы надобно было хорошенько освѣдомиться, чтобы не получить унизительнаго для Франціи отказа.

II.
Посылка Дугласа въ Россію. -- Назначеніе д'Еона его помощникомъ. -- Мечты принца Конти о польскомъ престолѣ. -- Инструкція, данная Дугласу при отъѣздѣ въ Петербургъ. -- Развѣдыванія о Биронѣ, объ отношеніи Россіи къ Англіи, о великомъ князѣ Петрѣ Ѳедоровичѣ, о Малороссіи и т. д. -- Инструкція по турецкимъ дѣламъ. -- Предположеніе о бракѣ императрицы Елисаветы Петровны.

   Съ своей стороны Людовикъ ХУ приступилъ къ сближенію съ Россіею самымъ ухищреннымъ способомъ. Въ Парижѣ проживалъ въ ту пору, изгнанный изъ предѣловъ королевства великобританскаго, одинъ изъ приверженцевъ падшей династіи Стюартовъ, кавалеръ Дугласъ-Макензи, родомъ шотландецъ, всею душою ненавидѣвшій англичанъ. Иностранное происхожденіе кавалера, повидимому, вѣрнѣе всего отклоняло бы въ Петербургѣ мысль о томъ, чтобы онъ могъ быть тайнымъ агентомъ французскаго короля. Поэтому, а также разсчитывая на ловкость и проницательность Дугласа, Людовикъ XV предложилъ ему отправиться въ Петербургъ для политическихъ рекогносцировокъ, но вмѣстѣ съ тѣмъ подумывалъ о томъ, кого бы дать ему въ помощники. Такъ какъ самая главная задача посольства Дугласа состояла въ личномъ сближеніи короля съ императрицей Елисаветой Петровной, то и представлялась надобность подъискать въ пособники Дугласу такую личность, которая, не навлекая на себя никакого подозрѣнія, могла бы проникнуть въ покои императрицы и бесѣдовать съ нею съ глазу на глазъ. Совершенно подходящей къ тому личностью представился королю переодѣтый въ женское платье кавалеръ д'Еонъ.
   Но если у самаго короля явилась мысль воспользоваться женоподобіемъ д'Еона для своихъ политическихъ цѣлей, то тѣмъ не менѣе предстоялъ еще при этомъ особый вопросъ, достанетъ ли у переодѣтаго въ женское платье кавалера умѣнья выполнить, какъ слѣдуетъ, тѣ важныя государственныя порученія, которыя возлагались на него вмѣстѣ съ роброномъ, фижмами и со всѣми другими принадлежностями тогдашняго женскаго туалета? Особыя обстоятельства способствовали разрѣшенію этого вопроса въ пользу д'Еона.
   Среди близкихъ къ Людовику ХV царедворцевъ былъ принцъ Конти, происходившій изъ фамиліи Конде, которая вела свое начало отъ младшей линіи бурбонскаго дома и, слѣдовательно, считалась родственною королевской династіи. Дѣдъ этого принца Конти-Франсуа-Луи (род. 1664, ум. 1709 г.) пріобрѣлъ себѣ громкую воинскую извѣстность въ битвахъ при Штейнкеркѣ, Флерюсѣ и Нервиндѣ и этой извѣстности былъ обязанъ тѣмъ, что въ 1697 году, по смерти короля Яна Собѣсскаго, былъ избранъ на польскій престолъ. Ему, однако, не удалось покоролевствовать въ Польшѣ, такъ какъ его успѣлъ отстранить отъ короны Піастовъ и Ягеллоновъ болѣе счастливый и болѣе близкій къ Польшѣ соперникъ -- Августъ II, курфирстъ саксонскій, и пока французскій принцъ собирался въ Варшаву, Августъ II былъ уже тамъ. Тѣмъ не менѣе внукъ его былъ не прочь отъ притязаній на королевско-польскій вѣнецъ и притязанія эти, повидимому, готовы были осуществиться, когда въ началѣ 1745 года неожиданно явились въ Парижѣ нѣкоторые польскіе магнаты съ порученіемъ отъ значительнаго числа своихъ соотечественниковъ -- предложить принцу Конти голоса въ его пользу при выборѣ государя на польскій престолъ. Людовикъ ХV не находилъ для себя удобнымъ лично вмѣшиваться въ это дѣло, а потому поручилъ самому принцу Конти вести непосредственно переговоры съ польскими депутатами на счетъ сдѣланнаго ему предложенія.
   Такой выдѣлъ польскаго вопроса изъ общей системы дѣлъ, касавшихся внѣшней политики Франціи, послужилъ началомъ къ выдѣлу изъ этой системы и нѣкоторыхъ другихъ дѣлъ, непосредственное веденіе которыхъ принималъ на себя самъ король, имѣя въ этомъ случаѣ своимъ ближайшимъ помощникомъ принца Конти, въ завѣдываніе котораго перешла мало-по-малу вся политика Франціи по дѣламъ сѣверныхъ государствъ. Поэтому, такъ какъ посылка д'Еона касалась Россіи, то главнымъ совѣтникомъ короля и явился принцъ Конти. Въ свою очередь, честолюбивый принцъ не терялъ надежды быть рано или поздно на польскомъ престолѣ, который казался ему какъ-бы наслѣдственнымъ, а потому ему было очень кстати имѣть въ Петербургѣ, -- гдѣ главнымъ образомъ должна была происходить развязка каждаго возникавшаго въ Польшѣ вопроса, -- вполнѣ вѣрнаго и преданнаго ему человѣка, а такимъ человѣкомъ онъ могъ считать д'Еона, съ которымъ достаточно сблизился по особому случаю.
   Надобно сказать, что принцъ Конти, мѣтя на польскій престолъ, не забывалъ, по врожденной склонности, и служенія музамъ -- онъ былъ стихотворецъ, хотя и изъ очень плохихъ. Главнымъ затрудненіемъ, при постоянномъ почти кропаньѣ имъ стиховъ, было пріисканіе рифмы. Свѣтлѣйшій поэтъ пріискивалъ ихъ съ чрезвычайнымъ трудомъ и самымъ усерднымъ его помощникомъ въ этихъ занятіяхъ былъ кавалеръ д'Еонъ. Благодаря нѣкоторымъ своимъ сочиненіямъ, обратившимъ на себя вниманіе публики, д'Еонъ попалъ въ кругъ тогдашнихъ лучшихъ французскихъ писателей, а черезъ нихъ онъ свелъ знакомство съ принцемъ Конти.
   Поэтому, когда Людовикъ ХV сообщилъ принцу свое предположеніе о посылкѣ ко двору императрицы Елисаветы Петровны съ кавалеромъ Дугласомъ переодѣтаго въ женское платье д'Еона, то онъ нашелъ со стороны своего совѣтника самую сильную поддержку этому предположенію. Сохранилось извѣстіе, что на такую таинственную посылку д'Еона имѣла большое вліяніе и маркиза Помпадуръ, которая, извѣдавъ на опытѣ какую можетъ имѣть женщина силу въ государственныхъ дѣлахъ, внушала королю, что сближеніе между нимъ и русскою императрицею съумѣетъ лучше всего устроить женщина. Посылая въ Петербургъ д'Еона подъ видомъ дѣвицы, король какъ будто слѣдовалъ и внушеніямъ своей фаворитки, которая если и не вполнѣ, то все же до нѣкоторой степени могла быть довольна новою, небывалою еще затѣею его величества.
   Такимъ образомъ поѣздка д'Еона въ Петербургъ была рѣшена окончательно.
   Для отстраненія всякаго недоразумѣнія относительно дѣли поѣздки обоихъ кавалеровъ, было положено, что Дугласъ отправится въ Россію подъ видомъ частнаго лица съ порученіемъ относительно закупки мѣховъ, а д'Еона будетъ выдавать за свою племянницу. Кромѣ того, Дугласъ могъ выдавать себя и за ученаго путешественника, такъ какъ его спеціальностью была геологія. При отправленіи Дугласа въ Петербургъ, ему вмѣнено было въ обязанность ознакомиться съ внутреннимъ положеніемъ Россіи, съ состояніемъ ея арміи и флота и съ отношеніемъ къ императрицѣ разныхъ придворныхъ личностей и партій и со всѣмъ тѣмъ, "что можетъ бытъ полезно и любопытно для его величества". О всѣхъ своихъ наблюденіяхъ въ Россіи, Дугласъ долженъ былъ составлять только краткія, отрывочныя замѣтки и могъ обратить ихъ въ систематическое изложеніе не иначе, какъ только по возвращеніи своемъ во Францію. Не трудно догадаться, что такое условіе было поставлено съ тою цѣлью, чтобы Дугласъ не могъ напечатать своихъ замѣтокъ въ видѣ сочиненія и тѣмъ самымъ открыть передъ публикою такіе факты и обстоятельства, которые до извѣстнаго времени должны были быть извѣстны только королю и самымъ довѣреннымъ его лицамъ. Собственно королю Дугласъ могъ написать изъ Петербурга только одно письмо и то условнымъ языкомъ, для чего и были приняты выраженія, относящіяся къ торговлѣ мѣхами. Такъ, "черная лисица" должна была означать англійскаго посла въ Петербургѣ -- кавалера Вилльямса Генбюри; выраженіе "горностай въ ходу" означало преобладаніе русской партіи. Если бы Австрія взяла перевѣсъ въ Петербургѣ, то Дугласъ долженъ былъ сообщить королю, что "рысь въ цѣнѣ", такъ какъ подъ "рысью" подразумѣвался Бестужевъ-Рюминъ, сторонникъ Австріи; если же кредитъ его у императрицы сталъ бы уменьшаться, то Дугласъ долженъ былъ сообщить, что "соболь падаетъ въ цѣнѣ".
   Инструкція, данная Дугласу 1-го іюня 1755 года, была написана такимъ мелкимъ шрифтомъ, съ такими сокращеніями, что она хотя и была довольно обширна по содержанію, но могла быть спрятана между стѣнками табакерки.
   Въ началѣ этой инструкціи говорилось: "положеніе Европы вообще, смуты, возникшія въ прошедшемъ году въ Польшѣ, и готовыя, повидимому, возобновиться; участіе, принятое въ нихъ петербургскимъ дворомъ и опасеніе, что Англія, въ непродолжительномъ времени, при посредствѣ своего посланника, кавалера Вилльямса, заключитъ договоръ съ Россіею о субсидіяхъ, все это требуетъ тщательнаго наблюденія за образомъ дѣйствій русскаго двора".
   "Уже съ давнихъ поръ -- говорилось въ инструкціи -- его величество не имѣетъ въ Россіи ни посланника, ни министра, ни консула, почему королю почти совсѣмъ неизвѣстно положеніе этой страны, тѣмъ болѣе, что характеръ націй, а также ревнивый и подозрительный деспотизмъ правительства не допускаютъ возможности вести даже обыкновенную корреспонденцію, какъ это дѣлается въ отношеніи другихъ государствъ". Затѣмъ, послѣ указанія тѣхъ выгодъ, какія представляетъ посылка въ Россію Дугласа, какъ англійскаго подданнаго, слѣдуютъ подробныя наставленія, гдѣ онъ долженъ побывать и что ему нужно сдѣлать.
   Чтобъ избѣгнуть разспросовъ при большихъ германскихъ дворахъ, Дугласу и д'Еону предписывалось въѣхать въ Тернію черезъ Швабію и оттуда отправиться въ Богемію, подъ предлогомъ осмотра, съ ученою цѣлью, тамошнихъ рудниковъ. Познанія его въ минералогіи должны были придать полную вѣроятность путешествію, предпринятому съ подобною цѣлью. Для большаго же въ этомъ убѣжденія нѣмцевъ, Дугласъ долженъ былъ изъ Богеміи поѣхать въ Саксонію подъ предлогомъ осмотра фридбергскихъ рудниковъ. Отсюда ему слѣдовало направиться въ Данцигъ черезъ Силезію, Варшаву или Торнъ, или черезъ Прусскую Померанію во Франкфуртъ на Одерѣ, и оттуда въ Данцигъ, какою угодно ему дорогою. Изъ Данцига черезъ Пруссію онъ долженъ былъ проѣхать въ Курляндію, чтобы собрать тамъ свѣдѣнія о положеніи герцогства Курляндскаго; о томъ, какъ смотритъ тамошнее дворянства на низложеніе герцога Бирона, а также о тѣхъ видахъ, какія имѣетъ Россія на эту страну. Ему поручено было также собрать тамъ свѣдѣнія о финансахъ Курляндіи, и о системѣ тамошняго управленія, и о числѣ русскаго войска, расположеннаго въ герцогствѣ. Изъ Курляндіи чрезъ Лифляндію Дугласъ и д'Еонъ должны были отправиться прямо въ Петербургъ. По прибытіи туда, ему слѣдовало распространить и поддержать слухъ, что онъ путешествуетъ изъ одной только любознательности, и войти въ сношенія съ людьми, которые могли бы способствовать его ученымъ изысканіямъ. Далѣе Дугласу внушалось, чтобы онъ съ полнѣйшимъ безразличіемъ относился къ представителямъ всѣхъ націй, находящимся въ Петербургѣ, и чтобы, не смотря на то, что онъ изгнанъ изъ Англіи, свелъ знакомство съ кавалеромъ Вилльямсомъ, которому онъ лично не былъ извѣстенъ.
   Инструкція, которая дана была Дугласу и руководствоваться которою долженъ былъ и д'Еонъ, заключала въ себѣ, кромѣ того, еще особые пункты, и изъ нихъ видно, чѣмъ именно интересовалась Франція при тогдашнемъ значеніи Россіи въ европейской политикѣ.
   Такъ, тайные агенты Людовика XV должны были навести самымъ секретнымъ образомъ справки о томъ, до какой степени были успѣшны переговоры Вилльямса относительно доставленія Россіею Англіи вспомогательнаго войска; развѣдать о численномъ составѣ русской арміи, о состояніи русскаго флота, о ходѣ русской торговли, о расположеніи русскихъ къ настоящему ихъ правительству; о степени кредита, какимъ пользовались Бестужевъ и Воронцовъ, о фаворитахъ императрицы и о томъ вліяніи, какое имѣютъ они на министровъ; о согласіи или о раздорахъ между этими послѣдними, объ отношеніяхъ ихъ къ фаворитамъ; объ участи бывшго императора Ивана Антоновича и его отца принца Брауншвейгскаго.
   Наблюденія и развѣдка тайныхъ французскихъ агентовъ въ Петербургѣ не отраничивались всѣмъ этимъ. Имъ поручалось узнать о расположеніи народа къ наслѣднику престола, великому князю Петру Ѳедоровичу, въ особенности послѣ того, какъ у него родился сынъ; о томъ, нѣтъ ли у принца Ивана Антоновича приверженцевъ и не поддерживаетъ ли ихъ тайно Англія? Безъ всякаго сомнѣнія, полученіе этихъ послѣднихъ свѣдѣній въ положительномъ смыслѣ было бы весьма важно для версальскаго кабинета, такъ какъ онъ, добывъ ихъ, могъ бы нанести рѣшительный ударъ англійской дипломатіи въ Петербургѣ. Дугласъ и д'Еонъ должны были также провѣдать о томъ, расположены ли русскіе къ миру и не имѣютъ ли неохоты къ войнѣ въ особенности съ Германіею, о настоящихъ и будущихъ видахъ Россіи на Польшу, о намѣреніяхъ ея относительно Швеціи; о томъ впечатлѣніи, какое произвели въ Петербургѣ смерть султана Махмута и вступленіе на престолъ Османа; о причинахъ, побудившихъ вызвать изъ Малороссіи гетмана Разумовскаго; о томъ, что думаютъ относительно преданности малороссійскихъ казаковъ императорскому правительству и о той системѣ, какой оно держится въ отношеніи къ нимъ.
   Нѣкоторые изъ пунктовъ относились исключительно къ д'Еону, который, какъ предполагалось, долженъ былъ войти въ непосредственныя сношенія съ самой императрицей. Въ этихъ пунктахъ поручалось ему развѣдать о тѣхъ чувствахъ, которыя питаетъ Елисавета Петровна къ Франціи и о томъ, не попрепятствуютъ ли ей ея министры установить прямую корреспонденцію съ Людовикомъ ХV; о тѣхъ партіяхъ, на которыя раздѣляется русскій дворъ; о лицахъ, пользующихся особымъ довѣріемъ императрицы; о расположеніи ея самой и ея министровъ къ кабинетамъ вѣнскому и лондонскому.
   Исполнить удачно такую обширную и разнообразную инструкцію было дѣломъ не легкимъ, и если Дугласъ не удовлетворилъ вполнѣ ожиданіямъ короля, за то его помощникъ или -- вѣрнѣе сказать въ этомъ случаѣ, помощница -- исполнилъ данныя ему порученія къ совершенному удовольствію его величества.
   Кромѣ приведенной нами инструкціи, Дугласу была дана еще дополнительная инструкція, касавшаяся исключительно политики Россіи по отношенію къ Турціи. Въ этой дополнительной инструкціи излагались жалобы отоманской порты на русское правительство. Главнымъ предметомъ ихъ была постройка крѣпости св. Елисаветы, такъ какъ, по словамъ турецкой порты, крѣпость эта была возведена собственно на территоріи, принадлежавшей султану. Дугласу поручалось провѣрить жалобу порты и собрать относительно ея самыя обстоятельныя свѣдѣнія.
   По указанному выше маршруту, Дугласъ и его мнимая спутница, -- которой онъ при всякомъ случаѣ оказывалъ вниманіе, подобающее ея полу, -- пріѣхали въ Петербургъ и здѣсь началась замѣчательная своеобразная дѣятельность кавалера д'Еона, снабженнаго на счетъ принца Конти всѣми принадлежностями роскошнаго дамскаго туалета. Такая щедрость принца объясняется тѣмъ, что онъ, отправляя д'Еона въ Петербургъ, разсчитывалъ не только на осуществленіе, при помощи его, своихъ видовъ на польскій престолъ, но въ случаѣ неудачи въ этомъ намѣреніи, онъ далъ д'Еону еще особыя порученія, клонившіяся въ его пользу. Не только самъ принцъ Конти, но и покровительствовавшій ему Людовикъ XV, считали возможнымъ бракъ принца съ Елисаветой Петровной. "Императрица -- сказалъ однажды король -- хотѣла раздѣлить со мною свой престолъ, но это невозможно потому, что я и женатъ и царствующій государь. Но если она меня любила, то должна полюбить и близкаго ко мнѣ человѣка. Я скажу ей: вотъ принцъ моего дома; онъ молодъ, красивъ и храбръ, изберите его своимъ супругомъ". Наконецъ, если бы оказалась невозможность предполагаемаго брака, т. о д'Еонъ долженъ былъ постараться о томъ, чтобы императрица Елисавета Петровна предоставила, по крайней мѣрѣ, принцу Конти или j главное начальство надъ своими войсками, или добыла бы ему небольшое княжество: напримѣръ, Курляндію, не имѣвшую въ то время герцога. Попасть на курляндскій тронъ казалось для принца Конти дѣломъ чрезвычайно важнымъ, такъ какъ оттуда ему было уже гораздо легче, нежели прямо изъ Парижа, перебраться, при первомъ же удобномъ случаѣ, на польскій престолъ.

III.
Тайные агенты Людовика XV. -- Дозволеніе д'Еону вести тайную переписку изъ Петербурга. -- Значеніе Россіи въ дѣлахъ Европы, -- Политика Австріи, Англіи и Пруссіи въ отношеніи Россіи. -- Вступленіе на престолъ Елисаветы Петровны. -- Непріязнь ея къ Фридриху Великому. -- Вліяніе Англіи. Образъ дѣйствій Бестужева-Рюмина и Воронцова. -- Участіе д'Еона въ дипломатическихъ интригахъ.

  

[]

Кавалеръ д'Еонъ. Съ современнаго гравнрованнаго портрета Летелье.

  
   Тайное посольство въ Петербургъ Дугласа и д'Еона и при томъ съ такими важными цѣлями было, какъ нельзя болѣе, въ духѣ Людовика XV. Мы уже видѣли, что принцъ Конти, покровитель д'Еона, завѣдывалъ секретною перепискою короля. Въ 1866 году секретная дипломатическая переписка короля Людовика XV была издана въ Парижѣ г. Бутарикомъ, начальникомъ въ ту пору императорскихъ архивовъ, въ двухъ томахъ, подъ заглавіемъ "Corespondance sacrète inédite de Louis XV sur la politique étrangère avec le comte de Broglie, Tercier et cet.". Переписка эта продолжалась въ теченіе 20-ти лѣтъ и обнародованіе ея въ настоящее время въ значительной степени должно измѣнить прежній, обще установившійся взглядъ на государственную дѣятельность Людовика XV, конечно, не въ отношеніи его умственныхъ способностей и нравственныхъ правилъ, но только въ отношеніи той беззаботности о государственныхъ дѣлахъ, которая, повидимому, составляла какъ бы отличительную черту его характера. Теперь оказывается, что каждое воскресенье лида, управлявшія почтовою частью, сообщали королю всѣ открытія, сдѣланныя ими въ такъ называемомъ "черномъ кабинетѣ", гдѣ благонадежные чиновники вскрывали письма, перечитывали ихъ и снимали копіи съ тѣхъ, которыя представляли какой-либо интересъ. Никто не освобождался отъ такой инквизиціи и Людовикъ XV нисколько не совѣстился пользоваться свѣдѣніями, извлекаемыми изъ такого постыднаго истопника. Но если король знакомился такимъ образомъ съ чужими секретами, то онъ самъ хотѣлъ охранить отъ посторонняго взгляда тайны своей дипломатической переписки, которую онъ велъ секретно отъ своихъ министровъ. У Людовика XV всюду были свои собственные корреспонденты, съ которыми онъ переписывался самъ и которые не знали вовсе одинъ другаго. Относительно своихъ дипломатическихъ агентовъ король держался вообще слѣдующаго правила: посланникомъ назначалось обыкновенно какое нибудь знатное, представительное лицо, и такой оффиціальный посланникъ обязанъ былъ по своимъ дѣламъ сноситься только съ министромъ иностраннихъ дѣлъ, если не былъ особо уполномоченъ королемъ на то, чтобы вести съ его величествомъ секретную переписку. Между тѣмъ въ секретари къ такому посланнику давалась незначительная и неизвѣстная личность и ей-то предоставлялось право сноситься непосредственно съ государемъ или ближайшими неоффиціалъными его совѣтниками. Вслѣдствіе этого нерѣдко происходила большая путаница, такъ какъ виды министровъ не сходились иной разъ съ личными намѣреніями короля, который, однако, не имѣлъ настолько твердости характера, чтобъ настоять на своемъ и тѣмъ самымъ ставилъ министровъ въ крайне затруднительное и неловкое положеніе. Мало того, король иногда оффиціально предписывалъ что либо своему посланнику черезъ министра, но въ то же время секретно приказывалъ этому послѣднему не исполнять министерскаго распоряженія. Изъ этого уже видно, какое важное значеніе имѣли тайные агенты короля и какую степень довѣрія съ его стороны къ д'Еону успѣлъ внушить принцъ Конти, имѣвшій, какъ мы замѣтили, и свои личные виды при посылкѣ въ Петербургъ переряженаго кавалера.
   Принцъ Конти, въ продолженіе двѣнадцати лѣтъ, завѣдывалъ секретною перепискою короля, причемъ лицамъ, получившимъ право вести такую переписку, заявлялось, чтобы они всегда считали ее главнымъ для себя руководствомъ, а предписанія министровъ -- дѣломъ второстепеннымъ. Находясь на своемъ посту, Конти велъ особенно дѣятельную переписку съ Константинополемъ, Варшавою, Стокгольмомъ и Берлиномъ. Одною изъ главныхъ цѣлей этой переписки было ослабленіе русскаго вліянія въ Польшѣ, вслѣдствіе чего принцу удалось подготовить конфедерацію въ пользу своего избранія въ короли польскіе, но замысламъ принца Конти неожиданно былъ нанесенъ ударъ, подготовленнымъ стараніемъ графа Шуазеля -- вопреки таинственной королевской корреспонденціи, -- союзомъ Франціи въ Австріей), а союзъ этотъ, составленный противъ Пруссіи, послужилъ поводомъ и къ сближенію Франціи съ Россіей, причемъ противодѣйствіе со стороны французской политики видамъ русскаго двора въ Польшѣ было уже неумѣстно. Такимъ образомъ, одно изъ порученій, данныхъ принцемъ Конти д'Еону, при отправкѣ его въ Петербургъ, совершенно упразднилось. Ко вступленію въ бракъ съ императрицею Елисаветою Петровной никакой надежды не оказалось, точно также не было ея и на полученіе главнаго начальства надъ русскими войсками, поэтому принцъ Конти сталъ хлопотать о полученіи подобнаго званія въ Германіи, по и тутъ ему не посчастливилось вслѣдствіе раздора съ маркизою Помпадуръ. По донесенію бывшаго въ то время въ Парижѣ русскаго посла Бехтѣева, "Конти съ госпожою Помпадуршею былъ въ великой ссорѣ". Разсерженный всѣми этими неудачами, Конти вовсе отказался отъ дѣлъ, и, согласно воли короля, передалъ всѣ корреспонденціи и шифры старшему королевскому секретарю по иностраннымъ дѣламъ Терсье, съ которымъ и привелось д'Еону вести большую часть секретной переписки изъ Петербурга. Другимъ сотрудникомъ короля по тайной корреспонденціи явился, въ 1765 году, одновременно съ Терсье, графъ Брольи, возвратившійся изъ Польши во Францію, занимавшій до того времени мѣсто францускаго посланника въ Варшавѣ.
   Изъ приведенной нами инструкціи, данной Дугласу, видно, что вести въ Петербургѣ тайную политическую агентуру было дѣломъ не легкимъ, притомъ и самая политика нашего двора ставила не мало препятствій успѣшнымъ дѣйствіямъ Дугласа и его помощника.
   Хотя еще Петръ Великій сближался съ государствами западной Европы по нѣкоторымъ международнымъ вопросамъ, но собственно только при императрицѣ Елисаветѣ Петровнѣ Россія впервые съ большимъ вѣсомъ и уже окончательно вступила въ семью европейскихъ державъ. До того же времени она не сознавала вполнѣ своего громаднаго вліянія на ходъ политическихъ событій въ средней Европѣ и потому держалась въ сторонѣ отъ нихъ. Господствовавшій въ то время въ умахъ дипломатовъ вопросъ о поддержаніи политическаго равновѣсія какъ будто не касался ея. Примкнувъ своими восточными и сѣверными рубежами къ мѣстностямъ, лежащимъ внѣ Европы, и обезпечивъ достаточно свои западную и южную границы отъ Швеціи, Польши и Турціи и живя въ добромъ согласіи съ Пруссіей и Австріей, петербургскій кабинетъ, въ отношеніи Западной Европы, какъ казалось ему, совершенно закончилъ программу своей внѣшней дѣятельности. Римско-нѣмецкій императоръ Карлъ VI, послѣдній мужской представитель габсбургскаго дома, добившись отъ императрицы Анны Ивановны гарантіи своей, такъ называемой "прагматической санкціи", въ силу которой владѣнія габсбургскаго дома переходили къ его дочери Маріи-Терезіи, открылъ тѣмъ самымъ Россіи прямую дорогу къ вмѣшательству въ европейскія дѣла, хотя бы ими и не затрогивались непосредственно наши интересы. Конечно это могло только льстить политическому самолюбію петербургскаго кабинета, а въ практическомъ отношеніи могло представить гораздо болѣе невыгодъ, нежели пользы. Но вскорѣ русская дипломатія почувствовала толчекъ извнѣ: именно со стороны Англіи. Еще данная англійскому посланнику Финчу (28-го февраля 1740 года) инструкція предписывала ему установить самыя тѣсныя отношенія между Англіею и Россіею и скрѣпить ту дружбу, какая издавна существовала уже между Россіею и Австріей). Съ своей стороны и Фридрихъ II, въ виду такой политики сенъ-джемскаго кабинета, подумывалъ о томъ, чтобы пріобрѣсти расположеніе Россіи. Посолъ его въ Петербургѣ, Мардефельдъ, заискивалъ около графа Остермана, который, однако, готовъ былъ заключить союзъ съ Пруссіею не иначе, какъ подъ тѣмъ условіемъ, чтобъ къ этому союзу приступили Данія и Польша, что, однако, совершенно противорѣчило видамъ берлинскаго кабинета. При такомъ положеніи дѣлъ умеръ императоръ Карлъ VI, извѣстіе объ этомъ пришло въ Петербургъ, спустя нѣсколько дней послѣ смерти императрицы Анны Ивановны Это послѣднее событіе вдохнуло въ Фридриха II рѣшимость начать войну съ Австріею, не обезпечивъ себя даже нейтралитетомъ Россіи. Король прусскій разсчитывалъ на то, что въ царствованіе малолѣтняго государя -- Ивана Антоновича -- русское правительство будетъ слишкомъ занято своими внутренними дѣлами для того, чтобъ оно могло энергически вмѣшаться въ возгорѣвшуюся войну между Австріею и Пруссіею. Сверженіе регента Бирона еще болѣе утвердило короля въ этой мысли; онъ находилъ, что при внутреннихъ потрясеніяхъ, совершающихся въ Россіи, петербургскому кабинету некогда будетъ заботиться о томъ, что дѣлается въ Европѣ.
   Неожиданное воцареніе Елисаветы Петровны не повліяла со стороны Россіи на положеніе дѣлъ въ Европѣ, и даже трудно было предвидѣть какой политики въ отношеніи Австріи и Пруссіи, станетъ держаться новая императрица. По-видимому, сама она оставалась совершенно равнодушна къ начавшейся между этими державами войнѣ. Изъ близкихъ къ ней людей Лестокъ былъ за Францію, а графъ Бестужевъ-Рюминъ за Англію и, слѣдовательно, за союзницу ея Австрію. Обстоятельство это должно было вести къ тому за-ключенію, что Россія не вмѣшается въ австро-прусскую войну до тѣхъ поръ, пока одно изъ этихъ вліятельныхъ при дворѣ императрицы лицъ не одолѣетъ другое. Само собою разумѣется, что нерѣшительная политика петербургскаго кабинета была очень кстати для Фридриха П, къ этому присоединилось еще одно особое, чрезвычайно благопріятное обстоятельство. Достигнувъ престола низверженіемъ брауншвейгской династіи, бывшей въ близкомъ родствѣ съ габсбургско-австрійскимъ домомъ, Елисавета, какъ оказалось, отдалялась тѣмъ самымъ отъ Австріи. Такое положеніе дѣлъ привело окончательно къ тому, что Россія не приняла никакого фактическаго участія въ войнѣ за австрійское наслѣдство, хотя впослѣдствіи въ числѣ другихъ державъ подписала, въ 1748 году, мирный договоръ въ Ахенѣ, утвердившій за Маріею-Терезіею всѣ области оставленныя ей въ наслѣдіе ея отцомъ, за исключеніемъ лишь Силезіи, завоеванной Фридрихомъ Великимъ.
   Хотя ахенскій миръ и водворилъ спокойствіе въ Европѣ, но всѣ очень хорошо понимали непрочность этого спокойствія, а потому кабинеты англійскій и французскій старались заручиться поддержкою Россіи. Англія, при содѣйствіи Бестужева-Рюмина, успѣла послѣ паденія Лестока утвердить въ Петербургѣ свое вліяніе, которое съ каждымъ днемъ становилось все сильнѣе и сильнѣе. Франція не могла равнодушно смотрѣть на это, но какъ мы уже замѣтили, она при охлажденіи къ ней Россіи, вслѣдствіе поступковъ де-ла-Шетарди и Шатле, не имѣла даже никакихъ средствъ предпринять что либо въ свою пользу при дворѣ императрицы Елисаветы. Доступъ французскихъ дипломатическихъ агентовъ въ Петербургъ сдѣлался невозможенъ, согладатаи Бестужева зорко сторожили ихъ на самой границѣ, а потому и Дугласъ съ д'Еономъ могли пробраться туда только самымъ замысловатымъ способомъ. Нѣсколько ранѣе ихъ, тоже въ 1755 году, пріѣхалъ въ Петербургъ и англійскій посланникъ, кавалеръ Вилльямсъ Генбюри. Надо полагать, что до дипломатическихъ кружковъ доходили смутные слухи о посольствѣ Дугласа и д'Еона, потому что, не смотря на всю таинственность, которою оно было покрыто, въ Парижѣ разнеслась молва о посылкѣ д'Еона въ Россію подъ видомъ дѣвицы. Съ своей стороны, австрійскій посланникъ въ Петербургѣ пытался провѣдать о цѣли пріѣзда Дугласа, и, какъ надобно полагать, успѣлъ своими ухищренными разспросами поставить въ тупикъ повѣреннаго Людовика XV, который на вопросъ посла: что онъ намѣренъ дѣлать въ Россіи? отвѣчалъ, что онъ пріѣхалъ туда по совѣту врачей, предписавшихъ ему, для поддержанія здоровья, пребываніе въ холодномъ климатѣ.
   Не имѣя въ виду писать исторію европейской политики въ половинѣ прошлаго столѣтія, мы отмѣчаемъ теперь только тѣ факты, которые по ихъ значенію и связи съ общимъ ходомъ дѣлъ необходимы для разъясненія дѣятельности д'Еона въ качествѣ тайнаго агента Людовика XY. Ему приписываютъ не только большое, но даже почти исключительное вліяніе на сближеніе Россіи съ Франціею. Обстоятельства этого никакъ нельзя отвергать, но кромѣ того были и другія причины, приведшія политику русскаго кабинета къ сближенію съ политикою версальскаго кабинета. Императрица Елисавета Петровна, не особенно сочувствовавшая прежде императрицѣ Маріи-Терезіи, мало-по-малу сдѣлалась ея задушевною пріятельницею. Поводомъ къ такимъ взаимнымъ отношеніямъ была вражда обѣихъ императрицъ къ Фридриху Великому. Если съ своей стороны Марія-Терезія не могла простить прусскому королю завоеваніе Силезіи, то Елисавета имѣла съ нимъ съ своей стороны особые, личные счеты. Саксонскій посланникъ, графъ Линаръ сообщилъ своему двору, что придворные гайдуки, бывшіе прежде на службѣ Фридриха II, пріѣхавъ въ Петербургъ, разсказывали о тѣхъ насмѣшкахъ, которыя позволялъ себѣ король на счетъ императрицы Елисаветы Петровны. Впрочемъ, по всей вѣроятности, не однимъ только этимъ путемъ доходили до нея ѣдкія остроты Фридриха II. Кромѣ того, онъ въ глазахъ императрицы былъ отъявленнымъ вольнодумцемъ и безбожникомъ, а такихъ людей слишкомъ не жаловала богобоязненная государыня. Но великій король нажилъ своимъ языкомъ себѣ врага не въ одной только Елисаветѣ Петровнѣ, но и въ маркизѣ Помпадуръ, надъ которой онъ такъ безпощадно насмѣхался, и она подготовила ему нерасположеніе со стороны находившагося въ ея власти Людовика XV. Мало-по-малу прежнія отношенія Франціи къ Пруссіи стали измѣняться, и еще до пріѣзда въ Петербургъ Дугласа и д'Еона тамъ стали ходить слухи о томъ, будто Франція готова напасть на Пруссію въ герцогствѣ Клевскомъ, Англія -- въ Ганноверѣ и Австрія -- въ Силезіи, но слухи эти не оправдались, потому что 27-го мая того же года Англія объявила Франціи войну. Что же касается Россіи, то политика ея замѣтно клонилась въ пользу Австріи, благодаря могущественному вліянію на внѣшнія дѣла со стороны канцлера графа Алексѣя Петровича Бестужева-Рюмина, котораго Людовику XV такъ хотѣлось сжить съ мѣста.
   Хотя, такимъ образомъ, въ Петербургѣ уже готовились вступить въ непріязненныя отношенія къ Пруссіи, но вопросъ на счетъ этого не могъ быть рѣшенъ окончательно. Вліяніе Англіи, поддерживаемое въ Петербургѣ умнымъ и ловкимъ ея представителемъ Вилльямсомъ Генбюри, слишкомъ тяготѣло надъ русскимъ дворомъ. Бестужевъ успѣлъ даже склонить императрицу не только подтвердитъ состоявшійся, двѣнадцать лѣтъ тому назадъ, оборонительный союзъ, между Англіею и Россіею, но и принять со стороны Англіи такія условія, которыя обращали этотъ союзъ въ союзъ наступательный. Такъ, Россія обязалась послать въ Ганноверъ, или, по указанію сенъ-джемскаго кабинета, въ другую какую-либо часть Германіи, пятьдесятъ тысячъ вспомогательнаго войска, а Англія съ своей стороны обязалась выдавать за это Россіи ежегодную субсидію въ размѣрѣ 100,000 фунтовъ стерлинговъ. Для Франціи подобный оборотъ, помимо всякаго вопроса объ отношеніяхъ Россіи къ Пруссіи, былъ очень прискорбенъ. При такомъ положеніи дѣлъ пріѣхали въ Петербургъ Дугласъ и д'Еонъ, и если вѣрить мемуарамъ этого послѣдняго, то сэръ Генбюри, проникнувшій цѣль ихъ посольства, устроилъ дѣло такъ, что пресѣкъ Дугласу совершенно доступъ ко двору императрицы, и Дугласъ на первомъ же шагу долженъ былъ довести до свѣдѣнія Людовика ХV объ испытанныхъ имъ въ Петербургѣ неудачахъ. Впрочемъ, справедливости этого заявленія противорѣчатъ донесенія самого Вилльямса, который писалъ, что секретныя интриги Дугласа отдалили Россію отъ Англіи. Быть можетъ, однако, и то, что Вилльямсу не удалось отличить хорошенько интриги Дугласа отъ продѣлокъ д'Еона, и онъ ошибочно приписывалъ первому изъ нихъ то, что было только дѣломъ его таинственнаго помощника. Что д'Еонъ много содѣйствовалъ сближенію Россіи съ Франціей), это не подлежитъ ни малѣйшему сомнѣнію и прямое тому доказательство находится въ одномъ изъ писемъ короля, который, конечно, лучше другихъ могъ знать въ какой степени д'Еонъ осуществилъ въ Петербургѣ его тайныя цѣли.
   Отправляя д'Еона въ Петербургъ, и король, и принцъ, и маркиза разсчитывали преимущественно на вице-канцлера графа Михаила Илларіоновича Воронцова, обнаруживавшаго, въ противоположность Бестужеву-Рюмину, свои постоянныя симпатіи къ версальскому двору. Ему первому представилась дѣвица де-Бомонъ, какъ племянница кавалера Дугласа. При этомъ представленіи у ней въ корсетѣ было зашито, данное ей отъ короля, полномочіе, въ подошвѣ башмака былъ запрятанъ ключъ къ шифрованной перепискѣ, а въ рукахъ было сочиненіе Монтескье "L'Esprit des lois" съ золотымъ обрѣзомъ и въ кожаномъ переплетѣ. Эта книга предназначалась для поднесенія самой императрицѣ и въ этой-то книгѣ заключалась собственно вся суть дѣла.
   Спустя почти двадцать лѣтъ послѣ этого представленія, д'Еонъ въ письмѣ своемъ къ министру иностранныхъ дѣлъ графу Верженю, упоминая о передачѣ этой книги въ руки Бомарше, разсказывалъ подробно, какое важное значеніе она нѣкогда имѣла. Переплетъ этой книги состоялъ изъ двухъ картонныхъ листовъ, между которыхъ были вложены секретныя бумаги, картонъ былъ обтянутъ телячьей кожею, края которой, перегнутые на другую сторону, были подклеены бумагою съ мраморнымъ узоромъ. Переплетенная такимъ образомъ книга была положена на сутки подъ прессъ и переплетъ послѣ этого получилъ такую плотность, что никакой переплетчикъ не въ состояніи былъ догадаться, что между картонными листами были задѣланы бумага. Въ такомъ переплетѣ сочиненіе Монтескье было вручено д'Еону, для доставленія императрицѣ Елисаветѣ Петровнѣ секретныхъ писемъ Людовика XV, вмѣстѣ съ шифрованною азбукою, при посредствѣ которой она и ея вице-канцлеръ, графъ Воронцовъ, могли, безъ вѣдома французскихъ министровъ и посланника, вести секретную переписку съ королемъ. Въ переплетѣ же книги была задѣлана другая шифрованная азбука для переписки д'Еона съ принцемъ Конти. Терсье и Моненомъ. Когда же принцъ Конти удалился отъ дѣлъ, то д'Еонъ, находясь въ Петербургѣ, получилъ предписаніе исполнять не слишкомъ усердно инструкціи, данныя ему принцемъ Конти. Затѣмъ д'Еонъ получилъ новые шифры, одинъ исключительно для переписки съ королемъ, Терсье и графомъ Брольи, а другой для переписки съ императрицей Елисаветой и графомъ Воронцовымъ, причемъ ему строжайшимъ образомъ внушалось, чтобы онъ хранилъ ввѣренныя ему тайны, какъ отъ версальскихъ министровъ, такъ и отъ маршала де-л'Опиталя, который въ 1757 году былъ назначенъ французскимъ посланникомъ при русскомъ дворѣ. Кромѣ того, д'Еону поручено было препровождать къ королю всѣ депеши французскаго министерства иностранныхъ дѣлъ, получаемыя въ Петербургѣ, съ отвѣтомъ на нихъ посланника и съ присоединеніемъ къ этому его собственнаго мнѣнія.
   Бестужевъ и Вилльямсъ зорко слѣдили за тѣмъ, чтобы французскіе агенты не проникли въ Петербургъ, и хотя вслѣдствіе этого Дугласъ долженъ былъ вскорѣ уѣхать оттуда, но д'Еонъ, по разсказу Галльярде, неотвергаемому и во вновь изданной имъ книгѣ, остался въ Петербургѣ и, заручившись благосклонностью Воронцова, былъ представленъ императрицѣ.

IV.
Носитъ ли д'Еонъ женское платьѣ въ Петербургѣ? -- О назначеніи его чтицею при императрицѣ. -- Опроверженіе этого факта. -- Д'Еонъ и великій князь Петръ Ѳедоровичъ. -- Письмо Людовика XV, разъясняющее вышепооставленный вопросъ. -- Акты, изданные Бутарикомъ. -- Отъѣздъ д'Еона изъ Петербурга. -- Возвращеніе его туда.

   Теперь намъ слѣдуетъ остановиться на вопросѣ: носилъ ли д'Еонъ въ Петербургѣ женское платье и былъ ли тамъ принятъ подъ именемъ дѣвицы де-Бомонъ?
   Находящіеся въ мемуарахъ д'Еона разсказы о житьѣ его во дворцѣ Елисаветы Петровны и о назначеніи его при ней чтицею опровергнуты теперь собственнымъ признаніемъ Галльярде, но, тѣмъ не менѣе, несомнѣнно, что переодѣтый въ женское платье кавалеръ оказалъ въ Петербургѣ большія услуги королю, который самъ засвидѣтельствовалъ объ этомъ въ своемъ письмѣ къ д'Еону.
   Надобно, впрочемъ, сказать, что еще до изданія признаній Галльярде, появленіе д'Еона при дворѣ императрицы Елисаветы Петровны въ женскомъ платьѣ и назначеніе его чтицею при государынѣ -- самымъ настойчивымъ образомъ опровергалось въ упомянутой выше брошюрѣ г. Бергольца. По поводу этого авторъ брошюры говоритъ, что только самый пріѣздъ д'Еона въ Россію можетъ считаться поступкомъ, соотвѣтствующимъ роли искателя приключеній, но что за тѣмъ нѣтъ ничего особеннаго въ положеніи его какъ секретаря посольства, положеніи -- которое, повидимому, ограничивалось обыкновенною политическою интригою -- и только позднѣе, со времени измѣненія д'Еона въ женщину, его жизнь получила романическій оттѣнокъ и обратила на себя вниманіе публики.
   Г. Бергольцъ опровергаетъ разсказъ Галльярде о прибытіи д'Еона въ Петербургъ подъ видомъ дѣвицы де-Бомонъ и о назначеніи его чтицею тѣмъ, что императрица Елисавета только съ трудомъ говорила по-французски, не была охотницей до чтенія и что должность чтеца или чтицы не существовала во все время ея царствованія.
   Съ своей стороны г. Бергольдъ появленіе въ печати разсказа о пребываніи д'Еона въ Петербургѣ подъ видомъ дѣ вицы де-Бомонъ объясняетъ тѣмъ, что въ двухъ сочиненіяхъ, относящихся къ д'Еону и изданныхъ ранѣе книги Галльярде, говорится: въ одномъ (Mémoires de m-me Campan 1823 г.), будто-бы д'Еонъ былъ чтецомъ при Елисаветѣ Петровнѣ, а въ другомъ (Espion anglais. 1785 г.), что онъ разсказывалъ самъ, будто, во время своего пребыванія въ Петербургѣ, онъ носилъ женское платье. Изъ соединенія двухъ этихъ разсказовъ, замѣчаетъ г. Бергольцъ, и явилась выдумка г. Галльярде о "чтицѣ" императрицы. При этомъ, говоритъ г. Бергольцъ, авторъ послѣдняго изъ упомянутыхъ сочиненій, сообщая о переодѣваніи д'Еона въ женское платье, сомнѣвается самъ въ достовѣрности этого факта, такъ какъ онъ пишетъ: "На самомъ дѣлѣ кавалеру д'Еону было гораздо труднѣе проникнуть и втереться ко двору подъ видомъ женщины, нежели мужчины, въ особенности же это было рисковано потому, что онъ могъ навлечь на себя подозрѣніе тою неловкостью, какую онъ долженъ былъ имѣть тогда и какою онъ отличается даже и теперь въ томъ нарядѣ, котораго прежде никогда не носилъ".
   Далѣе, чтобы доказать до какой степени разсказы о приключеніяхъ д'Еона въ Петербургѣ, какъ женщины, заслуживаютъ мало вѣры, г. Бергольцъ ссылается на мемуары Башомона (Mémoires secrètes de Bachaumont), который подъ датою 21-го декабря 1763 года пишетъ: "Приключеніе, бывшее съ г. д'Еономъ де-Бомономъ въ Англіи заставило сдѣлать розысканія на счетъ его и на основаніи ихъ оказывается слѣдующее: о д'Еонѣ говорятъ, что онъ былъ употребленъ для веденія мирныхъ переговоровъ скорѣе вслѣдствіе интриги, нежели по выбору самого министерства. Первая посылка его въ Россію была въ качествѣ фехтовальщика. Великій князь хотѣлъ имѣть учителя фехтованія и на эту должность выбрали способнаго къ тому д'Еона, въ надеждѣ, что онъ уладитъ возвращеніе въ Петербургъ французскаго посольства. Вышло то, что предвидѣли: д'Еонъ пріобрѣлъ расположеніе великаго князя, будучи участникомъ его увеселеній, и внушилъ, что Франція очень охотно пошлетъ въ Россію своего посланника".
   Учитель фехтованія и дѣвица, замѣчаетъ г. Бергольцъ -- составляетъ нѣкоторую разницу, и затѣмъ онъ опровергаетъ даже самый разсказъ Башомона, на котораго ссылается, считая разсказъ его лишеннымъ всякой достовѣрности, такъ какъ великій князь, впослѣдствіи императоръ Петръ III, былъ самымъ горячимъ сторонникомъ англо-прусскаго союза, почему французскому агенту и не могло придти на умъ обратиться къ нему для достиженія своихъ цѣлей. Быть можетъ, продолжаетъ г. Бергольцъ -- чрезвычайно замѣчательное дарованіе д'Еона по части фехтовальнаго искусства и послужило поводомъ къ посылкѣ его въ Россію для тѣхъ, кто замышлялъ вести тамъ черезъ него политическую интригу, но подобное намѣреніе должно было остаться безъ всякихъ послѣдствій, какъ только сдѣлалось извѣстнымъ настоящее положеніе дѣлъ. Бытъ можетъ это и случилось на самомъ дѣлѣ, продолжаетъ г. Бергольцъ -- судя по одной депешѣ писанной Дугласомъ въ 1 756 году, гдѣ нѣкоторые намеки могутъ быть истолкованы въ пользу подобнаго предположенія. Въ этой депешѣ послѣ похвалъ д'Еону и упоминанія о томъ пріемѣ, какой былъ оказанъ ему графомъ Воронцовымъ -- пріемѣ, котораго едва ли могъ удостоиться учитель фехтованія, -- говорится, что по многимъ соображеніямъ положено было измѣнить первоначальное назначеніе д'Еона "вслѣдствіе особыхъ причинъ, извѣстныхъ императрицѣ".
   Г. Бергольцъ опровергаетъ даже совершенно то значеніе д'Еона по дипломатической части въ Петербургѣ, какое ему обыкновенно приписывается, говоря, что та роль, которую онъ игралъ въ Петербургѣ, не представляетъ ничего важнаго, ничего необыкновеннаго. Если бы это было иначе, продолжаетъ г. Бергольцъ, -- то какъ же могло случиться, что никто изъ тогдашнихъ хроникеровъ не упоминаетъ вовсе объ выдающемся положеніи д'Еона при русскомъ дворѣ. Извѣстно, однако, замѣтимъ мы, что умолчаніе о какомъ-нибудь фактѣ не служитъ еще доказательствомъ того, что онъ не существовалъ на самомъ дѣлѣ. Умолчаніе хроникеровъ очень часто объясняется или простою случайностью, или не доведеніемъ ими ихъ разсказа до того времени, когда они, по своимъ соображеніямъ, находятъ болѣе удобнымъ упомянуть о какомъ-нибудь лицѣ или событіи.
   Первое изъ сдѣланныхъ г. Бергольцомъ опроверженій, т. е., что императрицѣ не нужно было чтицы на французскомъ языкѣ, по незнанію его ею, доказываетъ только незнакомство его съ современными источниками, относящимися къ личности императрицы Елисаветы Петровны. Такъ, для обученія цесаревны французскому языку была приставлена къ ней съ дѣтства француженка г-жа Лонуа. Минихъ въ "Запискахъ" своихъ говоритъ, что Елисавета Петровна изучила французскій языкъ въ совершенствѣ, а Массальеръ, состоявшій при маркизѣ де-л'Опиталѣ, въ депешахъ своихъ приводитъ такіе разговоры съ императрицей, какіе она могла вести съ нимъ только при отличномъ знаніи французскаго языка. Что же касается назначенія д'Еона чтицею, то самъ Галльярде. заявилъ, что разсказъ объ этомъ ошибка, такъ какъ онъ. пользуясь рукописью г-жи Кампанъ, принялъ слово "lecteur" за слово "lectrice".
   Впрочемъ соображенія г. Берголыіа могли бы имѣть сами по себѣ силу доказательства, еслибъ въ опроверженіе ихъ не представились слѣдующія обстоятельства:
   Брошюра г. Бергольца была издана въ 1863 году. Между тѣмъ, спустя три года, появилась въ Парижѣ книга г. Бута-рика, о которой мы упомянули выше. Книга эта издана лицомъ, пользовавшимся самыми секретными и до того времени еще неизвѣстными документами, хранящимися въ государственныхъ архивахъ Франціи, и при томъ лицомъ, отнесшимся къ своему труду съ тою добросовѣстностію, какою должно отличаться каждое ученое изслѣдованіе. На трудъ, составленный при такихъ условіяхъ, можно полагаться съ достаточною увѣренностію, а между тѣмъ г. Бутарикъ съ своей стороны подтверждаетъ о посылкѣ д'Еона въ Петербургъ въ женскомъ платьѣ съ кавалеромъ Дугласомъ, подъ видомъ племянницы этого послѣдняго и не опровергаетъ рѣшительнаго вліянія, какое имѣлъ д'Еонъ на сближеніе Россіи съ Франціею, съ чѣмъ, впрочемъ, вполнѣ согласуются и напечатанные г. Бутарикомъ оффиціальные акты.
   Наконецъ письмо Людовика XV къ д'Еону, въ которомъ король прямо говоритъ о заслугахъ оказанныхъ ему д'Еономъ въ Россіи, какъ "въ женскомъ", такъ и въ мужскомъ платьѣ, отстраняетъ всѣ сомнѣнія, высказываемыя г. Бергольцомъ относительно той роли, какую принялъ на себя кавалеръ д'Еонъ при дворѣ императрицы Елисаветы Петровны.
   Что же касается собственно дипломатической дѣятельности д'Еона, то она была направлена къ тому, чтобы во-первыхъ, убѣдить государыню въ тѣхъ выгодахъ, какія представляетъ Россіи тѣсный ея союзъ съ Франціею; во-вторыхъ, чтобъ возбудить сильныя симпатіи императрицы къ Людовику ХУ; въ третьихъ, чтобъ заявить передъ нею о любви къ ней принца Конти и представить эту сердечную страсть въ самыхъ яркихъ краскахъ; въ четвертыхъ, просить для принца мѣсто главнокомандующаго русской арміи для содѣйствія Россіи къ доставленію ему герцогства Курляндскаго. По двумъ послѣднимъ пунктамъ д'Еонъ не успѣлъ еще ничего сдѣлать, а между тѣмъ принцъ Конти разошелся съ королемъ, а потому дальнѣйшія хлопоты д'Еона въ его пользу были бы совершенно неумѣстны.
   Чрезвычайно важное значеніе д'Еона, какъ тайнаго дипломатическаго агента въ Петербургѣ, подтверждается самымъ очевиднымъ образомъ, вопреки мнѣнію г. Берголъца, напечатанными въ 7 томѣ Архива князя Воронцова, въ современномъ переводѣ письмами Терсье. Въ одномъ изъ этихъ писемъ, отъ 15-го сентября 1758 года, Терсье проситъ Воронцова призвать къ себѣ д'Еона и сжечь въ присутствіи его какъ прежнее письмо Терсье, "купно съ приложенными двумя циферными ключами, такъ и сіе, дабы онъ могъ о томъ меня увѣдомить. Именемъ королевскимъ напредъ сего сообщенное вамъ есть собственно его секретъ, пишетъ далѣе Терсье, и его величество не сомнѣвается, что ваше сіятельство оной такъ свято хранили, какъ я васъ о томъ просилъ. Я прошу господина д'Еона, чтобъ онъ ко мнѣ отписалъ о томъ, что вашему сіятельству по сему учинить угодно будетъ".
   Въ то же время отъ 16 сентября Терсье писалъ д'Еону, что секретная переписка его съ Воронцовымъ относилась къ курляндскимъ дѣламъ, но что теперь дальнѣйшее ея ведете безполезно, такъ какъ "господинъ графъ Брюль негоціацію въ Россіи производитъ, чтобы герцогство курляндское дано было саксонскому принцу Карлу".
   Далѣе, Терсье въ письмѣ къ д'Еону упоминаетъ о высказанномъ имъ королю опасеніи, "чтобъ какимъ нибудь случаемъ секретъ его величества наружу не вышелъ или чтобы и онъ (Терсье) у министровъ за то въ ненависть не пришелъ". Что касается самого Людовика XY, то, какъ видно изъ приводимаго письма, онъ сказалъ Терсье слѣдующее: "я думаю, что надобно поступить въ томъ по благоизобрѣтенію д'Еона, разсудитъ ли онъ письмо ваше графу Воронцову отдать или нѣтъ, и, слѣдовательно, послать къ нему оба экземпляра тѣхъ писемъ, дабы онъ въ состояніи былъ сдѣлать то, что по своему мнѣнію за сходнѣе съ благоразуміемъ быть поставитъ". За тѣмъ упомянувъ, "что великаго бы сожалѣнія достойно и весьма бы непріятно было, ежели отозвался онъ. т. е. Воронцовъ, о томъ, къ маркизу Лопиталю". Терсье въ письмѣ къ д'Еону продолжаетъ: "Изъ сообщенія вамъ отъ меня точнаго перечня королевскаго повелѣнія видите вы, государь мой, что его величество то, что дѣлать должно, оставляетъ вамъ на волю". Въ заключеніе Терсье говоритъ "я увѣренъ, что вы сдѣлаете все, что въ возможности вашей стоять будетъ, чтобъ въ семъ случаѣ соотвѣтствовать особливой той довѣренности, которою его величество почтить васъ изволилъ".
   Въ виду всего этого надобно придти къ тому заключенію, что положеніе д'Еона въ Петербургѣ было совсѣмъ не то, какое обыкновенно занимали и занимаютъ секретари посольства, но что онъ имѣлъ несравненно болѣе "довѣренности" отъ короля, нежели оффиціальный представитель Франціи маркизъ де-л'Опиталь, который даже не долженъ былъ знать о перепискѣ д'Еона съ королемъ.
   Между тѣмъ политическія дѣла шли своимъ чередомъ и вскорѣ совершилось событіе, изумившее своею неожиданностію всю Европу. Въ теченіи двухъ съ половиною вѣковъ Франція и Австрія вели между собою безпрерывную ожесточенную борьбу за политическое первенство и вдругъ, 1-го мая 1756 года, они заключили между собою въ Версали союзъ, направленный противъ Пруссіи, которой еще такъ недавно и такъ заботливо покровительствовалъ версальскій кабинетъ. Мы уже объяснили отчасти причину такой перемѣны въ политикѣ Франціи вліяніемъ на Людовика ХУ маркизы Помпадуръ, оскорбляемой и въ стихахъ и въ прозѣ злоязычнымъ королемъ прусскимъ. Со стороны Австріи заключенію союза съ Франціею способствовалъ всего болѣе знаменитый ея государственный дѣятель, князь Кауницъ, чрезвычайно высоко цѣнившій этотъ союзъ при новой предстоящей императрицѣ Маріи-Терезіи борьбѣ съ ея геніальнымъ противникомъ.
   Съ своей стороны и д'Еонъ не дремалъ въ Петербургѣ, онъ успѣлъ расположить императрицу въ пользу короля до такой степени, что она написала Людовику ХУ самое дружелюбное письмо, изъявляя желаніе на счетъ присылки въ Россію изъ Франціи оффиціальнаго дипломатическаго агента съ главными условіями для заключенія взаимнаго союза между обоими государствами.
   Этимъ благопріятнымъ для версальскаго кабинета результатомъ окончилось первое пребываніе д'Еона въ Петербургѣ, и онъ съ письмомъ императрицы къ Людовику XV отправился въ Версаль. Тамъ д'Еонъ былъ принятъ королемъ чрезвычайно милостиво и, вслѣдствіе желанія, изъявленнаго Елисаветою Петровною, кавалеръ Дугласъ былъ назначенъ французскимъ повѣреннымъ въ дѣлахъ при русскомъ дворѣ, а д'Еонъ, въ званіи секретаря посольства, былъ данъ ему въ помощники, и въ этомъ званіи онъ поѣхалъ снова въ Россію, но уже не въ женскомъ, а въ мужскомъ платьѣ. Чтобы скрыть отъ двора и отъ публики прежнія таинственныя похожденія д'Еона въ Петербургѣ, онъ былъ представленъ императрицѣ, какъ родной братъ дѣвицы Ліи де-Бомонъ и такимъ родствомъ объяснилось вполнѣ удовлетворительно поразительное сходство, которое было между упомянутой дѣвицей, оставшейся во Франціи, и ея братомъ, будто-бы въ первый разъ пріѣхавшимъ въ столицу Россіи.

V.
Перемѣна въ политикѣ Россіи. -- Противодѣйствіе Бестужева-Рюмина. -- Турецкія дѣла. -- Посылка въ Петербургъ Маркина де-л'Ониталя. -- Данная ему инструкція. -- Вліяніе И. И. Шувалова. -- Расположеніе императрицы къ д'Еону. -- Договоръ съ Франціей). -- Завѣщаніе Петра Великаго, -- Его подложность. -- Вторичный выѣздъ д'Еона изъ Петербурга.

   Съ назначеніемъ Дугласа и д'Еона въ Петербургъ прежняя русская политика быстро измѣнилась: заключенный съ Англіею договоръ, не смотря на всѣ протесты графа Бестужева-Рюмина, былъ уничтоженъ. Императрица открыто приняла сторону Австріи противъ Пруссіи и восьмидесяти-тысячная армія, расположенная въ Лифляндіи и Курляндіи для подкрѣпленія Англіи и Пруссіи, вовсе неожиданно получила повелѣніе соединиться съ войсками Маріи-Терезіи и Людовика XV для начатія непріязненнымъ дѣйствій противъ короля прусскаго.
   Заявляя себя противъ австро-французско-русскаго союза, Бестужевъ-Рюминъ, какъ ловкій дипломатъ, успѣлъ, впрочемъ, выдвинуть впередъ одно весьма щекотливое обстоятельство, поколебавшее даже волю самой императрицы. Онъ сталъ доказывать самымъ убѣдительнымъ образомъ, что означенный союзъ прямо противорѣчилъ и прежней, и будущей политикѣ Россіи. Въ подтвержденіе этого онъ указывалъ на то, что Австрія, преимущественно же Франція, были постоянными защитниками Турціи и что теперь Россія, вступая въ союзъ съ этими двумя державами, тѣмъ самымъ налагаетъ на себя косвеннымъ образомъ обязательство поддерживать дружественныя отношенія съ своими исконными вратами -- турками. Въ виду грознаго врага, какимъ былъ тогда для Австріи Фридрихъ Великій, вѣнскій кабинетъ съумѣлъ вывернуться изъ того затруднительнаго положенія, въ какое онъ былъ поставленъ протестомъ Бестужева-Рюмина. Изъ Вѣны поспѣшили сообщить въ Петербургъ, что императрица Марія-Терезія готова заключить съ Россіею безусловный оборонительный и наступательный союзъ, примѣненіе котораго въ одинаковой степени должно относиться и къ Турціи. Послѣ такого заявленія, всѣ недоразумѣнія съ Австріей) были покончены. Что же касается Франціи, то версальскій кабинетъ посмотрѣлъ на это дѣло иначе, онъ не хотѣлъ отказаться безусловно отъ своего покровительства Турціи и для переговоровъ по этому вопросу былъ отправленъ въ Петербургъ, въ званіи чрезвычайнаго посла, маркизъ де-л'Опиталь.
  

[]

Маска, снятая съ д'Еона послѣ его смерти, 24 мая 1810 г., въ Англіи.

  
   Отправка маркиза ко двору императрицы Елисаветы Петровны не только не поколебала значенія д'Еона, какъ самостоятельнаго тайнаго агента, облеченнаго особымъ довѣріемъ короля, но даже, напротивъ, дала новый поводъ къ подтвержденію такого довѣрія, потому что, какъ мы уже замѣтили прежде, д'Еону предписано было не сообщать маркизу о своей тайной перепискѣ съ королемъ и, въ добавокъ къ этому, д'Еонъ былъ сдѣланъ какъ-бы главнымъ наблюдателемъ за дѣйствіями вновь назначеннаго посла.
   Изъ инструкцій, данныхъ де-л'Опиталю, видно, что Людовикъ XV настоятельно требовалъ, чтобы въ заключаемомъ имъ съ Россіею союзѣ не было допущено никакой оговорки на счетъ Турціи, такъ, чтобы Франція сохранила въ отношеніи ея полную свободу дѣйствій. Въ виду этого требованія съ одной стороны, а съ другой стороны въ виду упорства Россіи, требовавшей положительнаго заявленія на счетъ Турціи, Дугласъ придумалъ среднюю мѣру -- не дѣлать союзъ Франціи съ Россіею обязательнымъ въ отношеніи Турціи, но ограничиться тѣмъ, чтобы составленная касательно этого особая статья оставалась въ глубочайшей тайнѣ. Такимъ двоедушіемъ были крайне недовольны въ Версали, хотя образъ дѣйствій тамошняго кабинета и не отличался вовсе честною откровенностію.
   Изъ такого затруднительнаго положенія вывелъ Дугласа его помощникъ -- д'Еонъ. По словамъ его, онъ и Иванъ Ивановичъ Шуваловъ употребили все свое вліяніе на государыню для противодѣйствія Бестужеву и спорный вопросъ былъ рѣшенъ въ пользу требованія Франціи. Турція была гарантирована отъ могущихъ быть для нея вредныхъ послѣдствій русско-французскаго союза тѣмъ, что о ней не было сдѣлано въ договорѣ никакого упоминанія, и, слѣдовательно, прежнія къ ней отношенія Франціи не измѣнились нисколько. Нельзя сказать, въ какой именно степени содѣйствовалъ этому д'Еонъ, но несомнѣнно, что вліяніе его при дворѣ императрицы было значительно. Это доказывается письмомъ Дугласа, писаннымъ 24-го мая 1757 года тогдашнему министру иностранныхъ дѣлъ, Рулье. "Въ тотъ моментъ, -- писалъ Дугласъ -- когда г. д'Еонъ готовъ былъ уѣхать, канцлеръ пригласилъ его къ себѣ, чтобы проститься съ нимъ и вручить ему знакъ благоволенія, оказываемаго ея величествомъ, а также, чтобы выразить удовольствіе императрицы за образъ его дѣйствій". Дугласъ при этомъ разрѣшилъ д'Еону принять съ выраженіемъ почтительной благодарности все, что будетъ предложено ему, и канцлеръ передалъ ему отъ имени императрицы 300 червонныхъ, сопровождая этотъ подарокъ самыми лестными отзывами на счетъ д'Еона.
   На этотъ разъ д'Еонъ уѣзжалъ изъ Петербурга съ тѣмъ, чтобы доставить въ Версаль подписанный императрицею договоръ, а также и планъ кампаніи противъ Пруссіи, составленный въ Петербургѣ. Копію съ этого плана онъ завезъ въ Вѣну для маршала д'Этре. Людовикъ XV былъ чрезвычайно доволенъ д'Еономъ и за услуги, оказанныя имъ въ Россіи, пожаловалъ ему чинъ драгунскаго поручика и золотую табакерку съ своимъ портретомъ, осыпанную брилліантами.
   Къ этому времени относится находящійся въ мемуарахъ д'Еона разсказъ о доставкѣ имъ въ Версаль копіи съ такъ называемаго завѣщанія Петра Великаго, которую онъ, пользуясь оказываемымъ ему при русскомъ дворѣ безграничнымъ расположеніемъ, успѣлъ добыть изъ одного самаго секретнаго архива имперіи, находящагося въ Петергофѣ. Копію эту, вмѣстѣ со своею запискою о состояніи Россіи, д'Еонъ передалъ только двумъ лицамъ: тогдашнему министру иностранныхъ дѣлъ, аббату Бернесу, и самому Людовику ХV. Что завѣщаніе, составленное будто-бы Петромъ Великимъ въ поученіе его преемникамъ, подложно -- это не подлежитъ ни малѣйшему сомнѣнію. Ясныя тому доказательства приводятся въ упомянутой уже нами брошюрѣ г. Бергольца. Притомъ и самое изложеніе этого завѣщанія свидѣтельствуетъ о томъ, что оно не могло быть написано русскимъ, а тѣмъ болѣе Петромъ Великимъ. Но вопросъ о томъ, не было ли это завѣщаніе сочинено самимъ д'Еономъ? представляется все-таки, и послѣ изданія брошюры г. Бергольца, вопросомъ довольно спорнымъ. Легко могло быть, что д'Еонъ, желая показать королю, что онъ провелъ въ Петербургѣ время не даромъ и что онъ, какъ ловкій дипломатъ, съумѣлъ воспользоваться весьма благопріятными обстоятельствами, рѣшился помистифировать Людовика ХV завѣщаніемъ Петра Великаго. Отважиться на это было не трудно потому, что не представлялось никакой возможности провѣрить подлинности копіи, добытой или, говоря точнѣе, украденной д'Еономъ. Король же съ своей стороны ни въ какомъ случаѣ не могъ дать ни малѣйшей огласки такому не очень честному поступку своего довѣреннаго лица, министры тоже, и потому д'Еонъ могъ быть вполнѣ спокоенъ, что обманъ его не обнаружится.
   Сущность упомянутаго завѣщанія состоитъ въ томъ, чтобы Россія постоянно поддерживала войну и прерывала ее только на время для поправленія своихъ государственныхъ финансовъ. Войны должны служить къ территоріальному увеличенію Россіи. Для начальствованія надъ русскими войсками нужно приглашать иностранцевъ и ихъ же вызывать въ мирное время въ Россію для того, чтобъ она могла пользоваться выгодами европейской образованности. Принимать участіе во всѣхъ дѣлахъ и столкновеніяхъ, происходящихъ въ Европѣ, преимущественно въ тѣхъ, которыя происходятъ въ Германіи. Поддерживать постоянныя смуты въ Польшѣ, подкупать тамошнихъ магнатовъ, упрочивать вліяніе Россіи на сеймахъ вообще, а также при избраніи королей. Отнять сколь возможно болѣе территоріи у Швеціи и вести это дѣло такимъ образомъ, чтобы Швеція нападала на Россію, дабы потомъ имѣть предлогъ къ утвержденію надъ нею русскаго владычества. Съ этою цѣлью нужно отдалить Данію отъ Швеціи и поддерживать между ними взаимное соперничество. Избирать въ супруги членамъ царскаго дома нѣмецкихъ принцевъ, для упроченія фамильныхъ связей въ Германіи и для привлеченія ея къ интересамъ Россіи. По дѣламъ торговымъ заключать союзы преимущественно съ Англіей и въ то же время распространять владѣнія Россіи на сѣверъ вдоль Балтійскаго моря и на югѣ по берегамъ Чернаго. Придвинуться сколь возможно ближе къ Константинополю и Индіи потому, что тотъ, кто будетъ господствовать въ этихъ краяхъ, будетъ вмѣстѣ съ тѣмъ владычествовать и надъ всѣмъ міромъ. Съ этою цѣлью нужно вести безпрерывныя войны то съ Турціею, то съ Персіею, устроивать верфи на Черномъ морѣ и, мало по малу, овладѣть имъ. Ускорить паденіе Персіи, проникнуть до Персидскаго залива и, если будетъ возможно, возстановить черезъ Сирію древнюю торговлю съ Востокомъ и подвинуться къ Индіи. Искать союза съ Австріей и поддерживать его и дѣйствовать такъ, чтобъ Германія приняла участіе Россіи въ своихъ дѣлахъ. Заинтересовать Австрію въ изгнаніи турокъ изъ Европы и уничтожить ея соперничество при завладѣніи Константинополемъ, или возбудить противъ нея европейскія державы, или отдать ей часть сдѣланныхъ въ Турціи Россіей) завоеваній съ тѣмъ, чтобы впослѣдствіи отнять ихъ у нея. Привязать къ Россіи и соединить около нея грековъ, а также неуніатовъ или схизматиковъ, находящихся въ Венгріи, Турціи и Польшѣ. Послѣ раздробленія Швеціи, завоеванія Персіи, покоренія Польши и завладѣнія Турціею, нужно предложить въ отдѣльности, самымъ секретнымъ образомъ, сперва версальскому, а потомъ вѣнскому кабинету о раздѣлѣ между ними и Россіею всемірнаго господства. Если одинъ изъ упомянутыхъ кабинетовъ приметъ такое предложеніе, то льстя честолюбію и самолюбію ихъ обоихъ, употребить Австрію и Францію для того, чтобы одна изъ нихъ подавила другую, а потомъ подавить и ту, которая останется, начавъ съ нею борьбу, успѣхъ которой не будетъ уже подлежать сомнѣнію, тогда Россія станетъ господствовать на всемъ Востокѣ и надъ большею частію Европы. Если-же и Франція и Австрія, -- что, впрочемъ, невѣроятно, -- отклонятъ предложеніе Россіи, то надобно возбудить между ними вражду, въ которой истощились бы обѣ эти державы. Тогда, въ рѣшительную минуту, Россія двинетъ заранѣе подготовленныя ею войска на Германію и въ то же время флоты ея, одинъ изъ Архангельска, а другой изъ Азова, съ дессантомъ изъ варварскихъ ордъ, черезъ Средиземное море и океанъ, нападутъ на Францію, и тогда, послѣ покоренія Германіи и Франціи, остальная Европа легко подпадетъ игу Россіи.
   Сочинить такое завѣщаніе отъ имени Петра Великаго самому д'Еону было не трудно. Нѣкоторыя изъ статей этого завѣщанія, которыя касались Швеціи, Польши, Турціи и Персіи могли быть позаимствованы изъ той политики, какой Россія дѣйствительно держалась со времени Петра Великаго въ отношеніи этихъ государствъ. Все же другое, какъ напримѣръ, возстановленіе торговли на Востокѣ черезъ Сирію, раздѣленіе всемірнаго господства между Россіею и Франціей) или Австріею и, наконецъ, нападеніе азіатскихъ ордъ на французскую территорію могло быть собственнымъ вымысломъ д'Еона. Что же касается Наполеона I, то онъ, безъ всякаго сомнѣнія, понималъ, что, вводя такія предположенія въ завѣщаніе Петра I, онъ тѣмъ самымъ дѣлалъ этотъ актъ забавнымъ, а не серьезною программою великаго царя. Вѣроятность такого предположенія подтверждается тѣмъ, что этому завѣщанію, даже во времена д'Еона -- и притомъ по собственнымъ его словамъ, -- версальскій кабинетъ не придалъ никакой важности и изложенные въ немъ планы и виды считалъ и невозможными и химерическими.
   "Тщетно съ одра болѣзни -- говоритъ д'Еонъ -- я составлялъ и посылалъ записки королю, маршалу Бель-Иль, аббату Бернесу, маркизу де-л'Опиталю, -- который быть назначенъ посломъ въ Петербургъ намѣсто кавалера Дугласа, -- и, наконецъ, графу Брольи, посланнику въ Польшѣ, заявляя имъ, что русскій дворъ, въ виду неминуемой смерти короля Августа III, имѣлъ тайное намѣреніе наводнить Польшу своими войсками, чтобы тамъ вполнѣ господствовать при предстоящемъ избраніи короля и овладѣть частію польской территоріи, согласно плану Петра Великаго. На всѣ мои заявленія не обратили серьезнаго вниманія, потому, конечно, что они дѣлались молодымъ человѣкомъ, но теперь (въ 1778 году) чувствуются послѣдствія того роковаго предубѣжденія, какое имѣли противъ моего возраста".
   Что д'Еонъ могъ вѣрно предрекать будущій образъ дѣйствій петербургскаго кабинета въ Польшѣ, того оспаривать нельзя; онъ былъ настолько смѣтливъ, что предугадать это не стоило ему особаго труда, но между этимъ и тѣми гигантскими планами, которыми, по всей вѣроятности, онъ самъ наполнилъ мнимое завѣщаніе Петра Великаго -- огромная разница. Легко можетъ быть, что эти несбыточные планы заставили версальскій кабинетъ отнестись и къ правдоподобной части завѣщанія, какъ къ произведенію пылкаго воображенія, а не къ зрѣло-обдуманной политической программѣ.

VІ.
Возвращеніе д'Еона въ Россію. -- Паденіе Бестужева-Рюмина. -- Предложеніе д'Еону вступить въ русскую службу. -- Выѣздъ его изъ Петербурга. -- Назначеніе его резидентомъ въ Петербургъ. -- Отмѣна этого назначенія. -- Переводъ д'Еона секретаремъ посольства въ Лондонъ. -- Сочиненіе его о Россіи. -- Превращеніе кавалера д'Еона въ дѣвицу. -- Княгиня Дашкова. -- Догадки о причинахъ такого превращенія. -- Послѣдніе годы жизни д'Еона и его смерть.

   Изъ Парижа д'Еонъ отправился опять на свой прежній постъ въ Петербургъ. Здѣсь онъ нашелъ значительную перемѣну: кредитъ стараго канцлера Бестужева поднялся снова и онъ, какъ извѣстно, былъ главнымъ виновникомъ отступленія русскихъ войскъ, успѣвшихъ уже овладѣть Мемелемъ и одержать надъ Фридрихомъ Великимъ блестящую побѣду при Гроссъ-Егерндорфѣ. Бездѣйствіе фельдмаршала Апраксина весьма невыгодно отозвалось для Франціи и для Австріи. Возвращеніе д'Еона въ Петербургъ, такъ по крайней мѣрѣ разсказываетъ онъ самъ, было непріятно для Бестужева, который заявилъ маркизу де-л'Опиталю, что молодой д'Еонъ -- человѣкъ опасный и что онъ не радъ опять встрѣтиться съ нимъ, потому что считаетъ д'Еона способнымъ надѣлать смутъ въ имперіи. Но именно этотъ-то отзывъ о д'Еонѣ и былъ главною причиною, почему маркизъ де-л'Опиталь настоятельно требовалъ безотлагательнаго его возвращенія въ Петербургъ. Вскорѣ послѣ пріѣзда туда д'Еона, въ февралѣ 1758 года, Бестужевъ палъ; мѣсто его занялъ графъ Воронцовъ, оказавший??? расположеніе. Благодаря этому расположенію, д'Еонъ, послѣ третьяго своего пріѣзда въ Петербургъ, получилъ предложеніе императрицы остаться навсегда въ Россіи, но онъ, выставляя себя французскимъ патріотомъ, отказался отъ этого и въ 1760 году окончательно уѣхалъ изъ Россіи. Отъѣздъ д'Еона, въ его мемуарахъ, согласно съ господствующимъ оттѣнкомъ этого сочиненія, объясняется романическими приключеніями, о которыхъ, само собою разумѣется, не стоитъ здѣсь разсказывать. Дѣйствительною же причиною его отъѣзда изъ Петербурга было вообще разстройство его здоровья, и главнымъ образомъ глазная болѣзнь, требовавшая леченія у искусныхъ врачей.
   По пріѣздѣ въ Версаль, д'Еонъ былъ принятъ съ почетомъ герцогомъ Шуазелемъ, замѣнившимъ собою аббата Бернеса на должности министра иностранныхъ дѣлъ. Онъ привезъ съ собою во Францію возобновленную императрицею Елисаветою Петровною ратификацію договора, заключеннаго между Россіею и Франціею 30-го декабря 1758 года, а также морской конвенціи, къ которой приступили Россія, Швеція и Данія. Людовикъ XV съ своей стороны оказалъ д'Еону за услуги его въ Россіи, какъ "въ женскомъ", такъ и въ мужскомъ платьѣ, особенную благосклонность, давъ ему частную аудіенцію, и назначивъ ему ежегодную пенсію въ 2,000 ливровъ.
   Прекративъ на время свои занятія по дипломатической части, д'Еонъ, въ званіи адъютанта маршала Брольи, отправился на поля битвы и мужественно сражался при Гикстерѣ, гдѣ былъ раненъ въ правую руку и въ голову. Оправившись отъ ранъ, онъ поспѣшилъ снова подъ знамена и оказалъ отличіе въ битвахъ при Мейншлоссѣ и Остервпкѣ.
   Окончивъ этимъ свои воинскіе подвиги, д'Еонъ захотѣлъ снова вступить на дипломатическое поприще и былъ назначенъ въ Петербургъ резидентомъ на мѣсто барона Бретейля, который, оставивъ свой постъ, доѣхалъ уже до Варшавы. Но когда въ Парижѣ получено было извѣстіе о переворотѣ, происшедшемъ 28-го іюня 1762 года, доставившемъ императорскій престолъ Екатеринѣ II, то Бретейлю послали предписаніе вернуться немедленно въ Петербургъ, и, вслѣдствіе этого, посылка туда д'Еона не состоялась.
   Во французской литературѣ памятникомъ пятилѣтняго пребыванія д'Еона въ Россіи остались изданныя имъ историческія и статистическія замѣтки о Россіи; къ первымъ принадлежитъ статья "Исторія Евдокіи Ѳеодоровны Лопухиной, первой супруги Петра Великаго". Какъ историческое изслѣдованіе, статья эта не представляетъ теперь ничего замѣчательнаго, но въ свое время она была довольно замѣтнымъ трудомъ по русской исторіи, особенно если принять въ соображеніе, что она была написана французомъ. Между статьями, относящимися къ Россіи, помѣщены въ сочиненіяхъ д'Еона: "Указъ Петра Великаго о монашествующихъ", статья о "Русской торговлѣ", "Очеркъ торговли персидскимъ шелкомъ и сырцомъ", "Русскій тарифъ 1766 года" и "Торговый трактатъ, заключенный Россіею съ Англіею". О томъ, что свѣдѣнія, сообщенныя д'Еономъ о Россіи, имѣли значеніе, можно судить по тому, что статьи его были переведены на нѣмецкій языкъ и напечатаны въ 1779 году.
   Въ то время, когда четвертая поѣздка д'Еона въ Петербургъ разстроилась, французскимъ посломъ въ Лондонъ былъ назначенъ герцогъ Ниверне, одинъ изъ самыхъ замѣтныхъ представителей среди тогдашней французской аристократіи, а въ секретари былъ данъ ему д'Еонъ, который вмѣстѣ съ тѣмъ -- подобно тому какъ это было прежде при отправкѣ его въ Петербургъ -- долженъ былъ исполнять обязанности тайнаго агента Людовика XV. Окончивъ свое порученіе, герцогъ Ниверне уѣхалъ изъ Англіи во Францію, передавъ д'Еону управленіе французскимъ посольствомъ до назначенія новаго посла, который и явился въ лицѣ графа де-Герши. Между нимъ и д'Еономъ произошли столкновенія вслѣдствіе того, что д'Еонъ истратилъ изъ посольскихъ денегъ такую сумму на расходы по посольству, которую графъ де-Герши, человѣкъ чрезвычайно разсчетливый, не хотѣлъ принять на счетъ правительства. Одновременно съ этимъ д'Еонъ предъявилъ къ королевской казнѣ претензію въ громадныхъ размѣрахъ, а именно 317,000 ливровъ и такъ какъ онъ не находилъ покровительства короля въ своей враждѣ съ графомъ де-Герши и не надѣялся получить отъ правительства удовлетворенія своей финансовой претензіи, то и пригрозилъ обнародовать имѣющуюся у него въ рукахъ секретную переписку, которую онъ велъ, какъ съ совѣтниками Людовика XV, такъ и съ нимъ самимъ. Въ добавокъ къ этому, маркиза Помпадуръ, изъ захваченныхъ ею обманнымъ способомъ у короля бумагъ, узнала, что д'Еонъ не только состоялъ въ перепискѣ съ Людовикомъ XV, но и былъ въ самыхъ близкихъ отношеніяхъ съ принцемъ Конти, съ которымъ въ это время маркиза находилась въ ожесточенной враждѣ. Все это повело къ тому, что д'Еонъ потерялъ у короля свой прежній кредитъ и отъ него потребовали выдачи находившихся у него секретныхъ бумагъ. Д'Еонъ упорствовалъ, почему для переговоровъ съ нимъ по этому дѣлу въ Лондонѣ былъ употребленъ знаменитый писатель Бомарше. Послѣ многихъ скандаловъ, обратившихъ на себя вниманіе и англійской, и французской публики, д'Еонъ, за условленное денежное вознагражденіе, согласился выдать Бомарше секретныя бумаги, но въ сдѣлкѣ по этому предмету, кромѣ требованія отъ д'Еона сохраненія въ глубочайшей тайнѣ всего прошлаго, было, между прочимъ, постановлено, что кавалеръ д'Еонъ обязуется надѣть женское платье и не снимать его никогда.
   Сохранилось извѣстіе, что первая мысль о такомъ окончательномъ превращеніи въ женщину д'Еона, дипломата, писателя, храбраго драгуна, кавалера ордена св. Людовика, явилась у г-жи Дюбари, новой фаворитки Людовика XV. Поводы къ такому странному требованію не уяснились вполнѣ и донынѣ, а г. Бутарикъ, на трудъ котораго мы уже ссылались, съ своей стороны замѣчаетъ, что здѣсь есть какая-то необъясненная еще тайна. Изъ всего же того, что извѣстно относительно такого страннаго превращенія господина д'Еона въ дѣвицу Луизу д'Еонъ, можно сдѣлать два слѣдующія предположенія:
   Во-первыхъ, король Людовикъ XV, боясь со стороны раздраженнаго д'Еона огласки ввѣренныхъ ему нѣкогда тайнъ, воспользовался ролью женщины, которую игралъ нѣкогда д'Еонъ, и, одѣвъ его на старости лѣтъ въ женское платье, хотѣлъ этимъ осмѣять и подорвать такимъ образомъ въ общественномъ мнѣніи Франціи, Англіи и даже всей Европы всякій къ нему кредитъ. Во-вторыхъ, превращеніе д'Еона въ старую дѣвицу объясняется тѣмъ, что по смерти графа де-Герши, подроставшій его сынъ намѣревался отомстить обиды, напесенныя нѣкогда д'Еономъ его отцу. Мать молодого графа чрезвычайно опасалась встрѣчи своего сына съ д'Еономъ, который, какъ мы уже замѣтили прежде, слылъ во всей Франціи однимъ изъ самыхъ опасныхъ дуэлистовъ. Поэтому графиня умоляла короля охранить отъ мѣткой шпаги д'Еона юную отрасль древняго дворянскаго дома, а съ своей стороны король не придумалъ ничего лучшаго какъ приказать д'Еону одѣться и быть женщиной, развѣдаться съ которою оружіемъ не представлялось для наслѣдниковъ имени графа де-Герши никакой возможности.
   Первое изъ этихъ двухъ предположеній представляется наиболѣе вѣроятнымъ. Какъ бы то ни было, но жребій д'Еона былъ рѣшенъ въ Версали. Что же касается его самого, то онъ пустился въ мистификацію. Такъ, въ одномъ изъ своихъ писемъ онъ пишетъ, что женская одежда будетъ несообразна съ его поломъ, и что онъ сдѣлается предметомъ толковъ и насмѣшекъ, почему и просилъ разрѣшить, чтобы женское платье было для него обязательно только по воскресеньямъ. Просьба эта оставлена безъ уваженія. Въ другомъ письмѣ, напротивъ, онъ заявлялъ о своей принадлежности къ женскому полу и даже хвалился тѣмъ, что, находясь среди военныхъ людей умѣлъ сохранить такое хрупкое добро какъ дѣвичье цѣломудріе.
   По смерти Людовика XV д'Еонъ надѣялся было, что королевское повелѣніе о ношеніи имъ женской одежды будетъ отмѣнено, но онъ ошибся въ этомъ разсчетѣ. Людовикъ XVI нашелъ въ бумагахъ своего дѣда его тайную переписку съ д'Еономъ и потребовалъ отъ послѣдняго исполненія даннаго ему Людовикомъ XV повелѣнія. Д'Еонъ думалъ отдѣлаться хоть тѣмъ, что у него нѣтъ никакихъ средствъ для снабженія себя такимъ дамскимъ гардеробомъ, какой онъ долженъ имѣть по своему общественному положенію. Но такая отговорка нисколько не помогла ему, такъ какъ королева Марія-Антуанета приказала на ея счетъ экипировать кавалера д'Еона. Исполненіе этого было поручено королевской модисткѣ мадмуазель Бертенъ, первой тогдашней мастерицѣ своего дѣла, а потому д'Еонъ вышелъ изъ ея рукъ самой изящной щеголихой. Видя, что ничто уже не помогаетъ, д'Еонъ началъ и съ своей стороны прямо заявлять, что онъ женщина, но только одаренная отъ природы храбростью мущины. Въ письмѣ своемъ къ графу Верженю д'Еонъ сообщалъ, что онъ, какъ дѣвица, надѣлъ женское платье въ день св. Урсулы, защитницы и покровительницы 11,000 непорочныхъ дѣвъ, а въ напечатанномъ имъ посланіи ко всѣмъ современнымъ женщинамъ, онъ заявлялъ, что Бомарше, притѣсняя его, хотѣлъ поднять свой кредитъ на счетъ женщины, разбогатѣть на счетъ женской чести и отомстить свои неудачи, подавивъ несчастную женщину. Добавимъ къ этому, что превращенію его въ женщину содѣйствовала отчасти и княгиня Екатерина Романовна Дашкова, пріѣхавшая въ Лондонъ въ то время, когда вопросъ о томъ: мущина или женщина кавалеръ д'Еонъ? -- былъ въ самомъ сильномъ разгарѣ. Она хорошо знала кавалера д'Еона, по дому своего дяди, и насмѣшки ея надъ д'Еономъ, какъ надъ женщиной, подтверждаютъ тотъ фактъ, что княгиня Дашкова была съ нимъ знакома въ то время, когда онъ явился въ Петербургъ въ дамскомъ костюмѣ.
   Весьма много способствовала къ установленію того мнѣнія, что д'Еонъ не мущина, а женщина и вышедшая въ 1779 году на французскомъ языкѣ книга подъ заглавіемъ: "La vie militaire, politique et privée de mademoiselle Charles -- Genevieve -- Louise -- Auguste -- André -- Timothé d'Eon-de-Beaumont". На заглавномъ листѣ этой книги, послѣ означенія именъ и фамиліи, слѣдовало исчисленіе званій и должностей означенной дѣвицы, и этотъ длинный перечень оканчивался упоминаніемъ, что она была полномочнымъ министромъ при англійскомъ дворѣ. Д'Еонъ не возражалъ ничего противъ присвоенія ему званія дѣвицы, а между тѣмъ книга, изданная де-ла-Фортелемъ, читалась съ большимъ любопытствомъ и выдержала два изданія.
   Въ 1783 году д'Еонъ уѣхалъ въ Англію п продолжалъ, согласно данному имъ обятательству, носить женское платье, желая пользоваться назначенною ему отъ короля пенсіею. Когда же вспыхнула французская революція, то онъ обратится въ 1791 году съ просьбою въ національное собраніе, домогаясь занять прежнее свое мѣсто въ рядахъ арміи и объясняя, что сердце его возстаетъ противъ чепцовъ и юбокъ, которые онъ носитъ. Но республиканское правительство было непреклонно и не допустило подъ свои трехцвѣтныя знамена такого сомнительнаго, хотя и храбраго, воина. Получивъ отказъ на свою просьбу, д'Еонъ остался навсегда въ Англіи и хотя продолжалъ ходить, по прежнему, въ женскомъ платьѣ, но республика не считала нужнымъ сохранить въ силѣ условіе, заключенное между д'Еономъ и Людовикомъ XV. Директорія прекратила выдачу пенсіи, и, въ добавокъ къ этому, д'Еонъ, какъ эмигрантъ, былъ объявленъ внѣ покровительства законовъ. Денежныя средства д'Еона мало-по-малу изсякли и онъ дошелъ до того, что долженъ былъ продать свою библіотеку, въ которой обыкновенно проводилъ почти все свое время. Затѣмъ не оставалось ничего болѣе какъ пуститься въ какую нибудь оригинальность и онъ, не снимая женскаго платья, сдѣлался учителемъ фехтованья. Только нѣкоторые, немногіе, впрочемъ, друзья помогали ему кое-чѣмъ на закатѣ его печальной и уже слишкомъ превратной жизни.
   Д'Еонъ умеръ въ Лондонѣ 10-го мая 1810 года.
  

-------------------------------------------------------------

   Первое издание: Замечательные и загадочные личности XVIII и XIX столетий / [Соч.] Е.П. Карновича. -- Санкт-Петербург: А.С. Суворин, 1884. -- 520 с., 13 л. портр.; 24 см.
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru