Аннотация: Наброски Альфонса Карра.
Текст издания: журнал "Вѣстникъ Иностранной Литературы", No 2, 1896.
Наброски Альфонса Карра. Тщеславіе.
Умирающій потребовалъ священника.
-- Батюшка,-- сказалъ онъ,-- отправляясь въ такой далекій путь, я полагаю, самое лучшее облегчить себя отъ грѣховъ; прошу васъ -- избавьте меня отъ этого безпокойнаго багажа. Батюшка, я сочинялъ книги. О, не отвращайте лица съ такимъ ужасомъ... да, я сочинялъ книги!
-- Я не отворачиваюсь, сынъ мой, я сморкаюсь.
-- Боюсь, батюшка, что эти книги сдѣлали много зла. Можете ли вы отпустить мнѣ грѣхъ, который я совершилъ, сочиняя эти книги? И еще вопросъ: какому наказанію подвергаются, въ загробной жизни, авторы вредныхъ книгъ?
-- Я мало знаю объ этомъ, сынъ мой. Но я читалъ въ богословіи, что наказаніе продолжается только до тѣхъ поръ, пока книга дѣлаетъ зло. То есть -- пока она не вышла изъ употребленія, пока ядъ ея не ослабѣлъ, интересъ къ ней не охладѣлъ и пока, наконецъ, не перестанутъ читать ее вовсе... Сверхъ того, наказаніе за книгу соразмѣряется съ причиненнымъ ею зломъ, съ печальнымъ, успѣхомъ осужденнаго произведенія и съ его распространенностью.
-- Ахъ, батюшка! въ такомъ случаѣ, я очень грѣшенъ, книги мои имѣли громадный успѣхъ, успѣхомъ этимъ онѣ были обязаны не злобѣ дня, не модѣ, не прихоти толпы. Мой успѣхъ основывался, главнымъ образомъ, на стилѣ и формѣ.
-- Все равно, сынъ мой, не отчаявайтесь: всякому писанію своя судьба и свой срокъ; вѣтеръ забвенія обрываетъ книжные листы, какъ сѣверный вѣтеръ -- древесные листья.
-- Вы, должно быть, не знаете, батюшка, что слогъ дѣлаетъ книги безсмертными; я боюсь, чтобы и наказаніе за нихъ не было вѣчнымъ.
-- Однако, сынъ мой, назовите мнѣ заглавія вашихъ ужасныхъ произведеній?
-- Отецъ мой, у меня есть драма подъ названіемъ *** и романъ, озаглавленный ***.
-- Радуйтесь, сынъ мой! я никогда не слыхалъ о нихъ ни одного слова; грѣшныя книги распространены менѣе, чѣмъ вы опасались.
-- О, нѣтъ, батюшка! Онѣ пережили три изданія.
-- А, это другое дѣло! Грѣхъ, слѣдовательно, тяжкій. Но кто же вы? Боюсь, что имя такого великаго грѣшника заставитъ меня содрогнуться.
-- Мое имя довольно извѣстно, батюшка.
Откройте мнѣ его, стыдъ признанія будетъ для васъ началомъ искупленія.
-- Я едва осмѣливаюсь назвать себя.
-- Смѣлѣе, сынъ мой!
-- Отецъ мой, вы не испугаетесь моей прискорбной извѣстности?
-- Сынъ мой, раскаяніе все очищаетъ!
-- И такъ, мое имя... Вы не уйдете отъ моей постели, не оставите меня?
-- Я не способенъ на такую низость, это значило бы нарушить одну изъ моихъ священнѣйшихъ обязанностей.
-- И такъ, меня зовутъ... Я, который такъ гордился славою своего имени, теперь почти не рѣшаюсь его произнести!
-- Надо рѣшиться, сынъ мой!
-- Да будетъ такъ! Мое имя ***.
-- Въ первый разъ слышу.
-- Какъ! вы никогда не слыхали о М***, авторъ *** и ***?!
-- Никогда, сынъ мой!
-- Значитъ, вы живете въ пустынѣ?
-- Нѣтъ, сынъ мой, я даже частенько грѣшу: почитываю новѣйшую литературу и сильно ею интересуюсь. Успокойтесь, дорогой мой, вы преувеличили зло. Ваше имя и ваши книги почти невинны.
-- Да что вы? Послѣ трехъ-то изданій и похвалъ, напечатанныхъ въ газетахъ? Выдвиньте вонъ тотъ ящикъ, батюшка, и вы увидите... Я сберегъ всѣ рецензіи.
-- Это ничего не значитъ, сынъ мой, повѣрьте мнѣ. Вы счастливецъ: ваше имя и ваши книги сдѣлали лишь самую малость, а то и вовсе никакого зла, и остались въ забвеніи и ничтожествѣ.
-- Вотъ какъ! Вы пришли сюда, чтобы говорить мнѣ непріятности?
-- Я, сынъ мой? Боже меня сохрани! Я пришелъ успокоить совѣсть грѣшника и не допустить его до сомнѣнія въ божескомъ милосердіи?
-- Вы утверждаете, что у меня нѣтъ ни имени, ни дарованія?
-- Я этого не говорю, сынъ мой.
-- Послушать васъ, такъ ничего не стоитъ пьеса, что... которая выдержала тридцать девять представленій, и, изъ нихъ, послѣ трехъ вызывали автора?!..
--Очень можетъ быть.
-- По вашему, пустяки и книга, что... которая имѣла три изданія и ради которой по стѣнамъ Парижа расклеили шестифутовыя объявленія?!
-- Я не думаю спорить.
-- Выходитъ по вашему, что мои произведенія застряли у книгопродавца или въ лапахъ букинистовъ?
-- Успокойтесь.
-- По вашему, онѣ пригодились лишь на обертку колбасы и селедки?
-- Будьте же благоразумны!
-- Вы невѣжа, батюшка, безграмотный невѣжа! Петръ, Марья! подите сюда! скорѣе! выведите этого господина!