Катков Михаил Никифорович
Преступление просто уголовное и преступление уголовное с политическим характером

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

М.Н. Катков

Преступление просто уголовное и преступление уголовное с политическим характером

Статья "Северной Почты", где сообщены сведения по делу о покушении 4 апреля, исполнена противоречий. Факты, указывающие, в каком направлении следует объяснять политическую сторону преступления Каракозова

   Следственная комиссия по делу о покушении 4 апреля имела своею ближайшею целью открыть сообщников преступника и передать их в руки правосудия. Эта задача теперь решена. Открывается суд, перед которым предстанут виновные. Главного виновника нечего было отыскивать; он был схвачен на месте своего преступного действия, которое говорит само за себя, без всяких розысков и исследований. Дальнейший вопрос состоит главным образом в том, из какого рода источников первоначально возникла мысль об этом преступном покушении и какого оно свойства в политическом отношении.
   Преступление, о котором идет речь, есть не просто уголовное, но политическое, и как бы ни было велико уголовное значение его, оно еще значительнее в политическом отношении. Развращенная воля, побуждающая человека к совершению уголовного преступления, это одно; но к этому присоединяется или, лучше сказать, над этим господствует политический замысел, вызвавший преступное действие для каких-либо целей. В московских судах будет скоро рассматриваться дело об убийстве, обличающем в преступнике глубокое нравственное падение: это молодой человек, не лишенный образования, хладнокровно и предумышленно зарезавший ростовщика и его служанку из корыстных побуждений. Здесь дело простое. Преступник найден, предан правосудию, и дело окончено. Печальный факт может подать повод моралисту к более или менее поучительным соображениям и заключениям; но общество может считать себя удовлетворенным карой, постигающей преступника. Совсем иное, если речь идет о преступлении с политическим характером. С уголовной точки зрения может быть все сделано, но дело не может считаться удовлетворительно оконченным, пока не разъяснено политическое его значение. Факт остается необъясненным или объясненным вполовину, то есть объясненным неверно. Поджог, сделанный из частных побуждений, и поджог, сделанный в политических видах: вот два факта. Уголовное значение их может быть одинаково и может различаться множеством степеней и оттенков. Но было ли бы дело удовлетворительно окончено, если бы в случае поджога с политическим характером оно не пошло далее факта происшедшего на месте поджога? Получило бы исследование дела надлежащее направление, если б оно сосредоточилось только на личности пойманного поджигателя и стало разыскивать только ту обстановку, среди которой он жил? Пойманный поджигатель может принадлежать к числу негодяев, готовых на все за деньги, или он может принадлежать к числу каких-нибудь одичалых и невежественных фанатиков, которых можно подбить на преступление лжеучениями. Получим ли мы правильный взгляд на дело, если пойдем только в том направлении, которое определяется личным положением пойманного поджигателя? Чтобы раскрыть политическую сторону факта, которая может иметь великое значение для государства, надобно искать иных следов и выйти из поселка, где жил пойманный поджигатель.
   Среда, к которой принадлежал Каракозов, есть круг молодых людей, зараженных так называемым нигилизмом, представляющих собою совокупный результат дурной школы и лжеучений, уловлявших молодежь еще на школьной скамье, лишавших ее смысла и сбивавших с пути. Некоторые из товарищей Каракозова знали о его преступном замысле. Вот факт. Получим ли мы правильный взгляд на дело, если пойдем только по путям нигилизма и потеряемся в изыскании революционеров гимназий и семинарий?
   Статья "Северной Почты" (No 167), где сообщены некоторые сведения по делу о покушении 4 апреля, исполнена странных противоречий. Сведения эти дают уразуметь дело, но сами-то не вдруг даются, а нужен некоторый труд, чтобы до них добраться. Рассуждения, которыми эти сведения обставлены, оценки, которыми они сопровождаются, способ и порядок изложения более скрывают, нежели раскрывают серьезность дела. Мы уже указывали на это обстоятельство, говоря об этой статье в No 163 нашей газеты; но интерес дела так значителен и важен, что мы должны глубже войти в него и отдать себе более подробный отчет в несообразностях, поражающих всякого внимательного читателя.
   Главная несообразность заключается в том, что статья эта повествует о тайном обществе, существовавшем в Москве в продолжение многих лет, и об обширных замыслах этого общества. Статья сообщает, что между членами этого общества родилась мысль о цареубийстве, что члены его делились на две партии, из коих одна требовала немедленно приступить к решительным действиям и начать с цареубийства, другая же находила это преждевременным. Чего недостает для того, чтобы характеризовать страну, находящуюся накануне страшной катастрофы, общество, исполненное революционного смятения, народ, в котором целые массы готовы к восстанию? Тон, каким статья повествует о тайном обществе, существовавшем в Москве, годился бы для характеристики положения вещей, какое было во Франции пред началом великой революции или пред 1848 годом. Кто же эти деятели, втайне властвующие над обществом, располагающие великими силами, внушающими им отвагу к начатию войны с государством, в недрах коего они находятся? Кто эти люди, созидающие втайне новую власть на место существующей, обреченной ими разрушению? Кто эти люди, коим повинуются тайные армии? Несколько школьников, собирающихся на выпивки вместо того, чтобы готовиться к урокам, -- вот эти герои, вот деятели тайного общества, где будто бы находился центр опасного для государства заговора.
   Статья, о которой мы говорим, вводит читателей в недоразумение по отношению к другому весьма важному пункту. Изобразив яркими красками организацию тайного общества, составившегося в Москве из нескольких студентов и гимназистов, автор статьи заставляет читателей думать, что все описанное им проистекло из жизни самого этого общества, что именно мысль о цареубийстве, -- мысль, которая, к несчастью, не осталась только предметом безумных разговоров, но выразилась действительным покушением, -- была самородною мыслью этого общества, созревшею в его недрах до обдуманного намерения в связи с обширными революционными планами. Он говорит:
   
   Лица, составлявшие вышеупомянутое общество под названием "Организация", имели два направления: одни стремились посредством социалистской пропаганды и сближения с народом постепенно достигать переворота в государстве с ниспровержением законного правительства; другие желали Скорее достигнуть цели и произвести революцию, для чего признавали нужным рано или поздно прибегнуть к крайней мере, к цареубийству. В числе сих последних был Каракозов, который предполагал безотлагательно исполнить такое страшное преступление.
   
   Что из этих слов явствует? Не то ли, что как общество, о котором идет здесь речь, так и два направления, на которые оно разделялось и из которых одно искало "переворота в государстве с ниспровержением законного правительства", а другое считало необходимым прибегнуть к цареубийству, образовались в Москве из студентов и гимназистов, которые сами собою сериозно задумали совершить эти страшные дела? Автор статьи умалчивает, с какого времени образовались описанные им два направления и возникла мысль о цареубийстве. Но, читая вышеприведенные строки, всякий подумает, что это общество существовало в продолжение более или менее значительного времени, вырабатывалось постепенно, быть может, не без некоторых усилий, что убеждения общества закалялись и укреплялись в борьбе и разных испытаниях, что замыслы его зрели и входили в силу, по мере того как оно убеждалось в возможности успеха и в сочувствии к ним народных масс.
   Ничего этого не бывало; все это только призрак. В той же статье читаем далее:
   
   Мысль о цареубийстве и вообще о приступе к крайним мерам возродилась по возвращении из Петербурга в Москву одного из главных руководителей московских социалистских кружков, который имел в Петербурге ближайшие сношения с одним известным по своим социалистским мнениям и революционному направлению лицом, ездившим летом 1865 г. за границу и только что возвратившимся из Швейцарии.
   
   Вот обстоятельство, которым объясняется происхождение того, о чем было выше сказано. Но обстоятельство это изложено так, что читатель, которого внимание недостаточно возбуждено, может не заметить винословной связи, которая соединяет эти два показания. Ему, между прочим, бросится в глаза слово "возродилась". По-русски возродиться значит родиться вновь. Что было и прекратилось или ослабело, то возрождается. Можно подумать, что тайно существовавшее в Москве общество питало в себе мысль о цареубийстве, но что потом вследствие разных обстоятельств мысль эта заглохла; но она возродилась по приезде из-за границы одного "известного лица", который имел свидание с одним из членов московского общества. Вот сцепление идей, происходящее в голове читателя при чтении статьи; вот в каком свете представляется дело. А между тем обстоятельство, рассказанное после, есть причина, а обстоятельство, рассказанное прежде, есть последствие, и вместо слова зародилась сказано некстати возродилась. Тайное общество, о котором идет речь, возникло впервые вследствие возбуждения данным лицом, приехавшим из-за границы, а до того времени в Москве были кружки всем известных нигилистов, которые вовсе не делали из себя тайны.
   Из всех лиц, привлеченных к следствию по делу Каракозова, не исключая и самого Каракозова, только одно оказывается имеющим серьезное политическое значение. Как велико это значение, об этом трудно судить по тем скудным данным, которые дают себя извлечь из статьи "Северной Почты"; но несомненно, что единственное лицо в этом деле, имеющее политический характер, есть тот не поименованный в статье агент, живший в Петербурге, издававший народные книги и ездивший летом прошлого года за границу. Имя его, равно как и имена других участников дела, нам неизвестны, и мы не видим причины скрывать эти имена, тем более что они известны и в публике; но мы последуем примеру "Северной Почты" и не будем называть их. Вышеупомянутое лицо, очевидно, по своему образованию и роду жизни принадлежит к гораздо высшему общественному уровню, чем Каракозов и все его московские товарищи. В статье "Северной Почты" сообщается о нем несколько фактов, которые свидетельствуют, что он находился в обширных сношениях с разными революционными деятелями и пользовался большим авторитетом между мелкими нигилистами. Он, по-видимому, был одним из тех органов, посредством которых производились действия на среду нашего нигилизма из других, несравненно более серьезных революционных сфер. Из фактов, содержащихся в статье "Северной Почты", видно, что он находился в связи с польскими революционными деятелями. Он замышлял освобождение государственных преступников, он посылал агента в Сибирь для этой цели, он снабдил его фальшивыми паспортами и рекомендательными письмами к некоторым из значительных польских революционеров, сосланных в Сибирь. Он находился в сношениях с какими-то партиями за границей и, по-видимому, для соглашения с ними ездил в прошлом году на короткое время за границу, именно в Швейцарию. Он-то сообщил двоюродному брату Каракозова, прибывшему в Петербург в то время, когда он возвратился из Швейцарии, сказание о том, будто всеобщая революция готовится в Европе к решительному действию, будто какой-то тайный революционный комитет постановил начать повсюду движение цареубийствами. Из этого же источника двоюродный брат Каракозова узнал, что европейские революционные партии готовы помочь русским собратьям своими деньгами и оружием, если они решатся действовать немедленно по общему плану. Наконец, отсюда возникла мысль о том, чтобы в Москве составить тайное общество, которое положило бы начало революционной организации и которое было бы подчинено еще более тайному комитету под страшным названием "Ада", который должен действовать убийствами и отважиться на цареубийство.
   Очевидно, что все сообщения о революционном движении, будто бы имеющем немедленно начаться в Европе, сделанные двоюродному брату Каракозова этим человеком, которому тот, по-видимому, внимал с благоговением, как важному авторитету, были грубым обманом, рассчитанным на глупость. Был ли этот человек сам обманут другими или обманывал сознательно, -- дело только в том, что никаких в настоящее время в Европе революционных движений не творится и не предвидится. Известно притом, что бродячие революционные элементы более чем когда-либо находятся теперь под рукой разных правительств и политических людей; известно, что правительства и политические люди, неразборчивые на средства, употребляют эти элементы как военное средство в мирное время для произведения смут в той или другой стране. Как бы то ни было, все сообщенные в "Северной Почте" данные свидетельствуют, что человек, передавший двоюродному брату Каракозова эти новости из мipa европейской революции, есть наиболее серьезный деятель из всех привлеченных к делу следственною комиссией. Но автор статьи, в противность им же самим сообщенным сведениям, видимо, отодвигает этого человека на задний план, представляет его лицом наименее значительным и называет "агентом московских кружков". Автор хочет сказать, что вся сила заключалась в этих кружках, состоявших из нескольких студентов и гимназистов, а человек зрелый, ловкий, находившийся в деятельных сношениях с серьезными революционными партиями, будто бы состоял по особым поручениям у общества из нескольких студентов и гимназистов, бредивших швейнями по образцу, описанному в романе Чернышевского.
   Посмотрим, что последовало по прибытии родственника Каракозова в Москву. Разумеется, он поспешил передать своим ближайшим товарищам все слышанное им в Петербурге. Его рассказы, по всему вероятию, оказали действие на воображение школьников. Все охотно приняли проект составить организацию для распространения социалистических идей; положено устраивать читальни и швейни с этою целю и разъезжать летом по Волге для беседования с мужиками о том, что собственности нет и что вся земля принадлежит всему народу; все это было охотно принято, и товарищи принялись писать уставы для своих будущих действий; но мысль о цареубийстве не только не произошла из "московских социалистских кружков", но была отвергнута ими, когда явилась извне, хотя и с авторитетом всемирной революции. У одних достало настолько нравственного чувства, чтоб отвергнуть безусловно эту мысль; у других достало, по крайней мере, здравого смысла, чтобы признать ее неудобоисполнимою, когда в народе не оказывается никакого сочувствия к революционным идеям; вопреки плану, сообщенному им якобы из тайных советов всесветной революции, они нашли безумным приступать к решительным действиям, прежде чем революционные идеи не будут достаточно распространены в народных массах.
   Один только из этой среды был увлечен демонским искушением, вопреки всем своим товарищам. Быть может, и он не возвратился бы на свое проклятое решение; но, уехав в Петербург, он вступил в сношения с тем самым искусителем, кто впервые бросил эту мысль в его кружок. По собственным показаниям Каракозова, он был укреплен в своем решении сношениями с этим человеком и еще с одним медиком. Известно, что оставшиеся в Москве товарищи Каракозова посылали в погоню за ним; известно, что двоюродный брат его убедил его возвратиться. Каракозов, однако, опять скрылся от своих товарищей, опять уехал в Петербург и опять нашел поддержку и ободрение к своему замыслу в том же самом искусителе.
   Наконец, вот еще одно обстоятельство, на которое нельзя не обратить внимания. Автор статьи "Северной Почты" говорит о московских кружках, состоявших из нескольких студентов и гимназистов, как о некоем серьезном тайном обществе, издавна существовавшем, как о революционной организации, простиравшейся почти на всю Россию. Но следственная комиссия, которая, конечно, изучила до мельчайших подробностей все, что до этих людей касается, не нашла следов участия этих революционных деятелей в поджогах 1864 и 1865 годов. Если б эти кружки имели хоть сотую долю того значения, которое им приписывает автор статьи, то могло ли бы случиться, что они оставались бездействующими во время поджогов, истребивших столько городов и сел? Очевидно, что тогда действовали другого рода революционные элементы, не похожие на московских социалистов, которые сами суть не что иное, как жертва этих более тайных и более серьезных враждебных сил.
   Нам неизвестно, к каким соображениям пришла следственная комиссия относительно этих более серьезных источников зла в каракозовском деле. Но надобно думать, что в дальнейших своих розысках следственная комиссия не ограничилась исследованием учений, составляющих философию нигилизма, и воспользовалась или воспользуется всеми следами, которые могут вывести ее в иные сферы. Очевидно, что не по следам Каракозова и его ближайших товарищей можно добираться до первоначального источника, откуда произошел замысел, осуществившийся в покушении 4 апреля, до тех политических интересов, буде таковые имеются, которым покушение это понадобилось; очевидно, что в этих видах гораздо полезнее сосредоточить свет на том деятеле, который возбудил движение в кружке Каракозова, бросив в него мысль о цареубийстве с приманками, какие, по его расчетам, могли подействовать на эту среду.
   Были еще обстоятельства, о коих не упоминается в статье "Северной Почты", но на которые нельзя не обратить внимания при исследовании политической стороны дела. Не замечательно ли, что в высших петербургских административных сферах в начале нынешнего года, именно около той поры, когда московские нигилисты были возбуждаемы к устройству революционной организации и к покушению на цареубийство, говорилось как о факте положительном о существовании какого-то тайного общества, составившегося с целию совершить какое-то политическое злодеяние? Итак, за несколько месяцев до покушения 4 апреля были уже в административных сферах сведения, заставлявшие ожидать чего-то подобного. Откуда же взялись эти сведения, оставшиеся втуне? Факт этот, без сомнения, имеет несравненно большую важность, чем анализ социалистических учений, которыми бредят мальчишки в семинариях и гимназиях.
   За несколько недель до покушения, как нашим читателям известно, во французских журналах появились статьи, явно писанные в ожидании этого события и имевшие цели, заранее истолковать его в самом превратном и злонамеренном смысле. Эти статьи, в происхождении коих, очевидно, участвовали лица, имеющие сведения о том, что делается у нас в правительственных сферах, придают умышленно огромное политическое значение нашему нигилизму и объясняют его из патриотического духа и национального чувства, пробудившихся в русском обществе в последние годы.
   Недели за две или за три до события одна дама польского происхождения в Петербурге говорила о нем как о деле известном и ожидаемом. Когда на это обстоятельство было впоследствии обращено внимание, дама эта вдруг сошла с ума.
   За два дня до события в "Силезскую Газету" была отправлена из Петербурга корреспонденция, где, per anticipationem [забегая вперед (лат.)], рассказывается о многочисленных арестах, будто бы сделанных в Петербурге, об обыске, будто бы произведенном в домах каких-то вождей патриотической партии, и о задержании какого-то важного политического преступника, находившегося в связи с этою партией.
   Все эти факты не указывают ли то направление, в каком надобно объяснять политическую сторону преступного действия, совершенного Каракозовым?
   
   Впервые опубликовано: Московские ведомости. 1866. 4 августа. No 163.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru