Кок Анри Де
Прекрасная канатчица

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    (Луиза Лабэ)
    La Belle Cordière.

Анри де Кок.
Прекрасная канатчица

(Луиза Лабэ)

[]

   Луиза Лабэ родилась в Лионе, втором городе Франции, 25-го апреля 1527 года.
   Отец её звался Пьером Шарли, по прозвищу Лабэ. К чему это прозвище? Никто не знает. Вероятно Лабэ употреблено вместо l'аbbe (аббат) и отец Прекрасной канатчицы был обязан этим прозвищем, которое наконец заменило его фамилию какому-нибудь сходству в походке, физиономии или разговоре с одним из начальников монастыря. Во всяком случае, если Пьер Шарли, по прозвищу Лабэ, имел в себе нечто религиозное, то совершенно светское воспитание, данное им дочери, вовсе не доказывает этого.
   Чем он занимался в юности и каково было его состояние -- также неизвестно. Точно также ничего неизвестно о его жене. Ни в одном месте ле-дю-Вердье Поль де Кокне говорят о матери Прекрасной Канатчицы, и сама она в своих записках хранит об этом глубокое молчание.
   Известно только, что у Пьера Лабэ был друг Эннемонд Перэн, занимавшийся канатным ремеслом, один из самых богатых торговцев такого рода во всём городе. Эннемонду Перэну было сорок пять лет, когда Луиза явилась на свет; он был вдов и не имел детей; без сомнения ему нравилось смотреть на дочь своего приятеля, как на свою собственную и обращаться с ней таким же образом, в ожидании, пока он не назовет её своей женою, чтобы передать ей всё свое состояние, когда он сойдет в могилу.
   У Эннемонда Перэна было два или три дома в Лионе; тот, в котором он жил и где находились его мастерские, был построен около площади Белькур, в местности, где потом провели улицу, названную улицей Прекрасной Канатчицы. До семи лет любимым провождением времени Луизы было играть в мастерской с работниками. Уже в то время она знала названия различных снастей и могла отличить шкимушку от кабельтова [технические морские термины - названия канатов]. Но снасти не могут составить счастья. Находка старой Библии -- Библии бедных -- эта находка определила ее направление.
   Её папа Перэн, -- она его звала также отцом, -- сидел на лавке в саду; ребенок  подошел к нему и показывая на картинку, на которой двое святых разговаривали с открытыми ртами, спросила:
   -- Папаша, что это такое, эти двое добреньких?..
   -- Эти двое, крестница, -- апостолы, или служители нашего Господа; Фома Дидим и Евангелист Матвей.
   -- Кто тебе сказал, что это апостолы и что их зовут...
   -- Фома Дидим и Евангелист Матвей?..
   -- Да.
   -- Это написано внизу... Смотри.
   -- А!.. а что такое выходит у них изо рта?..
   -- То, что они говорят.  Когда ты разговариваешь так из твоих губ тоже выходят слова.
   -- Но ведь их не видно...
   -- Нет, но зато их можно слышать, а так как нельзя слышать того что говорят они, то чтобы дать возможность понять их тем, которые умеют читать, их написали или вернее, напечатали. Если бы ты умела читать, ты поняла бы их.
   -- Почему я не умею читать?
   -- Очень просто, потому, что ты не училась. Хочешь учиться?
   -- Да, сейчас же.
   -- О! сейчас... Это невозможно.
   -- Почему?.. ведь ты умеешь, так учи меня.
   -- Нет! Не я буду учить тебя, у меня, понимаешь, нет для этого времени. Кто будет смотреть за работниками? Но будь спокойна, сегодня вечером я поговорю с твоим отцом, а завтра у тебя будет учитель, который выучит тебя не только читать, но даже писать.
   -- Писать тоже самое, что выходит изо рта?
   -- Да... если хочешь... т. е. нет... да ты тогда сама увидишь.
   Луиза Лабэ скоро выучилась не только тому, чему учили в то время женщин, но даже тому, что преподавали только мужчинам: греческому и латинскому языкам. А после мертвых языков она захотела учиться живым. Когда же она выучилась испанскому и итальянскому языкам, Луиза Лабэ занялась музыкой. Она пела и играла на теорбе.
   Ее отцы были в восхищении; особенно второй: Перэн. Он же платил и за образование молодой девушки. И если бы она потребовала, чтобы ее учили по-китайски, он послал бы в Китай за учителем. Во первых, ему позволяли на это средства, а потом он так любил свою дорогую Луизу!..
   Луизе Лабэ было пятнадцать лет; она не была хороша собой, но мила до невозможности, со своей живой фигурой, оживленной, выразительной, всегда улыбающейся... Нет не всегда; но когда Луизе минуло пятнадцать лет, она не улыбалась так часто, как улыбалась в четырнадцать!..
   Часто даже она прогуливалась, задумавшись, под сенью сада Перэна. О чем мечтала она? О какой-нибудь науке, которой она не знала? Да. Только она не знала названия этой науки.
   К счастью для девушек, желающих этого обучения, существует особенное божество, и когда они около себя не находят наставника, оно им посылает его. Наставником в любви Луизы Лабэ -- был ее двоюродный брат, красивый юноша двадцати лет, по имени Гратьен Шарли.
   Хотя он жил недалеко от Лиона, в Виллафранке, Гратьен Шарли никогда не приезжал к дяде, постоянно удерживаемый своей матерью, уже давно поссорившейся со своим братом Пьером Шарли. Но мать его умерла, и молодой человек, пользуясь отпуском данным ему Гумбертом VII, при котором он состоял в качестве рассыльного, -- отправился в Лион.
   Двоюродного брата приняла Луиза. Естественно, что они не знали, друг друга, так как никогда не виделась.
   "Ба!.. ба!.. -- подумал кузен. -- Да она не дурна!.."
   "Ба!.. ба!.. подумала кузина. -- Этот солдат очень красив!.."
   Затем приезжий проговорил вслух, громко:
   -- Мадемуазель, мне сказали, что это дом Пьера Шарли по прозванию Лабэ?..
   -- Вас не обманули; вы действительно у Пьера Шарли, моего отца.
   -- Вашего отца! Вы!.. Так позвольте поцеловать вас... Я -- Гратьен Шарли из Виллафранки, ваш двоюродный брат.
   -- Право?.. Так войдите... Привяжите вашу лошадь и войдите, можете присесть... мы лучше поговорим в комнате, чем на дворе.
   -- Конечно. Моя лошадь и не пошевелится. Когда мы поболтаем, -- я вернусь, попоить ее, а то ей жарко.
   -- Вам тоже жарко и стакан вина не затруднит вас.
   -- Стакан.... Даже два... три... Ах!.. так вы моя кузина!..
   -- Луиза.
   -- Луиза? Да, так называла вас моя матушка. Она умерла назад тому два месяца. Вы слышали?..
   -- Мне очень жалко и ее, и вас.
   -- Да. Добрая была женщина, хотя несколько злопамятна. О! она никогда не хотела простить вашему отцу... я не знаю что такое произошло между ними...
   -- Я тоже не знаю.
   -- Наконец, на днях я сказал самому себе: "Раздор родителей не касается детей; быть может, дядя не примет меня дурно!.." кстати, дяденька здоров?..
   -- Совершенно.
   -- А знает ли он?..
   -- О смерти сестры? да. Он узнал об этом около месяца тому назад. Это ему даже очень грустно.
   -- Право? Я вам говорю, что моя матушка, сам я не знаю за что, сердилась на него... но когда умер мой отец, она сделалась еще язвительнее... А знает он, что я, потерял отца, уже около года?
   -- Без сомнения! И это очень его огорчило, за сестру.
   -- Право? Я вам говорю, что мать моя была безумная...
   -- Извините, кузен, прежде чем рассказывать -- выпейте. Вы видите, вино налито.
   -- Да, да!.. И цвет у него отличный...
   -- Вы не спешите?
   -- О! нет!
   -- Вы останетесь на несколько дней в Лионе?
   -- О, да! у меня месячный отпуск.
   -- Отлично! так садитесь и пейте!..
   -- Вы очень добры, кузина, но...
   -- Что? Вы, быть может, голодны? Фаретта, наша служанка сейчас придет и подаст вам завтрак.
   -- Нет, не то.
   -- Вы желаете видеть батюшку? Он не придет до вечера.
   -- И это не то.
   -- Что же, наконец?
   -- Я просил позволения, кузина поцеловать вас. Между родственниками это позволительно...
   -- Я не говорю, нет, кузен. Поцелуйте меня.
   Луиза подставила Гратьену щеку; но мы не знаем каким это образом случилось, только вместо того, чтобы приложиться губами к бархатной щечке, кузен похитил поцелуй с полуоткрытых пурпурных губок.
   Луиза вздрогнула; все ее лицо запылало яркой краской. Гратьен тоже был потрясен. Появление Фаретты несколько успокоило обоих молодых людей...
   Молодая девушка казалась восхищенной приездом своего кузена в Лион; Пьер Шарли и Эннемонд Перэн приняли его как нельзя лучше. Ему отвели прекрасную комнату. В честь него за ужином были откупорены самые старые бутылки.
   Мы уже сказали, что Гратьен Шарли был красивый малый. Быть может, не слишком умен, ибо, будучи с детства предназначен к военной службе, он получил больше телесное, нежели умственное развитие. Он не умел ни читать, ни писать, зато отлично управлял шпагой, палицей и аркебузой... А как ездил на лошади -- чудо!.. На следующее утро после своего приезда он показал свое искусство Луизе и ее отцам. Луиза была в восторге. Отцы рукоплескали.
   -- Кузина, -- сказал Гратьен, -- так как я останусь здесь целый месяц, то если вы хотите, -- я буду давать вам уроки верховой езды.
   Отцы сделали гримасу. Но дочь воскликнула:
   -- Отлично!.. отлично!.. выучите меня ездить верхом, кузен. А я вас выучу читать. Идет?
   -- Еще бы!..
   Отцы покорились. Луиза хотела ездить на лошади, ей купили лошадь в тот же день. В тот же день начались и уроки, и Луиза с таким жаром принялась за них, что ее успехи были необыкновенны. Через неделю она уже сидела на седле, как Миррина, королева Амазонская... А каковы же были успехи Гратьена Шарли относительно чтения?
   Увы! к концу недели бедняжка даже не умел отличить А от Б. Не правда ли, печально? Но что хотите? при уроках верховой езды постоянно присутствовали отцы, а при уроках чтения их не бывало. Из этого произошло, что при втором же уроке Гратьен Шарли вместо роли ученика принял роль наставника, но не наставника верховой езды, а наставника в любви... А Луиза имела необыкновенное расположение к этому роду уроков. О! работа не пугала ее!.. Дни проходят так скоро!.. И вот, ночью, когда все успокаивалось в доме, Луиза отворяла дверь своему двоюродному брату, чтобы продолжать брать у него уроки ...
   Таким образом прошел месяц его отпуска. И Гратьен отправил своему начальнику просьбу о продолжении этого отпуска еще на две недели. Но когда эта мысль пришла ему в голову, он получил приказ немедленно явиться в Виллафранку, чтобы оттуда отправиться под начальством Гумберта VII в Гренобль, где ожидал его высочество Генрих -- дофин Франции, желавший начать осаду Перпиньяна. В ту эпоху осада этой крепости была какой-то манией у французов.
   Луиза Лабэ побледнела, узнав, что любовник ее оставляет. Он и сам был очень печален. Известно, когда отправляешься на войну, но неизвестно когда вернешься. Но противиться было невозможно, необходимо было ехать. Последнюю ночь они проводили вместе.
   -- Что, Перпиньян далеко от Лиона? -- неожиданно спросила Луиза.
   -- Не знаю, -- отвечал он.
   Этот юноша знал только как ездить верхом и как любить. Особенно он хорошо любил. Молодая девушка в одной рубашке соскочила с постели, подбежала к своей библиотеке и справившись с географической картой, проговорила:
   -- Около ста двадцати лье; по десяти лье в день... Я приеду к тебе в Перпиньян, Гратьен.
   Он вспрыгнул от испуга.
   -- Возможно ли!?..
   -- Ты сомневаешься!
   -- Но разве твои отцы тебе дозволят?..
   Луиза пожала плечами.
   -- Милый мой, -- сказала она, -- с тех пор как я явилась на свет я делаю всё, что только хочу. Я хочу ехать в Перпиньян и поеду. Теперь 15-е июня, жди меня 25-го или 30-го.

* * *

   И она сделала, как сказала. Через два дня после отъезда своего кузена, однажды утром, завтракая со своими отцами.
   -- А ведь верно любопытное зрелище, -- неожиданно воскликнула она, -- увидеть осаду города...
   -- Очень любопытно! -- хором повторили отцы.
   -- Я хочу присутствовать при осаде Перпиньяна.
   -- Гм!..
   -- Да, -- продолжала Луиза, не беспокоясь о произведенном ею впечатлении, -- я соскучилась, а путешествие меня развлечет. Притом, забыла я вам сказать, Гратьен забыл здесь один из своих платков; он не богат; недостаток платка может быть для него неприятен. Я ему его отвезу.
   -- Но ты не можешь путешествовать одна, -- возразил Пьер Лабэ, -- а ни я, ни Перэн не в таких летах, чтобы провожать тебя.
   -- Я от вас и не потребую этого. Очень легко найти двоих человек, которые будут служить мне как конюхи, -- людей верных. Хоть бы двоих канатных мастеров Кретьена Миро и Жака Риделля. Они сильны и храбры. Как ты думаешь, папаша? Не того ли ты мнения, что для того, чтобы быть приятными мне Жак Риделль и Кретьен Миро, если им заплатить, согласятся проводить меня в Перпиньян...
   Она обращалась к Перэну, который молчал, погруженный в размышления.
   -- Разве ты не слышишь? -- спросила балованное дитя.
   -- Слышу, малютка, -- ответил добряк, -- но с твоего позволения я отвечу тебе не здесь, а в саду и одной тебе...
   -- Пойдем в сад.
   О взяла его под руку, и они сели на каменную лавку.
   -- Дитя мое, -- сказал Перрэн, смотря прямо на молодую девушку, -- я хоть никогда особенно ни занимался любовными делами, но ты сама поймешь, -- что достигнув моих лет я не мог кой-чего не узнать... Ты любишь Гратьена и едешь в Перпиньян, чтобы увидаться с ним.
   -- А если бы и так? -- краснея, возразила Луиза.
   -- Если бы это было, -- продолжал канатчик, -- с моей стороны я не воспротивился бы твоему отъезду. Только прежде я дал бы тебе, малютка, совет. Если ты истинно любишь Гратьена Шарли, что очень естественно, потому что мальчик очень красив, -- ты ведь тоже любишь и нас, неправда ли?..
   -- О! всем сердцем!.. Иначе я была бы неблагодарна. Вы оба так добры!..
   -- А! ты согласна. Итак, дорогое дитя, в ту минуту, когда ты хочешь нас оставить, ты не удивишься, если я попрошу тебя как можно более сократить свое отсутствие. Мы уже не молоды, а отец твой с последнего времени особенно чувствует себя нездоровым. Привыкнув видеть тебя каждый день, расставшись с тобой мы будем очень опечалены... Ты поняла меня? Ступай же туда, куда призывает тебя любовь, но помни, что если ты долго не возвратишься, то можешь более не встретить нас.
   Луиза со слезами на глазах обняла Эннемонда Перэня.
   -- Я обещаю вам, не запоздать, -- ответила она.
   -- Потом, -- продолжал канатчик, -- если ты любишь Гратьена Шарли, то знай, что я богат, и мы его выкупим из службы. Я право не пожалею тысячи экю, чтобы дать тебе мужа по твоему выбору.
   -- Мужа! -- повторила молодая девушка.
   -- Разве ты не хочешь выйти замуж за своего кузена?
   -- Может быть. Только мы поговорим об этом после. Благодарю!
   На самом то деле, мысль соединиться с Гратьеном Шарли не очень нравилась Луизе Лабэ. И в этом нет ничего не обыкновенного. Говорят, любовь слепа; но она слепа только во время восторгов, а когда наступит время охлаждения, -- она-то всё видит. И Луиза очень хорошо видела, что этот солдат, который не может счесть без ошибки до двенадцати, в мужья ей не годится.
   Но она всё-таки отправилась в Перпиньян в сопровождении Кретьена Миро и Жана Риделя. 30 июня они прибыли в лагерь.
   В то время не редкость было встретить в лагере женщин. При Франциске I целые толпы проституток сопровождали войска.
   Но король-рыцарь имел в этом случае в виду не простых солдат, а офицеров, не чернь, а вельмож. После минутного разговора с Гратьеном, которого она едва отыскала, Луиза Лабэ, осталась одна, не зная когда и как она снова с ним увидится, не зная даже, где она поместится со своими проводниками, если захочет пробыть несколько дней в лагере.
   Она оставалась в задумчивости, почти жалея о своем приезде, уже гораздо менее влюбленная в Гратьена, который не имел власти пожертвовать ей даже часом, после того как она проехала для него сто лье. Вдруг некий молодой человек наблюдавший за ней, не будучи замечен, в то время как она, разговаривала с кузеном, приблизился к ней, и вежливо поклонившись, сказал:
   -- Вы как будто недовольны. Если я могу быть для вас полезен, скажите: я весь к вашим услугам. Меня зовут Пьер де Бурдейль я племянник сеньора де Вивон, маркиза де ле Шатеньерэ.
   Пьер де Бурдейль, ставший потом Брантомом [Брантом Пьер де Бурдей ( Brantme Pierre de Bourdeilles) (ок. 1538-1614) - французский аристократ, историк и мемуарист. Среди принадлежащих Брантому сочинений следует упомянуть "Жизнеописания знаменитых людей и великих французских полководцев" (Vies des hommes illustres et des grands capitaines franais); "Жизнеописания знаменитых людей и великих иностранных полководцев" (Vies des hommes illustres et des grands capitaines trangers); "Жизнеописания знаменитых женщин и галантных дам" (Vies des dames illustres, Vies des dames galantes); "Анекдоты о дуэлях" (Anecdotes touchant les duels), а также "Бахвальство и клятвы испанцев" (Rodomontades et jurements des Espagnols). Записки Брантома были впервые напечатаны в 1665-1666], в 1542 году имел от роду семнадцать лет, он был двумя годами старше Луизы Лабэ, и обладал очаровательной фигурой. Явившись вместе с дядей к осаде Перпиньяна, он смертельно скучал; внезапная встреча с амазонкой дала ему надежду избавиться от этой скуки.
   Он сразу понравился Луизе Лабэ, не только своей красотой, но и умом сверкавшим в его глазах. Какая разница с Гратьеном Шарли! Притом же племянник маркиза не то что простой солдат...
   -- На самом деле, -- сказала она, -- я очень опечалена. Я обещала моему двоюродному брату, Гратьену Шарли...
   -- Тому солдату, с которым вы разговаривали?..
   -- Да. Я обещала ему приехать разделить с ним компанию во время осады Перпиньяна, но из того, что он сказал мне, во время нашего коротенького разговора, я очень боюсь, что вследствие требований службы мне не удастся его видеть; и я конечно всеми силами души желаю вернуться туда, откуда приехала.
   -- А вы откуда приехали?
   -- Из Лиона. Я тамошняя уроженка; меня зовут Луиза Лабэ. Между тем, я желала бы отдохнуть немного, прежде чем отправиться в обратную дорогу.
   -- Совершенно естественное желание.
   -- Не правда ли? Быть может даже, не будет ли вам угодно пожертвовать сорока восемью часами, чтобы позволить мне осмотреть осадные работы? Это будет очень любопытно.
   -- Я полагаю. И для меня будет истинным удовольствием сопровождать вас. Благоволите принять гостеприимство, которое я предлагаю вам под моей палаткой...
   -- А как же мои провожатые?
   -- Провожатые ваши отправятся к моим конюхам, в соседнюю палатку. О! будьте покойны, они не будут иметь ни в чем недостатка! Мы начнем с ужина, -- потому что уже вечер, -- затем вы ляжете на моей собственной постели. А завтра утром, на рассвете мы пройдемся всюду... Для вас не будет ни малейшей опасности, Атака будет еще через две недели. А испанцы слишком галантны, чтобы стрелять в первого встречного. Ваш ответ, сударыня? Идем ли мы ужинать?
   -- Идём! Я смертельно голодна.
   Странно, что болтливый и даже нескромный Брантом нигде не упоминает о своем приключении с Луизой Лабэ, которое, однако, совершенно справедливо. Это утверждает Клод дю-Вердье. Да и как могло быть иначе?..
   Брантом обожал ее. В течение трех дней Луиза скрывалась в его палатке, и он оставлял ее только в случае необходимости, когда того требовала служба при дофине. А посещение лагеря? А Гратьен Шарли?.. Луиза мало заботилась о них... Она уже не любила кузена. Пшеничный хлеб нравился ей больше ржаного...
   Между тем как не была скрываема эта любовь молодых людей, она не могла остаться тайной посреди пятнадцати или двадцати тысяч войска. Однажды ночью, когда они разбирали Горация и Виргилия в костюме вовсе не подходящим для занятий латынью, неожиданно перед ними явился маркиз де-ла-Шатеньерэ. Он был рассержен. Справедливо считая своего племянника еще слишком молодым, чтобы предаваться так усердно подобным занятиям, он хотел строго наказать, взять под арест и изгнать с позором на виду у всего лагеря эту молодую девушку, с которой он обходился как с развратительницей. Но Брантом с таким жаром, упрашивал его. Сама Луиза Лабэ была так красноречива в своем молчании прерываемом рыданиями!..
   -- Ну! Так я вас прощаю! -- проворчал ла-Шатеньерэ, -- но с тем условием, чтобы вы, сударыня, немедленно уехали!..
   -- Сейчас, дяденька! -- вскричал молодой де-Бурдейль. -- Я велю седлать лошадей пока она одевается.
   Через несколько минут Луиза Лабэ, сопровождаемая Жаком Риделлем и Кретьеном Миро, удалилась из Перпиньяна.
   Какова была же радость для ее отцов, когда она вернулась! Радость, увы! Слишком кратковременная для одного из них.
   Через день по приезде Луизы, сходя с лестницы, Пьер Лабэ упал так опасно, что через несколько часов отдал Богу душу. Луиза искренно оплакивала эту утрату. В течение трех месяцев она выходила из дому только в церковь да на кладбище.
   Приближалась осень. Был вечер; молодая девушка прогуливаясь по саду, как вдруг на повороте в одну аллею она встретилась лицом к лицу с Эннемондом Перэном. Уже несколько дней она заметила, что он чем-то особенно занят; спросив его об этом предмете она получила в ответ: "Это ничего; мы поговорим после".
   -- Я хочу, Луизочка, поговорить с тобой! -- сказал он ей в этот вечер.
   -- Хорошо, папаша; поговорим, -- ответила она. Они сели рядом.
   -- Так ты больше не любишь своего кузена, Гратьена Шарли? -- сразу спросил старый канатчик.
   Она улыбнулась.
   -- К чему этот вопрос?
   -- К чему, к чему?.. Потому что после твоего возвращения из Перпиньяна ты не говорила о нем. Без сомнения смерть твоего отца опечалила тебя, и должна была отвратить твой ум от некоторых вещей, но всякая печаль имеет свой конец... Уверяют, что дофин отказывался от взятия Перпиньяна, после сто двадцати дневной осады, следовательно кузен твой вернётся со своим начальником в Вилафранш. И если бы ты продолжала любить его, если бы ты хотела выйти за него замуж, так то, что я говорил тебе, когда был жив твой отец, -- я повторяю тебе теперь... Я готов...
   -- Благодарю, батюшка, благодарю за ваши великодушные намерения; но я не буду вам лгать. Нет, я больше не люблю Гратьена Шарли. И если бы я и любила его как прежде, -- я не вышла бы за него замуж.
   -- Действительно, если ты не любишь его, если ты не любила и прежде, ты сделала бы большую ошибку, если бы... Э! э!.. Я тоже несколько подозревал это! Я думал, что если бы этот мальчуган был тебе еще дорог, ты непременно бы о нем справилась... В таком случае... расположена ли ты поговорить серьёзно сегодня вечером?..
   -- Так серьезно, как  вы  пожелаете. В чем дело?..
   -- В чем?.. или скорее о ком? Конечно, о тебе. Слушай же.
   -- Я слушаю.
   -- Неправда ли, ты видела как внезапно смерть похищает человека? Ведь твой отец был совершенно здоров. У него всего лишь подвернулась нога, и вот -- он в могиле! И вот этот-то случай, кроме великой печали, которую он причинил мне, навел меня на разные размышления. Знаешь ли, а ведь если и у меня подвернется нога, это доставит тебе много неприятностей...
   -- Неприятностей? Ах, батюшка! вы употребляете не то слово!..
   -- Я хочу сказать, что... Ей-Богу! я уверен, что ты любишь меня почти столько же, как любила покойного своего отца.
   -- Не почти, -- возразила Луиза, -- а именно столько же!
   -- Хорошо. Именно поэтому-то... у меня, видишь ли, есть наследники, множество наследников... племянников и племянницу которые накинутся на мое состояние как вороны на падаль. Я знаю, что я могу оставить тебе по духовному завещанию большую часть состояния. Но завещание... из-за какой-нибудь неточности оно может быть уничтожено, нужно подавать прошения... О нет ничего скуднее процессов.
   -- Право, батюшка! вы занимаетесь такими вещами...
   -- Ба! ба!.. не сердись!.. я вовсе не хочу умирать... Я еще думаю прожить долго, очень долго... Особенно, я хочу прожить покойно... Я дохожу до цели этого разговора... теперь я кончаю без колебания! Быстрый как выстрел! тем хуже! Если ты пошлешь меня прогуляться, -- я пойду -- вот и все... Так решено, что ты не любишь своего кузена и не хочешь идти за него замуж?
   -- Нет, тысячу раз нет!
   -- Ну, а хочешь ли быть моею женой? Уф! кончил. Ты понимаешь, перед светом ты будешь моею женой, для меня же ты всегда будешь дочерью. Милое дитя, до сих пор, блюдя над тобой как отец, я не намерен на старости лет превращаться в любовника. Но по крайней мере, женясь на тебе, я защищу тебя в настоящем и в будущем. Правильный акт, совершенный королевским нотариусом, защитит тебя от всех случайностей. Пока я буду жив, мое состояние будет твоим... Умру я, ты наследуешь всё, всё!.. И никакого процесса не будет. Что ты скажешь, Луизочка?..
   Говоря таким образом, Перрэн тихо привлек к себе Луизу и напечатлел на ее лбу самый целомудренный поцелуй.
   Она была тронута. По правде сказать, со времени смерти отца, Луиза Лабэ не раз думала о ложности своего положения. До этого времени она жила, не смотря ни назад, ни вперед; теперь же она помышляла о том, что станется с нею, когда смерть лишит ее второго отца, хотя ни минуты не подозревала возможности подобного объяснения... Улыбаясь и плача под отеческим поцелуем, она стала перед ним на колени и проговорила на половину важным, на половину веселым тоном:
   -- Вы обещаете не быть ревнивым и требовательным мужем.
   -- О! -- возразил Эннемон Перрэн. -- Я тебе говорю, что ничего не изменится в наших отношениях. Взгляни ты на меня: мне скоро шестьдесят два года.... возможно ли, чтобы такой старичина, как я, понравился такой молоденькой девушке, как ты?
   -- Э! -- возразила Луиза шаловливо покачивая головой, -- такой старикашка, как вы -- еще очень приличен. Вы еще зелены, очень зелены.
   На самом деле, Эннемон Перрэн был очень красивый старик. Но слова Луизы не только не польстили ему, а даже обеспокоили.
   -- Ты находишь меня слишком молодым, чтоб выйти за меня замуж? -- печально сказал он.
   -- Я нахожу вас лучшим и великодушнейшим из людей! -- воскликнула Луиза Лабэ, -- и с радостью, слышите? с радостью и благодарностью принимаю ваше предложение.
   -- Право?.. О как ты добра и мила, моя Луизочка!.. Я бегу к Мэтру Патюре, нотариусу, чтобы он составил необходимые акты... И через две недели... Это слишком скоро?
   -- Нет, не скоро!..
   -- Это я потому, что так еще недавно твой отец...
   -- Я не оскорбляю памяти моего отца, соединяясь с человеком, которого он считал лучшим своим другом.
   -- Ты права. И так, через две недели -- свадьба. Говори, в какой церкви?.. Гм!.. быть может лучше бы удовлетвориться простой церемонией. Поменьше народа, поменьше шума.
   -- Почему это? я горжусь тем, что стану вашей женой. Мы обвенчаемся в соборе, и пригласим на свадьбу столько народа, сколько можем.
   -- Хорошо, идет!.. Хочешь, чтобы был бал?..
   -- Нет! любить у свежей могилы не преступление; но танцевать -- неприлично.
   -- Ты всегда права. До свиданья, крестница. Э! э! я все еще зову тебя крестницей... Ба! да ведь ничего не изменилось! Ха, хa, ха!.. Уж и разозлятся же мои племяннички... Да я смеюсь над ними!.. Что они когда либо сделали для меня? Ничего! А ты меня любишь...

* * *

   Свадьба была 20 октября 1542 года. Была ли искренна Луиза Лабэ когда у подножия алтаря клялась своему старику мужу в послушании и верности? Мы не думаем...
   Эннемонд Перрэн был очень любим в Лионе, где он делал много добра; это обстоятельство помешало всеобщим насмешкам; при том же благородные мотивы брака не были ни для кого тайной. Разодетая как какая-нибудь принцесса, Луиза Лабэ, по выходе из церкви, была встречена целой толпой. Она возвратилась в прекрасном экипаже в свой дом на площади Белькур. На свадебный обед было приглашено сто человек. В саду в обширной палатке был накрыт громадный стол для работников и их жен. Пели, и ели с полудня до полночи. В полночь новобрачная была отведена в брачную комнату. Через несколько минут туда явился новобрачный, сопровождаемый своими шаферами.
   Когда он вошел в спальню, сладострастно освещенную разноцветными свечами, и во глубине которой на широкой кровати ему улыбалась его жена, добряк против воли смутился.
   -- Это я! -- сказал он, останавливаясь в нескольких шагах. -- Я пришел тебя поцеловать, если ты позволишь.
   -- Как же? смешно бы было, если бы я не позволила!..
   Он приблизился; она привстала; Перэн поцеловал ее по своему обыкновению в лоб.
   -- Прощай! -- сказал он.
   -- Прощай! -- своенравно произнесла она. -- Так скоро!
   -- Гм! -- испуганно промычал он.
   -- Я думаю, -- продолжала она, -- что муж имеет право не раз поцеловать свою жену.
   -- Муж -- конечно. Но...
   -- А вы разве не муж мне?..
   -- Без сомнения... только...
   -- Только?.. Потушите одну или две свечи, мой друг; свет очень силен. Хорошо! Теперь подойдите ко мне, ближе, ближе... я хочу вам что то сказать на ухо...
   В комнате был почти полумрак; Эннемонд Перэн сел на краю постели, совсем рядом с Луизой, которая называла его уже не отцом, а другом.
   -- Мой друг! -- сказала она ему, -- сделав меня, бедную девушку, воспитанную вами, -- своей женой, что вы хотели для меня сделать? Не правда ли, мое счастье?.. и только. Вы не заботились о своём. Ваше поведение в этом случае было лишено личного интереса. Вы были моим восприемником; новыми узами, которыми вы привязали меня к себе, вы хотели только еще более доказать свою привязанность. Не думаете ли вы, что с моей стороны было бы неблагодарностью, взамен ваших благодеяний не предложит вам того, что вы имеете право требовать. Бог вам свидетель, что говоря сейчас таким образом с вами, я говорю это не из одной благодарности: меня влечет к вам более нежное чувство. Какое это чувство? любовь? нет. Вы не поверите, если я скажу, что люблю вас также, как любила Гратьена. Но что бы то ни было, клянусь вам, что счастливая через вас, я буду еще счастливее если вы будете счастливы.
   Эннемонд Перэн не слушал, он пил слова своей жены....

* * *

   Пользуйся, но не злоупотребляй!.. Благоразумный и рассудительный, Эннемонд Перэн не дожидался, чтобы Луиза побудила его принять на себя его прежнюю обязанность. В течение шести месяцев он был мужем, в тот день, когда он понял, что то, что до сих было удовольствием для его жены, готово превратиться в бесчестие, он снова стал ее отцом или скорее другом...
   Другом, которого она не переставала уважать, по крайней мере в его присутствии. Но старый муж только того и может требовать от молодой жены, чтобы она скрывала, что обманывает его.
   Они готовились сесть завтракать, когда на дворе раздался лошадиный топот.
   -- Посмотри. Фаретта, кто там? --  сказала Луиза своей служанке.
   Фаретта взглянула в окно и вскрикнула от изумления.
   -- Да это ваш двоюродный брат, Гратьен Шарли.
   -- Э! -- воскликнул Перэн, с трудом скрывая гримасу.
   Гратьен Шарли явился, несколько хромая, вследствие раны полученной им в ляжку, при последнем приступе к Перпиньяну.
   -- Здравствуйте, братец, -- очень холодно ответила Луиза:
   -- Что с вами сталось с тех пор, как я видел вас там всего пять минут?..
   -- Вернулась домой, в Лион, как вы видите, и вышла замуж.
   -- Вышли замуж?..
   -- Да; за моего доброго друга Эннемонда Перэна, которого я честь имею вам представить. Кстати кузен, не при осаде ли Перпиньяна вы разучились, входя в дом, здороваться с хозяином?
   Гратьен Шарли, закусив усы, поклонился старому канатчику.
   -- Извините, кузина, -- сказал он, -- но я так удивлен... я не ожидал...
   -- На этом свете должно ожидать всего.
   -- А... дядюшка?
   -- Отец мой умер уже четыре месяца.
   -- А! он!.. сколько происшествий... Дядюшка умер; вы замужем... А! а!.. а я то думал провести у вас неделю или две, потому что я получил отпуск по причине выздоровления... я был ранен испанцами... я даже принес с собой в Виллафранш пулю в ляжке... что ужасно беспокоило меня всю дорогу.
   -- Полагаю.
   -- Потом...
   -- Потом, вы позавтракаете с нами, если вам угодно; потом, к моему сожалению, я и муж будем лишены удовольствия задержать вас; нас ждут по важным делам в Кондрье.
   -- А! вас ждут в Кондрье?..
   -- Да; но мы еще не очень торопимся. Теперь десять часов; а мы уедем в двенадцать, так вам еще есть время позавтракать.
   Физиономия Эннемонда Перэна невольно нахмурившаяся при известии о приезде Гратьена Шарли, снова прояснилась. Между тем Гратьен сел за стол и ел как людоед. Проглотив две трети филея и три четверти пирога,  наш солдат, не заботясь о благодарности, которой он был обязан, захотел заплатить за гостеприимство невежеством.
   -- А! так вот как! вы вышли замуж за старичину Перэн, -- зубоскалил он. -- Это забавно!..
   -- Нечему забавно? -- По-прежнему спокойно спросила Луиза.
   -- Да потому... ха, ха, потому что такая молоденькая, как вы, не годилась бы, чтобы...
   -- Выйти замуж за доброго, честного и милого человека, как Перэн? Ну, ваше убеждение не сходится с моим, кузен, потому что я была в восхищении, вступая в этот союз.
   -- О! о! в восхищении!.. Вы только говорите, а я пари держу, что думаете...
   -- Вы хотите сказать глупость, которую я для вас же советую вам не произносить. Это все-таки будет для вас извинением. И припомните, я предупредила вас, что меня с мужем ждут в Кондрье; мы следует приготовиться к отъезду. Прощайте кузен. Доброго пути! Фаретта, ты скажешь конюху, чтобы он оседлал лошадь г-на Шарли, пока он выпьет последнюю бутылку. Прощайте кузен.
   Луиза взяла под руку своего мужа и вышла из столовой.
   -- Какой ты у меня херувим, женушка! -- не мог не вскрикнуть старый канатчик, оставшись с нею один.
   Она нетерпеливо покачала головой.
   -- Меня хвалить не за что, мой друг, -- сказала она. -- Есть известного рода любовь, как есть известные цветы, раз завянув, они не стоят вздоха...
   В 1546 гиду Луиза Лабэ подружилась с Клемансой де-Бурж. Эта дружба разрушилась вследствие  измены одной из подруг, после пятнадцати лет самой тесной связи.
   Вдова в двадцать лет, прекрасная, богатая, умная, образованная, Клеманса не имела недостатка в обожателях. Но она была благоразумна, и если она не хотела надеть на себя снова цепи Гиминея, она также заботливо остерегалась от обольщений.
   Среди влюбленных -- с дурными намерениями, -- молодой барон де-Реньо де-Грасей, раздраженный пренебрежением прекрасной вдовы, как-то раз решился силой приобрести то, что ему не давали добровольно.
   Она совсем не боялась его; под предлогом прогулки к Безумным каменьям, груде камней, по близости города Грасей, считавшихся развалинами друидского памятника, барон завлек Клемансу, сопровождаемую только одним лакеем в свой замок. Там он объявил ей, что она слишком долго играла им, что она была в его власти, и что он наконец решился не раньше отпустить ее, как она будет ему принадлежать. Клеманса, услыхав этот угрожающий ультиматум побледнела и упала перед Реньо на колени.
   -- Монсеньор, -- сказала она важным голосом, -- вы можете совершить недостойный поступок, но подумайте, что любовь не достигается таким образом, и что вы употребляете самое дурное средство, чтобы заставить любить меня.
   -- Ба! это пустые предположения, -- насмешничая, заметил барон. --Вы устроены так же, как и прочие женщины, моя милая, и или я буду очень неловок, или я уверен, что будет достаточно нескольких минут и нескольких поцелуев, чтобы растопился лед, которым вы себя окружили...
   -- Испробуйте, -- монсеньор, возразила Клеманса.
   В голосе и в положении молодой женщины было столько страдания и горечи, что Реньо де-Грасей почувствовал свою решимость уничтожавшейся.
   -- Итак, -- возразил он, после некоторого молчания, -- я предлагаю вам, моя красавица, примирение.
   -- Что такое!
   -- Я не возьму от вас ни одного поцелуя, но вы дадите мне два... только два... и вы будете свободны...
   Клеманса сделала отрицательный знак;
   -- Птице в клетке не приказывают петь, -- сказала она.
   Барон нахмурился.
   -- Итак, вы отказываете? -- сказал он. -- Вы отказываете мне в легком удовлетворении моей страсти?.. Только два поцелуя, и клянусь, Клеманса, я тебе отворю двери замка.
   -- Вы клянетесь?..
   -- Клянусь.
   -- Я выкупаю свое освобождение.
   При первом прикосновении этих пунцовых губ Реньо де-Грасей задрожал от сладострастия. Поцелуй в любви также искра; одной достаточно, чтобы произвести пожар; что же, когда два следуют один за другим? Охватив молодую женщину руками, Реньо без счета возвратил ей поцелуи. Сначала она попробовала защищаться; она обратилась к его чести, потом она зарыдала и начала умолять... Все было напрасно!.. и слезы и мольбы... Он ничего не слушал, напротив, казалось, сопротивление только разжигало его.
   Тогда произошел странный феномен. Оставив неравную борьбу, Клеманса вдруг стала неподвижной и бесчувственной; ее руки, которые старались оттолкнуть дерзкого, опустились, голова откинутая назад, чтобы избегнуть ненавистных ласк, не шевелилась. В тоже время румянец, покрывавший ее лицо, уступил место смертельной бледности. Ни слова, ни крика, ни вздоха не вылетало из ее груди. Глаза были закрыты. Барон не чувствовал, чтобы сердце ее билось; молодую вдову можно было счесть мертвой... Она отдалась... Подлец взял ее... Только совершив свое преступление, он понял весь его ужас.
   Он обладал не женщиной, а статуей, -- статуей Отвращения, статуей Презрения. Она, полураздетая, без движения, лежала на тем же самом диване, на которой он положил ее.
   -- Клеманса, -- прошептал он, бледнее в свою очередь. -- Прости меня.
   Нет ответа.
   -- Клеманса, во имя неба! Я сознаю, что я подлец!.. Но я так люблю тебя!.. О, я искуплю свою вину, я даю вам слово?..
   Нет ответа.
   -- Итак, -- сказал он безнадежным тоном, -- если вам угодно, вы можете уходить я больше не противлюсь.
   Тогда она поднялась и не спеша оделась. Потом пошла к двери. Но он бросился между нею и дверью. Она остановилась.
   -- Но ты не слышишь меня! -- вскричал он. -- Я раскаиваюсь... и в доказательство я отдам тебе мою кровь... На!..
   Опять ни слова, ни жеста от жертвы палачу.
   -- Прощай же! -- Она вышла.
   На дворе замка ее ждал лакей, держа за поводья ее лошадь. Она вскочила на седло. Подъемный мост опустили... Она медленно переехала через него. Только когда она выехала в поле, то, дав шпоры лошади она с такой быстротой понеслась вперед, что лакей едва мог за ней следовать.
   Вернувшись вь Бурж, она в тот же день отправилась к нотариусу, которому она дала полномочие продать все ее имущество, какого бы рода оно ни было, и затем отправилась в Лион; где и поселилась.
   В это время в Лионе начали говорить о Прекрасной Канатчице не только по поводу ее любовных похождений, но также и по поводу ее литературных талантов. Этот талант впервые был развит в ней посредственным поэтиком Франсуа Сагоном.
   Он был довольно некрасив, но у него была веселость, разговорчивость, и сверх всего энтузиазм к заслугам Луизы Лабэ. Ее любовник в течение месяца, он остался ее другом, -- другом, которого она поила и кормила, нечто в роде Фактотума, обязанного наблюдать за ее домом: устраивать ее праздники, принимать любовников, переписывать, а при случае поправлять ее стихи. Обязанность была довольно затруднительна; Луиза Лабэ по крайней мере раз в месяц меняла любовника, а стихи писала на трех различных языках: французском, итальянском и испанском.
   Каждое утро Франсуа Сагон сопровождал на верховую прогулку "капитана Лоиса", -- второе прозвище Луизы, -- оправдываемое мужской посадкой. В одну из таких прогулок Луиза Лабэ встретилась с Клемансой.
   Поселившись в Лионе у старой родственницы, Клеманса скучала; единственным её развлечением была ежедневная утренняя прогулка верхом в окрестностях города. Первый разговор молодых женщин повел за собою второй; потом Луиза пригласила Клемансу к себе; в этот раз дело дошло до откровенности; Клеманса еще не забыла своего приключения с бароном Грасей; не очень наклонная по темпераменту к чувственным наслаждениям любви, она из-за недостойного поступка одна ненавидела всех.
   Луиза оспаривала эти принципы.
   -- Милый друг, -- сказала она Клемансе, -- неразумно, проклинать любовь -- только потому, что имеешь право жаловаться на одного безумного любовника... Я думаю также, как и вы, о мужчинах вообще, но в частности, мне кажется, что умный и красивый мужчина имеет много хорошего. Позвольте мне руководить вами; я вам найду любовника, поцелуи которого сотрут с ваших губ и уничтожат из вашего сердца следы постыдного и жестокого насилия. Сверх того, вам спешить нечего; если мирты любви не удовлетворяют вас, у вас будут пальмы славы. Мы будем работать, если не будем любить, и я предчувствую, что ничто не разлучит нас никогда.
   То было ошибочное предчувствие! Но в ожидании, Клеманса не имела причины жаловаться, что сошлась с нею. Как ее подруга, знакомая с классиками и знающая иностранные языки, Клеманса всеми силами души занялась поэзией... И вскоре, она смешала мирты с лаврами, которыми увенчала ее Луиза...
   В течение долгого времени жизни этих двух женщин можно было завидовать... Посередине Саоны, в полу лье от Лиона находился остров, называемый Остров-Борода, -- одна из прелестнейших местностей. Эннемонд Перэн обладал на этом острове большим пространством земли, прилегавшей к строениям и саду Бенедектинского аббатства. Мало испуганная этим соседством Луиза Лабэ, в согласии с Клемансой, велела построить среди леса восхитительный летний домик.
   Там то подруги принимали самое лучшее мужское общество Лиона, к которому часто присоединялись артисты и вельможи, привлекаемые в Лион со всех сторон Франции славой Прекрасной Канатчицы и Клемансы де Бурж.
   Лионские дамы кричали о скандале по поводу этих собраний; они обвиняли Луизу и Клемансу в барышничестве; они жаловались, что оставлены мужьями ради куртизанок.
   -- Пускай куртизанки! -- отвечали Клеманса и Луиза, -- гораздо легче быть честной, но невежественной, глупой и скучной женщиной, чем образованной и любезной куртизанкой.
   В течение пятнадцати лет Луиза Лабэ и Клеманса де Бурж были неразлучны, в течение пятнадцати лет их ставили как пример дружбы двух женщин.
   Богатство, славу, труды, удовольствия -- они всё делили вместе; и это разделение было для них истинным счастьем.
   Таким образом, в Лионе уверяли, что у одной не бывало любовника, которого не попробовала бы другая, если он ей нравился. Они, говорили также, до того простирали желание быть одна другой приятными, что, чтобы не заставить томиться свою подругу, в то время, когда она ворковала с каким-нибудь новым голубком, Луиза Лабэ требовала, чтобы этот голубок в одно время ворковал с двумя горлицами.
   Это клевета! Единственный, исключительный случай был превращен в обыкновение. Конечно можно и двоим пить из одного стакана, только не сразу... Короче... Луиза и Клеманса соединенные дружбой с 1546 года, дожили до 1661 и ни разу ни малейшим спором, ни даже самой легкой ссорой не была возмущена прелесть их связи. Они были в это время вполне зрелыми женщинами: обеим им было за тридцать. Опасный возраст! говорит Бальзак. Опасный для иных, для других, не представляющий ничего опасного. И Клеманса де Бурж была из последних: в тридцать пять лет, красота ее была во всем блеске.
   Другое дело, Луиза Лабэ. Более миленькая, чем прекрасная в первой молодости, она в зрелом возрасте начинала делаться только приятной.
   Однако у неё не было недостатка в любовниках. Она всё была и умна и жива. Но также, почти всегда, в случае раздела, о котором мы говорили, когда на любовный праздник подруг подавался новый пирог, Клеманса пробовала его первая.
   Эта доказывается следующим происшествием:
   Один молодой человек Людовик Эдвард, студент Парижского университета, приехал в Лион, чтобы провести в нем свои каникулы; встретив случайно Луизу и Клемансу в городе, он страстно влюбился в последнюю.
   Но он был беден; еще слишком молод, чтобы иметь известность, хотя умен и образован; для него не существовало надежды приблизиться к женщине, которая дарила свою благосклонность только людям обладавшим или богатством, или известностью.
   Что же сделал в этом обстоятельстве Людовик Эдвард? О, эти студенты способны на всё, если ими овладеет любовь или дьявол. Был август месяц; он знал, что каждый день, около полудня обе музы Острова-Бороды купались в прозрачных водах Саоны, в небольшой бухте, осененной ивами, рядом с западной оконечностью их сада...
   Однажды, утром, он приплыл в лодочке в эту бухту, привязал свое судно, а сам спрятался в дупле одной ивы. Нужна была смелость и терпение для того, чтобы выполнить это намерение. У студента были оба эти качества. "Будь, что будет!" сказал он самому себе. И в течение шести часов, он, не трогаясь, просидел в своем убежище, ожидая появления наяд.
   Наконец он явились в сопровождении двух служанок. Трепеща от радости, Эдвард из своего тайного убежища мог присутствовать при самом восхитительном зрелище. Он видел, как они медленно раздевались... Вернее он видел только одну Клемансу, предмет своей страсти, только на нее смотрел он. На Луизу он едва бросил один взгляд, наверное, она стоила больше...
   Они были в воде, резвясь, играя, хохоча, делая тысячи дурачеств; и у студента хватило мужества остаться безмолвным свидетелем, этих забав, который вероятно продолжались бы еще долго; но Клеманса, преследуемая своею подругой, бросилась к той иве, в которой находился нескромный свидетель, -- он был не в силах боле удерживаться и высунувшись из дупла, протянув руки, с пылающими щеками, воскликнул дрожащим голосом:
   -- О! как вы прекрасны!..
   Клеманса и Луиза вскрикнули от изумления и ужаса, этому крику, как эхо, ответил на берегу крик служанок. Мужчина... В иве был мужчина!..
   -- Ваше поведение, сударь, гнусно! -- сказала Клеманса.
   -- Ужасно! -- подтвердила Луиза...
   -- О! извините меня!..
   -- Никогда!.. давно вы здесь?
   -- С пяти часов утра.
   -- С пяти часов утра!.. Так это преднамеренное преступление?..
   -- Каюсь. Но разве эта самая преднамеренность не уменьшает моей вины?.. Я люблю одну из вас...
   -- А! право?
   -- Да, я люблю одну из вас... но без надежды на взаимность.
   -- И поэтому то вы, как вор явились украсть то, что, вы были уверены, не дастся вам.
   -- Украсть!.. Во всяком случае только мои глаза воспользовались этой кражей; если вы желаете, они ваши, также как я весь; накажите же их, ослепив меня; я не произнесу ни одной жалобы.
   Эдвард обратился с этими словами к Клемансе, которая также как и Луиза, погрузилась в воду по самый подбородок, стоя неподвижно на одном месте. -- Благоразумная предосторожность, чтобы не прибавить и без того слишком распространенных знаний соперника Актеома.
   Обе женщины обменялись толчком. Клеманса как будто хотела этим сказать Луизе: "А он недурен!" -- Нет, честное слово, он недурен, -- отвечала Луиза, -- он даже очень хорош!.. Если бы мы рассердились, к чему бы это послужило?.. ни к чему! Не будем же сердиться!"
   Однако, и не сердясь, следовало каким-нибудь образом выйти из скабрезного положения. Эдвард тоже неподвижный в своем дупле, ждал чем решат дамы его участь.
   -- Месье, -- сказала Луиза Лабэ, -- я и моя подруга не станем бранить вас, как бы вы этого заслуживали; но вы понимаете, что место для объяснения выбрано вами очень дурное и, что пока вы пробудете в нем, нам тоже невозможно возвратиться на берег.
   -- Совершенно справедливо.
   -- Вы не намерены продержать нас целый день в воде?
   -- О, нет!
   -- Ну, а как вы сюда явились?..
   -- В лодке.
   -- Где она?
   -- В камышах.
   -- Хорошо. Так вы отправитесь к лодке и удалитесь.
   -- О!
   -- Дайте мне кончить.  Вы удалитесь, пока я и моя подруга оденемся.
   -- А потом я возвращусь.
   -- Возвратитесь, когда мы подадим вам сигнал.
   -- Какой?
   -- Все равно! Ну, наши женщины вам крикнут.
   -- Хорошо! С той минуты, как вы даете мне обещание призвать меня... А ведь вы, не правда ли, обещаете?..
   Клеманса улыбнулась.
   -- Вы недоверчивы! -- сказала она.
   Студент тоже в свою очередь улыбнулся.
   -- Ей богу! -- возразил он. -- Если бы мне было запрещено снова увидеть вас, я, как бы ни был преступен, был бы преступен до конца.
   -- Даже, рискуя, наградить нас насморком? -- сказала Луиза.
   -- Нет! нет! -- вскричал Эдвард. -- О! вы правы! Я усилю мою вину, злоупотребляя своим положением... Я удаляюсь...
   -- И серьезно!.. -- сказала Клеманса. -- Наши женщины будут следить за исполнением вашего слова.
   -- О, это напрасный труд! Я человек вежливый.
   -- Да! да! -- прошептала Луиза, -- вежливый мужчина в роде короля-рыцаря, что значит -- откровенный распутник.

* * *

   Эдвард и его лодка исчезли за островом; служанки объяснили об этом своим госпожам, которые наконец могли выйти на берег.
   Условия с одной стороны были выполнены свято; они также были выполнены и с другой; Клеманса и Луиза, как только оделись, приказали позвать студента. Еще в воздухе не замолкли последние звуки крика, как Эдвард уже был в бухте и одним прыжком очутился на берегу. Что произошло тогда? Луиза и Клеманса только для успокоения своей совести хотели строго поступить с молодым человеком... Но упрекая его за вину, чтобы заставить покраснеть его, они рисковали покраснеть сами сильнее его... При том же он казался таким довольным при виде подруг!.. К тому же лучшим его извинением служило то, что он на самом деле был прелестный юноша!.. И вот, вместо того, чтобы бранить, ему улыбнулись... Вместо того, чтобы заставить молчать, ему позволили выразить свою страсть -- и выразить категорически. Под ивами произошло недоумение: Луиза, подобно Клемансе, могла думать, что она Диана Эдварда-Актеона. Но он любил Клемансу; покорная законам дружбы, Луиза преклонилась пред предпочтением студента.
   На другое утро, после восхитительной ночи, когда Клеманса была одна со своей подругой, Луиза сказала ей:
   -- Он мне также очень нравится, -- этот малютка, Сколько времени ты рассчитываешь иметь его?
   -- О! два-три дня! -- небрежно ответила Клеманса.
   -- Идёт -- три дня!
   Но прошли эти три дня и Клеманса смущенным голосом сказала Луизе.
   -- Добрая моя, я хочу просить у тебя одной милости...
   -- Какую?
   -- Я никогда не любила... я думаю, что я люблю.... -- Прекрасная канатчица сдержала дрожь.
   -- Ба! -- воскликнула она. -- Это значит?
   -- Это значит... ты, конечно, насмехаешься над этим студентом... Ну, так из твоей привязанности ко мне, оставь мне его ещё на неделю. Это странно, но сознаюсь, никогда не испытывала я того, что испытываю с ним.
   -- Хорошо! хорошо, моя милая! Как только заговорило твое сердце, слушай его сколько тебе будет угодно.
   -- О, мой Людовик, тоже так сильно меня любит!..
   -- Это бросается в глаза; он тебя обожает; еще причина, чтобы я тебе его оставила. И не только на восемь, пятнадцать, двадцать, сто дней!.. Сто лет, если это тебя забавляет... да!.. да! да!.. Вначале я, также как и ты почувствовала к нему прихоть; но твоя прихоть превратилась в страсть, и в страсть, разделяемую... Да избавит меня Бог смутить твое счастье ради моего удовольствия! Береги же своего студента!
   Клеманса приняла за чистую монету лицемерные уверения Луизы; она не заметила в них иронии и горести; но с этой минуты у прекрасной канатчицы была одна только мысль: отнять у своей подруги любовника. Война была хотя и глухая, но тем не менее упорная...
   Продолжая по наружности радоваться счастью Клемансы, Луиза начала пробивать брешь. Ее взгляд постоянно искал встречи с взглядом Эдварда, её колено, касалось колена студента. Сначала он не придавал важности этим заявлениям; он любил Клемансу, мог ли он заниматься другой женщиной?.. При том, он вероятно заблуждался, Луиза и не думала о нем. Но вскоре он не мог сомневаться. Однажды, прогуливаясь по саду, он заметил Луизу сидевшую на скамье в задумчивой позе.
   При приближении молодого человека, она хотела удалиться.
   -- Как! -- сказал он с удивлением. -- Вы боитесь меня?
   -- Боюсь! -- повторила она, вздохнув, и отирая слезу прошептала: -- Пожалейте меня мой друг!
   -- Пожалеть?..
   -- Да; я страдаю... не спрашивайте, никогда не спрашивайте меня о причине моего страдания. Будьте великодушны! И если вы увидите меня с одной стороны, поверните в другую. Разве недовольно, что я силой вещей приговорена к самому жестокому наказанию, чтобы холодной заботливостью, вы не увеличивали моих страданий? Прощайте!
   Прекрасная, Канатчица, произнеся эти слова, быстро удалилась.
   "Что это значит? -- спрашивал самого себя студент. -- Э! это ясно! отвечало ему самолюбие. -- Это значит, что я одним выстрелом убил двух уток. Ты мой милый, любим обеими: брюнеткой и блондинкой. О! да, ты счастливый смертный! Пользуйся случаем: Клеманса прекрасна, но и Луиза еще очень обворожительна! И притом, какая слава иметь обеих их сразу!.. Что мы порасскажем нашим товарищам по университету!.."
   В этот день за завтраком и обедом нога и колени Эдварда отыскивали ноги и колени Луизы. Его взгляд искал ее взгляда. На другой день, он встретил ее на том же самом месте, как и накануне.
   -- Вы! после того, что я вам сказала вчера!.. О! как это дурно!..
   -- Луиза! я требую объяснения, требую непременно!.. Почему вы страдаете?
   Она подняла глаза к небу.
   -- Он не догадывается!.. -- И дрожащим прерывистым голосом она продолжала: -- Ради Бога, оставьте меня! Разве вы не видите, что я потеряла всю энергию... Знаете ли вы, что сегодня ночью, длинною бессонною ночью, какие я обыкновенно провожу с тех пор, как вы здесь, -- знаете ли о чем я мечтала? Умереть.
   -- Умереть!.. о Боже!..
   -- Да. В то время как вы с ней... с ней, которую вы любите... О! я не обвиняю ее! она достойна вас... я просила уступки, забвения всех моих ран.
   -- Луиза, дорогая Луиза! Но я также, люблю вас!..
   -- Молчите! вы лжете!
   -- Клянусь всем священным! Я люблю вас... слышишь? я люблю тебя!.. Я не хочу, чтобы ты страдала... Я не хочу, чтобы ты умерла!..
   -- Довольно!.. довольно!.. Вы меня сводите с ума!..
   Она встала; он удержал ее; она противилась, но так слабо!..
   -- Я люблю тебя!.. люблю!.. -- повторял он, покрывая пламенными поцелуями, ее руки, волосы, лицо, грудь...
   -- Ты лжешь! лжешь!.. -- шептала она, но позволяла лгать.
   Вдруг крик ярости раздался невдалеке; бледная как призрак женщина бросилась к влюбленной чете.
   Это была Клеманса... Возбуждаемая каким-то тайным предчувствием, она последовала за своим любовником который думал, что она работает в своем кабинете и видела всю только что рассказанную нами сцену...
   Любовник Эдвард находился между двух любовниц, которые с угрозой смотрели одна на другую, как две пантеры, готовые начать смертельную борьбу... Студент бросился через кустарник, с легкостью серны пробежал через лесок, примыкавший к реке вскочил в свою лодку; через час был уже в Лионе, а через два скакал в Париж.

* * *

   Частности ссоры Луизы Лабэ и Клемансы де Бурж не дошли до нас. Известно только, что после нее они тотчас расстались...
   Эннемонд Перрэн умер в 1565 году, оставив своей дорогой Луизе всё свое богатство.
   Но она не имела времени воспользоваться им, так как умерла вскоре после своего мужа 27 марта 1566 года.
   

----------------------------------------------------------------------

   Первое издание перевода: История знаменитых куртизанок. Пер. с фр., доп. примеч. переводчика. Ч. 1-2 / Соч. Генриха Кока. Ч. 2. -- Москва: Типография Ф. Иогансон, 1872. --- 717 с.
   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru