Кокосов Владимир Яковлевич
На этапе

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

В. Кокосов

На этапе

   В. Кокосов. На Карийской каторге
   Чита, 1955
  
   -- Да-а-а-с! Как попал я в 1867 году на Сильвинский этап,-- не торопясь, с передышкой говорил капитан,-- так и застрял здесь по уши... Пятьдесят четыре года от роду, в чине капитана четвертый год, остался один на белом свете: жена, дети в одну неделю умерли от арестантской горячки,-- как ветром сдунуло! Берите: побриться собраться не могу,-- а цирульник не купленный, из своих солдатиков... Когда я служил в Тобольске, судьбу мне предсказали. Лет двадцать пять тому минуло: веришь и не веришь,-- а в голову приходит...
   Зашел к ворожейке,-- цыганка была в городе, старуха лет восьмидесяти; ходили к ней многие, говорили, правду выворачивала. Был я тогда тридцати пяти лет, в чине поручика: годы молодые -- давай попробую, погадаю... Захожу вечером... был в градусах; в кулаке гривну держу, думаю про себя: "Посмотрим, бабушка, что ты залопочешь!" Показал старухе гривну: "Поворожи, бабушка!" Глазами окинула, молчит... "Поворожи, бабушка, предскажи!" Молчит, хоть бы слово... Положил я на стол гривну, что, думаю, за дьявольщина?! Молчит баба-яга, глаз с меня не сводит...
   -- Мало гривны, бабушка? Больше нет, последняя... -- сказал ей правду, сам пошел к выходу...
   -- Вернись! Куда идешь? Не знаешь ты, сокол ясный, бабушку Джелинку!
   Вернулся к столу, гривны не оказалось; заговорила старуха:
   -- Всякое дело не сразу делается, сокол мой ясный, спех -- один только грех! Слушай, сокол мой ясный, что будет говорит! тебе старуха,-- мимо ушей не пропускай: упустишь слово, не поймаешь, а счастье -- подавно... В царствах живут, в полуцарствах живут, ходят люди в золоте, в серебре... Ходят волки черные, серые, белые; зубы скалят, барашков обижают... Много, много, сокол мой ясный, слез и крови на белом свете проливается. Течет кровь человеческая по горам, по долам, по березнякам: где остановится лужицей -- хороший человек родится на этом месте, хороший и пригожий... Нешироким ручейком протекает -- хороших людей мало родится на белом свете: это ты, сокол мой ясный, запомни! Дай твою рученьку, не бойся! Не кусается Джелинка, правду тебе скажет. Полюбился ты мне, не с обидой пришел к старухе; зла у тебя в душе ко мне нет!
   Подал руку, стою, как пень... По спине мурашки забегали, пот на лбу выступил...
   -- Таланный ты, бесталанный, сокол мой ясный, ждет тебя судьба твоя: по лесам она ходит, по горам, по ельникам, по березникам, тебе за ней не угоняться: будешь ходить кругом да около... Ходи, по сторонам не оглядывайся! Встретишь в жизни кралю молодую, бог тебя не оставит: живите, поживайте, деток наживайте,-- в животе и смерти воля божия... Доброе сердце твое отзывчиво: к бедным, убогим, несчастным ты жалостлив... Счастье людское приходит и уходит, угоняться за ним трудно, сокол мой ясный,-- счастье всегда впереди человека: подъедет оно, будешь счастлив... Крови человеческой не проливай, сокол мой ясный, кровь человеческая вопиет... Таланный ты, бесталанный: рука твоя счастье твое показывает; каково оно будет, сам увидишь, вспомнишь меня когда-нибудь, старую Джелинку.
   Замолчала старуха: я постоял, постоял, вышел на улицу...
   -- Выпьемте, доктор,-- беря меня за руку, слабо улыбаясь, проговорил капитан,-- выпить военным людям приказами разрешается: монахи пьют, святые угодники пили,-- нам, грешным, бог простит. Спасибо, что зашли, по месяцам не с кем слова сказать, за себя страшно делается...
   Опрокидывая в рот стаканчик с водкой, капитан голову откинул назад, глаза зажмурил, надул пухлые щеки, нервно передернул плечами и громко крякнул...
   -- Первая -- колом, вторая -- соколом, дальше пойдут мелкие пташки. Кто это выдумал подлую водку? А не выпить нельзя. Кругом тайга, необитаемый остров; рядом этапная тюрьма с решетками, впереди ничего в волнах не видно... Настоящая этапная казенная крыса...
   -- Женился я в городе Тобольске,-- расхаживая по комнате, рассказывал капитан,-- мне предложили место этапного начальника в Забайкалье. Подумал, подумал, с Глашей посоветовался. Жена моя была поповна, сирота, мать -- просвирней: пить, есть хотелось, за плешивого и вышла. Женушка была тихая, хлопотала больше по хозяйству: солит, маринует, варенья варит; здесь, на этапе, коровенку завели. Приехали мы на этап -- пустыня, тайга, селение -- четыре версты. Меня, знаете, придавило. Приехали в начале июня,-- через десять дней должна была придти на дневку арестантская партия, надо было подготовиться. Повидал солдат в казарме: грязь, вонь, одно слово -- навозная куча... Заглянул в этапное здание: боже милостивый! Нос зажал руками, как пуля вылетел, три дня есть не мог... Пошел к реке, уселся на берегу, заплакал... До вечера сидел: вода под берегом бурлит, рыба плещется...
   -- Ваше благородие, барыня просят чай пить. -- Стоит на берегу солдат, на меня смотрит.
   -- Как твоя фамилия?
   -- Сиводеров, ваше благородие!
   -- Пойдешь ко мне в денщики?
   -- Рад стараться, ваше благородие!
   Взял с налету: оказался честнейшим человеком. Пришел домой, не узнал: чистота, порядок, вещи разложены, стекла промыты, солнышко в комнатах играет. Рассказал жене свои приключения.
   -- Не кручинься -- утро вечера мудренее: будет день, будет хлеб; будет хлеб, будет и радость... Завтра посмотрим, сегодня устала...
   За одну неделю мне Глаша такую разваруху заварила, у всех в ушах зазвенело! Солдатиков пригласила, из селения баб наняла; я командовал солдатами: мусор выносили, скребли, гребли, с песнями, прибаутками. За этапом вырыли яму, огонь развели, что могло сгореть сожгли, что не сгорело -- закопали в землю. Жена с засученными рукавами в первом ряду с бабами работала. Я взялся за носилки, солдатам помогать.
   -- Не извольте беспокоиться, наше благородие, поняли в чем дело! Для собственной пользы мы сами потрудимся...
   У этапа окна открыты день и ночь: днем солнышко жарит, ночью -- ветерок продувает... Подобрались, убрались, повеселело на сердце: степы, потолки, нары блестят; нужные снасти в порядке; в этапной ограде, кругом этапа, казармы -- ни соринки.
   Подошел день прихода первой каторжной партии,-- к вечеру должна придти. Выбрился я, примундирился, шашка через плечо; осмотрел конвой, проверил ружья, патроны,-- привел в боевую готовность. Сердце колотится, в голове -- сомнения, напало раздумье: бессрочные, долгосрочные каторжные, убийцы, разбойники, грабители, к цепям руками прикованы, на ногах кандалы. Надо сознаться, боялся я бритоголовых; близко видеть этих людей не приходилось: ударит, думаю, ножом в бок,-- для таких людей жизнь человека дешевле барана. С молоком матери всосалось: каторжный -- не человек, что-то страшное, хуже дьявола; жалеть таких людей нельзя, им одно место -- каторга...
   Поджидая партию, водочкой подбадривался: выпьешь две-три рюмки,-- храбрее себя чувствуешь. Правда, прав у этапного начальника много: за бунт, разбой, за смуту можно всю партию расстрелять... "Клац! Пли! Готово!" А труса на первый раз праздновал...
   -- Партия подходит, ваше благородие; по приметам -- версты за две, за три, не больше,-- доложил фельдфебель.
   Выскочил я из дома, иду к этапным воротам: солдаты выстроились, предстоит смена конвоя.
   -- Смирррно! На карраул!
   Я махнул рукой; стали вольно. Фельдфебель меня предупредил:
   -- Обычаи у всякой партии, ваше благородие: саженей за сто от этапа вся партия, как сумасшедшая, бросится к воротам, чтобы захватить лучшие места в камерах,-- ничем их не удержишь! Перестреляй всех -- бросятся мертвые. Мы, ваше благородие, заранее ворота отворяем настежь, в калитке передавят друг друга. Штурмом этап берут, никакого с ними способа! Старики, больные, слабые спят под нарами, им за шпанкой не угоняться...
   Рассказ фельдфебеля меня обеспокоил. Подумал я, подумал, пошел один к партии навстречу. Иду, посматриваю в направлении; дорога изгибами, впереди не видно, кто идет, кто едет. Услышал, наконец, топот сотен ног, звяканье кандалов, остановился на пригорочке: тянется темное облако пыли, звенят, пыхтят, кашляют, отдуваются... Пришло мне в голову -- голос был звонкий, громкий, командирский голос.
   -- Ст-о-оой, партия! -- гаркнул.
   Остановились, затопали, заколыхались. Подбежал я к голове...
   -- Здорово, партия!
   Загудели, закричали, затоптались на месте, конвой насторожился, подтянулся.
   -- С благополучным приходом поздравляю, вышел познакомиться: новый этапный начальник, капитан Огурцов... Тихи-и-им ша-аго-ом ма-арш!
   Встал впереди головки... шагаю... все оглядываясь... в этапную ограду завел партию, проверил, подсчитал; в камеры вошли в полном порядке...
   После рассказывали солдаты: поразила партию чистота этапа, вымытые окна, выбеленные степы, вымытый пол. Руками стены, нары ощупывали, отхожие места обошли; удивляются, разговаривают.
   -- Куда прешь, чёрт? Ноги оботри, лезет, что корова...
   -- Чудеса, ребята!
   -- Как гаркнул-то! Сразу остановились...
   -- С нами шагал, при шашке...
   -- Плешивый!
   -- Тебе какое дело до его плеши? Придет время, сам облезешь: Кара подберет, облысанит...
   -- Видна забота: первый раз за всю дорогу...
   -- Не хвали! Обозначится...
   -- Обозначится, видимое дело...
   -- Чисто-о-та-а!
   -- Он тебя вычистит! Дай срок, попробует зубы...
   -- Чего будет -- увидим; для начала -- дело ясное...
   -- Рубль на партию пожертвовал...
   -- Вре-e-ешь?!
   -- Ей-богу правда, старосте передал...
   -- Для первого, говорит, знакомства -- большего не имею...
   -- Под струну подлаживается...
   -- Чего ему подлаживаться? У него своя струна в запасе -- восемьдесят солдат с орудием; прикажет, наструнят тебя, небу будет жарко, до Кары не забудешь...
   -- Дело верное...
   -- Истинная правда...
   -- Партионный староста очень хвалил; обходительный человек, две рюмки водки ему подал, калач пожертвовал...
   -- Вре-ешь?!
   -- Ей-богу, правда! Сам слыхал...
   -- Этап вычистил, что к светлому празднику... Потрудился, к партии навстречу вышел...
   -- Жена у него молодая, калачи я покупал -- видел... Поклонилась. "С новосельем, говорит, каково отдыхали?".
   -- Чудеса, ребята!
   ...Так ли говорили арестанты, не так ли, ругали, хвалили, не знаю; сам не слышал; рассказывали солдаты. На другой день -- была дневка. Проверил утром, присмотрелся: грязные, пыльные, рубахи пропотели, что кожа дубленая; день жаркий, река близехонько, я предложил выкупаться. Загалдели...
   -- Спасибо, ваше благородие! Облегчение с дороги: замотались, загрязнились...
   -- Не позволит ли, ваша милость, кандалы снять для купанья? Искупаемся, снова наденем, в вид приведемся,-- говорил партионный староста.
   -- Разве возможно кандалы снимать?! -- Меня, знаете, огорошило.
   -- Можно, ваше благородие, в одну минуту будет готово: дурак не снимет, умный избавится... Без кандалов купаться мыться способнее: за партию я отвечаю...
   -- Кандалы, ваше благородие, для одного близира: кто бежать захочет -- кандалы не помеха, дурак камнем собьет в одну минуту...
   -- Слово команды крепче кандал, ваше благородие,-- мы ручаемся друга за друга: побегов не будет...
   -- Пусть будет по-вашему, снимайте кандалы!
   -- Покорнейше благодарим! Не сомневайтесь, все будем налицо: людей мы разбираем, ваше благородие!
   Через час я зашел на этап: ни звяку, ни бряку... ходят дворянами, ни единого кандалика на ногах. Сердце у меня екнуло: Расковывать, послаблять, входить с арестантами в сделки я права не имею: об этом я и вспомнил... Арестанты окружили: меня, смотрят весело, все разом закричали:
   -- За облегчение покорнейше благодарим, век будем бога молить...
   -- Освободились? -- спрашиваю, как дурак.
   -- Так точно, ваше благородие, покорнейше благодарим...
   Не заковывать же их было после позволения! Я махнул рукой -- пусть будет, что будет... Пошел я с ними купаться. Двадцать солдат с ружьями в конвой нарядил,-- партия двести человек,-- нельзя же было их одних отпустить! Жена фунтов пять мыла раздала,-- берут, не отказываются. Партионный староста, здоровенный рыжий детина, с корявым лицом, с серьгой в ухе, ни на шаг от меня не отходит:
   -- Не беспокойтесь, ваше благородие,-- солдат уберите, все на этап явятся...
   Молчу, думаю: заварил кашу, как-то расхлебывать придется? Как скандалили! Капитанства лишился, шашки, пистолета не захватил, иду с голыми руками... Часа два в воде брызгались, без криков, без ругани, без матерного слова, спокойнее деревенских ребятишек... Уселся я на камень: солнце жарит во-всю, голые тела в реке полощутся, берег рваною одеждой завален, солдаты с ружьями полукругом стоят по берегу, рыжий староста около меня стоит, глаз с реки не сводит. Крикнул:
   -- Эй, вы, команда, слушай, что староста скажет: дальше средины реки не забираться... слышали?
   -- Слышали, Никита Петрович!
   -- Теперь, ваше благородие, позвольте и мне покупаться; все будет и исправности...
   -- Купайся, чего ж тебе немытым оставаться...
   -- Покорнейше благодарю!
   Разделся. Здоровенный, типа белеет на солнышке. Перекрестился.
   -- Мне, староста, с тобой можно покупаться? Время жаркое.
   Любил я купаться, не выдержал.
   -- Пожалуйте, ваше благородие!-- заторопился, суетится.-- Позвольте, помогу раздеться!
   Пошли мы с ним в воду, не отходит от меня.
   -- Ты, говорю, староста, мойся, за меня не бойся: плавать я умею отлично, не утону...
   -- Покорнейше благодарю!
   Переплыл я на другой берег, на камешках посидел: на реке шум, гул раздается, голые тела кувыркаются, полощутся, друг друга ладонями хлопают по голому телу...
   -- Ванька, не балуйся, чего ты? Ошалел, что ли? "Не беспокойся, заживет до Кары". -- "Староста чего сказал? Чай, слышал?"
   Большинство сидело у берега по горло в воде,-- торчат одни полубритые головы. Вернулся я обратно, начал одеваться: вышел из воды староста.
   -- Прикажете собирать команду, ваше благородие? Помылись, волей подышали, пора домой...
   -- Собирай,-- говорю,-- коли находишь нужным...
   -- На этап соби-и-ра-ай-ся! Довольно! -- крикнул староста.
   Вылезли из воды, оделись, в ряды строятся.
   -- Становись десятками! Становись десятками! Стройся... Живее, ребята, его благородие дожидается!-- командовал староста; живо он их подсчитал.
   -- Все налицо, ваше благородие, прикажете идти?
   Что меня удивило,-- рыжий староста командовал партий не хуже генерала,-- даст иному подзатыльник, едва на ногах устоит. -- Не задерживай, сволочь, партии, семеро одного не ждут, порядка не знаешь...
   Вернулись на этап до единого человека; послал я им два кирпича чаю. Бабы с ребятами, что с партией шли, без единого конвойного, с моей женой, ходили купаться. Помыться им хотелось, главное ребятишек обмыть; в редкий партии десятка ребят в каторгу не переправлялось: особого рода каторжные!...
   С этого купанья страхи мои к каторжным пропали, разглядел: идут в каторгу люди... Бабы идут -- детей не бросают, кормят, заботятся: сама не доест, ребенку калач купит... Случается сотни верст мать несет на руках ребенка, соседке не передаст: бережет свое родное дитя...
  
   Проезжая лет через пятнадцать Сильвинское селение, в церковной ограде сельского храма я нашел саженной высоты лиственничный крест, окрашенный в белую краску, с глубоко вырезанными в дереве, окрашенными в черную краску надписями следующего содержания: "Под сим крестом схоронен капитан Огурцов, заменял он при жизни арестантам родных отцов. Арестанты капитана любили, сей крест на могиле водрузили. Капитану Огурцову слава во веки веков. Аминь".
  

ПРИМЕЧАНИЯ *)

   *) Список произведений В. Я. Колосова дан в книге Е. Д. Петряева "Исследователи и литераторы старого Забайкалья", Чита, 1954. Стр. 203--204.
  
   Впервые напечатано в газете "Русские ведомости", 1907, No 147.
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru