Кокосов Владимир Яковлевич
Не жизнь

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   

НЕ ЖИЗНЬ.

Посмертный разсказъ В. Я. Кокосова

I.

   Полученное Угрюмовскимъ волостнымъ правленіемъ отъ содержащагося въ губернской тюрьмѣ односельчанина Василія Михайловича Жучкова денежное письмо произвело волненіе. Волостной старшина, писарь, двое волостныхъ судей, десятокъ рядовыхъ крестьянъ, случившихся въ правленіи, съ любопытствомъ оглядывали конвертъ съ пятью красными сургучными печатями и десять десятирублевыхъ кредитокъ, присланныхъ Жучковымъ женѣ Степанидѣ. Написанное крупнымъ почеркомъ письмо, вложенное въ конвертъ съ деньгами, возбуждало общее любопытство, волновало, притягивало, какъ магнитъ.
   -- Прочитай письмо, Никандръ Петровичъ, послушаемъ, чего пишетъ женѣ Василій,-- сказалъ старшина.
   Заглянувъ на подпись, писарь громко, неторопливо началъ чтеніе:
   "Дрожащей супругѣ нашей Степанидѣ Ивановнѣ съ кровными дѣтками, первымъ долгомъ шлемъ родительское благословеніе навѣки нерушимое. Еще увѣдомляемъ дражащую супругу, Милостію Господней Пресвятой Владычицы небесной находимся въ добромъ благополучіи, живемъ здравы, невредимы, просимъ милости Господней о вашихъ здравіяхъ. Отъ трудовъ праведныхъ посылаемъ супругѣ Степанидѣ Ивановнѣ сто рублей кредитными билетами красненькихъ бумажекъ на расходъ хозяйственнаго благополучія, съ увѣдомленіемъ, имѣемъ наличныя деньги на черный день три тысячи, пятьсотъ рублей въ банковой книжкѣ собственнаго имени крестьянина Василья Михайлова Жучкова съ переложеніемъ на случай христіанской кончины на любезную нашу супругу Степаниду Ивановну, дабы памятовала, сколь дорога она при жизненности нашему супружескому сердцу. Еще повелѣваемъ супругѣ нашей занести въ волостное правленіе душевную очистку недоимочной повинности, подсмотрѣть добротную корову съ лошадью на разводъ хозяйства, двѣсти сосновыхъ бревенъ отъ пяти верховъ въ отрубѣ для намѣренной постройки новой избы, старая въ хозяйствѣ не годится. Еще повелѣваемъ супругѣ нашей въ запрестолъ Господень храмового праздника подать батюшкѣ отцу Григорью пять рублей на наше здравіе, споминъ души смертію упокоенныхъ неизвѣстнаго происхожденія панихиду по обѣтамъ отслужимъ при прибытіи, съ записью въ поминовенье упокоенныхъ на вѣчныя времена. Любезному дѣдушкѣ Егору Парамоновичу, бабушкѣ Акулинѣ Степановнѣ низкій поклонъ, братцамъ: Ивану, Петру Михайловичамъ, дядиной крестной Олимпіадѣ Ивановнѣ съ супругами, любезному куму Захару Тарасовичу, кумушкѣ Лизаветѣ Васильевнѣ съ бабушкой Пелагеей, внучатами, сродственниками низкій поклонъ, дабы ожидали нашего благополучнаго возвращенія. Еще увѣдомляемъ для спокойнаго терпѣнія родственные дары, подношенія не преминемъ раздать по прибытіи безъ всякаго промедленія, памятуя на всякъ часъ живота кровное родство, свойство, приближенность ближающихъ сердцу сродственниковъ. Еще увѣдомляемъ супругу нашу въ скоромъ собственномъ возвращеніи въ родныя мѣста изъ тюремной неволи трехгодичнаго заключенія, къ Покрову Богородицы прибудемъ съ оконченными сроками, отъ добрыхъ людей въ одежныхъ нарядахъ отставать не будемъ. Шелковая, алая канаусовая рубаха съ камешковыми запонами одна, голубого, шелковаго цвѣта со складочными переборами одна, кумачевыхъ красныхъ цвѣтовъ четыре, плисовыхъ шароваръ трое, полубархатокъ одна пара съ позументами, двѣ поддевки на шелковыхъ подкладкахъ, пинджаковъ двѣ пары по праздничному времени, кавказскій поясъ восемьдесятъ четвертой пробы подъ чернять съ серебряными наковками, два шелковыхъ крученыхъ пояса съ голубыми кистями съ кумачевыми рубахами, серебряные часы съ двумя закрышками въ четырнадцати каменьяхъ съ анкеромъ, серебряная цѣпь черезъ шею къ часамъ для плюшевой желетки, двое сапоговъ лаковой формы съ раструбными голенищами до колѣнныхъ сгибовъ, два суконныхъ картуза, котиковая зимняя шапка новаго фасона въ достаточной наличности. Дражающей супругѣ нашей Степанидѣ Ивановнѣ шерстяное платье въ темный сатиновый цвѣтъ, шелковый полушалокъ головного убора, турецкая ковровая шаль, полусапожки на красныхъ сафьянахъ съ другими разными матеріями прибудутъ съ ними совокупно въ должномъ порядкѣ съ чайными приборами: самоваромъ, сахарной головой, двумя банками помады, сладкой водкой для семейнаго порядка, со всѣхъ сортовъ городскихъ закусокъ, о чемъ всемѣрно извѣщаемъ. Заключительное наше положеніе тюремной неволи, милостями начальства, перешло на нашу справедливую сторону: за усердную двугодичную службу имѣемъ одобрительный патентъ съ номерами за казенной печатью, съ прописаніемъ доброкачественныхъ поведеній по тюремнымъ распорядкамъ отъ начала принятія должности. Въ дѣлахъ, разсчетахъ съ казенной подрядностью выдавались форменныя росписки послѣ каждаго приключенія, съ этой стороны остаемся въ спокойномъ состояніи, обезпеченность законная съ соизволенія высшаго начальства. Законный супругъ, отецъ прикровитель дѣтей, крестьянинъ Угрюмовской волости того же селенія Василій Михайловичъ Жучковъ, по безграмотству и личной просьбѣ со словъ просителя писалъ писарь тюремной канцеляріи Егоръ Степановъ Грошиковъ руку приложилъ".
   Слушатели сидѣли неподвижно, избѣгая смотрѣть другъ на друга.
   -- Ннда-а, -- первымъ нарушилъ молчаніе писарь, -- не знаешь, гдѣ найдешь, гдѣ потеряешь!
   -- Чудеса!.. ума помраченье!-- растерянно воскликнулъ старшина.-- Ушелъ Жучковъ въ острогъ нищимъ, выходитъ богатымъ.
   -- Душу дьяволу продалъ, передался сатанѣ въ лапы,-- сказалъ старикъ Лапшиковъ.
   -- Однако отцу Григорію, пастырю духовному пять рублей прислалъ на прикладъ престолу Господнему,-- какъ это понимать?
   -- Понимай, какъ знаешь!
   -- Забогатѣлъ Жучковъ, вошелъ въ силу.
   -- Умный человѣкъ: не сидѣлъ въ тюрьмѣ сложа руки, подыскалъ работу, пряталъ денежки въ банку на черный день.
   -- Три тысячи пятьсотъ накопилъ!
   -- Счастье человѣку привалило; вернется, заживетъ хозяиномъ.
   -- О счастьѣ рано загадывать, -- раздумчиво говорилъ старикъ Лапшиковъ, -- слухомъ земля полнится, людской молвы ногами не затопчешь, на чужой ротокъ не накинешь платокъ. Худая молва идетъ въ народѣ про Васильевы заработки! Палацемъ нанялся, удавникомъ, идолищемъ поганымъ, басурманомъ на подобіе людоѣда...
   -- Такъ-то оно такъ, дѣдушка Семенъ; по справкамъ слышно, начальство одобряло, оказывало вспоможеніе Жучкову.
   -- Начальство не указъ общественникамъ въ такихъ дѣлахъ!
   -- Съ нами Жучковъ жить будетъ; разсмотримъ человѣка,-- куда сокроется?
   -- Грѣховъ съ его души міръ не соскребетъ,-- выходя изъ-за стола, говорилъ Лапшиковъ,-- веревка удавленника, слыхивалъ я, приноситъ безпутнымъ игрокамъ счастье, принесетъ ли удавникъ счастье намъ, общественникамъ, сами увидимъ,-- объ чемъ дальше разговаривать?
   -- Грѣхи попъ замолитъ, дѣдушка Семенъ: не пожалѣетъ Жучковъ десятки, очистится исповѣдью.
   -- Поживемъ, увидимъ, -- направляясь къ выходу, говорилъ Лапшиковъ,-- впередъ загадывать не будемъ. Покровъ Пресвятой Богородицы не за горами: явится Жучковъ самолично. Разсмотрѣть человѣка наша забота!
   Исключая писаря, присутствовавшіе вышли изъ волостного правленія.
   -- Скажи ты мнѣ на великую милость, Никандра Петровичъ,-- обратился къ писарю правленскій сторожъ Никита, сгорбленный, полуглухой старикъ,-- не дослышалъ я давеча когда разговаривали, ухи закладываетъ: про нашего Жучкова, что въ острогѣ сидитъ, разговаривалъ старшина?
   -- Про нашего, дѣдушка Никита, про нашего Жучкова: разбогатѣлъ, въ тысячахъ состоитъ, скоро домой вернется.
   -- Кого онъ, разсучій сынъ, убилъ, ограбилъ? Чего смотритъ начальство, не схватитъ разбойника?-- торопливо спрашивалъ удивленный сторожъ.
   -- Не знаю, дѣдушка Никита, врать не хочу! вернется Жучковъ къ Покрову, спроси самого, можетъ тебѣ разскажетъ, откуда у него появилось богатство,-- уходя говорилъ писарь. Никита долго стоялъ въ раздумьи, почесывая грудь, поясницу, "разводилъ умомъ" о слышанномъ; взглянувъ на образъ въ переднемъ углу, сокрушенно подумалъ:
   -- Грѣховное дѣло, грѣховное!..
   

II.

   Ошеломляющей новостью пронеслись по деревнѣ извѣстія о богатствѣ Жучкова, о скоромъ его возвращеніи; въ рукахъ не спорилась работа...
   -- Слыхалъ, дядя Дмитрій?-- спрашивалъ пожилой мужикъ сосѣда.
   -- О чемъ слыхалъ?-- переспросилъ сосѣдъ.
   -- Обыкновенно, о Жучковѣ; чай слышалъ -- разбогатѣлъ человѣкъ, въ тысячахъ.
   -- Слыхать -- слышалъ, разобрать дѣломъ не могу, мудреное разсказываютъ.
   -- Забралъ въ руки большія деньги -- это вѣрно! Заказалъ бревна на новую избу, пятистѣнкомъ строитъ, на господскій фасонъ, подъ голубую окраску.
   -- Откуда у Жучкова деньги появилися? Острожнымъ арестантамъ жалованья не платятъ.
   -- Чудакъ ты человѣкъ! Начальство награждало: потрафилъ...
   -- Старикъ Лапшиковъ не одобряетъ Жучкова, называетъ чортовымъ слугой.
   -- Старикъ -- человѣкъ правильный, всѣми уважаемый, восемьдесятъ пять годовъ прожилъ на бѣломъ свѣтѣ, его словамъ вѣрить можно.
   -- Однако, не своимъ умомъ догадался Жучковъ деньги въ острогѣ зарабатывать,-- безъ дозволенья начальства шагу въ острогѣ не ступишь. Мудреныя дѣла, мудреныя!
   -- Къ Покрову возвращается, женѣ послалъ десять красненькихъ.
   -- Кому больше послать? Обыкновенно женѣ,-- ребятамъ деньги довѣрить нельзя. Подати, повинности со всѣхъ требуются, на Жучковѣ недоимка большая накопилась за три года.
   -- Ванька Малашкинъ собирается магарычъ сорвать съ Жучкова. Меньше -- говоритъ,-- двухъ четвертныхъ вина принять не согласенъ!
   -- Пьяницѣ Малашкину законъ не писанъ, пропащій человѣкъ! Собирается на отрубъ уходить, своихъ фабричныхъ рабочихъ продавалъ за бутылку водки, сколько черезъ него въ острогъ засадили! Извѣстный соглядатай: на фабрикѣ за долгій языкъ три раза рабочіе бивали, обѣ ноги переломаны; сейчасъ -- пообмякъ, не очень хорохорится.
   -- Любопытно взглянуть на Жучкова,-- пожалуй, измѣнился человѣкъ съ тысячами въ карманѣ.
   -- Придетъ въ деревню, наглядимся!
   -- Леталъ Василій къ Степанидѣ огненнымъ зміемъ,-- разсказывала семидесятилѣтняя старуха, бабка повитуха Марина Карповна,-- своими глазаньками видѣла, какъ онъ въ печную трубу Степанидиной избы впередъ головой опускался. Обличье человѣчье, хвостъ коровій, борода, рога козлиные: въ правой лапѣ мѣшокъ съ деньгами, въ лѣвой -- удавная веревка.
   -- За что Жучковъ, Марина Карповна, деньги получалъ въ острогѣ?-- спрашивали женщины.
   -- За христіанскія душеньки бралъ онъ деньги, за изводъ рода человѣческаго,-- отвѣчала старуха.-- По дьявольскимъ велѣньямъ хваталъ человѣка за шеюшку, обвертывалъ веревку кругомъ души христіанской, затягивалъ черезъ колѣно, пока не будетъ шевелиться. Кругомъ стоятъ невидимые супостаты, на подносахъ деньги кучами наложены, а онъ христіанскую душу удавливаетъ.
   -- Боязно, бабушка!-- вскрикнула одна изъ женщинъ.
   -- Бойся, милая, душегубовъ, самъ Господь ихъ проклялъ на семи соборахъ.
   -- Жучковъ пять рублей прислалъ отцу Григорью на прикладъ престолу Господнему.
   -- Для отвода глазъ сдѣлалъ, болѣзная, для отвода глазъ: силенъ нечистый, заберетъ въ лапы, до смертоньки не отпуститъ, унесетъ въ геену огненную.
   Сентябрьское солнце къ закату, сверкаютъ въ косыхъ лучахъ лужи воды отъ недавнихъ дождей, березовые колья подновленнаго плетня, стекла въ рамахъ домовъ, золоченый крестъ колокольни. У общественнаго колодца съ ведрами на коромыслахъ толпятся женщины, дѣвушки, слышится скрипъ "журавля", плескъ воды, сливаемый съ гуломъ торопливаго говора.
   -- Подарковъ везетъ видимо-невидимо; сундукъ съ желѣзной оковкой до верху набитъ шелковыми сатинами съ позументомъ.
   -- Неужели!-- Ставятся ведра на землю, напрягается вниманіе.
   -- Закуражится Степанида Ивановна, рыло отворотитъ, не подступайся!
   -- Сколько разовъ у насъ полъ мыла, коровъ доила,-- не отказывали, кормили.
   -- Добродѣтель забывается: пріѣдетъ Жучковъ, поснимаетъ съ жены лохмотья, рукой не достанешь.
   -- Какъ она съ палачомъ спать будетъ на одной постели? Съ просонковъ, пожалуй, удавитъ.
   -- Я съ отпѣтымъ спать бы не согласилась.
   -- Нешто онъ отпѣтый?
   -- Отпѣтый, Марьюшка, отпѣтый, въ осиновомъ гробѣ попъ отпѣвалъ -- съ Іудой христопродавцемъ вмѣстѣ проклятъ святыми угодниками,-- въ храмъ Божій ихъ не допускаютъ.
   -- Мужики наши чего смотрятъ? Зачѣмъ допускаютъ на жительство отпѣтаго человѣка?
   -- Нашимъ мужикамъ горюшка мало; мой Федоръ поговариваетъ: "поставитъ Жучковъ общественникамъ вступного пять ведеръ вина, живи сколько хочешь, благо начальство дозволяетъ, намъ какое дѣло"?
   -- Мой Никита супротивничаетъ: "къ палачихѣ въ домъ не ходи, съ удавниками компанію водить не приходится".
   -- Мой Семенъ Петровичъ,-- скороговоркой заговорила молодая, сѣроглазая подвижная бабенка,-- запретовъ не дѣлаетъ: "Сходи,-- говоритъ Мариша, къ Степанидѣ Жучковой, полюбопытствуй, осмотри собственными глазами; сходить ноги не отвалятся, никто тебя не съѣстъ, а можетъ случиться, люди пригодятся, по нынѣшнимъ временамъ всякое въ жизни случается, честь лучше безчестья. Навѣсти Степаниду, она мужу передастъ, тотъ возьметъ во вниманіе".
   -- Говорятъ, у Жучкова хвостъ на задахъ выросъ, похожъ на собачій кругляшикъ, полтора верха длиной.
   -- Неужели! Кто тебѣ разсказывалъ?
   -- Бабушка Марина Карповна, собственными, говоритъ, глазаньками видѣла.
   -- Страсти Господни!
   -- Намъ чего бояться?
   -- Вдругъ обворожитъ колдовствомъ!
   -- Святая молитва, крестъ Господень защитятъ отъ супостатовъ.
   -- Батюшки! Солнышко закатилось, закалякались... до свиданья, Дарьюшка!
   -- Забѣгай, когда времячко найдется.
   -- Ваши гости!.. Ваши гости!-- Подхватывая ведра на коромысла, женщины торопливо расходились.

-----

   -- Васька-а-а!.. Васька-а-а!-- надсаживаясь, кричалъ стоявшій у воротъ десятилѣтній мальчикъ.
   -- Чаа-а-во-о тебѣ-ѣ?-- доносится тягучій отвѣтный вопросъ...
   -- Пойдемъ завтра палачихину избу смотрѣть, огненный змій на трубѣ сидитъ... страшенный!
   -- Бою-ю-съ!
   -- Собирается насъ много, возьмемъ въ руки по камню, въ случаѣ чего... убѣжимъ, позапрячемся.
   -- Бою-ю-юсь!..
   

III.

   На окраинѣ деревни, около полуразвалившейся Жучковковской избы, съ ранняго утра сновали любопытные: хотѣлось взглянуть на "богачку", въ одни сутки превратившуюся въ знаменитость; подходили съ опаской, оглядываясь, нервно возбуждаясь. Кругомъ Степаниды Жучковой создавалась атмосфера сумбурнаго, неопредѣлившагося мнѣнія деревни, предубѣжденія къ односельчанину, нежданно-негаданно превратившемуся въ богача; происходили и семейные разлады.
   -- Моя мамка, -- разсказывалъ торопливо восьмилѣтній мальчикъ собравшимся товарищамъ,-- воемъ выла, голосила на всю улицу: "пятнадцать лѣтъ за тобою, Иродомъ, замужемъ, шерстяного платья въ глаза не видывала, про шелковый полушалокъ, сафьяновые сапожки слыхомъ не слыхивала! Изъ лаптей, дерюжины не вылѣзаю! Идолъ ты безчувственный, мухоморъ ядовитый, навязался на мою безталанную голову! Жучковъ два воза подарковъ везетъ Степанидѣ, нашелъ въ острогѣ средствія, заработалъ для законной жены, ты чего для своей жены сдѣлалъ за пятнадцать лѣтъ?" -- Тятька, какъ дастъ мамкѣ по уху, схватилъ за косы... Я убѣгъ со страху!
   Сорока-семилѣтняя Степанида Жучкова, изможденная, согнувшаяся, съ деревяннымъ, широкимъ лицомъ, мать девятерыхъ дѣтей, не имѣвшая отъ роду въ рукахъ больше трехъ рублей, испугалась присланныхъ мужемъ десяти красненькихъ: давившая нужда, полуголодная жизнь отучили отъ радостныхъ впечатлѣній. Завязывая въ конецъ головного платка полученныя въ волостномъ правленіи деньги, она боязливо думала:
   -- Зачѣмъ прислалъ такую уйму денегъ, куда я съ ними дѣнусь? Еще удушатъ ночнымъ временемъ.-- Слушала чтеніе мужняго письма, плохо понимая содержаніе, обливаясь горькими слезами: въ душѣ не являлось сомнѣній; она дѣйствительно радовалась скорому возвращенію мужа.
   -- Съ богатствомъ поздравляю, Степанида Ивановна, съ скорымъ возвращеніемъ мужа,-- окончивъ чтеніе письма, сказалъ писарь.
   -- Спасибо, родимый. Въ толкъ не возьму, о какихъ бревнахъ наказываетъ мнѣ Василій?
   -- Приглядѣть по деревнѣ, нѣтъ ли продажныхъ, хочетъ строить новую избу. Напрасно не хлопочи, я поспрашиваю, пріѣдетъ Василій, скажу ему. Къ отцу Григорью сходи, недоимки занеси, у меня давно подсчитано, долго въ правленьи не задержимъ.
   -- Спасибо, Никандръ Петровичъ, на добромъ словѣ, заходи рюмочку винца выпить.
   -- Зайду, зайду! Ты, Степанида Ивановна, въ случаѣ надобности заходи ко мнѣ за совѣтомъ, всегда буду въ готовности; съ твоимъ Васильемъ мы не ссорились...
   -- Спасибо!..
   Приходъ волостного старшины, тучнаго, краснолицаго мужика, служившаго третье трехлѣтіе, привелъ Степаниду въ замѣшательство: въ ея развалившуюся избу, за отсутствіемъ мужа, никто почти не заходилъ.
   -- Здорово, хозяюшка! Зашелъ взглянуть на твое житье-бытье, давно собирался зайти... служба, наше дѣло подневольное... Какъ поживаешь?...
   -- Спасибо, Александра Дмитричъ! Живемъ по-маленьку, благодаря Создателя...
   -- Писарь деньги тебѣ отъ мужа передалъ?
   -- Передалъ, Александра Дмитричъ, передалъ.
   -- Похлопочи на счетъ недоимокъ... Ожидаешь мужа?
   -- Какъ не ожидать! Три года не видѣлась, измучилась безъ него, наголодалась съ ребятами. Присаживайся, Александра Дмитричъ... дорогой гостенекъ... небывалый... осчастливилъ убогую...
   -- Спасибо, некогда; забѣгай къ моей Феклѣ Петровнѣ, обрадуется!..
   На смѣну старшинѣ являлись другіе посѣтители.,
   -- Умолила ты Господа, Степанидушка, умолила царицу Небесную,-- вглядываясь въ темное Степанидино лицо, скороговоркой говорила тетка Ненила, раньше никогда не бывавшая въ избѣ Жучковыхъ, -- благословилъ Создатель твое смиреніе! Слышно по деревнѣ: большія тыщи Василій заработалъ, пряталъ деньги въ банкію. Дождешься муженька, не загораживайся, Степанидушка, не забывай насъ съ Маринкой, считаемся съ тобой сестрицами.
   -- Чѣмъ ты, Степанидушка, огорчила тетку Ненилу?-- входя въ избу, торопливо спрашивала "бабушка" Дарья, шестидесятилѣтняя старуха, прозванная "собачьимъ брехаломъ", питавшаяся мірскимъ подаяніемъ.-- Идетъ Ненила по улицѣ, ругательски тебя ругаетъ. Василья твоего обзываетъ непотребными словами; по всѣмъ улицамъ-закоулкамъ лается что бѣшеная собака. Напрасно ты привѣчаешь Ненилу: глаза у ней завидущіе, муженька заѣла, подъ подолъ загнала, въ корень извела! Билъ онъ ее, билъ, кулаки обломалъ, плюнулъ, покорился. Не пара она тебѣ, Степанидушка, при твоемъ богатствѣ, твой Василій орелъ поднебесный, ты сама кралей выглядишь, отъѣшься на бѣлыхъ хлѣбахъ, королевой будешь, нагуляешь тѣло бѣлое. Спосылаетъ тебѣ Господь удачу, слышно, везетъ мужъ подарки несмѣтные, золото, серебро, драгоцѣнные каменья; отъ зависти люди болтаютъ про Василья, отъ жадностей... Хорошій человѣкъ на чужое счастье радуется. Пожертвуй, болѣзная, отъ неожиданнаго богатства убогой, безродной старухѣ, не оставитъ тебя Господь!-- Степанида жертвовала гривенникъ, старуха уходила недовольная и ругательски-ругала Жучковыхъ.
   -- Сидѣлъ онъ, Василій Жучковъ, подъ великое Крещенье на острожной нарѣ, -- разсказывала "бабушка Дарья",-- послѣдняя ночь гулять по зѣмле нечистой силѣ, завтра провалятся въ преисподнюю. Сидитъ на нарѣ Василій, клянетъ свою острожную долю, ругательски-ругается, возропталъ на Господа Бога, Его святую Десницу!.. Нечистый сейчасъ за спиной появился, шепчетъ въ уши, соблазномъ соблазняетъ: "Отрекись отъ Христа Бога Вседержителя, отъ отца съ матерью, всѣхъ православныхъ христіанъ, сорви съ шеи святой крестъ, положи въ сапогъ подъ пятку. Озолочу тебя: золото, серебро, шелки, бархаты, дѣйствуй по моему хотѣнью!.." Не устоялъ въ соблазнахъ, отрекся отъ вѣры православной, закабалилъ сатанѣ душеньку!...
   Степанида скоро замѣтила перемѣну односельчанъ: у ней заискивали, льстили въ глаза, восхваляли ея достоинства, мало-по-малу она начала и сама измѣнятьсь въ собственныхъ глазахъ, гордиться Васильемъ, его непонятными заслугами, нажитымъ богатствомъ.
   -- Будетъ съ насъ,-- наголодались, приняли униженій, пора самимъ пожить въ довольствѣ!-- Заходила въ лавку Макарыча, ее встрѣчали съ поклонами: покупала крупчатой муки, пряниковъ, конфектъ, изюму, постнаго, скоромнаго масла, для ребятъ кренделей.
   -- Со дня на день поджидаю Василья Михайловича,-- говорила она громко,-- съ дорожки выпить, закусить понадобится. Пишетъ въ письмѣ: кромѣ сладкой водки, въ ротъ другой не беретъ, съ собой везетъ для обихода; закусокъ городскихъ изготовилъ видимо-невидимо.-- Нагруженная покупками съ поднятой головой выходила она изъ лавки; ее провожали поклонами, подмигивая говорили другъ другу шопотомъ:
   -- Залетѣла ворона въ золочены хоромы!
   Около развалившейся Жучковской бани толпятся ребятишки, толкая другъ друга, подбадривая, боязливо выглядываютъ изъ-за угла, широко раскрытыми глазами оглядываютъ крышу избы.
   -- Смотри, смотри, Сеняха: огненный змій на трубѣ... шевелится.
   -- Гдѣ?.. Врешь?.. Неужели?.. Покажи, Васюха!
   -- На трубѣ сидитъ, не видишь что ли?
   -- Сиди-и-итъ... Ей-богу сидитъ... Зеленый, съ лапами...
   -- Шевелится?... Покажи, Митяха.
   -- Изъ пасти полмя пышетъ, искры столбомъ вылетаютъ...
   -- Подойдемъ поближе.
   -- Боязно, какъ бы не укусилъ!
   -- Чего бояться? Перекрестить, сейчасъ разсыпется, провалится сквозь землю.
   -- Не надо креститься, дай посмотрѣть, мы не видывали.
   -- Гляди на трубу. Видишь? Не мигай глазами, не куксись: не любитъ онъ человѣческихъ слезъ.
   Гдѣ-то стукнули дверью, -- какъ стая испуганныхъ воробьевъ, шарахнулись ребята въ разныя стороны; подгоняемыя собственными страхами, не жалѣя пятокъ, улепетывали отъ огненнаго змія.
   

IV.

   Жучковъ пріѣхалъ за пять дней до Покрова. Жена, дѣти испуганно оглядывали отца, широкимъ крестомъ крестившагося на передній уголъ, одѣтаго въ черный барашковый полушубокъ, съ кожаной сумкой черезъ плечо, и стоявшаго у дверей съ мѣшками въ рукахъ ямщика, удивленно оглядывавшаго убогую обстановку избы.
   -- Здравствуй, Степанида, здравствуйте дѣти, давно не видались!-- говорилъ Жучковъ сиповатымъ голосомъ, -- каково живется-можется?-- Жена и дѣти повалились въ ноги.
   -- Родной нашъ... Желанный... истосковались по тебѣ,-- громко всхлипывая, голосила Степанида; ребята лежали уткнувшись въ полъ головой, -- глазеньки проглядѣли... баньку присмотрѣла, самоваръ. Не желаешь ли водочки съ дорожки?.. заготовила къ твоему пріѣзду...
   -- Вставай, вставай, Степанида, принимай гостя, принимай мѣшки отъ ямщика, -- цѣлуя жену и дѣтей, говорилъ онъ ласково.
   Принимая мѣшки отъ ямщика, ставя самоваръ, откупоривая бутылку водки, приготовляя закуску, Степанида не отводила глазъ отъ сидѣвшаго за столомъ мужа, три года отсутствовавшаго, подмѣчала перемѣны въ лицѣ, жестахъ, разговорной рѣчи. Побѣлѣвшіе на головѣ и бородѣ волосы, съ проборомъ по срединѣ, гладко причесанные, блестѣли масляной смазкой, заполнявшей избу запахомъ духовъ, раздражающихъ обоняніе. Степанида, усиленно втягивая носомъ воздухъ, думала: "не нюхивала, не слыхивала, чтой-то съ Васильемъ надѣлалось?"... Подстриженная, расчесанная волосокъ къ волоску борода, закрученные усы, полное лицо съ толстыми губами, кумачовая красная рубаха, плисовые шаровары, шелковый поясъ съ кистями, серебряная черезъ шею цѣпочка отъ часовъ, придавали1 ему видъ ухарскій. Глубокія морщины на лбу, на щекахъ, поперечныя складки около угловъ рта, опасливые огоньки въ безпокойно бѣгающихъ глазахъ, непроизвольныя подергиванія плечами, зздрагиванія лицевыхъ мышцъ указывали женѣ на огромную теремѣну. Не сладко, видно, жилось въ острогѣ Василью, сильно измѣнился въ лицѣ. Выпивая и закусывая, Жучковъ порой-либо задавалъ женѣ вопросы, не дожидаясь отвѣта, говорилъ о другомъ, снова возвращался къ оставленной мысли.
   -- Плохо жилось?... Голодали?... Слышалъ въ острогѣ, передавали... Постарѣла ты, Степанида... хе, хе, хе... спала съ тѣлесъ... въ чемъ душа держится... Знаешь присловье? Мужъ любитъ жену здоровую, братъ сестру богатую... Не печалься! Нагуляешь тѣло на хорошихъ харчахъ,-- слава тебѣ, Господи, явился твой Василій не съ пустыми руками. Три года не видѣлись!-- Сберегалъ я себя, законовъ Господнихъ не нарушилъ, соблюдалъ брачную чистоту... Не плачь, Степанида, не реви голосомъ: не люблю я, когда реветъ человѣкъ... наслушался ревовъ... съ меня довольно... Не реви при мнѣ, ребятамъ воспрещай... Выпей стаканчикъ, поздравь съ пріѣздомъ... миновала бѣдность, слава Господу, на нашъ вѣкъ съ тобой хватитъ. Выпей, говорю, не краденое, собственныхъ трудовъ, -- онъ хмѣлѣлъ, -- выпивка господская: привыкъ я къ заморскимъ коньякамъ, русское вино не помогало при работѣ.
   -- Умоленый нашъ... упрошенный... соколъ ясный... возвратился!-- голосила Степанида.
   -- Не реви говорю, не разстраивай сердца; воешь, какъ голодный волкъ!-- Въ его глазахъ мелькнуло безуміе звѣрства, лицо поблѣднѣло. Степанида сразу затихла,-- Выпей стаканчикъ... ревѣть не моги... Приши-ибу... Не пожалѣю... Появляются, ночами появляются... Панихиду служить надо, съ поминовеньемъ. Сядь рядкомъ... По близости три года не видались... денно, нощно держалъ на памятяхъ. Поцѣлуй, Степанида... Обойми... Съ нашимъ удовольствіемъ. Новую избу поставимъ, заведемъ лошадь, корову, ребятъ соберемъ въ кучу, будетъ имъ чужихъ людей обслуживать. Что говорятъ обо мнѣ въ деревнѣ? 3авидуютъ? Ха, ха, ха...-- засмѣялся онъ пьяно-раскатистымъ смѣхомъ. "Василій Жучковъ чорту душу "продалъ, далъ кровяную росписку"... Дурраки... Деревенщина... Чего они понимаютъ? Не слушай ихъ, Степанида... Темный народъ, кромѣ навозовъ ничего не видывали. Службу служилъ Жучковъ, соблюдалъ казенный интересъ... рѣшалъ измѣну... дѣйствовалъ закономъ... казнилъ крамольниковъ... Три съ половиной тысячи въ банкѣ... Патентъ имѣемъ съ казенной печатью... "Не обезпокоивайся, Жучковъ, напишемъ бумаги, дѣйствовалъ по законамъ, не забудемъ твоей службы"... говорили мнѣ большіе генералы. Не слушай дураковъ, Степанида, деревня -- ругатель извѣстный, облаять человѣка ничего не стоитъ... Собака лаетъ, вѣтеръ носитъ... Кто кого перетянетъ -- посмотримъ! Поклонятся Жучкову въ ноги голоштанники, генералъ ободрилъ, называлъ "опорой". "Самонужнѣйшій есть ты, Жучковъ, человѣкъ, безъ тебя правосудья государственныя остановятся, истинно-русскій православный, христіанинъ"... Медаль обѣщали... Золотую... Онъ опьянѣлъ, лицо горѣло, глаза налились кровью, слова вырывались съ запинками.-- Немного не хватило... до сотни... медаль не дали... Привыкалъ къ работѣ съ большой натужкой, -- съ трудомъ выговаривая слова, какъ въ забытьи говорилъ Жучковъ:-- не спори-илось: живой онъ... крамольникъ... шевелится... Мальчишко одинъ... шея длинная... въ лицѣ ни кровинки... дрожитъ... тяжела-ая ра-бо-о-та... Пододвинься, Степанида... выпей съ законнымъ супругомъ... шерстяное тебѣ платье, полусапожки, двѣ банки помады... Ты за кого меня почитаешь?!.-- крикнулъ онъ бѣшеннымъ голосомъ.-- Я твой глава... уничтожу... три тысячи въ банкѣ!-- со всего размаху ударилъ онъ кулакомъ по столу.
   -- Полно, не гнѣвайся, Василій Михайловичъ, куда я безъ тебя дѣнусь съ ребятами? Послалъ ты десять красненькихъ,-- съ разстановкой говорила охмѣлѣвшая Степанида, -- письмо прислалъ, отъ деревенскихъ отбою не было, сбѣгались смотрѣть, какъ на невидаль... старики, старухи... Старшина заходилъ, писарь... ребята отъ окошекъ не отходятъ, ругаются... "Живодерница... Удавница... Палачиха..." Ребятамъ нашимъ проходу не даютъ, обижаютъ... "Палачово отродье... Палачата отпѣтые"... Обидно, Василій Михайловичъ, я -- честная жена... не баловалась, дожидалась...
   Она плакала горькими пьяными слезами, раскачиваясь въ разныя стороны, монотонно выговаривала: "О, я несчастная! О, я горемычная"...
   -- Не оп-паса-айся Степанида... Найдемъ управу... отъ вышняго... Постилай постель... Самъ губернаторъ хвалилъ... стоялъ на одной линіи съ Жучковымъ... Господинъ прокуроръ... Развязывай мѣшокъ, высыпай... отъ трудовъ справедливыхъ.-- Степанида развязала, встряхнула: посыпались свертки, пакеты, тючки, перевязанные суровыми нитками.-- Никого не забылъ... сродственниковъ... дѣдушку Семена...-- говорилъ онъ заплетающимся языкомъ:-- крестную мать... Появляются въ видѣньяхъ... одинъ... другой... третій... не пускай ихъ, Степанида... на ранней зорькѣ... два столба съ перекладиной... опасливый народъ... крамола... Почитаетъ Жучкова высшее начальство, -- чего намъ бояться? Общественникамъ пять ведеръ вина на радостную встрѣчу... въ ноги покланяются... урядникъ, исправникъ... безъ всякихъ ограниченій...
   Черезъ минуту Жучковъ храпѣлъ тяжелымъ пьянымъ храпомъ, въ груди его свистѣло, рокотало. Позвякивали склеенныя бумажками стекла въ полусгнившихъ рамахъ, по стѣнамъ торопливо сновали тараканы. Темная, осенняя ночь глядѣла съ улицы въ оконца, слышались около осторожные шаги, шорохи шаркающихъ ногъ, мелькали по окнамъ тѣни любопытныхъ... "Какъ бы не выскочилъ... удавитъ!" "Смотри-и... смотри -- цѣлуются"... "Мѣшки вытряхаютъ... золото... серебро"... Долго шептались голоса, въ глазахъ мелькали тючки пакеты, полупьяная Степанида съ растерянными глазами разсматривала куски матеріи, ситцы, связки баранокъ, банки помады. При видѣ шелковыхъ мужниныхъ рубахъ, обилія кумачевыхъ, плисовыхъ шароваръ, лаковыхъ сапоговъ, поддевки, пиджаковъ, она протрезвилась, испугалась, боязливо перебирая въ рукахъ невиданное богатство, взглядывая на храпѣвшаго мужа, его опухлое лицо, сѣдые волосы и бороду, торопливо крестилась въ передній уголъ съ иконою, мысленно взывая: "Защити, Царица Небесная, сохрани, помилуй"...
   

V.

   На другой день Жучкова посѣтили урядникъ, волостной старшина, писарь, стражникъ и отецъ Григорій. Урядникъ, бравый служака изъ унтеръ-офицеровъ, проживавшій въ десяти верстахъ, постоянной своей резиденціи, подъѣхалъ около полденъ къ Жучковской избѣ на собственной лошади; около него очутился стражникъ Гордѣйка. Поправивъ висѣвшую черезъ плечо шашку, поздоровавшись со стражникомъ, быстро оглядѣвъ себя, урядникъ вошелъ въ избу.
   -- Жучковъ Василій дома?-- спросилъ урядникъ.
   -- Я самый... Жучковъ,-- поднимаясь на ноги, безпокойно оглядывая вошедшихъ,-- отвѣтилъ тотъ торопливо.
   -- Съ пріѣздомъ, благополучнымъ прибытьемъ... Бумага касательно тебя, для объявки, приказалъ исправникъ... отъ губернатора... Зашли мы со стражникомъ по службѣ.
   -- Садитесь, садитесь, гостями будете... Милости просимъ...-- онъ волновался, вспотѣлъ, лицо покраснѣло.-- Здравствуйте, здравствуйте!-- неловко захватывалъ Жучковъ протянутыя руки, метался по крошечной избѣ.-- Степанида, подай винца, пожевать городской закуски... самоварчикъ... Какъ васъ звать, величать?-- обратился онъ къ усѣвшимся на лавку гостямъ.
   -- Михаилъ Демьяновъ Петровъ, пятый годъ на службѣ,-- отвѣтилъ урядникъ.
   -- Стражникъ Гордѣй Назаровъ, урожденный Беркутовки,-- съ нашимъ вамъ, по первому требованію.
   -- Спасибо, гости дорогіе, за посѣщеніе! Избенка моя худая, на весну шестистѣнную поставимъ, пока приходится жить въ старой. Пошевеливайся, Степанида! Да, угостить дорогихъ гостей чѣмъ Богъ послалъ найдется.
   Жучковъ догадался, что урядникъ со стражникомъ явились съ благими вѣстями. "Не забыли генералы Жучкова"... Въ душѣ шевелилось горделивое довольство.
   -- Время обѣдъ, на моихъ часахъ одиннадцать, на вашихъ,-- позвольте узнать?-- спросилъ Жучковъ.
   -- Десять минутъ одиннадцатаго. Часы на часы не приходятся, каждые показываютъ свое время,-- отвѣтилъ урядникъ.
   Они выпивали, закусывали твердой, какъ камень "московской" колбасой, варенымъ мясомъ, забирая съ тарелки пальцами.
   -- За твое здоровье, Михаилъ Демьяновичъ!-- выпивая говорилъ Жучковъ.
   -- Спасибо, тебѣ желаемъ удачи.
   -- Удача будетъ обязательно,-- подхватилъ Гордѣйко,-- въ нашихъ рукахъ способствовать.
   -- Говорилъ ты давеча, Михаилъ Демьяновичъ, съ бумагой пріѣхалъ на счетъ меня?-- заискивающе спросилъ Жучковъ.
   -- Говорилъ правду: строго-на-строго приказано въ секретѣ наблюдать виновныхъ обидчиковъ твоей особы. "Соблюдалъ Жучковъ законъ, споспѣшествовалъ правосуднымъ образомъ, уничтожалъ супостатовъ" -- урядникъ подыскивалъ выраженія, припоминая канцелярскіе обороты "бумаги".-- Становой приставъ поручилъ мнѣ соблюсти законность, обратить на тебя особое вниманіе. Опасаться тебѣ нечего, живи безбоязненно. Гордѣй Мокѣичъ постоянно стражъ, со всякимъ сопряженіемъ, незаконностей не дозволитъ.
   -- Будьте благонадежны, за себя постоимъ!-- отвѣтилъ стражникъ.
   На столѣ бурлилъ ведерный самоваръ, клубы пара заполняли избу, осѣдая на тусклыхъ стеклахъ, стекали грязными ручейками по рамамъ, тараканы шлепались съ потолка и, полежавъ въ забытьи на столѣ, торопливо бѣжали отъ нежданнаго сосѣдства. Въ избу зашли о. Григорій, волостной старшина, писарь: отецъ духовный долго крестился въ передній уголъ, старшина и писарь неупустительно повторяли всѣ его движенія рукою, присутствовавшіе повскакали на ноги.
   -- Миръ дому сему христіанскому, да сойдетъ милость Господа въ селеніе праведныхъ!-- громко привѣтствовалъ о. Григорій.
   -- Батюшка... Отецъ духовный... благослови... осчастливилъ...-- растерявшись, суетился Жучковъ, цѣловалъ благословившую руку, кидался къ старшинѣ, къ писарю.
   -- Милости просимъ, милости просимъ!
   -- Увидалъ я у избы лошадь Михаила Демьяновича,-- усѣвшись въ передній уголъ, басилъ коренастый, сорокалѣтній о. Григорій:-- старшина съ писаремъ встрѣтились, согласились зайти совокупно, навѣстить новопріѣзжаго обязанность пастыря церкви.
   -- Справедливо, отецъ Григорій, истинная правда!-- подтвердилъ старшина.
   -- Дѣльце къ тому же имѣемъ для передачи хозяину дома сего,-- выпивая и закусывая, говорилъ отецъ Григорій:-- по рѣшенію консисторіи, получивъ прошлый разъ отъ благожелателя дома сего, черезъ его супругу три рубля на прикладъ Господнему храму, входилъ я съ донесеніемъ отцу благочинному; получилось соотвѣтствующее разрѣшеніе: "Споспѣшествовать благоденственному, мирному житію, христіанской кончинѣ при смертномъ часѣ, во всѣхъ дѣлахъ благому поспѣшенію, въ назиданіе враговъ Господа Христа Бога нашего, Его святой церкви православной во отпущеніе грѣховъ чада Христова Василія Михайлова Жучкова, вѣрнаго, усерднаго карателя супостатовъ". Жучковъ сидѣлъ красный, возбужденный, нервно передергивались плечи, судорогой сводило пальцы рукъ, дрожали колѣни.
   -- За здравіе карателя супостатовъ!-- вставая на ноги, возгласилъ старшина.
   -- Уррра Василью Жучкову!-- крикнулъ стражникъ. Присутствовавшіе поддержали, изба наполнилась гуломъ голосовъ, звономъ стекла, бульканьемъ проглатываемой водки.
   -- Я... Я... православные... отецъ духовный... гости дорогіе... со всякимъ стараніемъ... вѣрой... правдой,-- Жучковъ растерянно кланялся, судорожно схватилъ руку о. Григорія, цѣловалъ её, торопливо крестился.-- Передъ истиннымъ Богомъ... вѣрой... правдой... Степанида... ребята... кланяйтесь въ ноги...-- онъ повалился на колѣни, стукнулся лбомъ въ поповскіе сапоги.-- Обижаютъ... ругаются... палачъ... Живодерникъ...
   -- Вставай, Жучковъ, прощается, разрѣшается,-- говорилъ о. Григорій,-- баламутовъ укротятъ, на всякъ день, днемъ и нощію заходи къ о. духовному, всѣ мы, здѣсь сущіе, въ обиду тебя не дадимъ.-- По лицу Жучкова текли слезы, онъ всхлипывалъ, голосила Степанида.
   -- Выпей, Жучковъ, ободрись, мы выпьемъ за твое здоровье,-- предложилъ урядникъ.
   Лица присутствовавшихъ разгорались, глаза блестѣли, терялось сознаніе мѣста, времени; Степанида мѣняла бутылки, подбавляла мяса, соленыхъ огурцовъ, ломти хлѣба.
   -- Въ большой почетъ ты забрался, Жучковъ, въ разсужденіяхъ высшаго начальства!-- съ оттѣнкомъ зависти въ голосѣ сказалъ старшина.
   -- Большому кораблю, большое плаваніе,-- поддержалъ пьяный Гордѣйко,-- по-о-заслугамъ... Съ вашего позволенія, о. Григорій!-- Наливъ водки, онъ выпилъ.
   -- Василь Михайлычъ... родной,-- послышался пьяный голосъ Гордѣйка,-- разскажи про политику... какъ идетъ переборка? Гдѣ начало, гдѣ конецъ? Разскажи, Христа-ради... Очевидецъ... собственноручный! Ей-Богу изъ всякаго уваженія... Любопытно послушать.
   Жучковъ нахмурился и отвернулся. Всѣ въ избѣ притихли. Воцарилось неловкое молчаніе.
   Дверь отворилась, въ избѣ появился плотный человѣкъ съ цыганскимъ лицомъ, подстриженными въ польку волосами, въ рваной триковой поддевкѣ, съ гармоникой подъ мышкой; перекрестившись, громко заговорилъ:
   -- Съ пріѣздомъ, хозяинъ... благополучно возвращенія! Малашкинъ я Иванъ... Землякъ. Отцу Григоръю, господину уряднику... старшинѣ, писарю... хозяюшкѣ Степанидѣ Ивановнѣ наше почтеніе.
   -- Заходи, Малашкинъ, гость будешь,-- говорилъ Жучковъ.
   -- Выпей, перекуси,-- потерянное наверстаешь.
   -- Подойду сначала подъ благословенье... Благослови, о. Григорій!
   -- Богъ благословитъ!-- взмахнулъ о. Григорій въ воздухъ рукавами рясы. Малашкинъ громко чмокнулъ руку.
   -- Теперь догонять будемъ честную компанію...
   -- Не догнать, не догнать!-- воскликнулъ Гордѣйко.
   -- Малашкинъ задохнется? Ни подъ какимъ предлогомъ...
   Выпилъ, не останавливаясь, нѣсколько стаканчиковъ.
   -- Э, эхъ ты, эхъ ты, Матрена душа, у тебя, кума, машинка хороша, распрекрасная...-- запѣлъ вдругъ Малашкинъ теноровымъ голосомъ; подъ игривые переборы гармоники полилась разухабистая, циничная пѣсня, присутствовавшіе одобрительно улыбались, притопывая ногами присвистывали, прищелкивали.
   -- Такъ ее... такъ куму шельму распрекрасную... по всѣмъ переборамъ безъ остановки.
   -- Наяривай, Малашкинъ! Поздравимъ христіанина съ пріѣздомъ!
   -- Валяй плясовую, Малашкинъ! Чтобъ пятки тряслись, ноги дергало, гуляй Гордѣевска душа!-- Полились, затрескали звуки съ вывертами, переходами, смѣшивая камаринскаго съ "Барыней": стражникъ Гордѣйка, старшина, писарь съ присвистомъ, переговоркой ударились въ присядку.
   
             У барыни огородъ, ее любитъ весь народъ,
                       Барыня, барыня, сударыня-барыня!
             У барыни огурцы, ее любятъ всѣ купцы
                       Барыня, барыня, сударыня-барыня!
   
   Притаптывая каблуками, щелкая пальцами, густымъ басомъ подпѣвалъ старшина.
   -- Наяривай, Малашкинъ!..-- присѣдая, какъ индійскій пѣтухъ, выкрикивалъ старшина.
   Долго неслись изъ избы топотъ и грохотъ ногъ, отчаянные звуки гармоники, выкрики: "Гуляй душа на распашку..." привлекшіе къ окнамъ любопытныхъ, боязливо заглядывавшихъ въ стекла, боязно отскакивавшихъ при каждомъ громкомъ выкрикѣ.
   -- Ур-ра Жучкову Василью! Качать его, православные!..
   Его качали, подбрасывали, цѣловали, обнимали, высказывая "патріоту" особливую любовь "за заслуги", клялись въ "вѣрности защиты"; урядникъ и старшина горько плакали, говорили, не понимая другъ друга, о. Григорій цѣлуя Жучкова, шепталъ: "Доблестный... мужъ... спаситель... поцѣлуемся!" Гости разошлись послѣ солнечнаго заката.
   -- Видѣла жена, какъ Василья Жучкова чествуютъ? То-то и оно-то! Не даромъ полтора года служилъ вѣрой и правдой; съ большими генералами состоимъ въ знакомствѣ!-- самодовольно говорилъ Жучковъ.
   -- Собственными глазаньками видѣла, ухами слышала, въ какіе чины произошелъ ты, Василій Михайлычъ!
   

VI.

   Приходъ Жучкова въ Покровъ Богородицы въ переполненную народомъ церковь взволновалъ молящихся; тысячи глазъ устремились на него въ одну точку; стоявшіе у лѣваго клироса ребята пугливо шарахнулись; псаломщикъ Петръ Григорьичъ поперхнулся на "Господи помилуй" сорокъ разъ, сбился со счета... Изъ толпы молящихся раздался истерическій выкрикъ: "Мать Пресвятая Богородица, Заступница! Въ храмѣ Божьемъ появился!.." Слышался дѣтскій плачъ, полугромкое успокаиванье матери "не бойся доченька, не бойся". Отъ проходившаго Жучкова боязливъ сторонились. Одѣтый въ шелковую, краснаго канауса рубаху, плюшевые шаровары, лаковые сапоги выше колѣнъ, въ резиновыхъ галошахъ, плюшевую зеленую жилетку съ каменными пуговицами, суконную на распашку поддевку, съ серебряной цѣпочкой черезъ шею, котиковой шапкой въ рукѣ, напомаженными волосами, издавая отъ себя "хорошій духъ", онъ вызывалъ растерянное настроеніе. Задніе ряды молящихся приподнимались на носкахъ, вытягивали шеи, прищуривая глаза. Всѣ жадно слѣдили за каждымъ движеніемъ Жучкова.
   Съ пучкомъ восковыхъ свѣчей въ рукахъ Жучковъ пробрался сквозь толпу къ иконостасу; положивъ передъ мѣстными иконами по три земныхъ поклона, вставлялъ въ подсвѣчникъ зажженную свѣчу, снова клалъ поклоны; отошелъ къ правому клиросу; молился; не вставая съ колѣней. Поднесенная сторожемъ Жучкову на блюдѣ священная просфора вызвала растерянное удивленіе.
   -- Благословите, о. Григорій! Прошу отслужить благодарственный молебенъ Покрову Богородицы,-- просилъ Жучковъ послѣ окончанія обѣдни.
   -- Сейчасъ отслужимъ.
   Жучковъ стоялъ на колѣняхъ, кланялся въ землю, взмахивалъ опускавшимися волосами. Большинство изъ церкви не выходили, напряженно слѣдили за нимъ, его шевелящимися губами, опускавшимися волосами; три серебряныхъ рубля, положенные на тарелку послѣ молебна, вызвали гулъ удивленія.
   -- Съ праздникомъ, Василій Михайловичъ!-- поднесякрестъ для цѣлованья, сказалъ о. Григорій.
   -- Равнымъ образомъ!-- польщенный вниманіемъ, отвѣтилъ Жучковъ.-- Буду къ себѣ ожидать со святымъ крестомъ, хлѣба, соли откушать.
   -- Зайдемъ! Зайдемъ!-- отвѣтилъ священникъ. Къ Жучкову подошли старшина, писарь, стражникъ Гордѣйко въ формѣ, при шашкѣ, и Малашкинъ.
   -- Съ праздникомъ!
   -- Равнымъ образомъ! Заходите, радъ буду дорогимъ гостямъ,-- говорилъ онъ, направляясь къ выходу. Гордѣйко, Малашкинъ суетливо расчищали дорогу; Гордѣйко прикрикивалъ:
   -- Пропустите!.. Посторонитесь!-- Народъ сторонился, давалъ дорогу съ выраженіемъ боязни, затаеннаго недоброжелательства; ребята отскакивали въ стороны, дѣвушки и женщины боязливо шушукались.
   -- Идетъ! Идетъ!-- гудѣло у торговыхъ палатокъ съ пряниками, орѣхами, лентами, ситцами, раскинутыхъ пріѣзжими торгашами за церковной оградой.
   -- Кто идетъ?-- торопливо спрашивали наѣзжіе изъ сосѣднихъ деревень.
   -- Жучковъ... Палачъ... Удавникъ... Не видишь, что ли?-- Всѣ шарахнулись, но вернулись. Торгаши оставили прилавки, глядѣли во всѣ глаза на проходившаго Жучкова.
   -- Гляди, гляди, ребята!-- выкрикнулъ мальчишка лѣтъ десяти,-- удавникъ вышагиваетъ...
   -- Гдѣ? Который? Покажи!..
   -- Я васъ, пострѣлята!-- взмахивая нагайкой крикнулъ Гордѣйко.-- Ребята отскочили въ сторону.
   -- Укажи палача, Гришуха!-- говорили мальчики, пріѣхавшіе изъ сосѣднихъ деревень.
   -- Въ шелковой красной рубахѣ, видишь, идетъ, борода клиномъ, руками размахиваетъ: съ одного боку стражникъ Гордѣйко, съ другой Малашкинъ.
   -- Чего они ходятъ рядомъ съ Жучковымъ?
   -- Чего! Начальствомъ приказано охранять отъ нечистой силы.
   -- Денегъ съ собой Жучковъ привезъ видимо-невидимо, сотенными бумажками.
   -- Врешь?..
   -- Чего мнѣ врать: тятька съ мамкой разговаривали, дядя Степанъ назади сидѣлъ, Иванъ Мазуринъ, тетка Лукерья... Сообща разговаривали,-- деньги получалъ, удавливалъ души христіанскія.
   -- Боя-я-зно-о... Вдругъ за горло схватитъ!
   -- Чего бояться? Бабушка Арина знаетъ отъ нечистаго человѣка.
   -- Зачѣмъ онъ въ деревню пріѣхалъ?
   -- Начальство приказало: "сиди, говоритъ, на одномъ мѣстѣ... обмывайся въ святой водѣ"...
   -- Какъ вышагиваетъ?-- Ребята боязливо толкали другъ друга. Старшіе забѣгали впередъ, оглядывали его съ ногъ до головы. Энергичное движеніе головой, громко сказанное слово кѣмъ-либо изъ Жучковской группы обращало любопытныхъ въ бѣгство.
   -- Глазы-то... по ложкѣ... какъ взглянулъ на меня!
   -- Мнѣ погрозилъ пальцемъ!
   -- Испугался?..
   -- Испугался!..
   -- Забѣжимъ впередъ, посмотримъ.
   -- Онъ тебѣ посмотритъ! Стражникъ съ Мокѣйкой съ орудьями... охраняетъ.
   -- Чего Мокѣйко? Убѣжимъ -- не догонитъ!
   -- Видѣла его, Машутка?-- спрашивала молодая дѣвушка свою подругу.
   -- Видѣла, прошелъ близехонько, задѣлъ меня рукавомъ, воззрилъ, стрѣльнулъ глазами.
   -- Онъ чай женатый!
   -- Въ его чинахъ законъ не писанъ, чего съ нимъ подѣлаешь? Бабушка Ненила разсказывала, удержовъ отпѣтымъ не бываетъ.
   -- Какія страсти! Морозъ по-за-кожамъ.
   -- Шелковъ, бархатовъ навезъ Степанидѣ своей, драгоцѣнныхъ каменьевъ, золота, серебра!
   -- Взглянуть бы глазкомъ однимъ на богачество!
   -- Пойдемъ къ торговцамъ ленты разглядывать.
   -- Давно появился?-- кивая головой въ сторону Жучкова, спросилъ пожилой торговецъ подошедшаго къ палаткѣ мужика.
   -- Чиновникъ-то нашъ новоявленный?-- прищуривая глаза, переспросилъ мужикъ.-- Появился въ свое время: отъ бѣдъ, напастей куда дѣваешься?
   -- Говорятъ изъ острога съ деньгами пріѣхалъ, хоррошій капиталъ наколотилъ, деньги въ банку припряталъ,-- допрашивалъ торговецъ.
   -- Болтаютъ многое, -- уклончиво говорилъ мужикъ, -- при наживѣ капиталовъ не присутствовали.-- Почемъ ситецъ-то? Пряники?.. Орѣхи? Ребята заказывали: "Безъ гостинцевъ тятька домой не приходи".
   Подошли человѣкъ пятнадцать "призывныхъ", было шумно, половина наигрывала на гармоникахъ, толкавшіеся у палатокъ давали дорогу.
   -- Милости просимъ, пожалуйста, господа новобранцы, милости просимъ. Пряники, орѣхи, рожки заморскіе, изюмъ персидскій, сѣмячки подсолнечные, купите, закупайте, красныхъ дѣвокъ угощайте.
   -- Почемъ пряники?
   -- Пять копѣекъ.
   -- Отвѣсь полфунтика.
   -- Готово...
   -- Орѣховъ полфунта.
   -- Сѣмячекъ на двѣ копѣйки.
   -- Рожковъ сладкихъ на пять копеекъ.
   -- Дѣвицы, красавицы, чего покупаете? Ленты въ косы, мыла душистыя. Помады заморскія, -- чего прикажете?.. Однимъ моментомъ.
   -- Молодки, бѣлыя лебедки, бабушки старушки, ребята малыя -- чего покупаете? Заходите къ старому знакомому, товарецъ свѣжій изъ Москвы Бѣлокаменной.
   -- Играй ребята веселую! Гуляй, солдатская голова!
   "Призывные" сталкивались съ встрѣчающимися; въ большинствѣ имъ давали "привилегію",-- сворачивая съ дороги, пропускали мимо торговыхъ палатокъ. "Пусть гуляютъ при отцѣ съ матерью, забреютъ въ солдаты, остепенятся!"
   -- Видѣлъ, Гриша, Жучкова? Онъ что купецъ первой гильдіи!-- раздался голосъ изъ толпы "призывныхъ".
   -- Видѣлъ, испоганилъ онъ нашу деревню, передъ сосѣдними ребятами стыдоба: "съ палачемъ имѣемъ честь поздравить, съ дьявольскимъ навожденіемъ"!.. Проходу не даютъ, нашихъ дѣвокъ обзываютъ "палачницами".
   -- Завелась болячка, чего съ ней подѣлаешь?
   -- Подѣлать все возможно! Выкурить его съ женой и ребятами, пустить волчка въ избу!
   -- Дождется судьбы, уберется откуда пріѣхалъ!
   -- Начальство крѣпко за Жучкова держится, охрана, всякое способіе...
   -- Намъ Жучковъ не нуженъ, пакоститъ деревню, наводитъ сомнѣнье: палачъ онъ, живодерникъ, душилъ людей безоружныхъ, свяжетъ руки на спину безпомощному, надругивается.
   -- Подумаемъ о средствіяхъ, сейчасъ праздникъ, погуляемъ, играй, ребята, плясовую!..
   

VII.

   Угрюмый возвращался Жучковъ домой. Вопреки надеждѣ войти въ общую колею деревенскихъ сосѣдскихъ отношеній, онъ чувствовалъ къ себѣ глухо-враждебибе настроеніе: его сторонились, никто изъ честныхъ жителей не поздравлялъ съ праздникомъ, не приглашали въ гости, видимо избѣгали встрѣчъ, разсматривали, какъ невиданнаго звѣря. Злоба охватывала душу, явилось желаніе выместить обиду, показать "деревенщинѣ" свое значеніе, заставить поклониться, унизить, показать пренебреженіе Жучкова.
   -- Я вамъ покажу...-- бушевало въ груди,-- на колѣняхъ будете ползать, просить вспоможенія... проживу безъ вашей компаніи, кланяться не буду.
   Подходя къ дому, онъ встрѣтилъ человѣкъ десять односельчанъ, громко разговаривавшихъ, размахивавшихъ руками, ради праздника Господня съ ранняго утра "клюнувшихъ" во спасеніе души христіанской. Эта была компанія "питуховъ", "завсегдателей", извѣстныхъ деревнѣ своей безалаберной жизнью, готовыхъ за рюмку вина пробѣжать безъ шапки десятки верстъ по морозу.
   -- Съ праздникомъ, Василій Михайловичъ!-- приподнимая шапки, громко заговорила компанія,-- къ тебѣ въ избу идемъ, поздравить значитъ... хозяина съ хозяюшкой... престоломъ Господнимъ...
   -- Спасибо! Заходите, заходите, -- торопливо отвѣтилъ Жучковъ.
   -- Встрѣчай дорогихъ гостей, Степанида,-- входя въ избу, весело говорилъ Жучковъ,-- что въ печи, на столъ мечи! Милости просимъ, гостеньки, не обезсудьте за тѣсную избу, дастъ Господь, къ веснѣ поставимъ шестистѣнокъ.
   -- Съ праздникомъ, хозяинъ, хозяюшка! Съ благополучнымъ пріѣздомъ тебя, Василій Михайловичъ, давно не видались,-- кланяясь, поздравляли вошедшіе.
   -- Садитесь, садитесь!-- приглашалъ Жучковъ -- господинъ стражникъ, Малашкинъ, все старые пріятели, покажите гостямъ дорогу.
   -- Миръ дому крестьянскому,-- входя въ избу, торопливо крестясь, говорила старуха Арина Парамоновна,-- уроди, святой Ипатъ, жита пятьдесятъ лопатъ, хозяинъ святыя зернышки обсушитъ, на мельницу съѣздитъ, мучки намелетъ христовой, хозяюшка квашню замѣситъ, пироговъ напечетъ, мы поѣдимъ, Господа восхвалимъ! Съ праздничкомъ!
   -- Заходи, бабушка, заходи!
   -- Заждалась тебя Степанидушка, исхудала, болѣзная,-- жалобно говорила старуха.-- Заходила безъ тебя, навѣщала болѣзную, только и разговоровъ слышала: "Какъ-то мой болѣзный поживаетъ"?
   -- Приходи, гостья будешь.
   Въ избѣ становилось душно; кипѣвшій ведерный самоваръ сгущалъ атмосферу парами, лица раскраснѣлись отъ частыхъ угощеній, загорались глаза, степенная разговорная рѣчь прерывалась крикливыми возгласами.
   -- Идемъ значитъ... обѣдня отошла... народъ валитъ изъ церкви... Престолъ значитъ Господень... Праздниковъ праздникъ... Проздравить... Василья Михайловича... одной деревни...
   -- Постой, дядя Федоръ... повремени... Объясни Христа-ради: раскровянилъ меня онъ, два раза по уху ударилъ... способный онъ человѣкъ... ужившій... Далъ ему сдачи, угомонился: по стаканчику на мировой выпили, дѣло пріятельское...
   -- Ждали тебя, Василь Михайловичъ... Слышали... отклики отъ начальства разные... Не оставь наши недостатки... посодѣйствуй...
   -- Возводи новую избу, Василь Михайлычъ, у сосѣда Якима Петровича въ Повшутахъ двѣсти бревенъ въ запасѣ, кондовыя бревны, сосна къ соснѣ, смо-о-ле-выя! Не дорого возьметъ съ хорошаго человѣка!
   -- Иванъ Петровъ, Шилинъ Семенъ, Демко Лестеревъ въ плотники къ тебѣ собираются, выведутъ шестистѣнокъ, какой хочешь: скажи слово, передадимъ,-- завтра явятся.
   -- Удивилъ ты всѣхъ, Василь Михайлычъ, истинное слово, удивилъ!-- руками развела, не знала, что подумать... богачество... въ тысячахъ значитъ.
   -- Увидали тебя сегодня въ храмѣ Господнемъ во всѣхъ нарядахъ... часы съ цѣпями... сапоги... ахнули!.. попятились со страховъ... тетка Маланья на полъ свалилась... Ребята, что зайцы, изъ церкви стреканули. Ей-богу правда! Сумнительный ты человѣкъ для общества, Василь Михайлычъ, перевертышный...
   -- Ѣшь пирогъ съ грибами, языкъ держи за зубами,-- заговорилъ вдругъ раскраснѣвшійся стражникъ Гордѣйко,-- состоимъ при Василь Михайлычѣ по особымъ порученіямъ,-- предписательная бумага... губернаторъ... чтобъ ни-ни! Ни подъ какимъ видомъ... подъ особой угрозой.
   -- Мы ничего, Гордѣй Петровичъ... Промежду себя... одной крови... одного происхожденія...
   -- То-то, братъ, посматривай, -- говорилъ Гордѣйко,-- намъ запретъ не бываетъ: винтовка, шашка, нагайка... въ случаѣ чего... готово!-- Жучковъ исполнялъ по законамъ... должность... Переводилъ бунтовщиковъ... Намъ приказано охранять, соблюдать интересъ, во всей готовности, орудьи съ нами... убью, взысковъ не полагается, понялъ?
   -- Я... Я... Я...-- несвязно бормоталъ проговорившійся,-- изъ любопытства... Ей-богу ненарокомъ... на всякъ день, на всякъ часъ, во всякое время въ ножки поклонюсь... Простите Христа-ради!
   -- То-то, братъ, оглядывайся: не твоей дурашной головѣ политиками заниматься,-- говорилъ Гордѣйко,-- угодишь на цѣпь, за желѣзную рѣшетку, повѣсятъ между небомъ и землей!
   -- Выпить, закусить милости просимъ, гости дорогіе! Наливай стаканчики!-- пригласилъ раскраснѣвшійся Жучковъ.-- Хорошихъ людей забывать не будемъ, не плюй въ колодезь, приведется воды попить,-- хе, хе, хе!..-- смѣялся онъ утробнымъ смѣхомъ.-- Фордыбачатъ общественники, морды воротятъ отъ Жучкова... Посмотримъ! Жучковъ одинъ на губернію,-- кто кого перетянетъ.
   -- Не обезпокоивайся, Василь Михайлычъ, -- говорилъ пьяный Гордѣйко,-- въ нашихъ средствіяхъ... оставимъ... образумимъ... распоряженіе начальства... вольны въ животѣ смерти... донесемъ куда слѣдуетъ...
   -- Спасибо, Гордѣй Иванычъ... защитникъ ты...-- съ пьяными слезами на глазахъ говорилъ Жучковъ,-- общественнымъ покровительствомъ... Обидно... Служилъ вѣрой, правдой... съ какихъ маштабовъ начинать?
   -- Что я тебѣ скажу, Василь Михайлычъ... Послухай... ей-Богу въ самую центру,-- заговорилъ одинъ изъ "питуховъ", пожилой мужикъ, съ опухшимъ лицомъ, узкими, затекшими глазами.-- Утихомирить общественниковъ... Сразу сдадутся... одно слово байтъ: выставь пять ведеръ вина... входныхъ, значитъ... на общественную пользу, запусковъ, сколь найдется... Ей-богу, правду говорю. Не первый разъ, средствіе испытанное... Фордыбачили общественники, куражатся, сторонятся: сухая ложка ротъ деретъ... Ей-богу, правду говорю.
   -- Вѣрно, дядя Федоръ, справедливо, одна примѣта: не видятъ угощенья общественники.
   -- За виномъ дѣло не станетъ,-- заговорилъ Жучковъ,-- мало пяти ведеръ, десять поставимъ, угостимъ по родственному, сосѣдскому обычаю... Намъ что -- бахвалился пьяный Жучковъ,-- денегъ нѣтъ, что-ли?.. Ха, ха, ха!.. Не такъ ли говорю, Гордѣй Ивановичъ? Вѣрный ты стражъ мой, способственный... всей душой... всѣмъ сердцемъ... обижаютъ общественники... куражатся... обижаютъ Жучкова... не-е-евинно стра-ада-аемъ...-- и заплакалъ пьяными слезами.
   -- Брось это дѣло, Василь Михайлычъ,-- встрепенулся Гордѣйко,-- оставь, утихомиримъ, согнемъ въ бараній рогъ. Правовъ на нашей сторонѣ довольно... Измѣна отечеству, сотрясеніе основъ! Березовыхъ, всякихъ, другихъ, полевыхъ угодій... расправимъ, снисхожденьевъ не будетъ!
   -- Сердце грызетъ, Гордѣй Ивановичъ, безпричинная обида: вѣрой, правдой два года сподрядныхъ, не покидая рукъ, можно сказать, награжденья золотой медалью, не хватило пустяковъ: требовалось сто въ аккуратѣ, шести не хватило, вышла заминка, оставили въ послѣдовательности.
   -- Обойдется, Василь Михайлычъ. Выпей, проглоти стаканчикъ, полегчаетъ... Ей-богу, полегчаетъ,-- убѣждали хозяина.
   -- Душа ноетъ, гор-ритъ нутро обидой. За какія провинности?.. Гор-рем-мычный, ни одного степеннаго гостенька.. Выжиги, пьяницы собрались, пропадающіе люди... Нажрутся напьются, утѣхи никакой, горитъ подъ сердцемъ... Выпьемъ, православные... праздничекъ, престолъ... Гордѣй Иванычъ, другъ... поцѣлуемся! Защитникъ ты... всеоружный...
   -- Мы по законамъ, съ нашимъ удовольствіемъ... нагайкой... оружейнымъ способомъ. Отвѣтственность снимается....-- цѣлуясь съ Жучковымъ говорилъ умиленный Гордѣйко.
   

VIII.

   Послѣ обѣдни праздника Введенія Богородицы во храмъ за Жучковской избой на пустырѣ собралось человѣкъ двѣсти крестьянъ; преобладали мужики среднихъ лѣтъ, встрѣчались старики, не въ большомъ отдаленіи толпились подростки, ребячья мелюзга, женщины, дѣвушки. Сухой, прохладный ноябрьскій день. Осеннее солнце блѣдными, косыми лунами освѣщало возбужденныя ожиданіемъ лица, отражаясь въ поверхности замерзшей лужи. Слабыя тѣни двигались за переходившими съ мѣста на мѣсто. Слышался гулъ голосовъ, въ особенности сильный около двухъ деревянныхъ некрашенныхъ столовъ, поставленныхъ на землю.
   -- Дядѣ Петровичу! Какъ живется-можется?
   -- Богъ грѣхамъ терпитъ! Пришелъ за компанію?
   -- Куда всѣ, туда ты,-- дѣло общественное.
   -- Справедливо...
   -- Видалъ Жучкова?-- разговаривалъ съ нимъ?
   -- Мелькомъ видывалъ, купцомъ выглядываетъ.
   -- Голой рукой не схватишь!
   -- Опредѣлилъ "вступного" общественникамъ пять ведеръ вина для начала, обѣщалъ прибавку.
   -- Дѣло хорошее, обычьи знаетъ: три года отсутствовалъ, не грѣхъ отъ большихъ достатковъ односельчанъ угостить, проздравить съ возвращеньемъ.
   -- Старшина къ попу ходилъ на счетъ Жучкова, разспрашивалъ въ сомнѣніяхъ касательно душъ христіанскихъ. Попъ одобряетъ человѣка, дѣйствовалъ по правиламъ. Самъ архіерей благословилъ!
   -- Скажи на великую милость!
   -- Въ правленьи бумаги пришли: оказывать Жучкову почтеніе, вышнее начальство наблюдаетъ.
   -- Намъ чего разговаривать? Начальство велитъ, оно и въ отвѣтѣ...
   -- Стражникъ Гордѣйко приставленъ къ Жучкову, прислали охранять, вмѣстѣ вино роспиваютъ.
   -- Не любитъ, говорятъ, Жучковъ о своихъ острожныхъ дѣлахъ разговаривать, отвѣчаетъ съ запинкой.
   -- Любить-то нечего, дѣла извѣстныя.
   -- Гдѣ онъ? Который?-- слышался женскій голосъ.-- Покажи, Маланьюшка!-- ребятъ побросала, коровеньки неприбраны, побѣжала взглянуть... можетъ до смертеньки не видывать?
   -- Страшно, Марьюшка!
   -- Чего бояться? Мужиковъ собралось довольно, одинъ противъ всѣхъ не устоитъ.
   -- Ударится о землю, обернется сѣрымъ волкомъ, набросится на православныхъ, чего подѣлаешь?
   -- Вмѣсто пояса, удавную веревку носитъ, кру-у-че-еная...
   -- Не боятся мужики вино пить изъ палачевыхъ рукъ?
   -- Чего имъ бояться! Будутъ пить съ молитвой: окрестятся крестомъ,-- нечистая сила не дотронется.
   -- Степаниду Жучкову не отличишь отъ купчихъ пьетъ съ кренделями, пряники, орѣхи со стола не сходятъ, кромѣ сладкой водки, въ ротъ другого не беретъ, самоваръ трехведерный, пьютъ, пьютъ, выйдутъ на улицу освѣжиться, снова къ самовару садятся.
   -- Недѣльку пожить на мѣстѣ Степаниды,-- чего мы въ деревнѣ видывали!
   -- Всѣхъ своихъ сродственниковъ одарилъ Жучковъ, гостинцы привезъ богатѣющіе, хвастаются по деревнѣ, изъ дома въ домъ бѣгаютъ; евонная крестная, старуха Митрашиха со слезами разсказываетъ: "Ситцу темнаго на платье получила, полушалокъ шерстяной, фунтъ пряниковъ: не забылъ крестную мать, вспомнилъ старуху!"
   -- Идетъ, идетъ! Вино несутъ!-- загудѣло по собравшимся, приподнялисьна носки сапоговъ, женщины боязливо грудились. Жучковъ шелъ въ сопровожденіи стражника Гордѣйка, Малашкина, десятка крестьянъ добровольцевъ, несшихъ по полуведерной съ виномъ бутыли. Стая ребятишекъ, цѣпью окруживъ процессію, забѣгая впередъ, отставая, догоняя, громко дѣлились впечатлѣніями.
   -- Не подходи Митюха близко, неровенъ часъ... звизданетъ.
   -- Сколько несутъ, не сосчитаешь!
   -- Вступное обѣщалъ, въ закладъ избы, бревна подвозятъ, Васька Крюшкинъ, Семенъ Вихляевъ подрядились избу строить.
   Жучковъ, одѣтый по-праздничному: въ красной рубахѣ, шароварахъ, при часахъ, съ накинутой на плечѣ поддевкой, котиковой на головѣ шапкой, выдавался изъ всѣхъ красивымъ нарядомъ, мѣрностью движеній, степеннымъ спокойствіемъ. Толпа раздвинулась, бутыли поставили на столъ. Отирая струившійся съ лица потъ, доставщики угощенья выглядывали побѣдителями.
   -- Господа міряне,-- снявъ съ головы шапку, громкимъ голосомъ заговорилъ Жучковъ,-- благодарю за согласье выпить вина отъ пріѣзжаго односельчанина. Я вашъ природный сожитель, дѣды, прадѣды Жучкова, всѣ сродственники одного происхожденія, съ давнихъ временъ деревенскіе жители. Отлучался въ губернію не своей охотой, несчастнымъ случаемъ; три года мытарствовалъ. Господь помиловалъ, возвратился обратно, прошу любить-жаловать, винца выпить. Господинъ старшина, писарь, общественники, стражный человѣкъ, охранитель Гордѣй Петровичъ, милости просимъ!-- Жучковъ волновался, краснѣлъ, блѣднѣлъ; стучало въ головѣ, дрожали колѣни: онъ сознаванъ всю важность наступившей минуты. Толпа молчала, были слышны тяжелые вздохи людей, звуки переминающихся ногъ, шорохъ колыхавшихся тѣлъ.
   -- Покажи примѣръ, начинай самолично, послѣ тебя мы выпьемъ безъ опаски!-- раздался громкій голосъ.
   -- Вѣрно сказано. Начинай, Жучковъ, мы за тобой съ благодарностью,-- молчаніе нарушилось, пропало, прорвалось, Жучковъ налилъ стаканчикъ, неторопливо поднялъ руку въ воздухѣ и, перекрестившись широкимъ крестомъ, громко воскликнулъ:
   -- За ваше здоровье, общественники!
   -- Спасибо!.. Тебѣ того же!..
   Подходили къ выпивкѣ не дружно, впередъ не лѣзли, видна была нерѣшительность, чего-то опасались. Завзятые "питухи" брали нерѣшительно стаканъ въ руки, захлебываясь; опоражнивали, не смакуя, не наслаждаясь даровщиной. Поднимая руки со стаканомъ, каждый заглядывалъ въ него, разсматривалъ сквозь стеклянныя стѣнки, какъ бы сомнѣваясь: "не выпить бы зелье? Не съ наговоромъ ли?" Гордѣйко и Малашкинъ суетились, выпивали, приглашая "не задерживать", "обѣщана добавка къ принесеннымъ пяти ведрамъ", "такого угощенья отродясь не было!"
   Выпитыя пять ведеръ вина произвели свое дѣйствіе, языки развязывались, сглаживались "опаски", наступившее возбужденіе прорывалось возгласами, гудѣвшимъ говоромъ:
   -- Пошло винцо по жилочкамъ!
   -- Проявляется, за сердце захватываетъ!
   -- Спасибо, Василь Михайловичу, угостилъ, не поскупился!
   -- Скупись, не скупись, съ обществомъ жить приходится!
   -- Бревна возятъ на новую избу, нашимъ жителемъ останется.
   -- То-то что нашимъ! Начальство крѣпко стоитъ за Жучкова.
   -- Услужилъ начальству, потрафилъ!,
   -- Заслуга извѣстная!
   Извѣстіе о добавочной покупкѣ Жучковымъ новыхъ пяти ведеръ вина оживило собравшихся, подняло настроеніе въ его пользу; покорялись самые неугомонные.
   -- Вотъ это дѣло,-- кричали голоса,-- спасибо Василь Михайлычу, сами отслужимъ службу, не забудемъ.
   -- Василь Михайлычъ! Василь Михайлычъ! Спасибо, угостилъ! Спасибо... учи насъ дураковъ! чего понимаемъ?
   -- Заряби-ило... добротное вино, казенное довольство... монополька по правиламъ, съ печатями...
   Принесенную "добавку" вина цѣдили сквозь зубы, отплевываясь, харкали, закуривали трубки; нарушился порядокъ подхода къ живительной влагѣ. Жучковъ не отходилъ отъ стола, наливалъ вино въ стаканы, кланяясь подходившимъ, приговаривалъ: "испивайте на доброе здоровье!.."
   "Милости просимъ..." "Подходи, дядя Митрій,-- опрастывай дорогу", -- слышится посторонній возгласъ. "Деревня безмозглая,-- думалъ Жучковъ,-- гонорію свою показываетъ, куражится! Напою подлецовъ, валяйтесь, что свиньи!"
   -- Кушайте, испивайте на доброе здоровье!-- говорилъ онъ громко.
   -- Разступитесь, православные!..-- расталкивая встрѣчавшихся, говорилъ заплетающимся языкомъ пожилой, бородатый мужикъ Купріянъ Волчковъ, самый зубастый человѣкъ на сходахъ.-- За уго-ощенье... за хлѣбъ за соль, чтобъ знаачитъ по-со-осѣдски-и! Василь Михайлычъ! Жучковъ! Господинъ стражникъ! Съ добрымъ здоровьемъ! Урраа! Православному жителю!
   -- Вѣрно, дядя Купріянъ!.. Живетъ, значитъ, во благоденствіи...
   -- Тыщи-и привезъ... откуда основаніе?.. За какія услуги-и? а?!..
   -- Не твое дѣло разговаривать, проваливай!-- крикнулъ пьяный Гордѣйко.-- Наполнилъ глаза до первопутка... проваливай...
   -- Ты не больно того,-- огрызался Волчковъ,-- не потворствуй удавнику. Палачъ онъ есть, палачемъ останется -- живодеромъ...
   -- Ахъ ты разсучій сынъ, ругаться?.. Не слышалъ распоряженій?-- Ударъ кулакомъ свалилъ Волчкова на землю. Толпа шарахнулась въ сторону.
   -- Брось его, Гордѣйко, нажрался винища, самъ не знаетъ, что говоритъ,-- сказалъ Жучковъ.
   -- Я ему покажу... покажу...-- онъ ударилъ поднявшагося Волчкова нагайкой, всѣ бросились вразсыпную, кто куда: нѣсколько человѣкъ, свалившись, быстро уснули.
   -- Не смѣешь драться!.. сволочь!-- кричали отбѣжавшіе общественники.
   -- Я вамъ покажу не смѣешь!-- бросился Гордѣйко догонять уходившихъ, вызывая переполохъ, ускоренную бѣготню.
   Гуляки, закончивъ попойку, разошлись, пьяные, шатающіеся. На другой день разсказывали: "Кровь у него, братцы, на рукахъ, на пальцахъ, человѣческая кровь!" "Не будетъ благополучья въ нашей деревнѣ, пока живетъ въ ней удавникъ. Накажетъ Господь за Жучковскіе грѣхи. Самъ онъ сатанѣ продался, ему все едино. Гадъ онъ поганый, что песъ смердящій, убить его, что собаку, задавить -- отвѣта Господь не потребуетъ!"

-----

   Жучковъ вернулся къ женѣ въ избу полупьяный, недовольный результатами, сожалѣя о затраченныхъ деньгахъ на десять выставленныхъ ведеръ вина.
   -- На начальство буду надѣяться, на защиту собственными средствіями; волками всѣ смотрятъ, заподозрѣваютъ.-- Онъ долго не ложился спать, раздумывая о будущемъ житьѣ-бытьѣ.
   
   

IX.

   Жучковъ дѣятельно хлопоталъ по закупкѣ бревенъ, наймѣ плотниковъ, купилъ "добротную кобылу", разъѣзжалъ въ собственной телѣгѣ; вездѣ онъ встрѣчалъ растерянность въ обращеніи, его сторонились, опасались, признавали вполнѣ правильнымъ содрать за товаръ вдвое, втрое болѣе дѣйствительной стоимости.
   -- Цѣна неподходящая, -- говорилъ Жучковъ, -- на этой недѣлѣ Семенъ Петровъ покупалъ бревна по рубль 80 коп., ты просишь три рубля.
   -- Чудакъ человѣкъ! То Петровъ Семенъ, а ты Жучковъ Василій.
   -- Я, онъ -- развѣ не одними деньгами расплачиваемся?
   -- Нѣтъ, не одними, по нашему разница.
   -- Нѣшто мои деньги фальшивыя?
   -- Зачѣмъ фальшивыя! Казенныя деньги, правильныя, только дядя Семенъ горбомъ ихъ заработалъ, не легко достались ему деньги,-- больше двухъ лѣтъ пропадалъ на стройкѣ желѣзной дороги, за самую Сибирь захаживалъ, хватилъ перцу съ квасомъ.
   -- Мнѣ нѣшто даромъ деньги давали?
   -- Тебѣ-то?-- втягивая въ ротъ губы, прищуривая глаза, запинаясь въ подысканіи словъ, переспрашивалъ собесѣдникъ.-- Какъ тебѣ сказать, слыхомъ земля полнится, не отъ меня идутъ вѣсти, отъ разныхъ сторонъ. Намъ что? Продать бревна -- съ удовольствіемъ продадимъ, только по собственной цѣнѣ, дешевле не пойдетъ.
   -- Побойся Бога, Федотъ Петровичъ, съ меня противъ другихъ берешь половину лишковъ!
   -- Чего мнѣ бояться? Господа Бога всякъ часъ вспоминаемъ... Деньги твои шалыя, дармовыя деньги, трудовъ не было, потовъ не проливалъ, одно желанье, собственная охота къ соблазну, въ теплѣ, соблазнѣ, спокойствіи, не говоря про прочее другое неподобающее... Три рубля бревно -- послѣднее слово, меньше не уступлю.
   Жучковъ ѣздилъ въ окрестныя селенія; людская молва его опередила: его встрѣчали сотни любопытныхъ глазъ, выглядывавшихъ изъ-за заборовъ, домовыхъ уголковъ, амбарушекъ, бань. Ребятишки десятками бѣжали за его пошевнями, по улицамъ неслись громкія восклицанія: "Удавникъ пріѣхалъ!" -- Останавливая лошадь, онъ выскакивалъ изъ саней, грозя кнутомъ, бѣшено кричалъ:
   -- Я васъ, пострѣлята, всѣхъ передушу, свяжу одной веревкой,-- пострѣлята разсыпались по разныя стороны, издалека доносилось визгливое, протяжное: "удаавни-икъ!.." "Палаачъ!.." "Отпѣ-ѣ-ты-ый!" Ему приходилось ѣздить по деревнѣ, розыскивая домъ, въ который бы пустили ночевать, покормить уставшую лошадь, напиться чаю.
   -- Пустите ночевать пріѣзжаго!-- стуча въ оконную раму кнутовищемъ, говорилъ запоздавшій въ дорогѣ, прозябшій Жучковъ.
   -- Чей такой? Откуда, куда ѣдешь?..
   -- Угрюмовскій, Жучковъ Василій.
   -- Жучко-о-въ?..
   -- Справедливо, Жучковъ Василій: пустите ночевать, за кормъ заплачу деньги.
   -- Мѣстовъ нѣтъ, проѣзжай дальше!-- Жучковъ ѣхалъ дальше, слѣдомъ неслись въ темнотѣ громкіе разговоры выбѣжавшихъ къ воротамъ хозяевъ.
   -- Этотъ самый што ли удавникъ?
   -- Онъ самый, истинный Богъ, правда!
   -- Коломъ его изъ деревни,-- всякая погань повадилась разъѣзжать.
   -- Деньговъ, говорятъ, привезъ видимо-невидимо.
   -- Извѣстно привезъ, совѣсть продалъ за пятакъ, задушилъ, слышно, народу христіанскаго больше сотни.
   -- Больше сотни? Царица небесная! Почему въ острогъ его не засадили?-- наивно спросила семидесятилѣтняя старуха.
   -- Такихъ не садятъ въ остроги, бабушка,-- награжаютъ, такое настало время; душегубамъ почетъ, слава, богачество, праведникамъ кнутъ съ нагайкой. Развѣ не слыхала, какіе нынче лиходѣи? Кровь сосутъ, человѣческія слезы пьютъ ковшами, издѣваются надъ міромъ православнымъ, нѣтъ на нихъ ни управы, ни суда, расплодилось ихъ, что вшей на гашникѣ!
   Въ пятой, десятой избѣ пускали ночевать изъ любопытства, чтобы ближе взглянуть на Ваську Жучкова, о которомъ шла молва на сотни верстъ въ окружности. Хозяева суетились, ставили самоваръ, готовили Жучкову яичницу и вдогонку ругательски-ругали живодера, заплатившаго за ночевку двадцать-тридцать копеекъ, когда ожидали чуть не десятка рублей. "Христопродавная порода, живодерникъ, насосался человѣческой крови, раздулся, какъ водочный боченокъ"! О гостѣ палачѣ-ночевщикѣ съ ранняго утра дѣлалось извѣстнымъ по деревнѣ, десятками набирались въ избу, садились, стояли, молча разсматривали плотную, сутулую фигуру "живодерника", подчасъ дѣлали громкія замѣчанія. "Гляди, гляди, какъ онъ мясо проглатываетъ... не по нашему: жомкнулъ разъ, другой... готово..." "Чего ему не жомкать? дѣло привышное". "Накопилъ капиталъ въ острогѣ на душахъ христіанскихъ, за каждую душу большія деньги выкладывались!" -- "Кто ему платилъ?" -- "Кто? Извѣстно,-- кому онъ, стало быть, потрафлялъ, тотъ и платилъ".
   При выѣздѣ изъ деревни Жучкова сопровождала толпа ребятишекъ, подростковъ, которые часто улюлюкали, съ хохотомъ, свистомъ кидали вдогонку мерзлый шевякъ, попадающійся камень, небольшую палку.
   -- Живо-о-одерн-икъ!.. Кровопивецъ! Продажная шкура!..
   Скрытая, открывавшаяся ненависть, лесть, заглазная ругань, злорадство, озорство, изо дня въ день повторяющіеся случаи ругательной клички "палачъ", "палачиха", "живодерная порода", -- ругательства изъ за угла, въ полѣ, лѣсу, въ своей и чужихъ деревняхъ, общая настороженность, отсутствіе "душевной" бесѣды между хорошими сосѣдями, пріятельскаго кружка на распашку, гдѣ можно открыть душу, высказать сомнѣнія, надежды, горести, радости,-- все это глубокимъ гнетомъ лежало на душѣ Жучкова. Онъ становился мрачнымъ, подавленнымъ, не могъ найти выхода, да и не искалъ его: онъ чувствовалъ, сознавалъ -- лопнули, прекратились, испортились старыя крестьянскія связи, надежды, интересы, поперекъ дороги лежали трупы казненныхъ, удавленныхъ его руками, накопленныя кровяныя, "живодерныя" деньги. Въ городскомъ острогѣ, въ ранній предразсвѣтный сумракъ онъ "исполнялъ обязанность", "дѣйствовалъ по закону", "способствовалъ искорененію крамолы", за что получалъ опредѣленное отъ начальства вознагражденіе. На спросъ у отца духовнаго, тюремнаго священника, "о грѣховности дѣла", онъ получилъ отвѣтъ: "Повинуйся властямъ предержащимъ, творишь доброе, нѣсть бо власть, аще не отъ Бога, слѣдовательно казнь, учрежденная въ наказаніе преступнымъ, не вмѣняется грѣхомъ, не сквернитъ души исполнителя". Жучковъ послѣдовалъ совѣту, не о грѣхѣ безпокоился, который разрѣшенъ, какъ законное, Божье велѣніе, а о томъ, что онъ не привыкъ лишать жизни человѣка по чужому велѣнію; онъ и привыкалъ постепенно, заражаясь порціей водки, приходя въ состояніе, когда не только возможно убійство, но и все, что зовется преступленіемъ противъ божескихъ и человѣческихъ законовъ.
   Привычка къ водкѣ, какъ заглушающему средству, въ послѣднее время усилилась,-- онъ пилъ при каждой услышанной обидѣ, столкновеніи, заглушая поднимавшееся въ душѣ сознаніе собственнаго безсилія.
   

X.

   Возвращаясь изъ поѣздокъ домой, Жучковъ требовалъ отъ Степаниды водки, молча садился за столъ, пилъ рюмку за рюмкой, мало закусывая: рѣдко предлагалъ женѣ выпить рюмочку "съ устатковъ". Степаниду грызло видимое отчужденіе сосѣдей, обида, горечь; въ особенности угнетало сознаніе опороченности; создавалось въ душѣ враждебное чувство къ мужу, не сумѣвшему защитить жену и ребятъ отъ постороннихъ оскорбленій. Боязнь мужа заставляла сдерживать накопившуюся обиду, но нерѣдко появлялись ссоры на почвѣ ежедневныхъ столкновеній съ окружающей средой односельчанъ.
   -- Живемъ, что оглашенные, хуже всякихъ проходимцевъ: ни мы къ добрымъ людямъ, ни они къ намъ!-- жаловалась Степанида.
   -- Ходи, коли охота припала, кто тебѣ помѣха? Показаться въ добрые люди не стыдно,-- одѣться есть во что, не нищими-убогими живемъ.
   -- Слава твоя помѣха: прославленнымъ шибко вернулся,-- скоро добрые люди въ домъ пускать не будутъ, будутъ захлопывать передъ носомъ двери. Живемъ хуже разбойниковъ...
   -- Молчи, Степанида, не разстраивай сердца, худо тебѣ будетъ!
   -- Чего мнѣ молчать! Сидѣлъ въ острогѣ, добрые люди не брезговали, знали, что сидишь по несчастному случаю, жалѣли, меня съ ребятами не забывали, хлѣбомъ-солью не брезговали, сейчасъ обѣгаютъ хуже разбойниковъ.
   -- Погоди, придетъ время, въ ноги поклонятся!
   -- Дожидайся, такъ тебѣ и поклонились. За какія такія заслуги христіанскія?... Опоганилъ себя и меня съ ребятами, только и слышишь: "палачиха!" "живодерница!" "подавитесь кровяными деньгами!" Охъ я, несчастная! Дѣтушки мои родимыя, умоленныя, упрошенныя, за отцовъ грѣхъ несете поруганье!
   Взбѣшенный, пьяный, свирѣпый отъ упрековъ, онъ звѣрски набрасывался на жену, таскалъ за волосы, пиналъ, ругался, колотилъ ременнымъ съ бляхами поясомъ.
   -- Убью, убью, задушу... Молчи, проклятая... Для кого я работалъ?
   -- Удавникъ!.. Палачъ!.. Проклятый людьми и Богомъ человѣкъ. Пей мою кровь!.. Подавись!..-- кричала избитая, истерзанная женщина.-- Деньги твои проклятыя! Іудинъ братъ, дьявольское отродье, спать съ тобой боязно,-- удавишь по привычкѣ...
   -- Удавлю! Удавлю змѣю подколодную, задушу собствеными руками!..-- Съ грохотомъ летѣли со стола тарелки, ножи, чашки, сохранялась въ рукахъ бутылка водки, которую онъ, выскочивъ изъ избы, жадно опоражнивалъ черезъ горлышко. Опухшій -- съ синебагровымъ лицомъ, налившимся кровью глазами, посинѣлыми губами онъ былъ страшенъ для встрѣчавшихся по дорогѣ,-- всѣ бѣжали, сторонились, какъ отъ зачумленнаго; онъ бродилъ по улицамъ въ полубезсознательномъ состояніи, заходилъ въ монопольку, покупалъ четвертную, садился гдѣ-либо, приглашая желающихъ выпить.
   -- Выпить малость пришелъ. Самая свѣжая... Живительная...
   Первымъ обычно появлялся Гордѣйко, находилъ стаканъ, чашку, наливалъ, выпивалъ; подходилъ Малашкинъ, человѣкъ десятокъ "пивуновъ"; начиналась попойка, нерѣдко кончавшаяся дракой.
   -- Ты чего зазнался? Подалъ стаканъ водки, душу мою купилъ? Врешь, палачевская морда! Не на таковскаго нарвался!
   -- Чего кричишь? Кто тебя боится? Мою водку жрешь, меня обругиваешь, я тебя, разсукинаго сына!!....
   -- Тронь! Попробуй! Не больно испугались!
   -- А вотъ тебѣ попробуй!-- Ударъ по лицу сбивалъ человѣка съ ногъ; вскакивая на ноги, онъ съ остервѣненіемъ накидывался на обидчика.
   -- Я тебя... тебя... сволочь живодерная... шкура барабанная.. анафема... палачъ проклятый,-- неслись по улицѣ отчаянные выкрики, собиравшіе любопытныхъ, вызывавшіе насмѣшку, издѣвательство.
   -- Подъ скулу его, толстомордаго! Отъѣлся острожными хлѣбами, лопнетъ того гляди!
   -- Не ло-о-опнетъ! Дьявольское отродье,-- развѣ нечистый не поможетъ?
   Угнетаемый насмѣшками, издѣвательствами Жучковъ пилъ мертвую въ-одиночку. Лежа на лавкѣ съ четвертной бутылью водки въ изголовьѣ, онъ, черезъ пять, десять минутъ поднимая голову, кричалъ:
   -- Налей стаканчикъ!-- Степанида наливала, подносила къ его губамъ, выливала въ раскрытый ротъ мужа, онъ сваливался и засыпалъ, бормоча непонятное. Послѣдній запой длился шесть недѣль, онъ пилъ черезъ небольшіе промежутки, опухъ, отекъ, лежалъ, какъ Іовъ на гноищѣ, наводилъ страхъ бредовыми криками, восклицаніями отъвидѣній отравленнаго алкоголемъ мозга, которыя охватывали ужасомъ его душу, заполоняли слуховыя, зрительныя впечатлѣнія. Съ искаженнымъ ужасомъ лицомъ, вытаращенными глазами, потный, всклокоченный, онъ повертывалъ голову въ разныя стороны, прислушивался, широко раскрывалъ глаза.
   -- Идутъ, идутъ, слышишь, Степанида, слышишь? Приближается... одинъ... два... три... десять... двадцать... семьдесятъ... идуутъ... Разговариваютъ. Молчи, Степанида, послушаемъ, чей говоръ? Палачъ.... Палачъ... удавникъ... Слышишь? Слышишь?-- ведутъ... подходятъ... ружья брякаютъ... столбы... веревки... длиная веревка... пять... шесть... съ петлями... тише, Степанида... услышатъ... Онъ вскакивалъ на ноги съ искаженнымъ отъ ужаса лицомъ, крича: "не сказывай, Степанида!". Становился на четвереньки, заползалъ подъ лавку, съеживался, скорчивался, закрывалъ руками лицо, стараясь не дышать, замиралъ, какъ мертвый. Испуганная жена, мертвенно-блѣдная, не могла держаться на ногахъ, садилась на лавку, тряслась отъ страха съ ногъ до головы.
   -- Озолочу... не сказывай... бери деньги...-- громкимъ шопотомъ выкрикивалъ Жучковъ,-- боюсь... боюсь, идутъ... подходятъ... караулъ!.. помогите!.. чего тебѣ?-- выскакивалъ онъ изъ-подъ лавки всклокоченный, съ искривленнымъ лицомъ, вздрагивая, отмахиваясь руками, шепталъ: "не подходи!.. не подходи!.. не всѣ сразу!.. сколько васъ? Одинъ... два... три... четыре... караулъ!" -- кричалъ онъ въ смертельномъ страхѣ, обливаясь потомъ, вскакивая на ноги, выбѣгалъ на улицу. Съ большимъ трудомъ удавалось Степанидѣ водворить его въ домъ, заставить улечься на постель, выпить водки, которую она считала вѣрнымъ средствомъ для усыпленія. Измученный видѣніями, обезсиленный, проглотившій водку, Жучковъ засыпалъ кошмарнымъ сномъ. Черезъ десять-пять минутъ, просыпаясь, кричалъ:
   -- Степанида, водки!-- она съ усиліемъ поднималась. Съ трудомъ проглотивши водку, Жучковъ какъ снопъ валился, лежалъ не поднимаясь, вглядывался въ окружающую темноту. "Подходятъ., подходятъ"...-- шепталъ онъ въ страхѣ.-- "Обо мнѣ разговариваютъ... слышишь, Степанида? Слышишь?"... Онъ приподнимался съ растерянными глазами, напряженно прислушиваясь...
   -- Идутъ... подходятъ... Одинъ, два... пять... двадцать., пять... пятьдесятъ... приходятъ разомъ... приходятъ семьдесятъ... пять... здравствуй... здравствуй... Матери передать, твоей матери? Родной матери? Иди., иди къ столбамъ, чего остановился... Погибаю... невинно... невинно... Маменька родимая... невинно... Господа начальники... восемнадцатый годокъ отъ роду... О, о, о.... родимые... гляди, начальники... Маменька... невиненъ... христовые... невиненъ... невиненъ... невиненъ... прокляты., прокляты... прок..." Ха, ха, ха!-- смѣялся Жучковъ:-- вотъ тебѣ и маменька! захлестнула глотку веревка... разбирать васъ некогда... Молодецъ, Жучковъ! Кончай, Жучковъ!.. Веревка лопнула?... бери запасную!.. оканчивай!.. Готово, ваше высокородіе... испугались... Жучкова?... Не первый разъ справляемся, дѣло свое знаемъ!.. Идутъ... идутъ...-- шепталъ онъ съ новымъ припадкомъ ужаса.-- Треклятые!.. подходятъ... веревка на шеѣ... подходятъ... Карраулъ!...-- крикнулъ онъ отчаяннымъ, нечеловѣческимъ голосомъ, вскочилъ съ постели, выскочилъ изъ избы; всклокоченный, съ выкатившимися отъ ужаса глазами, босой, въ рубахѣ и портахъ, онъ бѣгалъ по улицамъ селенія, выкрикивая: "Карраулъ", "Спасите". "Помогите"... За нимъ слѣдомъ бѣжали его караульные: Гордѣйко, Малашкинъ, Степанида, которые кричали: "держи!.." "лови!.."
   Раннимъ утромъ Жучкова нашли повѣсившимся...

В. Кокосовъ.

"Русское Богатство", No 10, 1912

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru