Аннотация: Изъ книги "Мои знакомые". Текст издания: журнал "Русскій Вѣстникъ", No 8, 1891.
Тетя.
Изъ книги "Мои знакомые".
Марія Конопницкая.
(Съ польскаго).
-- Но, тетечка!
-- Ахъ, Юлій, не раздражай меня понапрасну! А прежде всего...-- Жолька, прочь!.. не цѣлуй такъ моихъ рукъ.
-- Но вѣдь эти ручки созданы для поцѣлуевъ, отвѣчалъ я, не выпуская правой руки и стараясь поймать лѣвую, вырвавшуюся у меня и скрывшуюся въ складкахъ платья. Ну, что это за пальчики! Чисто сахарные. Да и вся тётечка... Какъ она прелестно покраснѣла...
-- Перестань, перестань, шалунъ! Постыдился бы говорить такія вещи...
-- Какія вещи? Чего я буду стыдиться? Честное слово, развѣ жъ это не правда? говорилъ я, повидимому, совершенно непринужденно, но съ большой тревогой въ душѣ, теткѣ моей, паннѣ Констанціи Пуллевичъ, владѣлицѣ очень узкаго,очень высокаго и очень бѣлаго каменнаго дома на Старомъ Мѣстѣ. Мы сидѣли въ маленькой, пахнущей лавендой, гостиной, чистыя стѣны которой дѣвственно просвѣчивали сквозь массу нагроможденныхъ на окнахъ и около нихъ растеній. Старинная, покрытая бѣлыми чехлами мебель чопорно стояла въ величественномъ порядкѣ, а твердый табуретъ, на которомъ я сидѣлъ у ногъ тетки, казалось, возмущался отъ всей души моей дерзостью.
Сама панна Констанція, дѣвица лѣтъ около сорока, высокая, стройная, худощавая, въ черномъ платьѣ, съ нѣжнымъ блѣднымъ лицомъ и темными, гладко зачесанными назадъ, волосами, серебрившимися то тамъ, то здѣсь, была похожа на монахиню.
Въ эту минуту она сидѣла, выпрямившись, какъ всегда, на одномъ изъ своихъ узкихъ и высокихъ креселъ. Легкій румянецъ смущенія и нетерпѣнія игралъ на ея худыхъ щекахъ. У ея ногъ вертѣлись Жолька и Финуся. Въ большомъ, застланномъ голубой шалью ящикѣ, лежала шелковистая Пафця, а самая злая изъ всѣхъ, вѣчно воюющая со мной, Діанка, ворчала подъ фортепіано.
Все это сообщало мнѣ меланхолическое настроеніе, Съ момента полученія диплома это была первая представившаяся мнѣ выгодная работа, но нужно было ѣхать далеко и не на кого было оставить Анельку, съ которой едва лишь годъ, какъ мы были обвѣнчаны.
Съ минуту продолжалось молчаніе, не предвѣщавшее ничего хорошаго. Я рѣшилъ попробовать пойти въ атаку еще разъ.
-- Ну, такъ какъ же, тётечка? спросилъ я самымъ нѣжнымъ голосомъ, какой только могъ у меня выйти.
-- Нѣтъ, нѣтъ! Нельзя...
-- Но, дорогая моя тётя, вѣдь долженъ же я ѣхать. Если я откажусь отъ предложенія такой фирмы, я потеряю отличный заработокъ и испорчу прекрасное знакомство въ будущемъ. Неужели ты мнѣ откажешь въ такихъ пустякахъ?
-- Хороши пустяки! Живо возразила тетка.-- Взять къ себѣ молодую замужнюю женщину на четыре недѣли...
-- Не на четыре! Только на три, а можетъ быть, всего на двѣ! Я ужь буду спѣшить, работать по ночамъ, лишь бы поскорѣй вернуться... Мнѣ вѣдь самому будетъ скучно.
-- Еще бы! промолвила она съ высоты жесткаго кресла, дѣлая презрительное движеніе тонкой верхней губой.
Я притворился, что вовсе не замѣтилъ этого презрѣнія къ моей матримоніальной нѣжности.
-- Ты только подумай, тётя, продолжалъ я умоляющимъ тономъ.-- Развѣ могу я оставить одну мою птичку? Вѣдь у нея ни матери нѣтъ, ни родныхъ. Она будетъ плакать, тосковать обо мнѣ... да еще въ такомъ положеніи!..
Словно молнія пробѣжала по лицу старой дѣвы. Она вскочила съ кресла и устремила прямо въ грудь мнѣ свой тонкій бѣлый пальчикъ. Жолька, Финуся и Діанка, замѣтивъ наступательное положеніе своей хозяйки, бросились на меня съ громкимъ лаемъ. Пафця заворчала сквозь сонъ.
-- Вотъ именно поэтому! воскликнула панна Констанція торжествующимъ голосомъ судьи, которому удалось вызвать у подсудимаго важное признаніе.
-- Именно поэтому! "Въ такомъ положеніи". Предупреждаю, это твои собственныя слова. Я никогда не рѣшилась бы сама... Жолька, прочь! Финуся, на мѣсто! Но разъ ты меня на это вызвалъ, я должна открыть тебѣ глаза! Ты что же, голубчикъ, думаешь вѣрно, что я совсѣмъ дитя? Ты думаешь, что я не понимаю, что выходитъ изъ "такого положенія"? Извини, милый! Я не такъ наивна. Знай, что я ужь лѣтъ десять, какъ перестала вѣрить въ нѣжности... Діанка, молчать!.. и въ прочія глупости. Поэтому я пускаю въ домъ только такихъ жильцовъ, которые не имѣли, не имѣютъ и не будутъ имѣть дѣтей... Такъ и въ контрактахъ пишу! Такъ-то, мой милый! Все это я знаю.
Говорила она это быстро, взволнованнымъ и слегка прерывающимся голосомъ, а густой карминъ залилъ ея лицо подъ самые корни волосъ.
-- Тсс! Ради Бога, ни слова! говорила въ волненіи старая дѣва. Ты опять скажешь какую-нибудь глупость.
-- Тётя, убѣждалъ я ее, принявъ снова скромный видъ.-- Да вѣдь нынче...
-- Ради Бога, не говори ничего, и не входи въ объясненія, защищалась панна Констанція. У меня уши вянутъ отъ твоихъ словъ.
-- Вянутъ? Наоборотъ! Они, я вижу, расцвѣтаютъ. Вонъ, это лѣвое ушко, точно коралловое. У меня большое искушеніе -- шепнуть въ него кое-что.
Панна отскочила на два шага и подняла руки къ ушамъ, словно обороняя ихъ. Ея брови гнѣвно сжались, раскрытыя губы дрожали, глаза блестѣли. Она была почти прекрасна въ эту минуту.
-- Довольно, довольно, восклицала она. Ты злоупотребляешь своимъ положеніемъ. Не забывай, что ты въ домѣ...
Она вдругъ замолкла и, устремивъ взглядъ по направленію къ дверямъ, начала прислушиваться. Дѣйствительно въ передней слышался странный шумъ; кто-то ходилъ, возвращался, бѣгалъ съ мѣста на мѣсто; дверь въ сѣни отворялись и затворялась, слышались женскіе голоса и какъ бы мяуканье кошки. Финка и Жолька отрывисто залаяли и, поднявъ уши, подбѣжали къ двери. Діанка, забравшись подъ диванъ, вторила имъ пронзительно.
Не успѣлъ еще я сообразить, откуда является мнѣ столь неожиданная диверсія, какъ въ гостинную вбѣжала запыхавшаяся Войцѣхова.
-- Пани, прош' пани! кричала она, почти задыхаясь.
-- Прош' пани!
Прошла чуть не минута, пока Войцѣхова отдышалась и выстрѣлила, словно изъ ружья:
-- Подкинули!
-- Что, что подкинули? вскричала старая дѣва въ величайшемъ ужасѣ.
-- Что? Да ребенка!
-- Ребенка? Господи! Матерь Божія! Святой Іосифъ! крикнула панна Констанція, и, охвативъ голову руками, какъ бы. окаменѣла въ этомъ положеніи.
Въ гостиной наступила тишина. Войцѣхова стояла у порога съ разинутымъ ртомъ и громко дышала. Я пощипывалѣбороду, не смѣя шевельнуться.
-- Пресвятая Богородица! шепнула наконецъ дрожащими губами панна Констанція, рѣшившись наконецъ открыть глаза и посмотрѣть на свою служанку.
-- Ты увѣрена, что это дитя?
-- А что жъ бы это было? отвѣчала та. Я вѣдь, слава Богу, не ослѣпла. Ребенка-то разберу -- свои были.
-- Молчи, молчи, хорошо! прервала ее панна, зажимая уши. Боже милосердный, если это дитя, то возьми его сейчасъ же и отнеси къ матери!
-- Вона! отвѣчала Войцѣхова, пожавъ плечами. Будетъ такая мать дожидаться, чтобы ей назадъ принесли ребенка!
-- О, я несчастная! застонала Констанція. Ну такъ возьми, положи его куда-нибудь въ другое мѣсто, вынеси изъ дому, чтобы его тутъ не было!
-- Ахъ, тетя, тетя! Вставилъ я, смотря въ ея перепуганные, мечущіеся словно ласточки, глаза.-- Да развѣ же возможно выбросить изъ дому ребенка? Чтобъ онъ умеръ? Вѣдь морозъ, холодъ. А онъ можетъ быть еще голодный, раздѣтый!
-- Ну такъ какъ же, прош' пани? Брать его или не брать? Пищитъ страхъ какъ!
-- Ахъ, Войцѣхова, идите, бѣгите, нѣтъ, постойте... Господи помилуй! Юлій, дорогой! Можетъ быть, ты его возьмешь?
-- Я? Вотъ тебѣ разъ! Опомнись, тётечка! Моя жена Богъ знаетъ что подумаетъ! Не могу, не могу... что ты!
Какая-то добрая душа показалась въ передней.
-- Берите же ребенка, Войцѣхова, коли ужь Богъ послалъ. Вѣдь не щенокъ же, чтобы такъ у порога лежать! Можетъ быть, дитя ужь окрещенное.
-- Іисусе Христе! кричала Констанція, въ страшномъ волненіи бѣгая по гостиной. Какой стыдъ! Какой стыдъ. Всѣ въ домѣ уже знаютъ! Я этого не переживу!
Она заломила руки и остановилась, смотря на меня умоляющимъ взоромъ; мнѣ сдѣлалось ее сердечно жаль.
-- Ну какой тутъ стыдъ, тетя? Это можетъ случиться со всякимъ. Успокойся, дорогая.-- Давайте-ка сюда этого пассажира, обратился я къ Войцѣховой, видя, что никто ни на что не можетъ рѣшиться.-- Надо его хоть посмотрѣть по крайней мѣрѣ.
Войцѣхова вышла и черезъ минуту принесла свертокъ, внутри котораго раздавался слабый пискъ.
-- О, да онъ порядочный уже! замѣтилъ я, присматриваясь къ подкидышу, завернутому въ бѣдныя, но довольно приличныя пеленки.-- Что-за прелесть! Любопытно, мальчикъ это, или дѣвочка?
-- Юлій! крикнула тетка, хватая меня за руку.-- Ради всего святаго, заклинаю тебя, пожалѣй меня!
-- Хорошо, хорошо, поспѣшилъ я успокоить ея дѣвическій страхъ.-- Мнѣ лично это вѣдь совсѣмъ неважно.
-- Мальчикъ, прош' пани, торжествующимъ тономъ заявила Войцѣхова. Ему уже мѣсяцевъ пять. Эка славный пузанчикъ!
Я подошелъ къ теткѣ, которая спряталась въ самый дальній уголъ гостинной и нервно дрожала.
-- Тетя, сказалъ я, взявъ ее за руку -- пойдемъ, не бойся! Посмотри, какой прелесть мальчишка! Право же, чортъ не такъ страшенъ. Чудесный ребенокъ!
Тѣмъ временемъ Войцѣхова освободила младенца отъ его грубыхъ полотняныхъ пеленокъ и, посадивъ на руку, подбрасывала слегка на воздухъ. Ребенокъ, которому, это движеніе доставляло повидимому большое удовольствіе, расправилъ ручки и ножки и заливался смѣхомъ. На фонѣ этой зелени и бѣлыхъ стѣнъ гостиной, онъ казался залетѣвшей невѣдомо откуда розовой бабочкой, отъ присутствія которой все, и стѣны, и мебель, и зелень, удивительно повеселѣли. Панна Констанція, вытянувъ шею и немного пригнувшись, присматривалась къ подкидышу съ величайшимъ любопытствомъ. Ея дыханіе было прерывисто, на лицѣ еще виднѣлся испугъ, но раскрытыя губы невольно заражались какимъ-то сладкимъ чувствомъ.
При звукахъ смѣха дитяти и необычныхъ для нихъ движеніяхъ Войцѣховой, Финка, Жолька и Діанка громко залаяли, прыгая кругомъ Войцѣховой.
-- Жолька, прочь! Финуся, на мѣсто! Діанка, молчать! начала разгонять ихъ панна Констанція,
Я посмотрѣлъ на нее съ признательностію. Она уже защищала его! Я рѣшился ковать мое желѣзо...
-- Дайте-ка мнѣ его сюда, Войцѣхова! Ну-ка, юноша, пожалуйте!
-- Ну, вотъ еще, дамъ я ребенка! Еще вы его мнѣ уроните, или сломаете, отвѣчала Войцѣхова.
Это "мнѣ" было сказано такимъ тономъ, какъ будто сама Войцѣхова его вскормила, а потому считала ребенка своей собственностью. Я разсердился.
-- Ничего ему не сдѣлается, пожалуйста, не бойтесь. Пусть только онъ мнѣ ничего не сдѣлаетъ, а ужь я-то навѣрно ему ничего. Давайте же, когда вамъ говорятъ!
Я взялъ мальчишку на руки. Онъ смотрѣлъ на меня удивленнымъ серьезнымъ взглядомъ свалившагося съ неба херувима.
-- Посмотри, тетя, что это за прелесть! сказалъ я, поднося его къ паннѣ Констанціи. Посмотри, какъ онъ смотритъ, какъ все разглядываетъ. Это умница будетъ. А какой большой! Ну, возьми же его, тетя, не бойся. Бѣдный, бѣдный сиротка!
Лицо старой панны изображало трогательную борьбу. Румянецъ смѣнялся блѣдностью, уста закрывались и раскрывались, а безпомощно упавшія руки придавали всей ея фигурѣ видъ убитый и покорный.
Я наклонился къ ней, и мои губы очутились у того самаго еще не успѣвшаго остыть лѣваго ушка. Я шепталъ ей на этотъ разъ серьезно:
-- Вѣдь ты же не выбросишь его, тетя? Ты сохранишь это бѣдное существо, этого будущаго человѣка? Не правда ли? Ты приголубишь его, займешься имъ, дашь ему воспитаніе! Ты узнаешь сладость материнскаго чувства, наполнишь пустоту твоей жизни! Неужели ты пожалѣешь ему пищи, заботъ, улыбки? Ты въ своемъ дѣвичествѣ будешь матерью... Ты исполнишь свое назначеніе...
Она склонилась головой на мое плечо и, закрывъ лицо рукой, громко зарыдала. Пораженныя такою неожиданностію, Жолька, Финуся и Пафця завыли хоромъ. Ребенокъ испугался и заплакалъ. Панна Констанція подняла лицо мокрое отъ слезъ, но удивительно прояснѣвшее.
-- Войцѣхова, сказала она нетерпѣливо. Возьмите этихъ собакъ на кухню. Они перепугаютъ ребенка...
У меня было сильное желаніе упасть передъ нею на колѣни.
-- Ну, возьми же, возьми его на руки, тетя! настаивалъ я. Прижми его только разъ къ груди. Ты увидишь, что это за наслажденіе.
-- Я боюсь, Юлій! шепнула она. У меня руки дрожатъ. Я никогда въ жизни не держала маленькихъ...
-- Ну, поди, сядь, тетя, я положу его тебѣ на колѣна...
Она позволила подвести себя къ одному изъ высокихъ креселъ, напоминавшихъ исповѣдальню, и сѣла. Я завернулъ ребенка въ голубую шаль, на которой только-что лежала Пафця, и положилъ его теткѣ на колѣна.
Она хотѣла взять его, но ей никакъ это не удавалось. Войцѣхова пожимала плечами, не скрывая своего негодованія.
-- Господи Боже мой? Да кто же такъ беретъ ребенка? Да вы вотъ какъ, этой рукой сюда, такъ! А теперь другую руку... вотъ сюда, подъ спинку. Ну, вотъ!...
Она умѣло уложила руки панны Констанціи, которая краснѣла и улыбалась, какъ роза.
-- Здравствуйте, панна Констанція! раздался неожиданно у порога громкій голосъ сосѣда, большаго поклонника тетки, не умѣвшаго только ладить съ ея собаками.
-- Что это? Что это? говорилъ онъ въ изумленіи. Свѣтъ навыворотъ? Ни Финци, ни Пафуси (онъ всегда ихъ перепутывалъ) нѣтъ, а панна съ ребенкомъ, словно Мадонна! Чудеса!
Она улыбнулась ему, не подавая руки, такъ какъ не была увѣрена, которую вынуть безопаснѣе изъ-подъ плечиковъ, или изъ-подъ спинки.