Коппе Франсуа
Трагические похороны

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Текст издания: журнал "Русский Вестник", No 6, 1891.

Ф. Коппе.
Трагическія похороны.

   Въ теченіе двадцати пяти лѣтъ онъ исполнялъ третьи роли на "bolevard du Crime" и его рѣзкій голосъ, орлиный носъ, его зловѣще свѣтившіеся глаза сдѣлали изъ него даже не дурнаго актера на эти роли. Впродолженіи двадцати пяти лѣтъ въ костюмѣ Круглоголоваго, стянутый поясомъ Мордаунта изъ бурой кожи, онъ отступалъ, походкой раненаго скорпіона передъ д'Артаньяномъ: задрапированный въ грязный халатъ Родена, потиралъ свои сухія руки, шепча ужасное: "Терпѣніе! Терпѣніе!" и сидя въ креслѣ герцога д'Эсте, говорилъ Лукреціи Борджіа, адски косясь на нее: "Постарайтесь не ошибиться... Золотой флаконъ, madame!" Когда, предшествуемый тремоло, онъ входилъ на сцену, третья галлерея трепетала и переводила дыханіе лишь въ ту минуту, какъ jeune-premier говорилъ ему наконецъ: "Теперь -- наши счеты!" послѣ чего убивалъ его для полнаго торжества добродѣтели.
   Но этотъ родъ успѣха, вызывающій лишь возгласы негодованія и ужаса -- не изъ тѣхъ, которые дѣлаютъ драматическую карьеру особенно привлекательной, да вдобавокъ старый актеръ всегда таилъ въ глубинѣ своей души буржуазный идеалъ, какъ и большинство актеровъ. На склонѣ дней онъ желалъ, какъ разжившійся лавочникъ, завоевать себѣ довольство и уваженіе, деревенскій домикъ, близъ котораго, въ садовой бесѣдкѣ, сидитъ вся семья за только-что сорванной дыней; зимой вечеринки съ пирогомъ; желалъ, чтобы дочь воспитывалась въ монастырѣ, а сынъ носилъ бы мундирчикъ политехнической школы, мечталъ объ орденѣ Почетнаго Легіона.
   Когда мы имѣли случай познакомиться съ нимъ, онъ уже почти успѣлъ осуществить свои мечты.
   По случаю распаденія театральной труппы, въ которую онъ былъ съ давнихъ поръ приглашенъ, капиталисты вспомнили о немъ, чтобы возобновить предпріятіе. Благодаря любви къ порядку, здравому смыслу, большой актерской практикѣ и довольно вѣрному литературному чутью, изъ него вышелъ превосходный директоръ театра. Онъ уже владѣлъ процентными бумагами, виллой въ Монморанси; сынъ его оканчивалъ курсъ въ Saint-Barbe; дочь только-что вышла изъ Oiseaux; и если козни мелкой прессы задерживали полученіе ордена, каждый годъ напоминая около 1-го января о его былыхъ сценическихъ роляхъ, онъ во всякомъ случаѣ могъ разсчитывать, что скоро получитъ красную ленточку. Онъ твердо сохранилъ нѣкоторыя привычки актера: говорилъ всѣмъ ты и красилъ усы; но будучи человѣкомъ добрымъ, честнымъ и услужливымъ, пріобрѣлъ уваженіе и дружбу всѣхъ близкихъ. Поэтому нѣтъ ничего удивительнаго, что весь драматическій міръ былъ искренно опечаленъ, внезапно узнавъ объ ужасномъ горѣ, постигшемъ этого добраго человѣка. Его дочь, дѣвушка семнадцати лѣтъ, вдругъ умерла отъ воспаленія въ мозгу.
   Мы знали, какъ онъ обожалъ этого ребенка, какъ онъ ее воспитывалъ въ самыхъ строгихъ правилахъ семьи и религіи, далеко отъ театра, почти также, какъ Трибулэ пряталъ свою дочь Бланшъ въ маленькомъ домикѣ переулка Бюси. Мы догадывались, что онъ возлагалъ всѣ свои честолюбивыя надежды на это очаровательное созданіе, которое такъ близко отъ кулисъ выросло невиннымъ и чистымъ. Вѣдь случается, что среди чахлыхъ травъ предмѣстья, у дверей грязнаго притона, выростаетъ прелестный полевой цвѣтокъ.
   На пригласительный билетъ съ черной каемкой, мы явились въ числѣ первыхъ.
   Передъ домомъ, гдѣ лежала покойница, толпилась уличная чернь, привлеченная пышностью похоронъ перваго разряда, которые заказалъ самъ старикъ-актеръ, сохраняя любовь къ сценической постановкѣ, даже и въ горькія минуты. Великолѣпный катафалкъ и множество траурныхъ каретъ, съ драпированными въ черное лошадьми, тѣснилось вдоль тротуара, а въ дверяхъ, подъ тѣнью тяжелыхъ драпировокъ, украшенныхъ серебрянымъ галуномъ, въ блескѣ горящихъ свѣчей, выдѣлялся массивный гробъ, покрытый бѣлымъ и украшенный букетами пармскихъ фіалокъ. Пробираясь сквозь толпу, мы скоро замѣтили группы людей, тоже ожидающихъ, когда шествіе тронется. Почти всѣ парижскіе актеры и актрисы были налицо и пришли отдать послѣдній долгъ дочери своего товарища. Ничего, конечно, не могло быть естественнѣе этого; но, тѣмъ не менѣе, мы испытывали странное чувство, глядя на это сборище лицъ, тронутыхъ закулисной порчей, вокругъ гроба этой чистой молодой дѣвушки, послѣдній вздохъ которой былъ молитвой.
   Всѣ они были тутъ: первыя роли, комики, любовники, измѣнники; не было недостатка въ субреткахъ, кокеткахъ и ingénu. Благородный искатель приключеній безсодержательныхъ мелодрамъ, въ пальто-сакѣ и фетровой шляпѣ, изъ-подъ которой падали сѣдые волосы, стоялъ у лавочки, прислонясь къ ставню, въ привычной позѣ, скрестивъ на груди свои красивыя руки; въ то время какъ маленькій старичекъ, съ наружностью балаганнаго шута, держалъ его за пуговицу и о чемъ-то живо разговаривалъ тѣмъ растянутымъ и дряблымъ голосомъ, который такъ часто смѣшилъ насъ въ театрѣ. Рядомъ съ маститымъ любовникомъ, который былъ затянутъ въ очень короткій рединготъ и узкія панталоны со штрипками и взбивалъ затянутой въ перчатку рукой свои необыкновенно черные волосы -- стоялъ красавецъ-гуляка, громаднаго роста, въ бархатной черной шляпѣ и высокихъ ботфортахъ, очевидно тоже не желавшій даже и въ этотъ день отказаться отъ эксцентричности своего костюма. Всѣ эти патетическія, граціозныя и насмѣшливыя лица и фигуры, на которыя мы привыкли смотрѣть въ освѣщеніи сценическаго обмана -- казались такими печальными, старыми и утомленными въ это сѣрое зимнее утро! Подбородки отливали синевой отъ частаго бритья, волосы были рѣдки и сухи отъ горячихъ щипцовъ, кожа шероховата отъ ѣдкихъ притираній; а глаза -- неподвижны, испорчены блескомъ лампъ, мигали и походили на глаза ночныхъ птицъ, встревоженныхъ солнцемъ.
   Особенно жалкій видъ имѣли женщины. Принужденныя, вслѣдствіе такого обстоятельства, встать очень рано и не найдя времени тщательно заняться мелочами туалета, онѣ стояли группами въ пять-шесть человѣкъ, дрожа и кутаясь въ мѣховыя ротонды, муфты и тройныя черныя вуалетки. Ихъ нельзя было узнать, и нужно было нѣкоторое усиліе воображенія, чтобы найти въ нихъ хоть слѣдъ воспоминанія о томъ очаровательномъ сералѣ парижскихъ театровъ, который каждый вечеръ выставляется на показъ многочисленной публикѣ.
   На этихъ очаровательныхъ лицахъ виднѣлись слѣды утомленія и прожитыхъ лѣтъ. Однѣ были болѣзненно худы, другія тяжелы и болѣзненно тучны. Лбы и виски испещрены были морщинами; губы -- блѣдны, глаза -- съ свинцовыми кругами; въ особенности страшенъ былъ цвѣтъ лица: ровный, мертвенный, какъ у отравленныхъ -- слѣдствіе растительныхъ румянъ и бѣлилъ. Вотъ эта толстая женщина, похожая на жену буржуа -- исполняла роли жестокихъ и безсердечныхъ королевъ въ крупныхъ романтическихъ пьесахъ; а эта маленькая блѣдная блондинка, прикрытая кружевами, которую бы такъ удачно дополнилъ свертокъ изъ вощенаго холста учительницы музыки,-- была прелестной простушкой, и всѣ водевилисты выдавали ее замужъ въ концѣ своихъ пьесъ. Видны были кромѣ того и взгляды лоретокъ, умирающихъ въ больницѣ, головы, похожія на старую переписчицу въ Луврѣ, мелькали улыбки Селимены изъ "Пляски мертвецовъ".
   Въ скоромъ времени пріѣхали въ фіакрахъ должностныя лица театральной администраціи, въ черныхъ фракахъ и черныхъ перчаткахъ, съ оффиціально печальными лицами; молодые репортеры, выскочки газетнаго міра, сующіе всюду свой носъ и все заносящіе въ книжку; драматическіе авторы, понедѣльничные фельетонисты -- и затѣмъ всѣ эти утомленныя и притупленныя ночныя существа, которыхъ принято называть "le Tout-Paris des premières".
   Составились болѣе тѣсныя группы, завязались разговоры. Нашлись старые пріятели. Обмѣнивались рукопожатіями: и здѣсь, въ виду смерти, лица очень радушно улыбались; женщины цѣловались сквозь вуаль.
   По дорогѣ можно было разслышать отрывки изъ разговоровъ, въ родѣ слѣдующихъ: "когда идетъ поѣздъ туда-то?" "Ты вчера былъ въ бенуарѣ Variétés?" Слышалась закулисная терминологія: "мои средства", "моя фигура", "мой charme". Обдѣлывались даже дѣла. Новый директоръ былъ окруженъ цѣлой толпой: одна старая актриса хлопотала о своемъ бенефисѣ.
   Вдругъ толпа заволновалась. Факельщики поставили гробъ на катафалкъ, и молодыя дѣвушки изъ братства Дѣвы Маріи, откуда была и покойница, покрытыя бѣлымъ, становились въ два ряда по бокамъ погребальной колесницы. Предшествуемый распорядителемъ церемоніи, въ шелковыхъ чулкахъ и съ треуголкой въ рукѣ, на тротуарѣ показался несчастный отецъ, въ глубокомъ траурѣ, въ бѣломъ галстухѣ, совершенно убитый горемъ. Его вели подъ руки друзья.
   Поѣздъ двинулся и подъѣхалъ къ церкви, которая была близко.
   Шла большая обѣдня, подъ звуки церковнаго органа, и шла очень долго. Въ церкви было душно: народу была масса, и никто не обращалъ вниманія на службу. Люди, узнавшіе другъ друга лишь въ этой толпѣ, обмѣнивались легкими кивками головы; велись разговоры въ полголоса; иные изъ молодыхъ актеровъ становились въ позы, повертываясь въ сторону женщинъ, и возгласу священника: "Dominus vobiscum" вторили отхаркиванья и кашель. Съ возвышенія, за алтаремъ, раздался прекраснѣйшій ріе Jesu, пропѣтый знаменитымъ баритономъ, который никогда не пѣлъ еще съ такимъ чувствомъ. Въ дальнихъ углахъ церкви мелкіе обыватели квартала, привставая на цыпочки и держась за баллюстраду, показывали другъ другу пальцемъ на знаменитостей сцены.
   Когда служба отошла, потянулась длинная процессія и всѣ тронулись къ выходу -- брызнуть нѣсколько капель святой воды на гробъ и пожать руку старому актеру, который, разбитый отчаяньемъ, едва держа шляпу въ рукахъ, прислонился къ колоннѣ.
   Это была самая ужасная минута.
   Увлеченные привычкой "играть роль", всѣ эти люди театральныхъ подмостковъ вложили въ чувство своей симпатіи къ другу характеръ своей профессіи. Премьеръ выступалъ важно и нѣсколько повернувъ голову въ сторону, какъ бы "посылая вызовъ судьбѣ" и произнося: "не надо падать духомъ". "Комикъ" подходилъ, качая головой, причемъ прыгали щеки и бормоталъ: "Ахъ, моя бѣдная старушка!" А царица фееріи, охваченная нѣжной чувствительностью изящной дамы, кидалась на шею несчастнаго отца, а онъ, съ отекшими глазами и опавшей губой, чернилъ ея лицо и ея руки въ бѣлыхъ перчаткахъ краской своихъ усовъ, которые полиняли отъ слезъ.
   Одновременно съ этимъ, въ нѣсколькихъ шагахъ отъ дикой и грозной сцены -- виднѣлись, какъ послѣднее слово антитезы -- дѣвушки братства Маріи въ бѣлыхъ платьяхъ, на колѣняхъ, возлѣ гроба своей подруги. А кругомъ гудѣлъ и шумѣлъ ненасытный, громадный тысячеголовый звѣрь -- Парижъ -- всѣми своими улицами, грохотомъ своихъ экипажей, звономъ церквей, пѣснями, проклятіями и молитвами...

"Русскій Вѣстникъ", No 6, 1891

   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru